На первой ракетной подводной лодке

Среди ветеранов ракетной техники до сих пор идут споры о том, кто первый выступил с идеей использования ракеты Р-11 для вооружения подводных лодок. Не ввязываясь в эти споры, я могу утверждать, что, несмотря на большое количество скептиков, среди которых были Пилюгин и Рязанский, Королев без колебаний поддержал, а может быть и сам предложил первый, эту идею. Когда среди множества дел и забот у Королева решались вопросы о ракете для морского флота, он отдавался этой проблеме с нескрываемым энтузиазмом, отодвигая в ее пользу другие, тоже, казалось бы, неотложные дела.

На состоявшейся в феврале 1991 года в Санкт-Петербурге научно-технической конференции, посвященной 35-летнему юбилею первого в мире пуска баллистической ракеты с подводной лодки, говорилось, что идея вооружения подводных лодок баллистическими ракетами была выдвинута военными моряками еще в 1952 году. При этом упоминалась инициатива группы энтузиастов, возглавляемой инженер-контр-адмиралом Н.А. Сулимовским. Предложение военных моряков не могло быть реализовано на базе ракет Р-1 или Р-2. Только с появлением ракеты Р-11 на высококипящих компонентах, рассчитанной на подвижный старт, появилась практическая возможность разработки модификации баллистической ракеты дальнего действия, стартующей с подводной лодки. К новому виду оружия моряки, по сравнению с сухопутными военоначальниками, относились с большим энтузиазмом. Я уже писал о том, какой скептицизм высказывался многими боевыми генералами при сравнении эффективности обычных вооружений и ракет. Моряки оказались значительно более дальновидными. Они предлагали создать новый класс кораблей – подводные корабли-ракетоносцы, обладающие уникальными свойствами. Подводная лодка, вооруженная торпедами, предназначалась для нанесения ударов только по кораблям противника. Подводная лодка, вооруженная баллистическими ракетами, становилась способной поражать с моря наземные цели, удаленные от нее на тысячи километров, оставаясь неуязвимой.

Королев любил разрабатывать новые идеи и требовал такой же любви к новому от своих сподвижников. Но в таком необычном начинании прежде всего были нужны сильные союзники среди «судаков» – судостроителей.

Союзником Королева оказался главный конструктор ЦКБ-16 Николай Никитович Исанин. Это был опытный корабел, который начал заниматься подводными лодками, пройдя школу строительства тяжелых крейсеров и линейных кораблей. Во время войны он занимался самым тогда популярным видом судов – торпедными катерами. Главным конструктором дизельных подводных лодок Исанин стал всего за два года до встречи с Королевым. Он смело взялся за переделку своего проекта «611» под ракетоносец.

Исанин, внешне ничем особенным не выделявшийся среди других морских инженеров, с которыми мы начали встречаться, сразу же очень располагал к себе. Несмотря на непоказную природную скромность, он обладал спокойной и твердой уверенностью при принятии принципиальных решений. После первых встреч с ним в 1953 году у меня появилось чувство, будто мы с ним давно знакомы. Он быстро изучил характер Королева. И между ними установились очень дружелюбные отношения, хотя Исанин беззлобно подшучивал над свойственной Королеву вспыльчивостью. Надо признать, что этими шутками Исанин еще более располагал к себе нас, ближайших сотрудников Королева.

После того как подводная тематика перешла к Виктору Макееву, мы уже много лет не были связаны с Исаниным по работе, но на встречах в Академии наук у нас всегда находилось много общих тем для обсуждения. Он оставался в общении таким же добродушно-ироничным. Во время шаблонных и скучных отчетных докладов мы с ним не раз, удалившись из зала заседаний, вспоминали минувшие дни. Он при этом неистово курил и так же беззлобно, как прежде, подшучивал над новыми порядками.

Несмотря на то, что ракета Р-11 уже летала, ее доработка плюс новое морское, вместо наземного, оборудование, по нашим расчетам, требовали трех-четырех лет. Но Королев о таких циклах и слушать не хотел.

Пилюгин, находясь в оппозиции к морскому увлечению, доверил решение всех управленческих проблем Владилену Финогееву. Этот высокий, светловолосый, очень подвижный и энергичный молодой заместитель Пилюгина сразу завоевал наши симпатии. По вопросам управления мы общались с ним, не обращаясь к Пилюгину. Кузнецов, считавшийся у нас старым «морским волком», лучше других понимал, какие новые и трудные проблемы нужно будет решать с помощью гироприборов.

После уговоров и дискуссий, с согласия Кузнецова, вся проблема разработки командных приборов была поручена Ленинградскому НИИ-499, в котором к этому времени главным конструктором был молодой Вячеслав Арефьев.

Самое главное, что мы должны были решать, как будем пускать – с надводного или подводного положения. Исанин убедил Королева, что разработку надо разбить на две очереди. Первая – доработка существующих или уже строящихся подводных лодок для пуска с надводного положения. Для этого в прочный корпус готовой лодки встраиваются по крайней мере две прочные вертикальные шахты, снабженные специальными подъемными устройствами. Шахты закрыты крышками, которые открываются перед пуском. Ракеты в заправленном состоянии должны находиться в сухих шахтах с гарантией безотказного действия после длительного подводного похода, который может продолжаться не один месяц. Эта проблема длительного хранения была непростой и для Исаева, который всегда опасался потери герметичности коммуникаций и коррозионной агрессивности выбранных им компонентов для двигательной установки. Проект большой подводной лодки «611» после недолгих дискуссий был выбран для переоборудования в первый подводный ракетоносец. Две вертикальные шахты прорезали прочный корпус в диаметральной плоскости за боевой рубкой.

Еще одна проблема носила чисто морскую специфику. В случае всплытия лодка неизбежно будет подвержена качке. Пуск ракеты с качающегося основания вместо надежно стоящего на земле стартового стола – это не сразу укладывалось в наши сухопутные представления о технике прицеливания и последующего поведения ракеты. Беспокойство вызывало и поведение жидкого наполнения баков. Наконец, как попасть в заданный квадрат, если мы не заложили точные координаты места старта в заранее подготовленные баллистиками расчеты и таблицы. На полигоне трудилась целая команда геодезистов, которые точно привязывали к географическим координатам место старта, «провешивали» направление стрельбы и с точностью до метров докладывали после пуска отклонения точки падения от расчетной. А как это делать в штормовом море?

Все это для моряков оказалось не таким уже трудным. Подключенные к работам институты «судаков» терпеливо объясняли, как приспособить к нашим общим задачам технику морской навигации. Арефьевым были предложены принципы предстартовой ориентации и идея сопряжения системы управления ракеты с навигационным комплексом подводной лодки. Оси бортовых гироприборов приводились по углам перед стартом к осям главного навигационного комплекса корабля. Ракета стартует в надводном положении, имея мгновенный угол наклона и угловую скорость, определяемые режимом качки. После старта гироприборы, запомнившие предстартовую выставку, выправляют ракету сначала в вертикальное положение, а затем «укладывают» ее на программу в плоскости стрельбы. Реализация этих принципов потребовала разработки специального корабельного преобразователя координат, который связывал комплекс приборов навигации и управления движением подводной лодки с бортовой системой управления. Эту работу и выполняли два специальных института судостроительной промышленности.

Вторая очередь – пуск из подводного положения, несмотря на настроения Королева, «судаками» была отложена. Они доказывали, что для этого надо закладывать новый проект подводной лодки. Потребуется действительно не менее трех-четырех лет, пока удастся осуществить первый старт из подводного положения.

Командование Военно-Морского Флота согласилось с такой концепцией и всем службам для варианта первой очереди была дана команда «полный вперед».

Наш «главный наземщик» Анатолий Абрамов получил задание разработать конструкцию качающегося стенда для наземной отработки пусков ракеты. Поначалу поручили создание этого стенда морскому ЦКБ-34, но его главному конструктору Рудяку сроки Королева показались нереальными и он от работы отказался.

Коллектив Абрамова совместно с нашим заводом построил более скромный стенд, и в апреле 1955 года с него были произведены первые три пуска в Капустином Яре. Стенд имитировал технику подъема ракеты на верхний срез шахты для пуска из надводного положения. Достаточно сложное по кинематике сооружение на полигоне прозвали «рога и копыта». Трех пусков ракет с системой управления Р-11 было достаточно, чтобы убедиться, что макет подводной лодки терпит огненную струю двигателя. Позднее подоспел и более совершенный качающийся стенд, все же созданный Рудяком. Электроприводы могли создавать имитацию бортовой качки, соответствующую шторму в 4 балла. При этом амплитуда отклонения доходила до плюс-минус 22 градусов.

Со стенда Рудяка морской системой управления было пущено в условиях качки одиннадцать ракет, и все прошло на удивление благополучно.

К этому времени уже переоборудовали первую подводную лодку, встроив в нее две шахты с «рогами и копытами».

Военные моряки принимали самое деятельное участие во всех работах на Белом море. Был создан морской полигон и организована специальная часть, которой командовал опытный подводник Герой Советского Союза капитан второго ранга Хворостянов.

Старт ракеты Р-11ФМ с первой ракетной подводной лодки. Белое море, 1955 год

Пришла пора выходить в море.

Базой для первой ракетной подводной лодки был Северодвинск, в начале 1950-х годов еще именовавшийся Молотовском. В этом приморском городе было все необходимое: судостроительный завод, база для наземного хранения и испытаний ракет, база для экипажей подводных лодок и, самое главное, атмосфера «максимального благоприятствования» нашим работам.

Для первых морских испытаний было подготовлено семь ракет. Они были оснащены новой морской системой управления. Испытательная и пусковая стартовые системы в морском исполнении «Сатурн» и «Доломит» были совместно с нами и НИИ-885 разработаны морскими институтами МНИИ-1 и НИИ-10. Для контроля за полетом на берегу были установлены телеметрические приемные станции. Наблюдение и связь осуществлялись специальным кораблем. Бортовая передающая аппаратура телеметрии и контроля орбиты была смонтирована в неотделяющейся головной части и работала на щелевую антенну.

Первый пуск ракеты Р-11 ФМ с подводной лодки был произведен в Белом море 16 сентября 1955 года. Королев вместе с Исаниным лично руководили этими испытаниями.

Семь пусков в Белом море прошли успешно. При этом были пущены три ракеты после длительного хранения. Пуски проводились в условиях недвижимой и подвижной лодки при скорости до 10 узлов и волнении до 2-3 баллов.

На заключительный пуск в сентябре 1955 года были приглашены заместитель главкома Военно-Морского Флота адмирал Владимирский, маршал Неделин, командующие флотами и флотилиями. Процесс всплытия лодки, отброс крышки шахты, подъем ракеты с помощью «рогов и копыт», наконец, эффективный пуск в точно установленное время вызвали у всех гостей, находившихся на борту эсминца, бурные аплодисменты. Так было положено начало вооружению флота баллистическими ракетами дальнего действия.

В ноябре 1955 года, несмотря на счастливый конец первых морских испытаний, Королев объявил мне, Финогееву и Абрамову, что берет нас с собой в Северодвинск. Он объяснил, что хочет еще раз сам в деталях ознакомиться с технологией подготовки и пуска. Надо, по его словам, лучше понять, без излишней парадной шумихи, что же мы сделали. Мы с удовольствием приняли его команду, тем более, что предстояло не лететь, а ехать скорым поездом от Москвы до Северодвинска через Архангельск.

Я ехал на морской полигон в первый раз. Королев и Финогеев до этого бывали там не единожды, ходили на подводной лодке и меня считали «салагой».

Хорошо запомнилась ночь в этом поезде. Мы заняли два купе СВ. За бутылкой коньяка собрались в одном из них вчетвером. Боясь перебить Королева, мы слушали его спокойные рассказы о путешествии на Колыму и обратно. Я впервые слушал повествование об этой части его жизни от него лично. Он обычно очень не любил вспоминать и рассказывать об этом тяжелом периоде. Что на него нашло в этом ночном рейсе, не знаю. Уже после его смерти в разных вариациях, устных и письменных, мне приходилось слушать и читать то, о чем он нам поведал в ту ночь. Я не хочу пересказывать услышанное, чтобы не вступать в споры с авторами многочисленных публикаций и фильмов о Королеве. Теперь это, пожалуй, не имеет особого значения, поскольку в общем факты сходятся, а детали определяются окраской, которую им придает автор рассказа или публикации. Было бы хорошо, если бы нашелся добросовестный историк, который, изучив все рассказы, публикации и документы, специально исследовал период с 1937 по 1945 годы в жизни Королева, не внося туда своих личных домыслов.

В Северодвинске мы были встречены гостеприимным морским командованием. Представители Северного флота демонстрировали выучку экипажей, которые проводили самостоятельно электроиспытания ракет, их заправку и погрузку в шахты подводной лодки, стоявшей у пирса Северодвинского судостроительного завода.

Я залюбовался четкой и слаженной работой военных моряков. Всего чуть больше года, как экипаж базы и лодки начал осваивать ракетное дело, а насколько же увереннее они работают по сравнению со своими сухопутными коллегами.

Только когда лодка была подготовлена к выходу в море, Королев заявил, что он договорился с командованием: оно допустило его, меня и Финогеева к участию в походе. Участие в подводном плавании Королеву было необходимо. Он неизменно следовал правилу: «лучше одни раз увидеть, чем сто раз услышать».

Кроме нас обязательное участие в таких походах принимал ведущий конструктор ракеты Р-11ФМ Попков. О нем договариваться не требовалось: на правах уже «штатного» подводника он вместе с еще несколькими представителями промышленности входил в состав экипажа.

Мы с Финогеевым высказали предположение, что высшему командованию флота Королев не докладывал, а получил разрешение только местного, поэтому факт нашего участия в походе стал известен только за пару часов до отплытия.

Когда я вплотную увидел первую ракетную подводную лодку, она не произвела на меня впечатления большого корабля. Пока мы не проникли в ее отсеки, нельзя было понять, каким образом там утрамбовали все сложное пусковое ракетное оборудование вместе с дополнительным ракетным расчетом.

Лодка отошла от пирса рано утром, и вскоре последовала команда на погружение. Меня, конечно, все интересовало, ибо то, что творится внутри лодки при погружении и в подводном плавании, представлял себе только из литературы. Королев был на лодке уже «своим». Он сразу пошел в боевую рубку, где изучал технику управления лодкой, и смотрел в перископ. Он не забыл нас предупредить: «Будете лазать по кораблю – не разбейте голову». Несмотря на предупреждение, я не раз стукался о всякие не к месту выступающие детали механизмов и ругал проектантов за малый диаметр люков, которые отделяли отсеки друг от друга.

Все оборудование для подготовки управления пуском размещалось в специальном «ракетном» отсеке. Он был очень тесно уставлен пультами и шкафами с электроникой в морском исполнении. Перед пуском в этом отсеке должны находиться на боевых постах шесть человек. Совсем рядом располагаются «прочные» ракетные шахты. Когда лодка всплывет и откроются крышки шахт, людей от холодного моря будет отделять только металл этих шахт.

Перебираться в другие отсеки после боевой тревоги нельзя. Все проходные люки задраиваются. Боевой расчет ракетного отсека ведает всей подготовкой, а сам пуск производится из центрального поста лодки.

Через четыре часа похода, когда начало казаться, что мы в подводной тесноте всем мешаем и надоели своими вопросами, последовала команда на всплытие.

Королев, отыскав меня и Финогеева в торпедном отсеке, сказал, что сейчас мы все трое должны находиться у шахты, из которой последует подъем и пуск ракеты.

Зачем ему потребовалась демонстрация такой храбрости? Случись что с ракетой, пока она еще в шахте или даже на верхнем срезе, – нам безусловная «хана». Почему командир лодки разрешил Королеву сидеть у шахты во время пуска, я до сих пор не понимаю. Случись беда – командиру головы не сносить. Правда, впоследствии один подводник сказал: «Случись что, не с кого было бы и спросить».

По тридцатиминутной готовности по отсекам лодки прошла команда командира – «Боевая тревога» и для верности еще сигнал морского ревуна.

Я вспомнил комсомольскую молодость. В 1932 году на линкоре «Марат» в Кронштадте нам, «шефам» корабля, демонстрировали подготовку корабля к бою. Такой же ревун и та же команда «Боевая тревога».

Обмениваясь короткими фразами, мы трое неудобно сидели, прижавшись к холодному металлу шахты. Королев явно хотел «подать» себя и свою технику: смотрите, мол, как мы верим в надежность своих ракет.

В шахте скребло и громыхало при работе «рогов и копыт» на подъем. Мы напряглись в ожидании запуска двигателя. Я ожидал, что здесь рев двигателя, струя пламени от которого устремлялась в шахту, даже на нас произведет устрашающее впечатление. Однако старт прошел на удивление тихо.

Все обошлось! Люки открылись, появился радостный командир, поздравляя с удачным пуском. С места падения уже доложили. Теперь уточняют координаты. Телеметрические станции вели прием. По предварительным данным, полет прошел нормально.

Это был восьмой или девятый пуск Р-11 ФМ с этой первой ракетной подводной лодки.

После пуска напряжение у всех сразу спало. Финогеев, не впервые участвовавший в пусках с этой лодки, широко улыбаясь, спросил меня: «Ну как, отпустило?». «Да, – ответил я, – это, конечно, не из бетонного бункера пускать».

Действительно, психологическое напряжение перед таким морским пуском не может идти ни в какое сравнение с пуском наземной ракеты.

Лодка возвращалась на базу, а нас всех пригласили на подводный обед. Настроение у нас и офицеров в тесном кубрике за обедом было отличное. Королев от души хвалил селедку и макароны по-флотски. Командир пошутил, что он сам таких вкусных макарон по-флотски не помнит. Через три года, пообещал Королев, не нужно будет всплывать. Можно будет пускать ракеты из подводного положения. Давно все это было, многих тех разговоров и шуток не извлечь из памяти. Но хорошо запомнилось редкостное ощущение счастья. Да не личного, а вот такого общего, сближающего, сплачивающего совсем разных людей. Может быть, это исходило от Королева, которого я вообще не мог вообразить счастливым. Здесь, на лодке, за столом после пуска он излучал это чувство. Ни в прошлом, ни в будущем я его таким счастливым не помню.

Из Северодвинска мы отправились в Архангельск на заводском катере. Штормило, и нас троих укачало. На Королева качка не действовала, и он над нами подшучивал, предлагая выпить. Но в глотку ничего не шло. Наконец, добрались до аэропорта, где нас ждал свой самолет. Экипаж обрадовался, что мы можем отдохнуть в гостинице. Архангельск по погоде не выпускает, а Москва из-за тумана не принимает. Несмотря на справедливость запретов на вылет, Королев не успокоился. О том, чтобы ночевать в аэропорту или гулять по Архангельску (что мы, ни разу его не видевшие, были бы не прочь сделать), не могло быть и речи. Он отправился к начальнику аэропорта, пробился по ВЧ-связи к командующему военно-воздушными силами и какими-то доводами убедил его, чтобы нам дали разрешение на вылет.

Через час мы вылетели, а приземлившись на своем аэродроме в Подлипках (теперь здесь, на бывшем летном поле, размещен головной институт – ЦНИИМаш), убедились, что никакого тумана нет.

Вскоре многие из нас испытали горькое чувство прощания с романтической морской тематикой. Трезво взвесив возможности и погружаясь все больше в проблемы межконтинентальной ракеты, с согласия Совета главных, было решено выйти с предложением о создании специального КБ по морским ракетам. Королев рекомендовал на должность главного конструктора Виктора Макеева. Это предложение было принято.

С того памятного похода мне уже ни разу не довелось бывать на ракетных подводных лодках.

По рассказам знакомых участников походов на современных атомных подводных ракетоносцах, условия жизни очень непростые. Мы тогда были в очень коротком походе на дизельной лодке. Я впервые ощутил, насколько же легче служить наземным ракетчикам, как бы ни было трудно на земле и в различных бункерах и шахтах, условия обитания на подводной лодке во сто крат тяжелее.

Наше ОКБ-1 вместе с ЦКБ-16 и небольшой группой военных моряков в 1950-е годы положило начало совершенно новому виду стратегических военно-морских сил. В современной стратегии и политике атомные подводные ракетоносцы играют не меньшую роль, чем Сухопутные ракетные войска стратегического назначения. Создатели подводного флота, морских ракет и военные моряки-подводники достойны самого высокого уважения. И вспоминать об их героических буднях следовало бы не только при сенсационных описаниях аварий подводных лодок.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх