Глава 6. Высший взлет

Но я все–таки был наверху,

И меня не столкнуть вниз!

В. Высоцкий

В конце XVIII — самом начале XIX века Российская империя достигает своего высшего взлета. В это время, между 1795 и 1815 годами, она делает колоссальные приобретения и достигает своей максимальной площади. Максимальна ее мощь. Максимальное влияние имеет Российская империя в мире. Никогда больше империя не поднимется до такого же уровня мирового влияния, как в эти годы. Никогда так же быстро и легко не будет расти ее территория.

Никогда больше армия Российской империи не будет так уверенно бить армии ведущих европейских государств. Мыслимо ли сравнить даже тяготы Первой мировой войны, когда германская армия регулярно оказывал ась лучше вооружена и технически оснащена, а русские войска регулярно несли потери в три, в четырe раза обильнее германских. Эта война гораздо сильнее напоминала колониальную войну, чем любая из войн с Наполеоном. О характере Второй мировой войны для СССР как–то не хочется и вспоминать.

Высший взлет империй всегда краток. Век Перикла для Древних Афин продолжался считанные десятилетия. Колоссальное Римское государство находилось на высшем взлете неправдоподобно долго — порядка двух столетий, но притом на самом–самом пике — от силы лет пятьдесят.

Весь императорский период в истории России длился меньше дух веков, с 1720 по 1917 годы. А внутри этого периода легко найти период гораздо более короткий, эти самые двадцать лет. Долгая предыстория — от начала Московии в XIV веке до 1720 года. Крутой взлет, занявший чуть больше полувека, с 1720 по 1795. И высший, сияющий пик имперского торжества. Никогда больше империя не поднимется до такого же уровня. Более того, уже в 1830–е годы начнется упадок, и на то есть серьезные причины …

А в XVIII веке империя даже упустила возможность стать еще более великой, еще более европейской.

ИМПЕРСКАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ

Российская империя выиграла Семилетнюю войну. Выиграла — и бездарно отдала все ее результаты, не воспользовалась новыми лучезарными возможностями. Произошло это только потому, что Елизавета Петровна умерла очень рано, в 52 года и 7 дней, а на престол сел Петер Ульрих, он же Петр III Федорович. Елизавета не собиралась отдавать Фридриху Восточную Пруссию, и это стало причиной дипломатических проблем: Франция категорически не соглашалась признать это территориальное приобретение Российской империи.

Могла бы Елизавета прожить не до 1761, а хотя бы до 1771? А еще лучше — до 1781 года?

Такая «виртуальность долговечной Елизаветы» сулила весьма существенные новости. Читатель вряд ли забыл, что с 1758 по 1762 год Восточная Пруссия была частью Российской империи, что Елизавета вовсе не собиралась Восточную Пруссию отдавать.

Елизавета вовсе не хотела прекращать войну с Фридрихом, а хотела как раз полного поражения Пруссии, и русская армия добивалась этого поражения последовательно и методично. В панике убегая после Кунерсдорфа, 1 августа 1759 года Фридрих торопливо писал одному из своих министров: «Наши потери очень значительны, от армии в 48 000 человек в эту минуту у меня не остается и 3000. Все бегут, и у меня нет больше власти над войском… Жестокое несчастье! Я его не переживу! .. У меня нет больше никаких средств, и, по правде говоря, я считаю все потерянным».

Если даже разлад между союзниками и не позволил завершить войну в 1759 и 1760 годах, положение Фридриха все равно оставалось безнадежным. В 1761 году русская армия вела военные действия непосредственно в Пруссии, взяла крепость Кольберг — ворота Берлина, вопрос был в сроках и условиях капитуляции. Если Елизавета не умирает 25 декабря 1761 года, капитуляция Пруссии неизбежна. И что тогда?

Представляю, сцена: Фридрих сидит в кибитке, бешено мчащейся в Березов, размазывает слезы по своей свирепой сизой морде, испачканной пороховой гарью и собственными соплями …

Или нет! Он как раз умильно улыбается, пытается сулить денежки конвоирам, а башкиры и татары Фридриха не понимают. Он улыбается, показывает золотые талеры — а они только производят нехорошие и недвусмысленные жесты, показывая, как сделают ему «секим башка», если попытается сбежать …

А вечером с Фридрихом беседует у костерка князь Юсупов с ближними офицерами Кара–Мурзой и Хаким–Беком. Они кормят пленного барашком и поят кумысом у костра, бдительно приглядывая, чтоб не сбежал. И ведут с обалдевшим экс–королем по–французски назидательно–интеллектуальные разговоры о гуманных принципах, коими должен руководствоваться монарх… Беседуют, наливают кумыса, а у соседних костров кричат и поют по–татарски …

Все это, прошу заметить, вовсе не бред автора и не проявление какой–то специфической нелюбви именно к Фридриху Прусскому. Это описание вполне вероятного завершения судьбы и лично Фридриха Прусского, и Пруссии. Эта судьба не состоялась только по одной причине — потому, что в Российской империи был наследником престола «упертый фанат» Фридриха, Карл Петер Ульрих. Горе–император, способный отдать свою империю за взвод битой–перебитой русскими армии своего кумира Фридриха. Живая мина, заложенная под государство Российское.

Но что же становилось вероятным при повороте под названием «долговечная Елизавета»? Три варианта событий.

1. Прусское королевство сохраняется, Российская империя прирастает «только» приличной контрибуцией и Восточной Пруссией.

2. Пруссия исчезает с лица земли, Российская империя вместе с союзниками про изводит раздел Пруссии, — то есть делает территориальные присоединения в самой Германии.

3. Пруссия исчезает с карты мира, Фридриха увозят башкиры в Березов — но союзники не хотят возвышения России и начинают с ней новую войну, за прусскую территорию и богатства.

В этом третьем варианте могло быть всякое… Но прошу заметить — варианта взятия французами Москвы все–таки никак не просматривается. А вот рейд корпуса З. Г. Чернышева в сторону Парижа… Что ж, очень можно себе это представить!

Дарю картинку любителям самого крайнего варианта: 1764 год, русские солдаты методично грабят Версаль. Пьяные офицерские денщики отнимают у рядовых слишком уж прекрасные картины, а увлекшиеся грабежом солдатики сбивают прикладами позолоченную лепнину, приняв за золото.

Присоединение Франции к Российской империи все–таки маловероятно, но кампанию за прусское наследство Российская империя вполне могла выиграть, и уж во всяком случае — не проиграть. Когда и не победили, но и не разбиты, и захваченное оставляем за собой.

При любом варианте дальнейшая мировая история отличалась бы от состоявшейся в трех направлениях:

1. Даже если Пруссия не исчезнет с карты мира, это разбойничье государство никогда уже не сможет подняться до прежних высот и претендовать на роль объединителя Германии. Так, одно из захудалых германских княжеств, не более.

Спасенная Петром III Пруссия в XIX веке сделалась собирателем германских земель, «железом и кровью» создала новую германскую империю. В 1914 году дойдет до войны Германии и Российской империи …

Но если в 1761 году Фридриха князь Юсупов увозит спиваться и умирать в Березов, а Пруссия либо разделяется, либо влачит убогое существование, то ведь получается — не она объединит Германию. Или должен появиться новый лидер (Российская империя?), или Германия так и остается конгломератом княжеств — каждое со своим политическим строем, со своей династией и своими международными связями. А над ними нависает огромная славянская держава …

И единая Германия вполне могла бы и не состояться, и уж тем более обошлось бы без войн России и Германии.

2. Пруссия больше всего настаивала на разделах Польши. Российская империя как раз не спешила с разделами, не без основания полагая, что она может получить все — до последнего квадратного километра. В конце концов пришлось согласиться на разделы, чтобы Пруссия не получила еще больше.

Но если Пруссии не существует или она крайне слаба, речь идет уже не о разделе Польши, а о присоединении Польши к Российской империи. Вся или почти вся Польша могла бы войти в состав Российской империи или заключить с ней особые договорные отношения.

При таком повороте событий число «трофейных иностранцев» возрастает многократно, и они составляют уже значительную часть населения империи. После этого присоединения образуется огромная славянская держава с 40 миллионами населения, из которых 2 миллиона — немцы.

Право же, такая перспектива заставляет совершенно по–другому видеть весь ход европейской истории и XIX, и ХХ веков.

3. Российская империя, сделав приобретения в центре Европы, получив 12 миллионов новых подданных–поляков и 2–3 миллиона немцев, становится еще более европейской державой.

В истории нашего государства вообще чередуются более европейские и более азиатские периоды, поскольку территория нашего евразийского государства оказывается сдвинутой то в одну, то в другую сторону. Сдвиги в западном направлении могут быть очень небольшими — десятки, от силы сотни километров и никак не сравнимы с громадными пространствами России. Но эти сравнительно небольшие территории на западе, благодаря их промышленному потенциалу и населенности, оказываются весьма важными в масштабах империи. Маленькая Эстония в любой период играла куда большую роль в империи, чем огромный и практически ненаселенный Таймырский полуостров.

Войдя в состав империи, европейцы заставляют считаться с собой, как с носителями идей прав личности, европейского подхода ко многим проблемам. К тому же за событиями в центре Европы и политикой по отношению к новым подданным внимательно следят европейцы. Вспомним хотя бы попытку Тотлебена выпороть берлинских журналистов, как кричала Елизавета на Тотлебена: «Из–за тебя и на меня будут смотреть, как на монстру». Уверен, что если бы такую же экзекуцию учинили бы в Бахчисарае или в Казани, никакого шума не возникло бы.

Так «трофейные европейцы» делали более европейским весь климат Российской империи. «Трофейные немцы» в Прибалтике сделали для империи много полезного, а ведь тут идет речь о гораздо большем количестве и о несравненно более культурных немцах. Включение в Российскую империю уже только Восточной Пруссии делало Российскую империю русско–германским государством. Тем более, что курляндские немцы — жители диковатой периферии, а о Пруссии сказать этого все же нельзя.

О Лейпциг и Дрезден — русские города! О «Прощание славянки», летящее над Курфюрстендамм и над Унтер–ден–Линден! О Саксонский гвардейский полк, водружающий русское знамя на крепостной стене Бухары и Хивы! О добрые жители Франкфурта- на–Одере, кричащие виват своему доброму императору Александру I!

О имперские сны, вы уже за переломом времен.