1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут утра майор Сухарески, начальник польского военного порта Вестерплатте под Данцигом, посылает в военное министерство в Варшаву сообщение по радио-следующего содержания: «Немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» в 4 часа 45 минут открыл по нам огонь из всех орудий. Обстрел продолжается. Жду ваших указаний». В этот же самый час, в 4 часа 45 минут утра, немецкий вермахт по приказу Гитлера на всех участках границы начал наступление на территорию Польской Республики.

Вторая мировая война уже идет полным ходом, когда Гитлер в 10 часов утра выступает в рейхстаге с речью. «Сегодня ночью немецкая территория была обстреляна солдатами Польши. С 5 часов 45 минут[13] мы отвечаем на обстрел и начиная с данного момента мы отплатим бомбой за каждую бомбу!» — кричит Гитлер и о причине начала войны лжет, что подразделения регулярной польской армии вторглись на немецкую территорию.

С начала Второй мировой войны прошло более двадцати лет, но подлинная история той памятной осенней ночи оставалась долгие годы скрытой от мирового общественного мнения. Только на Нюрнбергском процессе впервые стала ясной закулисная сторона событий того времени.

Нюрнбергский трибунал допрашивал в качестве свидетеля генерала Эрвина Лахузена, одного из ближайших сотрудников пресловутого начальника немецкой военной разведки и контрразведки адмирала Канариса. Они оба были лучше кого-либо другого знакомы с жуткой кухней нацистской государственной и военной машины. Допрос генерала Лахузена, который вел заместитель Главного обвинителя от США Джон Харлан Эймен, проходил следующим образом:

«ЭЙМЕН: Где вы учились?

ЛАХУЗЕН: Я учился в Австрии, в военной академии, в Терезианской военной академии в Винер-Нейштадте…

ЭЙМЕН: Скажите, в это время вы служили в отделе разведки, в это или примерно в это время?

ЛАХУЗЕН: Я попал в австрийскую службу информации. Это фактически соответствует понятию «абвер» в германских вооруженных силах.

ЭЙМЕН: Какое положение вы заняли после аншлюса?

ЛАХУЗЕН: После аншлюса я автоматически был передан в верховное командование германских вооруженных сил и имел те же функции в германском абвере, начальником которого был тогда Канарис.

ЭЙМЕН: Адмирал Канарис был вашим непосредственным начальником?

ЛАХУЗЕН: Адмирал Канарис был моим непосредственным начальником.

ЭЙМЕН: Время от времени вы действовали как его личный представитель?

ЛАХУЗЕН: Да, во всех тех случаях, когда его непосредственный заместитель (это был полковник Пикенброк) отсутствовал, или в тех случаях, когда Канарис по какой-либо причине считал необходимым послать меня в качестве своего заместителя.

ЭЙМЕН: Вел ли Канарис какой-нибудь дневник?

ЛАХУЗЕН: Да, Канарис вел дневник, и вел его еще до начала войны. Надо сказать, что в этом дневнике я сам сделал целый ряд записей.

ЭЙМЕН: Какая цель была у Канариса, когда он завел такой дневник?

ЛАХУЗЕН: Если я должен ответить на этот вопрос, то для того, чтобы быть правдивым, я должен ответить на него, повторив те слова, которые Канарис когда-то сказал мне. Целью этого дневника было (и сейчас Канарис говорит моими устами) показать германскому народу и всему миру тех людей, которые в то время вершили судьбы этого народа.

ЭЙМЕН: Вы сохраняли копии записей, которые вы делали в дневнике Канариса?

ЛАХУЗЕН: Да, я сохранял такие копии с разрешения Канариса и даже по его распоряжению.

ЭЙМЕН: Скажите, пожалуйста, контрразведка когда-нибудь получала распоряжение об оказании какой-либо помощи ОКВ в проведении польской кампании?

ЛАХУЗЕН: Да.

ЭЙМЕН: Скажите, это мероприятие как-нибудь специально называлось?

ЛАХУЗЕН: Так, как это записано в дневнике отдела, эти мероприятия, которые непосредственно предшествовали польской кампании, получили название «Гиммлер».

ЭЙМЕН: Объясните Трибуналу характер помощи, которую должна была оказать ваша организация.

ЛАХУЗЕН: То дело, по которому я сейчас даю свидетельские показания, является одним из наиболее таинственных дел, которые когда-либо имели место в отделе разведки и контрразведки. Через некоторое время — я думаю, что это было в середине августа, — в дневнике можно прочесть точную дату — как отдел контрразведки № 1, так и мой отдел, то есть отдел контрразведки № 2, получили распоряжение доставить польские мундиры и снаряжение, а также удостоверения личности и т. п. для мероприятия «Гиммлер».

Как далее следует из записей дневника отдела, который вел не я, а мой адъютант, распоряжение Канарис получил из оперативного штаба вооруженных сил или из отдела обороны страны. Кажется, при этом упоминалось имя генерала Варлимонта.

ЭЙМЕН: Кому должно было быть, собственно, послано это снаряжение отделом разведки?

ЛАХУЗЕН: Это снаряжение должно было быть. подготовлено и в какой-то определенный день передано представителю СС или СД, имя его упомянуто в официальном военном дневнике отдела.

ЭЙМЕН: В какое время ваша организация была осведомлена о том, каким образом будет использована эта военная форма?

ЛАХУЗЕН: Истинной цели, которую мы в деталях даже до сего дня не знаем, мы тогда не знали. Однако мы уже тогда имели очень обоснованные подозрения, что дело это нечистое. За это говорило уже само название мероприятия.

ЭЙМЕН: Вы впоследствии выяснили у Канариса, что же случилось в действительности?

ЛАХУЗЕН: Ход дела был следующий. Как только появилось первое военное коммюнике, в котором говорилось о нападении поляков или польских частей на немецкую территорию, Пикенброк, который держал это коммюнике в руке, зачитав его, сказал: «Теперь, наконец, мы знаем, для чего нужны были эти мундиры». И в тот же день или, может быть, несколькими днями позже — я этого не могу сказать точно — Канарис поставил нас в известность о том, что эти мундиры были выданы людям из концентрационных лагерей, которые должны были предпринять военные действия против радиостанции города Глейвитц. Хотя мы очень интересовались тем (в особенности генерал Остер), каковы были детали всех этих действий, то есть где это происходило, что там вообще имело место, — . примерно мы себе это могли представить, — однако точных данных мы не имели, и я до сегодняшнего дня не могу сказать, что там действительно произошло.

ЭЙМЕН: Выясняли вы когда-нибудь, что случилось с этими людьми из концентрационных лагерей, которые были одеты в польскую форму и которые провели в жизнь это мероприятие?

ЛАХУЗЕН: Как ни странно, но я все время интересовался этим вопросом; даже после капитуляции, будучи в лазарете, я вел беседу с гауптштурмфюрером СС, который тоже лежал там, и спросил у него, как все это произошло. Этот человек — имя его было Биркель — сказал мне: «Странно, что даже мы в наших кругах обо всем этом узнали значительно позже, да и то только намеками. Насколько я знаю (т. е. насколько это знал Биркель), все члены СД, которые участвовали в этом мероприятии, были впоследствии убраны, то есть убиты». Это все, что я слышал об этом деле».

До сих пор дает показания один из бывших руководителей абвера. Но случайно вышло так, что из руководителей и организаторов мероприятия «Гиммлер», имевшего чудовищные последствия, один все же остался в живых: Альфред Хельмут Науйокс, некогда член СД, активно участвовавший в операции и случайно избежавший расправы.

На Нюрнбергском процессе он так рассказал историю этого мероприятия:

«10 августа 1939 г. или около этой даты начальник ЗИПО и СД Гейдрих лично приказал мне инсценировать нападение на радиостанцию близ Глейвитца около польской границы и создать такое впечатление, что нападавшие якобы состояли из поляков. Гейдрих заявил: «Для иностранной прессы, а также для целей германской пропаганды необходимо практическое доказательство польского нападения». Мне приказали ехать в Глейвитц с пятью или шестью другими членами СД и находиться там до тех пор, пока я получу кодовое извещение от Гейдриха о том, что произошло нападение. Данные мне инструкции заключались в том, что нужно было захватить радиостанцию и держать ее некоторое время, для того чтобы дать возможность предоставленному в мое распоряжение немцу, говорящему на польском языке, произнести по радио речь на польском языке. Гейдрих сказал мне, что в этой речи должно было говориться о том, что пришло время для столкновения между немцами и поляками и что поляки должны сплотиться и уничтожить всех немцев, со стороны которых они встретят сопротивление. В то же время Гейдрих сказал мне, что он ожидает в течение ближайших дней нападения Германии на Польшу.

Я поехал в Глейвитц и ожидал там 14 дней. Затем я попросил разрешения Гейдриха вернуться в Берлин, но мне было сказано, что я должен оставаться в Глейвитце.

Между 25 и 31 августа я поехал навестить Генриха Мюллера, начальника гестапо, который в то время находился близко от меня, в Оппельне. В моем присутствии Мюллер обсуждал с человеком по имени Мельгорн планы другого пограничного инцидента, который должен был создать впечатление, что польские солдаты нападают на германские войска. Для этого необходимо было использовать немецких солдат в количестве примерно до одной роты. Мюллер заявил, что у него есть 12 или 13 осужденных уголовных преступников, которых необходимо одеть в польскую форму и оставить убитыми на месте инцидента, для того чтобы показать, что они якобы убиты при нападении. Для этой цели им необходимо произвести смертельные подкожные впрыскивания врачом, выделенным для этой цели Гейдрихом. Им также необходимо нанести огнестрельные ранения. После инцидента на место происшествия должны быть доставлены представители прессы и другие лица. Затем следовало подготовить соответствующий полицейский отчет.

Мюллер сказал мне, что у него имеется распоряжение Гейдриха о том, чтобы предоставить в мое распоряжение одного из этих преступников для мероприятия в Глейвитце. Кодовое обозначение, употреблявшееся им по отношению к этим преступникам, было «консервы».

Инцидент в Глейвитце, в котором я принимал участие, имел место вечером накануне нападения Германии на Польшу. Как я помню, война разразилась 1 сентября 1939 г. В полдень 31 августа я получил от Гейдриха телефонное указание с кодовым обозначением дня нападения, которое должно было произойти в 8 часов вечера. Гейдрих сказал: «Для выполнения этой задачи запросите у Мюллера «консервы»». Я сделал это и дал Мюллеру указание о том, чтобы он доставил, человека к радиостанции. Я получил этого человека, и его положили у входа в радиостанцию. Он был жив, но находился в бессознательном состоянии; то, что он был жив, можно было определить только по его дыханию. Я не видел огнестрельных ран, но кровь была, она обильно покрывала его лицо. Он был в гражданской одежде.

Мы захватили радиостанцию согласно приказу, передали речь по запасному передатчику, произвели несколько выстрелов из пистолета и ушли».

Вот как вспыхнула в действительности Вторая мировая война.

Англия и Франция, хотя они формально объявляют войну Германии, безучастно наблюдают, как избивает Гитлер оставленную ими в беде Польшу.

Что произошло бы, если бы они немедленно вмешались, и какой поворот произошел бы в мировой истории, наиболее красноречиво доказывает генерал-полковник Альфред Иодль, бывший в то время начальником генерального штаба вермахта В Нюрнберге Иодль заявил: «Хотя мы находились в таком положении, что могли разбить Польшу и одни, мы никоим образом не были в таком положении, чтобы выдержать концентрированное наступление союзных держав. То, что мы не развалились уже в 1939 году, произошло только потому, что 110 французских и английских дивизий на нашем западном правом фланге в ходе всей польской кампании безучастно противостояли нашим 23 дивизиям.

Следовательно, вермахт спокойно и без колебаний мог проводить первый «блицкриг» Второй мировой войны.

Бомбардировка Варшавы — первого крупного города с двумя миллионами жителей, население которого стало жертвой беспощадного массового истребления, — много раз фигурирует в дальнейшем на Нюрнбергском процессе. Диалог между одним из американских обвинителей, Джоном Харланом Эйменом, и заместителем начальника абвера Эрвином Лахузеном, который мы уже цитировали выше, содержит много данных и относительно этого. Вот несколько отрывков из этого диалога:

«ЭЙМЕН: Помните ли вы о совещаниях, которые посещали с Канарисом непосредственно перед падением Варшавы, совещаниях в главном штабе фюрера?

ЛАХУЗЕН: Я присутствовал вместе с Канарисом на совещании, которое состоялось не в главной ставке фюрера, а в поезде фюрера, незадолго до падения Варшавы.

ЭЙМЕН: Кто присутствовал на этих совещаниях?

ЛАХУЗЕН: Присутствовали, независимо от времени и места, министр иностранных дел фон Риббентроп, начальник ОКВ Кейтель, Йодль, начальник генерального штаба, Канарис и я.

ЭЙМЕН: Теперь постарайтесь наилучшим образом объяснить, возможно подробнее и точнее, что было сказано и что произошло на этом совещании в вагоне фюрера?

ЛАХУЗЕН: Сначала Канарис имел короткое совещание с Риббентропом, в котором Риббентроп обрисовал политические цели в общем касательно района Польши и притом в связи с украинским вопросом. Украинский вопрос разъяснил начальник ОКВ в последовавшем разговоре, имевшем место в его вагоне. Это записано в протоколе, который я вел тут же по распоряжению Канариса. Находясь все еще в вагоне начальника ОКВ, Канарис указал на серьезные сомнения в отношении известного ему намерения бомбардировать Варшаву, и при этом Канарис указал на те неблагоприятные внешнеполитические результаты, которые может вызвать такая бомбардировка Варшавы. Тогдашний начальник ОКВ Кеитель ответил, что это мероприятие было непосредственно согласовано между фюрером и Герингом и что он, Кейтель, не имел никакого влияния на решение этого вопроса. И он сказал далее — это я сейчас вспоминаю по своим записям; «Фюрер и Геринг часто звонят друг другу. Иногда и я также кое-что узнавал о том, что говорилось, но не всегда».

Далее Канарис предостерегал самым настойчивым образом от тех мер, которые стали ему, Канарису, известны, в частности от предстоящих расстрелов и мер по истреблению, которые должны были быть направлены против польской интеллигенции, дворян и духовенства, как и вообще тех элементов, которых рассматривали как носителей национального сопротивления.

ЭЙМЕН: Было ли что-нибудь сказано относительно так называемой «политической чистки»?

ЛАХУЗЕН: Да… Канарис получил приказ от тогдашнего начальника ОКВ, который представил его как директиву, явно полученную им от Риббентропа, так как эти директивы были зачитаны в тесной связи с политическими намерениями имперского министерства иностранных дел. Канарису было поручено вызвать в Галицийской Украине повстанческое движение, целью которого являлось бы истребление евреев и поляков…

После этих бесед в личном вагоне начальника ОКВ Канарис покинул вагон и имел еще короткое собеседование с фон Риббентропом, который, вернувшись к теме Украины, сказал еще раз, что необходимо организовать восстание или повстанческое движение таким образом, чтобы все дворы поляков были охвачены пламенем и чтобы все евреи были убиты.

ЭЙМЕН: Кто сказал это?

ЛАХУЗЕН: Это сказал министр иностранных дел Риббентроп Канарису. Я стоял рядом.

ЭЙМЕН: Вы не сомневаетесь, хотя бы в какой-либо степени, что это было сказано именно так?

ЛАХУЗЕН: Нет, у меня нет ни малейшего сомнения в этом. Особенно хорошо я помню фразу: «Должны быть охвачены пламенем все польские дворы». Это было новым в известной степени. Ранее употреблялись только выражения «ликвидация» и «убийства».

Итак, чудовищная машина завертелась…

Молниеносная война в Польше все больше вызывает в Гитлере и его непосредственном окружении такое чувство, что германская армия непобедима. Так, едва проходит полгода с момента польской кампании, вермахт снова марширует. 9 апреля 1940 г, германские вооруженные силы без всякого предварительного предупреждения или объявления войны нападают, а затем оккупируют Норвегию и Данию.

Германская пропаганда на протяжении всей войны повсюду утверждала, что вторжение немцев в Скандинавию не было заранее запланированной операцией и что эта операция проведена с целью предупредить оккупацию этих стран Англией и Францией.

Подоплека этой акции стала известна лишь значительно позже, после окончания войны, на Нюрнбергском процессе. Выяснилось, что руководитель иностранного отдела германской национал-социалистской партии Альфред Розенберг уже за несколько лет до этого предпринимал большие усилия для организации в Норвегии «пятой колонны». Он наладил тесные связи с норвежской политической группой «нашунал самлинг», во главе которой стоял норвежский фашистский главарь Видкун Квислинг. 25 членов этой группы, подобранных Квислингом, в августе 1939 года закончили специальные курсы в северо-восточном отделе германского министерства иностранных дел. Целью специального обучения явилась подготовка надежных людей, которые в ходе оккупации страны были бы опорой нацистских вооруженных сил вторжения.

Главный идеолог нацистской партии Альфред Розенберг, автор пресловутой книги «Миф XX века», впервые выдвинул идею о том, что «военную власть немецкого пространства нужно также распространить на германский север». Розенберг ищет единомышленников среди высших военных руководителей. Он обращается с памятной запиской к командующему военно-морским флотом адмиралу Эриху Редеру, думая, что этот род вооруженных сил наиболее заинтересован в получении «германского севера».

В этой памятной записке, которую он составил после предварительного совещания с Видкуном Квислингом, он пишет следующее: «Прежде чем отсылать назад закончивших политическую школу министерства иностранных дел…, нужно внезапным ударом осуществить оккупацию отдельных важных центров Осло. Одновременно с этим соответствующие единицы немецкого военно-морского флота и армии должны ожидать вблизи входа в порт Осло, чтобы их можно было немедленно ввести туда по приглашению нового норвежского правительства».

Адмирал Редер уже 3 октября 1939 г. — через месяц после польской кампании — серьезно занимается планом Розенберга. Он поручает различным отделам командования военно-морского флота разработку следующих вопросов: какие норвежские населенные пункты могут идти в расчет как базы? Поскольку базы нельзя занять без боя, необходима ли их военная оккупация вопреки желанию Норвегии?

Командующий немецким подводным флотом адмирал Карл Дениц вскоре тоже начал обстоятельно интересоваться планом Розенберга. На вопрос Редера относительно опорных пунктов в Норвегии он вырабатывает секретный меморандум, в котором в качестве главной базы предлагает Трондхейм, а в качестве базы пополнения горючего — Нарвик.

12 декабря 1939 г. штаб военно-морского флота собирается на совещание в ставке Гитлера. В совещании участвуют: Гитлер, Кейтель и Йодль. На совещании Гитлер высказывает различные опасения и в конце концов сам желает говорить с Квислингом Он хочет получить личные впечатления. Тогда Редер выступает с предложением: он просит, поскольку фюрер хочет получить благоприятное впечатление о Квислинге, уполномочить ОКВ выработать вместе с Квислингом планы оккупации Норвегии. А именно в двух вариантах: а) мирным путем, то есть Норвегия приглашает немецкие вооруженные силы; б) насильственным путем с помощью военных операций.

Уже через два дня, 14 декабря, между Гитлером и Квислингом происходит встреча. Вероятно, фюрер получает очень хорошее впечатление об этом «отце» предателей, потому что вечером в тот же день он дает приказ ОКВ подготовить «норвежское дело».

«Гитлер начинает уже то и дело проявлять беспокойство из-за затягивания подготовки и 27 января 1940 г. поручает Кейтелю взять подготовку операции из рук военно-морского флота, передать ее в оперативный отдел верховного командования армии и согласовать со всем ходом войны. Внутри ОКВ вскоре создается особая рабочая группа, и работающие в ней эксперты образуют в дальнейшем оперативный штаб «норвежского дела» под секретным условным наименованием «Везерюбунг».

Фюрер и так уже находит, что подготовка идет чересчур медленно, поэтому он посылает рабочей группе специальное письмо. «Одновременно с высадкой десанта на норвежский берег, — пишет Гитлер, — наши части должны также перейти датскую границу. Примите это во внимание при подготовке места для десанта. Если уже нельзя далее держать в тайне приготовления к высадке на берег от рядового и офицерского состава, то их нужно ввести в заблуждение относительно цели операции. Военной авиации я ставлю особую задачу: после успешного осуществления высадки организовать противовоздушную оборону, обеспечить защитой норвежские воздушные базы и использовать их в воздушной войне против Англии. Таким образом, мы сможем обеспечить защитой нашу базу руды в Швеции и нашу систему воздушных баз. Мы всемерно должны стремиться к тому, чтобы придать всему предприятию характер мирной оккупации, целью которой является вооруженная защита нейтралитета северных государств».

Упомянутая операция состоялась на рассвете 9 апреля в 4 часа 20 минут. В это время германский посол в Копенгагене в сопровождении авиационного атташе появляется в частном доме датского министра иностранных дел и просит аудиенции. Оба немца ждут в холле, пока не появляется в пижаме и домашней куртке сонно и недоверчиво моргающий министр иностранных дел. Авиационный атташе серьезно объясняет ему, что у германского командования имеются конкретные доказательства того, что Англия запланировала оккупацию датских и норвежских военных баз. Для предупреждения этого, сообщает он, германские вооруженные силы в 4 часа 20 минут перешли датскую границу и начали оккупацию страны.

«Я должен вам также сообщить, — продолжает авиационный атташе, — что в течение нескольких минут над Копенгагеном появятся эскадрильи немецких бомбардировщиков. Однако, согласно приказу, они пока не сбросят бомб. Задача датчан: не оказывать сопротивления, так как это привело бы к самым ужасным последствиям». Министр иностранных дел Дании безмолвно выслушивает зловещие слова двух немецких дипломатов. Метод для него не нов. А как будет вести себя народ этой маленькой страны, в это мгновение он даже еще не подозревает.

Столица пока еще спокойна.

Британский посол в Копенгагене Говард Смит посылает на другой день своему правительству следующий доклад о ходе оккупации:

«На рассвете, примерно около 5 часов, три небольших транспортных парохода пропыхтели у входа в копенгагенский порт. Над ними кружили немецкие самолеты. Береговая противовоздушная оборона дала один предупредительный выстрел по самолетам. Не считая этого, датчане не оказали сопротивления, и таким образом немецкие десантные и военные корабли смогли свободно войти в порт.

В первой волне высадились на берег примерно 800 солдат. Они сразу прошли к древней копенгагенской крепости Кастель, ворота которой они нашли запертыми, они попросту их взорвали. Датская стража, которую акция застала врасплох, не оказала сопротивления. Как только крепость была занята, часть немецких вооруженных сил направилась в Амалиенборг, в королевский дворец, где они напали на стражу и застрелили одного из телохранителей, а двух ранили.

Шансы датской армии на сопротивление вследствие полной внезапности уменьшились еще больше. Например, один из старших офицеров датского военного министерства в день немецкой высадки на берег, 9 апреля, как обычно, ехал на автомобиле из своей виллы в окрестностях Копенгагена в столицу. По дороге он наткнулся на немецкий разведывательный дозор, который приказал ему остановиться. Но старший офицер военного министерства, смеясь, погнал дальше, не поняв, что это не находящиеся в шаловливом настроении или немного подвыпившие датские солдаты… Он начал понимать, что что-то не в порядке, только тогда, когда автоматная очередь прорезала его машину…»

Это было первое и последнее донесение британского посла в Копенгагене, так как для отправки дальнейших сообщений уже не было случая.

В этот же самый день жертвой агрессивного германского империализма становится также другая маленькая скандинавская страна — Норвегия. В случае с Норвегией нацисты комбинируют открытое насилие с хитрым трюком, похожим на хорошо знакомую историю с троянским конем.

Главное командование нацистского военно-морского флота дало следующее указание подразделениям, которые должны были высадиться на берег: «Наши торговые пароходы, прорвавшие норвежскую морскую блокаду, маскируясь, с потушенными огнями, должны тайно провести в фиорд Осло наши подразделения. На радиозапросы береговых наблюдательных станций нужно отвечать именами английских пароходов. Маскировку под английские торговые пароходы нужно сохранять возможно дольше. На все радиозапросы норвежских кораблей нужно отвечать на английском языке. На интересующие вопросы о том, кто мы такие, нужно дать ответ следующего содержания на английском языке: «Идем в Берген на короткую стоянку и никаких враждебных намерений не имеем». Нужно позаботиться о том, чтобы во всех подразделениях были английские знамена, которые нужно хорошо осветить. Если береговая охрана прикажет по радио какому-нибудь из наших подразделений остановиться, нужно ответить на английском языке так: «Пожалуйста, повторите последний сигнал! Мы не понимаем ваш сигнал!» Если береговые батареи дадут предупредительный выстрел, нужно отвечать так: «Прекратите стрельбу. Корабль — британский, дружелюбно расположенный». Если поинтересуются целью пути, нужно ответить: «Идем в Берген, преследуем немецкие пароходы».

Вот вам современный морской вариант троянского коня. Какое бы сопротивление ни оказывали норвежские патриоты, оборона была напрасной против тщательно подготовленного внезапного нападения, осуществленного намного превосходящими силами. 10 июня в Норвегии прекращается всякое сопротивление.

Хотя английская дипломатия действительно сделала все от нее зависящее, чтобы повернуть нацистов против Советского Союза, Гитлер после долгих колебаний все-таки решил сначала пробиться на Запад. Он думал поставить на колени Францию и Англию, а затем броситься на Советский Союз.

Германо-французскую границу защищает известная система укреплений — линия Мажино. А нацисты вынимают уже хорошо испытанный в Первой мировой войне «план Шлиффена»: попросту обходят линию Мажино, напав на нейтральные Бельгию и Голландию, охватывают с фланга французскую армию. В тылу голландских вооруженных сил сбрасывают дивизии парашютистов, чтобы захватить решающие плацдармы. Однако одна парашютная бригада, которая должна была занять Роттердам, попадает в тяжелое положение, потому что ее окружают голландские части. Тогда генерал Кессельринг отдает распоряжение о бомбардировке с воздуха Роттердама, заранее объявленного открытым городом.

В связи с этой операцией через много лет на Нюрнбергском процессе задает страшно неприятные вопросы нацистскому генералу Кессельрингу английский обвинитель Дэвид Максуэлл-Файф. Вот несколько отрывков из этого допроса:

«ФАЙФ: Известно ли вам, в какое время дня началась бомбардировка Роттердама?

КЕССЕЛЬРИНГ: Насколько я знаю, после полудня, около 14 часов.

ФАЙФ: Известно ли вам, что переговоры о капитуляции начались с 10 часов 30 минут утра?

КЕССЕЛЬРИНГ: Нет, как я уже сказал вчера, об этом я ничего не знаю.

ФАЙФ: Известно ли вам, что в 12 часов 15 минут голландский офицер Беккер направился к германской линии, увидел генерала Шмидта и генерала Штудента и генерал Шмидт написал предложенные пункты капитуляции в 12 часов 35 минут?

КЕССЕЛЬРИНГ: Нет, мне это неизвестно.

ФАЙФ: Вам никогда об этом не говорили?

КЕССЕЛЬРИНГ: Нет, никогда ничего не сообщали, по крайней мере я не помню этого.

ФАЙФ: Видите ли, свидетель, это произошло за 55 минут до начала бомбардировки.

КЕССЕЛЬРИНГ: Самое существенное то, что генерал Штудент отказался от этой атаки. Но она все-таки произошла. Этот отказ от атаки не дошел до меня, так же как и до соединения.

ФАЙФ: Если нужно было бы передать сообщение воздушному флоту и прекратить бомбардировку, это легко могло быть сделано по радио?..

КЕССЕЛЬРИНГ: По моему мнению, да.

ФАЙФ: Но если при частных переговорах противнику передали условия капитуляции, срок которых должен был истечь через три часа, солдат просто обязан отменить наступление, не так ли?

КЕССЕЛЬРИНГ: Если не были достигнуты другие соглашения, — да.

ФАЙФ: Но если он может приостановить наступление, то ведь это легче всего сделать. Я хочу, чтобы вы совершенно ясно поняли мою мысль: цель налета на Роттердам, говоря вашими собственными словами, состояла в том, чтобы продемонстрировать решительность и терроризировать голландцев, с тем чтобы вынудить их к капитуляции».

После этого прокурор сразу поворачивается к Герингу, чтобы выяснить, знал ли он, как начальник ВВС, о протекающих переговорах и была ли у него возможность остановить нападение с воздуха.

Под действием перекрестных вопросов Геринг вынужден признать, что в его ставке поддерживалась непосредственная радиосвязь со 2-м воздушным корпусом, который осуществлял операцию, и он знал о переговорах и легко мог остановить нападение. Однако вместо этого он сам дал приказ на бомбардировку. «Я дал указание о вводе авиационного полка военно-воздушных сил, — сказалТеринг. — Полк стартовал тремя авиационными эскадрильями, в каждой эскадрилье — 25–30 самолетов».

Через пять дней после начала наступления на Францию Поль Рейно, новый премьер-министр, сменивший Даладье, в отчаянии звонит в Лондон. Английский премьер-министр Черчилль как раз обедает у себя дома, поэтому линию связи подключают сюда. Разговор проходит так:

«РЕЙНО: Мы разбиты! Мы проиграли битву…

ЧЕРЧИЛЛЬ: Но это невозможно… Так быстро?..

РЕЙНО: Они прорвали фронт у Седана. За хлынувшими немецкими танками продвигается большое количество мотомеханизированной пехоты…

ЧЕРЧИЛЛЬ: Послушайте! Нужно держаться!!!

РЕЙНО: Силы противника слишком подвижны и слишком велики. Они действуют с пикирующими бомбардировщиками. Их действие всесокрушающе.

Место прорыва с часу на час расширяется и углубляется. Направление: Лион — Амьен. Мы разбиты… Мы проиграли битву».

На следующий день, 16 мая, Черчилль в Париже, чтобы лично ознакомиться с положением. То, что он видит, не сильно его обнадеживает. Во дворах министерств тоннами — сжигают документы. Английская экспедиционная армия вскоре скучивается на побережье портового города Дюнкерка, ее преследует по пятам немецкий генерал Клейст со своими частями. Все же основной массе англичан удается погрузиться на суда и эвакуироваться в Англию.

Опьянение Гитлера победой над Францией не знает границ. 22 июня подписано перемирие в Компьене, а 16 июля Гитлер уже посылает секретное указание Кейтелю и Йодлю о своих дальнейших замыслах. «Поскольку Англия, несмотря на свое безнадежное положение, до сих пор не подала никаких признаков готовности к соглашению, — пишет Гитлер, — я решил высадиться в Англии. Английские военно-воздушные силы нужно подавить морально и физически настолько, чтобы они не могли представлять никакой значительной наступательной силы при нашей переправе».

Уже 21 июля Гитлер созывает совещание в ставке о подготовке высадки. «Как видно, господин Черчилль еще не увидел безнадежного положения Англии» — этими словами Гитлер открывает совещание.

Командующий военно-морским флотом адмирал Редер просит слова и ставит следующий вопрос:

«РЕДЕР: Я хотел бы знать, берет ли на себя господин имперский маршал (многозначительно кивая в сторону Геринга, очевидно, намекая на инцидент с Дюнкерком) следующие задачи: 1. Уничтожить ядро британской военной авиации. 2. Воспрепятствовать нападению британского флота на наши корабли вторжения.

ГЕРИНГ (взбешенно): Этот вопрос считаю абсолютно излишним. В течение кратчайшего времени я объявлю тотальную воздушную войну и не сегодня-завтра брошу на Британские острова 2500 боевых самолетов. Одним словом, вторжение не минует военно-воздушных сил.

ГИТЛЕР: Надо сделать возможным, чтобы в первые четыре дня операции высадить на берег для создания стабильного плацдарма 10 дивизий. На восьмой день на плацдарме надо накопить такие резервы, чтобы наступление, начавшееся отсюда, достигло Портсмута и горловины Темзы на юг от Лондона.

ЙОДЛЬ: В соответствии с существовавшими до сих пор планами и приготовлениями первую волну вторжения осуществляет 6-я армия. А военно-морской флот сообщил, что он в состоянии перебросить ядро из 25 дивизий в лучшем случае за шесть недель. Здесь я вижу противоречие.

ГИТЛЕР: Кто говорит о 25 дивизиях? За это время мы должны перебросить на Британские острова по крайней мере 40 дивизий!

РЕДЕР: Военно-морской флот не может дать гарантии о переброске на судах 40 дивизий.

ГАЛЬДЕР: В этом случае все является совершеннейшим самоубийством, таким, как будто я пропускаю части, высаженные на берег, через мясорубку».

Совещание закончилось без конкретного решения. Однако Гитлер и в дальнейшем не отказывается от своих замыслов. Он и далее настаивает на лихорадочных приготовлениях к высадке. Собирают все имеющиеся в распоряжении суда, даже мелкие речные пароходы перестраиваются для целей вторжения. По всему западному побережью Германии идут боевые маневры посадки на суда и выгрузки на берег.

15 августа начинается воздушное наступление Геринга. 2600 боевых самолетов люфтваффе нападают на промышленные и военные объекты, а также на крупные города Южной Англии. Английская противовоздушная оборона и истребители сбивают 76 немецких бомбардировщиков из первой волны. Потери дальнейших недель и месяцев тоже не меньшие. Геринг за короткое время в воздушных боях над Англией теряет 2500 самолетов, и к тому же из лучших подразделений военно-воздушных сил. И все это без того, чтобы последовало условие, необходимое для вторжения, — уничтожение ядра английских военно-воздушных сил.

Но несмотря на это, в нацистских правящих кругах только главный штаб военно-морского флота уже реально оценивает положение. 10 сентября 1940 г. адмирал Редер направляет Гитлеру памятную записку, в которой прямо говорит: «Нет никаких признаков, что авиация противника потерпела поражение в Южной Англии и в зоне канала Для дальнейшей оценки обстановки это имеет решающее значение».

Наконец, сам Гитлер также был вынужден признать, что данная обстановка не подходит для осуществления вторжения.

Примечания:

1

Г. Димитров был присужден к смертной казни. — Ред.

13

Гитлер ошибся на час! — Ред.