24

Я получила письмо от мамы и она пишет, что приезжает к нам на пару дней. Мама приезжала к нам очень редко: папа и младший брат Алексей работали и она должна была за ними ухаживать; кроме того, у нее на руках небольшое хозяйство: куры и поросенок, так что, если она приезжает, то только по делу.

Приехав, она немедленно объяснила причину своего приезда.

— Валя, к нам недавно приезжала в отпуск Зина с детьми. Ну и обносились они все, прямо смотреть жалко. Ты знаешь, последние месяцы Саввиной болезни она очень много тратила на его питание и не покупала ничего ни себе ни детям, а теперь она так мало зарабатывает, что и вовсе ничего купить не может. Да и купить негде, магазины буквально пустые.

— Но ведь дети получают же пенсию за отца?

— Какая там пенсия, гроши! На пенсию детей даже не прокормишь, не то что обуть и одеть по спекулятивным ценам. Я собрала немного денег и приехала, чтобы купить им самое необходимое в коммерческом магазине[7]. Мне говорили, что у вас бывает мануфактура и хотя она и очень дорогая, все же она есть, а у нас даже и дорогой нет.

— Мама, эту дорогую мануфактуру достать очень трудно, за ней собираются громаднейшие очереди. За ней приезжают колхозники со всей Ростовский области. Продав на базаре птицу, масло или яйца, они на другой день едут в очередь за мануфактурой, очень рано, когда еще темно. Они готовы стоять за ней всю ночь, но милиция не позволяет собираться очереди раньше пяти часов; люди собираются гораздо раньше и стоят за углами небольшими группами, ожидая пяти часов. Как только милиционер уходит, они бросаются толпой, чтобы занять первые места, и в это время бывает такая давка, что слабого могут просто затоптать. Мне рассказывали, что на прошлой неделе толпа свалила одну женщину и пробежала по ней, она умерла на другой день в госпитале. Вам идти туда просто опасно. Лучше мы сделаем так: я добавлю денег и мы купим материи для Зины у спекулянтки. Я знаю женщину, которая продает вещи из того же магазина, только дороже.

— Нет, я не могу переплачивать. Ты давай свои деньги, а покупать я пойду сама. Я не буду бежать во время давки, я подойду, когда люди немного успокоятся, простою хоть целый день, это ничего, я возьму с собой бутерброды.

На другой день мама ушла, когда мы еще спали. Я пришла в перерыв в двенадцать часов, ее еще не было. Когда я пришла после работы, она лежала на кушетке очень усталая, но счастливая.

— Слава Богу! Очень удачно сходила, купила больше, чем надеялась.

— Показывайте покупки.

— Вот эта "чертова кожа" мальчикам на штаны, а сарпинка им на рубашки и Зине на блузочку.

— Вы бы купили Зине на блузочку чего-либо повеселее, чем эта серая сарпинка.

— Дорогая, я не могла выбирать. Я стала в очередь туда, где продавали самое нужное мне, "чертову кожу"; у этого же прилавка была и сарпинка. Материю на платье продавал другой приказчик и нужно было бы стоять в другой очереди, уже в магазине, но я так устала, что не могла этого сделать. Во всяком случае моя первая забота была о детях.

— А Зина?

— Зина обойдется как-нибудь.

На другой день я узнала, как "обойдется" Зина.

— Завтра я уезжаю ночным поездом, — говорила мама, — но утром я пойду и пройдусь по магазинам в городе. Я не буду больше стоять за мануфактурой, но, может быть, я увижу что нужное в других магазинах. В очереди мне рассказывали, в каком магазине иногда бывает детское белье, чулки и даже башмаки. Да и еще хочу купить подарки внукам.

— Подарки мальчикам куплю я, — сказал Сережа, — когда буду возвращаться после работы, или в обеденный перерыв.

На другой день вечером, когда я пришла с работы, мама уже укладывала свои вещи. На кушетке стояла раскрытая корзина и возле нее куча вещей, среди которых я заметила свою юбку.

— Почему моя юбка здесь? И ботинки, и моя новая вязаная кофточка?!

— Я отобрала для Зины то, что тебе не нужно, — сказала мама.

— Как не нужно! Да я за этой кофточкой целых два часа стояла в очереди в Ленинграде, а вы говорите — не нужно!

— Но у тебя есть и другая, из верблюжьей шерсти.

— Мне обе нужны. Из верблюжьей шерсти очень толстая и в ней только в холодную погоду хорошо, а эту можно носить всегда.

— Ну дай Зине из верблюжьей шерсти, мне все равно.

Я начала сердиться, мне жалко было отдавать Зине кофточку, она нужна мне самой. Но тут Сережа поддержал маму.

— Я давно хотел сказать тебе, Валя, что эта кофточка тебе не к лицу, цвет не подходящий; он делает тебя какой-то желтой.

— А туфли тоже мне не к лицу?

— Ну о туфлях и говорить не стоит, — сказала мама, — как не стыдно, муж ученый, доцент в университете, сама инженер, а ходит в истоптанных туфлях.

— Они не истоптаны, только каблук немного износился, я хожу в них на службу, когда грязно.

— И на работу нужно ходить прилично одетой.

Я не могла устоять против соединенных усилий мамы и Сережи, и в конце концов мама уложила отобранные вещи к себе в корзинку.

Вечером я проводила маму на вокзал и она уехала довольная своей поездкой. Я не обижалась на маму, я отлично помню, как она точно таким способом отбирала вещи у моей старшей сестры Шуры и присылала их мне, когда я была студенткой. С Шурой она поступала даже хуже, она иногда отбирала ее лучшие вещи, считая, что молоденькой девушке они нужны больше.

Провожая маму, я пожаловалась ей, что Сережа стал часто уходить играть в карты и возвращаться поздно, но обратилась, видно, по неправильному адресу. Мама сама заядлый игрок в карты и, насколько я помню, имевшая по этому поводу неприятности с отцом, мне не посочувствовала.

— Он так много работает, а ты хочешь лишить его такого невинного развлечения? — возмутилась она. — Тем более, ты сама не любишь играть и не можешь составить им компании. Выбрось эту глупость из головы, так будет много лучше для вас обоих.

Я думаю, папа посочувствовал бы мне больше.

Я очень не люблю ходить на демонстрации на первое мая и праздники Октябрьской революции. Это очень нудное и неприятное занятие. Собираться нужно за несколько часов до начала демонстрации к своему учреждению, нас там выстраивали в колонну и вели в какую-нибудь боковую улочку, где мы ожидали своей очереди пройти мимо трибуны на театральной площади, где стояли местные руководители партии и правительства.

Посмотреть на демонстрацию со стороны — интересно. Играет музыка, люди нарядно одеты, молодежь поет и танцует, улицы на пути демонстрации украшены. Хорошо пойти на короткое время, посмотреть и уйти, когда захочешь. Мы с Сережей нашли очень хороший способ увиливать от демонстраций: он говорил у себя на службе: "В этом году я дам возможность жене пойти на демонстрацию, а сам посижу дома с ребенком", а я то же самое говорила у себя.

В этом году на первое мая выдался хороший день. Наташа с утра немного капризничала и я пошла с ней посмотреть на демонстрацию на театральную площадь, до которой от нас не далеко.

Когда мы пришли туда и немного постояли, смотря на танцующих, она вдруг заплакала. Плакала она очень редко и поэтому я встревожилась.

— Ты почему плачешь?

— Не знаю.

— У тебя что-либо болит?

— Голова болит.

Я пощупала ее лоб, он был очень горячий. Мы немедленно пошли домой. Проходя мимо дома знакомой мне докторши, я зашла к ней показать Наташу, К счастью, докторша оказалась дома, осмотрев ребенка, она сказала:

— Вот что, В. А., в городе сейчас эпидемия дифтерита и по тому, что я вижу, я думаю, и у Наташи дифтерит. Сегодня лаборатория закрыта и я не могу проверить, но я уверена, что это он. Идите и уложите ее в постель, а я немедленно пойду в амбулаторию, возьму противодифтеритную сыворотку и приду сделать ей вливание.

Сделав вливание, доктор предупредила нас, что у Наташи скоро упадет температура и она будет чувствовать себя хорошо, тем более, что болезнь не успела ослабить ее, но ей ни в коем случае нельзя двигаться, она должна будет сегодня и завтра лежать в кровати, чем спокойнее, тем лучше. Прививка сильно ослабит ее сердце и физическое напряжение может вызвать опасные осложнения. Обещав зайти еще раз вечером, доктор ушла.

Наташа очень послушная девочка, но заставить лежать в постели даже самого послушного ребенка трудно, если он чувствует себя хорошо. В этот день мы использовали полностью самую большую страсть Наташи — слушать сказки и чтение…

Сережа несколько часов подряд сидел возле ее кровати и рассказывал ей сказки с привидениями. Он говорил на разные голоса, покачивался и подвывал, изображая привидения, и чем больше было в сказке духов, тем спокойнее лежала Наташа. Через некоторое время он охрип и его заменила я. Я не обладала талантом Шахерезады выдумывать сказки и поэтому читала ей книгу. К счастью, Сережина мать недавно прислала нам старые детские журналы "Задушевное Слово", которые еще выписывались для Сережи, когда он был ребенком. Так, заменяя друг друга — вернее, я подменяла Сережу, — мы просидели около ее кровати до вечера. Когда она заснула, я спросила Сережу:

— Что ты ей читал в последние полчаса, по-французски, что ли?

— По-французски. Когда я заметил, что она хочет спать, я стал читать ей французские стихи. В то время она уже утомилась слушать и не обращала внимание, что я говорю, ей только хотелось, чтобы я сидел возле, и так как она плохо понимала, что я говорю, она заснула скорее.

На другой день я не пошла на работу, а осталась смотреть за дочкой, в этот день меня ожидала большая радость.

Осмотрев Наташу утром, доктор сказала, что ей теперь можно немного посидеть в кровати, а не только лежать. Посадив ее, я дала ей детскую книгу смотреть, а сама пошла в кухню. Немного погодя она позвала меня:

— Мама, иди сюда.

— Что ты хочешь, детка?

— Покажи мне, как читать книгу. Я прочла вот эту строчку: "У Коли была собака, Дружок", а как читать дальше, не знаю.

Я прямо не верила своим глазам и ушам. Я знала, что она выучила все буквы и умеет складывать кубики с буквами в слова, но я не ожидала, что она сможет прочесть и понять целую строчку без посторонней помощи. С радостью я показала ей, что продолжение написано в следующей строчке, внизу. Для меня это была такая же радость, как было радостно видеть ее несколько лет назад сделавшей первый шаг.

Накануне первого мая у нас на комбинате, как всегда, было собрание, на котором директор делал доклад. Большую часть доклада он посвятил разглагольствованиям, как плохо было жить при царе. Потом объяснив нам, как много выгод получил рабочий класс с приходом большевиков к власти, он в конце призывал рабочих вступать в ряды стахановцев… "помогать нашей родной советской власти строить коммунизм. Мы все должны ГОРЕТЬ энтузиазмом, работая для своих, родных партии и правительства", — закончил он свою речь.

Когда я после первомайских праздников пришла на работу, ко мне в контору пришел Юсупов; он, по-видимому, хотел рассказать мне что-то интересное.

— Валентина Алексеевна, машинист Бочар собирается подавать рационализаторское предложение.

— Пусть приносит, что-нибудь интересное?

— Очень интересное, верный способ узнать настоящего стахановца!

— Как же он предлагает их распознавать?

— Очень просто. Подойти и плюнуть на стахановца, если зашипит — настоящий стахановец, горит энтузиазмом, а если нет, значит притворяется, шельмец, холодный, вводит в заблуждение партию и правительство!

— Ну и ну, действительно придумал способ безошибочный! Пусть подает скорее, я пошлю в ВЦСПС, это открытие всесоюзного значения.

— Думаете, ему могут за это орден дать?

— Насчет ордена не могу сказать, но что его немедленно пошлют в санаторий куда-нибудь в Сибирь, могу предсказать без ошибки. Если он будет много рассказывать о своем открытии, то пусть его жена начинает немедленно сушить ему сухари в дорогу.

— У нас разговоры дальше машинного отделения не идут.

— Юсупов, я давно хотела спросить вас, за что сидят ваши отец и брат в лагере?

— Ни за что. Видите, наша семья перебралась сюда из южной Армении, из Турции. В тридцать шестом нам всем предложили переменить подданство на советское, а они отказались. Отец, узнав какая жизнь в России, надеялся, что иностранцу будет жить легче.

— Почему же вы убежали из Турции?

— Турки после войны стали притеснять православных армян, даже не притеснять, а просто уничтожать. Отец жил в России до революции и знал, что Россия всегда защищала православных, вот мы и приехали под защиту, "из огня да в полымя!"

— Потому, видно, турки и стали притеснять, что после революции Россия была ослаблена. Почему же вас не сослали вместе с ними?

— Я немедленно согласился взять советское подданство.

— Так что, ваша семья не собиралась уезжать обратно в Турцию?

— Нет, там творится что-то ужасное… Турки вырезывают армян целыми семьями, буквально, режут детей, женщин, всех! И это продолжается уже долгое время. Вы знаете, я не паникер, и мой отец также, но мы бросили все, что у нас было: имущество, работу, насиженные веками родные места и убежали, убежали, чтобы только спасти жизнь. Надежды остаться в живых почти не было. У турок были Специальные батальоны для уничтожения армян, они назывались "мясники".

— Почему же никто не пишет об этих событиях? Я до сих пор об этом и не слыхала.

— Во-первых, в Турцию запрещен въезд иностранцам, я подразумеваю, в глубину Турции; а потом, в это время в Европе случалось много других громких событий, среди которых уничтожение армян в дружественной европейцам Турции не казалось достойным внимания. Так мне объяснил один знающий человек.

Примечания:

7

Коммерческими называются государственные магазины, в которых продаются материя и обувь по высоким, по сравнению с обыкновенными магазинами, ценам. Официально считается, что товары там "особо высокого качества".