* *

Став де-юре первым лицом партии после смерти В.И.Ленина, И.В.Сталин попал в процесс культотворчества с большим опозданием — порядка 5 — 7 лет. Но всё же попал. Вследствие успехов политики, проводимой под его руководством и им олицетворяемой в условиях массового культотворчества, начавшегося ещё в годы революции и гражданской войны, культ его личности затмил все прочие культы личностей.

Как И.В.Сталин отреагировал на первые попытки культотворчества в отношении него, даёт понять его выступление — “Ответ на приветствие рабочих главных железнодорожных мастерских в Тифлисе” 8 июня 1926 г.:

«Товарищи! Позвольте, прежде всего, принести товарищескую благодарность за приветствия, произнесённые здесь представителями от рабочих.

Должен вам сказать, товарищи, по совести, что я не заслужил доброй половины тех похвал, которые здесь раздавались по моему адресу. Оказывается, я и герой Октября, и руководитель компартии Советского Союза, и руководитель Коминтерна, чудо-богатырь и всё, что угодно. Всё это пустяки, товарищи, и абсолютно ненужное преувеличение. В таком тоне говорят обычно над гробом усопшего революционера. Но я ещё не собираюсь умирать» (И.В.Сталин, Сочинения, т. 8., Москва, «Политиздат», 1948 г., стр. 173).

Ясно же сказано: всё это абсолютно ненужное преувеличение, — почему не последовали ясно выраженному мнению “вождя”? — Потому, что социальная психология была такова, что хотел того И.В.Сталин, либо же нет, но общество — миллионы людей — сами творили культ его личности и мало кто мог устоять и не втянуться в это коллективное сумасшествие.

Кроме того:

Творить культ личности или определённых должностей — системный принцип построения власти, которому на протяжении веков следуют многие закулисные политические силы, в частности, — масонство.

Однако в русле хрущёвского мифа и этот фрагмент ответа на приветствие рабочих сам по себе можно оценить как обычные ритуально-этикетные речи, назначение которых — скрыть за словами скромности неуёмную гордыню, самомнение и самодовольство.

В действительности же И.В.Сталин был не таким, каким его представляет доклад Н.С.Хрущёва и вся последующая литература, проистекающая из этого доклада. Он воспринимал своих современников такими, каковы они были. При этом одних он уважал, а других — нет. С теми, кого он уважал, он старался строить обычные человеческие взаимоотношения, заботился о них по-товарищески. С теми, кого не уважал, был формально вежлив. В отношении же тех, кто смог вызвать с его стороны не просто отсутствие уважения, а презрение, он не всегда удерживался в границах формальной вежливости и ставил их на место, прилюдно, и подчас неоднократно, что оскорбляло их самолюбие. Но удалить таких людей из аппарата И.В.Сталин не всегда находил полезным для дела: дефицит в сочетании с переизбытком амбициозных дураков, рвущихся к самоутверждению за счёт подавления окружающих, — хроническая болезнь общества России. Тем более не стремился И.В.Сталин к уничтожению тех, с кем у него не сложились личные взаимоотношения.

К числу тех, кто смог вызывать к себе презрение И.В.Сталина, судя по всему, принадлежал и Н.С.Хрущёв. И как уже ясно из анализа прочитанного им доклада на ХХ съезде, Н.С.Хрущёв нёс в себе некую лживость и изворотливость, что вызывало омерзение у многих людей, которые вынуждены были с ним общаться. Поэтому в данном случае пенять И.В.Сталину, что он не уважал Н.С.Хрущёва, как и многих других ему подобных, — не приходится.

Но в 1956 г., каким был И.В.Сталин в жизни, — большинство людей в СССР не знало: в систематическом личном общении с ним по делу были только работники высших уровней партийного и государственного аппарата, а также ведущие профессионалы разных сфер деятельности; воспоминания тех, кто по работе находился в систематическом общении с И.В.Сталиным в разные периоды его жизни ещё не были написаны и опубликованы [74].

Партийные же и государственные чиновники уровня Н.С.Хрущёва, бывшие в систематическом общении с И.В.Сталиным на протяжении многих лет, а то и десятилетий, в условиях непрестанного культотворчества большинством населения, которое культовую личность знало только по газетам, кинохронике и опосредованно — поулучшению от пятилетки и пятилетке качества своей жизни, воспринимались как ближайшие сподвижники И.В.Сталина и его ученики, пользующиеся его полным доверием [75]. Поэтому, когда Н.С.Хрущёв привёл примеры злоупотреблений властью, имевших место в сталинскую эпоху, то многие ему поверили вследствие отсутствия собственного опыта общения с И.В.Сталиным и восприятия членов ЦК и Президиума ЦК в качестве настоящих коммунистов, зарекомендовавших себя в таковом качестве делом в сталинскую эпоху.

В наши дни, если провести тематический поиск по текстам опубликованных воспоминаний участников событий, которые общались с И.В.Сталиным систематически на протяжении многих лет, и кто не вызвал у И.В.Сталина к себе презрения, то предстаёт иная картина, опровергающая хрущёвскую версию происхождения культа личности И.В.Сталина и опровергающая тот нравственно-психологический портрет монстра, который сложился в сознании многих наших современников под воздействием субкультурной традиции либеральной интеллигенции и прочего люмпена, восходящей к докладу Н.С.Хрущёва на ХХ съезде.

В частности авиаконструктор А.С.Яковлев в своих воспоминаниях “Цель жизни” пишет следующее:

«В повседневной работе нередко бывало так, что человек, получив новое назначение и столкнувшись с трудностями, жаловался на отсутствие кадров: “Не с кем работать”, “Не на кого опереться” — и, чтобы “опереться”, тянул за собой так называемый “хвост”, то есть сотрудников с прежней работы. Я слышал от Сталина решительные возражения против подобного “перетаскивания” людей.

— Люди в общем везде одинаковые, — говорил он. — Конечно, хорошо было бы всем дать хороших людей, но хороших мало, всех хорошими не сделаешь. Есть средние работники — их много, больше, чем хороших, а есть и плохие, плохие тоже бывают. Надо работать с теми, кто есть.

Ещё я обратил внимание на такую реплику:

— У каждого есть недостатки и промахи в работе, святых людей нет. Поэтому с маленькими недостатками в работе каждого нужно мириться. Важно, чтобы баланс был положительный. Вы думаете, у вас нет недостатков? — дотронулся он рукой до моего плеча. — И у вас есть. И у меня тоже есть недостатки, хотя я — “великий вождь и учитель”. Это мне из газет известно, — пошутил Сталин» (А.С.Яковлев “Цель жизни” (записки авиаконструктора), Москва, «Политиздат», 1973 г., цитируется по публикации в интернете:

http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.html и далее

http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.zip, файл 36.html).

Из этого можно понять, что И.В.Сталин действительно воспринимал людей такими, каковы они есть, и культ своей личности он воспринимал как объективную данность эпохи, в которую довелось ему жить. Но если люди были им уважаемы, то он не упускал случая подчеркнуть своё ироничное отношение к культу его личности, давая им понять, что культы личностей в обществе нормальных людей неуместны; он поддерживал и поощрял проявление инициативы и ответственности со стороны людей, стремился чтобы взаимоотношения с ними были товарищеские:

«Обычно тот, кто в первый раз бывал у Сталина, долго не решался ответить на заданный вопрос, старался хорошенько обдумать, чтобы не попасть впросак. Так и я первое время, прежде чем ответить, мялся, смотрел в окно, на потолок. А Сталин, смеясь, говорил:

— Вы на потолок зря смотрите, там ничего не написано. Вы уж лучше прямо смотрите и говорите, что думаете. Это единственное, что от вас требуется.

Как-то я затруднился ответить на поставленный вопрос: не знал, как будет воспринят мой ответ, понравится ли то, что скажу, Сталин нахмурился:

— Только, пожалуйста, отвечайте так, как вы сами думаете. Не угодничайте. В разговорах со мной не нужно этого. Мало пользы получится от нашего разговора, если вы будете угадывать мои желания. Не думайте, что, если вы скажете невпопад с моим мнением, будет плохо. Вы специалист. Мы с вами разговариваем для того, чтобы у вас кое-чему поучиться, а не только чтоб вас поучать.

И он тут же рассказал об одном руководящем работнике, освобождённом в своё время от должности:

— Что в нём плохо? Прежде чем ответить на какой-нибудь вопрос, он прямо-таки по глазам старается угадать, как сказать, чтобы не получилось невпопад, чтобы понравилось, чтобы угодить. Так и смотрит в рот, чтобы повторить за начальством какую-нибудь глупость. Такой человек, сам того не желая, может принести большой вред делу. Опасный человек.

И продолжал:

— Если вы твёрдо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьими-то мнениями, а действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть.

(…)

Иногда Сталин получал деловые бумаги, авторы которых считали не только уместным, но и позволительным в конце письма добавлять всяческие излияния чувств и уверения в своей преданности. При чтении такого письма вслух, дойдя до концовки, Сталин либо пропускал её, либо говорил:

— Ну, а здесь, как полагается: “Ура! Ура! Да здравствует ВКП (б) и её вождь великий Сталин!” И, лукаво прищурившись, добавлял:

— Думает меня этим подкупить, заручиться поддержкой» (А.С.Яковлев “Цель жизни” (записки авиаконструктора), Москва, «Политиздат», 1973 г., цитируется по публикации в интернете: http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.html и далее

http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.zip, файл 36.html).

И Сталин действительно следовал этим принципам в жизни. В общении с ним по делу, некоторые профессионалы иногда доходили до ругани и вызывали его гнев в отношении себя. Об этом можно узнать из их воспоминаний: они не пали жертвами репрессий.

В качестве примера, обратимся к воспоминаниям артиллерийского конструктора В.Г.Грабина “Оружие победы” (М., 1989 г.). Грабин сообщает об обсуждении на заседании Государственного комитета обороны возможностей наращивания выпуска артиллерийских орудий:

«В декабре 1941 года на завод приезжал Ворошилов. Целый день мы с ним ходили по цехам, не успели даже пообедать. Клименту Ефремовичу очень нравилось всё, что он видел.

— Это вы здорово сделали, молодцы! — похваливал он. А 4 января меня вызвали на заседание ГКО. Вот и представился долгожданный случай, когда можно будет доложить И.В.Сталину о пушке ЗИС-3, а возможно, и показать её, подумал я. Нужно разрешение наркома Д.Ф.Устинова. Дмитрий Фёдорович незадолго до того был на заводе и ознакомился с состоянием производства. Он видел, что завод не только выполнит обещанное на декабрь пятикратное увеличение выпуска пушек, но и перевыполнит. К тому же в сборочном цехе он наблюдал за сборкой ЗИС-3. Завод попросил наркома разрешить доставить пушки в Москву, и он незамедлительно разрешил. Ворошилов на заседании ГКО не присутствовал. Заседание Государственного Комитета Обороны сразу превратилось в резкий диалог между Сталиным и мною. Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек (особый вопрос: кто ложно осветил И.В.Сталину положение дел? — наш вопрос при цитировании). Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего.

Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.

— У вас конструкторский зуд, вы всё хотите менять и менять! — резко бросил он мне. — Работайте, как работали раньше!

Таким Сталина я никогда не видел — ни прежде, ни позже.

ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому.

В тяжёлом и совершенно безнадёжном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и к старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным прекращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек!

Ночь я провёл без сна в бомбоубежище Наркомата вооружения.

Выполнить приказ Сталина — беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?!

Выхода не было.

Рано утром 5 января, совсем ещё затемно, ко мне подошёл офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошёл: если хотят арестовать, пусть арестовывают здесь. Тяжёлая апатия охватила меня, мне уже было всё равно. А в том, что меня ждёт, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил - если не вникать в его суть (выделено нами при цитировании) — характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство — за этим дело не станет.

Через некоторое время офицер появился снова.

— Вас просят к телефону, — повторил он и добавил: — С вами будет говорить товарищ Сталин.

Действительно, звонил Сталин. Он сказал:

— Вы правы…

Меня как жаром обдало.

— То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения, — продолжал Сталин. — Спокойно заканчивайте начатое дело. [76]

Что же произошло? Ночью, после грозового заседания ГКО, Сталин, по-видимому, созвонился или встретился с Ворошиловым, и тот рассказал ему о наших делах, обо всём, что видел собственными глазами. Но к этой мысли я пришёл лишь впоследствии, сопоставив события» (приводится по публикации в интернете:

http://victory.mil.ru/lib/books/memo/grabin/23.html).

И В.Г.Грабин — не единственный, кто приводит такого рода факты, когда при обсуждении дел люди доходили до крайней степени выражения своих разногласий во мнениях с И.В.Сталиным. Бывало и такое, что некоторые в пылу обсуждения дела, выражая своё несогласие, сами срывались и начинали орать на Сталина чуть ли не матом, а он потом их успокаивал и признавал их правоту во мнениях по тем или иным вопросам конкретно — многословия, не связанного с конкретными проблемами и делами, И.В.Сталин не терпел.

И особо обращаем внимание читателя на то, что И.В.Сталин принёс свои извинения В.Г.Грабину не мимоходом при очередном обсуждении в Кремле артиллерийских вопросов спустя некоторое время; И.В.Сталин, поняв, что был не прав и проявил несдержанность в отношении В.Г.Грабина, сам искал его для того, чтобы принести извинения и успокоить человека, видя в каком состоянии тот покинул Кремль и сколько вокруг него угодничающих перед вышестоящими руководителями подхалимов, завистников и “сверхбдительных”. [77]

А вот, что утверждает Н.С.Хрущёв в своём докладе ХХ съезду:

«Однажды после войны при встрече Сталина с членами Политбюро Анастас Иванович Микоян [78] как-то сказал, что вот, мол, Хрущёв тогда был прав, когда звонил по поводу Харьковской операции, что напрасно его тогда не поддержали. Надо было видеть, как рассердился Сталин! Как это так признать, что он, Сталин, был тогда не прав! Ведь он “гений”, а гений не может быть неправым. Все, кто угодно, могут ошибаться, а Сталин считал, что он никогда не ошибается, что он всегда прав. И он никому и никогда не признавался ни в одной большой или малой своей ошибке, хотя он совершал немало ошибок и в теоретических вопросах, и в своей практической деятельности. После съезда партии нам, видимо, необходимо будет пересмотреть оценку многих военных операций и дать им правильное объяснение».

Со Сталиным можно было обсуждать и тему репрессий и их необоснованности, но обсуждать не вообще с позиций абстрактного гуманизма, а — конкретно и по существу. А.С.Яковлев приводит свой разговор с И.В.Сталиным в июле 1941 г.:

«— Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, — руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.

— Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не даёт. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… И так бывает… — ответил Сталин.

На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось…

А через несколько дней Сталин спросил:

— Ну, как Баландин?

— Работает, товарищ Сталин, как ни в чём не бывало.

— Да, зря посадили.

По-видимому, Сталин прочёл в моём взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:

— Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли.

После таких слов создавалось впечатление, что беззакония творятся за спиной Сталина. Но в то же время другие факты вызывали противоположные мысли [79]. Мог ли, скажем, Сталин не знать о том, что творил Берия?» (А.С.Яковлев “Цель жизни” (записки авиаконструктора), Москва, «Политиздат», 1973 г., цитируется по публикации в интернете:

http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.html и далее

http://www.airwar.ru/other/bibl/yakovlev.zip, файл 20.html).

Ни одного факта, аналогичного тем, что сообщают В.Г.Грабин и А.С.Яковлев, Н.С.Хрущёв в своём докладе не привёл, хотя не мог не знать, что такого рода факты были, и что они — не единичны. Но они не лезли в оглашаемую через него официальную схему “правдивого” понимания эпохи: «Сталин — маньяк-властолюбец, а мы — все прочие — невинные жертвы его маниакальной подозрительности, неверия людям и деловой некомпетентности».

В приведённом выше фрагменте воспоминаний В.Г.Грабина есть фраза, в которой мы отметили важный для понимания эпохи, личности И.В.Сталина и взаимоотношений с ним аспект: «мой спор со Сталиным носил - если не вникать в его суть (выделено нами при цитировании) — характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство — за этим дело не станет». И на тот же аспект, но в изложении И.В.Сталина, указывает А.С.Яковлев: «Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями (выделено нами при цитировании)…»

Поэтому встаёт вопрос: “Мог ли И.В.Сталин — один — проверить все доклады, включая заведомые доносы и кляузы, следственные дела и разделить те из них, в основе которых лежат доносы или вредительское рвение самих «чекистов», и те из них, в которых действительно вскрыто вредительство и иная антигосударственная деятельность? Ответ очевиден: — Не мог… [80]И никто — ни Сталин, ни Христос, ни кто-либо другой — не может подменить своей персоной, сколь бы она ни была одарённой, весь государственный аппарат и всю хозяйственную власть ни в России, ни в какой-либо иной стране, а тем более — в Мире [81].

А дефицит профессионально грамотных кадров и просто порядочных людей был и тогда, как и ныне. Но об этом Н.С.Хрущёв в своём докладе ХХ съезду не сказал ничего. И потому, если не вникать в суть дел, то Н.С.Хрущёв представляется правым: И.В.Сталин — маниакально подозрительный тиран, а все прочие — безвинные жертвы.

Но вот то, что сам Н.С.Хрущёв и последующие “вожди” КПСС и СССР не желали вникать в суть дел, не желали систематически и по существу вопросов лично работать с письмами [82], поступающими на их имя от простых граждан и от профессионалов, болеющих за дело, а доверялись во всём официальным докладам и мнениям иерархии бюрократов, — это факт; и они действительно часто не терпели возражений — это тоже факт.

А если и терпели, то разрешение конфликта мнений передавали на суд как бы подчинённого им аппарата бюрократии, который трансформировал конфликт мнений в конфликт личностей по поводу неприятия подчинёнными или простыми гражданами якобы заведомо мудрых распоряжений вышестоящего начальства, занимая в этом придуманном им же конфликте сторону “начальства”, мнение которого сами же и формировали [83].

В период правления преемников И.В.Сталина из числа профессионалов мало кого арестовывали за вредительство или «политику», но профессионалы, выражавшие своё несогласие с вышестоящими начальниками, тем не менее при правлении Н.С.Хрущёва и его преемников не удерживались ни в партийном и государственном аппарате, ни в профессиях. Это и отличает эпоху, начало которой положил ХХ съезд, от эпохи И.В.Сталина: при И.В.Сталине профессионализм ценился и накапливался в аппарате управления и во всех профессиональных сферах.

Различие темпов научно-технического прогресса, экономического и общекультурного развития СССР в сопоставлении с современными ведущими капиталистическими державами в эпоху И.В.Сталина и в последующие времена — интегральное подтверждение лживости ХХ съезда и всей проистекающей из него политики: рабский труд не эффективен,и режим И.В.Сталина не мог быть исключением из этого общеисторического правила, как не были исключениями из этого правила все послесталинские режимы в СССР и России.

Иными словами:

Если в сталинскую эпоху темпы экономического и общекультурного развития СССР были высочайшими, то это означает, что она, в отличие от последующих времён, не была эпохой тирании, основанной на страхе и рабском труде, хотя и многие в СССР были преисполнены страхов, в том числе и тех, что были вызваны реальными злоупотреблениями властью по мелочному своекорыстию и реальным целенаправленным вредительством антибольшевистских политических сил.

Т.е. природа злоупотреблений властью и ошибок в политике в сталинскую эпоху лежит в большей степени не в личности И.В.Сталина, а в личностях если не миллионов, то сотен тысяч таких типов с холопско-прихлебательской нравственностью с замашками на господство, как Н.С.Хрущёв и его кукловоды.

Ключ к пониманию эпохи, начало которой положили революции 1917 г. в России, ещё в конце XIX века дал русский историк В.О.Ключевский. Перспективы воплощения в жизнь «прожектов» преобразования общественных отношений в духе социализма, которыми бредили сами и бередили других ультралевые интеллигенты со второй половины XIX века, он охарактеризовал одной фразой:

Общество праведного общежития, составленное из негодяев.

Соответственно этому ключу, которым Н.С.Хрущёв и прочие критики И.В.Сталина не пожелали воспользоваться:

Обвинения в адрес И.В.Сталина по их существу являются обвинениями в том, что он, будучи во главе партии и государства, не сдержал ВСЮ чужую личную распущенность в их личном злонравии всего населения СССР и, в частности, сотрудников партийного и государственного аппарата. Но этого сделать из людей [84] никому не по силам: Государственные указы о всеобщих благонравии и добродетельности соблюдаются ровно настолько, насколько общество само по себе благонравно и добродетельно и насколько этим государством напуганы злодеи разного рода, вследствие чего злодеи вынуждены лицемерить и изображать из себя благонравных и добродетельных людей. И так было, и есть.

Но так не будет — люди должны определиться в том, чего они желают:

· быть обществом праведного общежития, для чего необходимо прежде всего прочего, работать над собой, чтобы стать порядочным совестливым человеком;

· либо быть обществом негодяев, которое в перспективе обречено на неизбежно самоубийство.