Итак, мы рассмотрели все известные в этнической истории фазы этногенеза. Но нельзя считать изложение вопроса законченным, если мы не упомянем еще об одном специфическом свойстве этнического процесса способности к регенерации.

Суть этнической регенерации — это частичное восстановление этнической структуры, наступающее после периода деструкции. Какой характер носит регенерация в зависимости от фазы этногенеза?

В фазе подъема регенерация на уровне этноса не наблюдается, поскольку пассионарность довольно устойчиво растет, что ведет к усложнению структуры этноса.

В акматической фазе уже есть что восстанавливать, поскольку эта фаза подрывает политическую мощь этноса, его хозяйство, даже часто бывает связана с повышенным уничтожением собственных сограждан, когда они начинают бороться друг с другом.

Принцип «Будь самим собой» — это принцип обоюдоострый, и если один сам по себе и другой сам по себе, то они мешают друг другу и в лучшем случае толкают друг друга локтями, в худшем — шпагами, а в еще худшем — пускают в ход тяжелую артиллерию. И тогда в эти критические моменты оказывается, что ради самосохранения следует восстановить старый принцип подъема — «Будь тем, кем ты должен быть». Тогда все устанавливается, приходит на круги своя. Этнос создает социально-политическую и государственную систему, при которой он существует, и возвращается опять, естественно, к акматической фазе, т. е. опять к взаимоистреблению, но уже через некоторое время, когда условия станут более благоприятными и не столь трагичными.

Яркой иллюстрацией такого рода регенерации является восстановление России после Смутного времени. К началу XVII столетия высокий уровень пассионарного напряжения привел к крайне сильному кризису, поставившему под сомнение сам факт существования огромной страны. Только усилиями ополчения, руководимого нижегородским купцом Мининым и обедневшим князем Пожарским, был водворен хоть какой-то порядок и провозглашен царем юный Михаил Романов, на простых санях привезенный в Москву. Однако уже при Алексее Михайловиче были восстановлены засечные линии против татар, присоединена Украина, шел процесс крестьянской колонизации по Оке и Волге. Но продолжалось это недолго растущая пассионарность вновь заявила о себе страстями раскола, кровью разинского восстания, хованщины, стрелецких бунтов и петровских казней. Пассионарный перегрев снова вступил в свои права, и снова каждый стремился быть оригинальным.

При инерционной фазе, когда идеалом является или римский Цезарь, или идеал джентльмена, или идеал святого, или идеал богатыря, также возможна регенерация. Возможно, что в критический момент найдутся какие-то люди, которые опять поставят во главу угла не свой личный эгоистический интерес, не свою шкуру, а свою страну, как они ощущают ее, свой этнос, свою традицию.

Османская Турция возникла в результате пассионарного толчка XIV в., который прошел через Русь и Литву, Малую Азию, через Египет, до Абиссинии. Значит, русские и турки — народы сравнительно молодые. Они прожили всего по 600 лет. Турция сначала росла, как тесто на дрожжах. Первые турки, которые основали могущество будущей турецкой империи, — это кучка беглецов из Средней Азии — туркмен, которые убежали от монголов и, обратившись к местным сельджукским султанам, попросили места для поселения. Иконийский султан разрешил им поселиться за своими владениями, около места Бурса — на границе с Никейской империей, впоследствии Византией.

Турки начали, подобно крестоносцам, священную войну — джихад, — за мусульманскую веру и пригласили всех желающих — гази — принять в ней участие. Со всего мусульманского Востока стеклись пассионарные товарищи, которые готовы были сражаться за веру ислама до тех пор, пока у них сабля не затупится, и до тех пор, пока они не получат достаточное количество богатства и жен, потому что на Востоке это тоже считается очень большим достижением.

Им выдавались на захваченных землях очень маленькие участки для сельского хозяйства, которые назывались тимар, — не то чтобы поместье, а такая усадьба, где семья обрабатывает садик сама, но тимариот-спаги (всадник) должен был являться к султану на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Всадниками становились и черкесы, и курды, и еще не разложившиеся арабы, и в большом количестве сельджуки, и туркмены, и малоазиаты, и татары — кто угодно. Каждый, кто произносил формулу ислама, становился турком, а если он хотел служить в армии, то становился спаги, т. е. воевал и не платил налоги в виде денег, потому что налог он платил своей кровью.

Но пришел XIV век, когда потомки Эргогрула Осман и особенно Урхан перенесли свои военные действия в Европу. В это время одной конницей уже было не обойтись. Нужна была пехота. Тогда они создали новое войско: новый «яны», а войско «чариг» — это то, что у нас называется «янычары».

Турки, войдя в Европу, на Балканский полуостров, стали брать у завоеванных христианских народов дань мальчиками в возрасте от 7 до 14 лет. Мальчиков обращали в ислам, очень хорошо кормили, обучали богословию закону Аллаха, потом военному делу и делали из них пехоту. Жили они в казармах, имели котлы, из которых ели совместную, очень вкусную кашу; им давали сытную пищу. Часть их служила в артиллерии, часть в пехоте. Это была самая лучшая в то время пехота, которая существовала в Европе, не уступавшая швейцарской, даже превосходившая ее.

Атаки рыцарской европейской конницы на ряды янычар захлебывались, персидские кызылбаши[159] также не могли прорвать строй янычар. Боевое товарищество у них было исключительно тесное, несмотря на то, что это были ребята из самых разных областей, даже из разных этносов. Сербы, болгары, македоняне, греки, албанцы, валахи, т. е. румыны, — все могли стать янычарами, надо было только быть христианином, обращенным в ислам. Потом они стали жениться, семьи заводили, но ночевали у себя в казармах (только с отпускными ходили к женам) и представляли надежнейшую и вернейшую силу султана.

Но раз уж турки вышли на Средиземное море, то нужен флот. На флот набрали авантюристов, пиратов и бродяг по всему Средиземному морю. Это были и итальянцы, и греки, и берберы, приезжали датчане, норвежцы, которые нанимались в турецкий флот, а поскольку у них не было ni foi, ni loi, т. е. ни веры, ни закона, ни чести, ни совести, то они охотно переходили в мусульманскую религию. Они вообще не имели никакой веры, а христианами были, так сказать, механически.

Карта. Создание и распад Османской империи

И они образовали корсарско-пиратский флот на Средиземном море, который свирепствовал так, что Испания в ужасе дрожала, Франция еле-еле держалась, берега Италии постоянно подвергались нападениям, и плавание по Средиземному морю было делом очень опасным. До XIX в. существовали эти корсарские эскадры, базировавшиеся у берегов Туниса, Алжира, Орана и в других портах, и, конечно, на портах Востока. Наиболее знамениты были два флотоводца. Один носил название Барбаросса — рыжая борода, по-мусульмански его звали Хайреддин, а по происхождению он был грек с острова Наксос. Другой прозывался Еульдж Али. Происхождение его темное, кажется, из берберов. Его переименовали из Еульдж, т. е. мародер, в Клыч, т. е. меч. Вообще-то был самый натуральный мародер, хотя и исключительно талантливый адмирал. Испанский, венецианский, имперский и папский флоты терпели поражения от этих головорезов.

Вот так создался османский этнос с турецким языком в основе, как видите, из совершенно разноплеменных субстратов. Объединяющими здесь были военная судьба, государственная судьба, политическое подданство при внешнем признаке — обязательной вере в религию ислама. Но проверять этих людей никто не мог. Они говорили, что они мусульмане, однако пили вино, но особенно за ними никто и не следил. Во время своих удачных походов они набирали огромное количество невольниц, делали их своими женами, а их дети от этих разных невольниц пополняли ряды турок. Таким образом, турецкое государство из маленького княжества вокруг Бурсы превратилось в средиземноморскую державу, в совершенно новую державу, называемую Турция, или, на их языке, Высокая Порта. Сами себя они называли не турками, а мусульманами, а турками считалось туркменское население внутренней части Малой Азии, где было два или даже три мусульманских государства[160] завоеванных этими османами уже довольно поздно, в XV в., после того как они взяли Константинополь.

Надо сказать, что настоящие турки сопротивлялись этому завоеванию со страшной силой, и когда их подчинили, их тоже заставили служить в войске, но в качестве неполноправных, легковооруженных вспомогательных воинов акинджи, которых употребляли для разведки, для грабежа, для рейдов по тылам, для обслуживания транспорта или для земляных работ, когда нужно было, т. е. их эксплуатировали и не уважали.

А эти турки, которых мы называем османами, а они себя — муслим мусульманами, были совершенно особым этносом. Он прошел все фазы, о которых мы говорили, за исключением фазы обскурации. Он дошел до инерционной фазы тогда, когда внутренняя пассионарность потомков туркменских богатырей, первоначальных борцов за веру и ренегатов, была растрачена. Это все было разбавлено огромным количеством европейских авантюристов, поступавших на службу к турецким султанам и тоже менявших свою религию, которой вообще у них не было, становившихся турками, когда разваливалось османское хозяйство от неудачных войн с Россией.

Россия была единственной страной, которая побеждала турок, а австрийцев и итальянцев турки били, как хотели. Турция потеряла Крым и побережье Черного моря. Войны, которые стоили дорого, были неудачными. Османская империя постепенно стала разлагаться.

Разлагаться еще она стала не только от войн, а и от безобразного ведения хозяйства.[161] Поскольку из крестьян выжимали все соки, то крестьяне вели хозяйство хищнически, и в этом «благодатном полумесяце», который в древности кормил огромное количество народов, появлялось все больше и больше бросовых земель. Крестьяне бежали в города, тоже входили в эти бандитские шайки на море и на суше, потому что это было выгоднее, чем сидеть дома, копаться в земле и подвергаться постоянным оскорблениям и ограблениям со стороны чиновников, чужих для них и непонятно откуда взявшихся. Хотя те и назывались турками, но происходили то из поляков, то из немцев, то из итальянцев, то из французов — из кого попало, кто только захотел обвить себе чалмой голову.

Кончилось это страшной катастрофой в XIX в., когда турки вдруг сообразили, что им чего-то не хватает. — Денег! А откуда их взять? Оказывается, есть очень легкий способ — взять в долг, и они стали брать кредит под проценты у французских капиталистов на покрытие чрезвычайных расходов, а чрезвычайных расходов у них было огромное количество после побед Румянцева, Суворова, Кутузова, Дибича, который вошел в Адрианополь, — вообще много расходов было. В конце концов оказалось, что вернуть долг они не могут. И тогда французское правительство пошло навстречу своей французской буржуазии и сказало: «Ну ладно, мы для вас взыщем этот долг». Оно ввело флот в Эгейское море и потребовало таможни во всех портах, разработки соли и других полезных ископаемых как концессии, право сбора налогов где угодно, пока они не вернут долг.

Итак, Турецкая империя, огромная страна оказалась колоссом на глиняных ногах. Она начала разваливаться и падать, а патриоты поехали в Париж и стали там обучаться европейской культуре и цивилизации. Пожив некоторое время в Париже, они возвращались совершеннейшими французами и пытались устроить у себя какое-то подобие бонапартовского режима или даже республиканского. Это были младотурки. Кончилось все тем, что эти младотурки произвели революцию, низвергли султана Абдул-Гамида, заключили его под стражу, вступили в мировую войну на стороне Германии и были разбиты, уничтожены. Хорошего в их управлении не было ничего, хотя они обещали всем свободу, но кончилось это резней армян. Около миллиона армян было вырезано турками, потому что младотурки заявили, что армяне против этого режима. А те действительно были против, потому что никакие недостатки старой организации исправлены не были, и те армяне, которые 500 лет жили под гнетом турецких султанов, богатели, жирели и беспрепятственно размножались, населяя даже Америку, были жесточайшим образом этими «либералами» убиты.

Турцию вот-вот должны были оккупировать войска Антанты. Англо-французы заняли Константинополь, греки — Смирну и пошли в глубь Турции. И тут случилась регенерация.

Акматическая фаза кончилась в XVI в., с XVII по XX век шел инерционный период. Оказалось, что те турки, которые жили около Константинополя, возле Эгейского моря, в культурных городах, действительно никуда не годны. Они могли только пить кофе, курить трубки, беседовать на любые темы — о погоде, о политике, о городских сплетнях, но защищаться они совершенно не умели.

А вот дикие, обиженные всеми туркмены внутренних нагорий Малой Азии сохранили свой пассионарный запас, потому что их никуда не брали, и пассионарные юноши оставались дома. Им приходилось уныло пасти овец, ссориться с соседними армянами, хотя до резни не доходило, заводить семьи и воспитывать детей.

И когда их поднял Кемаль-паша на войну против захватчиков, англо-французов и греков, то они очень быстро выгнали их из своих пределов и восстановили Турцию в тех границах, которые существуют ныне.

Но здесь мы видим незаконченный процесс: пример этнической регенерации за счет использования неизрасходованной пассионарности «отсталых» окраинных районов. Пассионарность сгорела в самом Стамбуле, но не в провинциях. То же самое произошло в Аравии, но тут доминанта была другая. Арабов подняли против турок, и они, не имея возможности сражаться с регулярной армией, парализовали турецкие тылы, дали возможность англичанам захватить Палестину, продвинуться от Басры на север, в Месопотамию, и разгромить турок.

Таким образом, импульс у арабов оказался тоже сохраненным в начале XX в., и они добились самостоятельности, потому что подчиняться туркам им было очень неприятно.

В фазе обскурации регенерация носит ограниченный характер. Это особенно заметно, когда речь идет о Византии. Уже в XI в. 20-миллионное население империи охладело к интеллектуальным проблемам. Многие предпочитали всем занятиям роскошную жизнь в самом богатом городе тогдашнего мира Константинополе.

И в самом деле, дивные постройки, которые искусные ремесленники украшали предметами чудного ремесла, рынки, полные зерна, мехов из Руси, славянских рабынь, шелков из Багдада и Китая, вин из Греции, коней из Венгрии и Болгарии, школы, где изучали наряду с Гомером и Платоном поэму о храбром Дигенисе Акрите и стихи Романа Сладкопевца, светлые храмы и могучие стены делали из города особый мирок, только вписанный в тело Византийской империи.

А вокруг столицы, по обе стороны Босфора, на опаленных солнцем холмах Фракии и Вифании бродили козы, звенели цикады и загорелые крестьяне обрезали виноград или собирали оливки на арендуемых участках, а то и на полях помещиков. А кое-где полудикие горцы Эпира, Тайгета и Тавра готовили мечи и стрелы для отражения врагов: католиков и мусульман. Роскошь столицы была не для них; им достались в жизни труд и война.

Вот здесь и разгадка внезапного ослабления Византии в XI в., поставившего ее на край гибели. Столица и провинции перестали думать, чувствовать, а значит, и действовать согласно.

Особенно остро это сказалось на бюрократии, которая имела тенденцию пополняться за счет исполнителей, для коих отсутствие инициативы обязательное условие для благополучия и продвижения. В Константинополе возникла школа юристов, главой которой был Михаил Пселл, весьма образованный и ловкий политик. Опираясь на расположение императриц Зои и Феодоры, юристы взяли в свои руки управление страной, сделали своими руководящими принципами законность и рационализм, ограничили провинциальную аристократию… и за полвека поставили Византию на край гибели.

Живое иррационально. Слишком жесткая система теряет пластичность и при столкновениях с внешними силами ломается. И первыми жертвами становятся талантливый полководцы: здесь это были Георгий Маниак[162] и Роман Диоген.[163] За это время армия была сокращена и частью заменена наемниками из варягов: англосаксов и русских, военный бюджет урезан, крепости запущены, а страна приведена в состояние анархии.

Сицилийские норманны захватили Италию, печенеги вторглись на Балканский полуостров, сельджуки разбили византийцев при Манцикерте и покорили Малую Азию, папа порвал отношения с патриархом, наемные войска вышли из подчинения, и остаток страны сотрясали внутренние войны, причем соперники не брезговали призывать на подмогу врагов… Греческое царство превратилось во Фракийский деспотат.

Спасла провинция. Богатый землевладелец Алексей Комнин законов не знал, а в делах разбирался и защищать себя от врагов умел. Он положил конец беспорядкам в стране и спас ее население от бесчинств иноземцев: сельджуков, печенегов и сицилийских норманнов.

Три поколения Комнинов: Алексей, Иоанн и Мануил вернули Византии большую часть утраченных земель, за исключением нагорий Малой Азии, где обосновались сельджуки, создавшие Иконийский султанат. В Европе же, после победы над венграми в 1167 г., византийская граница прошла по Дунаю и Драве, включая Далмацию.

Победа Комнинов была достигнута путем сверхнапряжения, осуществленного путем мобилизации пассионарных резервов, еще не растраченных в провинциях.

Режим Комнинов — яркий пример этнической регенерации за счет использования пассионарных окраин. Так Византия на сто лет продлила свое славное существование, но разгром византийской армии сельджуками при Мириокефале в 1176 г. и огромные потери среди лучших войск были началом конца. В 1180 г. умер Мануил Комнин, и его современник написал: «Кажется, будто божественной волей было решено, чтобы вместе с императором Мануилом Комнином умерло все здоровое в царстве ромеев и чтобы с заходом этого солнца мы все были погружены в непроглядную тьму».[164] Он был прав!

Окончательный распад проходил при Ангелах и закончился падением Константинополя в 1204 г. Крестоносцы с потрясающей легкостью взяли и разграбили богатый, многолюдный город, население которого позволяло себя грабить и убивать. Но маленькая Никея и бесплодный гористый Эпир побеждали лучшие войска французских и итальянских рыцарей, пока не вернули себе столицу и захваченные врагами области.

Вспышка патриотизма в Никейской империи оживила на время расшатавшуюся страну, но процесс этнического распада продолжался, и даже мужество Иоанна Кантакузина не смогло его остановить.[165] Византийский народ исчез, растворился, деформировался задолго до того, как османы ворвались в беззащитный, вернее, не имевший воли к защите Константинополь (5 мая 1453 г.).

Даже тогда, когда этнос распадается и перестает существовать как системная целостность, остаются либо отдельные конвиксии, либо отдельные персоны, причем последние оставляют в истории более заметный след. Так, в Константинополе, взятом турками, осталась патриархия в квартале Фанар. Обитатели этого квартала — фанариоты долго жили, пользуясь милостью султанов, уважавших пророка Ису и мать его Мариам. Только в 1821 г., после восстания морейских греков славянского происхождения, безжалостно вырезавших мусульман, султан Махмуд II приказал повесить патриарха и уничтожил последних византийцев, живших уже без Византии. Но ведь пока они существовали, они помнили о своем прошлом величии и блеске! Пусть даже это не имело значения для истории, но этнограф должен отметить сам факт наличия осколка прошлого, а этнолог обязан это интерпретировать.

А вот отдельные персоны, эмигранты, имели особые судьбы в зависимости от места, куда они попали. Во Флоренции они обучали гуманистов греческому языку и элоквенции, в Испании портреты грандов рисовал Эль Греко, в Москве учил и действовал Максим Грек и т. д. Этой инерции хватило ненадолго, но эстафета культурной традиции была передана.

Таким же пережитком своего этноса был Сидоний Аполлинарий, уже ставший христианином и епископом Клермонским в 471 г. Он был очень хорошо устроен при варварских королях, но в письмах изливал невероятную горечь, возникшую от недостатка культурного общения. Никто из собеседников не мог оценить его знаний в латинской филологии. Окружавшие его бородатые бургунды были либо заняты войной, либо пьяны.

Наиболее обильный материал по этой фазе, которую можно назвать «мемориальной», имеется в фольклоре и пережиточных обрядах так называемых «отсталых племен». Замечательные произведения устного творчества имеются у алтайцев, киргизов и, вероятно, у амазонских индейцев и австралийских аборигенов, хотя языковые трудности мешают разобраться в последних случаях детально. Но это не беда. Главное то, что эти этносы отнюдь не «отсталые», а чересчур передовые, т. е. уже достигшие глубокой старости. По сути дела, их память — памятник, столь же подверженный разрушительному влиянию времени, как и их наряды, некогда прекрасно сшитые и украшенные, их деревянные дома, называвшиеся «хоромами», их бронзовое оружие, окислившееся и рассыпающееся при прикосновении. Но это еще не конец, ибо воспоминания тоже сила.

Описанные здесь люди мемориальной фазы еще имеют кое-какую пассионарность, мучающую их от сознания безнадежности. А их ближайшее окружение неспособно даже на отчаяние. Им уже ничего не надо, кроме насыщения и тепла очага.

Примечания:

1

Вернадский В. И. Биосфера //Избр. соч. М., Л., 1960. Т. 5. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. М., 1965.

15

Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. М., 1965. С. 283.

16

Берталанфи Л. Общая теория систем — критический обзор //Исследования по общей теории систем. М., 1969, С. 28, след.; Садовский В. Л., Юдин Э. Г. Задачи, методы и приложения обшей теории систем //Там же. С. 12, след.: Малиновский А. А. Общие вопросы строения системы и их значение для биологии //Проблемы методологии системного исследования. М., 1970. С. 145–150.

159

Кызыл — красный, баш — голова. Туркмены из Азербайджана — шииты, объединенные в 1501 г. шейхом Исмаилом ибн Хайдаром и завоевавшие весь Иран. Они красили бороды хной и носили красные шапки (Босвор К. Э. Мусульманские династии. М., 1971. С. 227).

160

Караман в центральной Анатолии (1256–1483). Кара—Коюнлу — «черный баран» в Ираке (1380–1468) и Ак—Коюнлу — «белый баран» в восточной Анатолии (1378–1508).

161

Смирнов В. Д. Кучибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII века о причинах упадка Турции. СПб., 1873. С. 266 и след.

162

Георгий Маниак — талантливый византийский полководец, побеждавший арабов в Месопотамии в 1032 г. и в Сицилии, был там оклеветан своими бездарными помощниками и отозван в столицу. Зная, что его ждет, Маниак поднял восстание в 1043 г., но в выигранной битве был убит случайной стрелой (История Византии. М., 1967. Т. 2. С. 270–271).

163

Роман Диоген — талантливый полководец, принадлежал к каппадокийской знати и, следовательно, был противником клики синклитиков (бюрократов). В 1067 г. он возглавил заговор против императрицы Евдокии, был приговорен к смертной казни, освобожден Евдокией, сослан к себе домой, возвращен из ссылки, стал мужем императрицы и императором — 1 января 1068 г. В 1071 г., преданный деятелями оппозиции, Роман был разбит при Маницкерте сельджуками и попал в плен, откуда был вскоре выпущен. Дома его встретили как врага, разгромили с помощью иностранных наемников, взяли в плен и ослепили столь мучительно, что он умер в 1072 г. (История Византии. М., 1967. Т. 2. С. 283–288).

164

История Византии. М., 1967. Т. 2. С. 333.

165

Кантакузин — «великий доместик» — главнокомандующий византийской армией, регент при Михаиле V (1341), вождь аристократической партии в гражданской войне 1341–1355 гг. С 1347 по 1354 г. — император Иоанн VI. Отрекшись от престола, умер монахом в 1383 г.