Майский вечер выдался прохладным и ветреным. Близится полночь. Несколько тысяч людей собрались на просторной площади под названием Мидан аль-Хуссейн. Они празднуют маулид аль-Наби, день рождения Пророка Мухаммада. Празднество происходит под сенью мечети Сайидна Хуссейн, чей ярко освещенный фасад выходит на площадь. Зажиточные каирские семьи (хорошо одетые детишки, мужчины в деловых костюмах и с видеокамерами в руках) на этом празднике заодно с семьями крестьянскими, проделавшими долгий путь, чтобы провести ночь в большом городе. В толпе выделяются пожилые муллы в тюрбанах. Поодаль выстроились темно-зеленые полицейские автомобили. Полиция вооружена автоматами, однако офицеры улыбчивы и добродушны: сегодня неприятностей не ожидается. Полицейские наблюдают за празднующими, которые бродят по площади или рассаживаются на листах пластика под пальмами. Некоторые раздают всем желающим, знакомым и незнакомым, еду, которую готовят прямо тут, на переносных печах. Дым от печей смешивается с умиротворяющим ароматом кальянов. Бродячие продавцы, пользуясь случаем, торгуют всем, от светящихся в темноте сладостей и пирогов до арахиса и вареных бобов. Повсюду люди поглощают булочки и кебабы. Кафе на прилегающих улочках будут работать всю ночь, яркий свет их витрин не погаснет до утра.

Этот праздник носит прежде всего религиозный характер. Люди входят в мечеть и выходят из нее, двигаются столь целеустремленно, что бесконечный людской поток напоминает морское течение, увлекающее за собой все, в него попадающее. В многоголосом гомоне различаешь то оживленный семейный спор на повышенных тонах, то звуки музыки. Внезапно, перекрывая какофонию, мужской голос из чудовищно громких усилителей взмывает над толпой, возглашая хвалу Аллаху. Этот голос доносится с минарета, где установлены динамики, и буквально завораживает площадь. Люди принимаются качаться в такт напеву, постепенно образуется зикр — круг танцующих; под барабаны и тростниковые дудки они будут танцевать долгие часы, в надежде достичь мистического единения с Богом. А на другой стороне площади певцы-муншиды предлагают прохожим духовную поддержку…

Позднее эту праздничную толпу, в которой рябит от торговцев, муншидов и многочисленных зикров, станут развлекать фейерверками и торжественными процессиями. Любой праздник-маулид обладает двойным значением (можно даже сказать, что эти два значения противоположны) — он является одновременно религиозным праздником и карнавалом. Основная причина устройства маулидов — почтить местного святого и получить его благословение (барака). Но эта религиозная сторона неизменно сопровождается гуляньями, собравшихся развлекают танцующие лошади, акробаты, рассказчики, фокусники, их приглашают покататься на карусели и пострелять в тире. (В специальных будках во время маулидов делают обрезание; из будок с визгом выскакивают мальчишки, обретшие ритуальную чистоту вместе с благословением святого).

Площадь Мидан аль-Хуссейн заполняется публикой не только в ночь маулида аль-Наби. Здесь отмечается и другой праздник, в честь Сайидна Хуссейна, и это один из важнейших религиозных праздников Египта, на который собираются миллионы людей. Он чрезвычайно популярен у крестьян нильской Дельты, и в дни праздника повсюду, где только находится место, стоят палатки, в которых теснятся целыми семьями. Также популярен праздник в честь сестры Хуссейна, Сайида Зейнаб; он славится шумными гуляниями на улицах близ мечети, где похоронена эта женщина. В Каире немало — сотни, если не тысячи — могил других мусульманских святых, и всем этим святым посвящаются собственные маулиды — куда менее масштабные, впрочем, нежели празднества в честь Хуссейна и Зейнаб. Маулиды справляются не только в Каире, но и повсеместно в Египте, особенно в сельской местности, откуда, к слову, и происходит эта традиция. (На деревенских маулидах к могиле святого за благословением приносят больных детей и животных, а в Луксоре во время праздника устраивают водные парады).

Замечательное описание каирского маулида дано в романе египетской писательницы Ахдаф Суйеф «Айша» (1983). Ближе к концу книги героиня романа Айша решает в одиночку пойти на маулид святого Сиди Али. К Айше присоединяется знакомый, который проводит ее сквозь толпу «к открытому, застеленному коврами пространству. На коврах раскачивались в религиозном танце десятки босоногих мужчин. Музыканты — десяток человек с барабанами, флейтами и дудками — играли на деревянной платформе… Мужчины с барабанами словно обезумели. Танцоры также ускорили темп, в такт музыке. Кого только не было среди них — мужчины в тюрбанах и белых галабиях, крестьяне в шерстяных накидках и низко надвинутых шапках, молодые солдаты в униформе… Мужчины толстые, мужчины лысые, мужчины стройные, мужчины бородатые и мужчины с усами…» Позже заиграли другую музыку, а «посреди сцены встал мужчина с двуструнным рахабом. Он провел смычком по струнам, кашлянул в микрофон — и начал славить Сиди Али и его предков, благороднейших и высочайших среди людей, ибо отцом ему приходился мученик Хуссейн, а матерью — прекрасная высокородная Фатима, дедом же — святой Али, возлюбленный двоюродный брат самого Пророка».

Маулиды — наглядное проявление исламской религиозной традиции, насчитывающей в Египте XIII столетий. Однако они также отражают богатое религиозное прошлое Египта — и адаптировали древние обряды подобно тому, как коптское искусство восприняло и творчески переосмыслило стилистику эпохи фараонов. Некоторые ученые сравнивают каирские маулиды с праздниками других культур и утверждают, что эти празднества восходят к христианским и даже языческим образцам. Существенный вклад в дискуссию по этому поводу внес Джозеф Макферсон, английский антрополог-любитель, служивший в каирской полиции и опубликовавший в 1941 году книгу «Египетские маулиды». Он утверждал, что маулиды «соответствуют отмечаемым в Европе праздникам и ярмаркам в честь христианских святых… Они являются своего рода продолжением многовековой традиции, существовавшей задолго до Пророка». Мистер Макферсон воочию наблюдал маулид, на котором по улицам деревни близ Каира водили обнаженного юношу. К пенису юноши была привязана струна, за которую регулярно дергал «кукловод», чтобы пенис постоянно оставался напряженным. За две тысячи лет до этого Геродот писал, что видел подобное под Мемфисом на шествии в честь Диониса. Слова Геродота привели Макферсона к заключению, что маулиды в их современной форме многим обязаны традиции, бытовавшей в Египте до ислама.

В этом заключении, безусловно, присутствует крупица истины — и не одна. Стоит сказать, что дата крупнейшего египетского маулида, который справляют в Танте (нильская Дельта), устанавливается не по исламскому, а по коптскому календарю, основанному на делении времен года в эпоху фараонов. (Даты каирских маулидов определяются по исламскому календарю и потому, если воспринимать их с позиции человека, привычного к григорианскому летоисчислению, каждый год смещаются). Кроме того, египетские маулиды не принадлежат целиком к исламской традиции: копты также справляют маулиды в честь святого Георгия и Богородицы, а в начале XX столетия даже синагога Бен Эзры стала местом проведения маулида, в котором участвовали евреи и христиане. Джозеф Макферсон заявлял, что у маулидов есть нечто общее и с индийскими религиозными праздниками. Возможно, именно сомнительное с точки зрения ислама «происхождение» маулидов заставляет правоверных мусульман отвергать эти празднества, поскольку почитание святого — центральный элемент любого маулида — противоречит важнейшему положению этой религии: «Нет Бога кроме Аллаха». Однако, пусть консервативные имамы и ученые осуждают маулиды, эти праздники служат наиболее ярким и живым олицетворением ислама в Египте.

Официальной датой возникновения ислама считается 609 год. Именно в этом году в торговом городе Мекка, на территории нынешней Саудовской Аравии, Пророку Мухаммаду было Божественное откровение, позднее запечатленное в священной книге мусульман — Коране. В 622 году Мухаммад бежал из Мекки, где его притесняли, в Медину, и вскоре ислам начал распространяться по Аравийскому полуострову.

Новая вера утверждала, что между человеком и Богом нет и не может быть посредников, то есть духовенства, и что церковная служба, отягощенная многими условностями, представляет собой преграду для постижения Божественного. Основное требование ислама, главный из его «пяти столпов» — безоговорочное признание того факта, что «нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад — Пророк Его». Другое требование — ежедневное совершение пяти молитв: на закате, с наступлением темноты, на рассвете, в полдень и ближе к вечеру (по мусульманской традиции день начинается на закате). Хотя молиться можно где угодно, предпочтительнее все же совершать моления в мечети, в присутствии имама — проповедника. Остальные «столпы веры» — строгий пост в дневные часы месяца рамадан, раздача милостыни нуждающимся и обязанность предпринять паломничество в священный город Мекку.

Каир — крупнейший город мусульманского мира. Его мечети и другие религиозные сооружения являют собой непревзойденный компендиум исламской архитектуры. Французский египтолог Жан-Франсуа Шампольон, расшифровавший Розеттский камень, в 1829 году писал, что в Каире «множество мечетей, причем каждая превосходит изяществом линий предыдущую, они украшены изысканными арабесками, а над ними возвышаются восхитительно стройные минареты». Описание Шампольона вторит словам арабского историка и путешественника Ибн Хальдуна, который прибыл в Каир в январе 1383 года: «Узрел я величайший город мира, сад вселенной, обитель многих народов… оплот ислама, место, откуда правят халифы, изобилующее дворцами… и блистающее на горизонте».

Впрочем, исламская традиция в Каире проявляется не только через городские здания и историю города. Ислам буквально пропитал саму каирскую почву. Его наблюдаешь, слышишь и ощущаешь повсеместно и ежеминутно. В каждом районе города пять раз в день муэдзины через громкоговорители, установленные на минаретах, призывают правоверных к молитве. (В Каире тысячи минаретов, от средневековых до современных; недавно, в 1990-е годы, был построен самый высокий в городе минарет мечети аль-Фатх, который возносится на 400 футов над площадью Рамсеса). «Бог велик, — провозглашают муэдзины. — Аллах акбар. Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад — Пророк Его». Этот призыв, особенно отчетливо слышимый на закате, когда голоса десятков муэдзинов звучат в унисон, заставляет осознать, что нынешний Каир — прежде всего город исламский. Девяносто процентов горожан относят себя к приверженцам мусульманской веры; ислам утвердился в Каире вскоре после того, как Мухаммад стал проповедовать новую веру, а с XII столетия сделался в городе господствующим вероисповеданием. Даже сегодня, в эпоху всеобщей секуляризации («обмирщения»), вера во многом определяет повседневную жизнь горожан, в особенности тех, кто принадлежит к беднейшим слоям общества.

В ранние годы ислама произошла мусульманская «великая схизма», разделившая правоверных на два крупных сообщества. После кончины Мухаммада в 632 году ему как халифу (титул духовного и политического лидера) наследовал его тесть Абу Бакр. Однако право наследования оспорили, и в итоге каждый из трех халифов-преемников Абу Бакра пал от руки убийцы, включая Али, супруга Фатимы, дочери Пророка; Али погиб в 661 году, его убил халиф Иазид. Тех мусульман, которые признают потомков Али законными наследниками Мухаммада, называют шиитами — от арабского «ши`а Али», «сторонники Али». Сегодня большинство шиитов проживают в Ираке и Иране. Что касается Каира, его населяют почти исключительно сунниты, признающие право на руководство мусульманской общиной за потомками халифа Омара.

При этом важнейшая из каирских мечетей посвящена шиитскому мученику. Сайидна Хуссейн, сын Али, погиб в битве при Кербеле в Ираке в 680 году. Впрочем, в исламе, как и в других религиях, существуют разночтения в буквальном и «народном» толкованиях канона, и каирские сунниты уже давно воспринимают Хуссейна как одного из «своих».

Кирпичный фасад мечети смотрит на Мидан аль-Хуссейн, центр празднования маулидов и излюбленное место вечерних семейных прогулок. Перед зданием выстроились металлические шесты высотой с дерево, увенчанные тентами, которые даруют правоверным благословенную тень. В центре площади разбит сквер с пальмами, вдоль одной его стороны протянулась цепочка уличных кафе (многие столики заняты туристами, поскольку площадь находится в торговом сердце города). Этот район некогда находился под защитой могучих крепостных стен, сегодня путеводители именуют его «исламским Каиром». В кафе предлагают разнообразную еду и напитки, кофе и водяные кальяны. Разумеется, здесь никуда не деться от чистильщиков обуви и уличных торговцев, сутками напролет осаждающих иностранных туристов и зажиточных египтян.

Внутри мечети в мраморном кенотафе покоится голова Хуссейна. О том, как она попала в Каир, существует несколько противоречащих друг другу легенд. Одна гласит, что из Кербелы голову доставили в Сирию, а в Каир ее привезли в X веке в зеленой шелковой сумке. Другая легенда утверждает, что голова на протяжении многих столетий хранилась в Дамаске, затем оказалась в палестинском Аскалоне, а в Каире очутилась в 1153 году, вместе со своими хранителями, которые испугались, что реликвия может попасть в руки крестоносцев.

Именно в этой мечети молится в дни государственных праздников президент Египта, к которому зачастую присоединяются иностранные официальные лица. Однако, как показывает маулид аль-Хуссейн, мечеть привлекает и простых людей; поэтому не удивительно, пожалуй, что Нагиб Махфуз выбрал ее местом моления для героев своей «Каирской трилогии». Между прочим, Махфуз, величайший египетский писатель XX столетия, родился буквально в нескольких шагах от мечети. Его «Каирская трилогия» излагает историю обыкновенной городской семьи, живущей в этой части города в период между мировыми войнами. Цитата из второго романа трилогии, «Дворец желаний» (или «Дворец мечты»), описывает пятничную молитву в мечети аль-Хуссейн:

Прозвучал призыв к молитве. Мужчины разом поднялись и встали плотными рядами во дворе великой мечети. Своими телами и душами они словно оживили это здание… Плечом к плечу в этих длинных, параллельных рядах стояли мужчины, одетые по-разному — костюмы, накидки, рубахи до пола; они будто превратились в единый организм, двигавшийся абсолютно слаженно, и смотрели все в одном направлении. Они шептали слова молитвы, и шепот становился все громче, наполняя двор, пока не снизошло благословение.

Молящиеся мусульмане, которые, повторяя слова Махфуза, напоминают «единый организм», представляют собой поразительное зрелище. Слово «ислам» переводится как «подчинение», коленопреклоненная поза во время молитвы — знак унижения человека перед Богом. Движения при молении ритуализованы, как и слова, их сопровождающие. Начинается молитва с первой суры Корана «Фатах», иначе «Открывающей», которая гласит:

Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь![7]

Хотя считается, что молиться предпочтительнее в мечети, часто можно увидеть, как люди молятся в подсобных помещениях лавок или в укромных уголках общественных зданий. При молитве мусульмане становятся на специальный молитвенный коврик, который после моления скатывается. Сильное впечатление глубокое религиозное чувство мусульман произвело на Флоренс Найтингейл (1820–1910), которая в одном из писем домой из Египта в 1850 году отметила, что «отстраненность магометан во время молитвы поистине поразительна — даже на плоскодонке в грозу, если наступает урочный час, магометане падают на колени, и на целых пять минут мир вокруг перестает для них существовать».

Мечеть Сайида Зейнаб, в которой похоронена почитаемая каирская святая, расположена на значительном удалении от традиционного средневекового сердца Каира, локализуемого в путеводителях. Ее песочного оттенка фасад сочетает в себе изящество и красоту и по стилю принципиально отличается от грандиозных и массивных мечетей Цитадели, возведенных в том же XIX столетии. Ворота и изгородь отделяют мечеть от хаотического бурления площади, на которую выходит ее фасад. На этой площади теснятся многочисленные ларьки, завешенные от солнца циновками и украшенные качающимися на ветру фонарями; в них продают разнообразные сладости, прежде всего толстые плитки нуги с орехами и зернами, и пестрота красок способна соперничать с аквариумом, в котором резвятся тропические рыбки. Суету дополняют непрерывно сигналящие такси, чадящие автобусы, запряженные голосистыми осликами тележки; впрочем, этот шум и эта суета не в силах разрушить очарование элегантной мечети и ее стройного минарета, увенчанного миниатюрным луковичным куполом.

Сайида Зейнаб была сестрой Хуссейна и внучкой Пророка Мухаммада. Она родилась в Медине в 628 году. Каир она полюбила, что называется, с первого взгляда и скончалась именно здесь в 679 году. Внутри мечети (куда, как и в мечеть аль-Хуссейн, немусульманам вход запрещен) правоверные возносят молитвы и оставляют записки на деревянных решетках вокруг ее кенотафа. Поток молящихся не иссякает целый день. Сохраняющееся по сей день почитание Сайиды Зейнаб и ее брата — наглядное подтверждение глубины религиозного чувства, охватившего город после арабского завоевания более тринадцати столетий назад.

Снедаемые поистине миссионерским стремлением создать первую исламскую империю, арабы очень быстро распространили свое влияние за пределы Аравийского полуострова и разгромили византийцев в сражении на палестинской реке Ярмук в 636 году. Пять лет спустя арабское войско численностью 13 000 человек подступило к Египту, в течение семи столетий находившемуся под властью сначала римлян, а затем Византии. Возглавлял это войско полководец по имени Амр ибн аль-Ас, бывший торговец, прежде водивший караваны по Азии и Ближнему Востоку и хорошо знавший Египет. Арабы пришли уже не как купцы, но как завоеватели, они желали не торговать, но насаждать новую веру. Гелиополь сдался на их милость почти без сопротивления, однако гарнизон Вавилона проявил мужество, и началась осада, затянувшаяся на семь месяцев.

Во время осады к мусульманам направили парламентера-христианина. Он описывал приверженцев ислама как людей, «почитавших смерть выше жизни и ставивших унижение выше гордости; они не ищут радостей этого мира, они сидят на земле и принимают пищу на коленях, омываются часто и целиком и постоянно предаются молитвам». В апреле 641 года Вавилон наконец капитулировал, а через несколько месяцев та же участь постигла и Александрию. На руинах мемфисского дворца был подписан мирный договор, и Египет вступил в новую эру.

Наиболее логичной кандидатурой на роль столицы нового Египта представлялась Александрия с ее 4000 дворцов. Но когда Амр в письме халифу Омару в Медину предложил избрать столицей этот город, халиф в ответ недвусмысленно посоветовал ему «не ставить водных преград между собою и мною». Поэтому Александрию отвергли — ведь каждое лето ее отрезали с востока от остального Египта нильские паводки. Вдобавок у арабов в те времена не было флота, что означало, что большую часть года город на побережье Средиземного моря будет оставаться недосягаемым — и уязвимым.

С учетом этих обстоятельств и с отпадением кандидатур Александрии и Мемфиса на роль столицы мог подойти только Вавилон. Легенда повествует о том, как арабы нашли место для основания города. Вернувшись из-под Александрии, Амр обнаружил в своем шатре гнездо, свитое голубкой, и решил, что эту птицу направил к нему сам Пророк Мухаммад. Когда птенцы вылупились и покинули гнездо, на месте шатра начали строить мечеть, а вокруг нее быстро возник новый город — Миср аль-Фустат.

Расположенный к северу от Вавилона, Фустат занимал выгодное стратегическое положение: с юга его защищали старинные римские укрепления, а с запада — Нил. Именно этот город стал тем «зернышком», из которого произрос не только современный Каир, но и — в определенной степени — египетское государство. Первая часть арабского названия города — «Миср» — постепенно превратилась в расхожее наименование всего Египта. Кроме того, так нередко называли столицу государства, словно стремясь подчеркнуть, что столица и государство едины. Вскоре после своего основания этот город сделался важнейшим торговым центром, а его население выросло до нескольких тысяч человек.

Впрочем, судьба оказалась к Фустату неблагосклонной. Отчасти в роли ее орудия выступил визирь Шавар, в 1168 году спаливший город дотла, чтобы он не достался крестоносцам. Нынешнее достаточно печальное состояние развалин Фустата ни в коей мере не соответствует историческому значению этого места. Сегодня на месте Фустата — пустырь на южной окраине Каира, повсюду видны обломки кирпича и белого камня, земля зияет дырами (это древние печи для обжига кирпича), и нет ни единого укрытия от яростного египетского солнца. Гулять по пустырю опасно — земля того и гляди провалится под ногами. Неподалеку от пустыря находится современный Фустат — скопище лачуг, в которых проживают беднейшие из каирских обитателей.

От первоначальной мечети Амра также сохранилось немногое. Первая египетская мечеть была чрезвычайно проста — глинобитные стены и крыша из пальмовых листьев. Не было ни двора, ни минарета, ни михраба (молельной ниши) — все эти детали появились в архитектуре мечетей позднее. В 673, 712 и 827 годах мечеть расширяли и перестраивали. В результате последней перестройки, предпринятой почти через два столетия после покорения арабами Египта, мечеть обрела михраб, а также 378 колонн в аркадах (айванах), окружающих главный двор. Частично эти колонны были изъяты из храмов Мемфиса и других древних поселений.

В 1048 году в мечети побывал персидский ученый по имени Назир Хорасу. Он известен тем, что в девять лет выучил наизусть Коран, а к четырнадцати изучил арабский язык, поэзию, астрономию и геометрию. Он писал, что мечеть Амра, освещенную в праздники семью сотнями светильников, ежедневно посещают пять тысяч правоверных. Эта мечеть, по его словам, служила обителью аскетам, путникам, писателям и ученым. Рядом с ней находились многочисленные базары, и в декабре 1048 года Хорасу предлагали купить что угодно — от алых роз, водяных лилий, апельсинов и лимонов, фиников, слив и авокадо до репы, кормовых бобов, свеклы и моркови. Хорасу писал, что в жизни не видывал подобного зрелища.

Современная мечеть Амра — прямая наследница первоначальной мечети и того здания, которое видел Назир Хорасу. Это крупное сооружение, многочисленные аркады окружают главный двор, превращая его в благословенную обитель тишины и красоты. Среди колонн не найти и двух одинаковых, а одну, по преданию, привезли сюда из самой Мекки. Сводчатые аркады выглядят почти невесомо, пол застелен толстыми коврами, под потолком бесшумно вращаются вентиляторы, даруя прохладу тем немногим людям, кто молится, просто сидит или даже спит в мечети. В восточной стене расположен михраб — молельная ниша, украшенная по периметру резьбой и указывающая направление на Мекку. Рядом находится минбар — возвышение, к которому ведут ступени и с которого имам во время пятничной молитвы произносит проповедь (хурба). Во всех мечетях имеются помещения для омовения — ритуала, обязательно предшествующего молитве; в мечети Амра, как и в большинстве других больших мечетей, это затейливый фонтан посреди двора (в малых мечетях, где свободного места почти нет, «омывальное оборудование» выглядит куда скромнее). Говорят, однажды некий паломник извлек из фонтана в мечети Амра сосуд, уроненный в колодец главной мусульманской мечети в Мекке. Флоренс Найтингейл, будучи в Египте в 1850 году, посетила множество каирских мечетей. Сравнивая их с христианскими церквями, она в одном из своих писем домой писала, что «мечеть кажется более религиозной, и здесь молиться, пожалуй, лучше».

При этом, как свидетельствуют другие ее письма, Флоренс Найтингейл, подобно большинству европейцев, относилась к исламу достаточно отрицательно, а вот Амр ибн аль-Ас выказывал христианству подобающее уважение. В своей первой проповеди, произнесенной в первоначальной мечети, он говорил:

Нильская вода поднялась. Значит, урожай будет хорошим… Ступайте же с благословением Аллаха и наслаждайтесь этой землей… Заботьтесь о своих соседях, именуемых коптами, ибо так заповедал нам Пророк.

Ранние мусульмане воспринимали христиан как «людей Книги» и отнюдь их не преследовали. Что касается коптов, некоторые из них признавали Мухаммада пророком, а другие даже утверждали, что Мухаммад — «утешитель», приход которого предрек Христос. Следует признать, что существовало определенное сходство между канонами египетских христиан и завоевателей — например, пост во время месяца рамадан и коптский искупительный пост. Так или иначе, в первые годы после завоевания Египта копты не подвергались притеснениям, но вот преемники Амра оказались не столь терпимыми. Как мы уже видели, в последующие века копты сделались притесняемым меньшинством, причем особенно они пострадали в эпоху крестовых походов, когда в них стали видеть пособников европейских рыцарей.

До 750 года Египет входил в империю Омейядов и управлялся из Дамаска. В период своего краткого расцвета эта обширная империя охватывала территорию от Пиренеев до Гиндукуша, но обширность сыграла с ней злую шутку — и Омейяды пали под натиском персов. Последним правителем династии был халиф Марван, бежавший в Египет и схваченный персидскими воинами под началом полковдца из Аббасидов. Удачливый полководец отрубил Марвану голову и устроил в Фустате парад по этому поводу. В 750 году халифат перешел под власть Аббасидов, а столица арабских территорий переместилась в Багдад.

Первого халифа династии Аббасидов звали аль-Саффах (Губитель). Он повелел воздвигнуть на Ниле новую египетскую столицу, поскольку Фустат напоминал ему об Омейядах, многие здания сгорели, а городские улицы оказались наполовину затопленными и превратились в болота с полчищами москитов. Аль-Саффах решил строить новый город к северу от Фустата, чтобы его обдували несущие прохладу северные ветры. Этот город, Мединат аль-Аскар, был передан в управление тюрку по имени Байик-бей, который в 870 году назначил губернатором своего зятя Ибн Тулуна.

Ибн Тулун (правил в 868–884 гг). был человеком суровым и свободолюбивым и стремился превратить свой надел в независимую территорию. Поэтому он покинул Мединат аль-Аскар и основал новый город, получивший название аль-Катаи, то есть «участок», поскольку он представлял собой ряд военных поселений. Первый правитель аль-Катаи стал и первым в длинной череде каирских деспотов. (По одной из легенд, Ибн Тулун заболел, но советам врачей следовать отказывался, а когда понял, что лучше ему не становится, — велел врачей выпороть и казнить). На каменистом отроге гряды Мукаттам, где ныне стоит Цитадель, Ибн Тулун построил экзотическое убежище под названием Купол воздуха; сюда он регулярно удалялся, скрываясь от городской духоты и суеты. Он также возвел в центре аль-Катаи дворец, связанный акведуками с источниками пресной воды, расположенными к югу от города. Его сын Хомаруйя расширил дворец, добавил сады с экзотическими растениями, водяные мельницы и собственные деревянные статуи с золотыми венцами, инкрустированные драгоценными камнями. Еще в садах появилось ртутное озеро — врачи уверяли Хомаруйю, что ртуть излечит его от бессонницы. В этих садах он и проводил дни, плавая на средневековом прообразе надувной кровати, под бдительным присмотром своего ручного голубоглазого льва Зурейка.

От великолепного дворца Ибн Тулуна не сохранилось ни камня, равно как и от построенного им города — почти все было разрушено после повторного утверждения Аббасидов в 905 году (преемники первого губернатора оказались не столь решительными и свободолюбивыми, как их предшественник). Но уцелела мечеть, завершенная около 879 года и получившая впоследствии имя Ибн Тулуна.

Здание напоминает очертаниями огромную мечеть в Самарре (современный Ирак) на реке Тигр, где одновременно могли молиться 60 000 человек. Ибн Тулун повелел, чтобы его мечеть могла вместить все мужское население города на пятничной молитве. Несмотря на то, что за одиннадцать столетий эта мечеть пребывала в небрежении, служила караван-сараем и убежищем для похитителей тел во время голода 1200 года, а в XIX столетии использовалась как приют для умалишенных, она до сих пор соответствует изначальному проекту Ибн Тулуна. Единственное существенное дополнение было сделано в XIII веке, когда мамлюкский султан Ладжин построил колодец для омовений, минбар и минарет, а также украсил михраб мозаикой из мрамора и стекла. Тем самым султан исполнил клятву восстановить мечеть, данную тогда, когда здание забросили, и он укрылся в нем от дворцовых междоусобиц.

Огромная мечеть раскинулась на территории свыше шести акров, она выглядит настолько массивно, что не возникает вопроса, как ей удалось пережить многочисленные политические и военные бури, сотрясавшие Египет. Толстые наружные стены и внешние дворы (зийады) надежно отделяют мечеть от окружающей местности. Зийада перед входом в мечеть некогда служила площадкой, где оставляли лошадей. С нее мечеть Ибн Тулуна выглядит поистине грандиозной, однако стоит пройти в ворота, перспектива мгновенно изменяется: взору предстает элегантная простота, которую подчеркивает просторный, вымощенный камнем двор площадью более тысячи квадратных футов. Двор окружают аркады, под арками которых тянется деревянный барьер — полторы мили платановой древесины, украшенных куфической вязью (это цитаты из Корана, приблизительно одна пятая всей книги). За восточной аркадой, обращенной к Мекке, находится молитвенный зал, разделенный на пять поперечных нефов.

Одна из наиболее выдающихся в архитектурном отношении деталей сооружения — минарет, восстановленный Ладжином в XIII веке и представляющий собой точную копию минарета Ибн Тулуна. Никакой другой каирский минарет не сравнится с этим спиралевидным шпилем. Считается, что Ибн Тулун воспроизвел в этом минарете знаменитый спиральный минарет мечети в Самарре, который, в свою очередь, был скопирован с башен-зиккуратов в Иракской пустыне. По другой легенде, форма минарета объясняется простой прихотью Ибн Тулуна: якобы он приложил перо к бумаге, повернул лист несколько раз и заявил, показав на получившийся рисунок, что именно таков будет минарет.

Подъем по не имеющей перил спиральной лестнице на вершину минарета достаточно утомителен. С вершины открывается вид на невысокие доходные дома с крохотными балкончиками и ставнями на окнах. В промежутках между зданиями видны дворики с пальмами, там местные мальчишки гоняют мяч. Плоские крыши зданий усеяны спутниковыми «тарелками» — белыми, кремовыми, пастельно-голубыми или зелеными, которые, такое впечатление, словно плывут над морем разнообразного мусора. Сверху отчетливо различима гряда Мукаттам, сверкающий на солнце песчаник которой некогда послужил Ибн Тулуну основанием для Купола воздуха. Сегодня, после столетий застройки и перестройки, каменистый отрог венчает возведенная в XIX веке многокупольная мечеть Мухаммада Али.

Хотя Аббасиды вновь утвердили свое господство над Египтом после кратковременного правления «отступника» Ибн Тулуна, его фактическое отпадение продемонстрировало слабость Багдадского халифата. Эта слабость неминуемо должна была привести к появлению новой политической силы — и такая сила не замедлила появиться: ею оказались пришедшие с запада Фатимиды. На протяжении двух столетий эта тунисская династия применительно к Каиру создавала ту часть города, которая ныне известна как «средневековый Каир», прежде всего — великолепные городские ворота; кроме того, при Фатимидах были возведены два важнейших религиозных сооружения — мечеть аль-Азхар и мечеть аль-Хакима.

При Фатимидах ислам стал господствующей религией в Египте. При этом, как ни удивительно, сами Фатимиды принадлежали к шиитам — религиозному течению, у которого среди египтян приверженцы почти отсутствовали. Фатимиды возводили свой род к прямым потомкам брачного союза Али и Фатимы, дочери Пророка, и до завоевания Египта правили Тунисом. Их соперничество с Аббасидами было не только династическим, но и идеологическим, поскольку обе династии воспринимали себя как олицетворения соперничающих течений в исламе.

Армия Фатимидов была великолепно организована, и в 969 году 100 000 воинов промаршировали из Туниса в Египет и легко завладели Каиром, боевой дух жителей которого изрядно подорвали природные катастрофы и эпидемия чумы. Сразу после захвата города Фатимиды приступили к строительству новой столицы, уже четвертой по счету, опять-таки — к северу от прежних. Этот город строили, что называется, на века: крепостные стены были такой ширины, что на них вполне могли разъехаться двое конных, а ворота в стенах оказались настолько прочными, что сохранились до наших дней. Внутри стен были возведены грандиозные дворцы устрашающего облика, а новый город получил подходящее имя — аль-Кахира, то есть «победоносная», «покоряющая».

Амр ибн аль-Ас и Ибн Тулун правили как первые среди равных. Фатимиды принесли новый стиль управления — они дистанцировались от подвластного им народа. Фатимидский халиф аль-Муизз выстроил для себя помпезный дворец, отчасти напоминающий Запретный город в Пекине. (Его библиотека, насчитывавшая 120 000 свитков, была крупнейшей в средневековом мире, а легенда гласит, что одна из дочерей халифа владела пятью мешками изумрудов). В первую очередь Фатимиды интересовались сугубо внутренними делами своего нового владения, однако во внешней политике они выказывали удивительную открытость: впервые в истории Египта торговые соглашения и союзы заключались с европейцами в ущерб арабским соседям. Город распахнул ворота перед купцами из Европы, особенно из Италии. Процветала торговля папирусом, главным торговым партнером сделалась Сицилия, правитель которой Фредерик II, как утверждают предания, носил мусульманские одежды и содержал при дворе гарем. Именно итальянские купцы переделали арабское название «аль-Кахира» в привычное нам «Каир».

Фатимиды пожелали, чтобы в центре их новой столицы находилась мечеть, как в Фустате Амра и в аль-Катаи Ибн Тулуна. Мечеть аль-Азхар («блистательная») была заложена в 970 году, на следующий год после покорения Египта. Подобно многим другим мечетям, она была призвана сочетать в себе религиозную и образовательную функции, и сегодня университет аль-Азхар претендует на статус старейшего учебного заведения в мире (этот статус оспаривает марокканский университет в Фесе). Первоначально здесь изучали исламское право и вероисповедание, а процесс обучения по большей части представлял собой механическое запоминание наставлений шейха, которого слушали, сидя на полу. Завершив обучение, студенты сами становились наставниками и передавали свои знания другим. Со временем к преподаваемым в университете дисциплинам добавились медицина, астрономия и математика, а сегодня университет (чей главный кампус находится в пригороде Каира) предлагает широкий диапазон дисциплин для изучения. Мечеть же служит наглядным напоминанием о том, что в основе исламской традиции лежит образование. (Недаром при многих мечетях существуют религиозные школы — медресе, равно как и школы изучения Корана — сабил-киттаб. Сам Пророк учил, что в жизни есть две основных «милости» — вода для жаждущих и знание для невежественных, и мечеть аль-Азхар оказывает вторую из этих милостей на протяжении одиннадцати столетий).

Разумеется, изначально мечеть была шиитской, но при преемниках Фатимидов, Айюбидах, она превратилась в центр суннитского мировоззрения, и в течение сотен лет сообщество образованных мусульман — улемов — формулировало правила исповедания веры, которым, поскольку они подкреплены авторитетом мечети, следовали и следуют сунниты во всем мире. Здешние религиозные фундаменталисты осуществляют цензуру (в список запрещенных книг, в частности, попал один из романов Нагиба Махфуза) и, как считается, неодобрительно относятся к маулидам, многие из которых проводятся неподалеку от мечети, на площади Хуссейна. Путеводитель Бедекера в XIX веке назвал мечеть аль-Азхар «ревнителем магометанского фанатизма». В годы Второй мировой войны британские колониальные чиновники пристально следили за жизнью аль-Азхара, подозревая духовный центр каирских мусульман в сотрудничестве с представителям стран Оси. 1 февраля 1942 года, в пору победоносного наступления нацистов в Северной Африке, студенты аль-Азхара перепугали британцев — они высыпали на каирские улицы, распевая: «Мы — солдаты Роммеля». Значимость мечети для Египта и всего мусульманского мира такова, что именно здесь выступил с речью Гамаль Абдель Насер в 1956 году, в разгар Суэцкого кризиса, и здесь же в 1989 году молился с египетским президентом Хосни Мубараком король Саудовской Аравии Фахд (эта совместная молитва ознаменовала собой возвращение Египта в «арабскую сферу» после десятилетней изоляции, вызванной соглашениями в Кэмп-Дэвиде[8]).

Сама мечеть несколько раз перестраивалась, хотя в целом по сей день соответствует тому проекту, который реализовывали Фатимиды. В сан — центральный двор — попадают через ворота XV века; над двором возвышаются три минарета, украшенных геометрическими узорами. Мрамор, которым выложен двор, слепит глаза на солнце, однако от него исходит благословенная прохлада. В тенистых аркадах расстелены ковры, чтобы правоверные могли помолиться, поесть, поговорить, поспать или спокойно почитать религиозные тексты. Мечеть представляет собой оазис тишины и покоя среди городской суеты, но уличный шум проникает внутрь, и от него сложно абстрагироваться. Щебет птиц и бесшумное вращение вентиляторов в молитвенных залах оказывает почти гипнотическое воздействие.

Третьим халифом династии Фатимидов — и, пожалуй, наиболее примечательным историческим деятелем той эпохи — был Хаким, взошедший на престол в 996 году, в возрасте 11 лет. Историк Десмонд Стюарт приводит в своей работе «Большой Каир: мать мира» немало колоритных преданий о жизни и деяниях этого халифа. Так, по преданию, пятнадцатилетний Хаким убил своего наставника, а затем и нескольких придворных; эти убийства, так сказать, задали тон его капризному, деспотичному и кровавому правлению. Халиф ненавидел едва ли не всех вокруг — евреев, христиан, женщин, собак, лживых купцов и любовников своей сестры — и принимал решительные меры к тому, чтобы чрезвычайно затруднить жизнь тем, кто имел несчастье вызвать его неудовольствие. (Он ненавидел даже изюм, поскольку верил, что из того можно приготовить вино, а однажды приказал сбросить в Нил все запасы каирского меда).

Евреев и христиан при Хакиме жестоко преследовали. По сообщению Стюарта, хотя мать халифа была христианкой, он повелел коптам, пожелавшим посетить публичные бани, носить тяжелые кресты, а также разрушил 30 000 христианских церквей в Святой Земле, в том числе церковь Гроба Господня в Иерусалиме. (Это событие стало одной из причин Первого крестового похода, предпринятого в конце XI столетия.) Хаким запретил изготовление женской обуви («Женщинам нечего делать на улицах»), а группу женщин, застигнутых в публичной бане, приказал сварить заживо. Собак он истреблял потому, что его раздражал их лай. Купцов, пойманных на обмане, отдавали в руки Масуди, нубийского раба халифа; на глазах Хакима Масуди насиловал провинившихся. Что касается сестры Хакима, то когда халиф узнал, что она развлекается со своими любовниками в Фустате, он повелел сжечь город дотла.

Несмотря на все это, халиф любил думать, что он близок к народу. Он имел обыкновение одеваться в простые одежды и ездить по городу на своем муле по кличке Луна. Однажды он заметил женщину, раздающую прохожим какие-то картинки, взял одну и увидел, что это карикатура на него самого. А женщина оказалась глухонемой нищенкой, подосланной врагами халифа.

Главным приверженцем Хакима был человек по имени Мухаммад аль-Дурзи, который верил, что душа Адама возродилась в Али, духовном вожде шиитов, затем перешла в Хакима, и что Хакиму предстоит стать новым мессией. Аль-Дурзи называл Хакима божеством, а халиф немного смягчил гонения на евреев и христиан и велел в проповедях заменять имя Аллаха своим. Это оказалось последней каплей: Каир восстал. Аль-Дурзи бежал в Ливанские горы, где основал секту хакимитов, или друзов (сегодня около 600 000 друзов проживают в Сирии, Ливане и Израиле). Хаким призвал духов Адама и Сулеймана (Соломона) и принялся казнить бунтовщиков десятками и сотнями. В городе вспыхнули пожары. Что точно случилось с Хакимом, остается загадкой. Копты верят, что ему явился Христос и он отринул мир и ушел в монахи. По другому преданию, халифа убили во время очередной ночной прогулки в холмах Мукаттам, и совершил это убийство местный житель, мстивший за погибших каирцев.

Впрочем, правление Хакима отмечено не только казнями и преследованиями. Халиф основал обсерваторию, библиотеку и один из первых научных институтов арабского мира. А мечеть аль-Хакима, расположенная поблизости от северных ворот города, сохранилась по сей день (правда, не в первоначальном виде, ее неоднократно перестраивали и реставрировали). Строить эту мечеть начал еще отец Хакима, халиф аль-Азиз; в ее очертаниях, монументальном главном входе и выступающем каменном портале ощущается влияние архитектуры Северной Африки. Внутри легко заметить следы капитальной перестройки, предпринятой шиитами-исмаилитами, считавшими себя потомками Хакима: они наделили мечеть медными светильниками, мраморными плитами двора и позолотили михраб, более того, восстановили сооружение после нескольких веков прозябания; в XII столетии в мечети держали пленных крестоносцев, а позднее Наполеон устроил в ней конюшню. От первоначальной мечети сохранились лишь минареты, основания которых укрепил после разрушительного землетрясения в начале XIV века султан Бейбарс. Фасад мечети выходит на живописную площадь, где торгуют с тележек чесноком, лимонами и луком; здесь стоит соответствующий запах и всегда шумно и многолюдно.

В 1068 году, после военного мятежа и уничтожения ста тысяч книг в городской библиотеке, фатимидский халиф аль-Мустансир призвал прославленного армянского полководца Бадра аль-Джамали, чтобы тот навел порядок в городе. Аль-Джамали подавил мятеж, и за это халиф недальновидно назначил его великим визирем: «чужак» сосредоточил в своих руках абсолютную власть, и с этого момента начался закат фатимидского могущества.

Деятельность аль-Джамали — или аль-Гуйши, «военного», как прозвали его каирцы, — радикально преобразила город. Он построил крепостные стены и велел проделать в них трое ворот. По сей день гости Каира, проходящие под сводами одного из этих монументальных сооружений, сразу чувствуют, что попали в средневековый город. Стены определили границы Каира на многие века вперед; более того, они оказались первыми каменными укреплениями города — прежние были глинобитными.

Ворота в северной стене назывались Баб аль-Футух («Ворота завоевания») и Баб аль-Наср («Ворота побед»). Сегодня это два похожих на туннели входа в старый город, сквозь которые безостановочно течет поток тележек и автомобилей. Над воротами аль-Наср выбитое шиитское изречение, датируемое периодом Фатимидов: «Али — дитя Аллаха». Другие ворота, Баб аль-Футух, находятся по соседству с мечетью аль-Хакима; в них множество узких бойниц, чтобы лить на незваных гостей кипящее масло. В этих воротах имеется и тюрьма, в том числе помещение, где осужденных вешали (затем останки выбрасывали на площадь, где их разрывала на куски толпа). Некоторые из камней, пошедших на строительство этих ворот, доставили из Мемфиса, то есть они восходят к эпохе фараонов.

Городские ворота всегда ассоциировались с торжественными шествиями и праздниками. Сквозь них входили в город караваны паломников, возвращавшихся из Мекки. В Средние века, должно быть, возвращение обставлялось весьма красочно — ведь паломники прибывали с чувством выполненного долга, осуществив одну из пяти главных заповедей ислама — припав губами к черному камню Каабы. Сегодня совершить хадж намного легче и путешествие далеко не так опасно, поэтому паломники уже не объединяются в караваны; однако через ворота время от времени проходят праздничные шествия, связанные с тем или иным маулидом, и эти процессии не дают забыть о былых традициях и обрядах.

К югу от Баб аль-Футух ведет улица Касаба, соединяющая главные северные ворота с их южной «противоположностью», воротами Баб аль-Зувейла. Некогда Касаба представляла собой центральную ось средневекового Каира; ныне требуется около двадцати минут, чтобы пройти по ней из конца в конец, мимо величественных мечетей и шумных базаров. В «Сафари темной звезды» Поль Теру размышляет об этой улице, по которой на протяжении столетий «катились тележки, бегали мальчишки, шагали женщины в чадрах, брели надменные верблюды, носили паланкины с вельможами, шатались одурманенные курильщики, скакали ослы, обильно роняя помет… а на базарах торговали всякой мелочью, медной утварью и бобами в мешках». Когда-то на этой улице высились два огромных дворца; Восточный дворец мог вместить 30 000 человек и имел 4000 помещений, не считая садов, казарм и конюшен. Сегодня от дворцов не сохранилось и камня, память о них уцелела лишь в одном из названий улицы Касаба — Банья аль-Касрайн, то есть «Дорога между двух дворцов». Однако ворота Баб аль-Зувейла, строительство которых завершилось в 1092 году, и сейчас выглядят столь же массивно и нерушимо, как и сразу после постройки.

Это не только оборонительное, но и церемониальное сооружение. Его венчают минареты XV века (принадлежащие соседней Красной мечети), защитных башенок на нем, в отличие от северных ворот, нет. Но впечатление ворота все равно производят внушительное. В Средние века на маленькой площади перед воротами регулярно разыгрывалась драма жизни — здесь казнили государственных преступников, а головы казненных выставляли на пиках над воротами в назидание злоумышленникам. Сегодня на этой площади теснятся типичные каирские ларьки, а когда-то тут предлагались любые публичные развлечения, от танцев до выступлений заклинателей змей. Горожане приходили сюда, чтобы понаблюдать за казнями, которые, надо признать, отличались разнообразием: обыкновенные повешение и обезглавливание, удушение, сажание на кол, подвешивание на крючьях… Иногда осужденных даже приколачивали к обитым железом створкам ворот.

«Развлечения» площади у ворот Баб аль-Зувейла подробно описаны в знаменитом романе Роберта Ирвина «Арабский кошмар» (1983). События происходят в 1486 году: правление Фатимидов завершилось тремя столетиями ранее, но антураж романа — средневековый город, созданный этой династией. Герой этой загадочной, иносказательной, раздражающей и экзотической книги — английский паломник Балиан из Нориджа, попадающий в Каир по пути в монастырь Святой Екатерины у подножия горы Синай. Балиан оказывается в средоточии кошмаров и повествований-внутри-повествований, которые сплетают воедино явь и иллюзии в веренице сновидений и встреч (одна из глав называется «Окончание продолжения окончания интерлюдии»). Повествования столь же затейливы и изощренны, как торговля на восточном базаре, и столь же многоплановы и многослойны, как сказки «Тысячи и одной ночи» (сборника раннесредневековых историй из Персии, Египта и Ирака, которые на протяжении столетий пересказывались в каирских кофейнях). В числе персонажей романа Ирвина — итальянский лазутчик, экстравагантная проститутка, султан Кайтбей собственной персоной и таинственный Кошачий Отец; фокус романа — так называемый Арабский кошмар, сон о вечных муках, который невозможно вспомнить после пробуждения. Также фокус книги — бурлящий, опасный, грязный и шумный Каир. Рассказчик называет свою книгу «путеводителем по здешним краям или романом, путеводителем в форме романа или романом в форме путеводителя»[9], в тексте встречаются вполне бедекеровские по духу названия глав — «Как плотно поесть в Каире» или «От ворот Зувейла к горе Мукаттам».

Первое впечатление Балиана от кварталов близ улицы Касаба — «густонаселенные кварталы северо-востока, угнездившиеся и паразитирующие средь бутовой кладки старых фатимидских дворцов… Это и был старый Каир, населенный столь плотно, что человеку и его мулам зачастую приходилось целый день протискиваться из конца в конец». У ворот Баб аль-Зувейла он видит, как «взлетает один апельсин. Опускается другой. Движения жонглеров удивительно неторопливы. Медленно описывает бесконечный круг на перекладине акробат. Уже очень поздно, и толпа за воротами Зувейла начинает редеть. Кошачий Отец ходит от будки к будке. Вот человек, который исполняет трюк с канатом. Вот эскаполог, на все руки мастер, который ужом выползает из любой ловушки. Вот огнеходец, который чрезвычайно рад, но не тому, что не испытывает боли, а тому, что испытывает ее лишь в ногах. Вот телепат — мальчишка, сидящий на деревянной скамеечке и одной лишь силой мысли прилюдно достигающий оргазма. Вот человек в грязном белом тюрбане с обезьяной на стуле, чем они занимаются — неясно. Вот медведь-плясун с хозяином. Вот факир, который больше причиняет боли зрителям, нежели себе, когда протыкает щеки и губы утяжеленными иглами».

Еще на площади встречаются пожиратель камней и некий шаман, который расчленяет маленького мальчика лишь для того, чтобы явить его зевакам целым и невредимым. «Публика знает, что ее дурачат, — замечает Балиан. — За то она и платит деньги».

И, конечно, на площади присутствует удавка — механическая гаррота Мельземут, установленная при мамлюках подле ворот. Балиан рассказывает:

…к великому удовольствию собравшейся черни, из царской сокровищницы был извлечен Мельземут. Мельземут представлял собой автоматический механизм, медную куклу семи футов высотой, приводимую в движение кольцами и пружинами. Приговоренного привязывали к кукле ремнями — ногу к ноге, грудь к груди, руку к руке. Затем куклу заводили, и она начинала свой забавный механический танец, который постепенно переходил в дикую пляску. Наконец, когда уже кончался завод, Мельземут душил своего партнера гарротой и останавливался.

Впрочем, мы немного забежали вперед. Династия Фатимидов продержалась у власти после возведения стен и строительства ворот всего лишь столетие. При Фатимидах население Каира увеличилось до полумиллиона человек, а сам город превратился в один из крупнейших урбанистических центров мира. Его красота и величина были хорошо известны путешественникам. В XI веке Назир Хорасу, отзыв которого о мечети Амра цитировался выше, записал, что в сердце Каира есть здания высотой четырнадцать этажей. На крышах некоторых домов разбиты сады, а один предприимчивый домовладелец ухитрился даже втащить на крышу быка, который вращал водяное колесо, дававшее воду для поливки банановых деревьев. В городе насчитывалось 50 000 ослов, которых нанимали, чтобы перевезти пожитки из одного квартала в другой; зажиточные горожане, как принято и по сей день, прогуливались вечерами вдоль Нила. Сто лет спустя, в 1167 году, хронист Гильом Тирский записал, что франкский посланник, прибывший в Каир, видел такие диковинки, «какие способны передать разве что кисть живописца или дар поэта, или тут потребно воображение, каковое порождает ночные фантазии сновидцев». Хронист упомянул, что городские ворота охраняли эфиопы, что в городе имелись зоопарки с экзотическими животными и «чарующие сады» с тенистыми прудами.

Очарование длилось недолго. В 1168 году город оказался под угрозой нападения франков, и последний фатимидский халиф приказал сжечь Фустат, чтобы тот не попал в руки врагов. Чтобы предать огню столицу Ибн Тулуна и Амра, понадобилось десять тысяч факелов, а пожар продолжался пятьдесят четыре дня. Франки отступили, но освобожденное ими пространство немедленно занял другой завоеватель — жестокий враг крестоносцев Салах ад-Дин, более известный как Саладин.

Франки овладели левантийским побережьем в результате Первого крестового похода (1067–1069), Египет Фатимидов они воспринимали как легкую добычу — и совсем не учитывали в своих планах вмешательства Нур ад-Дина, сельджукского султана, войско которого вытеснило франков из Египта. Саладина, своего племянника, Нур ад-Дин поставил управлять северной частью завоеванных земель.

Саладин покрыл себя славой уже в ходе египетской кампании, однако наибольшую известность ему принесли сражения с крестоносцами в Палестине в последующие два десятилетия: венцом его достижений стало освобождение Иерусалима в 1187 году. В Египте он почти не бывал, но это не помешало ему одарить Каир величайшим из оборонительных сооружений города — Цитаделью.

Наместник мгновенно осознал потенциал каменистого отрога гряды Мукаттам, на котором некогда Ибн Тулун возвел свой дворец удовольствий Купол воздуха и по которому скакал в ночи Хаким, глядя на городские огни внизу. Саладина привлекли не только оборонительные возможности отрога: по преданию, он приказал развесить в различных частях города куски мяса, и тот кусок, который повесили на отроге, оставался свежим два дня, а прочие быстро протухли. Тем самым стало понятно, что на отроге ветры обеспечивают желанную прохладу.

Строительство Цитадели началось в 1176 году, причем использовался труд пленников-христиан. В качестве образца Саладин избрал традиционную сирийскую крепость — обнесенное стенами укрепление на крутом холме. Толщина стен составила десять футов, это было усовершенствование технологии, опыт, вынесенный из сражений в Палестине с крестоносцами. Чтобы снабдить Цитадель пресной водой, выкопали колодец глубиной более 300 футов; вода подавалась благодаря колесу, которое вращали быки (в XIX веке это колесо служило туристическим аттракционом, но сейчас оно закрыто для публики). Цитадель соединили стенами с другими каирскими укреплениями, и впервые за свою историю город достиг Нила. Саладин построил и новые ворота — там, где сейчас вокзал «Рамсес». (То обстоятельство, что сегодня от станции до реки полторы мили, показывает, как сильно менялось нильское русло на протяжении столетий). За Цитаделью стали возводить и другие укрепления, причем строительство велось такими темпами, что в конце XII века сын Саладина, чтобы добыть камень, приказал частично разобрать пирамиду Менкауры.

Кроме обороны Каира, Саладин внес свою лепту в организацию религиозной жизни и управление городом. При Фатимидах среди египтян начал распространяться шиизм, но Саладин вернул Египет к суннизму и основал несколько религиозных школ (медресе).

Узрите же! — восклицает средневековый путешественник Ибн Убейр. — Вот лишнее доказательство заботы султана обо всех правоверных… Он устроил собрания и назначил тех, кто за вознаграждение учит народ читать Божью Книгу, кто зачитывает ее сыновьям бедняков и сиротам.

Кроме того, при Саладине в Египте утвердился суфизм — мистическое направление ислама, приверженцы которого через молитву и медитацию стремятся к «персональному диалогу» с Аллахом. Саладин построил первый городской ханках — суфийский приют (монастырь), убежище от мира для суфийских мистиков. Сегодня более половины каирских мусульман считают себя суфиями, и во время маулидов часто можно видеть суфийские танцы и слышать суфийские напевы.

Хотя сам Саладин в Египте почти не бывал, династия Айюбидов, которой он дал свое имя, продержалась у власти в Каире восемьдесят лет. Саладин и его преемники отказались от титула халифа и стали называть себя султанами, тем самым давая понять, что их правление — светское. Аль-Адил, второй султан династии Айюбидов, сохранил империю, доставшуюся ему по наследству от Саладина, и дополнительно укрепил каирскую Цитадель: при нем появились две сторожевые башни на восточной стороне, над торговым путем Шариа Салах Салем. Правда, аль-Адил, подобно Саладину, редко бывал в Египте, и первым из султанов в Цитадель перебрался только аль-Камил, племянник Саладина, правивший с 1218 по 1238 год. Он построил в Цитадели дворец и конюшни, от которых, к сожалению, не сохранилось и следа. Тем не менее аль-Камила считают основоположником восьмисотлетней традиции: после него все султаны жили именно в Цитадели — вплоть до середины XIX века (а военное значение крепость сохраняла до 1983 года).

Аль-Камил также заложил один из крупнейших некрополей средневекового Каира. Имам аль-Шафии, потомок дяди Пророка, скончавшийся в 820 году, считается одним из основателей четырех ритуалов суннизма. Мавзолей, который аль-Камил возвел над его могилой, по сей день пользуется уважением и почитанием. Этот мавзолей виден издалека благодаря свинцовому куполу, увенчанному флюгером в виде металлического челна. Этот челн надлежало наполнять зерном и водой (в исламском символизме корабли означают духовное развитие, а птицы суть человеческие души). Внутри мавзолея просторно и свежо, своды огромного помещения сходятся где-то в сумраке над головой. Под центром купола стоит кенотаф из индийского тика, освещенный зелеными лампами; от зала его отделяет резная перегородка сандалового дерева. Сквозь эту перегородку правоверные просовывают листочки с молитвами; большую часть суток здесь очень много молящихся, поскольку гробница имама, по широко распространенному убеждению, обладает чудесной целительной силой. Больные стекаются сюда со всех уголков исламского мира в надежде на излечение — или хотя бы на смерть в святом месте. Маулид в честь аль-Шафии весьма популярен в народе, и на него также съезжаются многочисленные страждущие и увечные.

Мавзолей находится на территории, которая известна как Южное кладбище или как Город мертвых. Другой памятник эпохи Айюбидов на этом кладбище расположен в глубине; чтобы попасть к нему, нужно преодолеть настоящий лабиринт дорожек и тропок. Эта вторая гробница — современница падения Айюбидов и посвящена женщине по имени Шагарат аль-Дурр (правила в 1249–1250 гг.) Шагарат — одна из немногих женщин, сумевших добиться власти на Ближнем Востоке, и единственная королева Египта, не считая Клеопатры. Сегодня ее могила заброшена — отчасти по причине трагической истории жизни правительницы.

Она была рабыней-турчанкой, ее имя в переводе означает «Жемчужное дерево». Супруг Шагарат, последний айюбидский султан по имени Айюб, содержал наемное войско (мамлюков), готовясь к возможному нападению монголов на Каир. Он скончался в 1249 году, сражаясь с французским королем-крестоносцем Людовиком IX. При поддержке мамлюков Шагарат расправилась с Туран-шахом, сыном Айюба и законным престолонаследником, и стала править сама, от имени малолетнего принца Калиля. Ее правление продолжалось восемьдесят дней. Багдадский халиф, которому Айюбиды принесли клятву верности, не одобрил присутствия женщины на троне, ибо Пророк говорил: «Горе народу, которым правит женщина». Он повелел мамлюкам найти правителя-мужчину, и вождь мамлюков Айбек женился на Шагарат и стал наместником халифа.

Даже в замужестве Шагарат сохраняла значительную власть. Она фактически управляла страной из-за расшитого занавеса женского дворца в Цитадели. В 1257 году она узнала, что ее муж помышляет о новом браке, и приказала убить Айбека, но потом передумала и стала умолять убийц остановиться: те отказались, поскольку опасались, что оставшийся в живых Айбек расправится с теми, кто на него покушался. Шагарат погибла от рук рабынь первой жены своего мужа, забивших ее насмерть деревянными скалками. Тело Шагарат сбросили со сторожевой башни на растерзание собакам и шакалам. Позднее, впрочем, останки подобрали и погребли в мавзолее, который она выстроила заблаговременно.

Сегодня этот скромный — кирпич и штукатурка — мавзолей находится ниже уровня мостовой и выглядит заброшенным. Колодец в полу забит мусором, ворота покосились и не запираются, но охотников заглянуть в последнее каирское здание эпохи Айюбидов почти нет. Некогда стены мавзолея украшала мозаика — ветвистое дерево с перламутровыми плодами, трогательное напоминание о значении имени Шагарат. Прах первого супруга правительницы, султана Айюба, покоится в куда более внушительной гробнице: его мавзолей на Касабе открывает собой вереницу грандиозных архитектурных комплексов (медресе — мавзолей — мечеть), столь характерных для периода мамлюкского владычества.

Слабость династии Айюбидов в последние годы правления позволила наемному войску султанов — мамлюкам — существенно укрепить свое положение и приобрести политическое влияние. Помощник Шагарат, Бейбарс по прозвищу Лучник, из так называемых речных мамлюков (бахри), которые размещались на острове Рода, сумел опередить остальных претендентов на власть и захватил трон.

И среди современников, и среди исследователей не было и нет согласия по поводу того, как относиться к мамлюкам. Одни называли и называют их доблестными воинами, преданными Египту и отстоявшими Каир от натиска монгольских орд Чингисхана и Тамерлана. Другие отзывались и отзываются о них как об агрессивных удельных князьках, погрязших в междоусобицах и имевших выраженную склонность к содомии. Так или иначе, они правили в Каире почти три столетия, причем их правление сопровождалось беспрерывной борьбой за власть, казнями и убийствами. При этом они покровительствовали искусству, построили в городе новые мечети и минареты (зачастую — над мавзолеями и гробницами прежних правителей). Также именно в эпоху мамлюков знаменитые Города мертвых превратились в те обширные кладбища, которые можно увидеть в Каире сегодня.

Поздние историки зачастую характеризуют мамлюков как правителей, запомнившихся лишь своими «излишествами». Десмонд Стюарт, анализируя роль мамлюков в истории Египта, приходит к следующему выводу:

Мамлюкская система управления была иррациональной и даже абсурдной. Такое возможно только единожды и никогда не повторяется. Если отвлечься от жестокостей и других колоритных деталей эпохи, эра мамлюков была столь же бессмысленной, как история Шотландии до объединения с Англией — череда дворцовых переворотов, значимых исключительно для тех, кто был в них замешан, но абсолютно ничтожных по результатам с исторической точки зрения.

Стюарт словно вторит другому историку, Стэнли Лэн-Пулу, который в 1893 году назвал мамлюков «бандой беспринципных искателей приключений, рабов по происхождению и мясников по призванию, кровожадных авантюристов, не терпевших подчинения и испытывавших врожденную тягу к предательству». Тем не менее Лэн-Пул отдает должное архитектурному наследию мамлюков:

Эти рабские цари отличались отменным художественным вкусом, который сделал бы честь любому цивилизованному правителю современного мира… Они не ведали морали, предавались буйствам и были неразборчивы в средствах, однако в зданиях, ими построенных, ощущается изысканность, какой не найти в западных странах.

Мамлюкскую систему управления создавали те немногие баловни фортуны, которым удавалось выдвинуться. Обычно мальчишек покупали на турецких невольничьих рынках, привозили в Каир и начинали обучать ремеслу солдата. Если кому-то из них случалось привлечь внимание султана (и проявить достаточно жестокости), такого воина ожидало повышение — вплоть до чина эмира, то есть офицера. Султаном же, как правило, становился самый жестокий, самый хитрый и изворотливый среди эмиров. А тех, кто не сумел выдвинуться из низов, после оговоренного срока службы увольняли и отправляли восвояси.

Венецианский купец Эммануэль Пилоти, поселившийся в Каире в 1400 году, писал, что во дворце султана в Цитадели не менее 6000 тысяч юных невольников, готовящихся к воинской службе. По его словам, более всего ценились «юноши из Тартарии», за которых были готовы платить по 140 дукатов; затем, по нисходящей, шли черкесы, греки, славяне и албанцы. Пилоти писал:

В Турции есть купцы-язычники, не имеющие иного занятия, кроме торговли молодыми рабами подходящего возраста и доставки купленных султаном рабов в Каир. Когда у них набирается сотня или две сотни душ на продажу, они везут несчастных в Галлиполи и сажают на корабль… Когда рабов привозят в Каир, султан отправляет их встречать опытных оценщиков, способных с одного взгляда определить пригодность мальчиков к воинской службе.

Именно из таких наблюдений и складывалась репутация мамлюков в «цивилизованном мире». В 1896 году викторианский джентльмен сэр Уильям Мюир рассуждал о «темном прошлом, с которым мы вынуждены мириться». Французский путешественник Вольней в 1780-е годы выразился более прямо: «Прежде всего они были привержены тому постыдному пороку, который с незапамятных времен считался уделом греков и татар. Таков был первый урок, который эти юноши усваивали от своих наставников». Десмонд Стюарт заключает: «Педерастии они предавались открыто, словно пародируя платоновские идеи о любви мужчины к мужчине, которой восхищался великий философ». Как бы то ни было, все несчетные грехи мамлюков не должны заслонять от нас тот вклад, который «рабские цари» внесли в формирование облика города. Тот же Пилоти не только описывает жизнь рабов, но и восхваляет мамлюкский Каир, «величайший город на земле», а Ибн Баттута, арабский путешественник, в 1345 году пишет не о политике, но о «матери городов… изобилующей различными зданиями, непревзойденной в красоте и величии».

Когда мы говорим о памятниках эпохи мамлюков, первыми на ум приходят Города мертвых. Эти грандиозные кладбища, раскинувшиеся к северу и югу от Цитадели, вместили тысячи захоронений — и огромных мавзолеев, и простых каменных надгробий с двумя вертикальными столбиками в изголовье и в изножье. Многие могилы представляют собой приземистые гробницы, этакие посмертные жилища в две комнаты. Карафа, иначе Южное кладбище, тянется от Цитадели к Фустату и является старейшим из двух некрополей: первые захоронения на нем датируются временами до мамлюков. И Шагарат аль-Дурр, и имам аль-Шафии похоронены на окраине Карафы. Что касается Северного (или Восточного) кладбища, иначе Карафат аль-Шаркирийя, его разбили именно мамлюки. До того, как здесь появился некрополь, на этом месте находился царский ипподром, а самые ранние захоронения датируются серединой XIV века.

Строительство гробниц над могилами — древняя египетская традиция, предположительно восходящая к эпохе фараонов. Гробницы в Городах мертвых суть архитектурные наследницы пирамид и мастаб; некрополи в Саккаре и Гизе — предшественники средневековых кладбищ. Фактически лишь несколько столетий разделяют последние захоронения в Саккаре и самые ранние в Городах мертвых. При этом гробницы над могилами строили не только мусульмане: на коптском кладбище в Старом Каире также немало «улиц» с «погребальными домами».

Мамлюки восприняли древнюю традицию и усугубили ее своими тюркскими обычаями, требовавшими строительства мавзолеев (Тадж-Махал, знаменитейший в мире мавзолей, построен индийским правителем тюркского происхождения). Как правило, умершего хоронили в Городах мертвых под полом одной из комнат гробницы, клали тело, не заворачивая в саван, на бок, лицом к Мекке; возможно, это также переосмысление древнего обряда: египтяне хоронили покойников на боку, лицом на восток, к восходящему солнцу.

Вскоре после основания кладбищ живые стали приходить сюда, чтобы поселиться рядом с мертвыми. Сегодня число живых в Городах мертвых значительно превышает число покойников: по приблизительной оценке, в Городах мертвых проживают около 300 000 человек. Первые насельники появились здесь еще в Средние века, однако резким всплеском численности населения Города мертвых обязаны арабо-израильской войне 1967 года, когда сюда хлынул поток беженцев из окрестностей Суэцкого канала.

Хотя эти районы считаются одними из беднейших в Каире, тут на самом деле все не так уж плохо, а некоторые общины даже ухитрились провести на кладбища водопровод и канализацию. Сотни лет обитания привели к тому, что отдельные части кладбищ практически неотличимы от городских кварталов — те же невысокие дома, те же магазинчики вдоль пыльных улиц. Зачастую эти дома выступают как продолжения кладбищенских стен, заслоняющих могилы от любопытных взглядов. Но дома стоят далеко не везде, во многих местах люди живут прямо в старинных гробницах, что тянутся ряд за рядом на протяжении нескольких миль. В лабиринте дорожек и проходов между могилами чрезвычайно легко заблудиться. По счастью, тем, кто очутился в столь незавидном положении, всегда готовы помочь за небольшой бакшиш местные мальчишки, которые появляются словно ниоткуда, стоит вам понять, что вы заплутали.

С кладбищами связаны и другие обычаи, тоже восходящие к древности. У египтян заведено устраивать в семейных гробницах своеобразные пикники, а близ могил святых нередко устраиваются шумные маулиды. Балиан, герой «Арабского кошмара», в 1486 году по воле автора романа заметил:

Город мертвых представлял собой необыкновенное зрелище. Средь мавзолеев семьями и парочками сидели за трапезой люди… Днем — место увеселительных прогулок, по ночам этот район делался излюбленным пристанищем головорезов и нищих. Население Города мертвых увеличивалось за счет еженощных насильственных и голодных смертей.

По сей день путеводители предостерегают туристов от посещения Городов мертвых после темноты. А описание Города мертвых, принадлежащее перу Гамила Атии Ибрагима, чей роман «Вниз к морю» был опубликован ровно через 500 лет после прибытия в Каир ирвиновского Балиана, показывает, что этот район и вправду нисколько не утратил свою сомнительную репутацию. «Море», о котором говорится в романе Ибрагима, — это кладбище, выступающее фоном для чрезвычайно затейливого сюжета, заставляющего вспомнить «Каирскую трилогию» Махфуза. Персонаж романа доктор Сабир, обитатель кладбища и врач одной из местных больниц, в разговоре с коллегой замечает:

Море раскинулось перед нами. Это море — Каир. Это море — кладбище. Самое настоящее море. Пучина, преисподняя. Бедность, голод, воровство… Богачи, торговцы, проститутки, извращенцы, наркотики… Странный, безумный мир, в котором полно хороших людей.

На пыльной улице в сердце Северного кладбища находятся три грандиозных мамлюкских мавзолея, датируемых периодом 1380–1470 годов. Наиболее ранний принадлежит султану Баркуку, первому из династии Буржитов, или мамлюков-черкесов. Он взошел на престол в 1382 году, в возрасте 10 лет, и был убит в Дамаске тринадцать лет спустя. Черкесов доставляли в Египет через Черное море с турецкого Кавказа, ими стали пополнять ряды мамлюков с тех самых пор, как область мамлюков-бахри фактически обезлюдела. Погребальный комплекс Баркука помещался в центре крупного жилого квартала, чье строительство было одной из первых попыток урбанизации пустыни. По сей день эти три мавзолея окружены приземистыми строениями, а на узких улочках запряженные осликами тележки встречаются куда чаще, нежели легковые автомобили и грузовики.

Фасад огромного двухкупольного здания выходит на симпатичную площадь; по сводчатому коридору попадаешь на открытый двор, в центре которого растут деревья. Отсюда лесенка ведет в помещения, или кельи, где когда-то селились бродячие суфии (дервиши); иными словами, мы снова сталкиваемся с обителью мертвых как местом обитания живых. Здание, очертаниями больше напоминающее традиционную мечеть, а не мавзолей, в жаркие дни совершенно не дает прохлады, зато в нем очень тихо. В мавзолее всего два погребальных зала, высота помещений от пола до потолка составляет 45 футов; в северном зале похоронены султан Баркук и его брат, правивший лишь год. В южном зале покоятся дочери и внучки султана, а в углу — скромная могила верной няни.

Если идти на юг от мавзолея Баркука, дорога приведет к погребальному комплексу (мечеть — мавзолей — медресе) султана Барсбея, который правил с 1422 по 1438 год. Бывший суфийский монастырь (ханках) лежит в развалинах, а здания комплекса сохранились; продолговатый фасад, выходящий на улицу, венчает купол, украшенный изысканной резьбой. Интерьер отличается от большинства мамлюкских сооружений — по обеим сторонам центрального нефа тянутся аркады, мраморный пол устилают толстые ковры; минбар, инкрустированный звездами из слоновой кости, считается красивейшим из мамлюкских минбаров Каира. Гробница Барсбея находится в глубине здания, перед богато украшенным михрабом, над ней раскинулся необыкновенно высокий купол.

Последний памятник на главной улице Северного кладбища считается величайшим архитектурным шедевром поздних мамлюков. Имя султана Кайтбея можно перевести как «воскрешенный» — по преданию, он едва не умер при родах. На невольничьем рынке за этого хлипкого паренька дали всего 50 динаров, но в 1468 году он стал египетским султаном и правил 28 лет. Кайтбей выказал себя достойным и хитроумным правителем, сумел подчинить мамлюкам торговлю пряностями между Индией и Европой, а доходы казны тратил на свою истинную страсть — архитектуру. В 1481 году в Каир прибыл тосканский еврей Мешулам бен Менахем; этот еврей описывал султана как «старца лет восьмидесяти, еще высокого, стройного как тростник, и привлекательного облика. Облаченный в белое, он восседал на коне в окружении более двух тысяч воинов… В городе имеется огромная и величественная крепость, у входа в которую по понедельникам и четвергам султан вместе с бургомистром принимает подданных… Его стерегут в эти дни три сотни мамлюков. Ему может пожаловаться любой, кого избили или ограбили мамлюкские принцы и эмиры».

Кайтбей строил много и охотно — в Египте, в Сирии, в Мекке. Его погребальный комплекс, завершенный в 1474 году, запечатлен на современной египетской банкноте достоинством в 1 фунт. Здание высокое, с минаретом и увенчанным куполом погребальным залом. Стены у окон и входа покрыты узором; это специальная кладка (аблак). Пол мраморный, потолок погребального зала, где царит полумрак, украшен позолоченной резьбой. Рядом с гробницей сына Кайтбея находится камень с отпечатком ноги Пророка Мухаммада.

Сводчатые проходы и лестницы, на которых громко щебечут птицы, ведут из погребального зала на крышу и дальше, к минарету. Отсюда открывается замечательный вид на комплекс в целом и особенно на купол с его резными звездами поверх геометрических узоров и арабесок. В зависимости от положения солнца на небесах эти узоры видоизменяются, образуя бесконечную череду причудливых изображений. За стенами комплекса видны окрестные кварталы — крохотные мастерские, маленькие кофейни, улицы с тележками и цыплятами, самозабвенно купающимися в пыли.

Архитектурные достижения эпохи мамлюков отнюдь не ограничиваются обширными кладбищами. Вдоль Касабы, главной улицы средневекового Каира, выстроились грандиозные мамлюкские комплексы, сочетающие в себе мечети, мавзолеи и медресе. Такие же комплексы можно найти и в Цитадели, где снедаемые желанием сделать город исключительно «своим» мамлюки снесли дворцы Айюбидов и возвели на их месте собственные сооружения.

Из трех наиболее известных мамлюкских зданий в Цитадели самое раннее — медресе и мавзолей султана Калауна. Кипчак по происхождению, этот султан попал в Каир подростком, красоту которого оценили поразительно высоко, в тысячу дукатов. Подобно прочим мамлюкам, он сумел занять достаточно высокое положение в мамлюкской гвардии и однажды попался на глаза своему будущему покровителю, султану Бейбарсу. Заняв престол, Калаун отправился воевать, прежде всего в Сирии, и не удивительно поэтому, что в его медресе отчетливо ощущается влияние сирийских базилик: аркада с тремя нефами, классические колонны, михраб, окруженный яркой стеклянной мозаикой. Прямоугольный погребальный зал мавзолея обильно украшен мраморными плитами с геометрическими узорами и покрытыми позолотой цитатами из Корана. Михраб отделан не только мозаикой, но и мрамором; считалось, что эта ниша обладает целительными свойствами (вплоть до недавнего времени страждущие втирали лимонную мякоть в мрамор плит, а затем слизывали сок). Перед михрабом находятся гробницы самого Калауна и его сына аль-Назира. Султан скончался в возрасте семидесяти девяти лет, по дороге в крепость Акра, где он намеревался дать очередное сражение крестоносцам. Готический по стилю портал ансамбля — часть военной добычи Калауна. После смерти султана трон унаследовал девятилетний аль-Назир, которого через год сместили и держали в заточении до девятнадцати лет, после чего он все-таки стал «полноправным» султаном, в 1299 году.

С именем аль-Назира связана мечеть, возведенная в Цитадели в период 1318–1335 годов неким архитектором из Тебриза (современный Иран), бежавшим от монголов. Минареты, увенчанные луковичными головками с фаянсовыми изразцами, заставляют вспомнить архитектурные шедевры Центральной Азии. Эти минареты выходят на маленький двор, разделенный аркадами, причем среди колонн этих аркад есть и римские, и те, которые изваяли еще в эпоху фараонов.

Мечеть аль-Назира — единственное здание эпохи мамлюков, сохранившееся в Цитадели до наших дней. Она расположена напротив (даже почти в тени) мечети Мухаммада Али, построенной в XIX столетии. Именно последнюю стремятся увидеть толпы туристов, и мало кто обращает внимание на мечеть аль-Назира. Благодаря этому покой мамлюкской мечети ничто не нарушает, а ее тенистые аркады даруют спасение от зноя.

Мамлюки приложили немало усилий к перестройке Цитадели. Султан давал аудиенции в заново отстроенном дворце правосудия, а официальные церемонии проводились в Полосатом дворце (получил свое прозвище из-за того, что его фасад был отделан вперемешку желтым и черным мрамором). Там, где ныне высится мечеть Мухаммада Али, располагался гарем. У каждой жены султана было собственное помещение, и, считая прислугу, в здании проживали не менее 1200 женщин. Во дворце Гауш, построенном в 1335 году на месте карьера, где при Айюбидах добывали камень, проводились религиозные обряды и празднования.

Балиан, герой «Арабского кошмара», должен был видеть все эти здания, когда некий ученый монах привел его под вечер на склон горы Мукаттам. Его взгляду открылась Цитадель, «прилепившаяся на своем известняковом утесе в южной части города и видневшаяся почти отовсюду, — ветхое нагромождение фортификационных сооружений и увеселительных заведений, которые накрепко срослись за прошедшие три столетия». Город сверху казался Балиану «в вечернем полумраке детской игрушкой или игральной доской, а люди, толпящиеся на улицах, — крошечными куколками, а то и насекомыми… Разве отсюда, сверху, не кажутся смехотворными их усилия, идеалы и страсти?»

Действие романа происходит в 1486 году, на закате мамлюкской эпохи. К тому времени все важнейшие здания и сооружения были уже построены, и город сверкал, подобно драгоценному камню. Со склона горы Балиан, среди прочего, должен был различить и медресе султана Хасана, возведенное у подножия Мукаттам между 1356 и 1393 годами. В свою эпоху медресе считалось весьма просторным; более того, проект оказался чересчур амбициозным — главный минарет над входом рухнул вскоре после завершения строительства, погубив 300 человек. Эта цифра лишний раз свидетельствует о грандиозных размерах здания: длина его стен составляла 450 футов, а самый высокий минарет поднимался над землей на 220 футов. Медресе Хасана — одно из величайших архитектурных достижений мамлюков.

Внутри чудовищные размеры подавляют, а квадратный двор поистине аскетичен. Его окружают по периметру четыре айвана (сводчатых лоджии), некогда в каждом из которых обучали одному из четырех направлений суннитского ислама. Сегодня три аркады выглядят почти заброшенными, зато четвертая украшена мраморными плитами с цитатами из Корана, выполненными куфической вязью, которая порою сливается с арабесками фона. Лучше всего зайти сюда поутру, когда на двор падают лучи восходящего солнца (позднее двор окажется в тени высоких стен). За этим айваном находится мавзолей, погребальный зал которого освещен подвесными светильниками. На площади перед мавзолеем устраивались маулиды в честь султана. За резной перегородкой стоят кенотафы двух сыновей Хасана, но сам султан покоится не здесь — его убили в 1361 году, и тела так и не нашли. Как и большинство других мамлюков, Хасан был истинным отпрыском своего бурного и непредсказуемого века. Он вступил на престол в двенадцать лет, после насильственной смерти пяти старших братьев, и погиб в возрасте всего лишь двадцати пяти лет. Его правление пришлось на годы эпидемии чумы (Черной смерти), когда в городе ежедневно умирали по десять тысяч человек.

На Теккерея сама мечеть произвела большое впечатление, а вот религиозное рвение мусульман его разочаровало. В своих путевых записках «От Корнхилла до Большого Каира» он замечал:

В знаменитой мечети султана Хасана, когда мы пришли в нее, прихожан почти не было, не считая магометанского бидля, который, подобно своему коллеге из английского собора, дожидался бакшиша и который заставил нас надеть соломенные шлепанцы, чтобы мы не осквернили священные плиты пола… В мечети просторно и светло; лучшие образцы норманнского искусства не превосходят ее благородной грации и простоты… Ни один народ не может похвалиться храмом более сообразным, рядом с которым достойны стоять разве что Руанский собор и баптистерий в Пизе.

Расположенный по соседству с Мидан аль-Хуссейн и протянувшийся на север к Касабе, квартал Хан эль-Халили — район Каира, где находится большинство базаров. Этот квартал обязательно присутствует на «ментальной карте города» в сознании любого туриста; здесь с утра и до позднего вечера творится тот самый чрезвычайно колоритный восточный обряд покупки и продажи. В лабиринте здешних улочек, изобилующих магазинчиками и крохотными лавчонками, можно приобрести золото, медную утварь и ювелирные украшения, а стоит сделать несколько шагов — и ты оказываешься там, где почти невозможно дышать от плотного аромата пряностей, парфюмерии и воскурений.

Халили, по имени которого назван квартал, в 1382 году основал тут караван-сарай, вокруг которого постепенно стали появляться лавки. На протяжении шести столетий люди приходили и приходят в Хан эль-Халили, чтобы торговаться, продавать и покупать, а гости города бродят по извилистым улочкам, впитывая атмосферу этого места; именно здесь Эдуард Саид, автор работы «Ориентализм», мог бы заключить, что для жителей Запада воплощаются наяву их представления об «экзотическом Востоке». Тут всегда многолюдно, продавцы выискивают места поудобнее и поприбыльнее, а покупатели пытаются протолкнуться к прилавкам. Здешняя торговля ориентирована не на туристов, здесь не найти гипсовых макетов пирамид и папирусных свитков; люди торгуются яростно, очевидно получая удовольствие от процесса, несмотря на то, что оба — и продавец, и покупатель — весьма в нем искушены. Хитрость для покупателя состоит в том, чтобы не заплатить слишком много и не выставить себя глупцом, а также не предложить слишком мало, чтобы не оскорбить продавца. Для последнего же принципиально важно продать товар за максимально высокую цену. Кто победит в этом противостоянии, обычно определяется именно умением торговаться.

Главная улица этого района — Муски, ведущая с запада на восток и пересекающая перпендикулярную Касабу, центральную улицу средневекового города. На Муски жизнь бурлит сутки напролет, люди покупают одежду, ловко лавируют между тележек и медленно ползущих грузовиков, шарахаются от развозчиков и посыльных, которые оглашают улицу своими воплями: «Поберегись!» Здесь торгуют и различными напитками: саки продают воду в чашках, суси — местные прохладительные напитки, а шербутли предлагают пенистый лимонад из носимых за плечами сосудов с серебряными горлышками.

В Хан эль-Халили можно услышать арабский язык во всем его фонетическом богатстве. Балиан, герой «Арабского кошмара», неделями блуждал по этому кварталу и «обнаружил, что думает на языке, в котором существительные незаметно переходят в глаголы, на языке, который, похоже, игнорирует настоящее время, на языке с особой глагольной формой для оттенков и физических недостатков, на языке ритмического синтаксиса и многочисленных пластов смысла, передаваемых с помощью внезапных пауз, гортанных звуков, необычных ударений и повторов». То же и с местным ландшафтом: едва успеваешь разобраться в планировке улочек, как выясняется, что один ландшафт незаметно перетек в другой, и за углом тебя ожидает полуразрушенная мамлюкская стена, крошечная мечеть или купающийся в солнечном свете дворик.

Вот каким было первое впечатление Балиана от Каира:

Миновав ворота, они окунулись в мир тьмы и зловония… Всадники медленно двигались сквозь почти зримые клубы смешанных запахов — мочи, пряностей и гниющей соломы. На каменных возвышениях сидели перед своим товаром лавочники, молча, угрюмо смотревшие на караван неверных. Над лавчонками нависали опиравшиеся на широкие каменные карнизы верхние этажи домов, а из этих этажей выступали, в свою очередь, деревянные балконы и решетчатые коробки, так что солнце, столь яркое за воротами, было здесь почти закрыто. Внизу мерзко хлюпали по грязи копыта их мулов, наверху висели турецкие фонарики, мокрые муслиновые мешки и огромные бронзовые талисманы… Европейцы продвигались вперед медленно, с величайшей осторожностью.

Сегодня картина, разумеется, не столь печальная. Однако ощущение нереальности происходящего, чувство, будто блуждаешь «без какой-либо осознаваемой цели» и впечатление от города как от «дезориентированного рассудка» до сих пор составляют значительную часть того опыта, какой гость Каира приобретает на базарах.

Один из наиболее популярных базаров — базар пряностей, где специи продают прямо из мешков. В каждой лавке таких мешков не меньше дюжины, они стоят и перед входом, и у задней стены. Продавец сидит в окружении мешков, лениво почитывает газету — или громко зазывает потенциальных покупателей. Продают что угодно — семена черного перца, зеленую хну, тмин, лавровый лист и огненный чили. Своим возникновением этот базар обязан мамлюкскому султану Барсбею, который сделал торговлю пряностями государственной монополией, чтобы получить средства на завоевание Кипра в 1426 году.

До сегодняшнего дня лавки пряностей помещаются вдоль темных и извилистых улочек за медресе Барсбея. Лишенный украшений фасад этого массивного здания выходит на перекресток Касабы и Муски. Монотонность восточной стены медресе нарушает лишь балкон-мешрабийя, резная решетка которого позволяет смотреть изнутри на улицу, но препятствует тем, кто пожелает с улицы заглянуть внутрь. Недаром Балиан увидел здесь «мир частных интерьеров», что навело его, обыкновенного заезжего наблюдателя, на следующую мысль:

Настоящий город находился, вероятно, где-то в другом месте… Даже безостановочно идя по улицам Каира, город было невозможно узнать…

Внутри медресе находится высокий и узкий погребальный зал, там похоронены жена и сын султана, а сам Барсбей покоится в мавзолее на Северном кладбище. Можно подняться на крышу медресе, выйти на террасу вокруг купола, откуда открывается потрясающий вид на мечети, минареты и плотно прижавшиеся друг к другу здания центральной части города.

Чуть в стороне от главной улицы, позади базара пряностей, известного как Шария Санадикия, есть лесенка, ведущая в короткий, оканчивающийся тупиком переулок Мидак. Сегодня здесь жилые дома и мастерские, но этот переулок обессмертил в своем одноименном романе Нагиб Махфуз (1947). Действие романа происходит в 1940-е годы, в нем рассказывается история горожан, проживавших в этом переулке, который в те времена принадлежал к беднейшим кварталам Каира. Главная героиня романа — молодая девушка, ставшая проституткой. По роману снят фильм, считающийся классикой египетского кино (а также мексиканский фильм «El Callejon de los Milagros», «Переулок чудес»). Табличек с названием улицы здесь нет, имеется только знак на крохотном кафе. Махфуз говорит, что это место «живет самостоятельной, частной, своей собственной жизнью. Оно прежде всего связано с повседневным укладом… Стены, разрисованные разноцветными арабесками, понемногу осыпаются, от них исходит стойкий запах лекарств былых времен, сегодня считающихся либо пряностями, либо народными средствами».

В переулке тихо, особенно по сравнению с базаром, однако не будем забывать, что по сравнению с годами, в которые разворачивается сюжет романа, многое изменилось. Семья Нагиба Махфуза, как и многие другие горожане среднего класса, перебралась в пригороды, и поныне известные как Гамалийя — «Обитель красоты». Сегодня там живописно и шумно, там кипит жизнь, но красоты уже не осталось. В «Сафари темной звезды» Поль Теру говорит, что «имя квартала совершенно неподходящее, все равно что назвать ледяную пустыню Гренландией (Зеленой землей. — Ред). или мусорный грузовик медовым фургоном».

Махфуз использовал воспоминания о жизни в Хан эль-Халили, чтобы привнести достоверности в свое главное произведение, «Каирскую трилогию». В эту трилогию входят романы «Среди дворцов», «Дворец желаний» и «Сахарный дом», и все они «привязаны» к местности в квартале базаров. В центре трилогии — фигура Ахмада абд аль-Джавада, который держит лавку в Хан эль-Халили; Махфуз даже упоминает, что лавка находилась на улице Касаба перед мечетью Баркука. Он пишет:

Лавка была средних размеров. На полках теснились емкости с кофейными бобами, рисом, орехами, сушеными фруктами и мылом, у стен стояли мешки с тем же товаром. Стол хозяина стоял слева от входа, заваленный бумагами и бухгалтерскими книгами, из-под которых выглядывал телефон… Над столом висела табличка из слоновой кости с арабской надписью золотом: «Во имя Аллаха».

Хотя это описание относится к первым годам после окончания Второй мировой войны, оно во многом актуально и сегодня: улицы этой части Каира изобилуют сотнями подобных лавочек.

Один из главных аттракционов Каира — конечно же, кофейни. Махфуз в романе «Среди дворцов» изображает одну кофейню, которая «находилась ниже уровня мостовой, как пещера, вырубленная в скале. Она словно пряталась под старинными зданиями этого квартала. Узкие помещения, обращенные входами друг к другу, располагались вокруг пересохшего фонтана во внутреннем дворике, отрезанном от мира. Светильники горели там днем и ночью, атмосфера была спокойной, мирной, почти сонной… Уединенность делала ее идеальным укрытием от любопытных взглядов. Люди просиживали там вечера напролет, разговаривая, планируя, предсказывая и ожидая грядущих событий».

Хотя кафе «Фишауи» находится не под землей, эта кофейня, совсем рядом с Муски и по соседству с площадью Хуссейна и переулком Мидак, является одной из самых известных в Каире и почти в точности соответствует описанию Махфуза.

Кафе открыто каждый вечер, и так продолжается последние двести лет. В нем царит полумрак, стены забраны резными деревянными решетками, среди которых виднеются мутные овальные зеркала в темных рамах. Снаружи, на улице, установлены зеркала побольше. И похожий на пещеру зал, и терраса на узкой улочке не испытывают недостатка в посетителях; люди засиживаются до поздней ночи (или раннего утра), курят водяные кальяны, пьют чай, читают, беседуют. Кофейня находится в сердце «туристического Каира» и потому в ней чуть более цивильно, чем в типичном кафе из разряда «дырка в стене», однако оно пользуется популярностью и у местных. Цены достаточно высоки, и публика отличается от большинства каирских кофеен: здесь много молодых и хорошо одетых людей, сюда приходят в основном семьями, можно увидеть мужчин в деловых костюмах и женщин в солнцезащитных очках и брюках, равно как и детишек в модных нарядах, попивающих «пепси».

Последним султаном-мамлюком был Кансух аль-Гури, который начинал путь к трону прислужником у Кайтбея. Строительство его мечети и медресе на Касабе завершилось в 1504 году; это последние архитектурные сооружения эпохи мамлюков в Каире. Мечеть очень просторна и выглядит так, словно парит в воздухе, в ней множество витражей, свет сквозь которые падает в центральный зал под куполом. Но еще когда это здание еще только строилось, эпоха мамлюков уже близилась к окончанию.

В 1498 году португальский мореплаватель Васку да Гама открыл морской путь в Индию вокруг Африки, и приток пряностей в Каир резко сократился. Столицей пряностей стал Лиссабон, через который отныне шла вся торговля с Индией. Иными словами, мамлюки в одночасье лишились важнейшей финансовой опоры. А между тем над Египтом нависла и военная угроза. Оттоманская империя расширяла свои пределы в Европе и Азии и к началу XVI столетия протянулась от Боснии до Кавказа. Оттоманы (или османы) были богаты и могущественны и хотели покорить весь мир. В дневнике зажиточного египтянина Ибн Айаса мы находим запись о прибытии на закате правления мамлюков, в 1514 году, в Каир оттоманского посланника:

Оттоман явился ко двору… Он привез богатые дары — двадцать пять тюков рысьего, соболиного и горностаевого меха, бархат из Бурсы, разноцветные шелка из Самарканда, серебряные сосуды, не говоря уже о двадцати пяти юных мамлюках поразительной красоты.

Оттоманский правитель Селим Угрюмый готовился к столкновению с Персией и хотел знать, может ли он рассчитывать на мамлюков как на союзников. Под прикрытием переговоров войско оттоманов вошло в Сирию, а в сражении при Алеппо Селим разгромил аль-Гури благодаря измене мамлюкского правителя города. Голову последнего мамлюка отправили в Стамбул в качестве трофея.

Из Алеппо оттоманы побережьем двинулись к Египту. Каир полнился слухами о зверствах оттоманов и о диковинных привычках, в частности, о том, что они курят гашиш и пьют вино (по сравнению с этим все пороки мамлюков выглядели детскими шалостями). Приемный сын аль-Гури, бывший раб по имени Туманбей, три месяца правил страной, отчаянно пытаясь найти средства на пополнение армии.

Противники сошлись у Маттарии, недалеко от Каира. Туманбей сражался отважно и сумел прорубиться к шатру Селима, но победа все же осталась за оттоманами, которые захватили город. Как и при Алеппо, победу им принесли передовые технологии: конница мамлюков не могла что-либо противопоставить оттоманской артиллерии. Туманбей бежал, попытался собрать бедуинов и дал бой Селиму поблизости от пирамид Гизы. Битва продолжалась два дня; бедуинский шейх, жизнь которого когда-то спас Туманбей, предал своего вождя и выдал его Селиму. Закованного в цепи Туманбея провезли по улицам Каира и повесили на воротах Баб аль-Зувейла, традиционном месте публичных казней еще со времен Фатимидов. Веревка дважды рвалась, Туманбей умер лишь на третий раз под гомон толпы, выкрикивавшей слова первой суры Корана. С его гибелью эпоха мамлюков завершилась (образом, подобавшим ее характеру) — и на четыреста последующих лет Каир стал одним из городов Оттоманской порты.

После казни Туманбея Селим Угрюмый торжественно въехал в Каир. Выглядел он, судя по описаниям современников, непрезентабельно — скромный тюрбан, неброский кафтан, однако быстро выказал свой суровый нрав, приказав казнить 800 мамлюков и выставить их головы на шестах на всеобщее обозрение. Впрочем, скоро Селим решил, что в Египте слишком жарко, и отбыл обратно в Стамбул, прихватив с собою наиболее искусных каирских мастеров, чтобы те помогли украсить оттоманскую столицу.

Сулейман Великолепный, преемник Селима, предпочел не разрушать мамлюкскую систему управления. Он назначил наместником оттоманского пашу, который управлял Египтом из Цитадели, под охраной 5000 янычар, воинов, которых турки набрали в христианских странах Балканского полуострова (это был своего рода оброк). В крепости также разместили особые подразделения турецкого войска (азабов), которым запретили даже заговаривать с египтянами. Наместнику подчинялись двенадцать мамлюкских эмиров, управлявших провинциями; за ними бдительно надзирали охранники паши. Эти эмиры получили новый титул — бей; они в основном исполняли роль сборщиков налогов, однако им позволили содержать и обучать черкесскую гвардию.

Янычарам, размещенным в Цитадели, требовалось место для молитвы, и в 1528 году Сулейман-паша, придворный евнух и командир янычар, приказал построить новую мечеть на северном гребне гряды Мукаттам. В архитектуре этого здания очевидны расхождения с мамлюкским стилем: минарет более тонкий, словно заостренный, а купол накрывает не только мавзолей, как было принято у мамлюков, но всю мечеть. Прочие детали восходят к эпохе мамлюков — и отделанный мрамором михраб, и мраморные панели в стенах. В целом здание являет собой образец смешения стилей, которое особенно заметно в минбаре — геометрический узор из звезд и прямоугольников, несомненно, мамлюкский по духу, тогда как конический свод явно турецкого происхождения. Этот ансамбль стал главным вкладом оттоманов в архитектуру Каира; в прошлом остались монструозные проекты и грандиозные архитектурные олицетворения могущества и богатства. Хотя в Каире достаточно зданий оттоманского периода, лишь немногие из них могут похвалиться величиной или великолепием. На всех завоеванных ими территориях османы строили так, как было заведено в Турции.

Самое поразительное в мечети Сулеймана-паши — пыльный мавзолей за ней, куда можно попасть, перейдя внутренний двор. Мавзолей построен над могилой Сиди Сарии, «святого человека», жившего при Фатимидах. Вокруг его могилы находятся захоронения оттоманских чиновников и их жен, причем на каждом надгробном камне имеется особое резное изображение — табут: тюрбан для мужчин, цветы для женщин. Это любопытное украшение, как правило, замечают лишь немногие из тех, кто сегодня посещает Цитадель.

Хотя оттоманы возвели огромную сторожевую башню Бург аль-Мукаттам над восточными воротами Цитадели, большая часть зданий, построенных при мамлюках, оказалась заброшенной. Пренебрежение Цитаделью — наглядное свидетельство участи Каира в три столетия оттоманского правления, с падения мамлюков в 1517 году до вторжения в Египет Наполеона в 1798 году. Все это время Египет номинально входил в состав Оттоманской империи, фактически же турки управляли им от силы сто лет. К XVII веку турецкие янычары стали жениться на египтянках, уходить из Цитадели и со службы на гражданские должности, а среди мамлюков продолжались застарелые междоусобицы, мешавшие свергнутой династии вернуть себе власть. Ситуацию осложнила череда разрушительных нильских паводков, отягощенных эпидемией и мором. Французский путешественник Вольней, проживавший в Каире в 1780-х годах, замечал в своих записках:

В Каире недостает тех публичных и частных зданий, тех площадей, тех прямых дорог, которые лишь и позволяют архитектуре явить свои несомненные достоинства. В пригородах громоздятся горы повседневного мусора, гуляет пыль… Все, что видит взор, все, что ловит слух, свидетельствует — это земля рабства и тирании.

Какой разительный контраст с описаниями Египта эпохи мамлюков!

Единственным ярким пятном на мрачном полотне экономического упадка были кофейные бобы, из которых варили темную жидкость для питья. В Европе начался настоящий бум кофе, европейские предприниматели доставляли кофе из Йемена в Каир, откуда модный товар переправляли в Европу. Вскоре в Булаке на Ниле возник торговый порт; сегодня это часть города между главным вокзалом и рекой. Повсюду процветали оттоманские гостиницы — караван-сараи. Бедняки влачили жалкое существование, а немногочисленные кофейные нувориши один за другим становились «жирными котами», как их предшественники в период монополии на пряности.

Богатство нового купеческого класса наглядно, если не сказать — напоказ, демонстрирует дом одного из его представителей. Наиболее известный среди каирских построек XVIII века, дом Байт аль-Сихайми стоит в узком переулке, который отходит от северной оконечности Касабы. В здании имеется внутренний двор, где, такое ощущение, всегда щебечут птицы; двор построили, чтобы хоть немного охладить раскаленный летний воздух и привнести прохладу в помещения. В центре двора находится фонтан, как бы задающий тон обстановке здания. Череда полутемных коридоров и лестниц связывает между собой светлые просторные комнаты, многие из которых сохранили первоначальный вид — белые стены, деревянные потолки. Все общие комнаты находятся внизу, самая большая из них — каа, с высоким сводчатыми потолком и фонтаном; здесь мужчины отдыхали, ели, курили и наблюдали за выступлениями актеров и танцовщиц. Женщины, как правило, оставались наверху, на женской половине дома, отделенной резными решетками-мешрабийя, сквозь которые солнечный свет падает на расшитые и чрезвычайно мягкие подушки для сидения. Дом прошел капитальную реставрацию, и теперь всякий, побывавший в нем, может узнать, как жила «другая часть» Каира во времена владычества оттоманов.

Начало XIX столетия в Египте — время правления Мухаммада Али, человека сурового, но благородного, сына греческого крестьянина, основателя последней королевской династии Египта, завершившейся на короле Фаруке.

Мы знаем, что Мухаммад Али родился в 1769 году в Северной Греции, но установить, к какой национальности он принадлежал, не представляется возможным. Территория Македонии и Фракии, откуда, кстати сказать, был родом Александр Великий, в различных источниках того времени определяется как владение турок, албанцев или македонцев. Али вступил в албанский полк и в 1798 году прибыл в Египет в составе оттоманского войска, отправленного против Наполеона. После того как египетская авантюра Наполеона завершилась (подробнее см. следующую часть), отличившегося в ходе кампании Али назначили наместником Египта. Впрочем, вскоре в Стамбуле поняли, что поставили не на того человека — Мухаммад Али, будучи весьма амбициозным, не замедлил воспользоваться слабостями оттоманской системы.

Наполеон изгнал из каирской Цитадели янычар, тем самым избавив Али от необходимости конфликтовать с воинами, хранившими верность оттоманам. Что касается мамлюкских беев, те были лояльны исключительно себе самим и по-прежнему обладали определенной властью в провинциях (некоторые даже содержали частные армии). Али решил устранить «проблему мамлюков» и прибегнул для этого к тактике обмана.

17 августа 1805 года агенты Али сообщили мамлюкам, что паша собирается присутствовать на ежегодной церемонии торжественного открывания нильских плотин в Каире. Поскольку эта церемония завладеет всеобщим вниманием, уверяли агенты, беи со своими солдатами сумеют незаметно проникнуть в город и вернут Египет под власть мамлюков. Естественно, это была ловушка, в которую ослепленные ненавистью к туркам мамлюки не замедлили попасться. Одних убили еще при въезде в город, других захватили, привели к паше и заставили смотреть, как палачи сдирают кожу с голов их убитых товарищей и набивают головы соломой. Шесть лет спустя Али подстроил новую западню: он пригласил беев на пир в Цитадель, напал на приглашенных на узкой улочке, прижал к воротам Баб аль-Азаб, закрытым по его приказу, и перебил одного за другим 470 человек. Предание гласит, что одному бею удалось вспрыгнуть на лошадь и бежать; эта легенда стала популярным сюжетом среди местных живописцев. На самом же деле этот бей проявил завидное благоразумие и попросту не явился на пир.

В последующие годы Али провел среди мамлюков несколько «чисток», конфисковывал их земли и собственность. Многие беи укрылись в Судане, их не преследовали, поскольку они полностью утратили власть и влияние; иными словами, Али преуспел там, где потерпели поражение и оттоманы, и Наполеон. Подавив оппозицию, он получил возможность править без помех. В теории он был вассалом оттоманского султана, на практике же являлся самостоятельным и единоличным правителем.

По сравнению с консервативными, вечно оглядывавшимися на прошлое оттоманами Али был новатором и модернизатором. Предпринятые им усилия по развитию египетской промышленности и торговли открыли страну для европейцев и в известной степени проложили дорогу колонизации. Однако Али было мало новых каналов и хлопковых ферм; он вознамерился ознаменовать свое правление (и новообретенное богатство Египта) грандиозным строительством. Так в Цитадели появилась новая мечеть, которая сегодня является одной из главных туристических достопримечательностей Каира.

Это сооружение и вправду может считаться наилучшим украшением отрога горы Мукаттам, на котором Ибн Тулун в IX столетии возвел свой Купол воздуха, а Саладин в XIII веке основал крепость. С дворцами Цитадели не везло: едва ли не каждый последующий правитель разрушал то, что построил его предшественник; зато мечети сохранялись — и те, что носили имена Сулейман-паши и аль-Назира, служили напоминанием о былых династиях. Мухаммад Али хотел построить мечеть, которая превзошла бы все, возведенные ранее, и ему это удалось: сегодня минареты и купола его мечети, возносящиеся над городом, стали настоящей эмблемой Каира, и их безошибочно узнают среди сотни других каирских минаретов и куполов.

Особенно красиво мечеть выглядит вечером, на фоне закатного небосвода. В «Дереве опасностей» Оливия Мэннинг описывает, как героиня романа Гарриет Прингл наблюдает за солнцем, опускающимся за Нил:

И вся мечеть Мухаммада Али, прижавшаяся к скале, словно насторожившаяся кошка, приобрела вдруг золотистый оттенок, и все вокруг — гряда Мукаттам, высокие стены Цитадели, крохотные гробницы — словно засветилось.

Цвет известняка, из которого сложена гора Мукаттам, также меняется на протяжении суток: в полдень, когда лучи солнца падают почти отвесно, камень становится ослепительно-белым, а поздним вечером приобретает желтовато-кремовый оттенок.

Строительство мечети продолжалось почти двадцать лет. Работы начались в 1824 году; Уильям Теккерей был одним из тех, кто наблюдал их завершение. «Великий лев этой местности — новая мечеть, которую Мехмет Али строит весьма неторопливо, — записал он в своих путевых очерках «От Корнхилла до Большого Каира». — Ее стены из белого алебастра с легкой голубизной, орнаменты вполне европейские по духу — прекрасное, благородное, фантастическое искусство Востока позабыто. Старинные мечети города, из которых я посетил две, а видел гораздо больше, выглядят куда красивее».

Разочарование Теккерея разделяли многие путешественники: вблизи мечеть Мухаммада Али кажется помпезной и вычурной, поскольку соединение европейского, исламского и даже фараонского стилей отнюдь не пошло ей на пользу. С точки зрения архитектуры сильнее всего в этой мечети ощущается турецкое влияние; французский писатель Пьер Лоти заметил, что у него создалось такое впечатление, будто мечеть перенесли в Каир из Стамбула.

В мечеть попадают, миновав просторный внешний двор, в центре которого находится фонтан. Молитвенный зал весьма велик, как принято у турок, а стены, украшенные затейливыми светильниками, возносятся ввысь, к многочисленным куполам. Михраб отделан золотом, сам Мухаммад Али покоится в беломраморном саркофаге за бронзовой решеткой. Ныне мечеть уже не выполняет культовой функции. В 1984 году, когда Цитадель покинули последние воинские подразделения, шедевр Али превратили в туристический аттракцион. Сегодня она изобилует туристами, гомон которых время от времени перекрывают голоса гидов.

Куда более внушителен, чем сама мечеть, вид, который открывается с террасы позади нее. Каждый гость Каира, от вымышленного Балиана из «Арабского кошмара» до современного туриста, приходит сюда, чтобы окинуть взглядом раскинувшийся внизу город. Жилые кварталы, над которыми вздымаются минареты, тянутся в направлении дорогих отелей и офисных зданий, а вдалеке, на затянутом знойной дымкой горизонте, проступают пирамиды, этакие темные, размытые треугольники. Флоренс Найтингейл в одном из писем домой признавалась, что очарована этим зрелищем:

Это прекраснейший вид на свете. Каир, такой огромный, лежит у твоих ног, будто лес минаретов, куполов и башен. За ним величаво течет Нил… а силуэты трех пирамид отчетливо вырисовываются на фоне неба. Здесь поклонялись Осирису, здесь бродили Авраам и Моисей, и здесь, быть может, младенец-Спаситель с рук Богоматери впервые улыбнулся солнцу. Все это было много лет назад, но Нил течет по-прежнему, а пирамиды стоят до сих пор.

Остаток территории Цитадели занимают разнообразные дворики с развалинами былых дворцов и казарм. Викторианский писатель Александр Кинглейк посетил Каир во время эпидемии чумы. Он засвидетельствовал бесчисленные трупы на улицах, видел невольничий рынок, на котором продавали черных рабынь, и побывал у местного волшебника, явившего гостю лица его друзей на ладони мальчика-помощника. В один из дней он «поднялся в Цитадель и с ее бастионов узрел перед собою город целиком. Золоченые минареты, во множестве возвышавшиеся над крышами жилых домов, придавали Каиру живописный, поистине экзотический вид… Я наблюдал в крепости многих людей, опустившихся, оборванных и изможденных, а по соседству резвились упитанные, лоснящиеся львы. Люди трудились в оковах, львы же бродили вокруг в ошейниках и намордниках, как обыкновенные собаки». Сегодня в Цитадели, разумеется, не найти ни рабов, ни свободно гуляющих львов. Большинство зданий превращено в музеи, причем современные туристы, как правило, и не заглядывают в них, стремясь поскорее попасть в мечеть Мухаммада Али.

К югу от мечети расположен дворец Али под названием аль-Гауара, то есть «Безделица». Он строился по европейскому образцу; под защитой его стен Али ожидал, пока верные ему солдаты перебьют мамлюков, и отсюда же он позднее управлял страной, уверенный в том, что напрочь искоренил оппозицию. В другом дворце Цитадели, стоявшем прежде на этом месте, святой Франциск Ассизский проповедовал перед султаном династии Айюбидов аль-Камилом. «Безделица» сильно пострадала от пожара 1974 года и реставрирована лишь частично. Интерьер дворца, подобно интерьеру мечети Мухаммада Али, представляет собой смешение стилей — на сей раз оттоманского и французского. Можно посмотреть золотой трон Али, а также картины импрессионистов и фарфоровую посуду. Дворец оставался резиденцией египетского правительства до тех пор, пока хедив Исмаил в 1870-х годах не перевел кабинет во дворец Абдин в центре города, завершив тем самым семисотлетнюю историю Цитадели как средоточия власти.

Мухаммад Али был наиболее могущественным и успешным правителем основанной им династии. После его кончины в 1849 году престол занял внук Али Аббас, погибший в 1854 году; Аббасу наследовал Саид-паша, который выдал разрешение на строительство Суэцкого канала. Открытие канала состоялось при хедиве Исмаиле, чьи грандиозные планы по модернизации Египта ввергли страну в долговую кабалу и способствовали колонизации Египта британцами. Большинство правителей династии Мухаммада Али похоронены в редко посещаемом мавзолее на Южном кладбище, за мавзолеем имама аль-Шафии. Этот пятикупольный комплекс известен под названием Хош аль-Баша, со всех сторон его стискивают жилые постройки; в погребальных залах, в которые попадаешь через пустынный двор, покоятся дети и жены Мухаммада Али, его советники и слуги. На надгробиях вырезаны цветы и гирлянды, стелы указывают пол усопших (тюрбан — мужчина, венец — женщина). В мавзолее очень тихо и пусто, и он может служить наглядным свидетельством того забвения, в котором пребывает последняя правящая династия Египта.

В начале XX столетия британцы прочно утвердились в Египте и перестроили центральную часть Каира так, что город стал напоминать европейскую столицу. Однако в те же годы были возведены два архитектурных памятника, которые считаются шедеврами исламского зодчества. Первый находится на острове Рода, южном из двух каирских островов на Ниле, ближе к восточному берегу. Именно на этом острове размещались когда-то казармы мамлюков-бахри и здесь в 1901–1929 годах принц Мухаммад Али, двоюродный брат короля Фарука и последний наследник египетского престола, построил дворец Маньял — в качестве своей резиденции и музея. Его жена была француженкой (как и у ряда других правителей и вельмож из династии), но детей принц не имел и на смертном одре в 1955 году завещал свой дворец египетскому народу.

Принц отличался отменным вкусом в одежде, следовал моде, носил аккуратную бородку, а на пальце у него красовался перстень с цельным изумрудом: некая «мудрая женщина» сообщила ему, что он должен вложить все свое достояние в один предмет, иначе серьезно заболеет. Он написал книгу под названием «Разведение арабских скакунов», не скрывал теплых чувств к британцам и подружился с могущественным послом Великобритании в Египте в 1930-1940-х годах сэром Майлзом Лэмпсоном. В дворцовом комплексе Мухаммада Али здания окружены прелестными садами, где растут кактусы и баньяны. Что касается архитектуры, проект представляет собой сочетание оттоманского, сирийского, персидского и мавританского стилей, то есть заимствует многие достижения исламской архитектурной традиции.

При постройке дворца принц, обеспокоенный повсеместным наступлением секуляризма, замышлял, в частности, возродить при помощи этого комплекса и его обстановки исламское искусство. В мечети находятся 39 панелей, на которых арабской вязью записаны имена Аллаха, причем в зеркальном отображении, как принято у турок. Жилые комнаты, с мраморными полами и деревянными стенными панелями, каминами в изразцах и инкрустированной мебелью, также турецкие по стилю. Сирийское влияние проявляется в богатой резьбе по дереву, причем древесина подбиралась различных оттенков, и комбинации панелей оказывают на зрителя несомненное эмоциональное воздействие. В окнах приемного зала установлены витражи, проходя сквозь которые солнечный свет становится то ярко-алым, то синим и отражается от изразцов. В тронном зале пол устилает красный ковер, на стенах висят многочисленные портреты, а сам трон стоит под потолком с россыпью звезд. Неподалеку установлены скелеты любимого коня принца и его верблюда, наверху расположены апартаменты матери Мухаммада Али, где имеется огромная кровать с балдахином на четырех серебряных подпорках. В Музее охоты представлена замечательная коллекция бабочек, голова и фотографические изображения козла-гермафродита и гротескный подсвечник, вырезанный из орлиной лапы.

Мечети в Каире строились не только в Средние века, но и в Новое время; среди последних ни одна не может соперничать размерами и масштабностью с мечетью Рифаи, расположенной у подножия горы Мукаттам, по соседству со старинной мечетью султана Хасана. Этот шедевр исламской архитектуры XX столетия строился с 1869 по 1912 год для принцессы Кушияр, матери хедива Исмаила. Своими очертаниями и величественностью мечеть схожа с мечетью Хасана, и многие туристы принимают ее за средневековый прообраз.

Интерьер мечети заставляет вспомнить европейский собор: стены уходят ввысь, а обстановка чрезвычайно скромная. В нефе насчитывается 44 монументальных колонны, вытесанных из 19 сортов мрамора; позолоту для потолка доставили из Турции, и обошлась она в колоссальную по тем временам сумму — 25 000 египетских фунтов. Гораздо больший интерес, нежели интерьер молитвенного зала, вызывают окружающие его усыпальницы. Именно в этой мечети, последней из великих мечетей Каира, покоятся власть имущие недавнего прошлого. Слева от входа расположена просторная усыпальница Мухаммада Резы Пехлеви, последнего шаха Ирана, бежавшего в Египет в 1979 году после революции. В этой же мечети стоят два великолепных саркофага последних королей Египта — Фуада (1917–1936) и Фарука (1936–1952), который, подобно шаху, умер в изгнании. (Любопытно, что шах был женат на сестре Фарука). В другом помещении находятся гробницы хедива Исмаила и его матери и одной из жен, француженки по происхождению, сестры дипломата и инженера Фердинанда де Лессепса, которому Исмаил поручил завершить строительство Суэцкого канала. На надгробии этой женщины вырезан на фоне геометрических узоров христианский крест — напоминание о том, что жена Исмаила была христианкой, принявшей в замужестве ислам.

И мечеть Рифаи, и дворец Маньял были построены в уникальный период истории ислама. В XIX столетии практически все исламские государства были колониями европейских держав. Исламский мир, некогда обладавший культурным и научным превосходством над предренессансной Европой, оказался в полной зависимости от западных политических и культурных ценностей. Владычество Запада принесло на Ближний Восток светские идеи. После обретения независимости Египет, подобно другим бывшим колониям, избрал трудную дорогу, представляющую собой некий средний путь между возвратом к «чистому исламу» и приверженностью западным (светским, материалистическим) взглядам. Египетские националисты сегодня активно поддерживают «Аль-Кайеду», поэтому отношения в обществе заметно обострились, а напряжение существенно возросло. В 2003 году президент Мубарак заявил, что египтянам и другим мусульманам надлежит приложить немало усилий, чтобы «восстановить достоинство своего вероисповедания» в глазах неисламского мира.

В 1990-е годы в Египте появилось множество воинствующих фундаменталистских организаций, действуют и более «возрастные» группы — например, «Братья-мусульмане», которые начинали свою деятельность еще при британской колониальной администрации. Взрыв в кафе на площади Тахрир в 1993 году, нападение на автобус рядом с Музеем древностей, вылазки против туристов в Луксоре — все эти события заставили правительство всерьез заняться проблемой радикального исламского фундаментализма. Разумеется, большинство египтян относятся к акциям радикальных групп отрицательно, однако невозможно закрывать глаза на то, что в последние годы происходит «тихое возрождение» ислама на улицах. Мусульманки сегодня одеваются куда строже, чем в гедонистические 1950-е. Очень немногие скрывают лица под чадрами, зато почти все носят хиджабы, пряча волосы и шею. Хиджаб — своего рода компромисс между западной модой и исламской скромностью, подобающей женщине, а также признак восстановления традиционных ценностей в эпоху стремительных перемен.

В городе постоянно встречаются напоминания о той роли, которую ислам сыграл (и продолжает играть) в его истории. Пост в месяц рамадан соблюдают большинство горожан. В конце каждого «постного дня» из Цитадели гремит пушка, а окончание рамадана отмечают шумными гуляниями на городских площадях. В этот месяц привычный уклад, привычный ритм жизни меняется на противоположный: днем, когда надлежит поститься, не происходит почти ничего, а по вечерам магазины и рестораны распахивают двери и остаются открытыми до раннего утра. Даже бродячие коты, которые нежатся на солнце у стены мечети или шныряют по базару в надежде подхватить оброненную еду, — даже эти коты суть олицетворения ислама: по преданию, Пророк Мухаммад так любил кошек, что скорее отрезал бы полу плаща, нежели разбудил бы спящее на нем животное. Еще Геродот отмечал любопытную особенность национального характера египтян: он писал, что жители Египта относятся к числу наиболее благочестивых народов Ойкумены. Две с половиной тысячи лет спустя это утверждение остается верным; пускай религия изменилась, религиозное чувство не утратило глубины.

Примечания:

7

Перевод И. Ю. Крачковского.

8

В 1979 г. в загородной резиденции президента США Кэмп-Дэвид было подписано мирное соглашение между Египтом и Израилем, вызвавшее резкое осуждение других арабских стран.

9

Здесь и далее роман цитируется в русском переводе В. Когана по изданию: Ирвин Р. Арабский кошмар / Симпозиум. СПб., 2002.