12

Наш инженер по организации труда, тов. Коваль, с которым я работаю в одной комнате, очень интересный человек. Он интеллигентный, начитанный, с хорошими манерами, и я была удивлена, когда он один раз сказал мне, что не помнит своей семьи и воспитывался в приюте.

— Не знаете, кто были ваши родители?

— Совершенно не помню их и не знаю. Мне кажется, меня передавали из одной семьи в другую несколько раз прежде чем я попал в приют. Я убегал из приюта и был некоторое время беспризорником. Потом мне посчастливилось, я попал в школу к Макаренко, вы, вероятно, знаете об этой школе, о ней написана "Педагогическая поэма".

— Эту книгу я читала. Но все-таки, если ваши родители погибли в гражданскую войну, так вам в то время было семь или шесть лет, вы должны их помнить.

— Очень смутно помню. Дело в том, что в приюте и в беспризорниках мы так часто рассказывали вымыслы о наших родителях, прибавляя к своим воспоминаниям то, что нам нравилось в рассказах других, что в конце концов правда так перемешалась с вымыслом, что я и сам теперь не могу их рассортировать! Я помню одно время я был твердо уверен, что мой отец был Чапаев[3], а один мой товарищ, беспризорник, уверял всех, что его отец был Стенька Разин. Ему очень нравилась песня о Стеньке Разине, вот он и выбрал его себе в отцы, выбрал, а потом и сам поверил.

Жизни в родительском доме я не помню, а вот приют помню хорошо. Мы там страшно голодали, помню, как однажды я сидел у окна, ловил мух и ел.

— Какой ужас! Но ведь если съешь муху, то потом обязательно вытошнит.

— Вытошнит, если нечаянно проглотишь живую муху, она шевелится в пищеводе и вызывает тошноту, но если муха убита, то ничего. Я испытывал это сам и знаю, я съел их не одну сотню в то время.

Меня чуть не вытошнило, слушая его, и я перевела поскорей разговор на другое.

— Что, жизнь действительно была так интересна у Макаренко, как описано в книге?

— Не совсем так. Книга романтизирует события, иначе не интересно было бы читать. Но в основном правда. Многие мальчишки не поддавались обработке и убегали, дисциплина была невыносима для них, а я поддался довольно легко.

— Вы в комсомол записались еще в школе?

— Да.

— Я думаю, вам были трудны после свободы беспризорника дисциплина школы и дисциплина комсомола.

— Сделавшись комсомольцем, я сам стал дисциплинировать своих товарищей и это было интересно.

Дисциплинировать товарищей он продолжает и теперь. Кроме работы на комбинате, он еще член крайкома комсомола.

Сегодня поденщица, приходившая каждую субботу делать большую уборку в квартире, мыть полы, окна, выбивать пыль из постелей и т.п., задержалась допоздна; я думаю, она заговорилась с Давыдовной, когда меня не было дома. Она ушла, унося с собой белье для стирки, когда было уже совсем темно.

Вскоре ее привел к нам обратно милиционер. Поздоровавшись со мной по-военному, он сказал:

— Эта гражданка говорит, что несет ваше белье для стирки к себе домой. Это правда?

— Правда, почему вы ее задержали?

— Подозрительно! Бежит ночью с большим узлом. Я решил проверить.

— Я бежала потому, что у меня дома маленький ребенок…

Милиционер, извинившись, ушел.

Наташа наблюдала эту сцену с необыкновенным вниманием. Немного погодя возвратился Сережа и она сразу же бросилась к нему.

— Папа, угадай, кто к нам приходил? Кто-то очень интересный.

— Бармалей?

— Нет.

— Буратино?[4]

— Нет, ни за что не угадаешь! Милиционер! Настоящий милиционер в форме, в фуражке и с револьвером! Он, когда вошел, сделал маме вот так, — и она изобразила, как милиционер сделал "под козырек".

— Да что ты! — удивился Сережа. — Зачем же он приходил?

— Он арестовал Степановну и привел ее к маме. Думал, что она жулик, а мама сказала ему, что Степановна не жульница, а милиционер сказал: зачем же она бежала с узлом? — а Степановна сказала, у нее дома маленькие дети, а милиционер сказал, он должен был проверить, а потом он сказал "извините гражданка" и ушел.

— Смотри-ка, целое событие, а что стало со Степановной?

— Ушла домой с милиционером.

Потом, когда Наташа заснула, Сережа спросил:

— Почему Наташа пришла в такое возбуждение при виде милиционера?

— Наташа и Давыдовна, гуляя, часто останавливаются на площади Карла Маркса и наблюдают работу милиционеров. У Давыдовны муж был милиционер и она подробно объясняет Наташе, как милиционер следит за порядком в городе. Наташе милиционер кажется очень важной персоной. Он поднимает руку—и все движение останавливается. Он показывает, кому ехать, а кому ждать. Вот она и обрадовалась, увидев его так близко у нас в доме.

Весной к нам на гастроли приехала труппа оперы и балета из Свердловска. Один из наших счетоводов, выступавший также по местному радио как певец, сообщил о предстоящем приезде труппы задолго до того, как в городе появились объявления. Придя раз в контору, он сказал:

— Товарищи, ни за что не пропустите послушать эту труппу. Особенно позаботьтесь достать билеты на "Бориса Годунова". Постановка особая, юбилейная — сто лет со дня рождения Мусоргского. Мне рассказывали, что почти весь реквизит на эту постановку: утварь, костюмы, мебель — настоящий, взят из музея. А артист, который поет Годунова, замечательно хорош, я слышал его по радио. Боже мой! Когда он поет: "Все мальчики кровавые в глазах…" — мороз по коже продирает!

— Ну какая там может быть хорошая труппа из Свердловска, — сказал Коваль, — вот если бы из Большого приехали, тогда другое дело.

— Свердловская труппа если и уступает московский, то ненамного. Мухтарова и Бадридзе были переманены в Москву из Свердловска. Попасть в Свердловскую оперу — все равно что выдержать экзамен на отлично! Когда-то Свердловская опера была под покровительством уральских золотопромышленников, денег на нее они не жалели — ну, с тех пор так и идет: хорошая школа, декорации, костюмы… словом, традиция.

Обыкновенно оперный сезон открывался оперой "Аида", но свердловцы привезли только оперы русских композиторов и многие ростовчане, в том числе и я, страшно жалели, что не услышим в их исполнении этой прекрасной оперы. Они открыли сезон "Борисом Годуновым". Постановка была изумительной; один эпизод был особенно замечателен. Когда Борис, в полном царском облачении, вышел, показав свое согласие на царствование, в зале поднялась такая овация, какой я никогда не слыхала до этого. Многие аплодировали стоя. Конечно, предполагалось, что публика аплодирует костюму Бориса, который действительно был не бутафорский, а царский из музея, но я — и я уверена, что и многие другие, — аплодировали появлению русского царя!

Свердловская опера оправдала свою репутацию, не менее хорошо была поставлена "Русалка". Обстановка, утварь в княжеских хоромах и одежда, очевидно, были сделаны еще в дореволюционные времена. Удивительно, как это Москва их еще не обобрала.

В то время, когда Свердловская опера еще гостила в Ростове, к нам приехал на несколько дней папа. Он никогда не видел настоящего балета, и я пошла доставать билеты на идущее в следующий вечер "Лебединое озеро". К моему великому огорчению, все билеты на ближайшие дни были распроданы, но после моих усиленных просьб кассирша сказала, что если мы согласны сидеть сзади всех в директорской ложе, то она, сочувствуя моему желанию привести папу, продаст нам еще два лишних билета туда. Я, конечно, согласилась.

Когда мы пришли домой после спектакля, Сережа спросил папу, как ему понравился балет?

— Очень красиво, — сказал папа, — действительно повидал сказку наяву! Только вы посмотрите на нас внимательно, видите: у нас с Валей шеи вытянулись и стали, как у лебедей!

— Да… немного заметно. Вы что, под влиянием музыки старались подражать лебедям, вытягивали шеи?

— Нет, мы вытягивали шеи, чтобы увидеть сцену из-за голов сидящих впереди. Хотя, возможно, Валя и подражала немного танцующим лебедям, ведь в школе она была почти что прима-балерина.

С балетом у меня было знакомство в раннем возрасте. В школе уроки физкультуры проводила бывшая балерина, небольшого роста очень подвижная женщина, лет сорока пяти. Сверх программы она готовила к школьным праздникам: красивые ритмические упражнения, отдельные танцы из больших балетов — самыми популярными были "Умирающий лебедь" и "Молитва Шамиля" — и также небольшие балеты, хореографом которых она была сама. В ее балетах я несколько раз участвовала; первый раз, когда мне было десять лет. Не помню, как назывался балет или в чем там была суть, — я изображала цветок — мак. Отлично помню, какой прекрасный костюм соорудили для меня из туго накрахмаленных красных тряпок! Свое последнее участие в школьном балете я помню хорошо. Я тогда была уже в последнем классе и изображала королеву в танце "Свобода". Меня выбрали на такую важную роль потому, что у меня были длинные волосы, а принцессы в сказках всегда изображаются с длинными кудрями. В постановке этого балета учительнице помогала жена инженера нашего депо, ее дочь танцевала роль "свободы", и для моего, королевского, наряда мать "свободы" приспособила свое бальное платье (возможно, единственное сохранившееся еще от царских времен в Кропоткине) . Костюмерам пришлось долго повозиться, чтобы сделать его, временно, подходящим для меня. По-видимому, за основу танца самой свободы был взят знаменитый танец Дункан с красным флагом, так как наша свобода тоже танцевала босой. Этот балет, после исполнения его на празднике в школе, был два раза показан в железнодорожном клубе перед большой аудиторией железнодорожников, и это наполнило наши сердца гордостью. Во время репетиций учительница объясняла нам, какими движениями показывать: горе, радость, ужас и т.п.

Свою любимую оперу "Аида" я также услышала в первый раз в очень непретенциозной постановке, студенткой первого курса, на сцене летнего театра в Краснодаре. Декорации и костюмы были очень примитивны, трудно сказать: хорошо ли пели местные артисты, но впечатление на меня и подругу было потрясающим. Впечатление было усилено еще и потому, что мы не знали либретто, не знали, как драма кончится. Мы с замиранием сердца ждали ответа Радам ее а на обвинение в измене, мы так боялись, что он не выдержит, а музыка подчеркивала глубину его преступления, не выдержит и начнет оправдываться или отнекиваться. Потом я слышала "Аиду" в Мариинском театре, но такой свежести впечатления уже не было.

Я думаю, много вот таких балерин из кордебалета, старающихся претворить в жизнь свою мечту — создать собственную постановку, — разбросано по нашей родине. И сколько певцов из хоров самодеятельности, тоже выполняя свое заветное желание — спеть Радам ее а, создавали местные оперные труппки и прививали детям в провинции вкус и любовь к опере и балету.

Примечания:

3

Чапаев — герой гражданской войны.

4

Персонажи из сказок.