Глава 12

1910–1914

Внутреннее положение в России. – Политические беспорядки в университетах. – Господин Столыпин, господин Коковцов, господин Горемыкин. – Нарастающая серьезность положения

В предыдущих главах я останавливался исключительно на вопросах, касающихся международного положения России и ее взаимоотношений с другими державами, но прежде, чем перейти к изложению событий того рокового года, когда разразилась мировая война, я должен посвятить несколько страниц рассмотрению ситуации внутри страны.

Когда в конце 1910 года я прибыл в Россию, наиболее заметным событием были политические волнения среди студентов университетов и институтов. Во многих из них учащиеся отказывались ходить на занятия, а к тем, кто хотел продолжать обучение, применялись ядовитые газы и другие меры устрашения.

Со своей стороны правительство предпринимало решительные меры, чтобы восстановить порядок, но профессора, как правило, читали лекции перед полупустыми аудиториями под защитой полиции. В разговоре, состоявшемся в начале марта, господин Столыпин сказал мне, что правительство не полностью отменило автономию университетов, а оставило ее в неприкосновенности в том, что касалось обычных административных вопросов. Однако оно не могло дать горячим юнцам права проводить политические собрания без разрешения компетентных органов – такой привилегии не было ни у одного класса в России. Не могло правительство и допустить, чтобы дошло до такого, как в 1905 году, когда профессора рассказывали на лекциях, как изготовить самодельные бомбы. Так как революционная пропаганда в армии и среди крестьян была теперь запрещена, университеты, по словам господина Столыпина, оставались единственным местом, открытым для подстрекательской деятельности комитетов, которые из Парижа и других столиц пытались с помощью студентов организовать новые восстания. Бойкот занятий, имевший целью привлечь внимание общества к состоянию российских образовательных учреждений, свое предназначение выполнил и был вскоре отменен. Но что касается Думы, то предпринятые правительством дисциплинарные меры, а также исключение многих студентов и нескольких известных профессоров только усилили враждебность, с которой большая часть депутатов этой палаты относилась к его политике. Во время дебатов по бюджету раздавалось множество страстных речей с осуждением привычной для правительства практики применения чрезвычайных законов и системы административной высылки.

Но правительство неожиданно оказалось в меньшинстве, когда в Государственном совете обсуждался законопроект об органах местного самоуправления для шести западных провинций. Целью этого законопроекта было ограничить влияние крупных польских землевладельцев. Для этого предлагалось, чтобы выборы представителей класса собственников в уездные и губернские советы проходили по двум куриям – русской и польской, при этом количество польских депутатов ограничивалось бы законом. Этот законопроект отражал идею национализма, ставшего в последние годы одним из основополагающих принципов политики правительства. Он должен был вызвать симпатии у тех правых партий, которые неустанно продвигали доктрину «Россия для русских», но те уже давно ждали благоприятной возможности для нанесения удара по господину Столыпину, и наконец им это удалось: политическая клика, возглавляемая господином Треповым и господином Дурново, большинством в 24 голоса отклонила предложенный законопроект.

На следующий день, 18 марта, господин Столыпин подал прошение об отставке, и в какой-то момент все полагали, что император его примет. Однако, благодаря вмешательству вдовствующей императрицы, правительственный кризис был предотвращен, и Столыпин отозвал свое прошение. Через два дня «Правительственный вестник» опубликовал императорский указ, приостанавливающий, согласно 99-й статье Основных законов, на три дня работу Думы и Государственного совета. В то же время было объявлено, что главные противники политики господина Столыпина, господин Трепов и господин Дурново, по их собственной просьбе с 1 января отправлены в бессрочный отпуск. Таким образом, требования господина Столыпина были удовлетворены, что не встретило почти никакой критики в обществе, кроме как со стороны единомышленников двух вышеупомянутых джентльменов, но этого нельзя сказать об указе, приостанавливающем заседания обеих палат.

Этот указ позволял правительству принять закон о введении земств в западных губерниях с помощью административного декрета. В соответствии со статьей 87-й Основных законов, правительство могло принимать подобные декреты в срочном порядке в перерывах между сессиями Думы. Как и ожидалось, закон о введении земств в западных губерниях был незамедлительно опубликован императорским указом в той форме, в которой он вышел из Думы, а глава партии октябристов господин Гучков сразу же ушел с поста председателя палаты. На этом посту его сменил господин Родзянко. Правительственные органы печати защищали действия господина Столыпина на том основании, что право определять, являются ли данные обстоятельства чрезвычайными или нет, принадлежит исключительно верховной власти, и только эта власть может решать, оправданно ли в данной ситуации применение статьи 87-й Основных законов. Однако нельзя отрицать, что, воспользовавшись этой статьей, Столыпин не только нарушил закон, но и совершил серьезную тактическую ошибку. Если бы он удовлетворился отставкой двух своих главных противников и имел терпение подождать несколько месяцев до принятия закона (а его бы непременно приняли, если бы он был повторно внесен в Думу в обычном конституционном порядке), он бы привлек большинство депутатов на сторону правительства. А получилось, что в тот самый момент, когда он бросил вызов реакционной партии в Государственном совете, он настроил против себя всех своих главных сторонников в этой палате. Он пробовал убедить господина Гучкова и октябристов, что, действуя подобным образом, защищал права Думы, чей законопроект был отклонен верхней палатой, но ему это не удалось. Резолюции, осуждающие его действия, были вскоре после этого приняты обеими палатами.

Двухмесячный срок, в течение которого правительство было по закону обязано передать в Думу любой законопроект, опубликованный императорским указом, истекал 26 мая. Это был единственный день, когда законопроект о введении земств в западных губерниях мог рассматриваться в нижней палате, поскольку, чтобы она не могла отклонить этот закон, со следующего же дня в ее работе назначался перерыв до осени. Этот вопрос, несомненно, был бы одним из самых спорных пунктов повестки осенней сессии, если бы не ужасная трагедия, устранившая господина Столыпина со сцены.

9 сентября император с семьей прибыл в Киев, где его величество должен был открыть памятник Александру II. Вечером 14-го числа император вместе с молодыми великими княгинями присутствовал на представлении в оперном театре. Премьер-министр и его коллеги, также присутствовавшие на представлении, занимали места в первом ряду партера. Во время второго антракта господин Столыпин стоял спиной к оркестру, лицом к залу и разговаривал с кем-то из коллег, когда молодой человек, одетый во фрак, начал приближаться к нему, двигаясь по проходу от задних рядов. Господин Столыпин посмотрел на него вопросительно, как будто спрашивая, что ему нужно, когда тот выхватил пистолет и сделал два выстрела почти в упор. В возникшей после этого суматохе убийце чуть не удалось скрыться. Публика бурно приветствовала императора, который сразу же подошел к ограждению своей ложи. По требованию собравшихся вся труппа оперы, стоя на коленях на сцене, исполнила национальный гимн. Карета «Скорой помощи» доставила господина Столыпина в больницу, где он через четыре дня скончался.

Убийца, крещеный еврей Мордко Богров, в 1906–1907 годах состоял членом революционной студенческой организации и на этом основании неоднократно задерживался полицией. Подобно знаменитому Азефу, он одновременно был агентом тайной полиции, доверие которой он завоевал выдачей части своих соратников. Богров, как выяснилось, все последнее время жил с семьей брата в Санкт-Петербурге и в Киев прибыл лишь за день до преступления. Он сразу же явился к начальнику киевского охранного отделения подполковнику Кулябко и проинформировал его, что Санкт-петербургский комитет социалистов-революционеров планирует убить председателя Совета министров и министра просвещения и что их орудием должна стать женщина, которую зовут Нина Александровна, и мужчина по имени Николай. Подполковник Кулябко счел сведения, сообщенные ему Богровым, заслуживающими безусловного доверия и поручил ему обеспечивать безопасность господина Столыпина и арестовать тех, кто будет на него покушаться. Одновременно с этим он предупредил секретаря господина Столыпина о готовящемся покушении, добавив, что все необходимые меры предосторожности приняты. Губернатор Киева – города, слывшего рассадником революционных волнений, в которых евреи всегда играли заметную роль, – приказал, чтобы в тот вечер они не допускались на спектакль. Несмотря на это, Богров получил пропуск и даже не был подвергнут личному досмотру на предмет наличия при нем оружия. Учитывая, что были приняты все мыслимые меры, чтобы подозрительные личности не проникли в театр, кажется невероятным, что подполковник Кулябко оставил Богрова без наблюдения и что он безоговорочно поверил на слово человеку, который, как он знал, одно время состоял в близких связях с революционной партией.

Господин Столыпин был назначен председателем Совета министров в июле 1906 года, когда Россия была еще во власти революционных беспорядков и управление государством на конституционных принципах стало практически невозможно из-за непримиримой позиции кадетов и крайне левых партий. Хотя именно он ввел в действие императорский указ о роспуске 1-й Думы, он не советовал императору его подписывать. В «Воспоминаниях» покойного господина Извольского, опубликованных в «Revue des Deux Mondes», мы читаем, что господин Столыпин, который был в то время министром внутренних дел, стремился к созданию коалиционного правительства, где были бы широко представлены Дума и Госсовет. Тогдашний председатель Совета министров господин Горемыкин, до которого уже, вероятно, дошли сведения о предварительных переговорах с несколькими видными членами Думы, внезапно заявил своим коллегам, что намеревается представить императору на подпись указ о роспуске этого собрания. Он предложил им встретиться на следующий день, после его возвращения с аудиенции. Они были потрясены, когда он сообщил им, что указ должным образом подписан, однако император пожелал освободить Горемыкина от должности председателя Совета министров и заменить его господином Столыпиным.

Император решился на этот шаг в надежде смягчить неприятное впечатление, которое должен был произвести роспуск Думы, но в результате он лишь вызвал негодование в обществе в целом. Реакционеров оскорбила отставка Горемыкина, в то время как либералы всех оттенков увидели в роспуске Думы первый шаг к окончательной отмене хартии 1905 года.[65] В кризисный момент, который в то время переживала Россия, у господина Столыпина не было иного выбора, кроме как принять вверенный ему императором мандат, хотя бы и включавший роспуск Думы. Сразу после роспуска Думы возобновились попытки кадетов и их союзников спровоцировать беспорядки. В так называемом Выборгском воззвании они призывали народ к отказу от службы в армии и от уплаты налогов. Крестьянство подстрекали к аграрным бунтам, дома землевладельцев грабили и жгли, террористические акты следовали один за другим, и, наконец, на даче господина Столыпина были взорваны бомбы, в результате чего его дочь на всю жизнь осталась инвалидом, около пятидесяти человек было убито или ранено.

Вторая Дума, собравшаяся весной 1907 года, была более умеренной, чем первая, но деятельность социал-демократов, занимавшихся пропагандой революционных идей, вынудила Столыпина просить палату дать разрешение на привлечение к суду пятидесяти пяти депутатов этой фракции. Дума попыталась избежать прямого ответа на этот запрос и создала комиссию с намерением рассмотреть предъявленные обвинения, и тогда Столыпин получил у императора указ о ее роспуске.

После этого Столыпин решил, что единственная для него возможность – ограничить право голоса. Его целью было обеспечить представительство высших классов и дать землевладельцам и деловым людям преобладающее большинство голосов в представительном органе. Был опубликован императорский указ, согласно которому в закон о выборах вносились радикальные изменения – с целью увеличить количество консервативных или умеренно-либеральных депутатов и уменьшить, или вообще уничтожить, представительство не русских.

Из-за этого нового курса Столыпина упрекали в том, что он лишил Думу ее статуса представительного органа, но его оппоненты слишком быстро забыли о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться. С одной стороны, реакционные круги шумно требовали отмена всех форм парламентских учреждений на том основании, что опыт их введения оказался неудачным. С другой стороны, он не мог надеяться, что от невежественного крестьянства, жаждущего чужой земли и озабоченного лишь собственными интересами, ему удастся получить депутатов, которые помогут ему искоренить анархию и разработать умеренные, но благотворные для страны реформы. В своем стремлении проводить националистическую политику, в которой ему не было равных, он слишком отклонился вправо и, как уже говорилось, совершил серьезнейшую ошибку, добившись принятия закона о земстве неконституционными методами с помощью 87-й статьи Основных законов.

Так велика была его вера в себя, его решимость, невзирая ни на какие угрозы, осуществить реформы, которые он считал благом для своей родины, что он оказался не в силах устоять перед искушением править железной рукой. Он слишком полагался на полицию и подавлял любые признаки недовольства, не пытаясь устранить причины, их вызвавшие. Его ошибки и недостатки, однако, с лихвой компенсировались услугами, которые он оказал своей стране. Хотя ему не удалось извести семена революции, которые продолжали зреть под землей, он спас Россию от хаоса и анархии. Вынужденный существенно сузить избирательную базу недавно образованных представительных органов, он сумел спасти их от грозившего им полного уничтожения. Он был настоящим патриотом и, несмотря на свои промахи, великим премьером. Редкая сила характера сочеталась у него с добротой и скромностью – чертами, неизменно вызывавшими у меня симпатию. С первых дней моего пребывания в стране он протянул мне руку дружбу, которую я не замедлил принять. И до его последнего дня мы находились в постоянном контакте. Он был идеальным партнером для ведения дел. Честный и прямой, он сразу переходил к сути вопроса и (что необычно для такого прекрасного оратора, как он) никогда не тратил времени на лишние разговоры. Если он что-нибудь обещал, это обязательно выполнялось. Его смерть была невосполнимой потерей не только для его страны, но и для нашей, ибо, останься он в живых и возглавляй правительство в тот момент, когда началась война, многих бед, обрушившихся на Россию, можно было бы избежать.

Его значительным успехом следует считать начало реализации аграрной реформы, которая предоставляла неоценимые преимущества крестьянству. После отмены Александром II крепостного права российские крестьяне не только обрели личную свободу, но и получили земельные наделы. Однако правительство, желавшее избежать формирования аграрного пролетариата, выделило эти земли не каждому крестьянину индивидуально, а разделила их между различными общинами, которые владели ими на правах коллективной собственности. Из имеющихся в распоряжении такой общины земель она выделяла своим членам надел сроком на несколько лет, по прошествии которых наделы перераспределялись по-новому. Такая система была несовместима с требованиями современной агротехники, поскольку лишала крестьян всякого стимула улучшать земли, которые были у них лишь во временном владении. Дабы у крестьян появилась личная заинтересованность в своих землях, что превратило бы их в консервативный класс мелких землевладельцев, Столыпин провел серию аграрных преобразований, целью которых ставился постепенный переход общинных земель в единоличное пользование. Он облегчил крестьянам покупку земель, ранее принадлежавших государству и императорским апанажам,[66] учредив для этого Крестьянский банк. Успех столыпинской аграрной политики превзошел все ожидания, и к моменту его смерти около 8 миллионов гектаров земли было поделено между индивидуальными крестьянскими хозяйствами.

Господин Коковцов, сменивший Столыпина на посту председателя Совета министров, был человеком совсем иного склада, представлявший собой лучший образец старого русского чиновничества. Честный, трудолюбивый и необычайно умный, он был до этого министром финансов, и на этом посту ему удалось добиться существенного улучшения в финансовом положении России, что было в значительной степени достигнуто благодаря его таланту администратора, а также ускоренному развитию российской промышленности и сельского хозяйства. Годовой доход страны, который уже несколько лет демонстрировал высокий рост, составлял в 1914 году более 370 миллионов фунтов, а золотой запас оценивался в 150 миллионов фунтов. Единственным слабым местом в российском бюджете было то, что 95 миллионов фунтов из его ежегодного дохода давала государственная монополия на водку. Господин Коковцов был в лучших отношениях с Думой, чем его предшественник и большинство его коллег. Он не раз высказывал желание работать с ней в гармонии, но в официальном заявлении, опубликованном вскоре после его назначения председателем Совета министров, он ясно дал понять, что никакие из существующих правительственных институтов отменены не будут и что столыпинская политика будит проводиться во всей полноте и не будет изменена из-за действий террористов.

В вопросах международной политики господин Коковцов был твердым сторонником англо-российского взаимопонимания. Я относился к нему с глубоким уважением, и наши официальные взаимоотношения не оставляли желать лучшего. К сожалению, обладая, как и господин Столыпин, природным красноречием, он, в отличие от последнего, не умел выражать свои мысли коротко и ясно, и после разговоров с ним мне часто приходилось спрашивать себя: «Was ist der langen Rede krzer Sinn?» («В чем вкратце смысл сей длинной речи?»).[67] Кроме того, он не был такой властной натурой, как Столыпин, и, поскольку ему не всегда удавалось навязать коллегам свои взгляды, его заверения не были столь же весомыми.

Убийство Столыпина привлекло внимание общества к чудовищным и недопустимым методам работы охранного отделения – тайной полиции, самого темного пятна в истории прежнего режима. Как ни трудно в это поверить, но правительство действительно нанимало агентов-провокаторов, подобных Азефу: сначала они подстрекали граждан к совершению преступлений и убийств, а потом сдавали свои ни о чем не подозревавшие жертвы в руки полиции. Охранное отделение платило этим людям жалованье, даже если было точно известно, что это активные революционеры, сыгравшие не последнюю роль в убийствах видных государственных деятелей. Во время осенней сессии Думы депутаты требовали коренных реформ охранного отделения, но добиться этого им не удалось.

В 1912 году почти не было (за исключением нескольких политических стачек) открытых проявлений недовольства, преобладавшего в среде пролетариата. Крестьянство же было занято задачей закрепления за собой тех преимуществ, которые сулила им столыпинская аграрная реформа. Тем не менее революционные организации незаметно, но активно занимались подпольной работой, результатом которой стали бунты на кораблях Балтийского и Черноморского флотов, а также среди войск Ташкентского гарнизона, которые пришлось подавлять силой. В сентябре 3-я Дума, просуществовавшая четыре или пять лет, была распущена. Новые выборы, однако, не внесли больших изменений в состав палаты.

Октябристы, хотя и потерявшие сколько-то мест, по-прежнему поддерживали равновесие между правыми и левыми партиями, но они были так недовольны тем, что проведение всех конституционных реформ постоянно откладывалось, что их позиция становилась все более независимой от правительства. Возрастающая напряженность внутри государства способствовала намерениям правительства не сходить с позиций мирного урегулирования на всех этапах Балканского кризиса.

В июне следующего, 1913 года Дума значительным большинством голосов приняла резолюцию, осуждающую правительство за продление чрезвычайного положения и проволочки с введением конституционного строя. Нежелание правительства осуществлять реформы, а также суровость правительственного режима, подчеркнутая назначением господина Маклакова на должность министра внутренних дел, вызвали у законопослушных граждан такой гнев, что, по выражению господина Гучкова, никогда еще не было российское общество настолько пропитано революционным духом. Законодательную работу Думы затрудняло то, что Госсовет постоянно отклонял принятые ею законы или вносил в них существенные поправки, а также то, что правительство не передавало на ее рассмотрение никаких важных постановлений.

Приведу только один пример. Государственный совет внес в законопроект о реформе муниципальных органов в Польше, принятый Думой, поправку, запрещающую использование польского языка во время дебатов в муниципальных советах. Хотя сам председатель Госсовета высказался против этой поправки, он не нашел понимания у реакционных министров юстиции и внутренних дел, а также у прокурора Святейшего синода. Партия реакционеров в правительстве быстро набирала силу, и в течение всего следующего времени вплоть до начала войны положение все ухудшалось. Господина Коковцова бесцеремонно отправили в отставку, и господина Горемыкина, на котором лежала ответственность за роспуск 1-й Думы, повторно назначили председателем Совета министров. Это был милый старый джентльмен с приятными манерами, склонный к лени и совершенно не справлявшийся со своей работой. Он давно отстал от времени и по-прежнему видел в Думе лишь незначительный фактор, который можно просто не замечать. Превосходное мастерство прирожденного царедворца позволило ему снискать расположение императрицы, хотя он не имел никаких достоинств, кроме ультрамонархических взглядов. Память о его деятельности на этом посту в 1906 году лишала общество всякой надежды на конституционные реформы до тех пор, пока он пользуется доверием императора. Недовольство стало настолько всеобщим и сильным, что забастовки следовали одна за другой и принимали такие угрожающие размеры. Все это давало германскому послу основание рассчитывать на то, что за объявлением войны сразу же последует революция.