Глава 2

ВОЙНА И ОКТЯБРЬ

Тогда раздался новый клич: «Долой

Войну племен, и армии, и фронты;

Да здравствует гражданская война!»

И армии, смешав ряды, в восторге

С врагами целовались, а потом

Кидались на своих, рубились, били,

Расстреливали, вешали, пытали,

Питались человечиной,

Детей засаливали впрок, -

Была разруха,

Был голод.

Наконец, пришла чума…

(Максимилиан Волошин)

Многие исследователи событий 1917 года сходятся во мнении, что революционные перевороты произошли по самой простой и печальной причине: русский народ не выдержал тяжелого испытания войной с Германией и Австро-Венгрией.

Испытание было действительно жестоким. Миллионы убитых, искалеченных, отравленных ядовитыми газами, измученных болезнями и ранами. Многое зависело от того, к какой категории общественной иерархии ты принадлежишь и где находишься. Для многих «тыловых крыс» настали времена больших доходов, ловких спекуляций. На фронте положение солдат решительно отличалось от положения офицеров, за которыми был особый уход и на фронте, и в лазарете, и в тылу.

Поэт-офицер Николай Гумилев так выразил свои впечатления:

Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мёд.

А «ура» вдали, как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это мирное селенье
В самый благостный из вечеров.

И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны…

Красиво. И в прозе он высказался в том же духе: «Дивное зрелище — наступление нашей пехоты». Красочно описал это наступление, наблюдая за ним с вершины холма: «Действительно, по слову поэта, нас призвали всеблагие, как собеседников на пир, и мы были зрителями их высоких зрелищ».

Он не представил себя на месте пехотинцев, которые шли навстречу врагам, подставляя голову и тело свое под пули. Бравый кавалерист Гумилев не подумал, что до этого они находились в окопной грязи, изнывая от блох и предчувствия атаки. Над ними не витали серафимы. Оставались родные деревенские убогие избы, тяжкий повседневный труд, родные, для которых, если вернешься инвалидом, станешь обузой… Да и вернешься ли?

Рассказал Гумилев и об одном бывалом унтер-офицере, сделав вывод: «Было бы дико видеть этого человека за плугом или у рычага заводской машины. Есть люди, рожденные только для войны». Что ж это за люди? Профессиональное пушечное мясо? Те, кто всегда готов убивать и быть убитым? Им вроде бы все равно, что это за война, каков ее смысл, ради чего гибнут люди.

Уверен: безмозглых «идеальных» солдат не бывает, если не считать психически больных. Некоторые, конечно, могут смотреть на войну, как на захватывающее зрелище или на профессиональную деятельность. Но для многих миллионов она — горе и беда, которые приходится терпеть, если знаешь, за что рискуешь жизнью или здоровьем.

…Знаменательное событие предреволюционного времени: в начале февраля 1917-го публика артистического петербургского подвала «Бродячая собака», привыкшая ко всяким поэтическим вывертам, была шокирована хлестким выступлением Владимира Маяковского:

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
…
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре б…ям буду
Подавать ананасную воду!

Его слова актуальны и в наши дни. Именно любящим баб, блюда и деньги отдали в угоду нашу Родину и наш народ! Они скупают недвижимость и земли за рубежом, развлекаются с «девочками» на модных курортах…

Впрочем, вернемся к периоду Первой мировой войны. Она была непопулярна у русского народа, ибо велась ради сомнительных целей, обогащая некоторые социальные группы.

Еще одно важное обстоятельство: присяга, данная царю, теряла свое значение после того, как он и его брат отреклись от престола. Сообщалось, что произошла революция. Когда к войскам дошла эта весть, фронтовики в большинстве своем пожелали вернуться по домам, ожидая раздела земли. Лозунг «Земля — крестьянам!» первыми выдвинули эсеры, что позволило им заручиться поддержкой большинства сельского населения.

Среди солдат действовали агитаторы-пацифисты, убеждающие в том, что война несправедливая. Но не следует преувеличивать значение их усилий по дезорганизации армии. Неужели они превосходили значительно более мощную официальную пропаганду? Нет, конечно. Их преимущество было в том, что на их стороне была та правда, которая приходилась по душе солдатам.

Утверждения о том, будто русский народ тогда выродился и не выдержал испытания войной, полностью опровергает Великая Отечественная война. Она продолжалась дольше, была кровопролитней и разрушительней, а наши поражения в первые два ее года были жесточайшими. А народ был тот же самый, русский! Немало советских солдат, офицеров, генералов и маршалов прошли огонь и воду Первой мировой.

Странно получается: один и тот же народ выдержал страшнейшее испытание Отечественной войной, но почему-то не устоял в обстановке значительно менее тяжелой. Кто мешал советским солдатам бросить оружие после проигранных сражений 1941 года, как это сделали, например, бельгийцы и французы, поляки и чехи?

Солженицын удивляется: перебои с доставкой хлеба в Петербург в начале 1917 года привели к бунту и свержению существующей власти, а «тот же самый город в борьбе с той же самой Германией безропотно согласился жить — не одну неделю, но год — не на два фунта хлеба в день, а на треть фунта — и без всех остальных продуктов, широко доступных в феврале Семнадцатого, и никакая революция не шевельнулась».

Для него это необъяснимая загадка. Его ответ: «Теперь-то мы знаем, что никакой голод не вызывает революции, если поддерживается национальный подъем или чекистский террор, или то и другое вместе».

Простое и удивительное по невежеству или моральной ничтожности объяснение устойчивости советской власти и победы в Отечественной войне. Как будто за советскими солдатами стояли чекисты с наганами и гнали их на врага. Только в извращенном воображении национальный подъем может объединиться с террором чекистов. Или то, или другое! Террор подавляет, а не воодушевляет на подвиги.

Да и почему бы вооруженным миллионам не направить свое оружие на гнусного внутреннего врага? Что против них может сделать кучка злодеев, сатрапов Сталина? И что это за исчадия ада, подлинные бесы — чекисты или смершевцы? Им-то что надо? Покуражиться над безответным народом? Во время войны их могла стереть в порошок вооруженная армия, сбросив дьявольское иго. Почему же русский народ этого не сделал?

Наиболее убедительный, подтвержденный всеми историческими событиями ответ на этот вопрос дал Сталин. После капитуляции Германии на приеме в честь командующих войсками Красной армии, увешанных множеством орденов и медалей, их Верховный главнокомандующий (с единственной наградой — звездой Героя Социалистического Труда) предложил последний тост:

«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам села и города… И народ мог бы уже сказать правительству: вы не оправдали моих ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это… И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»

Ни до, ни после него никто не говорил таких слов благодарности русскому народу. Сказано это не перед миллионными массами, как принято у демагогов, и не по бумажке, подготовленной советниками. Сказано просто и честно, от ясного ума и чистого сердца.

Может быть, он заискивал перед народом? В этом у него не было никакой надобности (можно к случаю вспомнить, что Ленин называл его русским великодержавным шовинистом). Сталин после победы стоял на вершине мировой славы, но ни в одной его речи, ни в одном высказывании не найдешь у него признаков самодовольства, самовосхваления, гордыни.

Кто-то может припомнить нередко звучащее обвинение в его адрес: будто он простых людей обзывал уничижительно «винтики». В таком случае приведенное выше его высказывание следует считать лицемерием. Но обратимся к первоисточнику, где было произнесено это слово.

В июне 1945-го, принимая участников Парада Победы, Сталин произнес: «Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают."винтиками" великого государственного механизма, но без которых" мы все — маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим».

Верные слова. Сталин понимал, что бедствия войны и послевоенной разрухи ложатся на народные массы, а почести и блага достаются тем, у кого много чинов и высоких званий.

Секрет устойчивости СССР в те времена прост: советский народ доверял Сталину. Так бывает, когда руководитель не раз оправдывает доверие подчиненных. Вот и после войны, несмотря на огромные потери и разрушения, страна невероятно быстро поднялась, промышленность была восстановлена. Рождаемость пришла в норму, смертность уменьшилась, а прирост населения вновь, как и в 30-е годы, стал больше, чем во всех других развитых государствах.

Итак, вернемся к периоду Первой мировой войны. Вряд ли есть основание видеть главную причину Февральской и Октябрьской революций в том, что русский народ не выдержал испытания бедствиями войны. Не столь уж невыносимыми они были. После Русско-японской войны тоже были вооруженные восстания, которые принято называть революцией 1905 года. Но разве тогда в Москве или в Петербурге жители испытывали какие-то особенные бедствия?

Русский народ не выдержал испытания войной, которая разразилась вопреки интересам страны и народа. Овладение Константинополем, например, было идейно обосновано стратегическими или православно-имперскими интересами. Но наш народ, не стремящийся к приращению новых земель к нашей и без того гигантской отчизне, не был вдохновлен перспективой идти за это на смерть.

Главная причина революционных выступлений не в этой несправедливой войне (хотя и она сыграла определенную роль). Более важно, что монархическое, а затем и буржуазно-демократическое Временное правительства утратили Доверие русского народа. Он решил взять власть в свои руки. Для этого были использованы опробованные еще в 1905 году, избранные бунтарями революционерами Советы.

«В советской историографии господствовала точка зрения, — писал В.В. Кожинов, — согласно которой, народное бунтарство между Февралем и Октябрем было-де борьбой за социализм-коммунизм против буржуазной (или хотя бы примиренческой по отношению к буржуазному, капиталистическому пути) власти, а мятежи после Октября являлись, мол, уже делом "кулаков" и других "буржуазных элементов". Как бы в противовес этому в последнее время была выдвинута концепция всенародной борьбы против социализма-коммунизма в послеоктябрьское время — концепция, наиболее широко разработанная эмигрантским историком и демографом И.С. Бернштамом.

И та, и другая точки зрения (и сугубо советская, и столь же сугубо "антисоветская") едва ли верны».

Вадим Валерьянович убедительно опроверг эти два мифа, имеющие, как нетрудно догадаться, политическую подоплеку. Официальная советская историография еще со времен Сталина планомерно и порой почти с искренним восторгом внедряла в общественное сознание один из главных идеологических мифов о В.И. Ленине — как гениальном вожде мирового пролетариата.

В угоду этой установке события Октября были представлены примерно по такой схеме. Ленин вел за собой к победе социализма передовой отряд пролетариата — партию большевиков. За этим авангардом двигались массы сознательных рабочих и крестьян, нередко в форме солдат и матросов. Остальные представители простого народа находились в состоянии неопределенности или поддавались на пропаганду «буржуазных элементов».

Было ли нечто подобное в действительности?

В промежуток между февралем и октябрем 1917 года имя Владимира Ильича вряд ли было известно народным массам России. Кто интересовался политикой, тот слышал о нем или даже читал некоторые его работы. Но в основной массе населения преобладали малограмотные или не умевшие читать. Большевики-агитаторы не стремились «рекламировать» Ленина, а его идеи, как мы знаем, в апреле 1917 года далеко не сразу были приняты даже руководящими деятелями партии большевиков.

Широко распространена версия о триумфальном прибытии Ильича в Петроград и пламенной речи с броневика. Однако никакого особенного триумфа не было. Приветствовало его сравнительно немного народа. В отличие, скажем, от возвращения Петра Алексеевича Кропоткина, которого встречала, несмотря на ранний час, гигантская толпа представителей разных партий и просто интеллигенции.

Культ Ленина развернулся во всю ширь после смерти вождя. Мифологизации его образа способствовали многочисленные произведения в стихах и прозе, кинофильмы о нем, его изваяния и портреты, названные его именем улицы, площади, поселки, города, промышленные предприятии, колхозы, пионерская и комсомольская организации, мавзолей, где покоится его тело. Так правящая партия укрепляла свой авторитет. Ее руководители (включая Горбачева и Ельцина) при случае и без оного истово клялись в верности именно Ленину.

Вполне естественно сложилось общественное мнение о том, что в Октябре восставшие сражались за дело Ленина, под его непосредственным руководством и вдохновленные его идеями. Но было ли так в действительности?

Вот бесхитростные воспоминания П.Ф. Арсентьева, участника Второго съезда Советов. Они были написаны через 5 лет после 1917 года. Он приехал из Крыма в Петроград 20 октября от группы интернационалистов. По его словам, в нее входили те, кто не мог «ужиться в рядах меньшевиков, и те, которым казалось тесно у эсеров». Когда он выступил в Измайловских казармах со словами общего примирения, его прервали и предупредили: «Если хотите остаться живым, к нам не показывайтесь». По его словам, «настроение было определенно большевистское, встречались аплодисментами только те ораторы, которые призывали к свержению Временного правительства».

В общежитии, где он остановился вместе с другими делегатами, «никто определенно ничего не знал, но смутно почувствовалось, что назревают важные события и управлял этими событиями не старый исполком, а кто-то другой, не выступавший наружу». На улицах и площадях собиравшиеся горожане выступали против Временного правительства, за возвращение монархии (!), а рабочие и солдаты — за власть Советов.

Арсентьев побывал 24 октября в Мариинском дворце на заседании Временного совета Республики, где выступил Керенский. Глава правительства сообщил, что завтра ожидается выступление большевиков. Они попытаются захватить власть, но эта авантюра обречена на провал, ибо законное правительство поддерживают многочисленные полки (он их перечислил).

Арсентьев направился в Смольный. «У дверей расставлялись пулеметы и орудия… Перед Смольным большой сад, и уже у входа в этот сад начиналась проверка билетов и документов, и через каждые десять шагов стояли пулеметы… В главном зале шли бесконечные, непрерывные митинги, на которых подготавливались те события, которые разыгрались ночью…

В Смольном из главарей был только тов. Троцкий, тт. Зиновьев и Ленин скрывались… Помню, 25-го я пришел в Смольный, когда говорил в большом зале тов. Троцкий. Он заявил, что в Петрограде власть перешла в руки народа и поэтому свободно могут появиться тт. Ленин и Зиновьев. Эти слова были встречены громом аплодисментов… С речами поочередно выступали и Троцкий, и Ленин, и Зиновьев. Особенно врезалась мне в память бессмертная речь тов. Троцкого… Это был какой-то расплавленный металл, каждое слово жгло душу, будило мысль и рождало отвагу, а говорил он о победе пролетариата. Слушали его с затаенным дыханием, и я видел, как у многих сжимались кулаки, как складывалась определенная решимость пойти за ним беспрекословно, куда бы он ни позвал».

Президиум Съезда избрали из большевиков и левых эсеров, председательствовал Свердлов. Ночью меньшевик Р. Абрамович выступил с протестом по поводу обстрела Зимнего дворца. Позже пришел матрос с «Авроры» и сообщил, что Зимний дворец сдался. Сообщение многими было воспринято с восторгом. Заседание продолжалось до пяти часов утра.

Обратим внимание на то, как воспринял Арсентьев речь Троцкого. Что он извлек из нее? Никаких определенных идей не запомнил, зато был возбужден до крайности словами о полной победе пролетариата, за которую надо бороться. От выступления Ленина у него осталось тусклое впечатление.

Характерное свидетельство Жака Садуля, работавшего тогда во французской миссии в Петрограде. 25 октября он с переводчиком проходил мимо баррикад, охраняемых солдатами. На вопрос, кого они собираются защищать, Временное правительство или большевиков, один из солдат ответил, что поставил их сюда комитет, а с какой целью, он не знает. Конечно, это частный случай, но весьма показательный.

Позже Садуль предположил, что «большевизм не исчез бы с уничтожением большевистских вождей». Очень важное и, по-видимому, верное замечание. Он пояснил: «Россия переживает этап революционной демократии. Огромное большинство армии и, возможно, рабочие и крестьянские массы идет за большевиками. Это большинство, естественно, должно осуществлять свои чаяния».

Какие это чаяния? Он не написал. Его слова о революционном народовластии можно толковать как синоним организованной анархии, то есть отсутствия верховной власти, существование которой предполагал наивный революционер Арсентьев в своих воспоминаниях.

Конечно, существовал Военно-революционный комитет, руководимый Троцким, и прочие руководящие органы. Но они не могли что-либо приказывать конкретным Советам и комитетам, сугубо анархическим организациям, созданным по воле масс на фабриках и заводах, в полках и флотах. Все решалось добровольно.

Ни Троцкий, ни Ленин, ни кто-либо иной не были для них начальниками, приказам которых они обязаны подчиняться беспрекословно. Таким еще недавно был царь Николай II, «помазанник Божий». Но когда стали исполнять «Приказ № 1» и демократические распоряжения по армии Керенского, реальная власть перешла к Советам и комитетам. Без их согласия никакие указания или требования большевиков не были бы исполнены. Если они исполнялись, значит, отвечали интересам масс.

Каким интересам? Разным. Первостепенная задача — свержение Временного правительства. В этом были солидарны многие, кроме представителей партий, входящих в него. Даже большинство горожан было недовольно новой властью, желая вернуть старый строй. Так же думали, по-видимому, многие офицеры и генералы, некоторые солдаты и матросы.

Зинаида Гиппиус в дневнике записала разговор доктора И.И. Манухина с группой красногвардейцев (в присутствии комиссара Подвойского), охранявших Петропавловскую крепость.

«Матрос прямо заявил:

— А мы уже царя хотим.

— Матрос! — воскликнул бедный Ив. Ив. — Да вы за какой список голосовали?

— За четвертый (большевицкий).

— Так как же?…

— А так. Надоело уже все это…

Солдат невинно подтвердил:

— Конечно, мы царя хотим.

И когда начальствующий большевик крупно стал ругаться — солдат вдруг удивился, с прежней невинностью:

— А я думал, вы это одобрите».

Злостная и умная ненавистница большевиков и вообще народных масс, Гиппиус писала о воцарившейся анархии: «В отличку от бывшего белодержавия это краснодержавие — безликое, массовое». Кстати, тогда вовсе не установилось единоначалие большевиков. Их поддерживали левые эсеры и анархисты, опять же, имевшие свои собственные интересы в осуществленном перевороте.

Большинство солдат, рабочих, матросов вряд ли стремились к социализму. Когда они высказывались за царя, это следовало бы понимать как желание иметь устойчивую власть. В то же время им были понятны и близки лозунги: «Мир — народам!», «Земля — крестьянам!», «Хлеб — голодным!», «Рабочее управление — заводам!». Их взяли на вооружение большевики, и не ошиблись.

Общее воодушевление поддерживала надежда не на какую-то личность, а на свержение слабой власти и установление порядка. Это вполне отвечало намерениям большевиков осуществить государственный переворот. Они оказались на гребне революционной волны не потому, что сами ее подняли. Ленин чутко уловил ее подъем и направление, а затем умело использовал общее устремление масс в своих целях. Но — не более того.

Все ли участники Октябрьского переворота были высокоидейными борцами за свободу, равенство, братство и справедливость? Как во всякой общественной смуте, была разноголосица мнений, стремлений. В пьесе Маяковского «Клоп» бывший пролетарий Присыпкин реавлизовал свою мечту о красивой жизни: «За што я боролся? Я за хорошую жизнь боролся. Вон она у меня под руками: и жена, и дом, и настоящее обхождение… Может, я весь свой класс своим благоустройством возвышаю. Во!»

Были такие люди среди красногвардейцев? Безусловно, были. Но в тот момент они вряд ли рассуждали так примитивно и определенно. Хотя кому-то, как принято считать, из уголовных элементов видимое безвластие под лозунгом народовластия предоставило возможность грабить магазины и винные склады, «экспроприировать» в личных целях чужие ценности (Подвойский подчеркнул, что при взятии Зимнего дворца пришлось принимать меры по его защите от разграбления).

Миф о победоносной революции не может обращать внимание на такую низменную правду. А контрреволюционный миф, напротив, включает в себя все наиболее мерзкое, преступное, ужасное, что сопровождает подобные общественные катастрофы.

Впору вспомнить о художниках, изображающих набегающую волну. Она чиста и прозрачна, пронизана солнечными лучами. Даже когда венчает ее пенный гребень, а высота становится угрожающе большой, в ней играют светлые блики в аквамариновой глубине. Хотя в действительности такая волна несет с собой содранные лохмы водорослей, муть и песок, мусор…

Итак, повторю: Октябрьскую революцию можно называть социалистической лишь условно и в ретроспективе, в угоду сложившейся позже мифологии. В первые месяцы, даже годы она таковой не являлась. Это был вооруженный захват власти, свергнувший более или менее законное правительство. Большинство из тех, кто совершил этот переворот, не имели перед собой сколько-нибудь четко обозначенных целей социалистического преобразования общества.

Можно было бы разделить этих людей на группы по интересам и целям. Таких групп будет, пожалуй, больше десятка. В некоторых случаях они противоположны по идее: одни готовы вернуться к монархии, другие намерены строить невиданный доселе социализм; одних вдохновляют вселенские цели мировой революции, других — личные корыстные интересы. Сходятся все лишь в стремлении совершить революционный переворот, свергнуть обманувшее их ожидания Временное правительство. Боролись в первую очередь за это, а результаты…

Увы, результаты оказались такими, какие вряд ли кто ожидал. Даже те, кому в конце концов досталась власть — большевики во главе с Лениным, — оказались в трагическом положении, как вся Россия.

Октябрьский переворот был естественным продолжением февральского. А кто был одним из инициаторов отречения царя? Генералы. Учтем еще один интересный факт: во время Гражданской войны на стороне Красной армии была почти половина бывших царских генералов и военной элиты — офицеров Генерального штаба.

Как это толковать?

По мнению историка О.А. Платонова, они выполняли указания масонов. В таком случае, царские генералы по меньшей мере русофобы, глупцы и негодяи, изменившие присяге и Отечеству. Олег Платонов написал о «предательстве военного командования» под влиянием масонов — генералов Алексеева и Рузского.

Значительно более серьезный историк — В. В. Кожинов — подчеркнул другое: «Все главные создатели и вожди Белой армии были по самой своей сути "детьми Февраля". Ее основоположник генерал М.В. Алексеев (с августа 1915-го до февраля 1917-го — начальник штаба Верховного главнокомандующего, то есть Николая II; после переворота сел на его место) был еще с 1915 года причастен к заговору, ставившему целью свержение Николая II, а в 1917-м фактически осуществил это свержение, путем жесткого нажима убедив царя, что петроградский бунт непреодолим и что армия-де целиком и полностью поддерживает замыслы масонских заговорщиков.

Главный соратник Алексеева в этом деле, командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский (который прямо и непосредственно "давил" на царя в февральские дни), позднее признал, что Алексеев, держа в руках армию, вполне мог прекратить февральские "беспорядки" в Петрограде».

В мемуарах внука Николая I великого князя Александра Михайловича, одного из основоположников русской авиации, утверждается: «Генерал Алексеев связал себя заговорами с врагами существующего строя».

Однако сваливать все на него несправедливо. Ведь он разослал телеграммы всем командующим фронтами с вопросом, как они относятся к возможности отречения царя от трона. Только в одном случае ответ был в пользу государя. Все остальные высказались за отречение, за исключением адмирала Колчака, который промолчал (в данном случае — знак согласия).

Вот как толкует это Солженицын:

«Такое единое согласие всех главных генералов нельзя объяснить единой глупостью или единым низменным движением, природной склонностью к измене, задуманным предательством. Это могло быть только чертою общей моральной расшатанности власти. Только элементом всеобщей образованной захваченности мощным либерально-радикальным (и даже социалистическим) Полем в стране. Много лет (десятилетий) это Поле беспрепятственно струилось, его силовые линии сгустились — и пронизывали, и подчиняли все мозги в стране, хоть сколько-нибудь тронутые просвещением, хотя начатками его».

В данном случае имеется в виду Поле не русское, геофизическое или электромагнитное, а какое-то особое общее моральное состояние умов, помраченных просвещением. Странно только, что ни до, ни после этого столь губительное явление не проявило себя, хотя эпоха Просвещения для господствующих классов в России завершилась еще в начале XIX века. И куда же сгинуло мощное монархическое Поле? Разве не было оно традиционным в стране не десятки, а сотни лет? Разве не оно мощно поддерживалось государством и Церковью? Разве не в монархическом духе воспитывались все русские генералы?

Даже серьезный и вдумчивый исследователь Вадим Кожинов не учел некоторые важные факты. Да, генералы Алексеев, Корнилов и Деникин, адмирал Колчак были «детьми Октября», сделали себе головокружительную карьеру после свержения царской власти. Но это еще не означает, что они стали ее противниками. Их спрашивали не о свержении существующего строя, а о целесообразности иметь нового царя вместо теряющего или утратившего авторитет Николая II с его супругой, скомпрометированной близкой «дружбой» с Распутиным.

Нет никаких оснований полагать, что кто-то из этих генералов и адмиралов был противником если не самодержавия, то конституционной монархии. Алексеев вряд ли стремился к отрешению Николая II ради того, чтобы занять его пост Верховного главнокомандующего. Предполагался новый законный государь — Михаил. Готовились присягать ему на верность.

Для меня остается загадкой поведение этих высших военных чинов. Называть их радикальными либералами, а тем более социалистами нет никаких оснований. И «мозги… тронутые просвещением», тут тоже ни при чем.

Генерал Алексеев был кадетом или, во всяком случае, сторонником этой партии. Возможно, наибольшим «демократом» среди «заговорщиков» был лишь один адмирал. По сведениям, приведенным в мемуарах военного министра Временного правительства генерала А.И. Верховского: «Колчак еще со времени японской войны был в постоянном столкновении с царским правительством и, наоборот, в тесном общении с представителями буржуазии в Государственной думе». Когда в июне 1916 года Колчака назначили командующим Черноморским флотом, это было сделано «в обход целого ряда лично известных царю адмиралов и несмотря на то, что его близость с думскими кругами была известна императору… Выдвижение Колчака было первой крупной победой этих кругов».

Может быть, таким назначением Николай II хотел укрепить свой авторитет среди депутатов Думы? Трудно сказать. При дворе закручивались различные интриги, разобраться в которых мне, например, невозможно. Одно ясно: царь сам назначал своих военачальников. Если они не были ему верны, то это свидетельствует прежде всего о его непредусмотрительности. Хотя существовали объективные обстоятельства, заставившие этих людей выступить против своего царя, которому они были обязаны своей карьерой.

Какие это обстоятельства?

Склонить Николая II к отречению некоторые генералы и сановники собирались еще в 1915 году. Почему? Что заставляло их принимать такое решение? Неужели они подрубали сук, на котором сидели, монархию? Разве кто-то мог им гарантировать сколько-нибудь значительные посты после ее свержения? После Февральской революции «взошла звезда» Корнилова, Колчака, Деникина, Алексеева Но более 150 царских генералов и адмиралов было отправлено в отставку. Немногие из тех, которые поднялись в должности, не были беспринципными карьеристами, которых не волновала судьба России.

Заговор царских генералов и адмиралов если и существовал, то не как тайная организация, а как стихийно сложившееся убеждение в том, что Николай II не может оставаться на троне. Чем оно было вызвано? Мне кажется, убедительный ответ дал наш выдающийся философ Н.А. Бердяев:

«Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что Февральская революция свергла монархию в России. Монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников.

Религиозные верования народа, которыми держалась монархия, начали разлагаться. Нигилизм, который в 60-е годы захватил интеллигенцию, начал переходить в народный слой. Полуинтеллигенция, вышедшая из народного слоя, была решительно атеистической и материалистической. Озлобленность была сильнее великодушия. Церковь потеряла руководящую роль в народной жизни. Подчиненное положение церкви в отношении к монархическому государству, утеря соборного духа, низкий культурный уровень духовенства — все это имело роковое значение. Не было организующей, духовной силы. Христианство в России переживало глубокий кризис.

Роковой фигурой для судьбы России был Распутин. Распутин вышел из народа, принадлежал, по-видимому, к секте хлыстов и обладал, несомненно, мистической одаренностью. Про него говорили, что он обладал дарованиями, которые делают человека старцем и святым, но он употребил эти дарования на зло. В нем сосредоточилась страшная тьма русской жизни. Отношения между царем и Распутиным представляют гораздо более глубокое явление, чем обыкновенно думают.

Последний русский царь — фигура трагическая, он жестоко расплатился за зло прошлого, зло, совершенное династией. Он искренно верил в мистический смысл царской власти. И он мучительно переживал разрыв между царем и народом, изоляцию царя. Он хотел соединения с народом. Царь не имел никакого общения с народом, он был отделен от народа стеной всесильной бюрократии, между тем как он мистически чувствовал себя народным царем. И вот он впервые встретился с народом в лице Распутина. Это первый человек из народа, который получил непосредственный доступ ко двору. Царь и царица (особенно она) поверили в Распутина, как в народ. Он стал символом народа, религиозной жизни народа.

Царь искал религиозной опоры в трагических событиях своего царствования, он хотел поддержки Церкви. Он не находил поддержки в высшей иерархии, потому что она рабски зависела от него самого. Распутин же представлялся ему народным православием, которое не зависит прямо от царя и может быть поддержкой для него. И, цепляясь за Распутина, как за народное православие, царь и царица, имевшая огромное влияние, поставили Церковь в зависимость от хлыста Распутина, который назначал епископов. Это было страшное унижение Церкви, и это совершенно компрометировало монархию.

Распутин, мужик, нравственно разложившийся от близости ко двору, окончательно восстановил против монархии даже консервативные дворянские круги русского общества Во время войны, перед февралем 1917 года, все слои общества, кроме небольшой части высшей бюрократии и придворных, были если не против монархии в принципе, то против монарха и особенно против царицы. Это был конец династии.

Монархия в прошлом играла и положительную роль в русской истории, она имела заслуги. Но эта роль была давно изжита. Религиозно обоснованная русская монархия была осуждена свыше, осуждена Богом, и прежде всего за насилие над Церковью и религиозной жизнью народа, за антихристианскую идею цезаропапизма, за ложную связь церкви с монархией, за вражду к просвещению».

Если согласиться с основными положениями НА Бердяева, приходишь к выводу: формально неорганизованный «заговор генералов» имел целью спасти, а не уничтожить монархию. Быть может, попытка была нелепая или даже преступная в смысле отказа от присяги и превышения своих должностных полномочий, но она ни в коей мере не была направлена против интересов России.

Беда генералов была в том, что к тому времени государственная система страны рушилась. Возможно, действия генералов, вынудивших Николая II отречься от престола в пользу брата, ускорили события. Хорошо это или плохо, можно гадать, но не доказать.

…Есть одно обстоятельство, заставляющее взглянуть на генералов-заговорщиков с другой стороны. Ведь их вдохновители — Алексеев и Рузский, — согласно сведениям Н.Н. Берберовой, состояли в масонской «Военной ложе» (первый вышел из нее в 1917 году). И хотя некоторые исследователи не согласны с ней, вряд ли можно оспорить мнение о том, что масоны организовали заговор против Николая II, были активными участниками событий, происходивших в феврале-марте и составили основное ядро Временного правительства.

Наиболее обстоятельно, темпераментно и безапелляционно заявил о заговоре масонов против России О.А. Платонов. Он с умилением пишет не только про царя и царицу (с заглавных букв!), но и про их поистине черного демона Григория Распутина, убийством которого заговорщики, по его словам, «хотели деморализовать Царя».

В его изложении ситуация до наивности проста. К Февральской революции причастны были две тайные силы: «Либерально-масонское подполье и германо-большевистский (диверсионно-шпионский) альянс». Последний организовал февральские беспорядки, а «либерально-масонское подполье с радостью поддержало антирусское восстание, руководимое германскими агентами и большевиками, пытаясь использовать его плоды в своих интересах».

У О.А. Платонова с полнейшей определенностью — на уровне веры — оформилась концепция революции как продукта тайного заговора. Под нее он подбирает факты, не давая себе труда обдумать их как-то иначе. По его словам, с 27 февраля Петроград «очутился в руках подрывных и просто уголовных элементов и пьяных солдат. Очевидцы рассказывали, что в некоторых местах толпы вооруженных, большей частью пьяных солдат, матросов и евреев, врывались в дома, проверяли документы, отбирали оружие у офицеров и попутно крали, что могли».

Занятно, что после революционных солдат и матросов названы не рабочие-пролетарии, не просто горожане, а люди определенной национальности. Будто Петроград был наводнен евреями, которым покорно подчинялись тупые пьяные и вороватые русские. Считающий себя православным, искони русским патриотом О.А. Платонов наиболее скверно отзывается о русском народе, в сравнении с которым ненавистные ему евреи выглядят просто умниками и ловкачами, которые использовали дурные качества русских в своих корыстных интересах.

«Почему же февральская революция удалась?» — задает риторический вопрос Платонов. И отвечает: «А потому, что, кроме антирусского движения снизу, представленного революционной бесовщиной и германскими агентами, развилось одновременно антирусское движение сверху — участников масонского заговора против Царской власти».

Замечательное в своем роде объяснение исторического процесса! Какая же антирусская мощная общественная сила, вдохновленная бесовщиной, действовала снизу? Этой силой могли быть только солдаты, матросы, рабочие. Присовокуплять сюда евреев нелепо, ибо никакого массового движения они в Петрограде не организовывали, а присутствовали среди восставших и бастующих в ничтожном количестве.

Выходит, антирусским был… русский народ! Полная нелепость? Не совсем. В таком утверждении можно усмотреть проявление недовольства и возмущения (не осознанного, но тем более показательного) этим самым народом, восставшим против господ и власти, освященной Церковью. Он не проявил покорности, терпения и самопожертвования в тяжкие годы войны. Иначе говоря, не пожелал быть быдлом, тупым стадом, послушным своим погонщикам и хозяину.

О подобных взглядах писал перед Октябрем в «Новом Сатириконе» поэт Василий Князев:

Сужденья черпая из книжек,
Творили собственный народ,
И был приятен им, как рыжик,
Духами вспрыснутый Федот.
И вдруг — ужасная картина!
Под топорами пала дверь…
На место ангела — скотина!
На место брата — лютый зверь!!!
Ах, ах! какое превращение,
Где ж русский добрый наш народ…
И вот уж полон возмущенья
Интеллигентский бедный крот.

В своей благостной и беззаветной любви к представителям царской власти О.А. Платонов, который вряд ли относится к потомкам Романовых или Рюриковичей (эти потомки более трезво смотрели на свое происхождение), незаметно для себя превратился в ненавистника русского народа. Так писатель-историк, выросший, воспитанный и получивший образование в СССР, знающий о царской России лишь по книжкам, да и то выборочно, превращается в монархиста без царя…

Можно возразить: он же пишет об отдельных отвратительных явлениях, о нехороших русских людях, отравленных революционной пропагандой, предавших царя и Российскую империю, в сущности, о государственных преступниках. А у меня возникает образ характерного для нашего смутного времени интеллигента, вскормленного и воспитанного при советской власти, получившего бесплатное среднее и высшее образование, вряд ли утруждавшего себя непосильным физическим или умственным трудом. И этот человек выступает, сам того не сознавая, в полном соответствии с политикой давних и беспощадных врагов России, выставляющих в мировом общественном мнении СССР как империю зла, а русский народ — как тупое рабское стадо, подверженное бесовщине и всяческим порокам.

«Силы, которые настаивали на уходе Царя, — утверждает Олег Платонов, — не хотели ни победы, ни спасения России, им нужен был хаос и гибель страны. Они готовы были их сеять за иностранное золото».

Не знаю, кто же из тех, кто настаивал на отречении Николая II, продавал Россию ради получения иностранного золота. Алексеев или Рузской, Гучков или Шульгин, кто из генералов или адмиралов? Отчасти — Колчак, да и то с оговоркой. Можно ли назвать конкретные фамилии с указанием полученной или предполагавшейся суммы? Кто из них обогатился после отречения? Никто. Выходит, их обманули свои же масоны? Зачем этим людям нужен был хаос и гибель страны?!

Возможно, следовало бы иметь в виду германского агента (по слухам) Ульянова-Ленина Но он не мог настаивать из своего швейцарского убежища на уходе царя и даже не предвидел, что это событие свершится так быстро. О его агентурной деятельности в пользу германского Генштаба и за его золото мы поговорим особо. А пока придется сделать вывод: концепция масонского заговора якобы направленного на уничтожение России, выглядит голословной.

Они хотели свергнуть конкретно Николая II и добились этого? Бесспорно. Но если его отречение считать актом уничтожения России, то вся тяжесть вины за такое злодеяние ложится на царя. Он отказался от престола даже не под угрозой смерти и вопреки установленному порядку. Не отрекся же Павел I, предпочтя умереть императором (а Николай II после отречения стал гражданином Романовым).

Ряд влиятельных деятелей Февральской революции, а также многие члены Временного правительства были масонами, это факт. Но он ничего не доказывает по существу. Масонских лож было в нашей стране и за рубежом немало, и вряд ли все они входили в единую глобальную сеть, руководимую извне какими-то извечными врагами Российской империи.

О.А. Платонов утверждает: «Русское масонство в силу своей зависимости от зарубежных масонских орденов было средоточием лиц, лишенных национального сознания, а нередко просто откровенно антирусской ориентации. Для многих из них масонство было формой русофобии — ненависти к русскому народу и его традициям, обычаям и идеалам, попрания национальных интересов России. В масонстве русская интеллигенция отчуждалась от русского народа, уходила от него в подполье, выдумывая там разные проекты и комбинации "обустройства" России на западный лад».

Но, как показано выше, отношение современного представителя интеллигенции O.A. Платонова к русскому народу по сути своей негативное, если он считает, что наш народ совершал революции как тупое стадо, послушное воле кучки тайных агентов Запада.

Спору нет, многие масоны были влиятельными общественными деятелями и отчасти определяли внутреннюю и внешнюю политику страны. Они входили преимущественно в буржуазные партии — кадетов и октябристов, а некоторые пребывали в рядах эсеров и меньшевиков. Это давало им возможность в той или иной степени координировать действия различных партий.

В 1910 году российские масонские ложи образовали ассоциацию «Великий Восток народов России». Среди ее представителей были поляки, армяне, евреи, грузины и даже украинские сепаратисты, хотя абсолютное большинство составляли русские. Попрание национальных интересов России не входило в их планы. Во внешней политике они хотели продолжения войны в союзе с Англией и Францией. Во внутренней — свержения самодержавия (но оно перестало реально существовать после либеральных реформ и выборной Думы), установления парламентской республики или по меньшей мере конституционной монархии британского образца.

Масоны представляли интересы почти исключительно крупной буржуазии, отечественного и зарубежного, преимущественно французского и английского, капитала. В этом смысле они являются частью международной элиты, которую можно назвать Глобальными Владыками (сокращенно — ГВ). Вся эта вселенская накипь, поглощающая гигантскую часть национальных богатств почти всех стран, едина лишь в своей истовой вере в капитал, частную собственность на все, что есть на свете, и в материальные богатства

Во единого бога-творца —
Золотого тельца,
Жизнь дающего полною мерою,
Верую.
В чудотворный процент,
Силу вкладов и рент,
С их влияний чудовищной сферою,
Верую.
В благородный металл,
Во святой капитал,
Возносящий над участью серою,
Верую.

Вот символ веры (стихами Василия Князева) этих самых ГВ и тех, кто им прислуживает и завидует, кто их превозносит. Но все ли масоны были столь убогими в своих устремлениях? Очень сомневаюсь. Среди них были люди разных убеждений и устремлений. Не следовало бы слишком переоценивать их единство и влияние на ход мировой истории. Он определяется не деятельностью тайных обществ, а несравненно более могучими силами. Недаром в народе в подобных случаях было принято ссылаться на Божью волю, так же как в Древней Греции — на силу Рока.

…Миф о масонах как всемирных тайных владыках существует давно и распространяется, возможно, самими масонами в качестве своеобразной рекламы. Власть над умами приобретается не столько силой мысли, сколько умелой пропагандой. Совершенно секретная организация, о которой слишком многое известно, которой посвящены многочисленные книги и статьи, выглядит весьма странно. То ли то, что о ней пишут, — домыслы и материалы, специально предоставляемые масонами для каких-то их скрытных целей; то ли она представляет собой своеобразную всемирную «партию», имеющую множество секций; то ли это всего лишь различные общества или клубы «по интересам» весьма влиятельных лиц.

Признаться, я не специалист по масонству. Но то, что знаю о них, вовсе не свидетельствует об их идейном единстве и стремлении разрушать общественные устои на пути к мировому господству. Среди них встречались не только знаменитые, но и достойные люди, выдающиеся мыслители. Напомню о двух из них.

Гёте отозвался о целях масонов так: «Мы говорим, что человек должен научиться мыслить без внешних опор. Он должен искать спокойствия не в обстоятельствах, но в самом себе. В себе он и обретет его, любовно его питая и взращивая». Вполне возможно, что немалая часть тех, кто вступал в масонские ложи, искренне стремились приобщиться к «высшим тайнам», найти духовную опору в себе. Но были, конечно, и стремившиеся заручиться поддержкой влиятельных лиц, карьеристы и честолюбцы. Не исключены среди русских масонов и агенты влияния иностранных держав. Но разве все это не характерно для любых партий?

В «Философии масонства» Фихте изобразил портрет идеального масона: «Его ум совершенно ясен и свободен от предрассудков. Он господин в царстве идей и охватывает взором широкое поле человеческих истин…

Он не навязывает никому своего света, но он всегда готов поделиться им со всяким, кто того пожелает. Свет — это единственное, что он берет с собой в путь… Он справедлив, совестлив и строг по отношению к самому себе. Его добродетель столь же естественна и, я бы сказал, вызывающе пряма, как и его мудрость…

На этой земле он живет, надеясь на лучший мир. И эта вера уже сама по себе наделяет его жизнь смыслом и красотой. Но он не навязывает свою веру ни одному человеку. Напротив, он несет ее в себе, как скрытое от любопытного взора сокровище».

Спору нет, идеал остается в области религиозной — как недостижимый образец. Но его вряд ли можно назвать дурным, не достойным мыслящего и честного человека. Правда, переход в область религиозную, который позволяют себе масоны, чреват конфликтами с традиционными верованиями, в частности, с христианством, исламом, иудаизмом, атеизмом. Кроме того, влиятельные масонские объединения могут угрожать правящим группировкам. Поэтому отношение к масонству со стороны властей может быть резко отрицательным.

Историк масонства, наш современник Микеле Морамарко отозвался о нем возвышенно: «Быть может, эта этико-духовная самодисциплина человека, устремившегося через созерцание и размышления к самосовершенствованию, чтобы положить в кладку строящегося всемирного храма свой обработанный камень, и является самой главной тайной масонства. Созидание Храма ведь никогда не будет завершено, оно вечно. Храм только строится, а строясь, постоянно совершенствуется.

Так думаем мы, мыслящие словами. За горизонтом слов — дело, бесконечная вселенная образов».

Но реальные дела, конечно же, не просто за горизонтом слов и образов, а вне их, но в то же время в связи с ними. Вот и роль масонов в историческом процессе, в судьбах стран и народов окутана флером таинственности. По словам того же автора, «масонство стало как бы неким фантомом общественного сознания».

Следы деятельности или влияния этой тайной организации можно при большом желании и определенном навыке отмечать повсюду. Но с не меньшим основанием допустимо и вовсе пренебречь ее существованием как слишком малой величиной в масштабах динамики крупных общественных сил и человеческих масс. Тут многое зависит от нашего представления о природных и социальных процессах.

Чрезмерное увлечение поисками «масонского следа» в истории сужает горизонт познания, искажая картину реальности.

Что следует из того, что Временное правительство состояло практически целиком из масонов? Означает ли это, что они свергли царскую власть и произвели революцию?

Замечательный исследователь российской истории В.В. Кожинов написал: «Масонам в Феврале удалось быстро разрушить государство…» С этим утверждением нельзя согласиться. Тайное общество заговорщиков, напрочь отделенное от народа, способно совершать террористические акты или произвести дворцовый переворот, не более того. Государственные устои от подобных акций не меняются. Для их крушения и перестройки требуется не только провозгласить, но и реализовать радикальные реформы. Подобную задачу в принципе не может решить любое временное, то есть не облеченное всей полнотой власти на длительный срок, правительство.

Оказывали масоны влияние на политику России? Да, безусловно. В чем это выражалось? Мне кажется, главным образом в полной поддержке интересов Франции как союзника в войне против Германии и Австро-Венгрии, а также в либерально-демократических целях и провозглашении Российской республики.

Масонам удалось воспользоваться смутой и создать свое Временное правительство. Были у них связи и с Советом рабочих и солдатских депутатов. Но означает ли все это, что они управляли событиями в период от Февраля к Октябрю? Нет. Они могли что-то корректировать, не более того. Обладали они реальной властью в столице, крупных городах и во всей России? Нет. Это убедительно доказала легкость их свержения.

Как вы полагаете, могла ли кучка бессовестных, корыстных и беспринципных масонов (будь их хоть тысячи) вершить судьбу Великой России? Если ответ положительный, тогда следует признать: русский народ в те времена, или даже раньше и позже, — жалок и беспомощен, так же ничтожен, как и его держава, которую смешно и нелепо называть Великой.

Мое мнение — прямо противоположное.

Так назвал в 1921 году Октябрьский переворот адвокат и публицист Н.П. Карабчевский. Считать его антисемитом нет оснований. Он успешно защищал Менделя Бейлиса, обвиняемого в ритуальном убийстве христианского мальчика. Это шумное дело с национально-политический подоплекой слушалось в Киеве в 1913 году, вызвав сильный резонанс в России и за рубежом. В Петербурге А.М. Горький и В.Г. Короленко организовали комитет, выступавший против антисемитизма.

Короленко, который всегда клеймил позором национал-шовинизм, написал в своем дневнике (март 1919 года): «Среди большевиков — много евреев и евреек. И черта их — крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает. Наглости много и у не-евреев. Но она особенно бросается в глаза в этом национальном облике».

Во время разгула украинского национализма в том же дневнике он особо выделил, с крайним возмущением, убийства еврейских семей, сделав вывод: «В повстанческом движении заметны ненависть к коммунизму и… юдофобство, — "Мы теперь под властью жидов". Они не видят, что масса еврейская разных классов сама стонет под давлением преследования, реквизиций и произвола».

Настоятель епископальной церкви в Петрограде, американец, доктор богословия А. Саймоне писал вскоре после революции: «Многие из нас были удивлены тем, что еврейские элементы с самого начала играли такую крупную роль в русских делах… Я не хочу ничего говорить против евреев как таковых. Я не сочувствую антисемитскому движению… Я против него. Но я твердо убежден, что эта революция… имеет ярко выраженный еврейский характер».

Казалось бы, все это — далекое прошлое. Однако в наши дни нередко можно услышать, что революцию в России совершили евреи или некие «жидомасоны». Уже сама эта кличка более всего подобна клейму, имеющему явный след антисемитизма. Можно с негодованием отвергнуть ее, однако полезней обратиться к рассудку. Перед нами определенная точка зрения, а то и глубокое убеждение или не менее катастрофическое заблуждение.

Возможно, произошла подмена одних масонов, преимущественно русских, на других, которых антисемиты называют «жидомасоны», а интеллигенты — «иудеомасоны». Один из представителей первой группы горячо доказывал мне, что руководители большевиков принадлежали именно к этой разновидности масонства, молот и серп — масонские символы, пятиконечная звезда — клеймо антихриста. Попытался ему объяснить: у масонских лож множество символов (некоторые из них — на американских долларах); советские серп и молот выражают единство крестьян и рабочих, а звезда антихриста перевернута двумя рожками вверх, типа рогов козла… Не уверен, что он принял к сведению мои доводы. У него уже сложилось простейшее объяснение тому, что произошло с нашей страной и кто в этом виноват.

Некоторое оправдание мифа о «иудеомасонах»: значительное число евреев находилось в высшем партийном руководстве (Троцкий-Бронштейн, Свердлов, Зиновьев-Радомысльский, Каменев-Розенфельд, Урицкий, Сокольников-Бриллиант, Володарский-Гольдштейн, Стеклов-Нахамкис), а также в карательных органах. Однако никто из них вроде бы не был масоном. Кстати, эта организация в СССР была запрещена, участие в ней каралось как государственное преступление.

И все-таки хотелось бы выяснить, не была ли Октябрьская революция в действительности не социалистической, а еврейской?

Наш крупный мыслитель отец Сергий Булгаков, вынужденный с 1922 года жить в эмиграции, писал: «Еврейство в своем низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении совершило… значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над Святой Русью, которое было попыткой ее духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России».

Надо ли это понимать как подтверждение версии «еврейской революции»? Вряд ли. Во-первых, сказано о «низшем вырождении» еврейства, то есть об отщепенцах, не представляющих всей данной нации, действующих ей во вред (в этом смысле его замечание вполне относится и к нашему времени). Во-вторых, он писал в прошедшем времени, о попытке; следовательно, она так и не была в то время реализована. В-третьих, речь идет не о том, что эти люди совершили Октябрьскую революцию, а об их попытке использовать ее в своих целях.

Версия «еврейской революции» выглядит чрезмерно примитивной и далекой от реальности. Она обязана своим появлением либо узости мысли, либо непониманию сути крупных общественных переворотов, либо презрению к народным массам. Неужели русский народ настолько безволен и духовно жидок, что его легко и просто увлекают в неистовый, бездумный бунт и самоубийственную междоусобицу представители одного из национальных меньшинств Российской империи?!

Тут бы кстати вспомнить о роли в революционном движении и установлении советской власти латышей, поляков, грузин, армян, татар… Целый «интернационал»! Или свет клином сошелся на одних только евреях?

До середины 1920-х годов в карательных органах евреи занимали невысокие посты. А среди руководителей, как справедливо отметил В.В. Кожинов, преобладали поляки и прибалты (Дзержинский, Петерс, Менжинский, Уншлихт и др.). «Только в 1924 году, — писал он, — еврей Ягода становится 2-м заместителем председателя ОГПУ, в 1926-м возвышается до 1-го зама, а 2-м замом назначается тогда еврей Трилиссер. А вот в середине 1930-х годов и глава НКВД, и его 1-й зам (Агранов) — евреи». И на менее высоких должностях в карательных органах того времени преобладали представители этой национальности.

Осенью 1934 года в «Известиях» сообщалось о присвоении высших званий двадцати работникам НКВД. Из них 11 были евреями, включая Генерального комиссара (маршала), и лишь 4 (!) русскими. Это не объяснишь каким-то особым интеллектом представителей данной национальности. В органах НКВД требовалось в первую очередь нечто другое. Широкое представительство евреев разумнее считать их взаимной поддержкой.

Обратим внимание на то, что за последние два десятилетия не 1920-е годы, а 1937 год стал преподноситься в наших СМРАП как символ страшного политического террора! Но в этом проявлении государственного терроризма (непомерно преувеличенном по масштабам) «еврейский след» обозначен более отчетливо, чем во время революции!

Не удивительно, что в 1917 году против царской власти и Временного правительства активно выступали представители евреев и других малых народов России, не говоря о многочисленных украинцах. Они возмущались ущемлением своих прав (насколько это было обоснованно — другой вопрос). Однако революционные перевороты 1917 года, как мы уже не раз подчеркивали, происходили на волне анархического движения народных масс, где безусловно преобладали русские.

«Сионист М.С. Шварцман, — писал В.В. Кожинов, — определил оказавшихся у власти в октябре 1917 года евреев как играющих "отвратительную" роль "отщепенцев" и "преступников". Могут возразить, что гонения на сионистов со стороны большевистской власти и позже были гораздо менее последовательными и жестокими, нежели гонения на национально мыслящих русских людей. Это действительно так, и имелись, очевидно, две причины более "мягкого" отношения власти к еврейским "националистам". Во-первых, противостояние власти и сравнительно немногочисленных (в соотношении с русскими) национально ориентированных евреев не представляло грозной опасности для большевиков, а во-вторых, сказывалось, конечно, единство происхождения, племенная солидарность».

Не следует, однако, преувеличивать пресловутую племенную солидарность. По справедливому суждению историка и философа Л.П. Карсавина, евреев (добавим: и не только их) можно разделить на три группы. 1) Ориентированных на свою национальную культуру. 2) Ассимилированных той или иной культурой страны, где они проживают и которую считают своей родиной. 3) Интернационалистов, выступающих как нигилисты и разрушители любой традиционной национальной культуры. Они-то и были революционерами.

В этой связи вспомним прекрасного поэта, человека русской культуры Осипа Мандельштама. По его словам, русский язык не поддался западным, латинским влияниям; это придало ему «самобытную тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения, и потому русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью». Весной 1933 года поэт писал в стихотворении «К немецкой речи»:

Себя губя, себе противореча,
Как моль летит на огонек полночный,
Мне хочется уйти из нашей речи
За все, чем я обязан ей бессрочно.

Есть между нами похвала без лести
И дружба есть в упор, без фарисейства —
Поучимся ж серьезности и чести
На западе у чуждого семейства…

Летом того же года под воздействием рассказов о бедствиях в российской деревне при коллективизации, а также ужесточении карательных мер в стране (направленных преимущественно против так называемых русских, украинских и белорусских националистов) он написал настоящий пасквиль на Сталина. В нем было: «Его толстые пальцы, как черви, жирны, / И слова, как пудовые гири, верны, / Тараканьи смеются глазища, / И сияют его голенища». Как тут не отметить, что у Сталина была тонкая кисть и сухие пальцы, да и глаза не тараканьи (так же как усищи). В другом варианте вождь СССР назван «душегубом и мужикоборцем».

За подобные «вольности» (или за русский великодержавный шовинизм?) он был арестован и подвергся… Нет, не казни, а высылке из Ленинграда в город Чердынь Пермской области, а оттуда и вовсе в Воронеж. Это можно понимать как предупреждение: будь осмотрительней!

Побывав пару лет в российской относительной «глубинке», Осип Эмильевич убедился, что жизнь народа налаживается, и с полной искренностью в начале 1937 года сочинил «Оду», посвященную Сталину. Она завершается:

И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь — через тайгу
И ленинский октябрь — до выполненной клятвы…

Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали,
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —
Его мы слышали и мы его застали.

Приветствуя возрождение страны и Сталинскую конституцию, Мандельштам восклицает в июле того же года (фрагмент большого стихотворения):

Но это ощущенье сдвига,
Происходящего в веках,
И эта сталинская книга
В горячих солнечных руках…

А через восемь месяцев его арестовали и послали на верную смерть. За что? Кто? Дело в том, что неприязнь к поэту испытывали почти исключительно евреи интернационалисты (Зиновьев, Каменев, Блюмкин, Мехлис, Давид Бродский). Получается, что его казнили за поддержку сталинской политики!

Как видим, наиболее губительной была деятельность не евреев вообще, а вполне конкретных интернационалистов, сторонников Троцкого, мировой революции. Для них культура была орудием в политической борьбе. Заодно с ними выступали такие же яростные интернационалисты других племен и народов.

…Истоки мифа о «еврейской революции» уходят в прошлое, по меньшей мере к осени 1905 года. Тогда Николай II для прекращения общественных беспорядков (всероссийской стачки) и во избежание революции провозгласил 17 октября манифест, предоставляя народу «незыблемые основы гражданской свободы: действительную неприкосновенность личности, свободу совести, собраний и союзов». В стране устанавливалась конституционная монархия.

На следующий день после этого события во многих городах начались демонстрации и митинги, приветствующие долгожданную конституцию. О событиях в Киеве, написал В.В. Шульгин — редактор газеты «Киевлянин», монархист по убеждениям. «В городе творилось нечто небывалое. Кажется, все, кто мог ходить, были на улицах. Во всяком случае, все евреи. Но их казалось еще больше, чем их было, благодаря их вызывающему поведению. Они не скрывали своего ликования». Конечно же, преобладали русские.

Крещатик был буквально наводнен гигантской толпой. Люди высыпали на балконы, с остановившихся трамваев кричали что-то ораторы. Из трехцветия флага был вырван и распространен повсюду красный цвет. Речи о свержении самодержавия произносили с балкона городской Думы. И тут на глазах толпы царская корона, установленная на балконе, грохнулась на грязную мостовую. Кто и как это сделал, осталось неизвестным. Но по толпе пробежал зловещий шепот: «Жиды сбросили царскую корону».

Происходящее в городской Думе Шульгин описал так: «Толпа, среди которой наиболее выделялись евреи, ворвалась в зал заседаний и в революционном неистовстве изорвала все царские портреты… Некоторым императорам выкалывали глаза, другим чинили всякие другие издевательства. Какой-то рыжий студент-еврей, пробив головой портрет царствующего императора, носил на себе пробитое полотно, исступленно крича:

— Теперь я — царь!»

Войскам было приказано взять штурмом и очистить от бунтарей Думу. Они дали залп. «Толпа в ужасе бежала, — писал Шульгин. — Все перепуталось — революционеры и мирные жители, русские и евреи. Все бежали в панике, и через полчаса Крещатик был очищен от всяких демонстраций». А в городе начались еврейские погромы.

Шульгина, служившего в чине прапорщика запаса, во главе взвода и с полицейским надзирателем направили на подавление беспорядков в киевское предместье Димиевку. Там они увидели ужасную картину: дома с выбитыми окнами, разбросанный повсюду в грязи скарб, поломанная мебель, пух от вспоротых подушек и перин… Мародеры, преимущественно женщины, бойко растаскивают выброшенные вещи. Человеческих жертв было мало. В целях самообороны некоторые молодые евреи стреляли в толпу. В ответ их (или кого-то еще, как тут разберешь) ловили и убивали. Это были единичные случаи. Но сами по себе стихийные и тупо-злобные погромы возбуждали у вполне мирных до этого момента евреев страх и ненависть к погромщикам, монархистам и вообще русским.

Так «дремучие монархисты» и примкнувшая к ним всяческая шваль, сами того не понимая, сплачивали массы евреев и вовлекали в революционное движение даже тех из них, кто до той поры сохранял лояльность к царской власти. Можно возразить: да ведь еврейские активисты сами первыми начали! Но ворвались в здание городской Думы, сбросили корону и глумились над портретами российских императоров не только одни евреи. Для русского взгляда они, конечно же, выделялись особо.

Разве в этой разнузданной акции не участвовали русские студенты? Наверняка участвовали, и в немалом числе. Но когда потребовалось указать на виновников, то их определили до идиотизма просто: во всем виноваты евреи. Хотя представители этой национальности находились не только в рядах революционеров, но были и черносотенцами, а в основной массе, как положено обывателям, сохраняли политический нейтралитет.

Может быть, Шульгин возвел напраслину на евреев, являясь антисемитом? Ведь он нередко отзывался об этом народе нелестно. Но разве не он в 1913 году опубликовал в «Киевлянине» заметку в защиту Менделя Бейлиса, обвинив прокуратуру в предвзятости? За это (как было сказано, «за распространение заведомо ложных сведений о должностных лицах») его приговорили к тюремному заключению и штрафу. Антисемиты распустили слух, будто он «куплен жидами».

А после этого его посетил красивый, библейского облика старик иудей и сказал, что высший чин иудаистов назначил день и час, когда по всему свету верующие в Бога евреи будут молиться за него, Шульгина. «Я как-то почувствовал на себе это вселенское моление людей, — писал он, — которых я не знал, но они обо мне узнали и устремили на меня свою духовную силу». (Не потому ли прожил Шульгин 98 лет, веря в силу такой молитвы?)

…В книге М. Агурского «Идеология национал-большевизма», изданной в Париже, не без основания заявлено: «Я полностью отвергаю миф о Бухарине как умнейшем "русском" человеке и позволю себе считать его "дураком" советской истории, притом злейшим врагом всего русского». Можно, кстати, вспомнить, что Ленин всерьез обвинял в русском великодержавном шовинизме… Сталина и Дзержинского!

Как понимать такие парадоксы? Русский Бухарин — враг «всего русского», а грузин и поляк — русофилы и шовинисты, а обвиняет их в этом, опять же, русский человек. (У Ленина одна из двух бабушек была еврейкой, но это не имеет никакого значения: он принадлежал к дворянской семье русской культуры и православного вероисповедования.)

Объяснение парадоксов, мне кажется, очевидное: большинство руководителей партии большевиков были интернационалистами. Ведь и Ленин предполагал, что социализм в России может окончательно победить лишь в результате мировой революции. Правда, первым о возможности построения социализма в одной стране высказался Бухарин (обосновал и воплотил в жизнь эту идею Сталин). Но для него социализм ассоциировался с нивелированием национальных особенностей, которые, по его мнению, были пережитками прошлого.

Говоря о «еврейском вопросе», отметим его международный аспект. В 1905 году глава царского правительства граф С.Ю. Витте прибыл в США для заключения мирного договора с Японией. К нему пришла делегация крупных американских банкиров-евреев. В нее входил Шифф (знакомый Льва Троцкого), находившийся в хороших отношениях с президентом Теодором Рузвельтом. Целью визита было стремление добиться того, чтобы евреев в России не ущемляли в правах.

Витте согласился: положение евреев в России оставляет желать лучшего, но оно не столь ужасно, как им сообщили. А предоставление им равноправия может иметь для них плохие последствия. «Это мое указание, — вспоминал Витте, — вызвало резкие возражения Шиффа, которые были сглажены более уравновешенными суждениями других членов делегации».

Мне кажется, роль денег американских банкиров, в частности, Якоба Шиффа, была в русских революциях существенна в отличие от так называемого золота германского Генштаба, якобы полученного Лениным. Но можно ли на такие средства не только содержать революционеров, но и поднять на восстание русский народ? Чтобы поверить в такую возможность, надо весьма туманно представлять себе, что такое народные массы и революция, чрезмерно преувеличивая роль денег.

Те, кто полагает, будто большинство людей нетрудно подкупить, сделав предателями, судят, пожалуй, либо по своему опыту, либо на основе событий последних двух десятилетий, когда миллионы наших сограждан легко поддались на посулы богатой и легкой жизни при переходе к капитализму. (Впрочем, подкупали тогда немногих, а большинству просто солгали.)

В российских восстаниях 1905-го и 1917 года евреи играли немалую роль. Не из ненависти к русскому народу, а, главным образом, борясь за свои права. Во время Октябрьского переворота и в Советской России непропорционально много евреев находились на руководящих постах в руководящих органах. Но свержение Временного правительства было только началом революции. Последовала Гражданская война, показавшая, кто сильней в жестокой борьбе за власть. Большевики победили только потому, что на их стороне была правда и значительная часть русских, а также представителей других национальностей.

Версия о том, что Октябрьскую революцию совершили евреи во имя своих частных интересов и вопреки воле русского народа так же нелепа, как приписывание Февральской революции масонам. Такое понимание движущих сил истории, грандиозных социальных переворотов не имеет ни религиозного, ни философского, ни научного обоснования. Оно существует только благодаря хитрости одних и глупости или неосведомленности других.

Еще одно замечание. Недопустимо огульно обвинять (или восхвалять) любой народ. Предельно подло звучат призывы к русскому народу покаяться в совершении революционного переворота 1917 года подобно призывам «бей жидов, спасай Россию» (и то, и другое мне приходилось слышать). Гнусные преступления, так же как выдающиеся достижения, совершают конкретные люди или организации. В каждом народе есть и достойнейшие, и скверные люди, а то и преступники.

Об этой монархической организации написано немало. Сравнительно недавно были попытки ее реабилитации. Обстоятельно и убедительно сделал это В.В. Кожинов в книге «Загадочные страницы истории XX века. "Черносотенцы" и революция».

Многие годы активно распространялись слухи о том, что это было объединение злобных и тупых погромщиков, русских националистов, едва ли не террористов и свирепых ненавистников евреев. Хотя в числе черносотенцев были евреи. Масштабы еврейских погромов обычно значительно преувеличиваются, да еще голословно приписывают их организацию царской власти.

Возникает вопрос: если монархическая организация существовала в Российской империи, почему она не смогла противостоять революционным настроениям? Почему ее члены не встали на защиту самодержавия? Ведь на их стороне были официальные власти, сам государь!

Пожалуй, главных причин было три.

В распространенном среди образованных россиян мнении черносотенцы были ретроградами, реакционерами, защитниками изжившей себя системы общественного устройства. Непримиримо относились к ним «западники», сторонники либеральной демократии. В 1916 году, обращаясь к ним, член Главного совета «Союза русского народа» П.Ф. Булацель предупреждал: «Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных граждан». Он оказался прав. Однако русский путь общественного развития оказался в XX веке совсем не таким, о каком мечтали черносотенцы.

Как часто бывает с «партиями власти», среди черносотенцев было немало приспособленцев, преследующих свои личные цели; они не имели желания защищать самодержавие, когда оно перестало удовлетворять их интересы, утрачивая власть. Впрочем, такие деятели есть в любых более или менее привилегированных политических организациях. Именно они, а вовсе не открытые враги смертельно опасны для партий, в которых состоят.

Но главное, может быть, в том, что Николай II часто вынужден был принимать решения, последствия которых были губительны для монархии. Так было, когда приблизили к трону Распутина, когда стали проводить недостаточно обоснованную столыпинскую реформу сельского хозяйства, когда начали войну с Германией в неблагоприятный период для России, находившейся на стадии экономического переустройства и развития, еще не достигшей стабилизации.

В феврале 1914 года бывший министр внутренних дел России Петр Николаевич Дурново подал царю записку о положении России. Этот документ, по признанию советского историка А.Я. Авреха, «оказался настоящим пророчеством, исполнившимся во всех своих главных аспектах».

Дурново убеждал Николая II избежать войны с Германией. В противном случае, по его словам, наша держава окажется в критическом положении при разгуле анархии:

«Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а затем и общий раздел всех ценностей и имуществ… Армия лишившаяся… за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».

Справедливость прогноза доказали последующие события. Обратим внимание на последнее замечание Дурново: о беспросветной анархии, в которую будет ввергнута Россия. Речь идет не об организованной анархии, основанной на единодушии граждан при их ответственности за происходящее. У Дурново анархия означает господство хаоса, отсутствие сильной власти при идейном разброде, существующем в обществе, и при существовании нескольких более или менее противоборствующих партий.

Царь принял во внимание эти соображения. 29 июля он отправил личную телеграмму кайзеру Вильгельму (своему троюродному, если не ошибаюсь, брату):«Благодарю за твою телеграмму, примирительную и дружескую. Между тем официальное сообщение, переданное сегодня твоим послом моему министру, было совершенно в другом тоне. Прошу объяснить это разногласие. Было бы правильным передать австро-венгерский вопрос на Гаагскую конференцию. Рассчитываю на твою мудрость и дружбу».

Ответа на это примирительное послание не последовало. О нем даже не сообщили общественности. Кайзер не желал мира. Еще раньше он обещал императору Францу Иосифу в случае войны выполнить свои союзнические обязательства. 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. 30 июля (н.ст.) в России началась всеобщая мобилизация. (Как писал Б.М. Шапошников, выдающийся военный теоретик, подполковник Генштаба царской армии, начальник Генерального штаба Красной армии при Сталине, всеобщая мобилизация — «одиум», преддверие войны.) 1 августа приказ о всеобщей мобилизации отдал кайзер Вильгельм, объявив войну России. Так начиналась Первая мировая война.

В ноябре 1916 года тот же Дурново, по-видимому, выражая мнение целой группы монархистов-черносотенцев, представил дополнительную записку, где были предсказаны события Октября 1917 года. Там подтверждались выводы предыдущего документа и был обоснован неизбежный крах либеральных демократов, если они придут к власти:

«Они столь слабы, столь разрозненны и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их стало бы столь же кратковременно, сколь и непрочно… Что дало бы при этих условиях установление ответственного министерства? Полный и окончательный разгром партий правых, постепенное поглощение партий промежуточных, центра, либеральных консерваторов, октябристов и прогрессивистов, и партии кадетов, которая поначалу и получила бы решающее значение. Но кадетам грозила бы та же участь… Затем выступила бы революционная толпа, коммуна, гибель династии, погромы имущественных классов».

Николай II, читавший эти записки и отметивший, что они «достойны внимания», так и не смог в трудный для себя и для России момент найти опору в своих приближенных, иметь верных и компетентных руководителей государства, помощников и советников. Вот что записал он в дневнике 2 марта 1917 года:

«Четверг. Утром пришел Рузский и прочел мне длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что министерство из членов Государственной думы будет бессильно что-либо сделать, ибо с ним борется эс.-дековская партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку Алексееву и всем главнокомандующим. В 12 с половиной часов пришли ответы. Для спасения России и удержания армии на фронте я решился на этот шаг. Я согласился, и из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал подписанный переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством: кругом измена, трусость, обман».

Увы, это было такое окружение, которым он сам, отчасти с подачи жены и сановников, себя окружил. Хотя дело не только в этом. Монархия находилась в периоде упадка и кризиса. Попытки спасти ее были неуклюжи, порой принося больше вреда, чем пользы.

Генерал Корнилов, став командующим войсками Петроградского округа, арестовал в Царском Селе семью экс-императора, гражданина Николая Александровича Романова. Этот военачальник без оговорок принял свершившийся государственный переворот, опубликовав такое воззвание:

«Солдаты народной армии и граждане свободной России!

По зову нового правительства прибыл я сегодня в Петроград и вступил в командование войсками Петроградского военного округа.

К вам обращаюсь теперь, доблестные войска: великий русский народ дал родине свободу — русская армия должна дать ей победу!

От вас зависит приблизить этот желанный день. Народ вам много дал, но и многого ожидает от вас.

В этот великий исторический момент теснее сомкните ряды и, сильные своей дисциплиной и единомыслием, явитесь радостным оплотом всему новому правительству и надежной поддержкой бойцам, грудью своей геройски защищающим отчизну. Твердо верьте, что только в единении и неустанной работе почерпнем мы силы для того великого труда, которого требует от нас родина. Да поможет нам Бог!

(Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Корнилов.) (Начальник штаба генерал-майор Рубец-Масальский.) (5 марта 1917 г., г. Петроград».)

Уже само обращение к солдатам народной армии и гражданам свободной России показывает его отношение к революционному перевороту. И не удивительно: при буржуазно-демократическом Временном правительстве он совершил поистине головокружительную карьеру, в короткий срок «проскочив» сразу несколько ступенек по службе без каких-либо достижений на каждой из них.

В этом он был не одинок. Сходных с ним взглядов придерживались Деникин, Краснов, Колчак. При Временном правительстве из армии были уволены или ушли в отставку монархисты. Многие из них в Гражданскую войну стали добровольно служить в Красной армии. Не потому, что их устраивали большевики. Монархисты не верили в «белую идею», грозившую распадом державы и подчинением ее иностранному капиталу (что и произошло после второй буржуазной революции в 1991 году).

…За последние 20 лет в нашей стране стала популярна легенда о благородных белогвардейцах, сражавшихся за «веру, царя и Отечество» против плебейских толп красноармейцев. Об этом вещают по радио и телевидению, этому посвящают книги, торжественно перевозят гробы с останками белых генералов в Москву. Кому-то это представляется исторической справедливостью, возрождением «русского духа».

Не о том ли мечтал монархист, идеолог Белого движения В.В. Шульгин, когда писал в 1920 году: «Красные — грабители, убийцы, насильники. Они бесчеловечны, они жестоки. Для них нет ничего священного… Они отвергли мораль, традиции, заповеди Господни. Они презирают русский народ. Они озверелые горожане, которые хотят бездельничать, грабить и убивать… Они, чтобы жить, должны пить кровь и ненавидеть. И они истребляют "буржуев" сотнями тысяч… Разве это люди? Это звери…»

Логический вывод: «Значит, белые, которые ведут войну с красными именно за то, что они красные, — совсем иные». Какие? Благородные воины, честные и бескорыстные, твердые и чистые, как алмаз, верующие в Бога и высшие духовные ценности… «Разве это люди?… Это почти что святые!»

Шульгин от штампов переходит к реальности: «"Почти что святые" и начали это белое дело… Но что из него вышло? Боже мой!» И он рассказал, как отпрыски знаменитых родов грабят население, зверствуют над пленными, приказывают обстрелять мирную деревню «в назидание»…

В одной из деревень Шульгин с несколькими офицерами остановился в избе. Старик хозяин, послушав их, спросил: «Кто вы, господа, такие?» Услышал в ответ: деникинцы. Хитро покачал головой, не поверив. Шульгин, поняв его, сказал: «Мы за царя… Только никому не говори».

Так уж вышло, что для населения деникинцы стали хуже красных, у которых со временем налаживалась дисциплина. Для многих русских царь все еще был олицетворением спокойствия и порядка в стране.

Почти все участники Белого движения сравнительно быстро утратили веру в высокие моральные ценности. Еще раньше они отказались от монархии в пользу буржуазной демократии, а Отечество признавали только такое, где сами будут в привилегированном положении. Красные были значительно ближе русскому народу, хотя и они, в частности, их идейные руководители большевики для многих были немногим лучше.

У белых были финансовые «покровители» на Западе, откуда приходило для них оружие, снаряжение. Их поддерживала Антанта. Адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем России, несмотря на то что раньше его начал сражаться с большевиками Деникин, занимая более высокий пост. А дело в том, что Колчак, по его признанию в частном письме, был наемником Америки и Англии. Руководители Белой армии в отличие от большевиков вынуждены были осуществлять политику Запада.

Что было бы в результате победы белых? Скорее всего, в стране установилась бы буржуазная демократия под экономическим господством западных держав, которые, как свидетельствуют некоторые документы, постарались бы предельно ослабить великую Россию. Ее восстановление и укрепление не входили в их планы. Так, Государственный департамент США предполагал создать независимые буржуазные правительства в Прибалтике, Белоруссии, Украине, Крыму и Средней Азии…

Можно только ужаснуться: все это в точности осуществилось в 1991 году, когда была свергнута советская власть и у нас установили буржуазную «демократию», капиталистические отношения — власть капитала, богатых. Выставили в качестве идеологического прикрытия лозунги (включая монархические), как бы восстанавливающие искони национальные интересы. Многие «россияне» так и не заметили, что лишились половины прежней Великой России—СССР да еще попали в экономическую кабалу к иноземным и местным олигархам.

До сих пор многим кажется, будто все беды России начались после свержения самодержавия. Вот если бы массы поддержали черносотенцев и выступили за сохранение Российской империи, страна бы процветала… Конечно, гадать и предполагать никому не запретишь. Но ведь никто и не свергал самодержавие! Царь и его брат сами отреклись от престола. Они признались в своем бессилии управлять страной в столь трудный период. Значит, у них не было надежной опоры ни в высших, ни тем более в низших слоях общества.

Нам приходится постоянно упоминать о том, что фактически весь 1917 год в России преобладала анархия (в переводе с греческого — безначалие, безвластие). Конечно же, она существовала не в своем идеальном проявлении — как отсутствие всякого социального принуждения и уничтожение государственной системы. Но такое принуждение и такая власть были значительно ослаблены даже в действующей армии, не говоря уже о многочисленных тыловых частях и военных заводах.

Казалось бы, наступило самое благоприятное время для анархического движения. Оно было привнесено в Россию с Запада, но благодаря идеям и активной деятельности М.А. Бакунина О нем так отозвался Максимилиан Волошин:

Размахом мысли, дерзостью ума,
Паденьями и взлетами — Бакунин
Наш истый лик изобразил вполне.
Европа шла культурою огня,
А мы в себе несем культуру взрыва.

(Пресловутое долготерпение русского народа в значительной мере определяет редкие, но чрезвычайно сильные вспышки бунтов. В народе долго копится обида на творимые несправедливости, находя выход в яростных взрывах негодования, слепой ярости, стремлении крошить все подряд, в анархической вольнице.)

В середине июля на родину вернулся из 40-летней эмиграции крупнейший теоретик анархизма, выдающийся ученый, революционер, князь П.А. Кропоткин. В стране к тому времени существовали десятки анархических организаций. Одну из них в Гуляйполе возглавлял (хотя это понятие противоречит анархическим принципам) Нестор Махно.

Участие анархистов в Гражданской войне, прежде всего в крестьянской вольнице «батьки Махно», сыграло немалую роль в победе Красной армии. Тем более странно, что в самый «анархический» период России, в 1917 году, роль анархистов была минимальной. Осмыслив такое парадоксальное положение, мы лучше поймем суть Октябрьской революции и мифов о ней как о пролетарской и социалистической.

Уже вскоре после приезда Кропоткина выявилось серьезное противоречие теоретических основ анархизма и его практического воплощения. Продолжалась война с Германией — империалистическая. Воевали две государственные системы, само существование которых в теории анархии было явлением отрицательным, вредным для общественного развития и формирования полноценной личности.

Анархия предполагает свободное существование народных масс, избавленных от необходимости обеспечивать «роскошную жизнь» мирским захребетникам; предоставлять возможность «избранным» обогащаться, получать образование и высокие должности за счет других. А любая государственная система предполагает социальную иерархию, принцип господства и подчинения, причем не добровольного, а по большей части принудительного. И предоставляет блага господствующему классу, подавляя и эксплуатируя все остальные.

Наиболее жестко такая система действует во время войны, когда требуется строгая дисциплина и беспрекословное подчинение начальству. Вот почему едва ли не большинство российских анархистов выступало против войны, сходясь в этом с большевиками.

14 августа 1917 года в Москве, в Большом театре, открылось Всероссийское демократическое совещание, инициированное Временным правительством. Цель совещания — объединить все демократические партии, все социальные слои общества для борьбы с внешним врагом, а также с усиливающейся в стране анархией на производстве и транспорте, с крестьянскими бунтами и угрозой гражданской междоусобицы.

Организовано совещание было самым настоящим демократическим образом. Вся сцена была заполнена его участниками. Стол, за которым сидели члены Временного правительства, располагался на помосте над оркестровой ямой (символично?), рядом с кафедрой для выступающих.

К удивлению едва ли не всех анархистов, согласился принять участие в совещании Петр Алексеевич Кропоткин. По воспоминаниям Нестора Махно, его ошеломило такое согласие, а тем более призыв Кропоткина продолжать войну с Германией. Махно решил: «наш старик» (так он называл Кропоткина) потерял свой революционный пыл.

Председательствовал Керенский. Присутствовали банкиры, промышленники, купцы, генералы, известные писатели, деятели искусств, ученые из разных академий, высших учебных заведений. Была почетная «группа истории революции». В нее вошли народники, побывавшие в тюрьмах, в сибирской ссылке. Трем из них — Кропоткину, Брешко-Брешковской и Плеханову — было разрешено выступить с индивидуальными речами (остальные говорили от имени партий, организаций).

Казалось бы, объединились все активно действующие силы российского общества. Как говорится, цвет нации. Они олицетворяли все виды власти: государственно-чиновничью, финансовую, военную, духовную, интеллектуальную, политическую, деловую… Что еще требуется для общего единства в созидании новой, демократической России? Присутствие Кропоткина показывало, что даже анархисты в трудный период готовы поддержать правительство, забыть свои теоретические принципы во имя спасения Отечества.

Однако у каждого стороннего наблюдателя закрадывались сомнения в силе и прочности такого единства. Первые же выступления настораживали. Основной пафос был антимонархический. Словно почти все эти важные особы не достигли высокого положения в царской России.

Знаменитый банкир и меценат Павел Рябушинский патетически произнес: «Торгово-промышленный мир приветствовал свержение презренной царской власти, и никакого возврата к прошлому, конечно, быть не может». Положим, прошлое, судя по всему, не вернешь. Но почему для торговцев и промышленников царская власть презренна? Не они ли еще недавно клялись в верности Николаю II, сколачивая огромные капиталы на военных заказах?

Подобные высказывания повторялись на разные лады. В этом не было ни благородства, ни правды. Отношение к новой власти получало явный оттенок приспособления к ней, стремления использовать ее в своих партийных или групповых корыстных интересах.

Никто не заставлял их испытывать теплые чувства и уважение к царю. Но ведь он передал им бразды правления, желая улучшить ситуацию в стране. Зачем же поносить и позорить своего недавнего кумира? Недавно прославляли его как помазанника Божия, а теперь втаптывают в грязь. Разве такие низкие люди смогут возвысить державу?

На митингах и демонстрациях редко можно было услышать проклятия в адрес прошлого и, в частности, царя. Лишь карикатуристы и сатирики — представители интеллигенции — осмеивали и клеймили его. А почти все лозунги и транспаранты были посвящены не прошлому и даже по большей части не настоящему, а будущему.

У присутствующих на совещании неожиданно и резко вскрылись разногласия. Керенский повернулся к Верховному главнокомандующему Лавру Корнилову, произнеся:

— Ваше слово, генерал!

Зал взорвался аплодисментами. Многие встали. В левом секторе продолжали сидеть. Справа почтенные господа завопили: «Хамы! Встаньте!» Им в ответ раздавалось: «Холопы! Сидеть!»

В парламентах Франции или Англии бывали и не такие конфликты. Но в данном случае общественные деятели собрались не для партийных склок, а ради спасения России. Чем объяснить возникшую рознь? Напрашивалось предположение: многие из присутствующих не прочь установить военную диктатуру, испытывая вполне понятный страх перед анархией, волей освобожденного народа.

Они чувствовали себя, как пассажиры утлого суденышка в бурю. Под ними океан народных масс, который пришел в волнение. Что его может усмирить? Только сила. Недаром у эллинов морской бог Посейдон был воителем. Не пора ли объявить в России военную диктатуру?

Правда, начиная совещание, Керенский представил себя Верховным правителем, громогласно заявив: «Я должен вам напомнить, что Временному правительству принадлежит неограниченная власть… Кто этого не понимает, тот будет иметь дело со мной». Но все-таки все понимали, что это слова юриста, адвоката. А вот генерал — это уже по-настоящему, серьезно.

Невысокий, худой, жилистый, широкоскулый генерал сурово и четко сообщил о том, что армия готова защитить демократию. Ведется беспощадная борьба с анархией и дезертирами. Необходимы решительные меры для установления порядка… Упоминание о порядке вызвало энтузиазм и аплодисменты в зале.

Тем временем на улицах, на демонстрациях господствовал красный цвет революции, звучала Марсельеза. По народной примете, багровая заря предвещает ненастье. Так бывает в природе. А в обществе? Как тут не вспомнить: цвет великих революций — красный.

Совещание продолжалось. Общее настроение собравшихся было не только тревожным, но и достаточно оптимистичным. Утверждение Корнилова об укреплении армии и ее верности Временному правительству внушало надежду на подавление хаоса.

Брешко-Брешковская, полная энергичная женщина, не сломленная многими годами ссылки, пламенная эсерка, призвала к вооруженному отпору германскому милитаризму, к защите демократических завоеваний. Но сделала оговорку: есть у русского народа и опасные внутренние враги — торговцы-спекулянты и капиталисты-эксплуататоры…

Слушавшим ее крупным банкирам и промышленникам — богачам, торговцам, капиталистам — такое заявление вряд ли пришлось по вкусу. Но они сочли за благо не обострять отношений с революционерами. Ведь Временное правительство было буржуазным, что их вполне устраивало.

Ну а возможно ли было объединить все демократические силы? Стихийные анархические процессы в стране определенно показывали отсутствие такого единства не на словах, а на деле. Вроде бы объединялись против чего-то: отсутствующего царизма и присутствующего внешнего врага. Но во имя каких идей? На этот счет мнения расходились порой диаметрально.

Задача была неразрешимая: соединить несоединимое. Торжественно и солидно сидят купцы и промышленники, «миллионщики», а неугомонная Брешко-Брешковская призывает их бороться… с самими собой как с внутренними врагами. А что скажет другой революционер, князь-анархист Кропоткин, двоюродного брата которого, харьковского губернатора, убили эсеры, «брешко-брешковцы»? Его выступление ожидалось с особым напряжением.

Как Рюрикович, он должен глубоко презирать такого рода собрание преимущественно плебеев. Как народник — презирать вдвойне этих эксплуататоров. Как анархист — втройне как убежденных государственников. На его месте следовало бы выйти, обвешанным бомбами, и метать их в зал… А он дружески обратился к залу:

— Граждане и товарищи! Позвольте и мне присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца… Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну — одно великое, предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело — это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…

Сделав паузу и уловив настороженность представителей правого крыла, оратор обратился непосредственно к ним:

— Мы многое не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть… — Он вновь сделал паузу, почувствовав, что подумали эти преимущественно весьма богатые люди, и возразил им: — Нет, я не говорю про ваши капиталы. У вас есть то, что важнее капиталов, — знание жизни. Вы знаете жизнь, знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и Советов, соедините и то, и другое и приложите их к строительству новой жизни. Эта новая жизнь нам необходима…

Его прервали бурные аплодисменты. Возгласы: «Верно!», «Браво!». Никто не ожидал услышать от него ничего подобного. Отвергал ли он свои прежние убеждения о благе безвластия? Нет. Самоуправление, труд, знания, капитал. Если такое добровольное и честное объединение возможно, то и государственная система вроде бы излишня.

Однако Кропоткин не выказал оптимизма. Понимал: пока еще, кроме слов, ничего более существенного не предвидится; опасался гражданской войны, признаки которой замечал. Ведь и Великая французская революция начиналась с анархических народных выступлений, а продолжилась террором и кровавой междоусобицей. И в России все шло к этому.

Взрыв энтузиазма вызвало его предложение:

— Мне кажется, нам на этом Соборе русской земли следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!

Вновь последовали овации (хотя, по-видимому, не всего зала). Новая неожиданность: Кропоткин не призывает к осуществлению сразу же коммунистической анархии. Он реалист и понимает, что отмена государственной системы, да еще во время войны, грозит крахом для России.

— Так вот, граждане, товарищи, — закончил он, — пообещаем же наконец друг другу, что мы не будем больше делиться на левую часть этого зала и правую. Ведь у нас одна Родина, и за нее мы должны стоять и лечь, если нужно, все мы, и правые и левые.

Его проводила овация всего зала. Неужели действительно ему удалось невероятное: объединить всех, несмотря на социальные и политические различия, любовью к Отечеству?

Идея единства была обоснована, провозглашена и поддержана всеми. Но это было только на словах и при одобрительных аплодисментах. Доводы Кропоткина вроде бы нельзя было опровергнуть. Но разве люди живут одной логикой? Нет, конечно. Логикой — лишь в малой степени.

У каждого из присутствующих в зале были свои личные интересы. У представителей всяческих партий и социальных слоев, разных организаций — свои групповые. Да, существует общая великая и благородная патриотическая цель. Но многие ли пожертвуют ради нее своими личными и групповыми интересами?

Видный русский социолог, историк и философ Н.Н. Кареев, присутствовавший на совещании, записал свои впечатления:

«Кропоткин, с большой белой бородой, говорил о необходимости братской любви, напомнив мне легенду об апостоле Иоанне, который, по преданию, в старости не уставал повторять: "Дети, любите друг друга". По окончании его речи мой сосед наивно сказал мне: "Вот кого бы сделать президентом республики…"

Ничто вообще так мало не соответствовало миролюбивой речи Кропоткина, как та озлобленная атмосфера, которая наполняла зал Большого театра… Она напоминала не общее ликование после победы, а перебранку неприятелей перед вступлением в бой».

Не удивительно ли: наиболее дружелюбную речь, исполненную христианского братства, произнес убежденный революционер и анархист! В этом сказалась замечательная личность Петра Алексеевича, его глубокие убеждения, вера в народ, а не в теоретические положения анархизма.

Анархия в наибольшей степени соответствует убеждениям любого народа. Близка ему, как это ни странно, и монархия. Самодержавный правитель в этом случае выступает как царь-отец. Он призван заботиться обо всех своих подданных. Беда, конечно, что на разных должностях сановники и чиновники озабочены своими благами. Кто может их урезонить? Только царь. Чем сильней его власть, тем слабей власть местных начальников, тем больше у народа свободы, больше безвластия. Ну, а в крайнем случае — бунтовать. Не против царя, а против тех, кто его добрую волю превращает в злую, в беззаконие.

За такую народно-крестьянскую направленность анархизма большевики называли его реакционным, мелкобуржуазным общественно-политическим учением, отрицающим диктатуру пролетариата. Под мелкой буржуазией подразумевалось преимущественно крестьянство, прочно привязанное к своему хозяйству, к земле.

А теория анархии отвергала претензии любой партии или их объединений на власть. Это относилось прежде всего к революционным партиям. В случае успеха они вынуждены установить диктатуру, ибо им будет противостоять большинство общественных организаций. А где диктатура — там насилие, террор.

«Всякая диктатура, — писал Кропоткин, — как бы честны ни были ее намерения, ведет к смерти революции… Социал-демократия стремится посредством пролетариата забрать в свои руки государственную машину». В 1907 году грузинский большевик Иосиф Джугашвили, в будущем более известный как Сталин, возражал: «Бывает диктатура меньшинства, диктатура небольшой группы… Есть диктатура и другого рода, диктатура пролетарского большинства, диктатура массы».

С точки зрения логики и соответствия фактам мысль Кропоткина выглядит обоснованней, чем ее опровержение. Ведь понятие о пролетариате как единой массе, составляющей большинство народа, не более чем миф. Однако не только в частной, но и в общественной жизни мифологемы играют огромную роль. Крупные политики умеют ими пользоваться. Петр Алексеевич был великим мыслителем, ученым, но вполне наивным, скажем так, неполитиком.

Вот и анархическое движение по причине слишком честной и наивной своей идеологии во время революции распалось. Стихийные анархисты усиливали хаос, распространявшийся в стране. Идейные анархисты понимали: России грозит кровавая междоусобица, поражение в войне с Германией и расчленение. Но и среди них не было единства. Одни полагали: необходимо поддерживать большевиков, имеющих те же коммунистические идеалы. Другие возражали против требования большевиков мира с Германией и их принципа «чем хуже, тем лучше»: мол, ухудшение ситуации в стране приведет к социалистической революции.

Значительная часть анархистов приняла активное участие в Октябрьском вооруженном восстании, а двое их представителей входили в Военно-революционный комитет. Однако вскоре выяснилось, что под лозунгом «Вся власть Советам!» большевики устанавливают свою диктатуру. Анархисты перешли в оппозицию.

А ведь у них и большевиков был один мифологический враг — буржуй, алчный индивидуалист, ненасытный приобретатель и нещадный эксплуататор. Но был и второй враг, с которым выявились принципиальные разногласия. Им для анархистов было государство, подавляющее свободу личности. Большевики, теоретически признавая вред государства, принимали его как неизбежное на данном этапе зло. Они стремились использовать государственную систему в своих целях.