25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 г. большевики захватили власть. Этому предшествовала борьба мнений в большевистском руководстве. Находившийся в Финляндии В. И. Ленин настойчиво требовал от товарищей решительно взять власть в свои руки и был убежден, что это удастся сделать легко. Но члены ЦК – Каменев, Зиновьев и, возможно, Сталин – считали, что мятеж не нужен. Они полагали, что назначенный на 25 октября II Всероссийский съезд Советов и так добровольно передаст власть большевикам. Ленин же настаивал на выступлении до съезда и, видя тщетность своих усилий, в начале октября тайно приехал в Петроград. На заседании ЦК 10 октября он рвал и метал – или восстание для захвата власти, или он разгонит ЦК и обратится «напрямую к низам». В итоге за ленинскую резолюцию проголосовали 10 членов ЦК из 12. После этого 10 октября созданный Л. Троцким Военно-революционный комитет (ВРК) при Петроградском совете, обосновавшийся в Смольном институте, начал готовить захват власти.

Мятеж начался 24—25 октября. Он не был похож на настоящую революцию с уличными боями, баррикадами, параличом городской жизни, как это случилось в 1905 г. При полной бездеятельности Временного правительства, при нейтралитете Петроградского гарнизона ВРК начал рассылать по столице своих комиссаров с малочисленными отрядами образованной из рабочих и солдат Красной гвардии, чтобы они заняли основные правительственные здания, почту, телеграф, вокзалы. Во многих случаях это происходило легко, мирно и незаметно. Город жил привычной жизнью, в театрах шли спектакли (в тот вечер в Мариинском пел Федор Шаляпин). Люди возвращались с лекций, концертов, а навстречу им по улицам двигались какие-то отряды с красными повязками. Ночью мятежники обстреляли Зимний дворец, и в 2 часа 25 октября отряды Антонова-Овсеенко с минимальными потерями заняли резиденцию Временного правительства и арестовали его членов («Кто тут временный – слазь! Кончилось ваше время!» – из стихов В. Маяковского). Никакого кровопролитного штурма Зимнего и не было. Власть буквально упала в руки большевиков. Недаром Ленин впоследствии писал о событиях 25 октября: «Вышло чудо». Вечером того дня открывшийся II Съезд Советов оформил передачу власти большевикам. Ленин зачитал два первых декрета нового, ставшего с тех пор советским, правительства: Декрет о мире и Декрет о земле.

То, что последовало после этого, вызвало ужас у всех интеллигентов, ранее необычайно воодушевленных идеями равенства, свободы, демократии. Поддерживая свержение самодержавия, презирая «слабовольное» правительство Керенского, они приветствовали «грядущих гуннов». Вот эти «гунны» и пришли. Огромные толпы черни вывалили на улицы и начали грабить магазины и убивать подряд всех «эксплуататоров». М. Горький, типичный либерал-интеллигент, в отчаянии тогда воскликнул: «Мне плохо. Как будто Колумб достиг наконец берегов Америки, но Америка противна ему». Впрочем, сам «буревестник революции» ранее призывал: «Пусть сильнее грянет буря!»

Большевики, движимые утопическими идеями коммунизма, приступили к уничтожению всех прежних основ жизни русского общества. За несколько дней была разрушена армия, разогнана полиция, выпущены из тюрем заключенные (в том числе и уголовники), прекращено действие законов и ликвидирована вся система судопроизводства. Преступников «судил народ», т. е. уличная толпа, на основании «пролетарской совести и революционного самосознания». М. Горький в своей газете «Новое время» 20 декабря 1917 г. описывал, как толпа, поймав на рынке воришку, зверски его избила, а потом повела топить в Мойке, в проруби, что вызвало полный восторг детей, этих «будущих строителей жизни». Самосуд, массовые убийства полицейских, офицеров, чиновников, дворян, священников и вообще всех прилично одетых людей стали обыденным явлением, хотя большевики и приняли декрет об отмене смертной казни. При этом они обвиняли в воцарившейся на улицах городов анархии «буржуазию», которая якобы «идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов». На улицах Петрограда и других городов воцарились анархия, разбои. Типичными стали грабежи магазинов и винных подвалов. Лозунг «Грабь награбленное!», брошенный в одной из речей Лениным, витал над толпой, оправдывая преступления.

Тем не менее в разгуле казалось бы неорганизованного уличного террора и анархии конца 1917 – начала 1918 г. проглядывала некая система. Шло последовательное уничтожение «буржуазии», «эксплуататоров», «контрреволюционеров всех мастей», а на самом деле всех реальных и возможных противников режима Смольного. 7 декабря 1917 г. там создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем, подчинявшуюся непосредственно Ленину как председателю Совнаркома. Возглавил ВЧК Феликс Дзержинский, человек жестокий, беспощадный, психически неуравновешенный, сразу провозгласивший главной целью своего учреждения «революционную расправу над деятелями контрреволюции», а также активистами «саботажа». Под этим термином стали понимать забастовки рабочих на предприятиях, сопротивление крестьян продразверстке, а также все формы выражения недовольства политикой большевиков со стороны чиновников, врачей, учителей и др. В число «контрреволюционеров» попадали журналисты, издатели, протестовавшие против провозглашенного большевиками Декрета о печати, который покончил со свободой слова в России. Врагами были объявлены также не принявшие такую «революцию» профессора, студенты, писатели, художники, вообще интеллигенты.

Система ЧК была быстро организована по всей стране, сразу же вслед за утверждением власти большевиков во всех городах. На работу в ЧК попали как местные большевики и левые эсеры, так и самые разные люди с темным прошлым, опасные фанатики, чьи комплексы усиливала данная чекистам (или, как тогда писали, – «чеке») неограниченная власть, полная безнаказанность в борьбе против контрреволюционеров, реальных и мнимых. Почти тотчас возникли слухи о страшных женщинах-палачах вроде одесской чекистки Доры, получавшей наслаждение от пыток и убийств мужчин. Дора была повинна в смерти не менее 400 узников ЧК. Главной идеологической формулой, обосновывавшей репрессии, стали слова «диктатура пролетариата».

Важнейшими законами большевики признавали декреты о национализации земли (Декрет о земле) и о национализации промышленности. Декретом от 14 ноября 1917 г. был создан заменивший управляющих и хозяев «рабочий контроль» над производством, куплей-продажей сырья и товаров, финансовой деятельностью. Этим было положено начало разрушению основ «капиталистической экономики». Вскоре большевики национализировали все банки, железные дороги. Были упразднены все виды займов (т. е. власть отныне не признавала своих прежних внешних и внутренних долгов) и введена государственная монополия на внешнюю торговлю. В декабре 1917 г. был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), который начал осуществлять «строительство коммунизма» в экономике.

Но к весне 1918 г. стало ясно, что экономический эксперимент провалился. «Рабочий контроль» оказался фикцией: производительность труда на предприятиях резко упала. Промышленное производство составило 20% от уровня 1913 г. Рабочие стали жить хуже, чем до Февральской революции. На своих собраниях они начали выражать недоверие большевикам. Власти ответили репрессиями, ибо при «диктатуре пролетариата» никакого рабочего движения существовать не могло.

Особая ситуация сложилась в деревне. Ленин открыто признавал, что Декрет о земле 1917 г., основные положения которого были взяты из программы эсеров, обеспечил до лета 1918 г. поддержку большевикам в деревне, так как осуществил давнюю крестьянскую мечту о разделе помещичьих земель. Rрестьяне захватывали земли, скот, имущество помещиков, чинили расправу над владельцами имений. В 1918 г. по всей стране запылали тысячи имений, разгромленных и разграбленных толпами крестьян. Не удалось даже отстоять пушкинские Михайловское и Тригорское, блоковское Шахматово и другие памятники русской усадебной культуры – все разграбили и сожгли. Не без основания Александр Блок увидел в этом социальную месть, шедший из глубины веков антагонизм: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок, не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки?.. ведь за прошлое отвечаем мы? Мы – звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»

Насильственный захват и раздел помещичьих земель обернулся «долгом» крестьянства перед новой властью, которая стала требовать от крестьян продовольственных поставок для городов в огромных, немыслимых ранее размерах. Мысль большевиков была проста: облагодетельствованное Декретом о земле крестьянство даст по разверстке хлеб – для фабрик и заводов. В итоге, как писал Ленин, «и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение», т. е. быстрый переход от товарообмена (торговли) к безденежному прямому продуктообмену. Однако стремительное обесценивание денег (в 1920 г. – в 20 тыс. раз по сравнению с 1913 г.), отсутствие промышленных товаров для обмена на продукты сельского хозяйства – все это сделало схему Ленина нежизнеспособной, а поставки хлеба невыгодными для крестьян. Тогда власть прибегла к силе: начались конфискации у крестьян хлеба.

Нарком продовольствия А. Д. Цурюпа, в мае 1918 г. объявленный «продовольственным диктатором», получил «чрезвычайные полномочия по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Это привело летом 1918 г. к недовольству крестьян новой властью и все большему сопротивлению ей, тем более что большевики начали быстро «строить коммунизм» и на селе: они объявили курс на «социализацию земли», создание колхозов и коммун, число которых в 1918 г. достигло 4 тыс. Летом 1918 г. правительство установило продовольственную повинность для крестьян, а декретом 9 января 1919 г. ввело «продразверстку» – обязательную поставку «излишков» хлеба (а с 1920 г. и других продуктов) государству по твердым, установленным декретом ценам. Всякая частная торговля продуктами была объявлена государственным преступлением.

При этом тактика власти менялась. Вначале аграрная политика большевиков строилась на разжигании классовой борьбы на селе при безусловной поддержке меньшинства, так называемой «бедноты», – по большей части малоземельных, а порой и ленивых крестьян. В июне 1918 г. создаются комитеты бедноты (комбеды), члены которых вместе с уполномоченными властей «разоблачают» прячущих «излишек» хлеба односельчан. Однако к осени 1918 г. стало ясно, что опора на бедняка ошибочна. Вся сила деревни заключалась в середняке. Комбеды срочно ликвидировали и на VIII съезде партии (в марте 1919 г.) заговорили о союзе с середняком, об уменьшении насилия в отношении именно среднего крестьянина. 9 апреля вышел закон о «льготах крестьянам-середнякам в отношении взыскания единовременного чрезвычайного революционного налога». Но выдержать эту линию не удалось. Продразверстка стала разящей всех дубиной. Ленинский принцип «С бедняка – ничего, с середняка – умеренно, с богатого – много» не действовал: со всех драли по три шкуры. Иначе и быть не могло. В письме ЦК РКП(б) 1920 г. всем губернским комитетам партии разъяснялось: «Разверстка, данная на волость, уже является сама по себе определением излишков». Иначе говоря, «излишки» – это не то, что оставалось у крестьянина сверх потребностей семьи, а установленная сверху обязательная норма сдачи.

Формально революция установила равенство граждан России перед законом и друг перед другом. На самом деле произошел раскол общества на полноценных и неполноценных граждан. Конституция РСФСР (июль 1918 г.) ввела понятие «лишенец», т. е. человек, лишенный по своему социальному положению и происхождению или роду занятий гражданских прав. Категория «лишенцев» была огромна и расплывчата – от членов императорской фамилии, крупных чиновников, священников, дворян до мелких «эксплуататоров», имевших в своей лавке одного наемного рабочего. Лишенцем мог стать и крестьянин, нанимавший на время сева и уборки своих односельчан. При этом не существовало четкого критерия, отделявшего «эксплуататора» от «пролетария», «трудовой элемент» от «нетрудового». И это вело к произволу, невиданному даже в самодержавной России унижению человеческой личности. Социальное происхождение стало «несмываемым пятном», неизменной данностью вроде национальности или пола. Лишение прав перекрывало множеству людей путь не только к власти, но и к образованию, ограничивало их возможности буквально во всем – начиная с размера выдаваемого продовольственного пайка и заканчивая правом на защиту в суде.

Придя к власти, большевики неоднократно повторяли, что сделают все для того, чтобы давно ожидаемое обществом Учредительное собрание состоялось. Известно, что его созыв стал давней мечтой всех слоев русского общества. Казалось, что выбранные «по совести и справедливости» депутаты «земли Русской» соберутся, сядут, подумают – и найдут такую формулу русской политической жизни, которая удовлетворит всех на века. И действительно, выборы в Учредительное собрание 12 ноября 1917 г. стали самыми свободными в истории России XX в. Буржуазные партии не набрали на них и 17%, большевики собрали 24% голосов, а победили эсеры, представлявшие интересы сельского населения страны, – 40,4%. Это позволяло им, в союзе с кем-либо из социалистов, главенствовать на Собрании и даже сформировать правительство.

5 января 1918 г. Учредительное собрание открылось. Ленин и его окружение, не получив в нем большинства, утратили всякий интерес к этой, как они выражались, «говорильне». Они решили всем «дать выболтаться», а потом распустить делегатов по домам. Сподвижник Ленина В. Бонч-Бруевич в своих мемуарах рассказывает о происшедшем 5 января как о некоем забавном анекдоте. Он пишет, что для охраны Собрания в Таврический дворец командировали 200 матросов под командованием известного матросского вожака Железнякова. Матросы, окружив зал заседания и проникнув внутрь, вели себя крайне вызывающе. Бонч-Бруевич заметил, что двое из них иногда поднимали винтовки и прицеливались в председателя собрания В. М. Чернова, авторитетного и особо ненавистного большевикам лидера правых эсеров. Тогда Бонч сказал «шутникам», что Ленин убивать председателя не разрешает. «Ну что же! Раз папаша говорит нельзя, так нельзя, – заявил мне за всех один из матросов», – пишет Бонч-Бруевич. Ночью заседание продолжалось. Однако «братки» из охраны утомились. Вышедший на сцену их главарь Железняков произнес историческую фразу, которой была убита русская демократия: «Прошу немедленно покинуть зал, караул устал!», и предложил делегатам закончить заседание. Новое собрание уже не созывалось никогда. Декретом ВЦИК от 7 января 1918 г. Собрание было распущено. Демонстрация рабочих с красными знаменами против фактического разгона Учредительного собрания была жестоко расстреляна Красной гвардией. Горький в своей газете «Новое время» сравнил этот расстрел с бойней 9 января 1905 г.

Несомненно, к лету 1918 г. в обществе скопился «горючий материал сопротивления». Уж очень круто взялись большевики, как писал Ленин, «за очистку земли российской от всяких вредных насекомых», которыми он считал огромные массы своих врагов – от «классово-чуждого элемента» до лентяя-рабочего. Неизвестно, когда бы «горючий материал» вспыхнул, но толчок к фактическому началу Гражданской войны дали сами революционеры, часть которых, недовольная властью большевиков, прибегла к старому, испытанному методу борьбы – индивидуальному террору. 30 августа 1918 г. в Петрограде революционер Леонид Канегиссер убил председателя петроградского ЧК Моисея Урицкого, а в Москве эсерка Фанни Каплан ранила Ленина.

Современное исследование материалов следствия по делу Фанни Каплан ставит под сомнение официальную версию. Кажется маловероятным, чтобы почти в полной темноте больная, полуслепая, не умевшая обращаться с оружием Фанни Каплан могла так удачно стрелять в Ленина. Скорее всего, она участвовала в этой акции как разведчик – вела слежку за Лениным. То есть она ездила по местам проведения митингов с участием лидеров большевиков и затем сообщала об этом боевикам. Боевиками же были другие люди, близкие к левым эсерам: Ефимов и Лидия Коноплева. Последняя – женщина решительная и смелая, хорошо подготовленная к террористическим акциям – была со своей группой в Петрограде летом 1918 г. во время убийства Володарского. Она же готовила покушение на Урицкого. Приехав в Москву в конце июля 1918 г., она присоединилась к отряду эсеров, готовивших покушение на Ленина или Троцкого. Вступившая в августе 1918 г. в этот отряд Каплан попала под опеку Коноплевой, которая учила ее методам слежки за Троцким и Лениным. Получив от Каплан сообщение о прибытии Ленина на завод Михельсона, Коноплева и стреляла в Ленина. Каплан же случайно схватили за пределами завода выбежавшие на улицу люди. Ее жестко допросили в ЧК, после чего она взяла всю вину на себя. Однако следствие провели небрежно. Ведшие дело чекисты (в том числе небезызвестный убийца царской семьи Юровский) стремились быстро «рассмотреть» и решить судьбу Каплан. 3 сентября 1918 г. комендант Кремля П. Мальков выстрелом в затылок убил Каплан в Кремле. После этого Свердлов распорядился: «Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа». Тело Каплан сожгли в бочке с бензином. Казнь революционерки, каторжанки противоречила русской революционной традиции, но времена изменились. Долгое время по стране ходили слухи, что Каплан встречали в разных лагерях ГУЛАГа много лет спустя после покушения. Все дело Каплан было шито такими белыми нитками, что в июне 1992 г. Генпрокуратура России поставила под сомнение вину Каплан и весь ход расследования ее дела.

С началом террора также появилось два страшных спутника «пролетарской» диктатуры: концлагеря и заложничество. В поспешно созданные в монастырях или за городом концентрационные лагеря начали свозить «паразитов», «спекулянтов», «эксплуататоров» и их «прихвостней», всех «сомнительных», а в сущности, невинных людей, непричастных к действиям Каплан и ее товарищей. Из концлагеря прямой путь вел к расстрелу. Часть заложников брали для того, чтобы добиться добровольной явки «контрреволюционера» в ВЧК, часть становились заложниками из «социальной мести» власти, часть брали в заложники, чтобы принудить их к сдаче ценностей или использовать на подневольных работах («…взять заложников из крестьян с тем, что если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны. Ленин»).

Круг врагов, подлежащих аресту, заключению в концлагеря, в это время расширялся непрерывно. Причем этот круг (как и сами преступления) юридически никогда четко не определялся. Это не случайно. Юрист по образованию, Ленин стремился уйти от четких определений, мешая в одну кучу разные виды преступлений. Наряду со «спекулянтами, саботажниками и прочими паразитами», «громилами», «неприятельскими агентами» в лагерях оказывались буржуазия, торговцы, «контрреволюционные агитаторы». Ленин требовал жестокого подавления «попыток анархии со стороны пьяниц, хулиганов, контрреволюционеров и других лиц». В число врагов включали не только тех, кто помогал, но и кто «мог помочь» контрреволюции, кого считали «потенциальным врагом», или тех, кто «непреднамеренно вредил» новой власти. Это открывало путь для страшного произвола и злоупотреблений. Некоторое подобие правосудия изображали революционные трибуналы. Но и для них, согласно Н. В. Крыленко – председателю Ревтрибунала, «единственным мерилом степени виновности подсудимого является революционная совесть судей, которые избираются из среды надежных партийных товарищей». Любой человек мог оказаться в числе «активных контрреволюционеров», что автоматически означало расстрел.

Формула «диктатура пролетариата» не сходила с уст большевиков, и прежде всего Ленина, долгие годы. Ленин утверждал: «Диктатура пролетариата есть власть, осуществляющаяся партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами». Между тем пролетариат составлял не более 10% населения крестьянской страны, а упоминание о его первенствующих интересах служило большевикам ширмой. Подлинным в этой формуле было только слово «диктатура» – власть, построенная исключительно на насилии, осуществляемом группой во главе с лидером, вставшим над всем обществом. Ленин являлся последовательным сторонником «железной руки» во всем, он явно метил в диктаторы. С самого начала Ленин занял ведущее положение в партийном и государственном аппарате. Он держал в своих руках все нити управления, отличался от многих своих соратников расчетливостью, жесткостью и властностью. Считается, что при нем система управления была коллегиальной. Однако зачастую он добивался своего решительным напором, бесцеремонностью, активно используя свой авторитет и харизму «основателя». Не останавливался он и перед интригами, впоследствии полностью охватившими все советское руководство. По некоторым сведениям, он добивался поддержки своих решений не только в открытой полемике, но и вполне келейно: вызывал каждого участника будущего заседания и заставлял его писать расписку в том, что автор ее поддерживает взгляды Ленина.

Ленин стал и истинным отцом «красного террора». По словам Троцкого, Ленин «говорил: „Неужели вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?“ Это был период, когда Ленин при каждом подходящем случае внушал мысль о неизбежности террора. Всякое проявление прекраснодушия, маниловщины, халатности – а всего этого было хоть отбавляй – возмущало его… „Им, – говорил он про врагов, – грозит опасность лишиться всего. И в то же время у них есть сотни тысяч людей, прошедших школу войны, сытых, отважных, готовых на все офицеров, юнкеров, буржуазных и помещичьих сынков, полицейских, кулаков. А эти, извините за выражение, „революционеры“ воображают, что мы сможем совершить революцию по-доброму, по-хорошему. Да где они учились? Да что они понимают под диктатурой? Да какая у него выйдет диктатура, если сам он тютя?.. У нас каша, а не диктатура“. Слово „каша“ он очень любил. „Если мы не умеем расстрелять саботажника-белогвардейца, то какая же это великая революция?“» Эти речи выражали его действительное настроение, в то же время он сознательно нагнетал обстановку ненависти. Согласно своему методу Ленин вколачивал в головы идею о необходимости исключительно суровых мер для спасения революции.

Да и позже, в конце жизни, Ленин никак не хотел расставаться с идеей террора. В письмах из Горок в мае 1922 г. наркому юстиции Курскому о новом Уголовном кодексе он настаивал: «Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать нужно как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения террора на деле…»

Бывший император Николай II, его семья и несколько приближенных были вывезены из Царского Села в Сибирь. Некоторое время они находились в Тобольске, затем их перевезли в Екатеринбург, где заключили под стражу в бывшем доме купца Ипатьева. В подвале этого дома в ночь на 17 июля семья Романовых, доктор и горничная императрицы были зверски убиты. Скорее всего, приказ о расстреле не только Николая и его домочадцев, но и всех других членов семьи Романовых, находившихся под арестом в разных местах (Пермь, Алапаевск), пришел из Москвы. Троцкий вспоминал: «Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

– Да, а где царь?

– Конечно, – ответил он, – расстрелян.

– А семья где?

– И семья с ним.

– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

– Все! – ответил Свердлов. – А что?

– А кто решал? – спросил я.

– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо».

Сохранилась также записка руководителя уничтожения Романовых комиссара Якова Юровского. О расстреле Романовых он писал следующее: «Не желая их торопить, я дал возможность одеться. В 2 часа я перевел конвой в нижнее помещение. Велел расположиться в известном порядке. Сам-один повел вниз семью. Николай нес Алексея на руках. Остальные (кто с подушкой в руках, кто с другими вещами), мы спустились в нижнее помещение в особо очищенную заранее комнату. Александра Федоровна попросила стул, Николай попросил для Алексея стул. Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Федоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, что Исполнительный Комитет Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их расстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: „Стрелять“. Первым выстрелил я и наповал убил Николая. Пальба длилась очень долго, и, несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, (я) револьверным выстрелом с ним покончил; Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но, однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцири вроде лифчиков). Я был вынужден поочередно расстреливать каждого. К величайшему сожалению, принесенные с казненными вещи обратили внимание некоторых красногвардейцев, которые решили их присвоить… Сложив трупы, я позвал к себе всех участников и тут же предложил им немедленно вернуть все, что у них есть, иначе грозил расправой. Один по одному стали отдавать, что у них оказалось…»

Как известно, большевики пришли к власти при поддержке партии левых эсеров и в первом Совнаркоме поделились с ними портфелями. Это произошло в декабре 1917 г. Но вскоре союз этот распался – отчасти из-за амбиций «сверхреволюционных» лидеров левых эсеров, мечтавших о мировой революции, быстром наступлении «новой жизни на основе любви и альтруизма» (слова вождя партии М. А. Спиридоновой), а главным образом из-за последовательного стремления большевиков к единовластию. В марте 1918 г. левые эсеры, несогласные с Брестским миром, вышли из правительства, а 6 июля чекисты из числа левых эсеров убили германского посла графа В. Мирбаха, полагая, что это неизбежно приведет к возобновлению войны с Германией и откроет путь для вожделенной мировой революции. Одновременно отряд матросов-чекистов под командованием Попова засел в здании ВЧК в Трехсвятительском переулке. С большим трудом большевикам удалось собрать боеспособные части (в основном латышских стрелков и красных курсантов) и разогнать эсеровский мятеж.

Руководителей левых эсеров арестовали, но обычной жестокой расправы над ними не последовало. Бывших союзников отстранили от государственных постов и выпустили из-под ареста. Лишь позднее принадлежность к эсерам и другим революционным партиям стала поводом для преследования, которое особенно развернулось в 1920-1930-е гг. В 1923 г., после суда над лидерами эсеров, на последнем съезде эсеров был признан распад партии, ликвидирован ее ЦК. Несгибаемая Мария Спиридонова, прошедшая царские тюрьмы и ссылки, была арестована в 1929 г. Но расстреляли ее лишь перед приходом немцев, в 1941 г. во дворе Орловского централа.

С 1918 г. коммунистическая партия фактически стала единственной политической партией России. Ее руководители не терпели конкуренции. Малейшее сомнение в правильности однопартийной системы казалось страшной ересью, ибо это нарушало «святые» коммунистические принципы. Как писал в 1926 г. в «Правде» Н. И. Бухарин, отвергая предложение о создании второй партии, эта идея «расшатывает самую основу диктатуры пролетариата, единство нашей партии и ее господствующее положение в стране, льет воду на мельницу групп и группировочек, жаждущих политической демократии». В этом-то и была суть. Известно, что раз взяв власть в свои руки, коммунисты обычно добровольно от нее не отказываются.

Первейшей проблемой новой власти стала война, которая продолжалась, несмотря на революцию. Большевики сразу же решили заключить сепаратный мир с Германией и Австро-Венгрией. В декабре 1917 г. в Брест-Литовске начались переговоры. Советскую делегацию возглавил сначала Л. Б. Каменев, а с января 1918 г. – Л. Д. Троцкий. Он и его товарищи по партии были убеждены, что переговоры нужны только для объявления об одностороннем прекращении войны. Следовало также заявить, что Советская Россия полностью отрекается от внешнеполитического наследия прошлого и строит коммунизм. Поэтому Троцкий приехал в Брест с утвержденным большинством ЦК планом: «Войны не ведем, мира не подписываем». Немецкая же делегация стояла на почве реальности. Она знала состояние русской армии и поэтому требовала значительных территориальных уступок – Польшу, Литву, часть Латвии и Белоруссии. В советском руководстве начались шатания. Троцкий считал, что в конечном счете территориальные уступки немцам мало что значат в канун мировой революции. Поэтому его формула означала попросту затягивание переговоров. Левые же коммунисты отрицали компромисс с «империалистами», видели в войне продолжение «революционной войны». Самым здравым был взгляд у Ленина. Далекий от чувств патриотизма, не уверенный в мгновенной победе «мировой революции» и думавший только о сохранении власти, он считал, что нужно заключить мир с германцами на любых условиях, ибо это означает фактическое признание легитимности Советов («Если бы немцы сказали, что требуют свержения большевистской власти, тогда, конечно, надо воевать»). Но завязавшаяся дискуссия в ЦК показала, что Ленин оказался в меньшинстве. Однако начатое в феврале 1918 г. успешное немецкое наступление вынудило большинство согласиться с мнением Ленина. 3 марта 1918 г. был подписан Брестский мир, приведший к уступкам немцам огромных территорий, выводу красных войск из Украины и Финляндии, а также к обещанию выплатить немцам огромную контрибуцию. Этот, по циничному определению Ленина, «похабный» мир спас большевиков, дал им возможность укрепить свою власть.

Россия как единое государство перестала существовать в конце 1917 – начале 1918 г., хотя центробежные явления начались сразу же после Февральской революции. Первыми отделились бывшие западные провинции, находившиеся под властью немцев, – Латвия, Литва, Эстония, а еще раньше – в декабре 1917 г. – Финляндия. Повлиять на этот процесс большевики, стесненные немцами, не могли. Иначе сложилась ситуация в неоккупированных частях государства. 29 октября в Киеве, вслед за Петроградом, власть Временного правительства была свергнута украинской Центральной радой, которая еще 13 июня 1917 г. объявила Украину независимой. И тотчас отношения Рады и большевиков, ранее выступавших единым фронтом против Керенского, ухудшились. 4 декабря 1917 г. Совнарком направил в Киев ультиматум: Советская Россия согласна на независимость Украины при условии признания Радой Советов и советской власти на Украине. Рада пошла на созыв съезда украинских Советов. Но как только выяснилось, что сторонники большевиков находятся на съезде Советов в меньшинстве, они по указанию Москвы покинули съезд, переехали в Харьков, где образовали ЦИК. Он объявил о подчинении Украины Москве и запросил у нее помощь войсками. Началась первая советская интервенция, советско-украинская война. В январе 1918 г. красные войска заняли Киев. Это стало прелюдией Гражданской войны, в которой слились воедино два вида войн – национальная и социальная.

История взаимоотношений с Радой оказалась типичной для национальной политики большевиков и будущего образования Советского Союза. Ультиматум Раде шел вразрез с принятой советским правительством накануне, 2 декабря 1917 г., Декларацией прав народов России, которая провозглашала «равенство и суверенитет народов», а также «право наций на свободное самоопределение вплоть до отделения и создания национальных государств». Но зато ультиматум полностью укладывался в концепцию большевиков – признавать независимыми или автономными только те народы, власть над которыми осуществляют Советы во главе с большевиками, т. е. членами единой, жестко централизованной партии с руководящим центром в Москве. В этих условиях независимость становилась фикцией.

Другие истоки Гражданской войны, разделившей людей на «красных», «белых», «зеленых», «черных» и др., были видны уже с первых шагов большевиков, начавших с ходу «экспроприировать экспроприаторов». Это создало условия, при которых не принявшие революцию люди стали оказывать естественное сопротивление насилию новой власти. Ее действия вызывали протест у многих. Но организационно это сопротивление впервые оформилось на Дону, в казачьей области, где генералам Алексееву и Корнилову удалось создать Добровольческую армию с центром в Ростове-на-Дону. Однако она потерпела поражение от Красной армии под командованием Эспера Сиверса, занявшего Ростов в январе 1918 г. Добровольческая армия вместе с гражданскими беженцами при полном равнодушии казаков, не желавших после долгих лет мировой войны воевать ни за чьи интересы, в тяжелейших условиях совершила так называемый «Ледовый переход» через степи с Дона на Кубань. При этом под Екатеринодаром от случайного снаряда погиб Лавр Корнилов – признанный лидер белых. Его место занял генерал Деникин. Положение белых в это время было удручающим, а силы их – ничтожными.

Но к весне 1918 г. ситуация резко изменилась в худшую для большевиков сторону: Германия захватила Украину, поставила в Киеве правительство гетмана П. Скоропадского, начала наступление на Петроград. Ночью 10 марта большевистское правительство тайно уехало из Петрограда в Москву. С тех пор Москва вновь стала столицей. По воспоминаниям Троцкого, в среде большевиков о переезде шли горячие споры, говорили, что «это-де похоже на дезертирство из Петрограда основоположника Октябрьской революции. Рабочие-де этого не поймут. Смольный-де стал синонимом Советской власти, а теперь его предлагают ликвидировать и пр., и пр. Ленин буквально из себя выходил, отвечая на эти соображения: „Можно ли такими сентиментальными пустяками загораживать вопрос о судьбе революции? Если немцы одним скачком возьмут Питер и нас в нем, то революция погибла. Если же правительство в Москве, то падение Петербурга будет только частным тяжким ударом. Как вы этого не видите, не понимаете?.. Что вы калякаете о символическом значении Смольного! Смольный потому Смольный, что мы в Смольном. А будем в Кремле, и вся ваша символика перейдет к Кремлю“». Так и случилось!

В апреле 1918 г. восстали донские казаки – несколько недель господства красных на Дону ознаменовались массовыми расстрелами, разгромом церквей и введением продразверстки. Разгоралась «полноценная» гражданская война. Казачьи армии П. Краснова и А. Дутова подошли к Царицыну и Оренбургу. Раздраженное репрессиями казачество становится таким непримиримым врагом коммунистов, что 29 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП(б) принимает беспрецедентное решение: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно, провести массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью». Донбюро партии разослало эту директиву на места и добавило от себя нечто обобщающее: «Учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми пороками казачества путем поголовного их истребления». Это людоедское постановление, инициаторами которого были Сталин и Троцкий, в марте 1919 г. привело к началу Вешенского восстания, охватившего потом всю Донскую область. Во многом благодаря Сталину и Троцкому в сознании советских верхов возник образ казачества как единой, враждебной, контрреволюционной силы. За годы Гражданской войны казаки (особенно донцы) подверглись настоящему геноциду. Более 70% донских казаков было вырезано карательными отрядами и чекистами, а оставшиеся в живых подверглись «расказачиванию» – процедуре превращения из казаков с присущей им особой культурой в обыкновенных колхозников, не умевших даже сесть на коня.

Все это придало столкновениям на Юге, а потом и по всей стране, особое, невиданное ранее ожесточение. Сохранились акты расследования массовых убийств раненых и пленных как белыми, так и красными войсками. Эти акты свидетельствуют, что над ранеными, пленными, местными жителями долго измывались перед тем, как их убить: резали уши, выкалывали глаза и т. д.

Начались и еврейские погромы. Прошедшие по Украине в 1919 г. отряды атамана Григорьева оставляли за собой разоренные еврейские местечки, тела зверски замученных стариков, женщин, детей. Как писал современник, всюду по пути григорьевцев «находили десятки трупов, зарытых по пояс в землю головой вниз. Было установлено, что людей бросали в ямы живыми». Насильниками были и белые. Восставшие против Колчака сибирские крестьяне подверглись жестоким репрессиям. Хозяев домов, в которых обнаруживали оружие, расстреливали на месте; ликвидировали целые деревни; «ненадежный и порочный элемент» предписано было ссылать в дальние районы. Белая контрразведка действовала в том же стиле, что и ЧК. Как писал один из палачей красных на Дону Николай Сигода: «Строгость и скорость присуждения вызывалась следующими соображениями: вредное никогда не может стать полезным – во-первых; взявший одно око должен заплатить за него двумя – во-вторых; и что самый лучший способ лечения – хирургический – в-третьих. Вот наши принципы работы, ибо вкусивший власть всегда будет стремиться к ее достижению, а достигнув – возобновить старое. Мертвые же пока что не воскресают, а следовательно, и не опасны».

Как среди красных, так и среди белых были садисты и садистки. Как описывал очевидец, нестерпимо жутко было видеть, как к толпе испуганных пленных красноармейцев «подскакивала молодая девушка и, не слезая с седла, на выбор убивала одного за другим. И самым страшным в эти минуты было ее лицо: совершенно каменное, спокойное, с холодными, грозными очами».

После изгнания красных из Екатеринодара летом 1919 г. в руки белых попали документы «о социализации девушек и женщин», в частности «мандат», в котором сказано: «Предъявителю сего, товарищу Карасееву предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц возрастом от 16 до 20 лет, на кого укажет товарищ Карасеев. Главком Иващов». Расследование специальной комиссии показало, что «красноармейцами было схвачено больше 60 девушек – молодых и красивых, главным образом из буржуазии и учениц местных учебных заведений», которые подверглись массовому изнасилованию, а некоторые были убиты через несколько дней пыток и издевательств.

В начавшуюся Гражданскую войну почти сразу же были вовлечены иностранные силы. Державы Антанты не признали сепаратного мира в Брест-Литовске и весной 1918 г. начали высаживать в портовых городах (Архангельске, Мурманске, Владивостоке) контингенты английских, американских, французских и японских войск, что тотчас привело в этих городах к свержению большевиков и образованию антибольшевистских правительств. В мае 1918 г. по всему пространству Транссибирской магистрали, от Поволжья до Дальнего Востока, восстали бывшие пленные австро-венгерской армии, чехи и словаки, которые в эшелонах следовали во Владивосток с тем, чтобы на судах вернуться в Европу. Поводом для мятежа стали попытки большевиков по приказу Троцкого от 25 мая 1918 г. разоружить эти части под угрозой заключения в лагерь. Но для чехов и словаков, двигавшихся по охваченной мятежами и анархией стране, личное оружие было необходимо для защиты, тем более что сохранение его предусматривалось условиями вывода корпуса из России.

В результате всюду на пути следования эшелонов советская власть оказалась свергнутой при активной поддержке местного населения и политических сил, которые пытались организоваться и выработать общую антибольшевистскую программу, основанную на идее созыва Учредительного собрания. Социалисты и эсеры начали создавать местные правительства: «Комитет членов Учредительного собрания в Самаре» (Учком), «Западно-Сибирский комиссариат в Новониколаевске» (Новосибирске), «Верховное управление Северной области в Архангельске», «Директория» (в Уфе, потом в Омске). Но социалисты и эсеры не смогли найти общий язык ни с правыми партиями, ни с монархистами, ни с офицерством и генералитетом, которые не видели особой разницы между левыми эсерами из Совнаркома и «Чеки» и правыми эсерами из правительства Уфы или Омска, тем более что социалистическая фразеология у тех и других была общей. К осени 1918 г. положение большевиков, потерявших Казань, отрезанных от южных хлебных районов, от угля и нефти, стало критическим.

Важную роль в организации борьбы с белыми и интервентами сыграл нарком по военным и морским делам Л. Д. Троцкий. Возглавив созданный в сентябре 1918 г. Реввоенсовет, он в крайне сжатые сроки создал Красную армию. Довольно быстро из типичного агитатора-краснобая Троцкий превратился в хорошего организатора. Кстати, так было со многими способными лидерами большевиков, которые до революции не знали иной профессии, как только агитировать против «ненавистного режима» или спорить на отвлеченные темы в парижских кафе. Троцкий, отказавшись от военно-утопических идей начала революции («вооруженный народ», «красная гвардия», «добровольная армия», «выборное командование»), перешел к созданию новой регулярной армии на основе мобилизации рабочих и крестьян призывного возраста, а также привлечения в армию «военспецов» – бывших офицеров царской армии. В течение нескольких месяцев РККА увеличилась до 1 млн бойцов, а к концу войны в ее рядах было 5 млн человек. Троцкий по достоинству оценил и эффективность конных армий в маневренной Гражданской войне и всячески покровительствовал коннице. Эффективным стало использование в армии и частей, составленных из так называемых «интернационалистов» – латышей, венгров, поляков, финнов, чехов, китайцев и др. В основном это были люди фанатичные, преданные идее мировой революции. Они верили, что, воюя в России, приближают победу коммунизма и в своих странах. В самой России они, действовавшие в инородной среде, отличались неподкупностью, особой верностью красному режиму и беспощадной жестокостью – особенно венгры, латыши и китайцы. Троцкий сам написал воинскую присягу («Я, сын трудового народа…»), которую потом многие годы повторяли миллионы бойцов Красной армии, не подозревая, что ее автор – самый страшный враг Советского Союза.

Сверху донизу новую армию пронизывал институт комиссаров – уполномоченных партии большевиков преимущественно из числа коммунистов с дореволюционным стажем. Они имели огромную власть в войсках, и без их санкции не выходил ни один приказ армейского командира. Недоверие комиссаров к командирам – почти поголовно бывшим офицерам – являлось гарантией действенности института комиссарства. За дезертирство командира-военспеца комиссару грозил расстрел.

Военспецы зачислялись в армию также под угрозой расстрела, а их семьи становились заложниками власти в многочисленных концлагерях. Но были и тысячи офицеров, добровольно сменивших знамя по идейным соображениям и ради карьеры. Они хотели сделать карьеру, стать пусть и «красными», но все же генералами. В итоге к концу Гражданской войны в Красной армии бывших офицеров было не меньше, чем в Белой.

Новая Красная армия строилась на основе жесткого единоначалия и суровой дисциплины. Расстрел стал обычным наказанием за малейшие нарушения дисциплины. «Нельзя строить армию без репрессий, – писал Троцкий. – Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади». Сам Троцкий показывал всем пример, как нужно нагонять страх – вечный двигатель усердия. Явившись осенью 1918 г. на Восточный фронт под Казань, в 5-ю армию, он сразу же приказал расстрелять командира отступившего полка и его комиссара Пантелеева, что вызвало волну возмущения в партии. Тронуть старого большевика казалось тогда еще кощунством. Но Троцкий не отступил. Он сам руководил «карательными отрядами» (так они и назывались), осуществлял децимации (расстрел каждого десятого по списку). Троцкий приказывал безжалостно уничтожать заложников. Его поезд «Сторож революции» – бывший царский штабной поезд, устроенный как передвижной город с автономной системой жизнеобеспечения и даже гаражом, – стал настоящим символом смерти. В нем заседал революционный трибунал, выносивший только один приговор: «К расстрелу».

Словом, осенью 1918 г. благодаря решительным мерам красным удалось отбить Казань, Симбирск, Самару, отстоять от белых Царицын. Но вскоре ситуация вновь стала ухудшаться. Германия капитулировала перед Антантой; Брестский мир уже не «прикрывал» Советскую Россию с запада; Антанта начала высаживать большие десанты в портах Черного моря, а также на Дальнем Востоке. 18 ноября 1918 г. власть в Омске захватил военный министр Директории адмирал А. В. Колчак, объявивший себя Верховным правителем России. Все белое движение его признало, однако удаленность лидера от Европейской части страны, где разворачивались главные военные действия, делала его руководство формальным. Шло сосредоточение сил и на Северо-Западе (генерал Н. Н. Юденич). На Юге в результате слияния разных частей возникли «Вооруженные силы Юга России» под командованием А. И. Деникина. Однако военные действия белых с целью объединения всех сил в конце 1918 – начале 1919 г. закончились провалом. Колчаковское наступление захлебнулось на подходе к Вятке, как провалилось и новое наступление Краснова на Царицын.

Новая и решающая фаза войны пришлась на 1919 г. У Белого движения, получившего от Антанты большое количество оружия, появился шанс справиться с большевиками. Но как и раньше, действия белых оказались несогласованными. Весной 1919 г. армия Колчака, стремясь соединиться с южными силами, начала наступление из Сибири на юго-запад, но была остановлена советскими войсками С. С. Каменева и М. В. Фрунзе, которые в апреле 1919 г. сами перешли в успешное контрнаступление, войдя к лету в Сибирь. И только лишь после поражения Колчака, в июле 1919 г. Деникин начал свой поход на Москву. Но дальше Курска и Орла он не продвинулся. Красные войска А. И. Егорова осенью одержали над ним победу, выбрав направление наступления не через враждебные красным казачьи области Дона, а через рабочий Донбасс. Остатки Белой армии укрылись в Крыму, где во главе ее был поставлен генерал П. Н. Врангель. Он тщетно пытался привести в порядок разбитые и отчасти деморализованные поражениями деникинские войска.

Крайне неудачным оказалось и наступление на Петроград летом 1919 г. войск генерала Юденича с территории прибалтийских государств, ставших уже независимыми. Прибывший в Петроград Троцкий быстро организовал успешную оборону города, и к осени 1919 г. Юденич отступил. Сыграли свою роль и угрозы Троцкого в адрес прибалтийских правительств: за поддержку Юденича он пообещал Эстонии оккупацию, а Финляндии пригрозил башкирскими дивизиями, которые он якобы бросит на Хельсинки. А это могло стать пострашнее монголо-татарского нашествия!

Весной 1920 г. возрожденная после двух столетий оккупации Польша начала войну против Советской России. Отчасти это была превентивная война, отчасти лидер Польши Юзеф Пилсудский мечтал о возрождении Великой Польши в виде федерации Польши, Литвы, Украины и Белоруссии. Польским войскам довольно быстро удалось занять Киев. Это произошло 6 мая. А через неделю началось столь же стремительное контрнаступление двух советских армий, А. И. Егорова и М. Н. Тухачевского, обратившее поляков в бегство.

Первые легкие победы на Западном фронте породили надежды, что мир стоит на грани мировой революции. Нужно только взять Варшаву, а там «вспыхнет» Германия, поднимется пролетариат других стран Европы. Лидеров большевиков, опьяненных победами, охватил ажиотаж. Не дожидаясь телеграммы о взятии польской столицы, Ленин горячо убеждал делегацию французских социалистов: «Да, советские войска в Варшаве. Скоро нашей будет Германия. Мы снова завоюем Венгрию, Балканы поднимутся против капитализма. Задрожит Италия. Буржуазная Европа трещит по всем швам в бурю».

Но все надежды большевиков на «мировой пожар» не сбылись. В августе 1920 г. советские армии были наголову разбиты в сражении на Висле и начали стремительное отступление, более похожее на бегство. Защищая себя, поляки защитили Европу от новой, наверняка тяжелой войны с большевиками.

«Чудо на Висле» (так поляки до сих пор называют это сражение) не изменило общей ситуации в самой России – победа красных не вызывала ни у кого сомнения. Последнее предпринятое Врангелем в июне 1920 г. наступление из Крыма на Донбасс оказалось жестом отчаяния, желанием спасти свою честь, а не Россию. Красная армия имела уже в 3-4 раза больше сил, инициатива прочно находилась в руках ее командования. Установленное после сражения на Висле перемирие с поляками позволило красным перебросить на Юг свежие силы. В конце октября войска Фрунзе почти беспрепятственно вошли в Крым. 14—16 ноября десятки кораблей под Андреевским флагом, оглашая окрестности тоскливыми кликами прощальных гудков, навсегда покинули берега России, эвакуируя армию Врангеля и тысячи гражданских беженцев, которые до последней минуты буквально штурмовали сходни отходящих судов. Но тысячи белых офицеров остались в Крыму. Сдавшись на милость победителей, они выбрали страшную судьбу. Им всем предложили явиться в местные органы власти для регистрации, а потом в большинстве своем их арестовали и расстреляли. Специальной операцией чекистов руководили венгерский коммунист Бела Кун и старая большевичка Р. С. Землячка.

Многие обстоятельства привели красных к победе в Гражданской войне. Сыграли свою роль Троцкий и Реввоенсовет, быстро создавшие новую боеспособную армию. Важным стал и переход Советской России с сентября 1918 г. на осадное положение, что позволило мобилизовать все ресурсы страны. Партийное, государственное и военное руководство было сосредоточено в одном центре, в руках фанатичных единомышленников. В лагере большевиков, действовавших под началом признанного и авторитарного вождя Ленина, были споры, но почти не было разногласий, опасных в военной обстановке. Крайне редки были и случаи предательства в руководстве, хотя дезертирство красноармейцев из красных частей (как, впрочем, и из белых) было повальным.

Удачным оказалось и стратегическое расположение красных – в центре страны, в наиболее экономически развитых районах. Белые же действовали несогласованно как с союзниками из Антанты, так и между собой. Их наступления не были синхронными, что оказывалось на руку красным, которые по довольно густым сетям железных дорог Центра могли перебрасывать силы с одного фронта на другой. Намерение же белых генералов восстановить «единую и неделимую Россию» отпугивало от союза с ними антибольшевистских национальных лидеров Польши, стран Прибалтики, Закавказья и Средней Азии.

Белое движение проиграло красным и пропагандистскую войну. Основы этого поражения лежат в неясной, расплывчатой идеологии белых, лидеры которых были исключительно военными и не обладали даром политиков. Они опасались оттолкнуть от себя монархические и правые антибольшевистские силы. Поэтому, отвергая политически выгодную для них социалистическую терминологию, белые лидеры лишались мощного идейного оружия. Они вообще с подозрением относились к социалистам и революционерам. Попытки эсеров провести необходимые социальные реформы на территориях, освобожденных от красных, ни к чему не приводили, тем более что в 1919 г. правые эсеры в стане белых вдруг выступили против вооруженной борьбы с большевиками, которые им тотчас ответили амнистией, что возмутило бывших царских генералов.

Свидетельством этих напряженных отношений стал государственный переворот в Омске, когда адмирал Колчак арестовал эсеровское правительство Директории. Белые генералы говорили только о возрождении армии, восстановлении порядка и туманно обещали после победы предоставить народу России возможность самому выбрать политический строй. Такая политика, названная «непредрешенчеством», была неубедительной для масс. Белое движение в глазах разных слоев народа ассоциировалось с восстановлением самодержавия, ненавистного тогда почти всем без исключения группам населения. Молчание же белых о целях их аграрной политики однозначно говорило крестьянству о том, что с приходом белых землю у них отберут вернувшиеся помещики, что и происходило в занятых белыми армиями губерниях.

Примитивной, но доходчивой для миллионов неграмотных жителей страны социалистической пропаганде большевиков, осуществляемой талантливой левой интеллигенцией, Белое движение не смогло ничего противопоставить. Несмотря на бумажный голод, большевики завалили страну агитационным материалом – текстами речей и портретами «вождей», декретами и плакатами. Из конца в конец страны разъезжали агитационные поезда, собиравшие толпы изголодавшихся по зрелищам людей. Большевики победили не только штыком, террором и страхом, но и романтичными песнями, необычайной «былинной» униформой (кстати, сшитой по эскизам художника Билибина еще для Временного правительства), рифмованными красивыми словами о будущем «царстве равенства и братства», смешной, запоминающейся сатирой, построенной на противопоставлении огромных, мужественных фигур в буденовках – «защитников и строителей нового мира» и мелких, уродливых, толстопузых «буржуинов», золотопогонных «черных баронов», их алчных до русского угля и леса друзей-интервентов, от которых нужно было во что бы то ни стало защищать, как от супостатов, «социалистическое Отечество» и даже «матушку-Россию» (из воззвания перешедшего к красным генерала Брусилова). В умелом использовании социальных и отчасти патриотических мотивов, сюжетов и образов состояла сила большевистской пропаганды.

Последствия же Гражданской войны для России были ужасающими. Большинство историков сходятся на том, что за 1918—1922 гг. страна потеряла 15—16 млн человек. Считается, что боевые потери сторон составили 800 тыс. человек, 1,3 млн – это жертвы террора, бандитизма, погромов, мятежей. Среди последних 300 тыс. человек – жертвы еврейских погромов на Украине и Юге России. Об остальном миллионе человеческих жизней невозможно сказать точно, кто именно виновен в гибели этих людей – белые, красные, зеленые, черные (анархисты)? Не менее 2 млн человек оказались в изгнании. Около 5 млн человек унесли эпидемии, спутники Гражданской войны: тиф, дизентерия, оспа. Причем не менее 3 млн человек из них умерли от знаменитой «испанки» – гриппа. Послевоенный голод 1921—1922 гг. – следствие страшного военного разорения – отнял жизнь еще у 5,2 млн человек.

Как часто бывает в годину смуты, на поверхность выплыло немало сомнительных личностей. История Гражданской войны (особенно на Юге) полна невероятных приключений авантюристов. Среди них особенно знамениты бандитка Маруся (Никифорова), атаман Григорьев, Мишка Япончик, Секира-Яхонтов, Гриша Котовский. Последнего в сталинские времена выделили из числа других бандитов и возвели в пантеон «легендарных героев» Гражданской войны вроде Чапаева, Щорса, Лазо и др., чьи портреты висели во всех советских школах.

Григорий Котовский, сын механика из Кишиневского уезда, с детства отличался драчливостью и вороватостью, за что и попал в 1903 г. в тюрьму. Там он стал признанным вожаком преступного мира по кличке Кот. Склонный к позерству и театральным жестам, Котовский прославился как мастер внезапных налетов. При этом он любил бравировать своей удалью. Широкую известность получила его фраза «Спокойно, я – Котовский!», когда он, в компании до зубов вооруженных бандитов в черных масках, внезапно появлялся перед своей жертвой и требовал, чтобы купец или банкир «внес… в фонд обездоленных, на покупку молока, десять тысяч рублей, так как многие одесские старушки и младенцы не имеют средств на покупку молока». Но чаще он «собирал» деньги не «на молоко», а «на революцию». Осужденный за свои преступления на бессрочную каторгу, весной 1917 г. Котовский вышел на свободу и участвовал в установлении советской власти в Одессе. Со своим отрядом из уголовников и анархистов он воевал с румынами, а потом – уже при белых – вернулся к прежней «веселой» жизни: грабил богатых коммерсантов, требовал от них «на революцию», «бомбил» магазины, склады, кассы. В страшной неразберихе Гражданской войны на Юге Котовский, в отличие от других атаманов, удачно поставил на «червей», т. е. на красных, и по их заданию подавлял антисоветские мятежи. Все его боевые действия сопровождались бесчинствами, насилием и грабежами. Наконец в декабре 1920 г. его приняли в ряды ВКП(б), у него появились награды – орден Красного Знамени и почетное революционное оружие.

С началом нэпа он ударился в бизнес – взял в аренду сахарные заводы и обещал снабжать Красную армию продовольствием. В районе, где стоял его кавкорпус, были налажены разные производства. Его воины устраивали облавы на одичавших собак, из трупов которых варили мыло, а из шкур тачали обувь, шили шапки. В народе этот район называли «Котовией». Сам комкор там был царем и богом. В 1924 г., записав себя в молдаване, он организовал Молдавскую автономную республику, сам установил ее границы и явно метил в руководители автономии, однако в августе 1925 г. его в ссоре убил один из подчиненных. Забальзамированное тело «героя» торжественно похоронили в особом мавзолее на площади новой столицы Молдавии, городка Бирзул, переименованного в Котовск. Через окошечко в гробу люди могли посмотреть на знатного покойника. Наверху мавзолея была трибуна – все как в Москве. В 1941 г. захватившие Котовск румыны вытряхнули тело Котовского из гроба, пробитое же пулей сердце Кота хранится в спирту в музее Одесского мединститута.

Уже с лета 1918 г. в стране почти непрерывно вспыхивали восстания крестьян против советской власти. Но в начале 1920-х гг., уже после победы красных, эти разрозненные выступления стали приобретать черты крестьянской войны. Политика большевиков оказалась страшно жестокой даже для терпеливого русского крестьянства. В одних случаях крупные отряды крестьян занимали города и целые уезды, в других они действовали как типичные партизаны: засада, внезапный налет, молниеносный отход и рассредоточение. Весной 1921 г. особенно опасным для советской власти стало массовое восстание крестьян в Тамбовской губернии под предводительством социалиста-революционера А. С. Антонова. Оно охватило огромные территории, и в нем участвовали не только «кулаки», но и самые широкие массы сельского населения. Тревожными для большевиков были лозунги повстанцев: «Советы без коммунистов!», «Созыв Учредительного собрания!», «Денационализация!», «Отмена продразверстки!», «Свободу политическим партиям!».

Москва бросила на подавление «антоновщины» все силы победившей в Гражданскую войну Красной армии, оснащенной артиллерией, бронетехникой, самолетами и химическим оружием. «Банды кулаков» били лучшие полководцы Красной армии – С. Каменев, М. Фрунзе, С. Буденный, И. Федько. Но более всего запомнился своей хладнокровной жестокостью в расправах с жителями «русской Вандеи» будущий маршал М. Н. Тухачевский, чья игра на скрипке с исполнением любимого им скрипичного концерта ре мажор Бетховена в перерывах между кровавыми карательными экспедициями выглядела кощунством.

В борьбе с «антоновщиной» власть использовала все возможные методы: от обстрела химическими снарядами сел, «пораженных бандитизмом», до взятия и расстрела заложников и тех, кого подозревали в укрывательстве даже не самих «бандитов», а их жен и детей. Тогда же начали использовать излюбленный впоследствии советской властью «геополитический» метод борьбы – массовое, поголовное отселение целых сел и уездов в другие, отдаленные места. В итоге разнообразной «советизации» (так называли в документах кровавую расправу с крестьянами) восстание было подавлено.

Отзвуком «антоновщины», неожиданным для большевиков, стало восстание моряков в Кронштадте в марте 1921 г. Оно особенно встревожило Ленина – ведь во многом благодаря кронштадтским матросам он сумел захватить власть в 1917 г. Требования моряков были схожи с требованиями антоновцев: Советы без коммунистов, свободные выборы, свобода печати и слова. Временным революционным комитетом Кронштадта руководил старший писарь линкора «Петропавловск» Степан Петриченко. При этом над Кронштадтом и кораблями флота развевались красные флаги. Но более всего обеспокоило советские власти заявление моряков о том, что, подняв восстание, они начинают «третью революцию», против «комиссародержавия». И это сказали не тамбовские крестьяне в лаптях, а профессиональные военные и отчаянные головы. Кто же не знал в России революционной удали «братков» с кораблей Кронштадтской эскадры! И хотя большевики назвали восстание мятежом, якобы спровоцированным французской разведкой, белыми и эсерами, для вчерашнего революционера Ленина угроза «третьей революции», уже против большевиков, не казалась шуткой. Поэтому против восставших решили действовать быстро и жестоко. Командование Красной армии спешило. Если бы растаял лед, соединявший остров Котлин с материком, то крепость стала бы недосягаемой для сухопутной армии. Первая атака на Кронштадт провалилась. Тогда к крепости подтянули превосходящие силы РККА. В ночь с 17 на 18 марта 1921 г. они взяли Кронштадт штурмом и подавили мятеж. Началась жестокая расправа с пленными. 2193 человек были расстреляны, а более 6 тыс. – сосланы в образованные на Севере концлагеря. Петриченко сумел бежать в Финляндию, но в 1945 г. по требованию советского правительства он был выдан финнами советской власти, крепко помнившей о своем испуге весной 1921 г. Вскоре Петриченко умер в концлагере.

Поворот, наметившийся в политике большевиков с начала 1921 г., оказался для многих неожиданным. Заявленные в 1917—1918 гг. принципы «построения коммунизма» продолжали действовать и в 1920 г. В ходу были идеи так называемого «военного коммунизма», при котором нужно было во что бы то ни стало «продержаться» до начала мировой революции. Достигалось это с помощью чрезвычайных мер, государственного регулирования и уравниловки, а также, как писал Ленин, «беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей трудового процесса», т. е. его и других «вождей». Политика «военного коммунизма» предполагала продразверстку, всеобщую трудовую повинность, безденежный обмен, бесплатные услуги. Вскоре стала ясна бесперспективность этой доктрины, хотя лидеры большевиков в этом не признавались: еще в 1920 г. Ленин протестовал против предложения партийного экономиста Ларина заменить «продразверстку» фиксированным «продналогом». Ленин утверждал, что отмена продразверстки – есть «возвращение к капитализму» с его свободой торговли. Продолжая политику «военного коммунизма», Совнарком в течение декабря 1920 г. принял три декрета: «О бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов», «О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления», и, наконец, 23 декабря вышел декрет «Об отмене оплаты за всякого рода топливо». На самом деле жители городов отчаянно голодали и мерзли после 3 лет разорительного «строительства коммунизма». Но власти шли дальше – предполагалась скорейшая отмена денег. Вместо них намеревались ввести учет в трудовых или в энергетических единицах – «тредах» и «энедах». Однако ранней весной 1921 г. Ленин, сопоставив многие факты, понял, что он ошибался, что, несмотря на победу над белыми, большевики могут потерять власть. Жесточайший продовольственный кризис начала 1921 г., неконтролируемый подпольный рынок «спекулянтов», сознательное сокращение крестьянами посевных площадей (чтобы не было «излишков», которые отбирали продотряды), повсеместные крестьянские мятежи и забастовки рабочих из-за резкого уменьшения продовольственного пайка и, наконец, грозное Кронштадтское восстание – все это вынудило Ленина во имя сохранения власти решиться изменить идейным принципам. Как и накануне Октябрьского восстания 1917 г. или перед заключением Брестского мира, он, сильно рискуя, действовал вопреки мнению соратников. Однако особое чутье истинного политика подсказывало ему, что необходимо резко повернуть направление движения – иначе конец!

Датой начала нэпа считается март 1921 г., когда Ленин на X съезде партии произнес речь о необходимости введения новой экономической политики. Суть реформы состояла, во-первых, в отмене продразверстки и замене ее продналогом с указанием нормы и времени его сдачи и, во-вторых, в разрешении свободы торговли. Введение продналога стало ключевой, принципиальной мерой властей. Каким бы большим ни был налог, он все-таки позволял крестьянину вести хозяйство по своему усмотрению, не опасаясь грабежа со стороны государства. Свобода торговли привела к денационализации торговли, причем розничная торговля, как и мелкая промышленность, почти целиком перешла в частные руки. Разрешили аренду предприятий, концессии с участием иностранного капитала. Чтобы успокоить инвесторов, Советская Россия пообещала вернуть долги хотя бы частным лицам.

Все современники отметили, что буквально за несколько дней улицы городов преобразились. Была отменена карточная система, открылись магазины, появились невиданные с начала революции продукты и вещи. Один из героев произведений А. Платонова, пропустивший начало нэпа, пришел в свой город и, увидев его преобразившиеся улицы, испугался. Он подумал, что вернулись белые. Вновь становятся весомыми деньги, почти отмененные большевиками. Открылся Госбанк, а 15 февраля 1924 г. ввели твердый рубль – золотой червонец, равный 10 дореволюционным рублям или 5 долларам 14 центам США.

Ликвидировали и уравнительную оплату труда. Рабочие впервые за несколько лет начали получать деньги в зависимости от произведенного ими продукта и своей квалификации. Возник целый слой мелкой буржуазии, так называемые «нэпманы». Это страшно огорчало ревностных большевиков. Но Ленин их успокаивал, повторяя, что передышка временна, что «политической власти совершенно достаточно… Экономической силы в руках пролетарского государства совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму».

И действительно, партия большевиков надежно держала под своим контролем государство, армию, общество и по-прежнему жестоко расправлялась со своими настоящими и мнимыми противниками. В политической области не допускалось никаких «вольностей», наоборот – гайки закручивали еще сильнее. В самой партии шли регулярные «чистки рядов». Благодаря позиции Ленина, а потом и его верного ученика Сталина партия встала на путь превращения в тоталитарную, бюрократическую организацию. X съезд в 1921 г. принял секретную резолюцию «О единстве партии», которая фактически уничтожала внутрипартийную демократию, запрещала фракции и отменяла право коммуниста спорить, отстаивать в полемике свою точку зрения. Отныне полемику начали считать почти преступлением.

С самого своего прихода к власти большевики заявили о начале «культурной революции», под которой понимали, во-первых, смену социальных приоритетов культуры и просвещения и, во-вторых, установление жесткого контроля за культурой. Культуру сразу же идеологизировали. На первое место в ней вышла «классовая борьба» во всех ее формах и видах. Восторжествовали идеи противопоставления старой, «буржуазной» культуре – новой, «пролетарской», «коммунистической».

Объявленная большевиками программа ликвидации неграмотности предполагала, что уже усвоение первой фразы нового букваря «Рабы не мы, мы не рабы» даст идейный заряд советскому человеку. Потом его пошлют в кружок «политграмоты», где ему начнут втолковывать марксистские постулаты по примитивнейшей «Азбуке коммунизма» Бухарина и Преображенского (1918). Он будет ходить по улицам и читать развешанные повсюду лозунги и транспаранты идеологического содержания. С 1918 г. большевики объявили программу «монументальной пропаганды» и начали сносить памятники царям и «царским слугам». В противовес им стали торжественно открывать памятники (правда, из гипса) революционерам и бунтарям.

Впрочем, Ленин не обольщался по поводу просвещения народа и весьма цинично говорил, что ликвидация неграмотности должна ограничиться тем, чтобы человек смог прочитать советский декрет в газете, и этого с него будет достаточно. Неслучайно восторженное отношение Ленина к кино, которое тогда казалось незаменимым средством пропаганды в полуграмотной стране.

Культура рассматривалась властью как одна из сфер управления государством. Созданный в 1917 г. Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос) сразу заявил о себе как о главной инстанции по управлению не только просвещением, но и культурой вообще. Уже с начала 1918 г. установили цензуру печати, а в 1922 г. создали Главное управление по делам литературы и искусства, или Главлит, который с тех пор и до конца советской власти контролировал идейную сторону печатной и иной продукции, занимался изъятием из культурного оборота идейно «вредных» произведений. Появились списки запрещенных книг, которые надлежало изъять из общественных библиотек. Их хранение же в домашней библиотеке могло привести «библиофила» на тюремные нары. Высшая школа лишилась всех демократических завоеваний – выборности и автономии, а профессоров, позволявших себе высказываться неодобрительно о власти, лишали кафедр и вообще работы. Парткомы, ячейки коммунистов-студентов рассматривались как органы партийного контроля в вузах.

В августе 1921 г. ВЧК «сшило» дело о так называемой «Петроградской боевой организации» во главе с профессором В. Н. Таганцевым. Кроме него в эту выдуманную чекистами «организацию» включили несколько крупных ученых, а также поэта Николая Гумилева. Всего по делу привлекли более 200 человек. Несмотря на просьбы и протесты интеллигенции, «руководители заговорщиков» были расстреляны. Позже стало известно, что подготовка процесса проходила под наблюдением самого Ленина. При этом распространили слух, что якобы профессора Тихвинского и поэта Гумилева чекисты расстреляли вопреки его приказанию.

Для многих людей стало ясно, что власть объявила войну русской интеллигенции. Инициатором этой войны стал выходец из среды интеллигенции Ленин, который не скрывал своего презрения и ненависти к породившему его классу. Он презирал его за «дряблость», называл интеллигентов «говном», «кашей». С одной стороны, в предреволюционные годы был распространен тип рефлексирующего краснобая-интеллигента, только мечтающего о «деле, полезном народу», но ничего не делающего. Этот тип высмеивали в своих сочинениях Чехов, Горький и другие писатели-демократы. Такому целеустремленному человеку, как Ленин, интеллигентные болтуны были глубоко неприятны, он их знал и презирал.

С другой стороны, деятельная часть интеллигенции была опасна для Ленина. Он ненавидел русскую интеллигенцию за присущую ей внутреннюю свободу и опасался ее скрытого сопротивления режиму большевиков. И не зря. В марте 1924 г. на Всероссийском съезде инженеров с трибуны прозвучали такие слова: «Коммунисты как материалисты считают необходимым и нужным дать людям в первую очередь предметы первой необходимости, а мы, интеллигенты, говорим, что в первую очередь нужны права человека. Вот наша основная программа. В этом вся сила».

Уже в годы Гражданской войны научная интеллигенция была брошена на произвол судьбы. Как писал в июле 1920 г. очевидец из Петрограда, «среди ученых колоссальная убыль – мрут ужасно». Гениальные ученые погибали от голода и холода. Так умерли, например, основатель аэродинамики В. А. Жуковский, математик А. М. Ляпунов, востоковед Б. А. Тураев. Таская дрова на второй этаж в нетопленую квартиру, надорвался и умер выдающийся филолог академик А. А. Шахматов. Ученые и писатели подвергались унижениям и гонениям как «лишенцы», «буржуи».

Теперь же, в начале 1920-х гг., заявляя об усилении борьбы с буржуазной идеологией, идеализмом, мистикой, философской реакцией, Ленин открыто назвал интеллигентов врагами. Он писал Дзержинскому о том, что «профессора и писатели» являются «явными контрреволюционерами, пособниками Антанты, шпионами, растлителями молодежи» и с ними надо поступать соответственно.

19 мая 1922 г. он отдал Дзержинскому распоряжение начать подготовку акции по массовой высылке из страны «писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». Сам Ленин, как знаток философии, составил перечень таких людей, являвшихся на самом деле цветом русской философской мысли. Все они подлежали изгнанию: С. Булгаков, Н. Бердяев, Л. Карсавин, С. Франк, И. Ильин, Н. Лосский, Ф. Степун, Б. Вышеславцев и др. Сами же чекисты составляли списки на крупных математиков, экономистов, историков и социологов (среди них, в частности, Питирим Сорокин) – всего на «160 наиболее активных буржуазных идеологов» (включая ректоров Московского и Петроградского университетов). Все эти люди были посажены в Петрограде на немецкий пароход, прозванный впоследствии «философским», и отправлены в Гамбург. Так культуре России был нанесен страшнейший удар. Но, впрочем, можно считать, что пассажирам «философского парохода» еще повезло. Их выбросили из страны, но не из жизни. Многие из высланных продолжали работать. Их приняли в западных университетах, и они прославили свои имена и Россию на Западе. Оставшимся в России ученым и писателям было хуже – будущее грозило им ссылками, концлагерями, казнями или послушным, холопьим исполнением «воли партии». Главное же – их вечно преследовал страх пасть в любой момент жертвой «пролетарской секиры».

Декретом 13 января 1918 г. церковь была отделена от государства, школа от церкви, а церковное имущество подверглось конфискации. Священников и членов их семей стали брать в заложники, сажать в тюрьмы и расстреливать. Известны случаи, когда священников вешали на святых вратах прямо в церкви. В большевистской пропаганде их всех одинаково называли «эксплуататорами», «черносотенцами» и «тунеядцами». В 1919 г. после кратковременного затишья началось новое наступление власти на церковь. Усилилась атеистическая пропаганда, построенная на оскорблении чувств верующих, попрании свободы совести. Согласно постановлению Наркомюста 1920 г. «О ликвидации мощей», власти начали гнусные «спектакли» по «разоблачению святынь»: вскрытия и «экспертизы» гробниц с мощами святых.

В ноябре 1917 г. на Поместном соборе Русской Православной церкви впервые после 1700 г. было восстановлено патриаршество. Первым патриархом стал митрополит Тихон. Поначалу он воздерживался от участия в политической жизни, но когда после декрета 13 января 1918 г. большевики повели жесткую политику против верующих и церкви, Тихон предал всех советских правителей анафеме как проводников «разнузданного своевластия», установившего режим «сплошного насилия над всеми». Не без основания наступившее правление казалось верующим «нашествием антихриста, беснующегося безбожием». Как и патриарх Гермоген во времена Смуты начала XVII в., Тихон заявил: «Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание». И позже он не раз обращался к власти с требованием прекратить кровопролитие, бессудные казни, преследование верующих. Это привело к тому, что Тихон был посажен под домашний арест, а церковь подверглась невиданному разгрому.

Большевики начали в массовом порядке закрывать церкви, ликвидировать «черные гнезда» – монастыри. Их налаженное столетиями обширное хозяйство разрушалось. Отряды красноармейцев во главе с комиссарами растаскивали и пускали по ветру обширные, накопленные непрерывным трудом запасы и инвентарь. Самих же монастырских насельников выгоняли на улицу. Попытки некоторых монастырских общин под видом создания модных тогда коммун сохранить общежительство власти жестоко пресекали, а сами здания церквей и монастырей передавали различным советским организациям.

Пик репрессий пришелся на начало нэпа. Несмотря на усилия церкви помочь в 1921 г. голодающему Поволжью, большевики решили использовать эту ситуацию, чтобы нанести решающий, смертельный удар по церкви. Декретом 26 февраля 1922 г. были конфискованы якобы в пользу голодающих все ценности церкви, включая священные предметы ритуала, без которых не могла проходить церковная служба. Верующие начали оказывать сопротивление изъятию церковных ценностей. В Шуе и других местах в стычках с властями погибли люди. Этим тотчас решил воспользоваться Ленин. В своем секретном инструктивном письме он жестко потребовал «проучить эту публику»: провести массовые аресты, показательные процессы, расстрелять «очень большое число» священников и монахов. В 1922 г. проходят показательные процессы над церковниками, в Петрограде расстреливают митрополита Вениамина и других деятелей церкви. Всего в 1922 г. большевики убили более 8 тыс. священнослужителей.

В этот момент церковь в борьбе за свое существование не оказалась единой. Петроградский священник А. И. Введенский с группой сторонников, поощряемые властью, совершил весной 1922 г. церковный переворот. Без созыва собора он ликвидировал патриаршество, образовал «Высшее церковное управление» так называемой «Живой церкви», заявившей о своей полной лояльности к большевикам. «Красные попы» пользовались негласной поддержкой чеки? стов, хотя на «обновленцев» власть смотрела как на «попутчиков», срок ликвидации которых еще не наступил. Стремление приспособиться к светской власти (особенность, вообще характерная для Русской Православной церкви) проявилось и в среде последовательных противников большевиков, оказавшихся в это время в отчаянном положении. Патриарх Тихон, хотя и не признал переворота Введенского, но все же был вынужден, хотя и с оговорками, отступиться от своей прежней непримиримой позиции, смириться с новой властью, сказав: «Я написал… что я отныне – не враг Советской власти, но я не писал, что я друг Советской власти». Он находился под домашним арестом почти до самой своей смерти в 1925 г., после чего большевики просто не допустили избрания нового патриарха.

Смерть избавила Тихона от того, чтобы быть свидетелем невиданной ранее разнузданной кампании, которую открыл созданный в том же году партией Союз безбожников во главе с Емельяном Ярославским (Губельманом), человеком невежественным и агрессивным. Под стать ему был и его помощник. – Е. А. Тучков, малограмотный чекист из крестьян. Ярославский отличался безудержным, примитивным и косноязычным графоманством. Особо известна его «Библия для верующих и неверующих», переполненная глупостями, передергиванием и просто хамством. По поводу сотворения Богом женщины из ребра мужчины Ярославский замечает: «Слабо ему стало женщину сделать обычным путем (гайка ослабла!). Можно себе представить Адама, у которого бог вырезывает ребро, как повар у телятины».

Ярославский слыл «прекрасным организатором ликвидации церквей», умел прикрывать насилие демагогической фразой о свободе совести, об исполнении воли трудящихся, которым якобы мешает наслаждаться утренним сном колокольный звон. Одновременно он тщательно разрабатывал планы закрытия церквей, обеспечение предстоящей акции средствами, людьми, а потом проводил ее внезапно и быстро, как боевую операцию. При нем резко увеличилось издание антирелигиозной литературы. В 1920-е гг. выходили 24 антирелигиозные газеты и 33 журнала, было издано 2 тыс. названий «антирелигиозных» книг и брошюр. Валом пошла низкопробная, подчас порнографическая продукция в виде романов и повестей с «разоблачением дурмана» и смакованием непристойных сцен из быта церковников. К числу таких «творений» относились романы Д. Крептюкова «Попы и подпопки» и И. Калинникова «Мощи» (1925), позже изъятые из библиотек самой советской властью как откровенная порнография.

Пик закрытия и разрушения церквей приходится на конец 1920-х – начало 1930-х гг. Именно тогда были разрушены древние церкви внутри и вокруг Кремля, взорван величественный храм Христа Спасителя. Отчаяние охватывало верующих и неверующих, ученых, историков и искусствоведов. Они подписывали письма Сталину, «Михаливанычу» (Калинину), стучались во все двери, чтобы спасти бесценные памятники русской культуры или хотя бы зафиксировать, сфотографировать разрушаемые безжалостной рукой власти шедевры. А это было смертельно опасно, грозило статьей Уголовного кодекса. «Характерно, – говорил в 1933 г. „хозяин Москвы“ Лазарь Каганович, – что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что эти протесты вызваны не заботою об охране памятников старины, а политическими мотивами – в попытках упрекнуть Советскую власть в вандализме».

Победа в Гражданской войне сделала большевиков хозяевами почти на всей территории бывшей Российской империи. Правда, от нее «отвалился» существенный кусок в виде Польши, Прибалтики и Финляндии, но вся остальная территория контролировалась большевистскими властями, в том числе Украина, Белоруссия, а с 1922 г. – и Закавказье. В органах власти бывших национальных окраин империи сидели коммунисты – члены РКРП(б), подчинявшиеся жестким уставным положениям этой партии. Поэтому дальнейшую историю советских республик было нетрудно предсказать. Но все-таки были некоторые нюансы.

Вначале система отношений советских республик регулировалась двусторонними договорами, причем харьковские большевики по договору 1920 г. «отспорили» для Украины довольно много прав, в том числе право внешних сношений. При этом коммунисты в республиках нередко протестовали против «великорусского шовинизма» Москвы, а также жестких централизаторских тенденций. Примечательно, что проводниками этой имперской по сути политики были часто коммунисты нерусского происхождения: евреи (в партии их было 19 тыс. человек – 3-е место по численности после русских и украинцев), латыши (9,5 тыс. человек – 4-е место), поляки (5,6 тыс. человек – 7-е место). Это позволило Ленину сказать, что «обрусевшие инородцы… всегда пересаливают по части истинного русского настроения».

С победой в Гражданской войне и выходом РСФСР на международную арену прежнее отношение «совреспублик» с Центром Москву более не устраивает. От лозунгов о сломе империи – «тюрьмы народов» и о правах наций большевики быстро переходят к вполне имперскому делу – начинают «собирать земли». Сталин, ведавший в партии национальным вопросом, считал, что нужно преобразовать суверенные «совреспублики» в автономные республики РСФСР. Он писал, что суверенитет этих республик возник во времена Гражданской войны как дань «либерализма Москвы в национальном вопросе», а теперь церемониться с ними нечего. Ленин же полагал, что сталинский «план автономизации» плох. Он создаст напряженность на окраинах. Поэтому Ленин склонялся к мнению грузинских руководителей, которые считали, что для них важнее всего не сама независимость или экономическая самостоятельность, а «атрибуты независимости» – конституционный статус равных с Россией республик.

Точка зрения Ленина победила. ЦК решил образовать федерацию формально равных республик, что и сделали 30 декабря 1922 г. В январе 1924 г. приняли Конституцию СССР (Союза Советских Социалистических Республик). Два ее главных положения – о равенстве республик и полновластии Советов – с самого начала являлись фикцией. Вся власть реально находилась в руках тоталитарной коммунистической партии. Компартии же формально равных между собой республик подчинялись ЦК вначале Российской, а потом Всесоюзной коммунистической партии. Примечательно, что при переименовании РКП(б) в ВКП(б) так и не была создана Российская компартия. Тем самым невольно подчеркивался великодержавный, централизованный характер партийной власти. Это делало советское государство фактически унитарным и таким же жестко централизованным, как и прежняя Российская империя. А формальные признаки суверенитета (вплоть до права на выход из федерации) до начала 1990-х гг. оставались словами.

В начале 1920-х гг. Ленин являлся не только председателем Совета Народных Комиссаров и Совета труда и обороны, но и фактическим руководителем ЦК РКП(б), занимал он и первое место в Политбюро. Ленин пользовался огромной властью в партийно-государственном аппарате, сумев подчинить себе всех других деятелей, людей весьма незаурядных и амбициозных. Непререкаем был и авторитет Ленина в партийной массе, смотревшей на него с обожанием. Он обладал несомненной харизмой «отца-основателя», «гуру», носителя истины в последней инстанции. Один из лидеров партии Е. А. Преображенский писал, что он порой спрашивал рядового участника съезда, почему в спорных вопросах тот неизменно голосовал за ленинскую резолюцию, на что делегат отвечал: «Голосуй всегда с Ильичом, не ошибешься!» На X съезде партии в марте 1921 г. при выборах в ЦК из 479 делегатов за включение Ленина в состав ЦК проголосовали сам Ленин и еще 478 делегатов!

Однако править Россией долго 50-летнему «вождю» (так сразу же стали называть в пропаганде большевистских лидеров) не довелось. В начале декабря 1921 г. здоровье Ленина, подорванное непрерывной работой, плохой наследственностью, давними болезнями и, возможно, ранением 1918 г., не выдержало. С ним случился первый инсульт.

На время длительной болезни Ленина вся власть в стране перешла к коллективному органу – Политбюро, избранному 3 апреля 1922 г. В его состав вошли 7 человек: В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, И. В. Сталин, А. И. Рыков и М. П. Томский. Кандидатами в члены Политбюро были Н. И. Бухарин, В. М. Молотов и М. И. Калинин. Естественно, что кроме членства в Политбюро эти люди занимали многие государственные и партийные посты. Так, Троцкий руководил Вооруженными силами, Каменев, Рыков были заместителями Ленина в правительстве. Секретариатом ЦК, созданным в конце 1921 г. для ведения партийной работы, стал руководить Сталин. В состав Секретариата входили генеральный секретарь (Сталин) и два секретаря (В. В. Куйбышев и В. М. Молотов). Историки считают, что с этого плацдарма (руководство партийной работой, а главное – партийными кадрами) Сталин начал борьбу за власть уже с весны-лета 1922 г., когда стало ясно, что Ленин – не жилец.

27 мая Ленина первый раз парализовало, и он утратил дар речи. Сталин, посетивший его 30 мая в загородной усадьбе Горки (месте пребывания Ленина в последние годы жизни), по решению Политбюро взял под контроль все, что делалось в Горках, и, опираясь на мнение врачей и коллег по Политбюро, фактически изолировал Ленина. Несколько месяцев никто из членов Политбюро не бывал в Горках, тогда как сам Сталин в течение двух месяцев посетил Ленина десять раз. Сталин дозировал поступающую к Ленину информацию, держал его в неведении о многих делах и при этом довольно грубо обращался с женой Ленина Н. К. Крупской. Все ограничения объяснялись требованиями врачей обеспечить покой больному. Ленин и его соратники стали жить как бы в параллельных мирах.

Когда в начале 1923 г. здоровье Ленина несколько улучшилось и он потребовал опубликовать написанную им статью «Как нам реорганизовать Рабкрин», то ЦК предложил напечатать только один номер «Правды» с этой статьей специально для Ленина – настолько ее смысл расходился с той действительностью, которая была за пределами Горок, и с той обстановкой, которая сложилась в Политбюро. Когда же статью пришлось опубликовать в обычной (тиражной) «Правде», то на места было направлено особое секретное письмо Политбюро, в котором товарищам из провинции сообщалось о тяжелом состоянии здоровья Ленина, его неосведомленности в делах страны. О статье же было сказано, что врачи, видя как Ленин мается от безделья, разрешили ему писать нечто вроде дневника и что по настоянию больного страницы этого дневника появляются в печати. Словом, статья вождя со всеми его идеями дезавуировалась.

Дело в том, что после первого инсульта, поразившего Ленина в декабре 1921 г., сподвижники уже «похоронили» его, а сами начали яростную борьбу за, как тогда говорили, «кафтан Ленина». В этой борьбе столкнулись прежде всего двое – Троцкий и Сталин. Трудно представить себе более разных по воспитанию, образованию и темпераменту людей. Но оба одинаково упорно рвались к руководству партией, а значит, и страной. На стороне Троцкого были его заслуги удачливого победителя в Гражданской войне, опытного руководителя, яркого оратора. Его знали в стране не меньше, чем Ленина. У него всюду были тысячи сторонников и восторженных почитателей. Зато на стороне Сталина находились почти все члены Политбюро, а главное – он обладал феноменальным даром тонкого интригана.

Союз большинства членов Политбюро со Сталиным был на самом деле вынужденным. Просто все не выносили амбициозного Троцкого. За прошедшие годы они хорошо изучили нрав этого самовлюбленного, склонного к позе и не терпящего возражений деятеля. В нем отчетливо угадывался «комплекс Наполеона», и это страшило Зиновьева, Каменева, Рыкова и др. С большинством своих товарищей капризный и авторитарный Троцкий уже испортил отношения. Он ни в грош не ставил своих коллег по Политбюро и не скрывал этого. Зато Сталина соратники Ленина не боялись. Один из влиятельных коммунистов, Серебряков, так и говорил: «Сталина мы не боимся. Если начнет зазнаваться – снимем его». Действительно, у Сталина не было политического веса яркого вожака Троцкого. Он казался всем серым, недалеким, не чета им, высоколобым знатокам теории и практики «сов– и партстроительства». В отличие от Троцкого Сталин не занимал ответственных постов. Он был только «генсеком», что при полноценном Политбюро мало что значило. Но главное, Сталин виделся им человеком без притязаний на роль единственного «вождя» в стране (а таким видел себя Троцкий). Присущие же Сталину грубость, злопамятность, твердость, упрямство оказались очень кстати в борьбе с Троцким и другими врагами.

В этой обстановке для членов Политбюро были совершенно излишними настойчивые требования Ленина из Горок провести реорганизацию высших органов партии и государства, увеличить число членов ЦК в несколько раз, отстранить ставшего ему малосимпатичным Сталина от его поста. При этом Ленин опирался на Троцкого, поддерживая его в начинаниях по реформированию всей обюрократившейся системы партийного руководства. Это совершенно не устраивало членов Политбюро, как, впрочем, и данные Сталину Лениным характеристики в «Письме к съезду», которое так и не было зачитано на съезде.

Что же завещал своим товарищам Ленин в этом знаменитом «Письме к съезду», написанном в конце декабря 1922 г.? Если проанализировать известное письмо, которое позже было названо «завещанием» Ленина, то окажется, что, в сущности, его автор в момент написания письма вовсе не собирался уходить на покой и не стремился указать на своего возможного преемника. Наоборот, он дал лидерам партии весьма противоречивые характеристики, которые не позволяли ни одному из них безусловно занять его место, место «вождя». Поддерживая Троцкого (правда, с уничтожающими его авторитет оговорками в виде указания на его «небольшевизм»), «окорачивая» грубого Сталина, обвиняя признанного теоретика Бухарина в марксистском невежестве, он одновременно напоминал Каменеву и Зиновьеву об их предательстве осенью 1917 г., когда они в печати возражали против вооруженного захвата власти. Всеми этими малоприятными выпадами в адрес своих соратников Ленин стремился «уравнять их в ничтожестве», нейтрализовать их, добиться некоего равновесия в Политбюро на время своей болезни. Естественно, что публиковать такое письмо, бьющее по их репутации, ни Троцкий, ни Сталин, ни другие члены Политбюро не хотели – они вовсю боролись за власть и влияние.

В октябре 1923 г. Троцкий избрал новую тактику борьбы. Он, а затем целая группа функционеров, подписавших так называемое «Заявление 46-ти», объявили о кризисе в партии, вызванном отсутствием «внутрипартийной демократии», разрывом между «фракцией большинства в Политбюро» (читай: Сталин, Каменев, Зиновьев и др.) и «партийными массами», а также практикой «назначенчества» партсекретарей в местные органы партии. Оппозиция била по главным «редутам» власти Сталина. Секретариат и Оргбюро как раз ведали кадрами и контролировали штаты и деятельность местных парторганизаций. В расстановке же «своих» людей в местных организациях, посылавших делегатов на съезды и конференции, и состояла тогда главная сила Сталина. Посланный Троцким и «группой 46-ти» бумеранг вернулся обратно 16 января 1924 г. на XIII партконференции, предавшей гласности ленинскую резолюцию «О единстве партии». Тогда же было сказано, что критика «большинства Политбюро» есть критика ленинской партии и идей Ленина. А это было серьезнейшим обвинением.

Вскоре, 21 января 1924 г., Ленин умер. Вопреки воле его вдовы вождю устроили грандиозные похороны, построили мавзолей, в котором в открытом гробу положили «мощи» нового коммунистического святого. Обожествление Ленина стало важным этапом становления сталинизма. Священное имя Ленина, творческое наследие гениального сверхчеловека, дальновидного, мудрого, непререкаемого и всегда правого вождя стали опорой всей идеологии сталинизма, ширмой для Сталина.

Союз Сталина с Каменевым и Зиновьевым продержался недолго. Он распался, как только Троцкий был низринут с коммунистического Олимпа. После этого начался новый цикл борьбы, точнее, как выразился Сталин, «драки за кресло». Сталин, верный своим принципам аппаратной игры, быстро воспользовался ослаблением Троцкого. В октябре 1925 г. его лишили поста наркомвоенмора, из военного руководства вывели и его верных сторонников. Сам Троцкий, трибун и «красный вождь Красной армии», получает «важное» назначение. Он становится председателем Особого совещания при ВСНХ по качеству продукции. Как писал бывший секретарь Сталина Борис Бажанов, Троцкий был смешон как «наблюдатель за качеством советских штанов и гвоздей». Вскоре занявший место Троцкого М. В. Фрунзе, человек, близкий Зиновьеву, умирает на операционном столе при невыясненных до конца обстоятельствах. На эту операцию по поводу язвы желудка его почти насильно – решением Политбюро – уложил Сталин. Эта история становится сюжетом произведения «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка, за что автор позже поплатился жизнью. Фрунзе не нравился Сталину своей особой осторожностью в Политбюро и решительностью при руководстве армией. Умершего Фрунзе заменил не особенно умный человек, бездарный полководец, но зато верный слуга Сталина Клим Ворошилов.

В 1925 г. борьба за власть переходит в новую стадию. Начинается развязанная Сталиным дискуссия с «новой оппозицией», которую возглавляют Каменев и Зиновьев. Проведенный в декабре XIV съезд ВКП(б) ознаменовался поражением «новой оппозиции». Сталин сумел добиться поддержки всех областных парторганизаций (кроме ленинградской, послушной своему лидеру Зиновьеву), благодаря чему Зиновьев и Каменев были разгромлены на съезде: за них проголосовало только 65 человек, а за Сталина – 559. Тотчас проигравшие потеряли свои важные посты, причем полновластного в Ленинграде Зиновьева оперативно меняют на верного Сталину С. М. Кирова, переведенного из Баку.

Видя, что почва уходит у них из-под ног, Каменев и Зиновьев в 1926—1927 гг. смыкаются со своим старым врагом Троцким в рядах «Объединенной оппозиции» и опять проигрывают очередную дискуссию сталинскому большинству в ЦК. На XV съезде ВКП(б) в конце 1927 г. Сталин и его сторонники добиваются окончательной победы: исключения из партии оппозиционеров, боровшихся против «ленинской генеральной линии». Н. С. Хрущев вспоминал, что на каком-то из заседаний съезда, которое вел Рыков, от одной из делегаций в президиум передали подарок – стальную метлу. «Рыков взял эту метлу и сказал: „Я эту метлу передаю товарищу Сталину, пусть он выметает ею наших врагов!“ Это было тогда воспринято дружными аплодисментами, смехом, и сам Рыков при этом смеялся, улыбался. Потом уже, когда Рыков стал жертвой этой метлы, я вспомнил, как эти слова были сказаны». Наверняка присутствовавший в президиуме образованный, в отличие от Хрущева, Бухарин вспомнил, что метла была одним из зловещих символов страшного опричного войска Ивана Грозного…

Примечательно, что внешней формой этой ожесточенной борьбы за власть, которая шла между преемниками Ленина, стали различные теоретические вопросы: каким быть профсоюзам? можно ли построить социализм в отдельно взятой стране или нужна «перманентная революция» во всем мире? нужно ли форсировать индустриализацию? дать кулаку обогащаться или уничтожить его как класс под корень? и т. д. На самом деле конкретные вопросы, вынесенные на дискуссию, значения не имели, это были споры о словах. Дискуссия становилась формой борьбы и подавления управляемым большинством оппозиции Сталину.

В партийных интригах и дискуссиях Сталин оказался изобретательнее, беспринципнее своих оппонентов. В этом он был верным последователем Ленина, который, как известно, не стеснялся с самого начала своей карьеры грубо и бездоказательно оскорблять своих политических противников, не останавливаясь перед площадной бранью в их адрес. К. Радек в своих воспоминаниях о Ленине писал не без юмора, что «когда Владимир Ильич кого-нибудь громит, то он находит в нем все болезни, которые числятся в известной старой медицинской книге, находящейся у него в большом почете».

Сталин продолжил дело Ленина, также цеплялся за каждое сказанное противником слово, ловко навешивая на оппонента ярлыки. При этом Сталин не был догматиком, верующим фанатиком, «упертым» в некую священную «Библию» марксизма (таким был Троцкий), а являлся мастером словесной эквилибристики, спекуляции. Он умело переворачивал сказанное им самим и его противниками с ног на голову и наоборот, в зависимости от ситуации. Именно с той поры политические понятия «левый» и «правый» утратили свой первоначальный смысл, стали расхожим клеймом, приложимым и к левым и к правым – в зависимости от того, с какой стороны смотреть!

Более того, расправившись с «троцкистами», Сталин тотчас взял на вооружение их программу «диктатуры промышленности», основанной на ускоренной «сверхиндустриализации» с применением жестких форм административного насилия. Он принял также и высмеянное им же раньше как фантастическое предложение Троцкого построить мощную электростанцию на Днепре (Днепрогэс).

Добившись победы в дискуссии, заручившись поддержкой съезда и Политбюро, Сталин обычно начинал методично «добивать» поверженного врага. «Оппозиционера» снимали с высших должностей, переводили на менее престижную работу, понижали его статус в руководстве партии, затем следовало исключение из партии. Потом, через какое-то время, после обязательного публичного ритуального раскаяния теперь уже бывшего «оппозиционера» восстанавливали в партии. Следующим этапом становилось новое извержение «из рядов», отстранение человека от дел, домашний арест, ссылка. Так, шаг за шагом, человек попадал, как писал Троцкий, в «категорию полуповешенных, полупрощенных. Эти люди боятся иметь свое мнение и живут тем, что озираются на собственную тень». Наконец (особенно после 1935 г.) человек оказывался одним из участников «антитроцкистского» процесса, а потом его расстреливали как вредителя и иностранного шпиона.

Плата за несогласие со сталинским большинством была жестокой, и это все понимали. Примечательно, что, заканчивая в 1927 г.

свою речь на XV съезде партии, тогдашний сторонник Сталина А. Рыков сказал, что он не может поручиться, что после окончания съезда число заключенных в тюрьмах «не придется в ближайшее время несколько увеличить» за счет делегатов съезда. Один из крупных партийных деятелей, К. Радек, прошедший по воле Сталина ссылку в Сибири (перед тем как погибнуть в лагере), горько пошутил о партийных дискуссиях со Сталиным: «Ты ему цитату, а он тебе ссылку». Запуганная Сталиным жена Ленина Н. К. Крупская плакала и говорила Бухарину и Рыкову: «Я все молчу из-за памяти Володи, этот азиатский изверг так-таки потащит меня на Лубянку, а это позор и срам на весь мир… Да что я? Действительно, живи сегодня Володя, он бы и его засадил. Ужасный негодяй, мстит всем ленинцам из-за завещания Ильича о нем!»

К середине 1920-х гг. в экономике проявились негативные тенденции. В тяжелой промышленности (в основном государственной) дела обстояли плохо. Крупные предприятия были сплошь убыточными. Идти на их денационализацию большевики ни за что не желали. Деньги для субсидирования тяжелой промышленности качали из деревни с помощью налогов и регулирования цен, но их явно не хватало. В самой деревне, страшно пострадавшей во время голода 1921—1922 гг., велась бесперспективная с точки зрения экономики политика ущемления «кулаков» и предоставления льгот бедняцким и середняцким хозяйствам. В итоге с каждым годом деревня, довольствуясь самообеспечением, все меньше и меньше давала продукции на рынок, который, в свою очередь, не мог обеспечить крестьян промышленной продукцией.

В этой обстановке нужно было думать о перспективном плане развития страны. И он вскоре был создан. Власти избрали путь не дальнейшей либерализации экономики, а укрепления роли государства во всех сферах жизни, встав на путь ускоренной индустриализации за счет деревни и общего ужесточения режима в стране. Решение об индустриализации принял в декабре 1925 г. XV съезд ВКП(б), и с 1926 г. планы эти стали осуществлять. Переход на новые рельсы начался с ликвидации институтов нэпа, с резкого усиления карательной политики в отношении крестьян, которые были не заинтересованы в увеличении производства (закупочные цены оставались низкими, а купить на вырученные деньги человеку было нечего). В середине 1920-х гг. страна оказалась на грани продовольственного кризиса. Как в Гражданскую войну, в деревню стали направлять уполномоченных и войска, которые принялись изымать у крестьян недоимки по хлебопоставкам. В ответ на жесткие меры власти в деревне начинаются волнения, стычки с уполномоченными, расправы с «активистами». Власть отвечала крестьянам репрессиями.

В руководстве ожесточились споры о том, что делать дальше – все хорошо помнили «антоновщину». Часть ученых-экономистов во главе с Н. Д. Кондратьевым предложили расширить экономические свободы, дать возможность кулаку и нэпману продолжить накопление. В более умеренном варианте за сохранение экономических свобод ратовали А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и М. П. Томский.

Точка зрения Сталина была, в сущности, «левацкой, троцкистской». Он говорил, что индустриализация на основе нэпа невозможна, рыночная экономика для СССР непригодна. Необходимо усиление государственно-административной системы, которая сама сможет разработать и реализовать план быстрейшей индустриализации. Наконец, Сталин считал, что новый этап экономической политики необходимо начать с преобразования деревни, ликвидации «кулака», уничтожения индивидуального хозяйства, создания социалистических объединений, колхозов и совхозов – каналов перекачки в промышленность необходимых для индустриализации ресурсов. Все, кто возражал Сталину и спорил с ним, были названы сторонниками «правого уклона» и поплатились впоследствии за это жизнью.

Среди новых «правых» оказался и Н. И. Бухарин, бывший до этого верным сторонником Сталина в его борьбе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Он и обеспечивал Сталину большинство при равенстве сил в Политбюро (Троцкий, Зиновьев Каменев с одной стороны, Сталин, Рыков и Томский – с другой). Как и Сталин, Бухарин был непримирим к Зиновьеву и Каменеву, требовал от них раскаяния, публичного «искупления вины». Одни историки считают, что на место распавшегося триумвирата (Сталин, Зиновьев и Каменев) пришел «дуумвират» (Сталин и Бухарин), причем в 1926—1928 гг. наступил пик политической карьеры Бухарина, его расцвет как «вождя». В эти годы он формулировал теорию партии: был главным редактором «Правды», имел даже свою «школу» теоретиков из Института красной профессуры. Бухарин также руководил международным коммунистическим движением, будучи первым лицом в Коминтерне. Роль же Сталина ограничивалась якобы только организационными вопросами и ведением кадров партии. Конец дуумвирата наступил с того момента, когда Сталин сам захотел стать теоретиком партии и сверг ненужного ему Бухарина.

Другие историки полагают, что на самом деле Бухарин не был теоретиком, а оставался лишь блестящим журналистом-популяризатором, и не более того. Сравниться с Лениным в умении мыслить стратегически он не мог, часто ошибался. Как острили оппозиционеры, глядя на сталинское руководство: «Замечательное у нас Политбюро: два заикала (это Молотов и Рыков заикаются), один ошибала (Бухарин) и один вышибала (это, конечно, товарищ Сталин)».

В 1928 г. между Бухариным и Сталиным «пробежала черная кошка» – они заспорили по поводу индустриализации и коллективизации. По-видимому, Бухарин действительно был противником ликвидации нэпа, а также возражал против жесткого и быстрого построения социализма за счет крестьянства. А для Сталина именно такой план «победы социализма» являлся кратчайшим путем к абсолютной власти, и ради этого он смёл, как пешку с шахматной доски, любимого им прежде «Бухарчика». Сделать это не представляло труда. За спиной Бухарина стояли только двое его сторонников в Политбюро, Томский и Рыков, да «Стецкие-Марецкие» – так называли недруги молодых, образованных теоретиков марксизма, «красных профессоров». При этом ни амбиций, ни воли лидера, ни практических средств борьбы со Сталиным у Бухарина не было.

Меру его растерянности и аппаратной наивности демонстрирует история лета 1928 г., когда он начал тайные переговоры с Каменевым (а через него с Зиновьевым) с целью добиться их поддержки в деле устранения Сталина от власти. Однако, начав переговоры с бывшими врагами, он вступил на скользкий путь закулисной борьбы, в которой Сталину не было равных и в которой генсек являлся истинным гением, расчетливым и жестоким. Бухарина же переполняли эмоции, он явно колебался, не зная, как справиться со Сталиным, и при этом отчаянно боялся интриг всемогущего генсека.

Вся эта бухаринская интрига сразу же провалилась. Сторонники Троцкого (сам он сидел в ссылке в Алма-Ате) сумели получить запись переговоров, сделанную Каменевым, и тотчас, к ужасу Бухарина, опубликовали ее в тогдашнем «самиздате». В итоге «за беспринципность» Бухарина сняли с поста главного редактора «Правды», исключили из Политбюро, а позже, как и его сторонников Рыкова и Томского, удалили из партии и жизни. Начались чистки партийных рядов от всех бывших «уклонистов» разных направлений.

В январе 1920 г. Антанта сняла блокаду с Советской России. Это означало конец войны и де-факто признание политической реальности. Бывшую Россию большевики полностью контролировали, они отстояли ее единство (с утратой Польши, Прибалтики и некоторых других территорий), и с этим фактом мировому сообществу предстояло мириться. В том же году последовала серия мирных договоров с новообразованными соседними государствами: Финляндией, Эстонией, Латвией, Литвой и Польшей. Важнейшими для Советской России, исключенной за сепаратный Брестский мир из числа победителей в мировой войне, стали отношения с побежденной и униженной в 1918 г. в Версале Германией. В 1922 г. в Генуе была созвана конференция, рассмотревшая ситуацию с долгами царской России. Приехавшие туда советские дипломаты – нарком по иностранным делам Г. В. Чичерин, М. М. Литвинов, Л. Б. Красин – не моргнув глазом отказались оплачивать старые российские долги как государствам, так и частным лицам и даже потребовали возместить ущерб, нанесенный за время интервенции, и предоставить Советам льготные кредиты. Конференция провалилась. Но время в Италии Чичерин со товарищи провели недаром. Они нашли общий язык с Германией. Недалеко от Генуи, в местечке Рапалло, был заключен советско-германский договор о взаимном дипломатическом признании. С тех пор началось интенсивное советско-германское торговое и военное сотрудничество. Тысячи советских специалистов можно было видеть на военных заводах Германии. Немцы же (в обход Версальского договора) готовили в России, в специальном учебном центре под Липецком, своих пилотов, самолеты для которых фирма «Юнкерс» собирала под Москвой. Там же (а также в Казани) немецкие танкостроители строили и испытывали танки – предшественники знаменитых «тигров». Под Саратовом немецкие инженеры вместе с русскими конструировали и испытывали те виды вооружений, которые Германии было запрещено иметь по Версальскому договору (химическое оружие, некоторые виды артиллерии). Советские командиры учились в Берлине, в Академии Генштаба, и в пехотной школе в Дрездене. Словом, на протяжении всех 1920-х и в начале 1930-х гг. Германия была ближайшим торговым и военным партнером СССР. Неслучайно, что до 1941 г. в Красной армии языком «вероятного противника» считался не немецкий, а польский язык. Только с приходом к власти Гитлера советско-германское сотрудничество начинает сворачиваться.

С 1924 г. началась так называемая «полоса признаний» СССР, в том числе странами бывшей Антанты, хотя отношения с великими державами не были теплыми. Внешняя политика СССР строилась на сугубо идеологической основе. Капиталистические государства – заклятые враги страны Советов, столкновение с ними неизбежно. Однако во время мирной передышки нужно (из тактических соображений) поддерживать с ними отношения, «брать» у них идеи и достижения в науке и технике, покупать саму технику, учить на их заводах своих людей до тех пор, пока на Западе не вспыхнет пламя мировой революции. Рабочий класс и коммунистические партии «капстран» рассматривались не просто как естественные союзники СССР, а как его агенты, «передовой отряд» (а в сущности, «пятая колонна»). Предполагалось их всячески поддерживать, а фактически – брать на содержание. Но при этом, гласила доктрина, следует всегда быть начеку, чтобы отбить повторную интервенцию Антанты.

Относительно интервенции трудно сказать, кому следовало больше ее опасаться. Созданный в 1919 г. III Интернационал (Коминтерн), полностью зависимый от РКП(б) и заседавший в Кремле, являлся идейным и организационным штабом подрывных действий в других странах, занимался откровенным «экспортом революции». Национальные компартии, входившие в Коминтерн, были, в сущности, отделениями большевистской партии, а их руководители жили в Москве, «кормясь» прямо из рук большевиков. В 1922 г. Н. Бухарин предложил внести в программные документы Коминтерна положение о том, что «каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию». И хотя эти слова в уставные документы III Интернационала вписаны не были, на практике тайная интервенция осуществлялась постоянно. Как только в европейских странах усиливалось забастовочное движение, возникала политическая напряженность, в Москве это воспринимали как сигнал к началу «мировой революции».

Вспыхнувший огонь классовой борьбы в странах Запада из Москвы пытались всячески раздуть: посылали в эти страны крупные суммы денег (в том числе – фальшивых), золото, оружие, помогали создавать подполье, тайно направляли туда крупных партийных функционеров, чекистов и военных вроде Радека или Тухачевского. Когда в Гамбурге готовился «красный путч», доставленное из СССР оружие хранили в порту на складах советского Дальфлота. Но путч не состоялся. В 1924 г. 5-я (террористическая) секция Коминтерна устроила чудовищный взрыв воинских складов в Бухаресте. Ими был разрушен королевский дворец и здание парламента. Чехословацкая полиция раскрыла заговор коминтерновцев с целью подрыва заводов «Шкода». В том же году взрывом во время службы в одном из крупнейших православных храмов Софии советские агенты пытались спровоцировать гражданскую войну в Болгарии.

Осенью 1924 г. в Коминтерне объявили о возникновении «революционной ситуации» в Эстонии, туда стали тайно перебрасывать десятки красных командиров. Путч начался 1 декабря в Таллиннском порту, но, не поддержанный населением, он был жестоко подавлен полицией и войсками. Примечательно, что к началу мятежа советские войска были подтянуты к эстонской границе, чтобы при первых же успехах мятежников прийти «на помощь восставшим трудящимся». В 1927 г. Англия, первая из великих держав установившая отношения с СССР, разорвала их, обвинив СССР во вмешательстве во внутренние дела королевства. Так это и было – большевики перевели на счета бастовавших английских шахтеров огромные суммы денег, провоцировали руководство их профсоюзов на вооруженное выступление против власти.

Если попытки разжечь «мировой пожар» в Европе в середине 1920-х гг. провалились, то пожар революции в Азии казался таким реальным и перспективным! Об этом большевики мечтали с самого начала. В тяжелейших условиях Гражданской войны, в августе 1919 г., Троцкий писал, что создан план формирования конного корпуса в 30—40 тыс. всадников «с расчетом бросить его на Индию». Отношения СССР с азиатскими соседями (Турцией, Афганистаном, Монголией, Китаем) строились исключительно с учетом именно этой перспективы. Победитель Врангеля в Крыму Фрунзе и другие красные командиры вдруг оказались на другом берегу Черного моря, помогая Ататюрку победить греков – «прихвостней Антанты». Советские специалисты (среди них известный чекист Яков Блюмкин), а также оружие и деньги вдруг всплыли в далекой Внешней Монголии, которую удалось фактически отделить от ослабевшего в гражданской войне Китая.

Потом это же повторилось и в самом Китае, в лагере Гоминьдана, где советские агенты и спецы (в том числе командарм В. Блюхер) учили военному делу «товарищей китайцев», подкармливали коммунистов, готовя их к захвату власти. Однако в 1927 г. вся эта работа пошла насмарку. Сменивший умершего Сунь Ятсена – главу Гоминьдана – Чайн Кайши за одну ночь вырезал тысячи китайских коммунистов и установил полный контроль над страной. Неудивительно, что отношения с Китаем разом испортились. В 1929 г. вспыхнул вооруженный конфликт на КВЖД, дипломатические отношения были разорваны. Не сопутствовал успех вмешательству СССР и в гражданскую войну в Афганистане на стороне свергнутого эмира Амануллы. Переодетый в афганскую одежду, но с русскими криками «Ура!» отряд В. М. Примакова бил его врага Бачаи-Сакао. Но потом Аманулла бежал за границу Афганистана, и советские войска пришлось отвести в Туркестан из взятого ими города Мазари-Шарифа на севере Афганистана. И тем не менее и тогда, и позже щедрой рукой голодающая Советская Россия всякий раз помогала всем тем силам в азиатских странах, которые казались хотя бы чуть-чуть красными или хотя бы пользовались антиколониальной (по преимуществу антибританской) фразеологией.

В целом же внешняя политика СССР отличалась двойственностью. У нее были два центра – Наркоминдел и Коминтерн, ставившие противоположные цели. В то время как лощеные советские дипломаты во фраках вели светские беседы на приемах и раутах в Берлине, перекрашенный и остриженный Радек в глубоком подполье, на складе в порту Гамбурга давал инструкции немецким коммунистам, как составлять воззвание о восстании, а чекист Берзин рисовал схемы и объяснял, как лучше захватывать почту, телеграф, мосты и склады с оружием, создавать «ядро» Красной армии. Впрочем, противоречий и страшных конфузов в такой политике двойных стандартов, а тем более споров двух советских ведомств, никогда не было. Всюду сидели коммунисты, причем советские посольства были резидентурой Коминтерна (имелись даже отделы по управлению местной компартией), а нити от «марионеток» в Германии и других странах сходились в Кремле, где сидел их главный «кукловод».

Поспешно разработанный в 1929 г. пятилетний план предусматривал, казалось бы, невыполнимые объемы и невероятные темпы строительства. «Темпы решают все!», «Нет таких крепостей, которые бы большевики не взяли» – эти лозунги, брошенные Сталиным в народ, определили всю работу аппарата. Но самым популярным лозунгом (и одновременно приказом) стал призыв «Пять – в четыре!», т. е. выполнение пятилетки в четыре года. Поспешность оправдывалась ожиданием капиталистического вторжения. Сталин утверждал, что если не успеть за 10 лет построить то, что Европа строила за 100 лет, то «нас сомнут!».

Финансовое обеспечение индустриализации достигалось за счет резкого усиления налогообложения нэпманов, да и просто горожан и крестьян, а также за счет повышения цен, общего снижения жизненного уровня людей, активного (порой в невиданных масштабах) вывоза за границу и продажи по демпинговым ценам природных богатств России, особенно леса, нефти, золота, пушнины, остро необходимого стране продовольствия. За бесценок начали распродавать шедевры крупнейших музеев. Коллекциям Эрмитажа и других музеев был нанесен страшный, невосполнимый урон. Проданы были даже бесценные для русского народа книги первопечатников XVI в. Из людей «выдавливали» припрятанное на черный день золото и драгоценности. В ход шли разные способы: от держания заподозренных в хранении золота в тюрьмах в невыносимых условиях до открытия торгующих за валюту, но привлекательных в бедной стране магазинов – «торгсинов».

Но все же индустриализация осуществлялась прежде всего за счет коллективизации. Разоренная ею деревня стала огромным резервуаром материальных ценностей и рабочей силы для строек пятилетки. О прежней, характерной для середины 1920-х гг., безработице не шло уже и речи – наоборот (учитывая масштабы строек при господстве на них ручного труда), людей не хватало. Это дало мощный стимул для развития принудительного труда. Разраставшаяся система ГУЛАГа получила обширное поле деятельности – все чаще на стройках социализма рядом с комсомольцами-добровольцами работали заключенные.

Немалую роль в успехе индустриализации сыграли поставки техники и приезд специалистов из Германии, США, Англии, Франции, Италии. Иностранными машинами и станками, купленными за золото, были оборудованы новые заводы и фактически все открытые в эти годы электростанции. Без фирмы американского гидростроителя Купера не построили бы Днепрогэс. Без американских инженеров-автомобилестроителей не появились бы отечественные грузовики и легковые машины. Сотни советских инженеров и техников можно было встретить на предприятиях крупнейших промышленных центров Европы, где они, посланные партией, осваивали передовые технологии. Горы советского золота, обещания выгодных концессий привлекали иностранные фирмы. По некоторым данным, советские закупки техники в 1931 г. составили треть от всего мирового экспорта машин и оборудования, а в 1932 г. – около половины мирового экспорта.

Идейное обеспечение индустриализации достигалось умелой, талантливой пропагандой, построенной на романтическом восприятии мира молодежью, основной рабочей силой; на желании молодых людей заново построить собственную жизнь; на свойственном людям патриотизме, стремлении изменить свою страну, сделать ее могучей и процветающей. Культ техники, особенно авиации («И вместо сердца – пламенный мотор»), призыв овладевать техникой, романтика открытий и освоения дальних окраин страны – все это порождало подлинный энтузиазм молодежи, готовой мириться «с временными трудностями», а в сущности – с ужасными условиями труда и жизни.

На этом фоне не формально (как это было позже) воспринимались призывы вождей усилить темпы, показать «ударный труд», «развернуть соревнование», которое обычно приводило к повышению норм. В эти движения по доброй воле вовлекались тысячи людей, тем более что благодарность власти победителю оказывалась зримой и вполне материальной. Везде передовиков, «ударников», «стахановцев», «ипатовцев» (по именам зачинателей движений – шахтера Стаханова и кузнеца Ипатова) окружали почетом. Они сидели в президиумах вместе с вождями, их отмечали орденами, отправляли отдыхать в санатории, усиленно питали особыми пайками, им создавали лучшие условия труда, чем их товарищам (и часто за счет последних).

Но изображать, что «вся страна как один человек» устремилась выполнять и перевыполнять планы пятилеток (а до войны их провели почти три), является сильным преувеличением. Для большинства пятилетки обернулись увеличением норм обязательного, почти подневольного, тяжелого труда, ужесточением дисциплины, резким падением уровня жизни, убожеством обыденного существования с коммунальной теснотой, грязью, вшами, недоеданием, карточками и очередями за всем необходимым.

Современные историки сходятся на том, что объявленные при Сталине результаты первых пятилеток, якобы выполненных «по основным показателям», не соответствуют действительности. По большинству показателей планы оказались невыполненными, а провозглашенное тогда же «превращение СССР в индустриальную страну» – мифом. СССР еще долго оставался аграрной страной. Но и то, что было сделано, позволило СССР по объемам производства выйти на 2-е после США место в мире. За 10 предвоенных лет построили не только отдельные железные дороги (Турксиб, Караганда-Балхаш и др.), огромные предприятия (например, Сталинградский тракторный, Горьковский автомобильный заводы), но и целые новые отрасли (тяжелое машиностроение, авиационная, автомобильная, химическая промышленность и др.), а также гигантские промышленные комплексы и центры, среди которых выделяются Магнитка, Кузбасс, Бакинский нефтяной район. Словом, за годы первых пятилеток СССР совершил подлинный экономический скачок.

О намерении резко изменить жизнь 130 млн крестьян страна узнала 7 ноября 1929 г. из статьи Сталина «Год великого перелома» в «Правде». Там было заявлено, что страна как один человек переходит «от мелкого и отсталого хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию», что наступил «коренной перелом в недрах самого крестьянства» и в колхоз «пошел середняк», да как! – целыми селами, уездами, округами!

На самом деле этого не происходило. Колхозы, в которые объединялись бедняки, существовали давно и влачили жалкое существование. Они не охватывали даже 10% крестьянских хозяйств. Осенью 1929 г. никакого чуда не произошло. Просто началось массовое насилие над людьми. Крестьян буквально сгоняли в колхозы, запрещая работать на своей земле, а скот и инвентарь собирали на колхозных дворах. Местные органы власти начали подлинное соревнование под лозунгами «Кто больше!», придавая всей компании политический характер («Кто не идет в колхоз, тот враг советской власти!»). После обсуждения первых результатов коллективизации, в самом начале 1930 г., Сталин решил завершить ее «в основном» к лету 1930 г. Начался новый виток произвола под негласным лозунгом «Лучше перегнуть, чем недогнуть». Местные руководители лезли из кожи вон, чтобы не быть обвиненными в «правом уклоне» и нежелании выполнять директивы партии. Один из секретарей райкома так усердствовал, что сообщил в центр о завершении коллективизации на 100,6%. Следствием насилия стало массовое сопротивление крестьян коллективизации. Повсюду резали скот (его поголовье за коллективизацию сократилось в 2-3 раза), в некоторых округах, особенно на юге России, крестьяне оказывали вооруженное сопротивление властям. Настоящая партизанская война развернулась на Северном Кавказе (Дагестан, Чечня, Карачай) и в Средней Азии. Всего за 3 месяца 1930 г. произошло более 2700 массовых выступлений, охвативших около 1 млн человек. Это было похоже на начало новой гражданской войны, «антоновщины», которой так боялось партийное руководство.

2 марта 1930 г. – на пике народного возмущения действиями власти – в «Правде» появилась новая сталинская статья под названием «Головокружение от успехов», в которой вся вина за «перегибы» интенсивной коллективизации взваливалась на местные власти, дотоле послушно исполнявшие все решения ЦК. Сталин писал: «Нельзя насаждать колхозы силой. Это глупо и реакционно». Народ сразу же откликнулся на статью: образованные колхозы начали разваливаться, «проценты» коллективизации резко упали.

Но вскоре стало ясно, что статья в «Правде» – ловкий, лицемерный маневр, чтобы сбить волну крестьянского возмущения. Не прошло и полугода после ее публикации, как давление властей на крестьян вновь усилилось. Началось новое форсирование темпов коллективизации, график «процента коллективизации» вновь резко пополз вертикально вверх. Завершить так называемую «сплошную коллективизацию» предписывалось по всей стране к весне 1933 г.

Но все же самым страшным оказалась даже не сама коллективизация, ее беззаконные методы, крайне сжатые сроки «добровольного» объединения в колхозы, а то, что она сопровождалась «ликвидацией кулачества как класса». Разнарядки на создание колхозов выдавались вместе с «контрольными цифрами» на ликвидацию «кулака», а в сущности – состоятельных, домовитых крестьян. За несколько месяцев сотни тысяч семей «кулаков» и «подкулачников» (обязательно вместе с семьями, включая глубоких стариков и грудных детей) были выселены из своих домов, лишены земли, жилья, имущества, посажены в товарные вагоны и отправлены на Север, в Сибирь, Казахстан и другие отдаленные районы страны. Там их безжалостно выбрасывали посреди заснеженного поля, обрекая на гибель всех тех, кто еще не умер в многонедельной дороге. Согласно секретной инструкции ЦИК и СНК от 4 февраля 1930 г. надлежало заключить в концлагеря («не останавливаясь перед применением высшей меры наказания») 49—60 тыс. человек, а в северные и отдаленные районы выселить 178—214 тыс. семей, т. е. примерно 1 млн человек.

Пять тысяч жен и детей ссыльных «кулаков», поселенных под Вологдой в бараках, писали Председателю ВЦИК М. И. Калинину об ужасающих условиях жизни: «Михаил Иванович! Если бы вы посмотрели жизнь в бараках, вы бы пришли в ужас. В этих бараках не прожить два года, и ни одного из нас не останется в живых. Бараки построены в лесу, в сыром месте, имеют по четверти метра воды. Бараки эти построены из тесу и крыты соломой, так что ветер кругом свистит. Нас в каждый барак заселено по 150 человек. Из продовольствия ничего не получаем, кроме хлеба три четверти фунта, а приварки никакой. Мы взяли с собой продовольствия, но когда увозили, у нас его отобрали в Вологде местные власти, но мы не считаемся с этим, что сало, муку белую отдали, а нам теперь ничего не дают, кроме одного кипятку». Справки НКВД подтверждают высокую (в 6-7 раз выше, чем у местного населения) смертность детей у переселенцев, особенно в первые два года «акции». Детей погибло не менее 350—400 тыс. человек.

Но и тем крестьянам, которые жили на Севере и в Сибири, не было лучше. Их также выселяли, но только еще в более глухие и страшные места. В одном из донесений сибирского начальства, переданного Сталину, сказано: «Работа по конфискации… у кулаков развернулась и идет на всех парах. Сейчас мы ее развернули так, что аж душа радуется; мы с кулаком расправляемся по всем правилам современной политики, забираем у кулаков не только скот, мясо, инвентарь, но и семена, продовольствие и остальное имущество. Оставляем их в чем мать родила».

По данным наркома НКВД Г. Ягоды, в 1930—1931 гг. было выслано на Север и в отдаленные районы страны 1,2 млн человек, в том числе 454 тыс. детей. Под «внутрирайонное» переселение (т. е. в пределах областей) подпало 650 тыс. человек. Итого почти 2 млн человек лишились своих хозяйств, были сорваны со своих мест, подверглись репрессиям. Выселения «кулаков» продолжались и в последующие годы.

В 1931 г. в тюрьме оказывается профессор А. В. Чаянов и его товарищи по выдуманному обвинению в создании «Трудовой крестьянской партии». Советской власти было за что не любить этого крупного знатока сельского хозяйства. Сталин писал: «Простое сложение крестьянских орудий в недрах колхозов дало такой эффект, о котором не мечтали наши предки». Чаянов же думал иначе: «Сама природа сельскохозяйственного предприятия ставит пределы его укрупнению, благодаря чему количественное выражение преимущества крупного хозяйства над мелким в земледелии никогда не может быть большим… Принуждающая воля у коллектива всегда менее напряжена, чем воля единоличного хозяина, работающего в погоне за наибольшей прибылью… Коллективное сознание и воля всегда менее подвижны, более медлительны… и почти не допускают интуиции, столь важной во всяком предпринимательстве… К тому же каждый колхозник вправе сказать: „Зачем я буду работать больше, чем работает мой сосед, раз его и мое вознаграждение будет равным“».

Точных данных о погибших крестьянах нет. Считается, что погибло, как минимум, около 3,5 млн человек. Впрочем, Сталин, по словам Черчилля, сказал ему об уничтожении за время коллективизации 10 млн человек. Коллективизация стала настоящим геноцидом в отношении крестьянства, причем репрессии коснулись лучшей части деревни – расправились с наиболее состоятельными, инициативными, работоспособными, многосемейными крестьянами.

Впрочем, лидеры, да и партийные массы, крайне низко ставили крестьян. На фоне индустриализации крестьянский труд казался убогим, примитивным, отсталым, а крестьяне – людьми второго сорта, реакционным, «некультурным» классом «хозяйчиков», «куркулей», чуждым социализму, подлежащим (по мере движения к коммунизму) ликвидации тем или иным способом. Как бы то ни было, коллективизация принесла чудовищные страдания ни в чем не повинным людям. Своей политикой большевики нанесли невосполнимый ущерб генофонду прежде всего русской нации. Крестьянство как особый, складывавшийся веками тип русского сельского жителя было уничтожено навсегда. Ему на смену пришел колхозник, не заинтересованный в своем труде, привязанный к колхозу, как крепостной крестьянин.

Коллективизация стала огромным поражением народа и страны. Погибли миллионы людей, миллионы были ограблены и разорены. Несмотря на механизацию производства за счет тракторов и комбайнов, произошло резкое падение урожайности, валового объема сельскохозяйственного производства, налицо был упадок животноводства. Для власти оказалось важным другое. Коллективизация стала важной политической и экономической победой большевиков и лично Сталина. Уничтожив экономически самостоятельного и независимого крестьянина, советская власть фактически ликвидировала корни всякой народной оппозиционности, а тем более мятежей, досаждавших большевикам с 1918 г.

Коллективизация решила также и столь болезненную для партии проблему хлебопоставок. Колхозы стали инструментом насильственного, внеэкономического «решения продовольственной проблемы», а в сущности – инструментом изъятия почти бесплатного продовольствия. Теперь не было нужды в экономических рычагах поощрения товарообмена между городом и деревней. Все стало проще: главной задачей колхозов было выполнение строго в установленные сроки (под угрозой тюрьмы и ссылки) плана хлебозаготовок, а также поставок множества видов продукции и сырья.

При повсеместном падении производства заготовка зерна, по словам Сталина, в 1933 г. увеличилась с 500—600 млн пудов до 1200—1400 пудов, а вывоз хлеба за границу (несмотря на страшный голод на Украине) рос необычайно быстро: 1928 г. – 1 млн центнеров, 1929 г. – 13 млн, 1930 г. – 48,3 млн, 1931 г. – 51,8 млн центнеров. Так и были «найдены» средства на индустриализацию.

В 1932 г. на всю страну прогремела история крестьянского мальчика Павлика Морозова из села Герасимовка Свердловской области. Его отец Трофим, председатель сельсовета, обладая властью, использовал ее с корыстными целями: отбирал имущество у раскулаченных, за деньги давал необходимые справки спецпоселенцам. Когда его разоблачили и судили, то его сын Павел выступил на суде с показаниями против отца, который к тому же недавно ушел из семьи. Отца посадили, а дед Павлика Сергей Морозов, как сказано в деле, был «сердит на внука, ругал его за то, что тот давал показания на суде». Конфликт в семье обострился, когда Павлик отказался выходить из пионеров, да еще вступил в отряд «содействия органам милиции» и помогал властям изымать спрятанное у крестьян оружие, «лишний» хлеб. Так Павлик стал осведомителем, что вызвало особую ненависть к нему в семье. 3 сентября 1932 г. Сергей Морозов зарезал Павлика и его младшего брата, 7-летнего Федора, ставшего невольным свидетелем. Убийцу разоблачили и расстреляли. Посмертно 13-летний Павлик Морозов, благодаря усилиям пропаганды, стал образцом для подражания пионеров, образцом юного героя, для которого интересы социализма, государства были превыше всего.

Он удостоился памятников, его именем называли пионерские дружины, ему посвящали пионерские песни с припевом «И Павлик Морозов живой!». Поступок Павлика вдохновлял на нечто подобное множество детей-пионеров. В общественном же мнении образ Павлика Морозова стал символом гнусного доносительства. Спор о моральной оценке поступка Павлика поднялся в конце 1980-х гг. и привел к тому, что в апреле 1989 г. на специальном заседании ЦК Всесоюзной пионерской организации подтвердил неизменность оценки поступка Павлика и правомерность внесения его имени в «Книгу почета» пионерской организации. Особо примечательно, что пионерские начальники предписали «сообщить об этом через средства массовой информации всем пионерам и их родителям…» – вероятно, как информацию к размышлению последних.

Одним из следствий жестокой политики хлебозаготовок стал страшный голод – «голодомор» на Украине, поразивший ее в 1933 г. В 1930—1932 гг. на общем фоне резкого упадка сельского хозяйства из-за коллективизации происходило непрерывное повышение норм поставок хлеба государству. При урожае в 5 млн т в 1931 г. Украине предписали сдать в закрома государства 7,7 млн т. Поэтому у крестьян выбрали весь наличный хлеб. В следующем, низкоурожайном, 1932 г. все повторилось. Следствием в 1933 г. стал массовый падеж скота и людской «голодомор». По всей Украине люди стали свидетелями жуткой народной трагедии: опустевшие села и деревни с домами, полными умерших и умирающих взрослых и детей, массовое людоедство, тысячи беженцев, устремившихся в Россию, где они, опухшие и почерневшие от голода, скитались по улицам городов, прося кусок хлеба, а потом умирали в парках и привокзальных скверах. При этом хлеб на Украине был – в хлебохранилищах под Киевом, в Броварах, имелся запас в 1 млн т зерна. Но умирающий украинский народ никто не спасал. Более того, отряды «активистов» и НКВД регулярно наезжали в умирающие села и устраивали «контрольные проверки» в поисках «излишков продовольствия». При этом власти издевались над людьми, отбирая у них последнее.

В этой людоедской политике Центра не было какого-то особого «антиукраинского следа» – так поступали по всей стране. Голод и высокая смертность по тем же причинам поразили плодородные земли Поволжья, Центрального Черноземья, а также Нечерноземья, Южного Урала, Северного Казахстана. Там погибло не менее 1-4 млн человек. Но Украине пришлось хуже других частей страны – от голода погибло 7 млн человек. Особая вина за трагедию лежит на руководстве Украины во главе с С. В. Косиором и П. П. Постышевым, которое усердствовало больше других местных лидеров, стремясь выслужиться перед Сталиным.

В Москву постоянно поступали данные о массовом голоде и смертности, но им не верили. В 1933 г. Сталин получил письмо писателя М. Шолохова, который сообщал о страшном произволе при хлебозаготовках на Дону. В ответ Сталин писал, что крестьяне устаивают «саботаж и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию без хлеба… что уважаемые хлеборобы по сути вели „тихую войну“ с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов». Именно такая идеологическая установка власти и привела к голоду 1933 г.

После изгнания из партии и высылки за границу Троцкого Сталин перенес огонь на его сторонников и тайных доброжелателей в партии. Теоретическим обоснованием стала «теория» Сталина об ужесточении классовой борьбы по мере приближения к социализму. В 1930—1933 гг. были подавлены несколько выступлений партийных функционеров, недовольных политикой Сталина. Наиболее опасной по замыслу, но наивной по исполнению была акция, предпринятая в 1932 г. М. Н. Рютиным и П. А. Галкиным. Рютин написал прокламацию – манифест «Ко всем членам ВКП(б)», которую распространял среди коммунистов. В манифесте он призвал товарищей сместить Сталина – «злого гения партии» и «могильщика революции». Но Сталин – это не анемичный Николай II, и дореволюционные приемы борьбы с ним при помощи манифестов и листовок уже были невозможны. Бунтарей изолировали, исключили из партии, а потом и уничтожили.

Все же остальные писали и говорили с трибун о Сталине иначе, чем Рютин. Возник и усилился культ личности Сталина, начало которого историки относят ко времени необыкновенно пышного празднования 50-летия Сталина в декабре 1929 г. Уже тогда в адрес живого человека были сказаны самые восторженные восхваления и эпитеты, которые потом свыше 20 лет ежедневно повторяли по всей стране. Символичным стало решение Политбюро 20 октября 1930 г. обязавшее Сталина «немедленно прекратить хождение по городу пешком». Чуть позже, в 1934 г., возникает официальная биография Сталина, изданная миллионами экземпляров на многих языках. В эти годы начался вал переименований в честь вождя городов, колхозов, кораблей и всего, что могло носить чье-то имя. В конце концов в 1949 г. даже возник проект переименования Москвы в Сталинодар.

Так назвали в один и тот же год свое торжественное собрание единомышленников-партийцев Киров (на XVII съезде ВКП(б) в Москве в январе 1934 г.) и Гитлер (на съезде нацистской партии в Нюрнберге в сентябре 1934 г.). Съезд в Москве стал подлинной победой Сталина. В отчетном докладе он подводил триумфальные итоги достигнутого. Оказалось, что Советский Союз «сбросил с себя обличье отсталости и средневековья», экономика процветает, страна превратилась из аграрной в промышленную. Тогда же впервые за точку отсчета взяли 1913 г., позволявший выгодно оттенить социалистические успехи, особенно в отраслях, которые в 1913 г. были неразвитыми. Шквал оваций сопровождал отчетный доклад Сталина и не менее восторженные выступления ораторов. Переполненный счастьем С. М. Киров восторженно и бессвязно восклицал: «Черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить, на самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт!»

На этом же съезде с покаянными речами выступили Бухарин, Томский, Рыков, а также Зиновьев и Каменев. Действительно, оппозиция была разгромлена, в стране наведен сталинский порядок, имевший многие черты тоталитарности. В начале 1930-х гг. произошло общее усиление единоначалия, укрепились единомыслие и дисциплина. Изданный 7 августа 1932 г. закон «Об охране имущества государственной и общественной собственности» (его называли также «законом о пяти колосках») был особенно свиреп. Не только крупным ворам, но даже «парикмахерам» (так в народе называли воришек, которые ночью ножницами состригали колоски на колхозном поле) грозило либо заключение сроком не менее 10 лет, либо расстрел. В том же году ввели паспорта и прописку. Без паспорта человек не считался гражданином, а был подозрительной личностью, преступником. Колхозники не получили паспортов, поэтому их, как крепостных, прикрепляли пожизненно к колхозам. Страшен оказался и закон 8 июня 1934 г. о наказании «изменников Родины», причем родственники беглеца за границу несли за него ответственность. Их наказывали за недонесение и даже за незнание о намерении человека «изменить Родине». Естественно, еще жестче наказывалось знание о готовящемся преступлении. Так власть принялась бороться с «невозвращенцами» – теми посланными за границу дипломатическими и иными работниками, кто со второй половины 1920-х гг., видя общее движение страны к тоталитаризму, остался за границей.

В конце 1920-х – начале 1930-х гг. власти «наводят порядок» в художественной литературе и журналистике, хотя уже в середине 1920-х гг. дыхание новой тоталитарной эпохи отчетливо ощущалось. В конце же 1920-х гг. в прессе шельмовали многих писателей: Бориса Пильняка, Евгения Замятина, Михаила Булгакова.

В 1934 г. создается Союз писателей, ставший главным директивным органом советских писателей. Ему предшествовала история с «приручением» властью М. Горького. Как известно, Горький уехал за границу в 1921 г., поселился в Италии, на острове Капри. В отличие от других русских писателей, оставшихся за границей, в СССР его не называли белогвардейцем и даже эмигрантом – уж слишком велико было значение «пролетарского писателя». Когда созрела идея образования Союза писателей, для этой цели решили использовать Горького. С 1928 г. была организованная кампания по возвращению «любимого Алексея Максимовича» в СССР. В Италию шли тысячи писем от коллективов и частных лиц. Горький поддался на уговоры, приехал в СССР погостить раз-другой. Его встречали как небожителя, а в пятый раз, в 1933 г., Горького попросту не выпустили из страны.

Его, прежде отважного борца за справедливость и гуманизм в годы революции, как будто подменили, околдовали. Даже из-за границы он писал Сталину, что в советской прессе слишком сгущают краски, чересчур много печатают самокритики. Сталин утихомиривал своего друга-максималиста: «Мы не можем без самокритики. Никак не можем, Алексей Максимович. Без нее неминуемы застой, загнивание аппарата, рост бюрократии». Из-под пера Горького стали выходить такие слова, от которых волосы встали бы дыбом у его покойных друзей – гуманистов Толстого, Чехова, Короленко: «Если враг не сдается – его истребляют». Эта знаменитая фраза – подлинный лозунг чекистов – стоит в конце абзаца горьковского письма: «Внутри страны против нас хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями, – против нас всё, что отжило свои сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны. Отсюда вывод: „…если враг“…» и т. д.

Существует версия о том, что после знаменитого очерка «Ленин», написанного Горьким, Сталин очень хотел, чтобы классик написал книгу о нем. По-видимому, об этом с Горьким велись переговоры. В январе 1932 г. в Италию на его адрес прислали из Москвы «материалы для биографии» Сталина. Несомненно, Горький восхищался Сталиным, называл его «мощным вождем», писал о нем: «Как прост и доступен мудрый товарищ Сталин». Он даже называл Сталина по-холопьи «хозяином» («с хозяином… не успел поговорить, ибо хозяин – нездоров и не был у меня»).

Но произведения о Сталине все не было и не было, также «не вышла… – писал Горький, – пьеса моя о вредителях», не удалась и пьеса «о кулаке». Возможно, причина молчания Горького была в его творческой немощи, с годами он растерял весь свой талант. Как бы то ни было, к 1936 г. Горький не оправдал возлагаемых на него надежд. Возможно, он был отравлен по воле Сталина. По другой версии, профессор Плетнев, лечивший Горького, говорил: «Мы лечили Горького от болезни сердца, но он страдал не столько физически, сколько морально: он не переставал терзать себя самоупреками. Ему в Советском Союзе уже нечем было дышать. Он страстно стремился назад, в Италию. На самом деле Горький старался убежать от самого себя – сил для большого протеста у него уже не было. Но недоверчивый деспот в Кремле больше всего боялся открытого выступления знаменитого писателя против режима». Из последней фразы прямо вытекает упомянутая выше версия об убийстве Горького…

Это понятие, которое пришло в историографию из знаменитой книги английского историка Роберта Конквиста, имеющей именно такое название, относится к середине 1930-х гг. Хотя террор в виде массовых арестов и казней, как во времена революции и Гражданской войны, вспыхнул вновь (после некоторого ослабления) в 1927—1928 гг. Тогда, после победы над «объединенной оппозицией», десятки тысяч «троцкистов» были исключены из партии, уволены с работы, арестованы, посажены в политизоляторы, высланы в дальние города. К началу 1930-х гг. почти всех их вернули в центр. Пройдя унизительный ритуал раскаяния, многие были восстановлены на работе. Затем тот же путь прошли десятки тысяч рядовых «правых уклонистов» – бухаринцев.

Параллельно с террором внутри партии сажали беспартийных. С «Шахтинского дела» 1928 г. начались массовые расправы с «вредителями» – спецами, а также – по мере укрепления имперской идеологии – с «буржуазными националистами» в республиках СССР. Одновременно выявляли и сажали бывших членов запрещенных после революции партий. С концом нэпа в тюрьмах оказались «нэпманы», с началом коллективизации прошли чистилище ученые-аграрники, а потом чекистская секира обрушилась на головы миллионов «кулаков».

Всего за 1927—1936 гг. потери, понесенные советским народом, составили более 8 млн человек. На этом-то фоне и возник «Большой террор». Начало ему положило убийство С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в Смольном. Тогда в город на Неве срочно приехал Сталин, который лично допросил убийцу Кирова Леонида Николаева и других причастных к делу людей. Тайна убийства ленинградского руководителя не раскрыта и до сих пор. Неясны многие обстоятельства самого убийства, а также проведенного чекистами расследования. Одни историки, вслед за Н. С. Хрущевым, считают, что сам Сталин спровоцировал (или через своих людей организовал) устранение опасного для него партийного лидера, а потом развязал кровавую расправу над своими противниками. Другие ученые полагают, что в убийстве Кирова главным мотивом была ревность Николаева. Известно, что его жена являлась любовницей Кирова. Но многие согласны с тем, что гибель Кирова (как и поджог Рейхстага в Берлине в 1935 г., позволивший Гитлеру совершить переворот и установить диктатуру в Германии) была использована Сталиным для решительной расправы со своими реальными, потенциальными и воображаемыми врагами. В обстановке страха и подозрительности террор приобрел гигантские масштабы и охватил не только правящую элиту, но и широкие слои народа.

Уже первые действия Сталина после убийства Кирова отличались продуманностью и решительностью. Как было сказано в «Правде» от 4 декабря, Президиум ЦК на заседании 1 декабря (т. е. в день убийства Кирова!) принял особое постановление, шедшее вразрез даже с тогдашним советским правосудием: «1. Следственным властям вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком. 2. Судебным органам не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению. 3. Органам Наркомвнудела приводить в исполнение приговор о высшей мере наказания в отношении преступников вышеуказанных категорий немедленно по вынесению судебных органов».

В тот же день поспешно внесли изменения в Уголовно-процессуальный кодекс: следствие по этим делам осуществлять в 10-дневный срок, обвинительное заключение вручать обвиняемым за сутки до суда, дела рассматривать без адвоката, кассационное обжалование и подачу ходатайства о помиловании не допускать, приговор о расстреле приводить в исполнение сразу же после его вынесения. Так была подготовлена «правовая база» террора, открывшая возможности для бесконтрольной расправы с миллионами людей.

Прежде всего Сталин свел счеты со своими прежними противниками, которые боролись с ним в 1920-е гг. Убийство Кирова приписали «молодежной части бывшей зиновьевской оппозиции». За спинами убийц якобы стояли Зиновьев, Каменев, Евдокимов и другие зиновьевские активисты, хотевшие «дезорганизовать руководство Советской власти, изменить таким образом нынешнюю политику в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы», имевшей два центра – Московский и Ленинградский. Так был назван главный враг. В архиве Сталина есть собственноручно составленные им 2 декабря 1934 г. списки Московского и Ленинградского центров, причем вначале Сталин поместил фамилии Зиновьева и Каменева в Ленинградский, а потом перенес их в Московский центр. Вскоре – в начале 1935 г. – был назван и главный сталинский опричник. Им стал Н. И. Ежов, который в сентябре 1936 г. сменил на посту наркома НКВД Г. Г. Ягоду.

Характерной чертой террора стали закрытые и открытые судебные процессы над «врагами народа». Сообщения в печати о закрытых процессах были крайне скупы, что позволяет подозревать, что порой никакого судебного разбирательства и не производилось. Так в конце 1934 – начале 1935 г. судили участников «Ленинградского» и «Московского центров» в связи с убийством Кирова. Потом таким же был процесс так называемой «Московской контрреволюционной организации – группы „Рабочая оппозиция“» А. Г. Шляпникова, С. П. Медведева и др. В 1937 г. тайно судили лидеров комсомола (А. В. Косарева, П. И. Смородина и др.), вождей Коминтерна (Б. Куна, Ф. Платтена и других руководителей более десятка иностранных компартий).

Закрытым был процесс над руководством Красной армии. 11 июня 1937 г. маршала М. Н. Тухачевского и еще семерых военачальников из так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» приговорили к расстрелу за намерение «ликвидировать Советский Союз и восстановить в СССР ярмо помещиков и капиталистов», убить руководителей партии и «продавать врагам военные тайны». Затем репрессировали маршалов В. К. Блюхера (1938) и А. И. Егорова (1939), участвовавших в расправе над Тухачевским, а также десятки других высших военных чинов. Судили их тайно и, скорее всего, формально. Все они шли по стандартным обвинениям в заговоре и шпионаже. Известного «героя Гражданской войны» командарма П. Е. Дыбенко, чье невежество и бездарность были всем известны, обвинили в шпионаже в пользу США. И ему не помогло даже простодушное признание в письме Сталину: «Я не был ни одной минуты наедине с американцами. Ведь я американским языком не владею». Из 85 членов Военного совета при наркоме обороны пятеро покончили с собой, 76 репрессированы, из них двое умерли в тюрьме, а 66 расстреляны.

Расправы над высшим офицерским составом были частью общей чистки армии. Тогда же шли массовые увольнения из армии офицеров, треть из которых арестовали и репрессировали. С 1 марта по 1 ноября 1937 г. из армии вышвырнули 10 844 лейтенанта и 3788 капитанов, а до 1 марта 1938 г. – 21 268 человек (из них 17 413 – по политическим мотивам, в том числе репрессировали из них почти треть – 5329 человека).

По мнению большинства историков, Тухачевский и ряд крупных военных чинов РККА пали жертвой тонко продуманной провокации германских спецслужб, подбросивших чехословацкому президенту Э. Бенешу фальшивые бумаги с подделанной подписью маршала, якобы сотрудничавшего с германским Генштабом. В январе 1937 г. Бенеш передал их Сталину, что и положило начало террору в отношении командования армии, где якобы обосновались предатели, готовившие «военно-фашистский заговор». Показания о заговоре следователи выбивали из людей всеми средствами. С 1937 г. решением ЦК ВКП(б) были разрешены пытки («применение физического воздействия»), в 1939 г. это решение было подтверждено. Но и само заключение уже становилось страшной пыткой. В марте 1939 г. в жалобе на имя Сталина старший лейтенант С. Б. Торговский писал: «Камера была маленькая, в которой сидело по расчетам устройства только 12 человек, а нас согнали как баранов 90 человек, повернуться было трудно, люди падали в обморок, теряли зрение… сидели в чем мать родила… Люди были рады содрать с себя кожу, лишь бы легче было бы… Я видел, как во время оправки часовые и конвоиры били людей прикладами, толкали людей прямо в испражненные места и люди пачкались, иначе – с людьми обращались очень зверски, чего я не ожидал и никогда не думал».

Страшны были допросы по ночам с помощью «конвейера», когда сменявшие друг друга следователи не давали человеку заснуть сутками, слепили его ярким светом, держали «в стойке» и при этом зверски избивали или травили собаками. Капитан Д. Н. Нешин в письме к Мехлису писал, что ему устраивали «джаз» (или, по другим показаниям, «футбол»): ставили в центр круга из 18—20 сотрудников НКВД и били ногами и кулаками, перебрасывая его от одного к другому, как мешок с шерстью.

Упорствующих шантажировали расправой с семьей, обещали подвергнуть пыткам жену, детей – для НКВД не было ничего святого. Страшна судьба женщин, попавших в пыточную камеру. «Женщины, – сообщал свидетель, – даже в женских камерах с женщинами стеснялись говорить о безобразных действиях с ними следователей.»

Пытки применялись и к высшим чинам армии. Следователь Головлев в 1955 г. показал: «Блюхера я видел дважды, 5 и 6 ноября. Он был невероятно сильно избит. Все лицо у него представляло сплошной синяк и было распухшим. Допрашивал его Иванов с участием Берии… Я спросил у Иванова, будучи поражен видом Блюхера, – было такое впечатление, будто он попал под танк: „Что это значит?“ Иванов мне ответил: „Ему здорово попало“». Маршал (еще не лишенный высокого звания!) даже не дожил до суда. Его забили до смерти, и он умер в мучениях 9 ноября 1938 г. А на деле Тухачевского, под смертным приговором которого раньше подписался Блюхер, до сих пор сохранились следы крови пытаемого полководца.

Так за границей стали называть несколько открытых, тщательно подготовленных, отрежиссированных (и, как считают некоторые историки, даже отрепетированных) судебных процессов. По форме это были публичные суды над реальными и вымышленными сторонниками Троцкого, находившегося за границей. Таким стал процесс над Зиновьевым, Каменевым, Бакаевым, Евдокимовым и другими членами так называмого «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского блока» (август 1936 г.). Затем в январе 1937 г. был процесс над Ю. Л. Пятаковым, К. Б. Радеком, Г. Я. Сокольниковым, Л. П. Серебряковым и еще 13 участниками «Антисоветского троцкистского центра», якобы созданного по «прямому указанию» Троцкого. Эти блоки и центры были «организованы» следователями во время жесточайших допросов в камерах пыток по указанной выше схеме. Все участники процессов обвинялись в самых тяжких преступлениях: в антисоветской и диверсионно-вредительской деятельности, в терроризме, а также в шпионаже.

Обвинения на этом и других процессах строились исключительно на признании самих обвиняемых. Доказательная база обвинения отсутствовала. Главный обвинитель А. Я. Вышинский не пользовался объективными доказательствами, часто прибегал к демагогии, говорил в основном вещи голословные, всячески оскорбляя обвиняемых: «Этим „политическим“ деятелям, – говорил он на одном из процессов, – ничего не стоило развинтить рельсы, пустить поезд на поезд. Ничего не стоило загазовать шахту и спустить в шахту десяток или несколько десятков рабочих. Ничего не стоило из-за угла убить инженера, честно работающего. Поджечь завод. Взорвать в динамитной яме забравшихся туда детей». Большая часть обвиняемых была приговорена к расстрелу. Проведенные процессы были признаны Сталиным удачными, и указом от 20 июля 1937 г. прокурор СССР А. Я. Вышинский был награжден орденом Ленина «за успешную работу по укреплению революционной законности и органов прокуратуры».

В марте 1938 г. был организован последний из крупных процессов по так называемому «Антисоветскому правотроцкистскому блоку». К нему привлекли людей из высшей советской элиты – Бухарина, Рыкова, Ягоду, Раковского и др. Обвинения им были самые страшные: организация убийств Кирова, Горького, председателя ОГПУ Менжинского, Куйбышева, диверсии и вредительство на производстве. Так, один из обвиняемых, М. А. Чернов, признался, что по его заданию «погублено 25 000 лошадей», что «они специально прививали рожу и чуму свиньям».

Стандартными и бездоказательными стали и обвинения в шпионаже в пользу иностранных разведок, как и в заговоре, подготовке «повстанческих кадров», в намерении расчленить СССР. Кроме того, Бухарину и другим «заговорщикам» приписывалось намерение сорвать Брестский мир 1918 г., арестовать и убить Ленина, Сталина, Свердлова. Из 21 обвиняемого 18 приговорили к расстрелу. Так Сталин расправился с «ленинским руководством партии» – наиболее крупными деятелями большевиков.

Все эти процессы проходили в обстановке общественной истерии, подогреваемой прессой. На предприятиях и в учреждениях устраивали собрания, на которых «клеймили врагов народа», как сидящих на скамье подсудимых, так и «затаившихся» в каждом советском учреждении. Это было особенно страшно для присутствовавших. Часто бывало, что после такого собрания начинались аресты их участников. Газеты тех времен заполнены резкой, почти площадной бранью в адрес преступников: «вурдалаки», «ублюдки», «черная сволочь», «подонки», «бандиты», «мерзавцы», «твари», «фашистские наймиты» и т. д.

Закрытые и открытые процессы над лидерами партии и государства были лишь верхушкой страшного айсберга террора. Он состоял в массовых арестах, «упрощенном» судопроизводстве, ссылках, отправлении в лагеря, казнях не единиц, а сотен тысяч различных «антисоветских элементов», «шпионов», «вредителей» и прочих «врагов народа». Репрессии коснулись всех категорий населения, включая далеких от политики простых людей – рабочих и крестьян. Начало было положено высылкой из Ленинграда (сразу же после убийства Кирова) «аристократов»: бывших дворян, чиновников, придворных служащих, купцов, предпринимателей. Позже масштабы террора непрерывно разрастались, а обстановка в стране искусственно накалялась, была проникнута миазмами доносительства, страха, истерики.

Особую роль в нагнетании истерии и развязывании массовых репрессий сыграл специальный пленум ЦК в феврале-марте 1937 г. Доклад наркома НКВД Ежова назывался: «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». В докладе Сталина «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» проводилась мысль о дальнейшем обострении классовой борьбы и о широчайшем, невиданном распространении шпионажа и вредительства. Сталин призывал к повышению бдительности, усилению борьбы с троцкистами и другими «врагами народа», проникшими буквально во все учреждения, организации, воинские части. При этом он пенял на самоуспокоенность и доверчивость руководителей.

Однако из отчетов местных партийных лидеров на пленуме было видно, что борьба с «вредителями» по всей стране и так шла полным ходом, повсюду выявлялись скрытые «организации» троцкистов. Поиск врагов приобрел характер паранойи. Их обнаруживали всюду, «следы их грязных лап» виднелись даже на передовицах газет. Главный редактор «Правды» Мехлис сообщал в докладе на пленуме, что редактор харьковской газеты «Коминтерновец» «допускает, что на первой полосе имеется снимок, и на этом снимке т. Сталин – в гробу, под видом, что кто-то читает газету, но все это так обтяпано и обстряпано, что т. Сталин в гробу. А вот другая газета, как будто бы безобидный заголовок: „Всенародное обсуждение Конституции“. А вот подзаголовок: „Сталинская Конституция – гроб…“, а дальше идет новый подзаголовок»…капитализма всего мира»».

Пленум открыл настоящую вакханалию террора, в жернова которого попали новые сотни тысяч людей. Аресты и казни стали проводиться списками на основе доносов и «спецразработок» НКВД. На списках сохранились резолюции высших партийных сановников. Известны так называемые «альбомные дела»: в специальных альбомах на отдельных листах кратко излагалось дело 100—200 человек, приводился их список и оставлялось место для приговора. Сталин, просматривая списки, против каких-то фамилий ставил цифру «1» (расстрел) или «2» (10 лет заключения), судьбы остальных людей решали «судьи» Ульрих, Ежов и Вышинский.

В разгар репрессий в 1937—1938 гг. аресты и расстрелы на местах проходили по спускаемым из центра «планам» с указанием количества подлежащих аресту и «высшей мере социальной защиты», т. е. расстрелу. Поспешно оформленные следователями дела рассматривали так называемые «тройки» судей, причем суд длился считанные минуты, а приговоры выносили на основе знаменитой статьи 58 УК, имевшей полтора десятка подпунктов – один страшнее другого. Приговоренных к смерти убивали в подвалах управлений НКВД и в тюрьмах, а приговоренных к тюремному заключению отправляли в систему ГУЛАГ.

Существует легенда, что в управлении НКВД Ленинграда (Большой дом) в 1937 г. работала специальная гигантская мясорубка, которая размалывала тела казненных в подвале, а потом этот кровавый «фарш» спускали через канализацию в Неву. Число казненных было так велико, что порой на поверхности Невы виднелась кровавая река, тянувшаяся вдоль левого берега на протяжении сотен метров от Большого дома до Летнего сада. Достоверно же известно, что тела казненных из Большого дома вывозили на Левашовскую пустошь, где было похоронено не меньше 47 тыс. человек.

Почти в каждом крупном городе СССР была своя «левашовская пустошь», на которой расстреливали и хоронили «врагов народа». Так, в Куропатах под Минском в 510 могилах лежит прах не менее 30 тыс. людей. Общее число погибших за годы «Большого террора» точно установить невозможно. Речь может идти о 10 млн человек.

Не миновали расстрельного подвала и сами чекисты. Считается, что их погибло в собственных застенках не менее 20 тыс. человек. Среди них оказались многие известные палачи заложников времен Гражданской войны, крестьян эпохи коллективизации, а потом оппозиционеров всех мастей – А. Х. Артузов, Я. Х. Петерс, М. Я. Лацис, И. С. Уншлихт, М. С. Кедров и др. Так был уничтожен первый «слой» чекистов, тех, кто работал под началом сначала Ягоды, а потом Ежова. Сам Ежов, после назначения в 1938 г. на его место Лаврентия Берии, был переведен на другую работу, потом арестован и расстрелян. Хрущев писал в мемуарах об этом времени: «Ежовым Сталин был уже недоволен. Тот сыграл свою роль, и Сталин хотел поменять на ходу лошадей, но продолжать ехать тем же курсом и осуществлять те же дела. Для этого ему были нужны другие люди. Раньше Ежов, заменяя Ягоду, уничтожил многие кадры, в том числе и чекистские, которые работали с Ягодой. Теперь Сталину (как я понял это после его смерти) понадобилось покончить с кадрами, которые выдвинулись при Ежове. Берия и предназначался для этого». Есть сведения о том, что Ежова не расстреляли, как других приговоренных, а буквально забили ногами сбежавшиеся в подвал его бывшие подчиненные, люто ненавидевшие своего свирепого (даже для «органов») начальника.

Система Главного управления лагерей НКВД выросла из опыта первых концлагерей 1918—1920 гг., но более всего из СЛОНа – основанного в 1920-е гг. «Соловецкого лагеря особого назначения» в бывшем Соловецком монастыре. Идеологической основой лагерной системы стала идея о ликвидации тюрем – наследия царского режима – и создании лагерей перевоспитания, «перековки» уголовных и политических преступников в полноценных граждан Страны Советов с помощью труда. На самом деле лагерь на Соловках был первым опытом содержания и уничтожения политических противников режима. Здесь же сложилась и была опробована на практике система управления и организации жизни и работ (порой бессмысленных), а также ликвидации огромных масс заключенных (расстрелы сотен людей за одну ночь).

ГУЛАГ же, основанный в 1930 г., стал своеобразным министерством рабского труда заключенных. В январе 1930 г. нарком юстиции Н. В. Крыленко писал в «Правде», что «сейчас не практикуется уже лишение свободы на сроки меньше года. Предложено в максимальной степени развивать систему принудительных работ. Проведен ряд мероприятий по использованию труда лиц, осужденных на сроки свыше 3 лет, на общественно необходимых работах в специальных лагерях в отдаленных местностях».

В 1930 г. «по инициативе тов. Сталина» чекистам поручили строительство Беломорско-Балтийского канала, где был использован труд 100 тыс. заключенных. Канал построили досрочно, причем строительство оказалось дешевле в 4 раза по сравнению с расчетными суммами. Первый опыт эффективности рабского труда воодушевил руководителей партии и государства. НКВД начал строить канал «Москва-Волга», а также множество предприятий, стал ведать шахтами и лесозаготовками. Репрессии против крестьянства в годы коллективизации в начале 1930-х гг. специально подстраивались под потребности ГУЛАГа, постоянно нуждавшегося в заключенных.

Одной из особенностей террора стало вовлечение в него «членов семьи изменника Родины» («ЧСИР»). Обычно сразу же после ареста мужей жены, а также дети лишались почти всей занимаемой ими жилплощади, вещей. Порой их попросту выгоняли на улицу, а имущество и вещи забирали себе чекисты. Затем следовало увольнение с работы, арест по обвинению в соучастии или недоносительстве. Арестованных членов семей «врагов народа» содержали в особых лагерях (например, «лагерь жен» под Акмолинском и др.) или на поселениях в дальних районах страны.

Жены и дети крупных деятелей были разменной монетой в терроре. Их преследование (или угроза его применения) становилось дополнительной формой моральной пытки упорствующих «оппозиционеров». Известно, что Каменева сломали тем, что пообещали расправиться с его любимым сыном. Кроме того, жены были важны для следствия по конкретному делу, а также оказывались заложницами для дел будущих. Как вспоминал Н. С. Хрущев, «Сталин широко применял такой способ ареста. Через жен ответственных работников он старался раскрыть „заговоры“, раскрыть „предательство“ их мужей… Жены ведь должны знать их секреты и сумеют помочь государству разоблачить врагов народа. Так были арестованы жены Михаила Ивановича Калинина, Кулика, Буденного, а позже и жена Молотова Жемчужина. Я даже не знаю, сколько их было, таких, наверное, огромное количество, невинных женщин, которые пострадали за невинность своих мужей. Все они были расстреляны или сосланы».

На 1 мая 1930 г. в лагерях было около 171 тыс. заключенных. После 1934 г. начинается резкий рост числа «зеков» (заключенных). По неполным данным, на 1 января 1934 г. их было 510 тыс. человек, на 1 января 1935 —уже 725 тыс. К 1 января 1940 их было почти в два раза больше – 1344 тыс. человек, на 1 января 1941—1501 тыс. человек. В годы войны численность зеков упала до 664 тыс. человек (1944), но потом стала вновь возрастать, превысив в 1948 г. 1 млн человек. Возможно, что эти данные не учитывают тысячи спецпоселков, где находились высланные «кулаки», работавшие на лесоповале (в январе 1932 г. – не менее 1,4 млн человек). Но точных сведений о числе зеков до сих пор нет. Так, по некоторым округленным данным, через лагеря, тюрьмы, колонии и другие места заключений в 1939 г. прошло не 1,3 млн человек (как указано выше), а 2,1 млн заключенных.

Подтвердились наблюдения А. И. Солженицына о том, что в начале 1938 г. в ГУЛАГе был получен тайный приказ об уменьшении количества заключенных. В результате проведенных «мероприятий» погибло 25% от общего числа заключенных. Методы «разгрузки» – уничтожения людей – были уже отработаны ранее: невероятно тяжелые условия работы (ручные земляные, рудничные, а также лесоповал) при страшных морозах с одновременным сокращением пайка и повышением норм выработки. Параллельно велась «энергичная борьба за лагерную трудовую дисциплину». Она состояла в ликвидации «саботажников» – не выполнивших норму заключенных. В итоге, было уничтожено не менее 525 тыс. человек. После этого начальство лагерей победно рапортовало о достижении огромной экономии денег «в связи с проведенной разгрузкой лагерного контингента». Вообще же жизнь в лагерях и колониях ГУЛАГа была истинным адом на земле. С тех времен в лексикон вошло понятие «лагерная пыль» – это то, что оставалось от людей, замученных непосильной работой, голодных, ограбленных, униженных уголовниками и охраной, превращенных в безгласных рабов, в скотину, без всякой надежды на справедливость, милосердие и свободу.

Новая конституция СССР была принята в декабре 1936 г. и справедливо получила название «сталинской», отражая именно сталинские представления о конституционных принципах. Эта была конституция страны «победившего социализма», страны «рабочих и крестьян». Впервые за советское время все граждане признавались равными и могли участвовать во всеобщих, прямых, равных выборах при тайном голосовании. Как и предыдущие конституции, новая гарантировала на словах множество свобод и прав граждан, добавив к ним еще право на труд и отдых, неприкосновенность личности и жилища, что в условиях «Большого террора» выглядело насмешкой.

Важнейшим положением конституции было то, что она провозглашала основой экономики социалистическую собственность (государственную и коооперативно-колхозную) и разрешала «мелкое частное хозяйство» с запретом эксплуатации чужого труда. В этой части конституция точно отражала реальность – государственную, плановую, нерыночную по своей сути экономику, управляемую посредством жесткой централизации, при минимуме хозяйственной самостоятельности субъектов на всех уровнях.

Во всем остальном положения конституции имели фасадное, формальное значение. Об этом главном документе страны обычно вспоминали в газетах накануне Дня Конституции, ставшего нерабочим днем. При Сталине в СССР установилась фактически самодержавная форма правления. Любопытно, что в переписке с Черчиллем времен войны Сталин дурачил союзников якобы существовавшим сопротивлением его действиям в Верховном Совете СССР.

Жизнь тех 170 млн советских людей, кто не сидел в лагерях и не был в ссылках, подчинялась принципам тоталитаризма: общество было жестко иерархизировано, идеологизировано, а жизнь в нем регламентирована довольно суровыми законами. С самого детства человек был обязан состоять в идеологических организациях, построенных на принципах марксизма. С ранних лет советский человек оказывался включен в пионерскую организацию (при обязательном посещении неполной средней школы), позже его принимали в комсомол, затем он мог вступить в партию (хотя это было не просто). Труд был обязательным для всех, и, работая, человек становился членом профсоюза, включался в ряды разных оборонных обществ, платил взносы, сидел на множестве идеологических собраний и лекций, которые устраивали, как правило, после работы.

В 1940 г. был принят исключительно жестокий закон, превращавший рабочего и служащего в полностью зависимого от администрации человека, мало чем отличавшегося от привязанного к колхозу колхозника. Достигалось это с помощью трудовой книжки. Без разрешения начальства, которое эту книжку держало в отделе кадров, человек не мог уйти с данного предприятия и устроиться на работу в другом месте. При переезде предприятия в другой город рабочие были обязаны (!) следовать за ним. Несколько опозданий и один прогул приводили людей на скамью подсудимых. Для творческой интеллигенции были созданы так называемые «творческие союзы», во главе которых стояли «верные ленинцы». Театры стали только государственными и подконтрольными партийным органам.

Без введенного в 1932 г. паспорта и без прописки прожить где-либо больше месяца человек не мог. Все жители страны находились под контролем милиции, домоуправлений, добровольных доносчиков – соседей. Все сферы общественной и личной жизни пронизывала система НКВД, причем сотрудничество с «органами» рассматривалось не как право, а как обязанность советского человека. В общественных местах висели лозунги «Каждый гражданин СССР – сотрудник НКВД!», что было, конечно, большим преувеличением. В системе ГУЛАГа сексотов было не более 20% от общего числа заключенных, соответственно «на воле» – значительно меньше. Однако это не означало, что человек мог «распускать язык» даже в кругу близких товарищей или соседей. В любой момент на него могли донести «куда следует» – или, как тогда говорили, «настучать».

Верхушкой общества была так называемая «номенклатура» – ответственные партийные, советские, комсомольские, профсоюзные и хозяйственные работники (все исключительно члены партии), а также – выборочно – деятели культуры и науки. Специализация труда в среде номенклатуры мало что значила. В любой момент работника могли перебросить на любую должность. Принадлежность к номенклатуре закреплялась системой чинопроизводства и привилегий. Если человек «сохранял чистоту» по политическим критериям и не совершал уголовно наказуемых поступков, он оставался в номенклатурном ряду на всю жизнь, независимо от его личных способностей и успехов в работе. При неудаче на одной работе номенклатурщика «перебрасывали» на новое место – вплоть до директора овощебазы или бани. Но уже никогда он не вставал к станку и не гнул спину в поле. Номенклатура жила по своим законам и в особых, привилегированных условиях, которые со временем сформировались в довольно комфортную систему обеспечения основных (без излишеств) потребностей.

Жизнь человека номенклатуры была подвержена тем же страхам, что и жизнь простого человека. В некотором смысле эта жизнь «под хозяином» оказывалась даже страшнее. Всегда нужно было быть начеку, вовремя улавливать изменения «генеральной линии», вести себя так, чтобы не стать «крайним» при разборе производственных неудач, не оказаться жертвой доносов, не подпасть под репрессии (фактически за время правления Сталина состав номенклатуры почти полностью обновился в результате репрессий старых кадров). Можно было просто чем-то не угодить «хозяину», подверженному, как и многие тираны, перепадам настроения и беспочвенным подозрениям.

В 1930-е гг. в жизнь вступило поколение, родившееся уже при советской власти, воспитанное в духе «победителей». Наука, техника, образцы которой становились все совершенней, казались молодому поколению чудесной палочкой, с помощью которой можно преобразовать мир и природу. Большевики видели в развитии промышленности и техники залог безопасности страны и не жалели на это денег. Бурно развивалось машиностроение, в том числе оборонное. Достижения советских летчиков-испытателей, с триумфом летавших на дальние расстояния, свидетельствовали об успехах отечественного самолетостроения, авиации, на которую буквально молились миллионы молодых людей, мечтая стать такими же орлами, как В. П. Чкалов или В. К. Коккинаки.

Меньше знали люди изобретателей первых советских ракет, но теория космических полетов калужского учителя К. Э. Циолковского уже не казалась невероятной фантастикой. Люди следили за героической эпопеей спасения летчиками экипажа и пассажиров парохода «Челюскин», затертого среди льдов Северного Ледовитого океана. Летчики А. В. Ляпидевский, М. В. Водопьянов и др. (всего 7 человек) совершили настоящий подвиг, сажая свои огромные машины с ювелирной точностью на небольшие льдины возле лагеря челюскинцев и вывозя с них терпящих бедствие людей. Летчики стали первыми Героями Советского Союза. Их слава не уступала славе артистов, первых полярников во главе с И. Д. Папаниным, совершивших дрейф на станции «Северный полюс-1».

Учиться, «грызть гранит наук», особенно в прикладной сфере, становилось модным, престижным, овладение знаниями стало важным этапом формирования личности нового, советского человека. Наступил подлинный расцвет среднего и высшего технического образования, которое получали выходцы из рабочих и, в меньшей степени, из крестьян. И хотя это образование во многом уступало по качеству дореволюционному техническому образованию, но зато превосходило его числом выпускников, быстротой и дешевизной их подготовки. Сбылись слова Бухарина, обещавшего в 1920-е гг. готовить интеллигентов сериями, как на станке. Это уже была другая интеллигенция, совсем непохожая на дореволюционную. В большинстве своем эти замечательные люди были узкими специалистами, увлеченными своим делом и замкнутыми в сферах своей работы. Они не знали иностранных языков, мало видели мир, были далеки от искусства и литературы, оставались верны идеям марксизма-ленинизма, знакомясь с другими идеями только в виде зубодробительной критики по разрешенным книгам «классиков». Прилежно, без споров и сомнений они усваивали «Краткий курс истории ВКП(б)» и искренне думали, что это и есть история их страны.

Как и технические интеллигенты 1920-х гг., люди нового поколения были убеждены, что власть, какой бы жестокой она ни казалась, без их навыков, талантов не обойдется. Так это и было, но только власть представляла эти отношения иначе. Волна «Большого террора» позволила провести невиданную ранее акцию – насильственную концентрацию в тюрьмах-институтах («шарашках») тысяч ученых и инженеров, репрессированных по заведомо ложным политическим обвинениям. Лишенные свободы, зарплаты, семей, заклейменные для всех окружающих как «враги народа», они продолжали трудиться в своих областях под надзором НКВД. В конце 1930-х гг. не было ни одной значимой для техники и обороны сферы, главные разработчики которой не находились за колючей проволокой. С. П. Королев, А. Н. Туполев, арестованные еще до войны, занимались своими разработками в «шарашках».

К концу 1930-х гг. в Европе сложилась весьма напряженная обстановка. Многие страны были встревожены агрессивными действиями фашистской Германии. Кроме того, СССР волновала активность Японии на границах советского Дальнего Востока и в подвластной ему Монголии. В 1938—1939 гг. там, в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, произошли вооруженные инциденты, закончившиеся поражением японцев.

Одно время политикам казалось, что с помощью взаимных соглашений в рамках коллективной безопасности (СССР вступил в 1934 г. в Лигу Наций) можно избежать мирового конфликта. Но вскоре стало ясно, что сама идея коллективной безопасности (особенно с участием Германии) реализована не будет. Было очевидно, что каждая из сторон приближавшегося конфликта стремится занять наиболее выгодную позицию за счет других. Поэтому международные отношения тех лет примечательны постоянным маневрированием, окутаны завесой слов, деклараций, секретных переговоров, обещаний и соглашений, которые фиксировались, как в XVIII в., в тайных протоколах.

В напряженной, неустойчивой обстановке конца 1930-х гг. для советского руководства, не прерывавшего бесплодных переговоров с англо-французской делегацией, становятся все более привлекательными отношения с Германией. Сталина не смущала антисоветская риторика вождей нацизма. Он хорошо знал истинную цену как слов, так и реальных интересов. Сам по себе нацизм не особенно беспокоил Сталина, создавшего в своей стране даже более суровый тоталитарный режим. На XVII съезде партии он сказал: «Мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».

Когда Гитлер, став в 1933 г. главой Германии, устроил 30 июня 1934 г. «ночь длинных ножей» и уничтожил многих своих старых партийных соратников во главе с Ремом, это восприняли в Москве как движение Германии к взвешенной «государственной» политике. К этому времени советская «ночь длинных ножей» была в полном разгаре, а «государственный», т. е., в сущности, имперский подход начал преобладать над идеями «мировой революции» в духе Коминтерна. Этот прагматизм и стал той основой, на которой сошлись Гитлер и Сталин. Но советско-германское сближение произошло не сразу.

Трудно сказать, кто стал инициатором этого рокового для многих народов согласия. До лета 1939 г. Германия весьма сдержанно отвечала на встречные дружеские пассы СССР. Но в середине августа 1939 г. в ответ на очередное заявление СССР о желании сотрудничать с Германией немцы, готовившиеся к нападению на Польшу, неожиданно быстро откликнулись. Они заявили об отсутствии взаимных претензий Германии и СССР, а также о желании разделить с СССР зоны влияния – Польшу и Прибалтику. 23 августа министр иностранных дел Германии Иоахим Риббентроп прилетел в Москву и в присутствии Сталина подписал с Молотовым пакт о ненападении, а также секретный протокол, согласно которому Германия предоставляла СССР «свободу действий» в его зоне влияния (в Латвии, Литве, Эстонии, Финляндии, а также в восточной части Польши и в Бессарабии).

Пакт представлялся Сталину несомненной удачей. С одной стороны, он обеспечивал, как тогда казалось, гарантии от нападения со стороны Германии, ее содействие в урегулировании советско-японских противоречий. С другой стороны, он позволял в условиях явно нарушенного международного равновесия перераспределить сферы влияния и фактически вернуть утраченные в 1917—1920 гг. западные провинции бывшей Российской империи. Кроме того, пакт способствовал развязыванию мировой войны, которая могла ослабить «мир капитала» и обеспечить «советизацию» Европы и конечную победу СССР как над Германией, так и над ее соперниками. На заседании Политбюро 19 августа 1939 г. Сталин сказал: «Товарищи! В интересах СССР – Родины трудящихся, чтобы война разразилась между Рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта… Наша задача заключается в том, чтобы Германия смогла вести войну как можно дольше с целью, чтобы уставшие и до такой степени изнуренные Англия и Франция были бы не в состоянии разгромить советизированную Германию. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами… В то же самое время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в англо-французском блоке и преимущественно во Франции. Если эта подготовительная работа будет выполнена в надлежащей форме, безопасность советской Германии будет обеспечена, а это будет способствовать советизации Франции. Для реализации этих планов необходимо, чтобы война продлилась как можно дольше…»

1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, началась Вторая мировая война. 17 сентября советские войска вошли в Польшу и заняли оговоренные пактом территории. Польша же, подвергшаяся нападению с двух сторон, не смогла оказать сопротивления, и вскоре победители устроили совместный парад в Бресте. 27 сентября Риббентроп был опять в Москве и подписал договор о новой советско-германской границе, рассекавшей Польшу на две части. Захват Польши в пропаганде СССР был представлен как долгожданный акт воссоединия белорусов и украинцев со своими братьями, «томившимися под игом белополяков». При этом начавшаяся мировая война трактовалась советской печатью как агрессия капиталистических держав против Германии. В ответ на заявление, прозвучавшее из Лондона, что началась война с несущим угрозу всему человечеству гитлеризмом, советское правительство (устами Молотова) заявило: «Не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну за „уничтожение гитлеризма“ и прикрываться при этом „фальшивым флагом борьбы за демократию“». Тогда же было сказано о «бывшей Польше» как «уродливом детище Версальского договора». Тем самым оправдывался очередной, IV раздел Польши.

В декабре 1939 г. Риббентроп поздравил Сталина с 60-летием. В своем ответе генсек выражал надежду, что дружба СССР и Германии, «скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной». Под этой кровью многие понимали польскую кровь.

Когда осенью 1941 г. по соглашению СССР с Англией польский генерал Владислав Андерс начал формировать на территории СССР польскую армию, то выяснилось, что из тех 250 тыс. польских военнопленных, которые попали в плен Красной Армии в 1939 г. и находились в СССР, нет никаких сведений о 15 570 человек. Когда польский главнокомандующий Сикорский прямо спросил Сталина о пропавших пленных, тот ответил: «Они сбежали», и уточнил: «В Маньчжурию».

Это была откровенная ложь. В 1943 г. немцы, оккупировавшие Смоленск, сообщили миру, что в Катынском лесу они обнаружили захоронения польских офицеров, расстрелянных не позже весны 1940 г. После освобождения Смоленска от немцев советские эксперты утверждали, что поляков расстреляли в 1941 г. немцы.

И только в самом конце существования СССР М. С. Горбачев открыто признал, что польских офицеров уничтожил НКВД. Это был цвет польской интеллигенции. Кроме 8400 кадровых офицеров среди убитых было более 1000 адвокатов, 300 докторов медицины, сотни учителей, художников, профессоров, журналистов, ксендзов, всего – более 7200 человек. Оказалось, что в начале апреля 1940 г. пленных из разных концлагерей привезли в Катынский лес под Смоленском и там расстреляли. Почти все оказались убиты выстрелами в затылок и сброшены в общие ямы, причем выстрелы производились пулями немецкого производства до 1939 г., которые во множестве попали в СССР из оккупированной Прибалтики. Расследование показало, что некоторые, преимущественно молодые, пленные пытались при расстреле сопротивляться – их добивали штыками, используемыми в Красной армии. Такое массовое зверское убийство военнопленных было организовано наркомом НКВД Берией и его заместителем Меркуловым с одобрения Сталина.

Осенью 1939 г. СССР стал оказывать сильнейшее давление на Литву, Латвию и Эстонию, которые были вынуждены подписать с Москвой так называмые «пакты о взаимопомощи». А в июне 1940 г. в эти страны вступили советские войска, обеспечивавшие проведение внеочередных «свободных» выборов. Естественно, на выборах победили «народные правительства», которые в один и тот же день провозгласили в своих странах советскую власть и просили включить их в состав СССР, на что тотчас получили согласие. В июле Красная армия заняла румынскую Бессарабию, где была образована Молдавская ССР. Украина также увеличилась за счет Северной Буковины, которую Советский Союз «прихватил заодно» – о ней не было сказано ни слова в советско-германском протоколе. Но Гитлер на это жульничество Сталина внимания не обратил. Шла большая игра, кого волновала какая-то Буковина! В СССР разом стало 16 республик, и вскоре ожидалось прибавление 17-й – Карело-Финской – еще одного сегмента СССР. Для жителей прибалтийских советских республик наступили черные времена: аресты, расстрелы, депортация десятков тысяч человек в Сибирь.

5 октября 1940 г. СССР потребовал от Финляндии значительных территориальных уступок. Когда же финны, брошенные своими давними друзьями-немцами на произвол судьбы, отказались выполнить ультиматум, началась война. Советские самолеты бомбили Хельсинки. Примечательно, что первые же бомбовые удары сровняли с землей только что покинутое советскими дипломатами здание посольства – скверный признак! В первый же занятый финский город Териоки прибыло из Москвы срочно созданное «народное правительство» Отто Куусинена, финского деятеля Коминтерна, который тотчас провозгласил создание нового государства «Народно-демократической Финляндии» и подписал с СССР «договор о дружбе и взаимопомощи» в борьбе с «белофиннами».

Скоро выяснилось, что «белофинны» оказывают серьезное сопротивление, что они, защищая свою маленькую родину, прекрасно воюют. Начавшаяся зима, сильные морозы (эта война также получила название «зимней войны») были на руку финским солдатам, как будто родившимся на лыжах. Внезапно нападая, умело ведя на ходу огонь из нового оружия – автоматов, они казались недосягаемыми и неуловимыми для плохо одетых, обмороженных, утопающих в снегу красноармейцев. Советская пресса пыталась скрыть явные неудачи Красной армии, чьи воины попадали в окружение, гибли тысячами, сдавались финнам. Имея огромный перевес в технике, полное господство в воздухе, Красная армия долго не могла преодолеть финские оборонительные рубежи на Карельском перешейке – так называемую линию Маннергейма. Общие потери соотносились как 1: 5 в пользу финнов (20 тыс. погибших – у них и около 100 тыс. – у нас).

И хотя к концу февраля 1940 г., сосредоточив 27 дивизий, тысячи танков и орудий, войска маршала Тимошенко прорвали финскую оборону, захватили Выборг и вынудили Хельсинки просить о мире, военная неудача СССР была налицо. Прибалтийский вариант с Финляндией у Сталина не получился, финны не запросились в СССР и, хотя потеряли часть территории, все же сохранили независимость. Престижу СССР и репутации его армии был нанесен страшнейший удар. В декабре 1939 г. СССР выгнали из Лиги Наций как агрессора, а немецкие стратеги пришли к выводу, что РККА – большая, но весьма слабо подготовленная и плохо вооруженная армия, и с ней будет нетрудно справиться.

В конце 1940 г. СССР заявил Германии о своем желании войти в только что образованный Тройственный пакт Германии-Италии-Японии, чтобы участвовать в начавшемся переделе мира. Об этом с Гитлером вел речь прибывший в Берлин в ноябре 1940 г. Молотов. Он изложил требования Москвы: контроль над Балканами, выход к проливам, военные базы в Дарданеллах, а также советский контроль над проливами Скагеррак и Каттегат при выходе из Балтийского моря. СССР вновь просил согласия Германии на продолжение войны с Финляндией. Немцы обещали подумать. В конце ноября СССР дополнительно просил расширить зону своего влияния на Средний Восток, включая Северный Иран и Ирак. Впрочем, все ограничилось разговорами и игрой на карте. Германии предстояло еще сломить мощь истинной властительницы мира – Британии. Кроме того, осенью 1940 г. Гитлер уже не испытывал пиетета к Сталину после неудачной для СССР «зимней войны» и делиться с ним территориями и влиянием не хотел. После установления границ и подписания договора «О дружбе и границе» с Германией был заключен также ряд торговых соглашений. Казалось, «дух Рапалло» воспрянул из прошлого. СССР стал обеспечивать воюющую в Европе Германию как своими материалами (нефтью, никелем, хлопком, платиной, хромом, марганцем, фосфатами, асбестом, бокситами, хлебом), так и транзитными товарами, которые СССР закупал для Германии в азиатских странах (каучук, редкие металлы из французских колоний в Индокитае, графит с Мадагаскара). Словом, благодаря СССР Германия могла не бояться блокады союзников.

Огромный размах приобрело содействие советских моряков немцам. Перед захватом Норвегии в 1940 г. немцы получили базу возле Мурманска, на которой немецкие экипажи отдыхали, а их суда и подлодки заправлялись всем необходимым, чтобы вновь выйти в океан на охоту за союзными конвоями в Северной Атлантике. Более того, советские ледоколы в 1940 г. провели Северным морским путем немецкий военный корабль в Тихий океан, и он начал совершать налеты на английские торговые пароходы.

Свою лепту в советско-германскую дружбу внесли и «органы». НКВД выдали гестапо не менее 800 коммунистов, сидевших в советских тюрьмах как «немецкие шпионы». Впрочем, от немцев СССР получал новейшую военную технику, промышленное оборудование, некоторые виды сырья. Москве открыли выгодный для нее кредит в 200 млн марок. И тем не менее к 22 июня 1941 г. Германия осталась должна СССР 84 млн марок в виде неоплаченных советских поставок. Летом 1940 г. Гитлер дал задание Генштабу начать разработку планов войны против СССР. Одновременно германская армия заняла Францию, Югославию и Грецию. К лету 1941 г. немцы перебросили к советской границе огромную массу освободившихся в Европе войск. К боям были готовы и их союзники: Италия, Болгария, Венгрия, Словакия, а также Румыния и Финляндия, мечтавшие о реванше. План «блицкрига» – стремительной, наступательной войны крупными силами с целью максимально быстро разгромить противника – получил название «план Барбаросса».

Он не был секретом для СССР уже в январе 1941 г. В Москву по различным каналам из десятков источников приходили известия о планах немцев, о подготовке ими войны с СССР, о конкретных силах, средствах, направлениях, а потом уже все более уточняющиеся данные о месяце, дне, часе немецкого наступления. Сталину сообщали об этом агенты со всех концов мира. Выходили на связь и будущие союзники – англичане и американцы. О конкретных сроках наступления говорили германские военнослужащие-перебежчики. О концентрации немецких войск на границе докладывали и пограничники. О непрерывных вторжениях немецких самолетов-разведчиков сообщали силы ПВО и авиации. Наконец, о начале войны в самое ближайшее время сообщил, нарушив присягу, сам посол Германии в Москве граф Шуленбург.

Но все было напрасно – Сталин считал сообщения о готовящейся войне провокацией «капиталистов», «немецкой военщины», «шпионов», вообще «врагов СССР». Главное, по мысли Сталина, не поддаться на провокацию, потянуть время. Он был убежден, что Германия не решится воевать на два фронта. Ее противостояние с Англией затянется, и Германия истощит свои силы в борьбе, о чем Сталин и говорил в 1940 г. По расчетам Сталина, нужно было потянуть еще немного – СССР будет иметь готовую к полномасштабной войне армию уже к 1942 г. Но расчеты эти не оправдались: 22 июня 1941 г. германские войска начали свое наступление на СССР.

Многие современники Сталина и историки убеждены, что генсек, человек осторожный и недоверчивый, пал жертвой слепой доверчивости, которую он по необъяснимым причинам испытывал к Гитлеру. Можно говорить не о доверчивости, а о самообмане Сталина. К этому привело в конечном счете установление в стране свирепой диктатуры одного человека, сосредоточившего непосильный для себя объем сложнейшей работы, с которой он не справился. К тому же его окружали не соратники, в острых спорах с которыми могли обсуждаться и решаться эти проблемы, а покорные слуги, уже в конце 1930-х гг. ставшие собутыльниками генсека. Если в годы Гражданской войны рядом с Лениным сидели такие яркие личности, как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин, то теперь, в сложнейшей международной обстановке, перед лицом новой войны, лидера страны окружали посредственности вроде Калинина, Ворошилова, Молотова. Да и они многого не знали – не обо всем им и сообщали. Сам же Сталин не сумел предугадать событий и допустил ряд просчетов. Возможно, он полагал, что ему все же удастся перехитрить Гитлера и не дать Германии развязать войну в крайне неблагоприятной для СССР обстановке. Известно, что в 1941 г. Сталин всячески показывал свою готовность на уступки немцам. В прессе буквально накануне войны, 14 июня 1941 г., появилось заявление ТАСС, в котором говорилось, что распространяемые слухи о намерении Германии напасть на СССР «лишены всякой почвы».

В конце 1980-х гг. у широких кругов читателей получили популярность книги беглого советского шпиона Виктора Суворова, в которых он утверждал, что накануне войны сам Сталин активно готовился к нападению на Германию, что к границам стягивались войска, готовились запасы топлива, вооружений. Именно подготовка наступательных операций, а не укрепление обороны, была, по Суворову, главной целью советского руководства, и в этом состояла причина поражений СССР в начальный период войны. Иначе говоря, дело было не в излишней доверчивости Сталина к Гитлеру, а в том, что Сталин, сам готовясь к нападению на Германию, был упрежден Гитлером, который начал 22 июня 1941 г. превентивную войну против СССР. Собственно, об этом и было сказано в заявлении Германии от 22 июня 1941 г.: «Части русских все более и более продвигаются к границам Германии, несмотря на то что немецкой стороной не предпринимается никаких военных мер, которые могли бы оправдать такие действия русских».

Высказанные Суворовым идеи были подвергнуты критике в среде историков, заметивших многие дилетантские промахи автора при доказательстве своей версии. Одни из критиков стоят на традиционной точке зрения: СССР даже и не думал нападать на Германию, а лишь готовился (причем плохо) к обороне. Другие, под влиянием вновь обнаруженных в архивах документов, вынуждены отказаться от традиционной точки зрения и допускают, что если Красной армией и готовился удар, то он планировался как превентивный, упреждающий. Об этих планах прямо сказано в «Соображениях по плану стратегического развертывания сил Советского Союза» (май 1941 г.), представленных наркомом обороны Тимошенко Сталину: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания… Первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест-Люблин, и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, реки Нарев, Лович, Лодзь… Последующей стратегической целью иметь наступление из района Катовице в северном или северо-западном направлении, разгромить крупные силы центра и северного крыла германской армии и овладеть территорий бывшей Польши и Восточной Пруссии».

Итак, из этого плана упреждающего удара с последующим захватом Польши и Восточной Пруссии ясно, что идеи Суворова не кажутся бредовыми. Ведь упреждающий удар еще можно назвать первым, внезапным нападением, начинающим войну, как об этом говорят применительно к немцам в июне 1941 г. Оборотной стороной медали наступательной советской военной доктрины стала слабость оборонительной доктрины и проявившаяся в первые месяцы войны неспособность Красной армии воевать в обороне. Ведь со времен польского похода 1920 г. она не изменилась. Предполагалось, что при наступлении Красной армии на «мир капитала» там тотчас возникнет революционная ситуация и произойдет «советизация» капиталистических стран (переход власти к образованным компартиями советам рабочих): сначала Польши, потом Германии, Франции. А как же иначе понять приведенные выше слова Сталина о «советизации Германии»? Если и был план только превентивного удара, то ясно, что после него Красная армия не собиралась снова уйти за свои рубежи, а предполагала продолжить наступление на Запад. Не менее любопытно и утверждение Риббентропа на Нюрнбергском процессе в 1946 г. о том, что в конце 1940 г. Гитлер высказывал ему обеспокоенность по поводу сосредоточения крупных масс русских войск вблизи границ Восточной Пруссии (20 дивизий): «Фюрера встревожили эти донесения, и он просил меня пристально следить за ситуацией. Он даже сказал, что, вероятно, пакт 1939 г. был заключен с единственной целью – получить возможность экономического и политического диктата в отношении Германии. Во всяком случае, теперь он предлагал принять контрмеры».

Только после того, как немецкие войска глубоко вторглись на территорию СССР, а немецкие самолеты бомбили десятки советских городов, уничтожили почти всю советскую военную авиацию на аэродромах, Сталин отменил прежний приказ не поддаваться на провокации и не открывать огня. Огонь этот уже велся, ибо подвергшиеся нападению советские части начали, не дожидаясь приказа из Москвы, оказывать естественное для военных сопротивление.

Впрочем, пришедший из центра приказ также не соответствовал обстановке. Нарком обороны Тимошенко вечером 22 июня приказал войскам перейти в наступление на главных направлениях, разгромить противника и перенести военные действия на его территорию (как тут не вспомнить версию именно о таком предвоенном плане Сталина). Но выполнить приказ войска уже не могли: на главных направлениях немцы добились преимущества и стремительно продвигались вперед, окружая в «котлах» советские войска. От Балтики до Черного моря Красная армия начала отступать, причем нередко беспорядочно, ибо было утрачено управление войсками на всех уровнях. 28 июня пал Минск, под ним попали в окружение и были пленены более 300 тыс. советских красноармейцев и офицеров. 9 июля немцы вступили во Псков. За первые три недели войны в их руках оказались Прибалтика, Белоруссия, Правобережная Украина. 8 августа германские войска форсировали Днепр, в окружение попали и сдались четыре армии, а потом пал Киев.

В первые дни войны Сталин как будто исчез. Все ждали его выступления, но 22 июня по радио выступил Молотов. Есть основания думать, что Сталин на какое-то время растерялся. Н. С. Хрущев вспоминал, что Берия рассказывал ему, как с началом нападения немцев Сталина охватило отчаяние. Он якобы сказал: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское государство, а мы его просрали».

Только 3 июля Сталин выступил по радио, поразив всех своим волнением (было слышно, как он пьет воду) и необычайными словами, с которыми он обратился к народу: «Братья и сестры!» Он признал, что враг далеко вторгся на территорию страны, что нужно бороться с ним, и выразил уверенность что «победа будет за нами!».

Эта речь оказалась важной для ошеломленных происшедшим советских людей. Военкоматы были завалены заявлениями от граждан, желавших идти добровольцами на фронт. Тотчас начали формировать народное ополчение, дивизии которого, слабо вооруженные и плохо подготовленные, были брошены на врага, а точнее – на верную смерть. Но основой армии стали мобилизованные военнообязанные 1905—1922 гг. рождения (к концу войны призывали уже родившихся в 1927 г.). Началось создание органов управления военного времени: Ставки Верховного Главнокомандования, Государственного комитета обороны во главе со Сталиным, который координировал работу всех наркоматов и ведомств. На Восток стали поспешно эвакуировать заводы, началась срочная переориентация предприятий на выпуск оборонной продукции. Были отменены нормированная рабочая неделя, выходные дни, отпуска. Началась мобилизация транспорта, тяглого скота. Условия жизни людей резко ухудшились, были установлены нормы выдачи продуктов по карточкам. Но это было время, когда, несмотря на трудности и лишения, миллионы людей охватило глубокое и бескорыстное чувство патриотизма и самопожертвования, что в конечном счете стало моральной основой будущей победы. Постепенно у многих возникло непривычное чувство ненависти к врагу, растоптавшему мирную жизнь советских людей.

На фронте же летом и осенью 1941 г. ситуация складывалась весьма драматично. Несомненно, сопротивление немцам советских войск становилось все более организованным, но попытки образованных в июне четырех фронтов нанести контрудары по немцам провалились. Противник продолжал успешное наступление на Москву, Ленинград и в южном направлении. Огромные потери (свыше 60 кораблей, не менее 15 тыс. человек) понесли корабли Балтийского флота, начавшие эвакуацию из Таллина в Ленинград лишь 27 августа, когда Эстония была уже оккупирована немцами. Не защищенные с воздуха, заполненные солдатами и беженцами, советские транспорты становились мишенью для немецких пилотов, которые, как на полигоне, беспрепятственно их бомбили и расстреливали.

Но все же, впервые за все годы войны в Европе, немцы стали нести крупные потери (за первые два с половиной месяца – около 200 тыс. человек), хотя потери Красной армии были несравненно больше. Чудовищными кажутся даже данные только о числе пленных советских солдат и офицеров: под Минском и Белостоком попали в плен 329 тыс. человек, под Смоленском – 310 тыс., под Уманью – 103 тыс., под Киевом – 665 тыс., под Брянском и Вязьмой – 663 тыс. человек. Итого было пленено более 3,9 млн солдат и офицеров (всего с начала войны до 1 мая 1944 г. в плен попали 5,754 млн человек). Это означало, что в первые недели войны из строя оказалась полностью выведена вся довоенная, подготовленная, кадровая армия. Пришлось заново набирать и учить по ходу войны новую армию, да (судя по потерям) и не одну.

Особо ужасающим оказалось сражение под Киевом, названная Гитлером «величайшей битвой мировой истории» (в советской историографии она и битвой даже не называется, а именуется «Киевский котел», хотя это было именно грандиозное ожесточенное сражение, не уступающее по масштабам Сталинградскому, в котором советские войска проявили мужество и потерпели поражения из-за бездарности командования. В ходе этого ожесточенного сражения в августе-сентябре 1941 г. немецкие группы армии «Центр» и «Юг» нанесли Красной армии жесточайшее поражение. В этом «котле» был окружен и погиб целый фронт (Юго-Западный), в том числе четыре армии фронта были разгромлены и уничтожены полностью, еще две уничтожены частично, а число военнопленных достигало 665 тыс. человек! Как считали немцы, это было самое большое количество пленных, захваченное германской армией в одном сражении. В итоге сражения, 19 сентября пал и Киев.

Причины катастрофы на фронтах теперь известны. Это явные политические и стратегические просчеты руководства во главе со Сталиным, его неудача в попытке «потянуть время», «перехитрить» Гитлера; неверная оценка возможностей противника, ошибочное представление, что главный удар немцы нанесут в направлении Киева, а не Минска и Москвы, как это вышло на самом деле. Красная армия оказалась не готова к войне: не было завершено ее перевооружение более современной техникой, военные не сумели воспользоваться своим явным превосходством в танках. Моральный дух войск был подорван ложным ожиданием легкого похода за границу и страшной реальностью так называемых «котлов», в которые попадали полки, дивизии, целые армии. Люди терялись, бежали с фронта, появилось немало трусов и паникеров. Согласно справке НКВД по октябрь 1941 г. органы задержали 657 364 военнослужащих, бежавших с фронта и отставших от своих частей. Из них было арестовано 25 878 человек. По приговорам военных трибуналов из этого числа были расстреляны 10 201 человек, причем треть из них – перед строем.

Не забудем, что армия пострадала в предвоенные годы. Репрессии унесли жизни около 600 высших офицеров. Такого не было бы даже в случае ее полного поражения в кровопролитной войне. Известно, что за четыре года Великой Отечественной войны в боях погибло 294 генерала и адмирала, что в два раза меньше числа репрессированных в мирное предвоенное время.

К началу сентября немцы вышли к Гатчине и Купчино, началась блокада Ленинграда. Она стала одной из самых трагических страниц истории войны. Город оказался не подготовлен к появлению врага у его ворот. Многие жители не были вовремя эвакуированы, ибо поначалу считалось позорным бежать из родного города в час опасности. Начавшаяся эвакуация мирных жителей была плохо организована. Царили бестолковщина и паника, поезда с беженцами шли навстречу немецким танкам, гибли под бомбами вражеских самолетов. В итоге с началом блокады в городе осталось множество горожан. При этом в Ленинграде не оказалось необходимых запасов продовольствия. Его вовремя не завезли, а имевшиеся запасы уничтожили немецкие бомбардировки. Осенью 1941 г. норма выдачи хлеба стала понижаться, начался голод. В это время немцы методично и безжалостно обстреливали город и каждую ночь бомбили его жилые кварталы. Но все же осенью 1941 г., благодаря решительности прибывшего в Ленинград Г. К. Жукова, немцев удалось остановить. Фронт стабилизировался на западных и южных границах Ленинграда. По Неве и через Ладогу провели так называемую Дорогу жизни. Постепенно боевые действия затихли. В Берлине решили сосредоточиться на других направлениях, а фактически отрезанный от неоккупированной части СССР многомиллионный город попросту уморить голодом. Началась страшная 900-дневная ленинградская блокада, принесшая невероятные страдания людям и унесшая в могилу не менее 1 млн жителей Ленинграда.

Но осенью 1941 г. все-таки самым опасным для России стало наступления немецких армий на Москву. Они метили прямо в сердце страны. После перегруппировки, согласно плану «Тайфун», 1 октября немецкие армии группы «Центр» (около 1 млн солдат, 1700 танков, 1000 самолетов) прорвали установившуюся было линию фронта и рванулись к Москве, намереваясь взять ее с ходу. Через две недели боев в районе Вязьмы немцы окружили и пленили более полумиллиона советских солдат, захватили множество техники. В Москве началась паника: на переполненных поездах, автобусах и машинах, а также пешком москвичи тысячами покидали город, уходя на восток. 16 октября столицу объявили на осадном положении. С Дальнего Востока и Сибири (как только с началом войны Японии и США в октябре 1941 г. стало ясно, что Япония не будет воевать с СССР) начали перебрасывать свежие войска. Бои становились все ожесточеннее и ожесточеннее, сопротивление советских солдат было необыкновенно мужественным. В боях на подступах к Москве особенно отличились сибирские части. В итоге резервы у немцев таяли, темп их наступления замедлился. И хотя в конце ноября германские войска оказались в 27 км от столицы, а разведка прорвалась даже на западные окраины Москвы, стало ясно: с неимоверным трудом Москву нам все же удалось отстоять. Более того, перегруппировавшись и получив подкрепление из Сибири, 5 декабря Красная армия предприняла контрнаступление. После кровопролитных боев она смогла продвинуться на запад и закрепиться в 100—250 км от Москвы. После этого война перешла в позиционную фазу. В итоге расчет немцев на успех «блицкрига» не оправдался. Они потеряли 50 дивизий, но Москву не взяли.

Успех сражения под Москвой был переоценен Сталиным и Генштабом. Сталин, исходя из неверных предпосылок, заявил в директиве 10 января 1942 г.: «Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы… и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году». Начатое вскоре наступление всеми фронтами сразу на нескольких направлениях (под Ленинградом, в Крыму, под Харьковом) привело к распылению сил и закончилось катастрофой: в окружении под Любанью погибла 2-я Ударная армия генерала Власова, войска потерпели поражение в Крыму, пал Севастополь.

Но все-таки самым страшным оказалось поражение под Харьковом. Ставка вовремя не разгадала намерения немцев, полагая, что они опять нанесут главный удар по Москве. Поэтому для обороны столицы были сосредоточены огромные силы, а удар по противнику решили нанести южнее. Так случилось, что немцы отказались от нового наступления на Москву и сместили направление своего удара к югу, ставя целью перерезать Волгу и занять Кавказ, лишив СССР нефтяных и хлебородных районов. К несчастью для Красной армии, ее удар на Харьков пришелся в том направлении, где немцы сосредоточили основные силы для своего нового наступления. В итоге в конце мая после начального успеха огромная советская группировка была полностью разгромлена, попала в окружение и потеряла только пленными 240 тыс. человек.

А через месяц, 28 июня 1942 г., пять немецких армий, а также армии Италии, Венгрии и Румынии нанесли массированный удар на фронте шириной до 600 км, прорвали советскую оборону и начали стремительное движение в направлении Волги и Северного Кавказа. Советские потери при отступлении составили 500 тыс. человек. Но особую тревогу у Ставки вызвали не только огромные потери, быстро восполняемые за счет резервных частей, а упадок боевого духа, распространение паникерства. Особенно возмутило Сталина то, что без приказа, самовольно был сдан немцам Ростов и что войска попросту бежали от противника. 28 июля 1942 г. появился знаменитый приказ № 227, известный как приказ «Ни шагу назад!». Это был простой, ясный, честный, лишенный привычного лицемерия и трескучей марксистской риторики документ, с которым Сталин обратился к соотечественникам, ничего не утаивая, ничего не приукрашая. «Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке… Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского Союза – не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети… После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. У нас уже нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и вместе с тем загубить нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону. Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв».

Этот приказ сочетался с жесткими дисциплинарными мерами. Были сформированы заградительные отряды, которые располагались в ближнем тылу и расстреливали всех, кто без приказа оставлял позиции. Кроме того, организовали штрафные роты и батальоны из провинившихся «в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости». Срок наказания – до трех месяцев или до «первого ранения». Из штрафников мало кто доживал до окончания срока наказания. Их бросали вперед на минные поля, чтобы телами штрафников расчистить путь поднявшейся в атаку пехоте. Их посылали на вражеские укрепления в «разведку боем», чтобы перед планируемой атакой выявить вражеские огневые точки. Эти жестокие меры, как и изменившееся настроение в армии, вскоре дали свои плоды. Немцам стало все труднее двигаться к Волге и предгорьям Кавказа. И хотя 23 августа германские танки вышли к Волге в районе Сталинграда, а 21 августа над Эльбрусом взвился флаг фашистской Германии, это были последние успехи немцев. С каждым днем советские войска усиливали сопротивление, начались упорные, кровопролитные, нередко рукопашные бои в самом Сталинграде.

По подсчетам историков, потери в развернувшемся Сталинградском сражении были таковы, что средняя продолжительность жизни обычного советского командира взвода составляла 3 дня, командира роты – неделю, командир батальона жил 11 дней, а командир полка мог протянуть почти 3 недели – 20 дней. Постепенно выработалась особая тактика ведения боя в городских условиях, где успех (а значит – и жизнь) достигался личным мужеством, сноровкой, умом и хитростью.

Генерал В. И. Чуйков – командующий 62-й армией, оборонявшейся на правобережье Волги против превосходящих сил генерала Паулюса, – создал оригинальный, почти суворовский «кодекс войны в развалинах», помогавший солдатам драться в городе: «Двигайся ползком, используя воронки и развалины; рой ночью траншеи, на день маскируй их; накапливайся для броска в атаку скрытно, без шума; автомат бери на шею, захвати 10—12 гранат – тогда время и внезапность будут на твоей стороне… Врывайся в дом вдвоем – ты да граната, оба будьте одеты легко – ты без вещмешка, а она без рубашки… Внутри дома успевай поворачиваться! В каждый угол комнаты – гранату, и вперед! Очередь из автомата – по остаткам потолка; мало – гранату и опять вперед. Другая комната – гранату! Поворот – еще гранату! Прочесывай автоматом! И не медли! Противник может перейти в контратаку. Не бойся! Действуй злее гранатой, автоматом, ножом и лопатой! Бой внутри дома бешеный. Поэтому всегда будь готов к неожиданностям. Не зевай!»

После того как в середине октября немцев остановили у Сталинграда и в предгорьях Кавказа, они перешли к стратегической обороне. Советский Генштаб начал разрабатывать план окружения группировки Паулюса, далеко выдвинувшейся на восток, к Волге. На этот раз план наступательной операции, названной «Уран», был удачен, сосредоточение сил проведено скрытно, и после прорыва 23 ноября немецкого фронта севернее и южнее Сталинграда войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились под Калачом. Все попытки немцев деблокировать попавшую в «котел» армию Паулюса оказались тщетны. 1 февраля Паулюс (ставший уже в «котле» фельдмаршалом) вместе со своим штабом и 90 тыс. солдат и офицеров сдался на милость победителя. Людские потери в Сталинградской битве за август 1942 – февраль 1943 г. были огромны. Наши потеряли 1,2 млн солдат, 4 тыс. танков, 3 тыс. самолетов; немцы и их союзники соответственно 1,5 млн человек, 2 тыс. танков, 1500 самолетов. Потерь таких масштабов еще не было в мировой истории.

После нескольких месяцев позиционной войны 5 июля 1943 г. началось новое немецкое наступление в районе Курска и Белгорода (план «Цитадель») с целью окружения советских войск. К этому наступлению советские войска были готовы и в направлении возможных германских ударов сумели сосредоточить превосходящие силы и соорудить тысячи укреплений. И хотя в двух местах германской армии удалось продвинуться, этого им было недостаточно для победы. В районе села Прохоровка 10 июля завязалось грандиозное танковое сражение, которое закончилось вничью, хотя потери советских танков были больше немецких. Но задуманный немцами план загнать русские армии в «котел» провалился. Времена успешных для немцев «котлов» лета 1941 г. уже прошли. В итоге неудачная операция «Цитадель» была прервана Гитлером, отозвавшим ударный танковый корпус в Италию, где союзники высадились в Сицилии.

Более того, в начале августа наступил перелом в Курском сражении и немцы начали отступать. Именно здесь мощь германской военной машины (прежде всего танковых корпусов) была подорвана, началось грандиозное наступление Красной армии по многим направлениям. За короткий срок были освобождены многие области России, часть Белоруссии, Правобережная Украина, Керчь. Но это наступление не было легким. Немцы хорошо воевали не только в наступлении, но и в обороне. Благо у них было два года, чтобы создать силами пленных и мирных жителей эшелонированные укрепленные линии. Наше командование порой оказывалось плохо подготовленным к наступлению, бросая на бессмысленную гибель тысячи солдат. Так, из донесения политотдела 22-й армии, неудачно штурмовавшей в начале марта 1944 г. немецкие укрепления под Новоржевом, сказано о причинах неудачи и гигантских потерях: «Противник не был в достаточной степени изучен, считали, что обороняется на данном участке батальон, тогда как на деле тут оказалось 2 дивизии. Разведкой огневые средства противника полностью не были обнаружены, и при артподготовке вражеские огневые точки не были подавлены… Противник, занимая выгодные позиции, хорошо пристрелял местность, на которой нашей пехоте приходилось действовать… поэтому наши части понесли большие потери еще до подхода к рубежу атаки. Продвижение дивизии не было поддержано. Поэтому дивизия имела ослабленные фланги и противник имел возможность сосредоточить на нашей дивизии весь огонь артиллерии и минометов. В результате этого наши подразделения, заняв первую линию вражеских траншей, понесли исключительно большие потери, были обескровлены и имевшие первое время успехи не смогли развить».

В начале 1944 г. произошел долгожданный прорыв блокады Ленинграда. Раньше все предпринятые Ставкой попытки деблокировать город к успеху не приводили. Летом 1942 г. попытка 2-й ударной армии генерала Власова прорваться к Ленинграду закончилась катастрофой. Армия была окружена, сотни тысяч солдат и офицеров погибли или сдались в плен. Среди них был и сам Власов.

В 1944 г. особо грубых ошибок удалось избежать. Наступление из района Ленинграда и со стороны Новгорода началось почти одновременно превосходящими силами двух армий, и объявленный немцами неприступным оборонительный «Северный вал» был прорван в нескольких местах. Немцев отбросили от города на 60-100 км, главная магистраль железной дороги Москва-Ленинград оказалась свободной от оккупантов.

В первые месяцы войны немцы овладели огромными территориями СССР со множеством населенных пунктов (до войны в них жило 85 млн человек, почти половина населения страны). К оккупантам попали самые плодородные поля (на них выращивали 40% хлеба страны, кормилась половина поголовья скота). Попавшие к немцам промышленные предприятия выпускали 70% чугуна, 60% стали, в Донбассе добывали 63% угля и т. д. Почти сразу же на оккупированных территориях немцы повели себя как жестокие захватчики, которые поставили глобальную задачу «освобождения жизненного пространства» от местного населения в соответствии с геополитической концепцией фашизма. Для германской оккупационной политики было характерно поголовное уничтожение евреев, цыган, коммунистов, всех, кто сопротивлялся или выражал неудовольствие новой властью, а также разрушение существовавшей до них системы медицины, просвещения, отказ от централизованного снабжения населения продовольствием, лекарствами при одновременной нещадной эксплуатации сохранившейся промышленности, недр, людей. Во всех оккупированных городах немцы сразу же уничтожали больных психиатрических лечебниц. Так, в больнице под Курском, где находилось около 1500 больных, за 3 дня были отравлены 600—650 человек, а потом и остальные. Вскоре после прихода немцев начались массовые депортации рабочих в Германию. Свыше 4 млн молодых людей были схвачены и насильственно вывезены на подневольные работы в промышленности и сельском хозяйстве Германии. Кажется невероятным для XX в., чтобы в такой культурной стране, с глубокими традициями гуманизма и Просвещения, люди могли использовать рабский труд невольников не только в промышленности, но и в частном хозяйстве.

Цель оккупации была ясна – в минимальные сроки сократить численность «туземного населения». После завершения войны предполагалось депортировать в Сибирь оставшихся в живых жителей европейской части России и заселить освобожденные от них территории немецкими колонистами.

У тех людей, кто пострадал от сталинизма и большевиков, кто был враждебно настроен против советской власти, вскоре не осталось никаких иллюзий относительно планов немецкого руководства. Эти планы были людоедскими, антигуманными, политически бесперспективными. Немцы крайне жестоко обращались как с военнопленными, так и с мирным населением. Огромные массы пленных советских солдат – голодных, раздетых, деморализованных – немцы собирали в открытом поле, обносили колючей проволокой и морили голодом, порой бросая в толпу, потехи ради, кусок хлеба, или убивали пленных по выбору. Известно, что Сталин отказался от помощи пленным через систему Красного Креста, но и без этого отношение немецкого командования к военнопленным шло вразрез со всеми международными нормами. Из 5,7 млн пленных советских солдат и офицеров от голода, холода, ран, болезней, расстрелов, издевательств погибло 3 млн человек, сотни тысяч были загублены на тяжелых работах. Уцелевших вербовали в «трудовые батальоны», полицию и РОА – армию Власова. Делалось это самыми зверскими методами. Как отмечалось в парламентском докладе Великобритании от 21 июня 1944 г., «сначала, попав в плен, они (русские солдаты) стали объектом невероятных лишений и жестокого обращения. Во многих случаях пленные по несколько дней оставались без пищи. Их поместили в концентрационные лагеря, в ужасающие санитарные условия, где они голодали. Их заедали насекомые, их заражали отвратительными болезнями. А голод доходил до такой степени, что людоедство стало среди них обычным явлением. И не раз немцы фотографировали эти людоедские трапезы в пропагандистских целях. Через несколько недель такого обращения, когда их моральные силы были полностью сломлены, их выстраивали в строй, и немецкий офицер предлагал им вступить в немецкие трудовые батальоны, где они получат достаточно пищи, одежду и нормальное обращение. Потом немцы спрашивали каждого в отдельности, согласен он или нет. Первый ответил „нет“. Его тут же расстреляли. То же случилось и со вторым, и с третьим, и т. д. до тех пор, пока наконец кто-то не сказал, что он согласен, и тогда другие тоже согласились, но только после того, как они воочию увидели, что это единственный способ уцелеть».

В целом же поведение немцев – от фашистских бонз до простых солдат – поражало своим цинизмом, жестокостью, нецивилизованностью. От прежнего уважения, которое русские люди всегда испытывали к немецкой нации – культурной, развитой, не осталось и следа. Дело даже не в жестокости и садизме, которые всегда сопровождают войну. Простому немецкому солдату, стоящему на автобусной остановке в крупном русском городе, в толпе местных жителей – женщин, детей, ничего не стоило прилюдно расстегнуть штаны и помочиться – окружающие для него не были людьми.

Оккупационные власти жестко пресекали все планы создания политических и государственных организаций, о которых мечтали антисталинские, антибольшевистские и националистические силы. Воинские соединения, составленные из военнопленных, коллаборантов, использовались только для полицейских функций и борьбы с партизанским движением.

Движение это возникло почти сразу же с началом оккупации и во многом стихийно. В отряды вошли попавшие в окружение бойцы и офицеры Красной армии, коммунисты и просто местные жители, не принявшие порядков оккупантов. Сработали загодя, еще до войны подготовленные планы создания партизанских отрядов из местного коммунистического «актива». Москва быстро оценила значение начавшейся партизанской войны, поставила ее под свой контроль и в огромных масштабах осуществляла переброску в тылы немцев оружия, боеприпасов, людей. В итоге партизаны стали головной болью немецких тыловых начальников. К 1943 г. образовались районы, где была восстановлена советская власть, а немцам и полицаям приходилась вести постоянную жестокую войну с партизанами. При этом особенно страдало мирное население. При малейшем подозрении в связях с партизанами каратели сжигали деревни, нередко поголовно уничтожая всех жителей, от глубоких стариков до грудных детей.

В советском тылу складывалась иная обстановка. После нескольких месяцев беспорядка, неразберихи, вызванной переводом предприятий и учреждений на восток, а также массовым исходом жителей европейской части страны, жизнь в тылу стала налаживаться. Централизованная плановая экономика, единая политическая и административная власть позволили относительно быстро сконцентрировать силы на нужных обороне направлениях, организовать новые производства, переориентировать и усилить старые предприятия, как-то разместить эвакуированных и устроить их на новом месте. Начались плановые мобилизации населения в промышленность, были введены обязательные сверхурочные работы, установлена жесткая дисциплина. Многие организационные вопросы решались тут же, быстро, на месте, без бюрократических согласований и назойливой партийной цензуры. Все было подчинено нуждам фронта.

Уже к середине 1942 г. удалось добиться почти запредельного роста производительности труда, огромного выпуска техники и снаряжения и этим в значительной степени компенсировать страшные потери начала войны. В дальнейшем объемы производства увеличивались, причем оборонная наука оперативно реагировала на происходящее на фронте, совершенствуя военную технику. Жизнь народа в это время была чрезвычайно трудной. Люди страдали от голода и недоедания, им порой не хватало самого необходимого для существования. Но стойкости народа, вынесшего на своих плечах чудовищную тяжесть войны, потерявшего минимум 27 млн человек, можно только поражаться – таким безграничным оказалось его терпение.

Война не внесла особых изменений в существование ГУЛАГа. За колючей проволокой сидели сотни тысяч людей, многие из которых рвались на фронт, но неизменно получали отказ. Их охраняла целая армия вохровцев – здоровых и сильных мужчин, столь нужных армии.

Особую и важную роль в победе СССР сыграли поставки союзниками техники, продовольствия и пр. С первых же часов войны английское руководство объявило о своей безусловной поддержке Советского Союза и обещало ему всестороннюю помощь. К англичанам вскоре присоединились американцы. Были быстро подписаны договоры о поставках всего необходимого (лендлиз) при условии незаключения Россией сепаратного мира с Германией (а такие попытки Сталин в начале 1942 г. все-таки предпринимал), и поток техники и стратегических материалов хлынул в СССР через Северную Атлантику и Аляску, составив почти пятую часть произведенного в СССР вооружения. Американские и английские танки, самолеты, автомобили, продовольствие стали привычным явлением на фронте. Важной частью помощи СССР были постоянные и эффективные бомбежки союзниками многих промышленных районов Германии, что привело к сокращению выпуска нужной Восточному фронту немцев военной техники.

После переломной Курской битвы война двинулась вспять – на запад. Советское командование, пользуясь своим нарастающим превосходством в технике и живой силе, используя драгоценный опыт предыдущих лет войны, держало инициативу в своих руках, планируя и осуществляя мощные и победоносные прорывы немецкого фронта. В 1944 г. были освобождены Украина, Крым, большая часть Европейской России. В сложившейся антигерманской коалиции СССР стал играть ведущую роль. В конце ноября – начале декабря 1943 г. Сталин встретился с президентом США Ф. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У. Черчиллем и получил от них заверения относительно открытия Второго фронта в Европе до лета 1944 г., а также гарантии соблюдения советских интересов в Восточной Европе. Он добился и одобрения союзников на включение в состав СССР Восточной Пруссии после ее оккупации.

6 июня 1944 г. началась высадка союзников в Нормандии, а Советская Армия тем временем освободила Минск и часть Польши. В начале августа советские войска заняли Прагу – предместье Варшавы. Тогда же началось Варшавское восстание, организованное польским сопротивлением. Несмотря на просьбы союзников, Сталин отказался помогать восставшим. Уже тогда он не хотел, чтобы в Польшу вернулось находившееся в лондонском изгнании правительство Станислава Миколайчика, стоявшее за командирами варшавских повстанцев. Через два месяца, 2 октября, немцы подавили восстание. Лишь после этого началось советское наступление. Варшава была освобождена, а в конце 1944 г. образовалось послушное Москве Временное правительство Польши.

Летом и осенью 1944 г. и в начале 1945 г. советское наступление развивалось лавинообразно. Тогда были заняты Румыния, Болгария, Югославия, значительная часть Венгрии. Германия лишилась почти всех своих союзников. Только захвативший власть в Венгрии диктатор адмирал Салаши вместе с немецкими войсками в начале 1945 г. оказал у Балатона серьезное сопротивление Советской армии, но к марту и эти очаги сопротивления были подавлены.

В конце января 1945 г. советские войска были на линии Одер-Нейсе, а 4 февраля 1945 г. произошла встреча Рузвельта, Черчилля и Сталина в Ялте. Она стала подлинным триумфом Сталина, за спиной которого стояла победоносная Советская армия, вышедшая к Берлину. Союзники признали решающую роль СССР в разгроме Германии и согласились на существенные уступки Сталину при разделе сфер влияния. Было окончательно утверждено, что будущую судьбу мира будут решать три великие державы. Собственно, уже в октябре 1944 г. произошел первый акт нового раздела мира, как некогда в Вене после разгрома Наполеона. Британия за гарантии невмешательства СССР в дела Греции признала, что Болгария и Румыния являются «областями коренных интересов» СССР. В этих и в других странах будущего «социалистического лагеря», оккупированного советскими войсками, у власти оказались подвластные Сталину политические силы. Там был реализован обкатанный еще в 1939 г. в Прибалтике вариант «советизации», но без слияния с СССР.

В Ялте Сталину удалось отвести все попытки союзников установить контроль над Польшей, вошедшей в советскую зону влияния, и фактически добиться утверждения советско-польской границы по состоянию на 1939 г. Тем самым союзники узаконили предвоенный раздел Польши и вообще признали образование советской империи, окруженной «зоной влияния» или странами-сателлитами. В Ялте же была решена и судьба побежденной Германии. Ее предстояло расчленить на зоны, демилитаризовать, демократизировать, ликвидировать фашизм, наказать военных преступников и заставить немцев выплатить репарации. Когда решался вопрос о немцах Восточной Пруссии, то Черчилль поинтересовался: как же можно депортировать 6 млн немцев? Сталин шутливо успокоил премьер-министра: «Когда наши войска там появятся, то все немцы сбегут, и ни одного немца не останется». США не возражали Сталину. Им было крайне важно, чтобы после окончания войны с Германией СССР (за обещанные территориальные приобретения на Дальнем Востоке) начал войну с Японией.

Вскоре в Восточной Пруссии и других частях завоеванной Германии, куда стали входить советские войска, начали твориться страшные вещи – грабежи, поголовные изнасилования женщин, убийства пленных и мирных жителей. Сохранившиеся донесения уполномоченных НКВД в оккупированных районах Германии свидетельствуют о массовом характере воинских преступлений в отношении немецкого населения. Однако никаких разбирательств и судов по этому поводу не проводилось. Многое из происшедшего объяснялось ожесточением и чувством мести, с которыми солдаты Красной армии (а также воины 1-й Польской армии) пришли из своей разоренной и разграбленной страны, где остались пепелища и могилы их родных и близких.

Столь суровое отношение к немцам было характерно и для западных союзников СССР. В директиве военной администрации США от 11 мая 1945 г. прямо сказано: «Германия будет оккупирована не с целью освобождения, а как побежденная враждебная нация».

Одна из победных медалей войны называлась «За освобождение Праги». На самом же деле Прага была освобождена от немцев силами РОА (Русской освободительной армии), созданной бывшим советским генералом А. А. Власовым, имевшим ранее высокую репутацию у Сталина. Он попал в плен под Волховом в 1942 г. и осенью того же года согласился сотрудничать с немцами. До сих пор неясны мотивы, по которым Власов – один из десятков советских генералов, оказавшихся в плену, стал коллаборантом. Одни считают, что им двигали личные, точнее «шкурнические интересы», другие думают, что он «разочаровался в сталинском режиме», верным сыном которого Власов до этого был, и поэтому решил создать антибольшевистское движение за освобождение России. Но, как бы то ни было, он ошибся в своих расчетах. Нацисты никогда не смотрели на него как на союзника. Только военная необходимость вынудила их организовать первые части РОА, которым немецкое командование не доверяло и вместо Восточного фронта отправило на запад, чтобы они подавляли там партизанское движение и охраняли склады и сооружения. Лишь в 1944 г., когда дела у немцев пошли плохо, они попробовали разыграть «русскую карту», разрешив Власову объединить антибольшевистские силы под своим руководством в так называемом Комитете освобождения народов России (КОНР). В конце января 1945 г. удалось создать и вооруженные силы КОНР. В сущности, это была только одна (1-я) дивизия, численностью 20 тыс. человек из пленных и эмигрантов. Дивизия приняла участие в войне, но не против Красной армии, а… против вермахта. В конце апреля она покинула Германию и перебралась в Чехословакию. Возможно, власовцы надеялись на конфликт будущих победителей, полагая, что англо-американцы используют их в боях против армии Сталина. Но этого не произошло. В начале мая пражане восстали против немецкой оккупации. На подавление восстания были брошены расквартированные в Праге войска СС. Не получив помощи от союзников, руководители Пражского восстания обратились к РОА. 7 мая 1-я дивизия вошла в город и, в жестоком бою разгромив части СС, освободила Прагу от оккупантов. После этого, зная, что Прага по договоренности союзников переходит в советскую зону оккупации, власовцы двинулись на запад. Их разоружили американцы. Власов и его сподвижники были выданы советскому командованию. В августе 1946 г. Власов и еще 11 человек были повешены. Так власовцам не помогло освобождение Праги от немцев.

Германские вооруженные силы были добиты двумя мощными ударами превосходящей их Красной армии: 12 января началась Висло-Одерская операция, а 16 апреля двинулись в наступление на Берлин силы трех фронтов. При этом на ограниченном пространстве было сосредоточено невиданное для тех времен количество техники: орудий, танков, самолетов и даже прожекторов, которые в огромном количестве были использованы для того, чтобы ослепить своим светом немецкие расчеты, когда началось ночное наступление. Но эта эффектная атака принесла мало пользы. Немцы, получив известие о ней от перебежчиков, заранее отвели свои войска. Однако мощь удара была так велика, что 21 апреля советские войска вышли к окраинам Берлина. 26 апреля американские войска встретились с вышедшими к Одеру советскими солдатами.

По некоторым данным, Сталин просил командующего американским Экспедиционным корпусом генерала Д. Эйзенхауэра притормозить довольно быстрое и беспрепятственное продвижение союзников к Берлину, чтобы дать возможность занять его советским войскам. Эйзенхауэр, понимая моральное значение для русских самого факта взятия вражеской столицы, удовлетворил просьбу Сталина. А тем временем советское командование, не щадя людей, вело тяжелые уличные бои (штурм Берлина обошелся потерей 300 тыс. человек), стремясь во что бы то ни стало к 1 мая занять центр города. В этот день на Рейхстаге (о взятии каждого этажа которого рапортовали лично Сталину) было водружено знамя Победы. В ночь на 9 мая в Карлсхорсте – пригороде Берлина – был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Этот день стал Днем Победы.

Для СССР самым важным международным следствием победы над фашистской Германией стало превращение страны в одну из «великих держав», а Сталина – в лидера «коммунистической части» мира, включавшего теперь страны Восточной Европы и части Азии (в 1949 г. в Китае, на севере Кореи и во Вьетнаме победили коммунисты). СССР пользовался колоссальной популярностью во всем мире, являясь «старшим братом», образцом для подражания многих государств, где победили левые и коммунисты. Чрезвычайно сильным стало влияние коммунистов в европейских странах. Они вошли в некоторые послевоенные правительства и задавали тон в политике. Сталин всерьез рассчитывал на «советизацию», установление коммунистического строя в «старой Европе» легальным путем – посредством выборов.

В новом, могущественном виде СССР сохранил прежнюю активную экспансионистскую внешнюю политику, ориентированную на расширение зон своего влияния. СССР претендовал (правда, безуспешно) на бывшую итальянскую колонию Ливию, активно поддерживал образование государства Израиль, рассчитывая (через множество выехавших из СССР эмигрантов) усилить свое влияние на Ближнем Востоке. Сталина также очень интересовали Северный Иран и северные районы Турции, а также проливы Босфор и Дарданеллы.

Одновременно во внутренней политике сохранялись довоенные принципы изоляционизма – свободный выезд из страны для людей был по-прежнему невозможен. Война не ослабила, а, наоборот, усилила антидемократическое устройство государства. Более того, многие принципы тоталитарной системы, сложившейся при Сталине, начали распространяться в Восточной Европе по мере установления там так называемых «народно-демократических» режимов.

Все это не могло не привести к разрыву с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции. Один из лидеров коалиции, У. Черчилль, еще 22 июня 1941 г. заявил, что будет помогать СССР, несмотря на неприятие им коммунизма. После войны он также не считал нужным лицемерить и 5 марта 1946 г. в знаменитой Фултонской речи (в США, в г. Фултон) объявил о конце эпохи сотрудничества и наступлении холодной войны. Эта война на протяжении почти пятидесяти послевоенных лет держала мир в напряжении. Ее характерными чертами стали: гонка вооружений (с 1949 г. СССР стал ядерной державой), острое соперничество в разных точках мира, порой приводившее мир на грань войны, а также «полицейские мероприятия» внутри «социалистического лагеря». Острота противоречий особенно усилилась во время Корейской войны 1950—1951 гг. и Берлинского кризиса 1949 г., когда СССР пытался с помощью блокады задушить подчиненный союзникам Западный Берлин.

Ожесточенной стала и пропаганда в обоих блоках. Волны антикоммунистической истерии, «охоты на ведьм», шпиономании охватывали демократические страны (прежде всего США), приводили к гонениям на людей левых и либеральных взглядов. В те годы чем острее становились сражения холодной войны, тем громче раздавались призывы «борьбы за мир». СССР финансировал и широко использовал для своей пропаганды так называемое «Движение сторонников мира», призывавшее на своих шумных конгрессах, в воззваниях, которые подписывали миллионы людей, к заведомо нереальным целям – «к прекращению на Земле войн», «к запрещению ядерного оружия».

Сразу же после завершения войны американцы полностью прекратили поставки в СССР по лендлизу, что вызвало раздражение Сталина, у которого сразу же не сложились отношения с новым президентом США Гарри Трумэном. В начале 1947 г. госсекретарь США Дж. Маршалл предложил план восстановления европейской экономики с помощью вливаний огромных финансовых ресурсов США. Европейские страны с радостью приняли этот план и довольно быстро сумели восстановить свой экономический потенциал. Иначе обстояло дело с СССР, которому тоже предложили войти в систему плана Маршалла. После переговоров советское руководство отказалось от этой помощи, которая требовала определенных уступок (вывода войск из Восточной Европы), а также контроля за расходованием выделенных средств. В тогдашней напряженной обстановке растущего взаимного недоверия план Маршалла воспринимался в СССР как попытка «закабаления» первой страны социализма «миром капитала».

Разрушенные во время войны предприятия были в целом восстановлены в начале 1950-х гг. Как и в 1930-е гг., развитие тяжелой промышленности считалось фундаментом обороноспособности, и для нее не жалели денег и сил. Особенно много внимания уделялось развитию военной отрасли, ракетной техники и ядерного оружия, разработки которого были сосредоточены под непосредственным руководством Л. П. Берии в системе закрытых институтов и предприятий ГУЛАГа.

Зато во всех других сферах жизни страны последствия войны остро сказывались долгие годы. Легкая промышленность получала мало средств и плохо обеспечивала потребности людей. Сельское хозяйство оккупированных немцами территорий было полностью разрушено. Репарации из Германии, десятилетний труд полутора миллионов пленных немцев и полумиллиона японцев (хотя Япония воевала с СССР один месяц) по восстановлению хозяйства не могли компенсировать те гигантские потери, которые понесла страна за годы войны.

В 1947 г. из-за сильной засухи предыдущего года в европейской части страны начался сильнейший голод, приведший к гибели тысяч людей, особенно на Украине и в южной России. Тогда были зафиксированы последние в этом столетии случаи людоедства. Все послевоенные попытки власти ликвидировать отставание сельского хозяйства привычными административными средствами (укрупнение колхозов, усиление партийного руководства, пропаганда, «накачивание» села техникой) провалились. Урожайность колхозных полей была хуже, чем на дореволюционных полях, а заинтересованность колхозников в работе – крайне низка. К тому же власти встали на путь жесткого ограничения личного подсобного хозяйства, которого не было даже в 1930-е гг. Были повышены всевозможные налоги с частников за владение мелким скотом, с людей драли налоги за каждую курицу в курятнике, за каждую яблоню в саду.

В основе этих драконовских мер были идеи Сталина, высказанные им в книге «Экономические проблемы социализма», вышедшей в 1952 г. Сталин, объявленный «гением экономической мысли», придерживался, в сущности, старых идей «военного коммунизма», полностью отрицая рынок, рыночные отношения и цены. Отрицал он также и все виды собственности, кроме государственной, которая и должна была, по мысли вождя, вскоре заменить колхозную. В итоге к 1953 г. сельское хозяйство находилось в глубоком упадке.

Война стала страшным испытанием для народа. Миллионы мужчин не вернулись с фронта, а те, кто пришел домой, испытывали вместе со своими семьями огромные трудности. Обострился жилищный кризис, власти фактически не строили жилье, работа на производстве оплачивалась низко, в магазинах не было самых необходимых продуктов.

Необыкновенно удачными в пропагандистском смысле оказались регулярные снижения цен на разные товары, порой на те из них, которых люди и не видели на полках магазинов из-за страшного дефицита, царившего повсюду. Все предыдущие десятилетия шло открытое и скрытое повышение цен, значительно опережающее инфляцию. По подсчетам экономистов, со времен коллективизации до начала 1950-х гг. резко возросли розничные цены на хлеб (в 19 раз), на говядину (в 17 раз), на свинину (в 20 раз), на яйца (в 19 раз) и т. д. Поэтому снижение цен на товары на 1-4 и даже 10% значения не имело, ибо нужно было учитывать, что сохранялись весьма низкие закупочные цены. Кроме того, в стране была введена фактически принудительная система облигаций госзаймов, на которые люди должны были подписываться в обязательном порядке, отдавая часть только что полученной зарплаты. Однако сам эффект снижения цен перед очередным праздником был велик: миллионы людей, сидя у репродукторов и слушая торжественный голос Юрия Левитана или Ольги Высоцкой, записывали новые пониженные цены и радовались, что все-таки Сталин и партия «думают о людях».

Победа в войне воодушевила людей. Пройдя страшные испытания в боях, многие фронтовики возвысились в собственных глазах, утратили довоенные иллюзии о непогрешимости «вождя», всего режима. У многих исчез привычный страх перед властью, авторитетом «гения всех времен и народов». Многим казалось, что, идя навстречу желаниям общества, власти непременно проведут либеральные экономические реформы: «колхозы распустят», смягчится цензура, будут даны «послабления» в идеологии, вообще режим «помягчеет». Однако этого не произошло. Наоборот, власть, столкнувшись с «брожением умов», стала ужесточать порядки в стране. Напряженная международная обстановка, ощущение отставания в ядерной области, массовое вооруженное сопротивление советской власти в республиках Прибалтики и в западных областях Украины и Белоруссии – все это стало поводом для усиления полицейского и идеологического давления на общество.

Долгое время сохранялся суровый дух законов военного времени. За 15-минутное опоздание на работу, самовольный уход раньше времени рабочий мог угодить в лагерь по действовавшему тогда закону 1940 г. Была ограничена свобода человека менять место работы по собственной воле. Этот крепостнический закон был отменен лишь в 1956 г. В столь же тяжелом положении оказались и колхозники. Фактически они находились на положении крепостных: не имели права покинуть колхоз, под угрозой лагеря и отнятия приусадебного участка они должны были выполнять «обязательный минимум трудодней», за которые почти ничего не платили. Дополнением к свирепому закону «о пяти колосках» стал закон 1947 г., по которому «хищение социалистической собственности» в составе «преступной группы» (даже если это были трое-четверо детей) каралось 25-летним сроком заключения.

ГУЛАГ после войны пополнился обильным потоком новых зэков. Кроме коллаборантов, сотрудничавших с немцами, там оказывались люди, которые просто жили «под немцем» и работали ради куска хлеба. В лагерях оказались также бывшие советские военнопленные, отсидевшие годы в немецких концлагерях. Вина их заключалась лишь в том, что они, брошенные командованием при отступлениях, не погибли, а оказались в плену. В ГУЛАГ везли также репатриантов из Западной Европы, пойманных или переданных союзниками «белых» казаков, офицеров, дворян. Там же оказывались бендеровцы, «лесные братья», все «классово чуждые и антисоветские элементы» из Прибалтики и Украины.

Система сталинских лагерей в послевоенное время приобрела еще более суровые черты. Часть лагерей (так называемые «лагеря особого назначения») стали похожи на немецкие концлагеря уничтожения: особая полосатая одежда заключенных, номера вместо фамилий и имен. Эти лагеря считались уже не местами «перевоспитания» врагов, а являлись фабриками уничтожения заключенных. Неслучайно в послевоенное время происходили восстания зэков. Организаторами и вожаками, как правило, были бывшие офицеры Красной армии. В отличие от множества политических заключенных 1930-х гг., думавших, что их посадили «по ошибке», «по навету», что «партия разберется», новое поколение зэков никаких иллюзий относительно партии и Сталина не питало. Для них вся система «усатого» воспринималась как вражеская. С ней они боролись так, как это делали, сидя в немецких концлагерях. После смерти Сталина эти восстания выливались в подлинные бои с вохрой и даже регулярной армией. Против мятежных заключенных командование использовало самолеты, танки и другую технику.

Дубинка была запасена и для «расслабившейся» в годы войны интеллигенции. В августе 1946 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», а потом ряд других постановлений о кино, театре, музыке, в которых шельмованию подверглись выдающиеся деятели литературы и искусства: А. Ахматова, М. Зощенко, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Мурадели. Только «о недостатках журнала „Крокодил“ и мерах его улучшения» было принято два специальных постановления ЦК. Говорили, что «главный специалист» по культуре А. А. Жданов, сев за фортепьяно, «учил» гениальных композиторов тому, как нужно сочинять «понятную народу музыку», а не их «сумбур вместо музыки». Этой «темой», применительно к Д. Д. Шостаковичу, Жданов занимался еще в 1936 г. Верными проводниками линии партии по «искоренению» влияния западной культуры были руководители творческих союзов писатель А. Фадеев и композитор Т. Хренников, хотя о последнем известно, что негласно он помогал изгнанным из союза людям. Всеми этими шагами Сталин напоминал интеллигенции, что не потерпит ослабления контроля партии над интеллектуальной сферой.

В одном из своих выступлений Сталин говорил: «Писатели думают, что они политикой не занимаются… Написал человек красиво, и все. А там есть плохие, вредные места, мысли, которые отравляют сознание молодежи… Почему я недолюбливаю людей вроде Зощенко? Потому, что они пишут что-то похожее на рвотный порошок. Можем ли мы терпеть на посту руководителей людей, которые это пропускают в печать?.. У нас журнал – не частное предприятие… Он не имеет права приспосабливаться к вкусам людей, которые не хотят признавать наш строй. Кто не хочет перестраиваться, например Зощенко, пускай убираются ко всем чертям. Не нам переделывать свои вкусы, не нам приспосабливать свои мысли и чувства к Зощенко и Ахматовой. Разве Анна Ахматова может воспитывать? Разве этот дурак, балаганный рассказчик, писака Зощенко может воспитывать?»

В 1948—1949 гг. по воле партии усиливается «патриотический настрой» во всех сферах жизни. Началась кампания по борьбе с «низкопоклонством перед Западом» и «космополитизмом» – словом, вдруг ставшим ругательством. Жертвами нового курса пали не только «французские» булки, переименованные в «городские», или кафе «Норд» в Ленинграде, превратившееся в «Север», но и более важные вещи. Ученые стали поспешно изыскивать в России корни всех научных открытий и главнейших изобретений в технике, включая изобретения паровоза, самолета, подводной лодки и т. д. За шутки о том, что «СССР – родина слонов» (так как в Сибири в доледниковую эпоху водились мамонты), можно было угодить в такие места, где действительно на земляных лагерных работах шутник мог встретить останки мамонта.

Страшный удар был нанесен биологии, где воцарился (в результате провокационно устроенной «дискуссии» 1948 г.) невежественный академик Лысенко, понравившийся Сталину тем, что в одном из своих выступлений стал клеймить «кулаков от науки». Благодаря Лысенко и его окружению была разгромлена генетика. Ее объявили лженаукой, а все исследования в этой области на долгие годы прекратились. Такими же невеждами от науки, как Лысенко, была объявлена лженаукой кибернетика, квантовая механика. Зато была открыта дорога различным шарлатанам вроде О. Б. Лепешинской и других «лжеученых», обещавших завалить страну хлебом, изобрести «эликсир молодости», «живое вещество», столь необходимые стареющему «вождю».

К несчастью для тысяч ученых, Сталин после войны увлекся «наведением порядка» в гуманитарных науках: языкознании, экономике, философии, истории. Во многих вузах прошли публичные шельмования крупных ученых, которых клеймили и унижали ретивые коллеги и даже студенты, а потом изгоев увольняли и сажали в тюрьму за «буржуазные взгляды», «низкопоклонство перед Западом» и т. п.

Но пострашнее «дискуссий» и поучений композиторам оказались послевоенные политические гонения, которые стали пугающе напоминать страшный 1937 г. В 1950 г. было «сшито» так называемое «Ленинградское дело», по которому руководители Ленинграда во главе с членом Политбюро Н. А. Вознесенским и секретарем ЦК А. А. Кузнецовым (всего 6 человек) были расстреляны через час после вынесения бездоказательного приговора. Их обвинили в создании «антипартийной группы» и «вредительско-подрывной работе».

Этот процесс напоминал «антизиновьевские» дела 1930-х гг. Как и тогда, Ленинград оставался в глазах Сталина центром антипартийной оппозиции, гнездом шпионов и вредителей. После главного процесса в Ленинграде прошли подобные же расстрельные процессы в других городах над теми ленинградцами – партийными деятелями, которые ранее по делам службы покинули Ленинград, но якобы составляли единую вредительскую организацию. Репрессии не прекращались и позже. В августе 1952 г. арестовали и осудили к тюремному заключению свыше 50 человек, работавших секретарями райкомов и председателями райисполкомов в блокадном Ленинграде («Дело Смольнинского района» и др.). Всего по «Ленинградскому делу» пострадало около 10 тыс. человек.

Летом 1952 г. состоялся суд по «Делу Еврейского антифашистского комитета». К расстрелу приговорили 13 человек. Их обвинили в шпионаже и антисоветской националистической деятельности. В том же году началось дело «врачей-вредителей», якобы объединенных в террористическую группу, которая состояла на службе еврейской организации «Джойнт» – «филиала» ЦРУ. Врачи старались, как было сказано в обвинении, «в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны». «Врачи-убийцы» якобы уже до этого расправились с товарищем А. А. Ждановым (ум. в 1948 г.), а также «сократили жизнь товарища А. С. Щербакова».

И дело Еврейского антифашистского комитета (руководителя которого, режиссера С. М. Михоэлса, сбили машиной в Минске), и дело «врачей-вредителей» стали следствием нарастающего маниакального психоза у Сталина и его почти нескрываемого антисемитизма. В печати проводилась настоящая кампания по борьбе с «безродными космополитами, окопавшимися во всех областях культуры», хотя все понимали, что речь идет о евреях. Только смерть Сталина остановила уже подготовленные для процесса дела и «организационные выводы» из него. Их суть состояла в выселении евреев СССР в отдаленные районы страны. Многие деятели искусства, литературы, науки дрогнули и присоединились к штатным борцам с «космополитами».

21 декабря 1949 г. страна праздновала 70-летний юбилей Сталина. Подобного пышного мероприятия СССР еще не знал. Задолго до этого дня по всей стране и за границей начали готовить подарки «родному и любимому». Их было так много, что в здании закрытого Музея изобразительных искусств им. Пушкина был создан «Музей подарков Сталину». Среди его экспонатов выделялись вещи необыкновенные, вроде пышного головного убора из перьев – «дара величайшему воину И. В. Сталину, избранному почетным вождем индейских племен» или рисовое зерно с портретом этого воина. Было немало гобеленов, ковров, ваз с изображением вождя, а также моделей домен, зданий, сооружений, носивших его имя. Перечень других подарков занял бы страницы.

В Третьяковской галерее открылась помпезная выставка «Сталин в изобразительном искусстве». Повсюду в стране открывались огромные монументы вождя. Люди умилялись, глядя на парную скульптуру В. Пинчука «Ленин и Сталин в Горках»: Ленин крепко держит за руку своего преемника и друга. День ото дня нарастала шумиха по радио, в газетах. Народные сказители, певцы, акыны, бандуристы состязались в славословии гению всех времен и народов. Вечером над Москвой, во время народного гуляния, засиял в свете сотен прожекторов гигантский портрет Сталина, поднятый на аэростате и осеняющий столицу как новый святой.

Возможно, что именно тогда появился известный анекдот о Сталине, поучавшем непутевого сына Василия: «Ты думаешь, ты – Сталин? Ты не Сталин! Ты думаешь – я Сталин? И я не Сталин!» И ткнув пальцем в сторону одного из миллионов своих портретов, вождь сказал: «Вот кто Сталин!»

В последние годы жизни Сталина, когда он стал стремительно стареть, за спиной вождя началась скрытая, но упорная борьба за власть. Играя на подозрительности Сталина, группировке Л. П. Берии и Г. М. Маленкова, ведавшего кадрами, удалось раздуть «Ленинградское дело» и вывести из игры Вознесенского и других конкурентов из «ленинградского лобби», влиявшего на политику.

Впрочем, в 1952 – начале 1953 г. Сталин, несмотря на ожесточенную борьбу группировок, крепко держал власть в своих руках и даже начал осуществлять уже ставшую привычной для него операцию по «изменению состава соратников по борьбе», т. е. репрессии. Всех удивило, что в октябре 1952 г. на XIX съезде партии (ставшей с того момента КПСС) вместо Политбюро появился многолюдный Президиум ЦК, а в его Бюро не вошли многие старые соратники Сталина – Ворошилов, Микоян, Молотов. Им Сталин явно готовил замену. Как упоминал в 1956 г. в своем докладе на XX съезде Хрущев, Сталин «не раз говорил, что надо менять членов Политбюро». «Чистка» правящих верхов в это время уже вовсю шла в странах-сателлитах, где один за другим расстрельными приговорами заканчивались процессы над крупнейшими партийными функционерами, пользовавшимися, как ранее казалось, безусловной поддержкой Сталина. Кроме того, от ведения госбезопасностью фактически был отстранен «верный оруженосец» Сталина Берия, а новым министром госбезопасности стал С. Д. Игнатьев, что было плохим знаком для Берии. Почти так же устраняли его предшественников – Ягоду и Ежова.

Но все эти тенденции не получили дальнейшего развития, так как в конце февраля – начале марта 1953 г. у Сталина, уже и до этого перенесшего несколько инсультов, произошел сильнейший удар, от которого он и умер 5 марта 1953 г.

Смерть таких тиранов, как правило, окружена множеством слухов и домыслов. Известно, что Сталин умирал трое суток, мучительно и страшно. Все это происходило в самый разгар «дела врачей-отравителей», поэтому говорили об отравлении вождя, организованном Берией или кем-то из обслуги. Эту версию подтверждала начавшаяся у Сталина кровавая рвота. Но слух об отравлении вряд ли достоверен. Сталин был чрезвычайно подозрителен и никому не доверял так, чтобы его можно было отравить. По другой версии, соратники, увидав лежащего бездыханного Сталина, сознательно оставили его без врачебной помощи. Но Хрущев вспоминал, что когда 1 марта вызванные охраной члены Политбюро приехали на дачу, то увидели храпящего вождя, который к тому же и обмочился. Поэтому решили, что он накануне «перебрал». Ведь в ночь на 1 марта, провожая их после обильного возлияния, Сталин ткнул Хрущева в живот и назвал его «Микитой», что было явным свидетельством подпития вождя. Посмотрев на Сталина, соратники уехали домой, но вскоре их вызвали вновь – положение Сталина стало критическим. Только тогда вызвали врачей. У Сталина оказалась парализована вся правая часть тела, а также правая часть лица. Он был беспомощен, но как бы «излучал» страх. Профессор П. Е. Лукомский с таким ужасом прикоснулся к его руке, что Берия даже прикрикнул на него: «Вы врач, так берите как следует!» На следующий день после смерти тело вскрыли. Было достоверно установлено, что у Сталина произошел обширный инсульт головного мозга с огромной зоной разрушения, а кровавая рвота была связана с кровоизлиянием в желудок. Если бы соратники отравили Сталина, они постарались бы избавиться от тела и похоронить тайну его смерти навсегда. Между тем он был набальзамирован и сохранялся в Мавзолее. Да и сейчас возможна эксгумация праха из могилы у Кремлевской стены. Только стоит ли это делать?

После смерти Сталина первые места были поделены таким образом: председателем Совета министров (последняя должность Сталина) стал Г. Маленков; Л. Берия получил пост министра внутренних дел и стал одновременно шефом госбезопасности; внешними делами ведал заместитель Маленкова Молотов, а Хрущев, как секретарь ЦК, руководил делами партии. Именно между ним и Берией и завязалась борьба за власть. Внешне добродушный вид и незатейливая манера поведения Хрущева усыпляли Берию и его сторонников, которые даже подумать не могли, что этот с виду простоватый и недалекий человек представляет для них опасность. Первоначальное разделение наследства прошло мирно. «Верхи» были более всего обеспокоены обстановкой в стране, они опасались смут и разброда после смерти такого сильного лидера, каким был Сталин. Но народ в большинстве своем (по крайней мере на людях) выражал глубокую скорбь, чувствовал свое «сиротство». Даже на далеком от Москвы Памире горько оплакивали смерть «нашего падишаха». В день похорон вождя в Москве на подходах к Дому союзов, где выставили тело усопшего, произошла катастрофа – толпа задавила и затоптала более 500 человек.

Первые шаги новой власти оказались на редкость удачными. Маленков сразу же завоевал любовь миллионов крестьян, которые долгие десятилетия помнили о его благодеянии: он понизил и отменил большинство тягостных крестьянам налогов и сборов, списал накопившиеся годами недоимки по ним, упразднил тяжелый натуральный налог. По инициативе Маленкова меньше стали платить и за приусадебный участок – основу существования миллионов семей. Глава правительства стал говорить необыкновенные слова о том, что партия поощряет развитие приусадебного хозяйства не только у колхозника, но и у рабочего, служащего. С высокой трибуны прозвучали призывы развивать не только тяжелую, но и легкую и пищевую промышленность, торговлю, расширять жилищное строительство.

4 апреля 1953 г. было объявлено, что дело «врачей-убийц» сфабриковано руководством госбезопасности и является провокацией. Это известие вдохнуло надежду в миллионы людей, чьи близкие еще томились в ГУЛАГе, все ждали перемен. И они постепенно начались, во многом по инициативе Берии. На какое-то время (весна и лето 1953 г.) «лубянский маршал» стал играть первую скрипку в руководстве. Он, не меняя ничего в системе сыска, все же избавился от страшной для людей вывески Министерства государственной безопасности, объединив его с МВД.

Особый резонанс в обществе получила проведенная по его инициативе амнистия 27 марта 1953 г. Согласно ей летом того же года на свободу вышли тысячи заключенных, в основном уголовников, которые стали терроризировать жителей городов, пока их снова не пересажали. Вместе с тем тогда же освободили и часть политзаключенных с небольшими сроками, инвалидов, женщин и несовершеннолетних. И хотя это было ничтожно мало в сравнении с числом оставшихся в лагерях, люди почувствовали слабый ветер перемен. Надежда, вспыхнувшая со смертью Сталина, не угасала. С именем Берии связаны некоторые изменения в национальной политике. С высоких трибун стали говорить об «извращениях ленинско-сталинской национальной политики», о необходимости учитывать национальные особенности каждого народа СССР, о недопустимости прежней практики, когда руководителем национальной компартии был обязательно русский. Берия заявлял о намерении пересмотреть жесткий курс советской внешней политики, способствовать разрядке, не препятствовать объединению Германии, восстановить разорванные при Сталине отношения с Югославией. Все это позволило некоторым историкам говорить об определенной программе реформ, которые задумал Берия.

Инициативы Берии, неожиданно приобретшего репутацию либерала, обеспокоили Хрущева и стоявших за ним функционеров. Они слишком хорошо знали, как может коварный и жестокий Берия расправиться с ними – далеко не простаками. Инициатором заговора против «лубянского маршала» стал Хрущев, который сумел разорвать давнюю связку Маленков-Берия. В разговорах с Маленковым Хрущев умело разжигал недовольство последнего обидной для него подчиненной ролью в этой связке, напоминал ему о постоянном снисходительном пренебрежении Берии к «Маланье» – так насмешливо называли женоподобного премьер-министра в узком кругу соратников. Хрущев стал действовать более решительно, когда заручился поддержкой части военного руководства, в первую очередь маршала Жукова. В итоге к июлю Хрущев сумел тайно подготовить свержение Берии, умело распределить роли для осуществления переворота. На специально созванном для этого заседании Политбюро он первым взял слово и после краткого обвинения в адрес Берии нажал на кнопку. Из соседнего помещения выбежали Жуков и другие военные с оружием в руках. Застигнутый врасплох Берия был арестован, препровожден в бункер военно-воздушных сил, командование которых было предано Хрущеву. 10 июля 1953 г. объявили на всю страну об аресте и смещении Берии со всех его постов. В декабре Берию и его сообщников тайно судили. Они по традиционной сталинской схеме обвинялись в заговоре с целью «восстановления господства буржуазии», в шпионаже в пользу иностранных разведок. Всех их приговорили к расстрелу. Ведомство госбезопасности реорганизовали в Комитет при Совете министров, с тех пор оно находилось под контролем партии. Среди множества обвинений, предъявленных Берии, были и обвинения в насилии над множеством женщин. Об этом пороке страшного начальника МГБ знали многие. Красивые женщины боялись ходить в Москве мимо дома высокопоставленного павиана. Известны сотни случаев разврата Берии, жертвами которого стали и безвестные женщины с улицы, и знаменитые киноактрисы, вроде тогдашней звезды экрана Целиковской. В обвинительном заключении и постановлении ЦК, прочитанном на партсобраниях, подробно и в деталях описываются многочисленные сексуальные преступления Берии. Подобная тема впервые использовалась для дискредитации советского партийного лидера, хотя было известно, что многие из сталинской верхушки «дружили» с артистками, балеринами и вообще с красивыми женщинами (Авель Енукидзе, Калинин и др.). Однако эта «слабость» никогда не ставилась им в упрек. Енукидзе расстреляли за оппортунизм, а Калинин умер в своей постели.

В середине 1950-х гг. общество бурлило. Тысячи жалоб и прошений об освобождении и реабилитации невинных, ставших жертвой «врага народа» Берии, переполняли почту высших инстанций государства и партии. В лагерях начались забастовки и восстания. Так, в 1954 г. почти полтора месяца держали оборону восставшие заключенные лагеря особого режима в Кенгире. Восстание было подавлено танками, участников мятежа судили и отправили на Колыму.

Хрущев первым из партийного руководства решился покуситься на святая святых – культ Сталина. В этом смысле он, как лидер и государственный деятель, верно улавливал настроения общества, остро жаждавшего перемен, и понимал, что без низвержения полубожественного культа Сталина эти перемены невозможны. Несомненно, в его действиях был и расчет карьериста, который спекулировал на народном несчастье и стремился умножить за счет разоблачения Сталина свой политический капитал. При этом Хрущев действовал довольно смело и с расчетом. Ведь он лично меньше других своих влиятельных коллег был запятнан кровью жертв сталинизма, хотя и его руки тоже были в невинной крови.

Этапным в карьере Хрущева и истории страны стал его доклад о преступлениях Сталина на XX съезде в феврале 1956 г. Несомненно, что Хрущев преодолел сопротивление соратников Сталина и добился права выступить с этим докладом, составленным по материалам работы комиссии П. Н. Поспелова, собиравшей материал о репрессиях. Сообщенные в докладе Хрущева факты ошеломили людей своей, как тогда казалось, откровенностью и смелостью. Доклад касался только беззаконий и репрессий, совершенных Сталиным в отношении членов партии, и умалчивал о страданиях народа, но и по тому, что сказал Хрущев в докладе, людям стало ясно – прошлое было преступно.

Знаменитый доклад стал этапным событием не только для Хрущева, получившего благодаря ему огромную поддержку общества, но и для страны, целого поколения людей, названных позже «шестидесятниками», «детьми XX съезда». Тысячи людей, как из небытия, выходили из концлагерей и возвращались к своим близким. Начались реабилитации погибших в лагерях и тюрьмах. Клеймо предательства сняли и с целых народов. Сосланные в годы войны чеченцы, ингуши, калмыки в 1957 г. вернули себе государственность. Только крымским татарам и немцам Поволжья не удалось добиться реабилитации.

Борьба Хрущева с «культом личности Сталина» оказалась в его руках мощной дубиной против его противников – сподвижников Сталина. После свержения Берии Хрущев не сразу взял всю власть в свои руки. Ему приходилось делиться ею с другими. Наибольшую опасность представлял для Хрущева Маленков, которого он и стремился устранить в первую очередь. С помощью интриг и угроз втянуть Маленкова в расследование обстоятельств кровавого «Ленинградского дела» (а Маленков, наряду со Ждановым, был организатором репрессий ленинградцев) Хрущев добился, что в 1955 г. Маленков подал в отставку с поста председателя Совета министров. На его месте оказался Н. А. Булганин, которому Хрущев также не доверял. Но перед тем, как сместить Булганина и занять его место, Хрущев стал притеснять одного из ближайших сподвижников Сталина, В. М. Молотова, пользовавшегося особым авторитетом у сталинистов. Критический момент в этой борьбе за власть наступил в 1957 г., после XX съезда. Против Хрущева сплотились все главные сподвижники Сталина: Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов и, как тогда писали, «примкнувший к ним Шипилов». Одно время казалось, что Хрущев уже почти политический труп. Против него выступили почти все члены Президиум ЦК. Они даже приняли решение о смещении Хрущева с его постов. Но благодаря поддержке маршала Жукова, предоставившего самолеты, в Москву были за один день доставлены члены ЦК – лояльные Хрущеву местные «бароны», которые на заседании ЦК и провалили начинание Молотова и др. Заклейменных как «антипартийная группа», их лишили высших постов, отправили на работу в дальние области, а некоторых даже изгнали из московских квартир. Но все-таки времена изменились. Никого из провинившихся перед Хрущевым не посадили и не расстреляли.

Главная черта Хрущева, которую отмечают все историки, – противоречивость. Это отразилось и в памятнике работы Э. Неизвестного на его могиле – сочетании белых и черных камней. Разоблачив культ личности Сталина, он почти сразу же дал задний ход. 30 июня 1956 г. Пленум ЦК принял специальную резолюцию, в которой Сталин охарактеризован как «выдающийся теоретик и организатор», а все его преступления названы «злоупотреблением властью». Объяснялись они преимущественно отрицательными личными качествами генсека. Утверждалось, что репрессии не изменили характера советского строя и его поступательного движения к коммунизму (Хрущев, как известно, произносил это слово как «коммунизьм»).

Однако в начале 1960-х гг. наступил второй акт десталинизации. На XXII съезде в 1962 г. прозвучали еще более резкие слова о культе личности Сталина, чем на XX съезде. Тело Сталина было вынесено из Мавзолея, портреты вождя начали снимать со стен в учреждениях, по всей стране принялись сносить памятники Сталину. Делалось это обычно по ночам, тайком.

Широкомасштабной стала реабилитация жертв репрессий. Был изменен порядок сообщений о причинах смерти репрессированных. Раньше родственникам сообщали вымышленные причины и даты смерти их близких, чтобы, как отмечалось в записке председателя КГБ Семичастного (1962), «сообщение членам семей расстрелянных действительной судьбы их родственников (не) могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства…»

Теперь с этой системой государственной лжи партия решила частично покончить. Семичастный предлагал: «Представляется целесообразным впредь на запросы граждан о судьбе их родственников, осужденных в несудебном порядке к расстрелу, устно сообщать действительные обстоятельства смерти этих лиц, а регистрацию в загсах их смерти производить датой расстрела без указания причины смерти…» Естественно, ни о каких извинениях государства, такой и речи не шло. Не предоставлялись и сведения о месте захоронения, не могли люди рассчитывать и на компенсацию за погибшего по вине государства. Будьте благодарны, что вам сказали, когда на самом деле был расстрелян ваш отец, муж, сын, брат, и до свидания!

При тех разительных переменах, сопровождавших десталинизацию времен Хрущева, многое в природе строя оставалось неизменным. Хрущев был искренне убежден, что созданный при Сталине социальный и политический строй если и не отличался совершенством, то и не нуждается в кардинальной ломке или реформах. Нужно лишь, по мысли Хрущева, преобразовать аппарат, расставить по местам толковых, инициативных людей (отсюда непрерывные административные реформы, перетасовки номенклатуры), внедрить новые методы и способы хозяйствования (например, в сельском хозяйстве все колхозы сделать совхозами, использовать квадратно-гнездовой метод, провести химизацию сельского хозяйства, создать совнархозы и т. д.) – и тогда все пойдет как нужно.

В замкнутом круге, очерченном почитаемыми им принципами «марксизма-ленинизма» (а в сущности, сталинского административного социализма), он так и проходил все 10 лет своего правления. При этом по своему темпераменту Хрущев был человеком нетерпеливым, крутым, он часто увлекался. Под влиянием неумных советов, воодушевленный возможностью (как сказал о нем Черчилль) «перепрыгнуть пропасть в два прыжка», он принимал непродуманные решения, а причины неудач квалифицированно оценить не мог. Хрущев был малообразованным человеком, он не умел учиться, но зато был всегда убежден в своей правоте, имел апломб типичного высокопоставленного партийного работника: брался за все дела, но глубоко не вникал в их суть. Спорить же с ним было бесполезно и даже опасно – обидчивый и мстительный, Хрущев слыл самодуром, склонным к хамству.

После Сталина Хрущеву досталось тяжелое наследство – разоренное сельское хозяйство. Со свойственной ему решительностью и апломбом непревзойденного знатока сельского хозяйства Хрущев взялся разом вырвать его из застоя. Им была провозглашена политика превращения колхозов в совхозы. Именно они казались Хрущеву более перспективными сельхозобъединениями. Особую роль в подъеме сельского хозяйства Хрущев отводил освоению целинных и залежных земель. Хрущев думал, что именно там спрятан ключ к будущему изобилию страны. Он считал, что это так просто – превратить казахстанские и южносибирские степи (залежные земли) в сельскохозяйственные нивы и тем решить продовольственную проблему навсегда. На освоение целины бросили огромные средства государства, лишив денег области Европейской части России.

Тысячи добровольцев отправились на целину, подъем которой поначалу осуществляли заключенные еще не закрытых лагерей ГУЛАГа. Враз были распаханы тысячи гектаров степей, и это сразу же принесло огромный урожай. Но законы природы были сильнее указаний ЦК. После короткого периода высоких урожаев обычно наступало истощение земель. Засуха приводила к уничтожению посевов, эрозия почвы, солончаки быстро превращали плодородные земли в пустыню. В итоге цена на целинный хлеб оказывалась выше средней цены хлеба по стране. Хрущев обвинял в неудачах руководителей, рвал и метал в поисках виновников провала затеи с целиной.

Другой «идеей фикс» Хрущева в эти годы стала кукуруза. Насмотревшись во время визита в Америку на успехи фермеров Среднего Запада, он решил срочно преобразовать структуру посевов в стране. Началась невиданная ранее кампания по внедрению кукурузы, которую стали сеять везде – вплоть до Заполярного круга. Хрущев говорил, что если на Чукотке сажают картошку, то должны сеять и кукурузу.

Третьей «инициативой» Хрущева стало соревнование СССР с США в области животноводства. Он был убежден, что хлеб целины и кукуруза, высаженная по всей стране, позволят догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла. Лозунг «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения!» (другой вариант «Держись, корова из штата Айова!») вдруг стал чуть ли не самым важным для советских людей после лозунга «Слава КПСС!». Области, опережая друг друга, начали рапортовать о досрочной и сверхплановой сдаче молока и мяса. Часто это достигалось не за счет увеличения производства, а за счет забоя племенного скота, а также закупки мяса и молока у населения – лишь бы отличиться, угодить Хрущеву. Но уже на следующий год показатели по производству мяса и молока резко падали, и всем становилось ясно, что вся эта кампания – показуха и очковтирательство. Догнать корову из штата Айова так и не удалось.

Провалилась и кукурузная эпопея. Рапортуя о невиданных урожаях кукурузы, местные руководители порой даже не убирали невызревший злак на силос, а пускали на поля трактора, волочившие железнодорожные рельсы – лишь бы прибить упрямо торчавшие вверх стебли кукурузы к земле, пока их не засыпет снег. Вся эта кампания принесла Хрущеву обидную кличку «кукурузник». Она закончилась страшным провалом. В 1963 г. впервые за многие годы страна оказалась на грани голода. Горожане стояли в длинных очередях за хлебом, писали на ладонях химическим карандашом трехзначные номера своей очереди. Хлеб, который они, отстояв часами, покупали, был непривычно жестким и серым. В него, для экономии пшеницы, добавляли ту самую хрущевскую кукурузу. Именно благодаря экспериментам Хрущева с 1963 г. страна впервые стала тратить золото на покупку зерна за границей.

Последней идеей Хрущева по спасению сельского хозяйства стало намерение провести всеобщую химизацию земледелия и тем самым резко повысить урожайность. Страшная химическая атака обрушилась на природу, и ржавеющие среди полей цистерны для химикатов стали на долгие годы памятниками очередного утопического проекта, окончательно подорвавшего репутацию Хрущева как государственного деятеля.

Все эксперименты Хрущева разворачивались на фоне начавшегося «строительства коммунизма». Дело в том, что в 1961 г. на XXII съезде КПСС была принята новая программа партии и на всю страну было торжественно объявлено, что СССР приступает к строительству коммунизма, которое предполагалось завершить в 1980 г. В этом смысле Хрущев оставался таким же утопистом, как большевики первых послереволюционных лет, строившие «военный коммунизм». Начинание Хрущева свидетельствовало о том, что в основании коммунистической доктрины, которой были привержены Ленин, Троцкий, Бухарин, Сталин, Хрущев, заложена утопия, желание как можно быстрее, не считаясь с реальностью, «железной рукой загнать человечество в счастье» (так писали на лозунгах времен Гражданской войны). Раз за разом жизнь показывала, что утопия эта обречена на провал. Так было и с начинаниями Хрущева. Как только его отправили в отставку, о них постарались забыть. На смену этой утопии шла новая.

Но не все обстояло так плохо, как в сельском хозяйстве. Невиданными прежде темпами развивалась энергетика. По «сталинскому плану преобразования природы» одна за другой строились гигантские гидроэлектростанции: Куйбышевская (1958), Сталинградская (1960),

Братская (1964). В результате энергии стало больше, но огромные водохранилища затопили миллионы гектаров плодородной земли, уничтожили сотни деревень, памятников природы и истории, резко изменили окружающую среду целых регионов страны.

Промышленность развивалась неровно. В некоторых отраслях были достигнуты значительные успехи. Химическая промышленность освоила выпуск искусственных материалов и пластмасс. Процветала и атомная энергетика. В 1954 г. в Обнинске под Москвой дала ток первая атомная электростанция, в Сибири и под Воронежем начали строить более мощные. В 1954 г. был спущен на воду атомный ледокол «Ленин». В воздух поднялись совершенные по тем временам самолеты. В строительстве ракет и космической техники советские конструкторы оказалось впереди своих коллег из Америки и Западной Европы. Это позволило в 1957 г. запустить первый спутник Земли, а в 1961 г. вывести на орбиту космический корабль с человеком на борту и начать готовиться к полету на Луну.

В других отраслях (а их было большинство) стало очевидно техническое отставание. Многие предприятия были убыточны, и промышленный прирост достигался благодаря строительству новых заводов, а не за счет совершенствования и повышения эффективности производства на старых предприятиях. Как известно, в СССР до 1955 г. не признавали понятия «моральное старение техники», и на многих заводах работали станки дореволюционного выпуска или привезенные по репарации из Германии. Так получилось, что примерно до первой половины 1960-х гг. послевоенная Европа и Япония жили не лучше Советского Союза, но с началом научно-технической революции жизнь европейских стран и Японии стала стремительно меняться. И только Советский Союз, из-за нерационального планирования, безумных трат на оборону, господства рутины и бюрократии, отсутствия конкуренции и частной собственности, не сумел совершить тот прыжок в будущее, которые совершили в 1960-е гг. другие страны. Позже отставание СССР становилось все больше и больше хроническим и невосполнимым.

В хрущевскую эпоху произошли важные изменения в социальной политике. Государство перестало быть столь непримиримо жестоким к человеку. В этой сфере произошла подлинная либерализация, немыслимая прежде, при Сталине. Были отменены многие жестокие законы о труде. Колхозники стали получать паспорта. Был смягчен суровый полицейский режим для ссыльных. Стало проще передвигаться по стране, хотя поездки за границу были по-прежнему недосягаемыми для большинства. Прекратили выпуск обременительных для народа облигаций государственного займа. В 1956 г. появился закон о минимуме зарплаты, ее начали регулярно повышать, в том же году приняли закон о пенсиях. Работающие мужчины стали получать пенсии по достижении 60, а женщины – 55 лет (правда, пенсии для колхозников появились только в 1965 г.). Реальные доходы людей стали заметно возрастать. Невиданный прежде размах приобрело жилищное строительство. В язык того времени вошло понятие «черемушки». Так назывался район Москвы, где поточным методом начали строить 5-этажные дома из бетонных блоков. Они были тесны и неудобны (получив в народе прозвище «хрущобы»), но для измученных коммуналками людей получить отдельную квартиру в «черемушках» (в каждом городе были свои) стало счастьем необыкновенным. Зато совсем не стало мебели. Социалистическая экономика разом с несколькими задачами справиться не могла, и люди стояли по ночам в очередях возле мебельных магазинов.

Внешнеполитическая деятельность Хрущева отличалась такой же экстравагантностью, как и внутренняя политика. Он вошел в историю дипломатии как глава великой державы, оштрафованный на Генеральной сессии ООН 1960 г. за хулиганское поведение (стучал по столу снятым ботинком во время выступления премьер-министра Великобритании). Неоднократно он грозился «показать кузькину мать» империалистам, что ставило в тупик не только переводчиков, но и слушателей. Вместе с тем при нем появилось важное понятие «мирное сосуществование», заменившее теорию о перманентном противостоянии с «миром капитала» и «экспорте революции». Было решено ждать, когда сами собой, «под напором борьбы трудящихся рухнут гнилые устои эксплуататорского общества» в ведущих странах Запада. К тому же наличие ядерного оружия у СССР и западных держав сдерживало стороны от резких действий.

Иным было поведение СССР в «третьем мире». Безусловная помощь и поддержка «национально-освободительных» движений стала добровольной обязанностью и одновременно тяжкой долей СССР. В сущности бедная страна, не залечившая всех военных ран, не жалела усилий для поддержки подчас сомнительных, а иногда и антинародных режимов во многих странах мира. Между СССР и США развернулась скрытая борьба за расширение влияния в «третьем мире». Как гласил анекдот тех времен, «Америка вмешивается во внутренние дела СССР на всех континентах».

В нескольких случаях из-за амбиций и упрямства Хрущева мир оказывался на грани войны. В 1956 г. СССР вмешался в конфликт вокруг Суэцкого канала и с тех пор надолго приобрел «друга» в лице египетского президента Насера, которого привечали в Москве, награждали, снабжали техникой, оружием, обеспечивали специалистами и кредитами. Позже при таких же конфликтных ситуациях СССР приобрел новых «друзей» в Сирии, Ираке, а потом в Алжире, Йемене и множестве других стран. Все они как один остро нуждались в материальной и финансовой помощи Советского Союза. И эта помощь им оказывалась.

Процесс десталинизации в странах из «лагеря социализма» проходил болезненно. В 1956 г. сталинистское правительство Венгрии под руководством М. Ракоши не смогло удержаться у власти, в стране начались антисоветские и антикоммунистические выступления. На смену Ракоши пришло правительство Имре Надя, который повел политику на разрыв с СССР. Этого Москва не желала допустить ни при каких обстоятельствах. С Венгрией, в сущности, началась война. Известно, что дальние бомбардировщики с полным бомбовым запасом получили боевое задание нанести удар по зданию парламента в Будапеште и центру венгерской столицы, и лишь на подлете к Венгрии задание было отменено. В Будапешт вошли советские танки. После кровопролитных боев сопротивление венгров было подавлено, у власти оказалось так называемое «рабоче-крестьянское правительство» Яноша Кадара. Иной реакция на разоблачение культа личности Сталина была в Китае и Албании. Там не одобрили решений XX съезда и в начале 1960-х гг. фактически разорвали отношения с СССР. В 1961 г. СССР пытался осадой задушить Западный Берлин, находившийся в центре контролируемой советскими войсками ГДР. Когда из этого ничего не вышло, в течение нескольких дней и ночей по всему периметру Западного Берлина была возведена знаменитая Берлинская стена, ставшая на долгие годы символом и фасадом «социалистического лагеря».

Но самым опасным для мира стал Карибский кризис 1962 г. После захвата власти на Кубе Фиделем Кастро в 1959 г. Хрущев сразу полюбил этого «бородача», быстро смекнувшего, что в данной ситуации удобнее всего стать коммунистом (позже сам Фидель писал, что он «краснел» постепенно). Кубе стали оказывать самую разнообразную и щедрую помощь. В СССР с восторгом встречали Фиделя, дружно кричали «No pasaran!» («Они не пройдут!»), имея в виду «американских империалистов», а в 1962 г. на «остров Свободы» советские корабли начали завозить ракеты с ядерными боеголовками. К осени 1962 г. американская разведка сообщила президенту США Д. Кеннеди, что на Кубе, в непосредственной близости от США, размещены ядерные ракеты с радиусом действия до 1000 миль, нацеленные на главные города Америки, причем по одному из основных видов ракет, «земля-земля», на Кубе была сосредоточена половина ядерного потенциала СССР! При этом советские руководители многократно уверяли американцев, что ничего подобного нет. Этот откровенный обман был публично разоблачен с помощью фотоснимков, сделанных американскими самолетами-разведчиками «У-2». На снимках отчетливо видны советские пусковые установки. Началось острое противостояние ядерных держав, приведшее мир 27 октября 1962 г. на грань войны. США предъявили СССР ультиматум, потребовав (в обмен на гарантии неприкосновенности Кубы) немедленно убрать ракеты с острова. Впервые у Хрущева появилась реальная возможность показать империалистам «кузькину мать», но он не решился это сделать и пошел на уступки. Он дал приказ вывезти ракеты, чем страшно обидел своего друга Кастро, ибо при решении вопроса о вывозе ракет с ним даже не посоветовался.

Один из самых известных романов Ильи Эренбурга, который был написан после смерти Сталина, назывался «Оттепель». Так стали называть и время с 1956 до 1964 г., когда казалось, что струи свежего воздуха хлынули в затхлую атмосферу советской интеллектуальной жизни. Один из фильмов той эпохи заканчивался панорамой реки, ломавшей толстый слой льда. Это стало символом «оттепели». Журналы «Юность» и «Новый мир» стали публиковать новые произведения, в которых впервые появились материалы о репрессиях, об острых проблемах тогдашней жизни. Казалось, что приближается эпоха либерализма. Но не тут-то было! Для Хрущева культура, литература, искусство были лишь формой пропаганды коммунистических идей, иначе он и не мыслил. В 1957 г. Хрущев говорил: «Почему партия так много уделяет внимания вопросам литературы и искусства? Потому, что литературе и искусству принадлежит исключительно важная роль в идеологической работе нашей партии, в деле коммунистического воспитания трудящихся. Коммунистическая партия считает деятелей литературы и искусства своими верными друзьями, надежной опорой в идеологической борьбе».

Поэтому Хрущев активно поддерживал «верных друзей партии» и карал «неверных», причем действовал вполне избирательно и спекулятивно. Когда ему потребовалось мощное идейное оружие в борьбе со своим сталинистским окружением, он одобрил публикацию повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1962) и даже не возражал против выдвижения автора на соискание Ленинской премии. Когда же воодушевленные этим примером писатели устремлялись к кровоточащей теме сталинизма, он их «окорачивал», много говорил о «созидательной роли И. В. Сталина». Литература как не зависящее от воли партии явление художественной жизни была глубоко чужда ему. Поэтому в 1957 г. была устроена настоящая травля Б. Л. Пастернака, «осмелившегося» опубликовать за границей роман «Доктор Живаго» и получившего за него Нобелевскую премию по литературе. Травля писателей в прессе сочеталась с запретами на публикацию отдельных произведений. Когда же и этого властям казалось мало, то в дело включался КГБ, изымавший рукописи произведений у писателей, как это было с В. Гроссманом.

Хрущев был дилетантом во всем, кроме борьбы за власть, однако считал возможным давать безапелляционную оценку произведениям искусства и литературы. Посещение выставки в московском Манеже, встречи с творческой интеллигенцией превращались в разнос не понравившихся Хрущеву художников и писателей. Пользуясь страхом, который сковывал всех со сталинских времен, а также своей безнаказанностью, он, брызгая слюной, по-хамски орал на людей, поучал их, угрожал им.

И все же, несмотря на указания и запреты, интеллектуальная жизнь продолжалась. Впервые появился самиздат: в сотнях машинописных копий расходились стихи, проза, публицистика. Появились самиздатовские журналы. Заметным явлением стала «Хроника текущих событий» – машинописное издание, публиковавшее сухую информацию о преступлениях властей. Началась борьба первых диссидентов за права человека в СССР.

В хрущевское время с инакомыслящими стали расправляться изощреннее, чем раньше: их сажали в психбольницы, весьма похожие на тюрьмы. Грязную работу для партии – признавать нормальных людей сумасшедшими – делали врачи-психиатры из Института им. Сербского в Москве. Для «диагноза» врачи использовали определение «вялотекущая шизофрения» или «комплекс реформаторства».

В хрущевские годы вступил на путь борьбы с властью и крупный физик, академик А. Д. Сахаров, который стал настойчиво требовать от Хрущева запрета испытаний ядерного оружия, а потом перешел к правозащитной деятельности. Долгое время против Сахарова не применяли репрессивных мер, зато их широко использовали против других неблагонадежных элементов, казавшихся власти «мелкими», но опасными. В 1964 г. в Ленинграде состоялся суд над поэтом И. Бродским, к которому применили указ 1961 г. о борьбе с тунеядством.

Для Хрущева не существовало ни свободы творчества, ни свободы совести. Даже после тех страшных испытаний, которые претерпела за годы советской власти церковь, хрущевские годы стали для священнослужителей и верующих настоящим кошмаром. Пообещав «показать по телевизору последнего попа», Хрущев фактически приступил к ликвидации церкви в стране. Как в начале 1930-х гг., стали закрывать церкви и монастыри, резко увеличили налоги на церковников, начали урезать земельные наделы церкви, отбирать у нее здания. В 1958 г. прошла массовая чистка церковных библиотек, многие книги были изъяты и уничтожены, новые запрещалось печатать и присылать из-за границы. Милиция препятствовала верующим посещать церкви, устраивать крестные ходы, запретили паломничество по святым местам. С помощью угроз и шантажа власти пытались (и порой успешно) оторвать от церкви священников, профессоров духовных семинарий и академий. Как и в 1920-е гг., власти развязали разнузданную антирелигиозную пропаганду. Закрывались церковные учебные заведения, нещадно преследовали баптистов, представителей других вероисповеданий.

Последние годы правления Хрущева отмечены обострением международной обстановки, конфронтацией с Америкой, ожесточенными идеологическими разногласиями с Китаем, вылившимися позже в пограничные столкновения, а также провалами в области внутренней политики. Хрущевым были недовольны и в армии. Военные осуждали резкие, не оправданные обстановкой меры по сокращению армии, ликвидации крупных кораблей надводного флота, который казался Хрущеву ненужным при наличии ядерного оружия на атомных подводных лодках. Многие не могли простить Хрущеву отставки в 1957 г. прославленного маршала Жукова, который в критические моменты не раз подставлял Хрущеву свое плечо, но несокрушимой воли, харизмы и честолюбия которого Хрущев явно опасался. Обвиненный заочно в бонапартизме (возможно, не без основания), Жуков был отправлен в отставку, пока находился в заграничной командировке.

Повысившийся было в послесталинскую эпоху уровень жизни людей стал вновь падать, постоянно повышались цены на продовольствие. Все это вызывало раздражение в обществе, хотя окружение Хрущева помалкивало, думая о себе. Характерный разговор, переданный позже маршалом, произошел между Жуковым и Ворошиловым:

«Я Ворошилову сказал:

– Ты пошел бы и рассказал Хрущеву, до чего деревня дошла. А он мне:

– Нет, я хочу, чтобы меня похоронили на Красной площади».

В этой обстановке усилиями подхалимов начал создаваться культ личности Хрущева, который после культа Сталина выглядел смехотворным. Помимо сталинистов «Хрущем» были недовольны и люди, которые ранее поддерживали его. Впервые за многие годы пролилась кровь на улицах городов: в Тбилиси, Александрове (1961) произошли волнения рабочих, которые власти подавили силой оружия. Особенно трагическими стали события в Новочеркасске в 1962 г., ибо здесь власти столкнулись с массовым недовольством того класса, именем которого они правили страной. На одном из заводов возникли стихийные митинги по поводу повышения цен на продовольствие. Администрация повела себя с рабочими вызывающе. Раздосадованные рабочие двинулись к центру города на митинг, и на подходе к главной улице их колонна была расстреляна. Погибло больше 20 человек. Только благодаря сдержанности некоторых военных подавление выступления не превратилось в «кровавую баню».

Хрущев перестал устраивать и номенклатуру. Высших чиновников раздражали его инициативы, особенно идея передачи министерских функций в территориальные органы – совнархозы. Деятельность Хрущева, его манера вести дела, по мнению номенклатуры, дискредитировали власть. Народ, привыкший бояться и уважать немногословного тирана Сталина, почти в открытую потешался над «кукурузником Никиткой» – героем сотен анекдотов. Сам же Хрущев, с триумфом встретивший свое 70-летие, не собирался уходить на покой. Всех раздражали безудержные восхваления Хрущева, расточаемые его придворной камарильей во главе с зятем А. Аджубеем – главным редактором «Известий», который пытался играть самостоятельную роль и во внешней политике.

Многолетняя власть развратила Хрущева. Он был убежден как в своей непогрешимости, так и в прочности своего положения. Постепенно он утратил острое прежде чутье политика и интригана. Между тем только благодаря этому чутью, опережающим интригам и решительности он справлялся с коллегами-соперниками. Заговор против Хрущева летом 1964 г. возглавил Л. И. Брежнев. К нему примкнули многие ведущие функционеры во главе с М. А. Сусловым. Все они пользовались полной поддержкой КГБ, во главе которого стоял А. Н. Шелепин.

Есть сведения, что осенью 1964 г., перед отъездом в отпуск на юг, Хрущев узнал о заговоре коллег, но пренебрег предупреждением, за что вскоре и поплатился. Из Сочи его вызвали на срочное заседание Президиума ЦК, а потом отправили на пенсию «по состоянию здоровья». Эта формулировка, как и «отдых главы государства на юге», долгие годы каждый раз вызывала у советских людей вполне определенную реакцию.

Новые слова в политическом лексиконе: «волюнтаризм», «субъективизм», которые якобы преодолела партия, стали на многие годы эвфемизмами хрущевской «оттепели» и характеристиками самого Хрущева, имени которого с тех пор старались не упоминать. Он жил на даче под присмотром «органов» и, как выяснилось потом, очень беспокоил своих преемников, ибо стал сочинять мемуары. Переворот 1964 г. был осуществлен в интересах политической верхушки, задерганной непоседливым, беспокойным Хрущевым и жаждавшей покоя, размеренной, предсказуемой работы и законного, комфортабельного отдыха. По одной из версий, вначале предполагалось сделать лидером Александра Шелепина – руководителя КГБ и одного из инициаторов свержения Хрущева. Но молодой, волевой, аскетичный «железный Шурик» пугал коллег своей решимостью «закрутить гайки», «навести порядок». И его постепенно «задвинули». Первым секретарем ЦК КПСС стал Леонид Ильич Брежнев, которому в 1964 г. исполнилось 58 лет. Это был вполне ординарный партработник, без блеска, но человек исполнительный, деловой, здравый, не злой по своей природе, не лишенный обаяния и юмора, любивший жизнь и те радости (без излишеств), что она ему приносила: элегантные костюмы, охоту, рыбалку, сигареты «Мальборо». Как писал о нем один историк, «Брежнев проявил единственный талант, необходимый партийному руководителю, – умение руководить: давать общие указания по всем вопросам, не будучи специалистом ни по одному из них». Кажется, что кроме власти главной страстью Брежнева были автомобили, точнее быстрая, если не сказать сумасшедшая, езда на них. Брежнев слыл заботливым семьянином, имел множество друзей и земляков с Украины, из Днепропетровска. Он их никогда не забывал и расставлял на важные посты, куда бы ни забрасывала его жизнь номенклатурного работника: в Молдавию, Казахстан, Москву. Впоследствии благодаря этому заговорят о «днепропетровской мафии».

Брежнев устраивал многих. Он был в меру прогрессивен, но и в меру консервативен. Поначалу боялись, что с его приходом сталинисты восстановят культ и памятники своему бессмертному вождю. Но сталинизации не произошло. Брежнева устроил некий «баланс» оценок Сталина, когда скупые отрицательные характеристики генералиссимуса равномерно сочетались с положительными, но умеренными оценками его заслуг в годы войны и строительства социализма. Но все же в целом, с каждым новым изданием учебников истории партии и СССР в них все скупее и скупее говорилось о беззакониях сталинской поры. Прекратилась реабилитация жертв сталинских репрессий. О сталинском прошлом старались забыть, стремились избежать упоминаний о репрессиях, уничтоживших миллионы людей. Цензура пропускала только туманные намеки о судьбе невинно погибших в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. О казненном писателе и художнике в предисловии к его книге было принято писать так: «В 1938 году оборвался его творческий путь…»

Формально у власти был триумвират: Брежнев руководил партией, А. Н. Косыгин – правительством, формальным главой государства (Председателем Президиума Верховного Совета) был Н. А. Подгорный. Однако в 1970-е гг. Брежнев постепенно «съел» своих коллег по триумвирату, а заодно и тех, кто представлял для него потенциальную опасность. В 1977 г. Брежнев стал главой государства вместо Подгорного, а в 1979 г. на место Косыгина поставил «своего человека» из Днепропетровска – Н. Тихонова.

Поначалу, в 1965 г., было заявлено о хозяйственной реформе с целью оживить производство за счет создания стимулов к производительному труду. Позже ее назвали «реформой Косыгина», которого уважали в народе за серьезность, скромность и деловитость. Но в условиях административного социализма, жесткого планового хозяйства, идеологизированной экономической политики и права, не допускавшего частной собственности, хозяйственная реформа не состоялась, а сам Косыгин особенно и не боролся за жизнь своего детища, оставаясь дисциплинированным служакой. Все попытки изменить ситуацию (бригадный подряд и другие начинания, рожденные жизнью и искренним желанием людей помочь стране и одновременно заработать деньги для себя) вязли в дебрях бюрократии и партократии.

Пытаясь преодолеть нарастающий кризис деревни, власти начали «закачивать» большие деньги в сельское хозяйство, стремясь добиться его комплексной механизации и химизации. Но эффект был невысоким. Колхозы держались на дотациях, а совхозы, число которых резко увеличилось, не могли обеспечить страну хлебом (его продолжали закупать за границей все брежневское время) и другими видами продовольствия. Иностранцу было трудно понять язык брежневской эпохи, когда фраза о том, что в ближайшем магазине «выбросили дефицит», поднимала людей как на пожар, а призыв «В буфете сосиски (а тем более – печенку) дают!» останавливал производство. В науке эти явления назывались «товарный голод». В народе появилось выражение «колбасная электричка», когда для жителей областей, прилегающих к Москве, стали привычными «десанты» в столицу за едой – посадить на карточки Москву власти все же не решались. Финалом усилий поднять лежащее пластом сельское хозяйство стало принятие в 1982 г. так называемой «Продовольственной программы», после выполнения которой в далеком 1990 г. советские люди могли рассчитывать на изобилие в магазинах. Но все понимали, что это очередная «бумажная программа», утопия.

В конечном счете страна при Брежневе шла по бесперспективному пути экстенсивного развития производства, а потому прочно «села на трубу» – гигантские доходы от поставок нефти и газа («нефтедоллары») по проложенным из Западной Сибири в Европу трубопроводам шли на латание дыр в экономике. Деньги будущих поколений просто проедались за счет импорта хлеба, иностранных товаров, расходовались на жалованье чудовищно раздутого штата управленцев – их было 18 млн человек, или каждый шестой из работающих.

Интеллигенция брежневских времен не была однородна. Одни (подавляющее большинство) испытывали равнодушие к окружающей действительности, мирились с идиотизмом своего времени, вступали в партию, формально участвуя в ритуальной жизни страны, уходили в замкнутый мир работы, увлечений (вроде туризма или авторской песни). Другие (их было меньшинство) пытались изменить положение легальным, а некоторые – и нелегальным путем. Появилось «экологическое движение» против бездумного строительства за счет варварского использования природных ресурсов, против возведения гигантских гидростанций, чьи водохранилища губили леса, земли, а также против чудовищного намерения с помощью 250 ядерных взрывов малой мощности повернуть северные реки в Каспий, а сибирские в Среднюю Азию. Все зачитывались произведениями «деревенщиков» (В. Распутина, Ф. Абрамова, В. Астафьева, В. Белова), реалистично описывавших трагедию коллективизации и удручающее положение советской деревни.

Но власть беспокоили не «деревенщики». Ее усилия (в КГБ был создан огромный 7-й отдел) были направлены на борьбу с диссидентами – правозащитниками. Появившееся при Хрущеве диссидентство по-настоящему развернулось при Брежневе. Оно включало нескольких направлений, имело множество форм борьбы. Из направлений важны были три. Первое – это борцы за «истинный марксизм», без искажений, якобы привнесенных в «бессмертное учение» Сталиным. Второе – это христиане разных толков, боровшиеся за главенство в жизни России ценностей христианства, идей Н. Бердяева. Наконец, третье – «западники», как сторонники теории конвергенции (слияния, сотрудничества) с Западом, предложенной А. Д. Сахаровым, так и сторонники распространения в России важнейших западных демократических ценностей и институтов.

Одни правозащитники, опираясь на формально демократические советские законы, прежде всего на Конституцию, старались легальным путем добиться реального исполнения буквы формально демократического закона. Другие, тоже в рамках закона, протестовали против злоупотреблений власти, не боялись публично (в интервью, на демонстрациях) давать оценки действиям власти. Гласность, распространение (публично и подпольно) информации о положении прав человека в СССР стали самым мощным оружием правозащитного движения. На борьбу с распространением «антисоветской» информации разного вида были направлены огромные усилия КГБ и власти вообще.

Наконец, были противники режима, создававшие (по примеру большевиков царских времен) малочисленные тайные, подпольные организации, легкое раскрытие которых было истинной утехой и радостью «органов», таким образом успешно боровшихся с «законспирированными террористическими организациями» и получавших за это ордена и звания.

Власть делала все возможное, чтобы задушить диссидентство. Прежние, сталинские методы борьбы с недовольными (вроде расстрелов), как ни чесались у наследников чекистов руки, применять было уже нельзя. Однако все остальное было в ходу: аресты, обыски, конфискации, слежка, подкуп, провокации, формальные суды, преследование адвокатов правозащитников, заключение в «психушку», лагеря, изгнание из страны. Именно так, насильно посадив в самолет, в феврале 1974 г. отправили в Германию А. И. Солженицына.

Первой публичной судебной расправой стал в 1966 г. суд над писателями А. Д. Синявским и Ю. М. Даниэлем, обвинявшимися в преступлениях по ставшей знаменитой 70-й статье УК РСФСР, предусматривающей тюремное заключение за «агитацию и пропаганду, проводимую в целях подрыва или ослабления Советской власти» в виде «распространения в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Речь шла об опубликованных за границей произведениях авторов, скрывавшихся под псевдонимами.

По знаменитой 70-й статье впоследствии «прошли» тысячи людей. При Брежневе стало также «модным» у властей лишать советского гражданства неугодных деятелей культуры, которые на время (в командировку, на гастроли) выехали из страны. Так были лишены гражданства во время гастролей на Западе М. В. Ростропович и Г. И. Вишневская. Во время работы над постановкой спектакля за границей был признан негражданином СССР режиссер Ю. Любимов. Устраивались и обмены провалившихся советских шпионов на сидевших в советских лагерях диссидентов. В 1977 г. правозащитник В. Буковский был обменен на арестованного Пиночетом главу компартии Чили Луиса Корвалана, что тотчас породило непристойную народную частушку: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана / Где б найти такую б… чтоб на Брежнева сменять».

В 1980 г. началось «дело академика А. Д. Сахарова», который своей постоянной, упорной правозащитной деятельностью, некоторой наивностью и неподкупностью стал истинным «бельмом» на глазу КГБ. Чаша терпения властей переполнилась, когда академик написал возмущенное письмо по поводу вторжения советских войск в Афганистан. Посадить в тюрьму всемирно знаменитого ученого в условиях «разрядки напряженности» было неудобно; выслать за границу одного из самых засекреченных людей страны, изобретателя водородной бомбы, гениального физика – тоже было нельзя. Поэтому решили без суда и следствия, по старой русской традиции, сослать его подальше от Москвы. Сахарова внезапно схватили и увезли в Горький, где посадили под домашний арест, тщательно следя, чтобы он не мог участвовать в правозащитной деятельности. Когда он пытался устроить голодовку, его насильно кормили через зонд – КГБ не нужен был еще один мученик. Сахарова лишили правительственных наград, и ходили слухи, что власти вынашивали план исключить Сахарова из Академии наук, но это как-то не получилось.

При Брежневе, в отличие от времен Хрущева, устанавливаются достаточно стабильные отношения с западными державами (прежде всего с США). Их правовой основой становится система договоров, построенная на понимании некоего равенства сил и искреннем желании сторон предупредить внезапное возникновение ядерного противостояния. Наступает эпоха «разрядки», «мирного существования», когда обе стороны вполне ясно осознают смертельный исход для человечества (и прежде всего для самих себя) возможного ядерного конфликта. Заключаются соглашения об ограничении ядерного оружия («ОСВ-1» в 1973 г., «ОСВ-2» в 1979 г.). В 1975 г. в Хельсинки вместе со всеми лидерами Европы и Америки Брежнев подписывает «Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе», который утверждает права человека, а главное – признает законными все тогдашние границы СССР. Тогда же в космосе происходит стыковка советского и американского кораблей («Союз» и «Аполлон»).

Разрядка не изменила внутренней природы социалистического государства, его традиционной внешнеполитической доктрины. Недаром Брежнев не раз говорил, что «разрядка ни в коем случае не отменяет и не может отменить или изменить законы классовой борьбы» и что цель СССР – победа коммунизма во всем мире. Но все же изменения были налицо. Уже тогда многим людям стало ясно, что подобные заявления – только ритуальные фразы. У Брежнева не было ни ленинской убежденности в победе мировой революции времен советско-польской войны 1920 г., ни сталинской уверенности повелителя части мира времен Ялты 1945 г., ни хрущевской безответственности времен Карибского кризиса 1962 г. Его устраивало то положение, при котором страны Запада, уважая силу СССР, признавали за ним право защищать свои интересы в довольно ясно очерченной «зоне советского влияния». Поэтому как вторжение советских войск в Чехословакию в 1968 г., так и потом вторжение в Афганистан в 1979 г. (якобы для оказания поддержки «народно-демократическому режиму») не встречало резкого возражения правительств США и Запада, выражавших вполне безобидную для СССР «обеспокоенность».

Между тем оба события для многих людей в СССР и за границей стали принципиально важными, знаковыми. Либерализация партийной и общественной жизни, начавшаяся в Чехословакии после отставки сталиниста Новотного, была жестоко подавлена. Сначала на многочисленных встречах Брежнев и его окружение пытались внушить новым лидерам чешских коммунистов во главе с А. Дубчеком недопустимость в стране свободы слова, собраний и прочих «вольностей», а потом в августе 1968 г. к «непонятливым товарищам» был применен «венгерский вариант 1956 года». Исторические документы свидетельствуют, что сам Брежнев, не отличавшийся кровожадностью, не ратовал за интервенцию в братскую страну. Но, во имя сохранения собственной власти, он не мог не считаться с «ястребами» в Политбюро (П. Шелест и др.), но более всего он опасался давления со стороны военной верхушки. Армии пяти стран Варшавского пакта (военный блок был создан в 1955 г.) во главе с СССР оккупировали Чехословакию. Правительство либерала А. Дубчека было свергнуто, и, опираясь на советские штыки, к власти в стране пришел консервативный режим ставленника Москвы Г. Гусака. Так было покончено с попыткой преобразовать социализм, сделать его «социализмом с человеческим лицом».

Тогда же Брежнев впервые сформулировал «новое слово» в дипломатии – положение об «ограниченном суверенитете» социалистических стран, дающее право СССР наводить у них «порядок». После волнений 1980 г. в Польше только приход к власти генерала Войцеха Ярузельского, пообещавшего Брежневу сохранить Польшу в «соцлагере», удержал СССР от оккупации соседней страны.

Еще более трагичными стали события 1979 г., когда советское руководство решило вмешаться в афганские дела, свергнув неугодное СССР правительство Х. Амина. Уже начало интервенции – захват 27 декабря 1979 г. дворца Амина и его убийство вместе с семьей – привело к многочисленным жертвам в элитных частях КГБ, а дальше масштабы кровопролития только расширялись.

Дело не свелось к введению в Афганистан, как тогда писали, «ограниченного контингента» советских войск и всесторонней помощью в «строительстве социализма на афганской земле» доставленному из Москвы правительству Б. Кармаля. Пришлось 10 лет вести полномасштабные военные действия с многочисленными отрядами партизан, хорошо подготовленными к боям в горной местности. По официальным данным, оглашенным после вывода советских войск в феврале 1989 г., советские потери составили 13 830 человек убитыми. Инвалидами стали 6669 челловек. Всего через Афганистан прошло 546 тыс. человек. Эти сведения, как считают некоторые историки, явно занижены. Ежегодно приходилось держать в оккупированной стране не менее 300 тыс. человек, а общие потери составили 460 тыс. (50 тыс. убитых, 180 тыс. раненых, в том числе 100 тыс. человек подорвались на минах, 1 тыс. – пропали без вести, 230 тыс. – переболели тяжелыми видами инфекционных болезней). Потери Афганистана в этой войне оцениваются в 1 млн человек, включая мирных жителей. Такова была цена затеи Брежнева и его коллег в 1979 г.

Одна из причин, заставивших СССР времен Брежнева пойти на «разрядку», мирное сосуществование с Западом, состояла в обострении проблем как внутри страны (прежде всего, экономических), так и в подконтрольном СССР «социалистическом лагере», о чем свидетельствовали события в Чехословакии и Польше. Но не все «соратники» были безропотно подвластны СССР. В конце 1960-х гг. резко обострились отношения с социалистическим Китаем. На советско-китайской границе, претензии на изменение которой выдвинул Мао-Цзедун, шли крупномасштабные военные столкновения со множеством жертв. Был момент, когда могла вспыхнуть первая настоящая война между «соцстранами». Только умело пущенный слух о намерении советского руководства нанести удар по ядерному центру КНР вынудил Китай начать переговоры об урегулировании отношений.

Брежневское руководство упорно держалось идеи о всемерном распространении социализма в «третьем мире» – в Африке, Азии, Латинской Америке. У СССР появилось множество новых сомнительных друзей, которые объявляли себя «народными», «социалистическими», «строящими социализм». Они все, как и раньше при Хрущеве, начинали остро нуждаться в бесплатной советской «интернациональной» помощи кредитами, оружием, снаряжением, товарами и т. д. В сущности, все они становились нашими нахлебниками, а их миллиардные долги СССР никогда не были выплачены. Появилось понятие «свс» – «советские военные советники» в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Советские военные участвовали в военных действиях во множестве стран. Только по официальным данным 1991 г., помещенным в армейской газете «Красная звезда», «воины-интернационалисты» воевали в Северной Корее (1950—1953), Лаосе (1960—1970), Египте (1962—1963, 1969—1974), Алжире (1962—1964), Йемене (1962—1963) и еще в десяти странах. Повсюду в мире СССР бесплатно помогал множеству «национально-освободительных», а в сущности, террористических группировок.

К концу 1970-х гг. стагнация вступила в полную силу. А между тем сверху насаждали культ Брежнева; все средства массовой информации без конца славили заслуги «дорогого товарища Леонида Ильича»; политики, мастера искусств состязались в лести генсеку. В школьную программу включили написанные литпомощниками воспоминания Брежнева, которые были удостоены в 1979 г. Ленинской премии по литературе. Вся история войны как будто свелась к событиям на «Малой земле» – плацдарме под Новороссийском, где в 1943 г. находился начальник политотдела армии полковник Брежнев. В 1975 г. Брежнев получил орден Победы, считавшийся высшей воинской наградой. В его статуте было сказано, что орденом награждаются «лица высшего командного состава Красной Армии за успешное проведение таких боевых операций в масштабе нескольких или одного фронта, в результате которых в корне меняется обстановка в пользу Красной Армии». Из проекта указа о награждении Брежнева в окончательном варианте были исключены явно не подходящие к случаю слова о награждении «за успешное руководство войсками в ряде важнейших операций по разгрому немецко-фашистских захватчиков». В 1989 г. вышел указ об отмене награждения Брежнева этим орденом.

70-летие Брежнева, а затем и последующие дни рождения генсека стали превращать в торжества мирового значения: прибывавшие в Москву главы дружественных государств смиренно стояли в очереди, держа в руках коробки с высшими орденами своих стран, чтобы подобострастно приколоть их на грудь «вождя», под конец жизни особенно страстно полюбившего «цацки» (Брежнев имел 64 ордена и медали). Эти длинные церемонии, долгие поцелуи немощных старцев, в которых за время брежневского правления превратились его сподвижники, навевали на общество невыносимую скуку – казалось, что жизнь остановилась.

Стал всеобщим посмешищем и сам сильно сдавший Брежнев. Его косноязычную, чмокающую речь с характерным южнорусским выговором звука «гэ» пародировали за каждым праздничным столом. О Брежневе рассказывали десятки острых и смешных анекдотов. Да и многое из происходившего в жизни верхов было похоже на анекдот. В конце 1970-х гг. ряду предприятий было поручено срочно разработать и создать специальный трап к самолету, ступени которого двигались бы как эскалатор в метро. Дело в том, что больной Брежнев сам подняться или спуститься с трапа уже не мог. Опытный образец «спецтрапа-эскалатора» был создан, но все застопорилось из-за того, что конструкция этого «динозавра» предусматривала, что первые пять ступенек от земли человеку все-таки нужно было пройти самому. Как вспоминал конструктор Е. Сериков, члены приемной комиссии качали головами: «Не пойдет… Надо, чтобы с земли поднимал…» Технически это было невозможно.

Немощный Брежнев начала 1980-х гг. стал символом состояния одряхлевшего коммунистического режима в СССР. Общество, как и после смерти Сталина, жило в ожидании перемен. Старики их страшились, а молодежь повторяла слова популярных песен «Ждем перемен» В. Цоя и «Поворот» группы А. Макаревича «Машина времени». Одним из выходов многим недовольным казалась эмиграция. В 1970-е гг. начался массовый выезд евреев «на историческую родину», в Израиль, а часто под этим предлогом – на Запад. Чтобы получить право на выезд, люди проходили унизительную, издевательскую процедуру «извержения» человека из советского общества. «Отщепенец» лишался научных степеней, званий, дипломов, наград (в том числе воинских), работы, членства в партии, пенсии, квартиры, платил огромный налог за выезд. В год уезжало примерно 40—50 тыс. человек. Началась и эмиграция немцев Поволжья в Германию. Крупные деятели искусства, известные артисты во время гастролей стали просить политического убежища на Западе. Так остались за границей гениальные танцовщики Р. Нуреев и М. Барышников. Но большинству бежать было некуда – ждали перемен дома.

Классическая музыка, передаваемая по радио целый день с раннего утра до позднего вечера, стала для миллионов советских людей знаком приближения очередного «праздника похорон». Так называли это время школьники и студенты, отпущенные с занятий домой из-за очередных похорон высшего должностного лица СССР. Брежнев умер в ноябре 1982 г.; правивший после него шеф КГБ Ю. В. Андропов скончался 9 февраля 1984 г.; сменивший его К. У. Черненко протянул до марта 1985 г.

68-летний Юрий Владимирович Андропов, руководитель самого информированного и не тронутого традиционными советскими пороками (коррупцией, взяточничеством) органа власти, пользовался авторитетом и вызывал страх у зажиревших при Брежневе чиновников. И он действительно начал с попыток «навести порядок» в стране. Стали увольнять особенно проворовавшихся крупных чиновников, нанесли удар по «днепропетровской мафии» и «среднеазиатской мафии», были открыты несколько уголовных дел о коррупции. Стали «укреплять трудовую дисциплину», что вылилось в смехотворные проверки милицией граждан, сидевших в очереди к парикмахеру или парившихся в бане в ранние малолюдные часы. Об Андропове распространялись слухи как о человеке образованном, ценившем искусство и литературу (в том числе и запрещенную в СССР), связывали с ним надежды на возможную либерализацию. Но Андропов этих ожиданий не оправдал. Он был вполне ортодоксальным марксистом и по-прежнему, как во времена своего председательства в КГБ, сурово преследовал диссидентов. Шли аресты инакомыслящих, «сионистов», баптистов, православных. Принятый в 1982 г. Закон «О государственной границе» требовал особо тщательной проверки вещей с целью обнаружения антисоветской литературы. В лагерях были так ужесточены условия содержания правозащитников, что погибло несколько известных диссидентов: Валерий Марченко, Олекса Тихий и др. Вовсю запылала при Андропове и афганская война, поглощавшая тысячи жизней афганцев и советских солдат. При этом Андропов поощрял советизацию Афганистана, куда переносились советские порядки, начиная с раздачи крестьянам «помещичьей земли» и заканчивая организацией пионерских дружин в зеленых галстуках. Резко обострились отношения с Западом после того, как советский истребитель сбил на Дальнем Востоке южнокорейский пассажирский «Боинг».

Сменивший умершего Андропова, который был тяжело болен, 73-летний Константин Устинович Черненко, ближайший сподвижник Брежнева, был личностью совершенно бесцветной. Долгое время он выполнял при Брежневе роль высокопоставленного секретаря – или, как о нем говорили, «перекладывателя бумаг и открывателя бутылок». Он был выдвинут группировкой руководителя московских коммунистов В. В. Гришина, стремившейся сохранить в неизменности все, что было при Брежневе. При Черненко сразу же вернули к власти чиновников, уволенных Андроповым. Но новый лидер был столь немощен, что еле передвигался, вызывая всеобщую жалость и жестокие шутки вроде анекдота о злоумышленнике, который якобы проник в комнату Черненко, выстрелил в упор, упор сломался, Черненко упал и умер. Тем не менее и Черненко, в духе своих предшественников-утопистов, успел объявить о чудодейственном методе подъема сельского хозяйства – программе мелиорации и переброске стоков северных и сибирских рек на юг страны, что вызвало целую волну довольно смелых протестов среди ученых и писателей.

По-видимому, в какой-то момент в высших эшелонах власти поняли, что продолжение царства старцев нанесет стране и правящему режиму невосполнимый урон. Поэтому после смерти Черненеко в марте 1985 г. генеральным секретарем ЦК был избран М. С. Горбачев, а председателем Совета министров – Н. И. Рыжков, получивший из-за постоянных жалоб на собственную судьбу прозвище «плачущий большевик».

Приход относительно молодого 54-летнего Горбачева к власти вызвал воодушевление в народе. Казалось, что новый динамичный, умный руководитель со всей энергией возьмется вытаскивать страну из болота, в котором она оказалась за последние десятилетия. И действительно, он сразу же заявил о нескольких важных направлениях политики. Люди услышали старое, но наполненное новым содержанием слово «перестройка», узнали, что в экономике нужно «ускорение социально-экономического развития» СССР за счет технического прогресса и включения «человеческого фактора». Но вскоре оказалось, что конкретные меры по реализации этих призывов были старые: за качество начали бороться с помощью новой конторы – «госприемки». Почти сразу же Горбачев допустил ошибку. Непьющий генсек вдруг начал борьбу с извечными пороками советского общества – с алкоголизмом и «нетрудовыми доходами». Это ознаменовалось «безалкогольными свадьбами», вырубками виноградников, усилением самогоноварения, давками в винных магазинах, отравлением людей разными суррогатами. А «борьба с нетрудовыми доходами» стала борьбой с приусадебными участками, кормившими полстраны. Некоторое время власти особо уповали на введение на предприятиях «хозрасчета», предоставление им самостоятельности. Панацею от многих бед и дураков видели в свободных выборах директоров предприятий. По своему воспитанию, образу жизни и мышления Горбачев принадлежал к советской номенклатуре. Он был марксистом, убежденным, что «ленинское учение всесильно», что причины хронических неудач в экономике и других сферах жизни – в плохой организации дела, в злоупотреблениях, а не в глубинных, принципиальных недостатках всей социалистической системы. Невозможность и нежелание власти коренным образом менять эти основы в конечном счете и стали причиной краха Горбачева и вместе с ним Советского Союза. Горбачев стал продолжателем дела своих советских предшественников. Как и они, он был во власти утопии, искал один решающий рычаг, который мог бы перевернуть мир: ускорение, гласность, хозрасчет, поддержка Запада и т. д.

Но не все начинания горбачевского времени были напрасны и ушли в песок. Самым серьезным шагом Горбачева стало решение о свободе частного предпринимательства в виде кооперативов, об аренде земли, об образовании фермерских хозяйств, хотя при этом гарантий и прав у предпринимателей и фермеров не было никаких. Они оказывались во власти местных партийных, государственных и позже – криминальных «феодалов». Как бы то ни было, в целом к 1990 г. Горбачев довольно далеко продвинулся по пути либерализации экономики, предел которой он видел в создании «регулируемой рыночной экономики» при сохранении ведущей роли КПСС в экономической политике.

Но тут особенно отчетливо проявилась присущая Горбачеву нерешительность. Он оказался не в состоянии довести до конца ни одного кардинального экономического проекта. Так было с проектом «500 дней», разработанным учеными-экономистами С. С. Шаталиным и Г. А. Явлинским. Проект предусматривал приватизацию и установление свободных рыночных цен. Горбачев стремился, прежде всего, сохранить власть, не ссориться с либералами, но и не раздражать консерваторов в руководстве партии (во главе с Е. К. Лигачевым). А давление номенклатуры, разочарованной своим избранником, нарастало. Тогда Горбачев взял курс на ротацию высших партийных кадров, отправив на пенсию многих партийных долгожителей. Только состав ЦК был обновлен на 85%. Это не помогло. Падала репутация Горбачева и в народе. Его многословие, неконкретность, ставшая анекдотической фраза «Процесс пошел», видимое всеми желание уйти от прямого ответа на вопрос не нравились людям.

Но главное, начали сказываться полумеры, разрушение пусть и неважного, но порядка. Уровень жизни стал быстро падать, производство сокращалось, рубль обесценивался. На продукты и даже на курево ввели талоны, «отоваривание» которых в бесконечных очередях страшно раздражало людей. Начались невиданные с 1918 г. забастовки на предприятиях.

И тем не менее растущий экономический кризис шел параллельно с необыкновенной живостью политической и культурной жизни в стране. Задумав половинчатую политическую реформу в виде управляемой партией демократии, Горбачев решил преобразовать заскорузлую систему государственной власти. В 1988 г. был учрежден высший орган власти – Съезд народных депутатов СССР, причем выборы на него были полудемократическими: треть мест гарантировалась партии и подвластным ей учреждениям и организациям. И тем не менее выборы делегатов на съезд оказались необыкновенно увлекательными, ибо они впервые за все советское время стали альтернативными. Рядом со старыми номенклатурными кандидатами появились доселе неведомые слесари, профессора, журналисты. Все имели свои программы, говорили с экрана невиданные, чудные вещи. Дружно, как никогда прежде, люди пошли на выборы. В результате огромное число кандидатов из старой номенклатуры проиграли выборы активным, популярным в народе деятелям науки, искусства. С триумфом, собрав 1 млн голосов в Москве, победил тогда опальный бывший московский лидер коммунистов Б. Н. Ельцин, которого вопреки интригам Горбачева избрали председателем Верховного Совета РСФСР, а потом и Президентом РСФСР.

Первый съезд народных депутатов СССР, открывшийся в Кремле 25 мая 1989 г., вызвал необыкновенный интерес в стране. У многих людей, не отрывавшихся от экранов телевизоров, где шли прямые трансляции со съезда, появились свои любимцы. Люди восхищались отважными обличителями, смеялись над осторожными охранителями. «Отец перестройки» Горбачев тогда пользовался поддержкой большинства и в марте 1989 г. стал Председателем нового Верховного Совета СССР. Многим казалось, что реформа власти успешно завершена. Но жизнь показала, что съезд был только началом коренных перемен, подчас не регулируемых властью.

Настоящим пиршеством для советской интеллигенции стали перемены в интеллектуальной сфере. В лексиконе тех лет главенствовало понятие «гласность» как форма управляемой партией свободы слова в интересах «социалистического выбора». Но управлять этим процессом Горбачев не смог: с первым свободным словом стала рушиться вся созданная десятилетиями система цензуры и идеологической власти партии. Вначале под лозунгом восстановления порушенных Сталиным начал «истинного социализма» возникло увлечение «истинным» Лениным, потом стали поклоняться Бухарину. В журналах начали публиковать ранее запрещенные политические документы, снова взялись за реабилитацию репрессированных в 1930-1950-е гг. Миллионными тиражами расходились «толстые» журналы, которые начали печатать ранее запрещенные произведения советских авторов. Дошла до страны и мощная интеллектуальная волна с Запада, от потомков первых эмигрантов. Вновь соединились искусственно разорванные в 1920-е гг. две ветви русской литературы: зарубежная и отечественная. Миллионы людей узнали и полюбили произведения В. Набокова, Н. Гумилева, задумались над пророчествами Н. Бердяева, прочитали наконец «страшный» роман Б. Пастернака «Доктор Живаго». Можно было уже не таясь развернуть в метро книжку А. Солженицына, И. Бродского, пойти посмотреть фильм-притчу Абуладзе «Покаяние». Под воздействием этого мощного потока многие люди, разочаровавшись в идеалах коммунизма, устремились «искать дорогу к храму», понимая это подчас буквально: церкви вдруг заполнились народом, начали открываться закрытые храмы. Телевидение перестало быть привычно скучным. На экране появились новые, молодые лица, смелые журналисты уже не ограничивались «Прожектором перестройки», а отважно боролись со слабеющими ретроградами из ЦК. Прямой эфир, немыслимый ранее, стал реальностью, волнующей кровь и телевизионщиков, и зрителей.

Еще в 1984 г., во время визита в Англию, Горбачев, воспитанный, прекрасно одетый, с женой Раисой Максимовной – непривычно для советских высокопоставленных жен стройной, элегантной и обаятельной, произвел очень хорошее впечатление. В дальнейшем, став главой СССР, он только углублял это впечатление, проявив непривычную для советских лидеров (предательскую, как считали консерваторы) уступчивость Западу. Активизация Горбачева как политика «нового политического мышления» приходится на вторую половину 1980-х гг., когда были подписаны договоры с США о ликвидации части ракет, а также Соглашение 1991 г. об ограничении стратегических наступательных вооружений. Горбачев в корне изменил привычную всем концепцию внешней политики СССР, отказавшись от конфронтации с Западом, покончив с идеологизацией международных отношений. Фактически отказался он и от наследия «красной экспансии» большевиков, выродившейся при Брежневе в принцип «пролетарского интернационализма». В начале 1989 г. начался вывод советских войск из Афганистана. Советские войска стали поспешно покидать страны социализма, а их коммунистические правительства фактически были предоставлены сами себе.

Лидеры соцстран, напуганные «предательским» поведением Горбачева, пытались собственными силами удержать ситуацию, но в 1990—1991 гг. в них произошли бескровные (за исключением Румынии и Югославии), «бархатные» революции. Власть коммунистов всюду оказалась свергнутой, и эти страны начали быстрое сближение с Западом. Распался Варшавский договор, прекратил свою деятельность Совет экономической взаимопомощи. Оппозиционные коммунистам силы в ГДР и в других странах стали действовать все смелее и смелее. В ноябре 1989 г. была разрушена Берлинская стена. При невмешательстве СССР в Германии начали происходить кардинальные перемены: ФРГ вошла в НАТО, а в ноябре 1990 г., после провала коммунистов ГДР на выборах, произошло объединение Германии. Немцы, помнившие всегда жесткую позицию СССР в германском вопросе, были безмерно счастливы и боготворили Горбачева, не воспрепятствовавшего этому объединению. Он, по их мнению, был достоин золотого памятника, как воссоздатель Германии. В СССР же все эти действия многие воспринимали как грандиозное военно-политическое поражение, крушение основ, на которых стоял СССР. Это привело к резкому падению престижа Горбачева в стране.

Но в это время, в конце 1980-х – начале 1990-х гг., Горбачеву было не до «социалистического содружества». Затрещала по швам сама империя, Советский Союз; пошатнулись устои партии. Для Горбачева в конце 1980-х гг. стало очевидно, что КПСС не сможет приспособиться к новым условиям, что она нереформируема и, будучи уже давно омертвевшей бюрократической структурой, находится в состоянии распада. Поэтому, стремясь удержаться на плаву, он создал пост Президента СССР и на съезде (минуя всеобщие выборы, в отличие от Ельцина, одержавшего убедительную победу на всенародных выборах Президента РСФСР) стал первым и последним Президентом СССР.

Не менее серьезными были и национальные проблемы. Уже в первые годы перестройки стали ощущаться существенные сдвиги в национальном сознании многих «дружных советских народов». Национальные интересы, прежде придавленные волей Москвы, стали приобретать силу в республиках СССР, начались кровавые межнациональные стычки, а две закавказские республики – Азербайджан и Армения – вступили в военные действия из-за спорной территории Нагорно-Карабахской автономной области. Прибалты все настойчивее требовали оглашения секретного протокола пакта Молотова-Риббентропа. Но Кремль долго не мог «найти» подлинник документа, не желая вооружать лидеров «Народных фронтов» Латвии, Литвы и Эстонии поводом для выхода из СССР. А он сразу же появлялся: согласно пакту республики эти были включены в состав Союза насильно, на основании бесчестной сделки с фашистской Германией.

Крайне неудачными были попытки Центра утихомирить союзные республики бряцанием оружия и демонстративными полицейскими экзекуциями. Столкновения войск с демонстрантами в Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Баку только накалили обстановку. Все сильнее обострялись отношения Кремля с РСФСР, где все большую власть приобретал Ельцин. Между Горбачевым и Ельциным складывались сложные отношения. При этом западные державы, ограничившись только обещаниями помощи Горбачеву, сделали ставку на лидеров республик СССР, прежде всего на Ельцина. Все большую «строптивость» стали проявлять руководители Украины и Белоруссии. Горбачев все больше терял нити контроля над страной. Выход он искал в подписании нового союзного договора («Новоогаревский процесс», от названия загородной резиденции президента Новоогарево). Переговоры о нем шли туго. Президенты республик ставили все новые условия. Непримиримым был М. Шаймиев, руководитель густонаселенного Татарстана, требовавший признания за его автономной республикой статуса союзной республики. Ни при каких условиях не желали входить в союз прибалтийские республики. И тут довольно неожиданно, в разгар подготовки договора, в августе 1991 г. Горбачев уехал отдыхать в Крым.

19 августа, в отсутствие Горбачева, в Москве была предпринята попытка государственного переворота. Группа сподвижников Горбачева во главе с вице-президентом СССР Г. И. Янаевым, премьером В. С. Павловым, председателем КГБ В. А. Крючковым, министром обороны Д. Т. Язовым и др. объявили себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). Они заявили об отставке Горбачева «по состоянию здоровья», назначили Янаева «президентом» и одновременно запретили митинги и демонстрации. В Москву были направлены танки. Первая же попытка путчистов легализоваться в общественном мнении провалилась. Когда вечером 19 августа Янаев и др. устроили пресс-конференцию, то были «сбиты» первым же вопросом, с которым юная корреспондентка обратилась к «президенту» Янаеву: «Понимаете ли вы, что сегодня вы совершили государственный переворот?» По путаному ответу непрерывно сморкавшегося, растерянного Янаева, а главное, по его трясущимся рукам, которые увидел по прямой трансляции весь мир, стало ясно, что такие люди власть не удержат. И действительно, путчисты проявили нерешительность, позволив Ельцину и его сторонникам из загородной резиденции приехать в Москву и забаррикадироваться в резиденции российской власти – Белом доме, а потом собрать у его стен тысячи сторонников из демократического лагеря. Руководство КГБ не решилось в сложившейся обстановке дать приказ специальным штурмовым подразделениям взять Белый дом силой. Действия же Ельцина, в отличие от ГКЧП, были примечательны решительностью и осмысленностью. Благодаря телевидению, которое путчисты так и не смогли полностью заблокировать, весь мир увидел, как Ельцин поднимается на танк и зачитывает указ об аресте членов ГКЧП. Ему удалось получить поддержку армии, его приветствовали все лидеры мирового сообщества. Члены ГКЧП были арестованы. Группой, посланной в Крым Ельциным, был освобожден из-под ареста Горбачев. 22 августа он вернулся в столицу, как оказалось, уже другой страны.

С первых дней подавления путча стали говорить, что история с арестом Горбачева на даче в Форосе – это инсценировка, что Горбачев сам инициировал создание ГКЧП, благословил Янаева и других на выступление, ожидая в стороне результата, при котором демократические процессы будут остановлены силой оружия или сильно «подморожены». Действительно, было несколько странных моментов в этой истории: не существовавшее в реальности количество войск, которые якобы блокировали дачу Горбачева, а самое важное – неожиданная поездка депутации ГКЧП в Форос с непонятной до сих пор целью.

Вернувшийся из Крыма Горбачев фактически утратил власть. Его приветствовал Съезд народных депутатов РСФСР, но тут же он подвергся со стороны Ельцина унизительной процедуре. При нем Ельцин подписал указ о приостановке деятельности КПСС, генеральным секретарем которой Горбачев тогда еще оставался. Здания, имущество партии были опечатаны российскими властями.

Неудавшийся путч дал толчок к распаду СССР. Латвия, Литва и Эстония объявили о своем выходе из СССР. Горбачев подписал соответствующий указ. Но все-таки самый серьезный, смертельный удар по Союзу нанесли украинские власти. 24 августа, уже после подавления путча, Верховный совет Украины принял постановление: «Исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года, продолжая тысячелетнюю традицию устройства государства на Украине, исходя из права на самоопределение, предусмотренного уставом ООН и другими международно-правовыми документами, – осуществляя Декларацию о государственном суверенитете Украины, Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики торжественно провозглашает независимость Украины и создание самостоятельного украинского государства – Украины».

Горбачев, отказавшись от поста генерального секретаря КПСС, сделал ставку на создание советской конфедерации (Союза суверенных государств). Но его усилия по сохранению Союза в любой форме в послепутчевый период не встретили горячей поддержки Ельцина, а главное, они натолкнулись на сопротивление Киева. Все понимали, что без Украины Союз невозможен. Неясно было и с другими республиками. Их национальные и партийные элиты вдруг оценили значение независимости как способа выйти из-под обременительного идейного, а главное, финансового контроля Москвы и уже не делиться пирогом с центром. Резко возросла роль национальных кланов, которые устремились к власти. Еще 2 года назад никто и не мечтал о таких грандиозных возможностях обогащения, особенно с началом приватизации государственной собственности. Но и широкие массы народа видели причину трудностей в засилье Москвы и ее неумении вести общие дела. Поэтому проведенный на Украине 1 декабря референдум похоронил все надежды Горбачева на новый союз республик – за самостийность проголосовало 90,32% всех жителей Украины.

После этого для всех стало очевидно, что президентству Горбачева, как и Советскому Союзу, скоро наступит конец. Это произошло 8 декабря 1991 г., когда три лидера славянских республик (России, Украины и Белоруссии – Ельцин, Кравчук и Шушкевич) втайне от Горбачева (который, по словам одного из них, всем «надоел») собрались в охотничьем домике в Беловежской пуще, быстро разработали документы и огласили мировому сообществу, что СССР распущен и что создано Содружество Независимых Государств (СНГ) – новый союз, который фактически был объединением на время мирного развода. 21 декабря к СНГ присоединилось еще 8 республик. Горбачев, оставшийся без соратников в Кремле, 25 декабря 1991 г. зачитал перед телекамерами заявление об отставке: «Дорогие соотечественники! Сограждане! В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР».

После этого заявления Горбачев, брошенный в этот момент своими сподвижниками по перестройке, простился с оставшимися в Кремле техническими работниками и навсегда уехал из резиденции. Тотчас при свете прожекторов, на фоне падающего снега, с флагштока над Большим Кремлевским дворцом медленно спустили красный флаг СССР и на его место подняли российский трехцветный флаг. Это произошло 25 декабря 1991 г. в 19 часов 38 минут по московскому времени. Советский период истории России закончился…