Кто придумал украинцев?

Но австрийские поляки не сами изобрели украинство, а всего лишь взяли на вооружение наработки своих российских соплеменников. Честь изобретения украинцев принадлежит польскому писателю Яну Потоцкому, который в своем сочинении «Историко-географические фрагменты о Скифии, Сарматии и славянах», изданном в Париже на французском языке в 1795 г., сформулировал концепцию о том, что украинцы, населявшие малопольскую украйну, являются народом, отдельным от русского и имеющим совершенно самостоятельное происхождение. Частично гипотеза Потоцкого базировалась на популярной в то время в Польше сарматской теории, по которой поляки были прямыми наследниками этого легендарного племени, одним из ответвлений которого автор счел украинцев. Никакой научностью это писание, разумеется, не обладало, а являлось пропагандистским ответом на раздел Польши. Мысль, которую пытался обосновать автор, была довольно прямолинейна: поскольку украинцы не имеют никакого отношения к русским, ни культурно, ни исторически, то никаких исторических прав на земли к западу от Днепра Россия не имеет. Пропаганда эта была, разумеется, рассчитана на западного читателя, имеющего слабые представления о восточноевропейской этнографии.

Творчески переосмыслил украинскую концепцию другой польский деятель — публицист, историк, библиофил Тадеуш (Фаддей) Чацкий. В 1801 г. он написал псевдонаучную работу «О названии «Украина» и зарождении казачества», в которой выводил украинцев от выдуманной им орды укров, якобы переселившихся в VII в. из-за Волги. Деятельность этих польских «просветителей» носила вовсе не научный, а хорошо организованный политический характер. Дело в том, что на русском престоле с 1801 г. восседал Александр I, этакий Горбачев XIX в., проводивший раболепную прозападную политику. Хуже всего, что император страдал полонофилией и дошел в ней до такой крайности, что даже назначил министром иностранных дел ярого русофоба Адама Чарторыйского, который в будущем, во время польского восстания 1830–1831 гг., возглавит правительство мятежников.

При Александре двор и государственные учреждения были буквально облеплены польской шляхтой, которая вдруг воспылала любовью к своим русским победителям. Но за показным конформизмом скрывалось желание отомстить России при первом же удобном случае. Этот феномен даже получил свое название — валленродизм. В 1828 г. Адам Мицкевич написал свою известнейшую поэму «Конрад Валленрод» с довольно двусмысленным сюжетом. Главный герой произведения литовец Вальтер Альф после того как крестоносцы убили его родителей, попадает в рыцарский замок, где его воспитывают христианином. Но находящийся в плену в замке старый вайделот (литовский народный певец, аналогичный скандинавскому скальду) внушает ему любовь к порабощенной родине и ненависть к крестоносцам. В первом же сражении Альф переходит на сторону литовцев, поселяется у литовского князя Кейстута и женится на его дочери Альдоне. Однако не видя способа отразить натиск врага, он покидает семью и проникает в ряды крестоносцев, где под именем Конрада Валленрода делает стремительную карьеру, став в конце концов гроссмейстером ордена. Далее он, совершив ряд предательств, приводит орден к гибели. Подобная доктрина была воспринята шляхтой как руководство к действию.

Ян Чацкий, выполнявший при Чарторыйском дипломатические поручения русского правительства, в 1806 г. избран почетным членом Императорской Академии наук. Его брат, видный масон Северин Чацкий — камергер, член Государственного совета, действительный тайный советник. Первым малороссийским этнографом стал поляк Адам Чарноцкий, в свое время дезертировавший из русской армии и поступивший на службу к Наполеону (участвовал во вторжении в Россию). Вернувшись в 1819 г. в Россию, он, скрываясь под именем Зориана Доленги, снискал расположения императора. Александр I приказал зачислить Чарноцкого в состав Министерства народного просвещения и выдавать ему по 3000 руб. серебром в год на осуществление его «ученых путешествий», причем губернаторам и прочим местным властям приказано было оказывать Чарноцкому всяческое содействие.

Большое, почти абсолютное влияние приобрели поляки в системе образования Юго-Западного края. На ниве народного просвещения отметился и протеже Чарторыйского, бывшего попечителем Виленского учебного округа (включал также Киевскую, Волынскую и Подольскую губернии), Фаддей Чацкий — основатель Кременецкого лицея. Как пишет в очерке «Украинское движение» Андрей Стороженко, «в первой четверти XIX века появилась особая «украинская» школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей: К. Свидзинский, С. Гощинекий, М. Гробовский, Э. Гули-ковский, Б. Залесский и мн. другие продолжали развивать начала, заложенные гр. Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву».

Кременецкий (позднее Волынский) лицей ставший настоящим рассадником полонофильской интеллигенции, в 1831 г. после разгрома польского восстания был закрыт, в дальнейшем был переведен в Киев и преобразован в университет имени Святого Владимира. Еще одним сильнейшим очагом польского влияния стал Харьковский университет, что совсем не удивительно, если учесть, что его первым попечителем стал Северин Потоцкий, полностью подобравший профессорский состав. Это объясняет то, что маргинальные идеи украинства Потоцкого и Чацкого со временем укоренились в среде южнорусской интеллигенции. Харьковский университет стал настоящей кузницей украинства в России. Из его стен выпорхнули на волю в числе прочих деятелей украинства Петр Гулак-Артемовский, один из родоначальников укро-литературы, историки Дмитрий Богалей и Николай Костомаров.

Последний наиболее наглядно представляет собой портрет типичного украинца того времени. Родители Николая Ивановича были русскими, сам он родился русским, однако является украинским писателем и историком. «Украинский язык» он выучил уже в зрелом возрасте и принялся строчить на нем стишки и пьесы, впрочем, весьма посредственные. Учение своих польских предшественников об отдельности украинского народа ярый русофоб Костомаров адаптировал для внутреннего, так сказать, употребления, выдвинув тезис о двух ветвях восточнославянского народа — малороссах и великороссах. Одновременно с Костомаровым действовало целое направление польской общественно-исторической мысли, вообще отрицавшее славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. Поскольку убедить в этом кого-либо было крайне трудно, возникла еще одна мистическая концепция, постулирующая наличие в славянском мире двух полюсов — носителями метафизического добра были поляки (коллективный Христос), а русские, естественно, объявлялись коллективным воплощением дьявола и носителем всего плохого, вредного и греховного.

До Костомарова никому и в голову не приходило делить единый русский народ на отдельные ветви, хотя о диалектических особенностях различных говоров писал еще Ломоносов, выделяя в русском языке три разговорных наречия — северное, московское и малороссийское. При этом Михаил Васильевич подчеркивал, что различия между русскими говорами, несмотря на обширность ареала расселения народа, значительно меньшие, нежели между немецкими диалектами. Но, несмотря на очень большие различия между верхнерейнским и восточно-прусским диалектами, немцы сегодня пользуются единым литературным языком, а единое русское языковое пространство в XX в. было разрублено на три части. До Костомарова понятие великоросс считалось сугубо географическим, обозначая коренного жителя 30 великороссийских губерний.

Так вот, сначала стараниями украинствующего историка Костомарова в «научный» обиход была введена искусственная схема разделения народа на некие ветви, а потом словосочетание «малорусская народность» постепенно, но целенаправленно заменялось украинствующей интеллигенцией выражением «украинский народ». Но никакого укоренения в массовом сознании эта концепция не получила, официально распропагандирована она была лишь в советское время.

Вообще, в Российской империи украинствующая интеллигенция существовала совершенно отдельно от народных масс, варясь в собственном соку. Да и какую связь мог иметь с несуществующим украинским народом русский по происхождению Костомаров или столь же русский родоначальник украинской исторической «науки» Михаил Грушевский, который по-украински говорить толком не научился, а уж писал на укро-мове настолько убого, что некоторые его фразы без полулитры горилки понять совершенно невозможно? Даже родоначальник украинского литературного языка Тарас Шевченко думал по-русски, и по-русски же делал в течение всей жизни интимные дневниковые записи, где не надо было притворяться украинцем. Украинская «Жорж Санд» Марко Вовчок тоже была урожденной русской Марией Вилинской, а украинством увлеклась, выйдя замуж за украинофила Афанасия Марковича.

Впрочем, региональная малороссийская литература второй половины XIX в. к украинскому языку имеет отношение весьма отдаленное, потому как украинского языка и украинского алфавита тогда еще не существовало, а энтузиасты крестьянского наречия Малороссии пользовались преимущественно русской азбукой, экспериментируя с фонетическими системами правописания. Австрийских украинофилов многие их российские коллеги на дух не переносили, а попытки экспорта полонизированного украинского языка из Галиции встречали в штыки. Официальный язык сегодняшней Украины многие специалисты предлагают называть новоукраинским. Тараса Шевченко на него уже следует переводить, ибо за полтора столетия очень сильно мутировала не только украинская грамматика, но и лексическая основа языка. Нам, русским, трудно осознать столь стремительное видоизменение украинского языка, ведь для нас не только язык Пушкина, но даже речь Ломоносова отнюдь не кажется архаичной, а человек, знакомый с церковно-славянским, без труда читает древние летописи.

Первыми же российскими украинизаторами были именно поляки. Александр Каревин в своей замечательной книге «Русь нерусская (как рождалась рщна мова)» так описывает начало украинского движения: «XIX век прошел на Украине под знаком борьбы двух культур — русской и польской. Заветной мечтой польских патриотов было восстановление независимой Речи Посполитой. Новая Польша виделась им не иначе, как «от моря до моря», с включением в ее состав Правобережной (а если удастся — той Левобережной) Украины и Белоруссии. Но сделать это без содействия местного населения было невозможно. И руководители польского движения обратили внимание на малороссов.

Поначалу их просто хотели ополячить. Для этого в панских усадьбах стали открываться специальные училища для крепостных, где крестьянских детей воспитывали на польском языке и в польском духе. В польской литературе возникла так называемая «украинская школа», представители которой воспевали Украину, выдавая при этом ее жителей за особую ветвь польской нации. Появился даже специальный термин — «третья уния». По мысли идеологов польского движения, вслед за первой, государственной Люблинской унией 1569 г. (соединившей Польшу и Литву с включением при этом малорусских земель великого княжества Литовского непосредственно в состав Польши) и второй, церковной Брестской унией 1596 г. (оторвавшей часть населения Малороссии и Белоруссии от Православной Церкви и поставившей эту часть под контроль католичества), «третья уния» должна была привязать к Польше (естественно, с одновременным отмежеванием от Великороссии) Украину (Малороссию) в сфере культуры. В соответствующем направлении прилагали усилия и чиновники-поляки (их в то время немало служило на Украине, особенно по ведомству министерства просвещения).

Как это ни странно, но такой почти неприкрытой подрывной деятельности власти препятствий не чинили. Что такое «психологическая война», тогда просто не знали. А поскольку открыто к восстанию до поры до времени поляки не призывали; царя вроде бы не ругали, то и опасности в их деятельности никто не усматривал»[10].

Но проект «третьей унии» изначально был мертворожденным, поскольку для польских панов их русские холопы были быдлом, и признавать их ровней себе они не собирались. Да и крестьяне иноверных и иноязычных господ считать своими никак не могли. Поэтому в дальнейшем в ход пошла концепция украинства Потоцкого — Чацкого. Польская интеллигенция, занимающая в Юго-Западном крае доминирующее положение, стала пропагандировать идею о том, что украинцы — это народ, порабощенный русскими. Для сопротивления русской колонизации они призывали отказаться от русской культуры и разработать свой собственный литературный язык.

Но и в этом деле результаты были малоубедительными. Каревин пишет: «Образованные малороссы всей душой любили народные обычаи, песни, говоры, но при этом, несмотря на усилия украинофилов, оставались русскими. Новыми идеями соблазнились единицы. «У нас в Киеве только теперь не более пяти упрямых хохломанов из природных малороссов, а то (прочие) все поляки, более всех хлопотавшие о распространении малорусских книжонок, — сообщал видный малорусский общественный деятель К. Говорский галицкому ученому и общественному деятелю Я. Головацкому. — Они сами, переодевшись в свитки, шлялись по деревням и раскидывали эти книжонки; верно пронырливый лях почуял в этом деле для себя поживу, когда решился на такие подвиги». То, что потом было названо «украинским национально-освободительным движением», на начальном этапе своего развития состояло преимущественно из поляков (В. Антонович, Т. Рыльский, Б. Познанский, К. Михальчук и др.), поддержанных очень немногими малороссами».

Главным теоретиком доктрины украинского национализма тоже стал поляк Францишек Духинский, воспитанный в нужном русле в униатскому училище базилианского ордена в городе Умани Киевской губернии. Учителя (разумеется, поляки) внушили молодому Францишеку, что Россия — за Днепром, а здесь — Украина, населенная особой ветвью польского народа — украинской. Во время Крымской войны он служит на гражданских должностях в английской армии в Турции, все последующие годы жизни, кочуя по Европе, пропагандирует радикальные антирусские доктрины. Исповедуя расовый подход в истории, Духинский категорически отказывает русским (они представители туранцев — неполноценных народов, противостоящих арийским) в праве считаться славянами, утверждая что «москали не являются ни славянами, ни христианами в духе настоящих славян и других индоевропейских христиан. Они остаются кочевниками до сих пор и останутся кочевниками навсегда». Он же, кажется, первым в трехтомнике «Основы истории Польши и других славянских стран и Москвы» (1858–1861 гг.) высказал суждение о том, что имя «Русь» украдено москалями у украинцев, которые единственные имеют право на него. Хотя технических подробностей этого «похищения» он так и не раскрыл, все последующие «свидомые» историки неизменно базируют свои концепции на этом тезисе. Ну да, считать себя арийцами весьма приятно.

Последователь Духинского террорист Николай Михновский развил идеи украинского национализма до самых радикальных фашистских форм, провозгласив лозунг: «Украина — для украинцев. Итак, выгони прочь с Украины иностранцев-угнетателей»! Сформулирован сей призыв был в «Десяти заповедях Украинской народной партии» в 1904 г., когда никакой Украины не существовало, но учитывая, что Михновскому она виделась от Карпат до Кавказа, масштаб предполагаемых этнических зачисток впечатляет. Однако в отличие от своего крестного отца, предлагающего украинцам роль младшего брата поляков, Михновский уже отводит ляхам место второго по значению врага украинцев после москалей. В дальнейшем украинский национализм приобрел настолько ярко выраженный антипольский характер, что «свидомые» в период Второй мировой войны попытались перейти к практическому решению польской проблемы путем физического устранения поляков (наиболее масштабной акцией была Волынская резня 1943 г.).

Украинский национальный гимн «Що не вмерла Украина» является своего рода калькой с польского гимна «Еще Польскане сгинела» и написан накануне шляхетского восстания 1863 г. группой поляков во главе с Павлом Чубинецким. В пропагандистских целях автором украинского гимна объявили Тараса Шевченко. Поляки в одном из вариантов гимна объявляются братьями украинцев:

Ой, Богдане-Зиновию, пьяный наш гетьмане,
За что продал Украину москалям поганым?
Чтоб вернуть ей честь и славу, ляжем головами,
Наречемся Украины верными сынами.
Наши братчики-славяне за оружье взялись,
Не годится, чтобы мы в стороне остались!

Да, совсем не из теплых чувств к «арийским» братьям поляки пестовали украинство. Они очень рассчитывали, что те поддержат их в антирусском восстании. Проще говоря, ляхи очень нуждались в пушечном мясе. Сам Духинский провозглашал: «Русь — это сильнейшая и доблестнейшая Польша, и польское восстание не будет успешным, если не начнется на Руси». Русью он, разумеется, именовал Украину, у которой москали украли ее природное имя.

Вождь польских повстанцев генерал Людвик Мерославский[11] выражался очень конкретно:

«Неизлечимым демагогам нужно открыть клетку для полета за Днепр. Пусть там распространяют казацкую гайдаматчину против попов, чиновников и бояр, уверяя мужиков, что они стараются удержать их в крепостной зависимости. Должно иметь в полной готовности запас смут и излить его на пожар, зажженный уже во внутренностях Москвы. Вся агитация малороссианизма пусть перенесется за Днепр… Вот весь польский герценизм! Пусть он издали помогает польскому освобождению, терзая сокровенные внутренности царизма… Пусть себе заменяют вдоль и поперек анархией русский царизм, от которого, наконец, освободится и очистится соседняя нам московская народность. Пусть обольщают себя девизом, что этот радикализм послужит «для нашей и вашей свободы». Перенесение его в пределы Польши будет считаться изменой отчизне и будет наказываться смертью, как государственная измена…»

Но ни в Литве, ни на Волыни крестьянство на помощь ляхам не пришло, а малочисленные украинствующие интеллигенты готовы были оказывать восставшим только моральную поддержку (не совсем же они были идиотами), а то и вообще проявили к шляхетским бедам самое полное равнодушие. Более того, в российских губерниях крестьяне зачастую расправлялись с восставшей шляхтой собственными силами, да и в самой Польше после того, как крестьянам была обещана земля бунтовщиков, селяне стали с энтузиазмом выдавать властям мятежников. После провала шляхетского мятежа украинофильство в России переживает кризис, поскольку полякам становится не до него. Не многие государственные мужи понимали опасность польской пропаганды, но главный начальник Северо-Западного края Михаил Николаевич Муравьев ее вполне осознавал и действовал со всей решительностью. Следуя простому принципу «клин клином вышибают», он высказался совершенно прямолинейно: «Что не доделал русский штык — доделает русская школа». Всего за два года он смог основательно подорвать польскую культурную гегемонию на вверенной ему территории.

Известный русский философ и писатель Иван Солоневич так оценивал усилия Муравьева по деполонизации: «Край, — сравнительно недавно присоединенный к империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа и интересы России… Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии — даже без пролетариата и ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьев не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции».

Кстати, прозвище «Вешатель» Муравьев получил за тридцать лет до польского восстания благодаря историческому анекдоту. После назначения его на должность губернатора Гродненской губернии в 1831 г. его спросили, не родственник ли он повешенному декабристу Муравьеву-Апостолу. На это Михаил Николаевич ответил, что происходит не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают. Что касается повешенных повстанцев, то таковых на весь обширный край насчитали лишь 128 человек. Но ненависть поляков к Муравьеву безгранична до сих пор, хотя к Польше он никакого отношения не имел, будучи наместником русских по населению губерний. Видимо ненависть эта первоначально имела сугубо меркантильную базу, ибо Муравьев предпринял энергичные меры для секвестрования дворянский имений и улучшения положения крестьян, находящихся здесь в более угнетенном состоянии, нежели в центральных российских губерниях.

Киевский генерал-губернатор Дмитрий Гаврилович Бибиков, занимавший этот пост в 1837–1852 гг., также вполне осознавал угрозу, проистекающую от засилья в крае польского дворянства. Им были разработаны инвентарные правила, определявшие отношения крестьян с помещиками. К сожалению с украинофильством никакой борьбы не велось, хотя следующий генерал-губернатор Николай Николаевич Анненков и приложил усилия для принятия так называемого валуевского циркуляра. Циркуляр этот, названный по имени министра внутренних дел империи Петра Александровича Валуева, был тайным и прямого действия не имел, а адресовался Цензурному комитету с требованием запретить печатать учебную, политическую и религиозную литературу на украинском языке.

Валуев в своей записке отмечал, что«общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами, и в особенности поляками, так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказать противное, большинство самих малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных к России и гибельных для Малороссии. Явление это тем более прискорбно и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и едва ли не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, поступившим в цензуру; и по тому; что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков». Однако запретительная мера эта была половинчатой и малодейственной, поскольку была направлена лишь на использование украинского языка в политических целях, но печать «изящной литературы» и разработки литературного украинского языка прекращены не были.

У всякой идеи должны быть свои мученики. У украинской они тоже есть. Венец великомученика отводится украинской мифологией Тарасу Шевченко, распятому проклятыми москалями (фигурально, конечно), а просто мучениками можно считать его коллег по Кирилло-Мефодиевскому братству. «Свидомые» свято уверены, что репрессии проклятого царского режима обрушились на голову святого «кобзаря» лишь за то, что тот был украинцем. Но это суждение в корне неверно. Кирилло-Мефодиевское братство, созданное по инициативе Николая Костомарова, было тайной политической организацией самого радикального толка. Основные пункты программы были следующие:

— освобождение славянских народностей из-под власти иноплеменников (в том числе отделение Украины от России);

— организация их в республики с удержанием федеративной связи между ними (при этом независимая Украина мыслилась чуть ли не как центр федерации);

— уничтожение крепостного права;

— упразднение сословных привилегий и преимуществ;

— религиозная свобода и веротерпимость;

— при полной свободе всякого вероучения употребление единого славянского языка в публичном богослужении всех существующих церквей;

— полная свобода мысли, научного воспитания и печатного слова и преподавание всех славянских наречий и их литературы в учебных заведениях всех славянских народностей.

Чтобы почувствовать, насколько эти идеи были проникнуты антигосударственным пафосом, давайте поищем аналогию в реалиях сегодняшнего дня. Когда радикальные националисты и религиозные фанатики провозглашают идею освобождения Чечни от российского гнета и создание Кавказского халифата из освобожденных из под христианского ига народов, то перепуганная общественность единодушно поддерживает лозунг «Мочить в сортире!» и всячески одобряет ковровые бомбардировки и зачистки в самашкинском стиле. Так неужели царские власти должны были безучастно глядеть на бурную деятельность национал-сепаратистов республиканского толка?

Ситуация осложнялась еще и внешнеполитическим аспектом усилий украинствующих республиканцев посягнувших, пусть даже только на словах, на территориальную целостность не только России, но и Австрийской империи. Император Николай являлся, как известно, рьяным охранителем Священного Союза трех держав, направленного на незыблемость европейских границ, и ему совсем не улыбалось, что кучка фармазонов дискредитирует его на международной арене. Может быть, несколькими годами раньше или позже власти смотрели бы на интеллигентов-карбонариев сквозь пальцы, но 1847 г. когда тайное общество было ликвидировано, выдался крайне напряженным. В 1846 г. в австрийской Галиции поляки учинили мятеж, который был подавлен при деятельном участии русского населения, а вскоре разразилась венгерская революция, чуть было не поставившая жирный крест на империи Габсбургов. Если бы не русские штыки, то так бы, вероятно, и случилось. Мне, конечно, очень трудно симпатизировать Австрии, да только уж очень неудачное время выбрали Шевченко с Костомаровым, чтобы разводить революционную деятельность.

Репрессии против кирилло-мефодиевцев носили чисто символический характер. Костомаров, один из создателей общества, всего год отсидел в Петропавловской крепости и некоторое время пребывал в ссылке, но не в Сибири, всего лишь в Саратове, а в дальнейшем спокойно занимался своим любимым украинофильством без всякого стеснения. Покаявшемуся Кулишу четырехмесячный тюремный срок и ссылку в Вологду заменили двумя месяцами пребывания в арестантском отделении военного госпиталя, а местом ссылки назначили Тулу. Гулак провел в тюрьме под следствием три года, но вероятно лишь потому, что отказался давать какие-либо показания, после чего отправился на пять лет в пермскую ссылку. Тарас Шевченко пострадал больше всех — 10 лет прослужил солдатом в Оренбургском полку. Но причиной столь «суровой» кары было вовсе не участие в тайном обществе, и уж тем паче, не украинофильство, а найденные у него при обыске стихи о императрице оскорбительного характера, что по тем временам было тяжким преступлением.

В то же самое время, в 1849 г. в отношении другого тайного общества — кружка петрашевцев в Петербурге были применены меры куда более жесткие — 122 человека находилось под следствием, из них 21 приговорены к смертной казни. Приговоренные уже стояли перед строем солдат на Семеновской площади, когда расстрел был им заменен ссылкой. Почему-то никому не приходит в голову объявить все эти репрессии национальным угнетением русского народа со стороны немецкой по крови царской династии.

Вся дальнейшая история российского украинофильства практически не выходит за рамки интеллигентской среды. Хождение в народ переодетых в шаровары и вышиванки студентов, приобщающихся таким образом к крестьянскому диалекту и сельскому фольклору, выглядело, скорее, как забава мажорствующей молодежи, но на пробуждение в массах «украинского самосознания» никакого влияния оказать не могло. Однако после издыхания польского импульса, все большее влияние на отечественных украинофилов начинает оказывать галицкое политизированное украинство, более того, по мере приближения Первой мировой войны австрийский и германский генеральные штабы все большее внимание начинают уделять украинству по чисто практическим соображениям. Украинофилов они видят своим агентами влияния, а украинской доктрине пытаются сделать прививку сепаратизма.

В 1906 г. начинается масштабная акция так называемого языкового крестового похода в Малороссию, организованная Веной. В крупнейших городах Юго-Западного края как грибы после дождя (золотого!) открываются многочисленные украиноязычные издания, откуда не возьмись, появляются сотни пропагандистов возвращения к истокам «ридной мовы».

Движение крестоносцев бурно приветствуют социалисты и либералы, руководствуясь той логикой, что все, что направлено против царизма, к лучшему. Но крестовый поход заканчивается полным провалом, потому как австрийский вариант украинского языка, грубо насаждаемый в полонизированной Галиции, оказался совершенно непонятен малороссам.

Как констатирует в своей брошюре «Первые украинские массовые политические газеты Поднепровья» (Нью-Йорк, 1952 г.) Юрий Тищенко-Сирый, один из тогдашних крестоносцев, «помимо того маленького круга украинцев, которые умели читать и писать по-украински, для многомиллионного населения Российской Украины появление украинской прессы с новым правописанием, с массой уже забытых или новых литературных слов и понятий и т. д. было чем-то не только новым, а и тяжелым, требующим тренировки и изучения».

По свидетельству Сирого, у самого массового издания крестоносцев «Ридный край» было всего две сотни подписчиков. Надо полагать, все они были самими укро-австрийскими крестоносцами, потому что российские украинофилы с раздражением отмечали, что читать прессу крестоносцев без словаря (украинско-украинского?) не в состоянии. Их угнетало обилие в галицком новоязе большого количества выдуманных — «выкованных» слов, искусственно созданных для замены слов русских. Против потуг крестоносцев гневно выступил даже классик укро-литературы Нечуй-Левицкий, ратовавший за создание литературного украинского языка на основе малороссийских диалектов, а не ополяченного за века галицкого говора. Стоит ли говорить, что массы простого люда от укро-австрийского воляпюка в ужасе отшатнулись. Многие малороссы, увидев до какого маразма может довести попытки сделать язык на основе просторечного крестьянского диалекта, вообще пришли к выводу о ненужности подобных экспериментов, сделавшись сторонниками единого литературного общерусского языка.

Поэтому ничего удивительного, что не удалась в 1918 г. Украинская народная республика под протекторатом Берлина даже несмотря на то, что «национальное украинское правительство» — Верховную Раду возглавлял австрийский агент и германофил Михаил Грушевский, воспевающий в своих статьях германо-украинское расовое родство и общность политических целей. Слишком громадная пропасть разделяла народ и прогерманскую украинствующую верхушку. Замена в апреле 1918 г. оккупационными властями прозападного правительства Грушевского, напичканного австро-германскими агентами на лубочно-украинофильский режим гетмана Скоропадского, также не принесла особых успехов. Как только германские войска после ноябрьской революции 1918 г. оставили Киев, Скоропадский (вот же говорящая фамилия!) был свергнут сторонниками Директории. Власть Петлюры была непрочной, его войска были многократно биты и белыми, и красными, и махновцами. Власть Директории сделалась вскоре чисто номинальной и не распространялась дальше вагона, в котором моталось «украинское правительство», вынужденное постоянно от кого-либо бежать. В народном фольклоре от тех времен осталась издевательская поговорка «У вагонi Директорiя, пiд вагоном территорiя».

Ни один из укро-националистических режимов в период революции и гражданской войны не продемонстрировал ни малейших признаков жизнеспособности. Верховная Рада и Гетманат являлись германскими марионетками, Петлюра в конце своей политической карьеры полностью лег под поляков, щедро раздавая им территорию «ридной Украйны» взамен поддержки своей чисто номинальной власти. Командующий немецким восточным фронтом Гофман в своих мемуарах писал: «Украина — это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной деятельности русского народа». Кстати, и сама украинская государственная идея была наполнена конкретикой в Германии. Создатель Германской империи фон Бисмарк в 1877 г. провозгласил: «Нам нужно создать сильную Украину за счет передачи ей максимального количества русских земель». Все верно, создать Украину за счет украинских земель было невозможно по причине отсутствия таковых, а покушаться на земли дружественной Австро-Венгрии канцлер счел неправильным.

Даже в Галиции, где «титульная нация» формально составляла 60 % населения (следует при этом помнить, что единства между украинцами и русинами не существовало, а потому процент украинцев был, вероятно, ниже), а поляки всего 25 %, Западноукраинская народная республика не продержалась по сути и нескольких дней, хотя формально время ее существования исчисляется почти в шесть месяцев. 3 ноября 1918 г. во Львове Украинский национальный совет провозгласил создание национального государства, но уже 6 ноября восставшие поляки контролировали более половины города. 21 ноября подошедшие регулярные части польской армии полностью очистили Львов и правительство ЗУНР бежало в Станиславов (ныне Ивано-Франковск). Тем временем Румыния оккупировала Буковину, а чехословацкие части заняли территорию Закарпатья. Вскоре армия галичан полностью утратила контроль над территорией ЗУНР. В июле 1919 г. наступление галичан на Львов окончилось провалом.

Но благодаря тому, что австрийцы в свое время создали из галицких украинцев части сичевых стрельцов (имея в виду их использование для колонизации Малороссии), созданная на их основе Украинская галицкая армия оставалась в течение всего периода гражданской войны значимым военным фактором. Объединение, чисто формальное, конечно, УНР и ЗУНР 22 января 1919 г. предоставило в руки российских украинизаторов весомый ресурс в 50 тысяч национально «свидомых» галицких штыков. Еще одной силой, на которую опирались украинизаторы, были пленные австрийские украинцы, игравшие в 1917–1920 гг. роль авангарда украинизаторских сил. Впрочем, усилия галичан в области госстроительства запомнились современникам разве что попытками украинизировать киевские вывески.

Сегодня Польша вновь имеет некоторое влияние в украинском вопросе, в основном в качестве агента Вашингтона. Любопытно иногда почитать их прессу: «В интересах Польши, которая всегда будет испытывать угрозу со стороны российского империализма, необходимо существование Украины в качестве буфера между Польшей и Россией. Однако линия границы при этом должна отличаться от той, которая существует на сегодняшний день. Польша обязана всячески поддерживать идею раздела Украины и делать все, чтобы он наступил как можно скорее; поскольку всегда существует опасность того, что нынешнюю, русско-украинскую Украину вновь подчинит себе Москва. В то же время я более чем уверен, что проделать то же самое с собственно «украинской» Украиной Москва не сможет. Именно такая Украина имеет наибольший шанс на вступление в Европейский Союз. По своей территории «украинская» Украина была бы почти равной Польше, однако ее население составляло бы всего около 1/3 от польского населения. Помимо всего прочего эта Украина была бы почти полностью избавлена от бремени тяжелой промышленности, а также не имела бы выхода к морю. Такая Украина не представляла бы особой угрозы для Польши, с такой Украиной можно было бы довольно быстро достичь некого «модуса вивенди», даже в том случае, если бы в Киеве правили сплошь одни бандеровцы, поскольку такая Украина всегда была бы заинтересована в наличии доброй воли со стороны Польши»[12].

Однако раздел Украины маловероятен. Скорее всего, «самостийная Украйна» будет хиреть синхронно с РФ или даже чуть быстрее, а в случае возрождения России, вновь станет ее составной частью. Тупиковость «самостийного» пути развития Украины слишком очевидна, чтобы продолжать лелеять мечты о создании единой политической украинской нации, экономической самодостаточности и реальном государственном суверенитете.

В январе 1992 г. республика Украина была ядерной державой (!) с развитой авиакосмической и военной промышленностью, самым продуктивным из всех 15 бывших советских республик сельским хозяйством, мощной угольно-металлургической базой, сильнейшей научной школой и центрами высокотехнологичными предприятиями (достаточно вспомнить, что первый компьютер в Европе был создан в 1948 г. в Киеве). Украина имела доступ к дешевому российскому газу и нефти, не знала вооруженных конфликтов на своей территории. Украинцы не унаследовали ни цента из многомиллиардных внешних долгов СССР. То есть стартовые условия для экономического рывка и занятия страной подобающего места в европейской и мировой табели о рангах были у украинцев куда более благоприятными, нежели у других союзных республик, включая РСФСР.

Прошло 19 лет, за которые Украина влезла по уши в долги и учинила жуткий саморазгром своей экономики. За меньшее время немцы подняли из руин Германию и сделали ее европейским лидером после проигранной Второй мировой войны. Японцы в тех же условиях сотворили послевоенное экономическое чудо. А Украина, будучи в невероятно более выгодных условиях, показала абсолютнейшую бездарность своей (своей ли?) государственной элиты. Сегодня в украинской прессе уже открыто высказывается идея ограниченного суверенитета, по которой США возьмут страну под свой официальный протекторат, предоставив ей взамен некие экономические преференции. Это означает, прежде всего, что Америка продолжает свою политику по превращению «самостийной» Украины в антироссийский плацдарм.

Примечания:

1

http://www.newizv.ru/news/2009-03-12/106510

10

http://www.russian.kiev.ua/books/karevin/rusnorus/rusnorus.shtml

11

Командующим он был чисто номинальным, потому как после двух стычек с казаками, рассеявшими его штаб и захватившими обоз, Мерославский бежал за границу, бросив восстание на произвол судьбы.

12

Марианн Калуски, «Tygodnik Powszechny», 16 марта 2005 г.