26

Наконец первый пресс был смонтирован и передан в эксплуатацию. В первые же дни он превысил производительность трех винтовых прессов. Все были довольны, даже товарищ Серб сказал:

— Наконец-то мы избавились от этой рухляди, винтовых прессов: на следующей неделе, когда Юсупов смонтирует еще два, мы выбросим остальные. Очень много времени они отнимают у мастерских на ремонт.

— Директор хочет, чтобы мы установили сразу пять.

— С остальными мы пока спешить не будем, мастерские должны готовиться к годовому ремонту.

Мне прессы нравились, я иногда останавливалась просто посмотреть на них. Каждая линия пресса была обдумана и вычерчена мной; взглянув на любую деталь, я знала, почему она определенной формы и размера, и вспоминала, какие именно соображения заставили меня сделать ее такой. Нижняя часть пресса, камера для теста, которую мы использовали от винтовых прессов, была немного несоразмерна с верхней, гидравлической частью, но это не завис ил о от меня.

После того как прессы поработали пару недель, директор вызвал меня к себе в кабинет.

— Вот что, тов. Богдан, вы сделали хорошие прессы. Я знаю, вы очень много потрудились над ними, и наше парт, бюро и я считаем, что вас нужно особо наградить за это. Мы хотим послать в Наркомат ходатайство о награждении вас и Юсупова орденами. Что вы скажете на это?

— Думаю, награда будет выше моих заслуг.

— Не скромничайте, мне гл. инженер объяснил, какое это большое достижение с вашей стороны. А как вы считаете работу Юсупова?

— Если бы Юсупов не придумал приспособлений к нашим станкам и не сумел обработать детали на месте, прессы и до сегодняшнего дня не были бы готовы.

— Вот и хорошо, я хочу, чтобы вы написали для меня докладную записку об этом, которую я пошлю в Наркомат с ходатайством о награждении. Напишите о себе и о Юсупове.

— Что же это, я должна буду себя расхваливать? Это нехорошо, почему гл. инженер не напишет?

— Нужно будет указать краткую биографию, и я боюсь, что он занят и затянет дело надолго. Вы можете не хвалить себя, мы это сами сделаем. Расспросите Юсупова о его биографии и напишите для себя и для него.

Этот разговор меня не удивил. Предложение послать ходатайство о награждении меня и Юсупова исходило от треста, как обещал нам это Печкин.

Я пошла к Юсупову за биографическими данными. Он казался очень довольным. Несмотря на то, что он всем старался дать понять, что моя часть работы над прессами была чисто технической: "рассчитала по книжке, вот и вся ее заслуга", говорил он; видимо, беспокоился, что награда будет только мне.

— Как вы думаете, какой орден нам дадут?

— Думаю небольшой, что-либо вроде "знак почета".

— И то негде взять! Будем мы с вами красоваться с орденами на груди!

— Я бы предпочла денежную награду. Дали бы нам с вами по тысяче, неплохо бы было!

— Об этом не беспокойтесь, "орденоносцев" не пропускают ни при одном премировании: к Октябрьской Революции премия, к Первому Мая премия, перевыполнили годовой план, опять премия!

— И то правда.

Получение небольшого ордена у меня не вызывало чувства гордости. Конечно, было приятно, что Наркомат будет знать о моей работе, но небольшие ордена, вроде "знак почета", выдавались главным образом стахановцам, а стахановцы не пользовались большим уважением, скорее наоборот, к ним относились чаще враждебно, так как их считали виновниками завышенных норм на производстве. Что было правдой.

Наташу пригласили на именины, и Давыдовна приготовила для этого случая ее самое нарядное платье. Но когда ее стали наряжать, она не захотела нового платья, а стала просить, чтобы надели ее любимое, красное. Красное батистовое платье с самого начала она очень полюбила и так часто его надевала, что от множества стирок оно полиняло и потеряло первоначальную свежесть. Давыдовна стала уговаривать ее надеть более нарядное, но я велела надеть ей то, которое она хочет сама.

Когда Наташа и Давыдовна возвратились домой, я спросила:

— Ну что, было тебе весело в гостях?

— Нет, не весело.

— Почему?!

— Все были в новых платьях, а я в старом. Лида меня спросила: "Наташа, разве у тебя нет нового платья? Почему ты пришла на именины в старом?"

Услышав это, мне захотелось надавать форсистой Лиде шлепков.

— Не обязательно приходить в гости в новом платье, лучше всего надевать платье, какое ты сама считаешь самым красивым. А Лиде дурно и неприлично было делать замечания об одежде других, ты это помни и сама никогда не делай. Если кто пришел в старом платье, то, может быть, у него нет другого, или, может быть, как ты, надела самое любимое и говорить, что оно не хорошее, очень и очень некрасиво. Нехорошо огорчать людей, особенно на празднике!

Мои нравоучения пролетели мимо ушей Наташи.

— Это платье теперь не любимое, — сказала она.

Мне вспомнился похожий случай из детства Сережи, рассказанный его матерью.

Однажды ему дали надеть штаны, на протертые коленки которых были только что нашиты заплаты из новой материи. Заплаты ему очень понравились. Надев штанишки, он немедленно побежал к отцу и сказал:

— Папа, посмотри, какой я нарядный!

У него не было приятельницы Лиды, чтобы "просветить" его, что заплаты не украшают одежды.

Сегодня, как только я пришла на работу, ко мне вошла секретарша директора, с возбужденным лицом, видимо, горя желанием сообщить мне что-то.

— Знаете новость, Валентина Алексеевна?

— Нет, ничего не слышала особенного, я только что пришла.

— Титова, агента отдела снабжения, арестовали! Вчера вечером пришли к нему на квартиру агенты ГПУ и забрали. Он одинокий, жил у хозяйки, занимал одну комнату. Сегодня утром его хозяйка пришла на комбинат и рассказала, думая, что, может быть, директор за него заступится. И знаете, за что его арестовали? Он бывший священник!

— Если он снял с себя сан, и работал честно…

— Для ГПУ ничего не значит, снял он сан или нет, раз он был священник, значит он ненадежный. Ведь всех священников и монахов давно посадили. Как Титов до сих пор задержался на свободе, ума не приложу?

— Может быть, он уже отсидел свое.

— Возможно, выпустили, а теперь опять арестовали.

— А директор знал, что он был священник?

— Нет, не знал. Я сейчас проверила его анкету, что он подавал при поступлении, в ней указано: последнее место работы — счетовод и приложена справка, подтверждающая это. Может быть, он тайно совершал богослужения или требы. Он с вами никогда не заговаривал о религии?

— Нет, я ведь очень редко имела с ним дело.

— А ко мне он приходил каждый день, приносил разные бумажки печатать, и я ничего не замечала!

— Заметно было, что он очень вежливый.

— Да и писал он хорошо и грамотно.

Мне сделалось очень жаль, что я не подозревала о сане Титова. Если бы я знала, я как-нибудь показала бы ему свое уважение, была бы к нему более внимательна, а так, я проходила мимо него почти не замечая. Как жаль! Мне казалось, что и секретарша думала так же. После некоторого молчания она сказала:

— Каждый день видела, разговаривала, а ничего не подозревала.

Главный инженер также расстроился, узнав об аресте Титова, но его причины расстройства были другого порядка: Титов был хороший агент.

Снабжение предприятия подсобным материалом — дело сложное; для этого требовались агенты со специальными способностями "разнюхать", где можно достать необходимый материал или детали, на каком предприятии есть "остатки" полученного по плану материала. Некоторые предприятия, особенно работающие на оборону, получают почти все, что они требуют от наркомата. Для других же, вроде нас, требования всегда урезываются. Каждый год мы составляем ведомости на необходимое нам количество материала и запасных деталей для ремонта. Наркомат отвечает, сколько для нас будет отпущено и откуда. Однако получить даже забронированные для нас запасные части и материалы очень трудно, только в очень редких случаях их присылают без добавочной волокиты. Так обстоит дело с запланированным снабжением; на производстве же возникает еще много случаев, когда нужны материалы, не запланированные заранее. Когда мы устанавливали прессы, нам понадобилось много труб высокого давления и фасонных частей к ним, ничего этого запланировано не было. Магазинов или складов, продающих трубы, нет, нужно посылать заявку в наркомат, а так как распределение продукции, особенно металлургической промышленности, запланировано заранее, достать что-либо без очереди почти невозможно. Вот тут-то и помогают агенты снабжения. Получив от технического отдела заказ на трубы, они немедленно начали рыскать по местным заводам, узнавая от таких же агентов, как и они сами, на каком предприятии в городе или за городом есть оставшиеся неиспользованные трубы? Трубы могли остаться, если предприятие, которому они были запланированы, не получило их вовремя и обошлось без них, или если изменили план работ и т.п.

Узнав об этом, директор предлагает их купить, их иногда продают, надеясь получить такую же услугу в будущем, а иногда в дело вмешивается обком партии и заставляет продать.

Директора предприятий, а они все были партийными, обращались за помощью в обком партии по любому вопросу; если помощь вела к увеличению производительности предприятия, они ее почти всегда получали. Областной Комитет Партии отвечал перед ЦК за работу промышленности в области и перевыполнение плана любым предприятием в области ставилось им в заслугу!

У нас в отделе снабжения были два агента: Вася, молодой разбитной парень, большой любитель поговорить и выпить. Он объяснял нам, что выпивает он "для дела". Васю часто трудно было убедить, что заказываемая деталь должна отвечать определенным нормам: размер, качество и т. п. Второй агент, арестованный теперь Титов, разбирался в технике хорошо.

Сегодня меня вызывал к себе председатель фабрично-заводского комитета профсоюза. Я удивилась, какое у него может быть ко мне дело? Уж не донос ли? После работы я пошла к нему.

— Тов. Богдан, вы знаете, что в следующем месяце у нас назначены перевыборы ФЗК?

— Знаю. (По правде, я не знала, не обращала внимания, что у них там делается.)

— Рабочие и служащие нашего комбината выберут самых надежных и лучших товарищей из своей среды. Вам ненужно объяснять, какое большое значение придает наша партия профсоюзам. Профсоюзы — это приводной ремень от партии к рабочим и нужно, чтобы этот ремень работал безотказно!

— Ну конечно, я это хорошо знаю и прежде чем голосовать, хорошо обдумаю и разузнаю, достоин ли кандидат такой чести.

— Вы, тов. Богдан, молодой советский инженер работаете на нашем комбинате давно и хорошо, партийное бюро и ФЗК хотят рекомендовать вас в члены ФЗК на следующих выборах!

Я страшно расстроилась: быть членом ФЗК —это значит отдавать много времени общественной работе, которую я ненавижу еще со своих студенческих лет. Оставаться после работы на разного рода совещания и заседания, еще меньше свободного времени для себя и семьи.

— Это мне большая честь, я понимаю, но, право, я не смогу. Как вы, вероятно, знаете, у меня уже есть общественная нагрузка, бюро рационализации. Мне часто приходится разбирать рационализаторские предложения после работы, когда рабочие свободны, кроме того, я бываю на производственных совещаниях, а у меня есть семья, маленькая дочка. Так много на производстве хороших товарищей активистов, почему обязательно меня?

— Вы не отказывайтесь, мы дадим вам подходящую нагрузку. Мы вместе с партбюро решили, что вы будете заместителем председателя ФЗК и, как таковой, представителем от рабочих и служащих в Конфликтно-Расценочной Комиссии. От дирекции в КРК инженер-экономист, мы хотим, чтобы и интересы рабочих защищал человек с высшим образованием, знающий, что к чему.

— Вы ошибаетесь, я совсем не знающий человек. О рабочем законодательстве я знаю не больше, чем другие.

— Вам в помощь есть свод законов о труде. Очень хорошая книга, специально написанная для ФЗК; вопросы и ответы.

— Я думаю, я не смогу справиться с этой работой; поищите кого-либо еще, у нас есть и другие с образованием.

— Нет, это вопрос решенный. Партбюро и ФЗК будут выдвигать вашу кандидатуру. Вы у нас самый подходящий человек, вы инженер, но вы выросли в рабочей семье, мы знаем, что ваш отец рабочий. Вот теперь рабочий класс, который вырастил и выучил вас, ожидает от вас помощи. Мы договоримся с директором, чтобы заседания КРК бывали в рабочее время.

— Может быть, рабочие меня не выберут.

— Будем надеяться, что выберут…

Меня, конечно, выбрали. Через несколько дней, на общем профсоюзном собрании, секретарь партячейки предложил мою кандидатуру в члены ФЗК, его поддержали несколько человек активистов, которым, вероятно, приказано было это сделать. Выступление секретаря партячейки за меня обязывало голосовать за меня всех партийных и комсомольцев, а остальным рабочим было совершенно все равно, за кого голосовать. "Приводной ремень от рабочих к партии" всегда без отказа работал для партии.

Придя домой расстроенной после выборов, я не встретила сочувствия у Сережи. Его также недавно выбрали в члены Бюро профсоюзной организации университета, и когда он рассказывал мне об этом, я упрекала его за то, что он не сумел отказаться от такой обузы.

Зато дома у нас была большая радость: мы в первый раз получили собственноручное письмо Наташи. Она живет у бабушки и решила написать нам о последних событиях.

"Дорогая мама, дорогой папа.

У бабушки уже весна. Сирень распустила почки, вишни распустили почки, сливы распустили почки, груши распустили почки, яблони распустили почки, персики уже расцвели.

Наташа".

Письмо, явно составленное ей самой.

К нам приехала, к сожалению, не надолго, только на один день, моя старая школьная приятельница, Таня. Она со своим мужем, тоже инженером, живет в Ленинграде и теперь она едет к своим родителям в Кропоткин и остановилась в Ростове, чтобы повидать меня.

Я очень обрадовалась. Мы учились вместе, сидя на одной парте, четырнадцать лет. На последнем курсе она вышла замуж и уехала жить в Ленинград и теперь я встречаю ее очень редко. Рассказывая о своей жизни, она сообщила:

— Недавно нам дали новую квартиру, в самом Ленинграде. Мы несколько лет ждали ее. Шансы получить квартиру у нас были не особенно хорошие, у родителей Виктора небольшой домик в Гатчине, но нам приходилось каждый день ездить далеко на работу. Кроме того, мне так надоело жить в семье! Все время смотреть из рук его матери; хотелось жить своей семьей.

— Ты взяла для Юры няньку?

— Нет, нянька в Ленинграде дорога, Юра почти все время проводит у бабушки, к нам приезжает только по воскресеньям, но скоро я буду посылать его в детский садик, а потом в школу, и тогда он будет жить все время с нами.

— А квартиру вам дали хорошую?

— Хорошую, две комнаты, но кухня и ванна общие, ими пользуются еще две семьи. Но мне это не особенно важно: готовлю я только по воскресеньям, а в ванне мы совсем не купаемся, я или купаюсь на заводе после окончания работы, или иду в баню. Ты помнишь, какие замечательные бани в Ленинграде?

— Конечно, помню. Даже есть некоторые с бассейнами для плавания.

— Мы получили хорошую квартиру, она нам досталась не только с мебелью, но и посудой, постельным бельем, платьями и даже игральными картами! Очевидно, до нас в ней жила старорежимная семья, в сундуке есть очень старомодные платья, с кружевом и стеклярусом и довольно много серебряной посуды: ложки, подстаканники, подсвечники и т.п. Тех, кто жил до нас, всю семью арестовали и, вероятно, выслали в лагерь, а квартира как была в день ареста, так и передана нам.

— Я думаю, не особенно приятно жить в такой квартире; все вещи напоминают о предыдущих жильцах, которых, может быть, увели из нее на расстрел.

— Какие глупости! Я совершенно об этом не думаю. Ведь не из-за нас же их арестовали, и может быть, их скоро выпустят. Во всяком случае, я собрала их личные вещи: фотографии, письма, белье, платья в сундук, если объявятся, пусть забирают, а остальным пользуюсь не задумываясь.

— Что же у них не осталось родственников, которые могли бы забрать личные вещи?

— Соседи говорят, родственники есть, только не очень близкие, и они боятся объявить себя родственниками осужденных. Конечно, если бы были родители или дети, они не побоялись бы. Кроме того, если их осудили с конфискацией имущества, никто из них не имеет права пользоваться имуществом.

— Может быть, мебель и серебро имущество, а белье и платья нет?

— Ну, я не знаю, никто за вещами не приходит.

— Вам дали такую квартиру, вероятно, потому, что Виктор теперь большая персона?

— Он заместитель директора на заводе.

— Ты перешла из комсомола в партию?

— Давно. Но только я самый рядовой партиец и никаких особых нагрузок не несу. Хожу на собрания, да во время очередных кампаний выполняю небольшие работы.

— Тебе повезло, а я вот беспартийная, а общественной работой нагружена как ломовая лошадь. Заместитель председателя ФЗК и представитель от профсоюза в КРК.

— Ну и захватила! Ни за что этого не ожидала, в институте убегала от общественной работы, как черт от ладана, и клялась, что после окончания ни за что не возьмешься. Как же это случилось?

— Так и случилось. Производство у нас небольшое, все люди на виду, а секретарь партячейки большой поклонник образованных людей. Считает, что для того, чтобы защищать интересы рабочих в КРК, нужно обязательно высшее образование. Вот я как "молодой советский специалист" и попалась. Откровенно сознаться, мне это не очень трудно, кроме КРК, я ничем не занимаюсь, заседаем мы один-два раза в месяц, и я с удовольствием помогаю рабочим урвать, что можно, от дирекции.

— А много у вас бывает конфликтов?

— Не очень много; большею частью переводят на работу низшего разряда и не хотят платить разницу или, добавляя новую операцию оставляют ту же норму и расценку, иногда пытаются уволить беременную работницу, чтобы не платить ей потом за отпуск по беременности; разные вопросы, вроде этих. Я теперь довольно хорошо выучила рабочее законодательство и почти всегда добиваюсь того, что они просят.

В старое время я бы поделилась с Таней тем, что пришла к заключению, что сов. власть всякими способами старается оставлять своим гражданам, особенно интеллигенции, как можно меньше свободного времени, вынуждая их ходить на разного рода собрания, заседания, заниматься общественной работой. В общем, не хотят, чтобы у людей было много свободного времени предаваться размышлениям или встречам с друзьями. Моя общественная работа хоть приносит какую-то пользу, а вот одну мою приятельницу из бухгалтерии так ФЗК заставил руководить культурно-просветительным кружком, на занятия этого кружка приходит два или три человека, да и то после некоторых уговоров, а ей приходится готовиться к каждому занятию. Но я ничего не сказала Тане об этом, теперь она замужем за коммунистом и наш разговор может передать мужу, а как он посмотрит на это, я не знаю. От задушевных бесед на политические темы с ней лучше воздержаться.

Вечером мы пошли слушать оперетку, а на другой день Таня уехала.