Ужасы массовых истреблений людей в городах и селах, массовые расстрелы, массовые могилы вскоре вызвали такое возмущение, что нацисты были вынуждены коренным образом преобразовать технику убийства.

По образцу «классического» немецкого концентрационного лагеря, пресловутого Дахау и ему подобных, развивая их дальше, нацисты создают такую систему лагерей уничтожения, которая не имеет примеров в истории. Среди этих лагерей самый ужасный — это комбинат смерти Аушвитц-Биркенау. Из 8 млн. людей, погибших в нацистских концентрационных лагерях, только в одном этом лагере нацисты убивают в газовых камерах и сжигают в крематориях 3,5 млн.

Это гигантское лобное место народов было построено в одном из самых нездоровых районов Восточной Силезии, на болотистой местности. Из всех уголков оккупированной Европы, проехав много дней в запломбированных вагонах для скота, лишенные пищи и воды, прибывают сюда люди. Тех, кто не погиб в дороге, эсэсовцы с помощью палок и немецких овчарок выгоняют на разгрузочный распределитель, где все, даже одежда, отбирается, и вместо этого заключенные получают грязные тряпки, на ноги — деревянные башмаки. Голову стригут наголо, на руке вытатуировывают номер.

Как же начиналось массовое истребление людей в комбинате смерти Аушвитц-Биркенау? Массовые убийства в газовых камерах начинаются весной 1942 года в единственной тогда в лагере установке: в первое время газом уничтожают главным образом советских военнопленных. В то время аушвитцкий крематорий состоит из небольших газовых камер «мощностью» на 600–800 человек и шести печей для сжигания. О первых опытах с газом начальник лагеря Рудольф Гесс в 1946 году в показаниях, данных в краковской тюрьме, рассказал следующее:

«Однажды в 1941 году, когда я по служебному делу уехал из лагеря, мой заместитель Фрич провел подготовку для казни пленных газом «циклон-В», применяемым до того времени в лагере для истребления червей. Впоследствии я тоже смотрел в противогазе, как умерщвляют газом людей.

Первый опыт истребления людей газом не очень подействовал на мою совесть. Я лучше помню обработку газом 900 советских военнопленных. Это слу-. чилось не намного позже, еще в старом крематории. Когда состав с русскими военнопленными начал выгрузку из вагонов, в потолке помещения для трупов в крематории мы просверлили несколько отверстий. Русские должны были раздеться в помещении перед мертвецкой и отсюда совершенно спокойно идти в мертвецкую, потому что мы сказали им, что они пройдут обработку от вшей. Состав заполнил весь зал мертвецкой. Когда они были все внутри, мы забили за ними двери и через отверстия в потолке всыпали туда кристаллы газа. Не знаю, сколько времени продолжались их предсмертные страдания, но через длительный промежуток времени послышался какой-то шум и движение. Несколько пленных закричали: «Газ!», затем начались крики, и изнутри стали сильно давить на двери, конечно, безрезультатно. Только через несколько часов открыли двери и проветрили помещение.

Тогда я впервые увидел трупы такой большой массы людей, убитых газом. Хотя я заранее знал, что смерть от газа ужасна, мне стало плохо. Чувство ужаса овладело мной… Все же я открыто могу заявить, что обработка этого состава газом подействовала на меня успокаивающе, потому что вскоре нужно было начинать массовое истребление евреев и вплоть до того момента мы не могли изобрести соответствующий способ для их массового уничтожения…»

Весной 1942 года вступают в строй новые, «современные», построенные форсированными темпами крематории Аушвитц-Биркенау. Эти здания были «по-современному» оснащены встроенными газовыми камерами, проекты которых были разработаны техническими офицерами СС. На технических штампах печей для сжигания можно прочитать марку фирмы «Топф и сыновья, Эрфурт».

Новые крематории — это одноэтажные здания, построенные в германском стиле, с крутой крышей, со слуховыми окошечками и окнами с решеткой. Озелененный двор окружен изгородью из колючей проволоки, по которой пущен электрический ток. Обе стороны дорожки, посыпанной желтым песком, опоясываются свежим зеленым газоном с цветочными клумбами, за которыми заботливо ухаживают. Точно под клумбами находятся подземные газовые камеры… Крематории № 3 и № 4 были выстроены за небольшим лесом, высокие сосны и березы скрывали трагедию сотен тысяч и миллионов людей. Это место по-польски называлось Бжезинка, то есть Березовая роща, и отсюда немецкое название: Биркенау.

К крематориям № 1 и № 2 принадлежали также две подземные камеры. Первая, большая, была помещением для раздевания, иногда служила мертвецкой, вторая — газовой камерой. В газовых камерах 1-го и 2-го крематориев помещалось 2000 человек. При входе в газовые камеры были двустворчатые двери, за ними — подъемник, на котором трупы перевозились к кремационным печам. Крематоры, расположенные на первом этаже крематория, состояли из 15 печей, разделенных на три части. В нижней части печей электрические вентиляторы нагнетали воздух, в среднюю часть закладывалось топливо, а в верхней части на крепкие шамотовые колосниковые решетки помещались трупы, которые прибывали сюда с подъемника на маленьких тележках, похожих на вагонетки. В печах были чугунные двери с защелкивающимся затвором.

На первом этаже было также помещение для казней. Здесь выстрелом в затылок убивали тех депортированных из небольших составов, ради которых «не стоило» пускать в ход газовую камеру и топить крематорий. В то время у начальника крематория эсэсовца Молля было любимым развлечением выстраивать по пять человек, подлежащих казни, и стараться поразить одной пулей пять жертв, чтобы сэкономить боеприпасы и показать другим эсэсовцам науку «снайпеpa». Гладкий бетонный пол этого помещения для казней шел наклонно к находящемуся посредине желобку с отверстиями, в который стекала кровь казненных.

На первом этаже было также машинное отделение с электромоторами и вентиляторами, служебное помещение надзирателей СС, помещения для плавления золотых зубов, собранных у трупов. Со двора ступеньки вели в подвальное помещение. Для более легкой доставки стариков и больных была построена также бетонная дорожка, по которой жертвы скользили прямо в газовую камеру.

К четырем новым крематориям относилось всего восемь газовых камер, в которых можно было уничтожить сразу 8000 человек. Восемь газовых камер «обслуживались» 46 кремационными печами, на каждую группу требовалось 20 минут. Если печи не поспевали за «мощностью» газовых камер, что случалось довольно часто, то много тысяч трупов сжигалось на кострах. Тогда после газовой обработки трупы выкидывались прямо во двор, затем ремнем, обвязанным вокруг щиколотки ноги, их волочили к кострам, газовые камеры убирали, и все начиналось сначала…

В 1944 году повышение темпа крупных массовых убийств стало таким срочным делом, что детей без обработки газом живыми бросали в кремационные печи. Это показалось невероятным даже судьям Нюрнбергского Трибунала, наслышавшимся многих ужасов. По этому вопросу было допрошено особенно много свидетелей. Вот допрос одного из свидетелей, польской писательницы, проживающей в Нью-Йорке, бывшей узницы лагеря Аушвитц-Биркенау, Сверины Шмаглевской, который вел один из советских обвинителей на Нюрнбергском процессе — Смирнов.

«СМИРНОВ: В течение какого времени вы находились в Аушвитце?

ШМАГЛЕВСКАЯ: С 7 октября 1942 г. до января 1945 года.

СМИРНОВ: Чем подтверждается, что вы были узницей этого лагеря?

ШМАГЛЕВСКАЯ: У меня есть номер, вытатуированный на моей руке (показывает).

СМИРНОВ: Скажите, пожалуйста свидетельница, вы были очевидцем отношения эсэсовцев к детям в Аушвитце?

ШМАГЛЕВСКАЯ: Да.

СМИРНОВ: Я прошу вас рассказать об этом.

ШМАГЛЕВСКАЯ: В то время, когда больше всего евреев уничтожалось в газовых камерах, вышло распоряжение, что детей будут бросать в печи крематория или в ямы крематория без предварительного удушения их газом.

СМИРНОВ: Как следует вас понимать: их бросали в огонь живыми или перед сожжением их убивали другими способами?

ШМАГЛЕВСКАЯ: Детей бросали живыми. Крик этих детей был слышен во всем лагере…»

В связи с этим стоит еще заслушать показание одного из самых старых узников лагеря, Филиппа Мюллера из Вагсердахей, о начальнике крематориев Молле.

«Летом 1944 года прежнего начальника СС заменили палачом из СС Моллем. Молль все реорганизовал и даже велел выкопать ямы для сожжения трупов. Если работы было много, то он сам помогал бросать трупы в яму: он засучивал рукава и работал за двоих. Этот фанатик — сумасшедший нацист, он не пил и не курил, много раз заявлял, что приказ есть приказ и что, если фюрер приказал бы, он сжег бы собственных жену и детей.

Его единственной страстью были зрелище человеческой крови и стрельба, а любимым развлечением — игра с детьми матерей, ожидающих смерти. Улыбаясь, он подходил то к одной, то к другой матери, целовал ее ребенка, давал ему кусочек шоколада и уносил ребенка, обещая, что принесет его сейчас же обратно. Однако вместо этого он нес его к горящим кострам и заживо бросал в горячий человеческий жир, текущий в канаве вдоль костров. Он повторял это много раз в день и затем вслух заявлял: «Сегодня я сделал достаточно для родины!» И как человек, хорошо сделавший свое дело, просил ужин у своего слуги, военнопленного француза. В свободные часы он ходил ловить рыбу на Вистулу».

Неизмеримый цинизм и почти непостижимую бесчеловечность служащих здесь рядовых эсэсовцев и офицеров лучше всего можно почувствовать по показанию, которое дал начальник комбината смерти Аушвитц-Биркенау Рудольф Гесс в краковской тюрьме.

«Многие матери прятали своих младенцев под груду белья в помещении для раздевания. Члены отряда СС особенно наблюдали за этим и уговаривали таких женщин до тех пор, пока те не начинали верить их обманчивым словам и не брали с собой детей. Я наблюдал, что женщины, которые подозревали или знали, что их ожидает, несмотря на смертельный ужас в глазах, пересиливали себя, шутили с детьми, чтобы только как-нибудь их успокоить. Однажды ко мне подошла женщина и, указывая на своих четверых детей, которые послушно шли, держа друг друга за руки, спросила: «Что вы можете ответить на то, что убиваете этих красивых, милых детей? У вас нет сердца!» В ее глазах сверкала ненависть. Затем спокойно, даже не глядя больше на меня, она переступила порог газовой камеры. Иногда, когда женщины раздевались, разыгрывались ужасные картины. Они рвали на себе волосы, вели себя, как безумные, их вопли проникали до самого сердца. В таких случаях конвойные вели их за здание и заставляли их замолчать выстрелом в затылок. Бывало также, что женщины, когда замечали, что члены команды СС уходят из камеры, начинали подозревать, что их ждет в следующее мгновение, и разражались в наш адрес ужасными проклятиями. Я видел, как одна из женщин при закрытии двери газовой камеры, напрягая все силы, бросилась на дверь, чтобы втиснуть своих детей обратно в раздевальню, и, рыдая, кричала: «Оставьте по крайней мере жизнь моим дорогим детям!»

Как начальник лагеря Аушвитц, я был там часто и днем, и ночью, когда трупы вытаскивали из газовых камер и сжигали в печах. Я часами наблюдал, как выламывают изо рта трупов золотые зубы, как стригут волосы женщин. Через маленькое окошечко двери газовой камеры я смотрел, как умирают люди, потому что врачи останавливали на этом мое внимание.

Гиммлер часто посылал в Аушвитц высокопоставленных правительственных чиновников, функционеров национал-социалистской партии и офицеров СС, чтобы они лично видели, как уничтожают евреев в газовых камерах. Некоторые из них, кто до этого очень ратовал за методы, применяемые при уничтожении узников, тихо молчали, когда собственными глазами видели «окончательное разрешение еврейского вопроса». Они спрашивали у меня, как я и мои люди можем постоянно смотреть и выносить такие ужасы. Я всегда отвечал им, что приказ фюрера нужно выполнять с железной последовательностью и что перед этими приказами нужно оттеснить на задний план все человеческие чувства».

Нужно признать, что это им действительно удалось.

Сведения о газовых камерах и крематориях Аушвитц-Биркенау во время войны долго оставались скрытыми от мира. А опыты, поставленные в лагерях на живых людях, которые, быть может, были еще ужаснее — если это вообще возможно! — массового истребления людей в газовых камерах и крематориях, нацистам удалось сохранить в тайне до конца войны.

Чехословацкие заключенные Ота Крауз и Эрих Кулка, которые как лагерные плотники свободно передвигались по Аушвитцу и ходили повсюду, рассказывают в своих книгах ужасные подробности об опытах, поставленных на людях.

Варварское обращение с людьми, как с подопытными кроликами, началось в 1942 году, когда берлинский профессор медицины д-р Хорст Шуманн оборудовал в женском лагере в Аушвитце опытный рентгеновский кабинет. Шуманн сильными рентгеновскими лучами подвергал стерилизации молодых женщин и мужчин. Для этой цели он получал от командования лагеря столько заключенных, сколько он требовал.

При опытах ассистировали обершарфюрер СС Бюнинг и профессор д-р Глауберг. У последнего в Кёнигсдорфе и Кёнигсхютте были свои клиники. Из заключенных принудили участвовать в этих опытах профессора д-ра Шамуэля, которого впоследствии расстреляли в мае 1944 года.

Эксперименты проводились в пресловутом 10-м бараке лагеря Аушвитц. Их целью было изготовление препарата для стерилизации «Сальпинго». Раньше это средство немцы импортировали из Великобритании. Впрочем, профессора, проводившие опыты, не скрывали, что конечной целью их опытов является подготовка к стерилизации «нежелательных» европейских народов и рас.

Операции стерилизации помимо д-ра Шуманна чаще всего проводил польский врач, заключенный Владислав Деринг.

Деринг после эвакуации лагеря Аушвитц бежал в Италию и там вступил в армию Андерса. В дальнейшем он попал вместе с ее частями в Англию и стал ассистентом в польском военном госпитале в Хантингдоне. Польское правительство за преступления, совершенные в Аушвитце, потребовало у английского правительства его выдачи. В доказательство был представлен материал произведенного следствия, а также показания девяти свидетелей, подтверждающие виновность и удостоверяющие личность Деринга. Однако английское правительство отказалось выдать Деринга, мотивируя это тем, согласно сообщению в «Дейли телеграф» от 1 сентября 1948 г., что в отношении личности Деринга налицо ошибка. Впоследствии Деринга назначили главным врачом одной из больниц Сомали, бывшей тогда английской колонией.

Глауберг, бывший в то время начальником опытных станций, получал поручения о разработке методов стерилизации непосредственно от Гиммлера. Над опытами, служившими биологическому уничтожению побежденных народов, «шефствовал» лично Гиммлер.

Д-р Глауберг пожинал плоды «своего труда» и с материальной точки зрения: он сотрудничал с фармацевтическими и химическими заводами «И. Г. Фарбениндустри» и испытывал различные медицинские и химические препараты их производства на женщинах, которых фирма «И. Г. Фарбен» получала с этой целью у командования лагеря Аушвитц.

В 1945 году д-р Глауберг был захвачен Советской Армией и осужден в Советском Союзе за преступные действия в отношении советских военнопленных (на них он тоже экспериментировал). Когда в октябре 1955 года по истечении срока наказания он вернулся в Германию, западногерманское радио и телевидение торжественно представили его как «мученика и героя» и так и отрекомендовали его общественному мнению. Глауберг зазнался. Он почувствовал, что снова пришло «его время»…

Он дал интервью западногерманской газете «Зюддейче цайтунг», в котором, в частности, заявил: «Я убежден, что методы, усовершенствованные мной в Аушвитце, можно было бы с успехом применять и сейчас. Я хотел бы создать международный конгресс, чтобы на нем пропагандировать мои методы…»

Однако было бы ошибкой думать, что деятельность Глауберга означала вершину жестокости в Аушвитце. Глауберг кажется кротким гуманистом и филантропом по сравнению с тем, что творил снискавший себе печальную известность главный врач лагеря Биркенау гауптштурмфюрер СС д-р Менгеле. Этот «сверхчеловек» из Франкфурта-на-Майне одним небрежным мановением руки посылал десятки тысяч людей в газовые камеры и… насвистывал в это время арию Тоски. Он делал исключение только для близнецов и для малорослых. Их он не посылал в газовую камеру, ему они были нужны для опытов.

Менгеле собирал опытные данные для «научной работы» «Исследование расы». Его жестокое обращение с пленными, которые начинали дрожать лишь при одном его появлении, сменялось ханжеской любезностью каждый раз, как он хотел добиться содействия пленных или пленных врачей своей «научной работе», главным образом в изучении биологии двойни и тройни, происходивших от одного яйца. Он хотел установить, какое влияние оказывает на протяжении времени окружающая среда на людей, происходящих из одного яйца.

О характере д-ра Менгеле и о его человеческом, вернее, дьявольском, облике мы лучше всего можем судить по следующему случаю. Из группы близнецов, находящихся в процессе исследования, один ребенок умер «естественной» смертью, и в ходе его вскрытия была установлена какая-то аномалия в органах грудной клетки. Тогда «жадный до науки» д-р Менгеле сразу решил установить, можно ли найти такую аномалию у близнеца, оставшегося в живых. Он немедленно сел в автомобиль, погнал в лагерь, подарил ребенку шоколад и затем, обещая покатать на машине, усадил его в автомобиль. Однако «катание на машине» закончилось во дворе крематория Биркенау. Д-р Менгеле вместе с ребенком вылез из автомобиля, пропустил ребенка на несколько шагов вперед, выхватил револьвер и с близкого расстояния выстрелил несчастной жертве в затылок. Затем он сразу велел нести его в анатомичку и там приступил к вскрытию еще теплого трупа, чтобы убедиться, проявляются ли у близнецов те же самые аномалии органов!..

Как ночные звери сбегаются на запах крови, так в окрестностях Аушвитца за один-два года собираются и множатся филиалы и дочерние предприятия немецких промышленных фирм, концернов, военных заводов, более того, в конце войны возникает план развития Аушвитца в такой гигантский концентрационный лагерь, в город рабов «Гиммлерштадт», в котором со временем намеревались сосредоточить примерно миллион человек.

Однако даже этим далеко не исчерпывалась «экономическая разработка» нацистами жертв до их смерти. Нацисты также грабили огромные ценности, находившиеся у жертв, предназначенных для уничтожения. Палачи хитростью добивались, чтобы присужденные к смерти из всех оккупированных европейских стран брали с собой в Аушвитц ценности: драгоценности, валюту, ценные бумаги, меха и т. п. Особенно верили подлым обещаниям нацистов переселить их на новую территорию богатые бельгийские, голландские, чешские и греческие евреи, и поэтому они везли с собой огромные ценности.

Однако в тот момент, когда несчастные выходили из вагонов, у них все отбирали. Прежде чем погнать их в помещение для раздевания перед газовой камерой, эсэсовцы собирали все имущество жертв, включая одежду и обувь, и везли на специальный склад. Отобранные предметы здесь приводили в порядок и классифицировали, однако прежде всего самым тщательным образом смотрели, не вшиты ли драгоценности в одежду или в обувь и не спрятаны ли каким-либо другим способом.

Все это «обслуживание» нацисты называли в разговорах между собой и в официальной переписке условным наименованием «Акция «Рейнгард»». Эта акция получила свое имя в память некогда грозного хозяина главного имперского управления безопасности, позже — начальника гестапо и протектора Чехии и Моравии генерала СС Рейнгарда Гейдриха. (Гейдрих понес заслуженную кару в ходе совершенного на него покушения в Чехословакии.)

«С помощью этой акции мы овладели огромными ценностями на сотни и сотни миллионов, — писал начальник лагеря Аушвитц Гесс. — Там были великолепные драгоценные камни, часы, выложенные бриллиантами, кольца, серьги и ожерелья. Валюта была в изобилии. Иногда то у одного, то у другого человека мы находили сотни тысяч. Банкноты в тысячу долларов не были редкостью. Ценными вещами занималась особая рабочая группа, их классифицировали эксперты. То же самое происходило и с деньгами. После сортировки деньги и ценные вещи упаковывались в чемоданы и вместе с грузами посылались в Берлин в адрес Имперского банка. Особый отдел банка занимался исключительно этими посылками. Ценные вещи и валюту затем реализовывали в Швейцарии.

После выгрузки депортированных из вагонов все вещи прибывающих оставались на платформе станции. После того как узников увозили, особая рабочая команда несла оставшиеся там вещи на место сортировки, где также собирали белье из газовых камер. Однако выделенные для этой цели бараки уже в 1942 году не могли вместить огромное количество вещей, поэтому к ним постоянно пристраивались все новые и новые склады и хранилища. Работа шла днем и ночью. Часто грузили по двадцать вагонов в день и отправляли их в Берлин, но даже и этого было недостаточно, чтобы разгрузить переполненные склады. В конце 1942 года мы начали строить новые склады в Биркенау, но едва мы закончили строительство тридцати бараков, как они уже снова были заполнены. Между бараками возникали целые горы из нерассортированных свертков.

Белье и обувь также надо было тщательно обыскивать, не спрятано ли в них чего-нибудь. Иногда мы находили драгоценные камни большой ценности даже в запломбированных зубах. Обыкновенные часы мы посылали десятками тысяч в Заксенхаузен, где в специальных мастерских сортировкой и ремонтом часов занималось 100 пленных. Эти часы в большинстве случаев посылались солдатам на фронт или делились между эсэсовцами. Золото с зубов погибших людей плавили и раз в неделю посылали центральному институту здравоохранения».

Показание бывшего начальника лагеря Аушвитц длится до этого момента. Мы надеемся, что в достоверности показаний сомнений быть не может.

Как происходил сбор золотых зубов? Изо ртов трупов из газовых камер до сожжения пленные врачи, назначенные в особую рабочую команду, под надзором эсэсовцев вытаскивали клещами золотые зубы. Эсэсовцы перед сожжением еще раз просматривали рот каждого трупа и за каждый забытый золотой зуб наказывали «виновного» узника-врача 25 ударами палки. Вырванные зубы бросали в жестяную коробку, похожую на шкатулку, затем очищали и плавили бензиновыми лампами в шамотовых тиглях в полукилограммовые слитки. Эту работу в Аушвитце выполняли в помещении, строго охраняемом четырьмя автоматчиками СС, зубные техники Кац и Фельдман. Франтишек Фельдман, уроженец Тренчинтеплице, носивший на руке вытатуированный номер заключенного 36661, по собственному признанию, выплавил до осени 1944 года примерно 2000 килограммов чистого золота… Каждый вторник, рассказывал он, из Берлина на автомобиле приезжал высокопоставленный офицер СС, который контролировал плавку и забирал с собой золото. По оценке специалистов, полное количество золота, полученного из зубов, равнялось примерно 6 тыс. килограммов.

Перевозка белья и прочих вещей на последнем этапе войны из-за нехватки вагонов шла с перерывами. Из 35 складов, набитых награбленными вещами, нацисты при эвакуации сожгли 29, и, таким образом, после освобождения лагеря осталось только 6 складов. В них, в частности, нашли 800 тыс. штук женской одежды, 350 тыс мужских костюмов, 44 тыс. пар обуви, 14 тыс персидских ковров. Но из остатков бумаг лагеря (основную их часть нацисты тоже сожгли) выяснилось также, что за полтора месяца, с 1 декабря 1944 г. по 15 января 1945 г., в Германию было перевезено 92 тыс детских костюмов и детского белья, 192 652 штуки женской одежды, 222 269 мужских костюмов!..

Какая же при этом преследовалась цель, куда девались миллиардные ценности ограбленных убитых жертв? Подавляющую часть ценностей — золото, благородную валюту, ценные бумаги и драгоценности — нацисты реализовали в Швейцарии, Швеции и Испании и на них покупали стратегическое сырье, даже готовые военные материалы, нередко изделия противника, более того, иногда даже и с его ведома.

Как и во всех нацистских концентрационных лагерях, на комбинате смерти в Аушвитце постепенно возникали подпольные группы узников, активно боровшиеся против фашизма. Наиболее активными организаторами этой не очень заметной, но чрезвычайно упорной борьбы были коммунисты и социалисты различных европейских стран.

До 1943 года в лагере Аушвитц отсутствовали две основные предпосылки для возникновения всякой организованной группы сопротивления. Отсутствовало прочное ядро прогрессивно мыслящих и политически сознательных узников. Далее, обстановка вокруг лагеря была неблагоприятной, несколько бежавших пленных были тут же задержаны. Наряду с этим в лагере длительное время господствовало чувство полной безнадежности, что также полностью опустошало и ослабляло узников морально и физически. Всякое намерение сопротивления уже в зародыше подавлялось страхом перед предательством, а особенно тем обстоятельством, что пленные равнодушно, с мирившейся со всем безропотностью покорялись судьбе.

Основное изменение в настроении узников наступило лишь после разгрома гитлеровцев Советской Армией под Сталинградом. Это был первый луч надежды, первый признак возможности освобождения. Начали возникать группы сопротивления, окрепли связи между лагерями, возросло количество побегов. Начиная с марта 1944 года многим заключенным действительно удалось бежать. Поддерживалась некоторая связь с партизанами, действовавшими в этом районе, и несколькими гражданскими служащими, работающими на строительстве в окрестностях лагеря.

Советские военнопленные, среди которых несколько человек работало на пункте, где разбирались обломки военной техники, достали даже оружие, которое они нашли в обломках самолета Точно так же в лагерь пронесли радиоаппаратуру, снятую с разбитых самолетов.

Кроме того, заслугой движения Сопротивления является тот факт, что в 1944 году были сделаны секретные фотоснимки о действии газовых камер и крематориев, которые вскоре удалось переправить за границу. Снимки сделал политический заключенный поляк Давид Смулевский.

Организационный центр движения Сопротивления был в лагере Аушвитц-1.

Подготовка всеобщего вооруженного восстания осенью 1944 года все еще находилась в конечной стадии. Основную силу восстания должна была составить специальная рабочая команда, работающая у 1-го крематория, так называемая зондеркомандо. Ее руководителем был литовец Каминский.

Однако, прежде чем восстание смогли полностью подготовить, Каминского выдал эсэсовцам провокатор. В один из августовских вечеров тем членам зондеркомандо, которые работали в 1-м крематории, приказали построиться. Начальник крематориев эсэсовец Молль сообщил, что незадолго до этого Каминский был расстрелян. Однако его казнь была только прелюдией к дальнейшим репрессиям.

Ко всей зондеркомандо в Аушвитце относилось тогда примерно 800 человек. Ужасный и омерзительный вид работ — сжигание трупов товарищей по заключению, погибших в газовых камерах, — безжалостное обращение и сознание неизбежного конца породили среди них чрезмерно напряженную атмосферу и большую решимость бороться.

Советская Армия приближалась к Кракову. Из Венгрии, откуда до того времени ежедневно приходило несколько поездов с депортированными (за несколько месяцев было обработано газами и сожжено 450 тыс. человек, депортированных из Венгрии), сейчас уже прибывало все меньше составов с депортированными. Зондеркомандо, и так чрезмерно многочисленная, с точки зрения командования СС, превращалась в крайне нежелательную, с точки зрения командования СС, компанию. Это большое число людей были очевидцами миллионов убийств…

Вскоре прибыл приказ освободить помещение дезинфекционной станции в Аушвитце и замуровать там окна. Для чего — никто не знал. Между тем из зондеркомандо Биркенау отобрали 300 человек и направили в Аушвитц-1. Этих 300 заключенных привели к помещению с замурованными окнами. У каждого спросили и записали его личные данные, и после этого он должен был войти в помещение. Когда последний был уже внутри помещения, за ним неожиданно заперли двери и уничтожили узников газом. Их трупы ночью привезли в крематорий Биркенау. Работающим там заключенным, вчерашним товарищам убитых по работе, конечно, нельзя было видеть эти трупы, поэтому палачи из СС сами сожгли свои жертвы, в порядке исключения — даже в одежде. На другой день эсэсовцы сказали оставленным в живых членам зондеркомандо, что их товарищи занимаются сжиганием жертв имевшего место неподалеку американского воздушного налета.

Однако оставшиеся в живых подозревали правду и решили выступить против эсэсовских палачей в открытом бою. Руководство движения Сопротивления, осведомленное об этом намерении, доставило им взрывчатку и большое количество ручных гранат. Оно позаботилось даже о нескольких хороших ножницах с изоляцией для резки забора из колючей проволоки, через который был пропущен электрический ток. Однако группа должна была ждать, пока во всем лагере не закончатся приготовления, и должна была воздерживаться от развязывания неравной борьбы. В борьбу можно было вступить только в том случае, если зондеркомандо угрожает непосредственная опасность близкого уничтожения. Однако этот случай последовал раньше, чем кто-либо ожидал.

7 октября, в субботу утром, разведывательная ячейка организации сопротивления из подслушанного телефонного разговора узнала о том, что ту последнюю, оставшуюся в живых часть зондеркомандо, которая пережила казни 29 сентября 1944 г., хотят уничтожить в ближайшие дни. Об этом был немедленно извещен каждый член группы. Руководство тотчас созвало у печей совещание. Во время секретного совещания в помещение неожиданно вошел новый «капо» зондеркомандо, немецкий рецидивист, который был назначен СС на место убитого Каминского. Из его слов сразу стало ясно, что он подслушал часть разговора. «Капо» начал угрожать, что донесет обо всем командованию СС.

Теперь уже нельзя было колебаться ни единой минуты. Узники не могли дать «капо» время для доноса, поэтому они набросили одеяло ему на голову и впихнули его в раскаленную печь крематория. Затем они подняли по тревоге всю зондеркомандо, выкопали спрятанное оружие и обезоружили находившихся поблизости охранников СС.

В это время одна из групп пленных подожгла 4-й крематорий и заняла оборонительные позиции в Бжезинке, в лесу за крематорием. Другие приставленные к крематорию узники также были призваны к действиям. Заключенные разделились на две группы. Одна из них взяла под обстрел будки с часовыми, члены другой по очереди резали забор из колючей проволоки, через которую был пропущен электрический ток Через проделанные таким образом проходы многие узники бежали из лагеря.

Стрельба, взрывы и тревожный рев сирены подняли на ноги 3 тыс. человек хорошо вооруженной охраны СС лагеря. Под командованием своих офицеров на мотоциклах и автомобилях они поспешили на место мятежа. Подразделения СС, развернувшись в цепь отделений, окружили всю территорию крематориев и открыли сосредоточенный огонь по небольшому лесу за 4-м крематорием, по Бжезинке, где оборонялась основная группа узников. Крематорий был весь в огне, но подразделения СС заботились сейчас только о том, чтобы задушить восстание. На всем протяжении караульных будок, окружающих лагерь, винтовочный, автоматный и пулеметный огонь эсэсовцев был настолько сильным, что почти полностью, исключал возможность побега с территории крематориев и лагеря. Только одной группе восставших удалось после расстрела шести палачей СС бежать по направлению реки Вистулы. Преследующие подразделения СС настигли эту группу лишь примерно в 10 километрах от Биркенау, в районе Райско. Бежавшие узники укрепились в сарае и вновь выступили против эсэсовцев. Последние в конце концов подожгли огнеметами сарай и автоматными очередями изрешетили выбегающих из него узников.

В неравном бою с оружием в руках погибло примерно 200 узников. Среди них был также организатор восстания поляк С. Грандовский. Повстанцев, схваченных на территории лагеря, палачи СС немедленно расстреляли во дворе 4-го крематория. Однако многим восставшим удалось скрыться, более того, некоторые из них пережили всё и после поражения нацистов были освобождены.

В тот же день вечером над лагерем появилась англо-американская авиация и подвергла сильной бомбардировке всю округу. Постоянные воздушные налеты воспрепятствовали подразделениям СС и поднятым по тревоге местным гарнизонам продолжению преследования и прочесыванию местности. Воспользовавшись этим, руководство групп сопротивления в Аушвитце немедленно информировало о случившемся организации местного сопротивления, действующие в окрестностях, и партизанские группы и попросило оказать помощь бежавшим повстанцам.

Между тем командование Аушвитца начало следствие. Палачи СС не удовольствовались кровавой расправой. Они хотели выяснить все нити и детали восстания. Эсэсовцы начали расследование с допросов и пыток узниц-женщин, работавших на складе боеприпасов и на ближайшем заводе взрывчатых веществ концерна Круппа «Унион». Но женщины на допросе вели себя стойко и никого не выдали. Четверых все же бросили в тюрьму, потому что подозревали, что они дали узникам из зондеркомандо взрывчатку. Когда один из связных организации сопротивления посетил этих женщин с целью пробудить в них надежду и получить сведения о ходе расследования, он был поражен их несгибаемым героизмом и стойкостью. Казалось, уже вот-вот быстро продвигающиеся к Кракову советские части спасут этих женщин-героинь. Для этого не хватило только 14 дней… 5 января 1945 г. в женском секторе 1-го лагеря в Аушвитце установили четыре виселицы, и четыре героини после общего построения были казнены.

Это единственное вооруженное восстание узников Аушвитца имело одинаково большое значение с моральной и политической точек зрения. Оно чрезвычайно повысило сознательность узников, веру их в свои силы и в неизбежную гибель нацистского режима. В то же время оно показало палачам СС, что они не могут рассчитывать на то, что узники безропотно дадут себя уничтожить. Поэтому командование лагеря должно было отказаться от плана полного уничтожения всех узников комбината смерти Аушвитц-Биркенау, к чему оно готовилось вместо эвакуации лагеря. Через три дня после подавления восстания командование СС лагеря прекратило массовое уничтожение узников в газовых камерах.

Однажды летом 1943 года в помещении для раздевания перед газовыми камерами произошла сцена, более ужасная и бурная, чем обычно. В то время «руководителем службы» при крематориях и газовых камерах был эсэсовец Шиллингер, известный своей жестокостью. В помещениях для раздевания, в прихожей смерти, стояло две тысячи очень хорошо одетых людей.

Шиллингер ходил взад и вперед по помещению и следил, чтобы люди сняли с себя всю одежду, прежде чем войти в «баню», то есть в газовую камеру. Конечно, он не пропустил и женских раздевалок и приказал одной хорошенькой молодой известной артистке снять бюстгальтер. Лицо артистки от несдерживаемого гнева стало пурпурно-красным, она сорвала с себя бюстгальтер, бросила его в лицо Шиллингеру и в начавшейся суматохе внезапно выхватила револьвер из кобуры Шиллингера и убила эсэсовца выстрелом в живот.

Начался страшный переполох, а храбрая артистка меткими выстрелами сразила еще нескольких охранников СС. В лагере подняли тревогу, стянули охрану СС, а несчастных жертв загнали в газовые камеры с помощью собак и ручных гранат. К полудню тысячи трупов исчезли в раскаленном ненасытном желудке крематория…

Кто были эти две тысячи особенно хорошо одетых людей, уничтожение которых сопровождалось такими «осложнениями»?

Группа богатейших польских евреев (во главе которых стоял известный миллионер, крупный торговец Мазур) при посредничестве танцовщицы, некой Хоровитц, заключила большую сделку с высшими руководителями берлинских СС. Главари СС через дипломатическую службу одного нейтрального государства достали американские паспорта упомянутым двум тысячам человек, которые заплатили эсэсовцам много миллионов долларов, чтобы спасти свою жизнь.

Две тысячи человек с помощью СС действительно уехали в Гамбург и там сели на указанный нацистами элегантный океанский корабль. Согласно обещанию СС, они могли бы поехать в Соединенные Штаты через нейтральный порт. Шли дни, а корабль не отправлялся в путь.

Главари СС до конца довели лицемерную игру. Время нетерпеливого ожидания в порту они использовали на то, чтобы будущие жертвы написали информационные и пропагандистские письма «Перед отъездом из Европы». В то же время они продолжали шантаж родственников пассажиров, севших на пароход. Когда уже все материальные возможности были исчерпаны, корабль, наконец, тронулся. Две тысячи человек вздохнули. Каково же, однако, было их изумление, когда вместо нейтрального порта их высадили с парохода в польском порту, там они попали в вагоны для скота и вскоре увидели забор из колючей проволоки с пропущенным электрическим током лагеря смерти Аушвитц. Их путь вел прямо в газовую камеру.

Но для нацистов это не было единственным способом «окончательного разрешения еврейского вопроса», связанным с «бизнесом высшего стиля». Гораздо более крупный размах имело «дело», которое хотели построить на жизни венгерских евреев рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и его уполномоченные.

В первые дни после начала немецкой оккупации Венгрии вместе с гитлеровскими частями в Будапешт во главе группы из многочисленных офицеров СС прибыл непосредственный сотрудник Кальтенбруннера в главном имперском управлении безопасности оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман. Эйхман родился в Палестине в семье немецкого поселенца и отлично говорил на языках «идиш» и «иврит». Теперь в качестве облеченного полной властью «имперского главного уполномоченного по окончательному разрешению еврейского вопроса» Эйхман устанавливает связь с нилашистскими статс-секретарями Ласло Эндре и Ласло Баку, которым премьер-министр Стояи поручил депортацию евреев. В результате их сотрудничества к Аушвитцу немедленно потянулись битком набитые запломбированные поезда с заключенными евреями…

Проведение этого «дела» по поручению Эйхмана осуществлял венгерский жандармский полковник Ференци, а со стороны венгерских евреев был образован так называемый «объединенный комитет». Отдельные члены этого комитета предложили Эйхману компенсацию, если евреи смогут остаться в стране. Переговоры со стороны «объединенного комитета» вел д-р Кастнер. Эйхман не осмелился решить этот вопрос один и сразу передал предложение Гиммлеру. Это абсолютно темное дело стало известным на Нюрнбергском процессе, когда суд допрашивал бывшего члена будапештского штаба Эйхмана, штандартенфюрера СС Дитера Вислицени. Вот отрывок из допроса:

«БРОКХАРТ: В течение периода, когда производился отбор венгерских евреев, какой контакт поддерживался, если таковой действительно имел место, между объединенным распределительным комитетом по еврейским вопросам и представителем Эйхмана?

ВИСЛИЦЕНИ: Распределительный комитет пытался установить связь с Эйхманом, для того чтобы попытаться изменить участь венгерских евреев. Распределительный комитет делал Эйхману предложения, требуя взамен, чтобы евреи остались в Венгрии. Эти предложения были прежде всего финансового характера. Эйхман был вынужден крайне неохотно передать эти предложения Гиммлеру. Гиммлер для дальнейших переговоров выделил штандартенфюрера СС Бехера.

Бехер с д-ром Кастнером имели затем совещание с уполномоченным комитета Эйхман с самого начала пытался сорвать эти переговоры. Еще до достижения конкретных результатов он хотел поставить их перед свершившимся фактом, то есть отправить возможно больше евреев в Аушвитц.

БРОКХАРТ: Вставал ли вопрос о каких-нибудь денежных суммах во время этих совещаний между д-ром Кастнером и Эйхманом?

ВИСЛИЦЕНИ: Да.

БРОКХАРТ: О каких суммах?

ВИСЛИЦЕНИ: Во время первого совещания Кастнер передал Эйхману около трех миллионов пенго».

На Гиммлера это щедрое и широко задуманное начало произвело впечатление, и он продемонстрировал склонность вести дело о выкупе большого размера Следовательно, Гиммлер снабдил указаниями и Эйхмана, который 25 апреля 1944 г. принял в своей штаб-квартире, в отеле «Мажестик» на горе Швабхедь, представителя будапештских евреев Джоэля Брандта. По рассказу Брандта, встреча происходила следующим образом:

«Знаете ли вы, кто я такой? — спросил у меня Эйхман и, не ожидая ответа, продолжал: — Я проводил акции с евреями в империи, в Польше и в Чехословакии. Теперь очередь дошла до Венгрии. Я вызвал вас для того, чтобы сделать конкретное предложение. Я установил, что у вас еще большие материальные возможности. Я склонен был бы продать вам пока миллион евреев. Всех евреев я вам не продам. Столько денег и товаров вам все равно не раздобыть. Но миллион евреев я могу продать, это пойдет. Товар за кровь, кровь за товар. Мы понимаем друг друга? Этот миллион евреев вы можете забрать из любой оккупированной страны, где еще есть евреи. Вы можете забрать их из Венгрии, Польши, Австрии, Терезиенштадта, Аушвитца или откуда только пожелаете. Кого вы хотите скорее спасти? Мужчин, женщин, стариков, детей? Прошу садиться и изложить ваши соображения».

Брандт знал, что представитель СС говорит серьезно, ведь только накануне он вел переговоры с правой рукой Эйхмана штандартенфюрером СС Вислицени о выкупе за свободный выпуск определенных групп евреев, и они сошлись на сумме в 200 тыс. долларов. Следовательно, у Брандта уже был некоторый опыт деловых переговоров с нацистскими палачами, но он все же был страшно поражен, когда услышал предложение Эйхмана.

«Поезжайте за границу, — сказал Эйхман ошеломленному Джоэлю Брандту, — и там установите непосредственную связь с вашими доверителями, то есть с представителями союзных держав. Представьте мне от них совершенно конкретное предложение. Ну-с? Что вы на это скажете? Скажите мне, куда вы хотите поехать, и мы позаботимся о необходимых бумагах, паспорте, визах и т. п.»

Джоэль Брандт ушел, затем на следующий день он снова появился с ответом у Эйхмана. «Мне нужно было бы поехать в Стамбул, — сообщил он Эйхману, — скажите, пожалуйста, на какие товары вы рассчитываете?»

«Нужнее всего были бы для нас грузовые автомобили, — сказал Эйхман, подумав. — Вы хотите у нас купить миллион евреев, не так ли? Ну-с, я сделаю вам выгодное предложение: привезите мне за сто евреев один грузовик! Правда, это не много? Всего десять тысяч грузовиков… Конечно, автомобиль должен быть с фабрики, новым, морозоустойчивой конструкции и обеспеченным всеми запасными частями».

Так происходит эта беспримерная, темная, авантюрная сделка, в ходе которой венгерские евреи стали товаром в руках СС. Джоэль Брандт с паспортом, предоставленным в его распоряжение СС, на самолете дипломатической связи летит в нейтральную Турцию, оттуда далее на Средний Восток и там устанавливает связи с доверителями. В его распоряжение предоставили бы огромные суммы, но в этот наиболее тяжелый период войны из них трудно сделать грузовые автомобили, которые считаются военным материалом первостепенной важности.

Напрасно Брандт стучится в двери и обивает пороги и прихожие английских военных властей на Среднем Востоке, повсюду остаются глухими к его призывам, и двери замыкаются перед ним. В конце концов в Палестине Брандта арестовывают англичане. Его привозят в Каир, где интернируют. Брандта вновь и вновь допрашивают, потому что все это дело находят подозрительным и не очень-то ему верят. В ответ на это Брандт объявляет голодовку, бушует, неистовствует, бьется головой о стену камеры. Наконец Брандту удается добиться, что его принимает для конфиденциальной беседы британский государственный министр, занимающийся делами Среднего Востока, лорд Мойн, находящийся как раз в Каире.

Эти переговоры, по свидетельству Джоэля Брандта, проходят следующим образом:

«ЛОРД МОЙН: Но как вы можете даже думать о том, чтобы в самый разгар войны мы поставили немцам десять тысяч грузовиков?

БРАНДТ: Не нужно давать обязательно грузовики. Немцы наверняка охотно примут и другие товары. Скажем, продовольствие или, может быть, также деньги…

ЛОРД МОЙН: И вы, вероятно, думаете, что этот… как его… Эйхман выпустит на свободу евреев, прежде чем получит гарантию о том, что мы поставим ему товары?

БРАНДТ: Может быть, Эйхман даст какой-нибудь аванс…

ЛОРД МОЙН: О каком авансе вы думаете?

БРАНДТ: 100 тыс. человек…

ЛОРД МОЙН: И какая цифра была бы полной?

БРАНДТ: Эйхман склонен продать миллион человек.

ЛОРД МОЙН: И что я буду делать с этим миллионом евреев? Куда я их дену? Где размещу? Какая страна их примет?»

Итак, английский министр наконец выразил суть: британское правительство не было заинтересовано в заключении «сделки». Таким образом, миссия Брандта заходит в тупик. А теперь вернемся на мгновение в зал заседаний Нюрнбергского трибунала, где допрос сотрудника Эйхмана уже приближается к концу.

«БРОКХАРТ: Что произошло с евреями, на которых вы уже ссылались, примерно с 450 тыс. евреев?

ВИСЛИЦЕНИ: Они были все без исключения доставлены в Аушвитц, и там с ними поступили согласно понятию «окончательное решение».

БРОКХАРТ: Вы хотите сказать, что они были убиты?

ВИСЛИЦЕНИ: Да, за исключением тех 25–30 процентов, которые были использованы на работах».

К этому еще можно добавить: многие из руководящих офицеров СС, например Курт Бехер, один из основных организаторов массовых убийств, и сегодня находятся на свободе. Эти люди награбили и спрятали за границей огромные суммы в долларах, фунтах, швейцарских франках, золоте и бриллиантах, так что они смогут безбедно жить в любой части капиталистического мира, если их оставят в покое. Уже оставляют…

На территории Польши, оккупированной нацистами, так называемого польского генерал-губернаторства, к концу 1942 года завершается истребление 3,5 млн. евреев. Остается ликвидировать только несколько гетто в крупных городах, когда генерал-губернатор Ганс Франк 18 сентября 1942 г. издает распоряжение: «Начиная с 42-и недели евреи не могут покупать следующие виды продовольствия: мясо, мясопродукты и мясные изделия, яйца, муку и мучные изделия, молоко и молочные продукты».

Дневной рацион хлеба Франк снижает до 143 граммов, а затем до 20 граммов. К этому еще следует ежемесячно 100 граммов тыквенного варенья и 50 граммов жиров. Генерал-губернатор Франк знает, что он этим, в сущности, подписывает коллективный смертный приговор многим сотням тысяч человек — старикам, женщинам и детям. Но именно в этом и состоит его цель, потому что газовые камеры и крематории лагерей уничтожения не могут справиться. В день подписания распоряжения Франк замечает в своем позже найденном пятитомном дневнике: «За зимние месяцы смертность, без сомнения, будет расти, но ведь эта война и так несет с собой полное уничтожение еврейства».

Вследствие этого распоряжения на улицах варшавского гетто еще более повседневным явлением стали дети, превратившиеся в скелеты, роющиеся в мусоре. На улицах ежедневно дюжинами умирали голодной смертью мужчины и женщины. Иногда трупы несколько дней валялись в канавах, потому что их не успевали перевозить.

В варшавском гетто на территории в 10 кв. км в это время живет 400 тыс. евреев, набитые в 27 тыс. квартир, то есть в среднем на каждую квартиру приходится 15 человек. Однако действительное положение вещей намного хуже, ведь среди квартир много однокомнатных. Имеется много сотен таких маленьких каморок и подвальных берлог, в которых на соломе, разбросанной по земле, спят 35 человек и к тому же в две «смены». В 1941 году в варшавском гетто происходит 44 630 случаев смерти.

От внешнего мира гетто отделяется высокой стеной. Однако она кажется непреодолимым препятствием только в первые дни, вскоре в ней удается найти щель. Польские полицейские смотрят на это сквозь пальцы. Наряду с этим в гетто есть тайные подземные каналы, через которые путь идет на свободу. Через эти подземные каналы дети (это не описка, именно дети) днем и ночью занимаются образцово организованной «контрабандой» крупного масштаба, и в первую очередь нужно быть благодарными детям, их храбрости, их презрению смерти, за то, что население не умирает голодной смертью уже в первые несколько месяцев. Ведь любимая забава немецких полицейских, патрулирующих вдоль стены вокруг гетто, — охота за детьми, протаскивающими «контрабандой» продовольствие. Полицейские стреляют в них, как в зайцев.

Но в стене варшавского гетто есть и другие щели. Каждое утро немцы конвоируют работоспособную молодежь на места работы в варшавские кварталы. При возвращении домой вечером конвоиры устраивают обыски на выбор, но всех обыскать они, конечно, не могут. Следовательно, и этим путем продовольствие попадает в часть города, окруженную стеной.

Гетто в его наиболее узкой части перерезает одна из варшавских трамвайных линий. Вагоновожатые, работающие на линии, получили строжайший приказ проезжать гетто на наибольшей скорости, без остановок. Но как бы быстро ни шел вагон, никто не может помешать варшавским детям, сменяющим друг друга на площадках вагонов, с начала до конца движения сбрасывать в условленных местах принесенное с собой продовольствие. А дети из гетто, спрятавшись в подворотнях, ждут товары: выбегают, хватают и сразу же исчезают. Невероятным способом детям удается даже провести в гетто несколько дойных коров. Животных помещают на четвертом этаже большого дома, квартиру замуровывают, теперь в нее можно проникнуть только через потайной люк, но таким образом, плохо ли, хорошо ли, они все же обеспечивают молоком некоторое число новорожденных.

В некоторой степени жителям гетто в спасении от голодной смерти помогает и то, что варшавские главари СС и гестапо подвержены коррупции и их можно подкупить. Генерал СС Одило Глобочник, который в свое время был одним из главных руководителей аншлюса в качестве уполномоченного Геринга, в то время действует в Варшаве. Глобочника связывает давняя дружба с Тёббеншем, известным крупным промышленником немецкого происхождения, на фабриках и заводах которого не хватает рабочей силы. Глобочник с готовностью спешит на помощь своему другу и направляет на предприятия Тёббенша 10 тыс бесплатных рабов из варшавского гетто. Фабрики и заводы Тёббенша начинают быстро процветать, и, конечно, Глобочник также «участвует» в деле.

Глобочник был послан в Варшаву, чтобы постепенно ликвидировать гетто, а жителей послать в газовые камеры Аушвитца и Треблинки. Но дело есть дело, и Глобочник не дурак, он не хочет позволить, чтобы бесплатные рабы-рабочие умерли голодной смертью и тем самым лишили Тёббенша рабочей силы. Глобочник и его коллеги по бизнесу, руководители варшавской иерархии СС и гестапо, уже так глубоко увязли в делах гетто, что не хотят даже и слышать о его ликвидации. Более того, они ухитряются саботировать приказы Гиммлера. Они изобретают хитроумный план: проявляют инициативу в постройке крупных бомбоубежищ на территории гетто, конечно, не для того, чтобы спасти еврейские семьи от авиабомб, а для того, чтобы, ссылаясь на почти готовые бункеры, как на непреодолимые очаги сопротивления, отвлечь Гиммлера от плана полной ликвидации гетто.

По этой же самой причине Глобочник и его друзья закрывают глаза и на контрабанду оружия в гетто. Таким образом, подпольной организации сопротивления удается по фантастическим ценам купить, пронести в гетто и там спрятать большое количество пистолетов, винтовок, автоматов, пулеметов, ручных гранат, фаустпатронов и даже противотанковых и зенитных орудий. Подавляющая часть оружия — об этом нечего и говорить — с немецких военных складов, а меньшая часть — от итальянских подразделений, расположенных в окрестностях Львова.

20 июля 1942 г. — роковой день в жизни варшавского гетто. Еврейский совет, которому поручено самоуправление гетто, получает приказ привести в походное состояние 60 тыс. человек, которые будут отправлены на работу в другие области. Далее, провести подготовку к отъезду элементов, не занимающихся продуктивным трудом, то есть стариков, больных, детей, а также всех тех, кто не может подтвердить, что работает на военных заводах, так как вскоре все эти лица будут «кое-куда переселены».

Слово «переселение» вызвало ужас у руководителей и жителей гетто. Они подозревают, что стоит за этим словом, но хотят знать все точно. Подпольная организация сопротивления гетто поручает одному из своих членов, Залману Фридриху, получить достоверную информацию. Фридрих пускается в путь и с помощью одного польского железнодорожника, знающего маршрут поездов с депортированными, прибывает в Соколов. Там он узнает, что гитлеровцы незадолго перед этим проложили ветку железной дороги до ближайшей деревни Треблинки и направляют по ней составы с депортированными.

Население Соколова знает и о том, что в Треблинке происходят страшные дела…

Здесь Фридрих сталкивается с неким Азриэлем Валлахом, как раз в тот день бежавшим из Треблинки. Баллах в ужасном состоянии, его одежда висит клочьями, из нескольких ран течет кровь, тело покрыто ожогами. Фридрих узнает от него, что депортированных в Треблинку прямо из вагонов направляют в газовые камеры и там всех убивают. Валлаха тоже ждала такая судьба, но предварительно их повели чистить вагоны, и ему удалось бежать. Фридрих возвращается с этими сведениями в Варшаву, и теперь жители гетто узнают правду от очевидца…

Когда Фридрих возвращается в Варшаву, от зачисления в поезда депортации жителей гетто не спасает даже подтверждение работы на военных заводах Вальтера Тёббенша. Сведения, добытые Фридрихом, распространяются в гетто за несколько часов. А гитлеровцы в это время, ничего не подозревая, продолжают формировать составы. При построении члены одной из групп выхватывают револьверы и неожиданно открывают огонь по ошеломленным охранникам, затем в возникнувшем переполохе в мгновение ока исчезают.

Теперь уже события разворачиваются молниеносно, как в кино. Генерал СС Фердинанд фон Заммерн-Франкенегг по приказу Гиммлера проводит со своими людьми «чудовищную облаву» в гетто, но виновников «не удается выловить». Для видимости он расстреливает из полевых гаубиц несколько древних домов, чтобы все-таки показать что-то Гиммлеру. Гиммлер не терпит волокиты. Проходит несколько недель, пока его агенты не докладывают о том, что Глобочник, Заммерн-Франкенегг и вся варшавская иерархия СС заинтересованы в многомиллионном бизнесе гетто в связи с Тёббеншем. Гиммлер сразу снимает их, но не трогает, ведь Глобочник — человек Геринга, с которым даже Гиммлер не хочет ссориться. Возглавлять варшавские подразделения СС Гиммлер посылает бригадефюрера СС Юргена Стропа, который 19 апреля пытается проникнуть в гетто под прикрытием трех самоходных установок и трех танков.

В этот день, в сущности, начинается трагическая борьба варшавских евреев не на жизнь, а на смерть с головорезами из СС. Строп получает от Гиммлера приказ насильно эвакуировать варшавское гетто и сровнять его с землей. О дальнейшем мы можем узнать от самого бригадефюрера СС Стропа, который зафиксировал точное описание боев в нарядном дневнике в зеленом кожаном переплете, а впоследствии представил этот дневник в ОКВ, главному командованию сухопутных сил. Вот несколько выдержек из докладов Стропа, часть которых он еще во время боев передал по телеграфу в Краков.

«Перед началом нашей акции мы блокировали еврейский квартал, чтобы воспрепятствовать вероятному прорыву. Наше первое вторжение в гетто евреям удалось отбить сосредоточенным заградительным огнем так, что даже наши танки были вынуждены отступить. При нашей второй попытке ворваться заградительный огонь повторился, но все же нам, наконец, удалось ворваться, и мы прочесали кварталы. Мы вынудили противника отступить с высоко расположенных огневых позиций и крыш домов в подвалы, убежища и каналы. Чтобы воспрепятствовать исчезновению противника через подземную сеть каналов, мы затопили водой часть города под еврейским кварталом. Однако вскоре противник взорвал перемычки, и таким образом вода ушла.

В качестве боевого призыва противник водрузил на фасад высокого бетонного дома еврейский и польский флаги. Уже после первых нескольких дней боев я признал, что наш план неосуществим. У евреев было все, начиная от химических материалов, необходимых для производства взрывчатки, и кончая всеми необходимыми предметами оснащения и оружием немецкого вермахта, особенно много было у них ручных гранат. Евреи укрепились на заводе военных материалов и организовали там опорный пункт сопротивления. Они держались двое суток, пока мы не выкурили их оттуда огнем и огнеметами.

В первые дни казалось, что укрепленные бункеры имеются только под отдельными кварталами. Но в ходе дальнейшего выяснилось, что бункеры, подвалы и лабиринт связывающих их туннелей, ходов опутывают всю территорию гетто. У всех были скрытые пути сообщения с подземной системой каналов. Следовательно, противник совершенно беспрепятственно мог поддерживать связь под землей. Насколько евреи были предусмотрительны, показывает и то, что в бункерах были оборудованные квартиры, прачечные, бани, склады оружия и боеприпасов и было накоплено питания на несколько месяцев.

Захватить противника становилось все труднее. Из еврейской молодежи обоего пола в возрасте 18–25 лет постоянно формировались все новые и новые боевые группы. У них был приказ защищать доверенную им группу домов до последнего патрона. Не было редкостью, когда молодые девушки обрушивали на нас огонь то из одного, то из другого автоматического оружия, которое они держали обеими руками. Другие до последнего мгновения создавали видимость мирных граждан и только с очень близкого расстояния бросали спрятанные ручные гранаты в солдат СС, входящих в подворотню.

23 апреля от Гиммлера пришел приказ провести ликвидацию варшавского гетто в течение короткого времени, беспощадно, самыми суровыми средствами. Поэтому я решил полностью уничтожить еврейский район, если нужно, то путем сжигания дотла каждого жилого дома. Этот метод затем и начал проводиться в жизнь. Стало частым зрелищем, когда евреи, в ужасе перед смертью от пожара, выпрыгивали из окон домов, выбросив предварительно вниз матрацы и подушки, чтобы не разбиться, упав на них. Это, конечно, не помогало, и кто не умирал сразу, со сломанными костями пробовал вползти в какую-нибудь находящуюся поблизости подворотню еще не горящего дома или пробовал исчезнуть в люке канала.

На вторую-третью неделю боев противнику уже не могла обеспечить безопасность даже сеть каналов, потому что мы начали их взрывать, а входы заполнили дымовыми шашками. Под подошвы сапог солдат СС, врывающихся в каналы, мы привязывали кусочки войлока, чтобы их походку нельзя было услышать в гулких лабиринтах, и держали противника под постоянным давлением. Подразделения огнеметчиков и подрывников часто спотыкались в темных мокрых коридорах, наткнувшись на еврейские трупы».

Вот несколько выдержек из дневника бригадефюрера СС Стропа, которые еще в тот же день вечером были переданы по телеграфу в Краков:

«22 апреля. Сегодня вечером при расстреле людей, схваченных в течение дня, снова неоднократно повторялась вчерашняя сцена. Подлежащие казни падали со словами: «Да здравствует Польша! Да здравствует Москва!»

23 апреля. Сегодня при большом прочесывании мы разделили территорию гетто на 24 района. Отдельные районы мы отрезали от других и окружили. Результат: в бою мы убили 600 еврейских вооруженных бандитов, прикончили 200. Взорвали 48 бункеров. Балконы, с которых по нас вели огонь, мы обстреляли из минометов. Всего мы схватили сегодня 19 450 евреев, которых я еще сегодня вечером погрузил в вагоны и велел увезти. Следующий состав идет завтра.

24 апреля. Вновь хочу обратить внимание: вооруженные еврейские террористы предпочитают погибнуть в бою, чем попасть в плен.

25 апреля. Если вчера ночью мы могли сравнивать гетто с морем горящих факелов, то сегодня оно превратилось в сплошное море огня.

26 апреля. По показаниям схваченных, от жары, причиненной пожаром, и от взрывов в бункерах очень много людей сошло с ума. В ходе сегодняшних акций несколько жилых кварталов сожгли дотла. Это единственный метод выгнать евреев на поверхность. Снова взяли в качестве трофеев очень много оружия, боеприпасов, бутылок с зажигательной смесью, большое количество денег и иностранную валюту.

1 мая. Начали систематически взрывать подземную канализационную сеть и выходы.

6 мая. Сегодня мы прочесывали те кварталы, которые позавчера были сожжены дотла. Из раскаленных от огня бункеров под домами — вопреки всякому ожиданию — мы вытащили 1553 еврея. В ходе начавшегося боя 356 человек было расстреляно.

8 мая. Бой становится ожесточенным. Когда мы хотели ворваться в бункер со взорванным входом, нас встретила пулеметная очередь. Здесь помог только огнемет, но неоднократно после этого они оборонялись гранатами.

10 мая. Упорство сопротивления не снизилось и сегодня. Полиции безопасности удалось уничтожить пункт сопротивления, оборудованный на заводе военных материалов. Здесь в качестве трофея мы взяли 11 штук фугасов.

15 мая. Сегодня вечером мы взорвали синагогу, большой зал, помещение для трупов, покойницкую и другие здания еврейского кладбища.

16 мая. Бывшего варшавского гетто больше нет. Главный эксперт СС по строительству обергруппенфюрер СС Гейнц Каммлер сейчас сообщил, что со взрывом еврейской церкви он разрушил последнюю группу зданий и во всей части города взорвал даже развалины. Этим самым вся территория бывшего гетто превратилась в вымершее море камней…»

«Чем больше продолжался штурм, тем ожесточеннее становилось сопротивление. В последнюю неделю операции продолжались даже ночью. В конце концов удалось захватить или наверняка убить 56 065 человек. Однако в этом числе нет тех, кого мы убили в ходе боев или при подземных взрывах. После этого мы предупредили арийское население Варшавы плакатами: «Кто сознательно предоставляет убежище евреям, карается смертью». Мы предупредили польскую полицию, что треть денежного состояния евреев, схваченных вне территории гетто, могут удержать полицейские, задержавшие их. Последнюю акцию кампании мы провели 16 мая в 15 часов, когда наши саперы взорвали варшавскую синагогу. Перед этим они уже взорвали много зданий и даже развалины. Все было уничтожено.

Однако, поскольку мы должны были опасаться, что под руинами и в заброшенной сети под землей еще находятся спрятавшиеся евреи, мы блокировали и строго охраняем территорию бывшего гетто. Мы отрезали систему снабжения водой всей территории и сделали, таким образом, невозможными условия для жизни».

Бригадефюрер СС Строп не жалеет сил и копию своего донесения посылает генерал-полковнику Альфреду Йодлю, бывшему тогда главнокомандующим вермахта. Йодль, естественно, уже обо всем информирован, ведь в кампании против варшавского гетто наряду с войсками СС участвовали и армейские подразделения, поэтому он не одобряет «чванного» донесения и, после того как пробегает его, делает замечание: «Что за грязная и надменная свинья из СС! Воображает, что будто о такой небольшой карательной экспедиции стоит писать хвастливые доклады в 75 страниц!»