Полковник Гамаль Абдель Насер (1918–1970) является крупнейшей фигурой в политике не только Египта, но и всего арабского мира XX века. Он преобразил страну после обретения независимости, а политическое влияние полковника ощущалось на пространстве от Марракеша до Багдада и через десятилетия после его смерти. В сентябре 1970 года миллионы египтян провожали Насера в последний путь; и с той поры в арабском мире не появлялся человек, который мог бы соперничать с Насером в роли олицетворения панарабских устремлений (хотя попытки такого рода предпринимались — достаточно вспомнить полковника Каддафи и Саддама Хуссейна).

Приход Насера к власти обеспечили следующие обстоятельства. После сокрушительного поражения в войне с Израилем 1948 года в Египте состоялись всеобщие выборы. Премьер-министром стал Нахас-паша, а король Фарук остался главой государства, как и при британском управлении. В 1952 году король вынудил Нахаса-пашу уйти в отставку, а затем самого короля свергла группа революционно настроенных офицеров из движения «Военные за свободу»; эти офицеры организовали Революционный командный совет для управления страной. Премьер-министром назначили генерала Нагиба, но очень скоро на первые роли в совете выдвинулся полковник Насер. В июле 1953 году, во многом благодаря усилиям Насера, в Египте провозгласили республику, после чего все политические партии страны объединились в Арабский социалистический союз. Генерала Нагиба в 1954 году поместили под домашний арест по обвинению в подготовке покушения на Насера, а в июне 1956 года Насер стал первым президентом Египта — и сохранял этот пост на протяжении четырнадцати лет, вплоть до кончины.

За годы пребывания у власти Насер национализировал Суэцкий канал и окончательно избавил страну от колониального англо-французского прошлого, а за пределами Египта его наиболее заметными достижениями стали поддержка антиколониальных выступлений в Алжире и Центральной Африке и организация Движения неприсоединения (1955), первыми членами которого, наряду с Египтом, стали Индия, Индонезия и Югославия. Политическая деятельность Насера основывалась на радикальном национализме, экономике социалистического типа и военном управлении; этим принципам вскоре последовали и другие арабские страны. Предприятия и компании, принадлежавшие иностранцам, национализировались, многие состоятельные египтяне и европейские экспатрианты покидали Египет, опасаясь за свое имущество и даже жизнь. Их опасения были вполне оправданными: государство «во имя революции» конфисковало имущество 4000 самых богатых египтян, включая земли, дома, автомобили и драгоценности. На доходы от национализации (и конфискаций) Насер начал индустриализировать Египет, развивать здравоохранение, сферу образования и сельское хозяйство. Последнее получило дополнительный стимул после строительства Асуанской плотины, существенно улучившей ирригацию земель в пойме Нила. Кроме того, при Насере были значительно расширены права женщин, которые постепенно начали делать профессиональную карьеру, в том числе на дипломатическом поприще, и занимать важные посты в правительстве.

Впрочем, далеко не все было гладко. Панарабскую идеологию Насера принимали отнюдь не все арабы, особенно неодобрительно относилась к ней ультраконсервативная Саудовская Аравия, куда после запрета в 1954 году в Египте радикальных организаций бежали многие «Братья-мусульмане». (Позднее «Братья» стали духовными наставниками саудовских студентов, среди которых был и Усама бен Ладен). Однако Насер не обращал внимания на сопротивление фундаменталистов; в 1958 году именно по его инициативе была образована Объединенная Арабская республика в составе Египта и Сирии. Новое государство просуществовало всего три года. Главный же промах Насер допустил в 1967 году: его решение заблокировать Тиранский пролив для прохода израильских судов привело к разгромному поражению Египта и союзных с ним Сирии и Иордании в Шестидневной войне. 5 июня 1967 года израильские ВВС нанесли бомбовый удар по египетским аэродромам, в одночасье уничтожив всю авиацию Египта. В результате войны Израиль установил контроль над Синайским полуостровом, и даже три года спустя, когда Насер неожиданно скончался от сердечного приступа, в Каир продолжали стекаться беженцы из разоренных войной городов побережья Суэцкого канала.

Внезапную смерть Насера оплакивали почти во всем арабском мире, однако его мавзолей в Каире не оставляет ощущения внушительности: это довольно скромный монумент, который, если позволительно так выразиться, не восхваляет, а уважительно напоминает о достижениях первого египетского президента. Монумент находится на оживленной улице в северном квартале Аббассийя, рядом с современной мечетью. Один-единственный полицейский охраняет длинное и узкое помещение, где стоит гроб с телом Насера; в целом здесь нет никаких формальностей, никакого почетного караула, никакой торжественной смены часовых. В мавзолее прохладно и тихо, мраморный пол застелен коврами. Вокруг гроба расставлены цветы в горшках, а крышка усыпана искусственными цветами; рядом с Насером покоится его жена, гроб которой чуть меньше гроба ее супруга.

Да, мавзолей производит скромное впечатление, однако влияние Насера на судьбу Каира огромно. В 1960-е годы в пригороде Хелван (это южная оконечность линии метро, тянущейся с юга на север города) началось строительство крупной промышленной зоны. Сегодня там по-прежнему находится сталелитейный завод, получающий энергию от Асуанской плотины, а сырье — из Западной пустыни. По соседству с этим гигантом, как грибы после дождя, стали возникать сопутствующие производства, например сборочные цеха западных автомобильных компаний. Хелван — зримое воплощение стремления Насера индустриализировать Египет, опиравшегося на принцип «чем больше, тем лучше»; этот принцип тогда господствовал во многих развивающихся странах, особенно в тех, которые находились под экономическим влиянием СССР. Не удивительно, что Хелван со временем превратился из тихого курортного местечка, в котором хедив Тефвик когда-то построил свою вторую резиденцию, в крупный рабочий пригород; ныне о курортном прошлом этого района напоминает разве что японский садик, совершенно неуместный в окружении промышленных предприятий.

Сегодня гостям Каира вряд ли придет в голову побывать в Хелване. Чтобы познакомиться с наследием Насера, достаточно прийти на известную всем туристам площадь Тахрир в самом сердце города. Грандиозная по размерам, хотя и не слишком красивая, эта площадь представляет собой открытое пространство, этакую дыру в городской планировке, окруженную зданиями различной высоты и различных архитектурных стилей. Строительство, ведущееся в центре площади, отнюдь не улучшает вид, и разочарование неизбежно: такой город, как Каир, безусловно заслуживает иного. Под площадью находится главная станция каирского метро (названная, однако, в честь Садата, а не Насера), а также чрезвычайно длинный подземный переход с десятками выходов по всему периметру площади. Несмотря на таблички с надписями на арабском и английском языках, в этом освещенном неоновыми лампами переходе очень легко заблудиться; не лучше ситуация и наверху, поскольку пересечь улицы в районе площади Тахрир едва ли не сложнее всего в городе (это так называемые «черные автострады»).

Площадь разбили после сноса британских армейских казарм Каср ан-Нил, стоявших здесь до 1954 года (и последние восемь лет своего существования практически заброшенных). По северной и восточной сторонам площади выстроились дома начала XX столетия, высотой в семь или восемь этажей, с многочисленными западными (или, по крайней мере, «слизанными» с западных) фаст-фудами на первом этаже. Верхние этажи домов украшают огромные рекламные щиты таких широко известных мировых брендов, как «Нескафе» и «Саньо». На площади имеются два здания колониальной эпохи, фасады которых несколько смягчают впечатление от более современной архитектуры: это Египетский музей древностей (Египетский национальный музей), псевдоклассическое здание песочного цвета, и белое здание Американского университета. Над последним нависает громада главной, печально знаменитой достопримечательности площади — четырнадцатиэтажной Мугаммы.

Это здание обладает изяществом и изысканностью бетономешалки. Суровый и даже внушающий страх фасад не позволяет ни на секунду усомниться в том, кто стоит за этим «шедевром»: здание в дар Египту возвели в 1960-е годы советские строители. Пожалуй, оно было бы вполне уместно в каком-нибудь заметенном снегом провинциальном российском городе; Андре Раймон в книге «Каир: исторический город» (1993) назвал его «запечатленным в бетоне гимном неэффективной и сводящей с ума бюрократии эпохи насеровского социализма». В кафкианском лабиринте переходов и кабинетов Мугаммы сегодня размещаются три министерства (здравоохранения, образования и внутренних дел); ежедневно сюда приходят 50 000 посетителей, которые вынуждены тратить целый день на стояние в очередях, блуждания по коридорам и заполнение разнообразных форм. Именно тут египтяне получают паспорта и другие документы, удостоверяющие личность, и именно сюда обращаются иностранцы, желающие продлить визу.

Истории о царящем в Мугамме хаосе — и о муках тех, кто вынужден зачем-либо сюда приходить — вошли в легенду. Говорят, что до недавней весенней уборки здания один световой колодец в здании был забит бумагами вплоть до третьего этажа, и что люди впадали в крайнее отчаяние от некомпетентности клерков и пытались совершить самоубийство, выпрыгнув из окна или бросившись вниз с перил главной лестницы. Так или иначе, Мугамма — это темное сердце самодовлеющей египетской бюрократии. Каждый отдел, каждый департамент каждого министерства с ходу отвергает документы, подготовленные в каком-либо другом отделе, поэтому любые согласования требуют не меньше дюжины подписей и десятка печатей. Некомпетентность чиновников принято объяснять невысокими зарплатами в государственном секторе экономики; сегодня в этом секторе трудятся не меньше миллиона жителей Каира, образующих отдельное социально-экономическое сообщество.

Мугамма — основной архитектурный вклад Насера в облик города (при нем также проложили дорогу вдоль нильской набережной, прямо сквозь сад посольства Великобритании, и построили несколько мостов через Нил). Однако на площади Тахрир имеется еще одно здание, связанное с эпохой Насера и не такое чудовищное, как Мугамма; это песочного цвета здание секретариата Лиги арабских государств, построенное в 1960-е годы, когда Египет считался выразителем чаяний арабского мира. В 1964 году на встрече членов Лиги было принято решение о финансировании только что образованной Организации освобождения Палестины. По соседству со зданием секретариата находится небесно-голубой отель «Хилтон», возведенный примерно в те же годы, что и Мугамма, но совершенно иной по стилистике. Открытый в 1959 году, он стал первым из современных фешенебельных отелей Каира; его номера (все с балконами) выходят с одной стороны на площадь, а с другой — на Нил. В некоторых путеводителях сообщается, что почтовый офис в холле отеля — самое надежное почтовое отделение Египта для отправки корреспонденции за границу. Хотя этот отель отчасти претендует на статус «исторического», каковым обладают отели «Виндзор» и «Мена», высотой, помпезностью и стоимостью номеров он существенно уступает прочим современным гостиницам по обоим берегам реки, среди которых выделяется своими размерами гранитный монолит «Семирамис Интерконтинентал». Шпиль последнего вздымается даже выше мрачной громады Мугаммы. В годы войны на его месте находился старый отель «Семирамис», служивший ставкой британского командования; подобно «Шепердс» и «Континентал», этот отель принадлежал холдингу «Иджипшн хоутелс лтд.».

Можно предположить, что нынешний вид площади Тахрир вряд ли устроил бы полковника Насера. Американские (хотя бы по вывескам) фаст-фуды наперебой завлекают туристов и местных толстосумов, а во дворе Мугаммы, этого монструозного советского дара, мальчишки гоняют в футбол. Поскольку на площади также находится музей древностей, здесь вечно толпятся туристы, а значит, тут раздолье для уличных художников, мошенников и торговцев. Пожалуй, ажиотаж на площади поменьше, чем у пирамид, но все равно — постоянные приставания способны вывести из себя даже святого.

Любопытно отметить, насколько меняется перспектива буквально в нескольких минутах ходьбы от площади. В одном направлении расположена притягательная нильская набережная, где под сенью пальм пришвартованы рыбацкие фелуки и плавучие ресторанчики. Если пойти на северо-восток, придешь на торговую улицу Талаат-Гарб. А если двинуться на восток, мимо лишенного окон фасада нового здания библиотеки Американского университета, попадешь на рынок Баб аль-Лук. Вот где настоящее пиршество для глаз, слуха и обоняния! Помещающийся внутри огромного ангара, сквозь дыры в железной крыше которого проникает то солнечный свет, то дождь, этот рынок предлагает великое множество пряностей, овощей и мясных продуктов под аккомпанемент громких обсуждений и перебранок между продавцами и покупателями. В мясных рядах продают живых индюков — целыми клетками, а стойкий запах свежего мяса и рыбы смешивается с ароматом пряностей, фруктов и овощей. На полу много луж, того и гляди поскользнешься на раздавленных фруктах, которые норовят подобрать бродячие кошки и редкие крысы. Во многих отношениях этот рынок куда более похож на сердце Каира, нежели вечно забитая туристами модерновая площадь Тахрир.

После того как площадь конфисковали у британцев, правительство сочло необходимым обратить внимание на «оплот колонизаторов» на острове Гезира. Насер не стал закрывать знаменитый спортивный клуб, но построил на острове возвышающуюся над спортплощадками — и над центральным Каиром в целом — Каирскую башню, открытую для публики 11 сентября 1961 года. Говорят, что строительство башни обошлось в 3 миллиона долларов США, причем якобы ЦРУ выделило эти деньги Насеру на обучение его телохранителей. Полковник счел, что таким образом Запад пытается купить его лояльность и помешать укреплению сотрудничества с Советским Союзом, финансировавшим строительство Асуанской плотины и поделившимся с Египтом своими технологиями. Поэтому деньги были потрачены именно на возведение 570-футового колосса, увенчанного смотровыми площадками и вращающимся рестораном (который двигается не плавно, но рывками).

Подобно Мугамме, по архитектуре Каирская башня абсолютно не соответствует своему окружению, в особенности декоративным виллам и дворцам в турецком стиле, построенным в колониальную эпоху. Это весьма смелое (некоторые скажут — гротескное) дополнение к архитектурному облику города, видимое из любой точки Каира и популярное (хоть и дорогое) как среди туристов, так и среди горожан. Вид с галерей башни, разумеется, потрясающий: с одной стороны величаво течет Нил, с другой, за монотонными жилыми кварталами, проступают на горизонте, где небо сливается с пустыней, очертания пирамид. Сам Каир сверху кажется невообразимо огромным.

Отчасти своими нынешними гигантскими размерами город обязан Насеру. Именно в те годы, под влиянием советских взглядов на городскую планировку, на окраинах Каира стали возникать одинаково безликие жилые кварталы. Это была первая стадия послевоенного «расползания» Каира, процесса, в результате которого город вытянулся на сорок миль с востока на запад и на двадцать с лишним миль с севера на юг. При «расползании» пострадали некоторые расположенные по соседству сельскохозяйственные угодья — их частично застроили, частично превратили в непригодные для возделывания, поскольку кирпичи для строительства изготавливались из глины, добывавшейся из верхнего слоя почвы.

Разрастание кардинально изменило очертания Каира и его планировку. Как пишет Андре Раймон, «традиционный город конца османского владычества и два существовавших бок о бок города колониальной эпохи оказались слиты воедино в нечто, не поддающееся точному определению. Лики города наплывают друг на друга, у Каира множество центров, которые вдобавок мигрируют». Главным из «новых центров» периода правления Насера был Мединет-Наср — «Город победы» (победы как в войне с нацистами, как и над англичанами). Некогда здесь находилось стрельбище для солдат британской армии, а ныне проживают около полумиллиона человек; тут же находятся несколько министерств — и центральный футбольный стадион, построенный в соответствии с требованиями Международного олимпийского комитета. (Футбол в Египте, как и в других арабских государствах, чрезвычайно популярен. В 1998 году национальная сборная завоевала суперкубок арабских стран и заслужила признательность миллионов болельщиков). Однако реконструкция Мединет-Наср, площади Тахрир и острова Гезира велась в ущерб остальным районам города, постепенно приходившим в упадок. Особенно это стало заметно в конце 1960-х годов, когда израильские самолеты наносили бомбовые удары по египетским заводам и все имевшиеся в наличии ресурсы были брошены на ведение боевых действий.

Анвар Садат (1918–1981), вице-президент при Насере, принял бразды правления страной после смерти полковника. Новый президент имел бурное прошлое. В годы Второй мировой войны он служил в египетской армии в чине младшего лейтенанта и одновременно входил в состав тайной группы «Железное кольцо». Эта группа саботировала приказы британского командования; Садату сильно повезло, что его не казнили по подозрению в причастности к деятельности немецкой агентуры, использовавшей для передачи шифрованных сообщений «Ребекку» Дафны дю Морье. Британцы сочли, что казнь египетского офицера отрицательно скажется на отношениях с местным населением, поэтому Садата посадили в тюрьму, где он и пробыл до конца войны. С Насером он познакомился в 1938 году, во время пребывания на военной базе в Верхнем Египте, а после войны Садат примкнул к насеровской организации «Военные за свободу». Однако оказавшись у власти, с 1970 года и далее, Садат стал проводить политику, в корне противоречившую заветам его духовного наставника.

Эпоха Садата в египетской внутренней и внешней политике ознаменовалась отходом от марксистской идеологии, ухудшением отношений с СССР и модернизацией экономики по западным образцам. Из страны выслали сотни советских агентов, а в 1974 году Садат провозгласил принцип открытости (инфитах) — за добрую дюжину лет до горбачевской «гласности». Государственный сектор экономики сократился, были разрешены частные инициативы и инвестиции в строительство и производство. (Не удивительно, что глава Ливии Муаммар Каддафи, горячий поклонник Насера, отказался в 1973 году от планов объединения своей страны с Египтом). Конфискации имущества, практиковавшиеся при Насере, в 1977 году объявили незаконными, и государство вернуло конфискованную собственность. Массовая культура, прежде всего телевидение и поп-музыка, ориентировалась на Запад. Стремительно росло число автовладельцев, словно из ниоткуда возник класс миллионеров, разъезжающих на «мерседесах» — как в России в начале 1990-х годов.

Также на глазах рос средний класс, представители которого трудились в светлых и просторных офисах, покупали западные товары и питались в фаст-фудах. Они обзаводились жильем в тех городских кварталах, которые получили прозвище «раки», то есть модных, в противовес не слишком презентабельным «ша`би». Социальная география города стала напоминать сложную мозаику, объединявшую богатые и бедные районы. Через тридцать лет после объявления инфитах потомки тогдашних горожан общаются по мобильным телефонам, пристально изучают витрины бутиков и гипермаркетов и проводят вечера в ночных клубах Замалека, куда направляются после занятий в Американском университете.

Пожалуй, наиболее заметный отпечаток эта «культура перемен» наложила на западный пригород Мухандизин. В 1960-е годы здесь строили жилье для рабочих, которым предстояло стать авангардом промышленной революции Насера. Но в последующее десятилетие в «городе инженеров» начали селиться бизнесмены и прочие люди, приветствовавшие «капиталистическую картину мира по Садату». Сегодня улица Арабской лиги, которая полумесяцем тянется через пригород, изобилует фаст-фудами, бутиками и выставочными залами автодилеров. Рекламные стенды все на английском («Кэдбери» и пр). и призывают покупать мгновенно узнаваемые западные продукты и товары.

На огромном экране крутятся рекламные ролики «Иджиптэйр» и других международных компаний. Возле каждого ресторана быстрого питания стоят раскрашенные в цвета заведения мотоциклы — для доставки клиентов по домам, а купа деревьев посреди оживленной автострады вносит последний пошлый штришок в общую картину.

Но этот квартал ни в коей мере не является типичным для Каира. Как и в посткоммунистической России, от внедрения нового экономического принципа «победитель получает все» выиграло лишь меньшинство. Пропасть между богатыми и бедными непрерывно расширяется (к 1992 году свыше половины совокупного дохода горожан принадлежало пяти процентам населения Каира). Полтора миллиона египтян — те, кто пострадал в результате реформ Садата или посчитал себя пострадавшим — покинули страну и отправились на заработки в иные места, прежде всего в богатые нефтью государства Персидского залива. Население Каира пополняли иммигранты из бедных сельских районов, где всегда существовал избыток населения; это привело к появлению кварталов дешевого многоквартирного жилья и к распространению бедности.

Действие короткого романа Нагиба Махфуза «День, когда был убит вождь» (1985) разворачивается на фоне бурной эпохи инфитах. В начале романа отец семейства Мухташими Зайед тоскует о временах правления Насера. «Миновали славные деньки яичницы, сыра, пастрами и джема, — размышляет он за завтраком из бобов и фалафеля. — Хорошие были деньки Д. И., то есть до инфитаха… Цены взлетели до небес, все словно обезумели… И почему я не доверяю никому после падения моего кумира в июне 1967-го? Какую волшебную формулу разыскали эти люди, обогатившиеся в мгновение ока? Неужели тут обошлось без коррупции?» Зайед ищет уединения в ностальгической обстановке кафе «Рише» на улице Талаат-Гарб, где когда-то собирались члены организации «Военные за свободу». Там он продолжает оплакивать своего «падшего кумира»: «Это храм, где чтят память великого героя, который стал символом утраченных надежд для всех бедных и обездоленных».

Кафе «Рише» работает по сей день, служит спасительной гаванью, где можно укрыться от суеты главной торговой улицы Каира. Однако оно ни в малейшей степени не является храмом в честь великого героя революции, случившейся более пятидесяти лет назад. Большинство нынешних клиентов, проводящих время за кофе и чтением газет, попросту слишком молоды, чтобы помнить о тех временах. Вдобавок сегодня в этом кафе обычно множество туристов (хотя — любопытный факт — сюда заходил Саддам Хуссейн, примерявший на себя роль наследника Насера). Сидя в этом кафе, Мухташими Зайед оглядывается по сторонам и сетует на перемены: «мебельные магазины и бутики забиты битком», улицы ярко освещены, водители такси слушают новую музыку, кругом новые банки, новые рестораны, новые ночные клубы. Все это последствия перемен, произошедших в Каире в 1970-е годы. «Только дома да деревья остались прежними».

Скорбь героя Махфуза разделяли многие из жителей Каира. Для большинства горожан бутики на Талаат-Гарб и ночные клубы находились словно на другой планете. В конце 1970-х годов египетская экономика переживала упадок на фоне общемирового кризиса: в 1977 году Международный валютный фонд потребовал от египетского правительства отменить поддержку сельского хозяйства, позволявшую искусственно занижать цены на продукты. Наряду с субсидиями в секторах здравоохранения, образования и транспорта эти дотации означали неадекватную расходам зарплату горожан и дальнейшее обнищание сельской местности. В правительстве рассудили, что крестьяне не станут бунтовать против повышения цен; рассадниками недовольства в Египте всегда были города. И действительно, с отменой дотаций мятежи вспыхнули именно в городах. В столице центром так называемого «хлебного бунта» стала площадь Абдин перед дворцом правительства, в котором когда-то британский посол Лэмпсон пытался добиться отречения короля Фарука. Когда мятежи пошли на спад, правительство обратилось за помощью к США, отдавая себе отчет, что спасти экономику страны может лишь «капиталистический Запад». При этом Садат сознавал, что западная помощь возможна только после заключения мира с Израилем.

Война Иом Киппур (или Шестого октября) в 1973 году и ее последствия стали определяющими для оценки деятельности Садата на посту президента. Египетской армии удалось закрепиться на оккупированном Израилем Синайском полуострове, поскольку подписанное в 1979 году в Кэмп-Дэвиде соглашение обязывало Израиль вывести войска, что и привело к возвращению полуострова под контроль Египта в 1982 году. США выступили посредником между враждующими сторонами; по условиям перемирия Египет признал право Израиля на существование — и это признание привело к изоляции Египта в арабском мире. Лига арабских государств на встрече в Багдаде решила разорвать дипломатические отношения с Египтом и перенести свою штаб-квартиру из Каира в Тунис. Впрочем, Садат добился того, к чему стремился, во всяком случае с точки зрения финансов: с конца 1970-х годов Египет (наряду с Израилем) является крупнейшим в мире получателем финансовой помощи США.

«Соглашательство» Садата сделало его мишенью для исламских радикалов, и 6 октября 1981 года — в день штурма Суэцкого канала в 1973 году — президент был застрелен во время торжественного военного парада. Этим событием завершается упоминавшийся выше роман Нагиба Махфуза. В радиотрансляцию с места торжеств «внезапно вклинились странные голоса. «Изменники!.. Изменники!..» — надрывался диктор. У людей, собравшихся возле приемника, округлились глаза, языки словно онемели. Трансляция прервалась — а после паузы стали передавать какую-то патриотическую песню».

Возможно, по причине трагической гибели или из-за успехов в войне и дипломатических достижений Садат удостоился куда более величественного памятника, нежели полковник Насер. Этот монумент находится в Мединет-Наср, неподалеку от мавзолея Насера, на оживленной улице и представляет собой пирамидальную бетонную конструкцию, в центре которой днем и ночью охраняет выложенную мрамором площадку почетный караул. Рядом с гробницей Садата находится могила Неизвестного солдата, в память жертв войны 1973 года. Поблизости, в тени деревьев, установлена трибуна, с которой первые лица страны наблюдают за парадами и другими торжественными церемониями.

На некотором расстоянии от монумента Садата за грандиозным спортивным комплексом, главной архитектурной особенностью этого района, находится диорама, посвященная войне 1973 года и дающая наглядное представление о достижениях президента. Приземистое цилиндрическое здание, строительство которого завершилось в 1983 году, многим обязано северокорейскому лидеру Ким Ир Сену, чьи советники участвовали в разработке проекта. Стены украшены барельефами, а вдоль стен выстроились скульптуры в стиле социалистического реализма, изображающие героические подвиги египетских воинов, начиная с Мина, Рамсеса II и времен крестоносцев. «Размахивание флагом» продолжается в двух залах, где публика сидит в плюшевых креслах, словно в кинотеатре. Главный зал совершает медленный оборот вокруг картины, живописующей войну 1973 года (пикирующие израильские самолеты, освобождение оккупированных территорий), а сквозь грохот взрывов слышна патриотическая музыка. В обоих залах основное внимание уделяется прорыву египтян через «линию Бар-Лева» — полосу заграждений, которую израильтяне считали неприступной. Это место очень популярно среди египетских школьников, которые обожают забираться на установленные во дворе снаружи самолеты, танки и ракеты. На красивом входном билете в диораму напечатано: «Великая победа останется в сердцах грядущих поколений. Подвиг наших воинов бессмертен. Вечная память павшим».

Инициатором строительства диорамы был Хосни Мубарак, в войну 1973 года командовавший ВВС Египта, преемник Анвара Садата на посту президента. На военном параде 1981 года Мубарак стоял на трибуне рядом с Садатом, но, как ни удивительно, не был даже ранен. В качестве президента ему приходилось — и приходится до сих пор — проявлять чудеса дипломатического искусства, поскольку Египет одновременно остается верным союзником США и стремится к возвращению былого первенства в арабском мире. В 1980-х годах страна начала постепенно выходить из изоляции, а в 1990 году Египет вновь приняли в Лигу арабских государств, штаб-квартира которой вернулась в Каир.

На внутренней арене, в отличие от международной, ситуация складывалась не лучшим образом. Население страны неуклонно увеличивалось (показатель прироста населения в Египте — один из самых высоких в мире), что усугубляло экономический кризис; вдобавок накалялась обстановка как на Ближнем Востоке, так и в мире в целом. Доходы от прохода судов по Суэцкому каналу сокращались — устаревший канал уже не мог пропускать крупные современные корабли; снизилось и число туристов, многие из которых отказывались ехать в неспокойный ближневосточный регион. Поэтому особую важность приобрели два других источника пополнения казны — нефть, добываемая на Синайском полуострове, и заработки тех египтян, которые трудились на месторождениях в Персидском заливе. Национальный долг вырос до 50 миллиардов долларов США, а ежегодный прирост населения на миллион человек означал, что, несмотря на плодородную почву нильской поймы, Египет вынужден импортировать не менее половины потребляемого продовольствия.

Самым значительным пополнением архитектуры Каира во времена правления Мубарака стали новое здание оперы и комплекс зданий Музея современного искусства на острове Гезира, под сенью построенной Насером Каирской башни. Снаружи здание оперы выдержано в традиционной исламской стилистике (купола и приземистые башенки, мраморные плиты и ухоженные лужайки). Деревья и кусты регулярно подстригают, живые изгороди своими очертаниями повторяют форму здания. Оперу построили в 1988 году, на выделенные в дар правительством Японии 30 миллионов долларов США, восполнив утрату 1971 года, когда пожар уничтожил старое здание. Здесь проходят концерты классической музыки, ставятся балеты и устраивают свои шоу современные египетские эстрадные исполнители; в любом случае форма одежды остается неизменной — «костюм и галстук». А в картинной галерее по соседству выставляются картины и скульптуры современных египетских художников.

Не считая нового здания оперы, Каир обязан Мубараку модернизацией инфраструктуры. В период с 1982 по 1988 год в городе построили множество скоростных эстакад на бетонных колоннах, поднятых до уровня крыш жилых домов и с высоты птичьего полета напоминающих спагетти на громадной тарелке. По этим эстакадам можно совершить одно из самых восхитительных (или самых изнурительных и ведущих к нервному расстройству) путешествий по Каиру: машины мчатся на огромной скорости, правила движения практически не соблюдаются, преимущество получают те автомобили, у которых громче клаксон или наглее водитель. Вообще о дорожном движении в Каире складывают легенды; здесь всего два вида движения — многочасовое стояние в «пробках» или езда на бешеных скоростях. На уличные светофоры никто не обращает внимания, и за то, что движение хотя бы в малой степени упорядочено, город должен благодарить как водителей, успевающих реагировать на мгновенные изменения дорожной обстановки, так и облаченных в белую униформу регулировщиков, которые управляют движением по старинке — свистками и взмахами жезлов. Наиболее медленные транспортные средства — запряженные осликами тележки, в которых гордо восседают мальчишки с кнутами; эти тележки, груженые овощами и фруктами, соседствуют на каирских улицах с видавшими виды черно-белыми такси и лощеными «мерседесами» и «БМВ», за затемненными стеклами которых не разглядеть ни водителей, ни пассажиров. Иногда попадается велосипедист, везущий куда-либо лепешки питы, пикап с задумчивым верблюдом в кузове, полицейская машина или конвой военных грузовиков. Все торопятся, всем куда-то нужно, все шумят и при первой же возможности давят на педаль газа.

Стоит ли упоминать о том, что переход улицы в Каире равносилен подвигу? Не перестаешь поражаться умению и ловкости, с какими совершают этот переход пожилые горожане. Прежде всего нужно запомнить, что ни один автомобиль не притормозит, чтобы пропустить пешехода, но и увеличивать скорость не станет; поэтому обе стороны обладают равными возможностями безопасного маневрирования, если только водитель или (что принципиально важнее) пешеход не выкинут чего-либо экстраординарного. Проблемы возникают, когда требуется пересечь трехрядную улицу, например нильскую набережную, поскольку все ряды движутся с разной скоростью, а расстояние между автомобилями минимальное.

Дорожное движение в Каире всегда представляло собой нечто особенное. В годы Второй мировой войны на каирских улицах старались разъехаться запряженные осликами тележки, крохотные «фиаты» и «остины» с европейцами за рулем, влекомые лошадьми повозки-гхарри, мотоциклы и всевозможные армейские грузовики и боевые машины. Кроме того, через город часто прогоняли стада овец, коз и верблюдов, создавая затруднения трамваям (из обширной сети трамвайных путей сегодня сохранилась лишь ветка, ведущая в Гелиополь). Конечно, в те годы движение было более свободным, нежели в наши дни, однако найти место для парковки было сложно уже тогда, и этим беззастенчиво пользовались банды юных вымогателей. Едва припарковавшись, водитель вынужден был вручить энную сумму в пиастрах возникавшему как из-под земли сорванцу; отказ платить обычно приводил к тому, что автомобилю попросту прокалывали шины. Эти малолетние бандиты всегда старались узнать, где происходит то или иное значимое событие, и спешили туда в надежде поживиться. Ныне, несмотря на появление многоэтажных парковок, машины на каирских улицах часто стоят бампер к бамперу, и говорят, что в Каире автомобилей больше, чем во всем Китае.

В метро поспокойнее. Каир — первый арабский город, где появился метрополитен. Первые линии открыли в конце 1980-х годов, новые продолжают строиться. Город под землей пересекают три линии, по которым каждые две минуты ходят красивые поезда, связывающие центр с пригородами. К строительству метрополитена привлекли французские компании, поэтому каирское метро во многом схоже с парижским, даже билеты выглядят одинаково. Станции просторные и хорошо освещенные, с указателями на арабском и английском языках, а стоимость проезда смехотворна: из центра Каира до пригородов можно добраться всего за пятнадцать центов. В метро запрещено курить и мусорить, за соблюдением правил строго следят, и потому поездка в вагоне каирского метрополитена менее утомительна, чем во многих других городах мира. Вдобавок каирское метро имеет уникальную особенность: в каждом поезде один или два вагона (обычно первые) предназначены исключительно для женщин; впрочем, женщин много и в других вагонах.

Помимо строительства метро, Мубарак предпринял масштабную реконструкцию устаревшей городской телефонной сети. Сегодня едва ли не каждый прохожий на Талаат-Гарб разговаривает по мобильному телефону, а в 1960-е годы было практически невозможно добиться, чтобы тебе поставили стационарный телефон; работу сети, проложенной в колониальную эпоху, поддерживал один (!) инженер-британец. Реконструкции и модернизации подверглись также аэропорт, поликлиники и канализация. Последнюю также проложили в колониальную эпоху (1914) с таким расчетом, что она прослужит сорок лет. К началу 1960-х годов трубы протекали повсеместно, повреждая электрические кабели и фундаменты домов, а египетским солдатам приходилось ежедневно латать дыры и затыкать гейзеры нечистот, бившие из-под мостовых. Система попросту не справлялась с ростом городского населения: в итоге к тому времени, когда Мубарак пришел к власти, четверть горожан проживала в домах, не имевших канализации. В городе регулярно случались вспышки холеры, а рыбные угодья нильской Дельты не менее регулярно загрязнялись сбросами нечистот.

Реконструкция вылилась в грандиозный англо-американский проект, один из крупнейших городских проектов XX столетия. Согласно документации, предстояло прорыть туннель диаметром пятнадцать футов и протяженностью десять миль от Фустата к северным пригородам. В конце 1980-х годов строительство нового туннеля под Гизой позволило обнаружить ценные археологические находки, включая основание пирамиды Хуфу и дорогу, которая вела к Великой пирамиде. В 1994 году было частично раскопано древнее поселение, возникшее близ пирамид вскоре после возведения последних.

Невзирая на меры, предпринятые для обеспечения города водой и на реконструкцию канализации, положение многих горожан, прежде всего из бедных слоев, нисколько не улучшилось. Примерно треть жителей города не имеет в домах воды, поскольку эти дома невозможно подключить к водопроводу XIX столетия (его трубы, к тому же, прохудились настолько, что половина подаваемой воды вытекает). На окраинах Каира, за кольцевой автомобильной дорогой и вдали от глаз состоятельных горожан и туристов наблюдается картина, свойственная всем крупным городам в развивающихся странах. Здесь полным-полно так называемых «сквоттерских поселений», где обитают в ужасающих условиях недавние переселенцы из Дельты и нильской поймы. Старые ирригационные каналы, вдоль которых стоят убогие домишки, используются и для питья, и для того, чтобы избавляться от отходов. По счастью, в Каире эта проблема все же не так остра, как в Латинской Америке и в Азии (в некоторых индийских городах, например, в подобных условиях проживает не менее половины горожан). Но ясно, что работы у городских властей — непочатый край.

Возникновение и развитие этих отдаленных пригородов отражает главную проблему, с которой столкнулся послевоенный Каир, — стремительный рост населения. Численность горожан удвоилась всего за двадцать лет, с 1947 по 1967 год. Насеровская политика индустриализации заставила феллахов (крестьян) переселяться в города, прежде всего в Каир; улучшение системы здравоохранения привело к снижению уровня смертности — при сохранении традиционно высокого уровня рождаемости. В итоге городское население страны становится все многочисленнее, при этом как минимум половина новых горожан не знают грамоты и не владеют какими-либо профессиями. Несмотря на противодействие консервативных мусульман, в 1960-х годах правительство объявило политику ограничения рождаемости: уже тогда стало ясно, что даже с новыми ирригационными возможностями, которые сулит Асуанская плотина, Египет не в состоянии обеспечивать питанием своих новых граждан. Что касается Каира, в нем к 1976 году проживали 18 процентов всего населения страны, а в последующее десятилетие прирост горожан составлял 200 000 человек в год.

Сегодня каждый четвертый египтянин — житель Каира, а город доминирует в стране во всех отношениях — и культурно, и интеллектуально, и экономически, и с точки зрения социальных отношений. В Каире находятся редакции газет и офисы радио- и телевизионных компаний, благодаря чему возникает порочный круг: чем больше телевидение выдает каирскую жизнь за жизнь всего Египта, чем чаще национальные газеты отрицают, что за границами города может произойти что-либо значимое, тем прочнее становится положение Каира как «египетской доминанты». В Средние века Египет стал культурным и интеллектуальным центром исламского мира благодаря мечети имама аль-Азхар. Сегодня, в нашу мирскую эпоху, египетские фильмы, египетское телевидение и египетская поп-музыка являются основой массовой культуры арабского мира. Поневоле складывается ощущение, что панарабская идеология полковника Насера воплотилась в панарабской мирской культуре, источником которой является Каир. И чем охотнее поддаются ее влиянию феллахи нильской поймы, тем более притягательным становится город для потенциальных переселенцев.

Главным следствием демографического взрыва стало строительство (с 1976 года) «новых городов» в пустыне за пределами Каира. Самые известные среди них — Город 10-го рамадана, в сорока милях от Каира по дороге в Исмаилийю, а также Садат и Город 6-го октября, еще более удаленные от столицы. Эти города отчасти сняли с Каира бремя перенаселенности. Египетские компании поощряют к переезду в эти города, предлагая налоговые льготы, однако современные производства — вовсе не промышленные левиафаны времен насеровской индустриализации, а текстильные фабрики, фармацевтические заводы и компании по переработке продовольствия.

Поэтому новые города в значительной степени представляют собой бесконечные кварталы жилых домов, образно выражаясь, лишенных сердца. Многие квартиры в них пустуют, некоторые люди приезжают сюда на работу из Каира (а ведь предполагалось обратное). Население Города 10-го рамадана — около 40 000 человек, существенно меньше, чем планировалось. Жители Каира, вовлеченные, как модно сегодня говорить, в социальную сеть, не желают перебираться в новые дома, затерянные в пустыне, подобно звездолету на чужой планете. Города-спутники, появившиеся в окрестностях кольцевой автомобильной дороги, которую построил Мубарак, более привлекательны, хотя им недостает того колорита и того единства, какое свойственно старым пригородам.

Каир — город ближневосточный, но также и африканский. В XIX столетии Сесил Родс (1853–1902), бывший премьер-министр Капской колонии и основатель горнодобывающей компании «Де Бирс», мечтал соединить все британские владения в Африке железной дорогой, которая начиналась бы в Кейптауне и заканчивалась бы в Каире. Мечта Родса не осуществилась, но к 1930-м годам авиакомпания «Импириал эйруэйз» начала выполнять рейсы между двумя этими городами, причем трансафриканский перелет завершался посадкой самолета-амфибии на Нил в черте Каира. Сегодня Каир по-прежнему является точкой старта (или финиша) для путешествия через континент. Недавно этот путь проделал Поль Теру, описавший свои впечатления в книге «Сафари темной звезды» (2003). Он отправился из Каира, стремясь выяснить, действительно ли «из Африки приходят только дурные вести», но больше всего времени провел в Умм ал-Дунье (матери мира), высиживая в различных посольствах в ожидании виз.

В направлении, противоположном тому, которое избрал Теру, ежегодно передвигаются свыше четверти миллиона верблюдов. Их гонят из Судана и Сомали для продажи на громадном рынке Билеш, к северу от Каира. Верблюды, как и их чернокожие суданские погонщики в тюрбанах (все — из кочевых сахарских племен), служат наглядным напоминанием о великой пустыне, на краю которой стоит Каир, и о лежащем за ней континенте. Первая часть пути до Билеша известна как «Сорокадневная дорога»: несчастным животным нужно преодолеть сотни миль пустыни до суданского города Донгола на берегу Нила. Они идут по сохранившемуся до наших дней древнему торговому пути. Из Донголы верблюдов перегоняют в Египет и продают на рынке в Дароу близ Асуана. Сотни животных погибают от истощения, уцелевших в Дароу загоняют в грузовики и везут в Билеш, деревню в плодородной местности в нескольких километрах к северу от границ Каира. Там каждую неделю проводится «фестиваль жестокости», иначе — Билешская верблюжья ярмарка.

Драма каждую пятницу разыгрывается на рынке эль-Гамаль, обнесенном изгородью пространстве, которое усыпано соломой и верблюжьим пометом; ветер подхватывает соломинки и швыряет прямо в лица собравшимся. Верблюды — сотни верблюдов — стоят на площадке или лежат на земле. Они изнурены утомительным путешествием, их шкуры покрыты царапинами, болячками и разноцветными метками, по которым владельцы отличают своих животных. И продавцы, и покупатели не стесняются пускать в ход ротанговые трости. Любая попытка убежать оборачивается ничем, поскольку за одну ногу каждый верблюд надежно привязан к специальным столбикам или к изгороди. Покупатели осматривают животных, тыкают им под ребра, разглядывают глаза и зубы. Среди покупателей и мясники, и крестьяне, которым требуются вьючные животные. (Из верблюжьего мяса делают шаурму — впрочем, чаще ее готовят из ягнятины — и бастурму, которая считается местным деликатесом). Вокруг рынка множество сараев, забитых сеном, и типичных арабских «кафе», где пьют чай и договариваются о цене на верблюдов. После завершения сделки купленных верблюдов загоняют в пикапы или в большие грузовики и увозят прочь. Водители, доставившие животных из Дароу, отсыпаются в гостиницах поблизости от рынка, а затем отправляются в обратный путь.

Дорога, которой перегоняют верблюдов из Судана, следует течению Нила. Именно местоположение Каира на берегу этой великой реки превращает его в африканский город. Без Нила здесь не было бы ни земледелия, ни поселений, ничего вообще — только пустыня. Еще Геродот заметил, что Египет — «дар нильских вод». Река — важнейший фактор египетской истории и географии. Плодородная почва в пойме реки, обеспечивающая столь обильные урожаи, появилась в результате накопления ила после ежегодных паводков на протяжении миллионов лет. Значительная часть этого ила «происходит» из тех мест, откуда река берет свое начало — из постепенно разрушающихся гор Эфиопии, из экваториальных Кении и Танзании. Паводок является отличным средством природной ирригации, и в Египте это было известно еще во времена объединения Менесом «двух половин».

Нил — самая длинная в мире река, ее протяженность от по-прежнему неведомых истоков в горах у озера Виктория до устья на побережье Средиземного моря составляет 4200 миль. К северу от Каира река разливается на множество русел, образуя знаменитую Дельту. При этом фактически не единая капля воды из реки, протекающей через Каир, не является египетской. Частью она из озера Виктория, расположенного на границе Уганды и Кении, из которого вытекает Белый Нил. Впрочем, воды Белого Нила испаряются в обширном болоте на юге Судана, на глинистой равнине Судд. Главный источник воды для Египта — Эфиопское нагорье, орошаемое Голубым Нилом и рекой Арбара, притоками Белого Нила. Сезонные дожди, увлажняющие это нагорье, и порождают нильские разливы, которые до строительства Асуанской плотины случались каждый год в июне и были главным событием крестьянской жизни.

Древние египтяне не знали ни истоков Нила, ни причин ежегодного разлива. Но паводки имели для них принципиальное значение: по этим паводкам они составляли календарь, новый год начинался в середине июня, когда река выходила из берегов и вода заполняла каналы, прорытые крестьянами. В сентябре, когда паводок завершался, воду в каналах удерживали при помощи малых плотин. Древнеегипетский календарь состоял из трех сезонов — акхет (разлив), перет (время роста, когда вода питала ростки) и шему (засуха). Во время акхета крестьяне не могли возделывать землю, и потому фараоны привлекали их к строительству пирамид, тем паче что по разлившейся реке было сравнительно просто доставлять каменные глыбы к подножию плато Гиза. В «Гимне Нилу», датируемом периодом Нового царства, говорится о благоговении, которое вызывал у людей паводок:

Слава тебе, Нил, выходящий из этой земли,

Приходящий, чтобы оживить Египет…

Если он медлит, то замыкается дыхание,

И все люди бледнеют,

Уничтожаются жертвы богов,

И миллионы людей гибнут…

Когда же он восходит, земля в ликовании,

И все живое в радости,

Зубы все начинают смеяться,

И каждый зуб обнажен

В те времена верили, что подниматься нильские воды заставляют слезы Исиды, которые богиня проливает, скорбя по своему погибшему супругу Осирису. Бог нильских разливов носил имя Хапи. Его обычно изображали в облике бородатого мужчины с толстым брюхом и отвисшей женской грудью и в головном уборе из водных растений; местом жительства Хапи считалась пещера неподалеку от Асуана. (Это один из тех египетских богов, чьи изображения встречаются чаще всего.) Сочетание в его образе мужских и женских половых признаков означало плодородие земли и жизненную силу, которую вода дарует почве. Хапи поклонялись и в Вавилоне Египетском в IV веке до н. э.; тогда существовало поверье, что если бога почтут ненадлежащим образом, разлива реки не случится.

Вторгшись в Египет в VII веке н. э., арабский полководец Амр узнал, что, когда Нил начинает разливаться, египтяне бросают в воду девственницу, принося умилостивительную жертву. Амр запретил это делать. Три месяца спустя разлив так и не наступил. Несчастье объяснялось сугубо метеорологическими причинами: дожди обошли Эфиопское нагорье стороной. Однако новые подданные Амра винили в случившемся именно его. Тогда Амр написал в Медину своему повелителю халифу Омару и получил в ответ письмо, которое надлежало бросить в реку вместо девственницы. В письме халиф заклинал Аллаха «наслать на Египет нильские воды» — и Аллах внял его мольбам.

Сотни лет спустя, в начале XIX столетия, антрополог Эдвард Лейн сообщил, что у египетских крестьян есть обычай в начале нильского паводка ставить на берегу реки земляной конус, известный как «аруза», то есть «невеста». На голову этой «невесты» клали стебли пшеницы — олицетворение плодородия. Река, разливаясь, поглощала «невесту», как девственницу в дни Амра; иными словами, поклонение реке и ее разливам существовало в Египте на протяжении тысячелетий.

Вдоль русла реки издревле строили специальные колодцы для измерения уровня воды — нилометры. По свидетельству греческого географа и историка Страбона, современника Юлия Цезаря, «нилометр — это колодец на берегу Нила, сооруженный из плотно пригнанных камней, на котором отмечаются наибольшие, наименьшие и средние подъемы воды Нила, ибо вода в колодце поднимается и опускается вместе с поднятием и опусканием воды в реке. На стенке колодца, таким образом, есть отметки — меры высших и других подъемов реки. Наблюдающие за этими отметками… задолго вперед знают, каков будет подъем, и объявляют о нем заранее. Эти сведения полезны как земледельцам для распределения воды, устройства насыпей, каналов и других сооружений такого рода, так и правителям ради оценки государственных доходов, ибо более сильные разливы указывают на то, что и доходы будут большими». Величину разливов измеряли в особых единицах — локтях (1 локоть равнялся примерно 67 см). Римский историк и географ Плиний Старший, автор «Естественной истории», записал, что на Ниле «12 локтей предвещают голод, 13 локтей — провинция все еще терпит его, 14 локтей приносят с собой радость, 15 — обеспеченность, 16 — изобилие». Самый известный древний нилометр находится на острове Элефантина поблизости от Асуана; есть нилометр и в Каире, на южной оконечности острова Рода. Коническое навершие скрывает глубокую шахту, куда можно спуститься по наполовину стершимся и скользким каменным ступеням. Сегодня в шахте воды нет — заборные отверстия заложены, но сохранилась колонна с зарубками, отмечавшими уровень разлива; датируется этот колодец приблизительно 705 годом н. э., однако вполне вероятно, что первый нилометр появился здесь еще в эпоху фараонов.

По соседству с нилометром, в тени плавучих ресторанов, как и тысячи лет назад, ведут свой нехитрый промысел рыбацкие смэки — деревянные весельные лодки с полотняными навесами над бортами, защищающими от солнца. Среди рыбаков встречаются и компании мальчишек, чьи забавы нередко приводят к тому, что лодки переворачиваются, и одинокие пожилые мужчины, способные, кажется, просидеть в неподвижности едва ли не целый день. В древности нильская рыба составляла основу рациона египтян. Раскопки позволили установить, что строители пирамид питались преимущественно рыбой, а в 153-й главе «Книге мертвых» покойников предостерегают от опасности угодить в рыбацкие сети.

Разумеется, в наши дни нилометры бесполезны. Асуанская плотина, последнее по времени из гидротехнических сооружений, строившихся на Ниле с эпохи фараонов, позволила наконец приручить реку. В итоге сегодня в черте Каира Нил значительно обмелел. Стареющий патриарх в романе «День, когда был убит вождь», видевший реку, когда она была полноводной, сетует на то, что «Нил переменился, и, подобно мне, он сражается с одиночеством и подступающей старостью. У нас всегда было нечто общее — мы оба знавали лучшие дни, а теперь не в состоянии даже взбрыкнуть».

Река по-прежнему обеспечивает Каир питьевой водой, но ее основное назначение сегодня — сугубо эстетическое. Вереница роскошных отелей вдоль обсаженных пальмами нильских набережных, стоит увидеть ее воочию хотя бы единожды, навсегда запечатлевается в памяти. Эти отели, по словам Андре Раймона, суть «караван-сараи наших дней. Отсюда не разглядеть нищеты и грязи, которые портят великолепие Нила». В значительной степени река облагораживает город. Поль Теру замечает, что в холодный февральский день, когда он прибыл в Каир, «этот город дурного воздуха и безумного уличного движения показался приятным глазу и даже привлекательным… благодаря величественной реке, неторопливо влекущей свои бурые воды». Каирские набережные — едва ли не самая красивая часть города. Здесь часто гуляют влюбленные парочки, которым исламские обычаи запрещают держаться за руки (а низкие зарплаты и высокая стоимость жилья означают, что период ухаживаний длится довольно долго — пока у влюбленных не появятся средства, чтобы поселиться вместе).

Корабли, бороздящие реку и проходящие под широкими мостами, отражают многообразие Каира. Речные такси, которые берут за доставку из Старого Каира к площади Тахрир менее десяти центов, соседствуют со скоростными полицейскими катерами, рыбацкими лодками, громоздкими баржами длиной с небольшую взлетно-посадочную полосу, круизными теплоходами и фелуками, с которых машут руками туристы. По ночам река озаряется сполохами: сияют неоновые вывески отелей, мощные прожекторы подсвечивают здание оперы, на кораблях сверкают зеленые, синие и желтые огни, расцвечивающие темные нильские воды.

Многие не согласятся с тем, что Каир — город африканский. Но географы это подтвердят, да и на карте видно, что Нил связывает город с сердцем Африки. Эту великую реку можно было бы назвать пуповиной, вот только до сих пор неизвестно, к чему эта пуповина крепится, то есть где истоки Нила; впрочем, какая разница — вода есть вода. Более правомерно сравнить Нил со швартовым, который удерживает Каир, плавающий в море ближневосточной культуры, у берегов Черного континента.

В долгом путешествии через тысячи миль серого песка река увлекает за собой людей. Торговцы верблюдами в Билеше — отнюдь не единственные темнокожие в Каире. Нубийцы и суданцы, которых легко отличить по иссиня-черной коже, столь разительно контрастирующей с оливковой кожей египтян, торгуют сувенирами на рынках и встречают автобусы с туристами у пирамид. Это новый низший класс египетского общества, который в последние годы пополнили беженцы из раздираемых внутренними конфликтами других стран Африки (почему-то трудно поверить, что эти страны и Каир находятся на одном материке) — Сомали, Эритреи, Южного Судана, Руанды, Конго, словом, из тех стран, откуда, цитируя Поля Теру, приходят «исключительно дурные вести». Нубийцы занимают среди них привилегированное положение. Себя они, подобно коптам, причисляют к истинным потомкам фараонов — ведь арабы, с их точки зрения, народ «пришлый». Нубия, местность на границе Египта и Судана, была родиной одной из поздних фараонских династий, там набирали наемников и слуг Фатимиды и мамлюки. Однако даже нубийцы тушуются в период хаджа, паломничества в Мекку, когда Каир вспоминает о своем старинном предназначении — служить воротами в Джедду и другие святые места Саудовской Аравии, и когда к паломникам присоединяются чернокожие африканцы со всего континента и город превращается, как пишет Поль Теру, в «многоязычную столицу обширной черной империи».

В Фустате зародился исламский Каир. Именно там был основан первый арабский город — на месте, которое показала полководцу Амру голубка, посланная самим Пророком Мухаммадом. А территорию по соседству с археологическими раскопками древнего Фустата занимают трущобы, существующие уже по меньшей мере сто лет. Современный Фустат — местность, которая олицетворяет все проблемы Каира XXI века: здесь царят перенаселенность, грязь и нищета.

В трущобах Фустата обитают семнадцать тысяч человек. Улицы загромождены мусором, дышать трудно из-за пыли и дыма костров, на которых сжигают различный хлам, дома — двух- или трехэтажные, сложены из кирпича и такие ветхие, что, кажется, вот-вот рухнут. Там, где кирпичи выпали, дыры забиты досками или листами железа. На крохотных балкончиках сушится белье. Недавние постройки даже не кирпичные, это всего лишь полотняные тенты, натянутые на каркас из досок. Один дом представляет собой конструкцию из автомобильных покрышек, крыша другого — разложенная картонная коробка. Некоторые из недавних построек ютятся в тени кирпичных домов, прочие оккупировали участок земли между поселением и мелководным озером, отделяющим трущобы от Старого Фустата.

Узкие улочки, куда не протиснуться автомобилю, и еще более узкие переулки сливаются в самый настоящий лабиринт, заблудиться в котором не составит ни малейшего труда; скорее, нужно удивляться тому, как тут ориентируются местные. На карте эта территория выглядит белым пятном, где улицы и дороги отсутствуют напрочь. Повсюду снуют бродячие собаки, роются в пыли куры, выискивают траву тощие козы и ослики с покрытой рубцами шкурой, над которой вьются мухи. Рядом бегают дети — одни играют, другие толкают тележки с грузом, третьи присматривают за животными, четвертые дерутся и кидают камни. Изредка попадаются пикапы и легковые машины, но самый распространенный вид транспорта — запряженная осликом повозка. Появление чужака вызывает у местных интерес, мгновенно перерастающий в неприкрытую враждебность. Здесь не стоит рассчитывать на дружелюбие, свойственное жителям других районов Каира. Трущобы огромны, но скрыты от постороннего взора высокими стенами, автобусными парками, свалками и громадами гипермаркетов. Чтобы их увидеть, нужно знать, где они расположены. Люди живут здесь по собственным правилам, и другого подобного района в Каире попросту нет.

Тем не менее и жители Фустата считают, что добились некоторого успеха в жизни. Здесь изготавливают глиняную посуду, черепицу и курительные трубки, которыми торгуют прямо на улице, с полуразвалившихся тележек. На задворках можно разглядеть печи, в которых обжигают и глазуруют глину. Кроме того, в Фустате живут заббалин — мусорщики, которые собирают мусор по всему городу и продают его перерабатывающим заводам. В Каире насчитывается 27 000 мусорщиков, живут они в Фустате и прочих «бидонвилях» у подножия гряды Мукаттам. Их роль в поддержании городской экологии чрезвычайно велика, что подтверждается, в частности, специальной наградой Всемирного экологического форума 1988 года. Собрав мусор в жилых кварталах Каира, мужчины и мальчики передают его своим женщинам, которые сортируют по отдельности пластмассу, стекло, металл и бумагу. Затем мусор сдается на переработку. В городе насчитывается не менее 500 предприятий по переработке только пластмассы. Применение находят даже выброшенной еде — заббалин держат 40 000 свиней, которые охотно поглощают отбросы (навоз мусорщики отвозят на фабрику на окраине Каира, где его перерабатывают в компост и продают как удобрение в те районы Египта, что были недавно отвоеваны у пустыни).

Некоторые виды мусора до перерабатывающих заводов не довозят, поскольку заббалин сами находят им применение: хлопок идет на набивку матрацев, из выброшенной материи местные женщины делают простыни и наволочки. Они приобретают в кредит швейные машинки и другое оборудование, а Всемирный банк, египетское правительство и такие западные благотворительные фонды, как «Оксфам», поддерживают эти так называемые «схемы самообеспечения». Государственная программа по улучшению условий жизни заббалин (ZEDP) позволила сократить уровень детской смертности и несколько исправить экологическую обстановку в Фустате. В трущобы в качестве учителей и механиков приезжают зарубежные волонтеры, помогающие местным жителям налаживать быт, причем они оказывают реальную помощь, поскольку содействуют осуществлению истинных чаяний общины, а не тех умозрительных конструкций, какие зачастую выстраиваются в министерских кабинетах. АМР, агентство США по международному развитию, построило в Фустате новую клинику, резко выделяющуюся из этого уникального урбанистического ландшафта своими большими окнами и сверкающим фасадом, который выходит на главную дорогу, тянущуюся по окраинам Фустата, между свалкой и христианскими кладбищами Старого Каира.

Но проблем по-прежнему много. Заббалин перерабатывают две трети того мусора, который собирают, однако тот мусор, что не подлежит переработке, сжигается прямо на улицах, вследствие чего висящий над Каиром смог становится еще гуще. Мусорщики страдают также от разнообразных кожных заболеваний, часто режутся осколками стекла, мучаются от болей в спине и в пояснице, что не удивительно, если учесть, какие тяжести им приходится носить. В мусоре нередко попадаются шприцы и даже человеческие останки. Среди мусорщиков много неграмотных, свыше двух третей детей в таких районах, как Фустат, не посещают школу — им некогда, они собирают и сортируют мусор. Вдобавок власти, прежде относившиеся к заббалин достаточно благосклонно, в последнее время демонстрируют суровость: ведь общины мусорщиков не платят налогов; постепенно получает распространение практика привлечения к уборке мусора на каирских улицах иностранных компаний.

Но так или иначе, каирские схемы поддержки заббалин копируют в других городах мира. 4000 мужчин, женщин и детей, проживающих на манильской свалке Пиньятас, смогли улучшить свою жизнь благодаря консультациям сотрудников программы ZEDP, которые также принимали участие в реализации аналогичных программ в Калькутте, Лиме и Мехико. Впрочем, несмотря на все попытки улучшить ситуацию, Фустат остается городом в городе, пребывает одновременно внутри и вовне Каира, отстоит от последнего, как кажется, на десятки если не миль, то лет.

Каир — настоящий рай для любителей пророчить беды. У города множество социальных и экологических проблем, принесших ему печальную известность по всему миру. Даже в центре, вдалеке от беднейших кварталов, невозможно избежать главного несчастья Каира — жуткого воздуха. Большинство гостей города покидают Каир со слезящимися глазами и с легким насморком. Концентрация взвешенных твердых частиц в каирской атмосфере в пять-десять раз превышает пределы, установленные Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ), а концентрация свинца и двуокиси серы — в три раза. В отдельных районах города концентрация свинца в двадцать раз выше предельного показателя ВОЗ. По уровню загрязнения окружающей среды Каир делит пальму первенства с такими мегаполисами, как Мехико, Дели или Сан-Паулу. В Каире эта проблема связана с дефицитом дождей, которые могли бы смыть взвешенные частицы, и с почти постоянно высоким атмосферным давлением, благодаря которому грязный воздух не поднимается в верхние слои. В Каире 1,2 миллиона автомобилей и сотни промышленных предприятий, загрязняющих атмосферу своими выбросами. Приплюсуйте к этому песок и пыль из близлежащей пустыни — и получите нынешнюю ситуацию. С высоких мест, например с макушки Каирской башни или с террас Цитадели, город кажется затянутым пеленой смога. Иногда прогноз погоды в местных газетах состоит всего из одного слова — «пыль».

Пока экологические проблемы решить не удается, хотя определенные меры принимаются: АМР открыло первую в Египет станцию по контролю автомобильных выхлопов и вместе с египетским правительством реализовало программу по переводу всех каирских автобусов на сжиженный газ. Сегодня восемьдесят пять процентов топлива не содержат свинца, а все импортируемые автомобили по закону должны иметь каталитические нейтрализаторы. В 1995 году был принят проект по улучшению каирского воздуха, предусматривавший ряд дополнительных инициатив, в том числе план реорганизации производств, использующих плавку свинца (установку приборов контроля загрязнения); согласно этому плану одно подобное производство было переведено из плотно заселенного пригорода Шубра. Тем не менее дышать каирским воздухом по-прежнему равносильно принятию яда (легочные заболевания в Каире уносят в год 25 000 жизней).

Треть домов до сих пор не имеет водопровода. Несмотря на реконструкцию и расширение сети сточных коллекторов, во многих жилых домах нет и канализации. В районах трущоб люди сталкиваются с теми же трудностями, какие свойственны крупным городам всего мира. Бедняки зависят от добросердечия властей, обеспечивающих их основными продуктами питания — мукой и рисом. Голода как такового нет, но миллионы горожан живут впроголодь. Закон гарантирует доступность базового медицинского обслуживания и образования, однако школы не справляются с наплывом учеников и вынуждены работать в несколько смен; и все равно — сотни каирских детей не знают, что такое школьные занятия, поскольку работают в бесчисленных мастерских и заводиках в кварталах балади. Работа для них — не дополнительный доход, а жизненная необходимость. Высокая численность и плотность населения ведет к распространению таких заболеваний, как полиомиелит и холера, а уровень заражения гепатитом С в Каире — высочайший в мире. Кроме того, город находится в зоне тектонической активности, и в 1992 году здесь произошло землетрясение, жертвами которого стали тысячи человек. Однако тяжелые условия жизни, как ни удивительно, практически не порождают агрессию: конфликты, конечно, случаются, но разрешаются мирно, словами, а не кулаками. Часто можно услышать слова «Маалеш, маалеш» — «Все прощено и забыто».

Каир, как и все города во всем мире, представляет собой сочетание крайностей, вот только эти крайности в нем выражены, пожалуй, отчетливее, чем где бы то ни было. В Каире постоянно идет борьба между конкурирующими социально-экономическими «центрами притяжения» — между современностью и традицией, между западным влиянием и исламским каноном, между — это принципиальнее всего — богатством и нищетой. Жители Каира терпимо относятся к шуму, пыли и бытовым неудобствам. Именно их изобретательность и оптимизм не позволяют городу скатиться в пучину. Все горожане, от заббалин до острословов-таксистов, воспринимают жизнь добродушно и с юмором, терпеливо и с надеждами на лучшее. Вдобавок жители Каира гордятся своим городом — и гордость их вполне оправданна, ведь за ними пять тысячелетий истории и величайшие памятники человечества. Им хватает силы спокойно воспринимать житейские неурядицы — в конце концов, они твердо знают, что все на свете происходит по воле Аллаха. Иншалла, Каир, рано или поздно все надежды сбудутся.