|
||||
|
|
Ленин и теперь умнее всех живых Виктор Стефанович, прочитав сегодня в «ПРАВДЕ» вашу беседу с Распутиным, хочу заметить вот что. Вы оба много и правильно говорите о ТВ. А читали ли вы в «ЗАВТРА» № 10 коллективное письмо «Телевидение, ты чьё?» Под письмом стоят имена наших великих патриотов В.Белова, В.Крупина, вашего Распутина и др. А в письме Ленин объявлен «душителем прогресса». Чего ж они возмущаются ТВ, если в важнейшем вопросе с ними заодно, вместе клевещут на нашу историю? Я ответил им в «Дуэли», а «ПРАВДА» промолчала о подлости своих друзей. Распутин у вас говорит: — Приходится всё чаще вспоминать знаменитую клятву Ахматовой из осаждённого Ленинграда: Насчёт «не страшно» хорошо ответила фронтовая сандружинница Друнина: Я только раз видала рукопашный. Ахматова пережила за свою жизнь несколько войн, но ничего не знала о них, кроме естественных житейских трудностей. И приведенная «знаменитая клятва» прозвучала 23 февраля 1942 года не из осаждённого Ленинграда, а из Ташкента, где пули не свистели, кровли не рушились. Живому классику Распутину следовало бы это знать. Конечно, в 42-м отрадно было услышать от Ахматовой и это, но нельзя не понимать, что тогда речь шла не только о русском языке, а о всей русской советской жизни. А ей, выходит, достаточно было сохранить русскую речь. Совершенно как Бродскому. Его спросили: как вы относитесь к гибели Советского Союза? Он ответил: «А что? Язык-то русский остался». Ахматовой и её любимцу этого достаточно. И не соображают, что ведь и языка не останется как в 42-м, так и теперь, если не останется русская власть. А в связи с тем, что вы пишете о ЛГ, которая-де «соблюдает объективность», посылаю статью, напечатанную в ЛР № 18–19. * * *Саша, не могу не вступиться за Симонова, которого ты сегодня по телефону определил одним словом: гедонист. Я тоже гедонист: обожаю красивых женщин, люблю армянский коньяк, плачу, слушая фуги Баха, с удовольствием жарю шашлык, тоскую о Коктебеле… А ты не гедонист? Если коснуться первого признака, то есть люди, всю жизнь прожившие с одной женой и с мудрой максимой: «У кого было много женщин, тот знает женщин, кто прожил с одной, тот знает любовь». Прекрасно! Завидно. Но не всем это удаётся. Я женился трижды. А Симонов — четырежды: Типот (Нат. Соколова) — Ласкина, от которой сын Алексей — Серова — Жадова. И что? Ты сказал, как я могу в такое время, когда гибнет Россия, ввязываться в драку из-за каких-то литфондовских дач. Саша, живущий в стеклянном доме не должен швыряться камнями. Я ввязался и в эту драку и в драку между Михалковым и Бондаревым-Ларионовым, не имея никаких личных целей. Я выступил против грабежа писателей, против наглости и бесстыдства. Ты почитал бы, что они писали в ПАТРИОТЕ не только о 95-летнем Михалкове, но и о его жене, о секретарше. А ведь Михалков не сказал ни единого лживого слова о Советском времени. Наоборот, прямо заявил: «Я настоящий советский писатель». И это не оспоришь. А его новый гимн… Измена! — шумит, например, ПРАВДА. А что такое гимн? Это песня во славу родины. Таков и новый его гимн. И кто его осуждает-то! Зюганов пришёл в Большой театр почтить 95-летнего аксакала, а его ПРАВДА надменно прошла мимо юбилея, не отметив его хотя бы информацией о том, что их лидер почтил. ПРАВДА! Которая сто лет вела антирелигиозную пропаганду, а теперь ползает перед попами на брюхе. Чего стоит ст. куда-то исчезнувшего Зоркальцева в двух или трех номерах. А он был членом президиума ЦК… Да, мне доставляет удовлетворение, я рад, что могу так выступить против негодяев, я даже наслаждаюсь, и это тоже можно назвать гедонизмом. А твои роскошные юбилеи в ресторанах и грандиозные презентации то в ЦДЛ («Господин Гексоген»), то в барском особняке у Никиты Михалкова («Симфония пятой империи»)? Тут было не только общественное, но и нечто сугубо личное, гедонистическое, согласись. После празднования твоего шестидесятилетия мне позвонила Таня Глуш-кова и сказала: «Вы были? Это ведь пир во время чумы?» Что мог я ей ответить? Родина и тогда гибла. Как и в твое семидесятилетие. Что делать! Таков человек. Вон в Китае только что погибли во время землетрясения 70 тысяч, а они готовятся к Олимпиаде, к всемирному празднику. Меня удивляет враждебность к Симонову многих людей твоего круга. Наперстный друг Бондаренко назвал его даже «писателем, далёким от патриотизма»! Да он просто не читал ни поэм «Ледовое побоище», «Суворов», ни строк: Опять мы отходим, товарищ. Симонов был не гедонист, не эпикуреец, не жуир, а труженик, талантливейший трудяга. Ни один писатель не мотался так много по фронтам, начиная с Холхин-Гола, как он, никто так много и честно не писал о войне, никто не был так популярен и любим в годы войны, как он. Ты читал его двухтомник «Разные дни войны»? Это дневниковые записи тех дней и позднейшие замечания к ним. Это — лучшее, что он оставил, и самое честное о войне. Бондарев, например, не читал. Да, мы люди разного поколения. Это многое объясняет. После нашего разговора по телефону и твоих слов о какой-то двухуровневой даче Симонова, я позвонил давнему товарищу по «Литгазете» Лазарю Шинделю, много писавшему о Симонове, хорошо знавшему его лично. Он сказал, что Симонов купил в Переделкино дачу Ф.В.Гладкова, но жил там недолго, а когда разошелся с Серовой, оставил дачу ей. Почему именно купил, Лазарь не знает. Может быть, это была не литфондовская дача, а построенная там лично Гладковым. Много лет подряд Симонов снимал дачу, кажется, в Сухуми. Но корить за это с его силикозом так же нелепо, как больного Толстого — за Гаспри, как Чехова — за дом в Ялте, как Горького с его чахоткой — за Капри. Будь здоров и дай Бог нам удачи. Посылаю статью, о которой говорил. Если не лень, посмотри. В.Бушин * * *
Знаете ли вы, как в тропических землях ловят мартышек? Очень интересно! В кокосовом орехе делают небольшое отверстие, удаляют содержимое, кладут какое-нибудь мартышкино лакомство, а с противоположного конца орех прикрепляют к дереву. Мартышка находит приманку, сует в орех лапу, хватает лакомство и хочет вытащить. Но сжатый кулак не проходит в отверстие, не вылезает из ореха, а разжать пальцы, бросить лакомство мартышка по безмерной жадности своей не может даже когда появляется человек. Тут её и ловят. Это присказка покуда, сказка будет впереди… В своё время я бывал у некоторых писателей на их дачах в Переделкино: приезжал к Корнею Чуковскому, который дал мне для «Молодой гвардии» статью о Толстом, написанную ещё при жизни Толстого, с молодой и прекрасной Викторией Токаревой заходили мы к Николаю Тихонову, едва не уморившего нас своими фантастическими рассказами, однажды посетили с женой институтского товарища Владимира Корпеку, жившего на даче покойного тестя Б.А.Вадецкого… Я, конечно, знал, что это дачи литфондовские, общественные, но никогда мне не приходила в голову мысль о том, как и кому они даются, по какому принципу. И задумался об этом только теперь, когда случилось ЧП литфондовского масштаба и на страницах «Литгазеты» и «Литературной России» вспыхнула баталия из-за этих дач. Кинув взор в недалёкое прошлое, я вспомнил: тогда многие известные писатели могли получить дачу в Переделкино, однако предпочли построить для себя бунгало на собственные средства. Ну, в самом деле, разве отказали бы, например, таким прекрасным писателям да к тому же и высокопоставленным руководителям нашего Союза, как Твардовский, Симонов, Михалков, Бондарев, Бакланов, но они не просили, а построили дачи кто на Пахре, кто на Николиной горе, кто во Внуково. Паустовский купил домик в Тарусе, Пришвин построил избу в деревне Дунино. Да и те, кто помоложе: Викулов, Асадов, Евдокимов — в Красновидово. А была у Шукшина дача в Переделкино? А получил там дачу Проханов?.. Казалось бы, ведь если есть средства, то гораздо лучше построить свою дачу: казенную-то рано или поздно придётся освободить, детям её не оставишь. Но мартышки не могут этого понять… Недавно Феликс Кузнецов на страницах «Литературной России» вроде бы даже с гордостью твердил: «Я тридцать лет живу в Переделкино, тридцать лет!» Я, дескать, уже абориген и ветеран, корни пустил глубоко, меня не вырвать… Да, в 1977 году, как только стал первым секретарём Московского отделения Союза писателей, он позаботился о даче и получил её. Никто не против: начальству полагается. Несколько озадачивает другое. Кузнецов всю жизнь пишет о нравственности: «Литература и нравственное воспитание личности» (1962), «В.И.Ленин о проблеме нравственности» (1970, к столетнему юбилею Ленина), «Нравственные искания в современной прозе» (1975), «Размышления о нравственности» (два издания: в 1979 и в 1988 годах)… Словом, нравственность — его любимая тема. Он без неё жить не может. Я знаю только одного человека, который так же страстно обожает нравственность. Это Арсений Ларионов, владелец нашего издательства «Советский писатель», лютый супостат Кузнецова. Так вот, мне думается, что свою любовь к высокой нравственности Кузнецову следовало бы подкрепить и личным примером, в частности, — на дачном поприще. Принимая во внимание скоротечность нашей земной жизни, пожил бы годочков пять, пусть даже десять, и уступил бы дачу другому писателю, да хотя бы и мне — я и старше намного, и фронтовик, и книгу аж о самом Энгельсе сочинил, а себе за это время ему надо бы построить персональное монрепо на Пахре или на Николиной. Дело в том, что ведь сразу как драгоценный наш Феликс стал первым секретарём, к 60-летию Октября он получил не только орден Октябрьской революции, а потом и Трудового Красного знамени, но и Государственную премию, а потом — Ленинского комсомола (хотя был уже в предпенсионном возрасте). И чуть не каждый год выходили его бесчисленные книги. Они в большинстве своём скучноваты — всё нравственность да нравственность, всё гармония да целомудрие, но гонорары-то — весёленькие, улыбчивые! Первый же секретарь, государственный да ещё комсомольский же лауреат! Таким платили по высшей ставке: рублей по пятьсот с листа да еще потиражные. И зарплата первого секретаря столичного отделения СП была, надо думать, не пустячная. А государственных квартир Кузнецов сменил, всё более нравственно совершенствуясь, с полдюжины. Предпоследней была у него хорошая кооперативная квартира на Красноармейской улице. Глядь, Литфонд построил прекрасный дом в Астраханском переулке. Надо внедриться! Я опять не против. Пусть получил. Но при таких подарках любимой родины и Литфонда куда деньжищи-то девать? Я не о том, что их было невпроворот, Бог с ними, но как можно при этом бесплатно получать на двоих-троих 3-4-комнатную квартирку, за символическую плату тридцать лет занимать общественную дачу, когда другим — ни изданий-переизданий, ни дач, ни однокомнатных даже квартир… Вот замечательные писатели Владимир Солоухин и Николай Евдокимов, инвалид войны, получили одну квартиру на две семьи. При первой же возможности Солоухин купил кооперативную. И Кузнецов на один лишь гонорар за двухтомник «Избранное» (1981) мог такие хоромы отгрохать! Я хорошую двухкомнатную квартиру купил в кооперативе за 6 тысяч 800 рублей, а дачу — за 16 тысяч. Такие суммы для первого секретаря и дважды лауреата чепуха. А через десять лет, в 1987 году, известный Яковлев, член ПБ, посадил Кузнецова, уже и доктора филологии (1980) и профессора (1983), в кресло директора Института мировой литературы и тут же пропихнул в член-коры Академии Наук (а сам уже пролез в члены). Вы подумайте, Кожинов там не был, Палиевского и Кара-Мурзы там нет, а Кузнецов — давным-давно! Притом, надо полагать, все эти должности и звания тоже не на общественных началах. Тут был самый подходящий момент во имя коммунистической нравственности разжать кулачок, вытащить лапу и бежать. А дача перешла бы, допустим, к тому же Бушину, который ни квартиру от государства, ни дачу от Литфонда не получал. Но нет, не в силах он был разжать ухватистые пальчики, а каким-то образом вытащил кулачок и продолжал лакомиться. Да как! Словно мартышка-троеручица, запустил он лапки в три ореха — в Международный союз писательских союзов, в Международный литфонд и в Академию Наук. И везде, пока кроме АН, он — главный, и везде — лакомства. И какие! Я не поверил своим глазам, когда прочитал, что из одного ореха мартышка беспрепятственно извлекает каждый месяц 75 тысяч рублей — и это только полставки по совместительству, а Иван Переверзин — 125 тысяч. Какова же ставка Кузнецова по основному ореху? Вообразить трудно… Что сказал бы любимый им Владимир Ильич, давший управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу нагоняй или даже выговор за то, что он самовольно повысил ему зарплату, кажется, на 400 рублей?.. 8 ноября прошлого года я был в гостях у генерала Макашова в Думе. В разговоре между делом спросил: «Альберт Михайлович, а сколько депутатам платят?» Он опустил глаза: «Стыдно сказать, дорогой, — 96 тысяч!» Генерал-полковнику, депутату, избранному народом в Госдуму по одномандатному округу, стыдно, хотя он не имел никакого отношения к назначению такой суммы, а тут — министерские оклады! Повторяю: дело не в самих окладах и доходах. Если бы речь шла о каком-то процветающем предприятии, то для его умных, честных, умелых руководителей не жалко было бы ни дач, ни высоких зарплат. Но Союз-то писателей ограблен, при Ю.Бондареве во главе Союза, при В.Огневе во главе Литфонда (не ошибся?) украли у нас и сказочные дома творчества, и прекрасную поликлинику, и мощное издательство, большинство писателей бедствует…А тут ещё среди издателей нашлись кровососы вроде Бондаренко, которые отправляют детей кто в Оксфорд, кто в Сорбонну, сами — мечутся из одного увлекательного вояжа в другой по всему свету от Ирландии до Цейлона, от Северной Америки до Южного Китая, а гонорары авторам своих изданий не платят! Пользуются нашей безвыходностью и поощрением режима, мерзавцы. На всех уровнях литературные мироеды на наших глазах гребут и гребут под себя. Кто назначил им такие оклады? И за что — один вернул нам Малеевку? Другой — поликлинику? Ну, проснитесь же, братья писатели! Назначьте им по 30 тысяч и пусть радуются жизни, ни в чём себе не отказывая! А Феликс ещё и присосался к «Тихому Дону»! Делает вид, что если бы не он, репутация Шолохова погибла бы. Власть дала ему 50 тысяч долларов для выкупа рукописи. А как директор ИМЛИ хотя бы уж в этом-то случае мог выложить и свои. Шолохов-то не раз выкладывал на общественные дела — и Сталинскую, и Нобелевскую… Да ведь есть такие чудики и среди ныне живущих: Семён Шуртаков отдал Госпремию на памятник погибшим на войне односельчанам, Проханов — премию «Бестселлер» сидевшему в тюряге Лимонову на адвокатов… Так кто же для меня профессор и членкор Кузнецов? Самый настоящий классовый враг. «Я с детства жирных привык ненавидеть…» А Юрий Поляков? То же самое. Там, где Поляков прошёл, Кузнецову делать нечего. Я, говорит, «с самого начала внутренне был в оппозиции к так называемым «демократическим реформам». Внутренне. А внешне? Внешне он рвался на вершину этой демократии! И в Государственную Думу, но — осечка. И в Московскую думу, опять — осечка. И в курултай, и в меджлис — то самое… Тогда он заявил, что «предпочитает не участвовать в политической жизни». В доказательство этого написал книгу «От империи лжи — к республике вранья». Абсолютно аполитичный фолиантик. А вскоре питомец «империи лжи» двинул в «Литературку» и наконец попал, прошёл, уселся! Восстановил на первой полосе профиль Максима Горького, убранного когда-то хунвейбином Бурлацким, что, впрочем, не помешало Полякову дать слово одной учёной даме, заявившей: «А надо ли опять ставить памятник Горькому у Белорусского вокзала? Ведь он не очень-то хотел вернуться на родину и вернулся только через десять лет после революции». А то, что порой появляется за этим профилем, изумляет! Руками С.Казначеева популяризирует, например, аполитичные пейзажные стишки такого рода: Появились коммунары «Лагерь» слово не однозначное. Строить лагеря с нарами не было необходимости, пожалуй, хватало от царского времени. И тюрьмы, кажется, не строили. В Москве хватало Бутырок, в Ленинграде — Крестов и т. д. А вот пионерские лагеря коммунисты действительно начали создавать с седьмого ноября 1917 года и создали их великое множество, самые известные — «Артек», «Орлёнок», «Молодая гвардия», «Зубрёнок» (в Белоруссии)… Вполне возможно, Поляков, член ЦК комсомола, отправлял своих деточек именно в эти лагеря, а как ребенок из малообеспеченной семьи, может, и сам бывал. До прихода к власти Горбачёва-Ельцина в лагерях отдыхали по 15 миллионов детей ежегодно. Сколько ныне?… Но стихотворец держал в уме. Разумеется, другие лагеря, хохмил о них, — видимо, за это Бог вскоре и прибрал его. На эти стишки нельзя не откликнуться: Появился в «Литгазете» И много других интересных поэтов открыл нам Поляков под горьковским профилем! Допустим, вот Андрей Дементьев, в прошлом завотделом пропаганды того же ЦК комсомола, а ныне какой-то очень большой начальник над «Литгазетой», попечитель, что ли. Недавно он к тому же каким-то образом обрёл родственников на небе. Да, так и пишет: «Породнился я с небом навеки…» Если бы это сказал лётчик или космонавт, то всё понятно, а тут уж и не знаю, что подумать. Неужто дочь выдал замуж за архангела Гавриила?.. И вот как гавриилов тесть с небесных позиций воспевает Израиль: Я в Израиле, как дома… Словом, если придётся Дементьеву идти в бой, то вспомнит он не Севастополь, не Москву, не Сталинград, а бросится на врага с криком «За родину! За Иерусалим!» Прекрасно… А тут же и Константин Ваншенкин с его прединфарктными эротическими мечтаниями ветерана. И ведь как раз за разом печатает их Поляков — простынями! А ещё так: на первой полосе большой портрет Николая Рубцова, возвышенные слова о нём, а внутри — большая подборка стихов не его, покойного, а благополучно здравствующего Александра Кушнера, многократного лауреата. Все довольны. Кресло не качается. Но при такой возвышенной любви к поэзии, может быть, превосходящей любовь доктора Кузнецова к нравственности, как у человека хватило духа сцапать казенную дачу с отменным участком! Ведь его изданиям-переизданиям счёта нет. В иные годы, например, в 1994-м и 1999-м, выходило по 4–5 книг. У Паустовского или Пришвина — никогда! А собрание сочинений то в двух, то в трех томах, кажется, вот-вот выйдет и в пяти. Тут и едва ли не полдюжины кинофильмов по его нетленкам и спектакли. Да с одного «Козлёнка» Поляков надоил сладкого птичьего молока больше, чем Солженицын со своего колченогого «Телёнка», похожего на бешеного волка. Словом, уж никак не мог бы Поляков повторить вслед на поэтом, премию имени которого получил когда-то: Мне Кое-что накопили, кое-что слали, кое-что ещё хочется… А тот поэт и квартиру имел в коммуналке, и десять лет дачу снимал на свои трудовые вдали от Москвы на какой-то Акуловой горе, но там рождались бессмертные строки: Светить всегда, А эти света солнца не любят, даже боятся. Но ещё раз повторю: подавитесь вы своими изданиями и собраниями, тиражами и этажами, гонорарами и ангарами, должностями и орденами, но перестаньте же, наконец, грабить и душить собратьев! Ведь ещё Державин взывал к кровососам: Живи и жить давай другим, То-то появились у нас даже такие экзотические премии, как Иерусалимский крест, им. Моше Даяна, им. Жаботинского, им. Голды Меир, а премия им. Маяковского ликвидирована, а премии им. Державина и не было. Интересно, не хотелось бы член-кору Кузнецову, если была бы у него ещё и быстроходная машина времени, пригласить на свою дачу Владимира Ильича для беседы о нравственности, а Полякову — Маяковского, чтобы посмотрел тот, чего натаскали ему краснодеревщики? И стишки классику почитал бы: Хватать всегда, По причине его полной ясности лишь коротко упомяну среди выдающихся дачников ещё Евгения Евтушенко. Патрисия Томпсон, дочь Маяковского, приехав в этом году на Пасху в Россию, первым делом в страстную субботу заявила в «Московском комсомольце»: «Евтушенко, конечно, хороший поэт, но он же дурак…» (МК, 26.4.08). Действительно, в Нью-Йорке заявился к ней и потребовал предъявить свидетельство о рождении на гербовой бумаге с печатью, где было бы указано: «Отец — великий пролетарский поэт Владимир Маяковский». Патрисия повернула лицо к свету и сказала: «Вот мое свидетельство!» Однако при всей моей любви к её отцу, при всём уважении к ней самой, профессору и автору пятнадцати книг, я не могу согласиться с её однозначной оценкой: дурак. Нет, Евгений Александрович кое в чём очень даже не дурак, он великий недурак. У нас таких только три: он, Солженицын да Галина Вишневская. Лишь эти трое из всех русских имеют поместья по обе стороны Атлантического океана. А этого можно было достичь только при уме с футбольное поле или даже с его дачный участок. Не один раз мне приходилось слышать интересную историю времен культа личности и его последствий. Когда наш знаменитый полярник Иван Дмитриевич Папанин за свои мужественные дела на благо родины получил звание Героя Советского Союза и был отменно вознаграждён правительством, он на эти средства построил прекрасную дачу. И очень ему хотелось показать её товарищу Сталину. Несколько раз приглашал вождя, но тому, конечно, некогда — тиранством занимался с утра до ночи. Однако Иван Дмитриевич был так настойчив, что в конце концов Иосиф Виссарионович приехал. Всё обошел, все осмотрел, пощупал, а когда сели за стол отметить новоселье, тиран встал с бокалом вина и сказал: — Товарищ Папанин, вы построили замечательный детский сад! Выпьем за его скорейшее открытие. Родина не забудет и этот ваш подвиг, дорогой товарищ Папанин. И, действительно, детский сад имени Папанина вскоре открылся. 15 апреля профессора Кузнецова, наконец, вместе с бархатной обивкой отодрали от кресла председателя Литфонда и бросили в окно Академии Наук. Да ещё вместе с Поляковым исключили из Литфонда. Интересно заметить, что в своё время Ахматову, Зощенко, потом Пастернака исключили из Союза писателей, но оставили членами Литфонда, а тут — как бы зеркальное отображение. Не знаю, что жесточе, что гуманней, но во всяком случае дачки-то верните, господа, они только для членов-с. Петр Алёшкин против исключения. Он говорит, что эти люди так склочны, пронырливы и ловки, что они всех нас заплюют, ославят, истерзают, а своего добьются. Может быть, Алёшкин и прав. Поляков уже кое-кому и позвонил: «И ты, брат Брут?» А уже 23 апреля и анонимная статейка «ЧОПнутые» появилась в «Литгазете». Статейка всего тридцать строк, но как много вместила и как характерна для классовых врагов трудового народа! Её снабдили фотоснимком: решетка у входа в Литфонд и около охранник. Текст поясняет: «Это не КПП оборонного объекта. В миллион рублей обошлись писателям сотрудники ЧОПа (частного охранного отделения), нанятые бывшим директором Литфонда И.Переверзиным» Во-первых, доктора и академики, дачники и козло-воды, вы хотите сказать: «Писатели — вольные питомцы Аполлона! А тут решётка, тут охрана! Фи, как некрасиво, не галантно, не толерантно, какой позор!» Оглянитесь вокруг, господа кровососы: решетки, охрана ныне не только у военных объектов, а повсеместно. Такова селявуха, пришествию коей иные из вас содействовали сочинениями об «империи лжи». Даже святые отцы обзавелись ныне охраной. Не исключаю, что кое у кого из вас она тоже имеется. Да как академику без телехранителя! Похитить могут. И я бы лично себе завел охранника, но — пенсии не позволяет, а гонорары не всегда платят. Во-вторых, а разве полуакадемик Кузнецов и автор полубессмертного «Козлёнка» в козлиной шкуре не видели раньше этой решетки, не знали, что охранники уже несколько лет стоят здесь не из бескорыстной любви к их сочинениям? Или они протестовали против и решётки и ЧОПа? Или требовали привлечь Переверзина к уголовной ответственности? Что-то до сих пор не слышно было… Так кто же чопнутае? Где рейдеры? Кого считать бывшими? Да, судя по этой первой ласточке в образе вороны, П.Алёшкин прав, но всё-таки невозможно согласиться, что президент Кузнецов дороже для русской литературы, чем Паустовский, что комсомолец Поляков во всём превзошел своего давнего предшественника по «Литгазете» Симонова, что Евтушенко не может обойтись без двух поместий по обе стороны Атлантики… На место Кузнецова срочно доставили из Сибири и посадили Станислава Куняева. Прекрасно! И тут вспоминается, что недавно в «Правде» была его замечательная статья «Учиться у Сталина!» Вот и начни, Станислав, с помянутого папанинского урока Сталина. Дачу Кузнецова — под детский сад им. Ленина, дачу Полякова, — под приют им. кинорежиссера Бенкендорфа для писателей-инвалидов, дачу Евтушенко — под склад сочинений Кузнецова. Директором склада с зарплатой в 125 тысяч рублей назначить Бушина B.C. Это будет хорошая прибавка к его пенсии в 18 тысяч. И выдать Бушину берданку. Если Евтушенко призовет в защиту своих дачных интересов мировую общественность (ведь этот Лоуренс Аравийский бывал в 96 странах!), то можно будет подселить его к Солженицыну, у которого поместье в Троице-Лыкове, раньше принадлежавшее не то Ягоде, не то Кагановичу. Это будет гуманно. P.S. Вот что еще интересно… Ведь у всех троих — прекрасное трудовое происхождение: Поляков — из рабочей семьи, родители Кузнецова — сельские учителя, у Евтушенко отец, может быть, и юрист, но мать — истинная труженица — газетная киоскёрша, которой сын добивался звания заслуженного работника культуры. И однако же — все трое классовые враги безземельных и безлошадных членов Литфонда! Что ж, этот факт лишь подтверждает правильность поправки, которую Ленин делал для классового подхода: «Личные исключения из групповых и классовых типов, конечно, есть и всегда будут» (ПСС, т. 56, с.207). Да, эти трое и многие другие — исключение из класса трудящихся, а сам Ленин, Дзержинский, Орджоникидзе и многие другие — исключение из класса дворян. Как видите, Маяковский (между прочим, тоже из дворян, притом — столбовых!) был прав: Ленин и теперь умнее всех живых! 27 апреля 2008, Светлое Христово воскресенье —1 мая, День международной солидарности трудящихся Красновидово — Немчиновка — Красновидиво. «Литературная Россия» № 18–19'08 |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх |
||||
|
|
||||
