Глава VII

«БУРЯ В ПУСТЫНЕ» БЕРЕТ СТАРТ

МИД получает нового министра

16 января 1991 года МИД СССР обрел нового руководителя. Им стал Александр Александрович Бессмертных, бывший до этого послом в США, а еще раньше первым заместителем министра иностранных дел. Выбор был удачен в том смысле, что у мидовского руля вставал высокопрофессиональный дипломат, обладавший к тому же солидным опытом административной работы, отлично знающий мидовскую машину и людей, американист по своей основной специализации, человек, который и сам знал хорошо США и которого там знали, причем в позитивном плане, что по тогдашним сложным для СССР временам тоже было существенно.

М.С. Горбачев представил нам нового министра в тот же день на заседании коллегии. При этом президентом были сказаны все подобающие добрые слова в адрес присутствовавшего на этой церемонии Э.А. Шеварднадзе.

С А.А. Бессмертных я был давно и неплохо знаком, поскольку в свое время около полутора десятков лет занимался Соединенными Штатами в центральном аппарате МИДа, а потом и работал в США. Поэтому взаимной притирки нам не требовалось, к тому же круг вопросов, которым я теперь занимался, ему тоже был хорошо известен и по работе в Вашингтоне, и раньше в МИДе. Поначалу Александр Александрович, естественно, был весьма осторожен, но освоившись со своим новым положением, стал действовать смелее, хотя той самостоятельности и того влияния и авторитета, которые были у Шеварднадзе, обрести ему было не суждено (на посту министра он пробыл всего несколько месяцев). Кроме того с уходом Шеварднадзе заметно выросло влияние Е.М. Примакова, который в вопросах ближневосточной политики стал играть очень крупную роль, иногда, как мне казалось, даже ведущую, с чем Бессмертных приходилось считаться, особенно в первый период его министерской деятельности.

А попал он, как говорится, «с корабля на бал»: не прошло и нескольких часов его пребывания на посту министра, как кувейтский кризис перешел в свою военную стадию – МНС начали операцию «Буря в пустыне».

Ночной переполох в Кремле. Первая реакция Москвы

С 16 на 17 января, где-то около половины третьего ночи меня разбудил телефон. Звонили из секретариата министра. «Скоро начнется, Александр Михайлович, – услышал я в телефонной трубке, – машина за вами уже пошла». Пояснений не требовалось. И без них было ясно, что именно должно было начаться – война.

На Смоленской площади, как и в Кремле, не знали точного времени начала операции, но я и мои коллеги исходили из того, что коалиция тянуть с ней не станет. Как уже не раз говорили американцы, «окно» для военных действий было довольно узким. Поэтому отнестись к их началу как неожиданности оснований не было. И все же первое ощущение было не из приятных.

В МИД я прибыл где-то вскоре после трех часов, но министра не застал. Мне сказали, что его вызвал в Кремль Горбачев. Это меня удивило, так как в послесталинское время ночные совещания были редкостью. От помощников министра я лишь узнал, что ему звонил Бейкер, сообщивший о скором начале операции. В самом этом факте ничего чрезвычайного, что требовало бы срочно совещаться, не было: все знали, что боевые действия вот-вот начнутся. Так может быть Бейкер проинформировал о чем-то вовсе неожиданном? Интуиция подсказывала, что коль скоро совещание собрано, то надо ждать заданий, и дал команду подтягивать в МИД коллег-ближневосточников. И не напрасно – задания, действительно, поступили, и не одно. Но о них позже. А сначала о том, как развивались события этой ночи.

Буш пишет, что его очень заботило, как бы не произошло утечки информации о времени начала операции, так как это усиливало бы угрозу для жизни летчиков, которые будут задействованы в первые часы операции, когда силы иракских ПВО будут еще в относительном порядке. Поэтому в Вашингтоне был разработан специальный график оповещения участников коалиции с учетом степени и времени их задействования в операции, а также некоторых других государств, в том числе и СССР. В книге Буша и Скоукрофта об этом сказано так: «Одни, как например Мубарак, будут оповещены в сам час «Икс»; другие, как Миттеран, Малруни, Озал и Хаук, услышат чуть раньше – за час или полчаса до начала. Джон Мейджор, чьи королевские воздушные силы будут действовать в первые часы вместе с нашими собственными воздушными силами, получит извещение за 12 часов. Мы решили, что Бейкер проинформирует Бандера и Бессмертных, а Чейни позвонит в Израиль Моше Аренсу за один час до начала».1 Было также решено, что лидеров американского конгресса проинформируют в районе часа «Икс», а население страны – два часа спустя после начала операции.

Час «Икс» был выбран и согласован заранее с высшим командованием операцией. Он был назначен на 7 часов вечера по вашингтонскому времени 16 января, что соответствовало 3 часам по полуночи 17 января для театра военных действий.

В своих мемуарах Бейкер так описывает события: «В 6 часов 11 минут вечера по вашингтонскому времени (в Москве, соответственно, 2 часа 11 минут ночи – А.Б.) я разбудил Александра Бессмертных в его московской квартире и сообщил, что наступление на Ирак начнется «очень скоро». Бессмертных стал настаивать, чтобы я назвал ему более точное время того, что он назвал катаклизмом. Я сказал, что наступление начнется в пределах часа. Бессмертных попросил отсрочки, так как Горбачев захочет обратиться к Саддаму с последним призывом. Я же как раз по этой причине и не стал заранее предупреждать Советы о начале бомбардировок. «Слишком поздно для этого, Саша, – сказал я, – мы уже за чертой». Бессмертных перезвонил мне через 27 минут. Горбачев просил президента в качестве личного одолжения отложить войну по крайней мере на 24 часа. «Это личная просьба президента Советского Союза», – подчеркнул он. Я ответил, что события уже обогнали эту просьбу. «Мы сейчас у часа «Икс» и отозвать операцию такого масштаба нельзя».2

Когда через несколько часов мне стало известно о попытке М.С. Горбачева остановить начало операции, я сильно удивился. Ведь все давно было решено и не единожды проговорено: не захочет Багдад воспользоваться отсрочкой в виде «паузы доброй воли», то будет применена сила. Багдад не захотел. Поэтому шансов на успех у попытки Горбачева заведомо не было ни малейших. Зная А.А. Бессмертных как умного, очень четкого и дисциплинированного человека, я решил, что по собственной инициативе, без заранее полученных инструкций он не стал бы просить об отсрочке и ссылаться при этом на то, что президент СССР захочет обратиться к Багдаду. Но если советской стороне от Бейкера из первого разговора стало известно, что до начала операции остаются не дни, не часы, а всего минуты, повторять просьбу и притом от лица президента было совсем уж ни к чему. Уверен, что Александр Александрович это прекрасно сознавал, но, видимо, взял «под козырек» (понять это можно: министром он стал всего несколько часов назад, и ему было не до пререканий). В итоге Москва получила «от ворот поворот», укрепив заодно у ведущих участников коалиции сомнения по части своей надежности как партнера. Затея тем более выглядела странной, что Москва не располагала никакими данными, позволявшими питать даже самые слабые надежды на возможность изменения позиции иракского руководства. Последующие события это только подтвердили. В лишней же галочке по части миротворческих усилий М.С. Горбачев, только что ставший тогда лауреатом Нобелевской премии мира, и вовсе не нуждался: никто из политиков мирового уровня не направил непосредственно Саддаму Хусейну и через его приближенных столько посланий с добрыми советами, увещеваниями и предупреждениями, сколько Михаил Сергеевич. Его совесть в этом смысле была абсолютно чиста.

В импульсивных непродуманных действиях советского руководства в ту ночь был еще один элемент, который, сложись обстоятельства иначе, мог бы иметь весьма неприятные последствия. Его предал огласке сам Михаил Сергеевич. Выступая 17 января с заявлением по центральному телевидению, он сказал: «Получив примерно за час до начала военных действий от государственного секретаря Соединенных Штатов Америки Бейкера сообщение о принятом решении, я немедленно обратился к президенту Бушу с предложением предпринять дополнительные шаги – через прямой контакт с Саддамом Хусейном, – чтобы добиться безотлагательного объявления им о выводе войск из Кувейта. Одновременно я дал указание нашему послу в Багдаде связаться с президентом Ирака, сообщить ему о моем обращении к Джорджу Бушу, подчеркнул необходимость в интересах самого иракского народа, в интересах мира в регионе, заявить о готовности уйти из Кувейта».3 Вот эта ссылка на одновременность действий президента СССР на американском и иракском направлениях сразу же породила в умах журналистов (и, наверное, не только у них) вопрос, а не хотел ли выдать и не выдал ли Горбачев Саддаму Хусейну время начала операции, не предупредил ли его. Это было самое первое, о чем стали спрашивать, когда вечером 17 января мы вдвоем с пресс-секретарем президента В.Н. Игнатенко по поручению руководства встретились с представителями советских и иностранных СМИ в пресс-центре МИД СССР. Игнатенко еще раз огласил упомянутое заявление М.С. Горбачева, а комментировать и отвечать на вопросы досталось мне. Сначала вопрос о поручении послу СССР в Багдаде задал египтянин, потом эстафету подхватил корреспондент «Вашингтон пост», затем корреспондент «Нью-Йорк таймс» и, наконец, корреспондент лондонской «Таймс». Под разными углами, но по сути спрашивали об одном и том же, не раскрыл ли Горбачев военный секрет, не поставил ли тем самым под угрозу жизни американских и других союзных летчиков. Хорошо, что удалось отвести эти подозрения, показав, что телефонная связь с Багдадом уже к тому времени не работала, а депеша с поручением Горбачева поступила в советское посольство в Багдаде значительно позже начала бомбардировок, а исполнена лишь днем, не то мог возникнуть политический скандал.

Пресса все равно об этом писала, но уже в другом ключе. «Нью-Йорк таймс», например, сообщала 17 января: «Будучи спрошенным, пытался ли советский руководитель предупредить Хусейна, что самолеты уже в пути, заместитель министра иностранных дел Александр Белоногов заявил: «Мы не имели морального права расскрывать кому-либо информацию, которую мы получили в доверительном порядке от американской стороны». Вопрос был закрыт, но, в американском Белом доме наверняка сделали вывод, что и на будущее русским надо при уведомлении оставлять минимальный зазор времени либо просто информировать постфактум.

В ночном совещании у М.С. Горбачева участвовали, насколько я знаю, вице-президент Янаев, министры иностранных дел и обороны, председатель КГБ, Е.М. Примаков. Помощник президента А.С. Черняяев пишет, что когда он по звонку Е.М. Примакова прибыл в Кремль, там также находились члены политбюро и секретари ЦК.

Мы же скоро получили задание срочно готовить серию личных обращений президента СССР к руководителям Великобритании, Франции, Китая, Германии, Италии, Индии, Югославии, большинства арабских государств и некоторых других стран. Основной упор в них надо было сделать на скорейшем прекращении военных действий и совместный и параллельный нажим на Багдад, чтобы он выразил готовность уйти из Кувейта. С этой работой мы справились быстро и, кажется, неплохо. Указания о передаче устных посланий М.С. Горбачева советские послы начали исполнять в тот же день.

Возвращаюсь к телевизионному выступлению М.С. Горбачева 17 января. Оно было кратким и, за исключением упомянутого выше пассажа, дельным и четким. В нем он, в частности, выразил глубокое сожаление, что не удалось избежать военного столкновения, и констатировал, что трагический оборот был спровоцирован отказом руководства Ирака выполнить требование мирового сообщества. Президент подчеркнул, что со своей стороны мы сделали все мыслимое для урегулирования конфликта мирными средствами, и заверил, что руководство страны будет принимать все меры для скорейшего прекращения войны и восстановления мира, взаимодействуя с другими странами и с ООН. Заявление президента СССР было в тот же день полностью поддержано Президиумом Верховного Совета СССР, на заседании которого с сообщением выступил А.А. Бессмертных.

Комментируя на упоминавшейся выше пресс-конференции заявление М.С. Горбачева, я обращал внимание журналистов на последовательные настойчивые усилия, которые прилагались Советским Союзом, начиная со 2 августа, для справедливого и мирного урегулирования кризиса. Отвечая на вопрос Агентства Синьхуа, какой исход из нынешней ситуации мы считаем наиболее желательным, я говорил, что «самым желательным мы считаем скорейшее прекращение военных действий. Война есть война, и она сопряжена с людскими потерями, со многими трагедиями. Надо как можно скорее свернуть боевые действия. Вот почему мы полагаем, что не только СССР, но и другие государства, прежде всего арабские страны, должны еще раз призвать руководство Ирака одуматься и пойти навстречу справедливому требованию международного сообщества».4

На вопрос газеты «Файнэншл таймс», должно ли прекращение военных действий произойти после того, как Ирак уйдет из Кувейта, или после заявления Ирака о согласии на немедленный и безоговорочный вывод своих войск, я ответил так: «Решать, когда следует прекратить боевые действия, очевидно, надо тем, кто эти операции осуществляет, но, с нашей точки зрения, если руководство Ирака сейчас или через несколько часов заявило бы о том, что оно выполнит в кратчайшие сроки требования, содержащиеся в резолюции СБ, то, как представляется, это уже было бы достаточным основанием для того, чтобы прекратить боевые операции».5

Особое значение в эти и последующие дни имел вопрос о географических рамках конфликта. На пресс-конференции я говорил о необходимости его локализовать с тем, чтобы вспыхнувшая война не перекинулась на другие страны. «В этой связи хотелось бы с удовлетворением отметить, – говорил я, – что сегодня турецкий премьер-министр подтвердил, что Турция не откроет второй фронт против Ирака и не примет участия в военном конфликте, если сама не подвергнется нападению. Хотелось бы выразить надежду, что ничто не спровоцирует Турцию на участие в военном конфликте. В этой же связи следует подчеркнуть сдержанную, разумную позицию Ирана, который, как это уже неоднократно подчеркивалось иранскими государственными деятелями, не примет участия в военном конфликте, если он вспыхнет. Об аналогичной позиции нас недавно поставил в известность Йемен. Особо хотелось бы выделить и позицию Израиля. Всем понятно, что если Израиль окажется втянутым в военный конфликт, то это может придать войне несколько иное качество. Вот почему, как нам представляется, мы не можем не приветствовать позицию, которую занимает Израиль в связи со вспыхнувшим конфликтом, – позицию неучастия в нем. Думаю, что средства массовой информации сделают большое дело во имя мира и спасения человеческих жизней, если в свою очередь будут доносить до сознания миллионов и миллионов людей необходимость проявить выдержку и разум в этой критической ситуации».6

Реакция в мире на начало военных действий против Ирака была вполне предсказуемой, ибо военный вариант в сложившихся обстоятельствах не был ни для кого сюрпризом. В обращении к американскому народу Дж. Буш возложил вину за конфликт исключительно на С. Хусейна, проведя при этом четкую разницу между «багдадским диктатором» и иракским народом и заверив, что второго Вьетнама не будет. Сходные по духу заявления сделали и другие участники МНС. В Совете Безопасности представитель США проинформировал коллег о начатых МНС усилиях по выполнению резолюции 678. С протестом выступил только кубинец, представитель Йемена ограничился выражением сожаления.

В арабском обществе реакция варьировалась от явного удовлетворения тем, что Саддам Хусейн наконец-то получит по заслугам, до горечи и возмущения. В ряде стран прошли антиамериканские демонстрации, но в целом реакция была довольно пассивной. Пожалуй, наиболее характерной была позиция руководителя Ливии Каддафи. Он не осудил действия МНС, но сделал упор на то, что они не должны выходить за границы Кувейта.

В свою очередь Саддам Хусейн 17 января в радиовыступлении обрушился на «дьявола Буша», «преступный сионизм» и иные «силы зла», обещая разгромить «агрессоров» и освободить Иерусалим, Голанские высоты и Ливан. На следующий день он призвал всех мусульман мира к террористическим акциям против стран – участниц МНС.

* * *

Ракетные и бомбовые удары по Ираку побудили Москву радикально сократить численность советского персонала в этой стране. На 16 января там оставалось на строго добровольной основе около 70 человек. Это были сотрудники некоторых наших представительств и небольшое число людей, обеспечивающих надзор на отдельных крупных объектах сотрудничества. Но и их было решено срочно эвакуировать. Вывоз осуществлялся автотранспортом через соседние страны. После 24 января в Ираке осталось только 13 советских граждан. Это были сотрудники посольства (все мужчины) во главе с послом В.В. Посувалюком. В течение всей войны они оставались именно в этом составе. К счастью, никто из них не погиб и не был ранен, но хватить лиха им пришлось с избытком. Свой долг они выполнили с честью и по заслугам были потом удостоены боевых наград. На заключительном этапе войны наше посольство в Багдаде оставалось единственным связующим звеном между иракским руководством и внешним миром. Так как телефоны в городе не работали, то все сообщения приходилось передавать только лично, с риском для жизни отправляясь под бомбежками туда, где на тот или иной момент находилось иракское руководство. Чаще всего это приходилось делать самому послу. Трудно переоценить роль, которую в тех условиях сыграли наши товарищи в Багдаде, остававшиеся единственными глазами и ушами Москвы в воюющем Ираке. Откликаясь на просьбы различных государств, сотрудники посольства СССР в Багдаде выполняли различные поручения, передававшиеся им из Москвы по розыску в Ираке граждан иностранных государств, по тем или иным причинам оставшихся там, и за судьбу которых беспокоились их родные и близкие.

В самом посольстве не было помещений, где можно было бы укрыться во время налетов. Единственной и весьма условной защитой нашим людям служило самодельное убежище – вкопанный в землю отрезок металлической трубы двухметрового диаметра. Там и укрывались наши люди, хотя труба могла защитить разве что от падавших сверху осколков зенитных снарядов. Трудности были многочисленны. Электроэнергию, например, давал только посольский движок. Но топлива было мало, и поэтому электричество подавалось только на обслуживание шифровальной комнаты и еще в несколько точек. Жить было и холодно и голодновато, но люди держались стойко. Настоящей душой всей посольской команды был сам Виктор Викторович Посувалюк, человек многих талантов. Через несколько лет он возглавил арабское направление в качестве заместителя министра иностранных дел России. К сожалению, тяжелая болезнь рано оборвала его жизнь.

Провокационные удары по Израилю

На вторые сутки С. Хусейн сделал то, о чем предупреждал уже несколько месяцев – ударил ракетами по Израилю. В этот день по Тель-Авиву и Хайфе было выпущено 7 ракет, на следующий – еще 4. Это была очень опасная провокация, способная в случае успеха натворить массу бед. Соответственно к ней готовились, вели профилактическую работу и с израильтянами, и с арабами. Особое внимание в этом плане уделялось Израилю, ибо от его реакции в первую голову зависело развитие событий. Основная работа здесь ложилась, естественно, на плечи американцев. Но и для них это было непросто.

Принято считать, что американо-израильский альянс – это что-то вроде монолита или механизма, где все выверено, отлажено и работает с точностью лучших швейцарских часов. В действительности это не так или, по крайней мере, не совсем так. В период же, о котором идет речь, отношения между правительством Ицхака Шамира и администрацией Буша были отнюдь не безоблачны. В Израиле даже считали, что в силу ряда специфических обстоятельств и Буш, и Бейкер больше тяготеют к арабской, нежели израильской точке зрения, и отношения с арабами имеют для них более весомое значение. И определенные основания так считать у Шамира и его министров были. Они даже не скрывали своего раздражения тем, что Бейкер с момента, как стал госсекретарем, ни разу не побывал в Израиле, хотя в соседних арабских странах его видели частенько, особенно после начала кувейтского кризиса. Не сложилось личных отношений и у Буша с Шамиром. В Израиле негодовали, что при Буше, в отличие от прошлого, США не заветировали в Совете Безопасности несколько резолюций с осуждением Израиля за насилие над палестинскими арабами. Не все шло гладко и в сфере военного сотрудничества, в частности, Израиль долго отказывался принять противоракетные комплексы «Пэтриот», которые Вашингтон соглашался предоставить только на условиях их обслуживания американцами.

Заранее направленные Бушем в Израиль в качестве его спецпредставителей первый заместитель госсекретаря Иглбергер и замминистра обороны Вулфовец не смогли решить главную поставленную перед ними задачу – получить от Шамира четкое заверение, что Израиль воздержится от ответного удара в случае иракского ракетного нападения. В свою очередь министр обороны Израиля Моше Аренс требовал, чтобы американцы предоставили израильским ВВС пароль «свой-чужой», чтобы избежать в небе Ирака инцидентов с самолетами МНС, если Израилю все-таки придется воевать. Не пошли США и на альтернативный вариант, предлагавшийся Израилем, – согласовать воздушный коридор над Иорданией, которым в случае нужды можно было бы пользоваться израильской авиации. Были и другие разногласия. Так что к критической точке – моменту, когда Ирак начал обстрел израильской территории ракетами «Скад», – Израиль и участники коалиции подошли без всякой договоренности о том, как поведет себя в этой ситуации Израиль.

Мы в Москве исходили из того, что Израиль должен оставаться вне конфликта, что бы ни происходило. Чем мы руководствовались? Во-первых, тем, что интересы СССР как страны, близко расположенной к очагу конфликта, состоят в максимальном сужении его географических рамок. Вступление же Израиля в войну было чревато последующим втягиванием в него других государств. Во-вторых, тяжелейший удар наносился бы по перспективам арабо-израильского урегулирования, заняться которым мы твердо хотели сразу после освобождения Кувейта. В-третьих, Ирак, в поражении которого и без того сомневаться не приходилось, подвергся бы еще большим разрушеням. В-четвертых по счету, но не по значению, для Москвы не была безразлична судьба наших эмигрантов в Израиле и переживания их родных и близких в Советском Союзе. Вот почему наша реакция последовала незамедлительно.

18 января я выступил от лица МИД со следующим заявлением на специально организованном брифинге для советских и иностранных СМИ:

«В ночь на 18 января Ирак нанес ракетные удары по пригородам Тель-Авива, Хайфы и некоторым другим населенным пунктам Израиля.

Совершенно очевидно, что целью этой акции является попытка трансформировать проблему Кувейта в общерегиональное противоборство, разжечь военный пожар на всем Ближнем Востоке.

СССР не раз твердо и недвусмысленно выступал против такого развития событий, в том числе и в контактах с иракским руководством. Мы убеждены в том, что нельзя решать одну проблему, создавая другую, что было бы опасно в первую очередь для народов самого этого региона, если один конфликт перерастет в другой – еще более масштабный и сложный.

В этот критический момент мы вновь призываем руководство Ирака проявить чувство реализма, осознать, что его действия, начиная с вторжения в Кувейт, оборачиваются лишь жертвами и разрушениями для иракского народа, новыми бедами для всего региона. Этого не могут не понимать лидеры арабских государств, несущие ответственность за благополучие своих народов. Мы надеемся, что арабы не поддадутся эмоциям и не позволят вовлечь себя в планы разжигания новой вспышки военной конфронтации с Израилем.

В Советском Союзе рассчитывают также на то, что, в свою очередь, и правительство Израиля проявит необходимую сдержанность и не встанет на путь, который приведет к еще большему обострению обстановки на Ближнем Востоке.

Советский Союз вновь твердо высказывается за урегулирование кувейтского кризиса на базе известных резолюций Совета Безопасности ООН и скорейшее разблокирование других конфликтных ситуаций на Ближнем Востоке. Его народы должны наконец обрести мир и спокойную жизнь».7

Далее, обращаясь к журналистам, я сообщил, что сегодня, как и вчера, советское руководство, М.С.Горбачев продолжали много и активно заниматься опасным кризисом, возникшим на Ближнем Востоке. В связи с новыми аспектами в его развитии сегодня президент СССР направил личные послания главам государств и правительств арабских стран, в которых подчеркивается опасность момента и акцентируется внимание руководителей арабских государств на попытках манипулировать обостренными чувствами арабов, намерении толкнуть их на разжигание арабо-израильского противоборства. В обращении президента СССР к главам арабских государств содержится призыв проявить мудрость, взвешенный и ответственный подход. Я рассказал, что президент СССР направил свои личные послания и руководителям государств – постоянных членов СБ, а также ряда других государств по этому же вопросу и что 18 декабря в МИД СССР был приглашен израильский генеральный консул, которому был передан текст обращения к руководству Израиля. В нем высказывается призыв к правительству этой страны проявить максимальную осмотрительность и выдержку, не поддаваться на провокации.

Я говорил журналистам, что мы призываем руководство Израиля проявить выдержку и сдержанность, потому что его явно провоцируют, чтобы придать совершенно другой характер конфликту, который возник в результате агрессии Ирака против Кувейта. Мы убеждены, что интересы Израиля, интересы его народа органично связаны с миром для этой страны. Поэтому поддаваться на провокации, позволить себя втянуть в военный конфликт – это значит подыграть тому, кто совершил агрессию против Кувейта. Это было бы ошибкой, и такое понимание ситуации мы и излагаем в контактах с Израилем.

Я не скрывал, что угроза реальна. Если бы у нас не было опасений по поводу возможностей разрастания конфликта, видимо, нам не потребовалось бы и предпринимать какие-либо усилия, с тем чтобы этого не случилось. Именно потому, что нельзя сбрасывать со счетов возможность разрастания конфликта, мы и действуем сейчас столь активно по всем каналам, в том числе используя самый мощный рычаг, который у нас есть, – непосредственные обращения президента СССР к руководителям государств, которые могут сказать весомое слово, с тем чтобы разум, сдержанность, чувство ответственности восторжествовали и потенциальная угроза разрастания конфликта не стала фактом.

* * *

Правительство Шамира сразу же оказалось под сильнейшем давлением общественного мнения страны и особенно со стороны военных, требовавших ответить ударом на удар. На протяжении нескольких десятилетий Израиль неизменно так и поступал, приучив всех соседей к неизбежности акций возмездия со стороны Израиля в случае любых нападений на него. И вот теперь, когда иракские ракеты рвались на израильской территории, Израиль медлил с ответом. Медлил, потому что давление на правительство внутри страны уравновешивалось не менее сильным давлением извне со стороны тех, кто не хотел допустить втягивание Израиля в эту войну.

У США были на то свои веские причины, прежде всего связанные с опасениями за судьбу коалиции. Вашингтон, хотя предварительно и заручился заверениями арабских участников МНС в том, что их позиция не изменится, если Израиль окажется втянутым Ираком в военные действия, понимал, что это были заверения лишь правительств, а арабская «улица» могла повести себя иначе.

По поручению Буша Бейкер в эти дни неоднократно разговаривал по телефону с Шамиром, министром обороны Мошем Аренсом, министром иностранных дел Давидом Леви, убеждал и обещал, что американская авиация денно и нощно будет продолжать искать и уничтожать иракские ракетные установки и вот-вот с ними покончит. 20 января в Израиле вновь появился Лоуренс Иглбергер с самыми широкими полномочиями от президента. На ряд уступок в сфере военного сотрудничества он пошел, но не в ключевом вопросе – пароле «свой – чужой». Доставленные в Израиль противоракеты «Пэтриот» тоже оказали определенное психологическое воздействие. В конечном счете, Шамир все же сумел преодолеть давление своих генералов и политиков. Бейкер считает, что главную роль здесь сыграли два фактора – понимание, что военный разгром Ирака силами МНС будет самым лучшим призом Израилю за проявленную выдержку, и второе – отсутствие в распоряжении израильских ВВС пароля «свой – чужой», который использовался авиацией МНС в воздушном пространстве Ирака. Всего по Израилю было выпущено около 40 иракских ракет, жертвами которых стало примерно 100 человек. Будь эти ракеты точнее, жертв могло бы оказаться много больше. И тогда кто знает, как в конечном счете поступило бы правительство Шамира.

В арабском мире реакция на иракские обстрелы Израиля была, если говорить об официальных кругах, преимущественно сдержанно-выжидательной, хотя, наверное, и не без тайного чувства удовлетворения. Но в глазах многих рядовых арабов политические акции С. Хусейна с каждой выпущенной по Израилю ракетой росли как на дрожжах. Особенно радовались палестинские беженцы. Хуже было то, что публично эту радость разделяли некоторые палестинские лидеры, что могло потом аукнуться при попытках сдвинуть с мертвой точки процесс ближневосточного урегулирования.

Вот почему, принимая в Москве 24 января членов Исполкома ООП Абу Мазена и Абд Раббо, я специально затронул эту тему. Я говорил, что если Израиль окажется втянутым в войну, поддастся на провокации Ирака, то это будет иметь крайне негативные последствия. Опасность такая есть, и мы поэтому продолжаем дипломатические усилия, чтобы предотвратить втягивание Израиля в конфликт. При этом учитываем не только фактор соотношения сил в регионе, но и резко негативную реакцию в мире на иракские обстрелы Израиля. Возможно, в арабской среде на этот счет одна реакция, но в остальных странах акции против Израиля рассматриваются как агрессия.

В тот раз взаимопонимания с собеседниками установить не удалось: мне отвечали, что ООП не поддерживает оккупацию Кувейта, но что палестинцы – вместе с Ираком в его противостоянии Соединенным Штатам и Израилю. Вот так велика была тогда сила инерции, порожденная у палестинцев многолетним удержанием Израилем оккупированных арабских территорий.

Горбачев пытается остановить войну

Операция «Буря в пустыне» была спланирована как состоящая из двух этапов – воздушного и затем наземного, если первого окажется недостаточно, чтобы заставить Багдад вывести войска из Кувейта. Воздушный этап тоже имел свои фазы. Первая преследовала цель вывести из строя систему связи и управления иракскими войсками и подавить систему ПВО с тем, чтобы обеспечить авиации союзников полную свободу и безопасность действий в воздушном пространстве Ирака и Кувейта. Потом объектами ударов должны были стать другие иракские военные объекты – штабы, воинские части, укрепления, склады, а также средства коммуникаций, включая мосты и дороги. Затем наступала очередь разного рода объектов жизнеобеспечения – электростанций, водоочистных сооружений, различных промышленных предприятий, причем не только военного назначения, а также различные правительственные здания. Программа была составлена обширная, рассчитаная на то, чтобы не только разрушить военную машину Ирака, но и основательно подорвать экономический потенциал страны.

Удары по объектам наносились с помощью крылатых ракет и бомбардировочной авиации как наземного базирования, так и авианосного. Основную тяжесть воздушной войны несли американцы, но в ней участвовали также ВВС Великобритании, Франции и ряда других стран. Были масштабно задействованы самые совершенные орудия войны, что не замедлило сказаться на результатах. Уже в первые часы войны основные иракские средства ПВО и связи были выведены из строя. А дальше все пошло как по маслу. В небе Ирака авиация союзников делала, что хотела, обходясь почти без потерь.

М.С. Горбачев, наблюдая, как масштабно и, по-видимому, разрушительно разворачивается операция «Буря в пустыне», не стал ждать и уже на вторые сутки предпринял попытку ее остановить. В середине дня 18 января он поручил нашему послу в Багдаде связаться с Саддамом Хусейном и задать ему вопрос: если в продолжающейся военной операции будет сделана пауза, то сможет ли он заявить о том, что уйдет из Кувейта? Если бы последовал ответ «да», то открывалась бы возможность ставить перед США и другими участниками операции вопрос о такой паузе.

Не дожидаясь ответа, Горбачев в тот же день в телефонном разговоре рассказал Бушу о своем новом обращении к Багдаду. При этом он развернул целую систему доводов, доказывая, что стратегические цели военной операции, мол, достигнуты и на этом можно было бы поставить точку. Горбачев говорил, что налицо политическое поражение Ирака, его военному и индустриальному потенциалу нанесен огромный, вряд ли поправимый ущерб, что агрессор наказан, ему преподан урок, что его амбиции диктовать свою волю в регионе теперь не имеют материальной основы, он ослаблен и обессилен на годы вперед. Соответственно, советовал Горбачев, пришло время подумать, в чем смысл продолжения военной акции, новых жертв. Надо вовремя остановиться, не упустить момент, ибо позже выходить из ситуации будет-де гораздо труднее.

Разумеется, в Кремле тогда никто и представить себе не мог, что воздушную войну против Ирака США запланировали вести не несколько дней, а несколько недель, причем без всяких пауз (о том, что никаких перерывов не будет до полного разгрома Ирака, Бейкер, как потом выяснилось, предупредил Азиза еще в Женеве). Поэтому, какую бы аргументацию Михаил Сергеевич ни приводил в том разговоре, впечатление на Буша она произвести не могла.

Президент США вел разговор очень корректно, но сквозь вежливость явственно проступала твердость с примесью то ли удивления, то ли легкой иронии по поводу суждений Горбачева. Суть же высказываний президента США сводилась к следующему: нет оснований считать, что С. Хусейн согласится с предложением Горбачева; неверно, что тот военный потенциал, который позволял Ираку действовать в регионе с позиций силы, более не существует, – значительная его часть осталась в целости, что позволяет ему и далее угрожать соседям; следовательно, нельзя идти на компромиссы, когда Саддам сохранил еще значительную часть своего военного потенциала; нельзя давать ему надежды на то, что какое-то его слово, обещание вести переговоры удовлетворит коалицию; тем более это несвоевременно сейчас, когда он ведет обстрел Израиля, так как в противном случае он будет выглядеть победителем – дескать, я ударил по Израилю, и война тут же прекратилась. Поэтому мы должны не сворачивать с пути, пока не станет абсолютно ясно, что задача выполнена, то есть пока С. Хусейн не уйдет из Кувейта, причем в одностороннем порядке, без уступок и умиротворения.

Короче, по всем пунктам Горбачев напоролся на отказ. Отмечая это, я вовсе не хочу, чтобы создалось впечатление, будто этот разговор был напрасен, хотя он явно опережал события. Во-первых, он дал возможность Горбачеву четче представить себе настрой американского руководства и, соответственно, не питать иллюзий и не делать лишних телодвижений, что для политика существенно, а для престижа страны не безразлично. Во-вторых, Буш убедился в том, что несмотря на прогрессирующее ослабление и осложнение позиций Горбачева внутри страны из-за событий в Прибалтике и других обстоятельств, Кремль не собирается быть пассивным в связи с военными действиями против Ирака и что это требуется учитывать. А в-третьих (и это, наверное, главное), по ходу разговора от президента США было получено очень важное заверение, касающееся будущности Ирака как государства. Буш заявил, что не хочет, чтобы на месте Ирака оказался вакуум, чтобы эта страна стала столь слабой и бессильной, что станет дестабилизирующим фактором и, в силу этого, возможным объектом агрессии со стороны соседей. Из этого вытекала некая условная граница, за которую США не собирались заходить в процессе разрушения военного и промышленного потенциала Ирака. Весь вопрос заключался в том, где эта граница пролегает и, следовательно, как далеко США хотят успеть зайти, прежде чем Багдад их остановит своим согласием выполнить резолюции Совета Безопасности. Все, как и раньше, упиралось в позицию С. Хусейна.

В свою очередь А.А.Бессмертных, беседуя 18 января с послом США Мэтлоком, призывал Вашингтон не усугублять ситуацию, не унижать Саддама Хусейна и не загонять его в угол.

21 января был получен негативный и даже резкий ответ Багдада на инициативу М.С.Горбачева от 18 числа относительно паузы в военных действиях. Как ни прискорбно, получалось, что в этой части Буш прогнозировал лучше, чем президент СССР. Как я отметил, беседуя 26 января с палестинскими представителями, своим вызывающим ответом на упомянутое обращение президента СССР С.Хусейн фактически связал ему руки. Кстати, с такой же идеей паузы и с таким же результатом после нас к Ираку обращались югославы в качестве председателя Движения неприсоединения. Так что дело тут было не в личности обращавшихся и не в «обидах» Багдада на Москву, а в неготовности иракского руководства вернуть Кувейт. В сущности оно само блокировало мирные инициативы, неизвестно на что надеясь и даже умышленно обостряя ситуацию: 22 января иракцы взорвали и подожгли крупные резервуары с нефтью в Кувейте, а также выпустили большие объемы нефти в Персидский залив из кувейтских нефтехранилищ, а 28 января президент Ирака в телеинтервью пригрозил применить против Саудовской Аравии, где размещались основные силы МНС, и против Израиля химическое и бактериологическое оружие.

Ответом на это стал рост числа участников МНС, увеличение их финансовой поддержки, выдворение иракских дипломатов из ряда стран, усиление требований, чтобы Ирак на будущее был лишен наиболее опасных видов оружия.

«Кризисная группа»

Надо полагать, что после перехода кризиса в военную фазу М.С.Горбачев острее ощутил потребность в большей мере базировать свои шаги на коллективном опыте и знаниях. Возможно какую-то роль сыграла и предыдущая советская практика, когда в острых ситуациях для более предметной и всесторонней проработки вопросов при Политбюро или внутри его создавались временные рабочие органы (комиссия по Афганистану, комиссия по Польше и т.п.). Так и теперь возникла президентская Комиссия по Персидскому заливу (между собой мы ее называли «кризисной группой»). В нее вошли министры иностранных дел, обороны, внутренних дел, председатель КГБ, помощники президента А.С. Черняев и В.Н. Игнатенко, член Президентского совета Е.М. Примаков и я. Иногда на заседаниях появлялся руководитель аппарата президента В.И. Болдин. Как правило, заседание вел сам президент, и это сильно облегчало дело, так как на месте сразу же принимались необходимые решения. Если он по какой-то причине отсутствовал, то председательствование переходило к А.А. Бессмертных, и в этом случае на мою долю падала подготовка докладной записки Горбачеву с изложением сформировавшихся в комиссии предложений и мнений (записка шла за подписью министра). Протоколов не велось. Последний раз я такую записку составил 28 февраля 1991 года.

Собирались в Кремле в примыкавшей к кабинету президента Ореховой комнате за круглым столом. Поначалу министр обороны маршал Советского Союза Д.Т. Язов приходил с картой региона с нанесенной на нее обстановкой и, расстелив карту на столе, объяснял собравшимся, что происходит на земле, в воздухе и на море, где и какие вооруженные силы дислоцированы, откуда и куда наносятся воздушные удары, какими средствами, по каким целям, с какой интенсивностью и, примерно, с какими результатами. Докладывал всегда очень толково и четко. Правильными оказывались и его прогнозы. Через какое-то время, поскольку ситуация кардинально не менялась (если не считать растущих масштабов разрушений), то нужда в карте отпала. Потом она опять появилась в связи с началом сухопутной операции.

Обычно после разбора военной обстановки наступал черед обсуждения политических и дипломатических аспектов. Высказывались и ценные мысли, и просто дельные, и не совсем дельные, вернее, благонамеренные, но нереализуемые. Что-то из соображений принималось, что-то «уходило в воздух». Обстановка всегда была демократичной, чему способствовала заинтересованность президента в том, чтобы дискуссия была свободной и продуктивной. Сам он в ней тоже принимал всегда очень живое участие и вопросами к присутствующим, и собственными суждениями, и, наконец, подведением итогов. По внешнеполитическим вопросам, помимо мидовцев, чаще и больше других высказывались Е.М. Примаков и В.А. Крючков. Нередко случалось так, что обсуждение ситуации в зоне Залива перетекало в обмен мнениями по другим волновавшим участников вопросам – Прибалтике, Афганистану, другим аспектам нашей внешней и внутренней политики.

Комиссия собиралась примерно раз в неделю, иногда чаще. Но, конечно, этого было недостаточно, чтобы держать президента постоянно в курсе событий. Поэтому, вскоре после начала военных действий МИД, проявив инициативу, стал каждый вечер составлять для президента сводку наиболее важных сведений о ситуации в зоне конфликта и соответствующих шагах иностранных государств. Берясь за это дело, мы и не подозревали, что им придется заниматься изо дня в день в течение шести недель. Проект готовили мидовские арабисты. Чаще всего это приходилось делать старшему советнику УБВСА Петру Владимировичу Стегнию, который через некоторое время стал нашим послом в Кувейте, и заведующему отделом этого Управления Николаю Васильевичу Картузову (через несколько лет он станет нашим послом в Багдаде). Подготовленный материал поступал ко мне, от меня к министру, и затем фельдсвязью направлялся в Кремль. На практике это означало, что рабочий день у всех, кто был задействован в этой цепочке, заметно удлиннялся. Думаю, что моим коллегам ежедневная работа над сводками потом порядком поднадоела, да и простой она не была, так как надо было не только излагать сами факты, но и давать им оценку. Обстановка же была весьма многозначной.

Мои очередные контакты с представителями ООП и Йемена

Ведя широким фронтом работу с иностранными государствами в целях скорейшего преодоления конфликта, мы особое внимание продолжали уделять палестинцам и Йемену: первым, с учетом их близости к Багдаду и в связи с последующим переходом к БВУ, второму – как члену СБ, имеющему к тому же тесные связи с Ираком. Во второй половине января у меня состоялись контакты и с теми, и с другими.

17 января я принял доктора Зухди Терзи, в течение 15 лет руководившего миссией ООП при ООН, а теперь личного советника Арафата. На правах старого знакомого – а мы хорошо сотрудничали с Терзи в Нью-Йорке – я постарался в очень неформальной беседе убедить его в неизбежности поражения Ирака, если Багдад будет упорствовать в отказе покинуть Кувейт. К сожалению, Терзи, отражая, очевидно, позицию руководства ООП, видел в территориальных уступках за счет Кувейта единственную спасительную формулу. Но это был первый день войны, и многие арабы были еще в плену иллюзий, порождаемых уверенной воинственностью Багдада.

24 января прошли очередные политические консультации с членами Исполкома ООП Абу Мазеном и Абд Раббо. В основном они были посвящены арабо-израильским делам, но важное место занял и кувейтский кризис. Я говорил о глубоком разочаровании и сожалении по поводу того, что наши усилия предотвратить войну, как и усилия многих других сторон, не увенчались успехом. Она вполне могла быть предотвращена, если бы не упрямство иракского руководства, пренебрегшего интересами собственного народа и арабов в целом.

В эти дни, – говорил я,– иракский народ переживает тяжелые испытания. Наша цель – не допустить разрастания масштабов войны, добиться ее скорейшего прекращения, помочь Ираку и его народу избежать новых жертв и дальнейших разрушений. Поэтому мы крайне отрицательно относимся к призывам Багдада развернуть священную войну («джихад»), его попыткам представить военный конфликт как войну за освобождение святых мест ислама в Саудовской Аравии, сирийский Голанских высот, Иерусалима, оккупированных палестинских земель. Он хочет придать кувейтскому кризису характер традиционной арабо-израильской конфронтации, втянуть в нее как можно больше государств. Пожар и так достаточно велик и опасен, чтобы еще дальше его раздувать. Между тем возможность прекратить военные действия есть. Требуется лишь заявление о готовности уйти из Кувейта. Это даст хорошее политическое и моральное основание, чтобы настаивать перед участниками МНС на приостановке боевых действий. Нам понятны чувства простых арабов в связи с потерями и жертвами в Ираке. Мы не хотим ослабления Ирака. Прекрасно понимаем, какими последствиями может обернуться для всего ближневосточного региона продолжение войны.

Я подробно проинформировал палестинских представителей о предпринимавшихся Советским Союзом шагах с целью предотвращения и прекращения войны. Рассказал и о реакции на них Багдада. Счел я также уместным, учитывая откровенный характер разговора, остановить внимание собеседников на одном беспокоющем нас аспекте ситуации. Багдад, – сказал я, – призывает всех арабов и мусульман к нанесению ударов по объектам участников антииракской коалиции во всех уголках земли. Недавние террористические акты, происшедшие в ряде стран, уже породили однозначно негативную реакцию. Надеемся, что руководство ООП проявит дальновидный и взвешенный подход к этому вопросу. Проиракская позиция ООП заметно подорвала завоеванный ею в прошлом авторитет, в частности, в Западное Европе. Участие или даже причастность палестинцев к террористическим акциям в связи с кувейтским кризисом может породить весьма опасные последствия с точки зрения перспективы участия ООП в процессе ближневосточного урегулирования (сделать такое предупреждение было не лишним, если учесть наличие внутри ООП разных фракций, в том числе и лево-радикальной, отдельные члены которой своими опрометчивыми действиями могли поставить под угрозу интересы всего движения).

Палестинские представители, со своей стороны, утверждали, что в Багдаде якобы знают, что ООП с самого начала не поддерживала оккупацию Кувейта Ираком, но что палестинцы вместе с Ираком в его противостоянии Соединенным Штатам и Израилю. Мы – за уход Ирака из Кувейта, – говорил Абу Мазен, – но против того, чтобы Ирак был уничтожен ради того, чтобы заставить его оттуда уйти. Действия МНС он квалифицировал как агрессию против Ирака, которая именно, якобы, так и воспринята широкими арабскими массами. Абу Мазен в равной степени возлагал ответственность за конфликт на Багдад и Вашингтон, утверждал, что во многом виновно отсутствие у последнего должной гибкости. Он считал, что С.Хусейн не сделает заявление об уходе из Кувейта в сложившихся условиях до приостановки военных действий, что требуется вариант, при котором не было бы ни победителей, ни побежденных, поскольку только такой подход может встретить понимание в Багдаде. ООП, по его словам, работает над тем, чтобы содействовать выработке соответствующих предложений. В этой связи он сетовал, что во Франции и Италии такие их идеи не встретили позитивной реакции. Палестинцы отметили, что с началом войны руководство ООП утратило прямую связь с Багдадом и что это затрудняет им работу в пользу политического решения.

Поскольку представители ООП интересовались шансами на успех обращения пяти стран Магриба к Совету Безопасности с призывом добиваться приостановки военных действий, я ответил, что такие шансы крайне незначительны. Позиция США и Великобритании определенна и бескомпромиссна: любая остановка в военных действиях, считают они, будет в пользу С.Хусейна. Кроме того и французский президент отверг всякую возможность выдвижения в настоящий момент какой-либо мирной инициативы по Кувейту. Поэтому любое предложение о прекращении военных действий без заявления С. Хусейна об уходе из Кувейта столкнется в Совете Безопасности с «тройным вето». А своим ответом на наш зондаж по поводу паузы С.Хусейн связал руки и нам.

Я призывал палестинцев к тому, чтобы в центр своих усилий они все же ставили задачу убедить С. Хусейна заявить о готовности уйти из Кувейта, поскольку это единственный реальный путь к прекращению военных действий. Ставка же Багдада на затягивание войны будет лишь ухудшать положение Ирака.

Мы считали, что нам надо продолжать регулярно и кропотливо работать с палестинцами с тем, чтобы они не наделали еще больше ошибок и не осложнили бы этим перспективы БВУ, о переходе к которому сразу после разрешения кувейтского кризиса мы вновь стали очень настойчиво ставить вопрос перед американцами.

* * *

«Буря в пустыне» открыла новую главу в кувейтском кризисе. В свете развития ситуации потребовались и новые личные контакты с американцами. В этом плане нам виделись два ключевых момента. Во-первых, требовалась ясность в отношении условий, при которых возникала возможность остановки военных действий. Это было нужно и для дальнейшей работы с иракцами, и для иных наших контактов. Во-вторых, дополнительную актуальность (с учетом реакции арабских масс, в том числе палестинцев, на американские бомбардировки Ирака) приобретал вопрос о перспективах арабо-израильского урегулирования. Как я уже говорил выше, американцы обещали Э.А. Шеварднадзе выступить еще в ноябре на эту тему с совместным с нами заявлением, но слово не сдержали. Военная фаза требовала, как нам казалось, большей на этот счет определенности, чем было сказано по данному поводу в Хельсинки еще на заре конфликта. Нам представлялось, что американцы должны теперь это чувствовать.

Вот с этими задачами (наряду с некоторыми другими) и отправился А.А.Бессмертных в Вашингтон. Свою миссию он выполнил весьма успешно. Во всяком случае, в мемуарах Бейкера единственное место, где он признает, что не был на высоте, это его рассказ о переговорах с Бессмертных и их совместном итоговом заявлении. Белый дом даже пытался спустить дело на тормозах, упирая на то, что это заявление было выпущено без согласования с аппаратом президента, но, как говорится, слово не воробей. Заявление руководителей дипломатических служб СССР и США было широко опубликовано в Америке, Европе, арабском мире и активно нами использовалось в политических и дипломатических контактах. Я, например, это сделал при первой же возможности, когда принимал 31 января государственного министра по иностранным делам Йемена Абдель Азиза Абдо ад-Дали.

* * *

Мы знали, что за неделю до начала войны Багдад посетил премьер-министр Йемена Х.А.аль-Аттас. Он передал С. Хусейну предложения президента А.А.Салеха по мирному урегулированию кризиса, где главным было то, что Ираку надо все же объявить о готовности уйти из Кувейта. Это не встретило позитивного отклика. И вот три недели спустя у меня идет разговор с ад-Дали. Излагая ему нашу позицию, я выразил озабоченность тем, что события в зоне Залива развиваются по самому худшему варианту, и убежденность, что президент Ирака совершает очень большую, может быть, трагическую ошибку. Уже сейчас очевидно, что позиция иракского руководства приводит к очень серьезным многоплановым потерям для самого иракского государства, негативно отражается на потенциальных возможностях всей арабской нации. Война принимает все более ожесточенный характер. В этих обстоятельствах мы видим перед собой задачу по крайней мере не допустить эскалации военных действий ни по вертикали, ни по горизонтали. Географическое расширение зоны войны, втягивание в конфликт многих государств делало бы задачу прекращения военных действий еще более трудновыполнимой. Вот почему мы выступаем за нейтралитет Ирана, Турции, за то, чтобы Израиль не позволил втянуть себя в войну. Очень также важно, что сирийцы, хотя и направили воинский контингент в Саудовскую Аравию, но на своих границах с Ираком не осуществляют никаких военных мероприятий.

Рассказав о предпринятых Советским Союзом попытках остановить войну и что этому помешало, я констатировал, что главным препятствием к ее прекращению остается Багдад. Так, на днях посол СССР в Багдаде имел встречу в МИД Ирака, в ходе которой ему было заявлено, что Ирак намерен продолжать воевать и отрицательно относится к усилиям арабских стран Магриба в Совете Безопасности ООН, направленным на приостановку военных действий. Мы же убеждены, что такая позиция не отвечает действительным интересам иракского народа, так как война может кончиться только разгромом Ирака. В такой ситуации актом высшего мужества со стороны С. Хусейна было бы дать знак, что Ирак готов вывести войска из Кувейта.

Я отметил, что Генеральный секретарь ООН, хотя и получил жесткое и даже оскорбительное послание от ТАзиза, сейчас вновь выступает с предложением своих услуг, чтобы перевести конфликт в русло мирного решения. Все ждут сигнала, но его Багдад никак не решится подать.

Я рассказал йеменскому министру, что накануне (30 января), А.А.Бессмертных вернулся из Вашингтона, где у него были обстоятельные беседы с президентом США и госсекретарем относительно конфликта в Заливе. Усилия советской стороны в контактах с американцами были нацелены на то, чтобы не допустить эскалации войны и вывести американскую администрацию на принятие идеи о том, что пауза в боевых действиях возможна и целесообразна, если со стороны Багдада поступит хотя бы малейший сигнал о готовности вывести войска из Кувейта. В результате было принято совместное заявление по Персидскому заливу. Мы удовлетворены содержанием этого документа, поскольку в нем удалось зафиксировать ряд важных положений. Во-первых, американцы заявили, что их целью не является разрушение Ирака, и впервые на официальном уровне приняли идею прекратить военные действия, как только Багдад сигнализирует о готовности вывести войска из Кувейта. Известно, что до последнего времени Вашингтон отвергал возможность любой паузы в войне.

Во-вторых, в документ удалось включить положение, касающееся общего урегулирования на Ближнем Востоке. Это, по нашему мнению, весьма существенно как шаг на пути решения ближневосточной проблемы, в том числе палестинской, и в то же время как раскрытие дополнительной возмоности выхода из нынешнего кризиса в Заливе. Если С. Хусейну нужна формула, которая позволяла бы ему «спасти лицо», то она содержится в данном документе, ибо в нем присутствуют обе темы – война в Персидском заливе, с одной стороны, и ближневосточное урегулирование и палестинская проблема, с другой. В заявлении говорится о полнокровном мирном процессе на Ближнем Востоке и прямо упоминается о мире между Израилем и арабами. Мы рассматриваем принятие данного советско-американского заявления по Ближнему Востоку (фактически первого развернутого совместного документа с 1976 года) как бесспорное достижение. Хотелось бы надеяться, что в Багдаде не поспешат отвергнуть содержащиеся в нем идеи.

У йеменского министра не было свежей информации о настроениях в Багдаде. Он выразил согласие с тем, что у Ирака, безусловно, было немало возможностей объявить о готовности уйти из Кувейта, но что дело тут, по-видимому, в психологии иракского руководителя. А. ад-Дали подчеркивал, важность интенсивных многосторонних усилий с тем, чтобы добиться приостановки боевых действий.

Багдад, однако, проигнорировал советско-американское заявление.

Снова в Тегеране

5 февраля я вылетел в Тегеран. После начала военной фазы между нами еще не было обстоятельных консультаций, а вопросы поднакопились. Учитывалось и то, что теперь в глазах Багдада Иран – единственная страна, через которую Ирак имел возможность физического выхода во внешний мир. В этой связи мнение Тегерана, по идее, приобретало для Ирака особый вес. Надо было обменяться информацией, сопоставить оценки. На это ушел весь следующий день – по отдельности состоялись беседы с министром иностранных дел А.А. Велаяти и его заместителем М. Ваэзи. Без труда договорились о визите Велаяти в Москву, обсудили некоторые вопросы двусторонних отношений, подробно проговорили афганскую тему, но доминировала проблема Ирака.

По мнению Тегерана, иракцы полагали, что военные действия против них все же не начнутся, и просчитались. Ирак, – говорил Велаяти, – пока не прислушался ни к иранским, ни к советским рекомендациям и предупреждениям. В этом упорстве иракцев много странного. Ведь то, что сейчас происходит, можно было предвидеть заранее. Наивно было предполагать, что сотни тысяч американских солдат прибывают в регион на рыбалку. Если же исходить из того, что в Багдаде предвидели нынешний ход событий, то его позиция абсолютно неразумна. Она равносильна самоубийству, не говоря уже о губительных последствиях для всего региона.

Позицию Ирана мои собеседники определяли как активный нейтралитет, активный – в смысле его направленности на недопущение затягивания войны и ее скорейшее прекращение. На это нацелены их собственные контакты с Багдадом, а также работа по дипканалам с арабскими, западноевропейскими и другими странами.

Мне было важно выяснить, зачем и с какими настроениями недавно побывал в Тегеране Саадун Хаммади и что ему говорилось с иранской стороны. Интерес к этому подогревался массированным перебазированием иракской авиации в Иран. Мы видели, что вооруженные силы Ирака не препятствовали перелетам, и, следовательно, речь шла о подготовленной операции, осуществленной не вопреки воле иракского руководства, а по его распоряжению. В 20-х числах января в Иран перелетело порядка 80 самолетов, среди которых были и самые тогда современные «МИГ-29» и более ранние модели «МИГов», бомбардировщики и другие типы самолетов, в том числе гражданские. В общей сложности в Иран в январе – феврале перебазировалось 135 самолетов.8

Из полученных разъяснений следовало, что перелет десятков военных и гражданских самолетов в Иран произошел без предварительного согласия иранской стороны и что одна из целей визита Хаммади состояла именно в том, чтобы объясниться по этому поводу с Тегераном. Хаммади уверял, что посадка иракских самолетов в Иране была вызвана экстренной необходимостью, связанной с угрозой их уничтожения многонациональными силами, что Иран – сейчас самое безопасное место для сохранения иракских самолетов. Мне было сказано, что не изменяя политике нейтралитета, иранские власти приняли решение согласиться оставить самолеты в Иране до окончания войны. Это касается и их экипажей.

Другие вопросы, которые ставил Хаммади, касались транспортировки в Ирак разнообразной помощи через иранскую территорию, на что было сказано, что Иран, исходя из гуманных соображений, готов оказать иракскому населению помощь продовольствием и медикаментами по линии Красного Полумесяца Ирана, но она не должна идти на затягивание войны. Просьба Хаммади о том, чтобы через Иран в Ирак могли прибывать добровольцы из мусульманских стран (а в ряде государств шла их запись) удовлетворена не была.

По словам собеседников, иранская сторона вновь и вновь возвращала Хаммади к мысли о том, что Ирак должен прекратить самоубийственное упрямство и уйти из Кувейта. В ответ Хаммади утверждал, что Иран не знает истинных возможностей Багдада и находится под воздействием тенденциозной западной пропаганды, Ирак, дескать, абсолютно уверен в победе и что в ближайшие дни в войне наступит крупный перелом в пользу Ирака. Как говорили мне иранцы, они сделали вывод, что в Багдаде все еще убеждены в необходимости продолжать военные действия. По-видимому, иракские лидеры все еще верят в то, что в ходе сухопутных боев удастся уничтожить 10-15 тысяч солдат противника и что это способно-де вызвать бегство МНС из региона или, по крайней мере, качественно изменить обстановку. Но все эти расчеты наивны: без воздушной поддержки, которой они уже практически лишились, иракские войска не способны нанести существенные потери силам антииракской коалиции. Что же касается помощи Ираку со стороны других мусульманских стран, то здесь иракцы делают ставку на невозможное, и об этом им было откровенно сказано иранской стороной.

По личному мнению Ваэзи, момент, когда иракцы будут готовы избрать политический путь, может наступить лишь в результате наземных боев, когда иракцы поймут, что у них нет другого выхода (жизнь показала, что Ваэзи был прав: иракцы дотянули-таки до крайней черты).

Не получилось у Багдада состыковки с Тегераном и по другим важным направлениям текущих усилий иракского руководства. В беседе с Хаммади президент Ирана А. Хашеми-Рафсанджани сказал, что хотя Ирак и пытается втянуть Израиль в войну, израильтяне действуют выдержанно и умно – не дают вовлечь себя в конфликт. Удары по Израилю только укрепляют его престиж, что не в интересах ни Ирака, ни региона, ни мусульман. Иранский президент подчеркнул, что использование Багдадом палестинской проблемы в конфликте – заведомо проигрышная игра, ведущая к подрыву целей палестинцев, а стремление Багдада перевести войну в русло противостояния между исламом и христианством – весьма опасная затея, от которой не будет пользы никому. На заявление Хаммади о том, что по вопросу прекращения огня Ирану следует апеллировать не к Ираку, а к США, ему было сказано, что без ухода из Кувейта эти их претензии вряд ли встретят понимание в мире. Скорейший уход из Кувейта стал также сутью послания президента Ирана С. Хусейну, переданного через Хаммади.

Со своей стороны я подчеркивал, что позиция СССР по проблемам, связанным с иракской агрессией против Кувейта, осталась неизменной. То, что Э.А. Шеварднадзе ушел в отставку и новым министром назначен А.А. Бессмертных, не меняет существа нашего подхода к данному вопросу; наши позиции по-прежнему основываются на том, что мы голосовали за все соответствующие резолюции СБ. Положить конец кризису может только безоговорочный вывод иракских войск из Кувейта. Вина за начало военных действий лежит на Багдаде, которому была предоставлена возможность их избежать. Мы неоднократно обращались к иракскому руководству и давали ему советы на этот счет, но к ним не пожелали прислушаться. Мы видим свою задачу в том, чтобы не допустить разрастания масштабов конфликта и скорее положить ему конец. Общественное мнение Советского Союза все сильнее реагирует на разворот событий в регионе, продолжающееся там кровопролитие, увеличивающееся день ото дня число человеческих жертв, в том числе среди мирного населения. В Вашингтоне наш министр рельефно обозначил озабоченность советской стороны интенсификацией военных действий, настойчиво внушал американцам, что главная задача должна сводиться именно к освобождению Кувейта, а не нанесению ущерба Ираку. Нынешняя ситуация невольно вызывает ассоциацию с поединком боксеров разных весовых категорий и разных возможностей. Американцы не спешат с завязыванием ближнего боя, и эта тактика приносит им явные выгоды. Их цель заключается в уничтожении военного и промышленного потенциала Ирака, и они к ней неуклонно приближаются. Между тем мы не хотели бы, чтобы Ирак оказался побежденным и разрушенным и чтобы, таким образом, была заложена основа для последующей жажды реванша. Мы хотим, чтобы Ирак ушел от нависшего поражения, избежал ненужных жертв, занял потом достойное место в регионе и продолжал существовать в тех границах, которые он имел до 2 августа 1990 года.

Я проинформировал иранских коллег об основных итогах переговоров А.А. Бессмертных в Вашингтоне, значении принятого совместного документа по Персидскому заливу и БВУ, других наших последних контактах, в том числе попытках убедить Багдад выполнить требования Совета Безопасности.

Отвечая на вопрос о возможности ведения наземных боевых действий союзников на территории Ирака, я сказал, что операция по освобождению Кувейта может затронуть и иракскую территорию. Однако в своем анализе мы исходим из того, что многонациональные силы не готовы к широкомасштабным операциям на территории Ирака (этот вопрос был навеян сообщением Хаммади о том, что в Ираке идет вооружение народа на случай партизанской войны).

Выяснилось, что иранцы жестко предупредили С.Хаммади о недопустимости использования химического оружия, подчеркнув, что в этом случае Ирак окончательно противопоставил бы себя всему мировому сообществу. В свою очередь Велаяти интересовался моим мнением, могут ли американцы пойти на его применение в порядке ответа. Я выразил сильное сомнение: с военной точки зрения это большой пользы не принесло бы, а политические, международные издержки были бы значительными. Американцы заботятся о своих интересах в исламских, в том числе арабских государствах, которые не простили бы им использование химоружия против иракских мусульман.

Обсудили и ряд других военных и политических аспектов как текущей ситуации, так и в плане перспективы. В них также выявилось широкое совпадение интересов и, соответственно, точек зрения. С обеих сторон подтверждалась необходимость продолжать держать открытой дверь для диалога с Багдадом.

Как и в предыдущий раз, разговор в Тегеране получился деловым и откровенным. Дальше мой путь лежал в Анкару.

И опять в Анкаре

В Анкаре, если отвлечься от специфики сугубо двусторонних советско-турецких отношений, передо мной стояли примерно те же задачи, что и в Тегеране – уточнить дальнейшие турецкие намерения и объяснить наш подход к набравшей уже очень большие обороты воздушной кампании против Ирака. Официально Турция считала себя неучастницей конфликта, но предоставила свои авиабазы в распоряжение МНС, с которых американские самолеты, а возможно и не только американские, наносили удары по Ираку. Кроме того, по просьбе Анкары на турецкую территорию были переброшены 42 самолета из состава «мобильных сил» НАТО в Европе. Как мне объяснял еще в Москве посол Турции Волкан Вурал, этот отряд германских, итальянских и бельгийский ВВС имел сугубо оборонительные задачи, существо которых состояло в «символической демонстрации сдерживания и солидарности» Североатлантического союза с Турцией, нападение Ирака на которую было бы, дескать, равнозначно агрессии против НАТО в целом. Вдобавок турки подтянули к границе с Ираком значительные вооруженные силы (в Тегеране считали, что это примерно две трети всех вооруженных сил страны, и опасались, что Турция может вторгнуться в Ирак для захвата нефтепромыслов в районе Мосула и Киркука, на которые она вроде бы зарилась). Так что поговорить мне было о чем, хотя все эти вопросы относились к весьма деликатной сфере.

Однако мне даже не пришлось «наводить» моих турецких собеседников на эти темы. Они подняли их сами, возлагая вину за появление таких спекуляций прежде всего на собственную прессу, «подогреваемую определенными официальными заявлениями», а также на Тегеран.

8-9 февраля у меня состоялись два раунда консультаций с первым заместителем министра иностранных дел Т. Озчери (сам министр был в Тегеране) и обстоятельная беседа с премьер-министром Турции Й. Акбулутом.

И у премьера, и в МИДе было твердо сказано, что если на Турцию не будет совершено нападение со стороны Ирака, она ни в каких военных действиях принимать участие не будет. Озчери рекомендовал не обращать внимание на строющиеся прессой догадки о том, когда будет открыт «второй фронт», когда турецкие войска начнут военные операции против Ирака, что будет с районами Киркук и Мосул, с другими бывшими османскими землями и т.д. Заявил, что подозрения Тегерана насчет сосредоточения двух третей турецких вооруженных сил у иракской границы не соответствуют действительности (но и не привел своих данных). Подчеркнул, что у Турции нет никакого интереса втягивать в конфликт НАТО, а прибывшие из Германии, Бельгии и Италии эскадрильи обеспечивают лишь «соответствующее сдерживание» Ирака.

Озчери заявил, что как человек, который непосредственно участвовал в выработке политики Турции применительно к кризису, он заверяет, что изложенные им мне в октябре принципы по-прежнему сохраняются, они не изменились и продолжают находиться в основе турецкой политики в данном вопросе. Он еще раз подтвердил, что Турция остается сторонницей того, чтобы Ирак как народ и как государство сохранил целостность в границах, которые существовали на 1 августа 1990 года.

Предоставление турецких аэродромов для налетов на Ирак было объяснено так: турецкое правительство приняло решение о том, чтобы внести свой вклад в дело реализации резолюции СБ ООН 678 для прекращения оккупации и аннексии Кувейта и восстановления тех условий, которые существовали на 1 августа 1990 года (в этом смысле позиция Турции юридически была вполне корректна, так как в резолюции 678 содержалась просьба ко всем государствам оказывать надлежащую поддержку действиям, предпринимаемым для выполнения резолюции 660).

Вместе с тем я почувствовал, что в Анкаре испытывают беспокойство по поводу того, на какой стадии военного противоборства произойдет его прекращение, не возникнет ли в результате разрушения ныне действующих в Ираке структур, в первую очередь иракской армии, вакуум власти, и не попытается ли воспользоваться этой ситуацией кто-либо из соседей Ирака, и какие силы в таком случае этому будут противостоять. Во всяком случае именно так высказывался, как бы размышляя вслух, в разговоре со мной премьер-министр. Показательно, что и беседу он начал с расспросов о том, какие впечатления я вынес из поездки в Тегеран. И Анкара, и Тегеран явно подозревали друг друга в намерении воспользоваться неизбежным и приближающимся военным крахом Ирака.

Заметил я и следующее: в Анкаре начали рассуждать о будущих военных ограничениях для Ирака. Если С. Хусейн удержится у власти, – говорил премьер, – то встанет вопрос о надежной системе безопасности, самым серьезным образом учитывающей имеющиеся в регионе вооружения, включая те, которые останутся в распоряжении иракского руководства. Более развернуто высказывался Озчери. Он говорил, что нынешнее иракское руководство представляет собой угрозу миру, безопасности и стабильности в регионе, что нельзя игнорировать экспансионистские устремления Саддама Хусейна, дважды развязавшего войну на протяжении последних десяти лет, что, как показали события, у Ирака имеется очень серьезный военный потенциал, включающий в себя не только обычные, но и неконвенциональные виды вооружений, а также разработки в области ядерного оружия. Озчери в этой связи упомянул недавнее заявление президента Франции Миттерана, который заметил, что через два-три года было бы гораздо сложнее подавить военное сопротивление Ирака. По мнению Озчери, разрушив военный потенциал Ирака, мировое сообщество обезопасит себя на будущее. Останется ли Саддам Хусейн после войны или нет, в любом случае надо осуществить мероприятия в плане обеспечения безопасности и стабильности в этом районе. Ясности в том, как такое положение достичь, у турок еще не было. Но мысль уже работала, что и пришлось взять на заметку.

Со своей стороны, излагая подход Советского Союза, я отмечал, что спекуляции, которые иногда появляются в западной прессе и в прессе некоторых арабских стран относительно того, что политика СССР в отношении Персидского залива претерпевает изменения, не имеют под собой почвы. Мы продолжаем твердо стоять на тех позициях, что резолюции Совета Безопасности должны быть выполнены и Кувейт должен стать независимым государством. Другое дело, что возникают некоторые новые моменты в объективной обстановке. У нас, например, немалое беспокойство вызывают масштабы разрушений, которым подвергается Ирак. Конечно, нельзя освободить Кувейт из-под иракской оккупации, не подорвав систему жизнеобеспечения иракских воруженных сил. Но уже сейчас мы не можем не задумываться о масштабах разрушений невоенных объектов. И, понятно, не можем быть безразличными к гибели гражданского населения. Может быть, у членов коалиции начали истощаться запасы оружия точного наведения или есть какие-то соображения военного и психологического плана, но все больше и больше имеют место удары просто по площадям, особенно с помощью бомбардировщиков Б-52. Если такие масштабы этих операций сохранятся, то, думаю, мы скоро будем свидетелями сильной антиамериканской волны. Советское общественное мнение, особенно в наших южных республиках, стало проявлять по этому поводу нарастающее беспокойство, что, видимо, будет находить отражение в средствах массовой информации, а, может быть, и в официальном порядке.

Я обратил внимание турецких коллег на такой аспект этой проблемы, как удары с воздуха по ядерным, биологическим и химическим объетам Ирака. Для нас, у кого южные границы пролегают в трехстах километрах от Ирака, это вопрос достаточно серьезный. Соответствующие советские службы внимательно следят за радиационной и биологической обстановкой. Мы получаем в Москве ежедневные сводки. Пока мы не зарегистрировали ни одного отклонения от нормы, но нет гарантий, что удары по этим объектам окончены. Здесь возможны всякие неприятные неожиданности. В этой связи я просил турецкую сторону в случае появления каких-либо признаков опасности сразу же поставить нас в известность, что и было обещано. По ряду позиций наши точки зрения совпадали полностью (попытки Ирака втянуть в войну Израиль, стремление придать ей характер конфронтации между мусульманами и немусульманами, недопустимость использования оружия массового поражения, сохранение политической географии региона, признание того, что окончание войны зависит только от Багдада).

Я интересовался содержанием заявленной, но нераскрытой инициативы президента Турции Т.Озала относительно «ближневосточной конференции». Выяснилось, что ее концепция еще не выкристаллизовалась. Но было тем не менее сказано, что речь не пойдет о создании военных пактов или других военных организационных структур типа СЕНТО. Скорее, это должно быть некое подобие СБСЕ, хотя сами турки понимают, что европейская модель может не сработать на Ближнем Востоке в силу специфики обстановки, характера и нравов проживающих здесь народов. Но очень, мол, хотелось бы начать процесс разоружения и обеспечения контроля за вооружениями в этом районе, в том числе, с учетом израильского фактора. В то же время ясно, что основой обеспечения стабильности и доверия между соседними странами является экономическая база и экономическая взаимозависимость. Поэтому как вариант рассматривается идея «ближневосточного экономического сообщества», над чем Тургут Озал сейчас тоже размышляет.

В целом я покидал Анкару с чувством удовлетворения, получив, как мне казалось (и это подтвердило дальнейшее развитие событий), достаточно твердые заверения в отсутствии у Турции намерений ввязаться под занавес в военный конфликт ради территориальных приобретений за счет Ирака. В свою очередь я делился с турками своими впечатлениями от бесед на ту же тему в Тегеране, чем, может быть, как-то способствовал устранению между ними взаимных подозрений и, следовательно, уменьшению возможности впасть в ошибку, которая могла бы дорого обойтись иракскому народу.