ГЛАВА 2

ОБРАЗОВАНИЕ МЕТРОПОЛИИ ФЛИБУСТЬЕРОВ

Прежде, нежели приступим к истории флибустьеров, необходимо бросить взгляд на тогдашнее состояние Сан-Доминго, потому что этот остров, еще более Тортуги, был колыбелью, а впоследствии средоточием этих пиратов, и судьбы его тесно связаны с историей флибустьеров.

Этот пространный прекрасный остров около половины XVII столетия весь находился во власти испанцев, которые тогда еще не умели ценить всех достоинств его и исключительно обращали взоры на те американские владения свои, которые производили юлою и серебро. В то время Франция не обладала еще ни клочком земли на этом острове, кроме поселений буканьеров. Владения ее ограничивались маленьким, во всех отношениях незначительным соседним островом Тортугою, который дю-Россе, французский дворянин, вырвал в 1659 году из рук испанцев, овладевших было им. Все средства были здесь крайне незначительны; в главном селении острова находилось в 1665 году не более 250 жителей. Целое образовало колонию, не приносившую никакой пользы Франции и долгое время защищавшуюся против испанцев одними флибустьерами.

Такое положение дел в Западной Индии должно было наконец измениться при беспрестанно возраставшем могуществе Франции. Еще более ускорило эту перемену избрание в 1665 году губернатором Тортуги Ожерона, умного, предприимчивого и достойного мужа, которого должно считать основателем первой французской колонии на Сан-Доминго.

В 1665 году на Сан-Доминго считалось 14 000 испанцев, креолов и мулатов; число негров-невольников было несколько значительнее, но не определено наверное. Сюда присоединялось еще 1200 беглых независимых негров, укрывавшихся в горах, откуда они взимали контрибуцию с колонистов. В городе Сан-Доминго находилось 500 домов; он был окружен стеною и защищался тремя крепостцами, которые по тогдашнему воинскому масштабу были достаточно снабжены артиллерией. Вторым городом острова был Сант-Яго, где жило много купцов и золотых дел мастеров; но этот город был слабо укреплен. Прочие города были очень незначительные местечки, без всяких укреплений, и в них жил народ бедный.

На северном берегу этого большого острова, напротив Тортуги, французы выстроили мало-помалу несколько домов, в которых в 1 665 году жило не более ста шестидесяти человек. Это незначительное начало поселения в стране, удаленной от испанских владений, не обращало на себя внимания гордой нации, а потому французы имели время и случай укрепиться здесь. Французская колония уподоблялась молодому дереву, пересаженному на превосходную почву и видимо разрастающемуся, тогда как испанская уподоблялась дереву старому, увядающему, соки которого иссякли. Эта колония испанцев защищалась только собственными, давно ослабевшими силами, тогда как французов подкрепляли преданные им буканьеры и флибустьеры, которых считалось до 3000 на берегах Сан-Доминго и Тортуги. Люди дикие, склонные к совершенной независимости, они называли себя прибрежными братьями и ими можно было управлять только с величайшим благоразумием.

Флибустьеры более всего посещали прибрежья Куманы, Картахены, Порто-Бельо, Панамы, Кубы и Новой Испании, также страны около озер Маракайбо и Никарагуа. Замечательно притом, что флибустьеры обыкновенно не трогали кораблей, идущих из Европы, потому что трудно было сбывать грузный товар их; напротив, дорожили возвращавшимися в Европу корабляли, нагруженными золотом, серебром и другими драгоценностями, легко сбываемыми товарами.

В таком-то положении находился остров САН2Доминго, когда прибыл из Франции одаренный всеми потребными качествами губернатор Ожерон; за десять лет перед тем потерпел он кораблекрушение у берегов Сан-Доминго и был принужден прожить некоторое время между буканьерами. Поэтому он знал их, и тем легче было ему теперь, в новом звании своем, приобрести любовь и уважение этих полудикарей и внушить им почтение к законам. Он старался также сколько возможно скрасить вредный доброй славе флибустьеров вид разбойничества, какой принимали их подвиги, извлечь из мужества их пользу для государства и смягчить нравы их. При этом он благоразумно терпел то, чего не мог переменить, не подвергая французских колоний и островов еще большему злу.

При постоянных и обширных грабежах на море и на сухом пути и при огромной добыче на островах скоро не достало покупателей похищенных товаров и продавцов таких предметов, каких требовали флибустьеры за свои испанские доллары. Это обстоятельство послужило одной из важнейших причин к основанию во Франции новой вестиндской торговой компании. Примеру Франции вскоре последовала и Англия. Во Франции уже прежде существовало такое общество, но оно не имело успеха; теперь же обстоятельства являлись благоприятнее. Французское правительство приняло в отношении к своим островам новую систему: оно уступило все свои антильские населения вестиндской торговой компании. Губернатору предписано объявить об этом поселенцам. Это было не легко, потому что надобно было привести в повиновение людей, которые никогда почти не слыхали о власти двора и до тех пор не чувствовали своей зависимости от него. Ожерон объяснил им сущность этой перемены и объявил о новых распоряжениях относительно торговли. Флибустьеры отвечали свойственным им тоном, «что они не хотят подчиняться никакой торговой компании; королю готовы, пожалуй, повиноваться, но с тем, чтобы он не запрещал им торговать с голландцами, что для них гораздо полезнее покровительства Франции». Ожерон не мог ничего противопоставить этому решительному объявлению и должен был уступить.

Чтобы приучить новых поселенцев к мирной жизни и лишить их хоть части дикости, Ожерон выписал из Франции сто девушек, которые тотчас по прибытии нашли себе мужей. Прельщенные ценностью, какую придавали этому товару, за первыми девушками последовали другие, которых французское торговое общество отправило в колонии и продало для покрытия издержек с молотка. Женщины эти в короткое время произвели большую перемену в нравах и обычаях колонистов; правда, они не сообщали дикарям-мужьям своим прав и обычаев лучшего общества, о которых сами не имели понятия, но зато усвоили им много родственного с европейскою цивилизацией в мнениях, качествах и обращении. Мужья же сообщали им воинственный дух, который они выказывали впоследствии не один раз в самом блестящем свете. Однако, к крайнему ущербу колонии, эти благодетельные переселения прекратились. Довольствовались тем, что нанимали во Франции на три года распутных женщин и отправляли их на острова, чем, однако, не достигли предположенной цели; напротив, распоряжения эти послужили источником больших беспорядков всякого рода, почему и должно было совершенно прекратить их.

Мы говорили уже выше, что французы с некоторого времени построили себе несколько жилищ на северном берегу острова Сан-Доминго. Под руководством Ожерона эти жилища распространились мало-помалу и превратились в небольшие плантации. Эту часть острова называли «Закоулком» (cul-de-sac), название, сохранившееся доныне, но принадлежащее меньшему пространству. Мудрое, нисколько не притеснительное управление привлекало всех обитателей соседних островов в эту плантацию, где дела приняли бы скоро чрезвычайно выгодное для Франции положение, если бы она хоть сколько-нибудь поддержала Ожерона. Но этого-то именно и недоставало. Между тем открылась (в 1667 году) война между Францией и Испанией. Нет сомнения, что все поселения были бы потеряны для Франции, если бы Ожерон не сумел очень удачно употребить в дело флибустьеров, которые с величайшим успехом нападали на военные корабли, на острова и крепости и всюду распространяли ужас между испанцами в Америке.

Ожерон составил план завоевания Сан-Доминго, но французское правительство, все еще не постигая цены этого острова, оставило предложение губернатора без внимания. Однако патриот, губернатор не унывал и пожертвовал на это предприятие всем своим имуществом. Он ежегодно выписывал из Франции на свой счет по триста человек, а так как война с Англией все еще продолжалась, то он намеревался завоевать и Ямайку, и успех этого предприятия не был подвержен почти никакому сомнению. Собранные войска уже были готовы к отплытию; ожидали только пороха.

Другой план Ожерона не имел лучшего успеха при дворе. Он хотел основать во Флориде колонию, чтобы владычествовать над Багамским проливом и овладеть торговлею испанцев; для этого просил он только доходов с острова Тортуги. Французское правительство не согласилось на это, хотя в то время во главе его стоял знаменитый Кольбер — муж, которому Франция обязана за процветание своих фабрик и мануфактур в XVII столетии и который в этом отношении сделался благотворителем народа. Но в отношении колоний, мореходства и всемирной торговли он не возвышался над понятиями своего века. Великий ум его, как вообще умы всех французов при Людовике XIV, превозносимый до небес современниками, при критическом освещении понижается до обыкновенной степени. Кольбер считал дела островов и колоний предметами слишком ничтожными, чтобы правительство занималось ими серьезно, и едва-едва достойными обратить на себя внимание торговых обществ. Правилом его было, что последние, имея привилегии, сумеют соблюсти свои пользы, из чего само собою возникнут выгоды национальные. Поэтому во Франции смотрели спокойно на то, что англичане селились в той самой части Флориды, которую Ожерон предлагал занять для поселения, и по имени короля Карла II назвали ее Каролиною, хотя, по причине двух прежних поселений французов, эта страна долго еще после носила название французской Флориды.

При этом недостатке в подкреплении Ожерон делал все, что было в его силах, и старался размножить по крайней мере на северном и западном берегах Сан-Доминго французские поселения. Вследствие приглашения его явились сюда опять буканьеры и занялись прежним ремеслом своим. Они же послужили защитниками этой части острова.

В 1670 году вспыхнуло здесь формальное возмущение, произведенное притеснениями торгового общества. Так как кроткие меры Ожерона не подействовали, то он был принужден приняться за более сильные. Но это привело только к тому, что он лишился любви колонистов. На помощь ему прибыли военные корабли, но и те после нескольких сражений должны были удалиться, не усмирив бунтовщиков. Наконец возмущение утихло само собою, когда колонисты увидели, что в продолжение его не приходили купеческие корабли, и разочли, что дальнейшая вражда с Францией причинит им еще другие убытки. Условиями покорности, на которые охотно согласился беспомощный губернатор, были: всеобщее прощение и позволение, чтобы все французские корабли свободно торговали на берегах Сан-Доминго и Тортуги, внося за это в пользу компании пять процентов. Только небольшая толпа под начальством француза Лимузена не хотела покориться. Ожерон в сопровождении духовника и палача сам отправился к Лимузену, нашел его спящим в хижине и тотчас повесил. Эта решительная мера совершенно прекратила возмущение, тем более, что врагам покоя представились другие занятия, ибо когда в 1672 году возгорелась война между Францией и Голландией, обещавшая богатую добычу, то многие поселенцы присоединились к флибустьерам. Вскоре потом началась война и с Испанией, и Ожерон был уверен, что при малейшей помощи правительства овладеет всем островом Сан-Доминго. Для этого он сам отправился в Европу, но в Париж приехал уже больной и скоро умер. При всех средствах к обогащению он остался бедным и не оставил своим наследникам ничего, кроме справедливейшего требования: возвращения правительством собственных денег, им издержанных, которых, однако же, они никогда не получили.

Непосредственные преемники Ожерона в звании губернатора, Пуанси и Кюсси, во многом одобряли его распоряжения и оставались верными его системе: обходиться осторожно с флибустьерами и употреблять их на пользу Франции. Многие подвиги их, может быть, большее число, подкреплялись и поддерживались одобрением губернаторов: флибустьеры были уверены, что в случае несчастия найдут верные убежища.

Еще до насильственного соединения буканьеров с флибустьерами, о причинах которого мы говорили в первой главе, люди эти, связуемые взаимными нуждами, считали себя друзьями, а как и те и другие были заклятыми врагами испанцев — союзниками. Нужда в самом начале образовала этот союз; так как многие необходимые для их ремесла предметы привозились извне, то это причиняло множество неудобств. Этому недостатку пособили тем, что те буканьеры, которые не очень любили охоту, принялись за мореходство и сами стали ездить за своими потребностями. Сначала торговля производилась меною, но так как часто недоставало предметов для мены, а подчас они не находили сбыта, то торговцы нередко позволяли себе насильство. Это очень естественно повело к морскому разбою, который флибустьеры вели сначала в малом виде, но впоследствии они расширили его пределы и сделали его, так сказать, систематическим.

Поэтому береговых братьев, живших в величайшем согласии, можно было разделять на три разряда. К первому принадлежали буканьеры-охотники; ко второму, довольно малочисленному, так называемые жители (habitants); они занимались земледелием, а флибустьеры, третий разряд, занимались морскими разбоями.

Такой промысел имел много привлекательного для всякой сволочи, которою были набиты Антильские острова. К флибустьерам присоединилось множество матросов с купеческих и военных кораблей, бедных колонистов и других авантюристов разных наций. Мало-помалу флибустьеры образовали смешанную, соединяемую только жаждой к добыче массу из французов, англичан, голландцев, португальцев и других европейских народов. Одним только всем ненавистным испанцам, сокровища которых были настоящею и единственною целью хищников, отказано было в чести вступить в число членов этого вооруженного братства. И в самом деле, нельзя было даже подумать о таком союзе с испанцами, потому что флибустьеры с самого начала до уничтожения своего товарищества считали их смертельными врагами своими.

Впрочем, исчисленные выше подразделения флибустьеров образовались уже на островах Тортуге и Сан-Доминго; первоначально же они жили на французском острове Св. Христофора, откуда, покровительствуемые губернатором, выезжали на маленьких судах и производили незначительные морские разбои. В таком положении они еще не могли хвалиться самостоятельностью. Но вскоре потом обратили они свои взоры на Тортугу и отняли этот остров, чрезвычайно удобный для их предприятий, у испанцев и, надеясь удержаться на нем, сделали его своим главным местом пребывания. Эта перемена жительства была основою знаменитости флибустьеров и подала им повод ко всем последующим подвигам. Главнейшею причиною избрания этого острова служила легкость его завоевания, соединенного с большими выгодами: весь северный берег острова был недоступен не только кораблям, но даже лодкам, и только на южном берегу находилась одна гавань, или, правильнее, безопасная рейда, вход в которую не трудно было защищать.

Испанцы, столь богатые в Америке землями на материке и на островах, не обращали никакого внимания на маленький остров Тортугу, находящийся недалеко от Сан-Доминго. Поэтому весь гарнизон его состоял из двадцати пяти человек, которых прогнали без затруднения. Флибустьеры заняли Тортугу в 1632 году; испанцы, в которых снова ожило мужество по прибытии их вест-индского флота, не хотели терпеть этого насилия. Чтобы возвратить остров и отомстить за неприятельские действия, выбрали они такое время, когда буканьеры были заняты охотой, а флибустьеры наездами. Испанцы пристали к острову и убили всех жителей, которых встретили. Начальник испанского отряда приказал повесить многих; прочим удалось скрыться ночью на челноках в открытом море.

Беглецы, дождавшись отъезда флота в Европу, без большого труда завладели снова островом; между тем флибустьеры убедились, что Тортуга, находясь так близко от большого испанского владения, беспрестанно будет подвержена нападениям неприятеля, особенно во

время их отлучек, и его нельзя будет удержать без покровительства какой-нибудь европейской державы. Поэтому они упросили французского губернатора острова Св. Христофора, кавалера Пуанси, занять остров, что и было исполнено по его поручению офицером по имени Левассер. Французы тотчас воздвигли у морского берега, на скале, крепость, и тогда со всех сторон начали стекаться туда буканьеры, уверенные в покровительстве преданного им губернатора. Испанцы, хотя слишком поздно, сделали смелую попытку прогнать опять французов; но новые владетели острова бросились в неприступную крепость и, поддерживаемые буканьерами, отразили испанцев с большим уроном. Вскоре потом Левассер был убит двумя французскими офицерами, им усыновленными. Убийцы решили овладеть островом, но Фонтене, присланный с двумя военными кораблями с острова Св. Христофора, предупредил их, формально принял начальство и вел себя похвально. Между ним и беспрестанно усиливавшимися флибустьерами царствовало совершенное согласие.

Обезопасив себе ретираду, пираты стали беспрестанно разъезжать около острова Сан-Доминго, с которого не смел уже отправляться ни один корабль: его тотчас брали на абордаж, отводили на остров Тортугу и передавали товарищам, а взявшие его на другой же день отправлялись на новые подвиги. Испанцам невозможно было терпеливо переносить такие поступки. Они собрали значительное войско, высадили его на остров Тортугу, отыскали в скале дорогу к возвышенности, господствовавшей над крепостью, и принудили ее к сдаче. Буканьеры рассеялись, но скоро возвратились с своими товарищами-моряками, ночью вышли на берег, напали врасплох на крепость и снова овладели островом.

Не отступая от однажды принятого плана находиться под покровительством европейской державы, провозгласили они губернатором французского дворянина дю-Россе, которого французское правительство и утвердило в этом звании.

Таким образом, товарищество это, основание которого можно отнести ко времени Пиренейского мира в 1659 году, продолжало свое ремесло: грабило среди всеобщего мира то под французским, то под английским флагом, смотря по обстоятельствам и удобству. На громкие жалобы, приносимые в Париж и Лондон испанцами на такое нарушение мирных трактатов, всегда отвечали, «что французские и английские морские разбойники не производят своих хищений как подданные королей и правительств; следовательно, предоставляется испанцам поступать с ними как заблагорассудят; что им не давали каперских патентов, и губернаторам островов строжайше предписано ни в чем не помогать этим пиратам». Чтобы еще лучше прикрыть этот политический фарс, время от времени отзывали губернаторов, которых испанцы обвиняли в покровительстве флибустьерам, и на место их отправляли других, которые не только подражали своим предшественникам, но часто шли еще далее.

Добыв однажды каперские патенты, флибустьеры придавали им самое обширное значение, не обращали уже никакого внимания на мирные договоры, заключенные в Европе, и показывали вид, что и не слыхали о них. Каперские патенты, однажды полученные ими, трудно было уже отнять, и они придавали хищничествам их вид законности; разными проделками протягивали они сроки на право морского разбоя, означенные в патентах, до новой войны, освящавшей прошедшие и будущие поступки.

Особенно французскому правительству, находившемуся в беспрерывных явных и тайных раздорах с Испанией, было очень выгодно иметь в отдаленной части света мужественные отряды, не только ничего не стоившие ему, но еще приносившие ему большие выгоды; пираты согласились на требование адмиралтейства: отдавать губернатору Тортуги или Сан-Доминго десятую часть своей добычи. Чтоб увеличить эту десятину и придать покровительству своему вид законности, французское правительство доставило пиратам каперские патенты от Португалии, воевавшей тогда с Испанией. Остров Тортуга принял вполне вид колонии. На нем поселилось множество выходцев из Франции; охота за кабанами и буйволами прекратилась и здесь, как на Сан-Доминго, а вместе с тем исчезли остальные буканьеры, которые по большей части соединились со своими товарищами флибустьерами и принялись также за морские разбои.

Поощряемые надеждой на большую добычу, веселую жизнь и покровительствуемые правительствами, отряды флибустьеров приняли вид законного войска, и подвиги их были поставляемы в одну категорию с правильными военными действиями. Многие плантаторы бросали свои занятия, заводили небольшие суда и, желая обогатиться морскими разбоями, соединялись с флибустьерами. Но как не легко было приобретать такие суда, то они садились на утлые лодки и пускались в море, чтобы встретить неприятельские корабли. При этих первоначальных попытках они следовали почти всегда одному плану: подстерегали испанцев у мыса Альварес, куда те обыкновенно привозили на небольших кораблях предметы торговли для Гаваны. Нападения были всегда удачны; отняв множество этих богато нагруженных судов, отводили их к Тортуге, где продавали весь груз европейским корабельщикам. Это поставило их наконец в возможность запастись всеми потребностями и пуститься на обширнейшие действия.

Таковы были обыкновенные успехи береговых братьев. Променяв свои лодки на корабли, они посещали берега Мексики и брали множество больших и малых судов; это было тем легче, что в этих морях не ждали никаких неприятелей. Между прочим овладели они двумя большими испанскими кораблями, назначенными в Каракас и нагруженными серебром. Призы были отвезены на остров Тортугу и этот успех электрически подействовал на всех плантаторов; теперь уже все решительно хотели участвовать в таком выгодном ремесле. Вскоре собралось до двадцати больших разбойничьих судов.

Тортуга сделалась метрополией флибустьеров. Они были уверены, что найдут здесь не только защиту, но и удовлетворение потребностям всякого рода, даже увеселения, приличные их грубой жизни. Пиры, игры, музыка, пляски и женщины были единственным занятием их по возвращении из наездов. Главною приманкою при этом были непотребные женщины, которые, привлекаемые надеждой на добычу, стекались со всех сторон и составляли пеструю толпу, в которой находились образчики женщин всех народов света.

Наконец, однако, французское правительство изъявило свое неудовольствие на постоянное, мало ограниченное покровительство, оказываемое флибустьерам. Оно полагало, что издали видит вещи правильнее местных правителей. В 1684 году отправило оно двух комиссаров, кавалеров Сен-Лорана и Бегона на Сан-Доминго, для искоренения всех злоупотреблений. Люди эти были убеждены в необходимости безусловной покорности флибустьеров, которых считалось тогда слишком 3000 человек. Они удивились, зачем флибустьеров не принуждают при отправлении на грабежи и возвращении с них объявлять формально о значительности отряда, о числе убитых, о количестве добычи и т. д., зачем им позволяют иметь сношения с англичанами, зачем предоставляют им собственный суд и расправу и много других преимуществ власти, наконец, отчего предоставляют их доброй воле вносить или не вносить десятину добычи в пользу казны.

Между тем своевольное исполнение этих требований и составляло сущность республики пиратов, с которыми при бессилии Франции должно было обходиться с крайней осторожностью.

Но гордого Людовика XIV и его министров не легко было убедить в этом. Кабинетный министр, маркиз де-Сеньеле, писал комиссарам, «что они ложно судят о флибустьерах; что отнюдь не следует уничтожать морской торговли испанцев, потому что она приносит другим нациям более пользы, чем самой Испании; что Франция извлекает из нее большую пользу, и потому особенно должно стараться отвлечь флибустьеров от морских набегов и обратить в мирных земледельцев».

Эти выражения были политически верны и хорошо обдуманы, но невозможны в исполнении. Губернатор Кюсси, приобретший уважение пиратов мужеством, добродетелями и бескорыстием и вообще бывший достойным наследником Ожерона, попытался, однако же, исполнить желание двора. Но предложение его о мирной жизни вывело из себя флибустьеров, привыкших к дикой, роскошной жизни, и с этой минуты он лишился всей их доверенности — они сделались врагами его. Несмотря на то, Кюсси еще не отказывался от попытки удовлетворить по возможности требованиям двора, но следствием этого было то, что колония лишилась половины своей страшной милиции, и произошел раздел, приведший в 1684 году знаменитый, можно сказать, бессмертный поход флибустьеров в Южный океан.