Суперэтносы имеют одну интересную особенность — поляризацию внутри системы. Как монолиты они ведут себя только в фазе пассионарного подъема, а затем, подчиняясь диалектическому закону единства противоположностей, они находят направления для деятельности, «соблюдая» устойчивое равновесие в постоянной борьбе между собой. Однако по отношению к другим суперэтносам они выступают как целостность, хотя разные половины системы ведут себя неодинаково. Поясним этот тезис на некоторых примерах.

Еще Фукидид заметил, что эллины, единодушно сражавшиеся с персами, раскололись на партии: аристократическую и демократическую, первую возглавила Спарта, вторую — Афины. Теперь, после многих исследований, ясно, что эти названия отнюдь не отражали классовых противоречий. И та и другая стороны были равно рабовладельческими, а присвоенные ими наименования — не более чем клички. То же самое наблюдается в эллинизированном «Вечном городе» — Риме. Там «демократами» были богатейшие всадники: купцы и ростовщики, а «аристократов» поддерживали обнищавшие крестьяне, ставшие ради пропитания легионерами. И вождем «демократов» был член древнего патрицианского рода Юлиев — Цезарь, а главный его противник, Лабиен, начал карьеру как народный трибун, т. е. плебей. Да, дело не в названиях, а в смысле событий. Ведь когда обе партии исчезли, а остались только тихое население и легионеры, эти последние постоянно схватывались друг с другом, без каких-либо политических программ. Это была эпоха солдатских императоров (III в. н. э.).

Ту же самую коллизию можно увидеть в Византии, которая начала делиться на православных и еретиков начиная с IV в. В Арабском халифате единый ислам раскололся на три партии: суннитов, шиитов и хариджитов, причем последние впоследствии примыкали к шиитам. В средневековом Китае тоже боролись направления: имперское — династия Тан, опиравшаяся на кочевников; и шовинистическая оппозиция, победившая в Х в. и погубившая свою страну.

Но самая наглядная картина — это Западная Европа, «Христианский мир», ставший в XIX в. «Миром цивилизованным». Там под христианством понимался только католицизм, причем папы имели опорой императоров. Так вот они и ссорились между собой. При кульминации борьбы в акматической фазе сторонники папы назывались в Италии — гвельфы (от фамилии своих немецких сторонников саксонских герцогов Вельфов), а их противники — гибеллины, защищавшие швабских императоров — Гогенштауфенов. Однако в крестовые походы они ходили вместе.

Но вот в фазе надлома наступила Реформация: паписты и протестанты схватились насмерть, а когда выяснилось, что силы равны и надо думать не столько об убийствах за тонкости обряда, сколько о политике и экономике, те и другие успокоились. Был провозглашен циничный лозунг: «Чья власть, того и вера»; подданным было запрещено выбирать себе исповедание.

Война в Западной Европе не утихла, но приняла иной характер, свойственный инерционной фазе этногенеза. Прошедшие бури Реформации унеслись в прошлое, оставив после себя различия в этнографическом облике и психологическом складе католиков и протестантов. Внутри европейского суперэтноса эти особенности постепенно стирались, но за океанами они ощущались настолько сильно, что обойти их вниманием неправомерно и невозможно.

Раскол единого поля в «Христианском мире» совпал с эпохой великих открытий. И представители обеих сторон этнической дивергенции, происшедшей в XV–XVI вв., устремились за пределы Европы. Устремились и католики испанцы, французы; устремились и протестанты — англичане, голландцы. На новых землях все они столкнулись с одними и теми же народами, и вдруг оказалось, что эти контакты дают совершенно различные результаты. Когда испанцы захватили Центральную и Южную Америку, то оказалось, что при всем своем зверстве, при всех ужасах и жестокостях, сопровождавших их вторжение, они нашли общий язык с местными жителями: побеждая и покоряя ацтеков, инков и муисков, они видели в них людей.

Надо сказать, что создавшиеся в XII в. государства ацтекское (Анагуак), инкское (Тахуантинсуйу) и муискское (Чибча)[103] к XVI в. — к моменту появления испанцев — были на самых ранних фазах этногенеза. Поэтому ацтеки, инки и муиски вели себя очень жестоко по отношению к покоренным, которых сделали низшими сословиями, низшими классами. Например, муиски (это народность, которая населяла современную Колумбию), составлявшие высший, господствующий класс, т. е. господствующие племена, завоевавшие местное население, считали, что если к ним, к господину, вождю или аристократу, должен подойти по какому-то делу обыкновенный индеец, то он должен раздеться догола, сесть на карачки, ползти спиной, уткнув голову в колени, и в таком виде произносить свою просьбу, которая будет либо удовлетворена, либо нет, а если он нагло посмотрит на своего повелителя, на человека, принадлежавшего к высшему классу, то, в лучшем случае, с него могли просто снять кожу живьем, в худшем же — бросали в подземные пещеры, заполненные водой до половины, и он в полной темноте там плавал, пока его не кусала ядовитая водяная змея. Вот такие наказания были за непочтительность.

И когда Кесада завоевал эту территорию, назвав ее Новой Гренадой, то он этих аристократов, захватив в плен, конечно, крестил и сделал своими приближенными. Один из них, уже став очень образованным человеком, хорошо писавший по-испански, говорил Кесаде: «Странно, ты, Кесада, себя ведешь, я вижу, к тебе подходят твои солдаты, они тебе что-то говорят и даже смеются, а ты им отвечаешь, потом они посмеются, поговорят и отходят». Для испанца конкистадора солдаты были его боевыми товарищами, а для цивилизовавшегося индейца — низшая каста; ему непонятно было, как солдат смел взглянуть на своего предводителя, его надо было бы убить немедленно, чтобы проучить.

Инки, которые создали хорошо продуманную административную систему, ввели одновременно с ней полицию нравов. Например, за гомосексуализм они сжигали живьем, запретили передвижение местного населения из одной деревни в другую, ввели жестокую трудовую повинность, запретили грамотность, которая была до них, уничтожили все письменные исторические документы, которые были написаны на древних доинкских языках, чтобы покоренные индейцы забыли свою историю.[104] А ацтеки устроили службу спасения мира от стихийных бедствий. По их теории, мир четыре раза погибал и должен погибнуть в пятый раз. Один раз мир погибал от страшных ураганов, в другой — от наводнений, в третий — от землетрясений, в четвертый — от огня, и в пятый раз он должен был погибнуть от голода. Для того чтобы спастись, надо умилостивить солнце, а «солнце любит цветы и песни». Под цветами ацтеки разумели кровь из живого сердца, и они хватали людей и приносили их на своих теокалли в жертву солнцу вырывали у них сердце из груди для того, чтобы спасти весь мир.[105] «Ну, что там, — рассуждали они, — несколько человек мы убьем, зато остальные спасутся».

Но индейцы, у которых брали юношей для принесения в жертву, относились к этому без всякого энтузиазма и поэтому предпочли поддержать испанцев.[106] Испанцы заставили этих освобожденных индейцев работать в своих гасиендах, очень сильно эксплуатировали их, так как вывозили колониальные товары на продажу в Испанию и получали большие барыши. Они загнали их в серебряные рудники, но таких издевательств, какие индейцы терпели раньше от местных своих властителей, испанцы не допускали. Вместе с тем испанцы привезли сюда скот, вьючных животных, облегчив передвижение для индейцев, они учили крещеных индейцев грамоте, а инкским и ацтекским вождям давали титул дон, т. е. причисляли к дворянству, и те не платили налогов, а должны были только оружием служить испанскому королю.

Браки испанцев с индейцами сразу стали обычным явлением. В результате в Мексике, в Колумбии, в Перу с Боливией, в части Чили образовалось метисное население, которое в XIX в. откололось от Испании, и вместо Новой Испании, какую хотели создать испанцы, завоевывая эти страны, метисы создали Анти-Испанию с испанским языком и с официальной католической религией, хотя большинство этих метисов не верили ни в бога, ни в черта. Они приняли якобинский культ разума и европейский атеизм XVIII в. и занялись главным образом освобождением себя от Испании, для того чтобы хозяйничать в своей стране самим. Экономически они на этом ничего не выиграли, так как флота у них не было, и поэтому они попали в зависимость сначала от английских, потом от американских торговых компаний, но национально они себя освободили и весьма гордо ходили в своих сомбреро и говорили, что к испанцам они никакого отношения не имеют, что они американцы. Тем дело и кончилось.[107]

Но получилось так из-за того, что первоначально испанцы путем завоевания установили возможность контакта, а контакты этнические устанавливаются не законодательными мерами (никому нельзя приказать хорошо относиться к другому человеку), а потому что победители относятся к побежденным как к людям, а что касается жестокости, так не меньше жестокости было и в самой Испании: постоянные заговоры, мятежи и всякого рода другие неприятности — эпоха тяжелая. Надо сказать, что французы католики, выезжавшие в Канаду, довольно быстро договорились с местными индейцами: сначала с гуронами, а когда гуронов перебили ирокезы, заполучив от англичан оружие, они установили контакты с алгонкинами, с племенами кри около Лабрадора, со всеми племенами, которые там были. Да и сами французы «обындеились», переняли их быт, сохранив только свой язык и какую-то очень абстрактную память о католической религии: ведь в лесу, понятно, в церковь не пойдешь, молиться негде, они просто считали, что они католики, и больше ничего. Таким образом в Канаде создалось население, до сих пор там существующее, — канадские метисы.

И поэтому, когда вспыхнула война между Францией и Англией, большинство индейцев были на стороне французов, кроме ирокезов, с которыми французы сумели неосмотрительно поссориться. А потом, когда уже Америка откололась от Англии и стала самостоятельной, индейцы подняли всеобщее индейское восстание.

Возглавил его некто Понтиак — вождь племени оттавов. Он объединил все племена, кроме ирокезов, и в число объединенных племен входили и канадские французы, они сражались на правах племени против англосаксов. Конечно, Понтиака убили, конфедерация разошлась, пассионарное напряжение у индейцев было слабое: они были очень храбрые, способные, умные, честные, деловые люди, но одного у них не хватало — соподчинения, умения жертвовать собой ради абстрактной цели, идеи, т. е. пассионарности, и их разбили, вытеснили за Миссисипи. Англосаксы продолжили свое проникновение в страну, беспощадно уничтожая коренных жителей.[108] Сказать, что протестантская религия благословляла их на убийства, на геноцид, было бы несправедливо, хотя, конечно, в Ветхом завете, который особенно ценили протестанты, можно найти проповедь геноцида для всех «неизбранных» и не «предопределенных» Господом к спасению. Дело не в этом. Очевидно, протестантами стали люди такого склада, которые не могли уживаться с индейцами, как они не могли уживаться дома с католиками, т. е. с ирландцами.

С ирландцами произошла очень странная история. Ирландцев обратил в христианство святой Патрик и миссионеры, которые пришли из Египта в V в., минуя Рим. Таким образом, ирландские кельты были обращены в христианскую веру, еще не католическую и не православную, ведь это случилось еще до раскола церкви. И потом, когда на Востоке и Западе религия развивалась, ирландцы сохраняли древние навыки египетских монахов.

Создалась европейская суперэтническая целостность, возник папизм, католическая схоластика, а ирландцев все это нисколько не трогало. Причем сказать, что они были люди серые, ничем не интересовались, — нельзя. Они были люди культурные, они давали лучших учителей, прекрасных знатоков греческого языка, богословия, но они не входили в «Христианский мир» западноевропейскую целостность и боролись против нее, против католицизма вплоть до конца XV в., пока их окончательно не завоевал Генрих VII Тюдор, основатель династии Тюдоров, после войны Алой и Белой розы.[109]

А вскоре его сын Генрих VIII объявил, что Англия становится протестантской, что король создает англиканскую церковь и становится ее главой. Ирландцы, которые так долго боролись против католической церкви, казалось, должны были возликовать, но оказалось, напротив, — они быстренько объявили себя верными сынами католической церкви, лишь бы было у них идейное основание бороться против англичан. Это подтверждает тезис, что люди чаще борются не столько «за», сколько «против». Ирландцам были отвратительны англичане, а не догмы их религии, в догмах они не очень-то разбирались, да и кто в догмах разбирается? Сдают когда-то богословие в школах, а потом забывают, не в этом же дело, а вот что англичане — скверные люди, это каждый ирландец знает. И ирландцы сопротивлялись до XX в., да и сейчас продолжают сопротивление. Так вот, когда ирландские католики стали попадать в Америку, то в противоположность протестантам они прекрасно уживались с индейцами. Очевидно, дело тут в каком-то внутреннем складе, а не просто в исповедании веры.

После Реформации в Европе возникла борьба между протестантской унией и католической лигой, продолжалась она 30 лет — Тридцатилетняя война, — и в нее была втянута вся Европа; не могла остаться нейтральной и Россия. На чью же сторону должна была стать православная Россия, которой спор Лютера с папой был совершенно безразличен? Русские не признавали ни того, ни другого, у них была своя вера, святоотеческая, от Византии полученная. И все-таки… Хотя догматика и обрядность православной и католической церкви очень четко совпадали, русские оказались на стороне протестантской унии; они сразу же бросили свои войска под Смоленск против Польши, которая с такой же категоричностью высказалась за католицизм, жестоко подавив собственную реформацию. Реформация задела и Польшу, арианами называли польских протестантов сами поляки. Ну, поляки тогда нас победили под Смоленском, заставили русскую армию капитулировать, выдать артиллерию и склонить знамена. Но наши русские люди были народ хитрый. «Ага, — говорят, — если у нас не получается прямо воевать с поляками, так как нас бьют, мы их побьем иначе». И стали давать хлеб в виде дотаций шведскому королю. Швеция была страна бедная, в ней было два миллиона населения и никаких материальных ресурсов. А тогда в Европе во время войны хлеб был, естественно, в огромной цене. Поля-то обрабатывать было некому, и некогда, и опасно, ибо надо было прятаться от солдат, чужих и своих. Поэтому русский хлеб оказался мощным фактором борьбы. Получив несколько караванов судов с хлебом в Стокгольм, шведский король немедленно снарядил 20-тысячную армию и разгромил австрийские войска на всей территории Германии, чем, собственно, и доставил победу протестантизму, хотя и неокончательную.

И, как все помнят, русские стали в это время, в XVII в., добывать себе с Запада специалистов по всем областям военного дела, техники и промышленности, но — только из протестантских стран. Принимали англичан, принимали шведов, принимали северных немцев (те ехали в большом количестве), голландцев.

Правда, англичане занимали среднюю позицию между протестантами и католиками, а голландцы крайнюю. Но в 1650 г. в Англии произошла революция, и одновременно кончился торговый договор между Россией и Англией. Торговля шла через Архангельск. На просьбу революционного кромвелевского правительства о продлении договора правительство Алексея Михайловича ответило: «Поелику оные аглицкие немцы свово короля Каролуса до смерти убили, то Великий Государь Московский и Всея Руси повелел оных аглицких немцев на русскую землю не пущать» — и заключило договор с голландцами. Таким образом, торговля пошла по линии чисто протестантских стран, заимствование происходило по линии контактов с протестантской Европой.

Правда, на Руси никогда не было единого мнения. Многие предлагали уклониться от контактов с Западной Европой, но успеха они не имели. Была партия, которая стремилась установить контакты с Австрией и Францией — то были боярин В. В. Голицын и царевна Софья. Хотя они имели временный успех, победила партия пропротестантская во главе с князем-кесарем Ромодановским, с семьей Нарышкиных и представителем этой клики — юным царем Петром, который предпочел контакт с протестантами.

Есть ли здесь связь? Имеется ли какое-нибудь соответствие в настрое между Россией и протестантской Европой? Проверим. Если протестантская Европа не гармонировала с индейцами, то как Россия должна была относиться к индейцам и индейцы к русским? Посмотрим, не будем гадать.

Русские землепроходцы прошли до Чукотки почти без сопротивления. С чукчами у них, правда, не заладилось — американоидные чукчи отбили казаков и на свою землю их не пустили; но правда и то, что в эту тундру никто особенно и не пытался тогда проникнуть. Проникли через Алеутские острова в Америку. Алеутские острова были богатейшей страной пушного морского зверя. Русские миссионеры обратили алеутов в православие. Там и сейчас алеуты православные, у них даже свой православный епископ есть. С алеутами русские столковались, вышли на берег Америки, встретили эскимосов, с ними тоже установился полный контакт. Столкнулись с индейцами. И тут началось! Первые русские матросы, высадившиеся, чтобы установить контакт с местным населением, были все индейцами убиты. И в дальнейшем тлинкитов, которые жили по побережью Тихого океана южнее Аляски, покорить не удалось, хотя территория считалась русской Америкой. За тлинкитами, в бассейне Юкона, жили атапаски, к ним относятся, между прочим, знаменитые племена апачей и навахов, выселившиеся с севера и попавшие на границу с Мексикой. Это народ очень смелый и воинственный. Русские особенно туда не лезли, но, во всяком случае, с атапасками мира не было. Поддерживали наших только алеуты и эскимосы, и поэтому именно на берегах Берингова моря и Берингова пролива были русские поселения, там безопасно было жить русским. В Калифорнию до Сан-Франциско русские проникли, когда там еще не было, в сущности, никаких европейских поселений — ни англосаксонских, ни испанских. Испанцы потом выдвинули несколько отрядов, чтобы остановить русское движение, но никакого столкновения не было, просто испанские офицеры остались там как гасиендеры — развели стада скота и стали жить, ничего не делая. А русские не удержались в этих местах, потому что индейцы их не поддержали, не было контакта с индейцами. Почему? Да, очевидно, потому же, почему не было контакта индейцев с англосаксами, но те, в отличие от русских, бросили огромные силы и перебили почти всех индейцев, а оставшихся загнали в резервации. Это жесточайшая операция, за которую вся англосаксонская этническая группа несет ответственность перед историей. Наши предки не пошли на такой геноцид, они предпочли удалиться в те места, где с населением был контакт, и ограничили себя Сибирью, Алеутскими островами и Аляской. Потом и Аляска была продана Америке, а в Сибири контакт с населением был полный.

Другой пример. С монголами русские устанавливали контакт начиная с XIII в., а вот китайцы не могли установить с монголами контакта никогда. Но с монголами не могли установить контакта и европейские католики. Следовательно, они должны были суметь установить контакт с китайцами? Но ведь так оно и есть! 30 миллионов китайских католиков насчитывалось в начале XX века. Католическая проповедь в Китае имела очень большой успех. Православные миссии такого успеха не имели, и если обращали кого-нибудь, то только в Северной Маньчжурии, где жили народы некитайские. Хотя мы их называем китайцами, но они не китайцы, а маньчжуры. Они легко находили способы сосуществования с русскими, и в ряде мест проходила метисация с весьма положительными результатами. Забайкальские казаки — это смесь монголов и русских, причем не только русских мужчин с монгольскими женщинами, но монгольских мужчин с русскими женщинами; русские сибирские бабы за монголов охотно выходили замуж — хорошие мужья, честные, крепкие, верить можно.

Здесь, как мы видим, возникают какие-то странные коллизии. Почему англосаксы уничтожали индейцев? Может быть, потому что с ними вообще никто ужиться не мог? Однако когда они попали в Полинезию, они великолепно установили контакты с полинезийцами и в Новой Зеландии, и на Таити, где король Помаре II обратился в протестантизм в 1812 г., и на Гавайях, там, где они оказывались. И наоборот, французы, которые захватили Таити в 1880 г., никаких контактов не установили. Французско-полинезийских помесей в Полинезии нет, а англо-полинезийскими она полна. Тут дело скорее всего в психологии. Ведь французы и англичане, несмотря на перемешивания, все-таки имеют разный облик и разный генофонд.

Но французские гугеноты, массами покидавшие Францию в XVII в., выселялись в английские колонии и вели себя точно так же, как англичане. Когда они выселились вместе с голландцами в Южную Африку, то они вошли в состав этих голландских буров, которые с чрезвычайной жестокостью обращались с бедными неграми, т. е. они вели себя не как французы, а как протестанты, и поэтому уживались с голландцами, такими же живодерами, как и они сами.

Тут интересный вопрос: а как же Африка Центральная? А она была чужда и той и другой стихии. Добровольно она не принимала ни протестантство, ни католичество, но зато ислам там распространялся с потрясающей легкостью, даже без каких-либо насилий. Таким образом, мы видим, что характер сочетаний отнюдь не связан с расовыми моментами, а с совершенно другими — этническими. Попытка обратить негров в христианскую веру дала результаты крайне мрачные. Когда французы стали заселять Гаити и создали там массу плантаций, великолепные гасиенды, они привезли туда негров-рабов и обратили их всех в свою католическую веру. Негры католичество приняли, причем забыли свои языки. Они ведь были многоязычны, из разных мест. Поэтому они говорили между собой на французском языке, и у них даже появились негры-священники, католические, посвященные, все как следует. Но случилась французская революция, и тогда негры сразу потребовали, чтобы и им тоже дали свободу. Об этом и речи, конечно, французы не допускали. Свобода, равенство и братство были не для негров. Тогда негры восстали, и возглавил их не какой-нибудь невежда, а весьма прогрессивный, образованный человек Туссен-Лавертюр, весь пропитанный идеями Руссо и Вольтера. Он был политическим вождем, а идеологическую часть взяли на себя негритянские кюре, которые трактовали распятие Иисуса Христа следующим образом: «Бог пришел к белым, но белые убили Бога, отомстим же за Бога, убьем белых». И под этот лозунг все белое французское население было вырезано. Подать помощь из Франции было невозможно, так как Франция воевала с Англией, и английский флот не пропускал французские корабли, и выехать с острова было нельзя. До сих пор там негритянская республика; официально религия там католическая, но, кроме того, существует культ Вуду — культ Змеи. Подробно этого культа никто не знает, потому что допускаются на эти мистерии только местные негры-католики.

Но, пожалуй, наиболее наглядным примером суперэтнического контакта является коллизия, возникшая в середине XIII в. в Палестине и Египте, где столкнулись четыре, а точнее, пять суперэтносов: 1) «греки» — ортодоксальные христиане, в том числе — армяне, грузины, сирийцы и копты; 2) «франки» — так назывались все народы Западной Европы, появившиеся там в эпоху крестовых походов; 3) мусульмане — арабы, курды, тюрки и 4) монголы, бывшие христианами-несторианами, стремившиеся освободить Иерусалим. К этому надо добавить половцев и черкесов, проданных в рабство в Египет и именовавшихся «мамлюками». Они сыграли наиважнейшую роль в той трагедии, которая воспоследовала в результате суперэтнического контакта.

Под синим куполом Вечного Неба раскинулась от Желтого моря и Желтой реки до Черного моря и Кавказа Великая степь, пересеченная горами, покрытыми густым лесом, и серебристыми струями чистых рек. Степь окаймляют бурая пустыня Гоби и бескрайняя тайга — зеленая пустыня, но между этими пустынями много тысячелетий кипит жизнь. Растения питают травоядных животных, а тех съедают хищники, в том числе люди. И этот порядок кажется вечным, а Небо (Тенгри), Земля и Вода (Иерсу) — неизменными. Поэтому древние тюрки назвали свою державу — «Вечный эль», подобно тому как латиняне, построив крепость на семи холмах на берегу мутного Тибра, назвали ее «Вечным городом».

Но время беспощадно и всемогуще! Оно губит и возрождает все: государства и культуры, высыхающие озера и горные хребты, рассыпающиеся в осколки, потом засыпаемые пылью пустынь; и даже небо не постоянно: солнце то вспыхивает протуберанцами, сжигая травы и иссушая реки, то утихает, давая возможность Жизни — биосфере планеты заполнить погибшие регионы и обновить ландшафты и этносы.

Это понимал замечательный писатель VIII века Иоллыг-тегин, автор надгробных надписей своему отцу — Бильге-хатану и своему дяде — Кюль-тегину. Гении рождаются во все эпохи, и долг потомков — уберечь их от забвения.[110]

Никто не живет одиноко. Древние тюрки не были исключением. При отце Бильге-хатана, Кутлуге Эльтерес-хатане (683–693) «справа (т. е. на юге) народ табгач (империя Тан, кит. «Тоба») был врагом, слева (т. е. на севере) народ токуз-огузов (уйгуров)… был врагом, кыргызы, курыканы, тридцать татар, кытаи и татабы все были врагами».[111] Почему? Откуда такая ненависть? Чтобы ответить на этот законный вопрос, отвлечемся в сторону истории и исторической географии.

В начале нашей эры в Великой степи господствовали хунны. Это были мужественные, талантливые, свободолюбивые люди, умело отстаивавшие свою родину от империи Хань. Несмотря на то что у китайцев был двадцатикратный перевес в силах, они не могли подчинить себе Великую степь.[112] Но тут на хуннов пала немилость природы. Во II–III вв. в степи наступила Великая засуха. Пустыня Гоби на востоке и Бет-Пак-дала на западе отодвинули травянистую степь на север и юг,[113] сократив площадь пастбищных угодий и культурных земель. Кони тощали, овцы падали, а хунны стали терпеть поражения. Им пришлось покинуть иссушенную родину. Часть их переселилась в Китай и там погибла, ибо смешалась с китайцами тибетцами и табгачами, не щадившими побежденных. Неукротимые хунны ушли на запад, где в V в. под предводительством Аттилы потрясли Римскую империю, но после смерти своего царя были истреблены германскими племенами, гепидами, герулами, готами в 454 году.

Карта. Китай в XIV–XV вв.

Об этом событии сохранилась легенда, по которой последний хуннский царевич с обрубленными руками и ногами, брошенный в болото (озеро Балатон), осеменил волчицу, убежавшую на Алтай и оставившую там потомков хуннов.[114]

Но этнос, как человек, должен иметь не только мать, но и отца. Отцом оказался противник табгачей и друг последних китайских хуннов — Ашина, который спас свой народ, уведя его на Алтай в 439 г. Там обе ветви хуннов объединились, и через 100 лет возник этнос тюрк (мон. «тюркют», ибо Ашина говорили по-монгольски и лишь в VI в. перешли на тюркский язык, понятный большинству потомков хуннов).[115]

Первые вожди тюрок (Бумын и Истеми) создали Первый тюркский каганат от Великой стены Срединной империи — Китая до границ Ирана, а в Крыму столкнулись с Византией. Все этносы Великой степи были объединены тюркским народом, и эта форма государства называлась «эль». Это была система объединения орды — ставки хана и подчиненных племен — оргузов. «Их силами тюрки геройствовали в пустынях севера»,[116] а средства на содержание державы они получали с купцов, возивших шелк из Китая в Византию, как таможенные сборы.

Византия была союзницей Тюркского каганата, а Иран и Китай находились с ним в постоянной вражде, не умея, однако, одержать окончательной победы. Но беда пришла изнутри. Иоллыг-тегин писал: «…младшие их братья… не были подобны в поступках старшим, сыновья не были подобны отцам, сели (на царство) неразумные… трусливые каганы и их «приказные» были также неразумны, были трусливы. Вследствие непрямоты правителей и народа… и обмана… со стороны народа табгач (империи Тан) и… вследствие того, что табгачи ссорили младших братьев со старшими и вооружали друг против друга их правителей, — тюркский народ привел в расстройство свой эль и навлек гибель на царствовавшего кагана».[117]

Все описано точно. С 604 г. Великий каганат раскололся на восточный — в Монголии и западный — в Казахстане. Каганаты были завоеваны империй Тан, а их союзница — Согдиана — Арабским халифатом в VIII в. Уцелевших кочевников современной Монголии возглавил Уйгурский каганат, но и он в IX в. пал под ударом енисейских кыргызов. Мужественные уйгуры отступили на южную окраину пустыни Гоби и продолжали оказывать сопротивление врагам, но внезапно в затянувшуюся войну вступила третья сила — Природа.

В Х в. сменилась система повышенного увлажнения степной зоны. Влага, приносимая циклонами с Атлантического и муссонами — с Тихого океанов, стала изливаться на тайгу, а пустыня Гоби, расширившись на север и на юг, разделила противников. Уйгуры осели в притяньшанских оазисах, а кыргызы вернулись в Минусинскую котловину.[118]

Итак, сочетание двух параметров: этнической старости и климатического колебания вызвало обрыв исторического времени — традиции хунно-тюркского этногенеза, продолжавшегося 1300 лет. История этой замечательной культуры оказалась забытой. Когда в XI в. дожди вновь оживили верховья Онона, Керулена и Селенги, туда пришли иные люди, сибиряки из Забайкалья, говорившие по-монгольски и представления не имевшие о тех богатырях «Вечного зля», которые жили в степи за двести лет до них. История началась заново. Поэтому-то монголы, встретившиеся только с одним этносом древней культуры енисейскими кыргызами, приписали им все сарматские, скифские и хуннские каменные курганы (корумы), назвав их «киргизскими могилами» (кыргыз ур). Но реального смысла это название не несло, являясь синонимом понятия «древние». Кое-что из элементов старинной культуры попало к монголам через полузабытые предания или заимствования у соседей, но хотя все люди имеют предков, не все получают от них наследство. Монгольские племена XI в. начали новую жизнь на пустом месте.

А тюрки? Изгнанные засухой из своей прародины, разметанные исторической судьбой по Передней Азии, Сибири, Индии, Египту, Причерноморью и Закавказью, потерявшие этническую структуру из-за энтропии, пожравшей их первичную (толчковую) пассионарность, а вместе с ней и последнюю активную фазу этногенеза — обскурацию, они не исчезли, ибо перешли в пассивную фазу мемориальную. Этот переход спас тюрок как суперэтнос, точнее — как суперэтническое поле, обладающее самым важным свойством противопоставлением себя всем остальным.

Внешних сходств между тюркскими этносами — якутами и сельджуками, куманами и уйгурами, газами и теленгитами, действительно было маловато. Но ощущение единства их не покинуло и в какой-то мере определило их поведение. В прошлом веке это назвали бы «тюркская душа», как говорили «славянская душа», когда уже между поляками и сербами никаких общих черт не наблюдалось, но мы обязаны перевести этот аморфный термин на язык науки.

Да, без энергетической подпитки дискретная система существовать не может, но ведь существует импортная пассионарность, дающая тот же эффект, что и природная или толчковая. Тюрки за тысячу лет одержали много побед, захватили много женщин, дети которых становились тюрками. Особенно много смешанных браков было в XI в. и в Иране, и в Сирии, и в Грузии, и на Руси. Эта метисация не могла остановить общего процесса увядания, ибо способствовала не сплочению, а распылению этноса, но этническое поле, организованное сходной ментальностью (мировосприятием, не связанным с книжной образованностью, т. е. культурой), продолжало существовать. Тюрки в XIII–XIV вв. обрели как бы вторую жизнь, в чем активную роль играли монгольские пассионарии. Но искать виновных антинаучно. Сода и лимонная кислота, будучи смешаны в водном растворе, шипят и выделяют тепло: это реакция нейтрализации, которая идет естественным путем. Разве меньше пролили крови готы и вандалы в III–V вв., или викинги в IX–XI вв., или крестоносцы в XII в.? Конечно, нет! Но их движения были подобны расширению Римской республики, с той разницей, что римляне делали свои завоевания медленнее, отчего испанцам, галлам, нумидийцам и грекам было не легче. Арабы в VII–VIII вв. расправлялись с персами, армянами, испанскими вестготами, берберами, а согдийцев — культурный и богатый этнос уничтожили так, что от них остались только реликты в недоступных горах Гиссара и западного Памира.

На этом фоне взрывы этногенеза у чжурчжэней и монголов не представляют собой ничего особенного, хоть летописцы-современники не пожалели черной краски для истории XIII века.

Этногенезы — процессы, возникающие вследствие природных явлений, а, как известно, природа не ведает ни добра, ни зла. Ураганы, ледники, землетрясения приносят людям бедствия, но сами являются частями географической оболочки планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью коей является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени. Моральные оценки к этносам так же не применимы, как ко всем явлениям природы, ибо они проходят на популяционном уровне, тогда как свобода выбора, определяющая моральную ответственность, лежит на уровне организма или персоны. Этногенезы (на всех фазах) — удел естествознания, но изучение их возможно только путем познания истории, содержащей необходимый материал, подлежащий обработке методами естественных наук. Поэтому вернемся к истории XII–XIV веков.

В Средние века люди воевали много и часто, но, как правило, они твердо знали, не за что, а против чего они воюют. Отрицательная доминанта действовала эффективнее положительной. И когда папа Урбан II произнес роковые слова: «Так хочет Бог!», массы простых крестьян и рыцарей бросились в отчаянную битву с мусульманами и, потеряв девять десятых воинов, взяли Иерусалим в 1099 г. и создали там Иерусалимское королевство.

Королевство это довольно быстро стало терпеть поражения, терять города и просить защиты у европейских монархов. Второй и третий крестовые походы, имевшие целью выступить за своих земляков, были неудачны. Четвертый поход превратился в коммерческую операцию по приобретению колоний на Востоке, под руководством венецианского дожа, слепого Дандоло.

Было быстро придумано, что «греки (православные) — такие еретики, что самого Бога тошнит».[119] Константинополь был взят и разграблен, а в Греции воздвиглись замки, перемешанные с несданными крепостями византийских властителей. Устояли укрепления Никеи, далекий Трапезунд и горный Эпир, жители которых к 1261 г. выгнали латинских захватчиков из Константинополя. Но все это время шла жестокая война, и крестоносные европейцы, сначала пришедшие на помощь греческим христианам, нашли в них врагов еще более страшных и неукротимых, чем мусульмане: арабы и туркмены-сельджуки.

Карты. Крестовые походы в страны Восточного Средиземноморья (1096–1204 гг.)

Несколько удачнее держались крестоносцы на восточном берегу Средиземного моря, потому что их поддерживали местные христиане: монофизиты Сирии[120] и монофелиты Ливана.[121] Будучи отлучены от церкви в V и VII вв., они чуждались греков, хотя причины религиозных споров были забыты, и произнесенные анафемы исходили столь же от Рима, сколь и от Константинополя. Но это была слабая поддержка.

Последний серьезный крестовый поход предпринял Французский король Людовик IX в 1250 г. Еще одна полная катастрофа! А затем — анархия, взаимная резня на улицах Акры, война на море генуэзцев против венецианцев, на острове Тире — французов против венецианцев и так до безумия — все против всех! А беда близилась.

Египет — страна беззащитная. Стоит лишь азиатам перейти Синайскую пустыню и достичь самого восточного из рукавов нильской дельты, покорение остальной страны — дело легкое. Поэтому в древности на этом рукаве была сооружена крепость Пелузиум, имевшая целью предотвратить вторжение противника в дельту, но крепости сдаются, и толку от них мало. Поэтому египетские владыки в Средние века предпочитали иметь мобильную армию, но поднять на войну население своей страны они даже не мечтали. Потомки героических воинов Тутмоса III и Рамзеса II без слова платили налоги, но категорически отказывались защищаться от любого врага. Поэтому фатимидские халифы и эюбидские султаны покупали воинов: кыпчаков и черкесов, а те воевали так, что выдержать их натиск не могли даже храбрые французские рыцари.

Мамлюки составляли две дивизии, скомплектованные по этническому принципу. Кыпчаки и другие степняки, расположенные на острове ар-Рауда на Ниле (Бахр), и черкесы, размещенные в цитадели Каира (Бурдж, т. е. «бург» немецко-французское слово, осевшее в Египте). Именно бахриты дважды разбили французских рыцарей и считали, что их мужество заслуживает награды. Но молодой султан Тураншах, обученный в багдадских медресе юриспруденции, диалектике, теологии и т. п., совсем не знал этнографии, т. е. не имел представления о тех людях, которые спасли его престол и изгнали наглых захватчиков. Он наградил чинами не их, а своих фаворитов, назначил эмирами филологов и однажды ночью, спьяну, велев принести себе много светильников, тушил их, срубая огонь саблей, и кричал: «Вот так я расправлюсь с бахритами». Через несколько дней — 2 мая 1250 г. бахриты напали на его шатер. Когда султан вышел, ему отрубили половину руки, он бежал в лес, окружающий Нил, и вошел в реку по горло. Тут его прикончили стрелами.

Очередной парадокс истории! Половцы, или куманы, разгромленные, преданные и проданные в рабство, стали хозяевами мусульманской страны, где большую часть населения составляли угнетаемые христиане-феллахи и копты. Казалось, что Египет превратился в этническую химеру — сочетание несовместимых элементов системы, но этого не случилось. Все эти элементы жили раздельно, в симбиозе, благодаря чему социальная структура оставалась крепкой. Однако мамлюки решили, что не они должны служить такой неполноценной стране, а заставить эту страну служить им. Они произвели переворот, убили султана Тураншаха и отдали престол султанше, вдове предшествовавшего султана, дав ей мужа — мамлюкского эмира, туркмена Айбека.

Султанша полюбила своего мужа настолько, что потеряла от ревности голову. Узнав, что у нее появилась соперница, она дождалась, когда после конной игры в шары Айбек пошел в баню, и послала своих евнухов убить мужа, а престол предложила молодому эмиру.

Бедная, глупая женщина! Она не знала, что такое степная дружба. А мамлюки были степняки и друзья. Эмир отказался от престола. Евнухов-убийц распяли. Султаншу увели из дворца в Красную башню, и там юный раб забил ее насмерть каблуками, а труп бросили в тюремный подвал. Это случилось 2 мая 1257 года.

Игнорирование этнографии, как и фантазирование на эту тему, всегда ведет к трагичным последствиям. Люди не одинаковы, а тем более разнятся этносы. Те реакции, которые естественны у арабов, нелепы у французов, оскорбительны у тюрок и монголов и противоестественны для китайцев. Поэтому оптимальным вариантом этнического контакта является симбиоз, когда этносы живут рядом и порознь, сохраняя мирные отношения, но не вмешиваясь в дела друг друга. Такая система сложилась в Египте и дала отменные результаты.

Летом 1260 г. монгольский правитель Сирии Китбуга-нойон со своей крошечной армией (20 тысяч, по Киракосу, и 10 тысяч по Гайтону) стоял у Баальбека, считая, что он и его войско в безопасности. С востока его охраняла пустыня, на западе высились замки христианских рыцарей. Увы, Китбуга знал пустыни, но не ведал рыцарей. Он был христианин и верил христианам.

Владетель Сидона, Жюльен, унаследовал город от деда и отца, сражавшихся первый с мусульманами, а второй — с имперцами. Жюльен имел очень большие руки и ноги, был ширококостен и толст, считался храбрым рыцарем, полностью опозоренным морально. Игра и частые развлечения сделали его должником тамплиеров, и дело дошло до того, что ему пришлось заложить им свою сеньорию — Сидон. Р. Груссе[122] называет его «тяжелый барон с легкой головой» и рассказывает, что он поправлял свои финансовые неудачи грабежом соседей. Так, он ограбил окрестности Тира, где правил его родной дядя. В отсутствие мамлюков он грабил Сирию, а после завоевания Сирии монголами он снова напал на беззащитное население и вернулся в Сидон с добычей и пленными, позабыв, что Сирия уже год как принадлежит монголам.

Монголы были изумлены. Они полагали, что набеги можно и нужно делать на врагов, но не на союзников, а грабежом может заниматься разбойник, а не владетельный принц. Племянник Китбуги с небольшим отрядом погнался за сидонскими рыцарями, чтобы выяснить недоразумение, освободить пленных и вернуть им принадлежащее имущество. Рыцари увидели, что монголов мало, повернули коней, окружили монгольский отряд… и всех монголов убили.

Так совершилось первое предательство, надорвавшее причинно-следственную связь событий актом произвола, имевшего, в данном случае, противоестественную доминанту. Ведь грабежа и убийства, по логике вещей, могло бы и не быть.

Впрочем, произойди такое где-нибудь около Лиможа или Арраса, особых последствий не было бы. Родственники погибшего подали бы в королевский суд, где дело лежало бы долго, пока не ушло бы в архив. Может быть, брат или отец погибшего прикончил бы при случае пару убийц, а потом все было бы предано забвению. Таковы преимущества цивилизации и блага культуры.

Но Китбуга был не француз, а найман. Он знал, что за удаль в бою не судят, а предательское убийство доверившегося не прощают. Не успели жители Сидона отпраздновать удачный набег, как у стен их города появились монгольские всадники. Сир Жюльен проявил франкскую храбрость. Он защищал стены, давая возможность жителям Сидона эвакуироваться на островок, куда монголы, не имея флота, попасть не могли. Потом он сам убежал туда на генуэзской галере. Материковая часть города была разрушена полностью, а стены срыты.

Можно ли считать гибель Сидона проявлением силы вещей? Нет! Бандитизм не заложен в природе взаимоотношений людей между собой. Преступления противоестественны, а потому и подлежат наказанию. Жаль Сидона, но еще больше жаль, что монголы не поймали Жюльена. Так считал даже его тесть, армянский царь Гетум I, полагавший, что его зятя надо просто повесить «высоко и коротко».

Иную позицию заняли тамплиеры, оправдывавшие разбой Жюльена и его самого. Они даже купили у него развалины Сидона, погашая тем самым долги сеньора, неудачливого и в игре, и в войне. И, что самое странное, аналогичную попытку грабежа ничьих земель предприняли сир Бейрута, маршал иерусалимского королевства, и многие рыцари храма. Они напали на туркмен, вскинувших свои шатры в Галилее, где те спасались от ужасов войны.

Туркмены разбили крестоносных бандитов, взяли в плен их вождей и вернули их домой за большой выкуп. Отсюда видно, что феодалы и рыцари-монахи руководствовались совсем не религиозными и даже не патриотическими мотивами. Их можно было бы понять и даже оправдать, если бы они не лгали. А лгали они нагло, систематически и подловато.

Делами Заморской земли и особенно Иерусалима интересовались во всей Европе. Там радовались успехам восточных христиан, сравнивали монгольского хана Хулагу и его жену — христианку Докуз-хатун с Константином и Еленой, водворившими христианство в Римской империи в 313 г., ждали окончательного освобождения Гроба Господня. Но одновременно с этими настроениями были другие, им противоположные. Папа получил информацию из Палестины от тамплиеров и иоаннитов, которые открыто заявляли, что «если придут монгольские черти, то они найдут слуг Христа готовыми к бою».[123] Зачем? Ведь монголы шли им на выручку. Странная логика, если не сказать больше.

Когда рыцарей Акры спрашивали, почему они так плохо относятся к монголам, рыцари приводили в пример разрушение Сидона. Получалось, что если граф или барон убивает азиата, то он герой, а если тот защищается и дает сдачи — это чудовищно. Позиция эта явно хромала, хотя бы потому, что князь Антиохии Боэмунд VI был союзником монголов. Во избежание досадных недоразумений папа отлучил его от церкви.

Собственно, отсюда пошла гулять по Европе «черная легенда» о монголах, да и о византийцах, которые год спустя без выстрела вернули свою столицу и продолжали вытеснять «франков» из Латинской империи. Так же относились братья Тевтонского ордена к литовцам и русским, не дававшим себя завоевать. И даже немецкий историк XIX в. А. Мюллер писал: «Бороться с турками с такими союзниками варварами то же, что изгонять беса силою «Вельзевула»,[124] но французский историк XX в. Р. Груссе, наоборот, считал позицию рыцарей изменой христианству и безумием, а их версию — подлой ложью. И мы с ним согласны.

Мамлюки султана Кутуза быстро форсировали Синайскую пустыню и, используя численное превосходство, легко опрокинули монгольский заслон в Газе, но монгольский нойон Байдар успел известить Китбугу о вторжении. Китбуга стоял у Баальбека. Узнав о внезапно начатой войне, он со всеми своими войсками двинулся на юг, к Назарету, чтобы остановить противника… Китбуга правильно рассчитал, что кони мамлюков утомлены переходом и отдохнуть им негде; а в то время степень утомленности коней определяла исход сражения, как ныне наличие бензина для машин. Расчет Китбуги был правильным, но все-таки он кое-чего не учел.

То, что сирийские мусульмане ждали Кутуза с таким же нетерпением, как христиане год назад Хулагу, было понятно. Что в Дамаске загорелись церкви, как незадолго перед тем мечети, — вытекало из хода событий и расстановки сил, т. е. было очевидно. Что генуэзцы продолжали конкурировать с венецианцами, а банк тамплиеров — с банком иоаннитов, в то время когда враг подходил к стенам Акры, тоже можно было вообразить. Но то, что рыцарский совет Акры будет обсуждать вопрос о союзе с мамлюками против монголов, т. е. с мусульманами против христиан, — это лежало вне возможностей нормального воображения. А ведь обсуждали, и только магистр тевтонских рыцарей помешал заключению этого союза. Ограничились компромиссом: приняли мамлюков как гостей, снабдили их продуктами и сеном для лошадей, позволили отдохнуть под стенами Акры и даже впускали мамлюкских вождей в крепость, чтобы хорошо угостить. Кутуз, видя такое легкомыслие, хотел было захватить Акру, но жители города стали по собственной инициативе выгонять мамлюкских воинов, частью вежливо, частью грубо. Поэтому ввести в город достаточно воинов не удалось.

При всем этом безумном легкомыслии рыцари Акры заключили с мамлюками торговую сделку: мамлюки обязались продать им за низкую цену лошадей, которые будут захвачены у монголов. Мамлюки согласились, но потом не выполнили обязательства. Видимо, этим степнякам были слишком противны титулованные спекулянты.

Дав войску и коням хороший отдых, Кутуз прошел через франкские владения в Галилею, чтобы получить возможность оттуда броситься на Дамаск. Китбуга с монгольской конницей и вспомогательными отрядами армян и грузин встретил противника у Айн-Джалуда (недалеко от Назарета) 3 сентября 1260 г. Монгольские кони были утомлены форсированным маршем,[125] но ведь монголы еще не терпели поражений. Горящие рвением, они шли вперед, доверяя своей силе и храбрости. Надежда на победу не оставляла монголов до конца.

Кутуз, используя численное превосходство, укрыл фланги в глубоких лощинах, а против главных сил Китбуги выставил авангард, под командованием своего друга Бейбарса. Монголы пошли в атаку и снова скрестили сабли с половцами. Бейбарс устоял. Фланговые части вышли из лощин и окружили монголов. Китбуга, спасая честь знамени, скакал по полю битвы, пока под ним не убили коня. Тогда мамлюки навалились на него и скрутили ему руки.

Разгром был полный. Беглецы с поля боя тоже не уцелели. Их усталые кони не могли уйти от свежих, мамлюкских. Желтый крестовый поход кончился катастрофой. Связанного Китбугу привели перед лицо султана Кутуза. Пленный найман гордо заявил победившему куману, что Хулагу-хан поднимет новую конницу, которая, как море, зальет ворота Египта. И добавил, что он был верным слугой своего хана и никогда не был цареубийцей. После этих слов Кутуз велел отрубить Китбуге голову.[126]

Надежды последнего паладина восточного христианства, найманского богатыря Китбуги не сбылись. Гражданская война в Монгольском улусе затянулась до 1301 г. и погасла лишь тогда, когда монгольские богатыри перебили друг друга. Перегрев пассионарности сжег монгольские улусы и степную традицию. Улусные ханы оказались не государями, а пленниками своих подданных, которые заставили их принять свою веру: на западе — ислам, в Китае — буддизм. Гибель Китбуги и его ветеранов оказалась не отдельной потерей, а поворотной датой истории, после которой логика вещей повлекла цепь событий по иному пути.

После того как монгольская армия откатилась за Тигр, в Сирии и Месопотамии началось поголовное истребление христиан. То культурное наследие Византии, которое пощадили арабские правоверные халифы, Омейяды и Аббасиды, еретики Фатимиды, рыцарственные курды Эюбиды, было сметено мамлюкским натиском начисто. И нельзя сказать, что свирепствовали новообращенные половцы. Нет, они только разрешали мусульманам убивать христиан, а сами расширяли ареал гибели, одерживая победу за победой. В 1268 г. пала Антиохия, в 1277-м Бейбарс одержал свою последнюю победу над монголами при Альбистане, после чего его преемник султан Калаун взял в 1289 г. Триполи, а в 1291-м Акру, Тир, Сидон и Бейрут. Дольше всех держалась героическая Малая Армения (Киликия), завоеванная мамлюками только в 1375 г. Ближний Восток из христианского превратился в мусульманский, но это еще не самая большая беда. С утратой традиции ушла культура и не заменилась другой. Разбитые осколки подобрал в 1516 г. османский султан, безжалостный Селим I. И тогда Ближний Восток, мудрый, доблестный и творческий, превратился в этнокультурную руину.

Но времена меняются, и меняются люди. Время врачует самые тяжкие болезни этносов. И наступает выздоровление, когда происходит процесс вторичной интеграции или, вернее, регенерации.

До тех пор пока кочевники, покинувшие родную землю и оказавшиеся господами своих бывших хозяев-рабовладельцев, противопоставляли себя им и беззащитным народным массам, которых они только угнетали, но не считали даже нужным защищать, страны Среднего Востока слабели. Но внуки и правнуки куманов, карлуков, канглов и найманов, родившиеся в цветущих оазисах Хорасана, на просторах Междуречья Тигра и Евфрата, в стране, которая называлась Диарбекр — Месопотамия, постепенно сливались с местным населением в новые этнические целостности. И этот процесс вторичной кристаллизации этногенеза идет в наши дни.

Этот процесс шел исподволь с XVI в. и, как всякий инкубационный период, мог быть замечен только с большого расстояния. Этносы обновляются на основе очень сложного генезиса, преодолевая инерцию распада. В настоящее время можно ждать появления обновленной культуры Передней Азии, Ирана и Северной Африки.

А тот тяжелый период, который породил 600-летний упадок, не был предначертан закономерностями истории. Он был в конечном счете и результатом трагической случайности — победы султана Кутуза над Китбугой-нойоном в долине Айн-Джалуд.

Принципы «поля» и «системы» не только не противоречат, но дополняют друг друга. Первоначальный «пассионарный взрыв» создает популяцию особей весьма энергичных и тянущихся друг к другу. «Поле» — создает причину для их объединения и дальнейшей солидарности, чаще всего неосознанной. Но даже эта первичная консорция, вступая в соприкосновение со средой, организуется в систему корпускулярного типа, чем противопоставляет себя окружению. Следующий шаг — оформление себя как социальной группы, т. е. создание жесткой системы с разделением функций ее членов: это вступление в исторический процесс развития, запрограммированного локальными особенностями географического и этнического окружения, что при единстве модели этногенеза создает неповторимые коллизии в каждом отдельном варианте его.

Если можно определить психологию личности как науку об импульсах человеческой деятельности, то этнопсихологию следует считать наукой об импульсах поведения этнических целостностей, т. е. народов. Предлагаемое определение сразу же создает несколько трудностей, которых можно было бы избежать при другом подходе и аспекте, зато, как мы увидим ниже, любой другой путь заводит исследователя в тупик, тогда как принятый нами, после труднопреодолеваемого перевала, ведет в благодатную долину, изобилующую научными результатами, следствиями и возможностями применения к предельно разнообразному материалу.

Таким образом, мы видим, что вне зависимости от расового состава, от культурных связей, от уровня развития возникают какие-то моменты, которые дают возможность в одних случаях установить дружественный этнический контакт, в других — он становится нежелательным, враждебным и даже кровавым. В чем тут дело?

Если мы примем нашу гипотезу этнического поля с определенной частотой колебаний для каждой суперэтнической и этнической группы, то увидим, что здесь все можно объяснить. Представим, что «Христианский мир» существовал как некое этническое поле, в котором колебания шли в одном определенном ритме. В то время испанец и швед, англичанин и неаполитанец считали себя принадлежащими к одной целостности, к «Христианскому миру», куда не входили, конечно, ни ирландцы, ни греки, ни болгары, ни русские, — все они были схизматики, «еретики такие, что от них самого Бога тошнит» (это цитата![127]). А вот католики все составляли единство, но в результате спада пассионарного напряжения поле это раскололось на две половины с разными ритмами. В таком расколе, вероятно, и заключается то внутреннее содержание фазы надлома, которое приводит к утрате ощущения единства внутри суперэтноса. Как мы видели, разность во вновь образовавшихся ритмах поля такова, что один ритм соответствовал индейскому, другой был ближе к полинезийскому. Те звучания, которые вступали в гармонию с индейским звучанием, дисгармонировали с русским, абиссинским и монгольским, но были созвучны с китайским. И, наоборот, протестантские звучания соответствовали совершенно чуждому протестантам по культуре православному миру и далеким полинезийцам, но не соответствовали китайцам. Действительно, англичане в Китае считались плохими, колонизаторами, хотя они гораздо гуманнее, чем французы. Но французов в Китае принимали хорошо, и французские иезуиты и прочие католические миссионеры создали основную литературу по истории Китая, избавив, в частности, меня от необходимости учить китайский язык. Достаточно читать по-французски, по старой орфографии. Все переведено, целые тома, целые полки книг стоят, а английских работ такого значения по Китаю почти нет. Таким образом, концепция биофизической основы этноса дает возможность объяснить всю совокупность наблюденных фактов. Я не знаю другой концепции, которая могла бы все это объяснить, и никто мне ее не подсказывает.

Синхронистический подход позволяет собрать большой и необходимый материал по этнической истории. Но это лишь подготовительная работа для главной задачи этнологии — диахронного сравнения разных этногенезов. Поэтому начнем отсчет не от того или иного условно принятого за начало летосчисления года, а от момента рождения, точнее «зачатия» этноса. Понятно, что у каждого из известных этносов такой момент индивидуален. А совпадают они, как и у людей, лишь в тех случаях, когда этносы являются ровесниками, т. е. вызваны к жизни (этногенезу) одним и тем же пассионарным толчком.

Начальную точку отсчета — сам пассионарный толчок, или микромутацию, трудно датировать, так как современники ее не замечали, а следовательно, связывать события с космическими явлениями еще не умели. Но и когда первое поколение пассионариев-мутантов начинает действовать, современникам еще невозможно заметить в их активности начало грандиозного, почти полуторатысячелетнего процесса. Так, римляне не обратили внимания на рождение в 5 г. до н. э. плеяды пассионариев (точнее, на события 30-40-х гг. н. э., связанные с деятельностью этой плеяды), были удивлены вспышкой фанатизма в Иудее в 65 г. и Дакии приблизительно в то же время, и лишь около 155 г., после апологии Юстина-мученика, поняли, что существует особая «порода людей» (как считал философ, друг Лукиана — Цельс), т. е. христианские общины-консорции как самостоятельный феномен, выросший в последующий период (II–IV вв.) в суперэтнос — Византию. Византийский этногенез — редкий случай, когда благодаря церковной истории мы можем ретроспективно определить точную дату толчка. В других случаях она вовсе неуловима.

Но толчок — не единственная опорная точка хронологизации этногенеза. Наиболее ярким, впечатляющим событием является момент рождения этноса как новой системной целостности с оригинальным стереотипом поведения. Такое явление при всем желании не может не зафиксироваться у соседей, обладающих письменной исторической традицией. С этим событием часто связано и появление нового этнонима, т. е. самоназвания этноса. Так, 20 сентября 622 г. (хиджра) — событие инкубационного периода арабо-мусульманского этногенеза. До 632–642 гг. арабы еще фигурировали как «арабы» (этнос), а сам термин применялся как синоним кочевников Аравийского полуострова. И только после того как мусульманские армии вторглись в Сирию и Иран и разбили греков и персов, арабами стали называть этнос, воодушевленный проповедью пророка.[128] Только после грандиозного события, олицетворяющего рождение этноса, у пассионарной популяции возникает нужда противопоставления себя как системной целостности всем окружающим соседям и необходимость в названии самих себя. В дальнейшем потомки уже не помнят причин происходившего, ибо этноним часто теряет свой первоначальный смысл. Так, уже в Х в. Абу Мансур ал-Азхари (ум. в 980–981 г.) писал: «…И расходятся люди во мнениях о том, почему арабов назвали арабами».[129] Сопоставляя момент рождения этноса и дату толчка в известных случаях (толчки в I и XIII вв. н. э.), можно определить длину инкубационного периода этногенеза — 130–160 лет и тем самым «привязать» процессы этногенезов в остальных случаях к диахронической шкале.

Можно отсчитывать возраст этноса не только от начала толчка, но и от любого яркого и легко диагностируемого периода, например от фазы надлома: ее начала или конца. Ошибка при этом, для не смещенных контактами этногенезов, составит всего плюс-минус одно поколение, что в пределах допуска, необходимого для понимания закономерностей этногенеза. Надлом — фаза выразительная, и не заметить ее трудно. Пассионарное напряжение этнической системы вдруг начинает стихийно снижаться. Происходит это самым простым способом: убийством наиболее выдающихся деятелей. Сначала гибнут политики, затем идеологи: поэты и ученые, потом — толковые администраторы и, наконец, трудящиеся — приверженцы уже погибших вождей. Остаются только предатели, постоянно переходящие на сторону очередного победителя, чтобы изменить и ему, как только он попадет в беду, и люди столь ничтожные, что их не трогают, если они не попадают под горячую руку. Начавшийся надлом замечают прежде всего современники, не все, разумеется, но наиболее патриотически настроенные и дальновидные. В Риме еще Катон Старший отметил начавшийся процесс падения нравов, Катон Младший пытался противодействовать легкомысленным римским модницам, но безуспешно, а начиная с Гракхов идеалы республики уже не владели большинством сенаторов и открыто стали попираться. Гражданские войны, кончившиеся принципатом Августа, знаменуют конец надлома и выход этноса в инерционную фазу, что по диахронической шкале соответствует 700–750 гг. от момента толчка. В Древнем Китае начало надлома совпадает с проповедью легизма, а конец — с торжеством династии Цинь. В Византии это эпоха иконоборчества, в «Христианском мире» — Реформация. В мусульманском суперэтносе надлом наступил раньше запрограммированного законами этногенеза в результате активных этнических контактов и связывался с передачей халифом Мутасимом фактической власти в руки гулямов (иноземных наемных воинов). Кончился он со «смещением»: захватом Багдада в 945 г. Ахмедом Бундом вождем дейлемитов. Иногда, но не всегда, удобной точкой привязки может служить фаза обскурации, сопровождающаяся распадом этнической системы. Итак, диахрония позволяет уточнить общую закономерность природных процессов этногенезов путем сопоставлений их друг с другом.

Первым историком, попытавшимся уловить принцип диахронии, был афинский архонт и жрец храма Аполлона, бывший прокуратор Греции — Плутарх (ум. около 120 г.). Из его многочисленных сочинений замечательно параллельное жизнеописание сорока шести знаменитых деятелей Эллады и Рима; сопоставления идут попарно, что является попыткой понять исторические процессы обеих стран не как беспорядочное нагромождение случайных событий, а как две закономерные линии развития, того самого, которое мы называли этногенезом. Ограниченный в эрудиции только этими двумя этносами и недлинными отрезками хронологии меньше тысячи лет, он вынужден принять за основу не суперэтнический, а этнический уровень, что повлияло на степень доказательности сопоставлений. Позже это было воспринято читателями просто как литературный прием, а не как перспективный научный метод.

Дело в том, что Плутарх сопоставлял деяния своих героев, и, следовательно, сходство их ролей в истории, т. е. в двух историях, двух процессах, проходивших по одной схеме. Это значит, что он открыл одно из свойств исторического времени: направленность через каузальность, т. е. причинную обусловленность хода событий, несмотря на разную длину фаз.

Эллада во времена Плутарха уже лежала в развалинах (фаза обскурации), ибо интенсивная колонизация увела из страны большинство пассионариев (эллинизм), а с оставшимися дома расправились местные тираны: Набис — в Спарте и римские полководцы Метелл — в Коринфе и Сулла — в Пирее и Беотии. Рим же был на гребне могущества: он избавился от излишних пассионариев, сохранил «золотую посредственность» эпохи Августа и накопленные богатства завоеванных провинций. Это была инерционная фаза этногенеза, когда Рим представлялся современникам «Вечным городом», как в XIX веке в Европе «прогресс» кажется бесконечным совершенствованием.

Плутарх чувствовал истину, но не мог ее доказать и даже объяснить. Сравнительного материала у него не хватало; что такое «энергия», тем более «энтропия», он не знал, а понятие «система» как целостность и в наше-то время известно далеко не всем. Однако он ближе всех подошел к проблеме исторического времени как функции от ряда событий, обозримого в силу дискретности и необратимого, как необратима биография организма от рождения до смерти, потому что организм, или, если угодно, звезда — тоже системные целостности.

Точность научного вывода пропорциональна количеству накопленных и учитываемых сведений. В XX в. написана событийная история человечества за три тысячи лет, а фрагментарно — даже за пять тысяч. Вряд ли кто-либо усомнится в том, что антропосфера — одна из составляющих биосферы планеты, а этногенез — зигзаг на биологической эволюции, варианты коей у растений, животных и микроорганизмов крайне разнообразны. Виды сменяют друг друга, но жизнь как явление идет, побеждая смерть, вследствие чего очевидны биологические времена (где счет идет по поколениям), особые для каждого отдельного вида. Это диалектическое отрицание отрицания; без него наступил бы обрыв развития.

Примечания:

1

Вернадский В. И. Биосфера //Избр. соч. М., Л., 1960. Т. 5. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. М., 1965.

10

Гумилев Л. Н. О термине «этнос» //Доклады отделении и комиссий Географического общества СССР. Л., 1967. Вып. 3. С. 3—17.

11

Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей //Вопросы философии. 1964. № 2; Агеев А. Г. Народность как социальная общность //Там же. 1965. № 2; Козлов В. И. О понятии этнической общности //Сов. этнография. 1967. № 2; Андрианов Г. В. Проблемы формирования народностей и наций в странах Африки //Вопросы истории. 1967. № 9; Бромлей Ю. В. К характеристике понятия «этнос» //Расы и народы. М., 1971. № 1; Он же. Этнос и этнография. М., 1973. С. 122–123.

12

Гумилев Л. Н. О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнологии //Вест. ЛГУ. 1970. № 24. С. 39–49. К этой точке зрения примкнул Ю. В. Бромлей (см.: Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М… 1983. С. 175–176).

103

Обобщенное описание индейцев см.: Стингл М. Индейцы без томагавков. М., 1971. Необходимую библиографию см. там же. См. также предисловие Ю. Аверкневой (с. 9—17) к русскому изданию этой книги.

104

Инка Гарсиласо де да Бега. История государства инков. Л., 1974.

105

Мигель Леон—Портилья. Философия нагуа. М., 1961. С. 144–146.

106

Кинжалов P., Белов А. Падение Теночтитлана. Л., 1956.

107

Парке Г. История Мексики. М., 1949. С. 136.

108

Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 336.

109

Завоевание Ирландии англичанами длилось с 1155 по 1487 г. с переменным успехом. В 1487 г. ирландцы поддержали восстание сторонников Белой розы и были разбиты Генрихом VII Тюдором (Вебер Г. Всеобщая история. М., 1894. Т. 8. С. 851). Дальнейшая борьба проходила в рамках единой государственной (но не этнической) системы, вплоть до возвращения Ирландией самостоятельности путем гражданской войны в 1919 г.

110

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 329–349.

111

Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. М., Л., 1951. С. 38.

112

Гумилев Л. Н. Хунну. С. 88; Хунны в Китае. С. 11.

113

Гумилев Л. Н. Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии: (Опыт историко—гtографического синтеза). Народы Азии и Африки. 1966. v 4. С. 85–94; Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии. История СССР. 1967. v 1. С. 53–66; История колебаний увлажненности Арало—Каспийского региона в голоцене. М., 1980. С. 32–47.

114

Три версии происхождения тюрок содержится в китайских анналах (переводы на русский, французский, немецкий языки); обобщение и критику источников см.: Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 21–24.

115

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 21–24.

116

Бичурин (Иакинф) Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. С. 301.

117

Малов С. Е. Указ. соч. С. 36–37.

118

Гумилев Л. Н. Изменения климата и миграции кочевников //Природа. 1972. v 4. С. 44–52.

119

Это выражение приписано Балдуину Фландрскому, первому императору Латинской империи (1204–1205) (Панченко Б. А. Латинский Константинополь и папа Иннокентий III. Одесса, 1914. С. 5–6).

120

Монофизиты Сирии, или яковиты; их община основана в середине VI в. епископом Эдессы Яковом Барадеем. К этой церкви примкнули армяне и сирийцы, противниками ее были несториане и римский патриархат; Константинопольская патриархия искала компромисса, но безрезультатно (История Византии. М., 1967. Т. 1. С. 280).

121

Монофелитство — попытка примирения монофизитов с православием; признание наличия у Иисуса Христа двух естеств, но единой божественной воли. Авторство доктрины принадлежит константинопольскому патриарху Сергию (VII в.). Учение монофелитов было отвергнуто и монофизитами, и православными, но нашло приверженцев в горах Ливана. В XII в. их община объединилась с католической церковью.

122

Grousset R. Historie des Groisades. Paris, 1934–1936. Vol. 3.

123

Куглер Б. История крестовых походов. СПб., 1895. С. 404.

124

Мюллер А. История ислама. СПб., 1896. Т. 3. С. 259.

125

Галстян А. Г. Армянские источники о монголах. Извлечение из рукописей XIII–XIV вв. М., 1962. С. 53.

126

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 214–215.

127

Панченко Б. А. Указ. соч. С. 5–6.

128

Грязневич П. А. Аравия и арабы //Ислам. М., 1984. С. 128–129.

129

Грязневич П. А. Аравия и арабы //Ислам. М., 1984. С. 122.