Ни блестящие победы в гражданской войне, ни героизм ее участников не спасли Советскую Россию от всеобщего и глубочайшего кризиса, пик которого приходится на конец 1920 г . — начало 1921 г . Советская историография возникновения такого кризиса отрицала. Вернее, говорилось о тяжелом положении Советской республики на исходе гражданской войны, о развале экономики, разрухе и голоде. Но одно дело — тяжелое положение, другое — кризис, охвативший все сферы жизни нового общества.

В 1920 г . продолжались боевые действия на фронтах. Главным событием была война с Польшей. О создании независимого государства на польской территории, входившей в Российскую империю, Германия объявила еще в ходе первой мировой войны 5 ноября 1916 г . Однако современная история независимой Польши начинается только после ухода германских войск. Патриотический подъем в Польше был столь велик, что полностью «затмил» действия местных революционеров, традиционно связанных с Россией. Местные Советы и местные коммунисты были быстро подавлены. Формально признав самостоятельность Польши, большевики в Москве тем не менее, несомненно, учитывали все эти обстоятельства.

С начала нового периода независимости польского государства встал вопрос о его границах. Здесь «сработал» комплекс Речи Посполитой. Поэтому, едва появившись на карте, Польша повела активную борьбу за территории как на Западе, так и на Востоке, что не могло не привести к столкновению с Советской Россией. Еще в феврале 1919 г . войска Пилсудского начали наступление на Литовско-Белорусскую республику и заняли Вильно, часть Западной Белоруссии и Западной Украины. После небольшой передышки в апреле 1920 г . польские части вместе с войсками С. Петлюры возобновили войну и заняли Киев. Однако теперь им пришлось иметь дело со всей мощью Красной Армии, перенесшей военные действия с других фронтов. Против польских войск действовали две группировки, руководимые выдающимися советскими полководцами времен гражданской войны: на Западном фронте М.Н. Тухачевским и Южном — А.И. Егоровым. Войска Тухачевского, сломив сопротивление поляков, быстро продвигались к Варшаве. В рядах большевистского руководства снова ожили идеи мировой революции, которую, казалось, можно было принести в Европу на штыках Красной Армии. Был образован польский ревком во главе с коммунистом Ю. Мархлевским.

Однако достигнутый успех был временным. Передовые части Красной Армии под Варшавой далеко оторвались от своих тылов. Первая конная армия Буденного, ударная сила большевиков в годы гражданской войны, правда, к тому времени изрядно разложившаяся, завязла на подступах к Львову, безуспешно штурмуя город. Это позволило польским войскам нанести удар на Севере в районе Люблина и разгромить потерявшие между собой связь соединения Красной Армии. Часть ее отступила в Восточную Пруссию, где была интернирована. В конце сентября польские войска начали новое наступление и выдвинулись на Восток за линию Керзона (т.е. за предел собственно польских территорий, который британский министр лорд Керзон предлагал в качестве восточной границы польского государства). В дальнейшем обе стороны оказались слишком истощены, чтобы вести активные боевые операции. К тому же в тылу у Красной Армии находился окопавшийся в Крыму генерал Врангель. Мир, подписанный с Польшей, носил на себе следы своеобразного компромисса, фиксируя границу на момент прекращения военных действий.

Перебросив войска на Южный фронт. Красная Армия начала наступление на Врангеля, который после разгрома Деникина был провозглашен верховным главнокомандующим Юга России. В ноябре 1920 г . войска Южного фронта, командующим которым был назначен М.В. Фрунзе, ранее отличившийся на Востоке и в Туркестане, форсировав Сиваш и прорвав оборонительные линии Врангеля на Перекопском перешейке, ворвались в Крым. Последняя схватка «красных» и «белых» была особенно яростной и жестокой, знаменуя заключительный звучный аккорд гражданской войны. Примерно 100 тыс. человек, оставшихся от некогда грозной Добровольческой армии, были перевезены на судах в Турцию.

Но эти события происходили уже на периферии Советской республики и непосредственной угрозы для вооруженного свержения власти большевиков не представляли. Таким образом, появилась возможность исподволь переходить к решению задач по налаживанию мирной жизни. И действительно, мысль об этом входит в сознание большевистских руководителей. Еще на VII Всероссийском съезде Советов в декабре 1919 г ., т.е. в момент решающих побед Красной Армии, Ленин говорил: « Перед нами открывается дорога мирного строительства. Нужно, конечно, помнить, что враг нас подкарауливает на каждом шагу и сделает еще массу попыток скинуть нас всеми путями, какие только смогут оказаться у него: насилием, обманом, подкупом, заговорами и т.д. Наша задача — весь тот опыт, который мы приобрели в военном деле, направить теперь на разрешение основных вопросов мирного строительства».

Эти слова примечательны в двух отношениях. В них прямо указывается на необходимость перехода к мирной жизни, но осуществлять его намечается военно-коммунистическими методами. Главная роль при этом отводилась центральным и чрезвычайным органам и комиссиям — СНК, Совету труда и обороны (СТО, так с февраля 1920 г . стал называться Совет обороны) и др.

Казалось бы, переход к решению хозяйственных задач должен был как-то облегчить положение в республике, смягчить тяготы и бедствия, обрушившиеся на нее, однако ситуация продолжала стремительно ухудшаться. Стало быть, проблема заключалась не только в самой войне, но и в той политике, которой следовали большевики. С этой точки зрения, видимо, необходимо оценивать круг экономических и политических решений, принятых большевиками до марта 1921 г .

Нетрудно заметить, что большинство из них выполнялось «духе военного коммунизма». Но теперь, когда военная гроза уходила в сторону, эти меры вряд ли можно оправдывать как вынужденные. Становится ясным, что политика военного коммунизма внедрялась не только для борьбы с трудностями военного времени, но и для реализации на практике целого ряда коммунистических идей. Более того, она получает свое теоретическое оправдание в трудах большевистских лидеров. К ним относится книга Бухарина «Экономика переходного периода». В ней было обосновано насаждение коммунистических идей исключительно сверху, через пролетарское государство, содержалась апология принуждения и насилия как средства создания нового общества. Не случайно даже среди большевиков бухаринский опус называли «книгой каторги и расстрела». Конечно, мысли, изложенные в книге, можно приписать одному Бухарину, его молодости, наивной революционности, экстремизму и левачеству. Однако сопоставление этого труда с произведениями и выступлениями других большевистских вождей и одобрительная в целом оценка его Лениным говорят о том, что почти все они стояли в тот момент на близких позициях.

Военно-коммунистические идеи распространились и на дальнейший процесс национализации производства. Государству передавались мелкие и кустарные предприятия. Этот процесс был подтвержден в конце 1920 г . специальным декретом о национализации мелкой промышленности. В январе 1920 г . был принят декрет о всеобщей трудовой повинности и трудовых мобилизациях. Из мобилизованных на трудовой фронт формировались трудовые армии. С разгромом основных сил белогвардейцев часть боевого состава Красной Армии, численность которой превысила 5 млн. человек, переводилась на положение трудовых армий. Трудовые армии и военизированные трудовые отряды работали во всех отраслях народного хозяйства, где наблюдалось напряженное положение с рабочей силой, в том числе на транспорте, на заготовке топлива, сырья. Для управления ими был образован еще один чрезвычайный орган — Главкомтруд, в задачи которого входили учет, мобилизация и распределение рабочей силы. В деревне насаждались коммуны и коллективные хозяйства. К 1921 г . их было создано около 17 тыс. Главными способами побуждения к труду были принуждение и насилие, хотя и не упускались возможности призыва рабочих к революционному энтузиазму и сознательности, о чем свидетельствует работа Ленина «Великий почин», рассказывающая о коммунистических субботниках.

Интересны в связи с обозначившимися тенденциями решения IX съезда РКП(б), который проходил в марте — апреле 1920 г . В резолюции «О хозяйственном строительстве» подчеркивалась необходимость составления единого хозяйственного плана, рассчитанного на ближайшую эпоху и опирающегося в ходе выполнения на мобилизации, трудармии, продразверстку, единоначалие и централизацию, т.е. на краеугольные положения военного коммунизма. С этих позиций следует рассматривать и создание единого планирующего органа в феврале 1921 г . — Государственной плановой комиссии (Госплана) при СТО, и любопытный памятник большевистского прожектерства — план ГОЭЛРО, рассчитанный на ближайшие 10—15 лет. В советской историографии план, составленный Государственной комиссией по электрификации России, образованной в феврале 1920 г ., рассматривался как вполне реальный и даже своевременно выполненный. Так можно было утверждать, не вникая в существо плана. Его нельзя сводить к числу построенных электростанций и количеству выработанной электроэнергии, как это делалось раньше. На самом деле это был широкий план социально-экономических преобразований коммунистического характера, составленный специалистами с учетом самых современных технических достижений, которые в то время отождествлялись с электрификацией. Ленин мечтал о централизации всего народного хозяйства под единой «электрической крышей», чтобы сконцентрировать в руках государства все нити крупной государственной машины.

Главная идея плана — обновить всю структуру производительных сил России, для чего было задумано создать обширную сеть крупных и мелких электростанций, завязанных между собой в единую энергетическую сеть. Предполагалось, что крупные электростанции снабдят энергией фабрики и заводы, позволят реконструировать их техническую базу, повысить культурно-технический уровень рабочих, в несколько раз поднять производительность труда. Предусматривалась полная реконструкция транспорта на базе создания скоростных электромагистралей. Мелкие электростанции должны были не только озарить светом крестьянские избы, но и дать энергию сельским предприятиям, деревенским мельницам, молотилкам и т.п., что само по себе содействовало бы развитию коллективных форм труда, созданию крупных механизированных хозяйств, способных полностью обновить земледелие. Отсюда «любовь к электричеству» у большевиков, отсюда известная ленинская максима «коммунизм есть Советская власть плюс электрификация».

План ГОЭЛРО закладывал фундамент под будущие форсированную индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства.

План обсуждался на VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г . Вокруг него была развернута широкая пропагандистская кампания, шумевшая до тех пор, пока более насущные задачи по выходу из кризиса не выдвинулись в качестве первоочередных. Но и впоследствии пуск каждой новой электростанции в стране с помпой отмечался как важная веха в реализации плана ГОЭЛРО.

В то время как вожди в Москве разрабатывали грандиозные планы будущего коммунистического переустройства общества, ситуация в стране продолжала ухудшаться. Посетивший в этот момент Советскую Россию английский писатель Г. Уэллс в книге

«Россия во мгле» оставил свои впечатления, интересные с точки зрения оценки положения в России глазами стороннего наблюдателя.

Экономическая разруха с явными признаками приближения катастрофы поразила все поры хозяйственного организма Советской России. Уровень производства скатился до 14% довоенного. Из-за отсутствия топлива и сырья стояло большинство заводов и фабрик. Да и на тех, которые вроде бы оставались в строю, едва теплилась жизнь, и это — несмотря на чрезвычайные меры: выделение «ударных групп» заводов, непрерывные мобилизации, использование трудармий, снабжение специальными пайками рабочих. Повсеместно царило уныние промышленных кладбищ.

Полный хаос творился на транспорте. Паровозы стояли на запасных путях и ржавели. Вагоны и составы пришли в ветхость. Поезда ходили крайне редко. Многие железнодорожные пути были разрушены. На приколе стояло большинство судов. Практически не работали почта и связь, разорвались жизненно важные, налаженные десятилетиями контакты, происходило обособление микроячеек общества и возвращение к первобытным натуральным основам существования. Миллионы людей промышляли кто чем может.

Продразверстка в деревне неумолимо вела к сокращению посевов. Крестьянин не был заинтересован в увеличении производства сверх самого необходимого, так как «излишки» все равно изымались в пользу государства. Таким образом, крестьянские хозяйства приобретали натуральный потребительский характер. Возможности реквизиций тем самым сжимались до предела. В свою очередь, это вызывало ужестечение деятельности заготовительных органов и продовольственных отрядов, посягавших уже на самые основы крестьянского существования. К 1920г. разница между валовым сбором зерна и потребностью крестьян в семенах, фураже, продовольствии составила более 88 млн. пудов, а к 1921 г . она увеличилась в 4 раза и достигла 358 млн. пудов. В результате стремительно стала распространяться так называемая «ползучая контрреволюция», вызванная сопротивлением деревни. К 1921 г . в стране насчитывалось более 50 крупных крестьянских восстаний. Как главную причину одного из самых крупных в Тамбовской губернии — «антоновщины» - участник его подавления большевистский комиссар В. Антонов-Овсеенко прямо назвал деятельность «военно-наезднических банд», в которые к тому времени превратились продотряды. В начале 1921 г . не осталось ни одной губернии, не охваченной в той или иной степени так называемым «бандитизмом».

Не менее опасными были проявления кризиса в социальной сфере. Бухарин в упомянутой книге определял российский социум как общество разорванных общественных пластов, соединить которые надлежало авангарду пролетариата, т.е. большевикам. Сильные деформации произошли в социальной структуре н составе населения. Прежде всего необходимо упомянуть о громадной цифре людских потерь, которая начиная с 1914 г . приближалась, по оценкам статистиков, к 20 млн. человек. Трудно определить точно, какие категории населения пострадали больше, а какие меньше, тем не менее совершенно очевидно, что серьезный урон был, например, нанесен взрослому мужскому населению страны за счет погибших на фронтах. О последствиях мировой войны в этом отношении уже говорилось. В гражданской же войне только Красная Армия по официальным данным потеряла около 800 тыс. бойцов. Не меньшие потери, надо думать, были в рядах белого движения. От «политики ликвидации эксплуататорских классов», которая в 1919—1920 гг. нередко переходила в физическое истребление их представителей («красный террор»), страдали прежде всего имущие слои и значительная часть интеллигенции, с ними связанная. Около 2 млн. человек составила эмиграция из России, которая состояла преимущественно из «образованных классов». Белый террор также носил социальную направленность. От него пострадало немало рабочих и революционно настроенной интеллигенции. От голода, болезней, эпидемий, 6yшевавших в стране в этот период, также погибло много людей, но особенно велика была детская смертность. Если прибавить сюда резкое сокращение рождаемости, то очевиден серьезный ущерб, нанесенный будущим поколениям.

Если попытаться определить общий результат этих демографических катаклизмов, то, видимо, он складывается не в пользу города и городских классов и слоев населения. Действительно, значение городов в общественной жизни резко снизилось. Голодные, холодные и опасные, они не притягивали жителей. Население Петрограда сократилось вдвое, Москвы — примерно на столько же, несмотря на сосредоточение в ней огромного числа центральных правительственных учреждений. Численность рабочих в ведущих индустриальных центрах уменьшилась в 5—7 раз. Обнаружились симптомы «аграризации» страны.

Политическое руководство вплотную столкнулось с явлением, известным как «деклассирование пролетариата», который, между прочим, считался социальной опорой нового режима. Этот феномен нельзя сводить только к уходу рабочих в деревню, возвращению их к крестьянским занятиям из-за остановки фабрик и заводов и тяжелого продовольственного положения в городах. Это несколько односторонний и упрощенный взгляд. Нужно учесть еще ряд аспектов подобного «деклассированна». Во-первых, значительный отлив (до 1 млн.) рабочих в госаппарат в связи с политикой создания в нем «пролетарского климата», в Красную Армию. Из рабочих в первую очередь создавались кадры чекистов, милиции, продотрядов и т.п. Во-вторых, тех, кто все-таки остался возле погашенных заводских котлов и недымящихся труб (1,5 млн. в 1920 г . и 1 млн. в 1921 г .), коснулись явные признаки распада. В сущности, они переставали быть рабочими, перебиваясь случайными занятиями, как тогда говорили, — «мешочничеством», «кустарничеством», «зажигалочничеством», «бочарничеством». Их «революционное классовое сознание», к которому постоянно взывали большевики, явно притупилось. Настроения разочарования, уныния, апатии, усугубленные постоянными нехватками, недоеданием и болезнями, охватили рабочих. Свидетельством этого стали не столько забастовки, которые в условиях военного времени беспощадно подавлялись, сколько «волынки», когда рабочие находились вроде бы на месте, но под разными предлогами почти ничего не делали для производства. Тем не менее к концу 1920 — началу 1921 гг. в забастовках, по некоторым данным, принимало участие около 350 тыс. человек.

«Деклассированию» подвергались не только рабочие, но и другие группы и слои населения. Число «люмпенов» росло очень быстро. Они заполонили города и наводнили сельскую местность. Преступный мир буквально терроризировал население, не взирая на беспощадные меры со стороны ЧК и милиции. Нередки были случаи сращивания преступности с политическими группировками, с интеллигентской богемой, наблюдался рост анархических настроений. Морально-нравственные критерии в обществе размывались. Все чаще идеи уравниловки и грубого казарменного коммунизма сводились к принципу «грабь награбленное».

Безотцовщина, гибель людей, распад семьи и родственных связей вызвали небывалое распространение детской беспризорности (до 7 млн. к 1922 г .), что стало еще одним источником роста преступности, нищенства, одичания и озверения людей.

Сильный урон потерпела российская интеллигенция. Ее ряды сильно поредели, ее влияние в обществе упало. Конечно, это было чревато серьезными последствиями для решения культурных задач большевиков. Та часть интеллигенции, которая оставалась в Советской России, постоянно подвергалась массированной пропаганде. Многие ее представители становились служащими советских учреждений.

На этой последней категории стоит остановиться подробнее. Она, наверное, единственная, которая в первые послереволюционные годы обнаружила тенденцию к устойчивому росту вопреки всем предсказаниям большевиков об упразднении бюрократии. К 1921 г . численность служащих государственных учреждений по сравнению с довоенным временем увеличилась вдвое, и если дореволюционная Россия называлась бюрократическим государством, то что же сказать о России советской?

Причин немыслимого разбухания аппарата было довольно много. В попытках наладить ленинский всеобщий учет и контроль, централизованный распределительный механизм большевики последовательно дробили и упрощали функции управления, с тем чтобы они стали доступны элементарно грамотному рабочему или, на худой конец, крестьянину и исполнялись бы по очереди людьми, избранными «на должность» народом. Упрощение и дробление вели к тому, что там, где раньше управлялся один человек, появлялось два, а то и три. Периодическая смена этих людей путем выборов, как считали большевики, способствовала бы тому, чтобы «население училось управлять и начинало управлять». Но ни с выборностью, ни со сменяемостью ничего не вышло. В условиях острой нехватки грамотных и образованных людей функции управления неизбежно закреплялись за определенными работниками. Начался процесс отрыва создаваемого аппарата от масс и последовательная узурпация им отдельных функций управления. Полная национализация и передача средств производства в руки государства чрезвычайно повышали роль центральных органов и подчиненных им хозяйственно-распределительных учреждений на местах. Образовывались гигантские трудноуправляемые структуры. Таким к концу гражданской войны стал, например, центральный аппарат ВСНХ. В нем, помимо главков и центров, существовало множество функциональных органов (финансово-экономический, финансово-счетный отделы, НТО, Центрально-производственная комиссия, Бюро по учету технических сил и др.). Каждый главк, в свою очередь, имел некоторое количество производственных и функциональных отделов. Так, в положении о Главтопе от 20 октября 1919 г . зафиксирована его структура, состоящая из 6 производственных отделов и около 10 функциональных.

Центральные органы всячески ограничивали инициативу на местах и пытались решать все вопросы через непосредственно подчиненные им учреждения или через своих комиссаров. Наблюдалась тенденция к единоначалию, закреплению ответственности за конкретным лицом. Каждый орган управления стремился иметь на местах свои отделы и подотделы. Формально они находились в двойном подчинении — центральным и местным органам, но за первыми был безусловный приоритет. Местным Советам и исполкомам запрещалось вмешиваться в их деятельность, ограничиваясь лишь общим надзором.

Как это происходило, отчетливо прослеживается в той же системе ВСНХ, где к 1921 г . насчитывалось более четверти миллиона служащих. Подчиненные центральным главкам ВСНХ, местные «губтекстили», «губтопы», «губкожи» и т.п. были фактически не органами двойного подчинения, а исполнительными органами центра. На этой основе образовались пресловутые «столбики ВСНХ», каждый со своим аппаратом, деятельность которого строго регламентировалась спускаемыми сверху положениями, инструкциями, в неимоверном числе расплодившимися в советских учреждениях. Нечто подобное происходило и в других ведомствах.

Такая система управления очень быстро обнаружила свою неэффективность. Управлять и регулировать из центра всю жизнь страны — задача сама по себе эфемерная. К тому же большевики не имели для этого ни сил, ни средств. Никакого учета и контроля, даже элементарной статистики наладить не удалось в течение всей гражданской войны. Центральное руководство имело весьма смутное представление о реальном положении дел. Непрерывно растущее количество учреждений, их сложность и громоздкость вызывали обратный эффект того, чему они были призваны служить, приводили к неуправляемости, волоките, беспрерывным согласованиям. Прежде чем, например, решение Президиума ВСНХ доходило до каждого предприятия, оно должно было пройти 6—7 звеньев и совершенно тонуло в море других бумаг, застревавших в условиях бездорожья и отсутствия связи. Происходила полная рассогласованность даже в области производства вооружений. Одни отрасли выполняли заказы, другие даже не приступали к ним. Бумажные планы снабжения и распределения постоянно натыкались на ограниченность ресурсов. Назревал явный кризис управления.

Централизация и бюрократизация привели к кризису и самой основы новой власти — советской представительной системы. Реальная власть все больше «уплывала» из рук представительных органов к аппаратным структурам. Работа съездов, сессий Советов подменялась деятельностью исполкомов или неконституционных органов — ревкомов, различного рода «революционных» троек, пятерок, трибуналов и других «чрезвычаек». Выборы в Советы проводились не всегда и не везде, а кроме того, избирательная активность населения резко упала. С апреля 1919 г . председателем ВЦИК на место умершего Свердлова — человека, достаточно энергичного и самостоятельного, был поставлен «старый» большевик М.И. Калинин, питерский рабочий из крестьян Тверской губернии — фигура, скорее символическая, призванная олицетворять союз рабочего класса и крестьянства, чем реально значимая личность в политическом руководстве. В феврале 1920 г . на сессии ВЦИК был утвержден устав о фракциях во внепартийных учреждениях, который фактически ставил деятельность Советов под полный контроль партийных комитетов.

Примерно аналогичные процессы происходили в профсоюзах, кооперативах и других организациях, деятельность которых сводилась главным образом к работе аппаратных структур под контролем партийного руководства. Была сделана попытка произвести огосударствление профсоюзов, организовать их работу на военно-принудительных началах. С такой идеей «завинчивания гаек военного коммунизма» в конце 1920 г . выступил Троцкий, который, возглавляя «попутно» Наркомат путей сообщения, проводил жесткую милитаризацию на транспорте.

Весьма сложным было положение в самой партии большевиков. На фоне всеобщего распада большевики единственной цементирующей и связующей силой, ему противостоящей, считали пролетариат. Но ввиду его деклассирования эту функцию взял на себя «авангард пролетариата» — партия большевиков. Партия, действительно, взвалила на свои плечи огромное бремя руководства страной, старалась охватить своим влиянием все стороны жизни общества. В духе «военного коммунизма» она выдает себя то за «железный батальон пролетариата», то за «железную когорту», то за «орден меченосцев». Но это не больше, чем иллюзия. РКП(б) вовсе не была единой и монолитной. Утвердившись как правящая партия, она, словно магнит, стала притягивать к себе самые разнородные элементы, вступавшие в нее и из карьеристских, и из шкурных, и иных побуждений. Всего за два года с марта 1919 г . по март 1921 г . (с VIII по X съезд) численность РКП(б) увеличилась более чем вдвое: с 313 тыс. до 730 тыс. членов. На ее составе отразились все явления, свойственные периоду «военного коммунизма». Но одновременно все имеющиеся кадры коммунистов расставлялись на самых различных участках руководства. На протяжении первых лет после революции повсеместно образовывались партийные комитеты, которые вмешивались в различные сферы управления.

Состав руководящих органов Советской республики в конце гражданской войны заслуживает тщательного анализа. В нем прежде всего выделялась «старая партийная гвардия», вожди, в чьих руках концентрировалось все больше и больше власти. Они занимали ключевые посты в государственном аппарате, совмещая подчас несколько должностей. Обнаружились признаки превращения этой группы в замкнутую правящую элиту: Несколько особняком стояло профсоюзное руководство, которое находилось как бы в партнерских отношениях с государством. Поэтому в профсоюзных организациях в то время работали достаточно сильные и яркие лидеры, вроде М.П. Томского, выдвинутые рабочей массой. В профсоюзных и других общественных организациях находили себе последнее прибежище деятели других партий, решившие связать свою судьбу с большевиками.

Вторую, более многочисленную, группу в аппарате составляли бывшие рабочие, матросы и солдаты. Заняв ответственные посты и должности, они, конечно, далеко не всегда им соответствовали Многие были готовы «гореть» на работе, трудиться без сна и отдыха, отдавать ей все силы, но сказывалось отсутствие культуры и образования. Эти люди мало знали, плохо разбирались в делах и волей-неволей вынуждены были подчиняться ранее заведенному порядку. Немало оказалось таких, кто, поддавшись искушению властью, впадал в фанаберию, хамство, комиссарство, бравирование своим простонародным происхождением. Эти и подобные явления начали распространяться и получили название «комчванства». Стиль руководства в годы «военного коммунизма» сводился к жесткому приказу, команде, окрику. Многие «по делу и без дела» склонны были размахивать маузером, а то и спускать курок.

Наряду с руководителями в советском аппарате работали специалисты, прежде всего там, где большевикам без них обойтись было совершенно невозможно: в системе ВСНХ, в юстиции, в народном образовании и других сферах. Кадровая политика большевистского руководства по отношению к ним была двойственной и противоречивой: с одной стороны, жалобы на нехватку специалистов, стремление привлечь их к решению важнейших задач, взять на учет, уберечь от призыва в Красную Армию, обеспечить подбор кадров по деловому признаку, а с другой — третирование специалистов, линия на «орабочение» аппарата, проводимая партийными органами, ВЦСПС, ЦК отраслевых союзов.

Мощный пласт сотрудников новых учреждений составили мелкие служащие старой России: конторщики, приказчики, делопроизводители, счетоводы и т.п. Они принесли в советские учреждения прежний налет казенщины и канцеляризма, без которых не обходится ни одна бюрократия, и от них многое восприняли полуграмотные выдвиженцы из рабочих и крестьян. Относительно новой для советских учреждений была феминизация управленческого труда — процесс, в целом типичный для XX в. В Советской России он был ускорен введением всеобщей трудовой повинности, необходимостью получить паек, который обеспечивала только служба или работа. Поэтому канцелярии советских учреждении пополнились большим числом бывших гимназисток, школьниц, гувернанток, домохозяек и т.д.

Такой была многочисленная армия управленцев, состоявшая на службе нового режима, без особых изменений дожившая до наших дней. Она была весьма пестрой и аморфной, малоэффективной и малокомпетентной. Даже суровая обстановка «военного коммунизма» не гарантировала защиту от бюрократической «дьяволиады», по выражению М. Булгакова, от злоупотреблений и коррупции, с которых свидетельствуют многие источники того времени.

Встает вопрос о том, видели или нет большевистские лидеры проявления кризиса? Многие из них осознавали, что далеко не все получилось, как задумана, что возникли или восстанавливались институты, шедшие вразрез с революционными идеями, что вместо государства-коммуны, основанного на самоуправлении трудящихся, образовалась огромная государственная махина с сохранением всех атрибутов, присущих государству. Отчетливо осознавалась опасность бюрократизма. Ленин назвал Советскую республику рабоче-крестьянским государством с бюрократическим извращением. Борьба с бюрократизмом была поставлена в повестку дня VIII съезда Советов. Однако, как показывают выступления того же Ленина и его соратников, природа бюрократизма в советских учреждениях связывалась главным образом с наследием старого строя и с пресловутым «мелкобуржуазным окружением». Фактически не была осознана логика развития бюрократизма, вытекающая из воплощения на практике большевистских идей, а это сыграло большую роль в последующих событиях.

Ярким проявлением кризиса в партии стала профсоюзная дискуссия, развернувшаяся в конце 1920 г . В ней в завуалированной форме нашли отражение все противоречия кризисного времени: роль масс в строительстве нового общества, форма государственного управления, организация производства и др. Участники разбились на восемь платформ и ожесточенно спорили между собой. Подвести итоги дискуссии должен был X съезд РКП(б). Традиционно считалось, что победила точка зрения Ленина, который в духе времени сформулировал тезис о профсоюзах как «школе коммунизма», о чем после этого 70 лет «талдычили» историки профсоюзного движения в СССР. Однако победа Ленина была не столь очевидна. Большинство участников дискуссии сошлись на том, что не время ввиду ухудшения общего положения в стране делиться на платформы и фракции. Была принята резолюция, где содержался пункт о временном запрещении дискуссий под страхом исключения из партии. Этот пункт в дальнейшем искусно был использован во внутрипартийной борьбе и стал одним из постоянных и основополагающих принципов деятельности коммунистов.

Между тем брожение в стране росло и ширилось, постепенно приближаясь к столице. Участились собрания и митинги, на которых большевистский режим подвергался открытой критике. Подняли головы меньшевистские и эсеровские агитаторы. Последней каплей в переполненную чашу проблем стали проявления недовольства в Петрограде и Кронштадтский мятеж в марте 1921 г . Почти все члены большевистской организации Кронштадта встали на сторону мятежников. Был избран революционный комитет во главе с беспартийным матросом Петриченко.

В истории с «Кронштадтом» необходимо отметить ряд существенно новых моментов. Во-первых, против большевиков выступили матросы Балтийского флота и гарнизона крепости, которая всегда, даже в труднейшие для большевиков дни, оставалась их надежным бастионом. Во-вторых, поразительное единодушие в рядах восставших, упорство, озлобление и отчаяние, с которым они сражались против большевиков, их готовность умереть, но ни на йоту не уступить в своих требованиях. В-третьих, участники мятежа выдвинули такие лозунги: свободные выборы, свобода всем социалистическим партиям, устранение большевистской диктатуры в Советах, свобода слова, печати, собраний, отмена всех мер военно-коммунистического характера, введение рынка и т.п.

Восстание удалось подавить с большим трудом и немалой кровью. Огромные силы под командованием Тухачевского были брошены на штурм Кронштадта против 16 тыс. гарнизона и матросов линейных кораблей.

«Кронштадт» ясно продемонстрировал всю опасность политики следования прежним курсом, показал, что нужно менять ее в наиболее уязвимых аспектах, принимать действенные меры по выходу из кризиса.

Историю советского общества 1920-х гг. обычно связывают с новой экономической политикой, которую стали проводить большевики после окончания гражданской войны. В литературе часто значение нэпа суживается, сводится к анализу вопросов сугубо экономических. На самом деле время, когда проводилась эта политика, знаменательно большими переменами не только в хозяйственной, но и в социальной и политической сферах. В этот период в общественной жизни находила отражение борьба различных тенденций. Одни из них обусловливали объективные обстоятельства, в которых оказалась Советская республика, другие следовали из логики революционных преобразований, третьи были унаследованы из сложных перипетий эпохи «военного коммунизма». Экономика была лишь стержнем, вокруг которого «крутились» события. Если принять во внимание эту взаимосвязь, то можно получить более полное и многомерное представление о том, что произошло в стране в конце 1920-х гг. и что вслед за традицией, шедшей от Сталина, было названо «великим переломом». Поэтому есть смысл говорить не только о новой экономической политике как таковой, а о периоде или «эре» нэпа (термин западной историографии).

Историки и публицисты, которые обращаются к нэповской тематике, любят прибегать к метафорам и сравнениям. Одно время на слуху постоянно были ленинские слова о восходителе на очень крутую и высокую, никем не исследованную гору (видимо, имеется в виду движение к коммунизму), восходителе, который забрел в тупик и которому надо отступить, чтобы начать все сызнова, начать поиск других путей к «вершине». Здесь коренится трактовка нэпа как отступления в стратегии социалистического и коммунистического строительства, наиболее последовательно выраженная Сталиным: «Нэп — особая политика пролетарского государства, рассчитанная на допущение капиталистических элементов при наличии командных высот у пролетарского государства, рассчитанная на борьбу капиталистических и социалистических элементов, рассчитанная на возрастание социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов над капиталистическими, рассчитанная на уничтожение классов, на построение фундамента социалистической экономики».

Цитата представляет собой типичный образчик сталинской одномерной «творческой мысли», которая как бы «топчется» на одном месте, переваривая сказанное, и медленными толчками продвигается вперед. Тем не менее в ней отражен в сущности тот взгляд на нэп, который до сих пор бытует во многих исторических трудах.

Но, прежде чем говорить о «восходителе» и «особой политике», наверное, стоит напомнить еще одну метафору, использованную Лениным, где он сравнивает страну после гражданской войны с избитым до полусмерти, тяжелобольным человеком. Как известно, такой человек больше думает не о «восхождении», а о «лекарстве», которое поставило бы его на ноги. Новая экономическая политика, безусловно, явилась тем лекарством, которое позволило восстановить народное хозяйство, обрести относительную внутреннюю стабильность в стране или, как чаще сегодня говорят, «неустойчивое равновесие», после чего на повестку дня снова всплыл вопрос о «штурме высот социализма». Поэтому на нэп нужно взглянуть прежде всего как на «лекарство», как на средство, позволившее выйти из тяжелой кризисной ситуации. Подобный подход, думается, небезынтересен с точки зрения нынешних реалий.

Первый вопрос — откуда появилась идея нэпа? Авторами идеи считали себя многие, в том числе и в стане большевистских лидеров, а ее творцом долгое время признавали Ленина. В 1921 г . Ленин в брошюре «О продналоге» писал, что принципы нэпа были разработаны им еще весной 1918 г . в работе «Очередные задачи Советской власти». Определенная «перекличка» между идеями 1918 и 1921 гг., конечно, есть. Это становится очевидным при учете сказанного Лениным о многоукладности экономики страны и политике государства по отношению к отдельным укладам. И все же бросается в глаза разная расстановка акцентов, на которую (возможно, умышленно) не обратил внимания сам Ленин. Если в 1918 г . предполагалось строить социализм путем максимальной поддержки и укрепления социалистического (государственного) сектора наряду с использованием элементов государственного капитализма при противостоянии частному капиталу и «мелкобуржуазной стихии», то теперь говорится о необходимости привлечь для нужд восстановления (а позже и строительства нового общества) другие формы и уклады. Осенью 1921 г . Ленин пишет: «Не дадим себя во власть «социализму чувства» или старорусскому, полубарскому, полумужицкому, патриархальному настроению, коим свойственно безотчетное пренебрежение к торговле. Всеми и всякими экономически-переходными формами позволительно пользоваться и надо уметь пользоваться, раз является в том надобность, для укрепления связи крестьянства с пролетариатом, для немедленного оживления народного хозяйства в разоренной и измученной стране, для подъема промышленности, для облегчения дальнейших, более широких и глубоких мер, как то: электрификации». (Напомним, что у Ленина электрификация олицетворялась с коммунизмом.)

Последний лейтмотив звучит в его поздних трудах все более явственно и отчетливо, несмотря на продолжающуюся риторику о «вынужденном отступлении».

Но было бы ошибкой связывать нэп только с именем Ленина. Идеи о необходимости изменения проводимой большевиками хозяйственной политики постоянно высказывались наиболее трезвыми и дальновидными людьми, независимо от их политической принадлежности. С этой точки зрения убийственную критику системе «военного коммунизма» давал, например, видный экономист Б.Д. Бруцкус в ряде своих публичных выступлений и статей. О том же говорили лидеры меньшевиков и эсеров. До тех пор, считали они, пока крестьянство живет в условиях товарного производства, никакими мерами насилия это производство не может быть заменено социалистическим. Пока рабочие на национализированных предприятиях не будут получать кроме зарплаты часть чистой прибыли и не будут принимать непосредственного участия в управлении ими на началах выборности и широкого демократического контроля за деятельностью администрации, национализация промышленности останется псевдосоциалистической мерой. Опасность гипериндустриального подхода к задачам социалистического переустройства общества состоит в том, что он ведет только к отчуждению трудящихся от собственности, власти и управления в пользу партийной олигархии, которая неизбежно вырождается в бюрократию. Распространение начал народовластия и самоуправления в области политической должно дополняться распространением их на область хозяйственную или социальную.

Большевикам было откуда почерпнуть представления о том, как нужно перестраивать экономику. На вооружение были взяты идеи стимулирования сельскохозяйственного производства с помощью дифференцированного налогообложения, кооперирования системы сбыта и снабжения, поощрения торговли и обмена для расширения внутреннего и внешнего рынка, стабилизации валюты в интересах повышения уровня жизни населения, демонополизации управления промышленностью и частичной ее денационализации. Однако, и в этом существенное отличие реформ периода нэпа от прежних и последующих, не особенно доверяя своим знаниям и опыту практических дел, накопленному в «героический период», большевистское руководство широко привлекало к экономическим мероприятиям «буржуазных специалистов». Почти при каждом органе управления: при ВСНХ, Госплане, Наркомфине, Наркомтруде и др. — существовала разветвленная система учреждений, вырабатывающих научно обоснованную и достаточно взвешенную хозяйственную политику. Самим народным комиссарам пришлось сесть за учебники и «ученые» труды, сверяя их с «Капиталом» Маркса. Сегодня в печати высказывается мысль, что отдельные мероприятия нэпа лежали в русле идей отечественной финансово-экономической школы конца прошлого—начала нынешнего века. Однако подобный взгляд кажется слишком односторонним. Новая экономическая политика вобрала в себя комплекс разных идей.

В свете сказанного, видимо, следует избегать упрощенных представлений о нэпе, в том числе со ссылкой на Ленина, обращающих внимание только на отдельные стороны этой политики, типа нэп — это союз («смычка») города и деревни, «передышка перед решающим штурмом», «перегруппировка классовых сил» и т.п. Нэп — это цикл последовательных мероприятий по выходу из кризиса, которые диктовались скорее объективными обстоятельствами, чем какими-либо идеями, и которые постепенно оформлялись в попытку наметить программу построения социализма экономическими методами. Наиболее последовательно эта программа была изложена в 1920-е гг. в трудах Н.И. Бухарина, о ком речь пойдет ниже. С этой точки зрения становится правильнее понимание смысла термина «новая экономическая политика», новая, т.е. сменяющая старую, военно-коммунистическую, и выдвигающая на первый план экономические методы управления. Проясняется вопрос о периодизации нэпа, о чем раньше тоже возникало немало споров. Нэп кончается тогда, когда вместо экономических наступает полное господство методов административных, насильственных, чрезвычайных.

Правда, здесь мы встречаемся с двумя тенденциями, до сих пор характерными для историографии. Первая — идеализация нэпа, преувеличение успехов и достижений этого периода. Введение нэпа, в этом нет сомнения, позволило восстановить разрушенное народное хозяйство, облегчить тяготы, улучшить материальное положение людей. Однако в этот период получили развитие и многие процессы, порожденные рынком и усиленные специфическими обстоятельствами, в которых оказалась страна с ее разрухой, отсталой экономической и социальной организацией, аграрным перенаселением, инерцией военно-коммунистического наследия и др. Введение нэпа сопровождалось постоянным ростом безработицы, сокращением доли средств, идущих на социальные нужды и программы, на образование. С этими явлениями связана вторая тенденция — критика нэпа, которая исходит как от последовательных, «чистых» рыночников, так и антирыночников. Они обращали внимание прежде всего на так называемые «кризисы нэпа», которые прошли через всю его историю и, по мнению отдельных ученых, не получив своего разрешения, привели к его свертыванию. У иных авторов получается, что нэпа как политики прежде всего экономической вообще не было.

Следует заметить, что споры вокруг нэпа получают постоянную подпитку. Дело в том, что модели существования смешанной экономики, одна из которых впервые имела место в Советской России, в той же или видоизмененной форме с неодинаковой степенью успехов и поражений проходили и проходят апробацию в разных странах и различных исторических условиях. Это снова и снова вызывает необходимость обращения к истории нэпа, ее объективной и беспристрастной оценки.

В разгар осуществления военно-коммунистических мероприятий в феврале 1920 г . один из главных их вдохновителей Троцкий неожиданно выступил с предложением заменить продразверстку фиксированным налогом, однако никаких конкретных последствий его предложение не имело. Это был скорее импульсивный акт, реакция на трудности, связанные с продовольственным обеспечением. Ни в тот момент, ни позже Троцкий никогда не проявлял себя ни последовательным приверженцем преобразований в духе нэпа, ни сторонником возврата к «военному коммунизму», придерживаясь скорее прагматических, чем доктринальных экономических воззрений.

Конкретные шаги по внедрению экономических стимулов в народное хозяйство начались весной 1921 г . при выполнении решений X съезда РКП(б) о замене продовольственной разверстки натуральным налогом и допущении товарообмена в пределах местного хозяйственного оборота. В среднем размеры натурального налога оказались на 30—50% ниже размеров продразверстки, исчислялись из площади посева и объявлялись крестьянам заранее. Кроме зерновых, натуральными налогами облагалась животноводческая продукция: мясо, масло, шерсть, кожи и т.п. Всех налогов в 1921 г . было установлено 13. Это представляло значительные неудобства. Очень мешала и прежняя идеология. Так, первоначально большевики рассчитывали обойтись без торговли, рынка и денежного обращения, предлагая крестьянам обменивать излишки своей продукции на принадлежащие государству промышленные товары по фиксированным натуральным эквивалентам, например 1 пуд ржи = 1 ящику гвоздей. Из этой затеи ничего не вышло. Псевдосоциалистическому товарообмену крестьяне предпочли привычную и удобную куплю-продажу товаров за деньги. Переход к рыночным отношениям в основном завершился к осени 1921 г ., побудив руководство РКП(б) к осуществлению реформ в области государственной промышленности (переход госпредприятий на принципы хозяйственного расчета) и государственных финансов (замена натуральных налогов денежными, формирование бюджета, контроль за денежной эмиссией и т.д.). Встал вопрос о создании государственного капитализма в форме аренды и концессий. К государственно-капиталистической форме хозяйствования первоначально отнесли и кооперацию: потребительскую, промысловую и сельскохозяйственную.

Главная задача, которую провозглашало большевистское руководство, — укрепление социалистического сектора путем создания крупной государственной промышленности и регулирование ее взаимодействия с другими укладами. В литературе часто утверждается, что упор на социалистическую промышленность создавал ситуацию «расходящейся экономики» и порождал противоречия и «кризисы нэпа». Это было бы так, если бы в государственном секторе не производилось никаких изменений по сравнению с прежней системой. Поэтому нужно более тщательно разобраться в сущности так называемой хозяйственной реформы 1921—1923 гг. в промышленности.  

Согласно этой реформе, в государственном секторе были выделены наиболее крупные и эффективные предприятия, более или менее обеспеченные топливом, сырьем и т.п. Они подчинялись непосредственно ВСНХ. Остальные подлежали сдаче в аренду.

Предприятия, подчиненные ВСНХ, сводились в «кусты», объединялись в тресты, деятельность которых должна была строиться на строго хозрасчетных принципах, самофинансировании и самоокупаемости. Убыточные и нерентабельные предприятия (главным образом те, которые в предшествующие годы были связаны с производством военной продукции) закрывались или становились на консервацию. Правда, по политическим мотивам делались некоторые отступления, как в случае с Путиловским заводом. Действующие предприятия доукомплектовывались квалифицированной рабочей силой за счет направления демобилизованных из армии и частичного возвращения тех рабочих, которые разбежались по деревням в годы гражданской войны. Для подготовки новых кадров была создана система профессионально-технического обучения, не имевшая, правда, массового характера. Для регулирования отношений между трестами, снабжения предприятий сырьем, материалами, для сбыта их продукции на рынке учреждались объединения-синдикаты, которые должны были действовать строго на договорной основе.

Была перестроена система управления государственной промышленностью. Вместо полусотни прежних отраслевых главков и центров ВСНХ было организовано 16 управлений. Число служащих сократилось с 300 тысяч до 91 тысячи.

Аппарат других наркоматов также подвергся сокращению. Был ликвидирован Наркомат продовольствия, а также многочисленные междуведомственные комиссии: по чрезвычайному снабжению Красной Армии (Чусоснабарм), по заготовке валенок и лаптей (Чеквалап) и т.д. Центральным органом перспективного государственного планирования стал Госплан. Комиссия ГОЭЛРО была расформирована.

С окончанием военных действий была сокращена численность Красной Армии (с 5 млн. до 562 тыс. человек). В 1923—1924 гг. кадровая система комплектования вооруженных сил была дополнена территориальной. Общее количество дивизий сократилось, но зато несколько повысилась их боевая мощь.

Для упорядочения и оздоровления финансов в конце 1921 г . был образован Государственный банк. Ему с 1922 г . было предоставлено право выпуска банковских билетов-червонцев с твердым покрытием. Параллельно с ними в течение 15 месяцев продолжали ходить в обращении постоянно обесценивающиеся советские денежные знаки, эмиссией которых правительство заполняло прорехи в бюджете. Эти дензнаки также выполняли функцию разменных денег для червонцев, покупательная способность которых была достаточно высокой — на уровне дореволюционной золотой десятки. Весной 1924 г . правительство ввело в обращение новые казначейские билеты достоинством в 1, 3 и 5 рублей, а также разменную (медную и серебряную) металлическую монету. Советские денежные знаки прекратили свое хождение.

Денежная реформа 1924 г . имела огромное экономическое и политическое значение. Народное хозяйство страны получило твердую денежную единицу — червонец, частично конвертируемую и достаточно стабильную, чтобы с ее помощью вести валютно-торговые операции как внутри страны, так и за рубежом. Господствующий в стране режим доказал свою способность проводить экономическую политику, содействующую накоплениям капиталов и сохранению сбережений населения.

Успешному проведению в жизнь новой экономической политики препятствовали многие объективные факторы, такие, например, как экономическая блокада страны и послевоенная хозяйственная разруха. В этих условиях чрезвычайно трудно было противостоять стихийным бедствиям. В 1921—1922 гг. 25 хлебопроизводящих губерний Поволжья, Дона, Северного Кавказа и Украины были поражены сильнейшей засухой. 6 миллионов крестьянских хозяйств фактически вышли из строя. Голод сопровождался вспышками эпидемий тифа, малярии и др. Убыль населения в республике составила, по некоторым оценкам, около 8 млн. (около 6% населения). Тысячи людей бежали из пораженных бедствием районов. Увеличилось число нищих, бродяг, сильно возросла детская беспризорность. Голод в Советской России 1921 — 1922 гг. известен как один из самых опустошительных в мировой истории.

Борьба с голодом, пожалуй, тоже впервые в истории велась как широкая государственная кампания. Были мобилизованы все учреждения, предприятия, кооперативные, профсоюзные, молодежные организации. Красная Армия, была образована Центральная комиссия помощи голодающим — Помгол. Широкое участие в борьбе с голодом в России приняли международные организации, в частности такие, как Межрабпом (специальная организация, созданная Коминтерном) и американская благотворительная организация АРА (American Relief Administration). В голодающие районы беспрерывно шли эшелоны с продовольствием, лекарствами, медикаментами. Заграничная помощь голодающим России на конец 1921 г . составила 2380 тыс. пудов продовольствия. Внутри страны было собрано 780 тыс. пудов. Чтобы помочь голодающим, государство пошло на изъятие церковных ценностей, причем данное мероприятие было проведено таким образом, что обострило давно, со времени революции, тлеющий конфликт между властью и церковью. В пораженных голодом районах сохранялось военное положение, так как власти опасались распространения бандитизма и контрреволюционных мятежей. Несмотря на ужасающие последствия голода, все же в результате принятых мер в 1922 г . удалось засеять 75% посевных площадей в пострадавших районах.

В конце 1923 г . из-за несогласованности действий органов хозяйственного управления произошел резкий скачок цен на промышленные товары массового спроса по сравнению с ценами на сельскохозяйственную продукцию. Следствием этого стал первый кризис нэпа, затор в товарообороте, вызванный «ножницами цен». Из-за низкой платежеспособности крестьянского населения и искусственно завышаемых государственными трестами и частными торговцами цен на промышленные товары возникли проблемы с их сбытом. Несмотря на то что крестьяне собрали хороший урожай, они не торопились, памятуя предыдущие голодные годы, расставаться с товарными излишками сельскохозяйственной продукции, цены на которую к тому же резко снизились. Вследствие трудностей сбыта промышленных товаров ухудшилось финансовое положение государственных предприятий, перешедших на принципы хозрасчета и самоокупаемости. Нечем стало выплачивать зарплату рабочим, возникла угроза забастовок. Кризис был разрешен административными мерами, вмешательством государственных органов, которые снизили (примерно на 30%) цены на промышленную продукцию.

К середине 1920-х гг. предприятия легкой и пищевой промышленности в основном восстановили довоенные объемы производства в стране. Здесь немалую роль играло возрождение мелкого и кустарно-ремесленного производства. В 1925 г . в нем было занято около 4 млн. человек, больше, чем в фабрично-заводской промышленности. Но особенно быстро увеличивалось число торговцев и торговых заведений.

С переходом к нэпу и разрешением частной торговли, казалось, вся страна превратилась в гигантский базар, особенно в тот момент, когда еще не была налажена государственная налоговая служба. Бывшие мешочники, рабочие, демобилизованные солдаты, домохозяйки и т.д. и т.п. толпами высыпали на улицы и площади, торгуя и обмениваясь кто чем может. Оживилась деревенская, ярмарочная торговля. Очень скоро весьма решительно стало проявляться вмешательство государства. Торговцы, впрочем, как и мелкие производители, должны были выкупать патенты и уплачивать прогрессивный налог. В зависимости от характера торговли (торговля с рук, в ларьках и киосках, магазинах, розничная или оптовая торговля, количество наемных рабочих) они были поделены сначала на 3, затем на 5 категорий. К середине 1920-х гг. был сделан очень значительный сдвиг к стационарной торговле — создана широкая сеть магазинов и магазинчиков, занимающихся розничной торговлей, где главной фигурой был частник. В оптовой торговле преобладали государственные и кооперативные предприятия. С 1921 г . стали возрождаться как пункты обращения товаров массового характера биржи, упраздненные в период «военного коммунизма». К 1925 г . их число достигло довоенной цифры. К концу того же года в СССР было зарегистрировано 90 акционерных обществ, которые представляли собой объединения преимущественно государственного, кооперативного или смешанного капитала. Оборот торгующих акционерных обществ несколько превышал 1,5 млрд. руб.

С переходом к нэпу государство предоставило возможность развития различных форм кооперации. Наиболее быстро разворачивалась потребительская кооперация, тесно связанная с деревней. Однако и другие формы — снабженческая, кредитная, промысловая, сельскохозяйственная, производственная, жилищная и др. — получили стимулы для своего развития. В стране стали возникать машинные, мелиоративные, семеноводческие, племенные станции и объединения. Началась концентрация и специализация производства. Впервые кооперация получила свое организационное оформление в масштабе государства, хотя довольно сложное и путаное. Во главе потребительской кооперации стоял Центросоюз, кустарно-промысловой — Всекопромсоюз. По линии сельскохозяйственной кооперации было создано 16 центральных союзов кооператоров, таких, как Хлебоцентр, Маслоцентр, Льноцентр и др. Деятельность кооперативных объединений финансировалась сетью кооперативных и коммерческих банков. Под влиянием высказываний Ленина о кооперации был изменен ее статус. Теперь она (с некоторыми оговорками) стала относиться к социалистическому сектору народного хозяйства.

С 1924 г . стало «рассасываться» положение в тяжелой промышленности, началась расконсервация крупных заводов. Однако восстановление здесь шло более медленными темпами, и довоенный уровень был достигнут только к концу десятилетия.

Ободренное экономическими успехами, руководство в середине 1920-х гг. сделало еще несколько шагов в направлении рынка. Были снижены налоговые ставки с целью стимулирования производства и мелкой торговли, расширены возможности аренды и найма рабочей силы, выселения на хутора. Однако эти меры не дали существенного эффекта. Напротив, начиная с 1926 г . в советском обществе стали нарастать трудности и противоречия, причины которых следует искать не только в экономике, но и в других сферах: социальной, политической, идеологической.

Блага от нэпа получили далеко не все. Нэпом была довольна значительная часть партийного и государственного руководства, воспитанная в духе «революционного штурма» и военно-коммунистической идеологии, а также служащие госаппарата, поставленные перед угрозой сокращения. Нэп отрицали левацки настроенные интеллигенты. В период нэпа увеличилось число «лишних ртов», постоянно росли ряды безработных, вызывая недовольство тех, кто рисковал пополнить их число. В среде крестьянства тоже не было единства, роптали те, кто не особенно был настроен на систематический труд или попал в сложные жизненные обстоятельства. Особенно тяжело воспринимались рост капиталистических элементов, усиление имущественной дифференциации, неприемлемые для эгалитаристских настроений первых послереволюционных лет. Недовольны были те, кто рассчитывал на быстрое воплощение в жизнь обещаний, щедро раздаваемых в период революции.

Положение класса, от имени которого вершилась диктатура, т.е. рабочих, по сравнению с дореволюционным, несомненно, улучшилось, однако изменения, произошедшие в нем, могут быть оценены далеко не однозначно. Недовольство своим положением выразилось в массовых выступлениях рабочих в защиту собственных экономических интересов. В 1922 г . бастовало почти 200 тыс. рабочих, в 1923 г . - 165 тыс., в 1924 г . – 41 тыс., причем снижение числа стачек было связано не только с улучшением материального уровня рабочих, сколько с административными запретами.  

Вряд ли можно говорить о преодолении «деклассирования пролетариата». Качественный состав его продолжал переживать процесс размывания. Значительные людские потери, ибо именно на рабочих выпали основные тяготы гражданской войны, гибель на фронтах лучших невосполняемых кадров, нанесли серьезный ущерб демографической и профессиональной структуре рабочего класса. Те, кто пережил войну, не особенно были склонны возвращаться на производство, даже рядовые красноармейцы рассчитывали «на должность», не говоря уже о комиссарах. Вот, например, весьма типичный документ эпохи (с сохранением орфографии оригинала): Заявление в бюро ячейки отдельного кавэскадрона 27 Омской стрелковой дивизии имени Итальянского пролетариата от красноармейца члена РКСМ Н.И. Орловского

Прошу вашего ходатальства если возможно направить меня в школу ВПШ так мое стремление учиться политическому учению если не возможно то прошу послат меня на производства к нашему шефу в город Москву [имеется в виду Главное управление военной промышленности] так как я на своем мельком и бедном хозяйсте жить не приходиться и нужно искать помощи в своей поседневного пропитание или в крайнем случей не возможно меня никуда отправит до прошу совмесно с командиром эскадрона оставит меня служит в рядах Красной Армии так как мне не приходиться больше не очом возбущат ходатальство прошу бюро ячейки обратить внимание на мое исложение прозбы так как я думаю что поможет мне где либо устроиться

Член ЛPKCM Николай Иванович Орловский»

В какой-то мере подобным амбициям могли удовлетворять два явления, характерных для истории 1920-х гг.: выдвиженчество и демократизация системы образования. Революция необычайно усилила всеобщее стремление к учебе, поощряемое официальными лозунгами. Вузовские аудитории, главным образом с помощью рабфаков, учрежденных в 1919 г ., стали быстро заполняться рабочей молодежью, отрывающейся от производства. Ясно, что эти явления не лучшим образом сказывались на тех, кто еще оставался у станков.

В начале восстановительного периода рынок труда мог обеспечить заводы и фабрики квалифицированной рабочей силой. Однако по мере решения задач восстановления обнаруживался парадокс: нехватка рабочих рук при их излишке, т.е. недостаток прежде всего квалифицированных рабочих. Да и само понятие квалификации оставляло желать лучшего. На производстве преобладал серенький малообразованный тип рабочего, не умевшего как следует постоять за свои права и не способного к рабочей демократии. Отчасти этим объясняется слабость профсоюзного движения в 1920-е гг., хотя большинство рабочих, несмотря на переход к добровольному принципу объединения, продолжало оставаться в профсоюзах. С этим была связана дискуссия о праве рабочих на забастовки. Такое право было признано только за рабочими частного сектора. Впрочем, позиции профсоюзного руководства и органов рабочего управления на производстве в тот период были достаточно сильными, и администрация с ними была вынуждена считаться.

Весьма своеобразной была в период нэпа политика официального руководства — был выдвинут лозунг соблюдения «чистоты рядов рабочего класса», сохранения его «от мелкобуржуазного заражения». Даже неискушенному человеку ясно, что этот лозунг противоречил всем принципам нэпа, «смычке» рабочего и крестьянина. Свою лепту внесло и постоянное «идеологическое поклонение» руководства рабочему классу, явное и неявное предпочтение его представителям, третирование на этом фоне других социальных слоев и групп.

Нэп не только не покончил с деклассированными элементами, которых немало образовалось в предшествующие годы, но в какой-то степени способствовал их росту. Постоянно увеличивалось число безработных. Пышным цветом расцвели преступность, проституция, наркомания. В три раза в 1920-е гг. увеличилось число разводов.

  В городах 1920-х гг. наблюдались оживление и рост слоя мелких и средних предпринимателей — нэпманов, владельцев торговых заведений, мастерских, булочных, кафе, ресторанов и пр. Положение этой группы населения было незавидным. В сущности, она находилась в постоянном враждебном окружении: официальная политика по отношению к нэпманам колебалась от вынужденного признания до периодически проводимых гонений и налетов, бюрократического произвола. «Новые капиталисты» были полностью лишены политических прав. Подобная обстановка создавала у нэпманов ощущение зыбкости, временности, неустойчивости происходящего. В соответствии с этим складывался их стиль жизни — «пропадать — так с музыкой!», урвать побольше, беспрерывные кутежи, рвачество, готовность идти в обход закона. Все эти явления известны из литературы, как «гримасы» или «угар» нэпа.

Наряду с этим обнаружились признаки симбиоза «пролетарского государства» и «частнохозяйственного капитализма» в среде коррумпированных работников партийного и государственного аппарата, вызывавшего особенное недовольство в массах, как свидетельствуют многочисленные письма в различные органы. Началось перерождение советской бюрократии.

В российской деревне 1920-х гг. наметились некоторые позитивные сдвиги. Сказывалась еще инерция столыпинской реформы, чаще происходило выселение хозяев на хутора, продолжалось ослабление общинных устоев; крестьяне поговаривали о переходе к интенсивным формам хозяйства, к многополью. Однако эти изменения были очень малозаметными. Деревня унаследовала значительную часть оставшихся от прошлого противоречий. Осуществляемый после революции «черный передел» не приносил желаемых результатов. Проблема, стало быть, заключалась не только в количестве земли, предоставленной в пользование, а в целом ряде причин социально-экономического свойства, которые требовали комплексного решения. Политика сдерживания зажиточных крестьян с помощью прогрессивного налогообложения и помощи малоимущим объективно вела к осереднячиванию крестьянства. Между тем понятие «середняк» по российским меркам было весьма относительным. Середняцкие хозяйства — это чаще всего хозяйства малотоварные, потребительские, с тенденцией к очень медленному и неустойчивому, зависимому от многих факторов (природных, демографических и др.) росту производства. Партийные руководители, привыкшие мыслить европейским и стандартами и сохранявшие старое социал-демократическое пренебрежение к крестьянству вообще, считали российскую деревню бедной, отсталой и нищенской, отсюда возникновение в рамках нэпа стремления создать в деревне рачительного и культурного хозяина, что требовало значительных затрат на развитие сельского хозяйства. Однако представление о том, как это можно сделать, было весьма смутным и противоречивым. Выдвинутый Бухариным лозунг: «Обогащайтесь!» был неприемлем для официальной политики и господствующего в обществе менталитета. Неслучайно его автор оказался мишенью для критики со всех сторон и родоначальником «правого уклона». Ставка на кооперацию также предусматривала медленный эволюционный путь преобразований в деревне. До поры, до времени два десятка миллионов крестьянских хозяйств еще покрывали потребности сравнительно небольшого городского населения и восстанавливающейся промышленности, но рано или поздно вопрос об ускорении развития сельскохозяйственного производства должен был встать на повестку дня.

Получив от нэпа экономическое облегчение, крестьянство мало приобрело в политической области. «Государство диктатуры пролетариата», провозгласив линию на союз с крестьянством, весьма своеобразно интерпретировало этот союз и не стремилось существенно расширить политические права деревенских жителей, снять, например, избирательные ограничения и неравенство прав на выборах в советские органы. Многочисленные письма крестьян, шедшие в печатные органы и в адрес руководства, свидетельствуют об их недовольстве подобной политикой. Оживились идеи создания особых политических организаций крестьянства, Крестьянского союза. В ряде мест крестьяне выступили со своими политическими и экономическими требованиями. Самым значительным из этих выступлений было крестьянское восстание в Грузии, названное современниками «вторым Кронштадтом» и побудившее политическое руководство на некоторые дальнейшие уступки крестьянству, инициирование кампании 1924—1925 гг. под лозунгом «лицом к деревне».

Часто в литературе встречается утверждение, что трагедия нэпа заключалась в том, что экономические меры не были подкреплены политическими реформами. Это не совсем так. По сравнению с «военным коммунизмом» были сделаны шаги в направлении демократизации общества. Это прослеживается в самых разных областях, в том числе и в политическом устройстве, среди них можно назвать попытку оживить работу Советов, образование союзного государства, разработку административно-территориальной реформы. Однако все эти действия были непоследовательными, противоречивыми, а иногда сопровождались встречными действиями прямо противоположного свойства, и прежде всего в идеологической области, исходившими от правящей партии.

Одним из важнейших условий перехода страны из состояния гражданской войны к миру было бы развитие местного самоуправления. Функции местного самоуправления принадлежали Советам. Но для их осуществления Советы нуждались в расширении прав в административной, хозяйственной, культурной и других областях. Несмотря на некоторое расширение полномочий местных органов, Советы были ограничены принятием и утверждением заранее готовых решений, сориентированы на выполнение инструкций народных комиссариатов и директив партийных органов.

РКП(б)/ВКП(б) в 1920-е гг. превращается из политической партии в особый социальный и политический организм советского общества. Политика по отношению к другим партиям характеризовалась крайней нетерпимостью, несмотря на то что многие группы меньшевиков, эсеров, анархистов неоднократно заявляли о своем желании легализоваться и сотрудничать с большевиками в деле хозяйственного возрождения и социалистического строительства. В 1921—1922 гг. был организован ряд процессов, на которых по обвинению в контрреволюционной деятельности предстали руководители партии эсеров и других политических групп. Суд был скорым и неправым. Вспоминались старые обиды, что противоречило декрету о прощении лиц, принимавших участие в гражданской войне. По результатам процессов деятельность всех политических партий была запрещена. В борьбе против них чекисты использовали политические провокации, внедрение агентов в нелегальные организации, аресты «социально неблагонадежных элементов». Советское государство сделало последний шаг по пути превращения в однопартийную диктатуру.

Одновременно в РКП(б) была проведена широкомасштабная чистка с целью сохранения идеологического пуризма, избавления партийных рядов от случайных, неустойчивых элементов, которые, по мнению руководства, подрывали авторитет партии, снижали ее имидж передового революционного авангарда пролетариата. Всеми делами в партии заправляла небольшая группа бывших профессиональных революционеров, которые рассредоточились на важнейших партийных и государственных постах. Эта партийная элита мыслила еще себя неотрывной частью мирового революционного движения, его леворадикального коммунистического крыла. По ее тогдашнему убеждению, революция в России являлась лишь этапом на пути к мировой революции. Нэп представлялся им как «затяжка» на этом пути. С этой точки зрения он трактовался как своего рода «отступление», «перегруппировка сил» в расчете на то, что рано или поздно произойдет крах системы международных отношений, основанной на Версальском мирном договоре. Понадобилось еще время, чтобы в этой элите вызрела идея построения социализма в одной стране и необходимости свертывания нэпа.

Пока же период окончания гражданской войны и перехода к нэпу был отмечен нарастающей активностью российских коммунистов на международной арене. Созданный в 1919 г . по инициативе Ленина Коммунистический интернационал (Коминтерн) провозгласил себя организацией открытого массового действия, построенной по образцу большевистской партии и ставившей конечной целью осуществление мировой социалистической революции. На III Конгрессе Коминтерна, который собрался в июле 1921 г . в Москве, присутствовало небывалое число делегатов (605 из 52 стран). Конгресс выдвинул задачу скорейшего образования коммунистических партий и завоевания ими масс (лозунг «к массам»), создания массовых революционных организаций. В их число входили КИМ (Коммунистический интернационал молодежи; 1919), Профинтерн (1920—1921), Межрабпом (Международная рабочая помощь; 1921), МОПР (Международная организация помощи борцам революции; 1922) и др.

Противоречия политической жизни 1920-х гг. проявились и в правовом сфере. С одной стороны, наблюдалось стремление поставить общество в рамки закона и с этой целью был разработан и принят целый ряд кодексов, регулирующих правовые отношения (Гражданский, Земельный, Трудовой, Уголовный и др.). С другой стороны, в законодательстве явно был заметен примат классового содержания и революционной целесообразности. Политические и идеологические органы выносились тем самым как бы за рамки закона, хотя цель судебной реформы была покончить с злоупотреблениями властью. Так, чтобы подчеркнуть этот момент, ВЧК преобразовывалась в Главное политическое управление (ГПУ, с 1924 г . — ОГПУ), однако сохранение за ним политических функций отводило ему в обществе особое место.

Вместе с тем Гражданский кодекс давал право любому гражданину, достигшему 16 лет, получить лицензию на торговлю в лавках, общественных местах, на рынках или базарах любыми предметами или продуктами, на открытие предприятий бытового обслуживания, магазинов, кафе, ресторанов и т.п., на аренду зданий и помещений, производственного оборудования, средств транспорта. Главным условием владения лицензией была своевременная уплата налогов, предоставление по первому требованию властей всех счетов и отчетной документации, неучастие в противозаконных финансовых, торговых и прочих операциях. Аналогичные права и обязанности устанавливались для кооперативных организаций. Было дано определение юридически-правового статуса государственных торговых и промышленных предприятий, по которому они уравнивались в правах и обязанностях с частными.

Земельный кодекс признавал все существующие формы землепользования: общину, артель, отруба и хутора или их комбинации. Свобода выбора оставалась за крестьянином. Сохранение общины с периодическими переделами земли не возбранялось, но и не поощрялось. Крестьянин мог выйти из общины и закрепить за собой надел в качестве пользователя. Сдача земли в аренду разрешалась на срок не более 2 лет. Купля и продажа надела не разрешались. Допускался наемный труд при условии, чтобы наемные рабочие трудились наравне с членами семьи.

Трудовой кодекс основывался на добровольных отношениях по поводу найма рабочей силы. За государством оставались функции установления минимума зарплаты и контроль за соблюдением минимальных условий труда: 8-часовой рабочий день, оплаченные отпуска, ограничение на применение детского труда и т.д. Трудоустройство граждан должно было осуществляться через биржи труда. Для членов профсоюза формой трудоустройства становился коллективный договор. Профсоюзы сохраняли за собой монополию на охрану труда и защиту интересов работников.

В идеологической и культурной жизни в 1920-е гг. наблюдались еще элементы плюрализма. В начале нэпа была несколько ослаблена цензура. Существовали различные научные школы и направления. Достаточно богатой и разнообразной была художественная жизнь. В среде интеллигенции получила довольно широкое распространение идеология «смены вех», которую иногда представляют как идеологию национал-большевизма. Ее авторами были Н.В. Устрялов, один из деятелей правительства Колчака, а также ряд эмигрантских публицистов. Суть сменовеховских идей, чем они более всего пришлись по душе российской образованной публике, — признание Советской власти, как сумевшей спасти государственность в России, найти разумный выход из кризиса, и необходимость сотрудничества с ней в расчете на то, что жизнь сама все поставит на свое место, заставит большевиков пойти по пути возрождения и разумного устройства страны, независимо от их революционной риторики. В рядах большевиков сменовеховство было встречено крайне подозрительно. Тем не менее среди теоретиков партии под влиянием нэпа появились проповедники классового гражданского мира, борцы с военно-коммунистической идеологией. Однако не они определяли погоду. Большинство оставалось на позициях чистоты марксизма, классовой борьбы, идейного противоборства. Именно они постепенно раскручивали идеологическое наступление по «всем фронтам». Идейные противники большевиков подвергались запретам, гонениям, судебным преследованиям, выдворению за границу. Сначала вынуждены были уехать из страны лидеры небольшевистских организаций. В 1922 г . из России была выслана большая группа писателей и ученых: философов, социологов, историков, стоявших якобы на реакционных позициях. Изгнание за рубеж продолжалось и в последующие годы.

Особенно яростной и нетерпимой была антирелигиозная пропаганда. Большая часть населения страны, особенно старшие поколения, оставалась верующей. Борьба с религией представляла собой своеобразную «битву за умы». Хотя коммунисты частично преуспели в своей агитации среди молодежи, сломить пассивное сопротивление церкви им не удавалось. Воинствующее, зачастую безграмотное безбожие, насаждаемое административными мерами, не имело особых шансов на успех. В начале 1920-х гг. внутри православной церкви усилилось так называемое «обновленческое движение», которое само по себе восходило к либеральным и христианско-социалистическим идеям начала века, противостоявшим официальной церковной политике. Однако в сложившейся ситуации движение было искусно использовано партийными и политическими органами для раскола церкви. Обновленцы созвали церковный Собор с целью низложения патриарха Тихона. Признанием Советской власти в середине 1923 г . и прекращением «анафемствования» коммунистов патриарх выбил почву из-под ног своих оппонентов. Тем не менее крайне враждебное отношение к религии и гонения на церковь со стороны руководства продолжали усиливаться. Таким образом, общая картина, складывавшаяся в первые годы нэпа, была весьма далека от идеальной. Встает вопрос, какие выводы сделало для себя большевистское руководство из своих послеоктябрьских экспериментов. С этой точки зрения вызывают интерес раздумья уже отошедшего от дел, тяжело больного Ленина. Советская историография много писала о ленинском плане строительства социализма, о политическом завещании Ленина. Вряд ли стоит говорить о существовании такого плана и тем более о завещании. Из лоскутных и противоречивых высказываний Ленина последних лет трудно составить «завещание». Тем не менее привлекает несколько его мыслей, навеянных, видимо, частичными успехами нэпа, и имеющих принципиальное значение. Если абстрагироваться от увлечения Ленина очередной идеей (кооперацией, так же, как ранее электрификацией), то, во-первых, это мысль о необходимости «найти степень соединения частного интереса, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов», во-вторых, мысль о необходимости «признать коренную перемену всей точки зрения нашей (т.е. большевиков. — Авт.) на социализм», в-третьих, о перенесении центра тяжести «на мирную организационную «культурную» работу» вместо акцента «на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д.». Ленин готов перенести центр тяжести даже на чисто «культурническую» (т.е. без классового содержания) работу, если бы не международная обстановка. Как показали последующие события, их развитие пошло совсем по другому сценарию.

На исходе гражданской войны территория страны представляла собой, особенно на окраинах, конгломерат различных государственных и национально-государственных образований, статус которых определялся многими факторами: движением фронтов, состоянием дел на местах, силой местных сепаратистских и национальных движений. По мере того как Красная Армия занимала опорные пункты на различных территориях, возникала необходимость упорядочения национально-государственного устройства. О том, каким оно должно быть, среди большевистского руководства не было единого мнения еще со времен партийных дискуссий по национальному вопросу. Так, значительная часть большевиков вообще игнорировала идею национального самоопределения, целиком полагаясь на «пролетарский интернационализм» и выступая сторонниками унитарного государства; их лозунг — «Долой границы!», выдвинутый Г.Л. Пятаковым. Другие выступали сторонниками так называемого «самоопределения трудящихся» (Бухарин и др.). Более осторожную позицию занимал Ленин. Отвергая идею «культурно-национальной автономии», принятую в программах ряда социал-демократических партий Запада, он ставил вопрос о желательной для большевиков форме национального самоопределения в зависимости от конкретно-исторических условий и от того, как будет развиваться «революционная борьба пролетариата». В то же время поначалу симпатии Ленина были очевидными: он сторонник централистского государства и автономизации живущих в нем народов. Впрочем, осознавая сложность проблемы, Ленин настаивал на ее специальном анализе, который следовало бы поручить представителю национальных меньшинств. Как раз к месту пришелся «чудесный грузин». Закрепление в партии за И.В. Сталиным роли специалиста по национальному вопросу, видимо, было связано с тем, что его «разработки» весьма совпадали с мыслями самого Ленина. В труде «Марксизм и национальный вопрос» Сталин дал определение нации, которое во многом бытует и в настоящее время, и пришел к однозначному выводу о необходимости областной автономии в России для Польши, Финляндии, Украины, Литвы, Кавказа.

Возглавив после революции Народный комиссариат по делам национальностей (Наркомнац), Сталин в сущности мало изменил свою позицию. Он стоял за создание в составе России как можно более крупных независимых государственных объединений с учетом их национальной специфики, хотя образование таких конгломератов он рассматривал, как решение чисто временных задач, препятствующее росту националистических настроений.

Вместе с тем революция и практика национально-государственного строительства «снизу» в период 1917—1918 гг. показали, что значение национального вопроса для России большевиками было явно недооценено. Одним из первых это констатировал Ленин при анализе данных о выборах в Учредительное собрание. Целый ряд территорий, руководимых национальными правительствами, вообще отпал от России. На территориях, находящихся под большевистским контролем, утвердился принцип федеративного устройства, хотя в бурных событиях военного времени было не до решения национальных проблем. Тем не менее взаимоотношения «независимых» республик оформлялись путем специальных договоров и соглашений (в области военной, хозяйственной, дипломатической и др.). В период 1919—1921 гг. была подписана целая серия таких договоров, которые предусматривали совместные мероприятия по обороне, в сфере хозяйственной деятельности, дипломатии. Согласно договорам происходило частичное объединение органов управления, которое не предусматривало, однако, подчинение высших и центральных органов советских республик единому центру и единой политике. В условиях жесткой централизации, присущей периоду «военного коммунизма», постоянно возникали конфликты и трения между центральными и местными властями. Проблема заключалась еще и в том, что у самих коммунистов, особенно на местах, весьма заметными были националистические и сепаратистские настроения, и местные руководители постоянно стремились поднять статус своих национально-государственных образований, которые окончательно не были установлены. Все эти противоречия, борьба объединительных и сепаратистских тенденций не могли не сказаться, когда большевики, перейдя к мирному строительству, взялись за определение национально-государственного устройства.

На территории, где к 1922 г . установилась власть Советов, этнический состав, несмотря на изменение границ, оставался очень пестрым. Здесь проживало 185 наций и народностей (по переписи населения 1926 г .). Правда, многие из них представляли либо «рассеянные» национальные общности, либо недостаточно определившиеся этнические образования, либо специфические ответвления других этносов. Для объединения этих народов в единое государство, бесспорно, существовали объективные предпосылки, имеющие глубокие исторические, экономические, политические и культурные основания. Образование СССР не было только навязанным сверху актом большевистского руководства. Это одновременно был процесс объединения, поддерживаемый «снизу».

С момента вхождения различных народов в Россию и присоединения к ней новых территорий, что бы ни говорили сегодня представители национальных движений, их объективно начинала связывать общность исторических судеб, происходили миграции, перемешивание населения, складывалась единая хозяйственная ткань страны, основанная на разделении труда между территориями, создавалась общая транспортная сеть, почтово-телеграфная служба, формировался общероссийский рынок, налаживались культурные, языковые и другие контакты. Были факторы и препятствующие объединению: русификаторская политика старого режима, ограничение и стеснение прав отдельных национальностей. Соотношение центростремительных и центробежных тенденций, которые сегодня с новой силой борются на территории бывшего СССР, определяется совокупностью многих обстоятельств: длительностью совместного «проживания» различных народов, наличием компактно заселенной территории, численностью наций, прочностью «сцепления» их связей, наличием и отсутствием в прошлом своей государственности, традициями, своеобразием уклада, национальным духом и т.д. В то же время вряд ли можно провести аналог между Россией и существовавшими в прошлом колониальными империями и называть первую вслед за большевиками «тюрьмой народов». Отличия, характерные для России, бросаются в глаза — это целостность территории, полиэтнический характер ее заселения, мирная по преимуществу народная колонизация, отсутствие геноцида, историческое родство и сходство судьбы отдельных народов. Образование СССР имело и свою политическую подоплеку — необходимость совместного выживания созданных политических режимов перед лицом враждебного внешнего окружения.

Для выработки наиболее рациональных форм национально-государственного строительства была создана специальная комиссия ВЦИК, у которой с самого начала наметились расхождения с Наркомнацем. Сталин и его сторонники (Дзержинский, Орджоникидзе и др.) большей частью из числа так называемых «русопетов», т.е. лиц нерусской национальности, утративших связь со своей национальной средой, но выступавших защитниками интересов России, выдвинули идею автономизации советских республик. Случаи, когда именно такие группы провозглашают себя носителями великодержавия, представляют любопытный психологический феномен человеческой истории.

Уже на X съезде РКП(б), который знаменовал переход к нэпу, Сталин, выступая с основным докладом по национальному вопросу, утверждал, что Российская Федерация является реальным воплощением искомой формы государственного союза республик. Надо добавить, что именно Наркомнац в 1919— 1921 гг. занимался строительством большинства автономий в составе РСФСР, определением их границ и статуса, зачастую путем администрирования по следам поспешности и непродуманности. ( 1918 г . — Немцев Поволжья трудовая коммуна; 1919 г . — Башкирская АССР; 1920 г . — Татарская АССР, Карельская трудовая коммуна, Чувашская АО, Киргизская (Казахская) АССР, Вотская

(Удмуртская) АО, Марийская и Калмыцкая АО, Дагестанская и Горская АССР (на ее основе позднее был создан еще ряд автономий); 1921 г . — Коми (Зырян) АО, Кабардинская АО, Крымская АССР.)

Выступление Сталина на съезде вызвало бурную реакцию. Член Туркестанской комиссии ВЦИК Г.И. Сафаров обвинил партию в невнимании к национальному вопросу, в результате чего большевики, по его мнению, наделали массу непростительных ошибок в Средней Азии. Критика была справедливой, ибо, действительно, левацкие загибы большевиков в Туркестане принесли местному населению немало бед, о чем свидетельствовал рост повстанческого (басмаческого) движения.

Представитель Украины В.П. Затонский, критикуя тезисы сталинского доклада, заявил: «Эти тезисы как будто писались вне времени и пространства. В общем и целом их можно было написать и до Октябрьской революции, ив 1918, и в 1919 г . ...Отбояриваться от вопроса голым провозглашением права наций на самоопределение — нельзя. Фактически мы видим, что национальное движение после революции и при советской власти отнюдь не ликвидировано. Национальное движение, пожалуй, было пробуждено революцией. Это мы проглядели».

Решение съезда по национальному вопросу было составлено с учетом высказанных мнений. Оно подчеркивало целесообразность и гибкость существования различных видов федераций: основанных на договорных отношениях, на автономии и промежуточных ступенях между ними. Однако Сталин и его сторонники вовсе не склонны были брать во внимание критику своей позиции. Это отчетливо проявилось в процессе национально-государственного строительства в Закавказье.

Закавказье представляло собой сложный комплекс национальных отношений и противоречий, сохранившихся с давних времен. Этот регион требовал особенно тонкого и взвешенного подхода. Период существования здесь в предшествующие годы местных национальных правительств, сметенных Красной Армией и местными большевиками, тоже оставил определенный след в сознании населения. Грузия, например, в период своего независимого существования в 1918—1921 гг. наладила довольно широкие связи с внешним миром. Экономика ее имела довольно своеобразные черты: слабая промышленность, но очень заметная роль мелкого производства и мелких торговцев. Сильным было влияние местной интеллигенции. Поэтому некоторые большевистские лидеры, и прежде всего Ленин, считали, что в отношении Грузии нужна особая тактика, не исключающая, в частности, приемлемого компромисса с правительством Ноя Жордания или подобными ему грузинскими меньшевиками, которые не относились абсолютно враждебно к установлению советского строя в Грузии.

Тем временем национально-государственное строительство в регионе завершилось созданием Закавказской Федерации (ЗСФСР), однако интересы населения отдельных республик и национальных территорий были попраны. По договору 1922 г . республики передавали свои права союзной закавказской конференции и ее исполнительному органу — Союзному совету в области внешней политики, военных дел, финансов, транспорта, связи и РКИ. В остальном республиканские исполнительные органы сохраняли самостоятельность. Таким образом вырабатывалась модель объединения, которой вскоре предстояло пройти испытание на прочность в связи с решением вопроса об отношениях Закавказской Федерации и РСФСР.

В августе 1922 г . для реализации идеи объединения советских республик в центре была образована специальная комиссия под председательством В.В. Куйбышева, но наиболее активная роль в ней принадлежала Сталину. По составленному им проекту предусматривалось вхождение всех республик в РСФСР на правах автономных. Разосланный на места проект вызвал бурю возражений, но в самой комиссии он получил одобрение.

Дальнейшие события характеризуются вмешательством Ленина. Это была, пожалуй, последняя активная попытка партийного вождя, под влиянием болезни постепенно отходившего от руководства, повлиять на течение государственных дел. Позиция Ленина по поводу объединения была неясной, недостаточно определенной, но очевидно, что он был противником сталинского проекта. «Исправить положение» он поручил своему заместителю Л.Б. Каменеву, который, однако, не имел твердых убеждений по национальному вопросу. Составленный им проект учитывал пожелания Ленина и, отвергая идею автономизации, предусматривал договорный способ государственного объединения республик: В таком виде он был поддержан партийным пленумом.

История конфликта между тем получила свое продолжение. В октябре 1922 г . партийные руководители Грузии заявили о своей отставке как несогласные с условиями вхождения в единое государство через Закавказскую Федерацию, считая ее нежизненной (что, впрочем, впоследствии и подтвердилось) и настаивая на отдельном оформлении договора с Грузией. Руководитель Заккрайкома Орджоникидзе пришел в ярость, грозил грузинским лидерам всяческими карами, обозвал их шовинистической гнилью, заявив, что вообще ему надоело нянчиться со стариками с седой бородой. Мало того, когда один из работников ЦК Компартии Грузии назвал его сталинским ишаком, Орджоникидзе обрушил кулак на его физиономию. История получила широкую огласку и известна в литературе как «грузинский инцидент». Она в какой-то мере характеризует нравы, царящие в то время в партийном руководстве. Комиссия, созданная для разбора «инцидента» под председательством Дзержинского, оправдала действия Заккрайкома и осудила грузинский ЦК.

30 декабря 1922 г . на съезде Советов, где были представлены делегации РСФСР, Украины, Белоруссии и ЗСФСР, было провозглашено образование Союза Советских Социалистических Республик (СССР). Союз строился на модели, выработанной в Закавказье. Были приняты соответствующие Декларации и Договор. В Декларации указывались причины и принципы объединения. В Договоре определялись взаимоотношения между республиками, образующими союзное государство. Формально оно учреждалось как федерация суверенных советских республик с сохранением права свободного выхода и открытым доступом в нее. Однако механизм «свободного выхода» не предусматривался. В компетенцию Союза передавались вопросы внешней политики, внешней торговли, финансов, обороны, путей сообщения, связи. Остальное считалось в ведении союзных республик. Высшим органом страны объявлялся Всесоюзный съезд Советов, в перерывах между его созывами — ЦИК СССР, состоявший из двух палат: Союзного Совета и Совета Национальностей.

Во всей истории с образованием СССР нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что большую роль во всех мероприятиях играют партийные функционеры, их прихоти и капризы. Свои действия они воплощали в практику с помощью интриг и закулисных маневров. Роль представительных органов сводилась к одобрению выработанных не ими, а партийными органами решений. Долгое время считалось, что с вмешательством Ленина удалось добиться устранения из большевистской практики неверных, с точки зрения решения национального вопроса, установок, выправления сталинской линии.

В день, когда состоялось образование союзного государства, вышла работа Ленина «По вопросу о национальностях и автономизации». В ней сквозит недовольство Ленина всей историей, связанной с образованием СССР, несвоевременной затеей Сталина, которая, по его мнению, «завела все дело в болото». Однако старания Ленина, его попытки «разобраться» с проявлениями великорусского шовинизма, наказать виновников «грузинского инцидента» особых последствий не имели. Поток событий в партии устремился в другую сторону и проходил без участия Ленина. Уже разворачивалась борьба за его наследство, в которой все больше проявлялась фигура Сталина. Можно сказать, что, показав себя сторонником централистского государства, крутых и грубых административных решений в национальном вопросе, Сталин мало изменил свое отношение к национальной политике, постоянно подчеркивая опасность националистических проявлений и необходимость их беспощадного подавления.

II Всесоюзный съезд Советов, состоявшийся в январе 1924 г ., в траурные дни, связанные со смертью Ленина, принял союзную Конституцию, в основе которой лежали Декларация и Договор, а в остальном ее положения зиждились на принципах Конституции РСФСР 1918 г ., отражавших ситуацию острого социального противоборства. В 1924—1925 гг. были приняты конституции союзных республик, в основном повторяющие положения общесоюзной.

Одним из первых мероприятий, проведенных в рамках Союза, было «национально-государственное размежевание Средней Азии». На территории региона до 1924 г . располагались, кроме Туркестанской АССР, образованной еще в 1918 г ., две «народные» советские республики — Бухарская и Хорезмская, созданные после свержения большевиками с престола бухарского эмира и хивинского хана. Существующие границы явно не соответствовали расселению этнических общностей, чрезвычайно пестрому и неоднородному. Не совсем ясен был вопрос и о национальной самоидентификации народов, и о формах их самоопределения. В результате длительных обсуждений национальных вопросов на местных съездах и курултаях и перекройки границ образовались Узбекская и Туркменская союзные республики. В составе Узбекской ССР была выделена автономия таджиков (впоследствии получившая статус союзной республики), а в ней — Горно-Бадахшанская АО. Часть территории Средней Азии была передана Казахской АССР (также впоследствии ставшей союзной республикой). Туркестанские и хорезмские каракалпаки образовали свою АО, вошедшую в состав Казахской АССР, а в последующем перешедшей в Узбекскую ССР на правах автономной республики. Киргизы образовали свою автономную республику, вошедшую в состав РСФСР (позднее она тоже была преобразована в союзную республику). В общем и целом национально-государственное размежевание Средней Азии позволило обрести региону на некоторое время стабильность и устойчивость, однако крайняя чересполосица этнического расселения не позволяла разрешить вопрос в идеальном варианте, что создавало и создает вплоть до настоящего времени источник напряженности и конфликтов в данном регионе.

Возникновение новых республик, автономных областей шло и в других районах страны. В 1922 г . в составе РСФСР были образованы Карачаево-Черкесская АО, Бурят-Монгольская АО (с 1923 г . — АССР), Кабардино-Балкарская АО, Черкесская (Адыгейская) АО, Чеченская АО. В составе ЗСФСР на территории Грузии были созданы Аджарская автономия ( 1921 г .) и Юго-Осетинская АО ( 1922 г .). Отношения Грузии и Абхазии, двух территорий с застарелым национальным конфликтом, были оформлены в 1924 г . внутренним союзным договором. В составе Азербайджана в 1921 г , была образована Нахичеванская АССР, в 1923 г . — Нагорно-Карабахская АО, населенная преимущественно армянами. На территории Украины на левобережье Днестра в 1924 г . возникла Молдавская АССР. Столь подробное перечисление национальных образований в СССР связано с тем, что сегодня, в период распада союзного государства, многие из них являются зонами и потенциальными очагами межнациональных конфликтов.

Обретение народами бывшей Российской империи своей государственности имело двоякие последствия. С одной стороны, оно пробуждало национальное самосознание, способствовало становлению и развитию национальных культур, позитивным сдвигам в структуре коренного населения. Постоянно повышался статус этих образований, удовлетворяющий росту национальных амбиций. С другой стороны, этот процесс требовал адекватной тонкой и мудрой политики центрального союзного руководства, соответствующей национальному возрождению. В ином случае загоняемые до поры до времени внутрь национальные чувства и их игнорирование таили в себе потенциальную опасность взрыва национализма при неблагоприятном раскладе событий. Правда, в то время руководство мало задумывалось об этом, щедрой рукой нарезая территории отдельным государственным образованиям, даже если коренные жители и не составляли на них большинства населения, или легко передавая их «из рук в руки», от одной республики к другой, — еще один потенциальный источник напряженности,

В 1920-е гг. в рамках национально-государственных образований проводилась так называемая политика коренизации, которая заключалась в привлечении национальных кадров к государственному управлению. Многие из созданных национальных учреждений не имели ни своего рабочего класса, ни сколько-нибудь значительной интеллигенции. Здесь центральное руководство вынуждено было нарушать принципы «диктатуры пролетариата» в пользу национального равноправия, привлекая к руководству весьма разношерстные элементы. Эта сторона коренизацин положила начало образованию местных элит с присущей им национальной спецификой. Впрочем, центр прилагал немало усилий, чтобы держать этих местных руководителей «в узде», не допуская излишней самостоятельности и беспощадно расправляясь с «национал-уклонистами». Другой аспект коренизации — культурный. Он заключался в определении статуса национальных языков, создании письменности для тех народов, которые ее не имели, строительстве национальных школ, создании собственных литератур, искусства и т.д. Надо отдать должное: государство уделяло очень много внимания помощи отсталым в прошлом народам, выравниванию уровней экономического, социального и культурного развития отдельных наций.

К вопросам национально-государственного строительства тесно примыкает реформирование административно-государственного устройства страны. На необходимость его указывалось еще в период революции. Но только окончание гражданской войны позволило перейти к непосредственному решению этой задачи, которая состояла в том, чтобы от чисто административного перейти к административно-хозяйственному делению государства в соответствии с исторически сложившимися экономическими районами. Работа велась под руководством ВЦИК и Госплана. Переход к нэпу потребовал внести в эту работу необходимый элемент децентрализации, передачи части управленческих функций на места. Национально-государственное строительство и образование СССР внесли коррективы в проект административно-территориальных преобразований. Фактически реформирование началось с 1923 г . путем создания в порядке эксперимента на территории РСФСР Уральской области и в 1924 г . Северо-Кавказского края. Во второй половине 1920-х гг. были образованы еще 6 краев (административные единицы, имеющие внешнюю границу или включающие в себя автономии): Сибирский (1925), Дальневосточный (1926), Средне-Волжский (1928), Нижне-Волжский (1928), Северный (1929), Нижегородский (1929) и 5 областей, не считая национальных образований, к ним приравненных: Ленинградская (1927), Центрально-Черноземная (1928), Московская (1929), Ивановская Промышленная (1929) и Западная (1929). Было упразднено прежнее деление на губернии, уезды и волости. Края и области делились на округа (вскоре ликвидированные), округа — на районы, районы — на сельсоветы. В конце 1920-х г. были выделены отдельно национальные округа (всего 10) и районы.

Поскольку большевистская партия в 1920-е гг. превратилась в особый общественный институт, встроенный в государственный организм, очень многое в развитии советского общества зависело от борьбы в высших эшелонах партийно-государственного руководства и состояния самой партии. Поначалу борьба разворачивалась вокруг «ленинского наследия» и за лидерство в политической и идеологической области. Эта борьба началась еще до смерти Ленина, который, находясь в подмосковных Горках, больной и отстраненный от дел, фактически не имел возможности принимать участия в дискуссиях.

Если Ленина отличали исключительная цельность натуры и всепоглощающая страсть в борьбе за власть, за «диктатуру пролетариата», ради которой он был готов идти на любые жертвы и компромиссы, то его теоретическое наследие, зачастую как раз именно по этой причине, оказалось весьма противоречивым. Всякий мало-мальски способный мыслить коммунист мог черпать из этого наследия подтверждение своих собственных взглядов, что стало весьма распространенным явлением в постоянной «войне цитат» — неотъемлемом спутнике идейной жизни советского общества. Так, защитники внутрипартийной демократии с равным успехом ссылались на Ленина, как и их оппоненты; твердолобые сторонники крутых и решительных мер тоже опирались на Ленина, как и те, кто призывал к осторожности и умеренности, к поиску компромиссов; к Ленину апеллировали как апологеты мировой социалистической революции, так и теоретики «построения социализма в одной, отдельно взятой стране».

В ленинском творческом наследии отчетливо прослеживается несколько «связанных узлов», заметно отличающихся друг от друга. Это, во-первых, его труды, посвященные стратегии и тактике большевиков в революционном движении, имеющие к советской истории опосредованное отношение. Во-вторых, это работы периода «бури и натиска», в которых содержатся общие, нередко утопические, смутные и неопределенные очертания будущего общественного устройства, отражавшие напряженные и лихорадочные усилия большевиков для завоевания власти и ее удержания в условиях острейших социальных и политических столкновений. От той части ленинского наследия берет начало «левый уклон» в ВКП(б) и международном коммунистическом движении, руководимом большевиками. Впрочем, термин «левый» в партийном лексиконе всегда заключался в кавычки, т.е. подразумевалось, что за ним стоит нечто иное, отличное от «генеральной линии» партии, якобы олицетворявшей истинное левое крыло в мировом революционном движении. Наконец, это последние работы Ленина, где, как уже отмечалось, содержится попытка осмыслить опыт, пережитый Россией за несколько лет после революции. Это попытка не образует сколько-нибудь завершенной и стройной концепции. Ленин размышляет о том, какими путями идти к социализму в крестьянской по преимуществу стране, способах «приобщения» крестьянства к социалистическому строительству, выражает тревогу по поводу неправильной организации управления в Советской республике, недовольство тем, как решаются вопросы национально-государственного устройства страны, озабочен растущей бюрократизацией партийно-советских учреждений, выражает сомнения по поводу личных качеств своих ближайших соратников и обеспокоенность в связи с этим судьбой партийного руководства. Мысли Ленина этого времени отрывочны и хаотичны, тем не менее многие из них легли в основу так называемого «правого уклона» в партии и Коминтерне.

Большая часть литературы, посвященной истории 1920-х гг., рассматривает ее исключительно в контексте персональной борьбы за власть. Это — одномерный взгляд. Политическая борьба «наверху» определялась суммой многих обстоятельств, складывавшихся по внутренней и международной жизни от самых низших ее пластов до высших эшелонов руководства. При Ленине оно было более или менее единым, вернее то, что его объединяло, играло более весомую роль, чем расхождения во взглядах. Однако по мере укрепления Советской власти последние стали приобретать все более существенное значение. Если все коммунистические вожди были согласны с тем, что строительство нового общества требует проведения индустриализации, кооперирования, культурной революции, то различия во взглядах касались таких вопросов, как можно или нельзя построить социализм в одной стране, если нельзя, то каким образом удерживать подступы к мировой революции, можно или нет осуществлять «экспорт» революции в другие страны, и если возможно, то какими путями и способами. Сильно расходились точки зрения и по вопросу о темпах и методах строительства социализма, об отношении к отдельным классам и слоям советского общества. Таким образом, дискуссии в ВКП(б) представляли собой причудливое смешение разных и весьма противоречивых идей, одни из которых, едва родившись, отправились «на свалку истории», другие получили жизнь и конкретное воплощение в советской действительности, правда, в сильно отличном от задуманного варианте.

Сущность дискуссий 1920-х гг. проще понять в связи с процессом бюрократизации советского общества и образования его нового правящего слоя — номенклатуры. Предпосылкой этого процесса было превращение РКП(б) в особый политический институт по руководству государством, что, как можно убедиться из ранее сказанного, произошло в предшествующие годы. Однако сложилось противоречие между бюрократическим устройством Советского государства и сохраняющимися элементами внутрипартийной демократии, которое требовалось устранить. Для ограничения последней существовало гораздо больше причин, чем для ее расширения. Проводником номенклатуры стал партийный аппарат, позиции которого усиливались по мере роста партии и ее влияния на управление страной. Все более заметной становилась роль Секретариата и Оргбюро ЦК РКП(б).

Сам по себе термин «номенклатура» обозначал перечень, а в данном контексте — список наиболее важных постов и должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматривались и утверждались партийными комитетами. Освобождение с поста также производилось с согласия партийного комитета. Одновременно термин «номенклатура» распространялся на людей, которые данные посты занимали и тем самым превращались в особую социальную группу со своими интересами, образом жизни, идеологией и т.д. В предшествующей истории образования подобных групп в социальной структуре общества не наблюдалось.

Номенклатура явилась «становым хребтом» партийно-советской государственности. Процесс создания номенклатуры был следующим. Еще в годы гражданской войны (в 1919г.) был образован Учраспред — специальный отдел ЦК, который в условиях острой нехватки кадров, способных проводить политику руководства и пригодных к тому или иному виду деятельности, занимался мобилизацией, постановкой на учет и переброской на «горячие» участки соответствующих кадров коммунистов. В результате в партийном аппарате сложился механизм назначений и перемещений в противовес принципу выборности кадров. Этот механизм все шире использовался как инструмент проведения партийной политики, особенно с того момента, когда партийный аппарат в качестве его генерального секретаря возглавил И.В. Сталин. Тем самым Сталин сосредоточил в своих руках, по выражению Ленина, «необъятную власть».

Сталин в то время не принадлежал к числу самых известных большевистских лидеров; вождем революции и гражданской войны его провозгласила позднейшая традиция. Троцкий называл Сталина «выдающейся посредственностью», что в общем-то верно, если сделать упор на слове «выдающаяся». По сравнению с другими большевистскими лидерами Сталин нигде ярко не проявил себя, хотя с 1912 г . входил в ЦК, а с 1919 г . — в Политбюро, занимал посты Наркома национальностей, Госконтроля, а позднее — РКИ (Рабоче-крестьянской инспекции). В раскладе политической борьбы Сталин чаще всего лавировал, выжидал, чья точка зрения будет решающей, кто окажется победителем. Везде, где бы он ни находился, Сталин как авторитарная личность тяготел к администрированию, к чисткам, к закулисным маневрам и интригам. Он, в отличие от многих других вождей, не чурался секретарской работы и ради нее был готов пожертвовать другими должностями и, безусловно, оказался в струе в связи с бюрократизацией партийного и советского аппарата. Однако было бы ошибкой думать, что руками Сталина в борьбе за власть был создан этот аппарат. Тут снова уместно сослаться на Троцкого, который считал, что не Сталин создал аппарат, а скорее аппарат создал Сталина.

Возглавив партийный аппарат, Сталин выступил в роли теоретика и создателя номенклатуры. На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 г . Сталин говорил о необходимости введения коммунистов во все отрасли управления и весь промышленный комсостав, при помощи которого партия сможет держать в руках аппарат и осуществлять свое руководство. Одновременно им в своем типичном стиле выдвигались и требования к кадрам, занимающим руководящие посты, — это должны быть люди, умеющие осуществить директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие претворить их в жизнь.

Датой рождения номенклатуры можно считать возникшее в недрах партаппарата постановление ЦК РКП(б) от 8 ноября 1923 г ., в котором определялись задачи подбора, расстановки кадров на ответственные посты. Постановлением ЦК утверждались различные номенклатурные списки. В номенклатуру № 1 входило около 3500 наиболее важных постов, причем для утверждения 1590 из них (СНК, ЦИК СССР, ВЦИК, членов президиумов и коллегий наркоматов, руководства ВЦСПС и кооперативных органов) должны были создаваться специальные комиссии ЦК. Сюда включались начальники главков ВСНХ, руководители трестов, синдикатов, крупных промышленных предприятий. В номенклатуру № 2 входили, как правило, заместители начальников главков, управлений и другие должности. Номенклатура № 3 касалась руководящих кадров на местах. Общая потребность в руководящих кадрах, определенная аппаратом ЦК на начало 1924 г ., — 13 163 человека.

Для каждого уровня партийного руководства устанавливалась своя номенклатура. Так, Уралобком определил свою потребность в руководящих кадрах в 1066 человек. На уездном (районном), волостном уровне существовали свои номенклатуры, причем наиболее важные посты на периферии считались прерогативой ЦК. Более того, местные руководители всячески стремились к своему утверждению в центре, чтобы не зависеть от обстановки на местах и обеспечивать себе на этом уровне относительную самостоятельность действий. В таком виде институт номенклатуры становился дополнительным инструментом централизации и бюрократизации управления. С самого начала к выдвижению на номенклатурные должности были подключены органы ОГПУ с целью выявления лояльности кандидатов и их приверженности партийной линии.

На протяжении 1920-х гг. наблюдались две тенденции: во-первых, расширение списков номенклатурных должностей, во-вторых, расширение номенклатуры ЦК. Все это привело к тому, что в конце 1928 г . было постановлено пересматривать номенклатурные списки каждые три месяца.

Кадры для номенклатуры и «резерва» черпались в основном за счет выдвиженчества. Поначалу безусловный приоритет отдавался большевикам с дореволюционным стажем, однако таких в рядах РКП(б) было крайне мало (не более 10 тыс.). Основной контингент коммунистов составляли рабочие, крестьяне и служащие, пришедшие в партию в годы гражданской войны. Именно они претендовали в большинстве случаев на «должность» и заполняли приемную Учраспреда, преобразованного позднее в Орграспред ЦК. Постепенно именно им стало отдаваться предпочтение в выдвижении на руководящую работу. Как говорил один из аппаратчиков, верный и последовательный сторонник Сталина Л.М. Каганович в начале 1927 г ., «надо продвинуть партийца, который прошел огонь и воду гражданской войны..., вот основная задача».

В литературе часто утверждается, что в формировании номенклатуры критерии профессиональной пригодности и образования не играли никакой роли. Это не совсем так. Проблема заключалась в том, что сама партия обладала крайне незначительным числом подготовленных и образованных кадров, большинство же специалистов находилось вне ее. По данным партийных переписей того времени, более 90% коммунистов если и имели какое-то образование, то не выше начального. Естественно, что при выдвижении на какой-либо пост они стремились всячески восполнить недостаток образования, знаний и опыта демонстрацией верности партийному аппарату и готовности выполнять любые его указания. Сами критерии выдвижения формулировались, конечно же, не без их участия.

Тем не менее разительные противоречия между потребностями управления и уровнем подготовки выдвиженцев рано или поздно должны были всплыть на поверхность. Впрочем, уже в годы гражданской войны появились своего рода «рекламации» на деятельность комиссаров и уполномоченных, присылаемых Учраспредом, на их нелепые распоряжения и действия. Раньше и сильнее всего недовольство номенклатурными работниками проявлялось в тех ведомствах, где особенно требовались профессиональные знания (ВСНХ, Наркомфин, Наркомпрос н др.). Эта проблема особенно обострилась в связи с продвижением номенклатуры в среднее звено управления, где нужна была специальная подготовка к определенному виду деятельности, которая в верхних этажах зачастую компенсировалась административным рвением.

Во второй половине 1920-х гг. были предприняты меры по ускорению профессиональной подготовки и переподготовки номенклатурных работников. Для этого была мобилизована вся система партийной учебы, рабфаки, краткосрочные курсы. Партийные студенты ставились на учет и подлежали особому распределению на работу по партийной линии. Таким образом складывался механизм развития и воспроизводства номенклатуры, который обрел окончательную форму в более позднее время.

Способы работы с номенклатурой были чисто аппаратными, бюрократическими и сводились по преимуществу к заполнению всевозможных анкет и их проверке. Поскольку такая деятельность противоречила нормам внутрипартийной демократии, ее необходимо было скрыть от глаз рядовых коммунистов, «засекретить». Процесс выработки решений в партийных органах становится тайным, чисто бюрократическим, складывающимся не в ходе дискуссий и обмена мнениями, а путем аппаратной организации. Вопрос должен был «созреть» в недрах аппарата, а затем решен в спешном и оперативном порядке.

Номенклатура в сущности представляла собой верхний слой партийно-советской бюрократии с тенденцией превращения в связанную как бы круговой порукой замкнутую касту, существование которой было скрыто от глаз рядовых коммунистов и остального общества. Вошедшие в номенклатуру коммунисты переходили с должности на должность, тасовались, подобно колоде карт. Работники, которые «проштрафились», обнаруживали некомпетентность, профессиональную непригодность и т.д., передвигались на другие менее значимые посты. Местом «ссылки» их в те годы становится профсоюзный аппарат, историко-революционные общества, издательства, библиотеки, архивы. В соответствии с должностью определялись преимущества и привилегии для номенклатурных работников. Для поддержания их материально-бытовых условий был установлен некий уровень в пределах партминимума и партмаксимума, который не рекомендовалось нарушать.

Партийные съезды, съезды Советов, профсоюзов и т.п. превращаются в массовые сборища номенклатуры, причем за каждым органом закрепляется своя роль. Главным становится партийный съезд, утверждающий основные установки и директивы, которые другие органы должны претворять в жизнь. Съезды Советов и сессии ЦИК были призваны законодательно подтверждать принятые решения, создавать им видимость народной поддержки. Номенклатура была не способна и не заинтересована в широком обсуждении вопроса, для нее важнее всего были четкие указания и директивы, согласно которым следовало действовать. Всякие дискуссии и рассуждения рассматривались как мешающие делу, пустая болтовня и треп. Разгром «навязанных» партии дискуссий тщательно готовился в недрах аппарата. С этой точки зрения и необходимо рассматривать политическую борьбу на съездах и конференциях 1920-х гг., которая была, по сути, столкновением старой большевистской политической элиты с нарождающимся «новым классом», состоявшим в то время в основном из людей, чей облик сформировался в годы революции и гражданской войны.

«Выпадение из обоймы», «игра не по правилам», принятым в номенклатуре, грозили ослушникам серьезными карами, ставившими их в положение изгоев. Только безусловное покаяние в своих заблуждениях и ошибках, демонстрация верности «генеральной линии партии», одобренной той же номенклатурой, оставляли возможность пребывания в рядах «посвященных».

Превращение партии в государственную структуру и процесс ее бюрократизации органически требовали свертывания демократии. Первыми по этому поводу, как уже говорилось, забили тревогу представители «рабочей оппозиции» и «группа демократического централизма». Хотя на XI съезде РКП(б) в марте — апреле 1922 г . их взгляды были осуждены, антибюрократические настроения внутри партийной элиты продолжали нарастать. Их выразителем становится Троцкий. В литературе существует устойчивое мнение, что Троцкий как человек, ярко проявивший себя в годы революции и гражданской войны, с наступлением нэпа стушевался, потускнел и поблек, оказался непригодным к повседневной будничной хозяйственной работе, превратился в сварливого доктринера, высокомерного и деспотичного. Может быть, и так. Но дело заключается не в самой личности Троцкого, а в определенных настроениях внутри политической элиты, которые находили довольно внушительную поддержку. Троцкий еще в начале 1923 г . выступил против линии на совмещение функций партийной и советской, в частности хозяйственной работы. В октябре 1923 г . он обвинил ЦК в установлении «диктатуры аппарата» и был поддержан так называемой «платформой 46», в основном «старых большевиков», писавших в ЦК о «кризисе в партии» и разрыве между «верхушкой» и рядовыми членами. В начале зимы того же года Троцкий выдвинул программу «нового курса», провозглашавшего борьбу с бюрократизмом и развитие внутрипартийной демократии. Троцкий исходил из того, что партия, встраиваясь в государственный организм, заражается от него бюрократическим духом, однако положение было несколько иным: рост бюрократизма был следствием самой партийной политики и идеологии, поэтому процесс скорее был одновременным и обоюдным.

Центральная идея «нового курса» — проведение открытых партийных дискуссий, свобода обсуждения всеми членами РКП(б) острых и наболевших вопросов. Троцкий указывал, что «старая партийная гвардия» все более превращается в слой партийных бюрократов-перерожденцев, которые забывают язык революции и переходят на «партийный штиль», поэтому нужно перетряхнуть, обновить эти кадры. Новые члены партии должны говорить своим голосом, а не повторять, что скажут наверху. Пока в верхнем ярусе решают, а в нижнем узнают, в партийных рядах будет существовать источник бюрократизации и застоя. Троцкий выступил против выдвиженчества и формирования на его основе нового управленческого слоя. По его мнению, главным источником пополнения партийных рядов (примерно на две трети) должны быть партийные ячейки на предприятиях. Там, утверждал Троцкий, зреет недовольство: «думают за нас, решают за нас, не знают наших нужд». Второй источник роста партийных рядов, по мнению Троцкого, — учащаяся молодежь. В ней — будущее партии, а значит, и судьба страны. Молодежь острее реагирует на извращения партийной линии, обобщает их, делает выводы. Поэтому Троцкий называл ее «барометром партии». Барометр не делает погоду, он только измеряет перепады атмосферного давления, отмечает все плюсы и минусы. Напрасно, указывал он, ретивые аппаратчики фыркают на молодежь, наивно полагая, что именно они являются воплощением всей суммы знаний и опыта. Чем больше аппаратных методов работы, тем больше власть сосредоточивается в руках одного секретаря, командующего и дергающего кадры. Если руководство хозяйством — сегодня главный фронт, писал Троцкий, то важно учитывать мнение каждого на всех участках, и на этой основе делать политику.

Выступая в качестве выразителей «настроений рабочей массы», Троцкий и оппозиция были сторонниками усиления «социалистического» сектора экономики и директивного планирования. Основная атака оппозиционеров велась против большинства в Политбюро ЦК, где всеми делами заправляла «внеуставная тройка», названная в западной историографии «триумвиратом» (Сталин, Каменев и Зиновьев). Союз этих трех лидеров не был случайным. Сталин защищал интересы партийного аппарата, Каменев — государственного, роль Зиновьева сводилась к идеологическому прикрытию действий «тройки». В этой обстановке началась борьба против «троцкизма». Масла в огонь подлил сам Троцкий. В работе «Уроки Октября» он попытался по-новому осмыслить происшедшие после революции события, подчеркнул свою роль в революции и прозрачно намекнул на политические ошибки своих оппонентов. Во взглядах Троцкого усилились элементы революционной фразеологии, упор на «штурм, на необходимость идти вперед путем прорывов, вопреки законам истории».

В состоявшейся дискуссии Троцкому были предъявлены обвинения в стремлении стать диктатором, в натравливании одной части партии на другую, в «гипериндустриализме», в недооценке революционных возможностей крестьянства, в фракционности. При этом был использован и обнародован Седьмой пункт резолюции X съезда РКП(б) «О единстве партии», запрещавший фракционную деятельность под угрозой наложения всех мер партийных взысканий вплоть до исключения. С тех пор данный пункт стал широко применяться для борьбы с оппозиционными течениями в партии.

XIII конференция РКП(б) в начале 1924 г . ознаменовалась разгромом «троцкизма». Сторонники Троцкого были смещены со своих постов и направлены на периферию. Вместе с тем, учитывая антибюрократические настроения в партии, аппарат включил в лозунги политических кампаний «развитие рабочей демократии», «совершенствование внутрипартийной демократии» и т.п. Одним из примеров проведения такой кампании стал «ленинский призыв в партию», существенно изменивший ее состав, но мало повлиявший на ее роль общественно-политического института. После смерти Ленина в РКП(б) в течение года было выдвинуто более 200 тыс. новых кандидатов, главным образом «рабочих от станка». Однако этот процесс не привел к расширению внутрипартийной демократии за счет «низов». Попытки противопоставить новых членов партии партийному аппарату были решительно пресечены сверху. «Ленинский» и последующие призывы «рабочих от станка» и «крестьян от сохи» в партию превратились в массированные кампании, осуществляемые формально-бюрократическими методами, в ходе которых иной раз в партию принимались целые бригады, цеха или заводы. Эти мероприятия вели к стремительному расширению рядов ВКП(б), служившей всего лишь своеобразным резервуаром для последующего выдвижения и расширения номенклатурного слоя, растворению политической элиты в аморфной и безликой, политически малоактивной и малокомпетентной массе.

Борьба с «троцкизмом» привела к устранению Троцкого с важных постов председателя РВС и Наркомвоенмора и некоторой корректировке курса в отношении деревни и крестьянства в области как экономической, так и политической. Главным теоретиком проводимых мер выступил Н.И. Бухарин. Безусловно, он был сыном своего времени, представителем чисто большевистского менталитета, человеком городской культуры. Однако до сих пор остается загадкой его трансформация из главного идеолога «военного коммунизма» в решительного и наиболее последовательного сторонника нэпа, так сказать библейское «обращение Савла в Павла». Возможно, это связано с некоторыми личными особенностями Бухарина, его импульсивностью, неустойчивостью характера, склонностью к крайностям, которые превращали его то в архиреволюционера, то в главного оппортуниста, не выходящего, впрочем, за пределы ортодоксального марксизма.

С именем Бухарина в какой-то мере связано творческое развитие социалистической теории применительно к изменившимся после 1917 г . историческим условиям. В середине 1920-х гг. Бухарин призвал руководство страны, не взирая ни на что, ни на какие трудности, твердо стоять на позициях экономических методов управления народным хозяйством, «смычки» между городом и деревней. В разработке своей экономической теории Бухарин больше всех ратовал за союз с наукой, и не случайно среди его сторонников оказалось большинство ученых-экономистов, идеи которых использовались для практического претворения в жизнь бухаринского курса. Экономическая программа

Бухарина не исключала индустриализации как условия построения социализма, в чем его нередко обвиняли оппоненты. Необходимо признать, что Бухарин одним из первых заявил о возможности построения социализма в одной стране, но его видение этого процесса стояло гораздо ближе к идее мировой революции, чем позднейшие интерпретации советского социализма. Основы социализма в СССР создать можно, утверждал он, но затратить на это придется десятилетия. Социализм этот, видимо, будет отсталым и азиатским, но, по смыслу бухаринских рассуждений, — «овчинка стоит выделки». Условием и регулятором построения социализма является использование закона стоимости (по Бухарину, «ценности»), развитие рынка, товарно-денежных отношений, кооперации. На обвинения в том, что это приведет к росту капиталистических элементов и, в частности, кулака в деревне, Бухарин выдвинул положение о «неизбежном врастании кулака в социализм». Бухарин настаивал на здоровой конкуренции между различными секторами экономики при регулирующей роли государства, на необходимости сотрудничества различных классов. Отсюда — проповедь классового мира, теория затухания классовой борьбы по мере приближения к социализму.

«Время, когда дают по зубам, прошло», — утверждал он. «Не сметь командовать», — так называлась одна из его статей, посвященная отношению к крестьянству. Будучи ранее ярым поборником чистоты «пролетарской диктатуры», теперь в своих работах он чаще употребляет термины: «рабоче-крестьянская власть», «рабоче-крестьянский союз». Он же вместе с М.И. Калининым явился инициатором кампании середины 1920-х гг. по оживлению деятельности сельских Советов. Они должны были стать своеобразными «маленькими парламентами», в которых «перевариваются крестьяне», изживается их индивидуалистическая психология. Бухарин выступает сторонником методов убеждения, воспитания, действий в рамках провозглашенной Конституции. Ближе всех большевистских руководителей Бухарин подошел к пониманию природы партийно-советского бюрократизма и причин роста «бюрократического Левиафана».

До поры до времени большинство Политбюро разделяло положения бухаринской программы и следовало обозначенным им курсом. Об этом свидетельствуют решения XIV конференции ВКП(б) в апреле 1925 г . Однако постепенно внутри правящей элиты назревал новый раскол, порожденный трудностями и противоречиями нэпа, процессами, происходившими в мире и международном социалистическом движении, особенно очевидно обозначившимися во второй половине 1920-х гг.

В рамках нэпа Советской власти удалось добиться отдельных успехов. Установилось своеобразное равновесие в пределах тех ресурсов и возможностей, которыми на тот момент располагала страна. Но на более широком историческом фоне это восстановление означало достижение довоенного уровня, но, как уже говорилось, и в 1913 г . Россия не принадлежала к числу передовых экономически развитых государств. Естественно, что по прошествии более чем 10 лет отставание даже усугубилось. Отрыв стал более заметным, особенно по сравнению с США (постоянный ориентир для СССР), которые от войны не только не понесли существенного ущерба, но даже сумели вырваться вперед. К тому же основные фонды российской промышленности были изношены, оборудование устарело. Культурно-технический уровень рабочих был ниже, чем до войны. Его и без того незначительные квалифицированные кадры растеряны. Число специалистов на производстве уменьшилось. Страна стала еще более аграрной, чем была, ее индустриальное развитие напрямую зависело от состояния сельского хозяйства. По мере восстановления возвращались старые проблемы экономики дореволюционной России, ее структурные диспропорции и противоречия, причем иногда даже в более обостренной форме. Например, гораздо острее стоял вопрос о внутренних накоплениях, экспорте и импорте продукции.

В условиях нэпа политическое руководство не сумело решить целого ряда проблем. Экономические методы управления народным хозяйством не были полностью внедрены в государственный механизм, не были доведены до первичных звеньев — производственных коллективов и отдельных хозяйственных субъектов. Образовался странный симбиоз экономических и командно-административных способов управления. Вся экономика испытывала пресс партийно-государственного регулирования. Административные путы сковывали трестовский хозрасчет, синдикатскую систему, развитие товарно-денежных отношений, кооперации.

Громадным балластом была бюрократия. Несмотря на все антибюрократические заклинания, число служащих в учреждениях стремительно росло и увеличилось на протяжении 1920-х г. более чем в 3 раза. Основную массу составляли малообразованные выдвиженцы. Попадая в бюрократическую систему управления, эти люди быстро усваивали свойственные всякой бюрократии черты: бумагопроизводство, иерархию и субординацию, карьеризм. Не удалось избежать роста таких явлений, как взяточничество, произвол, злоупотребления, распущенность, пьянство и т.д. Огромный поток писем и жалоб снизу содержал многочисленные факты подобного рода. Наряду с этим в обществе усиливались эгалитарно-социалистические настроения и недовольство нэпом.

Одновременно стали ясны некоторые итоги кампании по «оживлению Советов» и выборов 1925/26 г. Ставка на привлечение беспартийных крестьян в низовые звенья советской организации привела к тому, что в них заметно возросло число средних и зажиточных элементов, более грамотных, авторитетных и способных к практическим делам.

Завершение восстановительного процесса поставило на повестку дня вопрос о том, куда и как двигаться дальше. Вместе с тем восстановление означало и исчерпание тех ресурсов и возможностей, которые были унаследованы от старой России. Первым шагом в направлении индустриализации были контрольные цифры на 1925/26 хозяйственный год. На 50% был запланирован рост объемов промышленного производства. Осуществить его предполагалось путем расширения экспортно-импортных операций (продажи хлебопродуктов и сырья за границу и приобретения оборудования). Однако установленные планы хлебозаготовок как в текущем, так и в следующем году были провалены. Дело в том, что ни промышленность, ни сельское хозяйство не создали для себя рынков расширенного производства. Деревня, «осереднячившись» в результате проводимой политики, приобрела полунатуральный характер и не удовлетворяла потребностей промышленности и города в товарной сельскохозяйственной продукции. В свою очередь, нужды индустриализации требовали иной ориентации производства, чем деревенский спрос. Товарный обмен между городом и деревней оказался нарушенным. Первому нечего было дать за товарные излишки крестьяне стали оставлять их в своем хозяйстве. Повсеместно обнаруживался дефицит и обострилась продовольственная проблема.

На почве недовольства нэпом возникла новая оппозиция, центром которой является индустриальный Ленинград. В отличие от торгово-промышленной Москвы Ленинград больше страдал от существовавших в то время противоречий, нерешенных проблем и трудностей, от возросших цен и товарного дефицита. Все лето 1925 г . на страницах «Ленинградской правды» печатались статьи, доказывающие превосходство питерского пролетариата, «творца трех революций» в России и единственного наследника славных революционных традиций. Выборы делегатов на предстоящий (XIV) партийный съезд проходили в обстановке бурных дискуссий на заводах и фабриках. Зиновьев, лидер ленинградской партийной организации, выступил против проводимой политики по отношению к крестьянству, осудив ее как «уступку кулачеству». В своей работе «Ленинизм» он громил теоретические построения Бухарина и высказывался против теории построения социализма в отдельно взятой стране.

На почве усиливающихся разногласий обозначился раскол внутри правящей политической элиты. Зиновьев и Каменев развернули кампанию против большинства в Политбюро. Они выражали настроения части партийного аппарата, недовольной мерами, направленными на развитие рыночных отношений. Коль скоро эти меры осуществлялись с помощью государственного регулирования, Каменев и Зиновьев определили советскую экономику не как социалистическую, а как госкапиталистическую. Одновременно они выступили с критикой бюрократизма в аппарате и усиливающейся роли партгосноменклатуры во главе с ее вождем — Сталиным.

Большое влияние на полемику оказала международная обстановка. Если в начале 1920-х гг. революционный подъем на Западе в какой-то мере вселял политическим лидерам надежды на мировую революцию, то последовавшие вслед за этим стабилизация и экономический подъем, которые совпали с временем признания СССР рядом государств, внесли доты пессимизма и разочарования. Новая оппозиция считала, что экономика СССР в результате проводимых мер вес больше интегрируется в мировое хозяйство (что соответствовало истине) и тем самым превращается в госкапиталистическую. Споры по теоретическим вопросам захлестнули в этот период практически все только что созданные коммунистические партий, в том числе и Коминтерн.

«Новая оппозиция» на XIV (декабрь 1925 г .) съезде ВКП(б) потерпела сокрушительное поражение, закулисно организованное партийно-государственной номенклатурой. Фактически на ее стороне оказались лишь ленинградские делегаты. Съезд констатировал наличие в партии уклона, недооценивавшего рост кулацкой опасности и середняка как центральную фигуру земледелия. Съезд в резолюции по отчету ЦК, с которым выступал Сталин, отметил, что второй уклон («новая оппозиция») представлял наибольшую угрозу. Одновременно съездом был взят курс на «социалистическую индустриализацию», на усиление планово-директивного начала в строительстве социализма. Советская историография не случайно называла этот съезд «съездом индустриализации».

Сразу после съезда был организован разгром ленинградской партийной организации. В Ленинград был высажен «десант» — особо назначенная комиссия под председательством опытного партийного бюрократа и верного сталинца В.М. Молотова, куда входили многие партийные деятели. Примерно месяц велась «обработка» местных коммунистов. В результате «форпост оппозиции» удалось уничтожить, была достигнута чуть ли не единодушная поддержка «генеральной линии». Ленинградскую партийную организацию возглавил последовательный сторонник Сталина С.М. Киров.

Однако с самой оппозицией не было покончено. Более того, весной 1926 F . на почве сближения идей происходит объединение «старой» и «новой» оппозиции в «троцкистско-зиновьевский блок». В него входили по большей части представители «старой партийной гвардии» — большевистской элиты старшего поколения: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Крупская, Преображенский, Пятаков, Серебряков, Сокольников, Антонов-Овсеенко, Муралов, Шляпников и др. Точки зрения на причины переживаемых трудностей и методы их преодоления среди оппозиции практически совпали. Все ее представители провозглашали себя подлинными большевиками-ленинцами, борцами против оппортунизма и бюрократизма. Троцкий, например, в это время активно выдвигал теорию «преданной революции», опасности «термидора», ведущего к победе бюрократии над пролетариатом. Он также говорил о невозможности построения социализма в одной стране и неизбежном его перерождении, если таковой будет строиться.

Выход из создавшегося положения левые видели в «реконструкции нэпа», в проведении «сверхиндустриализации», в развитии тяжелой промышленности в целях удержания подступов к мировой социалистической революции. Основной огонь критики был обрушен на экономические построения Бухарина и «правых оппортунистов» — Рыкова, Калинина, Дзержинского, Томского и др. Сталина и его ставленников — Молотова, Куйбышева, Кирова и др. — левые отнесли к аппаратно-центристской группировке, бюрократически извращающей партийную линию.

В основу экономической программы левых легла теория «изначального (первоначального) социалистического накопления», окончательно сформулированная к тому времени Преображенским и Пятаковым. Суть программы — сделать «геркулесово усилие», чтобы вырваться из заколдованного круга нэповских проблем, совершить на них лобовую атаку, развернуть наступление социализма по всему фронту. Левые обвиняли Бухарина в том, что его программа предусматривает «черепаший шаг». Старая промышленность не может удовлетворить крестьянский спрос без реконструкции, поэтому каждый шаг в ту или иную сторону чреват кризисом. В стране огромное аграрное перенаселение, грозящее ростом безработицы. А главное, программа Бухарина означает усиление элементов капитализма (что, по мнению левых, было особенно опасно, так как вело к его реставрации).

Понимая чрезвычайность и искусственность своих мер, левые тем не менее считали, что они крайне необходимы как выход из того неустойчивого равновесия, в котором оказалась новая экономическая политика после завершения восстановительного периода. Дальнейшее развитие промышленности становится невозможным, так как находится в постоянной и сильной зависимости от крестьянского рынка, слабого, стихийного и неуправляемого.

План левых предполагал усиление налогового пресса на крестьянство, перекачку средств из деревни в город путем повышения цен на промышленную продукцию и обращения получаемых средств на нужды индустриализации. Чтобы сгладить наносимый деревне урон, намечалось бросить туда максимум организационных усилий, помочь в кооперировании крестьянских хозяйств, оттянуть из деревни лишние рабочие руки. В дальнейшем мыслилось постепенно сокращать долю средств, выделяемых на накопление за счет деревни, и капиталовложения в промышленность и возвратиться к органическому развитию экономики («троцкистская концепция затухающей кривой», как определил ее Сталин).

В социальной и политической области левые делали ставку на демократизацию партии, улучшение жизни рабочих, борьбу против «политических поползновений кулачества». В середине 1926 г . Зиновьев выступил против кампании «оживления Советов», которая, по его мнению, вылилась в засорение всей советской системы элементами новой буржуазии и бюрократии.

Оппозиция выступала также под флагом борьбы с «назначенчеством», подбором «верных людей», «проверенных лиц», «подмачивания», «подсиживания» идейных противников, их смещения с занимаемых постов.

Внутрипартийная борьба в 1926—1927 гг. характеризуется постоянным усилением позиций номенклатурного слоя, возглавляемого Сталиным. Идейные разногласия «правых» и «левых» для него имели второстепенное значение. Основная масса членов партии, как свидетельствуют многочисленные документы, шедшие снизу, плохо разбиралась в сущности теоретических расхождений политических лидеров, больше реагируя на те или иные повороты в текущих делах. «Генеральная линия» складывалась как причудливое смешение разнонаправленных действий, проводимых сталинским аппаратом. Всякое выражение инакомыслия превращалось в серьезную проблему. Попытки оппозиции воздействовать открыто на общественное мнение встречали неодолимые преграды, толкая ее на путь нелегальщины, а это, в свою очередь, создавало прецедент для политических обвинений. Отдельные оппозиционеры включились в активную пропагандистскую работу в первичных партийных ячейках на предприятиях и вузах Москвы и Ленинграда. За ними неотступно следовали агенты ОГПУ и отряды партийных инструкторов, разъясняющих «генеральную линию».

Партийный аппарат всячески вытеснял оппозицию, обвиняя ее в фракционной деятельности. На июльском пленуме ЦК ВКП(б) 1926 г . Политбюро было перетасовано в угоду Сталину. Зиновьев был заменен Рудзутаком, кандидатами в члены Политбюро стали лица из сталинского окружения: Андреев, Каганович, Киров, Микоян, Орджоникидзе. На следующем пленуме в октябре того же года Троцкий и Каменев были отстранены от деятельности Политбюро, Исполкому Коминтерна было предложено сместить Зиновьева с поста его председателя. XV партийная конференция (октябрь—ноябрь 1926 г .) устроила настоящую травлю оппозиции, представителям которой было отказано в выражении своих взглядов. От них требовали одного — публичного покаяния в своих ошибках. Конференция единогласно приняла тезисы «о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране». Выдвигался лозунг: в кратчайший исторический срок догнать и перегнать передовые капиталистические страны.

Наступление на оппозицию усилилось в связи с так называемой «военной тревогой 1927 г .», вызванной осложнениями дипломатических отношений СССР с рядом стран (Англией, Польшей, Китаем и др.). «Большинство» ЦК под предлогом угрозы войны клеймило любую форму оппозиции. Весь 1927 г . был отмечен кампанией дискредитации оппозиционеров и их изгнания из партийных рядов. На организованных по стране партийных собраниях принимались резолюции, их осуждающие. «Последний бой» оппозиция решила дать осенью 1927 г ., представив свою программу экономических реформ и демократизации партии накануне предстоящего XV съезда. Так как ЦК запретил распространение этой программы, оппозиция использовала нелегальные формы и юбилейные мероприятия, связанные с 10-летием Октябрьской революции. В ответ на это октябрьский пленум ЦК вывел Троцкого и Зиновьева из своего состава, а в ноябре обоих исключили из партии. На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г .) были исключены из ее рядов еще 93 видных оппозиционера. В начале 1928 г . большая группа их во главе с Троцким была сослана в Алма-Ату.

Между тем начиная с 1926 г . наметились признаки изменения «генеральной линии». Взгляды на причины этого высказываются разные, не исключается и воздействие критики со стороны оппозиции. Думается, однако, что изменения были продиктованы господствующими в советском обществе настроениями и интересами укрепляющейся номенклатуры. На словах еще сохранялась верность принципам нэпа, но на деле проводилась политика, ведущая к их свертыванию. На 1926/27 г. приходится налоговая реформа, которая акцентировала свое внимание на классовом расслоении деревни. Она меняла прогрессию обложения и систему распределения налогов. Если в 1925/26 г. от налога освобождалось 9% хозяйств, то на следующий год — 24%. В ближайшие годы намечалось увеличить эту долю до 35%. Одновременно резко возрастала налоговая прогрессия в сторону более зажиточных хозяйств.

В 1926 г . принимается новая инструкция по выборам в Советы, ограничивающая избирательные права зажиточных крестьян.

На протяжении 1926—1927 гг. отчетливо прослеживается нарастание централизации и административного нажима по всем направлениям государственной политики и отмечается ухудшение общего положения в стране.

XV съезд ВКП(б), который раньше почему-то называли «съездом коллективизации», был тем не менее очень важной вехой в советской истории. Он ознаменовал переход к планово-распределительной системе управления в связи с принятием директив пятилетнего плана развития народного хозяйства. В основу плана были заложены высокие темпы индустриализации, наступление на частнокапиталистические элементы города и деревни путем значительного повышения налоговых ставок, поощрительные меры в отношении беднейшего крестьянства и усиление кооперирования деревни. В то же время в директивах еще остаются следы разумной хозяйственной политики, указывается на необходимость сохранения равновесия, правильных пропорций между потреблением и накоплением, промышленностью и сельским хозяйством, учитываются возможности освоения природных и привлечения трудовых ресурсов, создания резервов и т.д. В составлении плана участвовало большое число специалистов. План был разработан в двух вариантах: минимальном и оптимальном. В целом же предполагалось через 5 лет достигнуть некоторого промежуточного уровня, обеспечивающего тем не менее существенный шаг вперед к социализму.

Зимой 1927/28 г. разразился очередной кризис нэпа, приведший к корректировке всех направлений внутреннего и внешнего курса руководства страны. «Социалистическая индустриализация» приобретала все более зримые черты, переходя из плоскости теоретических дискуссий в практическое воплощение. Уже в августе 1927 г . ВСНХ отверг умеренные контрольные цифры на следующий хозяйственный год, потребовав более высоких капиталовложений в тяжелую промышленность. СТО одобрил строительство Днепрогэса и целого ряда других объектов, предусмотренных пятилетним планом.

Политика «социалистической индустриализации» была направлена на: 1) всемерное развитие государственного сектора как основы социалистической экономики; 2) внесение в управление народным хозяйством планового начала; 3) установление новых взаимоотношений между городом и деревней с учетом расширения крестьянского спроса не только на продукты потребления, но и на средства производства; 4) сокращение непроизводительного потребления («режим экономии»), с тем чтобы сэкономленные средства направить на строительство новых заводов и фабрик. При этом утверждалось, что «социалистическая индустриализация» может быть осуществлена только за счет внутренних источников накопления, так как СССР не мог рассчитывать на иностранные кредиты.

Программа «социалистической индустриализации» дополнялась планом реконструкции народного хозяйства, который предусматривал: изменение техники и способов производства в направлении развития энергетических мощностей, расширение массового производства, перенесение в экономику страны передовой американской и европейской технологии, рационализацию, научную организацию труда (НОТ), изменение общей структуры производства с целью развития отраслей тяжелой промышленности, перемещение производства к источникам сырья и энергии, специализацию районов в соответствии с их природными и социальными особенностями.

Несмотря на хороший урожай в 1927 г ., государство встретилось с еще большими трудностями с хлебозаготовками, чем в прошлом году. Главную роль в торговле продуктами и снабжении ими населения в стране играл частник. В связи с этим была выдвинута задача полного его вытеснения за счет государственной и кооперативной торговли, воздействия на рынок путем регулирования цен. Цены на сельскохозяйственные продукты были снижены, тогда как на промышленные товары они оставались относительно высокими. Промышленность, направившая свои усилия на нужды индустриализации, не могла обеспечить расширение спроса. Крестьяне задерживали продажу излишков государственным органам. Государственные и кооперативные магазины и лавки оставались пустыми или были заполнены не пользующимся спросом товаром. Какие-либо поступления дефицитных продуктов неизбежно перекочевывали в руки частных торговцев и спекулянтов, которые в условиях постоянных нехваток товаров неимоверно «вздували» цены. Добавились слухи о надвигающейся войне, которые увеличивали ажиотажный спрос. В продовольственном снабжении городов наступило резкое ухудшение. Стали проявляться признаки общего недовольства и социальной напряженности.

План хлебозаготовок, намеченный на конец (октябрь — декабрь) 1927 г ., провалился. Вместо 4,58 млн. т заготовленных за соответствующий период прошлого года удалось закупить только 2.4 млн. т, т.е. почти в два раза меньше. Экспортировать, собственно говоря, было нечего и закупать оборудование не на что, так как хлеб составлял главную статью вывоза. Вопрос теперь стоял так: либо отказаться от взятых высоких темпов индустриализации, либо пойти на какие-то экстраординарные меры. Таким образом, кризис хлебозаготовок стал тем катализатором, который ускорил и обострил социальные и политические процессы в стране и послужил поводом для смены курса политического руководства.

Чтобы лучше понять смысл и масштабы последовавших вслед за этим социальных катаклизмов, видимо, необходимо привести некоторые данные о социальной структуре советского общества накануне «великого перелома». Основой для них послужили сведения комиссии по налогообложению при СНК и СТО в 1927 г ., сверенные с результатами переписи населения 1926 г . (см. таблицу).

Социальная структура советского общества во второй половине 1920- х гг .

Социальные категории

Общая численность

Занятые в народном хозяйстве

в млн. чел.

В %

в млн. чел.

В %

Рабочие:

16.0

10.8

7.1

18,8

городские

11.6

7,8

4,7

12.4

сельские Служащие

4.4

8.7

3.0

5.9

2.4

3,5

6.4

9.2

Крестьяне:

108,0

73.0

20,2

53,3

бедняки

21,1

14,з

5,0

13,2

середняки

81.0

54,7

14,3

37,7

зажиточные

(«кулаки»)

5.9

4,0

0,9

2,4

Кустари и ремесленники:

5.8

3.9

2.0

5,3

городские

2,2

1,4

0.7

1.9

сельские

3,6

2.5

1.3

3,4

Буржуазия города:

2.7

1,8

0.9

2.4

торговцы

1,6

1.1

0.5

1.3

владельцы мелких предприятий, использующие наемный труд

0.5

0.3

0.1

0,3

Безработные

1.6

1.1

1.1

2.6

Прочие (иждивенцгосударственных общественных учреждений, прислуглица свободныпрофессий и т.д.)

5.2

3,5

3.2

8.4

Всего:

148,0

100,0

38.0

100,0

Приводимые цифры можно сравнить с данными о социальной структуре России накануне революции. Прежде всего бросается в глаза значительно меньшая численность населения, что явилось следствием отторжения от России ряда территорий, демографических катастроф периода войн и революций, политики ликвидации эксплуататорских классов, эмиграции, голода 1921—1922 гг. и других причин. В последующие годы население страны начинает расти довольно быстрыми темпами. Во второй половине 1920-х гг. естественный прирост достигает 3 млн. человек — небывалый для всей российской и советской истории, хотя и не компенсировавший всех прежних людских потерь. Рост населения был обусловлен возобновлением наметившихся еще до революции демографических процессов, характерных для аграрных стран, находящихся на ранней стадии модернизации, когда происходит так называемый «демографический взрыв». Демографический взрыв, в свою очередь, сопряжен с такими неизбежными спутниками, как безработица, аграрное перенаселение, образование «лишних ртов». Признаки подобных явлений отчетливо видны в приводимых данных.

Всего лишь четверть населения можно было с полным правом включить в число занятых в народном хозяйстве (по тогдашней терминологии, «самодеятельного населения»). Цифры достаточно точно указывают на причину этого — громадная разница между числом «самодеятельного» и «несамодеятельного» населения среди деревенских жителей, главным образом в группах среднего и зажиточного крестьянства. Следует добавить, что перепись населения 1926 г . зарегистрировала в деревне 47 млн. человек взрослого трудоспособного населения в качестве «членов семьи, помогающих в занятии». Это означает, что имущественное положение крестьян зависело от количества работников в хозяйстве, в то время как число малолетних детей было для него дестабилизирующим фактором. Демографическая ситуация в деревне была дополнительным источником социальной напряженности.

Социальная структура советского общества в соответствии с социальной и политической иерархией нового режима выглядела как бы перевернутой по сравнению с дореволюционной и в определенной мере отражала характер происшедших после революции изменений. На верхнюю ступень социальной лестницы ставился «пролетариат», к которому, по официальной терминологии того времени, относились рабочие и, с оговорками, служащие государственного аппарата. Дело в том, что государственный аппарат к тому времени полностью вобрал в себя сильно поредевшую старую интеллигенцию, по отношению к которой политика становилась все более враждебной. Категория «пролетариат» требует особо внимательного анализа. Фактически от имени пролетариата выступали несколько десятков тысяч коммунистов, занимавших руководящие посты в партийном, советском государственном аппарате, в общественных организациях. Большинство из них, действительно, имело рабочее прошлое, или, как тогда говорили, «пролетарскую закваску». Например, среди руководителей предприятий и учреждений в системе ВСНХ бывшие рабочие составляли более 60%. Примерно такая же картина наблюдалась в других хозяйственных ведомствах. Эта поднимающаяся к власти группа, с особым положением и интересами, методами и способами действий, сформированная при непосредственном участии партийного аппарата и лично Сталина, подпираемая снизу новыми выдвиженцами, стремилась всемерно расширить свое влияние, захватывая одно за другим различные звенья управления. Это неизбежно вело к столкновению со старыми кадрами. Так, продвижение номенклатуры в среднее звено управления (кампания, предпринятая руководством в конце 1920-х гг.) не могло не вызвать гонений на старых специалистов.

Вопрос о взаимоотношении номенклатуры с рабочей массой чрезвычайно сложен. Выступая от имени последней, номенклатура всячески бравировала пролетарским происхождением, говорила на своеобразном «рабочем языке», рядилась в «рабочие одежды». Номенклатурным выдвиженцам удалось в условиях нарастающих трудностей нэпа нейтрализовать недовольство рабочих, натравливая их против прежних руководителей, против буржуазных спецов, против кулаков, против других элементов, якобы мешающих ускоренному движению в социализм. Этим объясняется развертывание целого ряда массовых кампаний конца 1920-х гг., получивших поддержку среди рабочего класса. Вместе с тем, отрываясь от производства и переходя в иной социальный статус, выдвиженцы все более отдалялись от реальных нужд рабочего класса.

Последний, как и раньше, не составлял большинства ни в структуре населения, ни в структуре занятых, о чем говорят приводимые цифры. Численность фабрично-заводских рабочих в начале 1928 г . составляла 2,7 млн. человек. С началом индустриализации значительно увеличилось количество строительных рабочих, которые были заняты на многочисленных стройках пятилетки. Основным источником роста рабочих кадров была деревня. До конца 1920-х гг. из деревни в город перешло примерно 1 млн. человек. Между тем рынок труда в городе не мог обеспечить занятости и для этой приходящей в город рабочей силы, что создавало в нем дополнительные трудности и неудовлетворенность сложившимся положением. Количество безработных в 1929 г . приближалось к 2 млн. человек. По-прежнему в город шла в основном молодежь, часть общества, наиболее заинтересованная в изменениях и более всего приверженная новым ценностям и идеалам.

Социальная структура деревни 1920-х гг., как свидетельствуют цифры, претерпела довольно существенные изменения по сравнению с дореволюционной. Явное преобладание середняков, казалось бы, должно было привести к необходимости учета интересов именно этой группы крестьянства, однако социально-экономическая политика все более смещалась в сторону неимущих и малоимущих слоев. Ситуация в деревне к концу десятилетия резко обострилась. Документы этого времени свидетельствуют о нарастании агрессивности и озлобленности бедняков против зажиточных крестьян, усиленно подогреваемых официальной пропагандой. Между тем приводимые в таблице данные показывают, что удельный вес «кулаков» в деревне был невелик и утверждения о «кулацкой опасности» не были оправданы. Недовольны были и средние слои крестьянства, поскольку органы управления воздвигали все больше препятствий в развитии промыслов, устанавливая на них дополнительные налоги и переводя крестьян-промысловиков в разряд «кулаков» и «лишенцев», т.е. лиц, лишенных политических прав. Получившее к концу 1920-х гг. широкое распространение отходничество (к 1929 г . — более 4 млн. крестьян, отходивших на заработки) лишь в незначительной степени сглаживало социальные противоречия деревни. Государство стремилось подчинить своему влиянию стихийный отход, придать ему организованный характер и направить его на нужды индустриализации.

Точно так же не состоятельны были опасения, связанные с ростом капиталистических элементов в городе. Они составляли незначительный процент населения и были поставлены политикой режима на самую нижнюю ступень социальной лестницы вместе с остатками прежних классов, так называемыми «бывшими» (бывшие дворяне, чиновники старого режима, священники, монахи, жандармы, полицейские, прислуга и т.д.). Все они каким-то образом приспособились к новому режиму, влились в состав советских учреждений. В литературном памятнике той эпохи — романах И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» — авторами создана целая галерея подобных образов. Отношение к ним можно определить как «общественный остракизм».

Так выглядела социальная структура советского общества накануне «великого перелома», который приходится на 1928—1929 гг. и характеризуется свертыванием нэпа по всем направлениям хозяйственной и социальной политики, политическим и идеологическим разгромом его сторонников и отказом от принципов, на которых он зижделся. В свою очередь, события этого времени вызвали поистине лавинообразные сдвиги, ознаменовавшие конец старой крестьянской и нэповской России.

Спустя всего месяц после XV съезда ВКП(б) Политбюро в январе 1928 г . проголосовало за применение чрезвычайных мер при выполнении плана хлебозаготовок. По всей стране разъехались около 30 тыс. эмиссаров — специальных уполномоченных, в задачи которых входило подстегивание хлебозаготовительной кампании. В числе уполномоченных был и Сталин. Генсек действовал в Западной Сибири в духе гражданской войны и политики продразверстки. Вслед за Сталиным шли вооруженные отряды, производившие повальные обыски и реквизиции хлебных «излишков». Их владельцев зачисляли в «кулаков» и судили по 108 статье УК РСФСР (обвинение в спекуляции). Имущество арестованных, скот, инвентарь изымались в пользу государства. Советские органы, не обеспечившие выполнение плана хлебозаготовок, распускались. В том же духе действовали сталинские выдвиженцы: В.М. Молотов и Н.М. Шверник на Урале, А.А. Андреев на Северном Кавказе и др. Подобный способ хлебозаготовок получил название «урало-сибирского метода». С января по март 1928 г . было заготовлено таким путем 4,21 млн. т зерна. Можно сказать, что относительный успех этой чрезвычайной кампании был обеспечен солидарными действиями сталинской номенклатуры, руководителей партийных организаций, органов прокуратуры и суда, ОГПУ и милиции на местах. В этом проявилась сила создаваемого режима.

Вместе с тем традиции нэпа еще сохраняли свое влияние. Молва о «подвигах» Сталина и сторонников его метода распространялась по стране. Часть партийного руководства согласилась на чрезвычайные меры лишь как на временный выход из трудностей и вовсе не рассчитывала, что они будут проводиться подобным образом. Эти руководители больше уповали на агитацию, убеждение, а не на возвращение к 1 методам «военного коммунизма». Поэтому на апрельском пленуме ЦК 1928 г . чрезвычайные меры в области хлебозаготовок хотя и были одобрены, но осуждались перегибы в отношении середняка и разрушение рынка. Вслед за этим объем хлебозаготовок снова резко сократился, что еще более обострило ситуацию в стране. Но теперь накопленный сталинцами опыт как бы подсказал выход из сложившегося тупика. Сталин и возглавляемый им аппарат, можно сказать, «определились» в своих действиях.

В марте 1928 г . председатель Совнаркома Рыков подвергся критике за невнимание к машиностроению и металлургии. Комиссия в составе нового председателя ВСНХ Куйбышева, председателя Госплана Кржижановского и наркома РКИ Орджоникидзе постановила удвоить в течение года объемы капитального строительства, направив усилия на строительство заводов-гигантов. Одновременно в газетах было объявлено о раскрытии разветвленного заговора «вредителей» на шахтах Донбасса, имевшего якобы цель спровоцировать кризис в угольной отрасли и вызвать недовольство трудящихся масс. Шахтинский процесс, проходивший весной—летом 1928 г . и, как теперь выяснилось, целиком сфабрикованный органами ОГПУ, положил начало кампании преследования старых специалистов и замены их новыми выдвиженцами. Вся шумиха вокруг шахтинского дела была необходима сталинскому руководству, чтобы подорвать идею классового мира и сотрудничества, лежавшую в основе нэпа, и подтвердить свой тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, а по сути внести в политику элементы социального противоборства, чтобы обеспечить социальную опору проводимым им мероприятиям.

На июльском пленуме ЦК ВКП(б) 1928 г . Сталин выступил с теоретическим обоснованием своего тезиса. Он заявил о необходимости «дани», своего рода «сверхналога» на крестьянство для сохранения и увеличения высоких темпов развития индустрии.

Все дальнейшие мероприятия характеризуются усилением роли директивного планирования, административного и полицейского нажима, развертывания грандиозных массовых кампаний, направленных на ускорение темпов социалистического строительства. Сталин и его выдвиженцы выступают активными сторонниками «социалистического наступления» и свертывания нэпа. Атака должна была идти по всем правилам военных действий с провозглашением фронтов: «фронта индустриализации», «фронта коллективизации», «идеологического фронта», «культурного фронта», «антирелигиозного фронта», «литературного фронта» и т.д.

Развертывание «фронта индустриализации» выливалось в строительство новых промышленных объектов, усиление режима экономии, добровольно-принудительное распространение «займов индустриализации», установление карточного снабжения населения городов и рабочих поселков. Эти мероприятия сопровождались вытеснением частного сектора из экономики. На протяжении 1928 и 1929 гг. неоднократно менялись ставки прогрессивного налогообложения, прежде всего на промыслы и акцизы, увеличение налогов вдвое привело к свертыванию нэпманского предпринимательства, закрытию частных магазинов и лавок и, как результат, к расцвету спекуляции на «черном рынке». В продолжающемся ухудшении жизни была обвинена деревня, кулак как главный виновник трудностей. Нагнеталось враждебное отношение к крестьянству как косной и инертной массе, как носителю мелкобуржуазного сознания, препятствующего социалистическим преобразованиям. Все шире распространялся лозунг: «Закон индустриализации — конец деревне, нищей, драной, невежественной!» На помощь уполномоченным по хлебозаготовкам партийные органы посылали в деревню рабочих промышленных предприятий, исподволь подготавливая массовый поход рабочих в деревню.

В начале 1929 г . началась кампания по развертыванию массового социалистического соревнования на фабриках, заводах, на транспорте, в строительстве. В течение нескольких месяцев вся пресса во главе с «Правдой», партийные, профсоюзные, комсомольские органы усиленно пропагандировали различные трудовые почины, многие из которых были подхвачены рабочими. Широкое распространение получили такие формы соревнования, как движение ударников, движение за принятие встречных планов, «непрерывка», движение «догнать и перегнать» (ДИП) капиталистические страны по объемам производства и производительности труда и др. Социалистическое соревнование провозглашалось одним из главных условий выполнения заданий пятилетки. Оно оживило революционно-романтические настроения масс, уверенность в том, что с помощью штурма, наскока, порыва можно сделать все. Такая установка также шла вразрез с нэповской традицией, больше полагавшейся на реализм в экономике и политике и апеллировавшей к ленинской формулировке «не на энтузиазме непосредственно, а с помощью энтузиазма». Антинэповская кампания на «идеологическом фронте» идентифицировалась прежде всего с борьбой против «правого уклона в ВКП(б) и в Коминтерне». В сущности с правыми олицетворялись все, кто продолжал оставаться на принципах нэпа, призывал к умеренности и осторожности, здравому смыслу. Таких было немало и в самой партии, и в государственном аппарате, и в профсоюзах, и в кооперации. Чтобы поколебать позиции этих кадров и подготовить их смещение, сталинское руководство развязало кампанию развертывания критики и самокритики, направленную против руководителей СНК, ВСНХ, ВЦСПС. ИККИ, Наркомпроса, Московского комитета ВКП(б). Чаще всего кампания велась под флагом борьбы против бюрократизма, злоупотреблений и других негативных явлений, которые были присуши всем советским учреждениям. Провозглашая курс на «социалистическое наступление», сталинское руководство стремилось обеспечить ему идеологическую поддержку. Этой цели служили организованные партаппаратом в 1928 г . очередные конгресс Коминтерна, съезды профсоюзов, комсомола, на которых прежнее руководство этих органов подвергалось резкой критике как не справившееся с задачами текущего момента. На VI конгрессе Коминтерна (июль—сентябрь 1928 г .) «правый уклон» был объявлен главной опасностью для международного коммунистического движения. Это был прямой выпад против Бухарина — председателя ИККИ. Ноябрьский пленум ЦК указал, что «правый уклон» представляет главную опасность внутри ВКП(б). На VIII съезде профсоюзов (декабрь 1928 г .) подверглось критике профсоюзное руководство, возглавляемое М.П. Томским. Председатель ВСНХ Куйбышев обвинил профсоюзы в бюрократизме, в отрыве от рабочих масс. Он выдвинул лозунг: «Профсоюзы — лицом к производству!», что на практике выливалось в свертывание каких-либо самостоятельных функций профсоюзного движения и превращение его в бессильный придаток государственных органов. Параллельно был осуществлен разгром Московского комитета партии, подобно тому, как это было сделано в свое время в Ленинграде. В результате позиции многих руководителей сильно пошатнулись. Хотя большинство из них продолжало оставаться на своих постах, их отстранение было вопросом времени и аппаратной механики, выработанной еще в период борьбы с «левыми».

Как уже говорилось, главным идеологом нэпа был Бухарин, поэтому борьба с «правым уклоном» была направлена прежде всего против него и его взглядов. Правда, характер дискуссий теперь был уже иной. Спорили главным образом за закрытыми дверями, не посвящая рядовых коммунистов в сущность разногласий. О том, что в действительности происходило в это время в высших эшелонах партийного руководства, общество узнало много позже. На страницы прессы проникали лишь отголоски дискуссий, зачастую излагаемые «эзоповским языком» и намеками. Пользуясь своим положением главного редактора «Правды», Бухарин выступил с рядом статей, в которых под видом борьбы против троцкизма критиковался отказ от нэпа, проводимый сталинским руководством. В статье «Заметки экономиста» Бухарин дал анализ складывающейся в стране ситуации. «Сумасшедшие люди, — писал он, — мечтают о гигантских прожорливых стройках, которые годами ничего не дают, а берут слишком много». Бухарин указывал на нарастающий дисбаланс между различными отраслями хозяйства, на опасность беспрерывного наращивания капитальных затрат, возражал против «максимума годовой перекачки [средств] из крестьянского хозяйства в промышленность, считая наивной иллюзией, что таким способом можно поддерживать высокий темп индустриализации. В статье «Политическое завещание Ленина» Бухарин опять же не прямо, а косвенно критиковал «генеральную линию», противопоставляя ее взглядам Ленина, изложенным в его последних работах.

Разгром «правых», также происходивший за закрытыми дверями, состоялся на апрельском объединенном расширенном пленуме ЦК и ЦКК 1929 г . В своей речи Бухарин попытался очертить последствия взятого сталинским руководством курса. Под сталинской линией, говорил Бухарин, скрывается господство бюрократии и режим личной власти. Грандиозные планы социалистического переустройства общества он назвал не планами, а литературными произведениями. Индустриализацию, по его мнению, нельзя проводить на разорении страны и развале сельского хозяйства. Чрезвычайные меры означают конец нэпа. Бухарин обвинил сталинский аппарат в военно-феодальной эксплуатации крестьянства, а проводимую на ее основе индустриализацию — «самолетом без мотора». Скептически отнесся Бухарин к идее массовой коллективизации. Ее нельзя строить на нищете крестьянства — «из тысячи сох не составить трактора». Главный теоретический тезис Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму Бухарин назвал «идиотской безграмотной полицейщиной».

Резкую речь Бухарина на пленуме следует рассматривать скорее как акт отчаяния, предчувствие неминуемого поражения ввиду яростного наступления сталинской клики, которая теперь полностью «правила бал» в партийном руководстве, и нравов, царивших в нем. Доводы разума не играли уже никакой роли. Не получил поддержки Рыков, как председатель правительства выступивший с довольно аргументированным и реальным двухлетним планом восстановления расстроенного народного хозяйства, оздоровления финансов, устранения «узких мест» и консервации необеспеченных ресурсами строек.

О том, какие методы дискредитации оппонентов утверждались в партии, свидетельствует сталинское выступление на пленуме. Он извлек из архива старую полемику между Лениным и Бухариным по поводу государственного капитализма, вспомнил ленинское «Письмо к съезду», из которого взял фразу, где Ленин говорит о Бухарине как никогда серьезно не учившемся марксисте, намекнул на предполагаемое участие Бухарина в заговоре левых эсеров. Когда Бухарин говорил о перерождении партии, превращении ее в болото послушных бюрократов, ее засоренности политически безграмотными чиновниками, не отличающими Бебеля от Бабеля, Сталин прервал его репликой: «Ты у кого это списал? У Троцкого!», намекая на контакты Бухарина, искавшего союзников, с разгромленной оппозицией. Что касается существа дела, то взгляды Бухарина и его сторонников он назвал пораженческими, проявлением панических настроений. Пленум 300 голосами против 13 осудил «правый уклон».

Вслед за пленумом была созвана XVI партийная конференция, которая проходила под знаком осуждения правых по всем направлениям текущей политики. Конференция отклонила какие-либо попытки снижения темпов индустриализации. В решениях конференции подчеркивалось, что пятилетка является процессом развернутого социалистического наступления и выполнению ее препятствуют не столько трудности организационно-технического характера, сколько обострение классовой борьбы и сопротивление капиталистических элементов. Преодоление этих трудностей возможно только при огромном росте активности и организованности трудящихся, изжитии мелкобуржуазных колебаний в решении вопроса о темпах и наступлении на кулачество.

«Правый уклон» был назван «откровенно капитулянтским», ему объявлялась решительная и беспощадная борьба.

Конференция в качестве пути подъема сельского хозяйства сделала ставку на организацию «крупного социалистического земледелия» — колхозов и совхозов, а в качестве важнейшего направления работы партии в деревне — организацию бедноты для борьбы совместно с середняком против кулака. Конференция постановила произвести генеральную чистку партии и госаппарата «под контролем трудящихся масс» под флагом борьбы с бюрократизмом, с извращениями партийной линии, развертывание критики и самокритики. Практически каждое выступление партийных руководителей с мест на конференции заканчивалось рефреном «даешь пятилетку, даешь индустриализацию, даешь трактор.., а правых — к черту!». Налаженный в партийном аппарате механизм проведения «генеральной линии» действовал четко и почти безотказно.

Дальнейшая борьба с «правым уклоном» превратилась в откровенную травлю оппозиционеров. «Правый уклон» олицетворялся с именами Бухарина, Рыкова, Томского. Против них развернула широкую кампанию печать. Повсеместно организовывались собрания и митинги с «разоблачением» и осуждением их сторонников. От них требовали признания своих ошибок и покаяния. Несколько позже, на ноябрьском пленуме 1929 г ., принадлежность к «правому уклону» была признана несовместимой с пребыванием в партии. За короткий срок из нее было исключено 149 тыс. человек (11%), в основном по обвинению в «правом уклоне». По всей видимости, эта цифра близка к реальному количеству коммунистов — сторонников продолжения нэпа. Большинство из них так или иначе, раньше или чуть позже вынуждены были публично признаться в своих ошибках и заблуждениях. В противном случае они оказывались в положении отверженных, на которых могли распространяться всевозможные кары и репрессии.

Разгром «правых» происходил под аккомпанемент обвального крушения нэпа по всем направлениям хозяйственной и социальной политики. В связи с переходом к директивному централизованному планированию перестраивается вся система управления народным хозяйством, в которой поначалу легко можно увидеть черты, унаследованные от «военного коммунизма». На базе государственных синдикатов, которые фактически монополизировали снабжение и сбыт, создаются производственные объединения, весьма смахивающие на главки первых послереволюционных лет и положившие начало становлению «ведомственной экономики». Производство строилось путем прямого централизованного регламентирования сверху всего и вся вплоть до норм оплаты труда рабочих. Предприятия, в сущности, бесплатно получали соответствующие фонды сырья и материалов по карточно-нарядной системе. Снова возникли разговоры о прямом плановом продуктообмене между городом и деревней, об отмирании денег, о преимуществах карточной системы снабжения и распределения. Ликвидировались многие банки, акционерные общества, биржи, кредитные товарищества. На производстве вводилось единоначалие, руководители предприятий напрямую делались ответственными за выполнение промфинплана. Директора крупнейших строек и предприятий назначались теперь по особому номенклатурному списку.

Летом 1929 г ., несмотря на принятый закон о пятилетнем плане, начался ажиотаж вокруг его контрольных цифр. Безоговорочно принимались встречные планы, как будто под них уже имелось материальное обеспечение. В ответ на лозунг «Пятилетку в четыре года!» Сталин призывал выполнить ее в три года. Задания по тяжелой промышленности (в металлургии, машиностроении и др.) были резко увеличены.

Каскад произвольных, материально не подкрепленных мер, проводимых в форме постановлений, распоряжений, приказов, буквально терзал страну.

Чрезвычайные методы господствовали на «фронте хлебозаготовок». По всем деревням и селам разъезжали уполномоченные, отбирая у крестьян «хлебные излишки». Им на помощь из города было направлено около 150 тыс. посланцев рабочего класса, попутно излагающих новую политику партии. О том, как велась эта агитация среди крестьян, видно из письма на имя Сталина рабочего Чернореченского завода (Нижний Новгород), посланного в один из районов ЦЧО: « Прошу Вас тов. Сталин дать мне ответ на вопрос, как лучше подойти к делу. Я объяснял им [необходимость развития тяжелой индустрии] так, что нельзя сразу вас снабдить мануфактурой, обувью.., потому что сейчас мы ведем по строго выработанному плану наше хозяйство. Если мы пустим сразу в дело эти две отрасли, то у нас будут стоять главные рычаги нашего народного хозяйства — тяжелая промышленность, которая будет производить машины производства. Я приводил им такой простой пример: «Вот, мол, крестьянин имеет 250 руб. денег, семейство его 15 человек, нет одежды, нет обуви. Что он купит?». Он отвечает: «Лошадь». Вот так и государству нужен прежде всего двигатель, чтобы двигать народное хозяйство. Но они не верят... «Сколько кожи, а обувь дорога». — «А за сколько бы ты хотел купить сапоги? Пуд хлеба за одну пару сапог?» — «Нет, я бы дал пудов 8 за сапоги». И не верят, что мы придерживаемся строгому плану всех промтоваров по кооперативным организациям. Недостатки у нас общие. Но они не верят. Я Вас и прошу, как лучше и детальнее объяснить? Просил бы не отказать ответить».

Газеты усердно пропагандировали преимущества колхозов, товарность которых по зерну якобы составляла 35%, а совхозов — и того выше. В результате настойчивой пропаганды доля коллективизированных крестьянских хозяйств поднялась с 3,9% в июне до 7,6% в октябре. На заводах и фабриках разворачивалось движение 25-тысячников. Суть его состояла в том, чтобы отобрать в среде рабочего класса самых лучших его представителей и направить в деревню для организации колхозов и совхозов. По официальным данным, было зарегистрировано около 700 тыс. рабочих, выразивших желание выехать на фронт «колхозного разворачивания». Сказывалось постоянное внушение рабочим мысли об их авангардной роли, об отсталости деревни, не знающей своего счастья, которое заключается-де в том, что нужно как можно скорее объединиться в колхозы и создать социализм в деревне, выкорчевать существующие в ней зародыши капитализма в лице индивидуальных крестьянских хозяйств. Так готовилась организационная и идейная база для проведения сплошной коллективизации.

Не менее важные события происходили на «культурном фронте». Общий культурный уровень населения страны на протяжении 20-х гг. поднимался медленно. Правда, по уровню грамотности были достигнуты впечатляющие цифры. К 1930 г . число грамотных по сравнению с 1913г. увеличилось почти вдвое (с 33 до 63%). Однако этот рост был обусловлен не столько внедрением систематического школьного образования (число учащихся в начальных школах в 1929 г . составляло 10 млн.), сдерживаемого нехваткой школ, учителей, учебников, сколько расширением курсов по ликвидации неграмотности, в задачи которых входило овладение элементарными навыками чтения и письма и основами политграмоты. Причем, как в и других областях, и здесь к концу 1920-х гг. явно проступали черты чрезвычайщины и кампанейщины. Если, например, в 1927 г . подобные курсы по официальным отчетам закончили 800 тыс. человек, то в следующем году — уже 2 млн., а в 1929 г . — 10 млн.

В задачи культурной революции, которые выносились на повестку дня, включались борьба с мещанскими и буржуазными проявлениями, критическая переработка старого буржуазного культурного наследия и создание новой социалистической культуры, т.е. внедрялись примитивные культурные штампы и стереотипы. Провозглашались лозунги решительной борьбы с враждебными идеологиями, течениями, нравами, традициями как в области науки, литературы, искусства, так и в области труда и быта. Агрессивно насаждались коллективистские начала, ведущие к подавлению индивидуальности и свободы творчества. Нагнетались антиинтеллектуализм, недоверие к «гнилой интеллигенции» и «гнилому либерализму». Усилилась разнузданная и крикливая антирелигиозная пропаганда, возглавляемая «Обществом воинствующих безбожников» и сопровождаемая разрушением церквей, исторических памятников, арестами священников как пособников кулаков и врагов социализма.

На «литературном фронте» борьбу за социализм вела созданная в 1928 г . Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) и ее руководство, объединившееся вокруг журнала «На литературном посту» («Напостовцы»). Напостовцы проповедовали «гегемонию пролетариата в литературе». В связи с этим они поделили писательский лагерь по классовому принципу («пролетарские писатели», «попутчики», «буржуазные» и «необуржуазные» авторы), периодически организуя разносы и преследования различных литературных группировок и объединений. Под огонь критики попали многие писатели, в том числе и М. Горький как «не совсем чистый» пролетарский писатель, М. Булгаков как выразитель контрреволюционного необуржуазного сознания, В. Маяковский за анархо-бунтарские индивидуалистические настроения и др. Аналогичные явления происходили в искусстве, театральной жизни, кинематографии. Они сводили на нет многообразие культурной и художественной жизни 1920-х гг.

Экстремизм во внутренней политике отразился и на действиях сталинского руководства в международной жизни. Во второй половине 1929 г . все отчетливее становились признаки тяжелейшего кризиса, охватившего экономику Запада. На этом фоне эйфория по поводу социалистического наступления получила дополнительную подпитку. Казалось, что наступает крах капитализма. Пресса пестрела сообщениями о голоде, нищете, безработице, об уничтожении на Западе многих тонн нереализованной продукции. Сам собой напрашивался вывод, что только социализм способен покончить с подобными явлениями. Изменившаяся международная обстановка позволила сталинскому руководству в Коминтерне провозгласить тезис о возрастании агрессивности империализма в период кризисов, а значит, о приближении возможности войны и революции. В качестве примера указывалось на возникновение фашизма. Однако главным врагом рабочего движения были объявлены так называемые «социал-предатели» или «социал-фашисты», под которыми подразумевались социал-демократы, поскольку они своим реформизмом препятствовали наступлению революции. В этой «слегка» извращенной логике явно прослеживаются следы сталинского творчества. Подобная установка, конечно, вела к расколу рабочего движения и облегчала установление фашистских и военных режимов в целом ряде европейских стран.

Накануне 12-й годовщины Октября Сталин выступил в «Правде» со статьей «Год великого перелома», в которой говорил о закладке основ строительства социализма, о решении проблемы внутренних накоплений, о новых формах повышения производительности труда, о повороте крестьянских масс к сплошной коллективизации и т.д. На ноябрьском Пленуме ЦК речь шла о громадных успехах, якобы достигнутых страной в 1929 г . Опираясь на них, было решено снова увеличить плановые задания. Шло даже соревнование за то, кто больше пообещает в деле досрочного выполнения пятилетки. Для внесения единства в «грандиозное развертывание крупных совхозов, колхозов и МТС» было признано необходимым создание единого органа — союзного Наркомзема, которому вскоре предстояло стать своеобразным штабом массовой коллективизации.

Конец 1929 г . был отмечен празднованием 50-летнего юбилея Генсека. Заметно возросла значимость Сталина. Он провозглашался «ближайшим и верным соратником Ленина», «виднейшим руководителем и вождем ВКП(б) и Коминтерна», «несгибаемым бойцом партии с железной настойчивостью и твердостью, с исключительной проницательностью проводящим генеральную линию партии». Сталин становился символом «социалистического наступления», его бесспорным лидером и вождем.

Видимо, следует подвести некоторые итоги той полосы событий, финалом которых стал 1929 г ., год утверждения сталинской диктатуры, за которым маячили контуры уже иной цивилизации. Он назывался по-разному: «от контрреволюционного термидора» до «сталинской революции сверху». За последние годы приходится сталкиваться со множеством различных версий этих событий. Широкое хождение получила их трактовка исключительно в терминах борьбы за власть, личных амбиций и властолюбия Сталина. Одно время распространялась версия о решающем влиянии на судьбу страны ее мелкобуржуазности, ее крестьянского обличья, которые будто бы тесно связаны с культом верховной власти и царистскими иллюзиями, вознесшими на пьедестал Сталина. Очень активно муссировалась идея об отсутствии в стране демократических традиций, в результате чего стало возможным возникновение сталинского культа. Нередко события 1929 г . и последующие рассматривались как неизбежный результат попыток реализовать коммунистическую утопию. Диапазон мнений, таким образом, весьма велик. Каждое из предложенных объяснений имеет очевидные слабости, на которые можно указать, что называется, с ходу. Если все внимание сосредоточить на сталинских интригах, то как объяснить те сложные процессы, которые происходили в стране? Если придерживаться «крестьянской версии», то встает вопрос, почему в других крестьянских странах в аналогичных условиях не возникло ничего подобного, напоминающего Россию? Если говорить о демократии, то очень мало можно назвать стран, которые к началу XX в. накопили богатый опыт демократических традиций. Тем не менее их исторические пути оказались достаточно разветвленными. К тому же следует добавить, что вряд ли существует какой-то единый рецепт для демократического устройства общества. Каждая страна имеет свой собственный опыт народовластия. Если порыться в российской истории, то в ней тоже можно найти его особые формы, на которые при желании можно опереться, не прибегая к безумному заимствованию и кабинетному бюрократическому прожектерству. Не годится, видимо, и апелляция к утопии, ибо какая заранее придуманная схема не окажется таковой при воплощении на практике?

Нельзя упрощать историю, спрямлять прошлое в угоду очередной конъюнктурной версии, как это часто делается в историографии. Из многих тенденций, из стечения многих обстоятельств, причин и следствий складывается определенный порядок событий, которые никто заранее не мог предвидеть и предусмотреть. Давая общую оценку событиям этого времени, тоже приходится вступать на путь известного упрощения, однако в целом она базируется на той логике фактов, которые содержатся в приводимом выше материале.

Из состояния российского общества, из противоречий, которые сопровождали его вступление в новую эпоху, из ситуации, в которой оказалась страна в результате ее участия в мировой войне, неизбежно вытекала трагедия революционного взрыва и гражданской войны. Руководство революцией было предопределено теми политическими силами, которые основывали свою стратегию и тактику на критике капитализма и пропаганде социалистических идей, находивших отклик среди населения России. Однако сами эти идеи, чтобы иметь успех, должны были трансформироваться сообразно российским условиям. Подобная трансформация прослеживается в программных установках отдельных политических партий, выступавших от имени крестьянства и рабочего класса. Сложные перипетии событий 1917 г . вынесли на поверхность наиболее радикальные элементы этих партий, которые повели массы на захват власти.

Взятие власти большевиками и поддержка их левыми эсерами привели к утверждению советской системы, а идеологической опорой нового режима становится большевизм, проповедующий диктатуру пролетариата. Идея диктатуру пролетариата постепенно сводится к однопартийной диктатуре большевиков в Советах и вытеснению всех других элементов из политической жизни общества.

Диктатура пролетариата на деле осуществлялась политической элитой большевистской партии, фигурами ее вождей. Вождизм — неизбежное следствие власти хаоса и толпы, ее жажды найти ориентиры в бурном океане событий. Вожди выступают от имени трудящихся масс, подхватывая их настроения и чаяния и навязывая им свои идеи.

Из смешения грубых уравнительных представлений о социализме и коммунизме и большевизма в специфической обстановке гражданской войны рождается идеология и практика «военного коммунизма», которая, несмотря на вызванный ею тотальный кризис советской системы и отказ от нее в последующие годы, оставила глубокий след во всех порах жизни общества, в том числе и в самой правящей партии.

Из большевистских идей и тенденций, свойственных «военному коммунизму», вырастает бюрократизм советской системы, который распространяется и на партию, и на госаппарат, и на общественные организации. Партийная бюрократия подчиняет себе этот процесс, который ведет к образованию особого руководящего слоя советского общества — номенклатуры. Интересы последней вступают в противоречие с интересами старой политической элиты. Внутри правящей партийной олигархии — вождей — начинается борьба за власть, победа в которой обеспечена тому, за кем пойдет номенклатура, большинство партийной и советской бюрократии, кто в наибольшей степени сумеет выразить ее нужды. Проводимая руководством новая экономическая политика не отвечала интересам этого слоя, не сумела привлечь на свою сторону значительные слои населения страны, породив множество нерешенных проблем и противоречий. Теперь их решение все более связывалось с ускоренным строительством социализма.

В качестве наиболее подходящей велениям времени обозначалась личность Сталина. Сталин одновременно выступал и создателем нового руководящего слоя и выразителем его интересов. Сталин умел приспособиться к духу эпохи, образу человека железной воли и дисциплины, способного претворять в жизнь любые практические решения. Явные грубость и неотесанность, в чем упрекали Сталина старшие соратники, для новой поросли руководителей были скорее не недостатком, а преимуществом, показателем близости к низам. Они сами по своей сути были такими. Многие из них, словно птенцы из гнезда, вышли из «военного коммунизма», пропитались его атмосферой. Позднее сам Сталин признавался, что в кругу более заметных политических фигур в партийном руководстве победу ему и его сторонникам обеспечили «средние кадры», на которые другие вожди не обращали внимания.

В понимании сущности и механизмов функционирования советского общества 30-х годов в западной (а в последние годы и в отечественной) историографии противостоят друг другу два главных направления: «тоталитарное» и «модернизаторско-ревизионистское». «Тоталитаристы» считают Октябрь 1917 г . «не пролетарской революцией, а заговором и государственным переворотом, осуществленным монолитной... большевистской партией», сталинизм — органичным результатом ленинизма, а советскую систему — тоталитарной, державшейся на терроре и лжи, с точки зрения морали идентичной нацизму и фашизму. Согласно представлениям «ревизионистов», Октябрь — это пролетарская революция, Сталин — «аберрация» ленинской нормы, советский режим при всей его социалистической риторике и мрачном сталинистском прошлом фасаде — основа для «развития»: индустриализации, урбанизации и массового образования, подобно «авторитарным» режимам в других отсталых странах, причем в ходе дальнейших изысканий часть «ревизионистов» Пришла к заключению о демократических корнях сталинского пятилетнего плана и о том, что сложившийся советский строй представлял собой взаимодействие «групп интересов». Мы попытаемся хотя бы в первом приближении разобраться в этих непростых вопросах; не навязывая читателю своих выводов, а приглашая его к совместному поиску.

Мир в 30-е гг. 1920-е гг. — это время «великого отката» этатизма (огосударствления). В Советском Союзе демонтировался «военный коммунизм», основывавшийся на крайней централизации хозяйственной жизни. На Западе после окончания первой мировой войны также повсюду свертывалось государственное вмешательство в экономику, расценивавшееся западными элитами как временная мера, обусловленная войной. Складывается специфическая «восстановительная» конъюнктура: переходившее на мирные рельсы народное хозяйство европейских стран предъявляло значительный, «отложенный» за годы войны, спрос на продукцию легкой, пищевой, а затем и тяжелой промышленности гражданского назначения. Одновременно американские займы и репарации с побежденной Германии обеспечивали восстанавливающуюся европейскую промышленность необходимыми финансовыми ресурсами. Ненасыщенный рынок и «свободные» деньги дали в результате экономический подъем 20-х гг.

Однако эта стабилизация на основе довоенной, относительно слабо регулируемой, рыночной экономической модели была по природе своей непрочной. Восстановление Европы завершилось. Рынок оказался перенасыщен. Разразился крупнейший за всю историю капитализма экономический кризис 1929—1933 гг. Объем промышленного производства в западных странах сократился в среднем на 38%, сельского хозяйства — на треть, мировой торговли — на две трети. В наибольшей мере кризис поразил Германию и Соединенные Штаты Америки.

Обнаружившаяся «узость» мирового рынка вызвала тенденцию к закреплению его отдельных территориальных секторов за лидирующими в мировой экономике и политике странами: создаются межнациональные торгово-валютные блоки на базе колониальных империй великих держав, т.е. происходит сегментация (регионализация) единого мирового рынка. В условиях экономического кризиса 1929—1933 гг. Великобритания добилась от своих доминионов согласия на образование торгового блока: в 1932 г . в Оттаве было подписано соглашение о взаимных преференциальных (предпочтительных) пошлинах для членов Британского содружества наций. Вслед за Англией на путь искусственного образования торговых зон вступили другие великие державы: Франция образовала зону французского франка, Голландия — зону голландского гульдена.  

Мировая торговля оказалась расщепленной на замкнутые группировки и опутана сложной системой торгово-валютных ограничений.

Кризис 1929—1933 гг., наряду с разделом мирового рынка, имел и другое глобальное социально-экономическое следствие. Он подвел элиты лидирующих обществ к осознанию исчерпанности позитивного потенциала чисто либеральной (основанной на стихийном взаимодействии хозяйствующих субъектов) экономической модели. С начала 30-х гг. в развитых странах усиливается вмешательство государства в экономику, общественную жизнь, его целенаправленное (а не от случая к случаю, как раньше) воздействие на социально-экономические процессы — государство встраивается в сам процесс общественного воспроизводства в качестве его важнейшего структурного звена. Этот феномен принимал различные формы.

В США пришедший к власти в 1933 г . президент-демократ Франклин Делано Рузвельт провозгласил политику так называемого «нового курса». Она включала ряд направлений.

1. Ужесточение государственного контроля за финансовой системой. В начале правления Рузвельта все банки были закрыты, а затем вновь открыты только «здоровые» банки. Остальные же подверглись реорганизации. Функции Федеральной резервной системы — государственного органа, созданного в 1913 г . для контроля за банковскими операциями, были расширены таким образом, чтобы она могла пресекать чрезмерную эмиссию.

2. Принудительное картелирование промышленности. В соответствии с принятым 16 июня 1933 г . Законом о восстановлении промышленности — НИРА — ассоциации монополий получали право формулировать «кодексы честной конкуренции», а президент — санкционировать их, превращая в правовую норму. В кодексах фиксировались цены, ниже которых нельзя было продавать изготовленную продукцию, объем производства, определялись условия труда.

3. Регулирование сельского хозяйства с целью увеличения фермерского дохода. Государство компенсировало фермерам сокращение посевных площадей и поголовья скота; уменьшение предложения сельскохозяйственной продукции на рынке стимулировало рост цен на нее; одновременно удешевлялся кредит для фермеров.

4. Сильную социальную политику. В целях борьбы с безработицей государством были организованы масштабные строительные работы. Демократизировалось положение на рынке труда: рабочим предоставлялись права на организацию и на заключение коллективных соглашений с работодателями через представителей, избранных по собственному усмотрению, без давления со стороны предпринимателей. Государство отныне предоставляло наемным работникам определенные социальные гарантии: законодательно фиксировались максимум продолжительности рабочей недели и минимум заработной платы.

«Новый курс» осуществлялся в условиях сохранения и развития политической демократии («мягкий» вариант).

В Германии после прихода к власти в 1933 г . национал-социалистов процессы этатизации развертывались параллельно со свертыванием парламентской демократии («жесткий» вариант). Через несколько месяцев после прихода к власти А. Гитлера Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (НСДАП) превратилась в монопольно правящую: буржуазные партии объявили о самороспуске, Коммунистическая партия Германии была вынуждена уйти в подполье. Резко увеличивается численность нацистской партии: с 850 тыс. членов на 30 января 1933 г . до 2 млн. 450 тыс. на 1 мая 1933 г . и до 6 млн. к маю 1945 г .

Партия опиралась на развитую систему идеологического манипулирования сознанием народа, разветвленный террористический аппарат, а также на многочисленные массовые организации. Их было несколько категорий. Первую составляли так называемые «подразделения НСДАП» (созданные в 1921—1923 гг.): штурмовые отряды СА, отряды СС, корпус автомобилистов, «Гитлерюгенд» («Гитлеровская молодежь»), союз студентов, организация женщин, союз школьников. Во вторую категорию — так называемые «примыкающие» организации — входили благотворительная организация «Народное благополучие», союз врачей и союз учителей. К «опекаемым НСДАП» организациям, которые существовали до середины 30-х гг., относились союз юристов, Союз борьбы за немецкую культуру и первоначальная опора нацистов на предприятиях — Организация фабрично-заводских ячеек (1931—1935). После прихода НСДАП к власти число руководимых ею организаций значительно выросло. В 1933 г . были распущены традиционные профсоюзы, а все немецкие рабочие насильственно объединены в «Германский трудовой фронт» (ДАФ), куда вошли и предприниматели (более развитые формы корпоративизм получил в фашистской Италии). Так претворялся в жизнь лозунг А. Гитлера о замене классовой борьбы «единением всего народа». В результате каждый немец оказался вовлеченным в ту или иную организацию в зависимости от профессии, возраста и пола.

При нацистах резко усилилось государственное вмешательство в хозяйственные процессы. Для координации экономики в масштабе страны был создан Генеральный совет германского хозяйства, на котором обсуждались планы хозяйственного развития. Был принят закон о принудительном картелировании мелких предприятий, согласно которому ликвидировались все общества с капиталом менее 100 тыс. марок и запрещалось образование новых с капиталом менее 500 тыс. марок. Принятый 27 февраля 1934 г . Закон о подготовке органического построения германской экономики внес коренные изменения в управление народным хозяйством, распространив на него принцип фюрерства. Все предпринимательские союзы переходили в подчинение министерства экономики и возглавлялись «фюрером [вождем] германского хозяйства». Хотя вскоре пост «фюрера германского хозяйства» был ликвидирован, но принцип фюрерства в экономике остался незыблемым. Была создана общеимперская экономическая палата, которой подчинялись 6 имперских хозяйственных групп: промышленности, банков, торговли, энергетики, страхования и ремесла. Кроме того, существовали 18 экономических территориальных палат и многочисленные группы и подгруппы. Во главе каждой из этих единиц были поставлены «фюреры» — крупные монополисты, наделенные неограниченной властью в области форсирования производства вооружений, распределения заказов, сырья, установления цен.

Принцип фюрерства был проведен вплоть до предприятия. Согласно Закону о порядке национального труда от 20 января 1934 г . отменялись все положения о заводских советах, тарифных договорах, третейских судах, все правила, регулировавшие продолжительность рабочего времени, охрану труда, внутренний распорядок и т.п. Владелец предприятия становился «фюрером», который единолично мог устанавливать расценки, нормы выработки, длительность рабочего дня, штрафы и наказания. Все несогласные с «фюрерскими» порядками отправлялись в концлагеря.

Недемократические режимы различной степени «жесткости» устанавливаются и в ряде «периферийных» европейских стран: в Италии (еще с 1922 г .), Испании, Венгрии и др., а также в Японии.

Существовала достаточно тесная зависимость между наличием (или отсутствием) у той или иной великой державы «своего» сегмента мирового рынка и степенью «жесткости» политического режима в ней в период перехода к регулируемому рыночному хозяйству.

Перекачивая ресурсы из колоний в имперские центры, Англия и Франция смогли смягчить для народных масс метрополий трудности переходного периода; в результате кипение в «социальном котле» не дошло здесь до критической точки, что позволило сохранить в этих странах политическую демократию. США, формально не обладавшие колониями (хотя с рубежа веков усиливается их всесторонняя экспансия в страны Латинской Америки), добились сходного результата благодаря достигнутому в предшествующий период «запасу прочности»: накопленные в период первой мировой войны и в 20-е гг. финансовые ресурсы позволили американскому истеблишменту проводить и в условиях кризиса достаточно гибкую социальную политику.

В иной ситуации оказались Германия и Япония. Потребности структурной перестройки экономики и отсутствие колониальных «резервов», несоответствие хозяйственного потенциала и внешних сфер влияния толкали лидеров этих стран на всемерную мобилизацию внутренних ресурсов для ускоренной милитаризации и последующей борьбы за передел мира. Использование мобилизационной экономической модели в условиях дефицита ресурсов привело к установлению здесь крайне «жестких» политических режимов (способных подавить недовольство политикой «затягивания поясов»). Причем, как только Германия и Япония, нарастившие военно-экономический потенциал, смогли отвоевать себе сферы влияния в Европе и Азии, они пошли по пути своих «демократических» соперников: Япония образовала торговую зону японской иены; Германия накануне второй мировой войны создала в Юго-Восточной Европе нечто вроде торгово-валютного блока, в котором немецким монополиям обеспечивалось полное господство. Обретенная «колониальная периферия», в свою очередь, способствовала стабилизации «жестких» режимов в Германии и Японии: имперские нации «подкармливались» за счет сателлитов.

Присутствие на арене мировой политики 30-х гг. нацеленных на передел мира режимов Германии и Японии все больше делало планету похожей на пороховую бочку, к которой подведен зажженный бикфордов шнур, длина которого неумолимо сокращается.

Этапы советской внешней политики . История отечественной внешней политики 30-х гг. стала в последнее время в нашей стране объектом острой идеологической борьбы. В центре полемики оказалась крайне политизированная уже в самой своей постановке проблема «виновников» второй мировой войны. Через средства массовой информации в общественное сознание усиленно внедряется идея равной (и преимущественной по отношению к другим странам) ответственности Германии и СССР за ее развязывание. Более того, широкое распространение получила версия В. Суворова (Резуна) о Советском Союзе как главном виновнике войны, изложенная в постоянно тиражируемых и рекламируемых, начиная с 1992 г ., книгах «Ледокол» и «День-М».

Изучение генезиса второй мировой войны (а не поиск «виновных») представляет собой сложнейшую научную проблему (в силу, прежде всего, ее неослабевающей политической остроты, предопределяющей все остальное: доступ к источникам, возможность неангажированных исследований и публикаций и т.д.). Не имея возможности в рамках настоящего краткого очерка остановиться на ней сколько-нибудь подробно, мы хотели бы адресовать читателя к интересным выводам отечественного исследователя М.И. Мельтюхова (кстати говоря, в отличие от большинства представителей академической элиты, положительно оценившего ряд аспектов книги В. Суворова). По его мнению, в любой исторической эпохе существует ряд государств, взаимоотношения которых являются определяющим для этого периода и региона. Ныне мы привычно называем такие государства «великими Державами». Столь же широко известно, что между великими державами постоянно идет борьба за влияние на международной арене, которая периодически выливается в вооруженные столкновения.

В первой половине XX в. было семь великих держав: Англия, Франция, США. Германия, СССР, Италия и Япония. Ситуация 20—30-х гг. сложилась в результате двух основных событий: версальско-вашингтонских договоренностей и большевистского переворота в России. Доминирующее положение занимали Англия и Франция — фактически создатели этой международной системы. США, хотя и не были полностью удовлетворены этой ситуацией, не собирались противостоять Англии и Франции в вооруженной борьбе, а рассчитывали использовать в своих интересах любой европейский конфликт, не вмешиваясь в него до поры до времени. Обделенные при дележе «добычи» после первой мировой войны, Италия и Япония были недовольны сложившейся системой, но ограничивались пока компенсацией в Эфиопии (Италия) и Китае (Япония), не решаясь на открытую борьбу с Англией и Францией. Советский Союз, строящий «новое общество», которое должно было в будущем охватить весь земной шар, не спешил открыто вмешиваться в борьбу за расширение своего влияния, предпочитая пропагандистскую кампанию и рассчитывая использовать в своих интересах любой конфликт между великими державами. И наконец, Германия, потерпевшая поражение в войне и понесшая существенные потери (территория и влияние), открыто заявила, особенно после 1933 г ., о реваншистских и экспансионистских целях — создании в мире «нового порядка». Для полноты картины следует помнить и о наличии англо-французских противоречий.

Столь неустойчивое положение и стремление многих держав его пересмотреть не могли не привести к очередному военному столкновению между великими державами. Им и стала вторая мировая война. Поэтому обвинения В. Суворова, направленные в адрес только СССР, явно тенденциозны и фактически ничего не объясняют. Подготовка Советского Союза и Германии к борьбе за господство в Европе вполне понятна и естественна. Однако автор «Ледокола» осуждает эти действия СССР, но склонен оправдывать действия Германии. Вряд ли можно считать подобный двойной стандарт объективным подходом.

В крайне напряженной международной атмосфере конца 20-х — в 30-е гг. внешняя политика СССР прошла три основных этапа: 1) 1928—1933 гг. — в Европе союзнически" отношения с Германией, расширение контактов с другими государствами, на Востоке — продвижение в Китай и активизация в Афганистане и Иране; 2) 1933—1939 гг. сближение с Англией, Францией и США на антигерманской и антияпонской основе, стремление сохранить сферы влияния на Востоке и избежать прямой конфронтации с Японией; 3) 1939—июнь 1941 гг. — сближение с Германией и Японией

Если на первом и втором этапах Советский Союз сталкивался с относительно стабильным положением на западных границах и стремился сохранить статус-кво в Европе, то положение на восточных рубежах было иным. На Дальнем Востоке шли боевые действия с его участием и происходило изменение политической карты района. Наиболее яркими моментами в этих событиях были: советско-китайский вооруженный конфликт на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) в 1929 г ., японская агрессия в Маньчжурии и Шанхае в 1931—1932 гг., широкомасштабная японская агрессия в Китае в 1937—1945 гг., переход Синьцзяна (Восточного Туркестана), крайней западной провинции Китая, в советскую сферу влияния, советско-японские вооруженные столкновения на советско-маньчжурской и монгольско-маньчжурской границах.

Конфликт на КВЖД произошел летом — осенью 1929 г . в Северной Маньчжурии (северо-восточный район Китая). Через этот район проходила железная дорога, которая принадлежала, согласно соглашению 1924 г . между советским и центральным китайским (пекинским) правительствами, Советскому Союзу и Китаю на равных правах. Но к концу 20-х гг. китайская администрация дороги была оттеснена (причинами этого были более высокая компетенция советского персонала и целенаправленная политика советского руководства дороги), и она почти полностью превратилась в советское предприятие. Кроме самой дороги, КВЖД принадлежали телеграф, телефон, ремонтные мастерские и предприятия, грунтовые и шоссейные дороги, сунгарийская речная флотилия. До тех пор, пока Китай был раздроблен на территории, которые управлялись независимыми милитаристами, это не вызывало каких-либо осложнений. Но когда в 1928 г . к власти в Китае пришло правительство Чан Кайши, которое стало реально объединять китайские территории, положение резко изменилось. Попытка китайской администрации силой установить положение, адекватное договору 1924 г ., привела к вооруженному конфликту, в ходе которого китайские войска прикрытия границы были разгромлены на их территории. Вооруженный конфликт завершился в декабре 1929 г ., но потребовалось еще два года мучительных переговоров, чтобы восстановить политические отношения между двумя странами.

Советский Союз и Китай сблизила японская агрессия на Дальнем Востоке: в Маньчжурии (в сентябре 1931 г .) и в Шанхае (в марте 1932 г .). Захват японской квантунской армией к концу 1931 г . всей Маньчжурии привел, с одной стороны, к созданию военного плацдарма Японии на дальневосточных границах Советского Союза и на границах Внешней Монголии (после 1945 г . МНР), а с другой — к полному уничтожению влияния центрального китайского правительства в этом районе. Кроме того, напряженность между СССР и Японией резко возросла в связи с тем, что принадлежавшая Советскому Союзу КВЖД проходила теперь по территории, контролировавшейся Токио. Все это привело к тому, что в 1932 г . в Женеве были восстановлены дипломатические отношения между Китайской Республикой и СССР, несколько увеличился объем торговли между двумя странами, начались переговоры о заключении договора о ненападении. Однако до начала японо-китайской войны 1937 г . они не имели успеха. Препятствовали поддержка СССР Коммунистической партии Китая, ведшей вооруженную борьбу против правящей в Китае партии Гоминьдан, а также стремление сторон спровоцировать партнера на активные действия против Японии без собственного участия.

С конца 20-х и на протяжении 30-х гг. СССР наращивал свое экономическое, политическое и военное присутствие в Синьцзяне — районе Китая, населенном преимущественно тюрками-мусульманами. Оказывая всестороннюю помощь китайской администрации в ее борьбе с восставшим местным населением (от поставок оружия до ведения совместных с китайской армией военных действий). Советский Союз к середине 30-х гг. превратился практически в единственного торгового партнера китайской региональной администрации, принявшей откровенно просоветскую правительственную программу. Кроме того, в центральном и местных административных органах Синьцзяна находилось множество советских советников, которые, по существу, и определяли правительственный курс.

В июле 1937 г . Япония начала крупномасштабную военную агрессию против Китая. В течение двух лет японская армия захватила основные промышленные и сельскохозяйственные районы страны. Под угрозой неминуемого поражения китайское руководство пошло на сближение с СССР. В августе 1937 г . Советский Союз и Китай заключили договор о ненападении. Сразу после этого СССР предпринял массированные военные поставки Китаю, что помогло последнему сдержать наступление японской армии. В боях на стороне китайской армии участвовали советские инструкторы и «добровольцы-летчики». Вплоть до 1939 г . СССР оказывал активную поддержку Китаю, однако после подписания советско-германского пакта о ненападении (23 августа 1939 г .) резко ее сократил, а после заключения советско-японского договора от 13 апреля 1941 г . прекратил практически полностью.

В июле—августе 1938 г . на советско-маньчжурской границе в районе озера Хасан (командующий советскими войсками В.К. Блюхер) и с 20 по 31 августа 1939 г . на маньчжурско-монгольской границе в районе реки Халхин-Гол (командующий Г.К. Жуков) произошли вооруженные столкновения между частями Красной Армии и японской квантунской армии. Стороны пытались оказать политическое давление на противника и выяснить его военный потенциал. Ни один из противников не смог добиться существенного преимущества, хотя Красная Армия в обоих случаях значительно улучшила свое положение на границе.

В отличие от Дальнего Востока, в Европе в начале десятилетия международные отношения отличались большей стабильностью. Советский Союз использовал эту ситуацию. На рубеже 20—30-х гг., по мнению французского исследователя Н. Верта, советские руководители стремились «всеми способами избегать любых конфликтов и провокаций, поскольку страна переживала период глубочайших экономических и социальных потрясений и была ими на какое-то время значительно ослаблена. Поэтому одновременно с преимущественным развитием отношений с Германией советская дипломатия направила свои усилия на расширение отношений с другими государствами, надеясь на увеличение торгового обмена с ними, необходимого для выполнения планов экономического строительства и обеспечения безопасности страны».

В октябре 1929 г . восстанавливаются дипломатические отношения с Англией (разорванные в мае 1927 г . английской стороной). В 1929—1932 гг. Советский Союз и Великобритания осуществляли активные дипломатические контакты и успешно развивали внешнеэкономические связи. В 1929— 1930 гг., например, СССР приобрел около 70% экспортируемых Англией станков. В марте 1933 г . в связи с арестом в СССР ряда английских специалистов, обвиненных во вредительстве, Лондон ввел эмбарго на ввоз в Великобританию советских товаров. Арест английских специалистов был вызван стремлением Москвы оказать давление на английское правительство, проводившее активную антикоммунистическую политику внутри Британской империи и на международной арене. После освобождения английских специалистов, возмещения им материального ущерба и выезда их из страны конфликт был улажен и эмбарго отменили.

Также не без шероховатостей, но в целом успешно складывались в первой половине 30-х гг. советско-французских отношения. В 1930—1931 гг. они резко обострились. Французское правительство обвинило СССР во вмешательстве во внутренние дела страны. Оно утверждало, что Москва использует официальные представительства для руководства местными коммунистами и оказания им материальной поддержки. В целях пресечения подрывной деятельности парижские власти арестовали в 1930 г . ценности советского торгпредства, а правительство ввело ограничения на импорт советских товаров. В конце 1931 г . отношения начинают улучшаться. Это было вызвано прежде всего ростом реваншистских настроений в Германии, что побуждало страны, подписавшие Версальский мирный договор и заинтересованные в сохранении послевоенного статус-кво, искать геополитический противовес возрождающемуся немецкому государству. В ноябре 1932 г . между СССР и Францией был заключен договор о ненападении. В том же году аналогичные соглашения заключили с СССР Финляндия, Латвия и Эстония — государства, шедшие в фарватере внешнеполитического курса Франции.

В начале 30-х гг. единственной великой державой, не признавшей СССР, оставались США. Несмотря на это, советско-американская торговля развивалась довольно успешно: в 1930 г . Советский Союз занял второе, а в 1931 г . — первое место в импорте машин и оборудования из США. Однако летом 1930 г ., обвинив Москву во вмешательстве в свои внутренние дела, Вашингтон ввел дискриминационные меры против советского экспорта. Это привело к тому, что Советский Союз вынужден, был в 1932 г . сократить импорт из США, который уменьшился более чем в 8 раз.

Наибольшей стабильностью отличались в этот период отношения СССР с Германией: с 1922 по 1932 г . во взаимоотношениях двух стран не произошло ни одного сколько-нибудь серьезного конфликта. Успешно развивалась торговля. Немецкий экспорт в СССР стимулировал восстановление германской тяжелой промышленности. В 1931 г . Берлин предоставил СССР долгосрочный кредит в 300 млн. марок для финансирования импорта из Германии. Доля Германии в импорте Советского Союза выросла с 23,7% в 1930 г . до 46,5% в 1932 г . В 1931—1932 гг. СССР занимал первое место в германском экспорте машин (в 1932 г . 43% всех экспортированных немецких машин были проданы в СССР).

Установление в 1933 г . в Германии диктатуры национал-социалистов, уничтоживших в стране коммунистическое движение, вызвало смену ориентиров советской внешней политики. Пленум Исполкома Коминтерна в конце 1933 г . охарактеризовал фашистскую Германию как главного поджигателя войны в Европе. Отнюдь не драматизируя в своих отношениях с Германией фактора идеологической солидарности (разгром нацистами крупнейшей европейской компартии), продолжая стратегическую линию на уклонение от вовлечения в любой серьезный вооруженный конфликт (учитывая осуществляемые внутри страны грандиозные социально-экономические преобразования), Советский Союз стал проявлять большую открытость в отношении западных «демократий» и большую заинтересованность в создании системы коллективной безопасности в Европе, включая Германию.

Первыми реальными достижениями «нового курса» были установление в ноябре 1933 г . дипломатических отношений между СССР и США (Соединенные Штаты подвигли на этот акт расширяющаяся агрессия Японии на Дальнем Востоке и приход к власти в Германии реваншистской нацистской партии) и принятие СССР в сентябре 1934 г . в Лигу Наций (международную организацию, близкую по характеру деятельности к послевоенной ООН). Причем, Советский Союз возвращался в Лигу Наций на своих собственных условиях: все споры, и прежде всего по поводу долгов царского правительства, были решены в его пользу.

Одновременно нарастала напряженность в советско-германских отношениях. 26 января 1934 г . Германия заключила договор с Польшей, расцененный советским руководством как серьезный удар по всему предшествующему советско-немецкому сотрудничеству. Растущая германская угроза заставила советских руководителей с вниманием отнестись к предложениям, сформулированным в конце мая 1934 г . министром иностранных дел Франции Л. Барту. Первое из них предусматривало заключение многостороннего пакта о взаимном ненападении всеми государствами Восточной Европы, включая Германию и СССР; второе предполагало заключение договора о взаимопомощи между Францией и Советским Союзом. Если «восточный пакт» осуществить не удалось, то франко-советский договор о взаимопомощи в случае любой агрессии в Европе (правда, не сопровождавшийся, в отличие от франко-русского договора 1891 г ., военными соглашениями) был подписан в Париже 2 мая 1935 г . и ратифицирован французской стороной 28 февраля 1936 г .

7 марта 1936 г . Гитлер квалифицировал ратификацию советско-французского договора как антигерманскую акцию, открывавшую «ворота Европы большевизму», что послужило для него предлогом для ремилитаризации Рейнской области. Франция и Великобритания ответили на эту германскую акцию лишь устным протестом. Между тем она серьезно изменила военно-политическую ситуацию в Европе. Военные гарантии, предоставленные Францией ее восточным союзникам, становились практически невыполнимыми: в случае войны с Германией, отныне надежно защищенной рейнскими укреплениями, французская армия оказывалась неспособной быстро прийти на помощь странам Центральной и Восточной Европы. Положение усугублялось отказом Польши пропускать через свою территорию иностранные войска. Новая политическая реальность, когда западные демократии и Лига Наций оказались бессильны противостоять грубому натиску, а Версальский договор терял свою силу, наглядно продемонстрировала советским руководителям всю хрупкость европейского равновесия и необходимость сохранения в интересах собственной безопасности полной свободы рук.

Осознание этой жестокой реальности пришло к советскому руководству не сразу. В связи с вводом немецких войск в демилитаризованную Рейнскую зону Советский Союз предложил мировому сообществу принять коллективные меры против нарушителя международных обязательств. Но большинство членов Лиги Наций, и прежде всего Англия, не поддержали советские предложения, так как, с одной стороны, они надеялись путем уступок Германии превратить ее в надежного партнера в международных делах (так называемая политика «умиротворения»), а с другой — использовать немцев в качестве противовеса СССР,

Следующим шагом в высвобождении советского руководства из плена «продемократических» иллюзий стали гражданская война и интервенция Германии и Италии в Испании (1936—1939). После мятежа генерала Франко Советский Союз, как и другие великие державы, в августе 1936 г . объявил о своем невмешательстве в испанские дела (на данной политике особенно настаивали Франция и Великобритания). Однако, столкнувшись с фактами активной поддержки франкистов фашистскими государствами, СССР по дипломатическим каналам предпринял усилия к тому, чтобы убедить западные демократии, в первую очередь Францию, оказать помощь Испанской республике и заставить Германию и Италию, к которым присоединилась Португалия, прекратить вмешательства во внутренние дела Испании.

Испанский конфликт, по крайней мере в начальный его период, рассматривался Сталиным как событие, позволяющее найти точки соприкосновения с западными демократиями в деле реализации идеи коллективной безопасности в Европе. Нельзя не согласиться с мнением итальянского историка Д. Боффа, отмечавшего, что испанский вопрос был для советской дипломатии той почвой, на которой Москва могла надеяться связать Францию и Великобританию твердыми обязательствами по борьбе против двух фашистских государств и, следовательно, заручиться реальными гарантиями взаимной безопасности. Но по мере того как Франция и Англия все более склонялись к поиску компромисса с Германией и Италией за счет третьих стран, стремясь не столько обуздать фашистскую агрессию, сколько снизить угрозу своим интересам и сохранить свои позиции в мире, менялись и внешнеполитические планы Советского Союза. В советском руководстве, и прежде всего у Сталина, возродились былые антианглийские и антифранцузские предубеждения, тем более что правительства Англии и Франции все более открыто демонстрировали свои сомнения в возможности сотрудничества с Советским Союзом в борьбе против фашистских держав.

Но только ли внешнеполитические планы менялись у Сталина? Сопоставим два, на первый взгляд, никак не связанных друг с другом события. Поворот в советской политике в отношении Испании (от невмешательства к активной поддержке республиканцев) произошел в середине сентября 1936 г ., когда (не без определенных колебаний и сомнений) Политбюро ЦК ВКП(б) поручило начальнику разведывательного управления НКО С. Урицкому и начальнику иностранного отдела НКВД А. Слуцкому разработать план мероприятий по «X» (Испании). Этот план был одобрен 29 сентября 1936 г . Он предусматривал создание за границей специальных фирм для закупки и отправки в Испанию оружия, военных материалов и техники. Различные наркоматы и ведомства получили указания по организации военных поставок непосредственно из СССР. Было также решено направить в Испанию военных советников.

А несколькими днями ранее происходит событие, никак вроде бы не связанное с Испанией: 25 сентября 1936 г . Сталин и Жданов, отдыхавшие в Сочи, отправили в Москву телеграмму, знаменовавшую приближение событий, которые народ вскоре назовет «ежовщиной». Через несколько часов члены Политбюро прочитали следующий текст: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года». Но, быть может, совпадение этих двух событий (краха надежд на обуздание фашистской агрессии в союзе с «демократиями» и начала «ежовщины») не случайно? Не подтолкнула ли испанская драма Сталина к «большому террору», очевидно призванному, по его расчетам, ликвидировать накануне неизбежной, как он теперь полагал, войны потенциальную «пятую колонну»?

Последующие международные события не могли добавить Сталину оптимизма в отношении его «демократических» коллег. В марте 1938 г . гитлеровцы оккупировали Австрию. Советский Союз предложил немедленно созвать международную конференцию для принятия мер против агрессии. Советское правительство сообщило, что оно готово участвовать в коллективных действиях против распространения агрессии. «Завтра может быть уже поздно, — заявил М.М. Литвинов представителям печати 17 марта 1938 г ., — но сегодня время для этого еще не прошло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира». Однако исчезновение с карты Европы австрийского государства прошло незамеченным для Лиги Наций и представленных в ней государств.

Кульминацией курса на «умиротворение» Германии и подталкивание ее агрессии в восточном направлении стала встреча в Мюнхене в сентябре 1938 г . глав правительств Германии, Италии, Англии и Франции. Лидеры «демократий» — в который раз! — удовлетворили территориальные притязания Гитлера: промышленно развитая Судетская область Чехословакии была отдана Германии.

15 марта 1939 г . немцы оккупировали уже всю Чехословакию. 21 марта они потребовали от Польши передать Данциг Германии. На следующий день германские войска вступили в литовскую область Клайпеду. В конце месяца после почти трехлетней героической борьбы пала Испанская республика. Прошло еще несколько дней, и войска Муссолини захватили Албанию. В этой взрывоопасной обстановке под давлением общественности своих стран правящие круги Англии и Франции оказываются вынужденными пойти на определенное сближение с СССР, очевидно, стремясь использовать его в качестве противовеса Германии.

Реальные контакты между Англией, Францией и СССР по поводу германской угрозы начались в марте 1939 г . В апреле 1939 г . эксперты трех стран впервые стали рассматривать проекты договора о взаимопомощи в связи с возможной германской агрессией. Переговоры шли очень тяжело. Ни одна из сторон не хотела брать на себя однозначные обязательства вступать в войну в случае начала боевых действий против кого-либо из возможных союзников. «Младшие» партнеры Англии и Франции — Румыния, Польша и страны Прибалтики — резко негативно высказывались о предложениях Советского Союза предоставить ему право вводить войска на территории этих стран в случае немецкой агрессии, очевидно, опасаясь, что они не будут выведены оттуда никогда. Несмотря на разность подходов, постепенно стороны стали находить общие точки соприкосновения и сближать свои позиции. Это привело к проведению в Москве 12—21 августа 1939 г . переговоров английской, французской и советской военных миссий. Основные противоречия возникли при обсуждении вопросов о количестве выставляемых советских дивизий, о гарантиях оказания помощи союзниками в случае конфликта и праве прохода советских войск через территорию Польши и Румынии (без этого права, в случае агрессии Германии, советские войска не могли вступить в соприкосновение с немецкими). К 17 августа переговоры зашли в тупик.

Практически одновременно с началом переговоров с Англией и Францией с весны 1939 г . СССР приступил к осторожному зондажу немецких позиций с целью возможного сближения. В свою очередь, Гитлер был крайне заинтересован в скорейшем выяснении позиций Советского Союза, поскольку исчерпал все возможности уступок со стороны Запада и решил продолжить свою игру по расшатыванию международной системы теперь уже при помощи Востока.

Столкнувшись с тупиковой ситуацией на переговорах с «демократиями», советское руководство пошло на сближение с немцами. В ходе предварительных секретных переговоров между Германией и Советским Союзом были достигнуты договоренности, приведшие к подписанию в Москве 23 августа 1939 г . министром иностранных дел Германии Риббентропом и народным комиссаром иностранных дел СССР В.М. Молотовым пакта о ненападении. В дополнительном секретном протоколе к договору разграничивались «сферы интересов» Германии и СССР в Восточной Европе: Польша становилась немецкой «сферой интересов», за исключением восточных областей, а Прибалтика, Восточная Польша (т.е. Западная Украина и Западная Белоруссия), Финляндия, Бессарабия и Северная Буковина (часть Румынии) — «сферой интересов» СССР. Таким образом, СССР возвращал утраченные в 1917—1920 гг. территории бывшей Российской империи. Заключение советско-германского пакта привело к прекращению всех дипломатических контактов между Англией, Францией и СССР, отзыву английской и французской делегаций из Москвы, хотя советское руководство и предлагало продолжить переговоры.

В последние годы в материалах Комиссии по политико-правовой оценке советско-германского договора во главе с А.Н. Яковлевым, в российской прессе пакт «Риббентропа — Молотова» неоднократно подвергался суровой критике. Он трактовался как проявление агрессивности Советского Союза, стремления его руководства к экспансии. Не имея возможности в рамках краткого очерка подробно рассмотреть эту непростую проблему, сошлемся на любопытные выводы, к которым пришла специально ее изучавшая, в том числе по документам МИД России, японская исследовательница X. Сайто: «Колеблясь между системой коллективной безопасности и Гитлером, причем колебания продолжаются даже в середине августа ( 1939 г . — М.Г.), Сталин и Молотов выбирают договор с Гитлером. С уверенностью можно сказать, что целью их политики были мир и безопасность как в Восточной Европе, так и ... в самом СССР. Способы сохранить мир на тот момент были представлены сближением с фашистской Германией, с одной стороны, и построением системы коллективной безопасности — с другой...

С 4 августа по 13 августа Германии принадлежала инициатива в вопросе о разделе сфер влияния между Германией и СССР. Однако СССР, только что начавший переговоры по вопросу о кредитно-финансовых отношениях с Германией, всячески избегал темы разделения сфер влияния. Как это ни невероятно прозвучит, основной причиной этого была еще не потерянная надежда на создание трехстороннего союза — СССР, Англии и Франции. 2 августа, в конце концов, в Москву прибыли английская и французская военные комиссии». И лишь после того, как на «этих переговорах о наличествующих разногласиях не было решено ничего» (японская исследовательница отмечает: «советская миссия на переговорах была полномочной, чего нельзя сказать об английской»), СССР пошел на сближение с Германией.

Начало второй мировой войны . На рассвете 1 сентября 1939 г . войска германского вермахта в соответствии с планом «Вайс» внезапно развернули боевые действия против Польши. Используя подавляющее превосходство в силах и средствах, сосредоточив крупные массы танков и авиации на направлениях главных ударов, нацистское командование смогло быстро добиться крупных оперативных результатов. Несмотря на то что Франция, Великобритания и страны Британского содружества сразу же объявили войну Германии, они так и не оказали Польше эффективной и реальной помощи. После того как польское правительство покинуло Варшаву, советские войска, почти не встречая сопротивления, с 17 по 29 сентября заняли районы Западной Белоруссии и Западной Украины (т.е. свою «сферу интересов», согласно секретным статьям пакта «Риббентропа—Молотова»). 28 сентября 1939 г . первая кампания второй мировой войны была завершена. Польша перестала существовать.

В тот же день в Москве был заключен советско-германский договор «О дружбе и границе», определивший границу между СССР и Германией приблизительно по «линии Керзона». Новые секретные договоренности предоставляли СССР возможность «свободы действий» в создании «сферы безопасности» у его западных границ, закрепляли присоединение западных областей Белоруссии и Украины, позволили Советскому Союзу заключить договоры «о взаимной помощи» 28 сентября 1939 г . с Эстонией, 5 октября — с Латвией, 10 октября — с Литвой. Согласно последнему договору, Литве был передан город Вильно (Вильнюс) и Виленская область, отторгнутые Польшей в 1920 г . По данным соглашениям СССР получил право размещения в республиках Прибалтики своих войск и создания на их территориях морских и воздушных баз, что было оговорено в специально заключенных военных конвенциях; гестапо были переданы сотни немецких антифашистов, скрывавшихся в СССР от нацистов.

12 октября 1939 г . СССР предложил Финляндии заключить договор «о взаимной помощи», предусматривающий, в частности, передачу Советскому Союзу ряда важных в стратегическом отношении территорий вблизи Ленинграда (за более значительную территориальную компенсацию). Однако финское руководство отказалось от соглашения. 28 ноября 1939 г . СССР в одностороннем порядке денонсировал Договор о ненападении с Финляндией от 1932 г . и утром 30 ноября начал боевые действия против финнов. Они продолжались почти четыре месяца. Рассчитывая на быструю победу, войска Ленинградского округа в условиях зимней стужи, без достаточной подготовки пошли на штурм глубоко эшелонированной «линии Маннергейма», но, столкнувшись с мужественным сопротивлением финнов, понеся значительные потери, вскоре были вынуждены приостановить наступление. Оно было успешно продолжено только после месячной подготовки в феврале 1940 г .

12 марта 1940 г . в Москве был подписан советско-финляндский мирный договор, учитывавший предъявленные СССР территориальные претензии. Советско-финская граница на Карельском перешейке и в некоторых других районах была передвинута на несколько десятков километров в сторону Финляндии. Тем самым была укреплена безопасность Ленинграда, Мурманска и Мурманской железной дороги. У входа в Финский залив на полуострове Ханко Советский Союз получил возможность построить военно-морскую базу (территория полуострова была отдана Финляндией СССР в аренду на 30 лет с ежегодной уплатой 8 млн. финских марок). В ходе войны Советский Союз понес значительные людские потери: действующая армия потеряла до 75 тыс. человек убитыми и до 170 тыс. ранеными и обмороженными.

В политическом плане эта война нанесла Советскому Союзу, его международному престижу серьезный ущерб. 14 декабря 1939 г . Совет Лиги Наций принял решение об исключении его из этой организации, осудил действия СССР, направленные против финляндского государства, и призвал государства — члены Лиги Наций оказать поддержку Финляндии. На помощь финнам готовился отправиться англо-французский экспедиционный корпус.

Весной 1940 г . войска немецкого вермахта начали широкомасштабную военную операцию в Западной Европе. В соответствии с планом «Везерюбунг» 9 апреля 1940 г . ударная группировка немецких войск (около 140 тыс. личного состава, до 1000 самолетов и все силы флота) совершила нападение на Данию и Норвегию. Дания, имевшая всего лишь 13-тысячную армию, была оккупирована за несколько часов, а ее правительство сразу же объявило о капитуляции.

Иначе складывалась обстановка в Норвегии. Норвежские вооруженные силы сумели избежать разгрома и отойти в глубь страны. В помощь им были высажены англо-французские войска, которые к 17 апреля уже в несколько раз превышали численность армии агрессора. Успешно действовал на море англо-французский флот, потопивший 28 боевых кораблей Германии. Вооруженная борьба грозила стать затяжной. В этой ситуации немцы открывают новый фронт. 10 мая 1940 г . Гитлер начал наступление по плану «Гельб», предусматривавшему молниеносный удар по Франции через Люксембург, Бельгию и Нидерланды (т.е. в обход сильно укрепленной французской оборонительной линии «Мажино»). Для осуществления этой операции было привлечено 136 дивизий вермахта. Прорвав оборону в районе Седана, 20 мая немецкие войска вышли к Ла-Маншу, изолировав северную группировку англо-французских войск. Блокированным у крупного порта Дюнкерка частям английского экспедиционного корпуса и французских войск к 4 июня 1940 г . удалось эвакуироваться на Британские острова, потеряв при этом всю тяжелую военную технику.

Одновременно под танковыми ударами вермахта основные силы французской армии отходили к Парижу, который 10 июня покинуло правительство. В этот же день в войну с Англией и Францией вступила Италия, а германские войска без боя вошли в Париж. 22 июня 1940 г . в лесу под Компьеном был подписан акт о капитуляции Франции, по которому северная ее территория оккупировалась Германией, а южные области оставались под контролем коллаборационистского правительства маршала А. Петена (так называемый «режим Виши»).

Поражение Франции привело к резкому изменению стратегической обстановки в Европе. Над Великобританией, где 10 мая 1940 г . на смену «мюнхенцу» Н. Чемберлену к власти пришло правительство «национального единства» во главе с У. Черчиллем, нависла угроза германского вторжения. В связи с отказом Черчилля пойти на «почетный мир» с Берлином 16 июля 1940 г . фюрер утвердил директиву № 16 (план «Зеелеве»), предусматривавшую подготовку к десантной операции на Британские острова. С августа 1940 г . начались систематические массированные бомбардировки Лондона и Других английских городов, продолжавшиеся в течение 10 месяцев (так называемая «битва за Англию», в ходе которой люфтваффе сбросили на мирные населенные пункты 60 тыс. т бомб). Одновременно развернулась война на море. На морских коммуникациях, особенно в Атлантике, хозяйничали немецкие подводные лодки, которые ежемесячно топили по 100—140 английских торговых судов. Битва в воздухе и на море имела целью нарушить снабжение Британских островов и принудить тем самым Великобританию просить мира. Гитлер скептически относился к десанту в Англию сухопутных сил, склоняясь к мысли о том, что воздушная и морская блокада метрополии фактически выведут Англию из войны. Таким образом, с лета 1940 г . фронт на западе фактически перестал существовать, грядущее столкновение Германии и СССР стало приобретать все более реальные очертания.

В самый разгар победных маршей вермахта по Франции руководство СССР предприняло шаги для дальнейшего укрепления «сферы безопасности» на западных и юго-западных границах. 14 июня 1940 г . правительство СССР в ультимативной форме потребовало от Литвы сформирования нового правительства, «которое было бы способно и готово обеспечить честное проведение в жизнь советско-литовского договора о взаимопомощи» и согласия на немедленный ввод в Литву необходимого для обеспечения безопасности контингента советских войск. Аналогичные ультиматумы последовали 16 июня к Латвии и Эстонии. Зажатые между Германией и СССР, прибалтийские республики пошли на мирное выполнение требований Москвы. Уже через несколько дней в этих республиках были созданы «народные правительства», которые вскоре установили в Прибалтике Советскую власть. Вслед за этим 28—30 июня 1940 г . после проведения взаимных консультаций между СССР и Германией районы Бессарабии и Северной Буковины — бывшие территории России, оккупированные Румынией еще в 1918 г ., — были присоединены к Советскому Союзу. Таким образом, в 1940 г . в состав СССР были включены территории с населением 14 млн. человек, а западная граница отодвинута на запад на 200—600 км. На VIII сессии Верховного Совета СССР (2—6 августа 1940 г .) данные территориальные приобретения были юридически оформлены законами об образовании Молдавской ССР и принятии в состав Союза трех прибалтийских республик. Таким образом, в предвоенные годы советское руководство вернуло почти все утраченные в результате острейшего кризиса 1917—1920 гг. российские территории (за исключением Финляндии и Польши).

Влияние внешнего фактора на развитие СССР . Мировые процессы оказывали непосредственное воздействие на внутреннее развитие СССР. Необходимость преодоления технико-экономической отсталости страны при отсутствии внешних источников накопления, сегментации мирового рынка, затруднявших использование преимуществ международного разделения труда; при постоянной угрозе новой мировой войны, а также «доктринальное нетерпение» подталкивали советских лидеров к всемерной мобилизации внутренних ресурсов для ускоренной индустриализации, создания развитого военно-промышленного комплекса. Это, в свою очередь, способствовало резкому увеличению «перекачки средств» из сельского хозяйства в промышленность, проведению политики «затягивания поясов» в социальной сфере, «закручивания гаек» в политике, усилению давления идеологического пресса в пропаганде и в духовной культуре в целом. В заключение этого раздела хотелось бы остановиться на проблеме военной опасности для СССР. В последних популярных публикациях часто прослеживается следующая цепочка рассуждений: сталинский режим, обосновывая необходимость экономического «форсажа» в конце 20-х гг., всячески раздувал мифическую в этот период для страны «военную опасность»; поскольку же реальной внешней угрозы для СССР тогда не было (в штабах потенциальных противников отсутствовали разработанные планы нападения на Советский Союз), постольку курс на форсированное развитие был авантюристическим, ничем (кроме властолюбивых амбиций Сталина) не обоснованным насилием над историей и народом.

Согласимся с тем, что серьезной военной угрозы для СССР в конце 20-х — начале 30-х гг. (по крайней мере, в Европе) не существовало. Однако реальный политик должен рассчитывать свои «ходы» не на год-два вперед, а на длительную перспективу. Думается, в конце 20-х гг. при выработке экономической стратегии для советского руководства был ключевым не анализ состояния международных отношений в 1927 г . и в ближайшие годы, а осознание прогрессировавшей экономической отсталости СССР, делавшей его потенциально уязвимым при любом возможном обострении международной ситуации. Бремя власти обязывало действовать наверняка: пока внешние условия позволяют, как можно быстрее ликвидировать технико-экономическую отсталость, ибо «отставших бьют».

Некоторые рассуждения иных специалистов поражают инфантилизмом: в 1927 г . угрозы войны не было, значит, создавать современные капиталоемкие отрасли промышленности — базу военно-промышленного комплекса — не надо было; в 1933 г . Гитлер пришел к власти, значит, теперь об этом можно было бы подумать. Но ведь тяжелая промышленность не создается даже по мановению длани Сталина за один год. СССР понадобились две с половиной предвоенные пятилетки, чтобы развернуть машиностроение, химическую промышленность, металлургию и т.д. Лишь на их основе можно было развивать и собственно военную промышленность. И, думается, главный просчет сталинского руководства не в том, что оно осуществило «форсаж», а в том, что оно запоздало с техническим переоснащением армии. И интересно, насколько больше оно «запоздало» бы с этим, если бы всерьез задумалось о развертывании новых индустриальных отраслей не в 1927 г ., а, скажем, в 1933 г .? Итак, как это не покажется парадоксальным, но, на наш взгляд, «нормальное» экономическое развитие в конце 20-х — 30-е гг. для СССР было бы авантюрой; «авантюрный» же индустриальный скачок выступал как наиболее реалистический вариант социально-экономического развития.

Проблема инвестиций и форсированное развитие . В 30-е гг. перед советской экономикой встали принципиально иные задачи, чем в предшествующее десятилетие. Чтобы восстановить экономику (императив 20-х гг.), было в принципе достаточно задействовать имевшееся промышленное оборудование и вновь ввести в хозяйственный оборот довоенные посевные площади. А для этого требовались оборотный капитал (средства на покупку сырья, найм рабочей силы и реализацию продукции) и отчисления на амортизацию (поддержание в рабочем состоянии оборудования), т.е. сравнительно незначительное количество финансовых ресурсов. Pешение этих проблем вполне обеспечивала нэповская хозяйственная модель, на основе которой к концу 20-х гг. восстановительный период и был в целом успешно завершен.

Народное хозяйство как бы вернулось к уровню развития, на котором оно находилось в предреволюционный период (точнее, к уровню середины 1916 г . — «пику» развития дореволюционной российской экономики; позже кривая экономического роста вплоть до начала 20-х гг. пошла резко вниз). Перед страной встала задача, решение которой оказалось «отсроченным» полутора десятилетиями войн, революций, восстановления, — задача завершения индустриализации, создания индустриальной структуры экономики. Ее выполнение требовало развертывания технологически сложных отраслей тяжелой промышленности (энергетики, металлургии, машиностроения, химической промышленности и т.д.) с длительным сроком оборота капитала (срок окупаемости объектов тяжелой индустрии насчитывал несколько лет), т.е. подразумевало огромные инвестиции в народное хозяйство страны.

Если одним странам решить проблему инвестиций помогала перекачка ресурсов из колоний, другим — массированный приток иностранного капитала, а зачастую и то и другое вместе взятые, то у СССР колоний не было, иностранный капитал вниманием его не баловал. Для сравнения: накануне первой мировой войны в руках иностранного капитала находилось около 70% выплавки чугуна и готовых изделий на Юге России, около 60% всей добычи российской нефти, около 90% капиталов электрических и электротехнических предприятий и т.д.; иностранные капиталовложения составляли свыше трети всех капиталовложений в ценные бумаги. Теперь же этот источник финансирования индустриального развития практически «выпал». Страна Советов оказалась в беспрецедентной в мировой истории ситуации. Ведь не секрет, что одной из решающих предпосылок «экономических чудес» на индустриальной стадии модернизации является массированное привлечение иностранных инвестиций и займов: Германия после первой и второй мировых войн, «бразильское чудо», пиночетовская Чили, азиатские «драконы» и т.д. Обратимся еще раз и к отечественному опыту: во второй половине XIX — начале XX в. первое и второе места по темпам промышленного развития делили США и Россия, они же усиленно импортировали капитал.

Но была и другая (помимо отсутствия инвестиций) причина острой нехватки капиталов: низкая эффективность нэповской экономики. По подсчетам Г.И. Ханина, в промышленности в 1928 г . создавалось прибыли на 20% меньше, чем до войны, на железнодорожном транспорте — в 4 раза меньше, в обеих отраслях вместе — в 2 раза меньше. Проблему накопления капиталов обостряло также следующее обстоятельство: законодательно блокировался перелив внутренних частнокапиталистических средств в крупную и среднюю промышленность (частный капитал сюда просто не пускали).

Таким образом, нэп не обеспечивал необходимых накоплений для дальнейшего индустриального развития. Кроме того, и достигнутые на его основе успехи при ближайшем рассмотрении оказываются не столь значительными, как это может показаться на первый взгляд: на нэповских рельсах не удавалось уменьшить степень отсталости советской экономики по отношению к передовым западным странам (см. табл. 1).

Таблица 1

Объем промышленного производства в СССР по отношению к развитым западным странам ( в %)

Промышленная продукция

К США

К Англии

К Франции

К Германии

1913 1928

1913

1928

1913

1928

1913

1925

Электроэнергия

9

4

49

31

110

34

82

29

Добыча основных видов топлива (в пересчете на усл. топливо)

8

7

19

23

106

89

35

35

Чугун

15

9

44

49

51

33

38

24

Сталь

15

8

63

49

70

45

38

29

Цемент

13

6

69

42

101

44

39

32

Хлопчатобумажные ткани

40

30

31

—

—

—

—

—

Причем, в таблице приводятся официальные (завышенные) данные о состоянии советской промышленности.

Как уже говорилось, к концу 20-х гг. советская экономика фактически достигла предреволюционного уровня. Однако это утверждение справедливо, если абстрагироваться от общемировых процессов, рассматривать Россию изолированно. В

сопоставлении же с передовыми западными странами предреволюционный уровень далеко не был достигнут. «Россия вроде и восстановила после войны экономику, вроде и размахнулась, но... до уровня 1913 г ., — отметил американский исследователь М.Л. Левин, — а к 1928 г . пришла с устарелым оборудованием. Россия бежала от отсталости, но отсталость неумолимо гналась за ней».

Таким образом, если Советское государство хотело оставаться субъектом мировой политики, оно не просто должно было завершить индустриализацию, а сделать это как можно быстрее.

Стратегия форсированной индустриализации. В период борьбы с так называемым правым уклоном стратегия форсированной индустриализации принимает достаточно четкие очертания. Суть ее была сформулирована И.В. Сталиным в речи на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г .

1. Быстрый темп индустриализации диктуется внешними и внутренними условиями нашего развития. Мы значительно отстали в техническом отношении от передовых капиталистических стран, поэтому «нужно... догнать и перегнать эти страны... в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».

2. «Быстрый темп развития индустрии вообще, производства средств производства в особенности, представляет основное начало и ключ индустриализации страны... Это значит — побольше капитальных вложений в промышленность. А это ведет к напряженности всех наших планов».

3. В чем причина этой напряженности? «Реконструкция промышленности означает передвижку средств из области производства средств потребления в область производства средств производства. Без этого не бывает и не может быть серьезной реконструкции промышленности, особенно в наших, советских условиях [учитывая отсутствие внешних инвестиций. — М.Г.]. Но что это значит? Это значит, что вкладываются деньги в строительство новых предприятий, растет количество городов и новых потребителей, тогда как новые предприятия могут дать новую массу товаров лишь через 3—4 года».

4. Необходимость ускоренной индустриализации диктовалась и отсталостью аграрного сектора. Чтобы ее ликвидировать, нужно было обеспечить аграрный сектор орудиями и средствами производства, что подразумевало «быстрый темп развития нашей индустрии». В области сельского хозяйства предлагалось обратить особое внимание на колхозы и совхозы.

В последующие годы стратегия индустриализации конкретизировалась, дополнялась; в окончательном виде ее основные черты обобщил Р.А. Белоусов: 1) сконцентрировать огромные материальные, финансовые и людские ресурсы на нескольких ключевых участках, которые должны были служить на последующих этапах опорной площадкой для технической реконструкции сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности, транспорта и других отраслей; 2) широко использовать достижения мировой науки и техники, чтобы выиграть время, т.е. максимально сократить, а по возможности и миновать уже пройденные мировой (но не отечественной) экономикой стадии технологического развития. При этом импорт машин и оборудования служил в первую очередь для развертывания на мировом уровне собственной машиностроительной базы, с тем чтобы в последующем осуществить техническую реконструкцию других отраслей преимущественно за счет отечественного производства средств производства; 3) быстро распространять передовой опыт, а также лучшие достижения в области технологии и организации труда при помощи директивного планирования.

Таким образом, в конкретно-исторических условиях конца 20-х — в 30-е гг. в советском варианте индустриализации акцент делался не на постепенном замещении импорта все более сложных промышленных изделий (как, например, в латиноамериканской модели, в дореволюционной России и др.), а на развитии самых передовых в ту эпоху отраслей: энергетики, металлургии, химической промышленности, машиностроения и др., являвшихся материальной основой военно-промышленного комплекса и одновременно «индустриализующей промышленностью» — передаточным механизмом индустриальной технологии в другие секторы производственной деятельности.

Механизм реализации этой модели индустриального роста можно проиллюстрировать на примере развития советской авиации. В июле 1929 г . ЦК ВКП(б) в постановлении «О состоянии обороны СССР» определил стратегическую директиву: «Считать, что важнейшей задачей на ближайшие годы в строительстве красной авиации является скорейшее доведение ее качества до уровня передовых буржуазных стран, и всеми силами следует насаждать, культивировать и развивать свои, советские научно-конструкторские силы, особенно в моторостроении».

Выполняя полученное задание, два крупнейших конструкторских центра страны: ЦАГИ, которым руководил А.Н. Туполев, и КБ под руководством Н.Н. Поликарпова, а также конструкторские бюро меньшего масштаба, моторостроители — создают новые типы самолетов и авиадвигателей. Их массовое производство потребовало многократного расширения производственной базы, организации новых крупных авиазаводов, и ЦК партии принимает постановление о строительстве мощных самолетных, моторных и приборных заводов. В 30-е гг. была создана достаточно развитая авиационная промышленность.

После того как в ходе испанской войны обнаружилось отставание советской авиации от немецкой по ряду важнейших параметров, ЦК ВКП(б) в начале 1939 г . ставит задачу скорейшего преодоления наметившегося отставания, меняет руководство Наркомата авиационной промышленности, заказывает одновременно нескольким КБ разработку новых типов самолетов (стимулируя конкуренцию самолетостроителей), отбирает лучшие образцы новой техники. После чего опытно-конструкторские бюро, научно-исследовательские институты и заводы с огромным напряжением работали над скорейшим внедрением в массовое серийное производство новых образцов боевых самолетов и двигателей, которые были построены и испытаны в течение 1940 г . и первой половины 1941 г .: истребителей МиГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-1, штурмовиков и бомбардировщиков ИЛ-2, ИЛ-4, ПЕ-2, двигателей М-105. АМ-38, АМ-39.

Внедрение новой техники заставило перестроить всю радиотехническую промышленность, качественную металлургию, десятки и сотни предприятий различных отраслей, которые находились в кооперации с авиационной промышленностью. Ведь множество заводов и фабрик отечественной промышленности поставляло авиации различные виды приборов, полуфабрикатов, металлические и неметаллические материалы и такие изделия, как авиационные колеса, шины к ним и многое другое. Рост авиационной техники вызвал качественный скачок в развитии промышленности.

Данный вариант индустриализации не был чем-то экстраординарным: похожей модели после второй мировой войны следовала Япония, правда, сделавшая акцент не только на развитие собственной тяжелой промышленности, но и на приобретение (часто «пиратским» путем) и адаптации зарубежных технологий.

Система управления экономикой . В условиях форсированной индустриализации, когда капитальные вложения и материальные ресурсы буквально «рвали на части», пришлось вводить своеобразную «разверстку» во всех отраслях материального производства: в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, на транспорте. В результате была создана крайне централизованная система управления экономикой, характеризовавшаяся следующими основными чертами.

«Во-первых, в распоряжение центральных органов управления направлялась почти вся товарная продукция этих отраслей и основная часть чистого дохода. Производителям оставляли лишь минимум средств, обеспечивающих их простое воспроизводство. Мобилизованные таким образом достаточно крупные материальные и финансовые ресурсы концентрировались на ключевых направлениях хозяйственного строительства.

Во-вторых, главными стимулами развития общественного производства стали директивные адресные задания, выполнение которых обеспечивалось высоким уровнем партийной, государственной и плановой дисциплины, а также личной ответственностью руководителей за положение дел на управляемых объектах.

В-третьих, революционная идеология и моральное стимулирование превратилось в мощные движущие силы».

В-четвертых, значительно возросла роль карательно-репрессивных органов в обеспечении исполнительской дисциплины. Наряду с революционным сознанием руководителей и исполнителей они были призваны восполнить стимулирующие и контрольные функции крайне ограниченных рыночных механизмов.

Управление экономикой осуществлялось по отраслевому принципу. В условиях роста масштабов индустриализации ВСНХ, объединявший все отрасли промышленности, перестает справляться со своими задачами. На рубеже 1931/32 г. ВСНХ СССР был преобразован в общесоюзный Наркомат тяжелой промышленности, а также были созданы общесоюзные наркоматы легкой и лесной промышленности на базе вышедших из ВСНХ отраслей. Республиканские, областные и краевые Советы народного хозяйства были преобразованы в наркоматы (или управления) легкой промышленности. В связи с возникновением новых отраслей, с ростом объема их производства от имеющихся наркоматов отпочковываются новые. К концу 30-х гг. функционировал уже 21 индустриальный наркомат.

Промышленность оказалась «поделенной» между отраслевыми сверхмонополиями. Их производственные программы «состыковывались» методами директивного планирования.

В период восстановления народного хозяйства методы разработки планов были относительно простыми, так как речь шла о загрузке имевшихся мощностей, достижении довоенного уровня и соответствующих ему пропорций производства. Для обоснования плановых заданий применялись прямые инженерные расчеты, а для выявления общих тенденций — методы экстраполяции в сочетании с «методом экспертных оценок», т.е. построение динамических показателей, статистических и плановых рядов цифр, отражавших ту или иную инерционную траекторию роста производства.

При переходе к форсированной индустриализации методы экстраполяции и ориентации на довоенные пропорции производства перестали «работать». Создание индустриальной структуры экономики подразумевало: 1) ориентацию на совершенно иные пропорции производства; 2) осуществление долголетних строительных и производственных программ; 3) взаимоувязку отраслевых инвестиционных и производственных планов. И все это в условиях ориентации на крайне динамичные темпы экономического роста при крайне ограниченных финансовых и материальных ресурсах. Предлагались различные формы реализации долгосрочной стратегии развития: двухлетки, четырехлетки, семилетки. В конечном итоге остановились на пятилетнем цикле. Это было вызвано тем, что, во-первых, пятилетний срок являлся достаточно охватывающим для строительства масштабных хозяйственных объектов (а именно об их создании шла речь): крупных металлургических и машиностроительных предприятий, магистральных железных дорог, ирригационных работ и т.д.; а во-вторых, объяснялось особенностью отечественного сельскохозяйственного цикла (периодичностью урожайных и неурожайных лет), позволяющей именно для срока в 5 лет положить в основу перспективного учета среднюю урожайность.

Как разрабатывались пятилетки? Первые пятилетние планы базировались на проектировке развития отдельных ключевых отраслей тяжелой промышленности — металлургии, энергетики, машиностроения и т.д. Госплан начинал с планов по производству и распределению отдельных видов продукции, а затем разрабатывались планы по развитию отдельных отраслей и регионов и, наконец, по комплексному развитию наиболее тесно взаимосвязанных отраслей и всего народного хозяйства в целом.

Этот метод тогда называли методом выбора главного звена, точнее, нескольких главных звеньев (позднее его назовут программно-целевым). Он в наибольшей степени отвечал стратегии форсированной индустриализации (так, в первой пятилетке ключевыми были отрасли топливно-энергетического комплекса, металлургия и машиностроение). За ключевыми отраслями промышленности следовали плановые разработки по сельскому хозяйству, а затем — по транспорту, строительству. Следующий этап — планирование сферы обращения и финансов: торговли, кредита и бюджета. И наконец, проблемы воспроизводства рабочей силы.

Метод обоснования и построения плана на основе отраслевых проектировок обязательно сочетался с методом постепенных приближений к сбалансированному плану развития всего народного хозяйства. Академик С.Г. Струмилин описывал данный метод следующим образом: «...целостную концепцию развития всего народного хозяйства нельзя получить в результате простого суммирования соответствующих наметок по отдельным отраслям. Но получить эту концепцию сверху, из одних лишь абстрактных целевых установок, без конкретной проработки и учета имеющихся возможностей не только по каждой отдельной отрасли хозяйства, но даже по отдельным крупнейшим объектам строительства и производственным единицам было бы совершенно бюрократической утопией. Поэтому Госплан должен был уже с самого начала опереться в своей работе на силы ведомственных аппаратов, хотя ведомственные проектировки на первых порах могли для него послужить лишь сырым материалом, требующим тщательного отбора и дальнейшей обработки. Лишь в результате такого отбора и обработки ведомственных материалов Госплан мог выработать уже и общую, хотя бы ориентировочную концепцию народнохозяйственного плана, на основании которой надлежало затем снова, и притом не один раз, пересмотреть и связать внутреннею цепною связью все отдельные — отраслевые и порайонные — элементы этого плана».

Пятилетние планы оказали сильное стимулирующее воздействие на индустриальное развитие, на оптимальное размещение и взаимоувязку вводимых в строй новых производительных сил. Типична история создания плотины и гидроэлектростанции на Днепре, получивших название Днепростроя. Летом 1926 г . американский инженер Купер, построивший плотину в долине Теннеси, принял приглашение побывать на строительстве Днепростроя. Перспективы этого строительства вызывали у него большой энтузиазм, и спустя некоторое время он согласился руководить им. Проект финансировался государством. Купер был приглашен в качестве консультанта, а не как подрядчик. Но выполнение задачи, за которую он взялся, требовало максимально использовать американскую технологию и американское оборудование и нанять целую армию американских инженеров. Проект предполагал создание совершенно новых отраслей промышленности, строительство новых заводов и фабрик, которые работали бы на электроэнергии, даваемой этой гидроэлектростанцией. Электроэнергией предполагалось снабжать шахты Донбасса, а также новые металлургические заводы, производящие алюминий, высококачественную сталь и железные сплавы, — таким образом создавался новый промышленный комплекс для производства средств производства. Появились два новых промышленных города — Запорожье и Днепропетровск. Днепрострой оказался образцом для множества смелых проектов, начатых в соответствии с первым пятилетним планом.

Важнейший из них — создание на Востоке второго основного угольно-металлургического центра СССР путем использования богатейших угольных и рудных месторождений Урала и Сибири. Вместо первоначально запроектированных 16 металлургических заводов средних размеров на XVI съезде ВКП(б) (1930) было решено построить несколько крупных комбинатов: мощность Магнитогорского комбината увеличить с 656 тыс. т годовой выплавки чугуна до 2,5 млн. т, а затем до 4 млн. т; мощность Кузнецкого комбината должна была превысить намеченную ранее почти в 4 раза и т.д. Созданная в 30-е гг. вторая угольно-металлургическая база сыграла выдающуюся роль в годы Великой Отечественной войны. Именно сюда перемещались из оккупированных Германией западных и южных областей заводы, квалифицированная рабочая сила. Опираясь на созданную в 30-е гг. индустриальную инфраструктуру, на Урале и в Сибири было налажено массовое производство военной техники, компенсировавшее утрату традиционных центров военного производства.

Однако жесткое директивное планирование имело и свои издержки. Несмотря на многократные взаимоувязки частей плана, при его составлении все же приходилось абстрагироваться от большого числа процессов и явлений субъективного и объективного характера. Между тем они постоянно воздействовали на реальный ход выполнения плана. Так, перебои в снабжении смежников наблюдались на протяжении всех предвоенных пятилеток. Поэтому пропорциональность, заложенная в планах, на практике никогда полностью не соблюдалась.

Даже в оборонной промышленности в конце 30-х гг. ощущались большие трудности в материальном обеспечении производства. B.C. Емельянов писал: «Самым уязвимым местом наших предприятий было неудовлетворительное снабжение материалами и изделиями, которые были необходимы для выполнения установленных планов. На основные материалы были утверждены нормы расхода. Но часто они не соблюдались: заводам выделялось меньше того, что было необходимо. На протесты работники отделов Госплана обычно отвечали: «Используйте внутренние резервы»... Я не помню такого месяца, когда бы с заводов не было тревожных звонков о том, что печи могут через несколько дней остановиться, так как запасы топлива кончаются, а цистерны с нефтью еще не подошли... В эти дни все работники главка превращались в диспетчеров и звонили по всем железнодорожным станциям, проверяя, где находится эшелон с нефтью, и умоляя работников железной дороги быстрее его продвинуть. В те годы мы хорошо знали, кажется, все узловые станции по пути следования цистерн с нефтью. Трудным делом были и поставки по кооперации. Все совершенно справедливо признавали, что необходимо вводить специализацию предприятий — это значительно удешевляло производство, но плохая организация в снабжении изделиями специализированных предприятий сводила на нет эти выгоды».

Ход индустриализации . Реальный ход индустриализации, изучение которого в отечественной историографии только начинается (а на Западе имеет определенную традицию), представлял собой сложный, сопряженный со значительными издержками и жертвами процесс постепенного изживания иллюзий о всемогуществе директивного планирования, поиска оптимального соотношения между императивами форсированного развития и потребностью хозяйственной системы в равновесии, административным вмешательством в экономику и рыночными ее регуляторами.

В последних работах британского ученого Р.У. Дэвиса и отечественного историка О.В. Хлевнюка на основании новых архивных материалов глубоко исследована довоенная экономическая история. По их наблюдениям, первая пятилетка началась успешно. В 1928/29 г. валовая продукция крупной промышленности возросла на 23,7% против 21,4% по плану, причем тяжелая индустрия дала прирост в 29,8% вместо 25,6%. На предприятиях развертывалось массовое социалистическое соревнование и ударничество. Под влиянием первых успехов с мая 1929 г . начинается пересмотр пятилетних заданий. В июле — августе 1929 г . ЦК принял несколько постановлений об увеличении программы по цветным металлам, стали, машиностроению, химической промышленности и хлопку. В ноябре 1929 г . очередной пленум ЦК ВКП(б) утвердил контрольные цифры второго года пятилетки, предусматривавшие дальнейшее ускорение темпов индустриализации страны. Состоявшийся в июне — июле 1930 г . XVI съезд ВКП(б) принял решение об осуществлении пятилетки в четыре года.

Принятие явно завышенных показателей продолжалось до середины 1932 г . «Плановый утопизм» отрицательно сказался на экономическом развитии. Правда, намного возросли капиталовложения в промышленность: в 1929/30 хозяйственном году они в реальном выражении вдвое превысили показатели 1926/27 г., когда был превзойден уровень 1913 г . Однако этот рост не был подкреплен материальными ресурсами. Старый инженер А.С. Точисский в беседе с наркомом тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе летом 1931 г . отмечал маниловщину в «заданиях, в планах, которые даются заводам. Они не реальны, потому что не созданы материальные условия для их выполнения... Планы даются заводам не на основании учета конкретных условий, а исходя из того, какими эти условия должны быть. И такую линию проводят не первый год. К концу года выясняется, что план не выполнен. Кого-то отругают, кому-то дадут выговор, кого-то снимут... И на следующий год принимают такие же... нереальные планы».

В результате уже в июле — августе 1930 г . экономика вступила в «мини-кризис». Уменьшилось валовое производство тяжелой промышленности, упала производительность труда, сократилось число занятых в строительстве. В последующие три года (1931 —1933) экономический кризис продолжался, достигнув наивысшей точки весной — осенью 1933 г . Не выполнялись в срок крупные промышленные проекты, снижались темпы производства. В первые пять месяцев 1931 г ., по официальным данным, промышленное производство было только на 7—8% выше показателей соответствующего периода 1930 г . По данным на 1 июня 1931 г ., было прекращено ассигнование 613 из 1659 основных строившихся объектов тяжелой индустрии, с тем чтобы обеспечить всем необходимым оставшиеся. Тем самым было признано, что количество запланированных объектов не соответствовало реальным возможностям экономики. Все сильнее становилось давление инфляции, что нашло отражение в резком росте цен на свободном рынке. В первые месяцы 1931 г . эмиссия денег была незначительной, но уже в июне она резко возросла и держалась на высоком уровне до начала 1933 г . В 1931 —1932 гг., даже по официальным данным, резко возросла себестоимость промышленного производства и строительства. Летом 1931 г ., столкнувшись с трудностями по обеспечению новостроек рабочей силой, ВСНХ впервые в широком масштабе применил принудительный труд. Так, в июне 1931 г . на строительство Кузнецка было направлено несколько тысяч высланных. Принудительный труд применялся также на строительстве Магнитки, Днепрогэса, Челябинского тракторного завода, химического комбината в Березниках, на Беломорканале, сооружение которого развернулось летом 1931 г . Начиная с этого года заключенные работали и в добывающей промышленности. По официальным данным, к сентябрю 1931 г . в промышленности было занято 245 тыс. семей раскулаченных.

В первые месяцы 1932 г . кризис в экономике еще более обострился. Для выполнения нереальных программ промышленного строительства была мобилизована огромная армия строительных рабочих, вследствие чего производительность труда упала, выросли издержки. Лишь немногие новые предприятия приступили к работе в первой половине 1932 г ., снабжение же старых было дезорганизовано из-за распыления средств. Валовой продукт тяжелой промышленности в каждом из первых трех кварталов 1932 г . был ниже, чем в последнем квартале 1931 г . Усилилась инфляция: согласно официальному индексу, за первые пять месяцев 1932 г . цены на продовольствие на свободном рынке выросли на 55%.

Ситуацию в экономике обострили продовольственный кризис и кризис торговли с зарубежными странами. Стратегия индустриализации подразумевала увеличение импорта оборудования. Но в годы мирового экономического кризиса 1929—1933 гг. цены на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке падали быстрее, чем цены на промышленные изделия, поэтому, хотя экспорт зерна в 1930—1931 гг. вырос, он не мог покрыть стоимость импорта. За 1931 г . внешняя задолженность почти удвоилась. Внешний долг почти полностью составляли краткосрочные кредиты, к тому же 1931 г . был годом международного кредитного кризиса, по этому возобновить или расширить кредиты за границей было крайне трудно. В конце 1931 г . советское правительство приняло решение: начиная с 1932 г . резко сократить импор, что затрудняло выполнение программы капиталовложений. Импорт был уменьшен даже для таких первоочередных строек, как Челябинский тракторный завод.

В 1931 г . усиливается опасность войны на Дальнем Востоке. В марте советской разведкой была перехвачена телеграмма японского военного атташе в Москве, в которой тот рекомендовал своему правительству начать войну против Советского Союза. В сентябре 1931 г . Япония ввела войска в Маньчжурию и поддержала бывших царских офицеров, пытавшихся провозгласить в Сибири «независимое» буферное государство. В этих условиях советское правительство принимает меры по наращиванию военного производства, что также усилило напряженность в народном хозяйстве.

Стремительный рост бюджетного дефицита, падение темпов промышленного роста, длительные задержки в выплате заработной платы, жесточайший кризис в сельском хозяйстве в конечном итоге привели к отрезвлению высшего партийно-хозяйственного руководства. В последние десять дней июля 1932 г . начались существенные перемены в экономической политике.

Сталин и Орджоникидзе в это время находились в отпуске, а партийными и экономическими делами в Москве руководили Л.М. Каганович и В.В. Куйбышев (хотя Сталин поддерживал постоянные тесные контакты с ними). 23 июля Политбюро образовало под председательством Куйбышева комиссию для рассмотрения вопроса о снижении себестоимости строительства. Заручившись согласием Сталина, Куйбышев на заседании комиссии 26 июля выдвинул проект постановления о сокращении финансирования капитального строительства в III квартале 1932 г . на 700 млн. руб. Сокращение касалось всех отраслей, но более всего — тяжелой промышленности (на 405 млн. руб.) и Наркомата земледелия (на 150 млн.). Члены комиссии, представлявшие ведомства, пытались сопротивляться. Однако Куйбышев был непреклонен. В записке, посланной в Политбюро, он доложил о недовольстве ведомств, но потребовал утвердить постановление о сокращении капиталовложений в намеченном объеме. 1 августа Политбюро приняло соответствующее решение, 3 августа оно было оформлено как постановление СНК. Это было весьма существенное сокращение — на 10% уменьшалось все инвестирование капитального строительства на III квартал и более чем на 13% вложения по НКТП. Сокращения инвестиций продолжались и позже.

Итак, во второй половине 1932 г . под воздействием экономического кризиса произошли значительные перемены в планировании. Преодоление «узких мест» за счет наращивания капиталовложений сменилось политикой сокращения производственных планов. Госплан стал стремиться к составлению планов, сочетавших высокие темпы экономического роста с необходимым балансом ресурсов. Одновременно восстанавливалась традиционная роль Наркомфина в сбалансировании бюджета и стабилизации денежного обращения. Госплан, который с 1927 г . поддерживал политику дестабилизации финансов, теперь сотрудничал с Наркомфином в попытках поддержать устойчивость бюджета. Наркомтяжпром и другие производственные наркоматы, пытаясь получить дополнительные финансовые и иные ресурсы, одновременно урезали производственные планы. Политбюро и Совнарком при поддержке Госплана и Наркомфина пытались уменьшить выделяемые наркоматам ресурсы, одновременно требуя более высоких темпов прироста производства. План 1933 г . и наметки второй пятилетки были результатом своеобразного компромисса между всеми этими инстанциями, идеологически оформленного в известном сталинском лозунге о движении от «пафоса строительства» к «пафосу освоения».

С начала 1933 г . до середины 1935 г . текущее и долгосрочное планирование осуществлялось на более реалистических основаниях. В 1933 г . благодаря введению всеобщего финансового контроля, включающего жесткий контроль за заработной платой, был стабилизирован рубль. В результате хозрасчет стал одним из главных факторов государственного сектора экономики. В 1934—1936 гг. новые заводы и шахты, построенные в 1929—1933 гг., быстро наращивали производство. В 1935—1936 гг. спрос и предложение на розничном рынке были в наиболее сбалансированном за все предшествующие десять лет состоянии. В 1935 г . впервые за многие годы промышленное производство росло более быстрыми темпами, чем было запланировано, — по фактическим данным на 22,3% по сравнению с 16% по плану.

Этот успех вновь породил у советского политического руководства излишний оптимизм. В июле 1935 г . на заседании ЦК ВКП(б) Сталин поддержал предложение представителей ведомств об увеличении инвестиций в 1936 г . до 22 млрд. руб. (Госплан предлагал программу капиталовложений в размере вначале 17,7 млрд. руб., затем 19 млрд. руб.) В конце 1935 г . под влиянием стахановского движения был поставлен вопрос о новом увеличении контрольных цифр на 1936 г . На заседаниях 4 и 9 декабря Политбюро рассмотрело и одобрило директивы плана на 1936 г . Они предусматривали прирост промышленной продукции на 23% и завышенные задания по капиталовложениям — 31,6 млрд. руб. (в сравнении с 28,3 млрд. руб., предлагавшихся Госпланом). В дальнейшем контрольные цифры на 1936 г . еще несколько раз увеличивались. К октябрю 1936 г . планы капитальных работ были доведены до 36,1 млрд. руб., что превышало фактически выполненный в 1935 г . объем работ на 50%, а цифры, предложенные Госпланом в июле 1935 г ., — на 83%. На практике эти высокие планы инвестиции не были обеспечены. Реальные капиталовложения в 1936 г . в текущих ценах насчитывали только 31,8 млрд. руб.

Плановый утопизм породил обычные в таком случае противоречия и проблемы: рост незавершенного производства, падение качества, диспропорции между различными отраслями, дестабилизацию бюджета и др. Все это заставило в очередной раз предпринять отступление, одним из инициаторов которого при формировании плана на 1937 г . вновь выступил Госплан. В июле 1936 г . его сотрудники подготовили проект директив к составлению народнохозяйственного плана на 1937 г . и направили их в ЦК и СНК на имя Сталина и Молотова. Прирост продукции тяжелой промышленности предлагалось сократить до 20,1% по сравнению с 34,4% в 1936 г .; капиталовложения уменьшить до 28,6 млрд руб. по сравнению с 35,5 млрд. в 1936 г . 19 июля 1936 г . Совнарком и ЦК ВКП(б) фактически приняли директивы плана на 1937 г ., предложенные Госпланом.

Однако возвращение к плановой умеренности сопровождалось политикой массовых репрессий, принявшей особенно широкие масштабы после февральско-мартовского пленума

1937 г . Репрессии затронули прежде всего кадры промышленных и транспортных наркоматов, дезорганизовав их работу — с 1937 г . началось падение темпов прироста производства. Во второй пятилетке, по официальным данным, среднегодовой темп прироста промышленной продукции составил 17%, в 1938—1940 гг. — 13% (по плану — 14%). В 1939—1941 гг. вновь усилилась инфляция, причиной которой было перевооружение армии. Ежегодный прирост продукции всей промышленности за три года третьей пятилетки составлял 13%, а оборонной — 39%.

Конкретный анализ разработки и осуществления политики индустриализации в 30-е гг. позволил современным исследователям сделать важный вывод о механизме принятия экономических решений в этот период. Вопреки традиционному мнению советской историографии и западных исследователей тоталитарной школы о том, что единственным субъектом принятия решений были высшие партийные инстанции (советские историки рассматривали данное обстоятельство со знаком плюс, «тоталитаристы» же — со знаком минус), реальная картина представляется более сложной. Конечно, высшей инстанцией, в конечном счете определявшей принципы экономической политики, было Политбюро, которое, в свою очередь, руководствовалось мнением Сталина. Однако это не раз доказанное положение лишь отчасти характеризует механизм принятия экономических решений.

Отрезвление после кризиса на рубеже первой и второй пятилеток сопровождалось нарастанием относительного «разномыслия» в различных структурах партийно-государственного аппарата. Не имея больше возможности беспрекословно подчиняться принципам форсированного развития и вынужденные считаться с социально-экономическими реальностями, различные инстанции, не исключая и высшее политическое руководство, все чаще предлагали решения, противоречившие политике «большого скачка». Все откровеннее проявляли себя прагматичные ведомственные интересы, ранее абсолютно подавленные «единой волей». Корректировка же «генеральной линии», придание ей большей гибкости происходили в результате сложного взаимоучета интересов и позиций различных государственных инстанций: хозяйственных наркоматов, Госплана, Наркомфина, руководства правительства. Политбюро и Сталин чаще всего выступали в роли арбитра, который хоть и обладал решающим голосом, но должен был считаться с претензиями нередко конфликтующих сторон. В советской партийно-государственной системе весомость этих претензий напрямую зависела как от степени приоритетности задач, которые решало то или иное ведомство, так и от влияния его руководителя. Некоторую роль в разработке экономической политики мог играть, например, такой внеэкономический фактор, как членство Куйбышева или Орджоникидзе в Политбюро.

В СССР, как и в других государствах, основанных на жесткой централизации, сохранялась тем не менее некоторая независимость отдельных структур. Теперь можно утверждать, например, что руководство Госплана на протяжении второй пятилетки последовательно отстаивало сравнительно сбалансированную экономическую политику, выступало за ограничение капиталовложений. Причем происходило это даже в тех случаях, когда высшее политическое руководство страны, очевидно, придерживалось курса на ускорение экономического развития и наращивание инвестиций.

В аналогичном направлении — от убежденности во всесилии директивного планирования к осознанию необходимости учета (в рамках стратегии форсированного развития) объективных возможностей и реальных экономических интересов хозяйствующих субъектов — развивалась государственная экономическая политика в 30-е гг. и в аграрном секторе.

Коллективизация . Форсирование индустриализации привело к раздвижению «ножниц» между темпами урбанизации (следствия индустриализации) и развития аграрного сектора (см. табл. 2).

Таблица 2

Прирост городского населения , сельскохозяйственного

производства , валовых сборов , централизованных

заготовок и расхода зерна на снабжение ( в % к

предыдущему году )

Год

Городское население

С/х производство

Валовой сбор зерна

Централизованная заготовка зерновых

Расходы зерна на внутреннее снабжение

1926

—

—

5,9

30.8

43

1927

4,8

2,5

-5.9

-5,2

25,6

1928

5,0

2.5

1.2

-2

29

1929

5,2

-2.4

-2,5

49

(-10,5)

Итак, рост производства сельскохозяйственной продукции сперва остановился, а затем даже наметилась тенденция к его сокращению. Особое беспокойство вызывало производство товарного зерна. До революции половина зерна производилась в помещичьих и кулацких хозяйствах, причем кулаки и помещики давали 71% товарного, в том числе и экспортного, зерна. «Осереднячивание» деревни, происшедшее в результате революции, привело к тому, что вместо 16 млн. довоенных крестьянских хозяйств в 1928 г . их стало 25—26 млн. Прежде крестьяне производили 50% всего зерна (без кулаков и помещиков), а потребляли 60%; теперь (без кулаков) они производили 85%, но потребляли 80%. В 1927—1928 гг. государственные закупки составили 630 млн. пудов против довоенных 1300,6 млн. Причем если количества зерна в распоряжении государства было теперь меньше вдвое, то экспорт его сократился в 20 раз. Все это оборачивалось настоящим бедствием для экономики страны. Съедая большую часть своего урожая... крестьяне, сами того не понимая, затягивали петлю на шее режима, и затягивали все туже, так как ситуация развивалась от плохой к еще худшей. С 1928 г . вводится и постепенно расширяется сфера карточного снабжения в городах. Чтобы обеспечить продуктами растущие индустриальные центры, в условиях зернового кризиса 1927/28 г. правительство прибегло к внеэкономическим методам изъятия зерна, что подорвало рыночные стимулы к расширенному воспроизводству в деревне. Осенью—зимой 1928/29 г. зерновой кризис и насильственное изъятие хлеба повторяются. Преимущественно внеэкономическое («бесплатное») изъятие продуктов у крестьян позволило резко (в 1929 г . по сравнению с 1928 г . более чем в 2 раза) увеличить объем капитальных вложений в крупную промышленность.

Область рыночных рычагов в деревне все больше сокращалась. Другие же, административные, рычаги действовали пока только в сфере изъятия продуктов из деревни, а не из производства (этим, между прочим, и объясняется тот факт, что в 1929 г . валовой сбор зерна уменьшился на 2,4%, а централизованная заготовка зерновых выросла на 49%). Анализ подсказывал, что ситуация на рынке ухудшается, и если в 1930 г . не добиться заметных сдвигов в аграрном производстве, то к 1931 г . индустриальное развитие будет остановлено. Сталин и Политбюро ведут отчаянный поиск решения, как защитить индустриализацию от опасности, которую таит слабость аграрного сектора. В этот период, с июня по октябрь 1929 г ., начинают поступать сведения о значительных успехах в деле коллективизации. Решения ноябрьского Пленума ЦК зафиксировали, что надежды руководства устремились в этом направлении.

Каждая заготовительная кампания последних лет вызывала головную боль у правительства. Летом 1929 г . оно проводило большую оргработу с целью ослабить свою зависимость от крестьянства и усилить свой контроль над ним. 27 июня состоялось решение ЦК о реорганизации кооперации и усилении административных органов руководства колхозами. Создавались административные структуры для контроля за производством продукции в индивидуальном секторе. Существенно менялась роль контрактации (выдачи крестьянам семенной и денежной ссуды при условии сдачи ими государству продукции по фиксированным ценам), которая фактически превращалась в средство принуждения крестьян сдавать государству все товарное зерно. Было ясно, что большого воодушевления крестьяне при этом не испытывают, и надо усилить систему давления. В результате набирает силу политика «твердых заданий» по сдаче хлеба для кулака и огромных штрафных санкций за их невыполнение. В жернова этой политики нередко попадали и средние крестьяне. В прессе разворачивается агиткампания за колхозы. Членам сельских партячеек предлагается вступать в колхозы или выходить из партии.

7 декабря А.И. Микоян победно рапортовал, что план по заготовкам выполнен и что против кулаков и спекулянтов действовали решительно и согласованно. Этот успех укрепил уверенность Политбюро в правильности своей политики и тем самым предопределил дальнейший ход событий. Заготовки были сделаны в минимальные сроки, и при почти завершенной к началу декабря кампании в распоряжении сельских властей оставалась мощная машина, созданная для этой кампании, которую можно было использовать и для других целей. Опыт заготовок и полученные в ходе их тактические уроки подталкивали режим к решению, что эта мощь должна быть брошена на коллективизацию. Заготовки фактически подготовили для нее почву.

В ноябре 1929 г . публикуется статья Сталина «Год великого перелома», в которой утверждалось, что уже удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства» в пользу колхозов. В конце декабря того же года на Всесоюзной конференции аграрников-марксистов он объявил, что в политике партии и государства совершился «один из решающих поворотов»: «...от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса»; необходимо «сломить кулачество», «ударить по кулачеству... так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги...»

15 января 1930 г . была создана специальная комиссия Политбюро под председательством В.М. Молотова. 30 января Политбюро утвердило подготовленный комиссией текст постановления ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В этих районах предлагалось отменить аренду земли и запретить применение наемного труда, конфисковывать у кулаков средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке сельхозпродукции и семенные запасы.

Конфискация кулацкого имущества должна была производиться уполномоченными райисполкомов с обязательным участием сельсоветов, представителей колхозов, батрацко-бедняцких групп и батрачкомов. Надлежало производить точную опись и оценку имущества с возложением на сельсоветы ответственности за его сохранность. Средства производства и имущество передавались в неделимые фонды колхозов в качестве взноса за бедняков и батраков, за исключением той части, которая шла в погашение долгов кулацких хозяйств государству и кооперации. Конфискованные жилые постройки передавались на общественные нужды сельсоветов и колхозов. Паи и вклады кулаков в кооперации поступали в фонд коллективизации бедноты и батрачества, а их владельцы исключались из кооперации. При этом «контрреволюционный актив» кулачества — организаторы террористических актов и антисоветской деятельности — должен был арестовываться и репрессироваться как политические преступники, а их семьи высылаться в северные и отдаленные районы страны (первая категория). Туда же высылались вместе с семьями крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации (вторая категория). Остальную, самую многочисленную, часть бывших кулаков предлагалось расселять (после раскулачивания) в пределах района на специально отводимые для них за пределами колхозных массивов земли (третья категория).

Количество хозяйств, ликвидируемых по каждой категории должно было «строго дифференцироваться по районам в зависимости от фактического числа кулацких хозяйств» и не превышать в среднем 3—5% всех крестьянских дворов, хотя на самом деле к осени кулацкие дворы составляли не более 2,5—3%. Были установлены конкретные цифры, «ограничительные контингента» подлежащих выселению кулацких хозяйств по районам сплошной коллективизации. Основное содержание постановления ЦК и практические меры по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации были оформлены в законодательном порядке в постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 февраля и инструкции от 4 февраля 1930 г .

В условиях безудержной гонки коллективизации зимой 1930 г . широко практиковались администрирование и принуждение при организации колхозов. Раскулачивание превращалось в средство коллективизации, становилось основным методом ускорения ее темпов. Центральная и местная печать призывала к решительным действиям против кулачества, партийные и советские органы давали местным работникам и организациям указания «всемерно поднимать и разжигать классовую ненависть масс по отношению к кулачеству и другим контрреволюционным элементам», в числе которых оказывались не желающие вступать в колхозы середняки и даже бедняки. Во многих районах число раскулаченных хозяйств достигало 10—15%. В 1930—1931 гг. в ходе кампании по раскулачиванию только в отдаленные районы страны было отправлено на спецпоселение 391 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. Позднее специальные кампании по раскулачиванию не проводились, но высылка осуществлялась, хотя и в меньших масштабах. Всего по состоянию на 1 января 1950 г . оказались выселенными почти три с половиной миллиона крестьян. Около 50% всех выселенных крестьян переселялись в пределах тех же областей, где они проживали ранее.

Насильственная коллективизация встречала растущее сопротивление широких масс крестьянства. За январь—март 1930 г . состоялось не менее 2200 (почти 800 тыс. человек) массовых крестьянских выступлений, т.е. в 1,7 раза больше, чем за весь 1929 г . Особенно широкий размах получили антиколхозные выступления на Северном Кавказе, на Средней и Нижней Волге, в Центральной Черноземной области, Московской области, республиках Средней Азии и других местах.

Серьезной проблемой стал также массовый убой скота. Кулаки, уничтожая и продавая скот, стремились «превратиться в середняков». Значительная часть середняков также распродавала скот и инвентарь перед вступлением в колхозы, не желая передавать их в общее пользование с теми, кто ничего не имел. Чтобы прекратить убой скота, его стремятся быстрее обобществить. «Против «растранжиривания» кулацкого имущества есть только одно средство — усилить работу по коллективизации в районах без сплошной коллективизации», — отмечал Сталин. Но из-за нехватки приспособленных помещений, отсутствия опыта ведения коллективного животноводства падеж скота только усиливается (с 1928 по 1933/34 гг. поголовье крупного рогатого скота уменьшилось почти вдвое: с 60 до 33 млн. голов). Чтобы прекратить общее падение сельскохозяйственного производства, деревню стремятся быстрее поставить под жесткий административный контроль. А для этого еще настойчивее форсируют процесс обобществления: десятками тысяч колхозов командовать легче, чем миллионами индивидуальных крестьянских хозяйств.

Однако молниеносное создание десятков тысяч коллективных хозяйств при отсутствии опыта их ведения, при нехватке подготовленных кадров сельских руководителей, специалистов, техники только усилило дезорганизацию в деревне. А город требовал все больше хлеба, мяса, масла... В хаосе «организационного периода» на селе, когда во многих коллективных хозяйствах процветала уравниловка, когда урожай, минуя амбар того, кто его вырастил, свозили на заготовительный пункт, когда частично изымался семенной хлеб (особенно это характерно для 1930—1932 гг.), крестьянин оказался лишенным материального стимула к труду. В 1931—1932 гг. заготовительные организации платили за 1 ц ржи 4,5—6 руб., за 1 ц пшеницы — 7,1—8,4 руб., что было в 4—5 раз меньше себестоимости; в государственных же коммерческих магазинах 1 кг ржаного хлеба стоил 2—2,5 руб., пшеничного — 3,5—4 руб., на рынке — несколько больше.

Нарастало пассивное сопротивление (невыход на работу, труд «спустя рукава» и т.д.) теперь уже колхозного крестьянства, отказывавшегося работать задаром. Отвечая 6 мая 1933 г . на письмо М.А. Шолохова о произволе при проведении хлебозаготовок 1932/33 г., Сталин, в частности, писал: «Вы видите одну сторону, видите неплохо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма — не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы, по сути дела, вели «тихую» войну с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов...»

В этой ситуации Сталин решил любой ценой сломить сопротивление крестьянства, выполнить план хлебозаготовок. В ряде районов амбары выметают подчистую: забирают семенное зерно, страховые запасы. Зимой 1932/33 г. этот клубок проблем и конфликтов разрешается страшной трагедией — голодом, охватившим районы Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Украины, Казахстана и унесшим огромное число еще не подсчитанных жизней. Серьезные исследователи обычно называют цифру в 3—5 млн. человек.

Поиск компромисса с крестьянством . Однако сводить только к «разверстке» реальные экономические отношения в колхозной деревне 30-х гг. было бы неверным. После попыток тотального обобществления земли, скота и птицы (1930—1931), имевших разрушительные последствия для аграрного сектора, государство вынуждено было приступить к поиску компромисса с крестьянами.

Эти поиски прошли три этапа. 26 марта 1932 г . ЦК ВКП(б) принял постановление «О принудительном обобществлении скота», в котором разъяснялось, что «практика принудительного отбора у колхозников коровы и мелкого скота не имеет ничего общего с политикой партии», что «задача партии состоит в том, чтобы у каждого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица». Однако осуществлялось это решение медленно и непоследовательно. На местах не спешили возвращать отобранный скот (часто потому, что он уже был сдан на мясозаготовки), многие руководители и специалисты считали это постановление ошибочным. 6 и 10 мая 1932 г . принимаются совместные постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О плане хлебозаготовок из урожая 1932 г . и развертывании колхозной торговли хлебом» и «О плане скотозаготовок и о мясной торговле колхозников и единоличных трудящихся крестьян». В соответствии с ними после выполнения государственного плана хлебозаготовок и образования семенного и других фондов, а также выполнения централизованного плана мясозаготовок разрешалась торговля оставшейся продукцией по складывающимся на рынке ценам. План хлебозаготовок был сокращен в 1932 г . до 1103 млн. пудов против 1367 млн. в 1931 г .; мясозаготовки были уменьшены в 2 раза против ранее намеченного плана (716 тыс. т вместо 1414 тыс.). Отменялись все республиканские и местные налоги и сборы с торговли колхозов и крестьян-единоличников. Доходы колхозов и колхозников от продажи на рынке продукции собственного производства не облагались сельскохозяйственным налогом, а с единоличников взималось не более 30% их доходов от торговли.

Однако даже уменьшенные хлебозаготовительные планы в условиях недорода в ряде важнейших житниц страны оказались невыполненными. В июле 1932 г ., в первый месяц нового урожая, заготовки были на 55% ниже уменьшенного плана, утвержденного весной, когда положение с продовольствием было настолько тяжелым, что рабочие покидали строительные объекты. Попытки сочетать реформу с завышенным планом закончились провалом. В этой обстановке Политбюро резко изменило курс, придя к выводу, что единственным способом выхода из кризиса является усиление режима и репрессии.

7 августа 1932 г . был принят написанный Сталиным драконовский закон об охране социалистической собственности, предусматривавший высшую меру наказания — расстрел за хищение колхозного и кооперативного имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на 10 лет. По данным на февраль 1933 г ., в целом по стране по этому закону было осуждено 103 тыс. человек, из них приговорено к высшей мере наказания 6,2%, к 10 годам лишения свободы — 33%. В конце 1932 г . на Северный Кавказ, Украину и на Нижнюю Волгу Сталин направил чрезвычайные комиссии ЦК ВКП(б) по хлебозаготовкам во главе с Кагановичем, Молотовым и Постышевым, учинившим массовые репрессии против крестьян.

В условиях жесточайших репрессивных мер, беспощадных расправ с противниками хлебозаготовительных реквизиций, но главным образом в связи с голодом в ряде районов страны (Украина, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан) сопротивление крестьян реквизиционной политике государства было сломлено. Это позволило Сталину и Молотову в разосланной на места секретной директиве от 8 мая 1933 г . заявить, что в деревне создается «новая благоприятная обстановка», дающая возможность «прекратить, как правило, применение массовых выселений и острых форм репрессий». Наступил момент, «когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях...».

В этих условиях государство приступило ко второму этапу реформ. В январе 1933 г . на Пленуме ЦК, посвященном итогам первой пятилетки, Сталин признал необходимым дополнить производственную смычку между городом и деревней товарной через торговлю, «чтобы связь между городом и деревней стала прочной и неразрывной». 19 января 1933 г . принимается новый закон СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об обязательных поставках зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами», вскоре дополненный аналогичными законами о поставках подсолнечника, картофеля и продукции животноводства, а через год — законом «О закупках хлеба потребительской кооперацией» (19 января 1934 г .). Согласно данным постановлениям, каждому колхознику единоличному хозяйству не позднее 15 марта вручалось o6язательство, в котором точно указывалось, сколько они должны были сдать государству зерна с каждого гектара посевной площади и в какие сроки. Причем обязательная поставка не должна превышать трети валового сбора каждого хозяйства при среднем урожае. Все оставшееся зерно после выполнения обязательной поставки (а для колхозов — и натуроплаты МТС) отдавалось в полное распоряжение производителей. В то же время подчеркивалось, что «никакое уклонение от обязательств по сдаче зерна в срок не должно быть допущено ни под каким видом». В случае нарушения этих обязательств применялись различного рода санкцш вплоть до взыскания поставок с колхозов «в бесспорном порядке» и привлечения единоличников к уголовной ответственности. Однако эти законы предоставляли известные гарантии земледельцам после выполнения «первой заповеди». Особое значение для крестьян в этой связи имел пункт 17 закона от 19 января 1933 г ., гласивший: «Безусловно воспрещается местным органам власти и заготовительным органам допускать встречные планы или налагать на колхозы и единоличные хозяйства обязательства по сдаче зерна, превышающие нормы, установленные настоящим законом. Все излишки хлеба, после выполнения обязательств сдачи государству зерна, остаются в полном распоряжении самих колхозов, колхозников и единоличников».

Согласно закону от 19 января 1934 г ., закупки зерна у колхозов, колхозников и единоличников должны были производиться на основе полной добровольности по ценам на 20—25% выше заготовительных; хозяйства, продавшие хлеб по закупочным ценам, получали право приобретать дефицитные промтовары на сумму, в 3 раза превышавшую стоимость проданного хлеба. Система «отоваривания» должна была стать основным стимулом закупок.

Однако на практике эти законы подверглись серьезной деформации. В 1933—1934 гг. в стране продолжалось снижение (даже по сравнению с 1932 г .) урожайности и валовых сборов зерна. Хлебопоставки шли с большим трудом, их рост происходил исключительно на основе повышения доли отчисления собранного урожая. Выяснилось, что только за счет обязательных поставок и натуроплаты МТС план выполнить не удастся. Колхозники неохотно соглашались продавать зерно, поскольку закупочные цены были не намного выше заготовительных, а система «отоваривания», как правило, не гарантировала владельцам квитанций о сдаче хлеба по закупкам приобретение дефицитных товаров. Таким образом, крестьянину гораздо выгоднее было продать хлеб на базаре или оставить его на нужды семьи, на корм скоту.

В этих условиях 31 августа 1934 г . Сталин вместе с Молотовым подписывает директиву руководителям республик, краев и областей об изменении порядка проведения закупок, согласно которой колхозы, выполнившие планы хлебопоставок и натуроплаты, должны были до распределения доходов по трудодням создать фонды для выполнения плана закупок. Таким образом, закупки, вопреки законам от 19 января 1933 г . и 19 января 1934 г ., превращались в обязательные планы сдачи дополнительной продукции, которые местные руководители, несмотря на протесты многих колхозников, обязаны были реализовать.

Усилиями политотделов и территориальных партийных органов противодействие колхозников было преодолено. В 1933—1934 гг. хлебозаготовки были выполнены не только по стране в целом, но и — впервые в истории советской деревни — каждой областью, краем, республикой в рекордные для тех лет сроки ( в 1933 г . — к середине декабря, в 1934 г . — к 1 ноября). Важную роль в реализации заготовительных планов сыграли хлебозакупки: их объем увеличился с 4,1 млн. ц в 1933 г . до 33,6 млн. ц в 1934 г ., или более чем в 8 раз. По данным на 1935 г ., удельный вес закупок в государственных заготовках колхозов составил 17% (в 1934 г . — не менее 15%).

Ноябрьский 1934 г . Пленум ЦК ВКП(б) принял решение об отмене с января 1935 г . карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам. Однако «заадминистрировав» хлебозакупки, государство должно было найти для крестьянина иной стимул расширения производства. Таким стимулом стало увеличение размеров приусадебных участков колхозников — третий этап на пути поиска государством компромисса с крестьянством.

Ноябрьский 1934 г . Пленум ЦК ВКП(б) пришел к выводу о необходимости созыва II съезда колхозников-ударников для обсуждения и принятия нового Колхозного устава, в котором предполагалось учесть изменения, происшедшие в деревне за годы коллективизации. Делегаты — колхозники-ударники передовых колхозов, приехавшие на собравшийся в феврале 1935 г . съезд, — внесли немало поправок и дополнений в проект нового Примерного устава сельскохозяйственной артели, разработанный комиссией во главе с заведующим Сельхозотделом ЦК ВКП(б) Я.А. Яковлевым. Они были направлены на то, чтобы закрепить в уставе право колхозника на личное подсобное хозяйство (ЛПХ), четко и справедливо определить его размеры (площадь участка, количество скота, наличие построек и т.п.). И это было сделано. В зависимости от региона колхознику разрешено было иметь от 0,25 до 0,5 га , а в отдельных районах — до 1 га приусадебной земли и от одной до 2—3 коров, неограниченное количество птицы, кроликов и т.д.; в районах кочевого животноводства — до 20 коров, 100—150 овец, до 10 лошадей, до 8 верблюдов и т.д. Новый Примерный устав закрепил «остаточный принцип» распределения колхозной продукции по трудодням — после выполнения колхозом обязательных поставок, засыпки семенных, фуражных и страховых фондов, создания фонда государственных закупок и т.д. И тем не менее колхозники получили известную юридическую гарантию от государства (устав, принятый II съездом колхозников, был 17 февраля 1935 г . утвержден СНК СССР и ЦК ВКП(б) на ведение личного подсобного хозяйства, размеры которого четко определялись и закреплялись в уставе. Разрешалась и продажа колхозниками своей продукции на рынке. Были несколько расширены их права в управлении колхозами, при решении вопроса об исключении из колхоза и т.д.

В валовом производстве животноводческой продукции и овощей ЛПХ колхозников стали играть все большую роль. К концу 1934 г . почти 2/3 колхозных семей страны имели в личном подсобном хозяйстве коров, а в Белоруссии, Западной и Московской областях — 3/4. В ЛПХ колхозниками было произведено 20,6% валовой продукции животноводства страны. В 1937 г . в общем объеме валовой продукции колхозного сектора удельный вес приусадебных хозяйств составлял: по картофелю и овощам — 52,1%, по плодовым культурам — 56,6%, по молоку — 71,4%, по мясу — 70,9%, по производству кож — 70,4%, т.е. к концу второй пятилетки ЛПХ значительно опережали общественное хозяйство колхозов в производстве животноводческой продукции и давали более половины картофеля, овощей и плодов, что шло в основном на личное потребление, но частично и продавалось на рынке (примерно четверть животноводческой продукции, до половины картофеля и овощей). За годы второй пятилетки обороты рыночной колхозной торговли увеличились с 7,5 млрд. руб. до 17,8 млрд., или в 2,4 раза. К 1938 г . по сравнению с 1933 г . рыночные цены снизились на 63,9%, в том числе по хлебной группе — на 82,8%, по картофелю — на 79,9%, по овощам — на 39,2%, по мясу — на 29,4%, по молоку — на 43,1%. Они либо соответствовали ценам государственно-кооперативной торговли, либо были ниже.

Искомый компромисс с крестьянством был на какое-то время найден.

« Архипелаг ГУЛАГ ». Трагичнейшая страница экономической истории 30-х гг. — формирование и функционирование масштабной системы откровенно принудительного труда, применявшегося в первую очередь на вредных, «непрестижных» производствах, в отдаленных районах страны.

17 января 1930 г . на страницах «Правды» публикуется статья наркома юстиции Н.В. Крыленко, в которой, в частности, говорилось: «На основании резолюции СНК РСФСР 29 мая 1929 г . сейчас не практикуется уже лишение свободы на сроки меньше года. Предложено в максимальной степени развить систему принудительных работ. Проведен ряд мероприятий по использованию труда лиц, осужденных на срок выше 3 лет, на общественно-необходимых работах в специальных лагерях в отдаленных местностях».

Что же это за «мероприятия»? В 1930 г . «по инициативе т. Сталина и при его настойчивом проведении этого вопроса, — отмечал один из ответственных работников ОГПУ, начальник Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря С.Г. Фирин, — строительство Беломорско-Балтийского канала было поставлено на реальную почву: был создал Белморстрой. Строительство канала было поручено чекистам во главе с т. Ягодой», в нем участвовало свыше 100 тыс. заключенных. «Значительное... количество работ приходилось проделывать вручную вследствие очень слабой механизации труда». Строительство канала обошлось в 4 раза дешевле по сравнению с первоначальными расчетами. «...Не только на Белморстрое работают наши лагери, — с гордостью продолжал Семен Фирин, — например Ухт, этот край вечной мерзлоты... на Соловецких островах... Большую культурную работу проделывают наши карагандинские лагери в Казахстане, среднеазиатские лагери, лагери на Колыме, на Дальнем Востоке». Силами ОГПУ — НКВД был сооружен знаменитый канал Москва—Волга, другие объекты. Лесозаготовки, каналы, стройки, в основном вручную, с «экономией больше, чем в 4 раза!». Страна все гуще покрывается сетью лагерей, поселков — спецпереселенцев» (высланных «кулаков» и членов их семей).

Каковы были масштабы применения принудительного труда в 30-е гг.? На 1 мая 1930 г . в ведении НКВД РСФСР находилось 279 исправительно-трудовых учреждений с 171 251 заключенным, в лагерях ОГПУ — около 100 тыс. В 1930 г . было организовано Управление лагерями ОГПУ, с 1931 г . ставшее главным («ГУЛАГ»). В конце 1930 г . НКВД РСФСР, раньше или позже наркоматы союзных республик прекратили свое существование. На 1 марта 1940 г . ГУЛАГ состоял из 53 лагерей, 425 исправительно-трудовых колоний (ИТК), 50 колоний несовершеннолетних; всего — 1 668 200 заключенных.

По материалам НКВД, введенным в научный оборот В.Н. Земсковым, удельный вес осужденных за контрреволюционные преступления составлял: 1934 г . — 26,5%; 1935 г . — 16,3%; 1936 г . — 12,6%; 1937 г . — 12,8%; 1938 г . — 18,6%; 1939 г .— 34,5%; 1940 г .— 33,1%; 1941 г .— 28,7%.

Ежегодно в среднем в исправительно-трудовых колониях находилось 10,1% осужденных по политическим мотивам (от общего числа заключенных в колониях).

Кроме того, в январе 1932 г . в спецпоселках находилось 1,4 млн. высланных «кулаков» и членов их семей. Меньшая их часть занималась сельским хозяйством, большая трудилась в лесной и добывающей промышленности. До 1934 г . крестьяне, отправленные в «кулацкую ссылку», назывались спецпереселенцами, в 1934—1944 гг. — трудпоселенцами, с марта 1944 г . — спецпереселенцами (с 1949 г . — спецпоселенцами) контингента «бывшие кулаки». Трудовые поселения НКВД были созданы в соответствии с постановлениями СНК СССР от 16 августа 1931 г . (№ 174с), 20 апреля 1933 г . (№ 775/146с) и 21 августа 1933 г . (№ 1796/393с). На ГУЛАГ была возложена ответственность за надзор, устройство, хозяйственно-бытовое обслуживание и трудоиспользованне выселенных кулаков.

К весне 1935 г . 445 тыс. спецпереселенцев (включая членов семей) трудились в 1271 неуставной сельскохозяйственной артели (отличие от обычной, в частности, состояло в том, что правление возглавлял комендант); 640 тыс. — в промышленности. За 1930—1937 гг. спецпереселенцами раскорчевано 183 416 га и расчищено от кустарника и мелкого леса 58 800 га . В Нарыме и Карельской АССР осушено болот на площади 2988 га ; в засушливых районах Казахстана, Узбекистана, Таджикистана и Киргизии орошено 12 857 га земель. Было также поднято и освоено 243 161 га целинных земель. Силами спецпереселенцев были проложены грунтовые дороги в бездорожных районах. К 1 января 1938 г . их общая протяженность составила 7294 км . С 1932 г . началось снятие ограничений и предоставление гражданских прав спецпереселенцам, затрагивавшее узкий круг лиц. В сентябре 1938 г . неуставные артели переведены на общий устав сельскохозяйственной артели. К началу 1941 г . в местах поселений находился 930 221 человек.

В 1935 г . сектор принудительного труда насчитывал приблизительно 2 млн. 85 тыс. человек: 1 миллион 85 тыс. в спецпоселках, 1 миллион в ГУЛАГе; на 1 января 1941 г . — около 1 миллиона 930 тыс. в ГУЛАГе, 930 221 человек, проживавших в местах поселений, трудились в условиях, близких к обычным в стране.

Экономические результаты форсированного развития . Каковы результаты форсированного развития 30-х гг.? За первую, вторую и три с половиной года третьей пятилетки было построено и введено в действие 9 тыс. государственных промышленных предприятий: в первую — 1500, во вторую — 4500, в третью — 3000.

Темпы роста тяжелой промышленности в предвоенные пятилетки (1928—1940) были в 2—3 раза выше, чем за 13 лет развития России перед первой мировой войной (1900— 1913). До революции ежегодное производство чугуна и стали выросло менее чем в 2 раза (с 2,6 млн. до 4,2 и 4,3 млн.), производство угля — более чем в 2 раза (с 12 млн. т до 29 млн. т), производство нефти даже уменьшилось (10,4 млн. т и 9,2 млн. т). За 12 лет советской индустриализации годичное производство чугуна и стали увеличилось в 4—5 раз (с 3 и 4 млн. т до 15 и 18 млн. т), угля почти в 5 раз (с 35 до 166 млн. т), нефти — почти в 3 раза (с 12 до 31 млн. т).

Согласно данным Л.А. Гордона и Э.В. Клопова, по абсолютным объемам промышленного производства СССР в конце 30-х гг. вышел на второе место в мире после США (в 1913 г . — пятое место). Сократилось отставание от развитых стран по производству промышленной продукции на душу населения: если в 20-е гг. разрыв был в 5—10 раз, то в конце 30-х гг. — в 1,5—4 раза. Причем, рост тяжелой промышленности осуществлялся невиданными доселе в истории темпами. Так, за б лет — с 1929 по 1935 г . — СССР сумел поднять выплавку чугуна с 4,3 до 12.5 млн. т. Америке понадобилось для этого 18 лет: с 1881 по 1899 г ., довоенной Германии— 19 лет: с 1888 по 1907 г .

Таблица 3

Объем промышленного производства в СССР по отношению к развитым западным странам ( в %)

Промышленная продукция

К США

К Англии

К Франции

К Германии

1928

1940

1928

1940

1928

1940

1928

1940

Электроэнергия

4

26

31

121

34

245

29

132

Добыча основных видов топлива (в пересчете на условное топливо)

7

27

23

105

89

437

35

133

Чугун

9

35

49

179

33

405

24

95

Сталь

8

29

49

139

45

415

29

108*

Цемент

6

25

42

77

44

127*

32

75

*Данные за 1937 г .

Если на протяжении 20-х гг. нарастало промышленное отставание СССР от ведущих западных держав, то в 30-е гг. наблюдается прямо противоположный процесс (см. табл. 3).

И важнейший результат: было преодолено качественное, стадиальное отставание советской промышленности. В 30-е гг. СССР стал одной из трех-четырех стран, способных производить любой вид промышленной продукции, доступной в данное время человечеству. Беспощадный экзамен устроила советской промышленности Великая Отечественная война. И она его выдержала. Если в первую мировую войну России противостояли от 1 /3 до 1 /2 войск центральных держав, но она не смогла добиться решительного успеха, то во вторую мировую войну против СССР было брошено 2/3—3/4 вооруженных сил Германии и ее сателлитов, однако фашизм был разбит.

Ускоренный рост тяжелой промышленности был достигнут прежде всего за счет аграрного сектора экономики, сопровождался разрушением производительных сил деревни. В период сплошной коллективизации 1929—1932 гг. поголовье крупного рогатого скота сократилось на треть — на 20 млн. голов, лошадей — на треть (на 11 млн. голов), свиней — в 2 раза, овец и коз — в 2,5 раза. Но, как справедливо отмечали Л.А. Гордон и Э.Ф. Клопов, «в сталинской стратегии форсированной индустриализации все отрасли народного хозяйства и все сферы общественной жизни подчинялись нуждам промышленного роста... в соответствии с принятым курсом на создание индустриальной экономики вовсе не нужен общий рост сельскохозяйственного производства. Абсолютно необходимо лишь такое переконструирование и такое повышение эффективности труда, при котором можно было бы, во-первых, уменьшить число занятых в сельском хозяйстве пропорционально расширению спроса на рабочую силу в промышленности, во-вторых, поддерживать при меньшем числе занятых производство продовольствия на уровне, не допускающем длительного голода, в-третьих, обеспечивать снабжение промышленности незаменяемым техническим сырьем».

Реализацию этих задач и обеспечила коллективизация. В середине 30-х гг. положение в аграрном секторе стабилизировалось. В 1935 г . отменили карточную систему. В течение 30-х гг. из сельского хозяйства высвободилось 15—20 млн. человек, что позволило увеличить численность рабочего класса с 9 до 24 млн. человек. Выросла производительность труда в сельском хозяйстве. Если накануне коллективизации на 150—155 млн. человек населения ежегодно производилось 72—73 млн. т зерна, более 5 млн. т мяса, свыше 30 млн. т молока, то в конце 30-х — начале 40-х гг. на 170— 200 млн. населения производилось 75—80 млн. т зерна, 4—5 млн. т мяса и 30 млн. т молока. Но в конце нэпа эту продукцию производили 50—55 млн. крестьян-единоличников, в предвоенные же годы 30—35 млн. колхозников и рабочих совхозов, т.е. на треть работников меньше.

Главные издержки форсированного развития лежали не в экономической, а в социальной сфере.

§ 3. Бремя «большого скачка»

Материальное положение горожан . Форсированный экономический рост при дефиците ресурсов привел в 30-е гг. к стагнации, даже временному падению уровня жизни и в городе и в деревне (см. работы Е.А. Осокиной).

К началу 1929 г . во всех городах СССР вводится карточная система. До декабря 1930 г . единой классификации населения, принятого на централизованное снабжение, не было. Нормы снабжения вводились разновременно и отличались друг от друга. Начавшись с хлеба, нормированное распределение было затем распространено и на другие продукты (сахар, мясо, масло, чай, картофель и пр.), а к середине 1931 г . — и на промышленные товары. Место торговли заняло отоваривание по «заборным документам» и ордерам через закрытые распределители, закрытые рабочие кооперативы, отделы рабочего снабжения. «Заборных документов» не получали лица, лишенные избирательных прав.

Однако в условиях продовольственного кризиса нормы снабжения не выполнялись. Государство старалось в первую очередь гарантировать снабжение индустриальных центров: появились постановления о снабжении Москвы, Ленинграда, Донбасса. Было установлено 4 группы снабжения: рабочие — пайщики потребительской кооперации (I), рабочие, не являющиеся пайщиками (II), прочие трудящиеся — пайщики (служащие, члены семей рабочих и служащих, кустари, лица свободных профессий) (III), прочие трудящиеся — не пайщики (IV). Средние душевые нормы снабжения определялись на основе бюджетных данных о потреблении за предыдущий год. Для рабочих нормы потребления на 1929/30 г. были установлены несколько выше их фактического потребления в 1928/29 г.; для остальных трудящихся — ниже (см. табл. 4).

Таблица 4

Нормы снабжения Москвы и Ленинграда , установленные в 1929/30 г .

Продукты

Норма по категориям потребителей (в кг на 1 человека)

1

11

II!

IV

дети

Хлеб*

0.8

0.8

0,4

0,4

—

Крупа

3

2

1.5

0,75

—

Мясо*

0.2

0.2

0,1

0,1

—

Сельдь

0.8

0,8

0,5

0,25

—

Масло животное

0,6

0,5

0.5

о.з

0.4

Масло

0,75

0,5

0.5

0,25

—

Сахар

1.5

1.5

1.5

1

0.5

Чай

0.05

0,05

0,05

0.025

—

Яйца (шт.)

10

10

10

—

20

* По хлебу и мясу приведены дневные, по остальным продуктам — месячные кормы.

Однако правительство оказалось не в состоянии выдержать установленный ассортимент и нормы снабжения даже в привилегированных индустриальных центрах: на второе полугодие 1929/30 г. нормы, введенные для Москвы и Ленинграда, были снижены. В условиях растущего продовольственного дефицита снабжение все более дифференцируется. В конце 1930 г . было установлено сначала два, а с 1931 г . — четыре списка городов, подлежащих централизованному снабжению.

Приоритет отдавался рабочим особого и первого списков, в которые вошли ведущие индустриальные объекты (предприятия Москвы, Ленинграда, Баку, Донбасса, Караганды, Восточной Сибири, Дальнего Востока, Урала). Рабочие второго и третьего списков (предприятия стекло-фарфоровой, спичечной, писчебумажной промышленности, коммунального хозяйства, хлебные заводы, мелкие предприятия текстильной промышленности, артели, типографии и пр.) получали по карточкам только часть товаров. Они обеспечивались централизованным снабжением хлебом, сахаром, крупой, рыбой, остальное — за счет местных ресурсов. В 1931 г . удельный вес особого и первого списков городов в общем контингенте составил около 40%, в централизованных фондах снабжения — 70—80%.

Январским 1931 г . постановлением коллегии Наркомснаба снабжение еще более дифференцировалось: все трудящееся городское население было разделено на группы по классово-производственному признаку. В первую группу входили рабочие, которые, в свою очередь, делились на индустриальных и прочих. К индустриальным рабочим, помимо тружеников фабрично-заводских предприятий, а также рабочих транспорта и связи, были отнесены: инженерно-технический персонал на производстве, комполитсостав Красной Армии и Флота, войск ОГПУ, строевой состав милиции, оперативные работники УГРО, ученики и преподаватели школ ФЗУ. К прочим рабочим, кроме незанятых в промышленном производстве, относились кустари, учащиеся и преподаватели индустриальных вузов и техникумов. Вторую социальную группу снабжения составляли служащие, а также члены семей рабочих и служащих, лица свободных профессий. Третью группу — дети до 14 лет.

В 1931 г . появились постановления о снабжении интеллигенции, в частности врачей и учителей. Они устанавливали, что снабжение этих групп населения должно зависеть от того, где они проживают и кто пользуется их услугами. В городах врачи и учителя должны были получать нормы индустриальных рабочих того списка, к которому относился данный город. Медицинские работники, учителя школ, обслуживающие предприятия, должны были пользоваться льготами этих предприятий.

Одновременно были снижены нормы снабжения на 1931 г ., особенно населения городов второго и третьего списков. Однако эти нормы далеко не всегда выполнялись, как показала, в частности, проверка рабочего снабжения и общественного питания на заводах «Красное Сормово» и «Судоверфь» Нижегородского края летом 1931 г .

В 1932 г . нормы снабжения были снова понижены. Фактические нормы были существенно ниже указанных в постановлениях. Так, в июле 1932 г . Ивановский обком, исходя из выделенных фондов, установил следующие нормы продовольственного снабжения: для рабочих первого и особого списков — по 1 кг крупы, 0,5 кг мяса, 1,5 кг рыбы, 0,8 кг сахара (в месяц). Прочее население и рабочие предприятий второго и третьего списков получали только сахар.

Плохим было снабжение учителей, врачей, студентов. Им не гарантировался даже хлебный паек. По сведениям с мест, в большинстве районов крупа и сахар выдавались учителям и врачам нерегулярно: 2—3 раза в течение года по 400—500 г. Из 140 тыс. городских учителей в порядке централизованного снабжения мясом обеспечивались только 26 тыс. по норме 1—2 кг в месяц. Относительно хорошим было снабжение ученых I категории в Москве. В голодном 1933 г . им полагалось (в месяц): 3 кг муки, 1 кг крупы, 6 кг рыбных товаров, 2 кг мяса, 3 кг сахара, 1,5 кг масла животного, 700 г сыра, 7 кг овощей и фруктов, 10 яиц, 200 г растительного масла, 400 г маргарина, 100 г чая, а также 1 л молока в день.

Даже снабжение ведущих индустриальных центров шло с большими трудностями. В записке В.М. Молотову, подготовленной ЦСУ по данным бюджетов рабочих крупной промышленности, отмечалось, что в 1932 г . по главным промышленным районам резко снизилось потребление основных продуктов питания — мяса, рыбы, молока, масла. Выполнялась только норма хлеба. Особенно тяжелым на всем протяжении карточного снабжения было положение с мясом, жирами и молочными продуктами (следствие массового убоя скота крестьянами в период сплошной коллективизации).

В ситуации острейшего продовольственного кризиса правительство пыталось стимулировать развитие общественного питания. Для общепита также устанавливались нормы, которые отличались у различных предприятий и групп населения. Были разными и цены. В мае 1933 г . средняя цена обеда для рабочих была 84 коп., инженерно-технических работников — 2 руб. 08 коп., студентов — 87 коп., школьников — 57 коп. Цена обеда в коммерческих столовых для всех граждан составляла 5 руб. 84 коп.

Не справляясь со снабжением населения, государство призывало предприятия и организации искать источники самообеспечения: вести самозаготовки в глубинке, заключать договоры с колхозами, иметь собственные огороды, свинарники, молочные фермы, фабрики-кухни, столовые. Однако предприятиям был запрещен прямой обмен производимой промышленной продукции на продукты. Строго наказывалось руководство тех заводов, которое, стараясь обеспечить себя продовольствием, браковало свою продукцию и продавало ее колхозам. Широко рекламировался положительный опыт предприятий по созданию собственной продовольственной базы. Например, автозавод им. Сталина для обеспечения рабочих продовольствием купил несколько совхозов в Подмосковье, в Гжатском районе, имел подшефные свиноводческие, мясо-молочные, овощные совхозы, водоемы в Московской области и Астрахани, свои пригородные огородные хозяйства, заключал договоры с рыбацкими и другими колхозами для обеспечения завода. Ему было выделено 7 районов для проведения самозаготовок.

Кроме того, в декабре 1932 г . появились постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР о расширении прав заводоуправлений в деле снабжения. С ними была связана дальнейшая дифференциация снабжения на производстве и попытка найти новые стимулы к труду. Постановления усиливали власть директора и требовали от него увязывать снабжение с интересами производства. Нормы снабжения внутри завода должны были определяться значением данного цеха, конкретной группы рабочих в производстве. Так, на заводе им. Марти в цехе были выделены следующие группы (по мере убывания норм снабжения): «треугольники» цехов, лучшие ударники, рабочие-неударники и служащие-ударники, служащие. На заводе «Серп и Молот» разные нормы имели ударники с почетными грамотами, ударники производственных цехов, ударники непроизводственных цехов.

Предписывалось иметь специальные магазины, столовые для ударников, доставлять им товары на дом, проводить соревнования за право быть прикрепленными к магазинам, применять дополнительное снабжение при перевыполнении плана. На предприятих Азнефти, например, перевыполнив план на 10%, можно было дополнительно получить 1—1,5 кг сахара, 2—3 кг муки, 1 кг сыра, 4 кг кондитерских изделий, 1 кусок хозяйственного мыла и пару белья. В зависимости от выполнения плана распределялись ордера на обувь и одежду. Существовало и дифференцированное питание. Обеды для ударников должны были стоить дешевле при их более высокой калорийности. Полагалось обслуживать ударников вне очереди, отводить для них особые «ударные комнаты» (с белыми скатертями, цветами и музыкой) или отдельные столы. Прогульщиков и летунов, наоборот, предписывалось лишать «заборных» документов.

Однако, несмотря на применяемые меры, снабжение рабочих осуществлялось с большими перебоями и трудности ми, нормы не соблюдались. В этой связи важную роль в обеспечении питанием рабочих играл рынок. В 1932 г . рабочий покупал около 30% мяса на рынке, в 1933 г . — около 80%, по сыру и творогу эти показатели составили соответственно 40 и 70%, по молоку — 60 и 30%, яйцам — 80 и 30%, рыбе — 9 и 60%, т.е. централизованное снабжение почти не давало рабочим животных и молочных продуктов.

Вся история карточного снабжения сопровождается проявлениями недовольства населения. Его формы были различны: бегство с предприятий, письма в ЦК и правительству, нажим на местные власти, голодные демонстрации и забастовки. Массовые выступления недовольных проходили в июне 1930 г . в Черноморском округе, в июле 1930 г . — в Казахстане, в апреле 1932 г . и феврале 1933 г . — на предприятиях Ивановской области.

В январе 1933 г . в редакцию «Известий» поступило письмо от 3 рабочих (Иваново), в котором говорилось: «Мы, старые рабочие, при капиталистическом строе так не жили, как сейчас. Текстильщики получают 100 руб. в месяц, по твердой цене только хлеб, остальное на рынке. Дети наши увядают от недоедания, не видят молока и сахара, картофель на рынке продается по штуке, в столовых мороженный картофель и вода. Жить так нельзя, в массах ропот и недовольство. Говорят о выступлениях по типу Вичуги и Тейков». (Речь идет о забастовке рабочих на предприятиях Вичуги и Тейкова в апреле 1932 г .)

Ситуация со снабжением городского населения стала улучшаться после стабилизации положения в деревне. С января 1935 г . была отменена карточная система на хлеб, крупу и муку; с октября того же года — на все нормируемые продовольственные товары. По данным обследования бюджетов семей рабочих, ИТР, служащих за четыре года второй пятилетки потребление на душу населения важнейших продуктов питания увеличилось и составило в 1936 г . в процентах к 1932 г .: хлеба пшеничного — 263, мяса и сала — 267, фруктов и ягод— 195, яиц— 191, сахара — 143.

В 30-е гг. были достигнуты определенные успехи в области здравоохранения (в основном в городе). В 1913 г . один врач приходился в среднем на 5700 человек населения (потенциальных пациентов), одна больничная койка — на 760, в 1924 г . соответственно — на 4800 и 700 человек, в 1940 г . — 1200 и 250.

Материальное положение сельчан . Более тяжелым, чем в городе, и крайне неоднородным было материальное положение сельчан. По данным бюджетов колхозников, по сравнению с голодным 1933 г ., в 1937 г . потребление важнейших продуктов питания (мяса, рыбы, жиров, сахара, кондитерских изделий) увеличилось в среднем на душу населения более чем в 2 раза. Средняя выдача зерна на один трудодень поднялась за вторую пятилетку по всем колхозам в 1,7 раза, поступления зерна по трудодням на один колхозный двор увеличилось с 6 до 17,4 ц, или в 2,9 раза.

Особая и трагическая страница социальной истории 30-х гг. — судьба «кулацкой ссылки». Согласно исследованиям В.Н. Земскова, первые годы ее были для спецпереселенцев крайне тяжелыми. Так, в докладной записке руководства ГУЛАГа от 3 июля 1933 г . в ЦКК ВКП(б) и РКИ, в частности, указывалось: повсеместно в спецпоселках Северного Края и Урала «отмечены случаи употребления в пищу разных несъедобных суррогатов, а также поедания кошек, собак и трупов падших животных... На почве голода резко увеличилась заболеваемость и смертность среди с/переселенцев... На почве голода имел место ряд самоубийств, увеличилась преступность... Голодные с/переселенцы воруют хлеб и скот у окружающего населения, в частности у колхозников... Вследствие недостаточного снабжения резко снизилась производительность труда... Истощенные спецпереселенцы не в состоянии выработать норму, а в соответствии с этим получают меньшее количество продовольствия и становятся вовсе нетрудоспособными. Отмечены случаи смерти от голода с/переселенцев на производстве и тут же после возвращения с работ...».

Особенно была велика детская смертность. В докладной записке Г.Г. Ягоды от 26 октября 1931 г . на имя Я.Э. Рудзутака отмечалось: «Заболеваемость и смертность с/переселенцев велика... Месячная смертность равна 1,3% к населению за месяц в Северном Казахстане и 0,8% в Нарымском крае. В числе умерших особенно много детей младших групп. Так, в возрасте до 3 лет умирает в месяц 8—12% этой группы, а в Магнитогорске — еще более, до 15% в месяц. Следует отметить, что в основном большая смертность зависит не от эпидемических заболеваний, а от жилищного и бытового неустройства, причем детская смертность повышается в связи с отсутствием необходимого питания».

К середине 30-х гг. крестьяне в массе своей обжились в местах высылки, и показатели рождаемости превысили показатели смертности. Сотрудников Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР серьезно беспокоило слишком быстрое, по их мнению, обогащение трудпоселенцев. Так, в сентябре 1938 г . начальник этого отдела М.В. Конрадов писал Н.И. Ежову в докладной записке: «...Некоторая часть трудпоселенцев пошла по пути хозяйственного кулацкого роста. Например, в Оборском районе Хабаровской области 64 хозяйства трудпоселенцев имеют по 3—5 коров, по 1 лошади, 2—3 свиньи, 2—3 головы молодняка. Имеют оружие, занимаются охотой. В Иркутской области рост количества скота в личном пользовании трудпоселенцев превышает рост обобществленного стада». Как известно, репрессии 1937—1938 гг. коснулись и ряда видных сотрудников НКВД, которых винили в том числе и в обогащении трудпоселенцев. В докладной записке Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР в ЦК ВКП(б) (февраль 1939 г .), в частности, отмечалось: «У руководства работой по кулацкой ссылке долгое время находились враги народа (Коган, Молчанов, Берман, Плинер, фирин, Закарьян, Вишневский и др.). Вредительство проводилось по следующим направлениям... Высланные кулаки ставились в привилегированное положение по сравнению с окружающими колхозами. Проводилась политика нового окулачивания трудпоселенцев за счет государства. По представлению врагов народа, орудовавших в НКВД, трудпоселенцы освобождались от госпоставок, налогов и сборов, им пролонгировались и вовсе списывались ссуды уже тогда, когда трудпоселки не только хозяйственно окрепли, но и по своему хозяйственному уровню стояли выше окружающих колхозов...»

В сентябре 1938 г . в трудпоселках (на 1 июля 1938 г . их насчитывалось 1741) имелось 1106 начальных, 370 неполных средних и 136 средних школ, а также 230 школ профтехобразования и 12 техникумов. Здесь было 8280 учителей, из них 1104 были трудпоселенцами. В учебных заведениях трудпоселений занималось 217454 ребенка трудпоселенцев. Сетью дошкольных учреждений было охвачено 22 029 малолетних детей

(в них работало 2749 воспитателей). 5472 ребенка, не имевших родителей, размещались в поселковых детских домах. В трудпоселках имелось 813 клубов, 1202 избы-читальни и красных уголка, 440 кинопередвижек, 1149 библиотек. По постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 15 декабря 1935 г . «О школах в трудпоселках» разрешалось детей трудпоселенцев, окончивших неполную среднюю школу, принимать на общих основаниях как в техникумы, так и в другие специальные средние учебные заведения, а окончивших среднюю школу допускать на общих основаниях в высшие учебные заведения.

А как обстояли дела в области образования и культуры в стране в целом?

Ликвидация неграмотности . В 1926 г . 43% советских граждан в возрасте 9—49 лет и большинство людей старших возрастов были неграмотны. Бурное развертывание индустриализации потребовало революционных изменений в области народного образования. В решениях XVI съезда ВКП(б), в постановлениях ЦК ВКП(б), ЦИК, Совнаркома СССР июня — августа 1930 г . была поставлена задача «проведения всеоб щего обязательного первоначального обучения и ликвидаци неграмотности». С 1930—1931 гг. повсеместно вводилоо обязательное начальное (четырехлетнее) обучение детей подростков, не прошедших начального обучения. В промыи ленных городах, фабрично-заводских районах и рабочих поселках была поставлена задача осуществить всевобуч в объеме школы-семилетки. В результате по всесоюзной переписи населения 17 января 1939 г . процент грамотного населения в возрасте старше 9 лет достиг 81,2 (мужчин — 90,8, женщин — 72,6).

Профессиональное обучение рабочих . Однако простой грамотности для решения задач индустриализации было недостаточно. Крайне остро встала задача подготовки квалифицированных кадров, прежде всего рабочих. В постановлениях XVI съезда ВКП(б) отмечалось, что нужно расширить сеть школ фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) и школ массовых профессий, а также развивать краткосрочные формы подготовки и переподготовки рабочей силы.

Профессиональное обучение рабочих осуществлялось в стационарных учебных заведениях с отрывом и без отрыва от производства. Основной формой подготовки квалифицированных молодых рабочих стали школы ФЗУ. В годы первой пятилетки в систему ФЗУ входили школы с двухгодичным сроком обучения, которые готовили рабочих массовых профессий 3—4-го разрядов; школы с периодом обучения от 2 до 3 лет, выпускавшие квалифицированных рабочих-универсалов 5—6-го разрядов; школы со сроком обучения от 3 до 4 лет, готовившие наладчиков станков, контролеров и высококвалифицированных рабочих. Срок обучения в школах ФЗУ постепенно сокращался по мере роста общеобразовательной подготовки поступавших в эти учебные заведения. Чтобы обеспечить более тесную связь школ фабзавуча с производством, в 1929 г . они были переданы в ведение хозяйственных органов. Если в 1925/26 учебном году насчитывалось 2276 таких учебных заведений с числом учащихся в 228,3 тыс. человек, то в 1932/33 г. их было соответственно 3900 и 958,9 тыс.

Однако организация школ ФЗУ не поспевала за темпами индустриализации — большинство квалифицированных рабочих кадров готовилось без отрыва от производства. В 1931 г . была установлена единая система рабочего обучения без отрыва от производства. Она состояла из следующих звеньев: вводные курсы знакомили новых рабочих с основами специальности, давали им элементарные навыки работы; производственно-политехнические курсы готовили кадры рабочих массовой квалификации (3—4-го разряда) и давали общее начальное образование; рабочая техническая школа занималась подготовкой рабочих средней и высшей квалификации и младшего технического персонала и одновременно повышением общеобразовательного уровня в объеме программы семилетней школы. За два года существования (1931—1932) этой системой было подготовлено для тяжелой индустрии 347 тыс. рабочих.

Подготовка кадров непосредственно на производстве осуществлялась и через индивидуально-бригадное ученичество на предприятиях, шефство старых производственников над молодыми рабочими. В годы первой пятилетки резко увеличилась численность учеников в крупной промышленности: с 133,3 тыс. человек в 1928 г . до 582,6 тыс. человек в 1932 г ., т.е. в 4,4 раза, а удельный вес учеников к общему числу рабочих вырос с 5,5 до 12,9%.

Массовое освоение новых производств и новой техники требовало организации наряду с практическим и теоретического обучения. Постановлением Совета Труда и Обороны от 30 июня 1932 г . было введено обязательное обучение рабочих, обслуживающих сложные агрегаты, установки или механизмы, техническому минимуму знаний. С 1 октября 1932 г . устанавливался техминимум для рабочих ведущих специальностей металлургической, машиностроительной, угольной и химической промышленности. В начале второй пятилетки была введена сдача обязательного техминимума для всех рабочих.

В годы второй пятилетки (осенью 1933 г .) школы ФЗУ были реорганизованы в профессиональные учебные заведения для подготовки квалифицированных рабочих массовых специальностей (из лиц, окончивших семилетку). За счет сокращения общеобразовательных предметов сроки обучения уменьшались с 2 лет до 6 месяцев, а по наиболее сложным специальностям — до года. Это дало возможность увеличить пропускную способность школ ФЗУ. Однако эти меры были целесообразны на короткий период, лишь для ликвидации особенно острой нехватки обученных рабочих в промышленности. Школы ФЗУ с сокращенным сроком обучення не обеспечивали подготовки квалифицированных рабочих по целому ряду специальностей, требовавших более высоких технических знаний и более длительного производственного обучения. Поэтому постановлением Совнаркома СССР в августе 1935 г . для учащихся, овладевавших в школах ФЗУ тяжелой индустрии особо сложными и ответственными специальностями, срок обучения был продлен до 1,5— 2, а затем и 3 лет. Вскоре таким же образом была перестроена работа школ ФЗУ и других отраслей промышленности. За годы второй пятилетки система фабрично-заводского ученичества подготовила 1,4 млн. квалифицированных рабочих — втрое больше, чем в первой пятилетке.

Во второй пятилетке продолжались поиски наиболее рациональных форм обучения рабочих непосредственно на производстве. Производственно-политехнические курсы и рабочая техническая школа в 1933 г . были преобразованы в производственно-технические курсы I и II ступени, просуществовавшие до конца 1935 г . Производственно-технические курсы I ступени с шестимесячным сроком обучения готовили кадры рабочих массовых профессий; производственно-технические курсы II ступени, где обучение было рассчитано на 10 месяцев, готовили рабочих средней и высшей квалификации. Только за 1933 г . этой системой было подготовлено 178 тыс. квалифицированных рабочих для тяжелой промышленности.

Совершенствовались индивидуально-бригадное ученичество, шефство кадровых рабочих над новичками. В целом по промышленности численность учеников, получивших квалификацию таким путем, за 1933—1937 гг. составила около 1,6 млн. человек.

В период широкой реконструкции народного хозяйства и массового овладения новой техникой нельзя было ограничиваться только обучением новых кадров. Необходимо было вооружить знаниями передовой техники всех работающих на производстве. Основной формой повышения квалификации рабочих в годы второй пятилетки явился техминимум. Сдача его, обязательная сначала для рабочих металлургической, машиностроительной, угольной и химической промышленности, была постепенно распространена и на другие отрасли индустрии. Техминимум включал изучение ряда хозяйственно-политических, общеобразовательных и специально-технических вопросов, техники безопасности и хозрасчета.

В 1933 г . на предприятиях по инициативе комсомола развернулось движение за сдачу общественно-технического экзамена на право управления механизмами, а в 1935 г . был введен государственный технический экзамен для рабочих, изучающих техминимум.  

Целью гостехэкзамена была проверка навыков, знаний и соответствия каждого экзаменуемого выполняемой им работе. Не выдержавшие экзамена отстранялись от обслуживания сложных агрегатов и механизмов, переводились на менее квалифицированную работу до повторной сдачи. Под руководством ИТР на предприятиях была создана широкая сеть курсов, школ, кружков технического просвещения, где рабочие изучали машины, технологические процессы, совершенствовали свою квалификацию. За короткое время большинство рабочих сдали экзамены по техминимуму. Так, в 1935 г . в системе Наркомата тяжелой промышленности государственные экзамены по техминимуму сдали 815,9 тыс. человек, или 91,3% всех рабочих, обязанных их сдать, по промышленности Наркомлегпрома — 177,3 тыс. человек, или 88% обязанных сдать экзамены. Многие рабочие, успешно сдавшие гостехэкзамен, были переведены на более ответственные должности или повышены в разрядах. Для ознакомления с опытом передовых рабочих-стахановцев и для повышения мастерства рабочих, имеющих квалификацию, но не выполняющих норм выработки из-за недостатка технических знаний и практических навыков, с осени 1935 г . стали организовываться стахановские школы.

Декабрьский (1935) Пленум ЦК ВКП(б) вынес решение о перестройке системы технической учебы рабочих без отрыва от производства. Был расширен контингент рабочих, проходящих обязательный техминимум, повышались требования, усложнялись программы. Устанавливалась единая система технического образования рабочих: курсы техминимума I и II ступеней, стахановские школы и курсы для рабочих, сдавших гостехэкзамен; курсы мастеров социалистического труда с двух-трехлетним сроком обучения для рабочих-новаторов производства. После этих решений техническая учеба без отрыва от производства приобрела особенно широкий размах. В общей сложности учебой по техминимуму за годы второй пятилетки было охвачено около 3/4 рабочих промышленности и транспорта.

Растущая военная угроза вызвала необходимость создания новой системы организованного пополнения промышленности квалифицированными рабочими — системы государственных трудовых резервов. В 1940 г . по решению СНК СССР и ЦК ВКП(б) в стране была создана государственная система профессионального обучения молодежи. Предусматривался ежегодный прием до миллиона юношей и девушек в ремесленные и железнодорожные училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО) с содержанием их за счет государства. Выпускники школ и училищ распределялись на основе государственного плана по отраслям народного хозяйства и районам страны. Первый выпуск этих школ состоялся в мае—июне 1941 г . Народное хозяйство получило 439 тыс. молодых рабочих.

Подготовка специалистов . К началу первой пятилетки в народном хозяйстве резко возросла потребность в специалистах, способных освоить новейшие технологии. Однако квалифицированных работников было крайне мало. Так, в промышленности, находящейся в ведении ВСНХ, на 1 октября 1927 г . было занято всего 42,5 тыс. человек инженерно-технического и 8,3 тыс. экономического персонала. На 10 тыс. рабочих в промышленности приходилось 65 инженере и 68 техников, т.е. в несколько раз меньше, чем в Германн и США. Более трети из них были специалистами-практиками, не имевшими высшего или соответствующего специального среднего образования. К 1929 г . число лиц инженерно-технического состава по сравнению с 1927 г . почти удвоилось, однако и в этот период в значительной степени за счет практиков, составивших почти половину специалистов. Еще больше осложнили проблему репрессии «спецов», развернувшиеся в годы первой пятилетки.

Нехватка специалистов стала сдерживать экономический рост. Например, тракторный завод им. Ф.Э. Дзержинского, построенный в рекордно короткий срок — за 11 месяцев, осваивался почти в течение года, так как многие инженеры, техники и рабочие завода не умели обращаться с новой техникой и слаженно работать в условиях поточного производства. Когда в 1931 г . на этом заводе у импортного фрезерного станка вышла из строя коробка передач, никто не мог понять, что же с ней случилось: чертежи были на незнакомом никому английском языке. Да и в самих чертежах никак не могли разобраться. Тогда приняли решение: разобрать другую, нормально работающую коробку передач и — по аналогии — узнать причину остановки.

Все это заставило принять ряд мер для того, чтобы расширить подготовку специалистов, в первую очередь из числа передовых рабочих, как через систему вузов и техникумов, так и через сеть специальных промакадемин, а также различных курсов. В 1929—1930 гг. вся система высшего и среднего технического образования была перестроена. Сформировалось много новых вузов и техникумов, укрепилась их материальная база, расширился выпуск учебных пособий и материалов. Для заново создававшихся в стране отраслей промышленности — авиационной, автотракторной, станкостроительной, химической, сельскохозяйственного машиностроения и ряда других — были созданы специальные вузы, факультеты, а также средние учебные заведения соответствующих профилей. В 1930 г . все высшие технические заведения перешли к хозяйственным наркоматам и объединениям. Основная масса (примерно 2/3) молодых специалистов готовилась и использовалась в Наркомате тяжелой промышленности. В результате принятых мероприятий в 1932/33 г. сеть высшей школы (832 вуза) по сравнению с 1925/26 г. расширилась в 5,7 раза, а техникумов и других средних специальных учебных заведений (их насчитывалось 3509) — в 3,6 раза. Численность студентов и учащихся возросла соответственно в 3 и 4 раза.

Одновременно решалась проблема подготовки кадров хозяйственных руководителей. В конце 20-х гг. была создана Всесоюзная промакадемия, первый выпуск которой — 110 командиров производства — состоялся в 1930 г . По ее образцу аналогичные учебные заведения по подготовке высшего эшелона хозяйственников создавались и в других крупных промышленных центрах. В 1932 г . в 11 промакадемиях училось 2370 хозяйственников (впоследствии число таких академий увеличилось до 25). Наряду с курсами по теории марксизма-ленинизма и техническим дисциплинам они получали подготовку и по основам организационно-управленческой науки. Один из директоров той поры, И.В. Парамонов, вспоминал: «Тяга хозяйственников учиться в Промакадемни была огромна. ВСНХ не мог отпустить на учебу всех желающих. Так, мне было трижды отказано в просьбе послать на учебу в Промакадемию. Тогда были созданы при помощи втузов факультеты особого назначения — ФОНы — для учебы без отрыва от работы».

Поскольку коллективизация и механизация сельского хозяйства также потребовали «скачка» в подготовке руководящих колхозных кадров и специалистов, при МТС были организованы специальные курсы, которые окончили сотни тысяч председателей, завхозов, бригадиров, полеводов, животноводов и счетоводов колхозов. На руководяющую колхозную работу было выдвинуто более 250 тыс. передовых колхозников, в том числе около 30 тыс. председателями колхозов.

Параллельно с расширением и совершенствованием различного рода учебной подготовки и переподготовки хозяйственных руководителей многие будущие руководители советской промышленности, в первую очередь из числа способных молодых специалистов, для ознакомления с зарубежным опытом направлялись на практику в европейские страны и США. Так, в 1929 г . ВСНХ СССР послал за границу 1200 инженеров и техников.

Все эти меры положительно сказались на качестве руководящих кадров, а через них — на качестве управления и на эффективности политики индустриализации. С мая 1930 г . по ноябрь 1933 г . число директоров и их заместителей в промышленности удвоилось. Причем, из 16,9 тыс. директоров и их заместителей в 1933 г . свыше половины (8,8 тыс.) были выдвинуты из рабочего класса, в том числе 6,4 тыс. (38%) — в годы первой пятилетки. Естественно, что большинство из них не имели высшего образования и прошли подготовку на факультетах особого назначения, созданных при технических вузах. Так, в конце первой пятилетки на таких факультетах во втузах трех ведущих наркоматов (НКТП, НКПС и НКЛегпром) обучалось свыше 2900 партийных и хозяйственных работников. В связи с концентрацией и механизацией производства в сельском хозяйстве число специалистов в отрасли к концу 1933 г . увеличилось по сравнению с 1929 г . в 2,8 раза и составило 180 тыс. Большинство из них работало в МТС и в районном звене управления.

К середине 30-х гг. «голод» на специалистов количественно удалось преодолеть. Однако более остро встала проблема улучшения качества их работы и соответственно обучения. Наметилось решение данной проблемы в двух направлениях. Во-первых, центр тяжести подготовки специалистов переместился из промакадемий в стационарные технические вузы (в 1940 г . все промышленные и отраслевые академии были упразднены). Выпуск специалистов высшей школы во второй пятилетке достиг 369,9 тыс. человек (за первую пятилетку выпущено 170 тыс. человек). Всего в промышленности в 1939 г . было занято 766,4 тыс. ИТР и 694,4 тыс. служащих. Во-вторых, повышалось качество преподавания всех дисциплин в высшей школе как за счет более тщательного отбора профессорско-преподавательского состава, так и путем более широкого и тесного сочетания учебной работы с научно-исследовательской деятельностью. Во второй половине 30-х гг. для развития советской промышленности характерны качественные сдвиги в освоении новейших достижений научно-технического прогресса и более тонкой технологии по выплавке электростали, производству новых химических материалов, более производительного и, как правило, сложного технологического и транспортного оборудования, а также военной техники.

Наглядное представление о качественном скачке в народном образовании, осуществленном в 30-е гг., дают следующие цифры. В 1914 г . в России насчитывалось 106 тыс. начальных школ, в которых работали 231 тыс. учителей, 4 тыс. средних школ, 400 вузов и техникумов; в 1927 г . соответственно 119 тыс., 347 тыс., 1,2 тыс., 1,2 тыс.; в 1940 г . — 192 тыс., 1216 тыс., 65 тыс., около 4,6 тыс. В 1927 г . на страну приходилось менее 1,5 млн. учеников 5—10-х классов и около 350 тыс. студентов институтов и техникумов; в 1940 г . — 13 и 1,8 млн. К концу второй пятилетки Советский Союз вышел на первое место в мире по числу учащихся и студентов, по темпам и объему подготовки специалистов.

Технические науки . Скачок в развитии образования обеспечил значительный прогресс в естественных и технических науках. Серьезные открытия были сделаны в ядерной физике: Д.В. Скобельцын разработал метод обнаружения космических лучей, Д.Д. Иваненко выдвинул теорию строения атомного ядра из протонов и нейтронов, А.Е. Иоффе изобрел многопластинчатый изолятор, Н.Н. Семенов успешно работал над проблемами теории цепных реакций. Исследования К.Э. Циолковского завоевали приоритет СССР в разработке теоретических проблем освоения космоса. В 1930 г . в стране строится первый в мире реактивный двигатель, работавший на бензине и сжатом воздухе, сконструированный Ф.А. Цандером.

В 1929 г . была основана Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина (ВАСХНИЛ) с 12 институтами (президент С.И. Вавилов). В том же году образовалась Белорусская Академия наук. К концу первой пятилетки организованы Уральский, Дальневосточный и Закавказский филиалы, Казахстанская и Таджикистанская базы АН СССР; в 1935 г . вместо Закавказского филиала созданы три новых филиала: Азербайджанский, Армянский и Грузинский. В годы второй пятилетки открыты новые физико-технические институты в Харькове, Днепропетровске, Свердловске, Томске. В Москве под руководством академика С.И. Вавилова вырос крупнейший Научно-исследовательский физический институт им. П.Н. Лебедева (ФИАН). В 1934 г . создан Институт органической химии, в 1935 г . — Институт физических проблем, в 1937 г . — Институт геофизики и др. Всего к 1937 г . в стране имелось 867 научно-исследовательских институтов и их филиалов, в которых работали 37 600 научных сотрудников. До своей смерти в 1936 г . продолжал исследования известный русский физиолог И.П. Павлов. Больших успехов добился выдающийся селекционер И.В. Мичурин. Видную роль в развитии советской и мировой науки сыграли Институт генетики АН СССР и Всесоюзный институт растениеводства (ВИР) (руководитель Н.И. Вавилов).

Однако развитие науки тормозили репрессии, от которых пострадали многие выдающиеся ученые, в том числе Н.И. Вавилов, С. П. Королев и др. Надолго прервалось нормальное развитие перспективных научных направлений (например, генетики), сформировался и получил широкое распространение тип лжеученого (такого, как Т.Д. Лысенко).

Общественные науки . Намного скромнее были достижения общественных наук, в основном служивших целям идеологического обоснования партийной политики. Ряд видных историков подвергся репрессиям: С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле и др. После постановлений ЦК ВКП(б) о журнале «Под знаменем марксизма» (январь 1931 г .) и «О работе Комакадемии» (март 1931 г .), письма И.В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» (октябрь 1931 г .), опубликованного в журнале «Пролетарская революция», общественные науки были поставлены под жесткий партийный контроль. Однако и в тот период было сделано много полезного. Возросла роль исторического образования, исторических исследований. По сравнению с 20-ми гг., характеризовавшимися вульгарно-классовым, во многом космополитическим отношением к истории (школа М.Н. Покровского), для приумножения исторических знаний создается более благоприятная атмосфера. В 1934 г . восстанавливается преподавание истории в университетах, создается Историко-археографический институт, в 1933 г . — Историческая комиссия, в 1936 г . в связи с ликвидацией Коммунистической академии и передачей ее учреждений и институтов в Академию наук был образован Институт истории. В 30-е гг. развертывается преподавание истории в средней и высшей школе. С 1 ceнтября 1934 г . были восстановлены исторические факультеты в Московском и Ленинградском университетах, а к 1938 г . эти факультеты уже имелись в 13 университетах. Большую роль в подготовке специалистов в области гуманитарных наук играли Московский и Ленинградский институты истории, философии и литературы (МИФЛИ и ЛИФЛИ), а также Историко-архивный институт и Институт народов Севера в Ленинграде.

Литература и искусство . Более трагическая ситуация складывается в области литературы и искусства. В апреле 1932 г . ЦК ВКП(б) принял постановление «О перестройке литературно-художественных организаций», которым ликвидировался относительный плюрализм периода нэпа в области художественного творчества: на смену многочисленным литературным группировкам было признано целесообразным создать единый Союз писателей СССР (I Всесоюзный съезд советских писателей состоялся в 1934 г .). Все многоцветье художественного творчества правящая партия пытается загнать в прокрустово ложе «социалистического реализма», мобилизовать на решение задач форсированной индустриализации. Репрессии 30-х гг. затронули и литераторов, прежде всего рапповских идеологов (Л. Авербаха, В. Киршона, И. Гроссман-Рощина, Г. Горбачева, Г. Лелевича и др.) и крестьянских писателей: из более чем 50 писателей, принадлежавших к литературным группировкам, сохранившимся до 30-х гг., были репрессированы трое — О. Мандельштам, С. Третьяков, И. Бабель; «крестьянские» же писатели (Н. Клюев, С. Клычков, П. Орешин, И. Касаткин, И. Приблудный. П. Васильев, В. Наседкин, Пимен Карпов) погибли все, кроме Карпова.

Однако и в эти годы как в рамках господствующего течения («соцреализма»), так и вне его (многие произведения второго типа стали известны намного позже) пишутся значительные произведения: «Тихий Дон» и 1-я часть «Поднятой целины» М.А. Шолохова, «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова, стихи и поэмы А.А. Ахматовой, П.Н. Васильева, Н.А. Клюева, О.Э. Мандельштама, М.И. Цветаевой, романы и повести A.M. Горького, А.Н. Толстого, Н.А. Островского, А.А. Фадеева, И.Ильфа и Е. Петрова и др.

В 30-е гг. создаются выдающиеся произведения советского кино: «Броненосец Потемкин», «Александр Невский» С. Эйзенштейна; «Мать», «Конец Санкт-Петербурга» В. Пудовкина; «Арсенал», «Земля» А. Довженко; «Путевка в жизнь» Н. Экка; «Семеро смелых», «Комсомольск» С. Герасимова; «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга» Г. Александрова; «Петр Первый» В. Петрова; «Чапаев» С. и Г. Васильевых; «Мы из Кронштадта» Е. Дзигана; трилогия о Максиме («Юность Максима», «Возвращение Максима», «Выборгcкая сторона») Г. Козинцева и Л. Трауберга; «Человек с ружьем» С. Юткевича; «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» М. Ромма и др.

В живописи, скульптуре творят в эти годы А. Дейнека, М, Нестеров, П. Корин, М. Греков, П. Кончаловский, Ю. Пименов, В. Андреев, В. Мухина, И. Шадр; в музыке — Б. Асафьев, Р. Глиэр, Ю. Шапорин, Д. Шостакович и др.

Социальные отношения . В конце 20-х — 30-е гг. советское политическое руководство столкнулось с крайне сложной ситуацией. С одной стороны, ускоренный индустриальный рост являлся жизненной («стратегической») необходимостью для страны, с другой — добиваться его приходилось в конечном счете за счет ущемления непосредственных («тактических») материальных интересов трудящихся. Притом решать эту непростую задачу приходилось политическому режиму, легитимность которого в глазах народа определялась верностью идеалам социалистической революции: социальной справедливости, повышения материального благосостояния широких масс и т.д.

Как же решило эту проблему сталинское руководство? Представители тоталитарной школы полагают, что главным рычагом явилось государственное принуждение. Так называемые «ревизионисты» (пересмотр традиционных для западной историографии «тоталитарных» представлений о сталинском периоде начат в конце 1970-х гг. трудами американских историков, в первую очередь работами Ш. Фитцпатрик), не отрицая роли государственного насилия, все же полагают, что сталинские преобразования имели сильную поддержку «снизу», прежде всего со стороны рабочего класса.

В частности, по мнению известного американского исследователя, профессора Университета штата Индиана X. Куромии, основным средством мобилизации всех ресурсов, избранным Сталиным, стала концепция «классовой войны», изначально предполагавшая поддержку со стороны рабочих, и именно «поддержка рабочих обеспечила основу для существования сталинского режима, который вырос из революции. Выдвинутая на фоне депрессии и массовой безработицы на Западе, советская индустриализация пробуждала героические, романтические... «сверхчеловеческие» усилия» пафос строительства нового общества. Сталин сумел заручиться поддержкой политических учреждений, коммунистов, комсомольцев, промышленных рабочих, направляя их против «классовых врагов». Таким образом, идеология «классовой войны» создала основу для сохранения режима.

« Классовая война ». Как же конкретно раскручивался маховик «классовой войны»? Осуществляя эту стратегию («классовой войны»), Сталин опирался на вполне определенные настроения в рабочей среде (и не только в ней). Вопреки представлениям наших публицистов, рабочий класс был недоволен нэпом идеологически, эмоционально и, возможно, также материально. В ходе перевыборов Советов в 1926 г . встречались и такие высказывания: «Рабочие ютятся в подвалах... в то время как нэпманам предоставляется все. Нэпманов надо было бы потрусить, как в 1917 г .»

Ситуация накаляется к концу 20-х гг. В связи с ускорением индустриализации при незначительных фондах материального стимулирования предпринимаются попытки интенсификации трудового процесса, рационализации производства за счет трудящихся. В результате перезаключения зимой 1927—1928 и 1928—1929 гг. коллективных договоров, тарифной реформы, пересмотра норм выработки усиливается уравниловка, у отдельных категорий рабочих снижается заработок.

Как следствие, многие партийные организации отмечают политическую напряженность в массах. Недовольство рабочих, в основном высококвалифицированных, выражалось в форме коллективных обращений к руководящим органам с целью получения разъяснений сущности кампаний, подачи заявлений в связи с ущемлением прав, массовых уходах с общих собраний. Происходили кратковременные забастовки, правда, не отличавшиеся значительным числом участников. Прямых антисоветских выступлений на предприятиях не наблюдалось. На ряде рабочих собраний принимались резолюции представителей левой оппозиции, содержавшие требования повышения заработной платы, отмены новой тарифной сетки, пересмотра норм и расценок. «Партия 10 лет ведет неизвестно куда, партия нас обманывает, — фиксировали «органы» высказывания рабочих. — Фордовскую систему придумали коммунисты».

Растущее недовольство рабочих — неизбежное следствие политики затягивания поясов — партийно-государственное руководство сумело направить в русло «спецеедства». Роль громоотвода сыграл «Шахтинский процесс» (1928). По «шахтинскому делу» были привлечены к ответственности инженеры и техники Донецкого бассейна, обвиненные в сознательном вредительстве, нарушении техники безопасности законов о труде и т.д. Заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по «шахтинскому делу» состоялись летом 1928 г . в Москве под председательством А.Я. Вышинского. Большинство обвиняемых было осуждено на длительное заключение — от четырех до десяти лет, 11 человек были приговорены к расстрелу, пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР смягчил меры наказания.

Что же на самом деле было в Донбассе? По словам старого чекиста С.О. Газаряна, в 1928 г . приезжавшего в Донбасс, здесь в тот период обычным явлением была преступная бесхозяйственность, ставшая причиной многих тяжелых аварий с человеческими жертвами (затопления и взрывы на шахтах и др.). В ряде хозяйственных и советских организаций процветали взяточничество, воровство, пренебрежение интересами трудящихся. За все эти преступления необходимо было, конечно, наказывать виновных. Не исключено, что в Донбассе были и единичные случаи вредительства. Однако в большинстве случаев обвинения во вредительстве, в связях с различного рода «центрами» и заграничными контрреволюционными организациями добавлялись уже в ходе следствия к обвинениям уголовного характера (воровство, взяточничество, бесхозяйственность и др.)». Государственное же руководство на основе материалов процесса развернуло мощную пропагандистскую кампанию, призванную отвлечь недовольство широких масс трудящихся от негативных последствий форсированной индустриализации.

Публикация материалов о «вредительстве» в Донбассе вызвала в стране эмоциональную бурю. На собраниях рабочие высказывались за усиление внимания администрации к нуждам производства. Из наблюдений в Ленинграде: «Рабочие тщательно обсуждают сейчас каждую неуладку на производстве, подозревая злой умысел; часто слышны выражения: «не второй ли Донбасс у нас». В форме «спецеедства» выплеснулся на поверхность чрезвычайно больной для рабочих вопрос о социальной справедливости. Наконец-то «нашлись» конкретные виновники творящихся безобразий, люди, воплощавшие собой в глазах рабочих источник многочисленных случаев ущемления их прав, пренебрежения их интересами: старые специалисты, инженерно-технические работники — «спецы», как их тогда называли. Происками контрреволюции объявлялись в коллективах, например, задержка с выплатой заработка на 2—3 часа, снижение расценок и т.д.

После «шахтинской» пропагандистской встряски были проведены масштабные кампании по чистке государственного аппарата, партии и профсоюзов, набору новых кадров. Их отличительной чертой было широкое привлечение к участию в чистках рабочих, что отражало «прорабочий, антибюрократический дух, характерный для сталинской революции сверху». В ходе перестройки управления на уровне промышленных предприятий также активно использовался «пролетарский» контроль над «буржуазными» специалистами: выдвижение рабочих на административно-технические посты, самокритика, производственные совещания, ударническое движение и др. В результате в 1928—1929 гг. был создан новый режим на предприятиях: «своеобразное сочетание единого командного управления» (единоначалие) и «множественности форм контроля над управлением» (сверху — ГПУ, Рабкрин, снизу — рабочие). Свертывание рыночных отношений требовало замены экономических стимулов, что привело к усилению фактора «большевистской сознательности».

«Шахтинская» пропагандистская кампания, чистка, вовлечение рабочих в управление предприятиями всколыхнули пролетарскую массу. Развернулось движение ударничества и социалистическое соревнование, по мнению Куромии, сыгравшие решающую роль в осуществлении курса на индустриализацию (они приняли массовый характер после публикации 20 января 1929 г . в «Правде» статьи В.И. Ленина «Как организовать соревнование?»). Движение ударников зародилось снизу, на предприятиях, в среде молодых «романтически-воинственно» настроенных рабочих. Это были молодые, но относительно квалифицированные рабочие, занимавшие промежуточное положение между старыми, потомственными, и новыми рабочими — выходцами из деревни. При нэпе они находились в непривилегированном положении, подвергались определенной дискриминации в оплате труда, стремились улучшить свое социальное положение. Именно эти группы рабочих (в основном члены партии и комсомола) объединялись в ударные бригады для защиты своих интересов, начинали соревнование, требовали более высоких темпов индустриализации, поддерживали промышленную модернизацию, единоначалие, готовы были терпеть «временные трудности» во имя завтрашнего дня. Из рядов ударников наиболее интенсивно выдвигались рабочие на административные посты, партийную и профсоюзную работу, что было одним из важных направлений социальной политики партии. Ударничество и социалистическое соревнование оказали чрезвычайно важную поддержку сталинскому руководству: помогли взвинтить темп индустриализации, провести промышленную модернизацию, реорганизовать заводскую тройку на принципах единоначалия и отобрать амбициозных, компетентных и политически надежных молодых рабочих для выдвижения.

Энтузиастам социалистического наступления приходилось преодолевать серьезное сопротивление ударничеству и соревнованию со стороны как старых потомственных рабочих, так и новых рабочих, пришедших из деревни. В 1926— 1929 гг. рабочий класс пополнился выходцами из крестьянских семей на 45% и служащих почти на 7%. А в годы первой пятилетки крестьянство стало преобладающим источником пополнения рядов пролетариата: из 12,5 млн. рабочих и служащих, пришедших в народное хозяйство, 8,5 млн. были из крестьян. Однако с конца 1929 г . и «старые» и «новые» рабочие от конфронтации перешли к приспособлению, предпочитая пополнять ряды ударников в надежде получить выгоды, почет и привилегии.

Показательна в этом смысле история развития ударничества на Московском автозаводе. Зачинателем движения ударников здесь стал секретарь партячейки рессорного цеха А.П. Салов. Положение в цехе вплоть до 1929 г . было тяжелым. Мастером работал бывший заводчик Мохов, опиравшийся на группу рвачей и пьяниц. Они верховодили в цехе, издевались над рационализаторами и изобретателями, сопротивлялись нововведениям. Уволить их заводоуправление не решалось, ибо квалифицированных рабочих не хватало. Все попытки четырех коммунистов во главе с А.П. Саловым наладить дело встречались в штыки, вплоть до угроз и оскорблений. «Осиное гнездо», — так охарактеризовала в одном из своих номеров рессорный цех заводская газета «Вагранка».

И тогда Салов решил организовать ударную бригаду. Сначала никто из квалифицированных рабочих, за исключением коммунистов, не захотел туда вступать, вошли преимущественно чернорабочие. Совместно решили: уплотнить рабочий день, не прогуливать и не опаздывать, своевременно доставлять материал рессорщикам и кузнецам. На доске, которая стояла в центре цеха, бригадир написал мелом: «Салов, по статистике заводоуправления за 5 лет ни одного часа не прогулял,... вызывает на соревнование злостных прогульщиков Сабаева, Мусатова, Титова, Зайцева, Горшкова, Андреянова последовать его примеру». Члены ударной бригады объявили беспощадную борьбу прогульщикам и пьяницам, зло высмеивали и резко критиковали нарушителей трудовой дисциплины. Ударники снизили расценки всех изделий на 30% и призвали последовать их примеру всех остальных.

На первых порах членам бригады проходу не было от других рабочих. Но ударники добились своего. Если раньше программу в 40 тыс. пружин в год выполняли шесть человек, то через четыре месяца три рабочих-ударника давали уже 140 тыс. пружин, сократив брак до 0,55%. Завели строгий учет. И когда за год работы получили премию в 4400 руб., распределили ее строго по делам каждого. Вскоре в цехе появилось 10 ударных бригад, а потом и весь цех стал ударным. Рессорщики вызвали на соревнование прессовый цех.

1930 г . цех закончил успешно: производительность труда возросла примерно на 27%, себестоимость продукции снизилась на 36%. Повысилась заработная плата. Коренным образом изменилась обстановка. Почти все рабочие трудились ударно, все учились: кто в техникуме, кто в вечерней школе. В течение 1930 г . 22 рабочих были приняты в партию и 12 — в комсомол. Цех стал одним из лучших на заводе. В марте 1931 г . А.П. Салов был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В целом, как считает Куромия, сталинскому руководству при осуществлении курса на индустриализацию удалось заручиться поддержкой широких слоев рабочих, партии, комсомола. Не последнюю роль сыграла в этом ликвидация безработицы, нараставшей на протяжении всех 20-х гг. Из-за аграрного перенаселения (к началу первой пятилетки — 8— 9 млн. человек) деревня «выталкивала» в город все больше рабочих рук: в 1922 г . было официально зарегистрировано 160 тыс. безработных, в 1929 г .: на 1 апреля— 1741 тыс., на 1 октября — 1242 тыс. Накануне первой пятилетки безработные составили 12% от числа занятых в народном хозяйстве рабочих и служащих. И вот в 1930 г . на 1 апреля впервые зафиксировано снижение числа безработных — 1081 тыс., на 1 октября — всего 240 тыс. безработных. В 1931 г . безработица в СССР была полностью ликвидирована. Миллионы новобранцев индустрии получили ощутимый выигрыш от индустриального скачка.

Как же дальше развивалось рабочее движение? В 1930 г . разразился острый экономический кризис. В этих условиях концепция «классовой войны» неизбежно привела большевиков к тому, что экономические проблемы были отнесены к «вредительству» классовых врагов. К развернувшимся кампаниям против «буржуазных» специалистов, на которых возлагалась ответственность за экономический кризис (массовые аресты, процесс «Промпартии»), широко привлекались рабочие, в которых постоянно поддерживались настроения ненависти к «вредителям». Чистки, выдвиженчество, направление рабочих в деревню губительно влияли на состояние предприятий, но сталинское руководство сознательно платило эту цену, так как в том типе экономики, который оно стремилось создать в 1930 г . («безденежной экономики»), массовая кампания виделась как противовес стимулам капиталистической, рыночной экономики. Кроме того, социальная политика партии подразумевала «орабочивание» государственных, партийных, профсоюзных аппаратов.

« Перемирие ». В 1931 г . начинается новый этап, связанный с движением за восстановление порядка, некоторым ослаблением наступательного курса «классовой войны». 23 июня 1931 г . Сталин выступил на совещании хозяйственников с большой речью, в которой были сформулированы «новые задачи хозяйственного строительства»: «организованно набирать рабочую силу в порядке договоров с колхозами, механизировать труд»; «ликвидировать текучесть рабочей силы, уничтожить уравниловку, правильно организовать зарплату, улучшить бытовые условия рабочих»; «ликвидировать обезличку, улучшить организацию труда, правильно расставить силы на предприятии»; «добиться того, чтобы у рабочего класса СССР была своя собственная производственно-техническая интеллигенция»; «изменить отношение к инженерно-техническим силам старой школы, проявлять к ним побольше внимания и заботы, смелее привлекать их к работе»; «внедрить и укрепить хозрасчет, поднять внутрипромышленные накопления».

В 1931—1934 гг. «новый курс» выразился: в усилении контроля за финансами, введении хозрасчета в промышленном управлении; в реабилитации «буржуазных» специалистов и создании «рабоче-крестьянской технической интеллигенции»; в прекращении массовых выдвижений и мобилизаций рабочих; в ликвидации «уравниловки» (роспуск ряда бригад и артелей, усиление различий в оплате в пользу квалифицированных рабочих). Сталинское руководство, очевидно, пришло к выводу, что «политика и идеология классовой войны, которая продвинула вперед курс на быструю индустриализацию, достигла своих непосредственных целей», и вновь, как обычно «сверху», было предпринято некоторое отступление от политики «классовой войны».

Вскоре после совещания хозяйственников 10 июля 1931 г . было принято секретное постановление ЦК ВКП(б) «О работе технического персонала на предприятиях и об улучшении его материального положения». Постановление предусматривало не только пересмотр дел многих из осужденных специалистов, но и расширение прав ИТР — назначение на руководящие должности, ранее недоступные им по политическим причинам, отмену дискриминационных ограничений в доступе к материальным благам — в пользовании санаториями и домами отдыха, пособиями в случае болезни, получении жилплощади. Наиболее важными были пункты о запрещении органам прокуратуры, уголовного розыска и милиции вмешиваться в производственную жизнь предприятий, ликвидации на фабриках и заводах представительств ОГПУ и недопустимости ограничения оперативных распоряжений руководителей-хозяйственников партийными организациями. В последующие месяцы эти решения были подкреплены энергичными действиями руководства партии в поддержку хозяйственников и утверждения «единоначалия на производстве». Было также проведено некоторое перераспределение прав между наркоматами и предприятиями в пользу последних. Благодаря этим мерам позиции хозяйственной номенклатуры в короткие сроки существенно укрепились.

В результате многие руководители предприятий стали вести себя достаточно независимо, не опасаясь вступать в серьезные конфликты с карательными органами. Так, в ноябре 1933 г . Прокуратура СССР во исполнение специального постановления ЦК ВКП(б) и Совета Труда и Обороны СССР поручила транспортному прокурору южных железных дорог произвести следствие по делу о простоях и повреждении подвижного состава на заводах им. Рыкова и Ворошилова. Проверка подтвердила наличие огромных простоев транспорта и варварского обращения с транспортными средствами (выгрузку, например, для ускорения осуществляли через специально пробитые в полах вагонов дыры). Однако следствие столкнулось с большими проблемами из-за активного противодействия директоров обоих заводов. Как сообщал 26 ноября 1933 г . председателю ЦКК Я.Э. Рудзутаку прокурор СССР И.А. Акулов, «директора этих заводов тт. Пучков и Прапор не только не содействовали прокуратуре в выявлении фактов преступного отношения к транспорту и виновных лиц, но оказывали прокуратуре прямое противодействие... Тов. Прапор запрещал транспортному цеху завода давать прокуратуре необходимые для следствия сведения, не допускал на территорию завода судебных экспертов, противодействовал милиции при выполнении ею поручения прокуратуры о приводе заместителя начальника транспортного цеха..., уклоняющегося от явки на допрос по вызову следователя.

Тов. Пучков дал распоряжение не допускать на территорию завода работников прокуратуры, также запретил давать сведения прокуратуре о простое и повреждении вагонов, распорядился заместителю директора по коммерческой части.., начальнику службы тяги... и другим лицам, вызванным на допрос, не являться к следователю... Мало того, т. Пучков угрожал пом. прокурору южных ж[елезных] д[орог]... приказом дать распоряжение охране завода стрелять по милиции, если таковая явится на завод по поручению прокуратуры». Акулов просил Рудзутака привлечь директоров к партийной ответственности и одновременно пожаловался наркому тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе. Тот же, по существу, взял своих подчиненных под защиту.

В этой истории, по справедливому заключению воссоздавшего ее отечественного исследователя О.В. Хлевнюка, «как обычно и бывает в конфликтных ситуациях, проявились многие трудноразличимые, так сказать, неформальные реальности времени. Прежде всего, обращает на себя внимание крайне независимая позиция директоров заводов, с легкостью конфликтующих с прокуратурой и грозящих милиции собственной вооруженной охраной. Местные прокуроры практически бессильны и единственно, что могут предпринять, — пожаловаться в Москву. Но директорам не указ и сам прокурор Союза. Он лишь просит вмешаться в дело ЦКК—РКИ и жалуется Орджоникидзе. Орджоникидзе, несмотря на положительный по форме ответ, фактически вновь берет своих подчиненных под защиту. Он не только не обещает как-либо наказать виновных, но предъявляет Акулову контрпретензии, обвиняя в произволе прокуроров».

Расширение экономической самостоятельности руководителей предприятий укрепляло их позиции и требовало законодательных гарантий их относительной безопасности. Такие гарантии время от времени подтверждались. Например, весной 1934 г . Прокуратура СССР установила новый порядок привлечения к уголовной ответственности хозяйственных и инженерно-технических работников по делам, связанным с их производственной деятельностью. Согласно новым правилам, возбуждение таких дел, за редкими, специально оговоренными исключениями, могло происходить «исключительно и только с разрешения краевого (областного) прокурора или республиканского прокурора в республиках, где нет областного деления. В этих случаях обязательно предварительное согласование с соответствующими хозяйственными организациями...» Руководство прокуратуры требовало обеспечить систематический прокурорский надзор за всем процессом следствия по этим делам. Органам расследования разрешался вызов хозяйственников и ИТР для допросов только с санкции соответствующего прокурора и с таким расчетом, чтобы эти вызовы не были связаны с отрывом от производства. За ненужный вызов хозяйственников или специалистов несет ответственность лично прокурор.

В конечном счете в основе относительно умеренного курса лежало признание значимости личного интереса, важности материальных стимулов к труду. Процветавшие в годы первой пятилетки проповедь аскетизма, призывы к жертвенности и подозрительное отношение к высоким заработкам сменялись идеологией «культурной и зажиточной жизни».

«Красная Россия становится розовой» — под таким заголовком поместила 18 ноября 1934 г . сообщение своего московского корреспондента американская газета «Балтимор сан». (Эта статья была включена в сводку выдержек зарубежной печати, которые регулярно готовили тогда для высших руководителей страны.) Среди фактов, призванных доказать это порозовение, автор называл не только перемены в управлении колхозами и промышленными предприятиями, но и распространение сдельной оплаты труда, отмену партмаксимума, увеличение ассортимента потребительских товаров, в том числе чулок из искусственного шелка, которые до недавнего времени числились в «идеологически невыдержанных», распространение тенниса, ранее порицаемого как «буржуазный спорт», джаза и фокстрота. «...Должен отметить еще одну черту, которая бросается в глаза: исчезновение страха, — рассказывал тогда, после пятинедельного пребывания в СССР, сотрудник нью-йоркской газеты «Форвертс» М. Хиной. — Прежнего кошмарного страха нет ни перед ГПУ, ни тем меньше перед милицией. Это исчезновение страха наблюдается прежде всего среди интеллигенции и прежних нэпманов и кустарей.

Не видно его и среди широкой массы обывателей. Исключение в этом отношении составляют коммунисты, еще не прошедшие чистки. Но после чистки и коммунисты становятся откровеннее. Бросается в глаза изменение отношения к интеллигенции как к социальному слою. За ней ухаживают, ее обхаживают, ее подкупают. Она нужна».

Новое наступление . Положение меняется в конце 1935 — начале 1936 г .: политическое руководство предпринимает новый тур социалистического наступления. Чем это было вызвано? По весьма убедительному предположению немецкого профессора Р. Майера, следующим: «Историки-экономисты единодушны в том, что в 1933 г . началось ускоренное поступательное развитие в области экономики, подарившее Советскому Союзу «три отличных года», которые наряду с периодом нэпа вспоминаются многими советскими гражданами как самое благополучное время между двумя мировыми войнами. Хозяйственным руководителям была предоставлена относительная свобода действий. В экономической жизни упрочивался принцип рациональности. Налицо был рост валового объема продукции, с 1934 г . наблюдается снижение ее себестоимости и повышение качества. По советским данным, производительность труда выросла на десятки процентов. Со стабилизацией рубля приобрело значение денежное хозяйство. Вместе с тем более терпимое отношение Сталина к индивидуальному приусадебному хозяйству вызвало ощутимое улучшение в снабжении населения продуктами питания. Но ситуацию нельзя видеть только в розовых тонах. Высокие доли прироста были возможны, конечно, ввиду крайне низкого исходного уровня. С другой стороны, уменьшение вмешательства в дела предприятий при относительной эффективности их собственной инициативы было чревато опасностью стагнации в будущем». В самом деле, последующая история советской экономики продемонстрировала: ослабление централизованного контроля за работой предприятий при отсутствии развитой рыночной инфраструктуры (а в условиях стратегии форсированного развития, в середине 30-х гг. никем не отмененной, о создании последней не могло идти и речи) ведет к застою. Кроме того, вряд ли высшему политическому руководству могла понравиться растущая независимость хозяйственных руководителей.

Сталин, недоверчиво относившийся к менеджменту и видевший угрозу своей политической свободе действий в экономических процессах, протекавших относительно автономно, начинает атаку именно в этой области. Главным средством форсирования экономического роста становится стахановское движение. При этом партия могла опереться на простых рабочих, поскольку завышенная прогрессивная заработная плата стимулировала их заинтересованность в повышении производительности труда.

Движение получило имя донецкого шахтера Алексея Стаханова, в ночь с 31 августа на 1 сентября 1935 г . в 14 раз перекрывшего норму. Стаханова осыпали деньгами, подарками; он получил всесоюзную известность, став по сути национальным героем. Поддержанное сверху, стахановское движение быстро распространилось по всей стране. Его инициаторами в других отраслях стали П.Ф. Кривонос, Евдокия и Мария Виноградовы, Н. Сметанин, И. Гудов, А. Бусыгин. К середине ноября 1935 г . на каждом предприятии был свой стахановец.

Современный исследователь справедливо отмечает сложный, многослойный характер стахановского движения. Неоднозначными были мотивы, которыми руководствовались стахановцы. Преобладали, видимо, три из них: 1) материальный: «заработавший» вследствие общей экономической стабилизации рубль, широкое внедрение сдельной оплаты труда стимулировали повышение норм выработки; 2) социальный: приобщение к «племени стахановцев» резко повышало социальный статус рабочего. Стахановец-металлург В.М. Амосов вспоминал: «Кем я раньше был? Самым, как говорится, последним человеком... Соревнование пробудило во мне жажду знаний... Для таких, каким был я, создали курсы мастеров. Учился я на них с увлечением... и кончил курсы на «отлично»... Городской комитет партии направил меня в Харьков, в Промакадемню, продолжать учебу... Как передовика производства, меня избрали в состав руководящих партийных органов — членом горкома и обкома партии. В 1939 г . меня наградили орденом Трудового Красного Знамени, а весной того же года я был делегатом XVIII съезда нашей партии»; 3) патриотический. В годы первой пятилетки на советских предприятиях трудилось около 30 тыс. иностранных специалистов и рабочих: часть из них была захвачена пафосом социалистического строительства, стремилась интегрироваться в советский социум; другие как бы самоизолировались в рамках иностранной колонии; третьи, особенно иностранные «спецы», проявляли «колониально-пренебрежительное» отношение к советским рабочим. Стахановец, рабочий Московского станкостроительного завода им. С. Орджоникидзе, И.И. Гудов много лет спустя после совершения своих первых рекордов вспоминал: «Что заставило меня это сделать? Материальный интерес? Несомненно.., но не только это... Когда я взялся за дело и стал применять всякие поправки и приспособления, сколько раз думалось: если запорю партию или станок сломаю, пожертвую всем: готов голодать, холодать, не только свою получку, но и получку жены принесу. А своего добьюсь! Очень меня за живое задели все эти разговоры, что советские рабочие какие-то недотепы». Аналогичное свидетельство директора 1-го ГПЗ И.И. Меламеда: «Когда наши инженеры выезжали за границу, то они чувствовали себя глубоко оскорбленными тем отношением, которое они там встречали. «Это норма американского рабочего, — говорили нам, — а мы рассчитывали на вашего рабочего, советского. Вы этой нормы, конечно, не вытянете». И нормы снижали на 15—20%. Это задевало самолюбие...

Движение захватило широкие слои рабочих. Максим Горький говорил об «огненном взрыве массовой энергии». От пролетариата не отставали представители других социальных слоев. «Стахановизм» порой принимал абсурдные формы: зубные врачи обязывались утроить норму по удалению зубов, балерины «по-стахановски» крутили фуэте, в театрах вместо двух премьер выпускали двенадцать... Есть свидетельства, что партия пыталась противодействовать этим «перегибам», но это удавалось не всегда. Стахановцы сопротивлялись регламентации «сверху».

В «верхах» наметились две интерпретации стахановского движения: преимущественно политическая и технократическая. Первая преобладала на прошедшем в ноябре 1935 г . в Москве Всесоюзном съезде стахановцев. Выступивший на нем Сталин занял «центристскую» позицию: назвал стахановское движение «наиболее жизненным и непреодолимым движением современности» и «будущностью нашей индустрии», в которой оно призвано «совершить революцию»; рекомендовал «дать в крайнем случае» инженерам и хозяйственникам, «этим уважаемым людям, слегка в зубы», если они не проявят готовности и желания поучиться у стахановцев. Немалую лепту в политизацию понятия «стахановец» внес Н.С. Хрущев, заявивший, что «бдительность, твердость, беспощадность к врагу, кулакам, контрреволюционным троцкистам, зиновьевцам, к оппортунистам, которым, конечно, не по душе стахановские методы борьбы за социализм, — эти качества нужно воспитывать стахановцам в себе и во всех рабочих». Еще радикальнее был П.П. Постышев, назвавший стахановцев «самой сокрушительной силой для всей контрреволюции» и поставивший их как фактор власти в один ряд с армией и ГПУ.

Иные оценки стахановского движения прозвучали на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б), где численно преобладали хозяйственники. Пленум расценил это движение как новую форму организации труда, как рационализацию технологических процессов с разделением труда, введением сдельной заработной платы и т.д. Чрезвычайно высокие заработки Стаханова, сообщение о которых на съезде встретили овацией, были названы абсурдными. Отвергалась односторонняя направленность движения на массовость, говорилось о необходимости научно обосновать стахановские методы труда, материально стимулировать и труд инженеров; в целом придать стахановскому движению управляемость, ввести в него элемент подотчетности, поставив все достижения под контроль предприятий.

После речи Сталина началось выявление тех, кто проявил «равнодушие» к стахановскому движению. Предприятия стали ареной борьбы между руководством и рабочими. Ряды стахановцев стремительно росли. На многих предприятиях весной 1936 г . их число стало достигать 20—30% и более от общей численности коллектива. В основном это были молодые выходцы из деревни, с низким уровнем образования. Типичным для этой среды был подсобный рабочий средней квалификации. У них отсутствовали доселе столь непременные для карьеры «пролетарское происхождение» и «заслуги в коммунистическом движении». Подавляющее большинство стахановцев не состояло в партии. Их политическое сознание сводилось к аффектированной вере в Сталина как вождя.

Средствами массовой информации пропагандировались идеи о том, что «стахановское движение — это прямой путь к изобилию, какое будет при коммунизме», о «рождении нового человека». Вскоре газеты запестрели заголовками: «Чудеса нашей страны», «Чудеса произошли на руднике» и т.п. Очевидно, толчок этой лексике был дан в речи Сталина перед выпускниками Военной академии 4 мая 1935 г ., когда он заявил: «Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса». Фигура Сталина в глазах стахановцев сакрализируется: «...И когда Вы взошли на трибуну, нас охватило мощное чувство радости... мы ближе прижались друг к другу и ощутили новый приток какой-то волшебной героической силы». Чувство единения побуждало их отвечать на речь Сталина обещаниями и обязательствами, принимавшими характер обетов. Нередко переход к труду по-стахановски сопровождался преображением человека. Люди, не желавшие трудиться, превращались в образцовых рабочих, осужденные преступники находили в себе силы встать на путь добродетели. Тысячи стахановцев из Кремлевского дворца разъехались по стране. Нарком И.Е. Любимов писал: «Надо видеть и слышать, как они, приезжая к себе на фабрики и в колхозы, рассказывали сотням тысяч и миллионам трудящихся о встрече с товарищем Сталиным».

Однако суровая действительность плохо согласовывалась с мистическим умонастроением. Стахановская революция не располагала экономической теорией, при помощи которой она могла бы избирательно действовать против технических норм и правил. Движение вскоре превратилось в мощный неуправляемый поток пролетарской энергии, нанесший серьезный удар по производству.

1. Противостояние между стахановцами и хозяйственными руководителями привело к дестабилизации управления предприятиями.

2. Расстроились производственные связи, снабжение сырьем (непредсказуемые рекорды противоречили планово-распределительной экономической системе); сократился ассортимент продукции (производилось преимущественно то, на чем можно было устанавливать рекорды).

3. Выросли эксплуатация рабочей силы (за счет увеличения сверхурочных работ), производственный травматизм (профилактический ремонт приносился в жертву росту производственных показателей).

4. Снизились эффективность и качество производства (вследствие штурмовщины, неконтролируемого роста зарплаты).

Расстройство экономики, крах ожиданий значительной части рабочего класса повели к поиску виновных. На новом витке развития как бы воспроизводилась ситуация 1930 г . Конфликты на предпритиях осмысливались стахановцами зачастую как «вредительство» хозяйственных руководителей. Поиски виновных, подстегиваемые партийным руководством, ввиду массовости стахановского движения приобрели огромные масштабы. И «гениальный» маневр Сталина заключался в том, что он терминологически связал с «троцкистами» так называемых «врагов стахановского движения», «врагов народа». Тем самым вождь ускользал от ответственности. Волна террора (конец 1936—1938 гг.) вновь захлестнула хозяйственные кадры, что привело к еще большей дезорганизации производства.

Однако стахановское движение имело и серьезный положительный экономический эффект. В первом полугодии 1936 г . в Москве, Ленинграде, на Урале и Украине состоялись отраслевые конференции по пересмотру технических нормативов и норм выработки. С учетом опыта работы стахановцев нормы выработки были повышены (по различным отраслям) на 13—47%. В результате массового освоения новых норм выработки и их перевыполнения весной 1937 г . в отдельных отраслях нормы были вновь повышены на 13— 18%. Но и эти нормы были быстро освоены.

Стабилизация . Необходимость преодоления дезорганизующих производство сторон стахановского движения вызвала ужесточение трудового законодательства. 28 декабря 1938 г . было принято постановление СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, улучшению практики государственного и социального страхования и борьбе с злоупотреблениями в этом деле», усиливавшее меры ответственности за нарушения трудовой дисциплины (увольнение за опоздание в 20 минут). Через полтора года трудовое законодательство вновь ужесточается, но это было связано скорее с угрозой близящейся войны. Указом от 26 июня 1940 г . устанавливался 8-часовой рабочий день при семидневной рабочей неделе, запрещался самостоятельный уход рабочих и служащих с предприятий и учреждений. Рабочее время каждого трудящегося увеличивалось в среднем на 33 часа в месяц. Самовольный уход с предприятия карался тюремным заключением на срок от двух до четырех месяцев, прогул без уважительной причины — осуждением к исправительно-трудовым работам по месту работы на срок до шести месяцев с удержанием до 25% заработной платы. Указ от 10 июля 1940 г . приравнял к вредительству со всеми вытекающими отсюда последствиями выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции, несоблюдение обязательных стандартов.

Были также приняты меры по поднятию авторитета мастера на производстве. И.И. Гудов вспоминал: «с мастеров спрашивали за все — за количественное и качественное выполнение плана, за соблюдение технической и производственной дисциплины, за выработку норм, за чистоту на участке, за расходование материалов. За все на свете, вплоть до подписки на заем, сдачу зачетов на значок ГТО, явку рабочих на профсоюзные собрания...

Надо отдать должное народному комиссару тяжелой промышленности Вячеславу Александровичу Малышеву... На одной из коллегий Наркомата он говорил:

— Мы превратили мастера в мальчика на побегушках, чуть что — лупим его в хвост и в гриву... Требуем от него за все на свете, но сам он безликий. Это мы его таким сделали. Распоряжаться расстановкой рабочей силы он не может — на все требуется согласие начальника цеха, замначальника цеха, помначальника цеха. Поощрять рабочего материально он не может, налагать взыскания тоже не может. Устанавливать тарифный разряд не имеет права. Нормирование труда передано нормировщикам, приемка готовой продукции — контролерам ОТК. Что же у нас делает мастер? В основном выколачивает детали и материалы... А зарплата мастера? Да она сплошь и рядом ниже, чем у квалифицированного рабочего...

В.А. Малышев поставил этот вопрос в Политбюро... 27 мая 1940 г . было вынесено постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения»... Вскрыв серьезные недостатки в положении мастера на производстве, правительство и Центральный Комитет установили, что «мастер является полноправным руководителем на порученном ему участке производства», что «все распоряжения цеховой администрации передаются рабочим только через мастера, который и отвечает за их выполнение». Было предложено разгрузить мастера от несвойственных ему функций. Ему предоставили право налагать дисциплинарные взыскания на нарушителей трудовой дисциплины и дезорганизаторов производства, с утверждения начальника цеха — принимать и увольнять рабочих. Мастер получил право распоряжаться установленным для выполнения плана фондом зарплаты, устанавливать тарифные разряды. В руки мастера был дан премиальный фонд для поощрения рабочих... Совнарком и ЦК ВКП(б) приняли решение повысить зарплату мастерам с таким расчетом, чтобы их заработок был выше зарплаты квалифицированных рабочих».

Социальные отношения в деревне . А что было в деревне? Думается, в современных публицистике, художественной литературе преувеличивается патриархальность, монолитность, идилличность доколхозного сельского мира; и соответственно абсолютизируется фактор государственного насилия в осуществлении коллективизации. Представляется более обоснованным положение о том, что одной «из причин сравнительно легкой победы колхозного строя было именно отсутствие стабильности, молодость всех деревенских институтов. Коллективизация была четвертой аграрной реформой за 70 лет, третьим преобразованием села в XX в. Можно сказать, село привыкло не к покою и устойчивой жизни, а к постоянным переменам» (имеется в виду Великая реформа 1861 г ., Столыпинская реформа, аграрная революция 1917— 1918 гг.). Кроме того, крестьянство в годы нэпа по существу лишили перспективы: дойдя до определенного уровня доходов, хозяйство попадало под мощный налоговый, идеологический, административный пресс. Коллективизация же давала крестьянину шанс (по крайней мере, ему это обещали) подняться к более высокому уровню благосостояния на пути коллективного производства.

Изучение истинных социальных отношений на селе и в 30-е, и в последующие годы еще ждет своего исследователя. Советская историография приукрашивала картину, в последние годы преобладают однозначно негативные оценки. Возможно, ближе всего соответствуют истине наблюдения М. Левина: «...не о «коллективизации» надо говорить, а об «этатизации» советского сельского хозяйства и крестьянства, о создании своего рода принудительного труда для крестьян. Термины «феодализм» или «барщина» здесь не подойдут, хотя бы из-за слишком большой социальной мобильности, текучести, возможности увильнуть от работы, уйти в город на стройки пятилетки.

Отсюда сложность в понимании сути колхозной системы. С одной стороны, ясно, что это система подневольная, нацеленная не на производство, а прежде всего на выжимание продукта крестьянского труда.

Но, с другой стороны, были в колхозной системе явления, которые заставляют воздержаться от полного и безоговорочного осуждения, заставляют остановиться и призадуматься. Надо все время проверять себя «контрольными вопросами». Вот три из них, которые я часто себе задаю. Первый: а что же тогда представлял собою по сути тот колхоз им. Ворошилова под Мичуринском, где я работал в 1941 г .? Он казался мне слаженной организацией. Там было 70 семей. Работали без МТС, т.е. в основном по-старому. Руководили колхозом пятеро хозяйственных авторитетных мужиков, и они всегда советовались со стариками. Это даже был ритуал: приглашали дедушку Трофима, отца кладовщика Ивана Трофимовича, и в присутствии всего народа — прекрасно эту сцену помню — спрашивали: «Когда нам выходить-то?» (т.е. когда уборку начинать). А в соседнем колхозе было 300 семей, была МТС, но «мои» колхозники над теми посмеивались — баре, мол, их будят на работу в девять утра — и то не торопятся, да к тому же еще и председатель пьяница. Тут все сказано: один колхоз пока свой, крестьянский, второй уже полностью «загосударствлен», технику им вливают, как касторку в горло...

Мой второй «контрольный вопрос»: откуда брались колхозы-миллионеры? Не все же было «дутое». И третий: что стояло за ростом сельскохозяйственного производства, начиная с реформ Хрущева? Я не говорю о целине. Но не было ли это проявлением какого-то потенциала колхозно-совхозной системы, который мог бы реализоваться через реформы но не реализовался?

Подобные вопросы могут помочь нам воздержаться от окончательного приговора. Нечего нам с этим торопиться».

Исследование советского общества 30-х гг. западными историками-ревизионистами показывает, что следующий («почти провоцирующий Запад», по словам Р. Майера) вывод, сделанный философом Александром Зиновьевым, не столь уж парадоксален: «Дело заключается в том, что сталинизм, несмотря на все мерзости, был истинным господством народа, господством народа в глубочайшем (я не говорю: в лучшем) смысле слова, а сам Сталин — истинным вождем народа. Такие репрессии (имеются в виду великие чистки. — Р.М.) были проявлением личной инициативы широких народных масс. И сегодня трудно установить, чье участие было больше — высокопоставленных преступников со Сталиным во главе или этих широких, якобы введенных в заблуждение народных масс».

§ 5. Развивающая диктатура

Форсированное экономическое развитие 30-х гг., осуществлявшееся за счет порой катастрофического падения уровня жизни широких народных масс (особенно в годы первой пятилетки), на базе экспансии методов директивного управления народным хозяйством, расширения сферы принудительного и полупринудительного труда в экономике, вело к ужесточению политического режима в стране, к усилению идеологического прессинга. Чтобы реализовать индустриальный скачок, надо было, по сталинским словам, «подхлестывать страну»: вдохновить, мобилизовать народ на напряженный труд, преодолеть сопротивление недовольных.

Первая « встряска » авангарда . Для этого, в первую очередь, следовало перевести властную вертикаль из «мягкого» (нэповского) режима работы в «жесткий»: повысить интенсивность труда функционеров партийно-государственного аппарата, уровень их исполнительской дисциплины. Государственный аппарат 20-х гг., «успешно» возродивший за годы нэпа худшие традиции российской бюрократии: неповоротливость, коррумпированность и др., был мало пригоден для «революционных» действий. В конце 20-х — 30-е гг. центр тяжести переносится на партийные (после их предварительной «встряски»), чрезвычайные (политотделы МТС, совхозов, на транспорте и др.), карательные органы (система НКВД—ОГПУ и др.).

Главная политико-мобилнзующая роль отводилась партии. Кризис 1928—1929 гг. обнаружил неготовность части партийных организаций к проведению «жесткого», курса. За годы нэповского гражданского мира в сельских и городских ячейках широко распространялись, как тогда говорили, «хвостистские» настроения (т.е. партийцы ориентировались преимущественно не на директивы высшего руководства, а на настроения «отсталых» масс: «плелись у них в хвосте»). Так, во время хлебозаготовок зимне-осеннего периода 1928 г . «отдельные сельские ячейки не только не руководили кампанией, но даже выступали (как ячейка в целом) против мероприятий, проводимых на селе, проваливали предложения в самообложении, плелись в хвосте крестьянской массы, скрывали свое партийное лицо...». В 1928—1929 гг. органы ОГПУ фиксировали на заводах многочисленные случаи, когда «коммунисты (и комсомольцы) возглавляли волынщиков, от имени рабочих подавали коллективные заявления-протесты (в связи с пересмотром норм и расценок), агитировали за забастовки, шли против линии парторганов»; бойкотировали сами и призывали рабочих к бойкоту заводских собраний. На Украине посещаемость собраний среди коммунистов (24,8% общего числа партийцев) была меньше, чем среди беспартийных (25.3%).

С другой стороны, за «спокойные» нэповские годы многие парторганизации обюрократились, окостенели, оторвались от масс. «Были случаи, — фиксируют сводки ОГПУ, — когда рабочие не хотели и слушать секретарей и членов бюро ячейки, гнали их с трибуны. В ходе забастовок такие ячейки проявили полную растерянность, не умели мобилизовать членов ячейки, чтобы попытаться произвести в настроениях перелом».

Особенно противоречивая ситуация складывалась в деревенских ячейках. Наряду с «хвостизмом» здесь были широко распространены прямо противоположные настроения.

В период хлебозаготовительного кризиса 1928—1929 гг. со стороны деревенских активистов в адрес крестьян раздались угрозы типа: «Мы вам припомним 18-й год», «заткнем глотку»; были случаи избиения строптивых, по ночам устраивались облавы и обыски в поисках спрятанного хлеба и т.д.

Административная «зарегулированность» рыночных отношений, характерная для нэпа, создала благоприятную почву для коррупции партийно-государственного аппарата. Неизбежной статьей расходов в данном типе экономики является «смазка» административных «оков» — подкуп должностных лиц (чтобы приобрести дефицитные товары, распределявшиеся по классовому принципу, получить льготы по налогообложению и т.д.). В конце 20-х гг. в ходе подготовки к форсированной индустриализации были вскрыты факты коррупции, бытового разложения партийно-государственных функционеров. Они гипертрофировались официальной пропагандой, послужив основой громких пропагандистских кампаний: «астраханское дело», «смоленский гнойник» и др.

Последние легли на подготовленную почву. В литературе приводятся типичные высказывания рабочих конца 20-х гг.: «Я коммунистам не доверяю», «В партии все карьеристы. Пробивают себе дорожку к большому жалованью да к тому, чтобы полегче жить», «Коммунистическая партия не старается за рабочих, не отстаивает их интересов, а старается для блага кучки, которая получает по 150 руб. в месяц и живет на широкую ногу», «не иду в партию потому, что нет ни одного партийца в нашей ячейке с открытой душой, не зависящего от должностных лиц, видны только должностные лица, от которых пахнет черствятиной», «Все партийцы — двуличные приспособленцы». Тревожным симптомом ухудшения отношений между партией и пролетариатом был усилившийся во второй половине 20-х гг. отсев рабочих из ВКП(б). Например, по московской парторганизации с 1 сентября 1927 г . по 1 апреля 1928 г . выбыло 1046 человек, из них 80% рабочих.

Учитывая сложившуюся ситуацию, апрельский 1929 г . Пленум ЦК и ЦКК и XVI конференция ВКП(б) провозгласили курс на очищение партии от несоблюдающих «классовую линию», морально разложившихся, нарушающих революционную законность коммунистов. В результате чистки общая убыль партийных рядов составила 11,7% (без апелляций).

В ходе регулирования роста партии в конце 20-х гг., партчистки 1929—1930 гг. в ВКП(б), главным образом, набирали рабочих от станка, бедняков и сельскохозяйственных рабочих, ужесточались условия приема представителей интеллигенции, учащихся и др.; из партии вычищали, в первую очередь, крестьян (особенно зажиточных), служащих. Эта кадровая политика соответствовала стратегической установке на «классовую войну» как основной рычаг форсирования индустриализации. Новые «кадры» в силу низкого культурного уровня были малопригодны для ведения партийной работы политическими методами. Они были, скорее, предрасположены к административным способам проведения в жизнь некритически воспринимаемых «директив» высшего партийного руководства, которое становится практически неконтролируемым «снизу». Так, в 1928 г . прекращается рассылка на места стенограмм пленумов ЦК, планов работ Политбюро и Оргбюро, в 1929 г . прекращено издание информационного журнала «Известия ЦК ВКП(б)»; реже созываются партийные съезды, конференции, пленумы ЦК ВКП(б) (XII съезд состоялся в 1923 г ., XIII — в 1924 г ., XIV — в 1925 г ., XV - в 1927 г .. XVI — в 1930 г .. XVII — в 1934 г ., XVIII — в 1939 г .).

Превентивный удар и политический громоотвод. Встряхнув партию, партийно-государственное руководство инспирирует ряд политических процессов, призванных подавить в зародыше возможный региональный сепаратизм, направляет в «нужное» русло недовольство масс ухудшением условий жизни.

«Шахтинское дело» было не единственным. Весной 1930 г . на Украине состоялся открытый политический процесс по делу «Союза вызволения Украины» во главе с крупнейшим украинским ученым, вице-президентом Всеукраинской Академии наук (ВУАН) С.О. Ефремовым. Кроме него на скамье подсудимых оказалось свыше 40 человек. Согласно обвинению, «Союз вызволения Украины» имел целью свержение советского правительства и превращение Украины в буржуазную страну «под контролем и руководством одного из соседних иностранных буржуазных государств». Все обвиняемые признали себя виновными в контрреволюционной деятельности, однако приговор оказался сравнительно мягким (учитывая тяжесть обвинений): основным обвиняемым, «принимая во внимание их искреннее раскаяние на суде», смертная казнь была заменена 8—10 годами лишения свободы, остальных приговорили к меньшим срокам лишения свободы, девять из них осуждены условно.

Исследователи расходятся в мнении о том, существовали ли на самом деле «Союз вызволения Украины» и «Союз украинской молодежи». Специально исследовавший этот вопрос X. Куромия отмечает: «На наш взгляд, обвиняемые, пожалуй, согласились бы со слухами в кругах интеллигенции: «Союза вызволения Украины» не было, хотя он и должен был бы существовать». Ускоренная индустриализация и сплошная коллективизация неизбежно должны были вызывать сопротивление. Процесс над членами «Союза вызволения Украины», очевидно, явился превентивной акцией против возможного объединения недовольных под националистическим знаменем.

В том же году было объявлено о раскрытии еще одной контрреволюционной организации — Трудовой крестьянской партии, которую якобы возглавляли экономисты Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, Л.Н. Юровский, ученый-агроном А.Г. Дояренко и некоторые другие. Осенью 1930 г . появилось сообщение о раскрытии ОГПУ вредительской и шпионской организации в сфере снабжения населения важнейшими продуктами питания, особенно мясом, рыбой и овощами. По данным ОГПУ, организация возглавлялась бывшим помещиком профессором А.В. Рязанцевым и бывшим помещиком генералом Е.С. Каратыгиным, а также другими бывшими дворянами и промышленниками, кадетами и меньшевиками, «пробравшимися» на руководящие хозяйственные должности. Как сообщалось в печати, они сумели расстроить систему снабжения продуктами питания многих городов и рабочих поселков, организовать голод в ряде районов страны, на них возлагалась вина за повышение цен на мясо и мясопродукты и т.п. В отличие от других подобных процессов приговор по этому делу был крайне суров — все привлеченные (46 человек) были расстреляны по постановлению закрытого суда.

25 ноября — 7 декабря 1930 г . в Москве состоялся открытый процесс над группой авторитетных технических специалистов, обвиненных во вредительстве и контрреволюционной деятельности, — процесс Промпартии. К суду было привлечено восемь человек: Л.К. Рамзин — директор Теплотехнического института, специалист в области теплотехники и котлостроения; специалисты в области технических наук и планирования: В.А. Ларичев, И.А. Калинников, Н.Ф. Чарневский, А.А. Федотов, С.В. Куприянов, В.И. Очкин, К.В. Ситнин. На суде все обвиняемые признали себя виновными.

Через несколько месяцев в Москве прошел открытый политический процесс по делу так называемого Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). К суду были привлечены: В.Г. Громан, член президиума Госплана СССР; В.В. Шер, член правления Государственного банка; Н.Н. Суханов, литератор; A.M. Гинзбург, экономист; М.П. Якубович, ответственный работник Наркомторга СССР; В.К. Иков, литератор; И.И. Рубин, профессор политэкономии и др., всего 14 человек. Подсудимые признали себя виновными. Осужденные по «антиспецовским» процессам (за исключением расстрелянных «снабженцев») получили различные сроки лишения свободы.

Как следователи добивались «признаний»? М.П. Якубович впоследствии вспоминал: «Некоторые... поддались на обещание будущих благ. Других, пытавшихся сопротивляться, «вразумляли» физическими методами воздействия — избивали (били по лицу и голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежавших на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью и т.п.), держали без сна на «конвейере», сажали в карцер (полураздетыми и босиком на мороз или в нестерпимо жаркий и душный без окон) и т.д. Для некоторых было достаточно одной угрозы подобного воздействия с соответствующей демонстрацией. Для других оно применялось в разной степени — строго индивидуально — в зависимости от сопротивления каждого».

Политические процессы конца 20-х — начала 30-х гг. послужили поводом для массовых репрессий против старой («буржуазной») интеллигенции, представители которой работали в различных наркоматах, учебных заведениях, в Академии наук, в музеях, кооперативных организациях, в армии. Основной удар карательные органы наносили в 1928—1932 гг. по технической интеллигенции — «спецам». Тюрьмы в то время назывались остряками «домами отдыха инженеров и техников».

Последняя оппозиция . Нарастание социально-экономического кризиса не могло не отразиться и на настроениях партийцев. Правда, XVI партсъезд (26 нюня — 13 июля 1930 г .) прошел без каких-либо признаков существования организованной оппозиции. Правые оппозиционеры снова были осуждены, а Рыков и Томский принуждены к раскаянию.

Официальное осуждение всех уклонов и наступившее внешнее единодушие вокруг Сталина не означали, однако, что со всеми оппозиционными настроениями было покончено. Нарастающий экономический кризис, варварские методы коллективизации не могли не вызвать недовольства в партийных рядах. В декабре 1930 г . страна узнала о деле С.И. Сырцова, кандидата в члены Политбюро, председателя Совнаркома РСФСР, и В.В. Ломинадзе, секретаря Закавказской парторганизации. Первому поставили в вину скептицизм по поводу темпов индустриализации, второму — обвинение партии и Советов в феодальном отношении к рабочим и крестьянам. Высказывания Сырцова и Ломинадзе, их контакты с другими членами партии были квалифицированы как заговор. Это дело явилось в какой-то степени этапным с точки зрения уставных принципов партии. Впервые члены ЦК (Сырцов и Ломинадзе) были исключены из его состава не на пленарном заседании ЦК, которое только и могло по уставу решить этот вопрос, а на совместном заседании Политбюро и Центральной контрольной комиссии.

Оппозиционные настроения на время удалось приглушить, однако дальнейшее ухудшение социально-экономического положения в стране в 1932—1933 гг. вновь их усилило. Летом 1932 г . было открыто дело так называемого «Союза марксистов-ленинцев», идейным вдохновителем которого был М.Н. Рютин, бывший московский «правый уклонист». Он подготовил и распространял документ под названием «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам ВКП(б)», возлагавшие на Сталина личную ответственность за гибельные последствия «авантюристических темпов индустриализации» и «авантюристической коллективизации», требовал его смещения. Эти документы, обнаруженные ОГПУ, были объявлены платформой оппозиции. По свидетельству Б. Николаевского (в свою очередь ссылавшегося на Н.И. Бухарина), Сталин настаивал на аресте и смертном приговоре Рютину, но неожиданно столкнулся с сопротивлением большинства членов Политбюро. В результате Рютин был сослан, Зиновьев и Каменев и др., привлеченные по делу «Союза марксистов-ленинцев», снова были исключены из партии и сосланы. Несколькими месяцами позже, если верить письму, отправленному Троцкому его сыном Л. Седовым, был сформирован, хотя и достаточно эфемерный, блок оппозиции. Этот блок, созданный прежде всего для обмена информацией, включал в себя представителей как правой, так и левой оппозиции.

1933 г . был отмечен новой внушительной чисткой партии, объявленной на январском 1933 г . Пленуме ЦК и развернутой в мае. Чистка, очевидно, была призвана максимально ограничить неизбежный (вследствие тяжелейшей социально-экономической ситуации) рост оппозиционных настроений в рядах партии — несущей опоры режима. Масштабы чистки, которая длилась полтора года вместо намеченных пяти месяцев и завершилась исключением 18% коммунистов (в то время как 15% членов «вышли» из партии добровольно), вероятно, соответствовали масштабам кризиса партии.

« Мирная передышка ». 26 января 1934 г . открылся XVII партсъезд, «съезд победителей», по выражению С.М. Кирова, формально продемонстрировавший единение партийного руководства вокруг Сталина. С одной стороны, в его работе и решениях отразилась общая для страны атмосфера некоторого «потепления» (относительное миролюбие, сравнительная сдержанность формулировок, меньшая ориентированность на обострение классовой борьбы, принятие реалистической экономической программы и др.).

С другой стороны, по наблюдениям французского исследователя Н. Верта, в докладе Сталина был сделан вывод, потенциально содержавший угрозу нового ужесточения политического курса. «После того, как дана правильная линия, — говорил Сталин, — после того, как дано правильное решение вопроса, успех дела зависит от организационной работы, от организации борьбы за проведение в жизнь линии партии... Организационная работа решает все, в том числе и судьбу самой политической линии...» Получалось следующее: поскольку линия партии верна, постольку существующие проблемы объясняются разрывом между директивами партийного руководства и тем, как они выполняются. По существу, брался курс не на анализ реальных противоречий и сложностей советского общества, а на поиск виновных в невыполнении партийных директив. Причем, в реальной жизни было сложно провести грань между невыполнением по глупости, халатности, из-за нереалистичности директивы или вследствие умышленного саботажа, заговора. Кроме того, на съезде было принято важнейшее решение, практически сделавшее высшее руководство страны полностью бесконтрольным от кого бы то ни было: ЦКК—РКИ, правомочная контролировать партийно-государственные органы всех ступеней, преобразуется в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) и Комиссию советского контроля при Совнаркоме СССР, т.е. в органы, не контролирующие ЦК и Совнарком, а им подчиненные, обеспечивающие контроль центра над периферией.

В литературе приводятся сведения о том, что во время XVII съезда ВКП(б) ряд высокопоставленных партийных деятелей (фамилии называются самые разные — Косиора, Эйхе, Шеболдаева, Орджоникидзе, Петровского и т.д.) обсуждали планы замены Сталина на посту Генерального секретаря ЦК Кировым. Киров якобы отказался, а об этих разговорах стало известно Сталину. При выборах ЦК на XVII съезде партии, по свидетельству некоторых членов счетной комиссии, против Сталина проголосовали многие делегаты (цифры называют разные — от 270 до 300). Сталин, узнав об этом, приказал изъять бюллетени, в которых была вычеркнута его фамилия, и публично на съезде объявить, что против него подано всего три голоса. Однако «пока нет документов, при помощи которых можно было бы отвергнуть или окончательно подтвердить все эти сведения». Единственный объективный факт заключается в том, что проведенное повторное изучение документов XVII съезда выявило исчезновение 166 бюллетеней для голосования делегатов. Причины исчезновения до сих пор не выяснены и по-разному интерпретируются.

Не менее запутанный вопрос — обстоятельства убийства 1 декабря 1934 г . С.М. Кирова. Наиболее убедительной на сегодняшний день нам представляется версия об убийце-одиночке. Система соответствующих аргументов приведена в работе А.А. Кирилиной. Однако, несмотря на разногласия в трактовке проблемы инициаторов убийства, всем исследователям очевидно, что оно привело к ужесточению политического режима в стране. Вскоре после декабрьской трагедии ЦК разослал всем партийным организациям закрытое письмо «О последствиях событий, связанных со злодейским убийством товарища Кирова». В письме констатировалось существование заговора, в который якобы были вовлечены троцкисты и зиновьевцы. В нем содержался призыв выискивать и изгонять из рядов партии сочувствующих Троцкому, Зиновьеву и Каменеву. В излагаемой официальной версии убийства Кирова сообщалось, что оно совершено человеком, проникшим в Смольный по фальшивому партбилету. Поэтому не приходилось сомневаться в огромном политическом значении кампании по проверке партбилетов (обмен партийных билетов был объявлен еще 20 августа), развернувшейся после майского 1935 г . письма ЦК о беспорядках в учете, выдаче и хранении партийных документов. В письме выдвигалось требование навести порядок в партийном хозяйстве и исключить возможность проникновения в партию чуждых элементов.

Большинство местных партийных функционеров вяло отреагировали на этот документ. Строгий учет новых членов партии, централизованный контроль за их продвижением, а также необходимость неукоснительного выполнения всех приказов Москвы могли сильно ограничить их полномочия, а некоторым угрожали потерей власти над целой сетью «клиентов» и подчиненных. Понадобились троекратные призывы ЦК к порядку, а также создание летом 1935 г . сети областных отделов возглавленного Н.И. Ежовым Главного управления кадров, чтобы заставить секретарей 19 местных парторганизаций провести более или менее серьезную чистку среди членов партии. 25 декабря 1935 г . Ежов представил Центральному Комитету отчет о результатах проверки партбилетов, которые совершенно не удовлетворили центральное руководство. Обмен билетов начался на полгода позже запланированного срока и продлился втрое дольше, чем предполагалось. В итоге проверка охватила только 81 % членов партии. Из них 9% было исключено. Установка руководства на изгнание троцкистов и зиновьевцев не была выполнена. Только 3% общего числа исключенных принадлежало к этой группе. Проверка со всей очевидностью показала, в какой мере среди сотрудников местных партийных органов процветала круговая порука, создававшая огромные препятствия «центру» в установлении действенного контроля над положением в стране.

Однако в ходе проверки центральное руководство подготовило большие «заделы» для будущего. Проверкой партдокументов занимались не только партийные организации, но и НКВД. Помимо сбора компрометирующих материалов на коммунистов (только НКВД Украины всего за несколько месяцев — к декабрю 1935 г ., представил партийным органам такие на 17 368 коммунистов, ранее «проходивших по разным делам») чекисты брали на учет всех исключенных из партии и организовывали за ними агентурное наблюдение. Многие из потерявших в ходе чистки партийный билет под Разными предлогами были арестованы. По неполным данным, на 1 декабря 1935 г . в связи с проверкой партдокументов были арестованы 15218 человек и «разоблачено свыше 100 вражеских организаций и групп». Таким образом, в результате этой кампании в руках органов госбезопасности оказались досье практически на всех коммунистов, когда-либо и в чем-либо не соглашавшихся с «генеральной линией». Все они были теперь «под колпаком» у «органов».

Одновременно ужесточается уголовное законодательство. 1 декабря 1934 г ., в день убийства Кирова, принимается закон о крайне упрощенной (без участия сторон, обжалования приговора) и ускоренной (до 10 дней) процедуре дел о терроре. В марте 1935 г . был принят закон о наказании членов семей изменников Родины. В апреле 1935 г . указом ЦИК было разрешено привлекать к уголовной ответственности детей начиная с 12 лет. 9 июня 1935 г . принимается закон, в соответствии с которым любой советский гражданин за побег за границу приговаривался к смертной казни, тюремное заключение грозило также всякому лицу, не донесшему об этом.

Итак, в течение 1935 г . были собраны досье на потенциально оппозиционных политически активных граждан (коммунистов, исключенных из партии); ужесточено законодательство по политическим делам; обнаружилось пассивное сопротивление местных политических лидеров усилению контроля со стороны центра. С осени 1935 г ., как уже говорилось, в стране развертывается массовое стахановское движение, к 1936 г . серьезно осложнившее социально-психологическую атмосферу на производстве и в стране в целом. Приблизительно в это же время (в августе — сентябре 1936 г .) у советского руководства появляются серьезнейшие сомнения в возможности обуздания в союзе с «демократиями» ширящейся фашистской агрессии в Европе (см. § 1). Очевидно, совокупность этих факторов привела высшее советское политическое руководство (прежде всего, Сталина) к идее «великой чистки».

« Великая чистка ». 29 июля 1936 г . Секретариат ЦК разослал всем партийным организациям секретный циркуляр, призывавший проявить «большевистскую бдительность» и бороться с деятельностью «контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока». 19—24 августа 1936 г . прошел первый московский процесс над лидерами бывшей троцкистско-зиновьевской оппозиции: дело об «Антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре», рассматривавшееся военной коллегией Верховного суда СССР; по нему были преданы суду 16 человек (Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, С.В. Мрачковский, И.Н. Смирнов и др.). Все обвиняемые признались не только в своих убеждениях, но и в связях с находящимся за границей Троцким, в участии в убийстве Кирова, в заговоре против Сталина и других руководителей. Они утверждали, что другие бывшие оппозиционеры — Томский, Бухарин, Рыков, Радек, Пятаков, Сокольников, Серебряков — также вовлечены в контрреволюционную деятельность. 24 августа всем обвиняемым был вынесен смертный приговор, незамедлительно приведенный в исполнение.

Хорошо разыгранный процесс-спектакль дал повод для необычайной идеологической мобилизации, которая должна была ярко продемонстрировать нерасторжимое единство народа со своим вождем. На бесконечных митингах и собраниях принимались многочисленные резолюции, превозносившие Сталина и клеймившие позором «бешеных собак» и «троцкистскую гадину». События должным образом освещались прессой. Этот шумный политический процесс (так же как и те, которые последуют за ним) представлял собой замечательный механизм социальной профилактики. Он подтверждал существование заговора — отправного момента в формировании официальной идеологии. Он содействовал зарождению у народа чувства мифической причастности к управлению государством и ощущения близости к своему вождю.

Однако результаты процесса вряд ли полностью устроили Сталина. НКВД в лице Ягоды попытался ограничить политические последствия процесса. Он свел преступную деятельность «банды убийц», никак не связанных с партийными кадрами, к простому терроризму. Предательство раскрыто, процесс состоялся, виновные наказаны, враг в лице незначительной троцкистско-зиновьевской группы выявлен, а значит, дело не требует дальнейшего развития. Ежов же, напротив, стремился расширить круг обвиняемых и ударить по партийным и народнохозяйственным кадрам, заподозренным в создании препятствий выполнению директив центра. Сталин разрешил спорный вопрос в пользу Ежова.

23 сентября произошла серия взрывов на кемеровских шахтах. 25 сентября 1936 г . Сталин и Жданов, отдыхавшие в Сочи, отправили в Москву членам Политбюро телеграмму, в которой говорилось: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнуде-ла (Ежов к тому времени находился на посту председателя Центральной контрольной комиссии, являлся секретарем ЦК. — Авт.). Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года». Смещение Ягоды и назначение наркомом внутренних дел Ежова произошло 30 сентября.

В октябре были арестованы Пятаков, заместитель Орджоникидзе на посту наркома тяжелой промышленности, другие бывшие троцкисты (Сокольников, Серебряков, Радек), некоторые ответственные работники транспорта и угольной промышленности. 23 января 1937 г . начался второй московский процесс — о «Параллельном антисоветском троцкистском центре» (дело рассматривалось военной коллегией Верховного суда СССР 23—30 января 1937 г .; по нему были преданы суду 17 человек: Ю.Л. Пятаков, Г.Я. Сокольников, К.Б. Радек, Л.П. Серебряков и др., все они сразу же или позже были уничтожены).

В отличие от предыдущего процесса главной темой этого была идея саботажа. Саботажа всеобщего — во многих районах страны, во многих секторах экономики, на всех уровнях, от простого инженера до замнаркома. Самые распространенные, каждодневные на сотнях советских предприятий того времени случаи — выпуск бракованных изделий, ошибки в планировании, несчастные случаи и поломка оборудования из-за несоблюдения элементарных правил — были объявлены актами саботажа. С этой точки зрения в саботаже мог быть обвинен любой работник. Второй процесс открыл путь к расправе над народнохозяйственными, а затем и партийными кадрами. Создание образа специалиста-саботажника и внедрение его в массовое сознание попутно преследовало и другие цели: для простых тружеников этот образ мог служить объяснением трудностей их повседневной жизни и поощрял наиболее воинственно настроенных вскрывать ошибки руководителей своих предприятий, направляя тем самым раздражение народа в нужное русло. Орджоникидзе, который оставался, несмотря на ослабление своих позиций, серьезной помехой в осуществлении этой кампании, через несколько дней после расправы над Пятаковым покончил жизнь самоубийством (или был доведен до самоубийства).

25 февраля — 5 марта 1937 г . прошел Пленум ЦК, санкционировавший «большой террор». Во время пленума были арестованы Бухарин и Рыков. Сталин, сообщив, что страна оказалась в чрезвычайно опасном положении из-за происков саботажников, шпионов и диверсантов, обрушился на «беспечных, благодушных и наивных руководящих товарищей», пребывавших, по его словам, в чрезвычайном самодовольстве и утративших способность распознать истинное лицо врага. Он подверг уничтожающей критике всех тех, кто искусственно порождает большое число недовольных и раздраженных, создавая тем самым резервную армию для троцкистов, тех, кто старается «не выносить сор из избы» и, прикрывая друг друга, шлет в центр бессмысленные и возмутительные отчеты о якобы достигнутых результатах. Этим ответственным партийным работникам ставились в пример рядовые члены, которые могли подсказать «правильное решение».

Размышляя о причинах сталинских репрессий, долго и серьезно занимавшийся этим вопросом О.В. Хлевнюк пришел к следующему, думается, вполне справедливому выводу: «исходной точкой серьезного разговора о причинах репрессий может быть лишь безусловное признание: это было преступление, при помощи которого Сталин рассчитывал решить реально существовавшие проблемы, достичь вполне конкретных политических и социально-экономических целей, преодолеть противоречия избранной модели общественного развития».

Очевидно, особое неприятие Сталина вызывала растущая самостоятельность партийно-государственных и хозяйственных руководителей. В § 2 рассматривалась проблема «ведомственного плюрализма»: консолидация отраслевых корпоративных групп. Однако помимо чисто хозяйственных складывались также прообразы своеобразных политических кланов, формировавшихся вокруг влиятельных фигур высшего и среднего партийного звена. Потенциально существовала угроза «смычки» политических кланов и отраслевых и/или территориальных хозяйственных групп (влиятельных директоров заводов, совхозов, торговых организаций и др.). Сталин периодически «тасовал колоду» руководителей, перемещал секретарей обкомов, передвигал секретарей и заведующих отделами ЦК. Однако совершенно разбить установившиеся связи, разрушить группы, формировавшиеся вокруг «вождей» разных уровней по принципу личной преданности, при помощи таких мер не удавалось. Переходя с одного места на другое, руководители перетаскивали «своих людей». Словом, процветали, как говорили тогда, «групповщина», «кумовство», а зачастую и круговая порука, подрывавшие монополию политического руководства на принятие решений, блокировавшие проведение директив центра, гасившие динамику социально-экономических трансформаций.

На февральско-мартовском Пленуме Сталин резко обрушился на секретарей партийной организации Казахстана Мирзояна и Ярославского обкома Воинова. «Первый, — говорил Сталин, — перетащил с собой в Казахстан из Азербайджана и Урала, где он раньше работал, 30—40 «своих» людей и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Второй перетащил с собой в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка тоже «своих» людей и расставил их тоже на ответственные посты... Что значит таскать за собой целую группу приятелей?.. Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы».

Консолидация кланов при отсутствии механизмов реального контроля со стороны народа приводила к вопиющим злоупотреблениям местных руководителей, превращавшихся в настоящих «удельных князьков». Так, 5 января 1937 г . «Правда» поместила статью о нравах первого секретаря Ладожского райкома партии Азово-Черноморского края Сурнина. В районе, по утверждению автора статьи, бесконечно писались рапорты, и каждый из них начинался с дифирамбов Сурнину: «Под Вашим большевистским руководством…» Именем Сурнина были названы колхозная электростанция, клуб, пекарня, площадь в районном центре. В районе фактически была ликвидирована торговля. Товары держали под прилавком и распределяли по указаниям сверху, причем начальству все необходимое приносили на дом. Не гнушались руководители района подарками от председателей колхозов. Разумеется, подобные безобразия творил не только Сурнин. И можно представить, как возмущались всем этим простые труженики.

Организовав чистку функционеров, Сталин убивал двух зайцев: укреплял монополию центра над периферией и одновременно выступал в роли «народного заступника» от произвола бюрократии.

Масштабы чистки, очевидно, были связаны и с нараставшей военной опасностью. В.М. Молотов так впоследствии говорил об этом: «1937 год был необходим... остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны. Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но, если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся... тот террор, который был проведен в конце 30-х годов, он был необходим. Конечно, было бы, может, меньше жертв, если бы действовать более осторожно, но Сталин перестраховал дело — не жалеть никого, но обеспечить надежное положение во время войны и после войны, длительный период, — это, по-моему, было... Сталин, по-моему, вел очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны».

Мотив уничтожения «пятой колонны» активно внедрялся в общественное сознание. «Чтобы выиграть сражение во время войны, — говорил Сталин на февральско-мартовском Пленуме, — для этого может потребоваться несколько корпусов красноармейцев. А для того чтобы провалить этот выигрыш на фронте, для этого достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии или даже в штабе дивизии, могущих выкрасть оперативный план и передать его противнику. Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни».

Весь год — от февральско-мартовского Пленума ЦК 1937 г . до третьего московского процесса (март 1938 г .) — был отмечен смещениями и арестами сотен тысяч народнохозяйственных, партийных, военных кадровых работников, на место которых назначались выдвиженцы времен первой пятилетки. 11 июня пресса сообщила о том, что секретное заседание военного трибунала вынесло смертный приговор обвиненному в шпионаже и предательстве главному инициатору модернизации Красной Армии, заместителю наркома обороны маршалу М.Н. Тухачевскому. Вместе с ним смертный приговор был вынесен семи виднейшим военным деятелям, в том числе Якиру, Эйдеману, Путне, Корку. За два последующих года чистки из армии исчезло (уволились в запас, осуждены к тюремному заключению, расстреляны) 11 заместителей наркома обороны, 75 из 80 членов Высшего военного совета, восемь адмиралов, двое (Егоров и Блюхер) из четырех остававшихся к этому времени маршалов, 14 из 16 генералов армии, 90% корпусных армейских генералов, 35 тыс. из 80 тыс. офицеров.

Из центра во все области направлялись уполномоченные в сопровождении подразделений НКВД для проведения чистки: Берия был направлен в Грузию, Каганович — в Смоленск и Иванов, Маленков — в Белоруссию и Армению, Молотов, Ежов и Хрущев — на Украину. Уничтожение высшего народнохозяйственного и партийного руководства имело Целью лишить республики их национальной элиты, выросшей из национальных движений 1917—1921 гг., и открыть дорогу новому поколению, более уступчивому по отношению к центральному руководству.

Репрессии затронули кадровых работников всех уровней. Были уничтожены члены Политбюро Чубарь, Эйхе, Косиор, Рудзутак, Постышев. 98 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) были арестованы и почти все расстреляны. Из 1966 делегатов XVII съезда партии 1108 исчезли во время чистки. Полностью замененными оказались штаты наркоматов. Так, были арестованы весь управленческий аппарат Наркомата станкостроения, все директора предприятий (кроме двух) и подавляющее большинство инженеров и технических специалистов отрасли. То же самое происходило и в других отраслях промышленности — в авиастроении, судостроении, в металлургической промышленности и др. От репрессий пострадали также научная и творческая интеллигенция, сотрудники Коминтерна. Точное число жертв в этот период еще не подсчитано. Всего же, согласно данным, приведенным в свое время Коллегией Комитета государственной безопасности СССР (они зачастую оспариваются, но документально пока не опровергнуты), «в 1930—1953 гг. по обвинению в контрреволюционных, государственных преступлениях судебными и всякого рода несудебными органами вынесены приговоры и постановления в отношении 3 778 234 человек, из них 786 098 человек расстреляно».

«Последний» процесс. Создается впечатление, что репрессивный маховик выскользнул из рук тех, кто его раскручивал: в результате чистки система управления экономикой была расшатана, армия обезглавлена, партия деморализована. Так, темпы роста общего объема промышленного производства, составлявшие в 1936 г . 28,8%, снизились в 1937 г . до 11,1%, а в 1938 г . — до 11,8%. В этой ситуации уже в начале 1938 г . были предприняты действия по исправлению положения в стране. Пленум ЦК, проходивший с 11 по 20 января, принял постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». В результате в партии были восстановлены тысячи исключенных.

В обстановке неуверенности и замешательства прошел третий московский процесс — дело об «Антисоветском правотроцкистском блоке» (рассматривалось военной коллегией Верховного суда СССР 2—13 марта 1938 г .; был предан суду 21 человек: Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и др., большинство подсудимых были приговорены к расстрелу). По характеру обвинений он повторял предыдущий. Важный урок процесса, скрытый от широкой публики, но совершенно очевидный для заинтересованных, заключался в том, что новое поколение партийных кадров не имело ничего общего с «осовремененным» образом врага. «Враги» ассоциировались со старыми членами партии, много лет «ведшими борьбу против партии». Такая трактовка должна была успокоить недавних выдвиженцев, вступивших в партию в 30-е гг. Процесс как бы подводил черту под периодом чисток, которые рисовались как процедура жестокая, но необходимая и — главное! — уже завершенная.

Все московские процессы готовились с грубейшими нарушениями юридических норм: в частности, обвинение строилось на основании лишь одного вида улик — признания подследственных. А главным средством получения «признаний» были пытки и истязания. Как сообщили в своих объяснениях в 1961 г . бывшие сотрудники НКВД СССР Л.П. Газов, Я.И. Иорш и А.И. Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по делу о «параллельном центре», руководство НКВД требовало от оперативного состава вскрытия любыми средствами вражеской работы троцкистов и других арестованных бывших оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа. Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при этом использовались угрозы. Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности допросы с применением так называемой «конвейерной системы» и многочасовых «стоек». По свидетельству Р.А. Медведева, член ВКП(б) Н.К. Илюхов в 1938 г . оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «правотроцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователем, не давая спать и садиться, — это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки, и превратили прежде здорового человека в изможденного инвалида. Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний. Применялись и многочисленные приемы психологического воздействия: от угроз в случае отказа от сотрудничества со следствием расправиться с родственниками до апелляции к революционному сознанию подследственных.

Несмотря на пытки, следователям далеко не сразу удавалось сломить волю подследственных. Так, большинство проходивших по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра» длительное время отрицало свою виновность. Показания с признанием вины Н.И. Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Л.С. Серебряков — через 3 месяца 16 дней, К.Б. Радек — через 2 месяца 18 дней.

В конечной «победе» следствия над самыми стойкими обвиняемыми, думается, сыграло важную роль то обстоятельство, что «старые большевики» не мыслили своей жизни вне партии, вне служения своему делу. И поставленные перед дилеммой: либо до конца отстаивать свою правоту, признавая и доказывая тем самым преступность государства, построению которого была отдана их жизнь; либо признать свою «преступность», дабы государство, идея, дело остались безупречно чистыми в глазах народа, мира, — они предпочитали «взять грех на душу». Характерное свидетельство Н.И. Муралова на суде: «И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске... Предположим, меня даже запрут или расстреляют, но мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться... Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для партии, для революции, потому что я — не простой рядовой член партии...»

Тенденция к некоторому «потеплению», наметившаяся уже накануне третьего московского процесса, подтвердилась на XVIII съезде партии (10—21 марта 1939 г .). На нем Сталин признал, что чистки 1933—1936 гг., в общем неизбежные и благотворно сказавшиеся на состоянии партии, сопровождались, однако, «многочисленными ошибками». Он заявил, что в новых чистках необходимости нет. Жданов возложил всю ответственность за «ошибки» на местные парторганизации. В 1939 г . из ГУЛАГа были освобождены 327,4 тыс. человек. Тысячи офицеров были возвращены из лагерей в армию.

Итак, репрессивная политика сталинского руководства в 30-е гг. преследовала 3 главные цели: 1) действительное очищение от «разложившихся» от зачастую бесконтрольной власти функционеров; 2) подавление в зародыше ведомственных, местнических, сепаратистских, клановых, оппозиционных настроений, обеспечение безусловной власти центра над периферией; 3) снятие социальной напряженности путем выявления и наказания «врагов». В конце 30-х гг. к этому, очевидно, добавился мотив ликвидации «пятой колонны» ввиду близящейся войны.

« Коммунисты — вперед !» В целом, несмотря на колебания, вызванные чистками, численность ВКП(б) в 30-е гг. по сравнению с 20-ми значительно выросла. В 1926 г . она насчитывала 1088 тыс. членов и кандидатов, в 1930 г . — около 2 млн., в начале 1934 г . — 2807,8 тыс., в феврале 1941 г . — свыше 3876,8 тыс. человек.

Партия являлась одним из основных рычагов социальной мобилизации при осуществлении стратегии форсированного развития; в ее рамках также обеспечивалась состыковка общенациональных, ведомственных, региональных, личных интересов (так, хозяйственные, социальные вопросы находились в центре внимания парторганизаций всех уровней). В 30-е гг. усиливается партийное влияние на производстве: в 1930—1932 гг. на всех промышленных предприятиях, где работало свыше 500 коммунистов, создаются партийные комитеты, цеховые ячейки и партийные группы в бригадах; организуются партийные ячейки в колхозах, совхозах, МТС (летом 1930 г . в деревне было 30 тыс., а в октябре 1933 г . — 80 тыс. первичных партийных организаций и кандидатских групп). Этот процесс продолжался и в дальнейшем.

Партийные организации, многие рядовые коммунисты 30-х гг. личным примером вдохновляли трудящихся на героический труд, заражали их своим энтузиазмом. Секретарь парторганизации доменного цеха Кузнецкого металлургического завода (в 1931—1933 гг.) вспоминал: «Был конец осени 1931 г . Целую неделю лил дождь, и на рытье третьей скиповой ямы создалось чрезвычайно опасное положение. По высоким и крутым откосам ямы мелкими струями стекала вода, и на дне ямы — на глубине 15 м — образовались большие лужи. Утром бригада землекопов отказалась вести работу в яме...

— В чем дело, товарищи? — спросил Шаповалов (секретарь участковой партячейки. — Авт.). Рабочие заговорили все разом:

— Да в том дело, что работать в яме страшно: по откосам вода течет — того и гляди обвал будет!

У всех в памяти был трагический обвал на второй скиповой яме весной этого года, при котором не обошлось без человеческих жертв.

Шаповалов спокойно возразил:

— Спустимся в яму все вместе, и не будет страшно... Мы с прорабом осмотрели все откосы, никаких признаков обвала не обнаружили. Ну, так как же, пошли, товарищи?

— Нет, не пойдем! — раздались голоса. — Нам жизнь еще не надоела!

Когда крики умолкли, Шаповалов сказал:

— Тогда мы, коммунисты, пойдем работать в яму одни... И, несколько помолчав, добавил:

— Другого выхода у нас, товарищи, нет. Жаль, что впятером мы мало сделаем. А нам надо обязательно за два дня закончить углубление скиповой ямы, чтобы сразу же начать бетонные работы. Сами понимаете: чем дольше будем затягивать земляные работы, тем больше будет опасность обвала.

Затем, обращаясь к членам и кандидатам партии, сказал:

— Ну, так пошли, товарищи коммунисты! Четверо коммунистов взяли лопаты и пошли за Шаповаловым. В бригаде воцарилось молчание.

— Ну, а мы что будем делать? — спросил бригадир. Кто-то сказал, как бы думая вслух:

— Они будут под дождем по колено в воде работать, а мы на них сверху смотреть, что ли, будем? Так ведь негоже будет!

Кто-то громко крикнул:

— Пошли и мы, товарищи! Несколько голосов подхватили:

— Пошли! Пошли все!..

Через два дня земляные работы на скиповой яме были благополучно закончены, после чего сразу же были развернуты бетонные работы».

Под строгим партийным контролем действовал комсомол, численность которого росла на протяжении всех 30-х гг. (в 1931 г . — 3 млн.; в 1934 г . — 4,5 млн.; в конце 1938 г . — свыше 5 млн. членов) и через который ВКП(б) осуществляла свое влияние на молодежь. Комсомольцы продемонстрировали в 30-е гг. образцы самоотверженного труда. Типичный пример. При строительстве Сталинградского тракторного завода «еще в 1929 г . получили распространение производственно-бытовые коммуны с обобществленным заработком [...] Среди них пользовались известностью бригады-коммуны Юрия Кокорева и Жени Зозули. Спаянные товариществом, высоким пониманием своего общественного долга, коммуны служили примером организованности и самоотверженности в труде. Как и ударные бригады, они направлялись на самые трудные участки.

Когда в механосборочном цехе надо было приступить к настилке торцовых полов, без чего нельзя было устанавливать оборудование, образовалась задержка — сезонники-паркетчики поставили условие: прежде пусть будет остеклен цех, чтобы в нем не гулял ветер и не наметал снежные сугробы. Но стекольщики тоже тянули, ссылаясь на отсутствие необходимой спецодежды, на мороз, а точнее говоря, не решались работать в суровых зимних условиях. А зима, надо сказать, выдалась действительно суровой.

Тогда выступили, как на передний край боевого фронта, комсомольские бригады. За настилку полов взялась ударная бригада плотников Миши Бердикова. При этом бригада постановила: отказаться от спецодежды. А на остекление железных конструкций цеха вышло около двухсот семитысячников во главе с бригадой-коммуной Жени Зозули. О них «Правда» писала:

«Две сотни комсомольцев пошли на железные пустые окна. Девушки протягивали коченеющие руки на огонь жаровни, отогревались и снова окровавленными руками вставляли стекла в холодное железо корпусных рам. Двести комсомольцев, которых ветер рвал, которых пылающие жаровни били огнем, сошли с лесов, остеклив 28 тыс. кв. м».

Жаровни пылали по всему цеху. В котлах кипела смола. Ребята Бердикова заливали смолой торцы, от резкой смены холода и жара трескалась кожа, кровоточили руки. Но никто не покинул строя.

Чтобы с монтажными работами уложиться в срок, был объявлен ударный сорокадневннк по доставке и монтажу оборудования. Принимались решения: на время сорокаднев-ника работать по 10 часов в день и без выходных дней. Инженер комсомолец В.Р. Фирфаров выступил в газете «Даешь трактор!» с письмом-обязательством: «Объявляю себя мобилизованным на любые работы, какие нужны для пуска завода. Согласен работать без оплаты во второй и третьей смене...»

« Приводные ремни ». Другой «приводной ремень» от партии к массам — профсоюзы. Их численность на протяжении 30-х гг. выросла более чем в два раза, с 12 млн. в 1930 г . До 27 млн. в 1940 г . Причем структура профсоюзов становится все более дробной: в январе 1931 г . вместо 22 союзов создается 45, в 1934 г . их насчитывается уже 154, а на 1 января 1941 г . — 182 профсоюза. В 1937 г . упраздняются районные, городские, областные, краевые, республиканские межсоюзные органы — Советы профсоюзов. Отсутствие горизонтальных связей и крайняя дробность структуры облегчали партийный контроль над рабочим движением.

В условиях концентрации реальной политической власти в партийных комитетах, чрезвычайных, а порой карательных органах Советы осуществляли преимущественно хозяйственные и культурно-организаторские функции. При них создаются отраслевые секции (культурные, финансово-налоговые, народного образования, здравоохранения, РКИ и др.), включавшие сотни тысяч трудящихся (в первом полугодии 1931 г . в 118 тыс. секций по РСФСР работало 432 тыс. человек, в первом полугодии 1933 г . в 172 тыс. секций — 1 млн. человек).

Участие населения в избирательном процессе все больше становилось не выражением политической воли населения, а как бы тестом на политическую лояльность, причем выражение нелояльности в условиях 30-х гг. дорого обходилось «протестантам». В 30-е гг. в «выборах» участвовало практически все взрослое население. Так, во время перевыборов Советов средний процент голосовавших в стране составил: в 1927 г . — 50,7%, в 1929 г . — 63,2%, в 1931 г . — 72%, в 1934 г . — 85%; в выборах Верховного Совета СССР 12 декабря 1937 г . участвовало 96,8% избирателей, в выборах в местные Советы (декабрь 1939 г .) — 99,21% избирателей. В условиях фактического безвластия официальной власти — Советов, свертывания демократии в органах реальной власти (партии, НКВД) принятая 5 декабря 1936 г . демократическая по содержанию новая Конституция СССР слабо соответствовала реальной общественно-политической ситуации в стране.

И все-таки было бы неверным исключительно в мрачных тонах представлять общественную атмосферу 30-х гг. Страна добилась впечатляющих экономических результатов. Миллионы советских людей получили образование, значительно повысили свой социальный статус, приобщились к индустриальной культуре; десятки тысяч, поднявшись с самых «низов», заняли ключевые посты в хозяйственной, военной, политической элите. Очевидно, все эти обстоятельства легли в основу поражавшего западных путешественников и удивляющего нас сегодня жизнерадостного мироощущения значительной части советских людей того времени. Посетивший СССР в 1936 г . писатель А. Жид, зорко подметивший массу «негатива» в тогдашней советской действительности (бедность, порой переходящую а нищету, подавление инакомыслия, всевластие тайной полиции и т.д.), тем не менее отмечает: «Однако налицо факт: русский народ кажется счастливым. Тут у меня нет расхождений с Вильдраком и Жаном Понсом, и я читал их очерки, испытывая чувство, похожее на ностальгию. Потому что я тоже утверждал: ни в какой другой стране, кроме СССР, народ — встречные на улице (по крайней мере, молодежь), заводские рабочие, отдыхающие в парках культуры, — не выглядит таким радостным и улыбающимся».

***

Если попытаться определить общую доминанту, направление развития советского общества в 30-е гг., то, думается, вряд ли следует их рассматривать в парадигме «провала» в «черную дыру» мировой и русской истории. На наш взгляд, в этот период происходит болезненная, мучительная трансформация «старого большевизма» в нечто иное.

Исследователь из бывшей Югославии Н. Попович отмечает, что со «времени стабилизации и вплоть до 30-х гг. пропаганда официальной национальной политики партии большевиков была подчеркнуто интернационалистической. Однако, начиная где-то с середины 1935 г . и особенно с 1936 г ., положение меняется: в пропагандистской работе все больше усиливаются мотивы советского патриотизма, причем воспитание последнего включало в себя все виды национального, местного патриотизма».

Подмеченное югославским историком — лишь верхушка айсберга. В этот период в экономике на смену эгалитаристским утопиям рубежа 20—30-х гг. идет культ инженера, передовика, профессионализма; более реалистичным становится планирование; постепенно расширяется сфера действия товарно-денежных отношений, роль экономических рычагов и стимулов.

В области национально-государственного строительства реабилитируется сама идея государственности — идеология сильного государства сменяет традиционные марксистские представления о скором отмирании государства в процессе перехода к социализму (на XVIII съезде ВКП(б) Сталин заявит о сохранении государства не только при социализме, но и при коммунизме).

Возрождаются имперско-русские традиции в Красной Армии: восстанавливаются казачьи части (один старый большевик был крайне поражен, увидев в 30-е гг. в фойе Большого театра молодцов в ненавистной ему казачьей форме), Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1940 г . в советских вооруженных силах устанавливались «отмененные революцией» генеральские и адмиральские звания.

Общий курс на укрепление государственности отразился и на области семейных отношений. «Сексуальная революция» времен гражданской войны и первых послереволюционных лет сменяется политикой укрепления семьи, заботы о нравственном здоровье общества: усложняется процедура развода, ужесточаются юридические нормы в отношении гомосексуалистов, запрещаются аборты.

Одновременно на смену экспериментам 20-х гг. в литературе, живописи, педагогике идет реставрация реализма («социалистического») в области художественного метода, реабилитация по сути «классических» форм образования.

Постепенно смягчается отношение режима к религии и церкви (этот процесс примет особенно отчетливые формы в годы Отечественной войны).

Таким образом, по всем линиям происходит естественный здоровый процесс реставрации, восстановления, возрождения тканей русского (российского) имперского социума. Технологическая модернизация все больше осуществляется на основе не разрушения, а сохранения и развития базовых структур традиционного общества — общины-артели (советский аналог — колхоз-бригада), патерналистской государственности.

Однако этот процесс в 30-е гг. был далеко не завершен. Он практически не коснулся двух фундаментальных пороков государственного устройства, доставшихся в наследство стране от 20-х гг.: отсутствия механизма воспроизводства имперской элиты и национально-территориального федерализма (СССР был федерацией не территорий, как повсюду в мире, а наций, при ущемленном положении русских). Империю создают имперские народы. Жизнестойкость, историческую дееспособность народам (в том числе и имперским) обеспечивают их элиты. Национально-государственное устройство СССР парадоксальным образом воспроизводило ситуацию, при которой, с одной стороны, имперский народ — русские — имел крайне неблагоприятные условия для воспроизводства своей элиты (у них не было для этого соответствующих атрибутов государственности); с другой стороны, прочие этносы (прежде всего титульные соответствующих республик) объективно (но одновременно искусственно, учитывая произвольность нарезанных республиканских границ), самим административно-территориальным делением страны подталкивались на путь ускоренного формирования своих «национальных» элит. В этих условиях проблема «центр-регионы», существующая в любом крупном государстве, неизбежно, в конечном счете, приняла крайне болезненную форму межэтнического конфликта обезглавленного, «рыхлого» имперского народа со всеми остальными этносами. Но это произойдет позже.

В исторической науке существует два основных подхода к категории «урбанизация». Для первого характерно расширительное понимание этого явления как развития городов независимо от специфики цивилизаций, общественных систем, исторического времени и т.д. В этом смысле урбанизацию изучают даже археологи. Второе понимание исторически (и хронологически) более узко и связано с радикальными общественными изменениями, начало которым было положено мануфактурной стадией производства и последующим промышленным переворотом. Именно изменения в сфере производства дали толчок принципиально новому явлению, которое может быть обозначено, как переход от сельского к городскому обществу. Автор рассматривает урбанизацию в этом смысле, как «урбанизационный переход». Между двумя явлениями во всех странах можно проследить даже чисто количественную границу, свидетельствующую, однако, об их качественных различиях: так, в России были неоднократные взлеты и упадки городской жизни, причем на протяжении ряда веков удельный вес горожан колебался в пределах 3— 10%, тогда как со второй половины XIX в. обозначился устойчивый и все ускоряющий рост (примерно за полвека удельный вес горожан вырос на 3%, составив к 1897 г . 15% всего населения, тогда как на последующую прибавку в 3% понадобилось менее 2 десятилетий — к 1914 г . их удельный вес поднялся до 18%).

Суть урбанизации — в территориальной концентрации человеческой жизнедеятельности, ведущей к ее интенсификации и дифференциации вплоть до выделения городских ее видов, что обусловливает складывание новых форм и пространственных структур расселения и распространение городского образа жизни. Определяющая черта урбанизации — именно концентрация разнообразной жизнедеятельности и условий ее обеспечения, из которой вытекают все остальные. Важнейшие показатели урбанизационного процесса — радикальное изменение места и роли города в обществе, прежде всего в экономической жизни, рост численности и удельного веса городского населения за счет сельского, распространение поселений городского типа, т.е. не только вытеснение деревни городом, но и некое «городское» преобра зованне деревни. Данное явление можно охарактеризован как комплексный модернизационный процесс, включающие чрезвычайно высокое по историческим темпам, радикальное преобразование всех сторон общественной жизни на «городских» началах: производственной, экистической, социально-демографической и социальной структур, изменение в течение четырех-пяти поколений качества населения, структуры его занятости и образа жизни, менталитета и многого другого.

Темпы урбанизации оказывают прямое влияние на скорость исторического процесса: относительная стабильность хозяйственных структур и городского населения в докапиталистических обществах была одним из важных факторов медленных качественных изменений во всей совокупности общественных отношений. Концентрация передовых производительных сил в городе, обусловливающая смены технологий и вызванные ими социальные сдвиги, оказалась антиподом рассредоточенности и консерватизма деревни. Независимо от форм общественного устройства, для индустриализировавшихся стран в конце XIX—XX вв. были характерны некоторые общие фундаментальные процессы, причем именно изменение места города в социально-территориальной организации общества, в системе размещения производства и населения имело решающее значение. Естественно, везде эти процессы имели и свою специфику.

Существеннейшим образом повлияла урбанизация и на ход российской истории. Весь XX в. прошел под знаком радикальных перемен, но среди всех фундаментальных и одновременно форсированных, крайне сжатых во времени трансформаций, универсальная и важнейшая, по мнению автора, — переход общества из сельского состояния в городское. Невиданный в истории темп изменений, переворачивавших жизнь буквально каждого человека в течение его жизни, затронувших все поколения настолько, что последующие существенно отличались от предыдущих, — этот темп создал особое, редкое в истории качество социальной жизни — глобальную нестабильность, протяженную во времени. Причем, если раньше источником социальной нестабильности были, как правило, политические явления (войны, акции государства, социальные возмущения и т.п.), носившие преимущественно ситуационный характер, ограниченные во времени, то в XX в. этот источник переместился прежде всего на уровень фундаментальных, глубинных общественных явлений. Этим источником был форсированный переход к индустриальному и одновременно городскому обществу, начавшийся еще в конце прошлого века. Переход был закономерный и вынужденный, если рассматривать развитие России в контексте мировой цивилизации, «догоняющий» — относительно уровня опередивших страну государств. В тех случаях, когда фундаментальная нестабильность дополнялась ситуационной (неудачные войны, резкие и неадекватные изменения важных общественных институтов и т.д.), общий потенциал нестабильности резко возрастал, ведя к социальным взрывам, революциям, последующим трансформациям общественно-государственной системы или ее полному слому (революции 1905, 1917 гг.).

«Базовая» общественная нестабильность, связанная с урбанизационным переходом и вытекающими из него социальными изменениями (тем более в столь огромном, территориально, этнически, социально дифференцированном государстве, как Россия, что само по себе было комплексом мощных центробежных и дестабилизирующих факторов), должна была быть компенсирована жесткой государственной системой. Ценности «существования», «выживания» социального (в данном случае государственного) организма, как правило, оказываются более значимыми, нежели интересы и ценности тех или иных социальных групп. Здесь лежит ключ к возникновению общественно-политических моделей, которые очень условно можно обозначить как «правый» и «левый» тоталитаризм, или к отчетливой тенденции тоталитаризации (хотя бы и временной, ситуационной) большинства стран, осуществлявших урбанизационный переход, включая резкое усиление бюрократической машины (на ранних и средней стадиях урбанизации) в самых «демократических» государствах.

Россия не была исключением. Более того, она изначально, из-за исторического пути и цивилизационной специфики была «предрасположена» к жесткости государственных структур. Начальная стадия урбанизации еще более усилила эту предрасположенность. Демократия в принципе не могла утвердиться в результате Февральской (1917) революции в России — стране с огромным преобладанием крестьянства, разлагавшейся общиной, быстро росшими индустрией и городами, мощными «маргинальными» слоями полусельского-полугородского населения, т.е. с фундаментальной социальной нестабильностью, на которую к тому же наложилась ситуационная — затяжная, неудачная, невиданная по масштабам жертв первая мировая война. Правая или левая диктатура в таких условиях была неизбежна. Большевистская альтернатива оказалась более жизнеспособной. В результате переход к городскому обществу Россия совершила в рамках леворадикальной «тоталитарной» («советско-коммунистической») модели.

Сложившееся в результате октябрьского (1917) переворота и гражданской войны общество в основе своей содержало зародыш тоталитарности. Это означало, в частности, огромную роль идеологии во всех сферах, стремление государства контролировать и регулировать как можно больше областей общественной жизни. Полностью тоталитарные структуры сформировались к середине 1930-х гг. Однако изначально общество рассматривалось большевистской правящей партией в качестве средства достижения определенных целей, вытекавших из установок партийной программы, в свою очередь являвшейся приложением марксистско-ленинской доктрины к российским условиям. Естественно, реальная политика не была прямым воплощением партийной идеологии, но марксистская доктрина в целом, хотя и в преломленном виде мировоззрения вождей, неизбежно оказывала на нее влияние. Вопрос только, в какой степени, в каких формах, в каких областях, в какой конкретно-исторической ситуации.

Большевизм перевернул все общество. Но, оставаясь в рамках «государственной» идеологии (а при другой он был бы отторгнут Россией), он не мог переменить направления базовых, фундаментальных процессов: в рамках «коммунистической» модели решались все те же общецивилизацион-ные проблемы перехода к индустриальному и городскому обществу. Возникновение советской тоталитарной системы в начале XX в. было одним из способов выхода урбанизировавшегося и маргинализированного общества из ситуации глобального общественного кризиса, причем в тех условиях он оказался единственно реализуемым. Но не только. Это был еще особый способ решения национально-государственных проблем путем предельной концентрации ресурсов нации на ключевых направлениях, позволявший решать ей острейшие внутренние и внешние противоречия, отстаивать государственную целостность и независимость страны, наращивать ее «вес» в мировых делах, создавать и укреплять экономическую мощь, изменять «качество» населения, уровень и условия его жизни. Происходило это в условиях жесткого противостояния враждебному миру, в борьбе за удержание страны на уровне жизнеспособного в техногенной цивилизации сообщества. И суть глобального конфликта заключалась не только в конфликте идеологий и общественных систем, но и в геополитическом, социокультурном, шире — «цивилизационном», соперничестве западной и евразийской (в лице России) локальных цивилизаций: Запад объективно был заинтересован в ослаблении и распаде единого Российского государства независимо от существовавших в нем общественного строя и политических режимов. Возможно, «тоталитарность» оказалась способом самосохранения российской цивилизации (при всех ее деформациях) в объективно тяжелейших условиях модернизации XX в.: в индустриальном рывке, урбанизационном и демографическом переходах, трансформации экистической и социальной структур, в противостоянии внешнему давлению враждебного мира, в том числе в отражении и сдерживании прямой агрессии.

Тоталитаризм в его коммунистической модели явился формой трансформации традиционного российского общества в городское. Не изменив основного направления развития материальной базы российского общества, явившегося общим для всей современной техногенной цивилизации, он в чем-то даже ускорил этот процесс, заставив, однако, народ платить более высокую цену (колхозное крепостничество, массовые репрессии, низкий уровень жизни, отсутствие гражданских свобод и т.д.). Другие социальные издержки оказались меньше, чем в странах с рыночной экономикой (отсутствие безработицы, гарантированный потребительский минимум и др.).

Социальная «цена» этого перехода оказалась значительно выше, чем могла бы быть при «правой» альтернативе, которая, несомненно, не допустила бы столь радикальной ломки социальных институтов и отношений, но в значительной степени это была цена более форсированного перехода: «левый» тоталитаризм, выступая от лица «низших» классов, т.е подавляющего большинства населения, имел существенно больше рычагов мобилизации ресурсов и решения выдвигаемых задач, чем дворянско-буржуазная диктатура.

Для понятия «тоталитаризм», выработанного на Западе «тоталитарной школой» в качестве научной категории для обозначения ряда разновидностей «недемократических» обществ и действительно «схватившего» некоторые сущностные моменты прежде всего советского режима, характерен односторонний негативизм. Связано это с тем, что оно сразу же приобрело аксиологическую нагрузку, обозначив «антиценность» индивидуалистического западного сознания. Результатом является явная пристрастность оценок всех режимов, подводимых под эту категорию, а тоталитаризм стал синонимом «мирового зла», выйдя далеко за рамки науки.

Однозначные позитивные или негативные оценки в истории, думается, вообще неприемлемы: в них пропадает историчность подхода к явлениям. «Красный» тоталитаризм в отечественной истории также не был только насилием над обществом: он просто не мог бы утвердиться, если бы не имел социальной почвы и не получил широкой поддержки если бы не решал (своими методами) действительно насущных проблем общественного развития, в том числе в большей или меньшей степени поступаясь доктринальными принципами.

Марксизм в конечном итоге в рамках советской система оказался «переварен» Россией, хотя далеко не полностью Действительно, бюрократическое государство подмяло по, себя все общество, пронизав все его структуры и слившие с ним, заменив социальную дифференциацию по признаку владения собственностью дифференциацией на основе отношений распоряжения ею. Такого итога не предвидели «основоположники», но иначе быть не могло при применении доктрины на практике, да еще в российских условиях. Парадоксальным образом в некоторых своих фундаментальных характеристиках российское общество в лице Советской России и СССР вернулось на круги своя. Более того, по оценкам многих обществоведов, использующих марксистскую парадигму, в социальных отношениях оно было как бы отброшено в феодальный и даже дофеодальный период, превратившись в причудливый симбиоз «азиатского способа производства» и распадающегося родового строя, «военной демократии». Однако происходили эти процессы в эпоху техногенной цивилизации, породив, на наш взгляд, уникальное историческое явление, присущее только XX в.

Политическая практика, сформировавшись на основе идеологии, оказалась подчинена логике развития техногенной цивилизации, переплетенной с логикой эволюции самой системы. И выросшая из доктрины система была скорее не воплощением идеальных конструкций теоретиков, а зеркальным отражением основной ветви развития в рамках этой цивилизации. Если оставить в стороне идеологическое оформление советской социальной практики, то можно заметить, что принципиальные отличия от западных демократий заключались в мере государственного вмешательства в социальную жизнь вплоть до почти полной ликвидации гражданского общества, тотального смешения общества и государства. Однако базисные элементы оставались весьма близкими. Не случайно научно-технические, производственные достижения Запада являлись точкой отсчета для продвижения советской экономики, политическим воплощением чего стал лозунг «Догнать и перегнать!», имманентный с тех пор (в различных вариантах) всей советской политике вплоть до распада СССР.

На наш взгляд, есть объективные основания для точки зрения на всю советскую историю как историческую форму модернизации стран второго эшелона капиталистического развития. Эта позиция небесспорна, но она исторична и обладает значительным объяснительным потенциалом. В ее рамках становится понятна закономерность перехода большевиков от романтической установки на мировую революцию, характерной для революционеров ленинской формации, к государственной, шире — имперской, позиции Сталина. Были изменены приоритеты, и Советская Россия стала рассматриваться не как средство победы мировой коммунистической революции, а как самодостаточное государственное образование со своими интересами, в том числе геополитическими, а мировое революционное и коммунистическое движение объективно превратилось в продолжение государственной политики «другими средствами».

Логика развития системы, выросшей из партийной диктатуры, отбросила многие ее собственные исходные идеологические установки, доктринальные догмы. Среди них — утопическая идея отмирания государства, вместо чего на практике утвердилось «сверхгосударство». Вместо ликвидации социальной дифференциации, а на этой базе классов, были заложены просто иные ее основания. Аналогично и утопическая идея дезурбанизации в рамках индустриализирующегося общества как способа преодоления «противоположности города и деревни» отпала сама собой. Это стало следствием того, что индустриализация диктовала необходимость концентрации людских ресурсов в городских поселениях, и политический курс на восстановление промышленности, а затем и на форсированную индустриализацию не оставлял надежд на «более-менее равномерное расселение» по всей стране. Форсированная индустриализация могла субъективно рассматриваться как инструмент социалистического строительства, но объективно была средством укрепления государственной, в том числе военной, мощи.

Урбанизация явилась одной из функций этого процесса. Независимо от того, как осознавали урбанизацию вожди СССР, ее осуществление объективно явилось центральной задачей для страны, поскольку переход к городскому обществу (в широком смысле, включая индустриализацию) определял магистральное направление в развитии современной техногенной цивилизации. В ее рамках советская система чем-то оказалась менее, а в чем-то и более эффективной, чем ее альтернатива — демократии с рыночной экономикой. Она сумела совершить, хотя и огромной социальной ценой, мощный индустриальный рывок, пройдя за кратчайший исторической срок путь от страны преимущественно сельскохозяйственной к лидерству в целом ряде отраслей, в том числе высоких технологий (атомная энергетика, космос и др.). Система смогла совершить прорыв в уровне образования всего населения, без чего был невозможен прогресс. Она оказалась сильнее в смертельной схватке с другой праворадикальной тоталитарной системой — германским фашизмом, ибо оказалась способной мобилизовать меньшие ресурсы в противостоянии потенциалу фактически всей Европы и использовать их результативнее (хотя опять же принеся огромные, далеко не всегда оправданные жертвы).

Методы концентрации «любой ценой» всех ресурсов на немногих направлениях позволили быстро индустриализовать страну, восстановить ее после военной разрухи, в 1950-х гг. стать ей вторым членом «атомного клуба» и первой совершить прорыв в космос. На той же основе концентрации к концу 1950-х гг. СССР вошел в первую-вторую десятку (по разным методикам оценки) стран по уровню жизни населения. В 1960-е гг. был совершен рывок в военно-технической области, а затем достигнут военно-стратегический паритет с США, прежде всего в ракетно-ядерном вооружении.

Таким образом, тоталитаризм не изменил основного направления развития ни российского общества в целом в рамках техногенной цивилизации, ни урбанизационного процесса: он придал им особую форму и задал форсированный темп. До определенной стадии он способствовал сокращению отставания России от лидеров технологической гонки XX столетия.

Однако советский тоталитаризм так и не сумел решить те главные задачи, которые декларировались доктриной и ради чего система приносила в жертву целые поколения, — не смогла не только обеспечить всеобщее благосостояние, но и просто нормальную, достойную человеческого существования жизнь, хотя бы «накормить» народ, без хронических дефицитов и очередей (львиную долю национального богатства съедали ВПК и бюрократический аппарат). На «системные» противоречия накладывался комплекс острейших противоречий самой техногенной цивилизации, большинство из которых в процессе ее развития лишь углублялось. Форсированное развитие общества в ее русле в форме тоталитарной системы усиливало эти противоречия многократно. Кроме того, советская система имела и собственную логику развития, и свои системные противоречия. Создавая современную индустрию, развивая города, формируя новые социальные слои, связанные со сложными видами деятельности и обладающие высоким образовательным уровнем, тоталитаризм подрывал свои основы. Прервать эти процессы он не мог в силу как собственных идеологических, так и чисто прагматических оснований: обязывало соревнование с системой-антагонистом, да и просто условия выживания в современном мире. С конца 1960-х гг. экономический прогресс оказался блокированным неадекватными реформами, разбалансировавшими командно-административный механизм управления, а слом его, замена на другой с неизбежностью вели к фактическому демонтажу всей системы.

Переход от сельского к преимущественно городскому обществу сопровождается сосредоточением в городе преобладающей части населения. Города, особенно крупные, становятся ведущими звеньями системы расселения, в основе формирования которой лежат главным образом экономические процессы территориальной концентрации производительных сил. Деятельность жителей городских поселений связана преимущественно с промышленностью, транспортом, торговлей, управлением и другими видами несельскохозяйственных отраслей. Структура городской экономики, а вместе с ней и занятость населения меняются со сменой стадий индустриального общества и с развитием урбанизационного процесса. Основная тенденция с определенного этапа урбанизации — расширение занятости в непроизводственных отраслях, которая выражена тем сильнее, чем больше город. Параллельно намечается сначала относительное, а затем и абсолютное сокращение занятости в сфере производства. Для этапа перехода к постиндустриальному обществу, сопровождающемуся субурбанизационными процессами, характерна тенденция формирования вместо точечных городских поселений локальных систем расселения и размещения производства типа агломераций, мегаполисов и др., «вымывания» части населения крупнейших городов и рассредоточения их на городской периферии и в пригородах. Таковы общемировые закономерности и тенденции развития урбанизацнонного процесса.

Отечественная урбанизация, несмотря на внесенные системой значительные деформации механизмов и специфику проявлений, в целом подчинялась этим универсальным закономерностям, которые во многом определялись индустриализацией. Между тем действовал целый комплекс факторов, еще до революции породивших специфический российский тип урбанизации, существенно отличавшийся от западноевропейского. Советская история вызвала к жизни еще более специфичную «социалистическую» модель, которая, тем не менее, не только оказалась во многом восприемницей российской урбанизации, но и гипертрофированно воспроизвела ряд ее особенностей.

«Родовая» специфика отечественной урбанизации определялась комплексом исторических, географических, природно-клнматических, геополитических, цивилизационных и иных факторов. Преимущественно колонизационный характер освоения территории по мере расширения государственных границ определил особую роль государства в градообразовании: огромная часть российских городов вырастала из военно-административных поселений, постепенно наращивая круг градообразующих функций, но обычно сохраняя в качестве основных функции, связанные с «государевой службой».

Основа сети российских городов формировалась веками. Вместе с тем заложенная в конце XVIII в. структура городской сети на территории Российской империи при всех последующих дополнениях и изменениях в целом сохранилась вплоть до революции 1917 г . Единое абсолютистское государство определяло единство фундаментальных процессов городского развития во всех концах империи, воплощавшееся в инициировании государством градообразования и зависимости от него функциональной эволюции городов. Как правило, в образовании городов ведущей была административная функция: чем выше был административный статус, тем относительно (на данной территории) крупнее был город. В 1856 г . из 701 города Российской империи (без Польши и Финляндии) 62 было губернских и 498 — уездных городов, т.е. почти 80% городов имели административные функции. Со становлением капиталистического рынка и началом индустриализации роль административной функции в урбанизационном процессе постепенно, хотя и медленно, снижается и возрастает значение в первую очередь промышленных функций. В 1910 г . в России было 775 городов, из них 77 губернских, 541 уездных и 157 заштатных. Таким образом, административный статус имели те же 80% городов, т.е. удельный вес городов с административными функциями при некотором росте числа городов в целом остался прежним. (Хотя в это число поселений с официальным городским статусом не были включены 86 посадов, местечек и слобод, имевших ряд городских признаков.) Непосредственное «присутствие» государства в жизни большинства городов империи, где бы они ни находились, через административные городские структуры определяющим образом влияло на городское развитие, формировало структуру городских поселений, их функции, облик и образ жизни горожан.

Помимо функционального «структурирования» большинства городов вследствие их военно-административного происхождения и назначения, государство регулировало их жизнь законодательно, при этом степень вмешательства в городские дела была существенно больше, нежели в жизнь села, где власть при крепостном праве отдавалась преимущественно помещику, а в дальнейшем — общинным институтам. Регулирование институтов городского управления, сословной, финансовой, налоговой политики, торговли и промышленности — таковы основные каналы фактически всеохватывающего государственного прямого и косвенного вмешательства в городскую жизнь.

Еще одним «объединяющим» фактором в развитии городов различных регионов было русское население, игравшее во многих национальных районах страны, особенно с неразвитой или прерванной городской традицией, определяющую роль. Ряд городов Средней Азии, Кавказа и Закавказья и других регионов Российской империи вырос из казачьих и военных поселений, развитие которых определялось становлением промышленности, осуществлявшимся русскими и «русскоязычными» специалистами и рабочими. Последняя тенденция относится преимущественно к концу XIX — началу XX в., и именно она получит особенно интенсивное развитие в советское время.

Естественно, в различных регионах Российской империи, тем более в разное время вошедших в ее состав, с ее многообразием географических условий, этно-социальных, религиозных, культурно-исторических особенностей, городская жизнь не могла не иметь специфики. Прежде всего это относилось к городам национальных окраин, позднее других включенных в состав империи, а тем более к тем, которые имели прочные традиции городского развития (Прибалтика, бывшие территории Речи Посполитой, частично Закавказье и Средняя Азия). Существенно различным был и уровень урбанизированности регионов империи. Как правило, восточные и северные губернии отличались не только меньшей общей плотностью населения, включая городское, но и меньшим удельным весом горожан в составе всех жителей. Так, в 1913 г . в Сибири горожане составляли лишь 10% всего населения (в целом по стране— 18%), причем почти все городское население было сосредоточено вдоль железных дорог. Вместе с тем существование в едином государстве, с огромной ролью центральной власти в значительной степени нивелировало и основные различия, выходившие за рамки этнокультурных и религиозных. Чем дольше территории входили в состав империи, а также чем меньше были собственные национальные городские традиции, тем сильнее было это общегосударственное начало в городской жизни регионов.

Если в Западной Европе города вырастали из экономических интересов местной территории, то в России — из интересов расширяющейся империи. Европейские города еще в средневековье становились субъектами политической жизни и городского права, опорой формировавшегося гражданского общества, тогда как российские всецело подчинялись государству. Природно-климатические условия и характер освоения огромной территории определили и ряд других особенностей, в том числе крайнюю неравномерность расселения при общей малой плотности населения. Следствием этого были огромная неравномерность в распределении городских поселений по территории, на порядок (а в ряде регионов на несколько порядков) меньшее число городов на единицу территории, чем в Европе, вынужденный «узловой» характер освоения территории, при относительно немногих точках концентрации городского населения. Эти и ряд других особенностей во многом предопределяли характер «урбанизационного перехода» России независимо от типа ее общественного устройства и были унаследованы советской урбанизацией.

Таким образом, советский город отнюдь не возник на пустом месте. Можно говорить о частичном прерывании революцией и ее последствиями исторической преемственности во многих областях общественной жизни, в том числе городской (разрушение старого государственного механизма, ликвидация рыночных отношений, слом социальной структуры с уничтожением целых классов и сословий и др.), однако ряд фундаментальных механизмов и процессов, связанных с городским развитием, парадоксальным образом был восстановлен и воспроизведен. Еще более жесткая, чем при империи, центральная власть по-прежнему оказывалась главным «градообразующим» фактором, определявшим, где, какие города строить, как развиваться старым, причем степень и «глубина» государственного вмешательства и контроля неизмеримо увеличились, а набор инструментов расширился: от жесткого нормирования различных «мелочей» до прямого руководства из центра. Таким образом, в некоторых решающих процессах городского развития преемственность с имперским периодом вполне сохранилась и корни ряда явлений в городской жизни следует искать еще в дореволюционной эпохе.

Вместе с тем большинство городов как полифункциональные поселения, с экономической структурой, базирующейся на индустриальных отраслях производства, сформировалось, приобрело свой социально-экономический статус городского поселения уже при Советской власти, даже если ранее они и носили название города. Так, к 1989 г . за годы Советской власти было образовано более 1300 городов при общей численности 2190, т.е. почти 2/3 всех городов, и в основе их создания также лежали преимущественно экономические процессы. Остальные, сохранившиеся с дореволюционных времен, радикально изменились по своему месту в обществе, функциям, численности жителей, градообразующим составляющим и другим параметрам. Таким образом, общественная система, сформированная после 1917 г ., являлась той средой, в рамках которой собственно и проходили основные стадии урбанизации страны. Это значит, что общественная система не могла не оказать огромного влияния на все стороны урбанизационного процесса: механизмы градообразования и развития городов, темпы урбанизации, ее социально-экономическое содержание и т.д. Вопрос только в том, насколько существенно было это влияние на градостроительство, на развитие уже существовавших городов, шире — на многосторонний процесс урбанизации, насколько она смогла трансформировать этот универсальный для современной техногенной цивилизации процесс, какова мера специфичности советской урбанизации.

Развитие советской урбанизации оказалось некой результирующей комплекса взаимосвязанных факторов, явлений, процессов. Безусловно, марксистско-ленинская доктрина оказала существенное влияние на урбанизационный процесм в стране, но так же, как общественное развитие в целом не было тождественно ни ее фундаментальным ценностям, ни конкретным «предначертаниям» основоположников и вождей, а являлось ложным продуктом воздействия идеологизированной, но относительно «самостоятельной» политики на сопротивляющийся «социальный материал», так и ход «ее социалистической» урбанизации и ее исторические результаты к моменту крушения системы оказались весьма далеки от теоретических замыслов и предсказаний и немецких теоретиков в XIX в., и их российских восприемников-практиков в веке XX.

В СССР развертывание урбанизации как широкого процесса, определяемого индустриальным развитием, относится к эпохе «социалистического строительства». В период гражданской войны происходила ситуационная дезурбанизация, а в условиях нэпа — преимущественно восстановление городов и городской жизни, в чем-то даже возвращение к дореволюционным механизмам городского развития. Мощный толчок урбанизации, но уже на иной основе был дан во второй половине 1920-х — начале 1930-х гг. «Социалистическая индустриализация» как процесс социально-экономический и урбанизация как комплексный, в частности социально-демографический, процесс оказались неразрывны. Будучи общим явлением для всех социально-экономических систем в XX в., в советской модели социализма урбанизация не только приобретала свое социальное содержание, но и имела особый, государственный движущий механизм. Советская урбанизация оказалась форсированной, и уже поэтому весьма специфичной, однако намного большая специфика (а в чем-то и уникальность) заключена на более глубоком, сущностном уровне, в ее «системных» механизмах.

После Октябрьского переворота и особенно со свертыванием нэпа оказалась отвергнутой естественная социально-экономическая основа этого процесса: развитие рынка, товарно-денежных отношений и т.д. Был прерван по сути лишь начинавший складываться естественно-исторический процесс в сфере социально-территориальной организации общества, хотя и в дореволюционной России он вовсе не был «классическим». Город, как саморегулирующийся, самоорганизующийся, саморазвивающийся организм, как форма естественной концентрации многообразной деятельности, трансформируется в «поселенческое приложение» к форсированной индустриализации. Специфический, во многом «искусственный» характер этой индустриализации, проводившейся «сверху», путем отчуждения государством собственности практически всех социальных категорий и особенно основной массы населения — крестьянства, предельной мобилизации ресурсов, привел и к искусственности и форсированности урбанизационного процесса. Некоторые ученые-урбанисты даже оценивают ее как «псевдоурбанизацию». Вряд ли можно полностью согласиться с такой позицией, но определенные — и весьма существенные — основания для нее действительно есть. Сводятся они к нескольким важным характеристикам советской урбанизации, которая не только отличается от «классической» западной (Западная Европа, США) по многим параметрам, но и привела к утрате советским городом ряда традиционных «городских» черт, которые были присущи дореволюционным российским городам. Причем, разрыв между основными характеристиками дореволюционной и советской урбанизации образовался за несколько «скачков», особенно существенным из которых был на рубеже 20-х—30-х гг.

Важнейшей чертой урбанизации в СССР, как и всей социально-экономической жизни, с тех пор стало то, что она определялась директивно-плановым характером экономики. Причем, ведущей тенденцией стало постепенное распространение планового начала из сферы собственно развития производства, отраслей экономики на все области развития городов, включая социальные, демографические, культурно-бытовые аспекты. Естественно, командно-административная система не могла отменить универсальных законов техногенной цивилизации, которым подчинен урбанизационный процесс. Она лишь предлагала свои формы их реализации, социального воплощения на специфической российской почве. Система не изменила общего направления движения российского общества, включая и урбанизационный процесс. Главное, что она предложила в этой области, — подчинение процесса предельно жесткому государственному регулированию (в определенной идеологической «упаковке»).

Практики «социалистического строительства» вынуждены были, хотя и на свой лад, считаться хотя бы с некоторыми объективными экономическими законами: они не могли «перепрыгнуть» через ограниченность ресурсов и, поставив цель, прагматически подходили к ее достижению. А среди главных условий решения поставленных пятилетними планами задач была дешевизна промышленного и другого хозяйственного строительства, что обеспечивалось и ГУЛАГом, и нищенским уровнем жизни рабочих, и — в ряду других - подходом к градостроению, своеобразной «городской политикой», если можно так говорить о сумме централизованных решений и нормативов, определивших на десятилетия развитие всех советских городов. Минимизация расходов на человека, включая жилищно-бытовые, культурные и иные социальные условия, — так можно было бы определить исходный пункт этого градостроительного подхода.

Тем не менее при всех негативных аспектах советской модели урбанизации, она — в ряду несомненных заслуг системы: именно в ее рамках был осуществлен переход в России от сельского общества к городскому. Естественно, урбанизация не могла не приобрести присущие именно этой специфической системе характеристики. И механизм ее, и процесс, и результат — сложившаяся система расселения и самих городов с основными их общественными параметрами — оказались глубоко «привязанными» к ней.