Была ли Россия капиталистической страной? Насколько буржуазные традиции и институты, право, этика и мораль были органичны российской действительности, в какой степени определяли облик всего общества? Эти вопросы вызывали общественный интерес в конце XIX — начале XX вв.; они привлекали пристальное внимание и потом, когда рухнула историческая Россия и надо было объяснить происшедшую катастрофу. В острых дискуссиях о судьбе страны прежде всего обсуждалась возможность альтернативы большевизму. Существовала ли она в действительности, а если была, то что помешало ей реализоваться? Большевики-ленинцы утверждали, что их победа в октябре 1917 г . — закономерный итог общественного развития, что только они, вооруженные марксистской теорией, смогли понять чаяния большинства населения, потребности времени, спасти страну от колониальной зависимости и вывести ее на дорогу современного прогресса.

Антиподом большевистских представлений всегда являлись либеральные воззрения. Российские либералы, сторонники европоцентристских моделей развития, приверженцы политических свобод и правовых норм общественного устройства, были уверены, что победа красных радикалов — случайность, что Россия вполне созрела для создания правового государства, что лишь недальновидность царской власти, тактические ошибки отдельных государственных и общественных деятелей, невежество масс помешали стране стать свободным, демократическим государством. Причем последний тезис — «о невежестве масс» — получил распространение лишь после 1917 г ., когда стали известны так называемые «эксцессы революции» и только недальновидные или просто глупые люди могли предаваться маниловским мечтаниям о возможности быстрого создания в стране «царства народной свободы и благоденствия» под руководством честных и умных «русских европейцев». Желание видеть в России порядки на манер западноевропейских проявилось в общественной жизни еще задолго до 1917 г ., но лишь в XX в. оно приняло характер политической доктрины определенных социальных групп. Являлись ли эти представления исторически обусловленными?

Русский философ С.Л. Франк, уже в эмиграции размышляя о причинах триумфа большевизма, заметил: «Трудно было поверить, что массовая экспроприация крупной, а отчасти даже «мелкой» буржуазии может быть осуществлена так легко, при таком слабом сопротивлении, и, вероятно, сами круги, ее производившие, этого не ожидали. Собственников и собственнических интересов было в России очень много, но они были бессильны и были с легкостью попраны, потому что не было собственнического «миросозерцания», бескорыстной веры в святость принципа собственности». В свою очередь, другой известнейший отечественный философ Н.А. Бердяев считал, что «русскому народу всегда были чужды римские понятия о собственности. Абсолютный характер частной собственности всегда отрицался». По его убеждению, «русский народ никогда не был буржуазным, он не имел буржуазных предрассудков и не поклонялся буржуазным добродетелям и нормам».

С учетом процессов буржуазной трансформации, наблюдавшихся в стране и обществе с конца XIX в., подобные заключения могут показаться парадоксальными. Но эта парадоксальность отражала реальные противоречия российской действительности. Капиталистическая эволюция непосредственно затрагивала лишь малую часть населения. Значительное же большинство подданных русского царя жило в мире представлений и норм, очень далеких от прагматизма, рационализма, индивидуализма — характерных черт капиталистических общественно-экономических систем. Социальный эгоизм никогда не пользовался признанием.

Россия являлась той удивительной страной, где исстари быть бедным не считалось зазорным, где всегда больше ценились честь, доброта, христианское благочестие, преданность долгу, чем любые формы коммерческой деятельности или финансовый успех. Большие деньги не вызывали уважения, и заслужить общественное признание можно было чем угодно, только не личным обогащением. По образному выражению Марины Цветаевой, «осознание неправды денег в русской душе невытравимо». Русское национальное мироощущение (жизнепонимание) — то, что современная социология определяет понятием «менталитет», — формировалось века в русле православной духовно-нравственной традиции и было очень удалено от интересов и нужд расчетливой деловой среды. Эта атмосфера небуржуазности социального сознания делала общественное положение предпринимателя весьма ненадежным. Об антибуржуазности русского народа очень много говорили еще до революции, и некоторые политические деятели, например П.А. Столыпин, считали подобную ситуацию чрезвычайно опасной.

Но буржуазия в России являлась реальным социальным фактом, и в последние десятилетия существования монархической власти она играла весьма заметную роль не только в хозяйственной, но и в общественно-политической сфере. Однако «короли бизнеса» являлись лишь отчасти хозяевами жизни, законодателями общественной моды и общественных настроений. Да и самих предпринимателей, особенно крупных, было в России чрезвычайно мало. Но прежде чем говорить конкретно о деловых людях России, уместно прояснить некоторые исходные определения.

Категории «предприниматель», «капиталист», «буржуа» — социальные синонимы, но в российском историческом контексте подобная тождественность правомерна далеко не всегда. Выдающийся лексикограф Владимир Иванович Даль так определял эти понятия: «Капиталист — богач, у кого много денег; буржуа — среднее сословие, торговый и ремесленный люд; предприниматель — человек, предпринявший что-либо». Указанные дефиниции отражали русскую лингвистическую традицию и общественные представления середины XIX в. Лишь в конце прошлого века в литературе утверждается универсальное определение «капиталист» для характеристики тех, кто являлся владельцем средств производства, выступал носителем капиталистических отношений и творцом новой, буржуазной, реальности. Однако до самого падения монархии в России наиболее употребимым социальным титулом «капитанов бизнеса» служил термин «купец».

Это понятие появилось в российском законодательстве в XVIII в. и первоначально обозначало почти исключительно предпринимателя-торговца. По мере расширения масштабов и усложнения форм хозяйственной деятельности эта социальная группа объединила все виды предпринимательства. Вплоть до конца 90-х гг. XIX в. занятие торговлей или другим промыслом законодательно вводило в купеческое сословие. Лишь после принятия в 1898 г . закона о Государственном промысловом налоге положение изменилось. С этого времени перестала существовать прямая связь между приобретением промыслового свидетельства (право на промысел) и получением гильдейских документов. Приобретение купеческих сословных документов стало добровольным. В купеческое сословие (разделенное с 1863 г . на две гильдии) вступали, приобретая одновременно корпоративные и промысловые свидетельства. Купечество было единственным сословием, принадлежность к которому зависела исключительно от ежегодной уплаты определенной денежной суммы.

Хотя стоимость самих гильдейских документов была сравнительно невысокой, однако вместе с платежами за промысловые свидетельства, а также с различными сопутствующими сборами общая сумма достигала весьма внушительных размеров и была доступна только состоятельным лицам. На купечество распространялись сословные права и льготы. К концу XIX в., после введения всеобщей воинской повинности и отмены подушной подати, корпоративные преимущества — право визита к императорскому двору, право ношения губернского мундира, право на получение орденов и медалей и т.д. — стали носить декоративный характер. Данные привилегии распространялись почти исключительно на купцов I гильдии, составлявших, согласно закону, «особый класс почетных людей в государстве». Состоявшие в этой корпорации не менее 12 лет могли получать «по уважению особенных заслуг в распространении торговли» звание коммерции советника, а за отличия по мануфактурной промышленности — мануфактур советника. Носители почетных званий, как и купцы, награжденные одним из орденов, или находившиеся в I гильдии не менее 20 лет, имели право на высшее городское сословное звание — потомственного почетного гражданина.

Единственным реальным преимуществом, распространявшимся с конца XIX в. на все купечество, была так называемая «паспортная льгота», избавлявшая от необходимости приписки, обязательной для лиц мещанского и крестьянского сословий. Это было важнейшим стимулом для приобретения сословных свидетельств. Лицам еврейской национальности получение купеческих свидетельств давало право на жительство вне черты оседлости. Кроме того, некоторые виды профессиональной деятельности законодательно закреплялись за определенными социальными группами. Так, должности биржевых маклеров могли занимать лица исключительно купеческого и мещанского сословий.

Купечество имело свою корпоративную организацию на местах в виде собраний выборных и сословных старшин. Три крупнейших общества — Москвы, Петербурга, Одессы — находились в ведении купеческих управ. Права и обязанности купеческих организаций были законодательно определены и их деятельность протекала под неусыпным надзором государственной власти. До конца 1905 г . они подчинялись Министерству внутренних дел, а затем — Министерству торговли и промышленности.

С самого возникновения купеческая организация являлась как бы придатком казенных ведомств, в первую очередь фискальных. В ее обязанности входило ведение гильдейского семейного учета, предоставление государственным учреждениям различного рода сведений о лицах купеческого звания и т.д. Основная же функция состояла в сборе различных взносов с сословных и промысловых свидетельств. Купеческие общества в важнейших торгово-промышленных центрах имели крупную недвижимость и капиталы, доходы от которых широко использовались для благотворительных целей. Только в распоряжении Московской купеческой управы в начале XX в. находилось 10 богаделен, 5 домов призрения, 4 училища, а общий ежегодный расход достигал почти 2 млн. рублей. Московская купеческая сословная организация была самой известной и наиболее влиятельной в России. Но постепенно время меняло облик предпринимательской среды, ее социальный портрет. Купеческое звание уже не только не являлось больше непременным показателем определенных промысловых занятий, но часто вообще не включало конкретного социально-экономического содержания. Многие получали гильдейские свидетельства «для звания», для достижения каких-то собственных целей, никоим образом не связанных с торгово-промышленной деятельностью. Сословные границы стирались, и российский деловой мир состоял уже из представителей всех сословий и всех групп населения.

Наиболее влиятельными в деловом мире становились организации, построенные не на сословной, а на профессиональной основе. Это были в первую очередь различные биржевые комитеты, региональные и отраслевые ассоциации предпринимателей, занятых в нефтяном, горном деле, металлообработке, в производстве и торговле льном, шерстью, лесом и лесными материалами и т.п. К числу наиболее заметных и влиятельных организаций относился Совет съездов представителей акционерных коммерческих банков, учрежденный в Петербурге в 1873 г . и объединивший банкиров Петербурга, Москвы и нескольких крупных провинциальных центров. Важная роль принадлежала и другой организации — Совету съездов горнопромышленников Юга России, учрежденному в 1874 г . в Харькове и включавшему владельцев металлургических, машиностроительных и железорудных предприятий Донбасса и Криворожья. В 1884 г . в Баку возник Совет съездов нефтепромышленников, созданный группой ведущих предпринимателей и фирм, занятых добычей, переработкой и транспортировкой нефти и нефтепродуктов. Союзы предпринимателей действовали на основании утвержденных правительством уставов, регулярно проводили свои съезды (иногда по нескольку раз в год), на которых избиралось руководство, обсуждались тарифы, налоги, рабочее законодательство и другие проблемы торговли и промышленности.

Главной организацией, объединившей в 1906 г . крупнейший российский бизнес, стал Совет съездов представителей промышленности и торговли, включивший как отдельные фирмы и банки, так и региональные и отраслевые организации. Заседания этого, как его иногда называли, «парламента русского капитала» привлекали всегда пристальное внимание прессы. На этих заседаниях непременно выступали представители центральных министерств и ведомств, а мнение «некоронованных королей России» имело большой вес при принятии правительством решений в области экономики. В реальной жизни различие между экономическими и политическими вопросами часто было довольно условным. В конечном итоге, все, что затрагивает интересы сколько-нибудь значительного числа людей, является в той или иной степени политикой. Осуществление крупного промышленного проекта, экономическое освоение новых районов, продолжительность рабочего дня, страхование от несчастных случаев и т.д. — все это были острые социальные вопросы и при их решении мнение промышленников и финансистов являлось определяющим.

Однако немалое число предпринимателей было убеждено, что власть не уделяет торгово-промышленной сфере того внимания, которого она заслуживает, что бюрократические ведомства игнорируют потребности хозяйственного развития и не допускают самих деловых людей к рычагам государственного управления. В этом была своя правда. Действительно, длительное время капиталисты в России не имели возможности воздействовать на курс государственной политики, в том числе в области торговли и промышленности. Об этом часто говорилось тогда и писалось много потом в специальных исследованиях по истории России. При этом нередко вообще замалчивался факт, что уже с конца XIX в., а уж тем более в начале XX в. положение существенно изменилось.

В высшем обществе империи менялись приоритеты, и жизнь заставляла принимать в расчет то, что еще совсем недавно игнорировалось, отдавать предпочтение тому, что еще вчера безусловно осуждалось. «Его величество капитал» и «господин купон» — жупелы дворянско-народнической литературы и публицистики — уже мало кого пугали, а капиталисты становились желанными гостями в аристократических особняках, в высоких кабинетах первых сановных лиц империи.

Великий князь Александр Михайлович (шурин Николая II) в своих воспоминаниях писал: «Выдающиеся представители петербургского общества включали в число приглашенных видных биржевиков. Офицеры гвардии, не могшие отличить до сих пор акций от облигаций, стали с увлечением обсуждать неминуемое поднятие цен на сталь. Светские денди приводили в полное недоумение книгопродавцев, покупая у них книги, посвященные сокровенным тайнам экономической науки и истолкованию смысла ежегодных балансов акционерных обществ. Светские львицы начали с особым удовольствием представлять гостям на своих журфиксах «прославленных финансовых гениев из Одессы, заработавших столько-то миллионов на табаке».

В XX в. уже не было редкостью, когда на собраниях акционеров крупной компании присутствовали представители аристократии. Накануне первой мировой войны акционерная хроника в газетах порой напоминала репортажи со светских раутов.

Капитал объединял и заставлял сотрудничать различных по своему положению и общественному статусу людей, которые вне деловой сферы не имели никаких общих интересов. Но отмеченные тенденции лишь в малой степени ломали психологические барьеры и исторические стереотипы критического отношения к предпринимательству. Даже являясь участником капиталистической деятельности, «благородные господа» не отождествляли себя с торговцами и промышленниками как таковыми, сохраняя исконные амбиции и предрассудки. Как писал с сарказмом русский профессор-экономист И.Х. Озеров: «Русское общество в вопросе индустриализации стояло на очень низком уровне. Подальше от промышленности — это-де дело нечистое и недостойное каждого интеллигента! А вот сидеть играть в карты, попивать при этом и ругать правительство, вот настоящее занятие мыслящего интеллигента!». Получать доход от частновладельческого хозяйства, устраивать свое финансовое благополучие при помощи «акул капитализма», «парвеню» и «денежных мешков» считалось в порядке вещей, но признать их равными себе — на это русская аристократия пойти не могла.

Но несмотря на все сложности, противоречия и парадоксы социальной действительности, предпринимательство в начале XX в. продолжало развиваться и успехи были впечатляющими. Среди организационных структур капитала преобладающее значение получила акционерная ассоциация. В этот период подавляющая часть крупных российских компаний приняла форму или паевого, или акционерного общества. Такие фирмы, в отличие от единолично частновладельческих, относились к публично отчетным, обязанным регулярно обнародовать сведения о своем финансовом состоянии (в виде отчетов и балансов), проводить собрания акционеров (пайщиков), являвшиеся высшим органом таких структур. В первом десятилетии XX в. в тяжелой индустрии и некоторых других отраслях наблюдался цикличный спад, перешедший затем под воздействием ряда финансовых и политических факторов в экономическую депрессию. Но в общем экономическое развитие частновладельческого хозяйства продолжалось. В начале второго десятилетия XX в. этот процесс принял характер промышленного бума, напоминавшего времена расцвета промышленности в конце 90-х гг. XIX в.

С 1901 по 1913 г . в России возникло 22 новых акционерных коммерческих банка, что составило 2/3 частных банков, учрежденных за предыдущие почти сорок лет. В 1901 г . открылось 87 акционерных компаний, в 1902 г . — 55, в 1903 г . — 51, в 1904 г . — 51, в 1905 г . — 36, в 1906 г . — 64, в 1907 г . — 90, в 1908 г . — 79, в 1909 г . — 81, в 1910 г . — 129, в 1911 г . — 165, в 1912 г . — 238, а в 1913 г . — 242. При этом ежегодно регистрировалось значительно больше акционерных фирм, но далеко не всем из них удавалось собирать необходимые капиталы. Контингент потенциальных акционеров был чрезвычайно узким.

При всех несомненных достижениях капиталистического хозяйства социальная трансформация общества происходила очень медленно. Деятельность капиталистических компаний непосредственно затрагивала интересы лишь небольшой социальной группы, включавшей представителей нескольких сотен известнейших купеческих семей, десятки дворянских родов, небольшое число лиц из инженерного корпуса и профессуры. Они составляли основной контингент держателей акций и пополняли ряды членов советов и директоратов фирм. Интересы руководителя столичного банка, директора крупной страховой, железнодорожной или промышленной компании совпадали с интересами владельца мелкой лавчонки, провинциального коммивояжера или уличного торговца лишь теоретически. Безусловно, они все относились к тому классу, который принято было называть буржуазией, но их повседневные заботы, кругозор и коммерческие интересы находились на полярных уровнях.

Уже после крушения 1917 г . известный промышленник, член правлений ряда крупных фирм В.А. Ауэрбах писал: «Не только молодость и слабость торгово-промышленного класса обрекала его на политическую пассивность, но и отсутствие опоры в более многочисленных слоях общества... Воспринявшие заветы великого противника цивилизации многие вместе со своим учителем Л.Н. Толстым видели в торговой или промышленной прибыли «грех», а марксисты «грабеж»; и только очень и очень немногие понимали, что предприниматель творит необходимое государству дело, что он открывает новые источники народного благосостояния, что он укрепляет мощь и независимость нации. И даже те, кто это понимал, нередко относились к деятельности торговли и промышленности с некоторым осуждением». До самого конца царской России крупная индустрия, а в более широком смысле вся буржуазная цивилизация в России являлись одинокими островками в чуждом и безбрежном крестьянском мире. В России не успело сложиться сколько-нибудь устойчивого среднего слоя капиталистов, которые могли бы составить надежную социальную опору крупной частновладельческой промышленности и всего капиталистического хозяйства.

Россия всегда играла сольную партию в «концерте мировых держав», но история ее имперской судьбы носила немало специфических черт и во многом принципиально отличалась от истории Англии или Франции. Территориальные приращения России осуществлялись веками в процессе борьбы за самовыживание, против агрессии с Юга, Запада и Востока. Россия оказалась сильнее многих своих соседей, и еще задолго до Петра I начала интегрировать в свой состав разнородные племена и обширные области. Однако Россия в общепринятом смысле никогда не была колониальной державой и тем качественно отличалась от западноевропейских империй. У нее не было метрополии как таковой: исторический центр был, а метрополии не было. Российская территориальная экспансия носила главным образом стратегический характер, диктовалась потребностями военной безопасности и государственной стабильности. Методы беспощадного разорения и ограбления завоеванных стран и народов, превращение их в экономический придаток метрополии здесь никогда не практиковались. Скажем, с конца XIX в. темпы экономического развития целого ряда окраин, так называемых «колоний», были значительно выше, чем во многих «чисто русских», исконных областях и районах (ситуация совершенно немыслимая ни для Французской, ни для Британской империй).

Существование любой империи определяется факторами, часто не поддающимися прогнозированию и регулированию правительствами. Инерция имперского мышления, имперских интересов и амбиций диктует политику, влияет на государственные решения, ведущие нередко к трагическим результатам. Государственно-политические устремления как региональных (Япония), так и мировых (Россия, Англия, Германия, США) держав определили ситуацию в северной части тихоокеанского региона в конце XIX — начале XX вв. Агрессивная, часто откровенно циничная борьба, которую они вели за сферы влияния в раздираемом внутренними противоречиями Китае, должна была, раньше или позже, окончиться военным столкновением главных фигурантов этого действия. И оно в конце концов произошло.

Россия имела обширные владения на Дальнем Востоке. Эти территории были чрезвычайно удалены от центра страны и слабо задействованы в общегосударственном хозяйственном обороте. Изменение ситуации связывалось со строительством Сибирской железнодорожной магистрали, прокладка которой началась в 1891 г . Ее намечалось провести по южным районам Сибири с выходом к Тихому океану во Владивостоке. Общая протяженность ее от Челябинска на Урале до конечного пункта составляла около 8 тыс. километров. Это была протяженнейшая железнодорожная линия в мире.

В 1894 г . Япония начала войну против Китая за овладение Кореей, являвшейся вассальным Китаю государством. Война сразу же выявила военное и стратегическое превосходство агрессора, и в апреле 1895 г . китайское правительство подписало унизительный Симоносекский договор, предусматривавший отторжение от Китая Тайваня (Формозы), некоторых других островов и Ляодунского полуострова. Выполнение этих условий резко усилило бы мощь Японии, что не отвечало интересам европейских государств. Россия, Германия и Франция добились изменения кабальных условий, в результате чего Японии пришлось отказаться от Ляодунского полуострова, затем переданного Китаем в аренду России.

Сибирская железная дорога стала инструментом дальневосточной экспансии России. В 1896 г . русское правительство добилось от Китая концессии на прокладку восточного участка дороги по территории Маньчжурии. Этим путем достигались, как казалось в Петербурге, две цели. Во-первых, укорачивалась протяженность железнодорожного полотна и резко сокращались строительные затраты, а, во-вторых, железная дорога становилась удобным орудием утверждения российского влияния в Северном Китае и помогала не допустить внедрения в этот важный стратегический район других. Министр финансов С.Ю. Витте (1892—1903), отвечавший за железнодорожный проект, в секретной записке, составленной в 1896 г ., писал: «С политической и стратегической сторон дорога эта будет иметь то значение, что она предоставит России возможность передвигать во всякое время по кратчайшему пути свои военные силы к Владивостоку и сосредоточивать их в Маньчжурии, на берегах Желтого моря и в близком расстоянии от столицы Китая. Одна возможность появления значительных русских сил в названных пунктах чрезвычайно усилит престиж и влияние России не только в Китае, но и вообще на Дальнем Востоке, и будет способствовать более тесному сближению подвластных Китаю народностей с Россией».

Россия стремилась закрепить свое военно-стратегическое преобладание в Северном Китае и Корее, чтобы не допустить утверждения там Японии, вступившей в полосу активного индустриального развития и все явственней демонстрировавшей свои экспансионистские претензии. Между Россией, Японией, Китаем, Англией, Францией, Германией в конце XIX — начале XX в. проводились постоянные консультации и совещания, на которых делались попытки изыскать приемлемую формулу сосуществования разнохарактерных интересов. В правящих кругах России относительно дальневосточной политики отчетливо обозначились две тенденции, два подхода, две партии.

К первой, условно называемой «партией силы», принадлежали: наместник на Дальнем Востоке адмирал Е.И. Алексеев, председатель Комитета министров И.Н. Дурново (1895—1903), министр внутренних дел В.К. Плеве и некоторые другие весьма высокопоставленные лица, а лидером этого направления выступал шурин императора Николая II великий князь Александр Михайлович. Эти деятели, будучи носителями традиционных имперских представлении, ратовали за проведение жесткого внешнеполитического курса в сопредельных с Россией районах, считая, что любые уступки и компромиссы вредны для престижа государства. Второе направление олицетворяли министры иностранных дел М.Н. Муравьев (1897—1900) и В.Н. Ламздорф (1900—1906), но в первую очередь министр финансов С.Ю. Витте.

Последний особенно был активен и неустанно ратовал за мирные методы разрешения противоречий и за «мягкие» формы экспансии. Глава финансового ведомства был уверен, что любой вооруженный конфликт неизбежно приведет к нежелательным материальным потерям и социальным потрясениям. Для программы хозяйственной модернизации России, тесно завязанной на иностранные займы и внешние денежные рынки, война может стать просто убийственной. В июле — сентябре 1902 г . С.Ю. Витте совершил подробную ознакомительную поездку в Маньчжурию и представил императору обстоятельный доклад. В нем он рекомендовал для сохранения мира сделать уступки Японии в Корее, полагая, что война с Японией стала бы «большим бедствием для России». Но в конечном итоге выбор курса зависел от царя.

Николай II, по натуре человек деликатный и миролюбивый, в вопросах внешней политики был чрезвычайно чувствителен ко всему, что хоть как-то задевало престиж России — страны, величие и благополучие которой он обязан был отстаивать и охранять. Политика мирного сосуществования была близка и понятна Николаю II, она отвечала его внутренним убеждениям и соответствовала ориентирам, унаследованным от императора Александра III. Но время такой политики еще не пришло.

К началу XX в. главным узлом международных противоречий для России стал Дальний Восток и важнейшим направлением — отношения с Японией. Русское правительство осознавало возможность военного столкновения, но не стремилось к нему. В 1902 и 1903 гг. происходили интенсивные переговоры между Петербургом, Токио, Лондоном, Берлином и Парижем, которые ни к чему не привели. Япония добивалась признания своего господства в Корее и требовала от России ухода из Маньчжурии, на что царское правительство, конечно же, пойти не могло, хотя и готово было на некоторые уступки. Становилось все более ясным, что японские правящие круги деятельно готовятся к войне. Россия, в свою очередь, предпринимала некоторые ответные действия, но ее военно-морская программа была рассчитана на годы, в то время как Япония оснастила свои морские силы серией новейших кораблей.

В ночь на 27 января 1904 г . 10 японских эсминцев внезапно атаковали русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя 2 броненосца и 1 крейсер. На следующий день 6 японских крейсеров и 8 миноносцев напали на крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец» в корейском порту Чемульпо. Лишь 28 января Япония объявила войну России. Вероломство Японии вызвало бурю возмущения в России. Положение на Дальнем Востоке постоянно находилось в центре внимания императора, о чем свидетельствуют его краткие дневниковые записи. «Вечером получил известие о прекращении переговоров с Японией и о предстоящем отъезде ее посланника отсюда» (24 января); «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим... Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на внешнем рейде «Цесаревич», «Ретвизан» и «Палладу» и причинили им пробоины. Это без объявления войны. Господь да будет нам в помощь!» (26 января).

России была навязана война, которой она не хотела, но которая явилась логическим следствием имперской политики. Война продолжалась полтора года и оказалась бесславной для страны. Причины общих неудач и конкретных военных поражений вызывались различными факторами, но к числу главных относились: незавершенность военно-стратегической подготовки вооруженных сил, значительная удаленность театра военных действий от главных центров армии и управления и чрезвычайная ограниченность сети коммуникационных связей. Бесперспективность войны со всей определенностью проявилась уже к концу 1904 г ., а после падения 20 декабря 1904 г . крепости Порт-Артур в России уже мало кто верил в благоприятный исход кампании. Первоначальный патриотический подъем сменился унынием и раздражением. Эта ситуация способствовала усилению антиправительственной агитации и критических настроений. Оппозиционный тон стал характерен для русской легальной печати, что же касается немалого числа нелегальных изданий, то там вообще не стеснялись в выражениях и беспощадно клеймили царя и «его сатрапов».

Власть находилась в состоянии оцепенения; никто не мог предположить, что война, которая по всем предварительным предположениям должна была быть непродолжительной, затянулась так надолго и оказалась столь неудачной. Император долго не соглашался признать дальневосточный провал, считая, что это лишь временные неудачи и что России надлежит мобилизовать свои усилия для удара по Японии и восстановления престижа армии и страны. Он несомненно хотел мира, но мира почетного, такого, который могла обеспечить только сильная геополитическая позиция, а она была серьезно поколеблена военными неудачами. К концу весны 1905 г . стало очевидным, что изменение военной ситуации возможно лишь в отдаленном будущем, а в ближайшей перспективе надлежит незамедлительно приступить к мирному разрешению возникшего конфликта. К этому вынуждали не только соображения военно-стратегического характера, но, в еще большей степени, осложнения внутренней ситуации в России.

В мае 1905 г . Николай II принял посредничество президента США Т. Рузвельта по заключению мира. Министр иностранных дел граф В.Н. Ламздорф начал формировать группу российских представителей, в которую должны были войти известные дипломаты и политики во главе с председателем Комитета министров С.Ю. Витте (1903—1905). Когда же 11 июня 1905 г . список попал к императору, он сделал пометку «только не Витте». Однако желающих войти в состав делегации, которая должна была отстаивать и защищать интересы проигравшей стороны, было мало. Многие под тем или иным предлогом уклонились от участия, и 29 июня царь подписал указ о назначении С.Ю. Витте первым уполномоченным. Получив соответствующие инструкции от государя, С.Ю. Витте 6 июля 1905 г . вместе с группой экспертов по дальневосточным делам выехал в США, в город Портсмут, где намечались переговоры.

Ситуация для российской стороны осложнялась не только военно-стратегическими поражениями на Дальнем Востоке, но и отсутствием предварительно выработанных условий возможного соглашения с Японией. Глава делегации лишь получил указание ни в коем случае не соглашаться ни на какие формы выплаты контрибуции, которую никогда в истории Россия не платила, и не уступать «ни пяди русской земли», хотя к тому времени Япония и оккупировала уже южную часть острова Сахалин. Япония заняла первоначально в Портсмуте жесткую позицию, потребовав в ультимативной форме от России полного ухода из Кореи и Маньчжурии, передачи российского дальневосточного флота, выплаты контрибуции и согласия на аннексию Сахалина.

Русской делегации удалось в итоге добиться почти невозможного: удачного завершения трудных переговоров с благоприятным результатом. В этом огромная заслуга Сергея Юльевича Витте.

Переговоры несколько раз были на грани срыва, и только благодаря усилиям главы русской делегации удалось достичь положительного результата: 23 августа стороны заключили соглашение. В соответствии с ним Россия уступала Японии арендные права на территории в Южной Маньчжурии, половину Сахалина, признавала Корею сферой японских интересов. Стороны обязались вывести войска из Маньчжурии, использовать железнодорожные линии исключительно в коммерческих интересах и не препятствовать свободе мореплавания и торговли. Портсмутские договоренности стали несомненным успехом России, ее дипломатии. Они во многом походили на соглашение равноправных партнеров, а не на договор, заключенный после неудачной войны.

В Россию С.Ю. Витте вернулся 15 сентября и сразу же был приглашен к царю. Здесь сановник узнал, что в ознаменование заслуг ему пожалован титул графа. Новоиспеченного «сиятельства» не было в России менее трех месяцев, но как здесь все изменилось! Политическое положение было чрезвычайно напряженным: отовсюду звучали негодующие голоса, каждый день сообщалось о забастовках, митингах, погромах, мятежах. Вторая половина 1905 г . — время наивысшего подъема того, что одни называли первой русской революцией, а другие — хаосом и анархией.

Отсчет хронологии этого «политического землетрясения» ведется от воскресенья 9 января 1905 г ., когда в Петербурге состоялось многотысячное шествие рабочих к Зимнему дворцу, закончившееся трагически. Тот день получил название «Кровавого воскресенья» и навсегда остался в летописи отечества днем скорби. О его событиях написано множество книг, опубликовано огромное количество материалов, но до сих пор не все произошедшее тогда поддается простому и однозначному объяснению. В центре драмы оказался уроженец Полтавской губернии священник Г.А. Гапон (1870— 1906) — личность, во многих отношениях темная. Обладая даром слова и убеждения, он занял заметное место в рабочей среде Петербурга, организовав и возглавив в 1904 г . вполне легальную общественную организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».

Эта организация, как и ряд подобных, появившихся в России в первые годы XX в., пользовалась расположением властей и ее деятельность первоначально протекала под покровительством департамента полиции. Это был период «полицейского социализма». Его возникновение неразрывно связано с именем полковника С.В. Зубатова, возглавлявшего в 1896—1902 гг. Московское охранное отделение, а затем занявшего в центральном аппарате Министерства внутренних дел пост начальника Особого отдела. В молодости он увлекался революционными идеями, но затем разочаровался в них и стал убежденным сторонником самодержавия, считая, что гибель монархии станет гибелью России. «Те, кто идут против монархии в России, — наставлял С.В. Зубатов, — идут против России; с ними надо бороться не на жизнь, а на смерть».

Широко мыслившие правоверные монархисты, к числу которых относился полковник С.В. Зубатов, еще задолго до 1905 г . разглядели новую и невиданную раньше опасность — рабочее движение, которое постепенно разрасталось, охватывало новые районы, новые группы наемных тружеников. Имущественное и бытовое положение этой категории населения было чрезвычайно трудным. Рабочие, в отличие от крестьян, сконцентрировались компактными массами вокруг промышленных предприятий в крупных индустриальных центрах. Их проблемы и нужды мало кого интересовали, что делало их восприимчивыми к радикальной, в первую очередь социалистической, агитации, исходившей от нарождавшихся радикальных группировок марксистского толка. Рабочая среда могла стать угрожающим «взрывным материалом». С целью предотвратить подобное развитие событий С.В. Зубатовым была предложена идея создания под контролем властей легальных союзов, выражающих и отстаивающих интересы рабочих.

Идеологически замысел базировался на том, что русский царь находился вне партий, был главой всего русского народа, а не какой-то отдельной его части. Поэтому беды рабочих не могли оставаться безразличны властям, монархом поставленным. Министерство внутренних дел и его глава в 1900— 1902 гг. Д.С. Сипягин выступали в известном смысле антиподом Министерства финансов, возглавляемого С.Ю. Витте, питавшим преувеличенное расположение к промышленникам. Идею создания рабочих союзов под патронатом власти, как и самого С.В. Зубатова, деятельно поддержал дядя Николая II, московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. В начале февраля 1902 г . князь Сергей писал своему брату Павлу: «Сегодня у меня были приятные минуты: я принимал депутацию рабочих со всех механических заводов и мастерских Москвы, которым я устроил и провел устав общества самопомощи. Дело очень интересное, серьезное, даже скажу опасное — обоюдоострое, но, no-моему крайнему разумению, необходимое по теперешним временам».

Власть стремилась взять на себя роль беспристрастного арбитра в спорах и конфликтах между рабочими и предпринимателями, дать рабочему люду надежду и поддержку против «акул капитализма» и «хищников наживы». Подобный социальный романтизм привел к возникновению и талоновской организации в Петербурге, устав которой был утвержден Министерством внутренних дел 15 февраля 1904 г . К концу года она уже имела 17 отделений (отделов) во всех рабочих районах столицы. Задача общества состояла в том, чтобы способствовать трезвому и разумному времяпрепровождению, укреплению русского самосознания, правовому просвещению. Члены организации платили небольшие взносы, могли пользоваться бесплатной юридической консультацией, библиотекой, посещать лекции, концерты. Собирались рабочие в специальных помещениях, клубах или чайных, где и происходили встречи и беседы. Такие собрания посещали тысячи человек. И постоянно перед ними выступал Г. Гапон, страстно клеймивший хищников-хозяев, рисовавший проникновенные картины общественной несправедливости, что вызывало живой отклик у слушателей. «Батюшка» быстро прослыл радетелем за «народное дело».

Трудно точно установить, когда именно возникла идея идти к царю и просить у него «правды и защиты», но уже в декабре 1904 г . она широко обсуждалась на собраниях. В начале января 1905 г . на крупнейшем предприятии Петербурга — Путиловском заводе — вспыхнула стачка, вызванная увольнением нескольких рабочих. Забастовка начала быстро распространяться и к ней стали примыкать рабочие других предприятий и районов. Это событие ускорило ход дел, и рабочие почти единогласно приняли решение идти к царю с петицией. Однако с полным перечнем самих требований они ознакомлены не были; эти требования были составлены небольшой «группой уполномоченных» под председательством Гапона. Рабочие лишь знали, что идут к царю просить «помощи трудовому люду». Между тем наряду с экономическими пунктами в петицию был внесен целый ряд политических требований, часть которых — созыв «народного представительства», полная политическая свобода, «передача земли народу» и др. — затрагивала основы государственного устройства и носила откровенно провокационный характер.

Знал ли сам Гапон и кучка его приспешников, что выдвигают требования, заведомо не выполнимые, что сам акт «народного шествия» может привести к непредсказуемым результатам? Да, безусловно, знал и надеялся как раз на это. Составители петиции не только выдвигали перечень требований, но и желали, чтобы царь тут же перед толпой «поклялся выполнить их», что было совершенно невероятно. Но провокация 9 января 1905 г . в полной мере удалась. Уже потом выяснилось, что Гапон давно замышлял общественное действие, способное поколебать устои и вызвать смуту в стране. Этот человек был абсолютно аморален. Он лгал властям, изображая законопослушного гражданина, лгал народу, уверяя, что его интересы и чаяния ему ближе всего на свете, лгал Богу, говоря о мире и любви, а в душе поклоняясь террору и насилию. Он мастерски лицедействовал.

Военные и полицейские власти продемонстрировали свою беспомощность и вместо того, чтобы изолировать десяток организаторов, полагались на «слово Гапона», уверявшего их, что шествия не состоится. Самого Николая II в эти дни в Петербурге не было, и идея вручить ему петицию в Зимнем дворце была просто абсурдна. В последний момент должностные лица наконец уразумели, что Гапон ведет двойную игру, и 8 января приняли решение ввести в столицу большие контингенты войск и блокировать центр города. В конце концов тысячи человек все-таки прорвались к Зимнему дворцу. В разных местах города была открыта стрельба и имелись многочисленные жертвы. Спустя два дня за подписью министра внутренних дел П.Н. Дурново и министра финансов В.Н. Коковцова было опубликовано правительственное сообщение, в котором говорилось, что во время событий 9 января было убито 96 и ранено 333 человека. Враги же трона и династии во много раз завысили количество погибших и говорили о «тысячах убитых».

«Кровавое воскресенье» случилось. Было много виноватых, не было и много жертв. Царь, находившийся в Царском Селе, узнав о случившемся, горько переживал. «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» — записал он в дневнике 9 января. Но изменить уже ничего было нельзя. Престиж власти в глазах очень многих был серьезно поколеблен. Недовольство и возмущение охватили даже тех, кто не был замешан в антигосударственной деятельности. Как могло все это случиться? Почему власти проявили такую нераспорядительность? Как могла полиция поддерживать такого негодяя, как Гапон? Вопросы возникали, но ответы не удовлетворяли. Был уволен начальник петербургской полиции, ушел в отставку министр внутренних дел, но это никого не успокоило. Радикалы всех мастей в своей беспощадной политической игре получили такую «козырную карту», о которой они еще совсем недавно и мечтать не могли.

Уже в 1904 г . стали заметны признаки надвигающейся социальной бури. Недовольство открыто проявлялось на страницах газет и журналов, на собраниях земских и городских деятелей. Учебные заведения, в первую очередь университеты, бурлили; по стране покатилась волна стачек и манифестаций. И основным было требование политических перемен, которых желали очень и очень многие. Неудачная война усугубила старые проблемы и породила новые. Вопросы реформирования системы выходили на первый план общественной жизни. В высших коридорах власти это отчетливо начинали осознавать.

В июле 1904 г . в центре Петербурга бомбой террориста был убит министр внутренних дел В.К. Плеве — человек крайних консервативных взглядов, не желавший принимать никаких новых идей и считавший, что мир и порядок в империи можно поддерживать только жесткой, бескомпромиссной политикой. Подобные представления были распространены достаточно широко. Но вместе с тем начинали проявляться и иные подходы, направленные на то, чтобы изыскать форму взаимодействия между властью и общественными силами в лице земско-либеральной оппозиции. В августе 1904 г . на ключевой пост министра внутренних дел был назначен бывший товарищ министра внутренних дел, бывший виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор князь П.Д. Святополк-Мирский, провозгласивший политику доверия к общественным кругам. Началась «весна надежд и ожиданий».

Традиционалисты-монархисты, сторонники неограниченной монархии, строгого единоначалия в общественной жизни, приверженцы твердой внешней и внутренней политики старались противодействовать подобной тенденции. К началу XX в. наиболее известными лидерами этого направления, помимо В.К. Плеве, были обер-прокурор Священного Синода К П. Победоносцев, московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и издатель журнала «Гражданин» князь В.П. Мещерский (внук историка Н.М. Карамзина). И здесь неизбежно возникают принципиальные вопросы, в которых сфокусировано многое из того, что определило в конечном итоге трагическую судьбу России. Почему традиционные ценности, исконные институты и представления не выдержали испытания на переломном рубеже эпох? Почему русский консерватизм не стал сдерживающей преградой на пути легкомысленных общественных экспериментов и безответственного экспериментаторства?

Русский консерватизм, в отличие от консерватизма западноевропейского, принявшего в XIX в. форму разработанной и обусловленной общественной доктрины, не базировался на прагматическом и рационалистическом фундаменте. Он был консерватизмом не мысли, а чувства, опирался на историческую традицию и на православную веру. В этом было величие и беспомощность его. Любовь к России, преклонение перед ее прошлым, искренняя вера в Бога, почитание царя — вот те исходные и незыблемые постулаты, которые было очень сложно обосновать и артикулировать. Русские консерваторы глубоко переживали неполадки в общественной жизни, досадные и просто преступные провалы во внешней и внутренней политике, но никогда не признавали, даже теоретически, возможность пересмотра основы государственности — принципа самодержавности русского царя. Они считали, что властные прерогативы монарха ни в какой форме не могут умаляться никакими органами и институтами.

Но консерватизм никогда не был однородным. В его русле существовали различные оттенки и течения, некоторые из которых признавали необходимость и возможность изменений, считали допустимым проведение политических преобразований при сохранении в неприкосновенности самодержавного института. Они были уверены, что для укрепления власти нужно создать сильное единое правительство во главе с премьером, наделенным широкими полномочиями (объединенного кабинета до осени 1905 г . не существовало). Согласно этим представлениям, власти следует проводить различие между подпольными революционерами и теми общественными элементами и общественными силами, которые выступали не против системы, а лишь против произвола и мелочной регламентации общественной деятельности. К числу таких либеральных консерваторов и относился князь П.Д. Святополк-Мирский.

Назначение его на этот важнейший пост, чему противились непримиримые, отражало изменение позиции императора, склонявшегося к конструктивному диалогу с умеренными оппозиционерами. 25 августа 1904 г . князь получил аудиенцию, на которой Николай II сообщил ему о принятом решении. Министр дал несколько интервью газетам, встретился с представителями либеральных кругов и популяризировал свою политическую программу, узловыми пунктами которой были: веротерпимость, расширение местного самоуправления, предоставление больших прав печати, изменение политики по отношению к окраинам, разрешение рабочих сходок для обсуждения экономических вопросов. Эти заявления произвели сенсацию.

Политические деятели либерального толка отнеслись к ним весьма скептически. Они были уверены, что время самодержавия подходит к концу, и не хотели связывать себя никакими обязательствами с «уходящей властью». В середине 1904 г . П.Н. Милюков на страницах нелегального журнала «Освобождение» восклицал: «Будем патриотами для себя и для будущей России, останемся верными старой «народной поговорке»: «Долой самодержавие!». Это тоже патриотично, а заодно гарантирует от опасности оказаться в дурном обществе реакционеров».

В самый разгар «святополковой весны», в конце сентября — начале октября 1904 г ., ведущая группа отечественных либералов, объединившаяся вокруг журнала «Освобождение», издававшегося с 1902 г . под редакцией П.Б. Струве сначала в Штутгарте, а затем в Париже, инициировала проведение в Париже съезда оппозиционных партий. На нем присутствовали различные либеральные и радикальные объединения. Из наиболее заметных отсутствовала лишь РСДРП. Это собрание единогласно приняло резолюцию о необходимости ликвидации самодержавия, о замене его «свободным демократическим строем на основе всеобщей подачи голосов» и о праве «национального самоопределения народностей России».

На съезде присутствовал цвет русской либеральной интеллигенции, составившей позднее костяк кадетской партии. Эти господа — борцы за свободу и демократию — сочли уместным определять политику совместных действий с крайними течениями и группами, с теми, кто запятнал себя кровавыми убийствами, например партией социалистов-революционеров («эсеров»), возникшей в 1902 г . и поставившей террор против власти во главе угла своей деятельности. Уже после революции, когда все прекраснодушные мечты либеральных краснобаев развеял грубый реализм русской жизни, некоторые из них прозрели и осознали свое преступное легкомыслие. В начале 30-х гг. в эмиграции известный кадет В.А. Маклаков, вспоминая пресловутый парижский конгресс, писал: «Со стороны либерализма это соглашение было союзом с грозящей ему самому революцией. Спасти Россию от революции могло только примирение исторической власти с либерализмом, т.е. искреннее превращение самодержавия в конституционную монархию. Заключая вместо этого союз с революцией, либерализм «Освобождения» этот исход устранял; он предпочитал служить торжеству революции».

Провозглашенная князем П.Д. Святополк-Мирским «эпоха доверия» очень скоро начала демонстрировать свою бесперспективность. Оказалось, что легко давать обещания, но трудно их исполнять. Собственно, сразу в центре дискуссий и обсуждений встал уже старый и болезненный вопрос о создании общероссийского представительного органа, о его компетенции и путях формирования. Он непосредственно замыкался на проблему незыблемости прерогатив монарха. Мирский был убежден, что самодержавие и представительство общественности совместимы, но многие в правящих кругах не разделяли этой позиции. Они опасались, что создание любого не назначенного, а выборного органа неизбежно породит неразбериху в управлении и будет способствовать параличу власти, чем непременно и воспользуются враги трона и династии. Поводов для таких опасений в конце 1904 г . становилось все больше.

Особенно накалились страсти во время и после съезда земских деятелей, происходившего в Петербурге 7—9 ноября 1904 г . Министр внутренних дел съезд разрешил, но попросил участников заниматься обсуждением «практических вопросов земской жизни». Однако в атмосфере социальной напряженности и резкой политизации всей общественной деятельности добиться регламентации было практически невозможно. Земцы вкратце обсудили некоторые свои специфические вопросы, но в центре их внимания находились общеполитические проблемы. Было признано необходимым созвать «народное представительство», провести политическую амнистию, прекратить «административный произвол» и отменить «положения об усиленной охране» 1881 г ., гарантировать неприкосновенность личности, утвердить веротерпимость.

Наиболее вызывающим был «пункт десятый» — самое важное требование резолюции, гласившее, что только конституционный строй, ограничивающий самодержавную власть, может удовлетворить общественное мнение и дать России «спокойное развитие государственной жизни». Этот тезис вызвал решительные возражения умеренных участников съезда во главе с известным деятелем земско-либерального движения Д.Н. Шиповым, категорически заявившим, что не разделяет конституционных воззрений. В своей пространной речи он отстаивал старый славянофильский тезис: «народу мнение, царю решение» и не допускал никаких бумажных договоров и гарантий между властью и народом, считая, что их отношения зиждутся не на юридических формальных началах, а на незыблемых нравственных. Эти доводы не возымели действия, и при голосовании этого пункта большинство голосов было отдано за конституцию.

Решения земского съезда вызвали значительный интерес и стали темой оживленных обсуждений и в прессе, и в частных собраниях. Первоначально появились предположения, что депутация земцев будет принята министром внутренних дел и царем, в чем усматривали поворот власти к конституционности. Консерваторы-традиционалисты негодовали. Великий князь Сергей Александрович 10 ноября записал в дневнике: «Узнал о подробностях земского съезда в Петербурге: вотировали конституцию!! Депутация земцев принята Мирским, будет принята Государем!! (она принята не была. — А.Б.) Несчастный человек» — и далее добавил: «мне иногда кажется, что с ума схожу». Лидеры же либерального течения расценили петербургское собрание как великий успех. Один из них, И.И. Петрункевич, позднее писал, что земский съезд стал «отправной точкой движения, приведшего Россию к первой Государственной думе».

Власть была шокирована — удовлетворить подобные крайние требования она не могла, так как это фактически означало самоликвидацию исторической власти, но и оставить все по-прежнему не имела возможности. В начале декабря 1904 г . в Царском Селе прошли совещания высших должностных лиц империи, где обсуждались неотложные меры для преобразования внутреннего строя. В центре дискуссий оказалась программа, предложенная министром внутренних дел. Особое внимание участников привлек пункт о выборных представителях в составе Государственного Совета (до того все члены назначались лично монархом). Большинство собравшихся высказалось против этого. Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев именем Бога заклинал царя не ограничивать самодержавие, и эту позицию поддержали министр финансов В.Н.

Коковцов, председатель Комитета министров С.Ю. Витте и большинство других. Царь вначале колебался, но вскоре однозначно выступил за сохранение незыблемости власти и заметил: «Мужик конституцию не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда — я вас поздравляю, господа!».

По окончании царскосельских совещаний был опубликован указ Сенату, содержащий пожелания пересмотреть положение о печати, установить веротерпимость и т.д. О выборных представителях в нем не было ничего сказано, хотя либералы надеялись, что выборное начало там будет оговорено. Но власть все еще не была готова к резким переменам. Они наступили позднее, в следующем году. В январе 1905 г . произошли кровавые события в Петербурге; П.Д. Святополк-Мирский был уволен в отставку. Им были недовольны все, а представители «партии власти» обвиняли его в том, что своей мягкотелостью, нерешительностью, заигрыванием с оппозицией он расшатал порядок, и в результате случилось это абсурдное и бессмысленное побоище в центре столицы. Министром был назначен бывший московский губернатор, ближайший друг великого князя Сергея Александровича А.Г. Булыгин. Чтобы смягчить ситуацию, император принял 19 января депутацию рабочих, к которым обратился с речью: «Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшать и упорядочивать, но имейте терпение». Далее, возвращаясь к событиям 9 января, он заметил, что «мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах преступно». Эта аудиенция ни на кого не произвела особого впечатления.

Страсти в стране накалялись. Зимой и весной 1905 г . начались беспорядки в деревне, сопровождавшиеся захватом, разграблением и поджогами дворянских усадеб. Волнения охватили и армию. Летом произошло невероятное событие, которое произвело сильное впечатление и в России, и за границей: 14 июня 1905 г . взбунтовалась команда эскадренного броненосца Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический». Это был один из лучших кораблей флота, вступивший в строй всего лишь за год до того. Восстание вспыхнуло стихийно, хотя потом было положено много усилий на то, чтобы доказать, что руководили «революционным выступлением матросов» большевики-ленинцы. Восстание продолжалось до 25 июня, и все двенадцать дней командование флотом, военные чины, высшая администрация в Петербурге, как и множество других лиц по всей империи, внимательно наблюдали за «потемкинской одиссеей», закончившейся в румынском порту Констанца сдачей корабля румынским властям.

Император был ошарашен. Ничего подобного не случалось раньше. 15 июня записал в дневнике: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца «Князь Потемкин Таврический» взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе. Просто не верится». Но это была горькая правда. Опора монархии оказалась не так надежна, как еще совсем недавно казалось.

Давление на власть все более смелевшего либерального общественного мнения усиливалось. Общественные деятели уже открыто призывали к конституции. В мае в Москве состоялся съезд земских и городских деятелей, где призыв к конституционным преобразованиям был принят подавляющим большинством голосов. Съезд избрал делегацию, которую 6 июня 1905 г . принял в Петергофе император и которая вручила ему свои требования. Это была первая встреча самодержца с представителями либеральных кругов. К этому времени монарх уже был уверен в необходимости введения выборного представительного органа. В ответ на речь главы делегации князя С.Н. Трубецкого Николай II сказал: «Я скорбел и скорблю о тех бедствиях, которые принесла России война и которые необходимо еще предвидеть, и о всех наших внутренних неурядицах. Отбросьте сомнения: Моя Воля — воля Царская — созывать выборных от народа — непреклонна. Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между Мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, вы будете содействовать Мне в этой работе».

Царь не лукавил. Но в кругах «образованного общества» этим словам не придавали значения. Через тридцать лет, когда все участники тех бурных событий «стали историей», один из главных действующих лиц, страстный противник самодержавия, известнейший либерал В.А. Маклаков написал: «Государь сам не хотел ввести конституцию, боролся против нее и дал ее против желания. По натуре он реформатором не был. Все это правда. Но зато он умел уступать, даже более, чем нужно». Подобные прозрения наступили слишком поздно и ничего уже изменить в истории России не могли.

Конец зимы, весна и лето 1905 г . стали временем выработки новых подходов, поиском адекватных форм разрешения социальной напряженности. 18 февраля 1905 г . был опубликован царский манифест, объявлявший о намерении создать законосовещательную Государственную думу, а 6 августа 1905 г . появился новый манифест, устанавливавший создание в России выборного законосовещательного органа. Этот проект по имени министра внутренних дел получил название «Булыгинской думы», которая должна была собраться не позднее середины января 1906 г . Выборы не были прямыми и равными, а некоторые категории населения исключались из выборной процедуры: женщины, военнослужащие, учащиеся, рабочие. Для крестьян предполагалось установить четырехстепенные выборы, для землевладельцев и горожан, имевших имущественный ценз, — двухстепенные. На крестьян приходилось 42% выборщиков, на землевладельцев — 34%, а 24% — на городских избирателей, имевших имущество стоимостью не менее 1500 руб., а в столицах не менее 3000 руб. Этот проект означал существенные перемены в представительных функциях власти. Либеральные круги, хотя и с оговорками, но поддержали этот проект.

Группы социалистической ориентации выступили с критикой, а большевики сразу призвали к бойкоту, считая Булыгинскую думу «обманом масс». Но через несколько недель события приняли столь драматический оборот, что власти пришлось идти значительно дальше по пути уступок.

В сентябре—октябре 1905 г . Россию охватила почти всеобщая политическая стачка. События начались 19 сентября в Москве, когда печатники объявили забастовку, выдвинув экономические требования. Вскоре к ней присоединились представители других профессий, забастовки стали объявляться в других городах, а требования стали носить главным образом политический характер. Центральная власть оказалась неспособной противодействовать расширяющимся хаосу и анархии, проявлявшимся повсеместно в грабежах н насилиях. В правящих кругах заговорили о диктатуре. Царившую тогда атмосферу на самом верху иерархической пирамиды охарактеризовал начальник канцелярии министра Императорского двора генерал-лейтенант А.А. Мосолов: «Все признавали необходимость реформ, но почти никто не отдавал себе отчета в том, в чем они должны выразиться. Одни высказывались за введение либеральной конституции, другие — за создание совещательного органа, третьи — за диктатуру по назначению, а четвертые считали, что порядок и умиротворение должны быть водворены государем диктаторскими приемами».

На авансцене политического действия оказался С.Ю. Витте, только недавно вернувшийся с триумфом из Америки, где ему удалось подписать Портсмутский мир. В атмосфере страхов и неопределенности многим стало казаться, что этот человек «может все». Ранее он не был сторонником выборных органов и неоднократно заявлял, что «представители и самодержавие несовместимы». С конца 1904 г . он популяризировал идею создания объединенного представительства, которое должно взять сильный и последовательный курс. В самом начале 1905 г . в письме К.П. Победоносцеву С.Ю. Витте писал, что публике надо дать почувствовать, что есть правительство, которое знает, что оно хочет, и обладает волею и кулаком, чтобы заставить всех поступать согласно своему желанию. Оно должно вести публику, а не подчиняться толпе и в особенности обезумевшей.

Осенью 1905 г . взгляды «его сиятельства» сильно изменились и заметно «порозовели». Он не оставил мысль об объединенном кабинете, но уже ратовал за создание выборного представительного органа с широкими законодательными правами. Им была составлена специальная записка, представленная царю 9 октября. Это была программа срочных преобразований. Она предусматривала предоставление гражданских свобод, созыв народного представительства с законотворческими функциями, создание объединенного совета министров, введение нормированного рабочего дня, государственного страхования и ряд других, более частных, положений Будучи по природе прагматиком, С.Ю. Витте понимал, что предполагаемые, еще совсем недавно немыслимые, уступки необходимы для спасения монархии и династии; что только таким путем можно ослабить сокрушительный натиск революции.

Он начинает доказывать императору, что полнота царской власти сохранится и при народном представительстве. Главное, по его мнению, надо одержать тактическую и политическую победу над противником именно в настоящий момент, в данную критическую минуту, а потом все можно будет «урегулировать». Обращаясь к монарху, граф писал: «Идея гражданской свободы восторжествует, если не путем реформы, то путем революции... «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», все повергнет в прах. Какою выйдет Россия из беспримерного испытания — ум отказывается себе представить; ужасы русского бунта могут превзойти все то, что было в истории... Попытки осуществить идеалы теоретического социализма — они будут неудачны, но они будут несомненно — разрушат семью, выражение религиозного культа, собственность, все основные права. Как в 50-х гг. правительство объявило освобождение крестьян своим лозунгом, так и в настоящий, несоизмеримо более опасный момент государственная власть не имеет выбора: ей надлежит смело и открыто стать во главе освободительного движения».

Император очень серьезно отнесся к доводам и аргументам С.Ю. Витте, и 13 октября известил его о назначении председателем Совета министров, предлагая объединить деятельность кабинета для «восстановления порядка повсеместно». Однако граф этим не удовлетворился и проявил невероятное своеволие, заявив, что примет пост лишь при условии одобрения изложенной программы, которую советовал обсудить на совещании лиц «по усмотрению государя». Эти обсуждения состоялись в последующие дни. На них рекомендации Сергея Юльевича были одобрены, и 17 октября 1905 г . самодержец подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Это была важнейшая политическая декларация последнего царствования. Она содержала обещания «даровать народу незыблемые основы гражданских свобод»: неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов; привлечь к выборам в Государственную думу все слои населения; признать Думу законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не мог вступить в силу.

Манифест 17 октября 1905 г . — документ, отразивший переломный момент в истории России, крупнейший шаг по пути конституционной эволюции, создания правового государства. Во имя мира и благополучия страны монархическая власть отказывалась от исконных, освященных веками истории и Божественным соизволением прерогатив. Под напором событий Николай II принял новые реальности. Через два дня после манифеста, описывая происшедшее событие, император писал матери в Данию: «В течение этих ужасных дней виделся с Витте постоянно, разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось через несколько месяцев действовать силою... Другой путь — предоставление гражданских прав населению — свободы слова, печати, собраний, союзов и неприкосновенности личности. Кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную думу — это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, считая его хотя и рискованным, тем не менее единственным в настоящий момент... Он прямо объявил, что если примет назначение председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать действовать».

Получив большие властные полномочия, главе кабинета надлежало решить невероятно сложные задачи: создать сильную администрацию, покончить с анархией и кровавыми эксцессами, разработать серию законодательных мер по реализации положений Манифеста 17 октября. И все это в атмосфере паралича власти, паники, безответственности и финансового кризиса. Первая и самая насущная задача сводилась к наведению порядка, установлению мирного и предсказуемого течения общественной жизни. Октябрьский манифест, как и предполагал С.Ю. Витте, внес определенное замешательство в ряды оппозиции, умеренно-либеральные представители которой пришли к заключению, что борьба с властью выиграна. Хотя они не стали сторонниками правительства, но некоторое время перестали выступать заодно с радикалами всех мастей, стремившихся лишь к разрушению. Лидер большевиков В.И. Ленин неистовствовал на страницах газеты «Пролетарий»: «Вперед же, к новой, еще более широкой и упорной борьбе, чтобы не дать опомниться врагу!».

Восторженный энтузиазм в либеральной среде разделяли далеко не все. Один из известнейших деятелей П.Н. Милюков находился в момент опубликования Манифеста в Москве. Здесь, в Литературном кружке, по получении известия о Манифесте, восторженные посетители подняли его на руки, принесли в центр ресторанной залы, поставили на стол, дали в руки бокал шампанского и заставили произнести речь. И будущий бессменный глава кадетской партии сказал то, чего от него никто не ожидал: «Ничто не изменилось, война продолжается». Подобные деятели требовали всего и сразу: полной конституции, всех гражданских прав, всеобщего избирательного права и т.д., а пока «власть этого не дала, мы будем с ней бороться». И боролись. На банкетах в ресторанах, в своих имениях, на модных и дорогих европейских курортах, на страницах множества газет и журналов.

Но, пожалуй, самое отталкивающее в либерализме милюковского толка было то, что он по сути дела выступал соучастником кровавых преступлений левых радикалов-убийц. Конечно же, сами эти господа рук не пачкали, но никогда и не осуждали террор, давая ему как бы моральное благословение. Однозначному осуждению подвергались лишь все силовые действия властей, когда же убивали губернатора, министра или простого городового, то голосов возмущения в либеральной среде слышно не было. В первые дни Февральской революции 1917 г ., на заре «эры свободы», выступая в Таврическом дворце, П.Н. Милюков восклицал: «Мы и наши друзья слева выдвинуты революцией, армией и народом на почетное место членов первого русского общественного кабинета». Очень скоро власть перешла «к самым левым из друзей слева» и либеральным краснобаям, обезумевшим от страха, пришлось бежать часто просто «куда глаза глядят». Но до этого было еще далеко, еще существовало «царство самовластья» и можно было не беспокоиться за свою жизнь.

Манифест 17 октября, хотя и привел к ликованию в некоторых салонно-либеральных кругах, но не погасил революционный пожар, достигший наивысшего размаха в ноябре—декабре 1905 г . Забастовки, митинги, манифестации, погромы усадеб, террористические нападения на должностных лиц, восстания в армии и на флоте в эти первые недели «весны свободы» лишь множились. В середине декабря дошло даже до вооруженного восстания в Москве. За несколько дней до того царь принял представителей монархических организаций, которые чуть ли не в ультимативной форме потребовали от монарха отменить Манифест и подтвердить незыблемость царской власти. Отвечая им, Николай и сказал: «Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению».

Первое время после 17 октября С.Ю. Витте наход в состоянии растерянности. Царь, предоставив главе правительства большие полномочия, ждал решений и действия, а исполнительная власть была в состоянии паралича. В письмах матери Николай II писал:

«Вообще он (Витте) не ожидал, что ему будет так трудно на этом месте. Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение» (27 октября); «У меня каждую неделю раз заседает Совет министров. Говорят много, но делают мало. Все боятся действовать смело, мне приходится всегда заставлять их и самого Витте быть решительнее. Никто у нас не привык брать на себя и все ждут приказаний, которые затем не любят исполнять» (10 ноября).

Главе кабинета не удалось договориться о деловом сотрудничестве с представителями либеральных общественных кругов, хотя некоторым известным деятелям и предлагались министерские посты. Но свое согласие на занятие министерского кабинета эти «радетели и спасатели» обставили таким количеством условий и оговорок, принять которые было невозможно. Витте жаждал лавров и изъявлений восторгов, но их не было ни с чьей стороны. Он явно недооценил инерционные силы революции и не предполагал, что после Манифеста вместо успокоения в стране усилятся антигосударственные выступления.

Власть сделала невероятные уступки, а результат получился обратный ожидаемому. От правительства требовалось принять силовые решения и они, после некоторых колебаний, были приняты. Для усмирения беспорядков многократно использовались войска. Самые кровавые события развернулись в середине декабря 1905 г . в Москве, где в течение нескольких дней шли настоящие уличные бои между левыми и войсками. Имелось много жертв и разрушений. События произвели на многих сильное впечатление. Резко изменились и взгляды главы кабинета, что озадачило даже царя, который, как ему казалось, хорошо знал сановника. В одном из писем матери Николай II заметил: «Витте после московских событий резко изменился; теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видал такого хамелеона».

Подпись под Манифестом 17 октября далась императору нелегко. Он долго переживал, колебался, но в конце концов принял решение, которое не отвечало его собственным представлениям, но, как его убеждали со всех сторон, необходимо стране, благу России. К этому последний царь всегда был очень чувствителен и мог переступить через личные взгляды во имя благополучия империи. Когда Николай II подписывал Манифест, он не сомневался, что у власти достаточно сил для подавления «крамолы». Что бы там ни говорили и ни писали политические пристрастные современники и идеологически ангажированные исследователи, возможности силового решения осенью 1905 г . существовали.

Царь не прибег к этому средству по причинам, о которых поведал в одном из писем к матери. Говоря о возможности применения жестких мер, он заметил, что «это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы неминуемо к теперешнему положению, т.е. авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и реформы не могли бы осуществляться». Здесь особенно примечательны последние слова. Николай II уже не сомневался, что реформы нужны, что их непременно надлежит проводить. Речь шла лишь о том, как это сделать и кто это должен сделать.

Манифест 17 октября был не конституцией, а декларацией намерений. Власть намечала перспективу преобразований, которые следовало реализовывать постепенно, в атмосфере стабильности и порядка. Прежде всего надо было разработать законодательную основу для выборов в Государственную думу, а также осуществить некоторые первоочередные мероприятия, обусловленные положениями Манифеста и находившиеся в компетенции исполнительной власти. Была объявлена амнистия политическим заключенным, введены новые правила о печати, упразднявшие предварительную цензуру, резко сокращены размеры выкупных платежей для крестьян (с 1907 г . они вообще отменялись). В разгар московского восстания 11 декабря 1905 г . появился закон о выборах в Государственную думу.

Принятию последнего акта предшествовали острые дискуссии в правительственных кругах. Собственно дебатировалось два различных подхода: сделать ли выборы общими, прямыми, равными и тайными (т.н. «четыреххвостка») или остановиться на более осторожном варианте. В конце концов была утверждена пропорциональная система. Ее горячо отстаивал С.Ю. Витте, опасавшийся, как и монарх, что в крестьянской стране, где большинство населения не искушено в политическом искусстве, свободные и прямые выборы приведут к победе безответственных демагогов и в законодательном органе будут заседать по преимуществу адвокаты.

В результате был сохранен сословно-куриальный принцип, заявленный еще в булыгинском проекте, и выборы становились многоступенчатыми. Всего создавалось четыре курии: землевладельческая, городская, крестьянская, рабочая. Один выборщик приходился на 90 тыс. рабочих, 30 тыс. крестьян, 4 тыс. горожан и 2 тыс. землевладельцев. Подобный выборный принцип давал очевидные преимущества состоятельным слоям населения, но, с другой стороны, гарантировал присутствие в Государственной думе действительных рабочих и крестьян, а не тех, кто лишь выступал от их имени. Общая численность Государственной думы определялась в 524 депутата.

В начале 1906 г . была подготовлена новая редакция «Основных законов Российской империи», утвержденная монархом 23 апреля. Они подтверждали незыблемость самодержавия. «Императору всероссийскому, — гласила статья 4, — принадлежит верховная самодержавная власть». Последующие статьи определяли священность и неприкосновенность особы царя, его право издавать законы, руководить внешней политикой, армией, флотом, назначением высших чиновников. Но в «Основных законах» появилось и новое положение, которого не было раньше. В статье 86 говорилось: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы и воспринять силу закона без утверждения Государя Императора». Следующая, 87, статья позволяла монарху между сессиями законодательных палат издавать законы в форме «чрезвычайных указов». Дума имела право делать запрос различным должностным лицам, выступать с законодательной инициативой. К ее компетенции относилось утверждение бюджета, штатов и смет различных ведомств, отчета Государственного контроля и т.д.

Государственный совет реорганизовался и принял форму высшей законодательной палаты, половина членов которой избиралась от различных групп населения, а половина назначалась царем. Государственный совет и Государственная дума были наделены правом законодательной инициативы. Законопроекты, не принятые обеими палатами, считались отклоненными. Законопроекты, отклоненные одной из палат, могли снова выноситься на рассмотрение только с разрешения императора.

Даже не вдаваясь в нюансы правового обеспечения законотворческого процесса, вполне очевидно, что возникшая система мало походила на сколько-нибудь развитый парламентский строй, который существовал к тому времени в целом ряде европейских государств. Были существенно ограничены избирательные права населения, а представительный орган получал весьма скромные возможности воздействия на власть. Все это так. Об этом писали бессчетное количество раз и вряд ли кто рискнет с этим спорить. Но очень часто при этом игнорировалось и игнорируется одно очень важное обстоятельство: реальные условия и возможности не столько самой власти, сколько того, что было принято в марксистской историографии называть «народными массами». Готовы ли были они к восприятию широкой демократии западноевропейского образца в тот период? Любой ответ здесь в большей или меньшей степени будет носить гипотетический характер.

С учетом последующих событий, отрицательный ответ кажется более обоснованным, так как и через двенадцать лет, когда в 1917 г . в нескольких десятках губерний состоялись выборы в Учредительное собрание, основная часть избирателей отдала предпочтение не «свободе» и «демократии» и поддерживавшим их силам, воспитанникам европейской политической культуры, а течениям и группам, являвшимся носителем и пропагандистом социального мифа о равенстве. Господам либералам с их шампанским, севрюгой и хартиями прав и свобод удалось получить лишь незначительные проценты. Нет никаких оснований сомневаться, что свободные, равные и тайные выборы в высший законодательный орган России, тогда, в 1905 г ., привели бы не просто к социальным потрясениям, а к крушению всего миропорядка. И в этом отношении то, что предложила власть, можно считать почти пределом, отражавшим реальные условия страны и времени. Далее начиналась не переделка государственного здания, а его слом.

К началу 1906 г . вполне определенно обозначилось и структурирование общественных сил, носивших до того характер аморфных политических течений. Собственно к началу 1905 г . существовало несколько политических объединений, имевших характер политической партии и действовавших нелегально. Наиболее значительными общероссийскими среди них было две: партия социалистов-революционеров («эсеры») и Российская социал-демократическая рабочая партия («эсдеки»). Первая оформилась как партия в 1901 —1902 гг. и объединила различные народнические кружки и группы, действовавшие еще в XIX в. и считавшие себя продолжателями дела народовольцев. Основными их требованиями были демократическая республика, полные политические свободы, законодательная защита «человека труда», социализация земли. Главным средством политической борьбы для эсеров был индивидуальный террор. Они создали строго законспирированную «Боевую организацию», на счету которой было множество покушений на должностных лиц государства.

Партия российских социал-демократов возникла формально в 1898 г . на I съезде в Минске, а фактически — в 1903 г . на II съезде в Брюсселе и Лондоне, где была принята программа партии, предусматривавшая свержение самодержавия и «завоевание рабочим классом политической власти». На этом съезде произошел раскол на «большевиков» во главе с В.И. Лениным и на «меньшевиков», выступавших против крайнего радикализма стратегии и тактики социалистов-ленинцев.

С конца 1905 г . начали возникать партии либеральной и охранительной направленности, действовавшие уже легально. К этому времени происходит размежевание общероссийских политических сил. В отечественной историографии было канонизировано деление общественных сил на три главных блока («лагеря»): реакционный (правительственный и проправительственный), либерально-буржуазный и революционно-демократический. Любое социальное ранжирование в большей или меньшей степени является условным. Реальная картина была такова, что на авансцене политики чаще действовали две силы, два главных вектора общественных устремлений: традиционное, государственно-охранительное, и реформистско-разрушительное. Но в случае реализации того, что рекомендовали и предлагали отечественные либералы, неизбежно наступило бы крушение монархической государственности. В последние годы именно либералы стали главными противниками правительства и сделали очень много для сокрушения власти.

В октябре 1905 г . в Москве состоялся Первый учредительный съезд Конституционно-демократической партии, принявший программу и устав. Эта партия — крупнейшее объединение российского либерализма — для «широкого пользования» установила и другое название: «Партия народной свободы». В обиходе ее называли «кадетской», а членов — «кадетами». Она сыграла заметную роль во многих драматических коллизиях последних лет монархии. Во главе ее стояли известные общественные деятели П.Н. Милюков, В.А. Маклаков, А.И. Шингарев, Ф.И. Родичев, П.В. Струве, В.Д. Набоков, И.И. Петрункевич, князья Павел Д. и Петр Д. Долгорукие, князь Д.И. Шаховской и некоторые другие. Социальной основой партии являлись земско-либеральные элементы левой ориентации, а также профессура крупнейших университетов и лица свободных профессий (адвокаты, врачи, журналисты, писатели).

Программа кадетов вобрала в себя многие представления передовой европейской либеральной мысли. Сюда вошли положения о равенстве всех перед законом, о ликвидации сословных разграничений, о свободе совести и вероисповедания, о свободе печати и общественных ассоциаций, о неприкосновенности личности и жилища, о свободе передвижения, о ликвидации паспортной системы, о свободе культурного самоопределения. Кадеты обошли вопрос о форме государственного устройства, написав, что «Конституционное устройство российского государства определяется основным законом», и выступили за избрание народных представителей «всеобщею, равною, прямою и тайною подачей голосов». Они настаивали на контроле со стороны представительного органа за государственными финансами и за деятельностью высшей администрации. Их программа была нацелена на создание конституционного правления, предусматривала разделение властей (исполнительной, законодательной, судебной) и развертывание широкой сети местных институтов самоуправления по европейским образцам.

В области аграрной политики кадеты ратовали «за увеличение землепользования населения» и отчуждение частновладельческих земель и передачи их в руки безземельных и малоземельных крестьян. Они признавали необходимым пересмотреть земельное законодательство для облегчения условий аренды, развивать государственную помощь делу обустройства землепользователей на новых местах, распространить рабочее законодательство на область аграрных отношений. В рабочем вопросе кадеты призывали к свободе рабочих союзов и собраний, к укреплению роли рабочей инспекции на производстве, установлению восьмичасового рабочего дня, развитию охраны женского и детского труда, совершенствованию рабочего страхования. Однако произнести красивые слова это одно, а реализовать обещания на практике — совсем другое. Кадеты, исписав за годы своего существования горы бумаг, произнеся бессчетное множество речей, разоблачив и заклеймив всех деятелей самодержавного режима за их нежелание и неумение осуществлять «правильную политику», так и не предложили самого главного: механизма реализации своих красивых благопожеланий.

Второй крупнейшей партией либеральной ориентации был «Союз 17 октября» (октябристы), организационно оформившийся в 1906 г . Октябристы были значительно правее кадетов, и их представления в области государственного устройства носили более определенный характер. Они выступали за конституционную монархию, рассматривая Октябрьский манифест как «величайший переворот в судьбах отечества», устанавливавший начала конституционной монархии. Они ратовали за сохранение единства и нераздельности Российского государства, но при непременном равенстве всех народов и при их праве на культурное развитие. Они считали, что монарх должен сохранять свои сильные властные прерогативы, но лишь в союзе с народным представительством. Октябристы выступали за свободу слова, собраний, союзов, свободу передвижения, свободу труда, предпринимательства, за неприкосновенность собственности. В области аграрной они находили необходимым осуществить насущные реформы для «решительного и бесповоротного приобщения крестьян к полноте гражданских прав наравне с остальными гражданами». Они предлагали снять все правовые ограничения для крестьян и оказать «государственную поддержку поднятию производительности земледелия». Признавая остроту рабочего вопроса, октябристы ограничивались призывами пересмотреть и усовершенствовать рабочее законодательство, развивать страховую помощь, разрешить свободу профсоюзов, но при этом «законодательно регулировать условия экономической борьбы».

Октябристы не являлись строго организованной партией; это был скорее временный союз довольно разношерстных общественных элементов из числа имущих, желавших принять участие в выработке политических решений. Во главе партии стояло правое крыло земско-либерального движения во главе с графом П.А. Гейденом, Д.Н. Шиповым, М.А. Стаховичем, Н.А. Хомяковым. Но уже в 1906 г . на первую роль выдвинулся выходец из семьи старинного московского купечества, известный деятель Московского городского управления А.И. Гучков, ставший бесспорным лидером этой партии.

В конце 1905 г . начали возникать и политические партии правой ориентации, объединявшие сторонников неограниченной монархии, приверженцев исторических начал власти, выступавших против конституционных нововведений и усматривавших в них угрозу трону и России. Но сколько-нибудь серьезной организованной политической силы у власти не было. Потом, когда была избрана Третья Государственная дума, появились значительные фракции проправительственной направленности, но вне думских стен политических организационных структур подобной ориентации почти не было. Это объяснялось не отсутствием сторонников монархии, не тем, что все население сплошь стало либеральным или радикальным. Суть проблемы коренилась в другом: самые лояльные элементы оказались и наиболее политически инертными. Консервативное миросозерцание (на современном политологическом жаргоне это называется «ментальностью») зижделось на вере и традиции, на почитании власти, на признании Божественного происхождения ее. Эти ценности, эти представления невозможно было пропагандировать на митинге, их нельзя было соблазнительно изложить в политической листовке или на страницах массовой брошюры. Русский человек, русский монархист и православный человек являлись в данном случае синонимами. Вера в Бога, вера в царя, вера в Россию существовала нераздельно, и если не было одной из составляющих эту триаду, то не могло существовать и остальных.

Попытки создания крепкой общероссийской монархической партии, партии порядка, партии традиции предпринимались неоднократно и начались они еще до революционных потрясений 1905 г . Первой заметной общественной организацией в этом ряду стало Русское собрание, возникшее в конце 1900 г . Устав его был утвержден 26 января 1901 г . Задачи его деятельности формулировались следующим образом: «Ознакомить общество со всем, что сделано важного и своеобразного русскими людьми во всех областях научного и художественного творчества». Вначале общество сконцентрировало свои усилия на организации библиотек и читален, проведении вечеров и лекций по русской истории и культуре. Во главе организации стояли писатель князь Д.П. Голицын, правнук декабриста князь М.В. Волконский, барон Н.А. Энгельгардт, издатель влиятельной газеты «Новое время» А.С. Суворин, профессор А.С. Вязигин, приват-доцент Петербургского университета, литературовед, журналист и писатель Б.В. Никольский.

Русское собрание несколько лет было центром притяжения всех правых сил. В ноябре 1905 г . оно опубликовало свою избирательную программу, ставшую образцом для подражания других монархических организаций. В ней однозначно выражалась приверженность неограниченной монархии и говорилось о необходимости единения царя и народа. В конце 1905 г . в Петербурге возникла еще одна значительная правая организация — «Союз русского народа», возглавлявшаяся известными в последующем деятелями А.И. Дубровиным и В.М. Пуришкевичем. Первый был врачом по профессии и состоял ранее в Русском собрании, а второй происходил из дворян Бессарабской губернии, служил чиновником в Министерстве внутренних дел и был завсегдатаем петербургских консервативных салонов. «Союз русского народа», устав которого был зарегистрирован 7 августа 1906 г ., вскоре стал самой массовой и влиятельной организацией правого толка.

Выборы в Государственную думу проходили в феврале—марте 1906 г ., когда в стране все еще были накалены общественные страсти, когда ежедневно из различных мест империи поступали сообщения о погромах, поджогах, насилиях и убийствах на политической почве. Но ситуация уже начинала поддаваться контролю со стороны властей, хотя в некоторых окраинных районах продолжала сохраняться нестабильность и там не удалось провести выборы. Некоторые левые и правые группы призывали к бойкоту избирательной кампании, и здесь самой влиятельной была большевистская партия, все еще не потерявшая надежду на возможность массового народного восстания. Помимо большевиков выборы бойкотировали эсеры и правые партии.

В общей сложности в Первую думу было избрано 478 депутатов. По политической принадлежности они распределились следующим образом: кадетов — 176, октябристов — 16, беспартийных — 105, крестьян-трудовиков — 97, социал-демократов (меньшевиков) — 18, а остальные входили в состав регионально-национальных партий и объединений, в значительной части примыкавших к либеральному крылу.

Открытие Думы стало крупным общественным событием; его подробно описывали все газеты. Накануне заседаний первой сессии делегаты Государственной думы и Государственного совета были приняты в Георгиевском зале Зимнего дворца императором, который обратился к ним с речью. Среди прочего он сказал: «С пламенной верой в светлое будущее России Я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых Я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя. Трудные и сложные работы предстоят вам. Верю, что любовь к Родине, горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас». Царь выражал надежду, что думцы отдадут «все свои силы на самоотверженное служение отечеству, для выяснения нужд столь близкого Моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия Государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права». Местом заседаний Думы был определен старый Таврический дворец. И во второй половине дня 27 апреля после краткого молебна она приступила к работе и сразу же выказала свое крайне радикальное настроение.

К этому времени кабинет С.Ю. Витте пал и премьером был назначен известный царедворец И.Л. Горемыкин, убедивший царя пригласить на пост министра внутренних дел бывшего Гродненского, а затем Саратовского губернатора П.А. Столыпина. Новому правительству досталось тяжелое наследство. Кабинет С.Ю. Витте, находясь у власти шесть месяцев, не подготовил к открытию Думы законопроектов, которые должны были бы стать предметом рассмотрения народного правительства, считая, что Дума сама должна заняться законотворчеством. И она занялась. Буквально с первых часов своды Таврического дворца стали оглашать призывы и декларации крайне радикального характера: объявить всеобщую амнистию, создать ответственное правительство, ввести всеобщее избирательное право, наделить крестьян землей и т.д. Либеральные газеты, ежедневно публикуя подробные и сочувственные материалы о работе законодательного органа, единодушно назвали его «Думой народного гнева».

Депутаты хотели всего и сразу, и это их желание делало Думу больше похожей на антиправительственный митинг, чем на работу серьезного и ответственного государственного органа. Большинство депутатского корпуса не было заинтересовано в конструктивной работе. Разгоряченные баталиями революционных битв, многие смотрели на думскую трибуну как на новый инструмент социальной борьбы, позволявший делать бесплатную рекламу и конкретным лицам, и определенным политическим течениям. Все это происходило в атмосфере непрекращающегося террора революционеров. По неполным данным, в январе 1906 г . было совершено 80 убийств, в феврале — 64, в марте — 50, в апреле — 56, в мае — 122, в июне — 27. Сотни людей стали жертвами беспощадных «борцов за свободу», и ни один из этих актов не был осужден не только левыми, но и кадетами.

Первое время исполнительные государственные структуры находились в состоянии растерянности. Конечно, зная состав участников думской ассамблеи, правительство не питало особых иллюзий. Однако столь резкий антиправительственный тон думского собрания, беспощадные и оскорбительные выпады по адресу отдельных лиц и государственных учреждений, принятые большинством депутатов, оказались неожиданными. Но правительство не оставляло надежд на сотрудничество и выказывало Думе явные знаки внимания. Перед депутатами выступали глава кабинета, министры. Согласно закону, Дума была наделена правом делать запросы высшим инстанциям о неправомочных действиях лиц и учреждений. Это стало любимым занятием большинства. Достаточно было столичной газете написать о «произволе» властей, привести какие-то «факты» (в большинстве своем сфабрикованные бойкими «мастерами пера»), как тут же следовал запрос, и перед негодующей толпой народных избранников представало высшее должностное лицо. И начиналось своего рода судилище.

Для высших сановников это часто было настоящим потрясением. Но находились и такие, кто смело «шел в бой», спокойно и аргументированно отвечал на выпады и этим поддерживал престиж власти. Первое место в этом ряду занимал новый министр внутренних дел, которому неоднократно пришлось пройти «думское чистилище». Он не оправдывался (как делали многие другие), а излагал факты и свои взгляды по различным вопросам. Выступая 8 июня 1906 г ., П.А. Столыпин говорил с думской трибуны: «Власть не может считаться целью. Власть — это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка; поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластье, нельзя не считать опасным безволие правительства. Не нужно забывать, что бездействие власти ведет к анархии, что правительство не есть аппарат бессилия и искательства. Правительство — аппарат власти, опирающейся на законы, отсюда ясно, что министр должен будет требовать от чинов министерства не только осмотрительности, осторожности и справедливости, но и твердого исполнения своего долга и закона».

Первая Дума просуществовала чуть больше двух месяцев и основную часть времени уделила обсуждению самого жгучего вопроса социальной жизни — аграрного. Центром обсуждения стало два проекта. Первый внесли кадеты. Он предусматривал дополнительное наделение крестьян землей за счет земель казенных, монастырских, удельных, а также за счет частичного отчуждения частновладельческих земель за выкуп «по справедливой (но не рыночной) оценке». Второй проект внесла фракция трудовиков. Он носил еще более радикальный характер и предусматривал отчуждение помещичьей земли, превышающей «трудовую норму», создание «народного земельного фонда» и введение уравнительного землепользования. Обсуждение этих предложений вылилось в громкое обличение общественного строя. Поднимавшиеся на трибуну ораторы негодовали и произносили эмоциональные монологи о том, что «простой труженик» почти лишен «средств пропитания», в то время как правительство защищает и охраняет интересы и привилегии помещиков.

В этих обвинениях была своя правда. Но правда была и в том, что простым перераспределением земельных наделов аграрный вопрос в России решить было нельзя. Требовалось не просто у одних отнять, а другим дать; необходимо было изменить не столько размер землевладения , сколько качество землепользования , которое отличалось допотопным обликом, чрезвычайно низкой эффективностью, позволявшей крестьянам существовать на уровне минимальной достаточности. Для коренной модернизации требовалось не отнимать землю, а создавать крепкого индивидуального землевладельца, умевшего и желавшего вести современное аграрное производство, стабильно нацеленное на рынок.

Царь был категорическим противником всех форм отчуждения собственности, не без основания считая, что потакание низменным инстинктам толпы безответственно, что какое-либо покушение на незыблемость прав собственности чревато непредсказуемыми социальными потрясениями, что любое «частичное изъятие» создаст сокрушительный прецедент. Противники громогласно обвиняли царскую власть в том, что она стоит на страже «интересов помещиков и капиталистов», но на самом деле монарх стоял на страже принципа неприкосновенности частной собственности и этому убеждению он был верен всегда.

Правительство болезненно реагировало на направление деятельности Государственной думы и 20 июня выступило с заявлением, в котором говорилось о неприкосновенности частной собственности на землю. 9 июля 1906 г . Первая Государственная дума была распущена и объявлены новые выборы. На следующий день группа кадетов и трудовиков собралась в Выборге, где опубликовала так называемое «Выборгское воззвание», в котором в знак протеста «против роспуска народного представительства» население призывалось к пассивному сопротивлению: не платить налоги, избегать рекрутской повинности, а зарубежные правительства призывались не предоставлять России займы. Эта акция никакого успеха не имела.

Выборы во Вторую Государственную думу проходили в начале 1907 г ., и первая сессия ее открылась 20 февраля 1907 г . В общей сложности было избрано 518 депутатов: кадетов — 98, трудовиков — 104, социал-демократов — 68, эсеров — 37, беспартийных — 50, октябристов — 44. Остальные голоса получили правые (националисты), представители регионально-национальных партий, казаки и некоторые мелкие политические объединения. Состав Второй думы отразил поляризацию сил в обществе, и хотя среди депутатов значительную группу составляли правые, перевес был на стороне левых, так как кадеты часто солидаризировались с ними. Аграрный вопрос опять оказался в фокусе внимания, но теперь уже существовала правительственная программа переустройства землевладения и землепользования, ставшая объектом ожесточенных нападок. Довольно быстро власти стало ясно, что ждать конструктивной работы от новой Думы не приходится. К тому же поступали сведения, что левые, прикрываясь депутатским иммунитетом, занялись откровенной антиправительственной деятельностью и вне стен Таврического дворца. Дума отказалась лишить депутатских полномочий социал-демократическую фракцию. В ночь на 3 июня 1907 г . полиция арестовала, а затем предала суду группу думских социалистов. Через несколько часов последовало сообщение о роспуске представительства и был опубликован новый избирательный закон.

Новые избирательные правила изменяли пропорции представительства отдельных групп населения. Предпочтение отдавалось наиболее состоятельным и ответственным общественным элементам. Если по старому закону крестьяне выбирали 42% выборщиков, землевладельцы — 31%, горожане и рабочие — 27%, то теперь соотношение изменялось. Крестьяне получали 22,5%, землевладельцы — 50,5%, горожане и рабочие — 27%, но при этом горожане разделялись на две курии, голосовавшие отдельно. Было сокращено представительство окраин: Польши — с 29 до 12 депутатов, Кавказа — с 29 до 10.

Неудачный опыт кратковременного существования первых двух Дум обострил дискуссии в правящих кругах России о характере избираемого представительства и его нужности. Крайне правые деятели, борцы «за чистоту монархической идеи», вообще стали ратовать за ликвидацию подобного органа или, по крайней мере, за отсрочку его созыва на неопределенное время. Они считали, что «пропаганда нигилистов и радикалов» сделала избранников антигосударствеными людьми. Но находились и такие, кто честно смотрел правде в глаза и не стремился абсолютизировать частности. К числу последних относился Петр Аркадьевич Столыпин, занявший летом 1906 г . пост главы правительства. Противником ликвидации народного представительства был и Николай II, никогда серьезно не принимавший призывы вернуться к прошлому.

Первая русская (российская) революция началась 9 января 1905 г . («Кровавое воскресенье») и закончилась 3 июня 1907 г . («третьеиюньский государственный переворот»). Такова общепринятая датировка. Почти два с половиной года в стране бушевали невиданные общественные страсти. Забастовки, локауты, разрушения затронули как отдельные промышленные предприятия, частные и общественные учреждения, так и многие районы империи. Западные области, Кавказ, Сибирь, Москва, Черноземный центр были охвачены стачками и беспорядками. Во многих местах доходило до вооруженных столкновений и даже, как, например, в Прибалтийских губерниях осенью 1905 г . или в Москве в декабре того же года, до настоящих сражений между войсками и восставшими. Среди последних тон задавали оснащенные оружием и определенной идеологией «профессиональные революционеры», чаще всего социалистической ориентации. Немало людей погибло или получило увечья. Точное число жертв никто не считал (да это и невозможно), но оно несомненно исчислялось тысячами и тысячами.

После 1905 г . в стране очень многое изменилось. Легально стали действовать политические партии, а те, которые и не были легализованы, как, например, социал-демократы («большевики» и «меньшевики»), издавали печатные материалы, имели своих ораторов в национальном представительном органе. Цензура не была упразднена, но ее воздействие ощущалось лишь в тех случаях, когда раздавались прямые нападки на власть или откровенные призывы к ниспровержению существующего строя.

Правовой и политический облик государственной системы значительно изменился. 23 апреля 1906 г . царь утвердил новую редакцию «Основных законов Российской Империи», отразивших изменившиеся социальные условия. «Основные законы...» содержали положения, устанавливавшие и регулировавшие существование и взаимодействие высших государственных органов. Здесь же перечислялись основные права и обязанности подданных. Законы были опубликованы накануне открытия заседаний Первой Государственной думы, 27 апреля 1906 г ., и включали 223 статьи. В их числе: о гарантиях личности в случае ареста и суда, о неприкосновенности жилища, о неприкосновенности собственности (исключение составляли лишь случаи судебного преследования, но и тогда предусматривалось, что конфискация может происходить лишь при государственной надобности и при непременной компенсации), право на свободное избрание местожительства и профессии, право свободного выезда за границу, право на свободу вероисповедания, право «в пределах установленных законом» выражать и распространять свои мысли». Все эти положения отвечали универсальным принципам гражданской свободы.

В общеполитической части говорилось о том, что Россия — «единая и неделимая» страна, и определялась роль государственного языка: «Русский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях. Употребление местных языков и наречий в государственных и общественных установлениях определяется особыми законами». Монарх сохранял титул «самодержец», но уже не было положения о том, что прерогативы его «неограниченны». Согласно «Основным законам...» от 23 апреля 1906 г ., выработанный правительством законопроект не становился законом без одобрения Думы и Государственного совета. Тем самым власть императора утрачивала свой абсолютистский характер. Правда, законопроект, принятый обеими палатами, не мог стать законом без согласия царя. Царское право вето имело неоспариваемый характер, но, согласно статье 122, Дума наделялась правом возвращаться к обсуждению законопроекта.

Обе палаты были не только уполномочены своим одобрением превращать в законы представленные законопроекты, но и наделены правом законодательной инициативы, которая, впрочем, не распространялась на «Основные законы...». Кроме того, законодательно было закреплено положение о несменяемости судей, что на правовом уровне определило разделение властей — исполнительной, законодательной, судебной — основополагающего принципа любого конституционного строя. И здесь неизбежно возникает вопрос о том, стала ли Россия после 1905 г . конституционным государством или все нововведения и изменения касались лишь внешней стороны, не затрагивали сути?

Споры по этому поводу разгорелись сразу же после появления Манифеста 17 октября 1905 г . и с новой силой возобновились после издания новой редакции «Основных законов...» от 23 апреля 1906 г .

Не подлежит сомнению, что с момента Манифеста 17 октября и новой редакции «Основных законов...» 1906 г . облик власти, характер всей государственной системы претерпели существенные изменения. Впервые в истории император был как бы «вписан» в законодательно-правовую систему координат. Ему законодательно вменялось в обязанность соблюдать определенные правила поведения в вопросах политических. Скажем, имея право распускать Государственную думу своими указами, монарх был обязан в них сообщать о назначении новых выборов и времени созыва нового представительного органа. Ничего подобного раньше в России не было, и царь всегда был выше писаного закона. Эти изменения, конечно же, свидетельствовали о коренном сдвиге развития российской государственности от национальной «исконности» к европейской «универсальности».

Консервативные круги предупреждали царя об опасности конституционного эксперимента, полагая, что любое избранное представительство может превратиться в Учредительное собрание и изменить основополагающие принципы государственного устройства. Эти опасения разделял царь, и они стали главным побудительным мотивом издания новой редакции «Основных законов...» до открытия Думы. В то же время глава кабинета С.Ю. Витте, в первые месяцы своего премьерства обуреваемый прекраснодушными мечтами, старался уверить Николая II в том, что Дума послужит ему «опорой и помощью». Однажды, в самом конце 1905 г ., царь не выдержал и заметил: «Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени». Реальность не подтвердила этих ожиданий.

Введение представительных государственно-правовых институтов и либерально ориентированных общественных порядков нельзя было не заметить, но их не замечали. Не хотели замечать. Левые — потому, что эволюционное развитие не отвечало их стратегическим целям и главной из них — сокрушению монархической государственности и утверждению левой доктрины в качестве господствующей. Правые — в силу того, что, как они полагали, новые порядки и учреждения ведут к разрыву с русской исторической традицией и приведут с неизбежностью к крушению исторической России. В начале 1906 г . руководство самой массовой организации правых — «Союза русского народа» — рассылало по всей стране воззвание под характерным названием «Самодержавие или конституция?», где говорилось, что «истолковывать законы о Государственной думе и Манифест 17 октября как введение конституции (парламентского строя) для России и отказ государя от самодержавия могут только люди, желающие взять государственную власть в свои руки».

Как это часто бывало в истории (и не только российской), крайне правые и крайне левые силы в борьбе за достижение своих политических целей нередко по существу становились союзниками (вне зависимости от фразеологии политических программ). Так получилось и в данном случае: по совершенно разным причинам и те и другие с резким неприятием относились к новому правительственному курсу. Но существовали ли общественные силы и течения, понявшие и поддержавшие направление, эволюцию государственности, одобрившие конкретные политические шаги руководства страны? Такие силы имелись, однако они были разрознены и в общем-то политически значимой силой их и назвать-то нельзя. Позже, в период Третьей думы, появились партии («Союз 17 октября») и фракции (националисты), выказывавшие правительству поддержку (далеко не безусловную), но вне стен Таврического дворца общественная симпатия ощущалась весьма слабо. Главные законодатели либерального общественного мнения, самые именитые творцы либеральной моды настроены были критически.

Накануне открытия Первой Государственной думы съезд Конституционно-демократической партии (кадеты) откликнулся на новую редакцию «Основных законов...», по предложению П.Н. Милюкова приняв резолюцию, где говорилось: «Накануне открытия Государственной думы правительство решило бросить русскому народу новый вызов. Государственную думу, средоточие надежд исстрадавшейся страны, пытаются низвести на роль прислужницы бюрократического правительства, никакие преграды, создаваемые правительством, не удержат народных избранников от исполнения задач, которые возложил на них народ». Подобные настроения свидетельствовали, что сотрудничества впереди не предвидится и конфронтационная борьба неизбежно разгорится с новой силой уже в условиях существования представительного органа. Выразители «чаяний несчастной России» из числа интеллектуальной элиты все еще видели «угрозу свободе» там, где ее уже не было, боролись с тем и теми, с кем во имя будущего, во имя спасения и себя и страны надо было заключить долговременное перемирие.

Через тридцать лет, находясь в эмиграции, один из виднейших отечественных общественных деятелей П.Б. Струве писал: «Начиная с декабря 1905 г ., с момента Московского вооруженного восстания, — как бы ни оценивать политику правительства в период 1905—1914 гг., — реальная опасность свободе и правовому порядку грозила в России уже не справа, а слева. К сожалению, вся русская оппозиция с Конституционно-демократической партией во главе не понимала этого простого и ясного соотношения. Этим определялись не только ошибочная политика, какую вели, но и неправильный духовный и душевный тон, который после 17 октября 1905 г . брали силы русского либерального демократизма в отношении царского правительства вообще и П. А. Столыпина в частности». Горькое и позднее прозрение! Но тогда, в период революции, в те переломные годы, ни Струве, ни его друзья и единомышленники ничего подобного не писали и не говорили.

Еще летом 1902 г . за границей начал выходить под редакцией П.Б. Струве нелегальный журнал «Освобождение», ставший фактически главным рупором либеральных сил, выражавший интересы в первую очередь левого крыла земско-либеральной общественности. В первых номерах этого известного журнала была опубликована политическая программа, содержащая перечень первоочередных задач: введение народного представительства, независимость суда, гарантии гражданских прав и свобод (печати, собраний, союзов, петиций), свобода вероисповедания. Все остальные проблемы — аграрный вопрос, рабочее законодательство, административная реформа, культурно-образовательные преобразования — должны были решаться лишь после конституирования основных политических и социальных прав и свобод.

Через три с половиной года первоочередные требования либералов получили свое законодательное оформление почти в том виде, как это им представлялось в 1902 г . Казалось бы, что открывались реальные возможности для конструктивного сотрудничества общественности с властью. Но «общественность» к тому времени стала «более прогрессивной» и ее уже не устраивало то, что еще вчера являлось желанной мечтой. Лидеры либерализма решили, что отныне они должны требовать не выполнения программ, а предоставления им, просвещенным и передовым, всей полноты власти. С этой целью стала популяризироваться идея создания «ответственного правительства», т.е. кабинета, формируемого и подотчетного не монарху, а им, депутатам — выразителям «чаяний и нужд» народа. Насколько эти требования были обоснованными?

Согласно закону, члены Думы пользовались определенными правами: не подлежали судебному преследованию (согласие на это могла дать лишь пленарная сессия собрания), получали ежедневное денежное довольствие из казны в размере 10 рублей за каждый день заседаний, имели право на оплачиваемый из казны проезд по России от места жительства до Петербурга. Как было сказано в законе, «при вступлении в Думу» депутатам надлежало подписать «торжественное обещание», гласившее: «Мы, нижепоименованные, обещаем пред Всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности членов Государственной думы по крайнему нашему разумению и силам, храня верность Его Императорскому Величеству Государю Императору и Самодержцу Всероссийскому и памятуя лишь о благе и пользе России, в удостоверение чего своеручно подписуемся». Эту присягу давали все, но лишь немногие готовы были ее выполнять.

В статье 14 закона о Государственной думе записано: «Члены Государственной думы пользуются полной свободой суждений и мыслей по делам, подлежащим ведению Думы, и не обязаны отчетом перед своими избирателями». Это положение было чрезвычайно важным и показательным. Критикуя «Основные законы...», вынося беспощадные уничижительные вердикты российскому законодательству и всему порядку организации и деятельности Думы, ни один из «просвещенных и либеральных» никогда не заикнулся о несуразности второй части статьи 14, законодательно утверждавшей политическую безответственность депутатов. Это положение было очень удобным. Думцы ни перед чем и ни перед кем отчета не держали и, являясь по сути собранием безответственных деятелей, требовали создания ответственного перед ними правительства! Многие не несли даже моральной ответственности и перед Богом, так как русские либералы (не говоря уже о радикалах) в подавляющей массе являлись стойкими атеистами (слова «Бог» и «церковь» были не из их лексикона).

В либеральной среде было потрачено много слов и аргументов на доказательство того, что историческая власть не хотела «действительных реформ», что во всем виновато исключительно правительство. Этот тезис различные общественные деятели страстно отстаивали и в России, а когда оказались в эмиграции, то и там не могли избавиться от подобного мировоззрения, походившего уже на болезненное наваждение. Один из самых непримиримых кадетских лидеров И.И. Петрункевич и через двадцать лет после 1905 г . писал: «Император Николай II в своем Манифесте 17 октября торжественно обещал установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы. Тем не менее, все законы, опубликованные в промежутке времени от Манифеста до созыва Первой думы, были изданы без одобрения Государственной думы и, следовательно, были нелегальны и не могли иметь силы». Ничего не понял и ничему не научился! Подобной зашоренности сознания можно только удивляться. Что же должна была сделать власть, чтобы расположить к себе деятелей типа Петрункевича. Ведь согласно подобной перевернутой логике нельзя было вообще проводить выборы, так как избирательный закон «не был одобрен» Государственной думой! Но свои мандаты ни Петрункевич, ни его соратники не сложили.

Когда вышел Манифест 17 октября 1905 г ., то кадетско-либеральная фронда стала требовать, чтобы положения Манифеста начали реализовываться чуть ли не на следующий день после его издания и призывали власть «немедленно составить» кабинет из «общественных деятелей». Но никто не задумывался над тем, сколько бы времени просуществовало такое правительство и когда бы наступило всеобщее крушение. А оно наступило бы неизбежно и очень скоро, потому что либеральные деятели были людьми фразы и позы, а не людьми дела.

Через много лет, накануне второй мировой воины, это с грустью констатировал участник тех событий, один из главных лидеров кадетской партии В.А. Маклаков: «Но что показала либеральная общественность в лице кадетской партии в эпоху Первой Государственной думы? Она оказалась способна только мешать; мешала в их деле и революционерам, и реформаторам... А своих государственных людей она не выдвинула потому, что свою созидательную силу они могли бы показать только в сотрудничестве с исторической властью; а этого кадетская партия не захотела, так как легкомысленно вообразила, что власть «повержена» и «подняться не может», «революционеры» им подчинятся и что они все смогут одни. И жизнь прошла мимо этих детских претензий».

27 апреля 1906 г . царь призвал депутатов к совместной работе и указал основные проблемы русской жизни, которые необходимо решать совместными усилиями Думы и правительства. Депутаты выслушали эти слова и вечером того же дня собрались под сводами Таврического дворца на первую сессию Государственной думы первого созыва. И сразу же разгорелась «битва»: с одной стороны было большинство Думы, обуреваемое жаждой возмездия за проигранные «общественные сражения» (к весне 1906 г . стало ясно, что победа не на стороне революции), а с другой — правительственные круги, историческая власть, которой приходилось учиться жить и действовать в новых политических условиях.

Эпохальное собрание началось в Таврическом дворце в пять часов пополудни. Прежде всего надлежало решить ряд важных организационных вопросов и первый среди них — избрание председателя Думы. Почти единогласно (за него проголосовало 426 человек из 436, принимавших участие в голосовании) прошла кандидатура доктора римского права, профессора Московского университета кадета С.А. Муромцева. Оставались другие первоочередные темы: утверждение регламента работы Думы и подготовка ответного адреса на тронную речь императора. Но в тот же вечер 27 апреля стало ясно, что народные избранники отдают предпочтение «жестам», а не «результатам». Как только председатель занял свое кресло, на трибуну буквально выбежал кадет И. И. Петрункевич и разразился страстной тирадой, которая во всем блеске продемонстрировала общее настроение собрания.

Воспроизведем ее по стенограмме: «Долг чести, долг нашей совести повелевает, чтобы первая наша мысль, первое наше свободное слово было посвящено тем, кто пожертвовал своей свободой за освобождение дорогой нам всем Родины (гром аплодисментов). Все тюрьмы в стране переполнены (продолжительные аплодисменты), тысячи рук протягиваются к нам с надеждой и мольбой, и я полагаю, что долг нашей совести заставляет нас употребить все усилия, которые дает нам наше положение, чтобы свобода, которую покупает себе Россия, не стоила больше никаких жертв (продолжительные аплодисменты). Мы просим мира и согласия. Я думаю, господа, что если в настоящую минуту мы и не приступим к обсуждению этого вопроса, а коснемся его тогда, когда будем отвечать на тронную речь Государя Императора, то сейчас мы не можем удержаться, чтобы не выразить всех накопленных чувств, крика сердца и не сказать, что свободная Россия требует освобождения всех пострадавших (продолжительные аплодисменты)».

Гремели аплодисменты, собравшиеся были возбуждены и воодушевлены. По представлениям думского (кадетского) большинства, первоочередная акция должна свестись к тому, чтобы объявить всеобщую амнистию политическим заключенным. Но ведь такая амнистия уже была объявлена. Еще 21 октября 1905 г . был опубликован царский указ, где предписывалось «освободить от преследования, суда и прочих последствий и даровать полное помилование всем совершившим до 17 октября 1905 г . преступные деяния без насилия». Политические оппоненты режима получили право жить и действовать совершенно открыто, а главные действующие лица русской эмиграции вернулись в Россию.

Так кого же надо было амнистировать? Тех, кто попал под арест и следствие с конца октября 1905 г . по конец апреля 1906 г ., тех, кто непосредственно замешан в насилиях. Это были поджигатели, грабители («экспроприаторы»), убийцы. И либеральное общественное мнение им сочувствовало, поднимало их имена на щит, выставляя подобных лиц «жертвами правительственного террора». Остановимся только на одном из самых громких в свое время случаев.

В начале 1906 г . советник Тамбовского губернского правления Г.Н. Луженовский, ездивший по губернии прекращать беспорядки, на вокзале в Тамбове был смертельно ранен пулей в живот. Стреляла в него недоучившаяся гимназистка, член организации эсеров, девятнадцатилетняя дворянка М. Спиридонова (после 1917 г . ставшая лидером партии левых эсеров). Толпа на вокзале ее избила. Полиция с трудом избавила ее от самосуда и препроводила в тюрьму. Оттуда она прислала своим соратникам письмо, в котором обвиняла арестовавших ее во всевозможных издевательствах. Это письмо опубликовали в целом ряде газет, в том числе и столичных.

Общественность негодовала и требовала расследования. Оно было проведено и не подтвердило этих обвинений, а сама Спиридонова о них больше не упоминала. Суд состоялся 12 марта 1906 г . и приговорил обвиняемую, которая ни в чем не раскаялась, к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Шум вокруг дела сразу стал стихать, как только публике довелось увидеть во всей красе «жертву режима». Она производила впечатление психически неуравновешенного человека. В этой связи умеренно-консервативная газета «Санкт-Петербургские ведомости» вопрошала: «Как можно было галлюцинации больного, тяжело ушибленного человека печатать в качестве важного обвинительного материала?» Но ответа не было. «Читающая публика» интересовалась лишь «произволом власти», в то время как реальный произвол радикалов ее не занимал. И прошло почти незамеченным то, что двое офицеров полиции, которых оклеветала Спиридонова, по ее наводке были убиты террористами.

Первые дни Государственная дума была занята обсуждением ответного адреса на тронную речь императора. И в этих дискуссиях, полных эмоционального накала и страстности, обозначились приоритеты-требования. Помимо амнистии в их число входило: создание ответственного перед Думой правительства, упразднение Государственного совета, введение всеобщего избирательного права, обновление администрации на всех уровнях. Иными словами, думцы ратовали, по существу, за ниспровержение существовавшего строя, хотя и не признавались в этом.

В конце политических требований стояли социальные вопросы и острейший среди них — аграрный. Крестьянское малоземелье намеревались разрешить путем изъятия государственных, церковных и части частновладельческих земель с передачей их крестьянам. Это была обычная политическая риторика, доступная и понятная крестьянству, с которым заигрывали как могли (ведь это главная категория выборщиков!). Реализация подобной программы аграрную проблему не решала, так как не устраняла главную причину тяжелого положения крестьянства — малоэффективные формы землевладения и землепользования. Что же касается рабочего вопроса, то Дума считала, что первым шагом для его разрешения должно быть «обеспечение наемным рабочим во всех отраслях труда свободы организации и самодеятельности для поднятия своего материального благосостояния». Ничего более вразумительного депутаты придумать не могли.

Адрес был принят 5 мая 1906 г ., а через неделю с речью выступил премьер И.Л. Горемыкин. В своем выступлении глава правительства сформулировал первоочередные задачи совсем иначе, чем это виделось депутатам. На первом месте стоял аграрный вопрос, но пути его решения не соответствовали тем, к чему призывали собравшиеся в Таврическом дворце: «Совет министров считает своею обязанностью заявить, что решение этого вопроса на предложенных Государственною думою основаниях безусловно недопустимо. Государственная власть не может признать права собственности на земли за одними и в то же время отнимать это право у других. Не может государственная власть и отрицать вообще право частной собственности на землю, не отрицая одновременно права собственности на всякое иное имущество». Власть ясно и последовательно отвергала самую идею экспроприации, понимая, что ни в коем случае нельзя потакать подобным вожделениям. Те, кто называл себя русскими либералами, этого не понимали и во имя политической конъюнктуры переступали через принцип, нерушимый в любом правовом государстве: неприкосновенность частной собственности.

Через несколько недель после начала работы Первой Государственной думы стало очевидным, что сотрудничества между властью и представительным учреждением не предвидится. И исторический шанс примирения во имя социальной консолидации был упущен. Либералы обвиняли правительство в том, что оно не пошло навстречу «чаяниям страны», а правящие круги возмущались поведением депутатов, их крайними лозунгами, экстремистскими призывами, отсутствием у них хоть каких-то примирительных нот вообще. По этому поводу В.А. Маклаков заметил: «Идеология Думы была уделом ничтожного интеллигентского меньшинства населения. Народ тогда еще не мыслил государства без Государя. Власть Государя была для него более привычной и признанной, чем власть новорожденной Думы. Заняв такую позицию, давая отпор беззаконным претензиям Думы, правительство защищало не одну конституцию, но понимание обывательской массы. И если бы, как позднее утверждал либеральный канон, правительство только и мечтало о поводах к роспуску Думы, зачем оно им не воспользовалось? Ясно, что ни Государь, ни министры разрыва совсем не хотели, и после адреса они все еще надеялись с Думой работать». Это соображение участника и очевидца тех событий представляется вполне обоснованным.

Что же показала первая революция в России? Каковы были ее обретения, сколь велики оказались потери? Государственная система России претерпела существенные изменения, крупные сдвиги произошли в социальной и культурной жизни. Либерально-правовые нормы входили в повседневность, и для защиты своих прав уже требовались не столько связи и знакомства среди сильных мира, сколько умение найти грамотного и опытного адвоката, способного защитить интересы как юридического, так и физического лица. Но все это касалось главным образом состоятельной части общества, крестьянство в большинстве случаев оставалось за чертой законодательно-правового обеспечения. Но и в жизни деревни происходили изменения. Начавшая реализовываться с конца 1906 г . столыпинская аграрная реформа меняла правовой статус члена общины, вела к миграции больших групп населения из районов аграрного перенаселения центральных губерний европейской части России в Сибирь, на Алтай, где многие из прибывших за несколько лет становились крепкими сельскими хозяевами.

Революция создала представительный орган — Государственную думу, наделенную законодательными правами. В то же время революция негативно сказалась на экономической жизни страны, и финансовые убытки были огромны. Но самое главное — она показала всю мерзость кровавого социального конфликта, когда во имя политических целей убивали и калечили людей, часто ни в чем не замешанных; она показала весь ужас русского бунта, которому со времен Александра Пушкина предсказывали быть «бессмысленным и беспощадным». И когда в годы революции, по словам Д. Мережковского, «люди подошли к краю и заглянули в бездну», то многие содрогнулись. Но прозрели лишь некоторые.

Социал - демократы . В предгрозовой обстановке первых лет XX в. произошло окончательное организационное оформление основных партий социалистической ориентации.

Ведущие деятели социал-демократии понимали, что РСДРП, создание которой было провозглашено в 1898 г ., существует лишь формально. На деле по-прежнему действует множество разрозненных кружков. Такое положение никак не устраивало В.И. Ленина, мечтавшего о централизованной и дисциплинированной партии типа «Народной воли». Он решил начать с создания общероссийской нелегальной марксистской газеты, которая должна выработать идейно-теоретическую платформу для объединения кружков в единую партию.

Еще находясь в ссылке, Ленин заручился согласием своих товарищей по петербургскому «Союзу борьбы» Ю.О. Мартова и А.Н. Потресова сотрудничать в будущей газете. В начале 1900 г . Ленин, которому запретили проживать в столицах, поселился в Пскове и здесь провел совещание по вопросу о газете. Съехались многие видные социал-демократы. Было утверждено название газеты — «Искра».

Летом 1900 г . В.И. Ленин выехал за границу, чтобы практически заняться подготовкой издания. Наиболее трудными были переговоры с Г.В. Плехановым, который считался идейным руководителем российской социал-демократии. В результате договорились о формировании редакции на паритетных началах: трое от группы «Освобождение труда» (Плеханов, Аксельрод, Засулич) и трое от петербургского «Союза борьбы» (Ленин, Мартов, Потресов).

Местом издания газеты был избран Мюнхен. В канун 1901 г . первый номер «Искры» вышел в свет. Сначала газета выходила ежемесячно, затем — каждые две недели. Тираж, доходивший до 10 тыс., тайно переправлялся в Россию и распространялся по социал-демократическим кружкам. «Искра» стала нитью, незримо связывавшей их воедино. В 1902 г . при редакции был образован организационный комитет, который занялся подготовкой к съезду партии.

II съезд РСДРП, на котором присутствовало 43 делегата от 26 местных организаций, начал работу в июле 1903 г . в Брюсселе, а затем переехал в Лондон. Съезд принял программу партии, состоявшую из двух частей: программа-максимум и программа-минимум. Первая из них в соответствии с марксистской доктриной конечной целью партии объявляла социалистическую революцию, установление диктатуры пролетариата и построение социализма. В программе-минимум определялись ближайшие цели: свержение самодержавия, введение демократической республики, уравнение в правах всех граждан, установление 8-часового рабочего дня. Аграрный раздел этой программы требовал отмены выкупных платежей и возвращения «отрезков». Это были очень важные пункты, затрагивавшие наболевшие вопросы крестьянской жизни.

Проект устава партии был написан Лениным. Большой спор разгорелся по первому параграфу. Ленин предлагал такую формулировку: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Это предполагало постоянный контроль партии над ее членами.

Мартов внес предложение, что членом партии может быть тот, кто признает ее программу и оказывает ей «регулярное личное содействие». Участие в работе местных партийных организаций при этом было не обязательно. Мартов исходил из того, что марксизм к этому времени получил значительное распространение среди интеллигенции, превратился в широкое идейное течение. Партия, по мысли Мартова, должна была охватить это течение, не стремясь контролировать каждого марксиста в отдельности.

С небольшим перевесом на съезде была одобрена формулировка Мартова. Но это мало изменило общий дух ленинского устава, построенного на началах централизма, что выражалось в жестких требованиях подчинения нижестоящих партийных организаций вышестоящим и в больших полномочиях Центрального комитета. Кроме того, ограничивался принцип выборности и широко внедрялось право кооптации членов центральных органов партии. Съезд принял устав в ленинской редакции, за исключением первого параграфа. Так что в целом Ленин одержал победу.

Это подтвердили выборы ЦК и редакции «Искры». Большинство мест получили сторонники Ленина. Их стали называть большевиками, в отличие от меньшевиков, сторонников Мартова. Среди последних оказался и Потресов. Плеханов не вошел ни в одну из фракций, но ближе был к меньшевикам. Большевики и меньшевики образовали два самостоятельных течения в РСДРП. Они то отдалялись друг от друга, то сближались, но никогда полностью не сливались. Фактически на II съезде возникло две партии под одной крышей. Одна из них, меньшевистская, ориентировалась на опыт западных социалистических партии. Другая, руководимая Лениным, изначально была нацелена на захват власти.

Сразу же после съезда ленинский ЦК постарался поставить под свой жесткий контроль все социал-демократические организации, в том числе и заграничные. Это вызвало недовольство меньшевиков. Возмутился и Плеханов. В редакции «Искры» произошел резкий конфликт между Лениным и Плехановым. В октябре 1903 г . Ленин был вынужден выйти из редакции. «Искра» оказалась в руках меньшевиков. Она выходила до октября 1905 г .

Вскоре в Женеве стала издаваться большевистская газета «Вперед». Две социал-демократические газеты вступили друг с другом в ожесточенную перепалку. Большевистские и меньшевистские лидеры принимали самостоятельные решения, никак не согласовывая их между собой. Меньшевики поддержали организованную «Союзом освобождения» «банкетную кампанию», а большевики продолжали вести против либералов беспощадную войну.

К началу 1905 г . РСДРП насчитывала до 10 тыс. членов (в России и за границей). Это был хороший показатель для молодой партии, находящейся на нелегальном положении. Фактически, однако, это были две партии, еще вполне не осознавшие свою особость и старавшиеся подавить друг друга. Это, конечно, их ослабляло. Меньшевики численно преобладали — и в России, и за границей, но большевики были активнее, напористей. Борьба, развернувшаяся в руководстве РСДРП, не сразу дошла до низовых звеньев. Рядовые члены, а иногда и руководители местных кружков по-прежнему считали себя социал-демократами, не примыкая ни к какой из фракций и не видя между ними особой разницы.

Эсеры . В 1901 —1902 гг. некоторые народнические кружки и группы объединились в партию социалистов-революционеров (эсеров). Большую роль в этом объединении сыграла газета «Революционная Россия», выходившая сначала в России (нелегально), а затем за границей, и ставшая официальным органом партии. К эсерам примкнули такие ветераны народнического движения, как Н В. Чайковский и М.А. Натансон. Главным теоретиком и видным лидером партии стал В.М. Чернов, выходец из крестьян, занимавшийся подпольной деятельностью с гимназических лет. В своей программе эсеры сохранили тезис о крестьянской общине как зародыше социализма. Интересы крестьянства, говорили они, тождественны интересам рабочих и трудящейся интеллигенции. «Трудовой народ», считали эсеры, состоит из этих трех групп. Себя они относили к его авангарду. Грядущая революция представлялась им как социалистическая. Главную роль в ней они отводили крестьянству. Эсеры выступали за «социализацию земли», что означало отмену частной собственности на нее, изъятие из торгового оборота и уравнительное распределение между всеми, кто хочет ее обрабатывать (в общине, товариществе или единолично).

Партия эсеров не сложилась как единая, дисциплинированная и централизованная организация. В ней всегда было много анархии и самодеятельности отдельных лидеров и кружков. По этой причине эсеры очень долго (до 1905 г .) не могли созвать свой первый съезд. Центральный комитет, возникший как бы самочинно, без избрания, большим авторитетом не пользовался. Из-за частых арестов состав его постоянно менялся. В первые годы существования единство партии поддерживалось в основном усилиями трех энергичных лидеров — Г.А. Гершуни, Е.Ф. Азефа и М.Р. Гоца.

Г. Гершуни, по профессии скромный аптечный работник, когда-то увлекался культурно-просветительской работой, а затем воспринял идеи крайнего радикализма и перешел на нелегальное положение. Азеф сочетал учебу в Карлсруэ и Дармштадте с участием в работе заграничных революционных кружков. Получив диплом инженера, он целиком погрузился в связанные с революцией дела и стал одним из основателей партии эсеров. М. Гоц, сын купца-миллионера, был главным организатором всей заграничной работы партии и щедро ее финансировал.

К началу первой русской революции численность партии эсеров доходила до 2,5 тыс. челбвек. Из этого числа около 70% приходилось на интеллигенцию, примерно 25% были рабочими, крестьяне составляли чуть более 1,5%.

От «Народной воли» партия эсеров унаследовала тактику индивидуального террора. «Боевая организация» партии была обособленной и замкнутой группой с железной дисциплиной. Центральному комитету так и не удалось поставить ее под свой полный контроль. Первое время «Боевую организацию» возглавлял Гершуни. В 1902 г . эсер-боевик С.В. Балмашев застрелил министра внутренних дел Д.С. Сипягина. В 1903 г . был убит уфимский губернатор Н.М. Богданович, главный виновник «златоустовской бойни». При этом Гершуни был схвачен и попал на каторгу. «Боевую организацию» возглавил Азеф. 15 июля 1904 г . Егор Сазонов бросил бомбу в карету министра внутренних дел В.К. Плеве. Террористические акты, направлявшиеся против самых ненавистных деятелей режима, создавали преувеличенное представление о силе эсеровской партии. Но это был скользкий путь, впоследствии дорого обошедшийся эсерам.

Анархисты . Идеи анархизма появились в русском общественном движении со времен М.А. Бакунина. Видным теоретиком анархизма стал П.А. Кропоткин. В начале XX в., в условиях нараставшего революционного кризиса анархистское движение, этот спутник всех революций, заметно оживилось как в эмиграции, так и в самой России. В Лондоне вокруг Кропоткина образовалась «Группа русских рабочих анархистов-коммунистов». В 1903 г . в Женеве стараниями супругов Георгия и Лидии Гогелия была создана организация «Хлеб и Воля». При поддержке Кропоткина начала выходить газета с одноименным названием — первый русский анархистский печатный орган за границей. Небольшие группы российских анархистов появились в Болгарии, Германии, Франции и США.

В начале XX в. в России возникло три главных центра анархистского движения — в Белостоке Гродненской губернии (среди еврейской интеллигенции и ремесленников), Одессе и Екатеринославе. Всего же в 1904 г . по разным городам и местечкам действовало 29 анархистских организаций и групп. Некоторые из них состояли из 3—10 человек, но существовали и более многочисленные формирования.

В декабре 1904 г . анархисты-коммунисты и «хлебовольцы» собрались в Лондоне на свой I съезд. Они объявили своей целью «социальную революцию» (полное уничтожение капитализма и государства и замену их анархическим коммунизмом). Главными методами борьбы анархисты считали «восстание и прямое нападение, как массовое, так и личное, на угнетателей и эксплуататоров». Сотрудничество с другими революционными партиями категорически отвергалось. Кропоткин поставил на съезде вопрос о создании в России массовой анархистской партии.

Партии в действии . Каждая из партий по-своему оценивала события русской революции и в соответствии с этим старалась предсказать их исход и наметить план действий.

Уже в 1905 г . одним из первых Ленин понял, что русская революция не будет похожа на «классические» западноевропейские революции XVIII—XIX вв. И эта «непохожесть» проявится прежде всего в особой, едва ли не решающей роли пролетариата. Соответственно и социал-демократия, по мысли Ленина, должна была сыграть такую же роль. (В ее «прирожденном» праве на руководство рабочим классом Ленин сомневался так же мало, как монарх сомневается в праве на свою корону.) Однако после II съезда в партии начались шатания и ослабло руководство. Необходим новый съезд, считал Ленин, чтобы партия во всеоружии встретила надвигающиеся события.

Борьбу за созыв III съезда Ленин начал вскоре после завершения II, когда меньшевики отказались признавать диктатуру большевистского ЦК. В апреле 1905 г . эти усилия, казалось, увенчались успехом. В Лондон на III съезд РСДРП собрались представители 20 партийных комитетов. Это было меньше двух третей общего их числа.

Меньшевики, тыкая пальцем в устав, объявили съезд незаконным. Однако делегаты, присланные этими комитетами, были большевиками» И Ленин смело перешагнул через букву устава, им самим написанного.

III съезд РСДРП проходил с 12 по 27 апреля 1905 г . Именно здесь воочию обнаружилось, что среди большевиков нет лидера, равного Ленину. Он председательствовал на съезде и задавал тон при обсуждении всех вопросов. В протоколах зафиксировано около 140 его выступлений. В основу решений съезда легла ленинская теория гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции. Крестьянство рассматривалось как ближайший союзник пролетариата, поэтому в программу партии было внесено требование конфискации в пользу крестьянства помещичьих, удельных, казенных, церковных и монастырских земель. В отношении буржуазии была принята тактика «нейтрализации» ее колебаний (на практике это вылилось в постоянные нападки на либеральное движение).

Съезд ставил задачу путем вооруженного восстания свергнуть самодержавие и установить демократическую республику. В перспективе не исключалась возможность перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Участники съезда настолько увлеклись, что приняли специальную резолюцию «О временном революционном правительстве». (Падение самодержавия казалось делом ближайшего будущего.) Триумф Ленина увенчался принятием предложенного им определения членства в партии, из-за которого разгорелись страсти на II съезде, и избранием большевистского ЦК.

Меньшевики, не признававшие III съезд, в мае того же года собрались на конференцию в Женеву. Они не отрицали, что рабочий класс уже занял «центральное место в русской общественной жизни», однако при этом старались не давать волю игре воображения и оставаться на почве «революционного реализма». В некоторых случаях, говорили они, не мешает немного «притормозить» слишком далеко зашедшее народное движение. И не нужно дробить силы оппозиции, предъявлять к либералам невыполнимые требования, развязывать и раздувать распри среди оппозиционных сил. Наоборот, надо добиваться их сплочения.

Как и большевики, меньшевики считали крестьянство ближайшим союзником рабочего класса и были готовы поддержать его требования земли и воли. Но многих меньшевиков смущал разгромный характер начавшегося аграрного движения, особенно в Черноземной полосе.

Особое внимание меньшевики уделяли созданию и развитию легальных форм организации городского и сельского пролетариата (профсоюзов, касс взаимопомощи, просветительных обществ). Тем самым они старались преодолеть неуправляемость и хаотичность рабочего движения, усилить его организованность в наступлении и стойкость в обороне.

В середине 1905 г . так сложилась обстановка, что вооруженное восстание против старого режима казалось неминуемо. Меньшевики, однако, полагали, что «планировать» такое восстание, готовить его в подполье — непростительная авантюра. Восстание может произойти только как стихийная вспышка народного движения, и тогда следует не открещиваться от него, а, наоборот, помочь восставшим организоваться и вооружиться. Чтобы иметь такую возможность, чтобы не оказаться в это время с пустыми руками, говорил Плеханов, социал-демократы должны заниматься не только агитационной работой, но и военно-технической. Вместе с тем меньшевики не исключали возможность мирного развития революции. Считался, например, вероятным такой вариант, что собранная правительством Государственная дума объявит себя Учредительным собранием и возьмет власть в свои руки.

В целом позиция меньшевиков была более реалистичной, но большевики были активней и целеустремленней.

«Два съезда — две партии», — писал Ленин, оценивая положение в РСДРП. По-видимому, он готов был совсем порвать с меньшевиками и сосредоточиться на подготовке вооруженного восстания. К этому времени на ряде фабрик и заводов возникли руководимые большевиками боевые дружины. Со всей серьезностью встала проблема их вооружения. С начала 1905 г . в Петербурге действовала «Боевая техническая группа», занимавшаяся изготовлением ручных бомб. После III съезда группу возглавил инженер Л.Б. Красин. Продукция готовилась на высоком техническом уровне, и впоследствии конструкция одного из запалов привлекла внимание специалистов из Главного артиллерийского управления. Похожие тайные мастерские появились и в других городах. Хотя, конечно, подобным кустарным способом нельзя было решить проблему вооружения будущих повстанцев.

Более обнадеживающими казались попытки внедриться в ряды армии и флота. К концу лета 1905 г . число армейских и флотских социал-демократических организаций выросло в 9 раз (с 3 до 27). Вскоре, однако, выяснилось, как трудно готовить и «планировать» восстания, ибо стихия народного движения ломала планы и нередко заставала заговорщиков врасплох. Так, например, «Севастопольская матросская централка» (Центральный флотский комитет РСДРП) намечала на осень восстание Черноморского флота. Однако в июне 1905 г . оно вспыхнуло на броненосце «Потемкин», который считался в политическом отношении едва ли не самым отсталым. Это никем не запланированное восстание в значительной мере смешало планы заговорщиков.

Революция явно не укладывалась в разработанные на III съезде схемы. В городах и фабричных поселках стали возникать новые организации, не предусмотренные партийными резолюциями, — Советы рабочих депутатов. Они стали брать на себя руководство действиями пролетариата, которое, согласно марксистской науке, могло принадлежать только пролетарской партии. Среди местных большевистских деятелей росло раздражение против Советов и против меньшевиков, которые в них активно участвовали. Видные петербургские большевики Б.М. Кнунянц (Б. Радин), А.А. Богданов и другие требовали, чтобы Советы приняли программу РСДРП. Заговорили даже о возможности роспуска Советов.

Осенью 1905 г ., после манифеста 17 октября, В.И. Ленин выехал в Россию. Остановившись по дороге в Стокгольме, он написал статью «Наши задачи и Совет рабочих депутатов (Письмо в редакцию)». В этой статье он писал о Советах как о «политически-руководящем революционном центре». Статья не была своевременно опубликована, и Ленин долгое время воздерживался от повторения высказанных в ней идей. По-видимому, это был тот редкий случай, когда он поддался давлению своих соратников. Лишь в 1906 г . Ленин вернулся к идее Совета как зародыша революционного правительства, но Советов к этому времени уже нигде не было.

На практике, однако, большевики вскоре смирились с Советами и даже стали активно в них работать. В числе депутатов Петербургского совета было 40 большевиков. В ноябре 1905 г . на его заседании выступил Ленин. Но первоначально враждебное отношение к Совету ослабило влияние на него большевиков. Более половины депутатов были меньшевиками. К ним примкнул и первый председатель Совета адвокат Г.С. Хрусталев-Носарь. Особую роль в Совете играл Л.Д. Троцкий, считавшийся внефракционным социал-демократом, но тяготевший в ту пору к меньшевикам. Им принадлежала руководящая роль еще в 10 Советах (в Баку, Екатеринославе, Николаеве, Ростове-на-Дону и других городах). Однако Московский совет был преимущественно большевистским. И в провинциальных Советах влияние большевиков было значительней — 47 Советов возглавлялись большевиками или находились под их влиянием.

После ареста Петербургского совета 3 декабря 1905 г . главные события переместились в Москву. Московский совет был настроен крайне воинственно. В общем-то это отражало настроения рабочих. Московские большевики и эсеры агитировали за всеобщую забастовку, чтобы перевести ее в восстание. Правда, центральное большевистское руководство, по-видимому, не придавало особого значения назревавшим в Москве событиям. Готовился партийный съезд в Таммерфорсе (Финляндия). Многие делегаты не смогли приехать, и вместо съезда была проведена конференция. В разгар московских событий, 12—17 декабря 1905 г ., в далеком Таммерфорсе большевики обсуждали вопросы о взаимоотношениях с меньшевиками, об изменении аграрной программы и об отношении к Думе.

7 декабря в Москве началась забастовка. По городу шли демонстрации с красными флагами. Затем появились баррикады. Всего в московском восстании участвовало 1,5—2 тыс. вооруженных дружинников (600 большевиков, 300 эсеров и 250 меньшевиков).

Войска рассекли восстание на несколько очагов. Дольше всех держалась Пресня, где обороной руководили большевик З.Я. Литвин-Седой и эсер М.И. Соколов. 19 декабря Литвин-Седой отдал приказ об отходе. Горящую Пресню, оставленную дружинниками, до поздней ночи продолжала обстреливать артиллерия. Дружинники, попадавшиеся в руки военных, расстреливались на месте. Такая участь постигла паровозного машиниста эсера А.В. Ухтомского, который вывез из города одну из дружин. Общие потери среди гражданского населения (мирного и немирного) составили около тысячи человек. Войска потеряли 66 человек (в том числе было 40 легко раненных).

Плохо подготовленное, не имевшее единого руководства, восстание заведомо было обречено на неудачу. «Не нужно было и браться за оружие», — резонно заметил Плеханов. Наоборот, Ленин задним числом высоко оценил выступление московских рабочих, назвав его «маяком для работы нескольких поколений».

Декабрьские восстания 1905 г . (в Москве и других городах), несмотря на героизм повстанцев, принесли мало пользы. Легкая победа, одержанная старым режимом, помогла ему собраться с духом и воспрянуть. Декабрьские поражения вызвали перелом в настроении народа. Сначала это было не очень заметно, но затем стало явственно ощущаться. Революция миновала высшую свою точку.

Ни одна из революционных партий не заметила перемены в настроении народа. Все они считали, что «настоящее» восстание еще впереди. Развертывалась его военно-техническая подготовка, создавались мастерские по производству бомб, формировались боевые дружины, за границей закупалось оружие. В ноябре 1906 г ., спасаясь от русских миноносцев, у берегов Румынии затонула яхта «Зора» с винтовками и пулеметами, приобретенными большевиками.

Деньги на такие закупки обычно добывались путем экспроприации. Ими занимались боевики почти всех революционных партий, но особенно усердствовали большевики. Совершались налеты на банки, почтовые отделения и почтовые поезда.

В ожидании нового восстания все революционные партии призвали к бойкоту выборов в Думу. По инициативе меньшевиков, которые первые очнулись от гипноза вооруженного восстания, на IV съезде РСДРП, в разгар думских выборов, было решено все же принять в них участие. В итоге в Первой думе возникла фракция из 18 социал-демократических депутатов. Это был немалый успех для партии, включившейся в избирательную кампанию в самый последний момент. В открытом письме к рабочим Плеханов призвал поддержать борьбу за создание правительства, ответственного перед Думой.

Оба крыла РСДРП участвовали в выборах во Вторую думу. При этом меньшевики нередко блокировались с кадетами, что резко осуждалось большевиками. Во Вторую думу было избрано 65 социал-демократов, из них 18 были большевиками. Лидером социал-демократической фракции стал 25-летний меньшевик Ираклий Церетели. Стараясь найти предлог для роспуска неугодной Думы, правительство без достаточных оснований обвинило членов социал-демократической фракции в подготовке военного мятежа. 3 июня 1907 г ., совершив государственный переворот, правительство распустило Думу, изменило избирательный закон и арестовало не успевших скрыться членов социал-демократической фракции. Они, в том числе Церетели, были приговорены к разным срокам тюремного заключения и к ссылке в Сибирь.

Предсказания наиболее проницательных социал-демократов, в том числе Ленина, об особой роли рабочего класса в русской революции в значительной мере оправдались. Но не сбылись предсказания об особой роли РСДРП, как пролетарского авангарда. Рабочий класс действовал в значительной степени стихийно, без оглядки на тех, кто пытался его возглавить. Более того, своими действиями он нередко ставил в тупик этот «авангард». В результате в ходе революции оба крыла РСДРП совершили немало промахов. И все же на революционной волне партии удалось упрочить свое положение в общественном движении. В русский политический лексикон вошли слова «большевик» и «меньшевик». Хотя Ленина, лидера большевиков, за пределами социал-демократии знали немногие. Самыми известными социал-демократами в те времена были Плеханов и Троцкий.

В 1906 г . в русских организациях РСДРП состояло примерно 70 тыс. человек. Члены партии призыва революционных лет мало разбирались в различиях между большевиками и меньшевиками. Под давлением партийных низов в РСДРП нарастали объединительные тенденции.

В апреле 1906 г . в Стокгольме собрался IV (Объединительный) съезд РСДРП. Выборы делегатов на съезд принесли разочарование сторонникам Ленина, ибо более половины мест завоевали меньшевики. Для Ленина это было тем более досадно, так как главным вопросом на съезде был пересмотр аграрной программы. Ленин, ориентируясь на будущее, отстаивал идею национализации всей земли, в том числе и надельной крестьянской. Конечно, он не собирался немедленно отнимать у крестьян их наделы. Но по действовавшему в России закону крестьянские общества, погасив выкупной долг, становились собственниками своей земли. По ленинскому же проекту они опять превращались в пользователей. Эта метаморфоза, для крестьян вначале незаметная, в дальнейшем могла сыграть роковую роль в их судьбе.

Меньшевики были против национализации земли, считая, что это непомерно укрепит государство и превратит его в единственного земельного собственника. Вместе с тем усилится и правящая бюрократия, которая и без того получила в России чрезмерное развитие. Меньшевистский теоретик, известный экономист П.П. Маслов выдвинул идею муниципализации земли. Его программа, поддержанная Плехановым, предусматривала конфискацию всех крупных имений и передачу их в распоряжение низовых органов местного самоуправления, избранных на демократической основе. Бурные дебаты завершились принятием программы муниципализации. Съезд распустил фракцию большевиков и меньшевиков и избрал единый ЦК, в который вошли 3 «бывших» большевика и 7 «бывших» меньшевиков.

Решения съезда, конечно, не могли удовлетворить Ленина, и вскоре между «бывшими» фракциями вновь разгорелись жаркие споры. Не смирившись с переходом ЦК в руки меньшевиков, Ленин добился созыва внеочередного съезда.

V съезд РСДРП проходил в Лондоне в мае 1907 г . На этот раз большевики имели шаткое большинство. Но меньшевики неплохо владели приемами парламентской борьбы. Съезд увяз в дебатах и продолжался до тех пор, пока не иссякли средства на его проведение. В итоге большевикам все же удалось провести резолюции о Думе (внедумская работа депутатов считалась основной, а Думу предлагалось использовать только для антиправительственной агитации) и о партиях (осуждались всякие соглашения с либеральными партиями). Меньшевики отчасти взяли реванш, добившись принятия резолюции с осуждением экспроприации. Ленин уклонился от голосования по этому вопросу, хотя было известно его одобрительное отношение к «эксам». В избранный съездом ЦК вошли 13 человек (большевики, меньшевики, польские и латышские социал-демократы) — в основном второстепенные деятели. По-видимому, обе фракции вновь взяли курс на «развод». Там же, в Лондоне, большевики образовали свой руководящий центр во главе с Лениным.

Очень извилистый путь в годы первой русской революции прошла партия эсеров. Основой в ее деятельности продолжала оставаться тактика индивидуального террора. 4 февраля 1905 г . И.П. Каляев убил дядю царя, великого князя Сергея Александровича. В августе 1906 г . З.В. Коноплянникова застрелила генерала Г.А. Мина, командира Семеновского полка, подавлявшего московское восстание. Несколько безуспешных покушений было совершено на жизнь Ф.В. Дубасова. Всего за годы революции эсеры совершили около 200 террористических актов.

Эсеровские агитаторы, направленные в деревню, призывали к «аграрному террору» (к поджогам и разгромам помещичьих усадеб, порубкам в барских лесах и т.п.). Эсеры создали целую сеть крестьянских братств (всего более полутора тысяч) и подтолкнули не одно крестьянское восстание. Однако организовать всеобщее восстание в деревне эсерам не удалось.

Расширилась деятельность эсеров среди рабочих. Особенно податливы их влиянию были рабочие, еще не успевшие порвать связь с землей, — прежде всего текстильщики. Московская Прохоровская мануфактура стала настоящей эсеровской цитаделью.

Эсеровские рабочие дружины и крестьянские братства нуждались в вооружении. Закупка его за рубежом и переправка в Россию требовали больших денег. Пытаясь решить эту проблему, некоторые эсеры проявили неразборчивость в средствах.

В конце августа 1905 г . близ побережья Финляндии натолкнулся на камни и разбился пароход «Джон Графтон» с оружием и боеприпасами, предназначавшимися для польских социалистов, финских боевиков, эсеров и большевиков. Подготовку операции осуществляли лидер финской партии «активного сопротивления» К. Зиллиакус, эсеры Н.В. Чайковский и Ф.В. Волховский. Эсеровское руководство вполне могло догадаться, откуда у этих троих появились деньги на закупку оружия и снаряжение судна, но предпочитало ни о чем не знать, ибо деньги были получены от японского военного агента в Стокгольме полковника М. Акаши.

С другой, однако, стороны, Волховский и Чайковский действовали явно на свой страх и риск. В эсеровской партии по-прежнему была слаба дисциплина. Центральный комитет состоял из 30—40 человек, никто не помнил полностью его состав и с ним не считался. В «дни свободы» переехав в Россию, эсеровский ЦК разделился на Петербургское и Московское отделения, которые нередко издавали противоречивые распоряжения.

I съезд партии эсеров проходил на рубеже 1905—1906 гг. На нем были официально одобрены программа партии, написанная В.М. Черновым, и партийный устав, в соответствии с которым избран ЦК из пяти человек. Между съездами мог созываться Совет партии, состоявший из членов ЦК и представителей областных и столичных комитетов. Совет партии мог отменять решения ЦК. В период революции численность партии эсеров достигла 50—60 тыс. человек.

Новый ЦК попробовал подтянуть дисциплину, но натолкнулся на мощное сопротивление. Перешла в оппозицию и вышла из повиновения почти вся московская организация. Расколы происходили и в других организациях. Эсеровские «диссиденты» называли себя максималистами. Политика ЦК казалась им оппортунистической, вялой и непоследовательной. Они считали, что социалистический строй можно ввести немедленно, если решительно бороться против самодержавия и эксплуататорских классов. Поэтому максималисты почти не занимались агитацией, не входили в легальные организации (профсоюзы, кооперативы и пр.), а сосредоточились на индивидуальном терроре и экспроприациях. Признанным лидером максималистов был М.И. Соколов, один из руководителей декабрьского восстания в Москве.

В октябре 1906 г . в Або (Финляндия) состоялась 1-я учредительная конференция «Союза максималистов». Но еще до конференции они заявили о себе рядом громких дел.

В марте 1906 г . группа боевиков во главе с В.В. Мазуриным совершила налет на Московское общество взаимного кредита и захватила 875 тыс. руб. 12 августа была взорвана дача министра внутренних дел на Аптекарском острове в Петербурге. Покушение было произведено в приемные часы, поэтому число жертв оказалось большим (27 человек убитых, в том числе три террориста). Столыпин не пострадал, но среди раненых были его дети. «Я вполне удовлетворен, — заявил Соколов, присутствовавший при покушении. — Эти «человеческие жертвы»? Свара охранников, их стоило перестрелять каждого в отдельности... Дело не в устранении [Столыпина], а в устрашении, они должны знать, что на них идет сила».

Полиция развернула настоящую охоту на максималистов. Начались аресты и казни. 1 сентября 1906 г . был повешен Мазурин, 2 декабря — Соколов. К концу революции от «Союза максималистов» остались разрозненные, рассеянные по стране маленькие группы.

В отличие от максималистов, эсеровское руководство старалось сочетать легальные и нелегальные методы борьбы. Правда, выборам в Первую думу был объявлен бойкот. Позднее, убедившись в ошибочности этого решения, эсеры попытались установить контакты с думской Трудовой группой. Эти попытки были не очень успешны.

После роспуска Первой думы в июле 1906 г . эсеры, имевшие сильные организации в армии и на флоте, подтолкнули военные мятежи в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. Замысел состоял в том, чтобы окружить Петербург кольцом восстаний и принудить правительство к капитуляции. Но власти быстро справились с положением. Восстания были подавлены, после чего последовали многочисленные казни.

Во Вторую думу эсеры провели 37 своих представителей — гораздо меньше, чем социал-демократы и трудовики. Эсеровская группа внесла на рассмотрение Думы проект социализации земли и пыталась его отстаивать, но большого успеха не имела. В целом же во Второй думе эсеры ничем себя не проявили. Тактика парламентской борьбы и техника законодательной работы требовали совсем других навыков.

В истории Первой думы не очень заметную, но существенную роль сыграла небольшая группа учеников Н.К. Михайловского, сплотившихся вокруг петербургского журнала «Русское богатство» (Н.Ф. Анненский, В.А. Мякотин, А.В. Пешехонов и др.). Поняв, что крестьяне настроены на мирную реформу, с передачей в их руки основной части помещичьей земли, но без всеобщего «поравнения» и всеобщей земельной перетряски, они помогли крестьянским депутатам объединиться в «Трудовую группу» и составить проект аграрной реформы, который стал известен как «проект 104-х».

В период подготовки к выборам во Вторую думу группа «Русского богатства» создала легальную крестьянскую партию. В ноябре 1906 г . состоялась 1-я конференция Трудовой народно-социалистической партии. Ставя своей целью переход к социализму, народные социалисты (энесы) отрицали необходимость пролетарской революции и диктатуры пролетариата. Они считали, что социализм вызревает в недрах капитализма подобно тому, как последний вызрел в недрах феодализма. Делая ставку на мирный, эволюционный путь развития, энесы призывали сосредоточиться на ближайших, неотложных проблемах. Самую насущную из них, аграрную, они считали возможным разрешить путем ряда целенаправленных государственных мер, включая выкуп крупных поместий. Другой важнейшей задачей, по их мнению, являлась демократизация государственного строя. В связи с этим в программе партии говорилось о переходе к «народовластию». Энесы не стали выдвигать требование демократической республики, опасаясь, что крестьянство его не поймет и не поддержит.

Энесам, однако, не удалось создать широкую крестьянскую партию. На рубеже 1906—1907 гг. в их рядах насчитывалось 56 местных групп и 1,5—2 тыс. членов (городские интеллигенты, земские служащие и очень мало крестьян). Во Вторую думу энесы провели лишь 16 своих представителей, однако аграрный проект, внесенный от имени «Трудовой группы», в общих чертах воспроизвел прежний «проект 104-х», к которому в свое время приложили руку энесовские лидеры.

В годы первой русской революции под черными знаменами анархизма объединялось около 5 тыс. человек. В некоторых городах (Белостоке, Екатеринославе, Одессе, Житомире и др.) появились крупные федерации анархистов (до 150— 200 человек), состоявшие из разветвленной сети кружков.

Главным течением в анархизме оставался анархо-коммунизм, связанный с идеями П.А. Кропоткина. Он призывал своих сторонников к широкому участию в народном революционном движении и предостерегал от излишнего увлечения экспроприациями. В резолюции II съезда анархистов в Лондоне (сентябрь 1906 г .) содержался призыв «строго беречь нравственный облик, с которым русский революционер всегда являлся перед русским народом». Анархисты участвовали во многих народных восстаниях, в том числе и в боях на Пресне в декабре 1905 г .

Кропоткину, однако, не удалось сохранить единство среди анархистов-коммунистов и чистоту их рядов. Вскоре из них выделилось особое течение «безначальцев», для которых главным средством борьбы были террор и грабежи, они отрицали все нравственные устои общества. Появились «безмотивные террористы», которые считали себя вправе нападать на любого «эксплуататора». Некоторые наиболее дерзкие анархистские боевики превратили грабежи предпринимателей и торговцев в свое постоянное занятие. Только несовершеннолетие позволило Нестору Махно избежать виселицы. В ряде мест между группами анархистов вспыхивали перестрелки и поножовщины. Такого рода выступления, вплетаясь в общий ход революционного движения, сильно его компрометировали.

Синдикалистское течение, выделившееся в анархизме, имело по преимуществу мирный характер. Видным его представителем был В.А. Поссе, стремившийся соединить синдикализм с кооперативным движением. Под его руководством в Петербурге было создано потребительно-производственное объединение «Трудовой союз» — легальная организация, охватившая 8,5 тыс. рабочих.

Особым направлением в анархизме было толстовство. Л.Н. Толстой отвергал государство, но в то же время призывал к непротивлению злу насилием, сурово осуждал и революционеров, и правительство.

Революция 1905—1907 гг. вывела на сцену общественной борьбы и показала в действии все политические партии и течения тогдашней России, в том числе и социалистической ориентации. Многие революционеры искренне и бескорыстно отдавали все свои силы и даже жизни тому делу, в которое они свято верили.

Но тогда же, в годы революции, в социалистическом движении обнаружились теневые стороны и явные слабости. Первые заключались прежде всего в готовности заплатить любую, в том числе и непомерно высокую цену за воплощение в жизнь чьих-то кабинетных планов идеального общественного устройства. По сравнению с этими грандиозными замыслами любая человеческая жизнь в глазах мечтателей ничего не стоила. Жертвуя собой, они также легко жертвовали и чужими жизнями. Отсюда же проистекала и их неразборчивость в средствах, доходившая до сговора с агентами иностранной державы, ведущей войну с Россией. Разумеется, сказанное относится не ко всем социалистам.

А вот главная их слабость, пожалуй, была общей. Как и другие политические партии тогдашней России, социалисты с трудом прорастали в народную толщу, особенно в толщу крестьянства.

* * *

Резкий спад общественного движения после революции, неослабевающие полицейские репрессии поставили в кризисное положение все партии социалистической ориентации. Вновь отправились в эмиграцию партийные вожди и их ближайшие помощники. Рвались связи между центральными органами и местными организациями, многие из которых перестали существовать. Некоторые их члены оказались в тюрьмах и ссылках, другие отшатнулись от революции, ушли в частную жизнь. Самая многочисленная из социалистических партий, РСДРП, уменьшилась примерно в семь раз.

Правда, несмотря на изменения, внесенные в избирательный закон 3 июня 1907 г ., социал-демократам удалось провести в Третью думу 19 депутатов. Руководящую роль в социал-демократической фракции играли меньшевики Н.С. Чхеидзе и Е.П. Гегечкори. Н.Г.Полетаев, возглавлявший большевистское крыло, поддерживал связь с В. И. Лениным. Социал-демократы видели свою задачу в использовании думской трибуны только для критики правительства, поэтому голосовали подряд против всех законов.

Среди большевиков не утихали споры по поводу работы социал-демократической фракции в Третьей думе. Некоторые наиболее горячие головы считали, что социал-демократы роняют свое достоинство, участвуя в таком «реакционном» парламенте, как Третья дума. Они требовали отозвать фракцию из Думы, покинуть все легальные организации и сосредоточиться на подпольной работе. К «отзовистам» примыкали «ультиматисты». Считая тактику думской фракции слишком «оппортунистической» (недостаточно революционной), они требовали предъявить ей «ультиматум», а в случае невыполнения его — отозвать фракцию. Среди «ультиматистов» оказались такие видные большевики, как А. А. Богданов, М.Н. Лядов, А. В. Луначарский.

В. И. Ленин понимал, что время работы в глухом подполье далеко позади, а потому настаивал на сочетании легальных и нелегальных форм борьбы. Причем легальные организации (профсоюзы, кассы взаимопомощи и пр.) большевики старались предельно политизировать и превратить в «крышу» для подпольной работы. В конце концов Ленину удалось изолировать «отзовистов» и «ультиматистов», объединившихся в группу «Вперед». В 1912 — 1913 гг. эта группа фактически распалась.

Одновременно, играя на противоречиях, возникших в меньшевистской среде, Ленин попытался отсечь от социал-демократии одну из меньшевистских фракций и растворить в большевизме другую. Такую цель преследовала партийная конференция в Праге в январе 1912г. Правда, на нее явились далеко не все приглашенные. Зато она прошла столь же дружно и под диктовку Ленина, как и III съезд РСДРП. Меньшевики-«ликвидаторы» (сторонники свертывания нелегальной партийной работы) были исключены из партии, однако с этим не согласились меньшевикн-«партийцы» во главе с Плехановым — недавние противники «ликвидаторов». Поэтому в общем-то ленинский план не удался. Но с этого времени большевики и меньшевики окончательно разъединились.

К 1912 г . большевики уже оправились от послереволюционного потрясения, и ветер удачи вновь стал наполнять их паруса. В стране начался промышленный подъем. В города хлынула новая волна выходцев из деревни. Неустроенные, плохо знакомые с городской жизнью, они составляли самый беспокойный элемент и легко откликались на большевистскую пропаганду. В массе пришельцев тонули интеллигентные рабочие, являвшиеся социальной опорой меньшевизма. Большевистская газета «Правда», издававшаяся с 1912 г ., и в Петербурге и в Москве доминировала над меньшевистским «Лучом». Чувствуя усиление своих позиций, большевистские лидеры рвали все организационные связи с меньшевиками. В 1912 г . в Четвертую думу было избрано 7 меньшевиков и 6 большевиков, которые первоначально образовали единую фракцию. На следующий год большевистская «шестерка» выделилась в отдельную фракцию.

«Ликвидаторское» течение в социал-демократии оформилось сразу же после окончания революции, а затем широко распространилось среди меньшевиков. «Ликвидаторы» считали, что третьеиюньский переворот не упразднил всех завоеваний революции и не вернул страну к старым порядкам. Более или менее свободно выходила оппозиционная пресса, действовала Дума, существовали профсоюзы, фактическую легализацию получили забастовки. В таких условиях, по мнению «ликвидаторов», партия должна выходить из подполья, отказываться от нелегальной работы, идти в профсоюзы, кооперативы, Думу, отстаивать в них интересы рабочего класса, учиться действовать в рамках законности — и учить этому рабочих. Идейными центрами «ликвидаторского» течения были московский журнал «Возрождение» и петербургский «Наша заря». Меньшевистско-«ликвидаторскую» окраску приобрели два больших журнала «Образование» и «Современный мир», игравших заметную роль в литературной жизни тех лет. В числе «ликвидаторов» оказались видные меньшевистские лидеры — П.Б. Аксельрод А.Н. Потресов, Ф.И. Дан, В.О. и С.О. Цедербаумы (братья Ю.О. Мартова).

Сравнительно малочисленные меньшевики-«партийцы» группировались вокруг Г.В. Плеханова, который в эти годы резко разошелся с некоторыми былыми соратниками. Сторонники Плеханова настаивали на сохранении нелегальных организаций и революционного подполья. Мартов старался примирить обе спорящие стороны и преодолеть возникшее разделение. Считая, что государственные преобразования в России зашли не очень далеко и фактически остановились, он говорил о неизбежности новой буржуазно-демократической революции. В связи с этим он полагал преждевременным полный отказ от нелегальных организаций и революционных форм борьбы, но призывал полностью отказаться от экспроприации и других подобных действий.

Таким образом, в послереволюционные годы в меньшевистском руководстве произошли перестановки. Плеханов, наиболее авторитетный лидер, обособился с небольшой группой своих приверженцев. Мартов же, второй по влиятельности руководитель, занял центральное положение. С большим трудом он сумел удержать меньшевиков, хотя бы формально, в рамках одной партии. Не удалось, однако, исполнить свою мечту — создать в России на основе меньшевистского течения широкую, демократически организованную рабочую партию по западноевропейскому образцу. Кризис в партии меньшевиков продолжался и в годы нового революционного подъема на фоне усиления большевиков.

Третьеиюньский государственный переворот партия эсеров восприняла как полный возврат к старому строю. В связи с этим было решено бойкотировать выборы в Третью думу и усилить боевую работу, однако эсеров вскоре постигла катастрофа.

В конце 1908 г . был разоблачен провокатор Е.Ф. Азеф, один из основателей партии и руководитель ее «Боевой организации».

ЦК партии долго отказывался признать, что Азеф — провокатор. Убедил его только сам Азеф, скрывшийся неизвестно куда. Самым непонятным было то, что отнюдь не все покушения, организованные Азефом, кончались провалов. Достаточно вспомнить убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича. Существует версия, что оба были убиты по сговору Азефа с начальником заграничной агентуры П.И. Рачковским.

И в последующие годы охранка продолжала засылать своих агентов в революционные партии. Особым вниманием стали пользоваться большевики. Агенты полиции были в числе социал-демократических депутатов Третьей и Четвертой думы, в редакции «Правды». Один из провокаторов, Р.В. Малиновский, стал членом большевистского ЦК.

После провала Азефа эсеры попытались возродить свою «Боевую организацию», но безуспешно. Фактически партия прекратила индивидуальный террор. Аграрный террор прекратился сам собой — вместе с резким спадом крестьянского движения и началом столыпинской аграрной реформы. Партия оказалась в жесточайшем кризисе. Постепенно, однако, в ней стало зарождаться более реалистическое направление, связанное с деятельностью таких видных эсеров, как Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков, С.Н. Слётов. Они высказывали сомнения в целесообразности террора и предлагали сосредоточиться на легальной деятельности — в профсоюзах, в бурно развивавшейся в эти годы крестьянской кооперации.

После окончания революции происходил процесс быстрого распада и разложения анархистских групп и организаций. В стране орудовали шайки грабителей («Кровавая рука», «Лига красного шнура», «Черные вороны», «Мстители» и др.), выдававшие себя за «идейных» анархистов. С другой стороны, настоящие анархистские организации быстро исчезали. Если в 1908 г . действовало 108 групп анархистов в 83 населенных пунктах, то в 1909 г . их насчитывалось уже 57 в 44 городах, в 1910г. — 34 группы, в 1911 г .— 21, в 1912 г .— 12, в 1913 г . — 9 и в 1914 г . — 7 групп. Накануне войны группы анархистов сохранились в Москве, Петербурге, Киеве, Одессе, Харбине и других городах. Активно действовала анархистская эмиграция. В конце 1913 г . в Лондоне прошла конференция анархистов-коммунистов. Таким образом, анархистское движение в России полностью не сошло на нет и сохраняло шансы возродиться в условиях нового обострения внутриполитической обстановки.

В первую мировую войну Россия вступила с грузом нерешенных проблем, с назревающим революционным кризисом. Однако в первые месяцы войны наблюдалась небывалая консолидация русского общества. Почти совершенно прекратились забастовки. В столицах и других городах прошли патриотические манифестации. Крестьянские общества принимали решения собрать урожай для тех семейств, из которых все работники ушли в армию.

26 июля 1914 г . состоялась чрезвычайная сессия Четвертой думы. Обсуждая военный бюджет, депутаты и министры продемонстрировали редкое единодушие. От имени «Трудовой группы» с призывом отстоять русскую землю и культуру от германского нашествия выступил А.Ф. Керенский. Только две социал-демократические фракции заняли иную позицию. В совместном заявлении большевиков и меньшевиков говорилось, что ответственность за войну «несут правящие круги всех воюющих стран». В декларации содержался призыв к «международной солидарности трудящихся всего мира». В момент голосования за военные кредиты социал-демократы вышли из зала.

В.И. Ленин одобрил этот демарш, но декларацию счел недостаточно четкой и последовательной. Он пришел к выводу, что война с обеих сторон носит империалистический, захватнический характер. Поэтому, утверждал Ленин, надо бороться за превращение империалистической войны в гражданскую, за то, чтобы солдаты повернули штыки в другую сторону и пошли против собственной буржуазии. Тогда же Ленин выдвинул очень рискованный лозунг поражения своего правительства.

Попытки Ленина вынести свои идеи на арену международного социалистического движения большого успеха не имели. Ему удалось найти общий язык лишь с некоторыми крайне левыми социалистическими группировками в нейтральных странах. Но в большевистской партии ленинские идеи господствовали безраздельно.

2 ноября 1914 г . в Озерках, близ Петрограда, состоялось совещание большевиков, в котором участвовали пятеро членов Четвертой думы (А.Е. Бадаев, М.К. Муранов, Г.И. Петровский, Ф.Н. Самойлов и Н.Р. Шагов), а также представитель ЦК Л.Б. Каменев (Розенфельд). Нагрянула полиция и захватила документы. В условиях войны депутатский иммунитет не помог. 10—13 февраля 1915 г . состоялся суд. Пятеро депутатов держались мужественно, а Каменев, опасаясь смертного приговора, начал открещиваться от лозунгов своей партии. Все подсудимые были приговорены к ссылке в Сибирь.

Совершенно иную позицию по вопросу о войне занял Г.В. Плеханов. Считая Германию зачинщицей и главной виновницей войны, он призывал рабочий класс «всеми силами, всем сердцем и всем помышлением» поддержать вооруженную борьбу с прусским юнкерством. Военное поражение, писал он, превратит Россию в германскую колонию. Такие же мысли высказывал вождь анархистов П.А. Кропоткин. Некоторые меньшевики заняли более осторожную позицию. А.Н. Потресов выдвинул иную, более нейтральную формулу - «непротиводействие войне». С правительством нам не по пути говорили меньшевики, но мешать ему вести войну мы не будем.

На позициях, близких к ленинским, в ту пору оказался лидер эсеров В.М. Чернов, хотя далеко не вся партия разделяла его воззрения. Например, С.Н. Слётов поступил добровольцем во французскую армию и пал на полях сражений.

Внутри страны в эти годы большевики и эсеры находились в глубоком подполье, а меньшевики старались продолжать свою деятельность в оставшихся еще профсоюзах, кассах взаимопомощи, в легальной печати. В отличие от большевиков и эсеров, меньшевики не отказались от выборов в «рабочие группы» военно-промышленных комитетов. К февралю 1917 г . такие группы были созданы в 58 городах и рабочих поселках. В некоторых городах (Харькове, Баку, Нижнем Новгороде, Саратове) рабочие под влиянием большевистской агитации отказались участвовать в выборах.

Председателем «рабочей группы» при Центральном военно-промышленном комитете стал рабочий телефонного завода, меньшевик К.А. Гвоздев. «Рабочие группы» вели значительную работу на фабриках и заводах, стараясь улаживать трудовые конфликты и в меру сил защищая интересы трудового народа. Слишком часто они, однако, наталкивались на непонимание и противодействие со стороны властей, предпринимателей и большевистски настроенных рабочих. Февральскую революцию 1917 г . Гвоздев и его товарищи встретили в Петропавловской крепости.

Партии социалистической ориентации были важной составной частью спектра политических сил в России в начале XX в. Сужение или расширение этой части мало зависело от интенсивности полицейской деятельности, которая оставалась более или менее постоянной величиной. Гораздо сильнее действовали другие факторы. Общенациональный кризис, доведенный правительством до социального взрыва (как, например, в 1905 г .), вызывал резкое увеличение красной части спектра. Очередной виток индустриализации и урбанизации (в конце XIX в., перед мировой войной или во время ее) делал красный цвет более интенсивным. И наоборот, в период сравнительно спокойный, свободный от таких драматических перемен (как в первые послереволюционные годы), красная полоса суживалась и заметно желтела.

Третья Государственная дума стала первой, проработавшей весь положенный ей пятилетний срок. Она была созвана 1 ноября 1907 г ., и ее состав оказался несравненно более консервативным, чем у предшественников. Численность депутатского корпуса была законодательно сокращена. Из 442 мест 146 получили правые, 155 — октябристы и близкие им группы, 108 — кадеты и сочувствующие, 13 — трудовики и 20 — социал-демократы. Думским центром оказалась партия «Союз 17 октября», а председателем был избран октябрист Н.А. Хомяков. В марте 1910 г . его сменил лидер партии А.И. Гучков, а через год главой парламента был избран октябрист М.В. Родзянко, ставший затем председателем и Четвертой думы (1912—1917).

Третьедумский период — время поисков модели сосуществования, изыскания компромисса между традиционными методами управления и новыми реалиями политической жизни, между правительством и депутатским корпусом. Большинство избранников уже не смотрело на Совет министров как на «шайку преступников», не воспринимало существующую государственную систему как «темное царство», которое надлежало разрушить до основания. Поиск взаимодействия, изыскания форм конструктивного сотрудничества не были простыми и легкими. Немало за это пятилетие было острых моментов, взаимного непонимания, отражавшего старые предубеждения. Свой взгляд на работу законодательного органа сформулировал царь. Принимая 6 января 1908 г . в Большом Царскосельском дворце 300 депутатов (группы правых и центра), он сказал: «Помните, что вы созваны Мною для разработки нужных России законов и для содействия Мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов, внесенных по Моим указаниям в Думу, Я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю о Своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит Моего одобрения; права собственности должны быть священны и прочно обеспечены законом».

Правительство подготовило целую серию законопроектов, которые и стали предметом обсуждения. Они касались широкого круга вопросов, охватывавших в той или иной степени все стороны жизни страны и нацеленных на постепенное реформирование традиционных экономических укладов и социальных структур. Центральным среди них был острейший вопрос — аграрный. В этот чрезвычайный момент на авансцене русской истории появилась мощная фигура Петра Аркадьевича Столыпина, ставшая ярким символом правительственной власти в последнее десятилетие существования монархии.

О министре-реформаторе писали много и часто. Его личность, его деятельность были в центре общественного интереса и тогда, когда он жил и действовал, и все последующие десятилетия после его кончины. Дискуссии о П.А. Столыпине особенно обострились в конце нашего века, в период переосмысления русской истории XX в. Вариации на темы того, «чего он хотел», «что он успел», «что он умел» и «что он мог», сделались необычайно модными. Выводы и заключения, многие из которых мало сопряжены с реалиями русской жизни начала века, в большинстве случаев носят полярный характер.

Как человека и политика П.А. Столыпина отличали два основных качества, присущих далеко не всем даже в высших коридорах власти, не говоря уже о представителях пресловутой «общественности»: вера в Бога и любовь к России. Он был истинным русским православным человеком, готовым во имя блага Отечества пойти на любые жертвы. И в конце концов он принес самую высокую из возможных: собственную жизнь.

Это был русский консерватор новой формации, понимавший, что для защиты исконных государственных начал, в первую очередь самодержавия, надлежит не только демонстрировать силу, «давить и не пущать», необходимо изменить социальную природу общества, создать массу крепких собственников-хозяев, которые стали бы естественной базой социального умиротворения. Он никогда не сомневался, что авторитаризм (самодержавие) и Россия — вещи неразрывные, что все серьезные преобразования можно проводить лишь сильной, властной и честной рукой, что введение правового строя — процесс длительный и сложный, требующий ноголетних, постоянных усилий сверху, поддержки и понимания снизу.

Ему многое удалось сделать, но многое осталось и нереализованным, так как за те пять лет, с середины 1906 г . до середины 1911 г ., что он играл вторую роль в государстве, добиться качественной перестройки всего громоздкого государственного здания было невозможно. Для этого нужны были десятилетия целенаправленной работы государственных органов, общественных организаций. Требовалось не просто осуществить программу реорганизации хозяйственной деятельности, необходимо было создать условия для возникновения нового социокультурного типа крестьянина — агрария, сформированного не в уравнительно-перераспределительной атмосфере русской общины, а являвшегося полноправным элементом рыночной экономики, носителем и субъектом права в европейском его понимании. Эта грандиозная задача была рассчитана на длительную перспективу, и не вина П.А. Столыпина, что история России этого срока ему не предоставила.

Родился Петр Аркадьевич Столыпин в 1862 г . в родовитой дворянской семье, и детство провел в имении Сред ни ново под Москвой, а затем в родительском имении Колноберже под г. Ковно (Каунас) в Западном крае. Окончил гимназию в г. Вильно (Вильнюс) и поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, который окончил с отличием. С 1884 г . начал службу в Министерстве земледелия и государственных имуществ, где работал в департаменте земледелия. В 1889 г . перешел на службу в Министерство внутренних дел, получив назначение Ковенским уездным предводителем дворянства. Эта служба дала ему первый значительный административный опыт и близко познакомила с проблемами и нуждами сельского хозяйства. Его работоспособность, честность, открытость нравились далеко не всем, но большинство дворянства и местной администрации относились к нему с симпатией. В 1899 г . он получил должность Ковенского губернского предводителя дворянства, а в 1902 г . назначается Гродненским губернатором. В следующем, 1903 г ., П.А. Столыпин занял пост Саратовского губернатора. В этой должности он встретил революционные волнения 1905 г ., которые не миновали и Поволжье. Его деятельность по прекращению беспорядков в Балашовском уезде, когда он один вышел к толпе и утихомирил разбушевавшуюся массу, стала широко известна.

26 апреля 1906 г . П.А. Столыпин был назначен министром внутренних дел, а 8 июля — председателем Совета министров. Этот невероятный взлет был достаточно необычным для бюрократического Олимпа.

Тема П.А. Столыпин и Николай II является чрезвычайно важной для понимания сложных политических коллизий отечественной истории начала XX в. Вокруг этого сюжета существует множество идеологически и политически ангажированных спекуляций и конъюнктурных умозаключений, нацеленных на подтверждение или опровержение тех или иных мировоззренческих концепций. Многие уверены, что царь лишь «терпел» своего премьера, что не позволял ему действовать смело и решительно, что падение Столыпина было предопределено еще до его гибели, что монарх оказался под влиянием «придворной камарильи», стремившейся уничтожить все нововведения и отказаться от курса перемен, олицетворяемых П.А. Столыпиным. При этом игнорируется одна очевидность: сановник оставался на своих постах исключительно благодаря поддержке императора, который, вне зависимости от личных симпатий и антипатий, видел глубокий смысл и необходимость осуществлять намеченные мероприятия в хозяйственной и социальной областях.

П.А. Столыпин, в отличие от других высших чиновников, никогда не позволял себе никаких нелицеприятных для самодержца высказываний даже в самом узком кругу. Это был истинный русский монархист, один из последних в петербургских коридорах власти, для которого воля монарха и воля России являли одно целое. Он был абсолютно искренен, когда летом 1906 г . заверял Николая II в письме: «что жизнь моя принадлежит Вам, Государь, что все помыслы мои, стремления мои — благо России; что молитва моя ко Всевышнему — даровать мне высшее счастье: помочь Вашему Величеству вывести нашу несчастную Россию на путь законности, спокойствия и порядка».

Будучи просвещенным и целеустремленным политиком, П.А. Столыпин понимал, что реформы необходимы и неизбежны. Они видел дальше, острее осознавал причинно-следственные связи проблем, чем многие современники. Девиз премьера был прост и в тех условиях логичен: сначала успокоение, а затем перемены. Однако откладывать назревшие изменения было невозможно и реформы приходилось осуществлять в атмосфере не утихающих беспорядков. Хотя с 1907 г . волна насилия в стране пошла на спад, но не прекратилась. По неполным данным, с января 1908 г . по май 1910 г . отмечено 19 957 случаев террористических актов и экспроприации, от которых пострадало по всей империи 7634 человека (в 1905—1907 гг. в результате деятельности революционных террористов убито и ранено не менее 9000 человек).

Главная и основная задача состояла в принципиальной реорганизации землепользования и землевладения крестьянства. П. А. Столыпин давно уже видел пагубность существования общины. Еще будучи Саратовским губернатором, он писал во всеподданейшем отчете за 1904 г .: «У русского крестьянина — страсть всех уравнять, всех привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого способного, самого деятельного и умного, то лучшие элементы должны быть принижены к пониманию, к устремлению худшего, инертного большинства. Это видится и в трудности привить к общинному хозяйству сельскохозяйственные улучшения и в трудности часто наладить приобретение всем обществом земли при помощи Крестьянского банка, так что часто расстраиваются выгодные для крестьян сделки».

Неблагоустройство значительной части крестьянства давно уже заботило и Николая II. Когда осенью 1905 г . возник кабинет С.Ю. Витте, император поставил перед ним главную задачу: улучшить положение крестьян. На заседании Совета министров 3 ноября 1905 г . глава правительства предложил избавить крестьян от выкупных платежей. Царь заявил, «что находит меру совершенно недостаточною», и решительно высказался за переход от слов и обещаний к крупным мерам «по улучшению положения крестьян, не теряя времени, так, чтобы крестьянство убедилось, что о нем правительство фактически заботится», и призвал для достижения этой цели «не стесняться жертвами и не останавливаться перед самыми сильными мерами». Кабинету С.Ю. Витте не удалось принять никаких «сильных мер», хотя предварительная работа в этой области велась и в 1905 г ., и в начале 1906 г . Когда же собралась Первая Государственная дума, то сразу выяснилось, что резерва времени у власти уже больше нет. Ношу трудоемкого реформирования крестьянского землеустройства принял на себя кабинет П.А. Столыпина и особенно его глава.

Надлежало решить две тесно взаимосвязанные организационно-правовые и экономические проблемы. Во-первых, снять все необоснованные и архаичные юридические ограничения прав крестьянства и, во-вторых, создать условия для развития частного мелкого аграрного хозяйства. Сохранение власти общины вело к упадку крестьянского сельскохозяйственного производства, способствовало нищете самой многочисленной группы населения.

Столыпинская реформа в большинстве случаев реализовывалась царскими указами, что гарантировало оперативность ее проведения. Она базировалась на принципе неприкосновенности частной собственности на землю, которая не могла ни в какой форме насильственно отчуждаться. 12 августа 1906 г . последовал указ о передаче Крестьянскому банку сельскохозяйственных удельных земель (собственность императорской фамилии); 27 августа — о порядке продажи казенных земель; 19 сентября — о порядке продажи крестьянам казенных земель на Алтае (собственность императора); 19 октября — о разрешении Крестьянскому банку выдавать крестьянам ссуды под залог надельной земли, чем признавалась крестьянская личная собственность на землю. Этими решениями был создан национальный земельный фонд, позволявший развернуть широкую программу переселения земледельцев из зон аграрного перенаселения (главным образом, губерний центральной части Европейской России) на Восток.

Вслед за этим последовало несколько законодательных актов, изменявших юридический и правовой статус крестьянства: 5 октября 1906 г . — указ об отмене всех сохранившихся ограничений для крестьянского сословия; оно было уравнено в правах со всеми гражданами в отношении государственной и военной службы, обучения в учебных заведениях. И наконец, 9 ноября 1906 г . последовала самая важная в этом ряду мера — был издан указ о раскрепощении общины. Каждый крестьянин получал право свободного выхода из общины вместе со своим, укрепленным в личную собственность наделом, который принадлежал ему до того на правах временного владения. Крестьянин и раньше имел право выделиться из общины, но лишь с согласия «мира» и после выплаты выкупных платежей. Теперь же положение изменилось.

Указ 9 ноября 1906 г . свидетельствовал о том, что власть отказалась от старой политики сохранения общины и перешла к поддержке мелкого частного собственника. Это была довольно жесткая линия, начисто лишенная тех благотвори-тельно-патерналистских начал, на которых длительное время строилось отношение государства с крестьянством. Подобная мера неизбежно вела к резкому усилению дифференциации сельского населения, к разорению части его. Однако это было необходимо в новых условиях хозяйственной деятельности, когда полноценным субъектом рыночной экономики мог стать лишь выдержавший испытание жестокой конкурентной борьбой хозяин.

С первых дней своего премьерства П.А. Столыпин стремился решить важную политическую задачу — привлечь в состав правительства некоторых деятелей не из бюрократической среды, придерживающихся умеренной позиции. Велись переговоры, происходили встречи, но добиться результатов не удалось. Как и в случае с кабинетом С.Ю. Витте, общественные деятели обставляли свое вхождение в правительство таким количеством оговорок и условий, которые власть принять не могла в силу исторической традиции и законов, по которым правительство назначалось исключительно царем и несло ответственность только перед ним. Но попытки эти продолжались с полного одобрения императора и при его непосредственном участии. Летом 1906 г . Николай II писал главе правительства: «Принял Львова, Гучкова. Говорил с каждым по часу. Вынес глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т.е. государственного управления, в особенности Львов. Поэтому приходится отказаться от старания привлечь их в совет, мин. Надо искать ближе». Через несколько дней, возвращаясь к той же теме и поясняя свою позицию, царь заметил: «Мне известно о пущенном слухе, будто я переменил свое мнение о пользе привлечения людей со стороны, что, разумеется, не так. Я был против вступления целой группы лиц с какой-либо программой». Глава кабинета пользовался в этот период полной симпатией и поддержкой монарха. В октябре 1906 г . в письме матери Николай II заметил: «Я тебе не могу сказать, как я его полюбил и уважаю. Старик Горемыкин дал мне добрый совет, указавши на него. И за то спасибо ему».

Деятельность кабинета П.А. Столыпина вызывала острую критику со всех сторон. Левые поносили правительство, прекрасно понимая, что реорганизация экономической и социальной среды, создание массового слоя мелких собственников подорвут их влияние и сведут на нет все их попытки заручиться общественной поддержкой для свержения самодержавного строя. Либералы, в первую очередь кадеты, казалось бы, должны были быть целиком на стороне реформатора, политика которого содействовала буржуазной трансформации страны, однако, соглашаясь на словах с необходимостью преобразований, на деле, в силу традиции российского либерализма, не могли принять и одобрить меры, инициированные исторической властью. Главный рупор кадетской партии газета «Речь» почти в каждом номере публиковала резко критические, а порой и просто оскорбительно-разносные материалы о правительстве и его главе. Не отставали от кадетского официоза и многие другие издания в Петербурге, Москве и некоторых провинциальных городах.

Консерваторы то же в значительной своей части были настроены скептически, а многие и откровенно враждебно к столыпинскому курсу. Их не устраивало то, что премьер «заигрывал» с либералами, покушался на вековой уклад российской жизни, собирался разрушить «исконную Россию». С первого дня существования кабинета П.А. Столыпина правые элементы плодили слухи о скором падении правительства, о том, что премьер потерял расположение государя, о деловой непригодности главы правительства и т.д.

Но непредвзятые наблюдатели не могли не видеть административных способностей Петра Аркадьевича. Он обладал огромной работоспособностью, умением кратко и ясно излагать свою мысль, внимательно и заинтересованно слушать и слышать специалистов и знатоков. Сильное впечатление производили его целеустремленность, искренняя заинтересованность в успехе общего дела и благе России. При нем правительство перестало напоминать дискуссионный клуб, а стало единым и дееспособным органом управления. Он не боялся вызовов оппозиционеров и нападок откровенных врагов, смело поднимался на трибуну Государственной думы, излагая и разъясняя политику правительства, стремясь заручиться пониманием и поддержкой. Столыпин стал первым главой кабинета, которому приходилось выполнять сложную и неблагодарную роль публичного защитника и пропагандиста политики власти.

Первая программная речь П.А. Столыпина прозвучала перед депутатами Второй Государственной думы 6 марта 1907 г . Этого выступления ждали кто с опасением, кто со злорадством, а кто с интересом. Еще были свежи в памяти воспоминания, связанные с неудачным дебютом И.Л. Горемыкина на заседании Первой думы в начале мая 1906 г ., которого ошикали, затопали и захлопали. Министр финансов, а позднее премьер В.Н. Коковцов описал в своих воспоминаниях историческую «столыпинскую премьеру», очевидцем которой был. Сидевший рядом с ним министр императорского двора барон В.Б. Фредерикс был поражен вниманием, с которым депутаты прослушали речь П.А. Столыпина, по окончании которой даже раздались аплодисменты. Влиятельный сановник не удержался и заметил, что «это странно», и высказал предположение, что «Дума как будто одобряет правительство, а между тем все были убеждены в том, что будет то же самое, как при Горемыкнне». Но это была преждевременная надежда, и «громы и стрелы» полетели в адрес администрации через несколько минут после того, как П.А. Столыпин покинул думскую трибуну.

Для премьер-министра подобная реакция не была неожиданной; он, зная о преобладающих политических пристрастиях депутатов Второй думы, не питал радужных надежд. Однако речь свою составил в деловом, конструктивном тоне, лишенном полемической риторики. Спокойно и обстоятельно обрисовал главные пункты программы правительства и очертил основные направления дальнейшей деятельности на пути превращения России в правовое государство. П.А. Столыпин считал, что главным в комплексе проводимых мер являются законы об устройстве быта крестьян. На рассмотрение Государственной думы были вынесены все те решения власти, которые реализовались в форме царских указов в соответствии со статьей 87 «Основных законов...».

Вниманию депутатов были предложены и некоторые законопроекты более общего характера, вытекающие из положений Манифеста 17 октября 1905 г .: о веротерпимости, о пересмотре временных правил о печати, о равноправии всех граждан, о неприкосновенности личности, о реорганизации местного самоуправления, о реформировании суда, о пересмотре рабочего законодательства и некоторые другие. Заканчивая выступление, глава кабинета сказал: «Изложив перед Государственной думой программу законодательных предположений правительства, я бы не выполнил своей задачи, если бы не выразил уверенности, что лишь обдуманное и твердое проведение в жизнь высшими законодательными учреждениями новых начал государственного строя поведет к успокоению и возрождению великой нашей родины». Но приглашение к сотрудничеству услышали во Второй думе лишь немногие.

Несмотря на враждебный характер многих речей, П.А. Столыпин за три с небольшим месяца существования Второй думы неоднократно выступал перед депутатами, стараясь пояснить позицию правительства. Особой заботой и попечением премьера пользовалась аграрная программа. Выступая 10 мая 1906 г ., П.А. Столыпин заметил: «Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» Делового сотрудничества со Второй думой не получилось. В Третьей Государственной думе правительство имело солидную поддержку, которую обеспечивали октябристы и националисты. Лидер октябристов А.И. Гучков несколько лет был ближайшим союзником П.А. Столыпина. Кадетская партия в этот период тоже заметно поправела. Некоторые видные представители интеллигенции вообще публично отмежевались от левого крена в стратегии и тактике российского либерализма.

В 1909 г . группа известных деятелей издала сборник статей под названием «Вехи», в котором, исходя из уроков революции, переосмысливала свои мировоззренческие ориентиры, критически оценивая так называемое «освободительное движение» и роль интеллигенции в нем. Это издание вызвало сильный общественный резонанс как из-за известности имен авторов (П.Б. Струве, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, А.С. Изгоев, С.Л. Франк, Б.А. Кистяковский, М.О. Гершензон), так и в силу постулирования ими невероятной для «прогрессивной общественности» мысли о недопустимости социальной революции. Авторы заявляли о пагубности социальной политической борьбы, которая в условиях России может привести лишь к хаосу, анархии и распаду «всего сущего». Наиболее беспощадная оценка интеллигенции была дана в статье литературоведа и публициста М.О. Гершензона, восклицавшего: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

Первая сессия Третьей Государственной думы прошла в атмосфере спокойной работы, взаимопонимания с правительством. Отдельные попытки левых и кадетов разжечь конфликты по некоторым малозначительным поводам окончились неудачей, так как большинство не хотело конфронтации с властью. В центре работы Думы оказался аграрный вопрос. В соответствии с законом надлежало утвердить указ от 9 ноября 1906 г ., вступивший в силу с 1 января 1907 г . Этот закон, одобренный и дополненный думской земельной комиссией, начал обсуждаться на общей сессии 23 октября 1908 г . Записалось выступать 213 депутатов — около половины всего депутатского корпуса. Если бы не факт реального существования этого закона, то было мало надежд на проведение его через Думу. Многие из числа правых были противниками аграрного переустройства и в конечном итоге голосовали «за», чтобы только поддержать решение монарха.

Выступая перед Думой 5 декабря 1908 г ., П.А. Столыпин говорил: «Была минута, и минута эта недалеко, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многие понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера в царя, в силу русского народа и русского крестьянина. Это было время не для колебаний, а для решений. И вот, в эту тяжелую минуту, правительство приняло на себя большую ответственность, проводя в порядке ст. 87 закон 9 ноября 1906 г ., оно делало ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных. Таковых в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собой более 3 200 000 десятин земли. Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство». Но обсуждения этого закона в Думе растянулись на годы и он был окончательно одобрен и опубликован лишь 14 июня 1910 г ., хотя фактически действовал более трех с половиной лет.

За пять лет существования Третья Государственная дума приняла ряд важных законопроектов в области народного просвещения, укрепления армии, местного самоуправления. П.А. Столыпин в общем был удовлетворен ходом государственных преобразований и осенью 1909 г . в интервью саратовской газете «Волга» еще раз подчеркнул стратегическую цель преобразований: «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена, гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность... Эта великая задача наша — создание единоличного собственника, надежнейшего оплота государственности и культуры, — неуклонно проводится в жизнь».

Столыпинская аграрная реформа — понятие условное, ибо она не составляет цельного замысла и при ближайшем рассмотрении распадается на ряд отдельных мероприятий. Не совсем правильно и название реформы, так как Столыпин не являлся ни автором ее основных концепций, ни разработчиком. Хотя у него были и свои собственные идеи.

Будучи саратовским губернатором, Столыпин предлагал создавать крепкие крестьянские хозяйства на землях, купленных при поддержке Крестьянского банка. Процветание этих хозяйств должно было стать примером для окружающих крестьян, которые, как надеялся Столыпин, постепенно отказались бы от общинного землевладения. Об ускоренной ломке общины в те времена Столыпин не помышлял.

Когда он возглавил Министерство внутренних дел, оказалось, что там на эту проблему смотрят несколько иначе. Власти уже не стремились сохранить общину, так как не считали ее оплотом порядка. В течение ряда лет группа чиновников под руководством товарища министра внутренних дел В.И. Гурко (сын героя русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.) разрабатывала проект, который должен был осуществить крутой поворот в политике правительства.

В отличие от столыпинского замысла, проект Гурко предполагал создание хуторов и отрубов на надельных (крестьянских) землях, а не на банковских. Разница была существенной. Впрочем, не в создании хуторов и отрубов заключалась первоочередная цель проекта Гурко. Она заключалась в ускоренной ломке общины.

Проект предусматривал, что каждый член общины может заявить о своем выходе из нее и укрепить за собой свой чересполосный надел, который община отныне не вправе ни уменьшить, ни передвинуть. Зато владельцу разрешалось продать укрепленный надел кому угодно: хоть соседу, хоть крестьянину из другой общины. С агротехнической точки зрения такое новшество не сулило большой пользы, поскольку надел оставался чересполосным. Но оно способствовало расколу общины, особенно накануне передела земли.

Конечно, Столыпин не мог не считаться с работой, проделанной в министерстве до его прихода. Не мог он не считаться и с мнением помещиков. В мае 1906 г . собрался I съезд уполномоченных дворянских обществ. Чуть ли не в один голос дворяне потребовали ликвидации общины, которая сильно им насолила за два года революции. Столь же единодушно они выступили против наделения крестьян землей за счет помещиков.

Но обстановка в стране тогда была неопределенная. Давление дворян уравновешивалось давлением Думы и крестьянства. В конце августа 1906 г . Столыпин провел мероприятия по передаче Крестьянскому банку части государственных и удельных земель для продажи крестьянам. Тем самым он приступил к исполнению своего давнего замысла. По существу, выражаясь современным языком, речь шла о приватизации части государственных земель.

Гурко возражал против этих мероприятий. Он считал, что они оживят надежды крестьян на переход в дальнейшем помещичьей земли в их руки. К тому же Гурко подозревал Столыпина в намерении помочь крестьянам в этом деле. Такое мнение разделяли и другие помещики. В действительности Столыпин не допускал и мысли о полной ликвидации помещичьего землевладения. Иное дело — частичное его ограничение. Так, он говорил, что не в крупном землевладении сила России. Большие имения отжили свой век. Их, как бездоходные, сами владельцы начали продавать Крестьянскому банку. Опора России не в них, а в царе.

В обстановке 1906 г . никто из министров не решился бы явиться к царю с предложением сделать отрезки от помещичьих латифундий. Столыпин, как видно, считал, что в таком предложении нет надобности, ибо частичное отчуждение помещичьих земель уже идет. Многие помещики, напуганные революцией, продают имения. Важно, чтобы Крестьянский банк покупал эти земли, разбивал на участки и продавал крестьянам. На банковских землях стали появляться крепкие фермерские хозяйства. До 1911 г . объем продаж ежегодно возрастал, а затем начал снижаться. Это объяснялось тем, что у помещиков прошел вызванный революцией испуг и они сократили продажу своих земель. Всего за 1907—1915 гг. из фонда банка было реализовано 3909 тыс. дес., разделенных примерно на 280 тыс. отдельных участков. Деятельность Крестьянского банка заняла хотя и видное, но все же второстепенное место в аграрной политике правительства. Однако именно это направление было наиболее близко Столыпину.

Главной в аграрной реформе стала реализация проекта Гурко, который лег в основу указа 9 ноября 1906 г . Гурко вскоре ушел в отставку, но Столыпин постепенно проникся его проектом и усвоил его основные идеи. «Надо вбить клин в общину», — говорил он. Указ 9 ноября 1906 г . был одобрен III Думой и Государственным советом, 14 июня 1910 г . его подписал царь. Закон 14 июня 1910 г . заменил указ 9 ноября 1906г.

Пока шла революция, крестьяне почти не выходили из общины. Ходил слух, что тем, кто выйдет, не будет прирезки земли от помещиков. Но затем укрепление общинных земель пошло быстрее, тем более что власти всячески к этому подталкивали. В 1908 г . по сравнению с 1907 г . число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило полмиллиона. В 1909 г . был достигнут рекордный показатель — 579,4 тыс. домохозяев.

Однако с 1910 г . число выходов из общины стало неуклонно снижаться. Власти долго не могли понять причины этого явления. А поняв, не хотели их признать. Дело в том, что основная часть крестьян, в том числе зажиточных, неохотно выходила из общины. Выходили больше всего вдовы, одинокие старики, спившиеся и окончательно разорившиеся домохозяева, многим из них при очередном переделе грозила полная или частичная утрата надела. Укреплялись и городские жители, вспомнившие, что в родной деревне у них есть заброшенный надел, который теперь можно продать. Выходили из общины и те, кто переселялся в Сибирь. Но и численность переселяющихся с 1910 г . пошла на убыль.

Всего к 1 января 1916 г . из общины в чересполосное укрепление вышло около 2 млн. домохозяев (примерно 21% общинного крестьянства в тех губерниях, где проводилась реформа). Правда, многие из них были лишь статистическими единицами, а не реальными хозяевами. Всем им принадлежало 14, 1 млн. дес. земли (15,5% всей площади, владевшейся на общинном праве).

Огромное количество укрепленной земли шло в продажу. Покупателем иногда являлось сельское общество, и тогда земля возвращалась в мирской котел. Чаще же укрепленные участки покупали отдельные крестьяне-общинники, богатые и средние. Иногда и бедняки покупали по одной-две полосы. Нередко в руках одного и того же хозяина оказывались и укрепленные и общественные земли. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Земельные отношения в деревне еще больше запутывались.

Стремясь привлечь на свою сторону крепких домохозяев, тяготившихся общинными порядками, правительство разработало законопроект «О землеустройстве». 29 мая 1911 г . он стал законом. Отныне во главу угла всей реформы было поставлено не чересполосное укрепление, а образование хуторов и отрубов. Предполагалось, что их владельцы станут массовой опорой режима. По просьбе домохозяина его разрозненные земельные полосы могли быть соединены в одно место. Так получался отруб. Если к отрубу присоединялась площадь деревенской усадьбы и на него переносилось жилье, он превращался в хутор. Потребовался большой объем землеустроительных работ. Реформа постепенно стала переходить из рук Министерства внутренних дел в руки Главного управления землеустройства и земледелия.

Землеустроительное ведомство пошло по линии наименьшего сопротивления. Оно предпочитало не заниматься выделами отдельных домохозяев, а разбивать на отруба или хутора надел целого сельского общества. Согласие на такой раздел нередко достигалось путем грубого давления. Началась массовая фабрикация хуторов и отрубов. В общем потоке землеустраивалась и беднота с ее крошечными наделами. Около половины хуторов и отрубов, созданных на втором этапе реформы, было нежизнеспособно.

Со смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной стороны, он понимал, что только полное расселение на хутора окончательно ликвидирует общину. Крестьянам, рассредоточенным по хуторам, труднее бунтовать. С другой стороны, он видел, что вместо крепких, устойчивых хозяйств землеустроители фабрикуют массу мелких и слабых. Такие хозяйства не могли стать опорой режима. Однако Столыпину так и не удалось развернуть громоздкую машину землеустроительного ведомства, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а как лучше для дела.

Всего за годы реформы в европейской части России было создано около 200 тыс. хуторов и 1,3 млн. отрубов на надельных землях. На хутора и отруба перешло приблизительно 10% крестьянских хозяйств.

Действия землеустроителей нередко наталкивались на сопротивление крестьян. Иногда дело принимало трагический оборот. В мае 1910г. полицейские стражники расстреляли сход в селе Болотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Конфликт произошел из-за слишком явного покровительства отрубщикам со стороны властей в ущерб остальным крестьянам.

Мужики сопротивлялись переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только большой отруб, расположенный в разных уровнях, мог гарантировать ежегодный средний урожай.

Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры. Необходимость повсеместного их введения, строго говоря, никем не доказана. Между тем Столыпин и его сподвижники утвердились в мысли, что хутора и отруба — единственное универсальное средство, способное поднять уровень крестьянского хозяйства на всем пространстве необъятной России.

Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в белорусских, литовских и северо-западных российских губерниях (Псковской, Смоленской). Здесь сказывалось влияние Прибалтики и Польши. Местный ландшафт, изменчивый, изрезанный речками и ручьями, тоже способствовал расселению по хуторам.

В южных и юго-восточных губерниях широкому распространению хуторов препятствовали трудности с водой. Но здесь (на Северном Кавказе, в Степном Заволжье и Северном Причерноморье) довольно успешно развивалось насаждение отрубов. Плодородная степь, ровная, как стол, словно самой природой была создана для отрубного хозяйства.

В центрально-черноземных губерниях главным препятствием к образованию на общинных землях хуторов и отрубов было крестьянское малоземелье. Прежде чем насаждать хутора и отруба, здесь надо было решить именно эту проблему — отчасти за счет переселения в Сибирь, а отчасти и за счет раздутых помещичьих латифундий.

В нечерноземных губерниях на хутора и отруба смотрели, как на барскую затею, несущую крестьянину одно разорение. Общинное землевладение в этих краях тесно переплелось и срослось с развивающимися товарно-рыночными отношениями. И общину нельзя было разрушить, не повредив этих отношений. Местные крестьянские общества постепенно переходили к многопольным севооборотам и на «широкие полосы». Это укрепляло общину, и власти под разными предлогами стали запрещать такие переходы. Как говорится, коса нашла на камень: крестьяне сопротивлялись насаждению хуторов и отрубов, а правительство чуть ли не открыто препятствовало внедрению передовых систем земледелия. Некоторые крестьянские общества переходили к многополью и на «широкие полосы» самовольно, без официального приговора.

Игнорирование региональных различий — один из недостатков столыпинской аграрной реформы. Этим она невыгодно отличалась от реформы 1861 г . Другим ее слабым местом была идеализация хуторов и отрубов, а также вообще частной собственности на землю. Обычно в народном хозяйстве присутствуют различные формы собственности (частная, общественная, государственная). Важно, чтобы их сочетания и пропорции были разумными, чтобы ни одна из них не вытесняла другие.

Еще одно уязвимое место аграрной реформы заключалось в недостаточном ее финансировании. Огромные государственные средства поглощала гонка вооружений, а на поддержку хуторов и отрубов денег выделялось слишком мало.

Всего за годы реформы из общины вышло около 3 млн. домохозяев (чуть меньше третьей части от общей численности их в переделяющихся общинах европейской части России). Из общинного оборота было изъято 22 % земель, около половины из них пошло на продажу. В конечном итоге властям не удалось ни разрушить общину, ни создать достаточно массовый и устойчивый слой крестьян-фермеров. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.

Но огульно отрицательное отношение к ней было бы несправедливо. Некоторые мероприятия, сопутствовавшие реформе, были полезны. Это касается предоставления крестьянам большей личной свободы (в семейных делах, передвижении и выборе занятий, в полном разрыве с деревней). Несомненно плодотворной была идея Столыпина о создании хуторов и отрубов на банковских землях, хотя она не получила достаточного развития. Приносили пользу и некоторые виды землеустроительных работ: устройство отрубов в южных губерниях, размежевание соседних общин в Нечерноземье. Наконец, в рамках реформы небывалого размаха достигло переселенческое движение.

После окончания революции, когда выяснилось, что прирезки помещичьей земли не будет, взоры российских крестьян устремились в Сибирь. Несмотря на спешное развертывание переселенческого дела, правительство едва справлялось с резко возросшим наплывом мигрантов. За 1906—1916 гг. в Сибирь уехало 3,1 млн. человек. В основном это были крепкие молодые люди, принесшие большую пользу Сибири. Были распаханы пустующие земли, появились новые города. Большинство переселенцев сумело устроиться на новом месте, завести более прочное, чем на родине, хозяйство.

Не всех, однако, встречала удача. Особенно в трудном положении оказывались те, кто получал участок в лесных и заболоченных местностях. Многие переселенцы, растратив в борьбе с природой и жизненными обстоятельствами все силы и средства, вернулись в родные места, где у них уже не было ни надела, ни дома. В течение 1906—1911 гг. возвратилось более полумиллиона человек. Поток возратившихся особенно возрос с 1910 г .

Обеспокоенный этим, П.А. Столыпин в 1910 г . совершил поездку в Сибирь. Он побывал в предгорьях Алтая, проехал через Кулундинскую степь, посетил переселенческие поселки в Мариинской тайге. С особым интересом осматривал он маслодельные заводы, созданные крестьянскими артелями. Маслоделие в те времена было предметом гордости сибиряков. Экспорт масла из России основывался на сибирском маслоделии. Только в 1907 г . было вывезено 3,6 млн. пудов масла на сумму 47 млн. руб., главным образом из Сибири. Сибирское маслоделие давало России золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность.

Ознакомившись на месте с постановкой переселенческого дела, Столыпин пришел к выводу, что оно находится под слишком жестким бюрократическим контролем. Правительственные чиновники, полагал он, не должны вмешиваться в хозяйственные дела переселенца. Они обязаны лишь в необходимых случаях приходить к нему на помощь. По инициативе Столыпина был начат пересмотр законодательства о переселениях.

Многие сибирские промышленники жаловались, что часто попадают в безвыходное положение, не имея возможности купить тот участок земли, на котором расположено их предприятие. В Сибири почти не было частной собственности на землю. Она находилась во владении государства или казачьих войск. Во время поездки у Столыпина родился грандиозный по масштабам замысел приватизации сибирских земель. Столыпин говорил, что «главное богатство и мощь государства не в казне и казенном имуществе, а в богатеющем и крепком населении».

Сибирь, где не было помещиков, где тон задавал богатый мужик, произвела глубокое впечатление на Столыпина. Он вернулся оттуда со смешанным чувством восхищения и тревоги. И сразу же отказался от проекта введения земства в Сибири, решив, что оно будет слишком демократическим. При всей широте своего кругозора он не мог стряхнуть с себя помещика и дворянина.

До начала мировой войны правительство не успело перестроить свою переселенческую политику. Численность переселяющихся по-прежнему снижалась, а возвратившихся росла. Не был осуществлен и проект приватизации сибирских земель.

Переселенческая эпопея 1906—1916 гг., так много давшая Сибири, мало отразилась на положении крестьянства в центральной России. Численность ушедших за Урал составила всего 18% естественного прироста сельского населения за эти годы. С началом промышленного подъема возросла миграция из деревни в город. Но даже вместе эти два фактора (уход в город и переселение) не смогли поглотить естественный прирост. Земельное утеснение в российской деревне продолжало нарастать.

Реформы, проводимые в России, вызывались старыми причинами и имели дальние цели. Последние 4—5 лет перед первой мировой войной стали периодом ощутимого прорыва во многих отраслях хозяйства, всестороннего прогресса в различных сферах общественной деятельности. Два обильных урожая 1909 и 1910 гг. стимулировали хозяйственное развитие. В центре внимания власти оставалась аграрная проблема. В сентябре 1910 г . Николай II писал П.А. Столыпину: «Прочное землеустройство крестьян внутри России и такое же устройство переселенцев в Сибири — вот два краеугольних вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать. Не следует, разумеется, забывать и о других нуждах — о школах, путях сообщения и пр., но те два должны проводиться в первую голову».

Премьеру, имея опору в Думе, удавалось добиваться одобрения большинства вносимых законопроектов, однако недовольных правительственной политикой всегда хватало в стенах Таврического дворца. Когда в стране проявились явные признаки социального умиротворения, критический тон все чаще стал слышен от октябристов и националистов. Они, согласные в принципе с курсом кабинета, порой не принимали конкретные решения, казавшиеся им недостаточными или непродуманными. Более правые, сторонники неограниченного самодержавия в духе Николая I или Александра III, выступали однозначно резко против премьера за его нежелание пойти навстречу утопическим призывам: отказаться от Манифеста 17 октября 1905 г . и признать все формы выборного представительства и гражданских свобод недопустимыми. Именно из рядов крайне правых, имевших сильные позиции в придворных кругах, после подавления революции исходила главная угроза премьеру и курсу его кабинета.

Официоз правительства — газета «Россия», растолковывая правым политическую ситуацию момента, писала осенью 1907 г .: «Консерватизм необходим в государственной жизни каждого народа, и только глупый будет отрицать его законность и необходимость в России. Надо знать, что консервировать, что охранять. Охранять надо живое, а не мертвое. В этом и ошибка наших крайних правых, что они охраняют формы, а не дух, обряды, а не ту сущность, которую они символизировали... После подавления революции разумные люди обязаны пересмотреть ее причины, разобраться в них и уничтожить их. Разумная политика после революции требует реформ, а не восстановления прошлого в его неприкосновенности и целости».

В различных кругах общества постоянно муссировались слухи о скорой отставке главы кабинета, о том, что он потерял расположение монарха. Чуть больше пяти лет Петр Аркадьевич возглавлял правительство и все это время подобные слухи не стихали. Они особенно были популярны в крайне правых салонах, завсегдатаи которых имели разнообразные и давние связи с самым близким окружением царя. Но разговоры о падении Столыпина так и оставались разговорами, благодаря сохранявшейся поддержке Николая II. На императора оказывалось постоянное воздействие (следы его явственно просматриваются в документах той поры) в неблагоприятном для первого министра духе, но они не производили должного впечатления, так как Николай II видел нужность и полезность деятельности премьера.

Серьезному испытанию государственная карьера П.А. Столыпина подверглась весной 1911 г . в связи с утверждением законопроекта о введении земских учреждений в западных губерниях. Глава кабинета с особым вниманием относился к этому вопросу, так как с западным краем он был тесно связан и месторасположением собственного имения, и деятельностью на различных выборных и назначенных должностях. Под его руководством был разработан законопроект, представленный законодателям. Он предусматривал распространение земства в тех губерниях, где был силен русский элемент: Витебской, Минской, Могилевской, Киевской, Волынской, Подольской. В то же время премьер считал, что следует временно воздержаться от введения земского самоуправления в тех местностях, где русских было мало (Ковенская, Виленская, Гродненская губернии). Так как в Западном крае значительная часть крупного землевладения была сосредоточена в руках поляков, то предлагалось понизить землевладельческий ценз при выборах по сравнению с общерусским; избиратели разделялись на две курии — польскую и русскую, причем русская избирала гласных в 2 раза больше. Этот проект обсуждался в Государственной думе в начале 1910 г . Дискуссия носила бурный характер, так как вопрос затрагивал не только административную сферу, но и сферу национальных чувств и предрассудков. В конце концов проект был принят, но в него были внесены некоторые изменения и дополнения, смягчавшие его антипольский характер. В частности, было исключено требование о том, чтобы председатели управ и большинство служащих непременно были русскими, но был сохранен принцип национальных курий. Принятая редакция в общем устраивала правительство.

Для введения закона в действие требовалось одобрение его верхней палатой и царем. Прошло почти восемь месяцев, прежде чем «госсоветовские старцы» приступили к обсуждению. Здесь доминировали представители русского барства, и законопроект столкнулся с неожиданными для правительства трудностями, а вся история постепенно стала приобретать характер политического кризиса. Император через председателя Государственного совета обратился с просьбой поддержать предложения правительства. Некоторые влиятельные члены Совета, выступавшие против национальной польской курии и распространения земства в западных губерниях, восприняли это как недопустимый нажим. Один из видных противников премьера В.Ф. Трепов добился аудиенции у государя и поинтересовался, следует ли рассматривать подобное пожелание как царский приказ. Николай II ответил, что он в таком деле приказывать не может и что здесь следует «голосовать по совести». Эти слова немедленно были истолкованы, как недоверие главе правительства. На пленарной сессии правые выступили совместно с левыми членами Государственного совета и 4 марта 1911 г . 92 голосами (против 68) провалили законопроект.

П.А. Столыпина особенно возмутило, что правительству «вставляют палки в колеса» те, кто громогласно объявлял себя радетелем имперских интересов России и чьи позиции в конечном счете проект защищал. В этой обстановке самообладание Петру Аркадьевичу, очевидно, изменило. Тяжелая повседневная работа на двух ответственнейших государственных постах, упорное противодействие, которое он постоянно ощущал, не могли не сказаться даже на такой сильной натуре. На следующий день после голосования премьер посетил императора и сообщил ему о своем решении подать в отставку. Царь был невероятно удивлен этой просьбой и заявил: «Я не могу согласиться на Ваше увольнение, и я надеюсь, что Вы не станете на этом настаивать, отдавая себе отчет, каким образом могу я не только лишиться Вас, но допустить исход под влиянием частичного несогласия Совета» и попросил П.А. Столыпина предложить «какой-либо иной исход».

И премьер предложил путь, неоднократно уже испытанный и позволявший оперативно решать сложные задачи, не откладывая их в долгий ящик всевозможных обсуждений и согласований. Речь шла о том, чтобы распустить на несколько дней обе палаты и провести законопроект по 87 статье «Основных законов...». Предложение вызвало сомнения у императора именно в силу того, что амбиции депутатов не позволят им молча проглотить такую «горькую пилюлю» и страсти разгорятся с невероятной силой. Но эти опасения представлялись главе правительства несущественными, он был уверен, что большинство Думы поймет и поддержит подобный шаг. В конечном итоге он не только убедил монарха в уместности этого шага, но и попросил его примерно наказать лидеров правых в Государственном совете П.Н. Дурново и В.Ф. Трепова — прервать их работу в Совете и рекомендовать им выехать из Петербурга. Царь был озадачен и попросил время на обдумывание подобных мер.

Размышление продолжалось пять дней, и весь этот период правительство находилось в подвешенном состоянии. Столыпин не питал особых надежд на благоприятный исход, понимая, что его предложения не могли не уязвить самолюбие монарха, получившего по сути дела ультиматум. Потом говорили, что в защиту позиции главы правительства выступили некоторые влиятельные члены императорской фамилии, в том числе и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Так или иначе, но случилось почти невероятное: 10 марта 1911 г . Петр Аркадьевич был вызван в Царское Село, где император подписал указы о перерыве сессий Государственного совета и Государственной думы и поручил объявить П.Н. Дурново и В.Ф. Трепову повеление выехать из Петербурга. Это был, по словам одного из современников, действительно «неслыханный триумф Столыпина».

Но дальше произошли события, показавшие верность царских опасений. Как только был опубликован указ о перерыве работы законодательных палат, немедленно последовала бурная реакция тех, на кого Столыпин опирался в предыдущие годы. Взбунтовались октябристы. Они сочли, что этот шаг ведет к недопустимому умалению авторитета представительных учреждений и означает поворот к прошлому. Когда же 14 марта был издан по 87 статье закон о западном земстве, то возмущение охватило даже самых преданных столыпинских сторонников. Председатель Думы А.И. Гучков в знак протеста демонстративно сложил с себя звание председателя, а несколько думских фракций внесли запросы о нарушении «Основных законов...». Негодовали и правые, возмущенные репрессиями против своих лидеров. Вся печать ополчилась против премьера. Глава кабинета выступил с разъяснениями и в верхней палате, и в нижней, но лавров не снискал.

П.А. Столыпин занимал свои посты еще несколько месяцев, однако его государственная карьера была насильственно прервана: 1 сентября 1911 г . он стал жертвой террористического покушения.

В конце августа 1911 г . в Киеве проходили пышные торжества, посвященные открытию памятника Александру II в связи с 50-летием крестьянской реформы 1861 г . На эти празднества прибыли царская семья и высшие должностные лица империи. Премьер приехал заранее для того, чтобы организовать 29 августа встречу монарха. Последующие три дня прошли в круговерти приемов, торжественных молебнов, смотров и парадов. Вечером 1 сентября, в последний день торжеств, в Киевском городском театре шла опера Н.А. Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», на которой присутствовали царь со старшими дочерьми, министры, генералитет, «сливки» киевского общества. Во время второго антракта, примерно в 23 часа 30 минут, к премьеру, стоявшему перед первым рядом кресел, подошел молодой человек во фраке и произвел в упор два выстрела. Петр Аркадьевич Столыпин был помещен в одну из киевских клиник, где 5 сентября в 10 часов 12 минут вечера скончался и 9 сентября был торжественно похоронен в Киево-Печерской лавре.

Убийцей премьера оказался двадцатичетырехлетний Д.Г. Богров, сын богатого киевского домовладельца-еврея, несколько лет тесно сотрудничавший с тайной полицией. Он получил хорошее образование: окончил гимназию, затем учился на юридическом факультете Киевского университета, диплом которого получил в 1910 г . Еще с гимназических лет увлекался чтением нелегальной эсеро-анархистской литературы и к моменту окончания гимназии в 1905 г . был настроен довольно радикально. Затем он, уже будучи студентом университета, сблизился с киевскими анархистами-коммунистами, участвовал в нелегальных собраниях, на которых вынашивались планы террористических актов и экспроприации. В 1907 г . по доброй воле Богров стал агентом Киевского охранного отделения и выдал полиции планы, имена и явки нелегалов. Осведомительной деятельностью он занимался несколько лет, получая за свою работу денежные субсидии. Связи с полицией помогли ему получить доступ в киевский театр.

На допросах после покушения Богров, охотно рассказывая о себе, не смог внятно объяснить мотивы своего поступка, заявив лишь, что считал Столыпина «главным виновником реакции». Вина Д.Г. Богрова была установлена бесспорно. Военный суд приговорил убийцу к высшей мере, и 11 сентября 1911 г . он был повешен.

Покушение на П.А. Столыпина гулким эхом отозвалось по всей России; этому событию уделяли большое внимание иностранные газеты. Кровавые эксцессы, как казалось многим, начинали стихать, жизнь понемногу входила в нормальное и спокойное русло и вдруг эти выстрелы в Киеве! Легальная печать выступила с осуждением этого жестокого и бессмысленного поступка.

Смерть П.А. Столыпина заметно не отразилась на политическом курсе правительства. Кабинет возглавил министр финансов В.Н. Коковцов, сохранивший за собой и пост главы финансового ведомства. Министром внутренних дел был назначен товарищ министра внутренних дел, заведующий департаментом полиции А.А. Макаров. Земельную реформу продолжал осуществлять ближайший сподвижник Столыпина А.В. Кривошеин, возглавлявший с 1908 г . Главное управление землеустройства и земледелия.

Три последующих года явились благоприятными годами для экономики, периодом оживленного хозяйственного развития. Общий сбор зерновых хлебов, составлявший в 1908—1912 гг. в среднем 45 555 млн. пудов в год, в 1913 г . достиг 5637 млн. пудов, превысив сбор 1912 г . на 565 млн. пудов. Экспорт зерновых составил в 1913г. 647,8 млн. пудов против 548,4 млн. пудов в 1912 г . Этот рост был вызван не только благоприятными погодными условиями, но и улучшением агротехники и агрикультуры, чему способствовала и правительственная политика. Расходы из казны по оказанию агрономической помощи населению и распространению сельскохозяйственного образования резко возрастают: в 1908 г . они составили 5702 тыс. руб., а в 1913 г . — уже 29 055 тыс. руб.

Отечественная промышленность, попавшая с 1900 г . в полосу мирового финансового кризиса, выходила из него чрезвычайно медленно, так как ситуация усугубилась политической нестабильностью, в результате чего в России депрессия ощущалась дольше и в некоторых отношениях была острее, чем в развитых европейских странах. Лишь в 1909 г . стали появляться заметные признаки оздоровления, а в 1910 г . наступил перелом в хозяйственно-рыночной конъюнктуре. Так, если в 1908 г . в России были учреждены 123 новые компании (по другим источникам 120), то в 1909 г . — 130 (131), в 1910 г . — 206 (198), в 1911 г . — 277 (262), в 1912 г .— 361 (342), а в 1913 г . — 374 (399). К началу 1914 г . в империи оперировала 2181 акционерная компания (без железнодорожных) с общим капиталом 4538 млн. руб. С начала 1910 г . общий прирост составил 663 компании и 1718 млн. руб., или соответственно 44 и 61%. Таких темпов акционерного учредительства в то время не знала ни одна страна мира.

Курсы дивидендных бумаг отечественных компаний при свободной котировке показывали повышательную тенденцию, отражавшую высокий экономический динамизм и устойчивость всего народного хозяйства. В 1910—1914 гг. крупные российские фирмы нередко выплачивали очень высокий дивиденд, составлявший 15% и более в год на одну акцию.

Несмотря на неизбежные текущие биржевые колебания, пределы котировок ценных бумаг ведущих компаний были значительно выше номинальной отметки. В этот период в России начинает возникать и заметная прослойка держателей негарантированных правительством ценных бумаг. Именно в это время появляется мелкий акционер, и многие фирмы, чутко улавливая социальные изменения, стремились эмитировать (вместо традиционной 250-рублевой акции) бумаги сравнительно невысокого номинала — 100, 75, 50, 25 и даже 10 рублей. Представление о некоторых общих показателях хозяйственного развития России с конца XIX в. можно получить из следующих данных (см. таблицу).

Общие показатели хозяйственного развития России с конца XIX в .

Вид деятельности, отрасль производства

1894—1895 гг.

1914 г .

Прирост (в%)

Вклады в сберкассы (в млн. руб.)

330,3

2 236,0

577

Стоимость фабрично-заводской продукции (в млн. руб.)

1500

6500

333

Производство сахара (в млн. пуд.)

30

104,5

248

Производство хлопка (в млн. пуд.)

3.2

15,6

388

Добыча золота (в пуд.)

2576

3701

44

Добыча нефти (в млн. пуд.)

338

560

66

Добыча каменного угля (в млн. пуд.)

466

1983

326

Производство чугуна (в млн. пуд.)

73

254

248

Количество лошадей (в млн. голов)

26,6

37,5

41

Количество крупного рогатого скота (в млн. голов)

31,6

52

65

Россия имела крепкий бюджет. В 1913 г . (последний мирный год) доходы превышали расходы почти на 400 млн. руб. Рассмотрение бюджетных показателей позволяет установить главные направления политики государства, его основные приоритеты. Расходная часть бюджета России в 1913 г . составила 3094,2 млн. руб. (в 1900 г . — 1459,3 млн. руб.). Самыми большими статьями расхода были военные — в общей сложности на эти цели ассигновалось около 28%. (Для сравнения: в 1913 г . в Германии, Англии и Франции соответственно расходовалось 27, 35 и 27% государственных средств.)

Хотя в абсолютных цифрах военные расходы России с 1900 г . увеличились в 2 раза, их удельный вес в общем объеме государственных расходов практически остался прежним. Зато по другим статьям эти изменения выглядели весьма внушительно. Особенно изменились две статьи. В 1913 г . по сравнению с 1900 г . расходы Главного управления землеустройства и земледелия (ведавшего реализацией столыпинской земельной программы) увеличились на 338% (39 и 135,8 млн. руб. соответственно), а доля расходов по Министерству народного просвещения в бюджете поднялась с 2,1% ( 1900 г .) до 14,6% в 1913 г ., или на 475.4%.

Несмотря на неудачную русско-японскую войну и революционную смуту, Россия к началу второго десятилетия XX в. преодолела серьезнейшие финансовые проблемы, залечила раны и, как казалось, уверенно смотрела в будущее. Потенциал страны был огромен, перспективы необозримы. Общая политическая ситуация стабилизировалась. Радикальные партии не могли оправиться после поражения революции и находились в состоянии распада и фракционной борьбы. Но при всех достижениях народного хозяйства, при невероятном расцвете художественного творчества, замечательных достижениях науки и культуры, при несомненных признаках политического умиротворения все время существовала внутренняя социальная напряженность, которая вне зависимости от смысловой окраски никогда не исчезала. Практически все элементы той части населения, которую было принято называть «политически сознательной», в той или иной степени были не удовлетворены ни тем, как шли дела, ни тем, что делала власть.

Убежденных монархистов — людей, беззаветно готовых служить «царю и отечеству», оставалось все меньше. Нет, отечеству готовы были служить все; об этом постоянно и громогласно заявляли не только «штатные политики», но и остальные. А вот царю... Именно здесь проходил незримый, но все более ощутимый водораздел.

Носителями идеологии «государственного отщепенства», которая, по словам Ф.М. Достоевского, издавна отличала русскую интеллигенцию, становились не только собственно лица свободных профессий, но и те, кто неразрывно был связан с государственной системой, с монархической самодержавностью и своим происхождением, и своей службой, и своим благополучием. Значительная часть дворянства еще в 1905 г . бросила царя на произвол судьбы, не проявив ни желания, ни воли защитить исторические начала. После 1905 г . все более открыто претензии к власти стали высказывать и предприниматели, которых уже не устраивал традиционный административный контроль за их коммерческой деятельностью, не удовлетворяла их отстраненность от рычагов государственного управления. Самой шумной и наиболее амбициозной из них была группа промышленников из Москвы, известная как «кружок Рябушинского».

Ее лидером был П.П. Рябушинский, представитель старинного рода купцов-старообрядцев, глава крупной торгово-промышленной фирмы, действовавшей под маркой товарищества «П.М. Рябушинский сыновья» и занятой производством хлопчатобумажных тканей. Этой семье принадлежала крупная недвижимость в разных районах России — она контролировала два частных кредитных учреждения: Харьковский земельный банк и Московский банк. Глава семейно-финансового клана П.П. Рябушинский субсидировал выходившую в Москве газету «Утро России», сделавшую главной темой критику всех аспектов правительственной политики. Московские миллионеры в 1912 г . стали соучредителями «Прогрессивной (прогрессистской) партии», включавшей небольшую часть деловой элиты России и претендовавшей на выражение интересов всей России. Это объединение было нежизнеспособным, ибо не имело сколько-нибудь заметной общественной опоры.

Политической программы, приемлемой не только для сколько-нибудь значительных общественных элементов, но даже для представителей деловой среды, они не создали; все их «идеологические изыски» являлись попытками синтезировать кадетизм с октябризмом.

В 1912 г . П.П. Рябушинский добился скандальной славы: на банкете в честь приехавшего в Москву главы кабинета министров В.Н. Коковцова он выступил с резкой речью, которую завершил тостом: «Пью не за правительство, а за русский народ, многострадальный, терпеливый и ожидающий своего истинного освобождения». История утаила от потомков, что пил этот «борец за свободу» на том званом обеде, но известно (об этом писали газеты), что кухня была утонченная и стол ломился от дорогих яств. Но действительно, где же произносить столь зажигательные и прогрессивные речи? Не в бараке же на своей фабрике, где в тесноте и антисанитарии ютились представители того самого «многострадального и терпеливого народа», о котором так пекся их хозяин, закусывая икрой. Фирма Рябушинских отличалась не только своей финансовой солидностью, но и тем, что принадлежала к числу предприятий с наиболее тяжелыми условиями труда и особо низкой зарплатой. Осенью 1905 г . там прошли серьезные рабочие волнения, подавить которые как раз и помогла «старая власть», столь нелюбимая московским миллионером.

Речи амбициозных промышленников, их банальные аргументы и примитивные доводы могли ненадолго эпатировать сановных бюрократов, но на общую политическую обстановку в стране практически не влияли. Более умно и талантливо роль разоблачителей и хулителей выполняли «златоусты» либерально-кадетского толка и в стенах Государственной думы, и вне ее. Незадолго до войны все недовольные властью, все критики и «улучшатели жизни» получили новый аргумент в свою пользу, заимели сильное идеологическое орудие, которое, как оказалось позднее, стало мощным средством разрушения престижа, а следовательно, и силы власти. Речь идет о Распутине.

Об этом человеке написано невероятно много; его имя бессчетное количество раз встречается на страницах мемуаров, дневников, романов, пьес, специальных исследовательских работ. Большой интерес к нему проявлялся всегда и в зарубежных странах: образ загадочного, темного и распутного мужика, как утверждалось, околдовавшего властителя огромной империи, вызывал (и вызывает) стойкое любопытство. Все в этом сюжете западному обывателю казалось диким, невероятным, безумным, не имевшим прецедента. Да и в нашей стране вышло немало сочинений, наполненных баснословными сказаниями на распутинскую тему. Лишь в последние годы стали появляться работы, преследующие не разоблачение, а исследование жизни Распутина, историю его взлета к вершинам власти и известности.

Что же действительно известно о Распутине и каковы истинные масштабы его влияния? Бытующие оценки и суждения в большинстве случаев не подтверждены документальными свидетельствами. Факты сплошь и рядом заменены расхожими представлениями, формировавшимися в обществе, находившемся в истерическо-апокалипсическом состоянии. «Крестными отцами» пресловутого «Гришки-чародея» были не только радикальные и либеральные деятели. Раздуванию распутинской истории способствовали и близкие к трону лица, те, кто искренне стремился сохранить монархический режим, но под воздействием всеобщей напряженности перестал адекватно оценивать происходящее. Коллапс власти многие представители аристократически-сановного мира не связывали с кризисом системы; они были убеждены, что дела идут не так, как хотелось, оттого, что «царь слаб», а основную причину всех неурядиц видели в самовластии «не тех людей», в засилье «темных сил» с Распутиным во главе.

Вместе с тем бесспорно, что в последние годы монархии роль этого человека была достаточно необычна: он являлся интимным другом царской семьи, с которым венценосцы часто и с радостью общались в узком кругу. Такие встречи доставляли и Николаю II, и императрице Александре Федоровне душевный покой — то состояние, которое иными путями и другими общениями они получить не могли. Как же случилось, что простой сибирский крестьянин стал желанным гостем тех, кто символизировал высшую власть в стране, охватывавшей шестую часть земной суши? Тому было несколько причин. Последний царь и царица являлись глубоко верующими людьми, стремившимися в своей жизни и делах поступать в соответствии с заветами Всевышнего. Но как узнать Его волю, у кого получить ответы на постоянно возникавшие вопросы?

Ко времени знакомства с царской четой (в 1905 г .) проповедник из Сибири, еще с конца 90-х гг. XIX в. утверждавшийся в благочестивом подвижничестве, успел очаровать и вызвать симпатию к себе некоторых видных церковных деятелей (например, проповедника Иоанна Кронштадтского), имевших и глубокую веру, и кругозор, и разносторонние знания. Это подчеркивает достаточную неординарность личности Распутина, который сам никуда «не лез». Ему помогали ценители его, как казалось, удивительных провидческих способностей. Покровители выводили его в свет, давали наилучшие рекомендации. Ум, сила воли, крестьянская сметка и уникальная природная интуиция делали из Распутина образ сильный, яркий, производивший глубокое впечатление на многих. Он хорошо знал Священное писание и на своем веку много странствовал, бывал в крупнейших православных центрах России, посещал Афон и Иерусалим. В нем постоянно происходила борьба между праведным и «бесовским», но с годами темные стороны натуры стали преобладать.

Первые свидания сибирского старца с императорской четой не привели ни к каким последствиям. Он говорил им о любви, о смирении, о грехе и покаянии, т.е. о том, что являлось важнейшими сущностными категориями христианства. В принципе такие встречи не были сами по себе из ряда вон выходящими. Царская семья любила беседы на темы Священного писания с известными теологами, священниками и просто «божьими людьми». Однако Распутин, появившись в числе многих, стал единственным не по этим, хотя важным, но не определяющим причинам. Роковой цепью общей судьбы, связавшей венценосцев и крестьянина Григория Ефимовича Распутина, стала страшная болезнь (гемофилия) наследника Алексея, родившегося в 1904 г .

Известно, что Распутину действительно удавалось благоприятно воздействовать на течение болезни и предсказывать счастливый исход тогда, когда надежд на спасение маленького принца у врачей уже не было. В последние годы императрица Александра Федоровна уже безусловно уверовала в то, что «дорогой Григорий» послан ей Всевышним, что молитва и заступничество этого человека спасают царскую семью от несчастий, сулят им и стране благополучие в грядущем. Постепенно подобное убеждение стал разделять и Николай II, однако у него вера в «дорогого Григория» никогда не носила того фанатического характера, который она приобрела у Александры Федоровны. Именно царица спровоцировала ситуацию, при которой стало возможным воздействие Распутина на дела государственного управления.

Распутинское вмешательство истинное, но чаще мнимое служило в свое время темой оживленных пересудов — ему присваивались военные неудачи, им объясняли бессилие административной власти в стране. Однако в действительности, в отличие от распространенных суждений, влияние Распутина никогда не было беспредельным и в силу этого не могло стать фатальным. Никогда по его пьяной прихоти не сменяли министров и по его рекомендации в одночасье не назначали случайных лиц на высшие посты. Таких возможностей у «царева друга» не было даже в самые звездные моменты его карьеры. Все назначения шли от царя, который, выслушивая мнения других, окончательные решения принимал сам, причем очень многие из этих решений откровенно не нравились и даже пугали императрицу и ее ментора. Александру Федоровну действительно можно, да и то с оговорками, назвать рупором Распутина, но Николая II считать его орудием просто нельзя. В то же время очевидно, что скандальный старец поспособствовал карьере ряда лиц, но число таких случаев в общей массе административно-служебных перемещений было очень невелико.

В начале XX в. среди ведущих мировых держав все явственней обозначались контуры военно-стратегических союзов. Второстепенные противоречия отходили на задний план и начинали доминировать коренные интересы и генеральные цели. Так как главные мировые события в тот период непосредственно замыкались на Париж, Лондон, Берлин, Петербург, то отношения между этими четырьмя странами и определяли общую политическую ситуацию. Все остальные страны или находились в состоянии стойкой изоляции (США), или замыкались в узких региональных рамках (Япония), или в той или иной степени выступали «подпевалами» солистов (Австро-Венгрия, Турция).

Неприязнь между Лондоном и Берлином не только не уменьшалась, но и приобрела непреодолимый характер. При наличии системы военно-стратегических блоков — Тройственного союза и Русско-французского союза — оставаться и дальше в состоянии «блестящего одиночества» Великобритании становилось все труднее. Ее островное положение уже не гарантировало безопасность в случае военного столкновения в Европе, а мощное наращивание вооружений Германией, в том числе и создание сильного военно-морского флота, делало географические преимущества призрачными.

В начале века Великобритании и Франции удалось преодолеть существовавшие разногласия и заключить союзническое соглашение. Это открывало возможность сблизить позиции между Лондоном и Петербургом, хотя подобного достичь было значительно сложней, чем между Лондоном и Парижем. Но в подобном развитии были заинтересованы обе стороны, и преодоление старых антипатий и предубеждений делалось для двух стран настоятельно необходимым. В 1906 г . начались дипломатические переговоры между Россией и Великобританией с целью урегулировать наиболее острые разногласия между двумя империями в Азии. Переговоры тянулись год, и весной 1907 г . появились сообщения в прессе, что они близки к благополучному завершению. Во Франции эта новость вызвала радость, в Германии — разочарование и недовольство.

Беспрецедентный договор между Россией и Великобританией был подписан 18 (31) августа 1907 г . Эпоха враждебного отчуждения подходила к концу. Две страны вступали в новую полосу своих отношений. Англия отказывалась от прав на Тибет (формально находившийся в составе Китая, но фактически состоявший в полном подчинении у англичан). Обе страны признавали в этом районе суверенитет Китая. Россия отказывалась от притязаний на Афганистан; обе державы обязывались уважать неприкосновенность и независимость этого государства. Третьим важным пунктом разграничения интересов была Персия (Иран). Россия и Великобритания делили эту страну на три сферы влияния. Одновременно Лондон и Петербург брали на себя обязательства гарантировать целостность и неприкосновенность Персии.

К концу 1907 г . уже вполне определенно обозначилась геополитическая коалиция, включавшая Францию, Россию и Англию, получившая название «Тройственного согласия» («Антанта»). Хотя между Петербургом и Лондоном не было заключено военной конвенции, но достигнутая договоренность сближала позиции двух стран. Это особенно проявлялось в Европе, где их интересы все ближе и ближе смыкались под угрозой германского гегемонизма. В 1908 г . в отношениях между Лондоном и Петербургом произошло еще одно важное событие — с официальным визитом в Россию прибыл английский король Эдуард VII (сын покойной королевы Виктории). Это был первый визит английского монарха в Россию (второй визит состоялся лишь в 1994 г ., когда Россию посетила королева Елизавета II).

Поездка долго обсуждалась в Великобритании, и реакция на нее не была однозначной. Либеральное общественное мнение считало подобный визит неуместным, так как, согласно непререкаемому либеральному канону, Россия находилась «во власти деспотии» и «Его Величеству» не стоит ни в какой форме демонстрировать свои симпатии. Никто не ставил под сомнение возможность поддержания родственных связей между правящими династиями. Вдовствующая русская императрица Мария Федоровна приходилась сестрой английской королеве Александре (супруге Эдуарда VII), супругой же Николая II была внучка королевы Виктории, а сам русский царь являлся племянником короля. Но одно дело частные, семейные отношения и совсем другое — межгосударственные. В конце концов была изобретена такая форма визита, которую трудно было оспорить. Встреча между королем и царем состоялась в Ревеле (Таллине). Точнее говоря, не в самом городе, а на рейде ревельского порта, в территориальных водах России.

27 мая (8 июня) 1908 г . в акватории ревельского порта появилась королевская яхта «Виктория и Альберт» в сопровождении военных кораблей, которую встречала русская военная эскадра. После взаимных приветствий королевская чета перешла на борт царской яхты «Полярная Звезда», и Эдуард VII сразу сообщил о присвоении Николаю II звания адмирала английского флота. Вскоре начались политические переговоры, продолжавшиеся два дня. Монархи впервые обсуждали возможность войны с Германией. Англичане призывали царя укрепить военные позиции и готовиться к предстоящей схватке. Но такую перспективу русская сторона не считала единственно возможной — ив России были уверены, что войны можно избежать, разрешая возникающие противоречия дипломатическими средствами.

Заключая союзническое соглашение с Францией и договор с Англией, в России отнюдь не склонны были демонстрировать враждебное отношение к другим державам и прежде всего к Германии. Отношения между Берлином и Петербургом оставались в центре внимания российской дипломатии, и все, что касалось этих отношений, было под неусыпным контролем царя. Потом, когда случились и мировая война, и последующие социальные потрясения, и в России, и в Германии много размышляли о том, почему все-таки две монархии, связанные общностью исторической судьбы, родственно-династическими узами, тесными торговыми контактами, оказались по разные стороны фронтовой линии. Тем более что никаких прямых противоречий, территориальных претензий друг к другу у них не было.

Либералы в России ратовали за тесные отношения с Англией и Францией, считая, что в этом залог укрепления и развития «парламентаризма» и «демократии», видя в любом сближении с Германией лишь «проявление реакционного курса». В то же время консерваторы отстаивали идею союза с Берлином, полагая, что именно таким путем можно укрепить монархическую идею и консервативные тенденции в Европе и в России. В этих утверждениях была своя правда. Тем сложней понять коллизию, почему последние цари, являясь в общем-то носителями консервативных представлений, последовательно поддерживали союз с республиканской Францией (императорам при официальных встречах и визитах приходилось с непокрытой головой выслушивать «Марсельезу», олицетворявшую революцию!), а позднее прилагали немало усилий для сближения с Великобританией, где власть монарха носила номинальный характер и где были очень сильны антирусские настроения.

Ответ может быть только один — политическая целесообразность. Она диктовала курс, отвечающий интересам Российской империи, как их понимали, формировали и отстаивали в российских коридорах власти. Именно подобная политика заставила Россию выступить в поддержку Франции, когда в 80-е гг. XIX в. германский канцлер О. Бисмарк, не удовлетворенный до конца результатами франко-прусской войны 1870 г ., вынашивал планы «добить исконного врага Германии». Именно позиция России спасла тогда Францию от нового, еще более мощного удара восточного соседа, хотя между Россией и Францией в тот период не было никаких союзнических соглашений.

Сложный рисунок отношений между Россией и Германией и в XIX в., но особенно в начале XX в., обусловливался различными факторами. В создании атмосферы сначала отчуждения, а потом плохо скрываемой вражды и, наконец, военного противостояния сыграли свою роль различные причины и одна из главных — личные отношения между последним царем и кайзером. Вильгельм II, еще до того, как стал в 1888 г . королем Пруссии и императором Германии, пользовался незавидной репутацией у родственников. Бабушка, английская королева Виктория, относилась к нему с плохо скрываемой антипатией. Его считали бездушным, сумасбродом, солдафоном, человеком, способным на низость. Когда осенью 1918 г . в Германии свершилась революция и кайзер бежал в Голландию, то на его родине появились утверждения о том, что он «был психически больным человеком». Но подобное умозаключение вряд ли отражало истинное положение вещей.

О личности «повелителя Германии» цари и их ближайшее окружение прекрасно были осведомлены. И если Александр III как человек более резкий не очень скрывал свое нерасположение к прусскому родственнику (хотя ему приходилось с ним встречаться и даже принимать один раз у себя уже в качестве императора), то Николай II придерживался иной линии поведения. У них была заметная разница в возрасте: Вильгельм родился в 1859 г ., Николай — в 1868 г . Они познакомились еще тогда, когда на троне в России находился Александр III, а в Германии — Вильгельм I (дедушка Вильгельма II). Разность в темпераменте и несхожесть манер не сделали русского цесаревича и германского принца друзьями, но у них установились доверительные отношения, сохранявшиеся долгие годы. Они писали друг другу письма, значительная часть которых была потом опубликована. По восшествии на престол Николая II германский император вознамерился играть роль «старшего брата», захотел стать ментором при молодом русском царе. «Друг Вилли» регулярно корреспондировал «дорогому Ники», использовал любой повод для личной встречи и всегда давал советы, делал оценки, предлагал решения. Раздражали сама манера общения, навязчиво-назидательный тон его речей и посланий и то, что он говорил и как.

Кайзер последовательно отстаивал близкую и сердцу русского царя идею о необходимости тесных, дружественных отношений между Германией и Россией. Николая II не надо было в этом убеждать. Но то, что конкретно предлагал «дорогой Вилли» для достижения этой, «жизненно важной цели», в большинстве случаев не соответствовало геополитическим приоритетам, интересам России. Для «истинного сближения», по замыслу кайзера, Россия должна была дезавуировать союз с Францией, отказаться от всякого сближения с Англией и обратить главное внимание на Восток, в Азию, откуда Европе якобы угрожала «желтая опасность». Это был излюбленный мотив Вильгельма II, который из его уст звучал постоянно. Правда, оставался «балканский узел», где у России имелись давние интересы, старые привязанности, исконные исторические цели. На Балканах усилению позиций России противодействовала не только Турция (Оттоманская империя), но и в не меньшей степени Австро-Венгрия, ближайший партнер и союзник Германии. Но поступиться здесь ничем кайзер не желал. Для Берлина теснейший альянс с Веной являлся краеугольным камнем всей внешнеполитической деятельности. Балканскую тему германский император старался не развивать в своих переговорах и переписке с царем, прекрасно зная, что она для России является чрезвычайно острой и больной.

Ухищрения германского императора не оказывали существенного влияния на русский внешнеполитический курс, одним из важнейших постулатов которого было поддержание, насколько возможно, добрососедских отношений с Германией. Но подобное было возможно лишь при совместных усилиях обеих стран. В Берлине же были твердо уверены, что при сохранении союзнического договора с Францией Россия не может рассчитывать на дружбу Германии. Противоречия между ней и Францией были непреодолимы, так как касались территориального спора о районах Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых от Франции во время франко-прусской войны. В Берлине считали, что принадлежность этих территорий рейху не может подлежать никаким обсуждениям, а Париж в самой категорической форме требовал возврата того, что было добыто в результате «военного насилия». В этом были солидарны все политические партии и общественные силы Французской республики.

Лишь один раз, как показалось Вильгельму II, его непрестанные воздействия на царя увенчались успехом и долгожданная цель — разрушение франко-русского союза — близка к достижению. Это произошло в июне 1905 г ., когда кайзер и царь подписали так называемый Бьёркский договор. Общая ситуация для России в тот момент была неблагоприятной. Только недавно, в мае 1905 г ., в морском сражении при Цусиме русский флот был разбит, и война с Японией становилась бесперспективной. Внутри страны с каждым днем возрастали социальные волнения. И на мировой дипломатической сцене дела не были благоприятны. Франция заключила в 1904 г . договор с Англией и не оказала никакой практической поддержки России во время дальневосточного кризиса. Российская дипломатия теряла почву под ногами. В правительственных кругах Петербурга царила безрадостная атмосфера. И в этих условиях царь согласился во время краткосрочного отдыха на яхте встретиться с германским императором, прибывшим в Бьёркё (около Выборга) на своей яхте «Гогенцоллерн».

Ничто не сулило никаких осложнений, и встреча походила на обычную, не раз до того происходившую. Но кайзер считал иначе и решил, воспользовавшись тяжелыми политическими условиями, в которых оказалась Россия, сделать непредусмотренный заранее шаг. Он предложил царю подписать союзнический договор с Германией. Это предложение было неожиданным, но сулило выход из дипломатической изоляции. Конечно же, сразу возник вопрос о союзе с Францией, и кайзер заверил растерявшегося царя, что в дальнейшем к соглашению может присоединиться и Франция. Царь был не настолько наивен, чтобы не знать глубины и остроты франко-германских разногласий, но он полагал, что поддержание мира в Европе соответствует желаниям всех стран, а существующие проблемы можно будет урегулировать дипломатическими средствами. И

Николай II поставил подпись под текстом на листе, который «случайно» оказался в кармане кайзера.

Вскоре Вильгельм II в характерной для него напыщенной манере самовосхваления описал происшедшее событие. «Хотите Вы это подписать? Это будет очень милым воспоминанием о нашем свидании», — заметил кайзер после того, как царь трижды прочитал предложенный текст. Последовал утвердительный ответ царя. Происшедшее далее в каюте русской императорской яхты «Полярная Звезда» в изложении германского императора выглядело следующим образом: «Я открыл чернильницу, подал ему перо, и он подписал «Николай». Затем он передал перо мне, и я тоже подписал. Когда я встал, он, растроганный, заключил меня в свои объятия и сказал: «Благодарю Бога! Я благодарю Вас. Это будет иметь самые благоприятные последствия для моей страны и для Вашей». Свершилось! Исполнилось давнее заветное желание «дорогого Вилли». Кайзер не скрывает восторга: «Слезы радости наполнили мои глаза, и я подумал: «Фридрих Вильгельм III, королева Луиза, дедушка и Николай I, наверное, смотрят на нас в эту минуту и радуются вместе с нами!».

Что же такое подписали два монарха, что, по мнению кайзера, должно вызвать радость умерших правителей Пруссии и России? Первый пункт гласил, что каждая из сторон обещает в случае нападения на другую сторону прийти на помощь своей союзнице в Европе всеми сухопутными и морскими силами. Далее говорилось, что стороны обязуются не вступать в сепаратные соглашения с противником одной из сторон. При этом Россия брала на себя обязательство не сообщать Франции о подписанном соглашении до его вступления в силу. Лишь затем Петербург получал право оповестить Францию и побудить ее присоединиться к договору. В Бьёркском соглашении был очень важный пункт, предоставлявший России свободу дипломатического маневра. Оно вступало в силу лишь после того, как Россия подпишет мирный договор с Японией, перспективы заключения которого были неопределенными.

После того как с соглашением ознакомился русский министр иностранных дел граф В.Н. Ламздорф, а затем осенью 1905 г . и премьер С.Ю. Витте, они убедили отказаться от договора, ибо это несомненно противоречило интересам Франции, которая ни при каких условиях на союз с Германией не пойдет. Царь остался верен французскому союзнику и 13 ноября 1905 г . послал Вильгельму письмо, где сообщил, что считает необходимым дополнить договор двусторонней декларацией о неприменении статьи 1-й в случае войны Германии с Францией, в отношении которой Россия намеревалась соблюдать принятые договоренности «впредь до образования русско-германо-французского союза». Подобная постановка вопроса была совершенно неприемлема для Германии, и тонко задуманная интрига потерпела неудачу. Больше никаких попыток заключения русско-германского союза предпринято не было, хотя разговоры о его «желательности» или «нежелательности» не стихали и в России, и в Германии вплоть до начала первой мировой войны.

Через 20 лет, уже находясь в изгнании, германский экс-император все еще был уверен, что «мягкосердечие царя» погубило «дело мира в Европе». Он писал: «Заключенное между мной и царем Николаем II в Бьёркё соглашение заложило фундамент для мирного и дружественного сожительства России и Германии. Задача эта была близка сердцам обоих государей. Действие этого соглашения было уничтожено русской дипломатией, высшими военными сановниками, влиятельными членами Думы и политическими деятелями Мировая война, к которой они так стремились, не оправдала их надежд, опрокинула их планы и стоила как царю, так и мне престола». Кайзер все еще не излечился от прошлого величия и возлагал вину на кого угодно, но только не на себя. Подобное самомнение, уверенность в собственной непогрешимости в тот период, когда этот человек играл руководящую роль в политике крупной мировой державы, пользовался огромными властными правами, не намного меньшими, чем русский царь, не могли стать фактором стабилизации мира в Европе. «Германия — превыше всего» — было не просто лозунгом, девизом националистов. Сам кайзер придерживался подобного мировоззрения, пропагандировал его, отстаивал и защищал. Ослепление национализмом дорого стоило Германии и многим другим странам и народам.

Складывание системы коалиций в начале XX в. не привело и не могло привести к стабильности и долговременному сохранению статус-кво. Имперские амбиции, претензии и интересы ведущих мировых держав вольно или невольно расшатывали хрупкое европейское равновесие. И хотя с окончанием франко-прусской войны и до самого начала XX в на Европейском континенте не было военных конфликтов, но напряженность постоянно существовала. И главным центром подобной опасной напряженности все время были Балканы. Именно здесь в начале XX в. трижды возникали ситуации, грозившие перерасти в масштабное столкновение мировых лидеров. Четвертый такой кризис в 1914 г . закончился мировой войной.

В 1908 г . возник «Боснийский кризис», когда Австро-Венгрия аннексировала провинции Босния и Герцеговина, населенные сербами. Эти районы формально зависели от Турции, которая в этот момент находилась в состоянии хаоса, вызванного революцией. Именно опасения, что эти территории отойдут к Сербии, стали главной причиной решения венского правительства. Обессиленная, не находившая нигде поддержки Турция начала с Австро-Венгрией переговоры и за денежную компенсацию признала аннексию. Но другие страны балканского полуострова на это согласиться не могли. Особенно сильным было возмущение в Сербии и Черногории, Двух государствах, с таким трудом избавившихся от османского порабощения и вновь оказавшихся на передовой линии противостояния мощной экспансии. Эти две страны, населенные православными, издавна пользовались покровительством правительства и моральной поддержкой общественных кругов России. Но Петербург оказать реальной помощи своим «младшим братьям» в тот период не мог. После недавней русско-японской войны и внутренней смуты страна еще была слишком слаба, чтобы показывать силу на мировой арене. Дело закончилось устными демонстрациями протеста и дипломатическими нотами.

Через четыре года, осенью 1912 г ., на Балканах разразился новый кризис, грозивший перерасти в общеевропейскую войну. К тому времени Турция все еще сохраняла обширные владения на Европейском континенте. Ей принадлежали Албания, южная часть Болгарии (Фракия), северные районы Греции (Эпир) и Македония. Турецкое иго было нестерпимым, и в пунктах владений постоянно происходили возмущения, локальные восстания, которые жестоко подавлялись турецкими войсками. Сопредельные государства давно претендовали на «турецкое наследство».

В октябре 1912 г . Болгария, Греция, Черногория и Сербия начали военные действия. Союзники выставили против общего врага более чем 600-тысячную армию, и уже через несколько дней стало ясно, что Турции надеяться не на что. Ее войска потерпели серию поражений. К началу ноября 1912 г . турецкая армия была почти разбита и ее остатки укрепились недалеко от Стамбула. Турция просила мира и взывала к европейским державам, которые начали выказывать признаки беспокойства. Россия не была заинтересована в том, чтобы Болгария, правящие круги которой были настроены прогермански, завладела Стамбулом и стала хозяином Черноморских проливов. Петербург в жестких выражениях потребовал от Софии приостановить наступление. Австрия и стоявшая за ней Германия не могли примириться с усилением Сербии, и австрийские войска начали концентрироваться на границе. Развитие ситуации внушало общую тревогу. В декабре 1913 г . воюющие стороны заключили перемирие. В Лондоне открылась конференция послов ведущих европейских держав, на которой были выработаны условия мира, фиксировавшие сложившуюся политическую ситуацию на Балканах.

Однако в июне 1913 г . в том же регионе разгорелся новый конфликт. Победители в первой балканской войне недолго оставались союзниками — они не могли договориться о приемлемом для всех разделе «турецкого наследства» На этот раз создалась коалиция против Болгарии, объединившая Сербию, Грецию, Черногорию и их «исторического врага» — Турцию. В числе союзников на этот раз была и Румыния. Каждый из участников коалиции требовал от Болгарии, захватившей обширные районы, территориальных уступок в свою пользу. Болгарский царь Фердинанд I (Кобургский) и его правительство, опираясь на дипломатическую поддержку Берлина и Вены, слышать ничего не хотели об уступках. Болгарские войска первыми напали на сербские и греческие позиции 30 июня 1913 г . Вскоре в военный конфликт втянулись и другие балканские государства. Болгария сопротивлялась недолго и 29 июля капитулировала. Вскоре был заключен в Бухаресте мирный договор, по которому Болгария теряла значительные территории на Юге, Западе и Севере. Достигнутое равновесие сил на Балканах было временной передышкой. «Балканский узел» не был развязан, и европейские политики это понимали.

России удалось избежать прямой вовлеченности в балканские дела благодаря ответственности дипломатии и позиции царя, считавшего, что лучше пойти на уступки, чем рисковать сохранением европейского мира. Хотя начиная с Боснийского кризиса, русское общественное мнение, как либеральная, так и консервативная печать все время ратовали за «реальную помощь братьям-славянам». Председатель Четвертой Государственной думы М.В. Родзянко и лидеры крупнейших думских фракций призывали Николая И вмешаться в войну. Но их призывы не возымели действия.

Несмотря на то что балканские войны не переросли в общеевропейский конфликт, напряжение на международной арене не проходило. Германия и Франция уже несколько лет реализовывали обширные программы перевооружения, Россия тоже втянулась в эту мировую гонку. Усиливались националистические тенденции. Весной 1913 г . германский канцлер Бетман-Гольвег, обосновывая в рейхстаге необходимость новых кредитов на армию, заявил, что Германии угрожает «славянская волна». Но он лишь повторял своего кайзера, после Первой балканской войны заявившего, что ему представляется неизбежной «борьба славян и германцев».

В отличие от «дорогого Вилли», русский царь придерживался иного мнения и не считал военный конфликт большого масштаба неизбежным. В мае 1913 г . Николай II прибыл в Берлин на свадьбу дочери кайзера принцессы Виктории-Луизы, выходившей замуж за герцога Брауншвейгского. Это был последний визит русского монарха в Германию. Царь имел намерение договориться с Вильгельмом II об улучшении русско-германских отношений. Он провел переговоры с кайзером и заявил ему, что Россия готова отказаться от претензий на Черноморские проливы и согласна оставить Турцию в роли «привратника», если Германия, со своей стороны, удержит Австрию от политики захватов на Балканах. Реакции на эти предложения в Берлине не последовало, а Вильгельм ограничился лишь разговорами на общие темы.

К началу 1914 г . отчетливо обозначились контуры двух военно-политических коалиций. Среди европейских государств наметилась группировка вокруг основных союзных осей: Берлин—Вена и Париж—Лондон—Петербург. В конце января 1914 г . русский посол в Токио барон P.P. Розен, выступая в Государственном совете, заявил: «Вам, господа, известно, что уже два десятилетия Европа живет под режимом двух союзов, в которые две непримиримо враждебные державы (имелись в виду Франция и Германия. — А.Б.) сумели втянуть остальные большие державы... Единственный выход — либо в устранении этого коренного антагонизма, интересам России совершенно чуждого, либо в вооруженном столкновении, от которого России, всегда верной принятым на себя обязательствам, отклониться будет невозможно. Никому не дано предрешать будущего, но такие чрезвычайные меры, как миллиардный налог на вооружение, свидетельствуют о том, что наступление кризиса является уже не столь далеким. Но, во всяком случае, в одном можно быть уверенным: этот час наступит тогда, когда мы всего меньше его будем ждать». Все шло так, как должно было идти, и изменить судьбы мира могло лишь чудо. Но его не произошло.

Войны бывают разные: большие и малые, справедливые и захватнические, освободительные и колониальные, народные и антинародные, холодные и горячие, продолжительные и скоротечные. Бывают еще и абсурдные. Именно такой кровавой и жестокой бойней, унесшей миллионы жизней, в огне которой сгорели великие старые монархии Романовых, Габсбургов и Гогенцоллернов, стала та, что началась 15 июля 1914 г . с объявлением Австро-Венгерской империей войны маленькой Сербии. Россия, исстари являвшаяся покровительницей славян, приступила 17 июля к мобилизации. В ответ австрийская союзница Германия объявила 19 июля (1 августа) войну России. С этого момента война стала мировой.

Это была схватка имперских амбиций. Все давно шло к такому лобовому столкновению, о котором много и часто говорили еще с весны, а уже в июне, после убийства в г. Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда, признаки надвигающейся войны стали вполне различимы. «Выяснение отношений» между крупнейшими европейскими континентальными державами — Австро-Венгрией и Германией, с одной стороны, Россией, Францией и Англией — с другой, как-то само собой становилось неизбежным.

Разговоры о неотвратимости войны велись уже несколько месяцев. Политическая обстановка в Европе была напряженной, однако она мало влияла на внутреннюю жизнь России — общественная ситуация оставалась относительно спокойной, экономическое положение стабильным. Русская армия была в состоянии реорганизации, которая уже давала свои результаты. Начальник германского генерального штаба генерал фон Мольтке писал в феврале 1914г., что «боевая готовность России со времени русско-японской войны сделала совершенно исключительные успехи и находится на никогда еще не достигавшейся высоте».

Россия втянулась в войну, которой никто не хотел и возможность которой у многих вызывала опасения и страх. Цели войны были отвлеченными, доступными пониманию лишь ограниченного круга лиц, и призывы защитить братьев-славян, отстоять престиж империи, завоевать Черноморские проливы и водрузить крест на соборе Святой Софии в Константинополе (Стамбуле) не могли вызвать глубокого отклика в народе. Подавляющая часть населения даже не представляла, где находится Австро-Венгрия или Германия и почему с ними надо воевать. Русскому крестьянину были неведомы никакие Дарданеллы и он не мог понять, почему надо за них идти на войну и смерть. Но случилось то, чего избежать в тех условиях было невозможно.

В начале июля 1914 г . царь с семьей, как обычно, отдыхал на императорской яхте «Штандарт» в финских шхерах. Погода стояла жаркая, но неровная: страшная духота чередовалась с ураганными ветрами и проливными дождями. Николай II наслаждался красотами пейзажа и тихими семейными радостями. 7 июля с официальным визитом в Россию прибыл президент Французской республики Раймон Пуанкаре. Была устроена пышная встреча, символизирующая тесные союзнические отношения между двумя державами. Четыре дня прошли в череде переговоров, парадов, смотров, торжественных приемов и обедов.

Писатель и журналист Дон-Аминадо (Шполянский) уже в эмиграции, вспоминая те дни, писал: «Все было исполнено невиданной роскоши и великолепия незабываемого. Иллюминации, фейерверки, на много верст раскинувшиеся в зеленом поле летние лагеря. Пехотные полки, мерно отбивающие шаг; кавалерия, артиллерия, конная гвардия, желтые кирасиры, синие кирасиры, казаки, осетины, черкесы в огромных папахах; широкогрудые русские матросы, словно вылитые из бронзы. Музыка Гвардейского экипажа, парадный завтрак на яхте «Александрия». Голубые глаза русского императора. Царица в кружевной мантилье, с кружевным зонтиком в царских руках. Великие княжны, чуть-чуть угловатые, в нарядных летних шляпах с большими полями. Маленький цесаревич на руках матроса Деревенько. Великий князь Николай Николаевич, непомерно высокий, худощавый, статный, движения точные, рассчитанные, властные. А кругом министры, камергеры, свитские генералы в орденах, в лентах, и все залито золотом, золотом, золотом». Никто не мог предположить тогда, что «русская сказка» скоро кончится, что XIX век (реальный, а не календарный) близится к концу, а впереди — другие времена, «иные песни и цвета».

Последний император не хотел войны. После горького урока русско-японской кампании он прекрасно осознавал, что любой вооруженный конфликт непременно принесет страдания, лишения, смерть. В глубине души он был противником насилия, и если приходилось с ним сталкиваться, то он неизбежно испытывал сожаление, а часто и раскаяние. Он понимал, что неудачная война таит угрозу революционного взрыва, повторения кошмара, пережитого им и Россией в 1905—1906 гг. Он знал, что на пути победоносной и быстрой военной кампании много различных препятствий — начатое перевооружение русской армии еще в полном разгаре. Ее техническая оснащенность и огневая мощь существенно уступали германской. Все это Николай Александрович понимал. Однако пойти на предательство, совершить, по его мнению, такой аморальный поступок, как бросить на растерзание дружественную страну, теряя этим престиж и в России, и в мире, он не хотел и не имел права. Встать на защиту славян и России — в этом он видел свой долг, а монарший долг — святая обязанность, это угодное Богу дело. Как же можно уклониться от него! Безысходность диктовала военный выбор, и он был сделан.

Великий князь Константин Константинович со слов Николая II описал события, предшествовавшие войне: «19 июля, в день святого Серафима, столь почитаемого Государем, выходя от всенощной, он узнал от графа Фредерикса (министр императорского двора. — А.Б .), с которым для скорости говорил Сазонов (министр иностранных дел. — А.Б.), что у последнего был Пурталес (посол Германии. — А.Б .) с объявлением войны России Германией. При этом Пурталес вручил Сазонову бумагу, в которой содержались оба ответа германского правительства, как на случай благоприятного, так и неблагоприятного ответа России относительно прекращения мобилизации. Не знаю, что руководило послом — растерянность или рассеянность. Итак, нам была объявлена война. Государь вызвал к себе английского посла Бьюкенена и работал с ним с 11 вечера до 1 часа ночи. Государь совершенно свободно, как сам он выразился мне, пишет по-английски; но должны были встретиться некоторые технические термины, в которых он не был уверен. Бьюкенен тяжкодум и медлителен. С ним сообща Государь сочинил длиннейшую телеграмму английскому королю. Усталый, во 2-м часу ночи, зашел он к ждавшей его Императрице выпить чаю; потом разделся, принял ванну и пошел в опочивальню. Рука его уже была на ручке двери, когда нагнал его камердинер Тетерятников с телеграммой. Она была от императора Вильгельма; он еще раз (уже сам объявив нам войну) взывал к миролюбию Государя, прося о прекращении военных действий. Ответа ему не последовало».

Во главе армии был поставлен двоюродный дядя царя — великий князь Николай Николаевич (внук Николая I), давно причастный к военному делу: в 1895—1905 гг. состоял генерал-инспектором кавалерии, с 1905 по 1908 г . возглавлял Совет обороны, а затем стал командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Этот Романов был хорошо известен в войсках, пользовался авторитетом в офицерской среде, что и определило его назначение на пост Главнокомандующего всеми вооруженными силами России.

Германия, объявив войну России, на следующий день оккупировала Люксембург, 21 июля объявила войну Франции. 22 июля германская армия начала крупномасштабные военные действия, вторгшись в Бельгию, нейтралитет которой германский канцлер Бетман-Гольвег назвал «клочком бумаги». В тот же день Великобритания объявила войну Германии, вслед за тем войну рейху объявили английские доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южно-Африканский союз. Война стала мировой. Уже в 1914 г . на стороне Антанты выступили Япония и Египет, а на стороне Центральных держав — Болгария и Турция. Всего в войне участвовало 33 государства.

Война изменила облик России, уклад жизни людей и семей, в том числе и императорской. Все стало работать на победу. Для Николая II, Александры Федоровны и их детей служить России было обязанностью, ради которой они отказались от многих приятных привычек семейного времяпрепровождения. За победу они молились, к ней были направлены все их помыслы! В первый день войны, 20 июля 1914г., принимая в Зимнем дворце высших чинов империи, Николай II обратился к ним со словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей». Этой клятве он оставался верен все месяцы войны и, вопреки циркулировавшим слухам, всегда был резким противником каких-либо сепаратных переговоров с неприятелем. Императрица Александра Федоровна, будучи наполовину немкой, никаких прогерманских настроений не имела, хотя в Германии осталось несколько близких родственников.

В первые месяцы войны порочащих власть слухов слышно не было. Всех объединил общий патриотический порыв. В стране проходили спонтанные манифестации — многотысячные толпы в разных городах России несли русские национальные знамена, портреты Николая II, цесаревича Алексея, великого князя Николая Николаевича, иконы. Звучали колокола, служились молебны, а русский национальный гимн «Боже, Царя храни!» непрерывно исполнялся и на улицах, и во всех собраниях. Почти вся печать заговорила о единстве нации перед лицом германской угрозы.

Хотя главой кабинета с конца января 1914 г . (после отставки В.Н. Коковцова) был старый бюрократ И.Л. Горемыкин, не любимый большинством общественных фракций и партий, видевших в нем неисправимого представителя сановного мира, но даже он после начала войны на какое-то время перестал быть мишенью для критических стрел. Когда 26 июля открылась чрезвычайная сессия двух палат, единение представительных и законодательных органов было полным. Государственная дума без колебаний утвердила кредиты и приняла законопроекты, связанные с ведением войны.

Царь всегда уделял особое внимание военным проблемам, а после 19 июля (1 августа) интерес к ним стал всепоглощающим, и положение на основных фронтах — Северо-Западном (против Германии) и Юго-Западном (против Австро-Венгрии), к концу года открылся еще и Кавказский фронт (против Турции) — было все время в поле его зрения. Военная кампания началась блестящим прорывом русских войск в Восточной Пруссии, но наступление через две недели закончилось разгромом.

На Галицийском направлении военные действия против Австро-Венгрии разворачивались значительно успешней. Русская армия заняла крупнейшие города Львов и Галич и осенью 1914 г . стала хозяйкой положения в этом районе. Однако вскоре на помощь австрийцам подошли германские силы, несколько потеснившие русскую армию. В конце 1914г. на фронтах установилось позиционное затишье. Первоначальные предположения о скором окончании войны, о том, что «будем встречать Рождество в Берлине», остались лишь мечтами. Приходилось готовиться к длительному и изнурительному противостоянию. В тылу оживились и стали вновь набирать силу противоправительственные настроения, угасшие было в первые месяцы войны. Крушение надежд на скорое победоносное завершение военной кампании способствовало возрождению старых распрей и противоречий. И события весны и лета 1915 г . дали им мощный толчок.

В 1915 г . на театре военных действий разворачивались важные события. Весной начались успешные операции русской армии на Юго-Западном фронте, и к марту австрийская армия потерпела серьезные поражения и вновь уступила всю Галицию. Возникла реальная угроза скорого выхода Австро-Венгрии из войны. Германия, стремясь предотвратить подобное развитие событий и воспользовавшись затишьем на Западном фронте, бросила против России значительные военные силы, оснащенные мощной артиллерией. С конца апреля события на фронтах развивались не в пользу России, хотя в сражениях были задействованы лучшие войска, в том числе цвет армии и опора монархии

— гвардейские части. Весной и летом 1915 г . русская армия участвовала в ряде кровопролитных сражений, однако понесла огромные потери из-за недостаточного обеспечения боеприпасами и современным вооружением, особенно артиллерией.

Император был удручен. Положение ухудшалось, а надежда на скорое окончание войны исчезала. Оставалась лишь надежда на милость Всевышнего, и 21 июня он писал матери: «И Ты и Мы все здесь живем, очевидно, одними чувствами, одними мыслями. Больно отдавать то, что было взято с таким трудом и огромными потерями в прошлом году. Теперь к германцам и австрийцам подошли подкрепления, но и нашим войскам также посланы свежие корпуса, в том числе и гвардейский; итак, надо ожидать скоро большое сражение. Помог бы Господь нашим героям остановить их! Все от Бога и потому надо верить в Его милость».

Натиск «проклятых тевтонов» вынудил русскую армию отойти на Восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые Другие районы. Пришлось срочно эвакуировать и Ставку Главнокомандующего из Барановичей. Она была перенесена в августе в г. Могилев. События лета 1915 г . походили на огромную военную катастрофу, и командование было на какое-то время просто деморализовано. Еще в мае, когда только разворачивалось наступление немцев, Николай II приехал в Ставку и застал там картину полного уныния: «Бедный Н. (великий князь Николай Николаевич. — А.Б.), рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком».

Общественные деятели всех политических направлений требовали назвать конкретного виновника, и он был назван — военный министр В.А. Сухомлинов. Занимая эту должность с 1909 г ., он неоднократно публично заверял, что русская армия готова ко всем возможным испытаниям. Все сразу поверили, что этот человек повинен в преступной халатности, лихоимстве, а затем зазвучали голоса о его государственной измене. Министр был отрешен от должности 13 июня 1915 г . Однако отставка непопулярного министра никого не удовлетворила.

Особенно активизировались либеральные деятели кадетского толка, которые в первые месяцы войны, скрепя сердце, умерили свои нападки на власть, так как ситуация заставляла консолидировать усилия. Поражения армии в конце весны — начале лета 1915 г . вывели их из состояния оцепенения и предоставили прекрасную возможность «подать себя» в традиционной роли спасателей России.

Но волновались и выражали свое беспокойство не только либеральные деятели, эти чувства сделались всеобщими. Следовало предпринять действия, способные мобилизовать страну для отпора врагу, и довести войну до победного конца. Об этом много думал царь. 10 июня 1915 г . он выехал в Ставку, где провел серию совещаний с генералитетом и министрами и пришел к заключению о необходимости обновления высшей администрации. Были отправлены в отставку несколько влиятельных министров, известных своей правой ориентацией, — министр юстиции И.Г. Щегловитов, министр внутренних дел Н.А. Маклаков и обер-прокурор Святейшего Синода В.К. Саблер. Все эти меры носили паллиативный характер и ничего принципиально изменить не могли. К тому же во главе кабинета остался старый царедворец И.Л. Горемыкин.

Общественные деятели, приветствуя некоторые назначения, находили их недостаточными и выступали за создание ответственного перед Думой правительства. С лета 1915 г . этот лозунг стал главнейшим для ведущих политических деятелей и объединений. В августе несколько думских и околодумских общественных групп объединились в так называемый «Прогрессивный блок», центром которого стала партия кадетов. Их главным требованием стало создание «кабинета общественного доверия».

Лето 1915 г . — время многих окончательных решений Николая II, время бесповоротного избрания им своей судьбы. Груз проблем нарастал, а изменений к лучшему не происходило. Страну все явственней охватывала волна общественного недовольства. Критические оценки и суждения о положении дел в стране делались как бы общепринятыми: их уже высказывали не только представители думской фронды, но и простые подданные. Эти разговоры и настроения подогревали не только военные неудачи, слухи о «засилье темных сил», но и усугублявшиеся экономические трудности — нехватка сырья и энергии, свертывание ряда отраслей производства, инфляция, рост дороговизны, расстройство транспорта. Император надеялся на поддержку со стороны общественных деятелей, но не получил ее.

Николай II не сомневался, что серьезные реформы, начатые 10 лет назад, надо продолжать и углублять. Но в то же время он понимал, что проводить их во время войны — безумие! Он видел, что война обострила старые проблемы и постоянно рождала новые, кроме того, срок ее окончания постоянно отодвигался, а с лета 1915 г . стал вообще неразличим. Он постоянно думал о том, что же предпринять, чтобы переломить ход событий и добиться победоносного мира. В конце концов он пришел к решению возглавить руководство армией. 23 августа 1915 г . был опубликован приказ по армии и флоту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердой верою в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш священный долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской». Ему оставалось править полтора года, и большую часть этого времени он провел в Могилеве.

Маленький заштатный Могилев стал на несколько месяцев главным центром страны, ее армии и тыла. Со второй половины 1915 г . положение на основных фронтах стабилизировалось, однако в тылу ситуация ухудшалась.

К 1916 г . патриотические восторги были позади, и в обществе царило глухое брожение, прорывавшееся наружу в повседневных разговорах о шпионах и предательстве. Государственная администрация все больше и больше погружалась в состояние оцепенения. Последний царский министр внутренних дел А.Д. Протопопов, говоря о заключительном периоде существования монархии, заметил: «Всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много, но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров».

В начале 1916 г . на посту премьера И.Л. Горемыкина сменил Б.В. Штюрмер, бывший ранее губернатором в Новгороде и Ярославле, а затем занимавший много лет пост директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел. На сессии Государственной думы 9 февраля 1916 г . в Таврическом дворце в первый и последний раз перед депутатами с кратким обращением выступил император. Он призвал думцев к совместной работе на благо отечества, и эти слова были встречены громом аплодисментов. Царь был удовлетворен и записал в дневнике: «удачный и оригинальный день». Овации в Думе отгремели, и все осталось по-старому: Николай II — в Ставке, в кругу военно-политических проблем, Александра Федоровна — в Царском Селе со своими страхами, сомнениями и «дорогим Григорием», а общественные деятели в своих гостиных и салонах продолжали распалять собственное воображение разговорами о «темных силах» и грядущих потрясениях, утверждая, что положение может спасти лишь «министерство общественного доверия».

Но был еще один, молчавший до поры, грозный и могучий мир, о котором все знали, от имени которого управляли и выступали, — страна с многомиллионным населением, Россия деревень, фабрик и заводов, в недрах которой черпались силы для ведения войны. Миллионы солдат, главным образом бывших крестьян, были брошены на фронт и разметаны на огромных пространствах от Балтийского моря до Закавказья. К концу 1916 г . общее число мобилизованных достигло почти 13 млн. Оторванные от привычного уклада жизни, загнанные в сырые окопы и холодные землянки, они мучились и погибали за цели, которые были от них весьма далеки. Многие из них почитали Бога и

Царя, знали урядника в своем уезде, земского начальника, может быть, губернатора, но ни о каких «радетелях» и «спасателях» слыхом не слыхивали, да и мало интересовались «забавами господ». Постепенно эти миллионы превращались в огромную асоциальную массу, где зрели страшные «зерна гнева», давшие такие разрушительные всходы.

В последний период существования монархии власть предоставила массу поводов для ярких и эффектных выступлений против себя. Совет министров больше походил на героев крыловской басни о лебеде, раке и щуке, чем на центральный административно-координирующий орган. Чуть ли не каждый министр вел «свою линию», интригуя против других, а некоторые искали популярности в либеральной среде, согласовывали там свою деятельность, хотя клятвенно обязались служить государю. Приближалась развязка. В ночь с 16 на 17 декабря 1916 г . во дворце Юсуповых на Мойке в Петрограде был убит Григорий Распутин, и эта весть вызвала одобрение во многих кругах. Некоторым показалось, что черные дни миновали, что теперь наконец-то все пойдет наилучшим образом, но это была лишь краткосрочная иллюзия.

27 февраля 1917 г . Николай II в Могилеве получил верные сведения из Петрограда о происходивших там серьезных беспорядках, начавшихся еще 23 числа. Толпы расквартированных в столице солдат из запасных батальонов вместе с примкнувшими к ним группами гражданских лиц ходили с красными флагами по главным улицам, громили полицейские участки, грабили магазины, вступали в стычки с верными царю войсками. Положение становилось критическим. Власть правительства в столице была парализована. Надо было принимать срочные меры для водворения порядка.

Монарх серьезно расстроился. Говорят, что причиной выступлений стала нехватка хлеба и муки в Петрограде. Хороши же столичные власти! Не могли обеспечить своевременный подвоз продовольствия. Где же правительство, где министр внутренних дел Протопопов, много раз уверявший, что им все делается для поддержания в столице порядка и обеспечения снабжения жителей? От него никаких известий нет, но зато председатель Думы Родзянко прислал возмутительную телеграмму. Как всегда, этот толстяк нагнетает страхи и требует создать правительство из общественных деятелей. Опять одно и то же! Вместо того, чтобы помогать властям, эти говоруны из Государственной думы только и мечтают о министерских портфелях и клевещут на верных людей. Как они не понимают, что прежде всего надо одержать победу, а уж затем заниматься политическими реформами. Ну, ничего, Господь поможет и все обойдется. Надо послать в Питер надежного генерала во главе преданных войск и восстановить там спокойствие. Какое милое письмо прислала дорогая Аликс, как ей, бедной, тяжело одной с больными детьми в Царском. Но, как всегда, дорогое солнышко не теряет присутствия духа и спокойно сообщает о последних событиях.

Весь день чины свиты и служащие Ставки шепотом обсуждали события в столице, принимавшие драматический оборот. Любимец государя, его флаг-капитан адмирал К.Д. Нилов повторял: «Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой еще нигде не было». Многие считали это неудачным зубоскальством, но никто не возражал. Все понимали, что нужно что-то предпринимать, но что именно — никто толком не знал. Кто с надеждой, а кто с безысходностью ждали решений от императора. Никто из императорской свиты, из числа этих осыпанных милостями и почестями людей, не нашел в себе мужества и решимости бросить вызов надвигавшейся катастрофе и стать опорой угасавшей царской власти. С утверждением, что следует навести порядок в Петрограде, не спорили. Здесь было полное согласие. Но как этого добиться — мнения расходились. Некоторые полагали, что надо послать верные части для восстановления спокойствия силой; другие же, а таких с каждым часом становилось все больше, склонялись к мысли о необходимости пойти на уступки Думе и согласиться на создание правительства по ее усмотрению. Надежда, что кабинет общественных деятелей положит конец смуте, рождала осторожный оптимизм. Они еще не ведали, что зарождающийся смерч русского бунта этим остановить нельзя.

В 8 часов вечера 27 февраля 1917 г . начался последний царский обед в Ставке. Император появился за несколько минут до назначенного времени, на нем рубаха защитного цвета, лицо серое, настроение подавленное. В полном молчании обошел присутствующих и пригласил всех к столу. Рядом с ним находился герой военной кампании в Галиции, известный боевой генерал Н.И. Иванов. Сама трапеза мало кого занимала. Все прислушивались к разговору Николая II с Ивановым. Как всегда, первым встал из-за стола император и, сделав общий поклон, удалился в свой кабинет. Стали расходиться и остальные. Генерал Иванов сообщил нескольким членам Ставки, что государь распорядился отправиться ему с батальоном георгиевских кавалеров и некоторыми другими частями в Царское Село, а затем — в Петроград для восстановления порядка. Вскоре стало известно, что императором послана телеграмма М.В. Родзянко с согласием на создание ответственного министерства и отдано распоряжение о подготовке к отъезду. После полуночи Николай II перебрался в поезд, отбывший в 5 часов утра 28 февраля из Могилева в Петроград.

Маршрут пролегал через Смоленск — Лихославль — Тосно на Царское. В Вязьме были после полудня, и царь послал телеграмму жене: «Мысленно постоянно с тобою. Дивная погода. Надеюсь, что вы себя хорошо чувствуете. Много войск послано с фронта. Сердечнейший привет. Ники». В Лихославль прибыли вечером, и здесь Николай II получил весточку от Аликс о том, что у них все спокойно. В 21 час 27 минут телеграфировал в Царское: «Благодарю за известие. Рад, что у вас благополучно. Завтра утром надеюсь быть дома. Обнимаю тебя и детей, храни Господь. Ники». На всех станциях царили полное спокойствие и порядок. Раскаты петроградской грозы не докатились еще до глубинки России. Царь со всеми был ровен, сдержан и ничем не выдавал своих глубоких внутренних переживаний. Он непрестанно думал о своих близких, о судьбе России и династии.

Около двух часов ночи 1 марта царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. До Петрограда оставалось около двухсот верст, однако возникли неожиданные затруднения. Выяснилось, что все станции по пути следования заняты революционными войсками. Двигаться дальше было невозможно. Только здесь стало окончательно ясно, что противоправительственные выступления приняли широкий размах и что российский монарх уже не может беспрепятственно передвигаться по своей стране. После обсуждения ситуации было решено изменить маршрут. Окружение убедило Николая II в необходимости ехать в Псков, в штаб Северного фронта, где под командованием генерала Н.В. Рузского оставались надежные войска. После нескольких часов стояния в Малой Вишере императорский поезд двинулся в западном направлении. В середине дня прибыли в Старую Руссу. На станции собралась огромная толпа народа, желавшая видеть царя. Когда он появился в окне вагона, все сняли шапки, многие встали на колени и крестились. Восторженное отношение к императору не имело ничего общего с тем, что происходило в Петрограде.

В столице же власти царя уже не существовало. Временный комитет Государственной думы был преобразован во Временное правительство, в состав которого вошли давние недоброжелатели Николая II: П.Н. Милюков, А.И. Гучков и откровеннейший враг трона и династии социалист А.Ф. Керенский. На улицах царило радостное возбуждение. Торжествовал красный цвет флагов и наскоро намалеванных транспарантов, на которых преобладал один лозунг: «Долой самодержавие!». Никто уже не работал и казалось, что чуть ли не все жители трехмиллионного города вышли на улицу в уверенности, что черные дни миновали, что теперь начнется новая, светлая жизнь без горестей и печалей. Восторги принимали порой характер истерии. Толпы солдат, матросов, студентов, рабочих, низших служащих стекались к резиденции

Государственной думы — Таврическому дворцу, у парадных дверей которого проходил нескончаемый митинг. Ораторы сменяли один другого. Особенно воодушевило собравшихся выступление нового министра юстиции А.Ф. Керенского, заклеймившего старую власть и провозгласившего наступление эры мира и благоденствия в России. Дамы и курсистки из публики бросали к его ногам первые весенние цветы, и с несколькими из них сделался обморок.

Новой власти стали присягать воинские части, и почти никто уже не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Удивление и восторг собравшихся вызвало появление кузена Николая II великого князя Кирилла Владимировича, который с красным бантом на груди привел находившийся под его командованием Гвардейский экипаж и встал на сторону победителей. Со всех концов города стали привозить арестованных царевых слуг, и наиболее заметных помещали в министерском павильоне Таврического дворца. К вечеру I марта здесь находился цвет сановной иерархии, люди, совсем еще недавно обитавшие на недосягаемой высоте: бывшие премьеры И.Л. Горемыкин и Б.В. Штюрмер, председатель Государственного совета И.Г. Щегловитов, обер-прокурор Святейшего Синода В.К. Саблер.

Долой предателей! Долой тиранов! Да здравствует свобода! Казалось, что даже холодный мартовский воздух стал горячее от всеобщего ликования и радостных надежд. Как-то разом опустели церкви, и быстро входило в моду новое слово «товарищ». Но всех, особенно новых правителей, занимал один вопрос: где царь, что он делает? Под напором всеобщей эйфории быстро возобладало убеждение, что «этот деспот», «этот изменник» и «его жена-немка» должны быть отлучены от власти. Им не может быть предоставлено никакой роли в новой, свободной России. Слухи опережали официальную информацию властен, и события сменялись так быстро, что сообщения экстренных выпусков газет устаревали еще в типографиях.

Совершенно неожиданно для думцев возник Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, сразу ставший центром крайних требований и лозунгов. Председатель Думы М.В. Родзянко, самоуверенный и поднаторевший в думских прениях деятель, отправился туда и перед расхристанными солдатами и какими-то «штафирками» произнес страстную патриотическую речь, призывая к единению, к согласию всех элементов общества для защиты русской земли. Ему хлопали, но затем все испортил какой-то «собачий депутат», выступивший следом: «Товарищи! Господин Родзянко говорит о том, чтобы мы русскую землю спасали. Так это понятно. У господина Родзянко есть что спасать. Немалый кусочек у него этой земли в Екатеринославской губернии, да какой земли! Так что Родзянко и другим помещикам из Государственной думы есть что спасать. А будете ли вы спасать ее, если земля из помещичьей станет нашей?» «Какой мерзавец! — негодовал Михаил Владимирович. — И особо возмутительно, что этому негодяю устроили овацию!»

Надо немедленно укреплять власть и для всеобщего успокоения добиться отречения императора в пользу своего сына. Должна существовать преемственность власти и, если на престоле окажется чистый и, конечно же, незапятнанный никакими политическими делами мальчик, то русские сердца смягчатся и можно будет следовать ответственному правительственному курсу. Родзянко обсудил план с некоторыми известными депутатами Думы, разделявшими эти взгляды. Уже вечером 1 марта возникла идея ехать на встречу с царем и уговорить его согласиться на отречение. Замысел решили не разглашать, обставить все скрытно, чтобы какие-нибудь непредвиденные обстоятельства не нарушили его. Постановили, что поедет сам Родзянко, депутат В.В. Шульгин и член Государственного совета А.И. Гучков — человек, широко известный в России своей резкой критикой старой власти. Позже все-таки возобладало мнение, что Родзянко лучше остаться в Питере и держать под контролем события. Депутация не была уверена в благоприятном исходе своей миссии, но решили не возвращаться без достижения согласия.

Уже в полной темноте, около восьми часов вечера, 1 марта царский поезд подошел к станции Псков. Народа на платформе было немного, оживления не отмечалось. Встречали губернатор, представители местной администрации, несколько офицеров и прибывшие ранее чины свиты. Царь принял в вагоне губернатора. В это время на платформе появилась согбенная фигура генерала Н.В. Рузского в сопровождении начальника штаба и адъютанта. В ожидании приема он разговорился с несколькими свитскими, обратившимися к нему с призывом помочь государю в этот трудный час. Ответ старого генерала поверг всех в ужас. Он не только не высказал желания следовать долгу и присяге, но прямо заявил, что «теперь надо сдаться на милость победителя». Царь пригласил генерала к обеду, во время которого задал несколько вопросов о положении на Северном фронте и в Петрограде, и сообщил, что ожидает приезда Родзянко, от которого надеется получить подробные сведения о событиях в столице. Рузский попросил об аудиенции, и монарх пригласил его к себе через час.

Их встреча затянулась далеко за полночь. Эти несколько часов беседы императора с командующим Северным фронтом, телефонных и телеграфных переговоров с Родзянко и начальником штаба Верховного главнокомандующего в Могилеве генералом М.В. Алексеевым оказались переломными. На осторожный намек Рузского, что необходимо было еще раньше согласиться на правительство общественных деятелей, Николай II, явно волнуясь, заметил: «Для себя и своих интересов я ничего не желаю, ни за что не держусь, но считаю себя не в праве передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред России, а завтра умоют руки, подав в отставку. Я ответственен перед Богом и Россией и все, что случилось и случится, будут ли министры ответственны перед Думой или нет — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делают министры не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность».

Рузский призывал монарха принять формулу: государь царствует, а правительство управляет. Но Николай Александрович возразил, что ему эта формула непонятна, что надо было получить другое воспитание и переродиться, что он «не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может сложить с себя ответственность перед Богом. Те люди, которые войдут в первый общественный кабинет, люди, совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не справятся со своей задачей».

В конце концов Рузский уговорил царя во имя блага России и своего сына пойти на компромисс с совестью. В О часов 20 минут 2 марта генералу Иванову, эшелоны с войсками которого находились уже в Царском Селе, была послана телеграмма: «Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать. Николай». В три часа ночи генерал Рузский связался по телефону с Родзянко. Разговор длился долго, более двух часов. Председатель Думы произнес много слов о важности происходящего, о трагизме положения и недвусмысленно дал понять, что общее настроение склоняется в пользу отречения императора. Разговор Рузского с Родзянко был передан в Ставку генералу М.В. Алексееву, заявившему, что «выбора нет и отречение должно состояться».

Из Ставки были посланы срочные телеграммы командующим фронтами, где говорилось, что для спасения России от анархии необходимо отречение императора в пользу своего сына. Командующие призывались высказать свое мнение. К полудню 2 марта стали приходить ответы: от командующего Юго-Западным фронтом генерала А.А. Брусилова, от командующего Западным фронтом генерала А.Е. Эверта, от командующего Кавказским фронтом, двоюродного дяди Николая II и бывшего Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Все призывали царя принести жертву на алтарь отечества и отречься. В послании последнего говорилось: «Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувства святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особо горячей молитвою молю Бога подкрепить и направить Вас».

Телеграмма от командующего Румынским фронтом генерала В.В. Сахарова пришла последней, около 15 часов. С гневом и болью старый русский офицер писал: «Горячая любовь моя к Его Величеству не допускает душе моей мириться с возможностью осуществления гнуснейшего предложения, переданного Вам председателем Думы. Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся царя своего, задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственная дума, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей... Рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы немедленно не дало пищи к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших, притязаний». Копии телеграмм генерал Алексеев препроводил на имя императора в Псков, добавив от себя: «Умоляю Ваше Величество безотлагательно принять решение, которое Господь Бог внушит Вам. Промедление грозит губительно России».

Пошли последние часы и минуты последнего царствования. Ознакомившись с мнением военачальников, царь пересилил себя, переступил через принципы и принял решение отказаться от короны. Он горячо молился в своем вагоне перед походным алтарем и просил Бога простить ему этот грех — измену клятве, данной при воцарении. Если все кругом этого просят, если все считают, что он должен принести эту жертву, то он ее принесет. Господь поймет и не оставит! Как растеряны и напуганы приближенные, какие у всех мрачные лица, а некоторые стараются не поднимать глаз. Многие из них лишатся своих должностей, но он уже никому не сможет помочь. Никто из них не пришел на помощь к нему, никто не встал на защиту трона и династии. Бог им судья!

Царь вышел на платформу. Был легкий мороз и шел редкий снег. Вернувшемуся генералу Рузскому сообщил о своем согласии отречься. После непродолжительной прогулки вдоль состава вернулся в начале четвертого в вагон и составил две телеграммы — одну на имя Родзянко, а другую на имя Алексеева. Вторая гласила: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно». Служить верно и нелицемерно! Ему они так не служили. Все его бросили и предали. Только его дорогая Аликс и дети останутся с ним. Что теперь будет?

Рузский был приглашен к императору, вручившему оба послания для отправки. Генерал сообщил Николаю II, что из Петрограда выехали для переговоров Гучков и Шульгин. Решено было дождаться их приезда и никаких телеграмм пока не посылать. Потянулись томительные часы ожидания. Император не терял присутствия духа, и хотя приближенные замечали порой признаки охватывавшего его волнения, природная выдержка и воспитание не позволяли этому человеку проявлять слабость.

Депутаты ожидались в семь часов вечера, а приехали только около десяти. К этому времени в настроении обреченного монарха многое изменилось. Все эти часы он обдумывал грядущее и особенно будущее сына Алексея. Ведь он еще совсем мальчик, к тому же болен. Ему нужен постоянный уход и забота любящих людей и в первую очередь матери, а сможет ли она остаться при нем? Кругом столько лицемерия и вражды, ни за что нельзя поручиться. Уже третий день он не имеет подробных известий из Царского. Что там? Как они? Дети лежат больные, а бедная Аликс, которая сама в последнее время была нездорова?

Ближе к вечеру рокового дня император имел обстоятельный разговор с лейб-хирургом С.П. Федоровым, уже несколько лет лечившим цесаревича Алексея. Отец просил врача высказаться совершенно честно и откровенно о том, что ждет в будущем сына. Профессор не стал лукавить, сказав со всей определенностью, что, хотя Алексей

Николаевич и может прожить долго, но все же, если верить медицинской науке, он неизлечим и предсказать будущее в данном случае невозможно. В ответ услышал: «Мне и императрица говорила так же, что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним... Я останусь около моего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устранясь от всякой политической жизни».

Наконец прибыли посланцы революционной столицы. Выглядели они совсем непарадно: трясущиеся руки, хмурые, помятые лица, несвежие костюмы, нечищенная обувь. Они были растеряны и подавлены не меньше членов императорской свиты. Эти представители «новой России» находились в неведении относительно намерений государя и считали, что им предстоит тяжелая миссия — уговорить царя отречься в пользу сына Алексея при регентстве брата императора, великого князя Михаила Александровича. По пути к царскому поезду Шульгин сказал: «В Петрограде творится что-то невообразимое. Мы находимся всецело в их руках и нас, наверное, арестуют, когда мы вернемся». Хороши же народные избранники! Прошло всего несколько дней, а они уже дрожат от страха перед тем народом, которым взялись управлять и от имени которого приехали говорить об отречении.

В салон-вагоне царского поезда их встретил министр Императорского двора граф В.Б. Фредерике, спросивший А.И. Гучкова о том, что происходит в столице. Ответ был убийственным для царедворца: «В Петрограде стало спокойнее, граф, но Ваш дом на Почтамтской совершенно разгромлен, а что стало с Вашей семьей — неизвестно». В полном молчании прошло несколько минут, показавшихся часами, и наконец появился Николай. Он был в кавказской казачьей форме и сохранял внешнее спокойствие. Любезно поздоровался с прибывшими и пригласил всех сесть.

Разговор начал А.И. Гучков. Тихим, хрипловатым голосом, смотря все время в одну точку на полу, он рассказал о том, что положение угрожающее, что к движению примкнули войска и рабочие, беспорядки перекинулись на пригороды. Все новоприбывающие воинские части переходят на сторону восставших, и для спасения родины, для предотвращения хаоса и анархии был образован Временный комитет Государственной думы, принявший всю полноту власти. Гучков далее сообщил, что образовался Совет рабочей партии, требующий социальной республики. Это требование поддерживают низы и солдаты, которым обещают дать землю. Толпа вооружена, и опасность угрожает всем. Единственный путь спасения — передача бремени верховной власти в другие руки. «Если Вы, Ваше Величество, — завершил Гучков, — объявите, что передаете свою власть Вашему сыну и передадите регентство Вашему брату Михаилу Александровичу, то положение можно будет спасти».

Император выслушал этот довольно продолжительный монолог не перебивая, не задавая вопросов. Какая горькая ирония судьбы, какое жестокое испытание! Он, получивший корону от отца, он, поставленный на свой высокий пост Божественным Промыслом и ответственный все 22 года правления только перед Всевышним, должен теперь отрекаться перед лицом каких-то депутатов, один из которых — этот самый Гучков, давний враг трона, как хорошо знал государь, много лет распространявший антидинастические клеветы. Пусть будет так. Значит, это угодно Богу и надо испить эту горькую чашу до дна!

Когда Гучков закончил, Николай II сказал: «Ранее вашего приезда, после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной думы, я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности, мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучаться с ним не могу». После этих слов возникла напряженная пауза. Такой исход депутаты не предвидели. Наследником трона мог быть лишь сын монарха. Об этом прямо говорилось в законе. Новая комбинация, когда трон переходил к брату императора, не отвечала букве закона, но, с другой стороны, когда составляли эти нормы, никто не предусмотрел возможность добровольного отказа самодержца от престола.

Произошел непродолжительный обмен мнениями, и в конце концов Гучков сказал, что они могут принять это предложение. Государь вышел в свой кабинет и быстро вернулся обратно с проектом манифеста об отречении. Текст тут же обсудили, внесли незначительные поправки, переписали, и в 23 часа 40 минут 2 марта Николай Александрович — семнадцатый царь из династии Романовых — его подписал. Теперь уже бывший император попросил лишь поставить на нем другое время — 3 часа 5 минут дня, когда было принято окончательное решение. Далеко за полночь, вернувшись в спальное купе, развенчанный монарх, как всегда уже на протяжении последних 35 лет, занес в свой дневник краткое описание дня и завершил запись словами: «Кругом измена и трусость и обман!»

Еще 22 февраля, когда император покидал Царское и направлялся в Ставку, ничто не предвещало будущих потрясений. Этот последний день был похож на все остальные: с утра чтение деловых бумаг, прием должностных лиц. Завтракали вместе с братом Михаилом. Затем попрощался с детьми, помолился с Аликс в церкви Знамения Божией Матери, расположенной рядом с дворцом, и поехал на станцию. На следующий день, в три часа дня, Николай был уже в Могилеве.

Императрица осталась дома, в любимом обиталище — Александровском дворце. С этим местом так много в их жизни было связано. Здесь родился Ники, и сюда он привел ее, молодую и счастливую, вскоре после женитьбы. Здесь они провели лучшие часы жизни, здесь появился на свет их первенец — дочь Ольга. Этот дворец, построенный по заказу императрицы Екатерины II архитектором Кваренги для ее любимого внука Александра, был особо дорог последней императрице. Расположенный в глубине старого царскосельского парка, окруженный густыми зарослями так любимой Аликс сирени, он был удален от шумных магистралей и оживленных мест. Тут царили тишина и покой, чем очень дорожили венценосцы.

После отъезда Николая, к вечеру 22 числа дочь Ольга и сын Алексей занемогли. У них определили корь. На следующий день заболела Татьяна, затем дошла очередь и до остальных. Температура у детей все время была высокой, их мучал страшный кашель, глаза слезились и болели. В довершение несчастья слегла и ближайшая наперсница царицы Аня Вырубова. Через два дня после отъезда Николая личные апартаменты царской семьи походили на лазарет. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом сиделок. Окна были занавешены (свет раздражал глаза), и в полумраке можно было различить лишь несколько женщин в белых халатах, одна из них в платье сестры милосердия — императрица. Начиная с 23 февраля Александра Федоровна спала лишь урывками, не раздеваясь, на кушетке или у Алексея, или в комнатах девочек. Она давала лекарства, готовила полоскания, измеряла температуру, кормила. Когда кому-то становилось легче, то утешала разговорами, иногда читала книги. Но ее постоянно отвлекали на решение каких-то вопросов, которые без нее, императрицы российской, никто не мог решить. Надо было оставлять своих и идти вниз, на первый этаж, и там встречаться с визитерами, читать письма и деловые бумаги. Кроме того, она ежедневно непременно выкраивала время, чтобы хоть ненадолго заглянуть в церковь Знамения, помолиться и поставить свечи.

Ей сразу же сообщили, что днем 23 февраля в Петрограде на Васильевском острове и на Невском произошли беспорядки, и бедный люд приступом брал булочные, а некоторые, например булочную Филиппова, разнесли вдребезги. Вызванные казаки усмирили толпу, и к вечеру все вроде бы успокоилось. Это известие не произвело сильного впечатления на императрицу. У нее хватало других забот. На следующий день она узнала о новых вспышках беспорядков в городе, но Протопопов и начальник Петроградского военного округа генерал С.С. Хабалов прислали успокоительные рапорты. Однако на следующий день, 25 февраля, все повторилось, но в еще большем масштабе. Посылая вечером ежедневное письмо-отчет мужу, она писала: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи. Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы дома. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо себя вести. У меня было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут плохо... Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже... Завтра воскресенье и будет еще хуже. Не могу понять, почему не вводят карточной системы и почему не милитаризуют все фабрики, тогда не будет беспорядков... Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума».

В Царском Селе, всего в двадцати верстах от Петрограда, пока было спокойно. Прибывавшие из столицы приносили безрадостные вести. С каждым часом положение становилось все более грозным. Протопопов прислал последнее успокоительное известие в конце дня 26-го и затем — тишина. Все министры куда-то подевались. 28-го противоправительственное движение докатилось и до Царского. В городе произошли митинги, в расквартированных войсках началось брожение. Оно коснулось и подразделений, охранявших царскую резиденцию, а Свободный пехотный полк после митинга решил идти в Петроград и поддерживать новую власть. Александровский дворец с каждым часом все больше и больше начинал походить на остров, окруженный враждебной стихией.

Императрица, преодолевая страхи и опасения, продолжала бессменно выполнять обязанности сестры милосердия в своем маленьком госпитале, который уже 1 марта был отрезан от остального мира. Она ничего толком не знала о муже, получив последнюю телеграмму от него из Лихославля 28 февраля, в которой говорилось, что Ники будет дома на следующий день утром. Но часы шли, а его все не было. Лишь за полночь, 2 марта, пришло известие из Пскова. Почему он в Пскове? Что случилось? Сердце разрывалось от волнений, горя и досады, но надо было сохранять спокойствие, чтобы не расстраивать больных. 1-го вечером во дворце была слышна стрельба, происходившая невдалеке. Господи, спаси и сохрани!

В ранних сумерках 2 марта от церкви Знамения двинулась небольшая церковная процессия, во главе которой с высоко поднятым крестом шел настоятель царскосельского Федоровского собора протоиерей А.И. Беляев. С пением тропаря «Яко необозримую стену и источник чудес стяжавше Тя рабы Твое, Богородице Пречистая» подошли к Александровскому дворцу, где по желанию императрицы должны были отслужить молебен перед чудотворной иконой Царицы Небесной. Около дворца народа почти не было. Прибывших провели на второй этаж, на детскую половину, где в большой полутемной комнате лежали на кроватях пятеро детей. Икону поставили на стол, зажгли свечи. Началась служба. Земная царица опустилась на колени и горячо, со слезами на глазах, просила помощи и заступничества у Царицы Небесной. Затем приложилась к иконе, которую поочередно подносили к каждой кровати, и дети целовали образ. Осенив императрицу крестным знамением, отец Александр сказал: «Крепитесь и мужайтесь, Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всем положитесь на Его святую волю. Верьте, надейтесь и не переставайте молиться».

Эти слова прозвучали уже после решения об отречении. Когда икону выносили из дворца, он уже был оцеплен войсками, и все его обитатели оказались арестованными. Тысячелетняя история тронов и корон в России завершилась.

Революция — особый вид исторического движения. В сравнительно узких хронологических рамках поток событий до предела ускоряется, увлекая за собой многие, вчера еще дремавшие силы, подмывая и обрушивая ставшие ветхими общественные институты и отношения, сотрясая все вокруг грохотом призывов, заклинаний, проклятий. Российская революция 1917—1920 гг. по своим масштабам и потрясениям в ряду всех революций, известных истории, — рекордсменка. Она раскаленной лавой прокатилась от столицы «до самых до окраин» огромной империи, сметая устои, не только прогнившие, но и прогрессивные, начавшие утверждаться. В водоворот событий вовлекались все без исключения социальные слои и группы населения. Перемены коснулись буквально всех сторон жизни страны в целом и каждого человека в отдельности. Невиданные разрушения, огромные материальные, духовные и людские потери. И в то же время всплеск романтизма, возвышенных идеалов, попытка на скорую руку материализовать извечную мечту о равенстве и свободе. Искры этого грандиозного пожарища разносились по всему свету, кого-то согревая, кого-то обжигая, кого-то предупреждая об опасности «игр» в революцию в условиях XX в., наполненного столькими взрывоопасными материалами.

Яркое и трагическое историческое событие, каким стала Великая российская революция, получило отражение в отечественной и зарубежной литературе. В научных исследованиях, сборниках документов, мемуарах охарактеризованы ход революции по основным регионам страны, деятельность общероссийских и местных партий и организаций, поведение ведущих классов и многочисленных социальных групп, вождей и масс. С течением времени обозначились различные, подчас противоположные подходы к трактовке революции. Каждое идеологическое направление предлагало свое понимание «правды», объективности, полноты отражения событий. И тем не менее каждый историографический этап, срез вносили свой вклад в понимание исключительно сложного, многопланового, динамичного явления, каким стала революция. Прошедшие после нее десятилетия высвечивали все новые и новые ее грани в контексте единой, непрерывной отечественной и мировой истории.

Пытаться воссоздать гигантское неразъемное полотно революции в кратком очерке — дело безнадежное; прочертить ее путь пунктиром — породить законные вопросы об обоснованности «пропусков». На наш взгляд, возможен вариант, связанный с попыткой выявить факторы, обусловившие крутизну поворота российской истории, исключительную массовость общественных движений, ожесточенность социальных столкновений, огромный масштаб перестройки и разрушений, сущность «продуктов», полученных в результате такого катаклизма. Главное — перейти от описания революции как крупнейшего исторического события (с относительно плоскостным отражением героев, их сподвижников и врагов, идей и программ, решений и преобразований) к анализу революции как своеобразного исторического процесса, имеющего свой сложный многоступенчатый «заводной механизм», противоречивую динамику, соответствующую стадиальность, непредсказуемость (во многом обусловленную стихией) конечных результатов.

***

Попытки целого направления отечественной историографии (с 20-х и вплоть до 80-х гг. включительно) определить «предпосылки» революции можно считать безуспешными. Зависимость между выделяемыми объективными и субъективными «предпосылками», с одной стороны, и масштабом, глубиной, результатами революции — с другой, выявить так и не удалось. Сама концепция «предпосылок» навязывала вывод о закономерности революции, ее социалистической природе (после Октября), ведущей роли «самого прогрессивного» рабочего класса и т.п.

Из этого историографического тупика может подсказать выход постановка проблемы противоречий, накопленных российским обществом к началу и в начале XX в. Не связывая жестко дореволюционный и революционный периоды, оставляя значительное поле для проявления случайного, стихийного, субъективного, она позволяет оценить ту степень дезинтеграции общества, при которой могла совершиться революция (как вариант выхода из чрезвычайно сложного положения, в котором оказалась страна). Следовательно, изыскивается путь к пониманию и острейшей потребности перемен, и необходимости настойчивого поиска выхода из сложнейшей коллизии, и множества факторов, влиявших на исторический выбор. Таким образом, не снимается проблема альтернатив, но эти альтернативы видятся лишь в тех общественных силах, которые, выходя на арену исторического действия, реально претендовали на роль «мотора» общественного прогресса.

Уже революция 1905—1907 гг. обнажила целую группу острейших противоречий, взрывавших российское общество, сталкивавших в непримиримой борьбе различные слои и группы населения. Последующий период «замирения» и особенно участия страны в первой мировой войне добавил сюда новую весомую порцию противоречий. В совокупности поражает их обилие и многообразие. Правы были представители т.н. «нового направления» советской историографии (М.Я. Гефтер, К.Н. Тарновский и др.), определившие Россию как страну, вобравшую в себя конгломерат противоречий, характерных для всего мира в начале XX в. Возраставшая напряженность касалась буквально всех сторон общественной жизни, создавая опасный крен. Требовалась твердая и мастерская рука правителя, чтобы удержать российский корабль на плаву, не дать ему лечь на борт и перевернуться. Открывался безграничный простор для проявления исторической инициативы. Кто ее проявит? На какие цели будет взят курс? Какие средства для этого будут использованы?

В предыдущем разделе книги убедительно показано, как постепенно зрело в обществе осознание гибельности консервации старых отношений и необходимости скорейшей всесторонней модернизации страны. Столь же убедительно показано, что правящие круги проглядели исключительно острую ситуацию, опасность нового социального взрыва, неохотно и непоследовательно вступая на путь разрешения вызревших социальных конфликтов и породивших их противоречий.

Для анализа природы и значения этих противоречий их необходимо сгруппировать. Представляется, что обоснованным будет выделение ряда групп (уровней), объединенных по характеру их возникновения, исторической укорененности, остроте. Это позволит выявить не только степень напряженности в обществе, но и масштаб предстоявших преобразований, которые могли и должны были совершиться и в ближайшие годы, и в сравнительно отдаленной перспективе. Следовательно, революция (возможная в этой ситуации) укладывается в рамки единого преобразовательного процесса, задачи которого ложились бы на плечи любого из правительств, оказавшегося у власти (естественно, с разным уровнем понимания и исполнения).

«Верхний» ряд противоречий составляли те, которые были обусловлены необходимостью преодолеть ставшее опасным отставание страны от передовых индустриально развитых стран (в области технологии, науки, производительности труда, квалификации кадров и общей культуры населения, вооружения армии, уровня потребления). Они обусловливали необходимость совершения Россией очередного исторического «скачка», наподобие тех, которые она вынуждена была осуществить в XVI и XVIII вв., на этапах догоняющего развития. Эти противоречия носили общецивилизованный характер и затрагивали совокупные интересы общества, в особенности тех социальных групп и слоев, которые были объективно заинтересованы в сохранении и укреплении России как великого государства, поддержании его единства и достоинства. Начиная крутой, ускоренный поворот к мировой цивилизации с конца XIX в. передовые силы России осознавали жизненную необходимость сбросить оковы средневековья, замкнутости, изоляционизма. Главными их противниками выступали абсолютизм, остатки феодализма в деревне, на окраинах.

XX век бросал вызов России, ставя вопрос о будущности страны, ее территориальной целостности, роли в Евразийском регионе и во всем мире. Сокрушительное поражение в годы Крымской, затем Русско-японской войн, территориальные потери (на Дальнем Востоке), закрепление роли России на мировом рынке лишь как экспортера сырья, продовольствия, растущая экономическая, финансовая зависимость от развитых стран, обострение соперничества с рядом стран в прилегающих к России районах — сигналы, свидетельствовавшие об опасных тенденциях, совокупность которых не могла не затрагивать интересы народа России и всех его социальных слоев. В дверь настойчиво стучались задачи индустриализации страны, крутой перестройки аграрного сектора (в интересах мобилизации финансовых, материальных и людских ресурсов), проведения культурной революции (которую уже завершили страны Запада, воспитав необходимые кадры ученых, специалистов, рабочих, включенных в процесс индустриализации и урбанизации), демократизации всех сторон общественной жизни, создания правового государства, расширения прав и свобод личности, решения национального вопроса. Одна из сложнейших и актуальнейших задач — адекватное отражение новых общественных реалии в духовной жизни, менталитете, религии. Ветер перемен приносил с Запада передовые формы организации производства (тресты, картели, синдикаты), машинную технику (самолеты, автомобили, врубовые машины, автоматическое оружие), формы политического устройства (парламентскую республику, многопартийность), идеи и концепции общественного развития (демократии, социализма). На российской почве все они давали быстрые и обильные всходы, направляя крутизну начавшегося поворота в сторону общественного прогресса. Но чем больше было свидетельств начавшегося «скачка», тем более расширялась пропасть между самыми передовыми и самыми отсталыми, традиционными институтами и отношениями. Обнажавшийся разрыв нес в себе опасность растущего напряжения и столкновения. Закономерно вставал вопрос о возможной и необходимой «цене» быстрого прогресса. Все отчетливее вырисовывались контуры вероятных схваток между общиной и фермерством, унитарностью и федерализмом, монополией и полурабочим-полукрестьянином, высокомеханизированной регулярной армией и казачеством.

На втором «этаже» противоречий располагались те из них, которые отражали специфику, особенности России, ее исключительную многоликость. В новом ракурсе проявлялись сложные взаимоотношения между географическими и экономическими районами, укладами жизни, быта. Острейшими были противоречия между крестьянами и помещиками, наемными рабочими и предпринимателями, между городом и деревней, центром и окраинами, между разными конфессиями, между русскими и представителями других народов, между самими окраинными народами, между казаками и примыкавшими к ним группами населения. Но центральным был все ярче проявлявшийся разрыв между самодержавной формой правления и интересами прогрессивных слоев населения. Весь этот богатейший спектр конфликтующих интересов представляли разнообразные партии и общественные организации — от монархических, черносотенных до либерально-демократических, леворадикальных, экстремистских. Среди них были широко представлены и национальные организации. Чем решительнее накануне и в годы войны Россия поворачивала в сторону передовых форм хозяйства, чем больше появлялось носителей прогрессивных идей и отношений, тем острее становилось их противостояние с отсталостью в области ведения хозяйства, управления общественными делами, отношений с внешним миром.

Третья группа противоречий — конъюнктурных, временных — была порождена уже тяготами и бедами мировой войны. Усиливающаяся экономическая разруха, угроза голода, усталость от войны, озверение, огромные жертвы, миллионные людские потери, разочарование в целях войны рождали протест в самых различных слоях. Социальная база самодержавия сужалась. Последняя группа противоречий, хотя и ограниченная узкими хронологическими рамками войны, вполне могла поспорить с двумя предыдущими по степени внесения разлада, противостояния в общество, сыграть роль своеобразного детонатора.

Масштаб всех этих назревших и отчасти перезревших проблем был неодинаков, цели и идеалы борьбы виделись различными, методы и средства их достижения применялись подчас противоположные. В целом же «букет» противоречий поднимал активность самых разнородных слоев населения, рождая в совокупности огромную приливную волну социального нетерпения. Возникала настоятельная потребность смены модели общественного развития — от самодостаточности и замкнутости к открытому обществу, активно обменивающемуся с другими странами всеми достижениями в области материального производства и духовной жизни; от противостояния различных социальных сил к поиску гражданского согласия вокруг первоочередных общегосударственных, общенациональных интересов. России было и что заимствовать, и что предложить другим народам. Принцип паритета давал возможность и резко ускорить через всестороннюю модернизацию темп общественного развития, и на новых основах закрепить православие, духовность россиян, их самосознание.

Видимо, еще в начале века под влиянием революции 1905—1907 гг., когда российское общество не достигло еще такой степени самораспада, был последний «разъезд», на котором можно было еще сравнительно безболезненно повернуть на путь буржуазно-демократического развития. Однако российский «состав» с грохотом проскочил его, набирая скорость.

Тесное взаимодействие и взаимовлияние в российских условиях всех групп противоречий, их тесное переплетение создавали неординарную ситуацию, рождали эффект домино: вспышка в одной части общества могла быстро распространиться и на другие, привести к тотальному взрыву. В этом заключался один из признаков углубляющегося системного кризиса общества. Попытка проведения Столыпинской аграрной реформы указала на реальность такой динамики. Можно констатировать парадоксальность ситуации, когда, с одной стороны, правитель, не способный решить многочисленные проблемы, мог быть сметен под напором общественного протеста; с другой стороны, тот правитель, который брался за решение всех этих проблем, был как бы обречен на поражение перед лицом неизбежных огромных трудностей по их разрешению. Если принять это положение, то, видимо, станет многое понятным в деятельности (бездеятельности) Николая II и его окружения, которые понимали (скорее чувствовали) если и не тупиковость, то, по крайней мере, исключительную трудность крупных политических маневров. Фатальной неизбежности революционного взрыва не было, но разнообразный горючий материал для него был готов.

При всем разнообразии вызревших социальных и прочих конфликтов среди них выделилось (не обособляясь, а выполняя некую организующую роль) несколько, создававших особые широкие потоки общественной активности.

Основным, по всеобщему признанию, для России оставался аграрный вопрос, вокруг решения которого разворачивалась аграрно-крестьянская революция. Она имела своих «действующих лиц», свои специфические социальные интересы, политические организации (земельный вопрос рассматривался в программных документах большинства партий, но особенно народнического, эсеровского направления), идеологию и идеалы (закрепленные в крестьянских наказах). Накал крестьянских выступлений определял, в конечном счете, температуру оппозиционных настроений в стране.

По мере индустриализации страны, организационного и идейного сплочения рабочих, опиравшихся на беднейшие слои, наемных рабочих в деревне, в качестве относительно самостоятельного оформился поток пролетарско-бедняцкий.

Столь же быстро пробивало свое русло полноводное национально-освободительное движение, подпитываемое борьбой многочисленных этносов за свои политические, экономические, религиозные, культурные права.

В годы войны сформировалось антивоенное движение, в котором участвовали представители разных слоев населения.

Самым активным, наступательным, массовым, организованным (в той мере, в которой это было возможно в обстановке самодержавия, реакции после подавления первой революции), вбиравшим в себя «соки» параллельных оппозиционных и революционных течений, было общественное движение, объединенное под флагом демократизации, смены политического режима, установления конституционного порядка. Оно было наиболее продвинутым по степени реальных завоеваний (зачатков конституции и парламентаризма, укрепления земств и городских дум), теоретического обоснования (в свете опыта передовых стран Европы и Америки), наличия общенациональных лидеров (представленных главным образом в Первой — Четвертой думах).

Каждый из этих крупных потоков, в свою очередь, опирался на разнообразные слои, которые по мере отвоевывания позиций рассчитывали реализовать свои специфические программы. Крестьянство распадалось на зажиточных, середняков, бедняков. Столь же неоднородным был рабочий класс в зависимости от профессии, квалификации, заработной платы, связей с деревней. Пестрым был состав национально-освободительного движения, где под лозунгом национальных интересов объединялись бюрократия, предприниматели, родовая знать, интеллигенция, духовенство, рабочие, деревенское население. Это грозило обострением внутренней борьбы, непредсказуемыми комбинациями оппозиционных сил. Революция 1905—1907 гг. уже недвусмысленно «намекнула» на опасность такого лавинообразного обвала.

В совокупности все эти оппозиционные (революционные) силы перегружали общество настроениями недовольства, неопределенности, отчаяния, готовности к открытой схватке. Они на время объединили, казалось бы, несводимые антифеодальные и антикапиталистические, общедемократические и узкоклассовые интересы. Включалась активность и предпринимателей, и средних, и пролетарских, и люмпенских слоев, каждый из которых приносил накопленный опыт защиты собственных интересов (от заговоров, революционных схваток до бунтов, пугачевщины). Активно обсуждался и перенимался и зарубежный опыт решения назревших общественных проблем.

Такое уникальное, с точки зрения мировой истории, сочетание разных типов движений создавало возможность единовременной активизации, разового выплеска накопленной социальной активности, что могло поставить власти перед трудноразрешимыми задачами. Раскаленным очагом, над которым быстро активизировались эти движения, могла стать мировая война. Но это же обстоятельство несло в себе огромную опасность последующего распада единого фронта оппозиции, развязывания тотальной гражданской войны. Страх перед подобным возможным финалом останавливал на пороге революции всех здравомыслящих людей. И лишь «буревестники» революции призывали: «Пусть сильнее грянет буря».

Подспудно рождавшиеся и все ярче проявлявшиеся деструктивные тенденции могли стать ведущими лишь за гранью потери управляемости обществом, паралича государственной власти. Здесь, у критической черты, должны были проявиться и накопленный за века опыт монархического правления, и личные качества венценосца. У этой черты решался вопрос об исторической ответственности правящей элиты, которая могла и должна была не допустить трагического срыва.

Однако из окон Зимнего дворца плохо просматривались бескрайние просторы российской действительности. Неясными, размытыми проступали контуры народных выступлений. Политические баталии в столице рождали иллюзии знаний реальной обстановки. И царедворцам, и думцам казалось, что нараставший из глубины российской жизни гул недовольства не прорвется наружу. Хотя ощущение грозящей опасности нарастало, однако поражало отсутствие адекватной политической воли.

Сложившаяся ситуация не объясняет ни непосредственную причину начавшейся в феврале 1917 г. революции, ни тех конкретных обстоятельств, которые обусловили взрыв народного недовольства. Она подводит к пониманию более общей проблемы — той степени «перегретости» общества социальным недовольством, при которой нужен был лишь повод для начала революционного обвала.

Февральско-мартовский переворот был быстротечным по темпу, крайне широким по составу участников революционного выступления, стихийным, хаотичным по объему решаемых первоочередных задач, столичным по характеру преобразований (смене центральной власти). Это была своего рода яркая вспышка, осветившая из одного источника всю необъятную Россию. В лучах этого света рельефно обнажились все накопившиеся за предыдущие десятилетия тревоги, боля, надежды. Появилась верхняя планка начавшегося революционного процесса. Как далеко этот процесс пойдет? Где будет нижняя планка? Какие группы населения будут вовлечены в этот поток? Что он сметет на своем пути? Какие политические силы вынесет на гребне в зону разлива, плавного созидательного течения? На эти непростые вопросы ответ давало лишь время. Свой вклад в конечный результат вносили вожди революции, стремительно всплывшие на поверхность политической жизни из разных слоев населения, политические партии, пытавшиеся «рулить» на терпящем бедствие корабле, различные группы населения, использовавшие революционный взрыв для решения своих специфических задач. В конечном итоге черты возникавшего нового российского общества зависели от того, как далеко разрушительная волна, зародившись в столице, прокатится по стране, вбирая в себя огромную энергию протеста и преобразования, с каким «материалом» она вернется обратно.

Для начавшейся революции с первых ее актов была характерна важная особенность, заключавшаяся в отсутствии организованного, сплоченного сопротивления. Ни одна социальная группа, ни одна область страны («вандея») не выступила открыто под знаменами контрреволюции. Сторонники свергнутого режима ушли в тень, уже не играя в дальнейшем существенной роли в политической борьбе. Такая первоначальная легкость победы до предела расширила границы возможных преобразований. Но не способствовала ли она, при отсутствии внешнего активного врага, быстрому распаду самого революционного лагеря?

Первые месяцы — с марта по июль — вселяли надежду, что революция, неизбежно развиваясь, стремясь к политическому завершению (через созыв Учредительного собрания, утверждение конституционного устройства), останется в своих исходных, достаточно широких буржуазно-демократических рамках. О такой возможности говорил ряд обстоятельств. Во-первых, общность понимания природы совершаемой революции основными политическими силами, партиями и движениями (от октябристов, кадетов, кооператоров до меньшевиков, эсеров, национальных партий, крупнейших профсоюзов). На первых порах не составляли исключение и большевики (хотя с апреля и начавшие вооружаться ленинской установкой на переход от буржуазно-демократической революции — первого этапа Великой российской революции — к социалистической — следующему этапу). Во-вторых, характер первых преобразований, отражавших интересы абсолютного большинства населения страны, вовлекавших их в единый поток демократического обновления общества. В-третьих, активная, хотя и в рамках разных военных и геополитических интересов, поддержка революции странами Антанты и Четверного союза. В-четвертых, быстрое разрушение пирамиды самодержавной монархической власти и начало строительства демократической системы управления.

«Несущей конструкцией» формирующейся структуры демократии выступала система новых исполнительных органов власти (законодательная и судебная ветви могли образоваться лишь на основе будущей Конституции). Вертикаль новой демократической власти, начало которой было положено созданием 28 февраля Временного правительства, продолжили в столице и на периферии (в губерниях, уездах, волостях, городах) комиссары, комитеты общественной безопасности (получавшие разное название), опиравшиеся на сохранившиеся от дореволюционного времени выборные общественные органы — земства, городские думы, а также резко поднявшие свою роль общественные органы — кооперативные, продовольственные, земельные, профсоюзные комитеты, больничные кассы, исполкомы просветительных обществ и т.п. Эта разношерстная система исполнительных органов удовлетворяла интересы большинства социально активного населения (от крупных предпринимателей до пролетарских слоев города и деревни), но в «переложении» применительно к данному этапу революции — буржуазно-демократическому. Состав первого правительства, включавший октябристов, социалистов, но главным образом кадетов, нацелил страну на модернизацию всех областей общественной жизни на принципах демократии, частной собственности, целостности государства и защиту его глобальных интересов участием в мировой войне. Программа (Декларация) правительства, обнародованная 3 марта, предлагала совокупность мер, разворачивавших Россию в сторону прогрессивных тенденций, подкреплявшихся инициативой высших и средних слоев городского и сельского населения. Предлагаемая модель общественного устройства предполагала устойчивое развитие страны без обострения социальных конфликтов, без дальнейших потрясений, с постепенной трансформацией социальной структуры по мере индустриализации и урбанизации страны.

Первым крупнейшим шагом на этом пути было провозглашение демократических свобод для всех слоев населения. Устанавливалась свобода слова, печати, собраний и стачек, профессиональных союзов. Отменялись сословные и национальные ограничения. Намечалось провести амнистию, заменить полицию народной милицией, реорганизовать органы местного самоуправления, созвать Учредительное собрание для принятия Конституции и установления формы правления. Гражданское право предоставлялось и миллионам солдат.

Демократизация, политические свободы — лишь часть той обширной программы преобразований, которые предстояло осуществить в ходе революции. Но это была та часть, которая действительно в короткий срок могла быть выполнена перенапряженным, надорванным в условиях продолжающейся уже третий год войны организмом страны. Последующие же глубокие реформы в деревне, в промышленности, на национальных окраинах неизбежно дезорганизовывали бы тыл, снижали боеспособность армии, перечеркивая усилия и жертвы, принесенные Россией в мировой войне. Таким образом, с началом революции обнажились и столкнулись интересы общегосударственные, общенародные, с одной стороны, и социальные, региональные, групповые — с другой. Дальнейшую судьбу России определяла возможность их сочетания или расхождения. Результат зависел от того, какие социальные группы укрепятся в демократических органах власти, подчинят их своим интересам. Растерянность всех участников революции перед неудержимым напором стихии в Феврале постепенно сменялась попытками преодоления пробудившейся стихии, эксплуатации ее в интересах отдельных групп населения, новоявленных революционных вождей всероссийского и местного масштаба. Совместились во времени два противоречивых процесса — укрепление государственной власти и ее раздробление (по национальному, социальному, профессиональному, региональному признакам). На этапе революционной ломки «старого» обе эти тенденции дополняли друг друга при поиске элементов «нового». Проблема перспектив революции заключалась не столько в их наличии, сколько в характере взаимодействия. Победит ли тенденция централизации, унификации, или возьмет верх тяга к раздроблению, дезинтеграции? С марта по июль доминировала первая линия, с августа 1917 г . — вторая.

Меры по демократизации общества своей широтой и глубиной на несколько месяцев опьянили и объединили общество, обеспечив относительное согласие всех революционных сил. Сложился временный «союз» буржуазных и мелкобуржуазных средних слоев. Ощущение и ожидания коренных перемен большинством населения России укрепили оборонческие, патриотические настроения. Повсеместно развернулась работа по образованию новых органов власти, обновлению политических программ, созданию многопартийной системы. Пресса отражала все оттенки политической мысли, общественных настроений, демонстрируя подлинный плюрализм, терпимость к оппонентам и готовность к открытому диалогу.

Но то, что на короткое время сплачивало общество, далее уже подталкивало к расхождению, противостоянию, борьбе отдельных групп населения. Демократизацию в политической сфере большинство населения расценило как необходимый и желанный, но лишь первый шаг на пути реализации различных социальных программ. Революция из стадии политической органично перетекала в стадию социальную. Все многочисленные противоречия, накопленные Россией к 1917 г ., через поведение, требования, настроения, общественную активность различных слоев населения прорывались на поверхность, разрушая еще вчера единый фронт революционеров: одни из них звали к миру, другие — к решению аграрных проблем, третьи — национальных, четвертые — профессиональных и т.п. В свою очередь, каждый из крупных сегментов дробился на более мелкие. Национальные партии и движения разбредались по национальным квартирам; в крестьянском движении появлялись признаки раскола, вызванного делением деревни на имущие и беднейшие слои; среди рабочих явственно проявлялись различия в требованиях высокооплачиваемых и низкооплачиваемых категорий и т.п. Таким образом, Российская революция демонстрировала одну из своих характерных особенностей — самодвижения и распада, вытекающих из сверхперегруженности ее разнообразными интересами и целями.

Этот переход от первого — политического — этапа революции ко второму — социальному — мог быть совершен или эволюционно — на основе объявленных и активно проводимых сверху реформ, или революционно — через очередную смену власти. Вторая линия насаждалась экстремистскими элементами, в первую очередь большевиками. Обстановку пробуждения стихии массового недовольства они использовали для перехватывания тактических требований буржуазных и социалистических партий с целью завоевания их сторонников. Так, несмотря на несоответствие своим программным требованиям, они заимствовали у эсеров требования социализации земли, «черного передела», укрепления мелкого единоличного хозяйства в деревне. Также быстро большевики «перевооружились», подхватив требования национал-демократических партий о самоопределении, праве народов на свободный выход из России. Таких политических, пропагандистских «кульбитов» было много. Однако результат (завоевание лидерства в революционном движении) перекрывал сомнения части большевиков, связанные с фактическими «отступлениями» от доктрины.

Носителями двух основных тенденций в развитии революционного процесса выступали Временное правительство (с подчиненными ему местными органами власти) и центральные советские органы (с обширной сетью местных Советов). Место, роль вторых в значительной мере определялись тем, что распад царской власти опережал процесс создания демократической. Образовавшийся вакуум заполняли различного рода политические суррогаты, появлявшиеся на волне революционной активности городских и сельских низов.

Советы возникали с ярко выраженной социальной окраской — как рабочие, крестьянские, солдатские и т.п., что в корне отличало их от формировавшейся вертикали общедемократических органов власти. Они несли в себе ряд родовых признаков: выступая как органы непосредственного революционного действия, самостийно вторгались во все сферы управления, легко переступая через правовые нормы; как самодеятельные общественные органы ориентировались главным образом на специфические национальные, профессиональные, социальные и прочие текущие интересы; принимая на себя ряд полномочий по решению наиболее злободневных вопросов, подменяя государственные органы, но не имея подготовленных кадров технического аппарата, средств, выступали главным образом как сила деструктивная. И еще важная черта — сложившись фактически на пустом месте (если не учитывать кратковременного опыта 1905 г .), без традиции, культуры, выверенного практикой опыта, Советы вынужденно формировались как околопартийные органы, заимствуя у активно действовавших партий их кадры, организационные навыки, методы работы в массах. Партийный дух царил в коридорах Советов. Сами партии — как теоретические, идеологические, организационные лидеры — со временем менялись, а этот дух оставался стойким: сначала эсеро-меньшевистский, затем большевистский.

Вернувшись в Россию в апреле 1917 г ., Ленин разглядел в Советах их возможный потенциал как инструментов борьбы за власть в ходе углубления революции. В рамках этой гипотетической модели служебную роль играл тезис о двоевластии, якобы установившемся после Февраля. Положением о двоевластии (хотя Ленин одновременно констатировал, что Советы — еще «неразвитое», «слабое, зачаточное» правительство) искусственно поднималась значимость Советов, которые фактически не являлись второй самостоятельной властью, а выполняли хотя и важную, но все-таки вспомогательную роль в общей системе демократических органов власти. Соглашение, заключенное между Временным правительством и Петроградским советом 2 марта, помогло каждой из сторон закрепить свое место в сознании широких масс населения как органов новой власти. Однако это было не равноправное партнерство и не фактический раздел власти. Сам Ленин констатировал, что эта «зачаточная власть», руководимая эсерами и меньшевиками, «сама и прямым соглашением с буржуазным Временным правительством и рядом фактических уступок сдала и сдает позиции буржуазии».

Для Ленина в Советах самой важной была сторона, связанная с характером социального представительства. Следуя сугубо классовому принципу в трактовке природы государства, Ленин принципиально противопоставил Временное правительство, как власть буржуазно-помещичью, Советам, как власти рабоче-крестьянской. Соответственно концепция двух диктатур выстраивала сценарий не социального партнерства, а непримиримой классовой борьбы; не упрочения основ демократии в рамках существующей социальной структуры общества, а ломки того и другого в угоду интересам беднейшего населения. Положением о двоевластии Советам выдавался своеобразный аванс: они провоцировались на борьбу за первые роли, одновременно перегружались конфронтационным духом (в борьбе и с Временным правительством, и внутри самих Советов между партиями за ведущую роль, господство). Активность Советов подогревалась теоретически и исторически не доказанным тезисом о том, что советские органы власти представляют собой « высший тип демократического государства», утопическим положением о последующем отмирании государства через советы как органы пролетарской диктатуры. Тем самым отвергался вариант возможного постепенного «вмонтирования» Советов в будущую стабильную систему демократических органов власти; сами Советы становились полем острейшей политической борьбы в ущерб остальным направлениям деятельности. В первичную клетку Советов был вживлен тлетворный микроб классовой борьбы.

С февраля по июль Советы развивались противоречиво. С одной стороны, они укреплялись, набирали опыт практической деятельности. С другой стороны, усиление проправительственных структур оттесняло Советы на периферию властного поля. Судьба Советов, а вместе с ними и всей складывавшейся демократической системы власти зависела от того, сможет ли Временное правительство вбить клин, оторвать от Советов нарастающее оппозиционное движение или позволит им выступить единым фронтом под лозунгами перерастания в новую стадию (социальную) и соответствующего изменения характера власти (ее советизации).

Расслоение революционного движения после Февраля не приобрело вначале резко очерченных границ. Но в ходе мощных демонстраций в апреле, июне, июле в столице и ряде других городов против политики Временного правительства оно стало не только очевидным, но и своеобразным «мотором» дальнейшего развития революции. Все три политических кризиса означали рост оппозиционных настроений, увеличение числа участников движений протеста против внутренней и внешней политики Временного правительства, радикализацию требований. Они все шире сопровождались лозунгами недоверия правительству и перехода власти к Советам. Однако опрокинуть первоначальное соглашение они оказались не в состоянии. Во всех случаях центральные органы Советов выступали фактически в роли миротворцев, выражая доверие Временному правительству. Этот компромисс опирался на принципиальное признание революции как буржуазно-демократической и стратегическую задачу удержания ее в этих рамках. Требования демонстрантов (скорее — их организаторов) приходили в противоречие с интересами широких слоев города и деревни, удовлетворенных первыми достижениями революции, идеями обещанных реформ. Правительство объявило о своем стремлении добиться скорейшего заключения мира без аннексий и контрибуций, установления государственного и общественного контроля над производством и распределением продуктов, регулирования землепользования во имя интересов народного хозяйства и крестьянского населения, усиления налогообложения верхних слоев, укрепления центральных и местных органов власти, созыва в короткий срок Учредительного собрания (из Декларации первого коалиционного правительства, опубликованной 5 мая 1917 г .). Немалую роль играл психологический настрой различных категорий населения, испуганных эксцессами революции, репрессиями, погромами, разбоем, жестокостью, многочисленными пророчествами насчет кровавой гражданской войны. Проходила перегруппировка в обществе, в основе которой лежало уже отношение к самой разворачивающейся революции. Большинство социально активной части населения, поддержавшей революцию на этапе свержения самодержавия, провозглашения демократических свобод, перерастало в большинство протестующих против подрыва устоев молодой неокрепшей демократии. Возвращаясь неоднократно к урокам июльского выступления, Ленин в дальнейшем должен был признать, что провинция и армия в тот момент не поддержали бы попытку насильственно изменить характер власти.

Сама же попытка большевиков в июле подвести массы петроградских рабочих, солдат к этой опасной черте вызвала сплочение всех демократических сил. На большевиков обрушились репрессии (аресты ряда лидеров партии, закрытие «Правды»), Ленин вынужден был скрыться в подполье, была развернута широкая пропагандистская кампания по дискредитации большевиков за их якобы контакты с германским командованием. Укрепился блок правящих партий, в числе которых наряду с кадетами прочное место занимали и социалисты (после их вхождения в состав коалиционного правительства с мая 1917 г .).

Летом была пройдена критическая точка развития революции. Теперь открывалась возможная перспектива стабилизации власти на основе соглашения ведущих политических сил, проведения демократических выборов и созыва Учредительного собрания, уточнения, опираясь на решения Собрания, параметров нового общественного строя России.

Главным смотром демократических сил стало Государственное совещание, созванное Временным правительством 12—15 августа. На нем прозвучали призывы, поддержанные большинством участников, укрепить государственную власть в центре и на местах, пресечь противоправную деятельность экстремистских организаций, укрепить армию, сплотить все слои населения во имя победоносного завершения войны.

Однако этот смотр одновременно выявил и намечавшиеся глубокие различия во взглядах его участников на перспективы и содержание революции. Четко обозначилась группа (командный состав армии, казачества, крупные предприниматели, поддерживаемые зарубежными вкладчиками капиталов, высшие слои бюрократии и интеллигенции, либеральные помещики), жаждавшая сильной, твердой, централизованной власти, порядка в тылу и на фронте, дисциплины, защиты интересов бюрократии и собственности. Эта часть общества была готова ограничиться «малой» революцией во имя высших интересов государства, народа. Приплюсовав к своему экономическому господству и доступ к рычагам политической власти, они постепенно покидали ряды революционеров, сплачиваясь вокруг идеи стабилизации, законности, порядка. В глазах своих вчерашних союзников они превращались в контрреволюционеров.

Менее определенной была программа центристской «революционной демократии», ориентированной на требования средних слоев, но не решавшейся настаивать на их реализации вплоть до созыва Учредительного собрания, окончания войны. Представители социалистических партий словесную риторику по поводу завоеваний революции не подкрепляли ясной программой очередных преобразований. На давление масс снизу они отвечали усилением исполнительской власти (через институт комиссаров), применением карательных мер против нарушителей законности, расширением полномочий правительства и его главы. Быстро приходило понимание, что путь к демократии лежит через временное и широкое использование элементов авторитаризма. Складывалась концепция демократической диктатуры. Ее контуры просматривались в «Декларации Временного правительства» от 8 июля. Правительство обещало действовать с той «энергией и решительностью, какие требуют чрезвычайные обстоятельства времени». Отделываясь туманными обещаниями решить неотложные земельный, рабочий, национальный и другие вопросы, Декларация призывала к введению жестких мер против попыток самочинно решать насущные проблемы. «Правительство спасения революции» (нареченное так социалистами, лидерами Советов) в качестве главного противника, главной подрывной силы рассматривало леворадикальные элементы. Председателем правительства стал эсер А.Ф. Керенский, министром внутренних дел — один из лидеров меньшевиков И.Г. Церетели. Правительство обещало 17 сентября созвать Учредительное собрание.

Учитывая предстоящую острую борьбу при выборах в Учредительное собрание, правительство взяло курс на вытеснение из системы власти (особенно в провинции) всякого рода самочинных организаций. Основной удар наносился по комитетам общественной безопасности, Советам. Резко ограничивались права губернских, уездных, волостных земельных комитетов. Усиливались аппарат и полномочия комиссаров. В составе губернских комиссаров 37,85% были эсерами, 21,56% — меньшевиками, 11,76% — энесами. Следовательно, и среднее звено исполнительной власти уже существенно «порозовело», закрепляя важную роль социалистов в строительстве полновластной, централизованной, твердой государственной власти. Позиции социалистов усилились и в самом Временном правительстве после изменения его состава 23 июля.

Третью группу участников Государственного совещания составляли представители леворадикальных партий — левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, большевики. Двойственность их положения заключалась в том, что своим присутствием на Совещании они фактически освещали процесс стабилизации демократической власти. Однако своими программными установками, тактическими целями они должны были раскачивать властный «корабль». Это противоречие большевики разрешили, покинув Совещание, обратившись к рабочим Москвы (где проходило Государственное совещание), ряда других городов с призывом бойкотировать Совещание, выразить свой протест массовыми забастовками, демонстрациями. Этот призыв был услышан и поддержан.

За обнаружившимся разбросом политических интересов на второй план еще отходили периферийные противоречия, отражавшие противостояния между центром и регионами, между русскими и другими национальностями, между различными конфессиями и т.п. Хотя волна демократизации подхлестывала и их, выводя на одну «линейку», однако многоликость, многоцветие революции не перерастали еще в стадию открытого размежевания и противоборства основных революционных отрядов.

При данном раскладе сил, когда сложилось хотя и неустойчивое, но тем не менее равновесие, открылась реальная перспектива путем созыва Учредительного собрания стабилизировать политическую систему, крупнейшую ошибку допустил первый блок политических сил. Переоценив свою роль (как ведущей политической, культурной, экономической, духовной силы), он пренебрег тем обстоятельством, что хрупкое согласие в обществе держится большей частью еще на Слове, на Авторитете и Доверии к политическим лидерам. Убрав эти «устои», они обрекли общество (в случае своего поражения) на быстро ускоряющееся движение под гору.

Еще с весны 1917 г . по инициативе крупных предпринимателей, генералитета шла скрытая финансовая и организационная подготовка политического переворота, чтобы избавиться от вынужденного союза с социалистами, ввести режим «твердой власти» (с опорой на армию, милицию, казачество), подавить стихийные беспорядки на фронте и в тылу. За кулисами Государственного совещания уже прорабатывались детали путча. На роль руководителя переворота был выдвинут верховный главнокомандующий Л.Г. Корнилов.

Реальной стала опасность установления генеральской диктатуры. Образ и характер ее подсказывали введение смертной казни на фронте, военно-полевых судов, аресты «подрывных» элементов в армии, запрет на распространение большевистских газет, на участие солдат в выборных органах (Советах, полковых и ротных комитетах).

Такой трагический поворот, связанный с отказом от ряда завоеваний демократии, ломал весь сценарий постепенного изживания революционности, перехода страны на путь глубокого и последовательного реформирования всех областей общественной жизни. Непосредственным результатом корниловского мятежа (25 августа — 1 сентября) была резкая активизация центра и левого крыла революционных сил. Временно сложился их союз во имя сохранения завоеваний революции. Поднялся авторитет «революционной демократии» и всех партий, входивших в этот блок. Влияние кадетской партии, как в определенной мере соучастницы заговора, резко упало. Власть в государстве еще больше «порозовела». 27 августа распалось второе коалиционное правительство. На смену ему пришла Директория (высший исполнительный орган, состоящий из пяти министров во главе с Керенским), сделавшая еще один шаг в сторону демократической диктатуры.

Исторический вызов, брошенный ходом российской революции основным политическим силам России, теперь был обращен к демократическому центру — левому крылу кадетов, меньшевикам, эсерам, энесам. Однако и они оказались не на высоте. На их плечи легла слишком тяжелая ноша. Сказались отсутствие серьезного опыта участия в управлении государством, слабая связь центральных органов этих партий со своей социальной базой, амбициозность новоявленных государственных лидеров, упивавшихся огромной властью, и в то же время боязнь ответственности за распоряжение этой властью. В результате — топтание на месте, потеря темпа демократизации. Вместо ускоренного созыва Учредительного собрания — оттяжка с его выборами, вместо некоторого вынужденного ограничения демократии во имя стабилизации общества — бесконечные клятвы по поводу неукоснительного следования абстрактным принципам свободы, вместо решительной борьбы с экстремизмом слева — заигрывание с ним или недооценка его опасности. Поза, поза, поза... Увлекаемая мощным потоком молодой демократии, новая правящая элита не заметила быструю потерю доверия и поддержки со стороны широких масс населения. Керенский, социалисты вооружали своих оппонентов, новых претендентов на власть, богатым негативным опытом «звездной болезни», отказа от решительных реформ и прямого обращения к массам, а также неумения глубоко зондировать изменяющееся общественное настроение. И этот опыт был большевиками быстро усвоен и преобразован в тактику решительного штурма.

Глубокий раскол в революционном лагере, начавшийся в августе, в последующие недели и месяцы принял лавинообразный характер. «Медовый месяц» демократии завершался.

Революционный поток, неожиданно наткнувшийся на корниловскую «плотину» (попытку ее построить), круто повернул влево. Ускорив свой бег, он забурлил, прокладывая новые русла, разбегаясь по массе рукавов. Некоторый баланс сил, установившийся к концу лета между центральной властью и местной инициативой, был нарушен в пользу последней. Нарастали стихия, хаос, анархия, «пугачевщина». Жажда власти (столь доступной на революционной волне) одних сочеталась с нетерпением, озверением, романтическими ожиданиями других участников леворадикального крыла. «Человек с ружьем» играл все большую роль и в тылу. Отчетливо проявлялась «стихийно-народная подоплека русской революции». Вертикаль исполнительной власти, увенчанная Временным правительством, обвиненная в связях с корниловцами, зашаталась, теряя первоначальную массовую поддержку. Земства, городские думы оказались слабой опорой. Зато резко возрастала роль одной из боковых ветвей революционной власти, состоявшей из Советов, революционных комитетов, комитетов спасения, множившихся после августа. Глубокий кризис демократии давал шанс на выдвижение к вершинам власти учреждениям, несшим в себе угрозу антидемократизма, тоталитаризма. Их подпирали теоретические конструкции социалистической революции, в основе которых лежали идеи диктатуры пролетариата, классовой борьбы, насилия как повивальной бабки прогресса, смены формаций. Акцент в революции все больше смещался в область разрушения, низвержения, отрицания в ущерб созиданию, строительству, приращению.

Августовские события наглядно показали, насколько в России оказались еще слабыми и капиталистические отношения в целом, и предпринимательские и средние слои в обществе, и накопленные до революции и вновь приобретенные после ее начала демократические институты и принципы. Эти события выявили просчеты и ошибки лидеров революции, их поспешность с отказом от монархической формы правления как исторически сложившегося «обруча», который мог бы удержать общество от экстремизма, эгоизма, романтизма, революционаризма. Была доказана правота части либералов (Милюкова и др.), рассматривавших монархию как некую, выверенную веками ось государственного управления, без которой неизбежны безвластие, анархия, путь к гражданской войне. Утрачивала свою авангардную роль интеллигенция, расплачиваясь за оторванность многих ее представителей от реальной жизни, за незнание потребностей общества, за склонность к возвышенным идеальным схемам, бунтарство, воинствующий атеизм. В глубоком кризисе находилась и православная церковь, потерявшая опору в лице монархии, переставшая быть государственной, но не определившая достаточно четко своего отношения к революционным переменам в обществе. Временное правительство растеряло потенциал патриотизма, державности. Слишком радикально рассчитавшись с политическим прошлым, буржуазно-демократическая революция делала проблематичным свое будущее.

Если после июльского кризиса наметилось явное замедление советского движения, то в ходе и после подавления корниловского мятежа маятник резко качнулся в другую сторону. Общественно-политическая обстановка в стране явилась благотворной для распространения лозунга «Вся власть Советам!». Активизация Советов проявилась односторонне. Инициируемая снизу — солдатской, рабочей, крестьянской массой, она всячески тормозилась сверху — Центральными исполкомами Советов. Их партийные лидеры, противясь советизации, иначе понимали сущность российской революции, природу демократии, перспективы развития страны, тенденции развития общемировой цивилизации. Значительная часть меньшевиков и эсеров, все больше разочаровываясь в коалиции с кадетами, не готова была еще к разрыву с ними. В свою очередь, большевики «оседлали» лозунг «Вся власть Советам!», используя его не только для углубления революционного движения, но и для непосредственного прорыва (минуя стадию внутрисоветской межпартийной борьбы, о чем Ленин писал после апреля) к власти. Этот курс получал все больше «аргументов» по мере большевизации Советов, завоевания большевиками столичных (петроградского и московского) Советов, расширения опоры Советов через фабзавкомы и солдатские казармы.

Прояснить соотношение политических сил и настроений призвано было Демократическое совещание, созванное 14— 22 сентября. Демократический блок усиливался участием в Совещании представителей городских дум, кооперативов, профсоюзов. Руководство Совещания отвергло предложения ряда курий о передаче власти Советам, о создании однородного социалистического правительства. Был продолжен курс на коалицию с кадетами в составе Временного правительства. Линия на социальный компромисс, на расширение демократических начал усиливалась созданием своего рода согласительной комиссии — Временного Совета Российской республики (Предпарламента), начавшего работать 7 октября и призванного провести подготовительную работу накануне созыва Учредительного собрания.

Однако эта линия демократизации, парламентаризма, реформаторства пресеклась. Она «перебивалась» другой линией, быстро набиравшей силу с осени 1917 г . Городские и сельские низы, устав от обещаний коренных социально-экономических и национальных реформ, теряя доверие к правящим партиям, испытывая все возрастающие тяготы от войны, разрухи, недоедания, все активнее, самостоятельно, независимо от властей, а чаще — наперекор им, решали свои жизненные проблемы. Камертоном для национально-освободительного движения становились решения Украинской Рады об автономизации Украины и Финского сейма о независимости Финляндии; для рабочего движения — требования о введении рабочего контроля, национализации ключевых отраслей, решительного обуздания спекуляции; крестьянского движения — массовые захваты помещичьих земель, переделы земли, поджоги имений, вооруженные схватки с солдатами и казахами. Попытки правительства и местных органов власти посулами, увещеваниями и репрессиями предотвратить, погасить это «самовозгорание» оказывались безуспешными. Собрав урожай, готовясь к голодной и холодной зиме в тылу и в окопах, беднейшие слои населения все решительнее требовали учета и защиты их жизненных, неотложных интересов.

Революция вступала в новый этап. Возможность реализации двух четко обозначившихся альтернатив ее движения зависела теперь от таланта политического руководства, от его гибкости, умения оперативно осмысливать всю толщу общественных настроений, выявлять созидательный и разрушительный потенциал основных социальных групп.

Последовательность курса демократических сил была похвальной. В нем отражались фундаментальные интересы страны, основных масс населения, закреплялись прогрессивные тенденции в развитии российского общества на основах законности, правопорядка, гражданского мира, многоукладности. Все больше укрепляясь во власти, социалисты, становясь государственными деятелями, меняли свое отношение к социальным и общенародным интересам, выдвигая на первый план общегосударственные. Однако эта линия не вбирала, не откликалась оперативно на то новое, широкое, грозное, разрушительное, что множилось на уровне обыденного настроения, поведения, психологии беднейших и исстрадавшихся на фронте и в тылу масс.

В этих условиях незаурядный специфический талант проявили леворадикальные элементы, уловившие момент (буквально, исторический миг!), когда можно было воспользоваться слабостью, просчетом, ошибкой политического противника, чтобы положить его на лопатки.

По опубликованным работам Ленина с конца августа хорошо видно, как он скрупулезно выявлял тенденции, отмечал явления, которые обобщенно свидетельствовали об обнажившемся кризисе власти, об основных носителях протеста и сопротивления. В сентябре этот реестр быстро пополнялся, в октябре дополнялся все новыми и новыми штрихами. В этот круг включались взрыв антивоенных настроений в армии после провала летнего наступления, отчуждение солдат от офицеров после корниловского мятежа; быстрый рост вооруженных выступлений в деревне; глубокий раскол в среде меньшевиков и эсеров, появление в обеих партиях сильного левого крыла, близкого по настроениям к большевикам; отход местных Советов от центральных советских органов; кампания большевизации местных и столичных Советов; приход к руководству Петроградским городским исполкомом Советов Троцкого (вступившего в ряды большевиков); расширение большевистского крыла в столичных городских думах; усиление влияния леворадикальных партий в воинских гарнизонах в столицах и городах, расположенных близко к Петрограду (Кронштадте, Ревеле, Гельсингфорсе и др.). В этом единовременном соединении разнородных факторов заключены и элемент случайности, и некое логическое проявление самодвижения, саморазвития революционного процесса через сознание и поведение людей, не получивших еще для себя значимых результатов от революции. Линии социальной активности могли в любое время разойтись, ослабеть под влиянием тех или иных факторов. Но в данный момент законом наложения сил они создавали «девятый вал» для правящего режима, со всеми возможными разрушительными последствиями. Поэтому участие большевиков в Демократическом совещании Ленин оценил как ошибку, призвав своих сторонников бойкотировать Предпарламент.

Тактика подталкивания революции строилась не только на ряде верных оценок и обобщений, но и на не менее крупных просчетах и иллюзиях большевистского руководства. Ленин явно переоценивал уровень зрелости капитализма в России, роль госкапиталистических форм, «народность» Советов и способность их решать общегосударственные задачи, прочность союза рабочих и крестьян и т.п. Одна из таких стратегических ошибок была связана с переоценкой зрелости мирового революционного движения: «Сомнения невозможны. Мы стоим в преддверии всемирной пролетарской революции». Поддавшись революционному поветрию, Ленин и его окружение ставили страну и народ России в невероятно трудное положение первопроходца, противостоящего всему цивилизованному миру. Проект нового общества, которое должно было возникнуть после социальной (социалистической) революции, строился не на выверенных общественной практикой принципах, а на отвлеченных, мифических прогнозах (типа введения всеобщего рабочего контроля, уничтожения постоянной армии, профессионального чиновничества, «отмирания государства» и т.п.).

Исключительно короткий срок — с конца сентября и до созыва 24 октября II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов — был использован большевиками в полную силу. За эти буквально считанные дни Лениным были подавлены сопротивление и колебания по отношению к восстанию части ЦК партии большевиков (Каменева, Зиновьева), перестроена под лозунгом практической подготовки к восстанию работа столичных и ряда региональных партийных организаций, налажены контакты с лидерами левых группировок других партий, усилена работа в армии, мобилизована Красная гвардия, на страницах большевистской прессы развернута мощная пропагандистская кампания против правящих партий. Временного правительства, Предпарламента. Ленин учитывал, что на предстоящих II Всероссийском съезде Советов и на Учредительном собрании большевики окажутся в меньшинстве и могут быть отброшены назад с непредсказуемыми последствиями. Поэтому он спешил, по дням, по часам планируя и подготавливая восстание. С другой стороны, неверие в готовность большевиков взять власть и в особенности способность ее удержать лежало в основе политики всех буржуазных и социалистических партий. Это был крупнейший и грубейший политический просчет, определивший последующую судьбу, как их собственную, так и всей России.

Октябрьский переворот (24—25 октября) был осуществлен в Петрограде как по нотам. Власть Временного правительства пала. II Всероссийский съезд Советов своей леворадикальной частью (правая часть меньшевиков и эсеров покинула съезд), своим авторитетом освятил вооруженное выступление большевиков, передав всю власть в центре и на местах Советам. К руководству правительством пришли большевики во главе с Лениным. Великая российская революция отмерила свой очередной крупный рубеж. Но и он был не последним.

Октябрьский переворот стал возможным в результате взаимодействия трех основных факторов. Первый — стремительное нарастание стихии народного протеста и самодеятельности в решении самых насущных, жизненных проблем — земли, мира, хлеба. Второй — трансформация этой народной стихии, крайне многоликой по проявлениям (от резолюций протеста до открытых вооруженных выступлений), в политическую форму с требованием передачи власти в центре и на местах в руки Советов. Третий — настойчивые усилия большевиков по максимальному расширению народного движения, по переводу его в русло борьбы за изменение характера власти, по укреплению своего лидерства в этом движении. Можно, видимо, спорить по поводу роли и удельного веса каждого из этих факторов.

Но нельзя игнорировать саму эту совокупность как решающую предпосылку состоявшегося переворота, подменяя ее каким-то одним фактором. Нельзя игнорировать огромное значение ее в определении характера и следующего этапа Великой российской революции.

Сущность этого этапа, на наш взгляд, определялась и резким возрастанием роли каждого из обозначенных компонентов, и обострением противоречий между ними, и поисками большевиков для себя новых социальных и организационных опор в обществе.

Руководство большевистской партии политически очень точно отреагировало на поднимающуюся волну революционного нетерпения, ожесточения, вооружив массы соответствующими политическими программами. Декреты II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов показали, что большевики вовремя учли негативный опыт Временного правительства: свой приход к власти они сразу же, без оттяжки, без отсылки к будущему Учредительному собранию закрепили решением самых насущных задач революции. Судьбу вопроса о земле они вручили в руки самого деревенского населения. Следом забурлила, широко разлилась, демонстрируя неимоверной силы преобразовательный и разрушительный потенциал, аграрно-крестьянская революция. Выступая составной частью общего революционного процесса (в качестве самостоятельной «малой» революции), с каждым месяцем набирая после Февраля силу, с октябрьского рубежа она в полную силу проявила свой характер, диктуя темпы аграрных преобразований, формы самодеятельности сельского населения, методы ломки не только феодальных, но и буржуазных отношений. Революция из столиц решительно шагнула в деревню, окрасившись там в свои специфические тона.

Такую же роль сыграл Декрет о мире. Многочисленная армия на фронте, солдаты и офицеры-тыловики, демобилизованные и призывники в Декрете услышали свой голос, свои требования. Декретом намечалась программа выхода России из войны, пробуждения своим примером революционного движения во всех воюющих странах, сопутствующего решения национального вопроса для угнетенных народов.

Последующим Декретом о рабочем контроле и другими актами в ноябре—декабре 1917г. активизировалась и рабочая, пролетарская социальная «малая» революция.

В этом же ряду важнейших актов новой власти стояла «Декларация прав народов России», принятая через неделю после Октябрьского переворота и ставшая программой-знаменем для фактически самостоятельной национально-освободительной революции, опалившей своим горячим дыханием окраинные районы страны и приведшей к развалу Российской империи (с выделением в качестве самостоятельных республик Финляндии, Украины, Азербайджана, Грузии, Армении, Литвы, Латвии, Эстонии).

В развернувшейся повсеместной ломке старых устоев Советы находили свое оправдание и предназначение, в наибольшей мере реализуя специфику своих родовых черт. В факте так называемого «триумфального шествия» Советской власти, приведшего к весне 1918 г . к победе Советов на большей части территории страны, отразились гибкость Советов, готовность их осуществлять самые разносторонние задачи, приспособляемость к разнообразным местным условиям. Молодой, неокрепший организм новых органов власти легко откликался на запросы масс, становясь орудием в защите их разнообразных групповых, классовых, корпоративных, национальных и прочих интересов.

Наблюдалось, таким образом, редкое в истории явление: революция на очередном этапе получила возможность наконец-то в полную меру выявить все богатство своих задач, целей, движущих сил. Этот взрыв гигантской накопленной ранее социальной энергии изменял картину революции. Она растекалась по необозримым просторам России крупными и мелкими потоками; формировались новые центры притяжения политических и социальных сил (в Прибалтике, на Украине, на Дону, Северном Кавказе и в Закавказье, на Волге, Урале, а Сибири и на Дальнем Востоке); возникавшие уже новые — внутриреволюционные — противоречия определяли (в дополнение к дореволюционным) последующую динамику революционного процесса.

Октябрьский переворот ускорил и довел до низшей точки распад государственной власти в России. Бездумно отбросив остатки дореволюционной центральной и местной власти (городские думы, земства, судебную систему и пр.), разрушив зачатки возникавшей после Февраля демократической власти, Советы, претендуя на всю полноту государственной власти, оказались совершенно не готовыми к выполнению новых функций. Предстоял долгий и мучительный путь приобретения практического опыта, выстраивания новой централизованной системы власти, формирования концепции государственного управления, подготовки новых кадров. Однако основная трудность заключалась в том, что Советы и не желали укладываться в единую структуру общегосударственной власти. Этому мешало то обстоятельство, что широкие демократические круги не признали легитимность II Всероссийского съезда Советов и его право на изменение характера власти в государстве, на принятие основополагающих законов. Большевистское Временное правительство (Временное — до созыва Учредительного собрания) не получило поддержки даже со стороны социалистических партий, требовавших создания однородного социалистического правительства. Сохранив правительство большевистским (при ограниченном участии «левых» эсеров), Ленин до предела сузил первоначальную политическую базу центральной Советской власти. Оборотной стороной господства большевиков в правительстве явилось обеспечение максимального простора для революционизма масс, что могло расширить эту базу в будущем. Поэтому Советы, будучи органами чрезвычайно широкого демократического и социального фронта, решали трудную для себя задачу: идти ли «под руку» большевиков или объявлять им войну как узурпаторам власти. Но, пожалуй, самое парадоксальное заключалось в том, что, передавая в центре и на местах всю полноту власти Советам, II съезд Советов положил начало глубокому расколу, расслоению уже и этой, только что родившейся власти. Советы, вобрав в себя радикализм настроений средних и низших слоев населения города и деревни, стали организаторами местных движений со всем их разнообразием интересов и антагонизмов.

Выборы в Учредительное собрание, состоявшиеся 12 ноября 1917 г ., убедительно показали быстрое полевение масс. Буржуазные партии, растеряв доверие на предыдущих этапах революции, собрали всего 13% голосов избирателей. Не добились решающего успеха и большевики — они получили лишь четверть депутатских мест (учтем при этом временный эмоциональный эффект Октября, пропагандистское воздействие декретов о земле и о мире). Абсолютное большинство избирателей высказалось за социалистов (они получили 427 мест из 715) и за их детище — Советы. Эта возникшая на зыбкой почве революционного настроения связка социалисты— Советы показывала, что проголосовавшие за эсеров, меньшевиков, энесов и другие партии социальные группы в построении Советов пойдут своим путем, предложат свою программу первоочередных мер, противопоставят свои Советы большевистским Советам. Голосование за социалистов не означало убежденности большинства избирателей в идеи социализма. В социализме (в его романтическом, пропагандистском восприятии) искалось нравственное и политическое обоснование для радикализма при решении насущных, злободневных задач. Поэтому социалистическое большинство включало нетерпеливую разношерстную массу населения, решившего использовать социалистический трамплин для броска (разбегания?!) в разные стороны. Неизбежная внутрисоветская борьба была, видимо, не менее, если не более, опасной для советской власти, чем открытые выступления ее противников (генерала Краснова под Петроградом, казачьих атаманов Каледина на Дону, Дутова — на Урале).

Этот этап «разбегания» Советов был естественным, логичным, отражал богатство содержания Великой российской революции. Он вмещал в себя и победу Советов, и их поражение, так как рушилась большевистская идея диктатуры «народа» через Советы. Все более ярко проявлявшееся различие природы Советов подводило их к этапу внутренней схватки по вопросу об их будущности, лидерстве, судьбе побежденных.

В первой половине 1918 г . внутрисоветский конфликт, быстро назревая, прорвался открытым столкновением разных ветвей Советов. Наиболее масштабно и бескомпромиссно это столкновение произошло между городом и деревней, между пролетарскими и крестьянскими Советами. Сельские Советы укрепили свою роль зимой—весной 1918 г . в ходе конфискации частнособственнической земли, «черного передела» крестьянских наделов, организации на новых основах внутридеревенской жизни. Они повели за собой огромные массы крестьянства и на следующем этапе аграрно-крестьянской революции — разрушения государственных налоговых повинностей, государственных монополий, твердых цен, отстаивания под флагом свободной торговли права мелкого частного собственника на «неурезанную» свободу (питаемую идеями утопического социализма и анархизма). В результате государственные заготовки продуктов питания резко упали, над армией и городским населением нависла угроза голода, нормы отпуска продуктов питания в столицах уменьшились до критических размеров. Отстаивая свое революционное право, занятая первоочередными задачами увеличения посевов, расширения поголовья скота, увеличения страховых запасов, деревня поворачивалась к городу спиной. Тенденция натурализации сельского хозяйства становилась угрожающей с точки зрения интересов экономики страны в целом. Весной 1918 г . Ленин вынужден был констатировать, что главным врагом революции стала мелкобуржуазная стихия частного собственника (крестьянина, ремесленника, кустаря, торговца). Революция открылась той своей неожиданной стороной, о которой большевики не думали, старательно развивая «концепцию» союза рабочих и крестьян.

Используя наметившийся в деревне раскол между зажиточной и беднейшей частью крестьянства по поводу характера и результатов аграрно-крестьянской революции, Советское правительство ввело продовольственную диктатуру (апрель—май 1918 г .). Созданием комитетов бедноты (комбедов) и продовольственных отрядов (вооруженных солдат и рабочих) оно фактически предъявило ультиматум деревне, сельским Советам. Условием его было: или переход на позиции пролетарской диктатуры (выполнение государственных повинностей, неэквивалентность экономических отношений), или вооруженное подавление сопротивления. Этот ультиматум, таким образом, был предъявлен большинству крестьянства, надеявшемуся в ходе революции укрепить свое частное хозяйство. Объявление войны сельским Советам явилось первым крупным политическим столкновением на почве Советской власти.

Второй фронт борьбы — в национальных районах, где Советы, возникшие после Октября, быстро трансформировались в местные национальные органы власти, возглавившие борьбу за самоопределение народов, за автономию, отделение от России.

Таких политических фронтов по всей стране открывалось много, что свидетельствовало о тяжелом недуге Советской власти — тяге к раздроблению, обособлению, защите разнообразных групповых интересов, подводило к черте открытой борьбы. Со стороны центра это вызывало необходимость решительного подавления центробежных тенденций, поддержания лишь тех Советов, которые признавали режим пролетарской (большевистской) диктатуры. Дорогу к унификации Советов прокладывали ревкомы, ВЧК, партячейки, армейское командование. Трагедия российской революции заключалась не только в ее саморазвитии, но и в самораспаде, самоуничтожении. Идеалы революции беспощадно растаптывались ее главными «движителями» — участниками.

Процесс подчинения социальному эгоизму не мог не затронуть и городские Советы. Хотя термин «городские Советы» не вполне точно отражает послеоктябрьскую ситуацию. Острые противоречия разъединяли городские Советы центра и периферии, губерний и уездов и т.п. Они различались по партийному составу, программам и методам работы. Лишь решительная борьба за унификацию (главным образом, методом силового давления, террора) обеспечивала относительное единство этой ветви Советской власти, хотя борьба порой приобретала открытый, военный характер (наподобие восстания в Воткинске и Ижевске осенью 1918 г .). Как и в остальных направлениях советского движения, в городе верх брали классовые, профессиональные, групповые, корпоративные интересы в ущерб государственным. Не получили поддержки попытки правительства предложить разработанную еще до Октября программу постепенного обобществления буржуазной собственности (на основе введения рабочего контроля, трестирования лишь ведущих отраслей промышленности, общественного контроля над доходами и потреблением богатых слоев, использования банков для контроля за движением товаров и т.п.). Волна пролетарского «почина» смела курс на госкапитализм, т.е. соединение нового государства в лице Советов и подконтрольных ему частнокапиталистических предприятий. Стихия национализации промышленных предприятий, конфискации банковских средств для бесконтрольного их распределения между рабочими коллективами, тяга к натуральному продуктообмену, конфискациям товаров в частных лавках и на складах, массовый переход к нормированному карточному распределению и тому подобные методы глубокого и грубого вторжения в хрупкую ткань экономических отношений делали Советы послушным орудием при проведении «красногвардейской атаки» на капитал. В угоду интересам отдельных групп рабочих разрушалась налаженная система хозяйственных связей между городом и деревней, центром и регионами, отдельными отраслями народного хозяйства.

Попытки правительства весной 1918 г . (нашедшие отражение в работе Ленина «Очередные задачи Советской власти») навести элементарный порядок в сфере управления (под лозунгом «учет и контроль»), снизить темп национализации, оздоровить финансы, оживить кооперативное движение, наладить деловые отношения с широкими слоями технической и научной интеллигенции были нейтрализованы тягой «наинизших низов» к «простым» и, с их точки зрения, наиболее эффективным решениям. И городские Советы, таким образом, становились рассадниками антагонизма, борьбы, разрушавших советскую систему. Советское правительство, вынужденное опираться прежде всего на городские рабочие Советы, становилось их заложником. Стараясь находиться хотя бы на полшага впереди этого грозного вала народной революционной инициативы, Ленин вынужден был лихорадочно развивать соответствующую «теорию» революции, фактически обслуживавшую, освящавшую, ссылаясь на марксизм, анархию революции, возводя очередные вынужденные меры в ранг принципов коммунистического строительства. Чего стоят бесконечные смены установок в области кооперативного и профсоюзного движения, роли денег, разверстки, морального и материального поощрения, запретительных мер в отношении торговли и т.п.!

Преобладание стихии обобществления (яркий пример тому — ликвидация частной организованной торговли к осени 1918 г .) не отрицало и важной роли «доктрины», т.е. марксистской характеристики социализма, слепое преклонение перед которой большей части большевистского руководства задавало ориентиры революционным преобразованиям, подстегивало, ускоряло, подправляло их в сторону социализма. Для вынужденного обмена фабричных продуктов на продукты питания выдвигался ориентир будущего коммунистического натурального продуктообмена, для практики огосударствления кооперации — построения единой общегосударственной потребительско-производительной коммуны, для взаимопомощи деревенского пролетариата, бедноты — коммуны, совхозы.

Перед лицом углубляющегося кризиса Советской власти сама собой отпадала идея возможного политического гибрида — соединения Советов с Учредительным собранием. В реальной обстановке конца 1917 — начала 1918 г . Учредительное собрание не могло нести в себе конструктивное начало: его работа неизбежно обострила бы до предела все противоречия в обществе, став открытой ареной ожесточенной политической борьбы, попыткой антибольшевистских сил (т.е. большинства и в стране, и в стенах Собрания) «переиграть» Октябрь. Созвав 5 января 1918 г . Учредительное собрание, Советское правительство на следующий день разогнало его, откровенно продемонстрировав примат голого политического расчета. В антибольшевистском лагере лозунг созыва Учредительного собрания в той же мере стал призывом к свержению Советской власти, возврату к дооктябрьскому режиму.

В этих специфических условиях соответственно формировались принципы взаимоотношений партийных и советских органов. Организующая роль большевиков, ярко проявившаяся при передаче власти Советам, после Октября закрепилась по всем линиям: в руководстве Совнаркомом, в деятельности ВЦИК и при проведении съездов Советов, в подборе кадров для всех уровней управления. С каждым месяцем Советы все больше «приручались», фактически безропотно заняв место «приводного ремня» от партии к массам.

К лету 1918 г . наглядная демонстрация антидемократичности Советской власти и самоопределение многочисленных ветвей местной власти привели общество к тотальному противостоянию по принципу «все против всех». Многочисленные локальные восстания и движения протеста подводили к черте всеобщего взрыва. Требовался лишь катализатор, чтобы в перенасыщенном растворе началась кристаллизация вещества. Восстание белочехов в мае, высадка войск интервентов в различных частях страны сыграли такую провоцирующую роль. Начавшаяся гражданская война охватила всю страну, все общество. В стороне не остались ни один народ, ни один регион. Начинался следующий этап революции, самый глубокий и разрушительный.

Убыстряющийся после Октября бег революции, обострение новых внутренних противоречий привели российское общество к середине 1918 г . к глубокому внутреннему расколу. Выделилось леворадикальное советское крыло (часть рабочих, деревенская беднота, сторонники Советов на окраинах). Ему противостояло большинство других слоев населения, не признававших необходимости социалистического «штурма», заботившихся о величии и единстве России. Отдельные вооруженные схватки переросли в полномасштабную войну.

Силы антисоветского лагеря многократно возрастали в результате поддержки их интервентами. В марте 1918 г . на Севере (сначала в Мурманске, затем в Архангельске) с военных кораблей высадились британские, американские, канадские, итальянские, сербские войска. Мотивировалась эта экспедиция необходимостью не допустить захват германскими войсками крупных складов вооружения, снаряжения, созданных странами Антанты в северных портах России. В апреле во Владивостоке высадились японские войска. Вслед за ними, боясь японского конкурента в Тихоокеанском регионе, появились военные отряды Англии, США. К осени весь Дальний Восток был захвачен интервентами.

На Западе германские войска по Брестскому договору оккупировали территорию Прибалтики, Украины, Северное Причерноморье. Союзница Германии — Турция — ввела свои войска на территорию Армении, Азербайджана; Англия, охраняя свои интересы на Ближнем и Среднем Востоке, захватила часть Туркмении, ввела войска в Баку. Таким образом, ослабленная революцией Россия стала полем соперничества основных участников первой мировой войны. Захват огромных территорий сопровождался ликвидацией советских органов власти, восстановлением прежних порядков, разграблением материальных богатств.

Оккупируя окраины, страны Антанты в качестве ударной силы внутри России использовали чехословацкий корпус. Созданный в 1917 г . из пленных и эмигрантов чехов и словаков, вооруженный для борьбы с Германией корпус для участия в войне на Западной фронте решено было переправить в Европу окружным путем — по Транссибирской магистрали до Владивостока и далее морем. Эшелоны, в которых находилось до 30 тыс. солдат и офицеров, растянулись на тысячи километров. В мае части корпуса подняли восстание. Они объединили вокруг себя все антисоветские силы Поволжья, Урала, Сибири, Дальнего Востока.

В июне обозначилась линия фронтов. Она охватывала центр страны, остававшийся во власти Советов: от финской границы до Урала, от р. Белой по Волге до степей южного Урала, по Туркестанскому краю, от Каспия до Дона. За этой линией — крупные военные группировки: на Севере — армия Северной республики, на Востоке — чехословацкий корпус во взаимодействии с разнообразными антисоветскими воинскими формированиями; на Северном Кавказе — Добровольческая армия, созданная генералами Корниловым, Деникиным, Алексеевым; на Дону — казачьи соединения во главе с генералом Красновым.

За спиной этих армий формировались многочисленные местные правительства (в Архангельске, Самаре, Уфе, Омске, Екатеринославе и других городах).

Линии фронта разделили страну. Центр удерживался Советской властью под красными знаменами пролетарской диктатуры. Он включал крупнейшие промышленные центры, сплоченные отряды рабочего класса, транспортные узлы и разветвленные пути железнодорожного и речного сообщения, две столицы с централизованным аппаратом управления.

Культурные, экономические, кадровые ресурсы советской территории позволили в короткий срок фактически заново создать армию — Красную Армию. Отказавшись от добровольческого принципа набора, введя всеобщую воинскую повинность и назначения (вместо выборов) командного состава, военный наркомат сформировал регулярные части. За полгода численность Красной Армии выросла с 300 тыс. до 1 млн. Были мобилизованы офицеры — участники мировой войны, принесшие с собой опыт крупных военных операций. Численность «военспецов» достигла 50 тыс. Они служили во фронтовых частях, готовили новое пополнение, преподавали в академиях и военных школах.

На базе российской «науки побеждать» создавались новые командные кадры — из рабочих и крестьян. Появлялись яркие самородки — С.М. Буденный, Г.И. Котовский, Д.А. Фурманов, В.И. Чапаев, Н.А. Щорс и др. Но в ходе военных действий все большую роль играли офицеры, имевшие прочную научную подготовку и опыт мировой войны. В 1918 г . главнокомандующим Вооруженными силами Республики был назначен С.С. Каменев, бывший полковник Генерального штаба. В крупных военачальников выросли многие бывшие офицеры. В течение года поручик М.Н. Тухачевский стал командующим армией. Особенность Красной Армии — в ее прочном идейном и политическом цементировании. Должность политического комиссара во всех частях позволяла вести постоянную воспитательную работу среди солдат, офицеров. Комиссар стал синонимом идеологической нетерпимости, беспощадности к врагам, фанатической преданности социалистическим идеалам. Сотни тысяч коммунистов, направлявшихся по мобилизациям в армию, внедряли коммунистическую идеологию в остальную «серую» массу военнослужащих. Руководил строительством Красной Армии нарком по военным делам Л.Д. Троцкий. Он же возглавлял высший военный орган — Революционный военный Совет Республики.

Иную картину представляла армия, создававшаяся под антисоветскими знаменами. Она была более многочисленной и лучше организованной, так как опиралась на имевшие опыт мировой войны кадровые соединения интервентов, дисциплинированные и хорошо обученные части казаков. У истоков ее стояли крупные военачальники, цвет российского офицерства. Армия использовала щедрую поддержку из-за рубежа, продукцию крупных промышленных центров (Урал), неограниченные запасы продовольствия. Но имелись и непреодолимые трудности. У руководства стояли люди, представлявшие разные партии, программы, течения (от социалистов до монархистов). Непреодолимая стена возникла между рядовыми солдатами (из крестьян, рабочих, казаков) и командным составом (значительной частью зажиточных слоев, дворян). Рядом сражались части, преследовавшие разные, подчас противоположные цели. При выполнении крупных стратегических планов не было налажено фактическое взаимодействие между отдельными фронтами, армиями. В результате острой конкуренции между военными лидерами не удалось создать единого командования.

Иными были и тылы воюющих лагерей. Советский лагерь опирался на сравнительно однородную массу русского населения, на крупные отряды индустриальных рабочих, малообеспеченное крестьянство потребляющих губерний. Тыл другого лагеря был более разнородным — по социальному, национальному, конфессиональному, хозяйственному признакам. Ход гражданской войны зависел в конечном итоге от того, удастся ли вождям воюющих сторон предложить политические программы, объединяющие их первоначальных сторонников и попутчиков.

Первый штурм частной собственности, предпринятый после Октября, сплотил помещиков, капиталистов, торговцев, верхние слои интеллигенции, офицерства, зажиточное крестьянство, казачество. Ответный их удар был сокрушительным. Перед лицом превосходящих сил вооруженные силы Советов откатились за Волгу. Были оставлены Казань, Ульяновск, Самара. Сказались неопытность многих командиров, слабая дисциплина в армии, плохое снабжение. Ценой больших жертв Красная Армия переломила ход боев на Восточном фронте; осенью началось контрнаступление, завершившееся в предгорьях Урала.

Тяжелое поражение, понесенное осенью 1918 г . Советской властью, вызвало с ее стороны отчаянную, беспощадную форму борьбы — массовый террор на фронте и в собственном тылу. Отвечая на крестьянские мятежи, активизацию враждебного подполья, провалы на фронтах, Совнарком 5 сентября принял декрет «О красном терроре». Поводом явилось покушение 30 августа эсеровских боевиков на Ленина, в результате которого он был тяжело ранен. В практику вошли массовые расстрелы «классовых врагов», заключение опасных элементов в концлагеря, взятие в заложники. ВЧК получила право расстрела без суда и следствия. Жестокость чекистов стала своеобразным символом Советской власти. Антисоветский лагерь не отставал с аналогичными мерами — те же застенки, скорые расправы, тысячи жертв. Страна содрогнулась от ужаса перед беззаконием и произволом. Гражданская война наглядно демонстрировала свои страшные законы.

Тяжелые бои шли на Южном фронте. Ключевую роль играл здесь Царицын. Неся огромные потери (исчислявшиеся десятками тысяч), удерживала город 10-я армия, которой командовал К.Е. Ворошилов. По Волге в центр поступали жизненно важные нефть, хлеб, хлопок. Острые противоречия в регионе между Добровольческой армией, казаками, многочисленными народами Кавказа не позволили антисоветским силам организовать мощное наступление с юга на Москву. Нанося контрудары на Восточном и Южном фронтах. Красная Армия ограничивалась оборонительными боями на Севере, не позволяя войскам Северной республики соединиться с чехословаками.

Глубокой осенью 1918 г . обстановка на фронтах существенно изменилась. Германия и ее союзники потерпели поражение в мировой войне. В Германии и Австрии произошли буржуазно-демократические революции. Это позволило ВЦИК аннулировать унизительный Брестский договор. Германские войска покидали оккупированные ими территории.

На Украине была восстановлена Советская власть. Боннские части Советской Украины влились в Красную Армию. Оборонная мощь советского тыла возросла за счет промышленности Донбасса, хлебных районов Украины. Но усложнялась социальная обстановка. Более зажиточное крестьянство Украины не прошло суровой «школы» комбедов, продотрядов. Следовало учитывать их возможную острую реакцию на разверстку, массовое совхозное строительство на селе.

С окончанием мировой войны все ее участники лишались аргументов в пользу продолжения оккупации российской территории. Общественность США, Англии, Франции требовала возвращения солдат и офицеров домой. Разворачивалось широкое демократическое движение под лозунгом «Руки прочь от России!». Восстания солдат (на севере) и матросов (на кораблях французского флота на Черном море) ускорили начало эвакуации (в конце 1919 г .).

Осенне-зимняя кампания 1918—1919 гг. явилась решающей проверкой на прочность двух враждебных лагерей. В советском тылу нарастали экономические трудности, продолжались восстания и мятежи, с огромным трудом налаживалось централизованное управление. Однако режим продовольственной диктатуры удержался. Национализированные предприятия продолжали частично работать. Мобилизации позволяли комплектовать все новые полки Красной Армии. Фронт получал все больше продуктов и боеприпасов. Пролетарская диктатура устояла на ногах. С ней смирились основные группы населения города и деревни, так как важнейшие завоевания революции (земля — крестьянам, фабрики — рабочим, хлеб — голодающим) не были ликвидированы.

Суровый экзамен держали лидеры и противоположного лагеря. Им свой счет предъявила и аграрно-крестьянская, и национально-освободительная, и бедняцко-пролетарская революция. И результат был отрицательным. Программа антисоветского движения не предполагала радикального решения земельного вопроса (наоборот, в свои имения возвращались помещики), национального (отрицалось право на самоопределение народов, вплоть до отделения; по-прежнему насаждался принцип «единой, неделимой России»), социального (положение рабочих на частных предприятиях не изменилось).

Конфискация продовольствия и реквизиции лошадей, мобилизации в армии, высокие налоги, бюрократизм, произвол властей, массовый террор мало чем отличались от большевистских. Попытки создать демократические социалистические правительства — в Северной области (под руководством видного эсера Чайковского), в Самаре (от имени Временного комитета членов Учредительного собрания), в Омске (Сибирское правительство) — не увенчались успехом. Власть ускользала из рук социалистов, переходила к буржуазным организациям, а затем превращалась в открытую военную диктатуру. Колчак — военный министр в Сибирском (Омском) правительстве, опираясь на предпринимательские круги, офицерство, монархистов, интервентов, произвел политический переворот, провозгласив себя Верховным правителем России.

Предметный урок, данный разными российскими властями, определил дальнейшее поведение широких масс населения.

Колебания крестьян и народов национальных окраин, ярко проявившиеся летом 1918 г . (от большевиков в сторону их противников), сменились поворотом в противоположную сторону. И это предопределило в конечном итоге исход гражданской войны.

Но впереди было еще два критических периода. Первый — весной 1919 г . При поддержке интервентов планировалось организовать единовременное наступление всех антисоветских сил: генерала Юденича — из Эстонии на Петроград, генерала Миллера — с Севера на Вологду, Пермь, адмирала Колчака — в район Средней Волги, генерала Деникина — на Орел, Тулу. Эти армии были хорошо вооружены, имели превосходство в численности (более полумиллиона солдат и офицеров против 380 тыс. Красной Армии), военном мастерстве офицерского корпуса.

Весеннее наступление белых армий было успешным. Колчаку удалось захватить обширные районы Предуралья, однако перелом наступил достаточно быстро. Сказались внутренняя слабость антисоветского движения, амбиции ряда лидеров, претендовавших на руководство всем движением. Углублялся раскол между социалистами, кадетами, монархистами. Росло недовольство экономической политикой основной части армии — крестьян. В тылу белой армии росло массовое партизанское движение (на Урале, в Сибири). Начинался отход от белого движения национальных частей (так как их народы не получили государственного самоопределения, автономии), казачества (внутренне раскалывающегося по имущественному признаку). Боевой дух армии падал.

Летом началось контрнаступление Красной Армии на Восточном фронте. Захватив Урал, она двинулась в Сибирь, и в начале 1920 г . вышла к Байкалу.

Большего успеха добилась южная группировка антисоветских сил. Захватив в мае—июне 1919 г . обширные и богатые районы Дона, Северного Кавказа, Южной Украины, Деникин уже планировал опрокинуть советскую власть. 3 июля был отдан приказ «О походе на Москву». В результате летне-осеннего наступления Деникин овладел всей Украиной, захватил Орел, подошел к Туле с ее крупными оружейными заводами. В октябре наступил перелом. Против Деникина были брошены лучшие силы Красной Армии, уже накопившие значительный опыт военных операций. С заводов Урала увеличились поставки оружия. Но главную роль сыграл тот же фактор, что и на Восточном фронте, — развал тыла. Украинское крестьянство, отвернувшееся от Советов после введения весной 1919 г . разверстки, массового строительства совхозов, разочаровалось и в деникинских порядках. Крестьянская армия Махно, чутко реагируя на настроения сельских жителей, легко переходя из одного лагеря в другой, на этот раз в союзе с Красной Армией нанесла удар по деникинским частям на юге Украины. С оружием в руках поднялись рабочие Донбасса. Народы Северного Кавказа, отстаивая свои права на самоопределение, также громили тылы деникинской армии. Перелом наступил и в настроениях казачества. Оно учло обещание центральных советских и большевистских органов исправить грубейшие ошибки, допущенные ими после Октября в отношении казаков. В декабре 1919 г . в Москве состоялся VII Всероссийский съезд Советов, призвавший к примирению основной массы казаков с Советской властью. Лишившись своих основных социальных опор, части деникинской армии откатывались к Черному морю. Весной 1920 г . из Новороссийска остатки армии морем эвакуировались в Крым, где перешли под командование Врангеля. Деникин с очередной волной эмигрантов оказался за границей.

Переброска частей Красной Армии с основных театров военных действий позволила разгромить на западе и севере армии Юденича и Миллера. Наступал финал гражданской войны. Осенью 1920 г . был освобожден Крым, в 1922 г . — Дальний Восток.

Обстановка на фронтах накладывала отпечаток на советской политике в тылу.

Глубокий кризис в экономике, разразившийся летом 1918 г ., был многократно усилен начавшейся гражданской войной. От промышленного центра линиями фронтов оказались отрезанными районы, поставляющие сырье для промышленности (Средняя

Азия — с хлопком, Украина и Юг — с хлебом, Кавказ — с нефтью, Урал — с металлом). В результате германской оккупации были утеряны крупные промышленные районы — Прибалтика, Донбасс. Голод, разруха вызывали отток рабочих в деревню. Создание миллионной Красной Армии ложилось тяжелым бременем на все слои населения.

Экономическая политика Советского государства во всех направлениях приобретала черты вынужденности, чрезвычайщины. Она получила в дальнейшем название «военный коммунизм». Если в начале 1918 г . рабочие вместе с красногвардейцами штурмовали крепость капитализма, то к концу года сами оказались в осажденной крепости и вынуждены были жить по законам жестокой осады — лишения, уравнительность, предельное напряжение сил.

Полагаясь на спасительный инстинкт к самосохранению населения, центральные органы поддерживали его инициативы. На IV конференции профсоюзов и фабзавкомов Москвы в июне 1918 г . Ленин заявлял: «Власть — это мы. Хозяин промышленности, хозяин хлеба, хозяин всех продуктов в стране — это мы. Вот когда это сознание проникнет в рабочий класс глубоко, когда он своим опытом, своей работой удесятерит свои силы, только тогда все трудности социалистической революции будут побеждены». I Всероссийский съезд совнархозов взял курс на ускорение темпов национализации.

К осени было национализировано более 3 тыс. предприятий. Из них действовали лишь 1,8 тыс. Бывшие собственники лишались всяких доходов, поиск работы они вынуждены были вести через биржи труда на общих основаниях. К концу войны государство завладело уже 80% крупных и средних предприятий промышленности.

В городах частные доходные дома конфисковывались, «буржуи» уплотнялись, в их квартиры подселялись рабочие, совслужащие. Ликвидировались последние частные, общественные, иностранные банки.

Основные продукты питания и товары широкого потребления распределялись по карточкам, талонам. В 1920 г . на содержании государства находилось до 38 млн. «едоков».

К концу 1918 г . было в основном завершено вытеснение частной торговли.

Весенний договор с потребкооперацией оказался недолговечным. Кооперативный аппарат потерял независимость, был насильственно подключен к государственной системе заготовки и снабжения. Декрет «О потребительских коммунах» (16 марта 1919г.) вводил всеобщее обязательное членство в кооперации.

Опыт Петрокоммуны (возникшего в Петрограде централизованного органа по карточному снабжению всего населения) распространялся на другие города.

Голод и холод поселились в домах горожан. На «толкучки», рынки выносились фамильные драгоценности вчерашних состоятельных слоев, жалкие запасы жителей городских окраин.

Менялась жизнь заводов, фабрик. Рыночные отношения между ними затухали; заработная плата выдавалась не деньгами, а продуктами, товарами; вводилась уравнительность в оплате и снабжении. Не имея возможности прожить на зарплату, рабочие и служащие занимались кустарничеством (изготовлением домашней утвари, зажигалок и т.п.), спекуляцией. Всеобщим бедствием стали массовые хищения. Увеличивались прогулы. Заработали дисциплинарные суды. Население крупных городов таяло.

Безработица исчезла. Возникла задача привлечения в еще действующие предприятия рабочей силы. В декабре 1918 г . ВЦИК ввел трудовую повинность для всех граждан, в том числе и для школьников.

Для обеспечения ряда отраслей работниками (железнодорожный транспорт и т.п.) вводились трудовые мобилизации. В условиях тотального дефицита сырья, топлива, рабочих рук, продуктов питания и прочего спасала лишь жесткая централизация управления. Совет рабочей и крестьянской обороны (создан 30 ноября) во главе с Лениным руководил отраслями и учреждениями, обслуживавшими нужды армии. Для них вводился военный режим работы. На армию работало более половины рабочих и служащих промышленности (более 800 тыс. из 1,4 млн.). В 1920 г . ряд тыловых армий был преобразован в трудовые армии — их использовали для подъема хозяйства.

Беспредельно расширялись полномочия центральных исполнительных органов власти (правительства, наркоматов, ведомств). Плодились все новые чрезвычайные органы. Чусоснабарм — Чрезвычайная комиссия по снабжению армии — получила диктаторские права по материально-техническому обеспечению фронта. Чекволап — Чрезвычайная комиссия по заготовке и распределению лаптей — стала своеобразным символом складывающейся системы управления. В основе этой системы лежали «простые» принципы, приемлемые при разваливающейся экономике и малоквалифицированных кадрах: монополизация произведенного продукта, централизованное распределение, натурализация обмена, приказной (директивный) метод управления, принуждение к труду. Эти принципы внедрялись во все отрасли экономики. Но наиболее ярко они проявились в сельском хозяйстве.

Осенью 1918 г . (после сбора урожая) в деревне были испробованы различные способы заготовки продуктов: частные закупки, натуральный продуктообмен, госзакупки по твердым ценам. Декретом ВЦИК от 30 октября была сделана попытка ввести натуральный налог на крестьян, но собрать продналог не удалось. Наилучшие результаты дала разверстка. Метод разверстания по губерниям, где имелись товарные запасы зерна, государственных заданий по заготовке хлеба был опробован еще царским и Временным правительством в 1916—1917 гг., однако он встретил сопротивление и частных торговцев, и помещиков, и крестьян. В 1918 г . выполнение разверсточных заданий (в пределах ряда губерний) подкреплялось уже силой продармии, комбедов.

В январе 1919г. по требованию Наркомпрода разверстка была распространена на все губернии, доходила до каждого уезда, деревни, двора. Крестьянину оставлялось зерно для личного потребления, посева, прокорма скота, остальное («излишки») изымалось по «твердым» (т.е. низким) цена, фактически бесплатно. Силой оружия часто забиралось и продовольствие, по закону не подлежавшее изъятию. Крестьянин обрекался на голод, разорение. Беднота помогала продотрядам собирать разверстку с зажиточных крестьян и середняков, так как ей перепадала часть заготовленных продуктов. Для бедноты предназначались и промтовары, направлявшиеся из города. К 1920 г . система разверстки охватывала все основные продукты сельского хозяйства; хозяйственная инициатива крестьян была парализована. Под натиском разверстки крестьяне сокращали посевные площади, поголовье скота, старательно прятали свои продукты.

Аграрная революция 1917—1918 гг. усилила деградацию деревни, разверстка ее подстегнула.

Осенью 1918 г . при ликвидации комбедов Ленин признал «тяжесть и жестокость» продовольственной диктатуры, при разверстке легче не стало.

Введение разверстки подтолкнуло советские органы к расширению социалистического сектора в деревне. Постановление ВЦИК от 14 февраля 1919 г . выдвинуло задачу перехода «от единоличных форм землепользования к товарищеским» на основе коммун, совхозов, товариществ. Ставились первые опыты коллективизации. Но «коммунию» деревня не приняла.

Программа партии, принятая в марте 1919г. VIII съездом РКП(б), уже напрямую связывала «военно-коммунистические» меры с теоретическими представлениями о коммунизме. Ставились задачи завершить экспроприацию буржуазии, перейти от торговли к продуктообмену, от индивидуального крестьянского хозяйства — к коллективному, от денежного — к безденежному хозяйству, от рыночного — к максимально централизованному плановому хозяйству.

Советские лидеры оправдывали проводимую экономическую политику условиями разрухи, голода, блокады. Но чем дальше, тем активнее внедрялась мысль о совершаемых непосредственных шагах к коммунизму.

Эти коммунистические утопии захватили не только большевиков, но и рядовых участников революции. На основе военно-коммунистических мер разрабатывали пути перехода к социализму в своих выступлениях, статьях, книгах Ленин, Бухарин, Троцкий, другие лидеры большевистской партии.

12 апреля 1919г. рабочие-коммунисты станции Сортировочная Московско-Казанской железной дороги вышли на субботник по ремонту паровозов. Работали напряженно, ведь транспорт разваливался; с Восточного фронта нависала очередная угроза. Денег за работу не взяли, зарплата и так была нищенской. Этот опыт бесплатного труда начал использоваться на транспорте, на заводах, в учреждениях. Субботники получили название «коммунистических». 28 июня Ленин опубликовал статью «Великий почин» (о героизме рабочих в тылу; по поводу «коммунистических субботников»). Суровую, вынужденную меру он расценил как свидетельство наступления коммунистического отношения к труду (сознательного, коллективного, бесплатного). Статья явилась сигналом для широкого внедрения субботников (по заготовке топлива, расчистке железнодорожных путей, благоустройству городов, поселков, помощи зарубежным революционерам и т.п.).

Во Всероссийском первомайском субботнике 1920 г . приняли участие уже 1,5 млн. рабочих, служащих, красноармейцев. В их числе при уборке территории Кремля работал и Ленин. Так бескорыстный порыв группы рабочих обратился в «теорию коммунистического труда», чтобы вернуться в виде суровых декретов по проведению очередных хозяйственных и политических кампаний.

Жесткие рамки складывавшейся большевистской идеологии мешали перестройке экономической политики даже тогда, когда закончилась гражданская война. Действуя по инерции, правительство в ноябре 1920 г . приняло решение о национализации мелкой промышленности, в декабре — об отмене оплаты за топливо, за продукты питания и товары широкого потребления, в январе 1921 г . — за коммунальные услуги. Моссовет ликвидировал Сухаревский рынок...

«Военный коммунизм», рожденный войной и разрухой, стихией национализации, стал первым широкомасштабным коммунистическим экспериментом.

Многообразные итоги и результаты состоявшейся Великой российской революции обычно характеризуют грандиозностью масштабов разрушения старого и нарождения нового. В числе первых — обобществление основных средств производства, уничтожение помещиков в деревне и крупной и средней буржуазии в городе, ликвидация дореволюционной системы управления и механизмов подавления и угнетения, резкое снижение роли религии и церкви в обществе, свертывание рыночных отношений, разрыв связей между интеллигенцией и предпринимательскими слоями (по мере уничтожения тех и других) и т.п. В числе вторых — рожден нового типа государства (Советского), установление однопартийной (большевистской) системы, вовлечение в преобразовательную деятельность огромных масс населения, утверждение новых принципов и идеалов общественной жизни, распад империи и перестройка отношений между этносами, населявшими Россию, и др. И наряду с этими характеристиками — констатация огромных материальных и людских потерь, «отхода» в эмиграцию интеллектуальной элиты, разрушения экономических связей между регионами, отторжения большинства населения от собственности и предпринимательства, изоляции России на международной арене и потери ею былых позиций в решении мировых проблем, отбрасывания страны во всех областях общественной жизни на десятилетия назад.

Все это — в видимом спектре и фиксируется невооруженным глазом. На поверхности лежит и вывод о том, что с помощью революции был сделан первый и не самый крупный шаг в разрешении накопившихся в России к началу XX в. противоречий.

Сняты были лишь те из них, которые касались насущных, злободневных потребностей и интересов беднейшей части населения, не требовали больших интеллектуальных усилий, мобилизации значительных средств; решались «простейшие» задачи разрушения, захвата, раздела, принуждения... На потом были оставлены наиболее сложные проблемы, затрагивавшие интересы государства и общества в целом, преследующие крутую модернизацию всех областей общественной жизни, не формационный, а цивилизованный «скачок».

Но были еще результаты революции, которые лишь в последние годы становятся объектом исследования. Речь идет о природе возникшей власти, собственности, правящей партии и строя в целом.

Во-первых, о тех, кто властвовал. Революция вручила свою судьбу в руки «наинизших низов», от имени которых большевики наивно рассчитывали прийти к самому прогрессивному и справедливому строю. С этого уровня социальной активности, освобожденной от привычных норм правопорядка, законности, от традиций, социальной субординации и подчинения, чувства уважения к частной и личной собственности, поднималась волна жестокости, социальной мести за былые унижения и эксплуатацию. «Черный передел» земли и собственности, развернувшийся в деревне, становился в крестьянской стране камертоном для всех преобразований и в городе. Жертвами становились и мораль, и нравственность, и религия. Тотальный передел собственности становился тем величайшим злом, который уродовал лицо революции. Отбрасывались как ненужный хлам знамена и транспаранты со словами о свободе, равенстве, демократии. В руки брались привычные булыжник, оглобля, винтовка. Далее следовали и неизбежные спутники — криминализация общества, бюрократизация аппарата, взятки, «растащиловка», спекуляция, бандитизм...

Одно из важнейших «завоеваний» революции — доступность власти. В широко открытые ворота новых органов управления хлынула «народная» волна и романтиков революции, и привычных к политической работе партработников (из большевиков, представителей других социалистических партий), и прежнего чиновничества, а также всякого рода властолюбцев, «оборотней», готовых служить всякому во имя материальных льгот. Все эти категории пополнялись за счет рабочих, крестьян, интеллигенции, других социальных групп. Безграничная власть («диктатура») особенно влекла к себе переходные группы, маргиналов, находивших в сфере управления наиболее легкий путь быстрого и радикального изменения своего социального статуса, перемещения в среду элиты.

Ожесточенная борьба вокруг и внутри новой системы управления, специфические критерии отбора кадров — по степени преданности «идее», по партийности, социальному происхождению («из рабочих», «из бедняков») — быстро формировали у представителей всех властных структур дух замкнутости, корпоративности, что не мешало расцвести групповщине, склокам. Идеи мировой революции усиливали настроения особой исторической миссии, избранничества, жертвенности. Представители партийных, советских, хозяйственных, военных, карательных, комсомольских, профсоюзных и прочих начальствующих органов сплачивались в своеобразный орден. Подпитываемый из всех слоев населения, этот «орден» постепенно обрывал обратные связи, выводя своих членов из-под контроля масс. Власть в руках новой элиты становилась их первой формой собственности, определяя материальный достаток (в тот период еще относительный), привилегии, перспективы на будущее, авторитет в глазах населения. По своему фактическому положению из этой группы формировался новый господствующий класс; до завершения процесса его становления было еще далеко (до конца 30-х гг.), однако все основные черты были уже налицо.

Этот слой (класс) в силу специфического происхождения (сугубо революционного) выступал и главным носителем инерции революционного движения, выдвигая из своей среды необходимые отряды идеологов, организаторов, верных стражей и защитников сложившихся порядков, лишь в рамках которых они могли найти (сохранить) свое место и в будущем.

В грохоте гражданской войны, через «военный коммунизм» наряду с новым властоносителем рождался скрытно и новый собственник на средства производства и обращения. Массовая национализация промышленности, транспорта, торговли, банков, жилого фонда привели к концентрации в руках Советского государства неисчислимых богатств. Высочайший темп тотального обобществления не позволял параллельно вырабатывать какие-то действенные механизмы широкого демократического контроля за использованием этой наспех создаваемой формы собственности. Всевластным распорядителем ее становился новый многочисленный, но сравнительно узкий по отношению ко всему населению страны слой управляющих. Еще не устоявшийся за годы революции, текучий, без явно очерченных функций и прав, без философии управления в новом государстве, он тем не менее четко уяснил свою роль в распоряжении народным богатством. Его права были жестко закреплены системой государственных монополий на важнейшие отрасли экономики, произведенные продукты, средства обращения. Выйдя из народа, заполнив бесчисленные коридоры власти, новые коллективные собственники быстро «метили» границу, отделявшую их от этого народа. Трудповинности, трудовые армии, разверстка, дисциплинарные суды и революционные трибуналы, карточное нормированное распределение и т.п. меры противопоставили новый социальный слой в равной мере и рабочим, и крестьянам, и всем другим категориям трудящихся. Таким образом, под флагом, а точнее — за ширмой государственной складывалась фактически узкогрупповая, корпоративная собственность. Поменяв владельцев, она не изменила своей сути — быть средством обогащения одних и эксплуатации других. Различными организационными и идеологическими средствами эта трансформация тщательно скрывалась. В ход шли «теории» социалистической коллективной собственности, всенародного кооператива (коммуны), диктатуры пролетариата и ведущей роли рабочего класса, представительства трудовых коллективов в органах управления, новой роли профсоюзов как «школы коммунизма», социалистического соревнования и т.п. Тем самым рождался один из наиболее широкораспространенных и устойчивых мифов об «общенародной» собственности.

Столь же скрытно, но столь же неумолимо менялась и природа большевистской партии. Все больше отрываясь от масс, широко используя репрессивные меры по подавлению инакомыслия, недовольства (продотрядами, заградительными отрядами, массовыми расстрелами на фронте, политикой ВЧК), партия находила для себя новую социальную опору в лице армейского и тылового начальства. Став после Октября партией власти по своей функции, она затем становилась ею и по составу, рекрутируясь во все большей мере за счет чиновников, игравших в ней «первую скрипку», и по философии, теории, методам управления. Совершив невидимую глазу быструю эволюцию, подпитываясь корыстными корпоративными интересами элитарного слоя «совслужащих», большевистская партия попадала в заложницы данного слоя и данного интереса. Попытки Ленина как-то воспротивиться этому процессу с помощью партийных чисток, изменения правил приема в партию, системы выдвижения рабочих «от станка» были обречены на поражение, так как не учитывали неизбежной тенденции смыкания правящего класса и правящей партии.

Однако этот очевидный факт становился очередной «тайной», которую старательно оберегала партия все 70 лет своего господства. Хотя профсоюзная дискуссия конца 1920 г ., всесторонне рассмотревшая сложившуюся ситуацию во взаимоотношениях партии и рабочего класса и других групп населения, уже фактически констатировала состоявшийся разрыв между ними. Появление в партии групп «Демократического централизма» и «Рабочей оппозиции» четко зафиксировало пройденный рубеж. История партии рабочего класса завершилась, на смену ей нарождалась (под старым названием) новая партия новых элитарных групп населения. Перерождение революционной партии в иную (какую?) по мере углубления и завершения революционного процесса, столь ярко проявившееся в ходе Великой французской революции (на примере якобинцев), получило новую иллюстрацию через историю российской революции.

И еще одна черта (в тех же невидимых лучах), связанная с влиянием Российской революции на так называемый «цивилизованный мир». Передовые страны наиболее остро отреагировали (если оставить в стороне отказ России от своих обязательств в мировой войне, от финансовых обязательств по займам и кредитам, национализацию иностранной собственности, разгул кровавого террора, слом демократических институтов и т.п.) не на социализм, а на его крайности. С социализмом они были хорошо знакомы, внедряли (допускали) его отдельные элементы уже с конца XIX в. Социализм входил в практику общественной жизни капиталистических государств через деятельность социал-демократических партий, рабочее законодательство, профсоюзное движение, систему социальной защиты, опыты социального партнерства и другие формы и направления, демонстрируя ряд преимуществ в соревновании с отношениями частнособственнической эксплуатации. Наличие таких социалистических компонентов было предпосылкой общенационального согласия, стабильности, демократизации. Руководящие круги буржуазных государств отвергали «излишества» российского социалистического эксперимента, социальную нетерпимость, ожесточенную классовую борьбу, большевизм. Поэтому они отреагировали на победу революции в России не свертыванием собственного социалистического поля, а его дальнейшим постепенным расширением, рассматривая его в качестве непременного условия перехода буржуазного общества в новое состояние, когда становились возможными шведские и прочие «модели социализма». Российская революция не прервала закономерного шествия социализма, но наглядно убедила в утопичности «построения» «чистой» модели социализма, искусственного вырывания социалистического компонента из контекста общецивилизованного развития. Опыт передовых стран подсказывал, что социализм служит прогрессу лишь как часть более широкой социальной системы, основанной на частной собственности, рыночных отношениях, многоукладности, как часть, непременно конкурирующая, нейтрализующая крайности других компонентов, и через эту конкуренцию обеспечивающая неумолимый прогресс мировой цивилизации.

Во всех этих не только скрытых еще по существу, но и тщательно скрываемых от участников революции и мирового общественного мнения характеристиках возникающей общественной системы были заключены ее базовые черты. Революция растоптала идеалы революционеров, родив нечто, никем не предвиденное и никому неведомое (в рамках предшествующего опыта мировой истории). За ширмой народности скрывался узкий интерес тех, кто присвоил себе результаты революции: вместо высшей демократии установился режим диктатуры, вместо союза, единения трудящихся — антагонизм отдельных групп городского и сельского населения, вместо личной свободы — система принуждения в интересах нового государства и новой элиты. Политический словарь не имел терминов для обозначения такого новообразования. Оно несло в себе пеструю смесь черт госкапитализма, госсоциализма, тоталитаризма, партийной диктатуры, уравниловки, казарменности и т.п. Задача историка и политолога найти нужное определение. В качестве «строительных материалов» могут быть использованы такие характеристики, как аномальность, опора во имя собственного самосохранения и укрепления на режим террора, привлечение широких масс населения методом постоянных частных подачек и широковещательных посулов утопических картин светлого будущего. На разных этапах функционирования этой системы возникали различные сочетания данных черт, но в совокупности они определяли состояние неустойчивости, закономерности глубокого кризиса и саморазрушения вслед за этапом «полной и окончательной победы».