А.Б. ТОМАС. КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ, ЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ (1580-1808)

Земледелие. Обширный бассейн Амазонки на севере страны, бескрайние степи юга, горнопромышленные области центральной Бразилии в сочетании с плодородными почвами, прибрежных районов позволили создать в колонии высокоразвитое и многоотраслевое земледелие. Главной колониальной культурой с самого начала являлся сахарный тростник. Сахарные плантации имелись во всех северных прибрежных плантациях – Мараньяне, Пернамбуку, Баие, Паре и даже Санта-Катарине и Сан- Висенти. Другими повсеместно распространенными культурами были рис, маис, табак и индиго. В самом конце XVIII столетия Пара экспортировала высококачественное какао, кофе, сарсапариль, камедь и лесопродукты. На юге большое значение приобрел хлопок, откуда он распространился во внутренние области Минас-Жераиса.

Скотоводство. Скотоводство возникло с основанием Сан-Паулу. Оно быстро распространилось во внутренние области и вдоль речных долин продвигалось на север и юг. К середине XVII столетия центр тяжести этой отрасли экономики переместился к берегам Риу-Гранди-ду-Сан-Франсиску. Вдоль этого водного потока в Пернамбуку, по подсчетам одного авторитета, паслось 800 тысяч голов скота. Позднее стада мало-помалу проникли в бассейн Амазонки. Вместе с потоком поселенцев, устремившихся на запад через штат Баия, крупный рогатый скот продвинулся вдоль южных и восточных берегов Сан-Франсиску в район Риу-дас-Вельяс. Здесь насчитывалось 500 тысяч голов скота. Примечательно, что, когда горные разработки Минас-Жераиса пришли в упадок, скотоводство и земледелие остались главными отраслями экономики.

Торговля. Экспорт. К середине XVII столетия экспортная торговля Бразилии достигла значительного многообразия. В начале XVI столетия в экспорте колонии преобладала древесина бразы, поступавшая из обширного района, который простирался от Рио-де-Жанейро на север до Пернамбуку, откуда поступала древесина наивысшего качества. Вскоре древесине бразы пришлось уступить первенство сахару, который вместе с тем значительно превосходил по масштабам производства другие плантационные культур, такие, как табак, хлопок и индиго. Другими статьями экспорта, удельный вес которых был весьма не одинаков, являлись рис, кожи, животный жир, воск, лошадиный и коровий волос, рога, меха, шнуры, перья, меласса, ром, лесопродукты (последние, помимо древесины бразы, включали в основном сосну, шедшую на нужды судостроения) и кофе, которое приобрело большое значение после 1770 года. Предметами экспорта из Минас-Жераиса после открытий месторождений золота и алмазов были золото, продававшееся в форме цепочек, топазы, аметисты, турмалины, аквамарины и многочисленные украшения.

Импорт. Главные статьи импорта поступали в Бразилию из Португалии. Особенно большое значение среди них имели уксус, скобяные изделия, льняные, хлопчатобумажные и шелковые ткани, растительное масло, шляпы и вино. В то же время ряд ценных продуктов в конце XVIII столетия стал поступать из Соединенных Штатов: солонина, мука, домашняя мебель, скипидар, смола и деготь. Из Африки привозились воск, растительное масло, раковины скафоподы, сера, черное дерево, медикаменты и камедь. В конце колониального периода Англия снабжала Бразилию железом (правда, большим спросом пользовалось шведское железо), обувью, шелковым и хлопчатобумажным трикотажем и чулками, латунными изделиями, свинцом, жестью, вином, сыром, порохом, медикаментами, солониной, ветчиной, свининой и многочисленными предметами роскоши.

Промышленность. Нужды плантаций и горнодобывающих центров, а также рост мелких торговых заведений в колонии вызвали к жизни многочисленные предприятия местной промышленности. На плантациях определенная категория квалифицированных рабочих производила жизненно необходимые предметы – одежду, строительные материалы, сельскохозяйственный инвентарь. Крупные изделия, вроде «энженьу» (engheno) – машины, использовавшейся для производства сахара, ввозились извне, хотя мелкие плантации обходились простыми «энжуньу», производившимися вручную в самой Бразилии.

В крупных городах прибрежных и горнодобывющих областей возникло значительное число мелких промышленных предприятий. Пожалуй, наибольшее значение имели текстильные предприятия. Они производили, и притом в значительных количествах, грубые хлопчатобумажные ткани; большая часть производимых тканей служила предметом местного потребления, но известное количество экспортировалось в испанские владения бассейна Ла-Платы. Другими отраслями промышленности было производство железных инструментов, медных, золотых, серебряных и ювелирных изделий, обуви и выделанной кожи. Последняя была в таком ходу в колонии, что один бразильский историк назвал колониальный период кожаным веком.

На юге, вдоль всего побережья от Сан-Паулу до Уругвая, рыболовные (преимущественно китобойные) промыслы сами обеспечивали себя рыболовными снастями, сетями и веревками, которые производились изо льна, выращивавшегося здесь же, на месте, а также хлопчатобумажными одеялами и простынями. Кроме того, южное побережье было центром по производству гончарных изделий, в том числе кувшинов, кухонных сосудов и крупных чанов. Сан-Франсиску-да-Сул был центром значительной судостроительной промышленности; здесь по заказам купцов Баии, Рио-де-Жанейро и Пернамбуку строились крупные и малые суда из паранской сосны. В Сорокабе имелась небольшая металлообрабатывающая промышленность, в которой было занято много кузнецов, изготовлявших подковы.

Население. Численность населения, достигнутая Бразилией к 1808 году, оценивалась в 2-4 миллиона человек, из которых треть составляли негры-рабы и, вероятно, две пятых – мулаты. Уолш, писавший в 1828 году, вскоре после ликвидации колониального режима, сообщал, что число негров и мулатов оценивается в 2,5 миллиона, а белого населения – только в 850 тысяч человек. По другому подсчету, сделанному как раз перед концом колониальной эры, в 1798 году, население составляло 3250 тысяч человек, из которых около 2 миллионов приходилось на долю негров – рабов и свободных. Один современный авторитет, данные которого пользуются всеобщим признанием, д-р Ж. Ф. Оливьера Вьяна, оценивал общую численность населения Бразилии того времени в 2 419 406 человек.

Оценки, сделанные по многим областям и городам, подтверждают, что численность населения составляла меньше 3 миллионов. В четырех провинциях: Эспириту-Санту, Рио-де-Жанейро, Санта-Катарина и Сан-Паулу – проживало около 800 тысяч человек. Население Минас-Жераиса насчитывало в конце колониального периода около 360 тысяч человек. Данные о колониальном населении отдельных крупных городов, пожалуй, занижены. По данным довольно точных подсчетов, число жителей Рио-де-Жанейро составляло в 1648 году 2500 человек, в 1700 – 25 тысяч, наконец, в 1811 году – 100 тысяч. Однако последняя цифра должна быть исправлена в сторону увеличения, ибо негры не принимались в расчет. В одном бразильском сочинении, относящемся к 1802 году, указывалось, что многие семейства насчитывали до шестидесяти – семидесяти и даже больше «лишних особ» – обстоятельство весьма обыденное, по словам автора, в сельской местности, но удивительное в крупных городах. Обычай не считать рабов подтвердил и Уолш. Он подсчитал на основе собственных наблюдений, сделанных в 1828 году, что население Рио-де-Жанейро составляло 150 тысяч человек. Но что в официальный подсчет негры не были включены. Уолш заметил, что в столице во всех домах, где проживали белые, каждый глава семьи имел трех или четырех рабов, а некоторые держали даже до двадцати. В одном случае Уолш упомянул о семье, под кровом которой проживало пятьдесят негров. Население Риу-Гранди на далеком юге оценивалось (считая не только самый город, но и его ближайшие окрестности) в 100 тысяч человек, Баии – 70 тысяч, Куябы – 30 тысяч, Пернамбуку – 25 тысяч, Сеары – 20 тысяч и Пары – 10 тысяч. В Сан-Паулу в 1811 году были произведены статистические подсчеты, данные которых пользуются репутацией точных; согласно этим данным, в городе проживало более 23.500 человек, из них 11 538 белых, 4734 и 7314 мулатов.

Социальная структура. Как и в испанских колониях, отличительными признаками правящих классов колониальной Бразилии являлись занятие ими постов в аппарате управления и владение земельной собственностью. Что же касается остального населения (не считая торгового класса), то его главным занятием был физический труд. На плантациях работали негры, индейцы или мулаты; они же работали на рудниках; земледелием занимались преимущественно португальские иммигранты, которые трудились также в качестве наемных рабочих и ремесленников в городах. Однако ввиду преобладания негров с составе населения колонии и усиленного смешения рас люди любого класса не обращали никакого внимания на то, что жилах того или иного его представителя есть доля негритянской крови. Проведенное Помбалом освобождение индейцев и наделение их гражданскими правами вовсе не шокировало преобладающие нравы. Так, в школах доступ для детей белых, мулатов и негров и отношение к ним были совершенно равными. Никаких различий по цвету кожи не делалось и при подготовке духовенства для церкви. Колониальную Бразилию отличали традиции расовой ассимиляции, развившейся в такой степени, какая была совершенно неведомой в любой другой европейской колонии в Новом Свете [44].

Колониальная аристократия. На колониальный период приходится создание землевладельческой аристократии Бразилии. Корни ее восходят к пожалованиям, полученным «донатариями» в XVI столетии. Как правило, наиболее многочисленной аристократия была в северных штатах, где основой громадных состояний ее представителей являлось производство сахара. Ряд других аристократических группировок сложился среди скотовладельцев Баии, Минас-Жераиса, Сан-Паулу, Санта-Катарины и Риу-Гранди-ду-Сул. В XVIII столетии выдвинулось много других семейств благодаря богатствам, нажитым от горных разработок Минас-Жераиса, Гояса и Мату-Гросу.

Поскольку королевской правительство почти или вовсе не осуществляло контроля над владельцами, или, как они назывались, «фазендейру», прибрежных сахарных плантаций, в этих районах развилась социальная структура, которая носила резко выраженный феодальный характер и вместе с тем оказала громадное влияние на всю Бразилию. Владелец был одновременно феодальным властелином, главой семьи и господствующей политической силой в системе местного управления. Его вотчина, или «фазенда», фактически являлась самодовлеющей единицей. Инструменты, мебель, одежда и другие изделия, необходимые для подержания жизни на плантациях, – все производилось на месте своими же ремесленниками и мастеровыми (обычно ими были мулаты и свободные негры). Высококачественные ткани и некоторые виды продовольствия «фазендейру» обычно ввозил для себя самого и своей семьи из Португалии.

Влияние сахарной аристократии было настолько всепроникающим, что печать его лежала буквально на всех сторонах колониальной жизни Бразилии. «Фазендейру» был полноправным властелином, распоряжавшимся даже жизнью и смертью членов собственной семьи, ремесленников и рабов своих поместий. Он обладал военной властью в милицейском ополчении, которое сам же формировал для защиты своих владений от налетов индейцев, восстаний рабов и даже пиратских нападений. Власть, которой «фазендейру» пользовался в местных делах, показывала всю немощность центрального правительства, которому редко удавалось взыскивать налоги в его вотчине. Плантация низвела бразильские города – большие и малые – до самой жалкой роли. Сельские городишки просто находились под пятой «фазендейру», а крупные города являлись лишь центрами, где они покупали товары, необходимые для их плантаций. Значительную роль эти города стали играть уже в самом конце колониального периода, когда они обрели рынок сбыта (вступивший в конкуренцию с сельскими районами) в собственном населении, которое достигло достаточно крупных размеров. А бывало даже и так, как в Олинде, где владельцы плантаций, погрязшие в долгах португальским купцам в Ресифи, ликвидировали свои обязательства, подняв вооруженное восстание против могущества городских торговых слоев.

Плантация подчинила своим обычаям и церковь. «Фазендейру» обычно требовал, чтобы один из его сыновей вступал в духовное сословие и после посвящения в сан оставался в самом центральном поместье. В соответствии с общераспространенным обычаем священники заводили наложниц, а сыновей воспитывали и признавали так же открыто, как и сами главы семей. Мало того, церкви украшали портреты предков землевладельца, которые размещались в плантационной церкви рядом с изображением святых.

Бразильская аристократия с ее уходящими в глубь веков традициями аристократической жизни, колоссальных поместий, громадных богатств, фактической независимости и политической власти в местных делах представляла собой по существу феодальное общество.

Средний класс. Как и в испанских колониях, возникновение среднего класса в Бразилии приходится еще на колониальный период. Уже в то время, когда Кабрал присоединил Бразилию к владениям Португалии, последняя обладала прочно утвердившимися институтами капитализма. На протяжении последующих столетий развитие торговли, хотя теоретически она находилась под властью метрополии, захватило в свою орбиту и коренных бразильцев, которые занимались контрабандой в районах побережья и иезуитских миссий, расположенных вдоль реки Уругвай. Позднее, кода развилась горнодобывающая промышленность, в районе золотых и алмазных месторождений появились торговцы, капиталисты и мелкие землевладельцы из числа бразильцев американского происхождения.

Колониальный средний класс давал знать о своем существовании частыми движениями протеста и даже восстаниями в тех случаях, когда ставились под угрозу его торговые интересы. Это он принудил урезать полномочия «Бразильской компании» и в конце концов, в 1720 году, положить конец ее существованию. Это он принял участие в восстании Бекмана и Маскатиском восстании, вспыхнувших в связи с предоставлением торговых привилегий португальским монополистам в Ресифи. Это он приветствовал подавляющее большинство реформ Помбала, кроме, конечно, тех, которыми португальским компаниям были пожалованы монополии. Когда же в 1808 году португальский король обосновался со своим правительством в Бразилии, средний класс стал решительным приверженцем монархи именно потому, что она открыла порты для свободной торговли.

Негры в колониальной Бразилии. Негры прибыли в Бразилию как рабы. В этой своей роли они заняли место исчезавших индейцев, которые были первыми обращены в рабство, как это было и в испанских и английских поселениях. Несмотря на то, что охотники за рабами в своей погоне за туземцами забрались во внутренние области, имевшихся рабов не хватало для удовлетворения потребностей быстро растущих сахарных плантаций. Точная дата прибытия первых негров в Бразилию неизвестна; наиболее ранний зарегистрированный случай относится к 1538 году (дело происходило, по-видимому, в Баие).

По мере продвижения сахарной экономики вдоль побережья на север и юг сюда проникали и негры. На окраинах колонии (Мараньян на севере и Сан-Висенти на юге) негров было меньше, чем в преимущественно сахаропроизводящих районах – Баие и Пернамбуку. Однако голландцы после установления здесь своей власти принялись ввозить во все больших и больших количествах негров в район амазонского побережья. Напротив, на юге в связи с упадком значения Сан-Паулу как центра сахарного производства и переключением его на скотоводство число негров уменьшилось. Когда во внутренних областях были открыты золото и алмазы, из Баии, Пернамбуку и Рио-де-Жанейро сюда были быстро переброшены негры.

Статистические данные о негритянском населении (как и о колониальном населении в целом) весьма разнятся между собой. Священник Аншиета утверждал, что в 1585 году из 57 тысяч человек, составлявших население Бразилии, негров было всего 14 тысяч, из которых 10 тысяч проживало в Пернамбуку и 4 тысячи – в Баие. Однако с 1600 года число цветных, ввозившихся в колонию, стало непрерывно возрастать. Некоторые авторитетные специалисты утверждают, что ежегодная цифра для колониального периода колебалась между 50 и 60 тысячами; иными словами, общая сумма к началу XIX столетия составила 5-6 миллионов. Другие, не менее почтенные, ученые считают, что цифра эта явно завышена, и урезывают ее почти наполовину. По оценке 1798 года, в колонии насчитывалось 2 миллиона негров – рабов и свободных. Мо в 1808 году определил численность негритянского и мулатского населения Минас-Жераиса в 200 тысяч человек.

Бразильские негры поступали из разных частей Африки. Главными из них являлись Судан, Нигерия, Золотой Берег, Гамбия, Сьерра-Леоне, Либерия (нынешняя), Берег Слоновой Кости, северная Нигерия, Ангола, Конго, а также Мозамбик на восточном побережье континента. Основные невольничьи рынки существовали в портах, главным образом в Рио-де-Жанейро, Баие, Пернамбуку и Мараньяне, а также во внутренних областях – Вилья-Рике и Минас-Жераисе. Здесь негры сбывались владельцам плантаций и горных разработок, которые рассматривали их и торговались из-за цены, как при покупке скота.

Смешанные группы. Обилие негров-рабов в тех условиях, когда португальские землевладельцы не признавали иного закона, кроме собственной воли, неминуемо должно было привести к процессу смешения рас. Вскоре возникли мулаты как отдельный элемент в составе населения. Они часто становились не полевыми рабочими, а ремесленниками. Мулаты обеих прослоек при случае бежали с плантаций в леса, расположенные во внутренних областях. Здесь они смешивались с индейцами и дали начало группировке, получившей название «кафусу» (cafuso). Поскольку между всеми этими этническими группами происходила дальнейшая метизация, их потомки, в тех случаях, когда нельзя было установить ни одного характерного признака, стали называться «парду» (pardo).

Многочисленных представителей этой группировки можно встретить в долине Амазонки и в наши дни, где они известны также под именем "кабоклу» (caboclo). Последний термин, однако, в Амазонии часто применяется для обозначения потомков индейцев и белых, в то время как на юге такое смешение известно под именем «мамелюку» (mameluco).

Иезуиты. Церковь в целом с самого начала оставалась в колониальной Бразилии немощной и бедной. Был лишь один орден – орден иезуитов, которому удалось сосредоточить в своих руках крупные богатства и власть, да и тот оказался изгнанным. Вокруг него и сосредоточились наиболее важные эпизоды истории церкви в колонии. Сразу после своего прибытия в Бразилию в 1549 году во главе с Томе да Сузой иезуиты начали кампанию по обращению туземного населения в христианство. В XVI столетии на этом поприще отличились среди прочих Мануэл да Ноб- рега и Жозе да Аншиета. Нобрега действовал среди туземного населения Сан-Паулу. В 1553 году он создал здесь школу, главой которой стал Аншиета. Оба они сыграли немалую роль в завоевании поддержки индейской конфедерации, которая помогла португальцам изгнать французов из Рио-де-Жанейро.

Наиболее значительным делом иезуитов явилось поощрение миссионерской деятельности и создание собственных миссий во внутренних областях Сан-Паулу. Однако именно этот успех имел два пагубных последствия. Объединение индейцев в католические конгрегации облегчило охоту за рабами паулистам, которые в конце концов истребили большую часть индейских племен, обитавших в южном районе. Во-вторых, усилия иезуитов, направленные на защиту своей паствы, привели их к конфликту с паулистами. Борьба эта вспыхнула с яростным ожесточением в 1639 году, когда иезуиты, используя свое влияние, добились от папства повторного осуждения индейского рабства. В отместку паулисты изгнали их из провинции на пятнадцать лет. Обратно иезуитов допустили только тогда, когда они дали обязательство не совать свой нос в паулистские экспедиции за рабами среди индейского населения.

Иезуиты создали свои миссии и предприняли попытки преградить путь бразильским охотникам за рабами и плантаторам и в других частях Бразилии. Особое значение в XVII столетии имела деятельность Антонио Виейры, который прибыл в Бразилию в 1553 году, убедив правительство создать «Бразильскую компанию». В Бразилии он был облечен полномочиями улучшить положение индейцев. По прибытии в колонию Виейра ярко описал королю те ужасающие условия в каких находились индейцы-рабы, особенно в амазонских провинциях Мараньян в Пара. Горя желанием улучшить участь туземного населения, Виейра возвратился в Португалию, где ему удалось убедить короля полностью передать индейцев под власть иезуитского ордена.

Вооружившись таким образом, Виейра принялся деятельно претворять в жизнь королевский приказ и добился массового освобождения индейцев. Разъяренные бразильцы Мараньяна подняли восстание и в 1661 году изгнали орден. Как и несколькими десятилетиями раньше в Сан- Паулу, иезуитам разрешили возвратиться (1663) только после того, как они в значительной мере отказались от своей власти над индейцами. Однако на деле иезуиты сразу же начали восстанавливать ее. К 1684 году они настолько успешно преградили путь налетам охотников за рабами с побережья, что их деятельность послужила причиной вспыхнувшего в том же году восстания Бекмана. В последующие годы иезуиты принялись углублять зону своей миссионерской деятельности в бассейне Амазонки.

Не следует, однако, делать из этого тот вывод, что иезуиты играли бескорыстную роль. Мало того, что они установили практически полную монополию на торговлю и труд индейцев, – их щупальцы проникали буквально во все области колониального развития Бразилии. В конце концов, как мы уже видели, вся эта многообразная деятельность и конфликты с бразильцами и королевской властью привели к тому, что в 1759 году иезуиты были изгнаны.

Другие ордена. Миссии создавали в Бразилии и другие ордена, в первую очередь францисканцы, доминиканцы, мерцедарии, кармелиты и капуцины. Всем им принадлежали в крупных городах собственные церкви, соборы и монастыри. Бенедиктинцы (хотя и уступавшие иезуитам в могуществе) в конце колониального периода владели в Рио-де-Жанейро несколькими сотнями домов. Почти столь же богаты были кармелиты. Все ордена выполняли значительные общественные функции по содержанию больниц, сиротских приютов и других благотворительных учреждений.

Характер колониального духовенства. Изгнание иезуитов устранило из бразильской церкви наиболее агрессивную силу. Подавляющее большинство остальных орденов теперь стало приобретать новый, глубоко отличный от прежнего характер, определяемый культурой «касса гранде» (casa grande), то есть плантации. Церковь стала здесь очень далекой по духу от влияния Рима и почти не обнаруживала сходства с дисциплиной церкви в испанских колониях. Эта интеграция в единую бразильскую культуру отражалась в XVIII столетии во многих планах.

Одним из обыденнейших обычаев в бразильское церкви являлось пренебрежение к священническому обету безбрачия. Поскольку множество клириков имело семьи, в конце XVIII столетия даже возникло требование, что церковь должна смягчить свои «противоестественные правила» и освободить духовенство от кары, полагавшейся за вступление в брак.

Надо еще отметить, что церковь в Бразилии допускала негров в духовное сословие. Почва для вступления мулатов и негров на церковные посты, несомненно, была подготовлена обычаем плантационных священников признавать своих детей. Кроме того, бедность церкви почти не оставляла ей иного выбора, как отбирать из своих школ обещающих учеников независимо от цвета кожи.

Тот факт, что римский консерватизм почти не оказал влияния на бразильскую церковь, со всей очевидностью обнаруживается в широком распространении среди епископов и других сановников церкви симпатий к революционным доктринам конца XVIII столетия.

Иметь книги, запрещенные Индексом, было самым обыденным делом. В 1808 году Мо был поражен либеральными взглядами духовенства Сан-Паулу и похвально отозвался об интересе местного епископа к наукам. Уолш пространно рассказывал о библиотеке епископа Рио-де-Жанейрского, насчитывавшей 4 тысячи томов, значительную часть которых составляли труды французских и английских авторов. На почве этой либеральной традиции и отсутствия эффективного управления со стороны Рима в начале XIX века возникла замечательная бразильская терпимость к протестантизму.

Наука. Иезуит Аншиета. Колониальная Бразилия в силу самой природы своей материальной истории создала немного ценностей, явившихся оригинальным, уходящим корнями в родную почву вкладом в искусства и науки. В Бразилии, где господствовало рабство, а скотоводство и горнодобывающая промышленность получили развитие лишь в пограничной полосе колонии, искусства мало продвинулись вперед. Первой значительной фигурой в летописи литературного развития Бразилии является иезуит Аншиета, действовавший в Сан-Паулу. С целью добиться успеха на поприще христианизации индейцев Аншиета сочинил ряд поэтических произведений на языке тупи, которым он овладел. Кроме того, ему принадлежат религиозные драмы и песни, написанные по-португальски и по-латыни, и проповеди, произнесенные на индейских языках; он же оставил ценные описания условий, существовавших в колонии. Выдающимся творением Аншиеты является поэма в 3 тысячи строф, посвященная богородице. До сих пор еще не все произведения Аншиеты увидели свет, и в будущей истории литературы он может стать еще более крупной фигурой.

Вторым значительным писателем XVI века был Габриэл Соарис да Суза. В 1587 году он написал «Описательный трактат о Бразилии» -. ценную хронику и описание новой колонии, восхваляющее минеральные богатства края. Правда, Соарису мерещилось порой и то, чего не было на самом деле, но сообщенные им данные о населении, а также о хозяйстве и ресурсах Бразилии на заре ее истории придают значимость его трактату. Современником Соариса был Перу ди Магальяэс ди Гандаву. В 1570 году он написал две книги – хронику и описание колони, которые дополняют труд Соариса.

В XVII столетии литературное наследство обогатили четыре деятеля. Одним из них был Висенти ду Салвадор. Его «История Бразилии», опубликованная в 1627 году, дает ему право считаться даровитым историком. Иезуит Антониу Виейра, о котором речь уже шла выше, был португалец, но тем не менее его знаменитые проповеди – весьма содержательное и драматическое описание социальных условий. Современником Виейры был иезуит Симан ди Васконселус, чья книга «Летописи общества Иисуса в провинции Бразилия», вышедшая в Лиссабоне в 1663 году, осталась образцовым трудом, посвященным ордену. Правда, недавно книга эта была значительно дополнена семитомной историей иезуитов в Бразилии в целом и более специальным трехтомным исследованием об иезуитах в Сан-Паулу.

Однако самым выдающимся деятелем XVII столетия был коренной бразилец – Грегори уди Матус Гера (1633-1696), крупный поэт сатирического и лирического жанра. Он происходил из богатой баиянской семьи, а образование получил в Коимбрском университете, где, хотя и изучал право, страстно увлекался поэзией. Основную значимость поэтическим творением Матус Геры придают жгучая сатира и беспощадная критика порока (во власть которых он сам охотно отдавался), коррупции, бесчестности и безнравственных повадок богатых соседей в Пернамбуку, где он провел свои преклонные годы. Поэзия Матус Геры (как и проповеди Виейры) раскрыла картину социальной жизни колонии.

Антонил. На стыке столетий, когда сама Португалия страдала от упадка торговли сахаром, но вместе с тем как раз начала пожинать плоды новых богатств – рудных залежей, появилось удивительное сочинение, представляющее собой подробное описание необычайных ресурсов Бразилии. Исследование это, принадлежавшее перу итальянца – иезуита Жуана Антонила, называлось «Культура и богатства Бразилии, обязанные ее лесам и рудным залежам» и вышло в свет в 1711 году. Книга с такой художественной силой и детальностью рисовала картину богатств Бразилии, что португальское правительство немедленно ее запретило, опасаясь, что своим содержанием она пробудит как алчность иноземцев, так и национальную гордость бразильцев. «Баснословная» добыча золота на приисках, только недавно возникших; многочисленное поголовье скота; большое количество сахарных предприятий; богатства, которые они производили; аналогичные данные о других отраслях экономики; переменчивая социальная картина, сложившаяся в результате открытия рудных залежей и наплыва людей во внутренние области, – обо всем этом рассказывалось самым подробным образом на страницах книги Антонила.

В XVIII столетии коренные бразильцы оставили совсем мало значительных сочинений. Заметно выделяется труд Себастьяна Роша Питы – «История Португальской Америки», который был опубликован в 1730 году и обеспечил ему репутацию крупного ученого и историка. Нашла своих исследователей и местная история. Особую ценность представляли очерки о ведущих семействах Юга, которые создал в Сан-Паулу Педру Такис да Алмейда Паэс Леми. В Баие Жозе Антониу Калдас в 1759 году написал донесение португальскому королю, озаглавленное «Общий обзор всех частей данного капитанства Баия со времени открытия до сего 1759 года». После труда Антонила оно стало наиболее важным источником для изучения экономической истории Баии вплоть до начала XIX столетия.

Многих литературных деятелей, интерпретировавших эволюцию Бразилии для своих соотечественников, выдвинул Минас-Жераис. Среди тех, кто пользовался наибольшей известностью, надо назвать двух эпических поэтов. Жозе ди Санта Рита Дуран воссоздал, в подражание стилю Камоэнса [45], историю Карамару в Баие. Еще более национальной и патриотической по духу была эпическая поэма Жозе Базилиу да Гамы «Уругвай» не только потому, что автор избежал влияния Камоэнса, но и потому, что он раскрыл страстную любовь бразильцев к своей отчизне. Те же черты – раскрытие бразильского взгляда на мир и стремление избегать подражания стилю Камоэнса – отличали и ряд других поэтов школы «Минейру». Выдающееся место среди них занимал Клаудиу Мануэл да Коста, который обнаружил талант к поэзии, отмеченный таким изяществом, что его называли «Петраркой Бразилии». Интересно отметить, что все эти поэты, а также ряд других, среди которых надо выделить Томаса Антониу Гонзагу и Алваренгу Пейшоту, принадлежали к числу руководителей «Минасского заговора» – достаточное свидетельство их патриотизма.

Архитектура. В отличие от испанских колоний, отразивших многообразие архитектурных стилей, для Бразилии было характерно господство барокко. Только на юге имелось несколько образцов Ренессанса. Однако внутри соборы и церкви были богато украшены живописцами, резчиками по дереву и скульпторами. Самым замечательным образцом церковной архитектуры является величественная Церковь третьего ордена св. Франциска в Баие, отразившая громадные богатства семейств прибрежного района. Выстроена она из лиссабонского камня, а фасад покрывают скульптурные фигуры святых, волюты, гербы и арабески. Внутренность здания – престол и массивные стены, облицованные резной и позолоченной древесиной, бразильским кедром и жакарандой, – утопает в роскоши. Как достижение барочной архитектуры, оно, пожалуй, не имеет равных не только в Новом, но и в Старом Свете. Наибольшей славой среди коренных бразильских архитекторов пользовался Франсиску Антониу Лисбоа, по прозвищу «О Aleijandinho» («Уродик»), чьи изумительные по красоте барочные церкви в Минас-Жераисе являются маленькими шедеврами.

Нехватка учебных заведений. Об ограниченности колониальной культуры Бразилии по сравнению с широким размахом достижений в испанских колониях со всей очевидностью говорит также фактическое отсутствие школ. Церковь обучала индейцев и детей беднейших классов ремеслу и земледелию. Другие школы, созданные церковью в крупных городах, давали возможность способным ученикам продолжать обучение в средних школах для вступления на церковное поприще. Помбал предпринял попытку ликвидировать острую нехватку школ, возложив ответственность за начальные учебные заведения после изгнания иезуитов на «камара». Однако отсутствие учителей сделало перемену бесполезной. Крайне ограничительными по характеру были Туторские колледжи, предназначавшиеся для сыновей богатых семейств; учащиеся, оканчивавшие эти колледжи, а также получавшие подготовку в церковных школах, могли продолжать образование в Коимбрском университете в Португалии.

Значение бразильской колониальной культуры. В противоположность испанским колониям бра не имела ни одного университета или иных высших учебных заведений. Показателем отставания в культурной области было также полное отсутствие в колонии печатных станков. Первый станок прибыл вместе с двором португальского короля Жуана VI в 1808 году. На протяжении трех предыдущих столетий в Бразилии не было напечатано ни одной книги или памфлета. Однако отрадным контрастом по сравнению с испанскими колониями являлось отсутствие цензуры над ввозом книг. Парадоксально, что в Бразилии существовала большая свобода чтения и обсуждения идей, нежели в испанских колониях, бахвалившихся своими университетами и печатными станками.