Глава III

Мир Клавдия Птолемея

Судя по записям Страбона, в первое двадцатилетие христианской эры отовсюду пускались в путь огромные караваны и торговые флотилии. К 20 г. н. э. обитаемый мир стал больше, чем тот, который он знал молодым человеком. Возникли новые пути сообщения, выросла длина торговых маршрутов, а с ней и надежды человека. Пришли в движение политические и духовные силы, каких мир прежде не видывал, и ни один человек не мог предвидеть долгий перерыв в развитии, который в самом ближайшем будущем уготован был географии и ее вечной спутнице – картографической науке. Никто не мог предвидеть и того, что географическому наследию человечества суждено было 1200 лет дремать в трудах всего двух авторов, дожидаясь нового открытия. Эти два автора – Страбон и Клавдий Птолемей; один снабдил ученых ключом к прошлому, другой – указаниями на будущее.

О Клавдии Птолемее-человеке почти ничего не известно. Ни даты жизни, ни место его рождения так и не удалось установить наверняка. Некоторые ранние манускрипты указывают на то, что он родился в Пелузии, другие предпочитают считать его родиной Птолемаиду Гермийскую – греческий город в Верхнем Египте. В Средние века возникла легенда о том, что он принадлежал к египетскому царскому дому, и в манускриптах того времени Птолемея изображали в царском платье, в мантии и с короной на голове. Однако имя Птолемей в раннем Египте встречалось нередко, и не существует никаких указаний на то, что в его жилах текла царская кровь. Из его трудов мы узнаем, что он намеревался указывать положение мест на Земле по отношению к параллели Александрии. Олимпиодор в своих заметках к диалогу Платона «Федон» упоминает о том, что Птолемей провел сорок лет за астрономическими наблюдениями в птероне – здании, которое исследователи помещают то в Канопусе, то в Александрии. Последние наблюдения, попавшие в «Альмагест» Птолемея, относятся к 141 г. н. э.; имеются ссылки на живого и здравствующего Птолемея, относящиеся примерно к 150 г. н. э. Наблюдения он проводил во время правления Адриана и Антонина Пия. Самое раннее наблюдение Птолемея, о котором имеются записи, было сделано в одиннадцатый год правления Адриана, то есть в 127 г. н. э., а последнее – в четырнадцатом году правления Антонина, то есть в 151 г. н. э. Таким образом, логика позволяет ограничить даты жизни Птолемея 90—168 гг. н. э.

Птолемей был широко образованным человеком, он обладал исключительно упорядоченным умом и замечательным даром описания. Возможно, как утверждают некоторые авторы, его собственный вклад в науку невелик, но он никогда не занимался плагиатом. Он улучшал большую часть того, что переписывал у других, и развивал заимствованные идеи. Он изложил в своих трудах многие важные теории своих предшественников, причем сформулировал их лучше и понятнее. Птолемей обычно не забывал сослаться на автора излагаемой идеи.

Хотя имя Клавдия Птолемея ассоциируется чаще всего с географией и картографией, он является автором значительных трудов во многих других областях, включая астрономию, астрологию, музыку и оптику. Он составил Канон царей – хронологический список ассирийских, персидских, греческих и римских суверенов от Набонассара до Антонина Пия, биографическую историю царствований. Его «Аналемма» представляла собой математическое описание проекции сферы на плоскость; этот трактат значительно облегчал работу с гномоном и изучение того, что позже стали называть «ортографической проекцией». В работе под названием «Планисфера» Птолемей описал сферу, спроектированную на плоскость экватора с точки зрения наблюдателя на полюсе; эта проекция позже стала известна как «стереографическая». Но величайшие его работы – «Синтаксис», известный под названием «Альмагест», и «География». Оба названия имеют отношение к составлению карт, но если предшественники Птолемея объединяли свои астрономические, математические и географические знания под необъятным покровом философии, то сам Птолемей включил все свои научные теории в «Альмагест», а «Географию» посвятил исключительно вопросу составления карт.

Тринадцать книг «Альмагеста» открывает вступление, в котором говорится о различиях между теорией и практикой и о непреложности математических знаний, «ввиду того что доказательства в ней идут неопровержимыми путями арифметики и геометрии». Птолемей говорит читателям, что при обсуждении свойств Вселенной будет пользоваться открытиями древних и, помимо этого, детально объяснять все то, что не нашло полного объяснения или рассмотрения в прошлом. В первой книге он формулирует общие принципы, на которых построен его «Синтаксис», или система.

Небо, говорит Птолемей, представляет собой сферу и движется так, как подобает сфере. Земля – центр этого сферического неба, и от звезд ее отделяет огромное расстояние. Земля также имеет форму сферы и со своего места в центре Вселенной никуда не сдвигается. Что касается формы Земли, то нет смысла рассматривать математические или философские аспекты этой проблемы, поскольку имеется множество наглядных доказательств ее шарообразности. Очевидно, скажем, что Солнце, Луна и другие небесные тела не встают и не садятся в одно и то же время для всех наблюдателей на Земле; напротив, они встают раньше для тех, кто живет восточнее, и позже для западных регионов. Известно также, что лунные затмения отмечаются в разное время суток относительно местного полудня: на востоке они наблюдаются позже, чем на западе. Так вот, если бы Земля была плоской и имела форму треугольника или прямоугольника, восходы и заходы небесных тел наблюдались бы одновременно во всех ее частях. Есть и другое доказательство. Чем дальше к Северному полюсу, тем больше звезд южного неба скрывается, в то время как из-под северного горизонта появляются новые звезды. И еще, если плыть в сторону горы – при этом не важно, с какого направления мы будем к ней приближаться, – то она постепенно поднимается из моря, становится все больше и больше, пока не встанет перед нами целиком. И наоборот, если плыть от горы прочь, то процесс идет в обратном порядке, и через некоторое время гора целиком исчезает за горизонтом. Это значит, что поверхность океана должна быть изогнутой. Птолемей упрямо отвергает предположение некоторых ученых о том, что Земля вращается вокруг своей оси. Он признает, что это удобное объяснение поведения небес, но тем не менее считает такое предположение нелепым.

После публикации «Альмагеста» части окружности перестали выражать в неудобных долях. В 9-й главе первой книги Птолемей объяснил, как образуется таблица хорд. Он начал с круга, окружность которого разделил на 360 градусов. Затем разделил каждую часть еще пополам. Он разделил диаметр круга на 120 равных частей, затем разделил каждую из 60 частей радиуса на 60 равных частей, а затем – еще раз каждую на 60 равных частей. В латинском переводе текста эти части стали называться partes minutae primae и partes minutae secundae, откуда и произошли современные угловые «минуты» и «секунды». Ни деление круга на 360 частей, ни теория хорд не были придуманы Птолемеем. Первое пришло, возможно, из древней Халдеи; таким делением круга пользовались, вероятно, многие предшественники Птолемея. Что касается таблицы хорд, то, как рассказал нам Феон Александрийский, ее изложил в двенадцати книгах Гиппарх, которого Птолемей называл «любителем труда и любителем истины», и в шести книгах – Менелай. Тем не менее Птолемей внес и собственный замечательный вклад, который заключается в нескольких простых теоремах, с помощью которых несложно найти величину любой хорды[20].

В третьей книге «Альмагеста» Птолемей описал, каким образом Гиппарх обнаружил предварение равноденствий. Он описал также наблюдения, с помощью которых Гиппарх подтвердил эксцентриситет солнечной орбиты. Птолемей завершил эту книгу ясным описанием обстоятельств, от которых зависит уравнение времени. Он изложил также принцип, согласно которому для наилучшего объяснения явлений любого рода следует принять простейшую из существующих гипотез, если, конечно, она ни в чем не противоречит результатам наблюдений. Иными словами, никогда не следует придумывать сложное объяснение, если можно ограничиться простым. Этот принцип, открыто объявленный Птолемеем, представлял собой часть кредо, провозглашенного еще Гиппархом; спустя столетия он стал главным законом «первой философии» (philosophia prima) французского философа Огюста Конта. Еще один принцип, детально изложенный Птолемеем и принятый ныне повсеместно во всех науках, состоит в следующем: проводя наблюдения, где требуется огромная осторожность и точность, мы должны брать в качестве результата данные, полученные на протяжении значительного промежутка времени, чтобы уменьшить ошибки (известные как человеческий фактор), неизбежные при любых наблюдениях, даже тех, что проводятся с величайшей тщательностью. Другими словами, многократно повторяйте любые наблюдения; если необходимо, делайте это на протяжении многих лет.

Обоим авторам – и Страбону, и Птолемею – принадлежат обширные труды, которые называют географическими, но их подход к предмету совершенно различен. Страбона интересует местоположение конкретных пунктов и составление точной карты мира, по крайней мере той его части, которая пригодна для жизни. Еще больше его занимает человек в своих отношениях со средой: его история, обычаи, растения и животные, которых он выращивает, и физические особенности характерные для разных регионов мира. Птолемей же подходит к географии строго научно и отстраненно. Его интересует в первую очередь Земля – вся Земля, а не только пригодная для жизни ее часть; он пытался выяснить, какое место Земля занимает во Вселенной. Его интересовали отношения между Землей и Солнцем, Землей и Луной, научная причина и характер изменения климата. Но превыше всего его интересовало по-научному точное изображение сферической Земли в удобочитаемой форме. Другими словами, его интересовала карта мира. Клавдию Птолемею, больше чем кому бы то ни было из древних, удалось определить элементы и формы научной картографии. С публикацией его «Географии» картография – такая, какой мы ее знаем, – отделилась от географии – такой, как мы ее понимаем.

На самом деле «География» – скорее атлас мира с длинным текстовым введением в предмет картографии, нежели трактат по географии. Здесь впервые были сформулированы обязанности составителя карт, его ограничения и природа материалов, с которыми ему приходится работать. Методы картирования мира, обрисованные Клавдием Птолемеем, представляют собой фундаментальные принципы современной геодезии.

Птолемей открывает свой вводный трактат двумя ценными определениями, во многом определившими курс развития картографии, а именно определениями хорографии и географии. Первое определение, как ни странно, за почти две тысячи лет не слишком изменилось и в существе своем осталось таким же, как его сформулировал Птолемей, зато второе вызывало и вызывает немало проблем. География – предмет ее рассмотрения и пределы компетенции – и сегодня определена не лучше, чем во времена Страбона; даже этот достойный автор в давние времена не сумел решить для себя, какие именно боковые ветви следует включить в состав географии, а какие сложные вопросы передать в руки «геометров», астрономов и физиков. Одно из недавних определений называет географию «множеством специализаций, лишенных всякого логического единства».

Птолемей определяет географию как «представление в виде рисунка всего известного мира вместе с явлениями, в нем содержащимися». Хорография, говорит он, отличается от географии тем, что она региональна и избирательна и «имеет дело даже с самыми мелкими мыслимыми участками земли, такими как гавани, фермы, деревни, речные русла и тому подобное».

Функция хорографии, говорит Птолемей, – иметь дело с маленькой частичкой целого мира, рассматривая ее при этом отдельно от всего остального и очень подробно. Соответственно рассмотрение таких отдельных единиц в мельчайших подробностях не выходит за рамки хорографии и не умаляет ее достоинства; напротив, чем больше подробностей и деталей, тем лучше, вплоть до улиц и общественных зданий. «Ее забота – добиться в изображении подлинного сходства, а не просто указать точное положение и размер». По Птолемею, хорография не нуждается в математике; по крайней мере, ей, в отличие от географии, не нужна сферическая тригонометрия, зато нужен художник, «и никто не в силах создать правильное изображение, не умея рисовать». Современные картографы, обратите внимание!

Далее Птолемей развивает свое определение географии, и становится ясно, что основной функцией этой науки он считает изготовление карт, что для него география – синоним картографии. «Прерогатива географии, – говорит он, – показывать известную пригодную для жизни землю как единое целое, как она расположена и какова ее природа; и она имеет дело с теми чертами земли, которые, скорее всего, были бы упомянуты в общем ее описании, такими как наиболее крупные города, горные хребты и основные реки». Географу не следует отступать от этих фундаментальных вещей, разве что ради «черт достойных особого упоминания по причине их красоты». Введя таким образом весьма растяжимую «поправку» в достаточно жесткий в остальном географический кодекс, Птолемей продолжает в подробностях рассказывать о задаче картографа, который должен исследовать и изображать мир в целом «в его верных пропорциях» – то есть в масштабе. Он сравнивает эту задачу с задачей художника, который должен в первую очередь обрисовать контуры фигуры в верных пропорциях, а уже потом прорисовывать мелкие детали черт и форм. Далее, однако, он говорит, что картография, в самом широком смысле, не нуждается в художнике. Предметом заботы картографии является соотношение расстояния и направления, и любые важные черты земной поверхности можно изобразить на карте простыми линиями и условными знаками; этого вполне достаточно, чтобы указать общий характер и местоположение объекта. Именно поэтому в картографии так важна математика.

В картографии, говорит Птолемей, обязательно нужно рассматривать форму и размеры Земли в целом. Чрезвычайную важность имеет и ее положение под небесами, ибо для того, чтобы описать любую конкретную часть мира, необходимо знать, под какой параллелью звездной сферы эта часть находится. В противном случае как определить продолжительность дней и ночей в этой местности, как узнать, какие звезды там всегда находятся над головой, какие каждую ночь поднимаются из-за горизонта, а какие вообще не показываются? Все подобные данные следует считать важными для изучения и картирования мира. И, добавляет он, «великим и совершенным достижением математики является то, что она показала человеческому разуму все эти вещи». С помощью астрономии и математики, делает Птолемей окончательный вывод, Землю можно нанести на карту с той же точностью, с какой уже картированы небеса.

Подобно своим предшественникам, Птолемей тоже намеревался ограничиться в своих описаниях «нашей обитаемой землей»; чтобы полученное описание как можно полнее ей соответствовало, он готов был пользоваться всеми возможными источниками информации. Первым и главным, как обычно, являлась огромная масса информации, полученной из рассказов путешественников и исследователей. Конечно, если бы подобные люди были более внимательными и проводили необходимые наблюдения, а также делали подробные записи, то задача по-научному точного описания самых удаленных окраин обитаемого мира оказалась бы сравнительно несложной; увы, однако, путешественники и исследователи никогда этого не делают. Птолемей жалуется, что из всех мужей, кто заинтересован в этом и обладает нужной квалификацией, один только астроном Гиппарх записал высоту Полярной звезды над горизонтом в разных местах, и даже он измерил эту величину в очень немногих местах по сравнению с множеством мест, известных географам; что же до пунктов, расположенных на одном меридиане, то таких мест известно чрезвычайно мало. Расстояния с запада на восток указывали почти исключительно на основании традиции – и не потому, что они никого не интересовали, а потому, что наблюдателю не хватало необходимых технических знаний. Иногда лунные затмения наблюдались одновременно в двух разных местах – как, например, затмение, которое наблюдали в Арбелле в пятом часу, а в Карфагене во втором, – но их было недостаточно, чтобы дать существенную информацию о долготе разных мест.

К источникам, про которые при картировании обитаемой земли не следует забывать, Птолемей отнес и звездные карты, подобные тем, что составлял теоретически для разных широт Гиппарх. Необходимо тщательно рассмотреть и обдумать все надежные таблицы расстояний между хорошо известными местами, особенно если расстояния измерялись с помощью землемерных инструментов, астрономических инструментов или тех и других одновременно. Кроме того, если расстояния между пунктами очень важны, то не менее важно знать, в каком направлении лежат эти пункты по отношению друг к другу. Поэтому везде, где возможно, следует проверять расстояния и направления с помощью «метеорологических инструментов», под которыми Птолемей, по-видимому, понимал гномон и астролябию. При надлежащем использовании с помощью подобных инструментов можно определить географическое положение объекта и даже, теоретически, пройденное расстояние.

Птолемей подробно описывает, как изготовить те два инструмента, которые он сам использовал для измерения углов, в частности дуги между тропиком и эклиптикой. Первый из этих инструментов представлял собой медную астролябию, размеченную по внешнему кругу на 360 делений; каждое из делений, в свою очередь, было разделено на столько частей, на сколько хватило места. Вместо того чтобы использовать для прицеливания маленькие отверстия (диоптры), Птолемей закрепил на каждом конце подвижного визира призму и точный указатель для отметки градусов и минут дуги. Инструмент этот закреплялся на пьедестале, «небольшой колонне, удобной в нескольких отношениях». При подготовке к наблюдениям прибор тщательно настраивали, так чтобы плоскость круга была перпендикулярна горизонту; из высшей точки прибора опускали отвес, чтобы надлежащие отметки внешнего круга точно указывали в зенит и на горизонт. «И после такого размещения мы обычно наблюдали продвижение Солнца на юг и на север, двигая в середине дня внутренний круг до того момента, пока нижняя призма не окажется полностью закрыта тенью верхней призмы. И когда это сделано, концы игл указывают нам каждый раз, на сколько делений от зенита отстоит центр Солнца, когда оно стоит на линии меридиана».

Модель полированного каменного блока, изобретенного Клавдием Птолемеем для измерения 1) наклона эклиптики, 2) ширины тропических зон, 3) широты точки, где находятся наблюдатель и камень

Второй прибор, который Птолемей рекомендует для измерения дуги между тропиками, представляет собой не что иное, как настенный квадрант – солнечные часы повернутые набок. Такой прибор можно изготовить из деревянного или каменного блока, если одну из его граней отшлифовать до совершенно ровной поверхности. На этой поверхности нужно нарисовать четверть круга и закрепить в его центре иглу или маленький перпендикулярный цилиндрик. Линию окружности следует разделить на 90 частей, или градусов, а каждый градус – еще на 30 меньших делений. Затем блок нужно повернуть таким образом, чтобы центральный столбик, теперь торчащий горизонтально, лежал на линии восток– запад, а квадрат – в плоскости меридиана. Затем с помощью отвеса и клиньев блок выравнивают с максимальной точностью. Если зафиксировать его в этом положении, то можно измерять высоту солнца в градусах и минутах, не беспокоясь о длине тени или высоте отбрасывающего тень столбика. Солнце само указывает свою высоту таким образом, что никакие дополнительные вычисления не требуются.

Этот инструмент столь же эффективен, сколь и оригинален. Оставив его на месте на год, несложно измерить величину дуги между двумя тропиками. Наблюдая склонение Солнца во время зимнего и летнего солнцестояния или, как говорит Птолемей, «когда Солнце находится на самих тропиках», он обнаружил, что дуга между двумя тропиками «была всегда больше чем 47 градусов 40 минут, но меньше чем 47 градусов 45 минут. С этим результатом получаем почти то же отношение, которое получил Эратосфен и которым пользовался Гиппарх. Ибо дуга между тропиками оказывается очень близка к ¹¹/₈₃ меридиана».

Птолемей указывает, что широту любого места, где наблюдения проводятся с помощью такого прибора, определить очень легко. Ибо отношение ¹¹/₈₃ остается постоянным, даже если углы двух крайних положений изменяются с широтой наблюдателя. Широта места наблюдений будет соответствовать центральной точке между двумя измеренными крайними положениями – экваториальной точке; иными словами, это дуга между центральной точкой и зенитом.

Птолемей обращал внимание на тот факт, что определение расстояний между точками на Земле путем наблюдения звезд не всегда надежно – не важно, какие при этом используются инструменты. Дело в том, что по земной поверхности практически невозможно путешествовать по прямой. На суше то и дело приходится отклоняться от прямого пути, чтобы обогнуть неизбежные препятствия; а на море, где ветра переменчивы, скорость судна сильно меняется, и это очень затрудняет оценку расстояний по воде с какой бы то ни было степенью точности. Тем не менее он делает вывод, что наиболее достоверный способ определения расстояний – астрономические наблюдения; ни один другой метод не дает возможности точно определить положение точки на поверхности Земли. Традиционная информация о расстояниях должна играть подчиненную роль, особенно это касается примитивной информации – традиции время от времени меняются, и если такую информацию вообще стоит учитывать при составлении карт, то, по крайней мере, целесообразно сравнивать давние записи с новыми, «решая, что вероятно, а что невероятно». В большинстве случаев споры о расстояниях и направлениях возникали по поводу того, кто это сказал и в какой связи. Относится ли та или иная запись к истории или к мифологии? Рассказ о путешествии должен звучать разумно и достоверно и не должен содержать никакого мифологического оттенка, чтобы его можно было внести в записи и принять в качестве более или менее достоверной информации. Сказать, что некое место находится «в стороне летнего восхода» или «в направлении Африки», недостаточно, но только такую информацию обычно и можно получить от неподготовленных людей.

Значительная часть книги Птолемея посвящена обстоятельной критике Марина из Тира, «последнего из географов нашего времени». Марин, расцвет деятельности которого пришелся примерно на 120 г. н. э., оказал значительное влияние на развитие искусства картографии, но, подобно Пифею из Массалии, сам он так и не появился на сцене. По всей видимости, он учился и проводил астрономические наблюдения в Тире, старейшем и крупнейшем городе Финикии, поддерживавшем даже в этот период активные торговые связи с отдаленными районами мира. Его трактат по географии с приложенными к нему картами следует считать одним из важнейших утерянных письменных документов древних – хотя бы потому, что именно на этом фундаменте Клавдий Птолемей построил свою работу.

Марин, если верить Птолемею, был многосторонним человеком; он открыл множество вещей, неизвестных прежде. Он прочел чуть ли не всех историков и исправил многие их ошибки (предположительно, это ошибки, имеющие отношение к географическому положению мест, которые упомянуты в рассказах о путешествиях). Более того, он постоянно редактировал и перерабатывал собственные географические карты; прежде чем они попали в руки Птолемея, успело выйти по крайней мере два «издания». Окончательные варианты были почти свободны от недостатков, а текст его, по оценке Птолемея, был настолько достоверен, что «создается впечатление, что можно полностью описать Землю, на которой мы обитаем, по одним только его комментариям, без всяких других исследований». Почти, но не совсем!

Птолемей в своей критике Марина проявил и терпимость, и мягкость; у каждого из них были свои представления о невероятном, и временами нелегко сделать выбор между двумя концепциями чепухи и достоверного факта. Однако последнее слово осталось за Птолемеем, и он вынужден, разбирая ошибки Марина, предлагать исправления «скорее соответствующие высокому уровню остальной работы и самого автора»; он лишь ненадолго останавливается на каждой из сделанных Марином ошибок. При этом Птолемей демонстрирует и собственную доверчивость.

С точки зрения Птолемея, самая важная черта карты Марина – рост обитаемого мира и изменившееся отношение к незаселенным его частям. Марин – хороший человек, но в своих научных исследованиях он позволил увести себя с пути истины. Мир, конечно, расширился, но не в такой степени, как показал Марин на своей карте. Да, у Марина есть ошибки – либо оттого, что он использовал «слишком много конфликтующих книг, которые все расходятся между собой», либо оттого, что он так и не завершил окончательный вариант своей карты. Как бы то ни было, его карта нуждается в исправлении.

Марин поместил северную оконечность обитаемого мира на параллели Туле, широту которой он определил в 63° выше экватора, если считать, что меридиан состоит из 360 градусов. Ширина его мира от экватора до параллели Туле при этом получилась 3150 миль (каждый градус равен 50 милям). Марин принял окружность Земли равной 18 000 миль (по Посидонию), и это не вызвало никаких комментариев со стороны Птолемея. Но вот на юге он зашел слишком далеко, поместив страну эфиопов, называемую Агисимба, и мыс Прасум на одной параллели значительно южнее линии зимнего солнцестояния (тропика Козерога). Ни то ни другое место не были сколько-нибудь хорошо известны, и у Птолемея было две причины сомневаться в том, что они находятся в 24° ниже экватора. Во-первых, Марин ничего не сказал о том, как выглядит небо к югу от экватора, хотя подробно описал звезды и их расположение в регионе между экватором и летним тропиком. Во-вторых, он привел множество расстояний с севера на юг, полученных от торговцев и моряков, но при этом и сам он, и Птолемей сомневались в точности этих величин, поскольку на море расстояние обычно измеряли исключительно в днях пути. И если учесть все необходимые поправки: время, которое судно провело в дрейфе или на якоре, характер погоды на разных этапах путешествия, силу и направление ветра и непредсказуемые течения, – то двадцатидевятидневное плавание могло означать почти любую величину в стадиях или в градусах и минутах дуги. Однако оба автора, похоже, с уважением прислушивались к мнению некоего моряка по имени Теофил, который оценил дневной путь корабля «при благоприятных обстоятельствах» в сотню миль. В целом Марин с недоверием относился к купеческому сословию, так как их интересуют обычно только торговые дела и они «из-за своей любви к хвастовству» склонны преувеличивать расстояния и другие вещи. Птолемей тоже сомневался в достоверности этого источника информации, но считал, что при отсутствии научных данных необходимо полагаться на рассказы путешественников и что в некоторых случаях их информация вполне надежна.

Если географу приходится полагаться на рассказы путешественников, ему следует быть очень осторожным и выбирать только самые достоверные источники, а Марин этого не сделал, особенно в отношении расстояний на юге. Так например, он использовал данные о военном походе Септима Флакка на земли эфиопов. Флакк за три месяца прошел маршем от Гараме до Агисимбы (где водятся носороги), и из его отчета о походе Марин сделал определенные выводы о расстояниях север—юг в Африке. Но, говорит Птолемей, «нелепо думать, что царь пойдет через подвластные ему места строго с севера на юг, если население там широко разбросано к востоку и западу, и нелепо также, что он ни разу не остановится, а это сразу изменит результат». В другом примере Марин говорит о морском путешествии некоего индийца по имени Диоген, чей корабль сильный северный ветер двадцать пять суток гнал на юг вдоль берега троглодитов (восточного побережья Африки). В конце концов он высадился на берег на мысе Раптум недалеко от болотистых истоков Нила. Что может рассказ о подобном плавании сообщить картографу? По мнению Птолемея, ничего. Дул ли ветер все это время совершенно одинаково, вставал ли корабль на якорь или пытался ли это сделать? Лежал ли его курс точно на юг или менялся с изменением ветра? Диоген ничего об этом не говорит. Если область зимнего тропика способна поддерживать жизнь и на этой широте действительно живут темнокожие эфиопы и носороги, то почему, рассуждает Птолемей, в Сиене и в других местах у летнего тропика нет ни носорогов, ни эфиопов, и почему там нет слонов? Поскольку вопрос был задан заочно, то ответа не последовало.

Согласно оценке Марина, обитаемый мир простирался на 15 часов долготы, или на 11 250 миль по экватору. С запада его ограничивали острова Фортуны, с востока – три смутно известных места: Сера (Синган?), река Саин и Каттигара (Борнео?). Птолемей говорит, что 15 часов – слишком много, что протяженность обитаемого мира, вероятно, ближе к 12 часам долготы, или 9000 миль по экватору. Анализируя эту ошибку, Птолемей приходит к выводу, что в оценке расстояния от островов Фортуны до Евфрата у Гиераполя (Мембидж) Марин был очень близок к истине, а вот в оценке расстояния от Евфрата до Восточного океана, или до Сера, ошибся. Едва речь заходит о тех местах, как слухи сразу же становятся невероятнее, а расстояния удлиняются. Если в известных местах рассказы путешественников доходили до географов через вторые-третьи руки, то здесь речь шла обычно о четвертых-пятых руках, а иногда и вообще никто не мог припомнить в точности, кто это сказал и когда. Марин, очевидно, принял за достоверный рассказ одного македонского торговца, который ездил туда и даже сделал в пути кое-какие записи. Но стоит немного покопаться, и оказывается, что человек этот вообще никуда не ездил; он послал вместо себя одного из своих слуг, и единственное, что он смог рассказать по возвращении, – что поездка на Дальний Восток заняла у него семь месяцев. Птолемей критически оценивает это сообщение и делает вывод, что человек этот, по всей видимости, вынужден был сильно отклониться к северу, чтобы обойти Каменную Башню (гору) – препятствие, которое, как говорили, преграждает путешественникам путь на восток.

Как мог такой ученый, как Клавдий Птолемей, серьезно рассуждать о всевозможных отдаленных местах, об их расстояниях и направлениях в таких формулировках, как «несколько дней пути» или «четырехмесячный марш по суше», притом что сам он совершенно четко заявил о том, что главными орудиями картографа являются математика и наблюдения за звездами? Ответ на этот вопрос можно найти в самом тексте «Географии». Птолемей признает, что человечество почти ничего не знает об одних районах мира и очень мало знает о других. Поэтому ему, как и всем без исключения картографам до него, приходится пользоваться доступной информацией из наиболее достоверных источников и мечтать о тех временах, когда путешественники будут вести аккуратные записи, а астрономы смогут ездить в разные места и выяснять, как все обстоит на самом деле. Ни в методах, ни в тексте Птолемея нет никаких противоречий; он старался извлечь максимум информации из тех материалов, с которыми ему приходилось работать.

Марин так и не завершил окончательную редакцию своей карты мира, и в последнем ее варианте, если верить Птолемею, не хватало симметрии и некоторых еще более важных вещей. Марин не внес необходимых поправок в климаты и не провел вычислений для зон, где самый длинный день в году продолжается одинаковое число часов. Остальные ошибки вкрались в карту Марина из-за небрежности копиистов; они воспроизводили общие контуры его карты, но импровизировали в множестве мелких деталей, в результате чего мелкие ошибки оригинала превращались на их копиях в серьезные недостатки. Птолемей считает такую ситуацию весьма прискорбной. Еще один недостаток текста Марина, который Птолемей попытался исправить, – организация информации, относящейся к названиям разных мест. В этой связи Птолемей выдвинул предложение и создал тем самым прецедент. Тому, кто желает найти на карте определенное место, достаточно знать об этом месте две вещи: широту и долготу. Значит, оба эти числа следует помещать в одном месте. Марин же разделил их; широты он привел там, где говорил о параллелях, а долготы в другой части текста. Две координаты у него ни разу не встречаются вместе. Птолемей указывает, что в любых заслуживающих внимания географических комментариях что-нибудь непременно должно быть сказано и о широте, и о долготе и что важно знать обе величины одновременно; что при работе с географическими данными можно упустить что-то важное, если читателю придется все время бегать по тексту туда-сюда, чтобы найти те два фактора, которые необходимо знать для определения географического положения.

Завершив разбор труда Марина, Птолемей сам предпринимает попытку составить географический трактат и серию карт, в которых содержались бы лучшие элементы карты Марина. Кроме того, он хотел добавить те вещи, «которые не были ему известны, отчасти потому, что их история тогда не была еще написана…». В собственном тексте Птолемей заверяет читателей, что уделил особое внимание усовершенствованному методу проведения политических границ и что широта и долгота каждой точки приводятся вместе, так чтобы их можно было увидеть одновременно.

Существует два способа изготовить портрет мира, пишет он; один – воспроизвести его на сфере, и второй – нарисовать на плоской поверхности. У каждого из методов – свои преимущества и недостатки. «Когда Землю схематически изображают на шаре, шар имеет такую же форму, как она сама, и нет никакой нужды что-нибудь менять». Но при этом на шаре непросто найти достаточно места для изображения всех деталей, которые следует туда включить; более того, если он достаточно велик, чтобы на нем можно было изобразить все необходимое, то шар получается слишком большим и его невозможно охватить глазом. Чтобы рассмотреть другую сторону глобуса, нужно двигать либо глаз, либо сам глобус. Поэтому, если кто-то хочет изготовить глобус, то в первую очередь он должен решить, какого размера глобус ему нужен, не забывая при этом, что чем больше он будет, тем яснее и полнее получится на нем изображение разных мест на земле. Затем, выбрав сферу подходящего размера и определив положение двух полюсов, он должен подвесить глобус на двух штырях, соединенных полукругом. Полукруг этот должен проходить «на очень маленьком расстоянии от поверхности глобуса» и при вращении глобуса почти касаться его; и он должен быть узким, чтобы не заслонять слишком много. Затем полезно разделить полукруг на 180 частей, причем начать нумерацию следует от экваториальной линии в обоих направлениях. Таким же способом нужно проградуировать равноденственную линию, а нумерацию начать не от меридиана Александрии, а от самого западного меридиана, проходящего через острова Фортуны. Начиная с этого момента, найти любое место на глобусе по его широте и долготе становится очень просто: нужно всего лишь определить его широту и долготу путем сравнительного изучения дневников путешественников, бабушкиных сказок и хвастовства моряков. Чрезвычайно просто.

Если использовать второй способ изображения Земли, то есть рисовать сферическую Землю на плоской поверхности, то необходимо вносить определенные поправки. Марин много думал над этим вопросом. Он отверг все разработанные до него методы получения плоского рисунка, соответствующего сферической поверхности, но, если верить Птолемею, выбрал для себя в конце концов наименее подходящий путь решения этой проблемы. Он построил решетку из равноудаленных прямых линий и для параллелей (то есть по широте), и для меридианов (по долготе). Такое изображение далеко и от истины, и от внешнего сходства, и получившаяся в результате карта оказалась сильно искаженной по расстояниям и направлениям. Ведь если зафиксировать глаз в центре квадранта сферы, который мы считаем нашим обитаемым миром, то легко увидеть, что меридианы изгибаются и сходятся к Северному полюсу, а параллели, хотя на сфере они разделены равными расстояниями, у полюсов визуально сближаются.

Птолемей хорошо понимал, что желательно сохранить пропорции на плоской карте похожими на сферические, но в то же время он решил поступить практично. Он предложил компромиссную проекцию, на которой меридианы следует изображать как прямые линии, равноудаленные на экваторе и сходящиеся в общей точке – точке Северного полюса. Параллели при этом изображаются в виде дуг или окружностей с общим центром в точке Северного полюса. В качестве дополнительного компромисса он предложил, чтобы параллель, проходящая через Туле, проводилась параллельно (в буквальном смысле) линии экватора, «так чтобы стороны нашей карты, представляющие широту, можно было сделать пропорциональными истинным и естественным сторонам Земли». В дополнение к этому Птолемей настаивал на проведении дополнительной параллели через остров Родос, поскольку расстояния очень часто определялись именно от него и он давно уже стал стандартной отправной точкой при составлении карт и вычислении расстояний.

Меридианы должны отстоять друг от друга на «третью часть равноденственного часа, то есть проходить через каждое пятое деление, отмеченное на экваторе». Другими словами, через всю протяженность обитаемого мира, составляющую 12 часов, следовало провести 36 меридианов, отстоящих друг от друга на 5° на экваторе и сходящихся на Северном полюсе. Параллель, обозначающая южную границу населенного мира, должна была отстоять от экватора в южном направлении лишь на такое расстояние, на которое параллель Мероэ отстоит в северном. Птолемей проложил свои параллели от экватора до Туле. 21 параллель расположена через равные линейные интервалы. Каждая из них обозначена 1) числом равноденственных часов и долей часов продолжительности светлого времени самого длинного дня года и 2) числом градусов и минут дуги к северу от экватора. Например, первая широтная параллель к северу от экватора отстоит от него на «четвертую часть часа» и «отстоит от него геометрически примерно на 4 градуса 15 минут». К югу от экватора проведена одна параллель, соответствующая мысу Раптум и Каттигаре и отстоящая от «линии» примерно на 8 градусов 15 минут. Меридианы для Южного полушария отходят вниз от экватора под тем же углом, что и меридианы вверху, но не пересекаются в точке Южного полюса, а обрываются на параллели 8°15' под экватором. Положение всех параллелей севернее экватора определялось теоретически, за исключением трех: параллелей Мероэ, Сиены и Родоса. Первая точка традиционно помещалась на тысячу миль ниже Александрии и в 300 милях от жаркой зоны; она была также известна как царская резиденция и главная столица Эфиопии. Параллель Сиены по-прежнему считалась одной из очень немногих параллелей, положение которых определено научно – благодаря тому факту, что она, как считалось, лежит на линии летнего тропика, и потому фигурировала в любой дискуссии по поводу параллелей. Параллель Родоса давно уже стала самой известной из всех; по общему согласию ее помещали на 36° с. ш.

Реконструкция конической проекции Птолемея, предложенной для построения карты обитаемого мира. По копии XVI в.

После подробной инструкции о том, как построить простую коническую проекцию с геометрической точностью, Птолемей замечает, что существует значительно лучший способ изображения обитаемого мира. «Мы сможем, – говорит он, – добиться в нашей карте гораздо большего сходства с известным нам миром, если нарисуем линии меридианов такими, какими мы их видим на глобусе…» После этого он кратко перечисляет шаги необходимые для построения модифицированной сферической проекции обитаемого квадранта земли; как он и утверждает, чрезвычайное сходство, возникающее при такой проекции, очевидно. Очевидно также и то, что сферическую проекцию гораздо сложнее строить; не говоря уже о проблеме поддержания соотношений расстояния и направления, когда дело доходит до поиска важных пунктов на полученной сетке. «Поскольку это так, – пишет Птолемей, – то хотя я лично в данном деле и везде предпочитаю то, что лучше и труднее, тому, что хуже и легче, нужно все же придерживаться обоих установленных способов, имея в виду людей, которых праздность влечет к более легкому».

Модифицированная сферическая проекция Птолемея, позволяющая добиться на листе бумаги замечательного сходства с поверхностью Земли. Птолемей признается, что, хотя такая проекция предпочтительнее конической, строить ее гораздо сложнее

Вторая книга «Географии» открывается прологом, состоящим из «подробных описаний» карт, которые автор собирается представить, и общего заявления по поводу принципов, которых он придерживался при составлении карт. Широты и долготы, присвоенные хорошо известным местам, более или менее верны, так как традиционные описания этих мест сходятся. Но вот места, о которых мало что известно или в данных о которых присутствует значительная неопределенность, представляют проблему. Практически все, что, по мнению Птолемея, здесь можно сделать, – это нанести их на карту насколько возможно точно по отношению к хорошо известным местам, поскольку на карте всего мира очень желательно назначить каждому месту – как бы мало ни было о нем известно – определенную позицию. Это Птолемей делает в заметках на полях, оставляя место для любых необходимых исправлений.

Каждая карта сориентирована таким образом, что север оказывается вверху, а восток справа; наиболее известные места мира располагаются в северных широтах, и на плоской карте их будет проще изучать, если они будут нарисованы в верхнем правом углу. Определились три континента: Азия, Европа и Ливия. Из них важнее всего Европа, и ее следует отделять от Ливии по Геркулесовым столпам, а от Азии по реке Танаис (Дон) и по меридиану, проведенному через Танаис к terra incognita на юге. Ливия лежит у моря и продолжается на восток до Аравийского залива; вставляют ее следующей. Ливию следует отделять от Азии по перешейку, который проходит от внутренней части Героополя до Средиземного моря и отделяет Египет от Аравии и Иудеи. «Мы поступим таким образом, – говорит Птолемей, – чтобы не делить Египет, что произойдет, если мы проведем границу континентов по Нилу. Континенты правильнее ограничивать, где возможно, морями, а не реками». Последней следует вставлять Азию, которая занимает остальную часть обитаемого мира.

После того как на карте появились контуры континентов, необходимо разграничить разные области и провинции земли; при этом Птолемей рекомендует отвергать с презрением «многочисленную чепуху в отношении необычных качеств их обитателей, разве что, в случае если эти качества общепризнаны, мы делаем краткое и приличествующее случаю примечание о религии и обычаях». Завершая свои наставления, Птолемей замечает, что всякий, кто захочет, может изготовить отдельные карты префектур и провинций, или даже их группы, вместо того чтобы пытаться собрать их все на одном листе, – ведь при этом каждой области следует придать надлежащую форму и размер и отразить ее отношение к большой карте по расстоянию и направлению. Птолемей считает, что если меридианы на маленьких картах изобразить в виде параллельных прямых, а не изогнутых линий, то это не будет иметь особого значения, если мы расположим их на правильном расстоянии друг от друга (в градусах и минутах дуги). Следуя своим предварительным замечаниям, Птолемей затем (в главе 1-й второй книги) переходит к вопросу изображения главных составных частей мира; он помещает под каждым заголовком список важных мест в пределах названной части мира и приводит широту и долготу (к востоку от островов Фортуны) каждого из них.

Приведенные ниже списки названий подразделяются географически на «книги» и «главы», но содержат очень мало текста или даже тех самых «кратких и приличествующих случаю» примечаний о религии и обычаях, которые сам Птолемей предлагает делать. Тем не менее именно этот материал воплощает в себе представления Птолемея о том, каким должно быть описание обитаемого мира. Может быть, это и к лучшему, так как в его тексте немало запутанных и противоречивых мест, которые не добавляют блеска его репутации как ученого и достойного доверия географа. Так, например, он приводит краткое описание мира, в котором говорит, что обитаемая часть Земли ограничена с юга неизвестной землей, которая окружает Индийское море, и что эта земля охватывает Эфиопию к югу от Ливии, иначе называемой Агисимба. С запада обитаемая часть Земли ограничена неизвестными землями, окружающими Эфиопский залив Ливии, и Западным океаном, омывающим западные окраины Африки и Европы; с севера – «непрерывным океаном, именуемым Дукалидонским или Сарматским и окружающим Британские острова и северные окраины Европы, и неизвестной землей, которая граничит с самыми северными частями Большой Азии, то есть с Сарматией, Скифией и Серикой». Существует три моря, со всех сторон окруженные сушей. Самое большое из них – Индийское море, далее идет Средиземное, и самое маленькое – Каспийское (Гирканское) море. Среди наиболее известных островов мира – Тапробан, остров Альбион («один из Британских островов»), Золотой Херсонес (Крым), Гиберния («один из Британских островов»), Пелопоннес (Морея); затем идут Сицилия, Сардиния, Корсика (называемая также Кирнос), Крит и Кипр.

В восьмой книге «Географии» Птолемей возвращается к обсуждению карт и способов их изготовления; те авторы, кто утверждает, что текст Птолемея не содержит карт, игнорировали, по всей видимости, эту книгу. В ней Птолемей говорит: «Нам остается показать, как мы наносим на карту разные места, так чтобы, когда придется делить одну карту на несколько, мы могли бы точно определить положение всех известных мест путем применения легких для понимания и строгих измерений».

Далее Птолемей объясняет, как можно избежать самых распространенных ошибок картографов. Так, например, при построении карты, охватывающей весь мир, картографы имеют обыкновение жертвовать пропорциями, то есть масштабом, ради того, чтобы на карте поместилось все необходимое. В хорошо известных районах названий больше, в менее известных их почти нет, и если карта нарисована не слишком тщательно, на ней обязательно окажутся одновременно переполненные названиями районы, где ничего невозможно прочесть, и районы, где расстояния растянуты без необходимости. Некоторые картографы преувеличивают размеры Европы, поскольку это самая населенная часть света, и преуменьшают протяженность Азии, поскольку о ее восточной части мало что известно. Другие окружают землю со всех сторон океаном, «помещая ошибочное описание, а также незаконченное и глупое изображение».

Птолемей говорит, что очевидный способ избежать излишней скученности названий – составлять отдельные карты самых населенных районов или секционные карты, в которых можно совместить густонаселенные районы и страны, где жителей мало, – если такое совмещение реально. Если для пояснения общей карты мира изготавливается несколько региональных карт, то в них не обязательно «отмерять то же расстояние между окружностями», то есть не обязательно рисовать их в том же масштабе, достаточно лишь сохранять верное соотношение между расстоянием и направлением. Птолемей вновь повторяет, что замена окружностей на прямые линии при изображении меридианов и параллелей не уведет нас слишком далеко от истины. Что же до его собственных карт, то он говорит: «На отдельных картах мы покажем сами меридианы не наклонными и изогнутыми, а на равных расстояниях один от другого, и поскольку концы окружностей широты и долготы на границах обитаемого мира, если провести вычисления для больших расстояний, отклоняются не чрезмерно, то и на любой из наших карт не возникнет большой разницы». Поскольку дело обстоит именно так, продолжает он, «давайте приступим к задаче разделения следующим образом.

Мы изготовим десять карт для Европы; мы изготовим четыре карты для Африки; для Азии мы изготовим двенадцать карт, чтобы включить ее целиком, и мы обозначим, к какому континенту относится каждая карта, а также как много и насколько велики районы на каждой…». Будут приведены широта каждой точки, а также продолжительность самого длинного дня в равноденственных часах. Долготы будут определяться от меридиана Александрии, по восходу или по закату солнца, и представлять собой разницу в равноденственных часах между Александрией и второй точкой, какой бы она ни была.

Авторство 27 карт, сопровождающих текст «Географии» – любимый предмет дискуссий. Птолемей ли лично их изготовил, или рисовальщик под его руководством, или их вообще добавил чуть ли не в 1450 г. некий энергичный издатель, решивший, что текст нуждается в каком-то графическом сопровождении? Из текста Птолемея явствует, что он сопроводил свой текст и таблицы расстояний (широт и долгот) картами – 27 картами, в числе которых общая карта мира и еще 26 карт, распределенных так, как говорится в главе 2-й восьмой книги. Изготовили ли их по его заказу, или он нарисовал их собственноручно – вопрос чисто академический. Сторонники теории о том, что Птолемей вообще не делал карт для своей «Географии», основывают свою теорию на записях, обнаруженных в нескольких рукописных копиях этого труда; в них говорится, что карты изготовлены Агатодемоном из Александрии. Возможно, это действительно так; однако внутренние свидетельства указывают на то, что текст писался на базе уже изготовленных карт или одновременно с их изготовлением. Более того, границы карт, проекции, в которых они изготовлены, и географические названия на них – все полностью соответствует тексту. Нет ничего плохого в том, чтобы отдать должное Агатодемону, да и подпись в упомянутых кодексах говорит, что он «нарисовал их в соответствии с восемью книгами Клавдия Птолемея». Однако эту подпись так и не удалось датировать, да и о призрачном Агатодемоне ничего не известно. Самый ранний из известных рукописных экземпляров «Географии» – в монастыре Ватопеди на горе Афон – датируется XII или XIII в. Поэтому единственное, что мы можем сказать на основании этой надписи – что в какой-то момент между 150 и 1300 гг. человек по имени Агатодемон изготовил комплект карт «в соответствии с восемью книгами Клавдия Птолемея». Только это, и ничего больше.

Карты Птолемеевой «Географии» – или «Атласа мира» – весьма далеки от идеала, который он подробно описывает в своем тексте. Первая из них, общая карта мира, построена в той проекции, которую Птолемей рекомендовал ленивым, – в модифицированной конической, а не в сферической проекции, которая, по его словам, позволяет правдиво отобразить земную поверхность[21]. 26 региональных карт, которые во всех сохранившихся рукописных экземплярах несут на себе явные черты фамильного сходства, нарисованы в проекции, которой, по всей видимости, пользовался Марин, – проекции на основе равнобедренных трапеций. Обычно все эти карты одинаковы по размеру, но, естественно, сильно различаются по масштабу – в зависимости от изображенного района, количества надписей, характера географических названий и использованных условных обозначений. На каждой из карт главный регион изображен во всех подробностях, а примыкающие к нему районы по краям листа – только контурно; такой метод до сих пор применяется настолько же широко, насколько он полезен и практичен. Еще одна заметная современная черта всех карт Птолемея – отсутствие украшений. В ранних рукописных экземплярах «Географии» отсутствуют морские чудовища, корабли и дикари, которые добавили в печатные издания картоиздатели XVI столетия. Метод разграничения и различения земли и воды, рек и городов с помощью штриховки или различных цветов, примененный Птолемеем, по своей концепции вполне современен, настолько, что современный человек принимает и понимает его с первого взгляда, даже не задумываясь о том, откуда он взялся.

Географические ошибки, допущенные Птолемеем в тексте и в картах, послужили темой множества трудов и служат ученым неиссякающим источником веселья. Тем не менее большинство его ошибок возникло исключительно от недостатка информации. Ему не хватало фактов. Ни у кого во всем мире тогда не было фундаментальных данных необходимых для составления точной карты. Единственная причина, по которой мы не можем оставить без внимания несколько самых вопиющих ошибок «Географии», – тот факт, что эта книга более 1400 лет представляла собой каноническое произведение географической науки. Географы XV и XVI вв. настолько полагались на нее и настолько упорно игнорировали новые открытия морских исследователей, что в конце концов труд Птолемея оказал на развитие картографии мощное сдерживающее влияние. «География» была одновременно и ключевым, и пробным камнем, достижением, пережившим свое время. И все же очень мало найдется книг, которым удалось оказать на развитие цивилизации более глубокое стимулирующее влияние[22].

Первую свою ошибку Птолемей совершил, когда вслед за Посидонием и Страбоном выбрал в качестве окружности Земли величину 18 000 миль и отверг вариант Эратосфена. Длина его градуса составляла 50 миль вместо 70; таким образом, любое расстояние, вычисленное на основании астрономических наблюдений, оказывалось слишком маленьким. Эта первоначальная ошибка особенно сильно отразилась на расстояниях в направлении юг—север, где реально можно было проводить астрономические измерения. Если бы в распоряжении Птолемея было значительное количество широтных наблюдений, сделанных в разных местах, то суммарным результатом стал бы равномерно укороченный мир и ошибки не были бы столь катастрофичными; по крайней мере, получилось бы что-то похожее на относительную пропорциональность. На самом же деле Птолемей признает, что подобных наблюдений очень мало, а расстояния на карте по большей части вычислены по дневникам путешественников и лишь позже переведены в градусы и минуты дуги; то есть численные математические выводы сделаны на основании не слишком достоверных слухов.

Значение этой фундаментальной ошибки можно очень наглядно проиллюстрировать попытками Птолемея установить на карте положение экватора. Теоретическое расположение этой линии было ему хорошо известно; никто лучше его не знал, каким образом можно определить ее астрономически. Но сам Птолемей никогда не бывал на экваторе, а его теоретические знания мало помогали, когда нужно было провести линию экватора на карте. Наилучшей отправной линией казалась Сиена, лежавшая, по общему мнению, на Южном тропике. Итак, Птолемей отложил от тропика Рака (от Сиены) вниз необходимые 23 градуса, считая каждый градус за 50 миль. В результате его экватор оказался на 400 миль севернее, чем нужно. Под экватором между вариантами Марина и Птолемея выбирать нечего – в них обоих ни расстояния, ни направления не внушают доверия; кроме того, никто там на самом деле не бывал, так что вопрос о том, возможна ли в этом районе жизнь, по-прежнему оставался открытым.

Второе принципиальное решение, которое отнюдь не повысило точность Птолемеевых карт, – его отношение к расстояниям восток—запад. Вслед за Марином Птолемей установил свой начальный меридиан на островах Фортуны (в настоящее время это, грубо говоря, Канарские острова вместе с Мадейрой), считая, что они лежат дальше к западу, чем любая точка на западном побережье Европы и Африки. Об этих островах почти ничего не было известно; однако и Марин, и Птолемей поместили свой нулевой меридиан в 2 градусах 30 минутах к западу от Священного мыса (мыса Сен-Винсент), который все, за исключением Пифея, считали самой западной точкой Европы. На самом деле эту линию следовало провести еще примерно на 7 градусов западнее. Кроме того, Птолемей вычислял долготы двумя способами, что, безусловно, добавляло в картину путаницы. Продвигаясь на восток от островов Фортуны, он вычислял гипотетические долготы, выражаемые в градусах и минутах дуги. Фактические же меридианы и расстояния, полученные из рассказов путешественников, рассчитывались на запад от Александрии – центра научного мира. Эти и многие другие особенности построения карт представляют собой тщетную попытку примирить научную теорию с совершенно неадекватным объемом фактического материала. Гипотетическая карта Птолемея была превосходна, но реальность внесла в нее множество ошибок.

Знания Птолемея об окраинах цивилизации и обитаемого мира были шире, чем знания Страбона, но во многих отношениях в них царила путаница. В северных районах, например, Птолемей принял на веру ложные сведения об Ирландии и поместил ее полностью севернее Уэльса. Аналогично Шотландия так перекручена, что на карте Птолемея она оказалась вытянута чуть ли не в направлении восток—запад. Скандинавский полуостров изображен в виде двух островов – Скандии и Туле. Северное побережье Германии за Данией (Херсонес Кимбрийский) показано как граница Северного океана и ориентировано в общем направлении восток—запад. Северное побережье Азии не показано вообще.

Южный предел обитаемого мира Эратосфеном и Страбоном в свое время установили на параллели, проходящей через восточную оконечность Африки (мыс Гвардафуй), Коричную страну и страну сембритов (Сенаай). Эта параллель проходила также через Тапробан (Цейлон и, возможно, Суматра), который обычно считали самой южной частью Азии. Вопрос о том, продолжается ли Африка ниже этой параллели, оставался открытым.

Птолемей пишет, вслед за Марином, о проникновении римских экспедиций в землю эфиопов, в Агисимбу – район Судана за пустыней Сахара, возможно, бассейн озера Чад; кроме того, он излагает и новые сведения о внутренней части Северной Африки, но большая часть этой информации в высшей степени неопределенна и запутанна. Что касается истоков Нила, то и греки, и римляне в свое время пытались их обнаружить, но безуспешно. Император Нерон посылал экспедицию в район Верхнего Египта, и ей удалось проникнуть до Белого Нила – примерно до 9° с. ш. До истоков Нила, однако, она не добралась. Птолемей утверждает, что Нил возникает из двух потоков, которые берут начало в двух озерах, лежащих чуть южнее экватора. Это ближе к истине, чем все предположения, которые выдвигались и до, и после Птолемея – вплоть до нового времени, до открытия озер Виктория и Альберт.

Восточное побережье Африки было известно значительно лучше, чем западное, – греческие и римские купцы добирались вдоль него до самой Рапты (полуостров Раптум напротив Занзибара?); Птолемей помещает эту точку примерно на 7° ю. ш. Далее у него находится залив, который тянется до мыса Прасум (Дельгадо?) на 15,5° ю. ш. Примерно на этой же параллели он размещает регион под названием Агисимба, населенный эфиопами и изобилующий носорогами; открыл его, предположительно, Юлий Матерн, римский военачальник. Птолемей считает это место южным пределом мира; северным его пределом по-прежнему остается Туле. Таким образом, он расширил полосу обитаемого мира с менее чем 60 градусов (Эратосфен и Страбон) до почти 80 градусов.

Греческая традиция требовала, чтобы с увеличением ширины обитаемого мира на 20° его длина также пропорционально увеличилась. Птолемей, не мелочась, нарисовал западное побережье Африки совершенно произвольно; хотя он больше чем наполовину урезал площадь, выделенную под Африку Марином, приведенный им контур все равно не имел никакого отношения к реальности. Более подходящим местом для увеличения длины мира в тот момент представлялась Восточная Азия, где виделись обширные еще неисследованные пространства. Шелковая торговля с Китаем принесла слухи об обширных землях к востоку от Памира и Тянь-Шаня, которые греки считали восточным пределом Азии. Птолемей не принял всерьез семимесячное путешествие в Серу и отказался вслед за Марином считать расстояние от Каменной Башни до Серы равным 3620 миль; тем не менее он готов, из общих соображений, принять значение равное половине этой величины.

Птолемей лучше, чем картографы до него, представлял себе обширный регион от Сарматии до Китая. Он впервые демонстрирует довольно ясное представление о великом разделительном горном массиве Центральной Азии, проходящем в направлении север—юг. Он называет эти горы Имаус, но помещает их чуть ли не на 40° восточнее, чем нужно, что заставляет делить Скифию на две части: «перед горами Имаус» и «за горами Имаус» (Scythia Intra Imaum Montem и Scythia Extra Imaum Montem). Он продлил Азию и Африку на восток и юг гораздо дальше, чем на любых более ранних картах, причем сделал это не без оснований. Эти искажения представляли собой результат реального расширения географических знаний и базировались, несомненно, на преувеличенных рассказах путешественников. Вся подобная информация имела сомнительное происхождение, поэтому Птолемей, проводя линию восточного побережья Азии, рисует ее достаточно грубо, примерно в направлении север—юг. Вместо того чтобы продолжить эту линию до земли Линаэ (приморского Китая), он выгибает ее на восток и юг, образуя огромный залив (Sinus Magnus) – что-то вроде Сиамского залива. Продолжая береговую линию Азии дальше на юг до самой Terra Incognita в южных пределах населенного мира, он превращает Индийский океан в озеро (Indicum Mare).

Предпринятое Птолемеем расширение Азии на восток уменьшило протяженность неизвестной части земли – между восточной оконечностью Азии и западной оконечностью Европы – на 50 градусов, или 2500 миль. Именно эта ошибка вкупе с принятой им ошибочной оценкой окружности Земли стала величайшим вкладом Птолемея если не в картографию, то в историю человеческой цивилизации. Окружность Земли составляет всего лишь 18 000 миль; это сказал Посидоний, подтвердил Страбон и увековечил на своих картах Птолемей. Через тринадцать с лишним столетий эта заниженная оценка зажгла в некоем Христофоре Колумбе мечту добраться до Индии, плывя все время на запад; при этом Птолемеево Западное море не показалось августейшим спонсорам Колумба слишком широким или слишком непреодолимым.

В изображении Южной Азии у Птолемея можно обнаружить немало ошибок, несмотря на то что Александрия уже больше ста лет активно торговала с Западной Индией. Сохранился интересный документ, озаглавленный «Перипл Эритрейского [Индийского] моря» (ок. 80 г. н. э.). В нем содержатся инструкции по плаванию из Красного моря к Инду и Малабару; из этого перипла можно понять, что линия побережья от Баригазы (ныне Бхаруч) отклоняется к югу и идет так до самого мыса Корами (Коморин) и дальше, что заставляет предположить, что Южная Индия представляет собой полуостров. Птолемей, следуя, по всей видимости, Марину, проигнорировал этот документ – а может, никогда и не видел его, – и в результате его Индия получилась слишком широкой и короткой. Эратосфен, судя по тексту Страбона, утверждал, что южная оконечность Индии лежит напротив Мероэ. По большей части земли за Гангом оставались почти неизвестными еще тысячу лет, пока братья Поло первыми не познакомили Западную Европу с большими островами, расположенными в этой части мира. Хороших карт Восточно-Индийского архипелага не существовало вплоть до начала плаваний в Индию португальцев. Легендарный остров Тапробан, размер которого всегда сильно преувеличивали, в руках Птолемея не претерпел изменений к лучшему – Птолемей растянул его на 15 градусов по долготе и на 12 градусов по широте и сделал тем самым примерно в четырнадцать раз больше, чем на самом деле; кроме того, он протянул его южную оконечность на два с лишним градуса дальше экватора.

Даже на более знакомой территории Средиземноморского бассейна у Птолемея можно обнаружить множество ошибочных картографических деталей. Его Средиземное море примерно на 20 градусов длиннее, чем на самом деле; даже если исправить ошибочное соотношение расстояния и градуса дуги, море все равно окажется примерно на 500 географических миль длиннее, чем нужно. Ширина его Mare Nostrum от Марселя до противоположной точки африканского побережья составляет 11 градусов широты (на самом деле 6,5 градуса).

Самая известная широтная параллель (36° с. ш.) в изображении Птолемея вовсе не параллель[23]. Она пересекает весь обитаемый мир от пролива возле Геркулесовых столпов до залива Исса, проходит через Каралис (ныне Кальяри) на Сардинии и Лилибаум на Сицилии (39°12' и 37°50' с. ш.). Карфаген Птолемей поместил на 1 градус 20 минут южнее параллели Родоса; на самом деле он находится на один градус севернее. Византий изображен на той же широте, что и Массалия, что больше чем на два градуса севернее его реального положения. Из-за этой конкретной ошибки весь Понт Эвксинский, общие очертания и размеры которого были достаточно хорошо известны, оказался целиком сдвинут на север на эту величину – больше чем на сто миль. Завышение размеров Palus Maeotis (Меотийское болото, то есть Азовское море) вкупе с изменением его общей ориентации на север—юг привело к тому, что его северная оконечность вместе с эстуарием Танаиса (Дона) оказалась на 54°30' с. ш. – на широте южного берега Балтики! Однако Птолемей, по всей видимости, был первым из географов древности, кто имел более или менее верные представления о взаимном положении Танаиса, который обычно считали северной границей между Европой и Азией, и Ра (Волги), впадавшей, по его словам, в Каспийское море. Он также стал первым географом, не считая Александра Великого, который вернулся к правильному мнению, высказанному еще Геродотом и Аристотелем, о том, что Каспий представляет собой внутреннее море и не имеет связи с океаном.

Неоднократно указывалось, что расстояния, приведенные Птолемеем в таблицах для средиземноморских стран – подлинного центра обитаемого мира – ошибочны сверх всяких разумных пределов, имея в виду тот факт, что доступны были римские путевые дневники и итинерарии. Но были ли эти документы действительно доступны невоенным людям вроде Марина и Птолемея? Очень маловероятно, если принять во внимание секретность, которая всегда окружала карты и результаты топографической съемки Римской империи. Если Марину, насколько можно судить, в отношении морских расстояний приходилось полагаться на записи Тимосфена Родосского (адмирала Птолемея Филадельфа, действовавшего около 260 г. до н. э.), то у Клавдия Птолемея, должно быть, вообще не было доступа к информации такого рода – ведь он не имел никаких оснований вести исследования, кроме непонятного стремления к знаниям. И очень вероятно, что Птолемей-астроном, которого географы обычно критикуют за его методы и за характер собранной им информации, занимал в среде своих влиятельных современников не лучшее положение, чем он занял бы сегодня в наиболее авторитетных географических кругах цивилизованного мира.

Как же быть с товарищами Птолемея по астрономическому цеху и с тем фактом, что в Риме, Александрии, на Родосе и в Массалии задолго до него были организованы наблюдательные центры? Вряд ли уважаемых астрономов, занимавшихся наблюдениями в этих местах, интересовало что бы то ни было, кроме чистой астрономии, и вряд ли астрономическое сообщество вообще было достаточно заинтересовано в географических приложениях своей науки, чтобы преодолевать значительные трудности, связанные со связью и транспортом. Поэтому стоит ли удивляться, что даже в самых известных частях мира практически не было обмена информацией. Птолемей из всех своих ближайших современников упоминает только Марина, хотя одновременно с ним, должно быть, работали и другие ученые. Страбон высказывает сомнение в достижениях практически всех современных ему географов, за редким исключением, а Гиппарх всем сердцем «против Эратосфена». Чему в этих обстоятельствах можно было верить? В свете современного знания очень просто оглядываться назад на метания науки и недоумевать, почему древние иногда не замечали очевидных вещей прямо у себя под носом. Сложнее представить себе, сколько приходилось просеивать данных и взвешивать аргументов, чтобы признать один-единственный факт соответствующим действительности. И все же наука всегда строилась на скептицизме и сомнении, и часто самыми горячими сторонниками научного метода были самые сомневающиеся. Исключение, пожалуй, составляет математика, где открытия обычно лучше поддаются доказательству.

Несмотря на вопиющие ошибки на всех картах Птолемея, его атлас в течение почти полутора тысяч лет оставался непревзойденным шедевром. Масса содержащихся в нем деталей до сих пор представляет собой один из важнейших источников информации для историка или любого человека, изучающего древнюю географию. Это особенно верно в отношении ранних племен, окружавших Римскую империю в I столетии христианской эры. Этим варварским племенам позже суждено было нести на своих плечах бремя цивилизации в Европе. Конечно, существуют и другие географические фрагменты, отдельные карты и планы, изолированные образцы лучших достижений греческой, римской и арабской картографии, но Птолемеева «География» – единственный сохранившийся географический атлас, дошедший до нас от древних. В литературе нет никаких указаний на то, что была составлена еще хотя бы одна подобная систематизированная коллекция карт; исключение составляют карты Марина, о которых почти ничего не известно.

Птолемей отошел от обычной греческой концепции обитаемого мира. От отказался от представления о том, что мир со всех сторон окружен водой (в том конкретном смысле, который использовал Гомер), или что его со всех сторон относительно недалеко обтекает Океан. Вместо этого он признал возможность и даже вероятность существования неизвестной земли (Terra Incognita) за пределами его достаточно произвольно проведенных границ обитаемого мира. Другими словами, он оставил этот вопрос открытым для дальнейшего изучения. Такое отношение стало важным шагом на пути развития картографии и стимулом для дальнейших исследований.

Клавдий Птолемей заслужил место среди бессмертных ученых Античности. Он упорядочил хаотическую массу фактов и данных, которую человеческая мысль накопила начиная со времени примитивного человека. Нельзя сказать, что он был астрономом скорее, чем географом, или математиком больше, чем картографом; он был всем этим одновременно и даже больше; он был великим человеком, наделенным способностью применять абстрактные принципы к конкретным проблемам. Он предложил научный метод, вполне современный по своей идее. Он довел до совершенства тригонометрию, изобретенную Гиппархом; с помощью искусного приложения ее принципов к явлениям звездного неба он систематизировал и переписал заново массу астрономических знаний. По сравнению с этим, достижения Птолемея в области географии и картографии могут на первый взгляд показаться не столь уж значительными; но давайте подумаем. Он яснее, чем кто бы то ни было из его предшественников, и гораздо более подробно продемонстрировал множество реальных методов приложения астрономических данных к изучению Земли; он систематизировал картографирование земной поверхности, выдвинул в своих трудах принципы и методы, которые используются в современной геодезии.

Птолемей сделал «шаблон» систематического атласа и представил первую упорядоченную картину обитаемого мира. Форма его атласа и входивших в него карт послужила прототипом для современной картографии. Многие из предложенных им картографических условных обозначений используются до сих пор с незначительными изменениями. От него пошла практика ориентировать карты таким образом, чтобы север был сверху, а восток справа, – обычай настолько укоренившийся, что многие люди теряются, пытаясь прочесть карту, ориентированную иначе. Его картографические проекции – коническая и модифицированная сферическая, так же как ортографическая и стереографическая системы, изложенные в «Альмагесте», используются до сих пор. Список географических названий – или в географическом, или алфавитном порядке, – с указанием широты и долготы каждого места для облегчения поиска не так уж сильно отличается от современной системы буквенно-цифровых обозначений в помощь читателю. Такие списки обычны на современных картах и тоже берут начало от Птолемея.

Если бы более поздние картографы и географы обладали научной смелостью и критическими способностями Птолемея, они никогда не приписали бы ему всеведение; к несчастью, все обернулось не так. Птолемея издавали и цитировали больше, чем любого географа хоть до него, хоть после, и это обернулось во вред и самому Птолемею, и картографической науке. Единственное исключение, разумеется, Христофор Колумб – мечтатель и навигатор, который возложил свои надежды на Птолемея и открыл целый мир – случайно.