Луденские бесы

Процесс против священника Грандье — почти «близнец» инквизиторского суда над Гофриди. Та же драма, основанная на показаниях истеричных монахинь, обвиняющих священника в том, что он их околдовал. Та же процедура изгнания и заклинаний бесов и суда над несчастным духовником одержимых.

По одной из версий, выдвигаемых историками, молодой священник Грандье, прибывший из Бордо в провинциальный Луден, был просвещён, любезен, обладал даром хорошо писать и еще лучше говорить. В короткое время он перессорил весь городок, причем женщины были за него, почти все мужчины — против. Он становится заносчивым, несносным, старается поразить всех своим великолепием; отпускает насмешки по адресу кармелитов, говорит с кафедры дерзости против монахов вообще. На его проповеди собиралась такая толпа, что можно было задохнуться.

Женщины были в его полном распоряжении. Жена королевского адвоката была необычайно нежна к нему, а у дочери королевского прокурора родился от него ребенок.

В Лудене был совсем небольшой монастырь урсулинок из благородных и бедных девиц. Сам по себе монастырь был беден, при его основании ему было дано только помещение — старая гугенотская школа. Настоятельница, дама из очень знатной и родовитой семьи, горела желанием расширить и обогатить монастырь, сделать его известным. Весьма возможно, что она пригласила бы к себе Грандье, но в монастыре уже был в качестве руководителя священник, имевший прочные связи в краю, близкий родственник двух главных чиновников города — каноник Миньон. И вот оба они из признаний исповедующихся монахинь (настоятельница также исповедует своих монахинь) делают ужасное заключение, что молодые монахини только и мечтают, что о Грандье, только и говорят о нем.

«Заговорщики» — каноник Миньон и настоятельница, а также еще двое весьма именитых и обиженных Грандье горожан среди покровительствуемых ими бедняков находят двух человек, которые соглашаются громко заявить, что больше не могут терпеть у себя такого развратного священника, колдуна, дьявола, вольнодумца, который «в церкви становится только на одно колено», что он насмехается над всеми постановлениями и дает разрешения в ущерб правам епископа.

Грандье же в ответ отправляется к самому королю, бросается на колени и просит отомстить за него. Король готов был стать на его сторону, но нашлись люди, донесшие королю, что оскорбление — это результат любовных похождений Грандье и ярости обманутого мужа.

Церковным судом в Пуатье Грандье был приговорен к отбытию покаяния и изгнанию из Лудена, то есть был обесчещен как священник. Но светский суд, пересмотрев дело, нашел Грандье невиновным. За него был также и Сурди, архиепископ Бордо, стоявший выше епископа Пуатье.

Оправданный Грандье, вместо того чтобы покинуть Луден, решил воспользоваться победой и остается в городе. Кроме того, он угрожает своим врагам и требует удовлетворения. Противники его, сами попав таким образом в опасное положение, вспоминают дело Гофриди, в котором дьявол, отец лжи, реабилитированный самым почетным образом, фигурировал в качестве свидетеля, заслуживающего веры как со стороны церкви, так и со стороны чиновников короля. Отчаявшись в других средствах, они взывают к дьяволу, и тот появляется к их услугам в образе урсулинок.

Луденская история началась с того, что настоятельница и некая, вполне послушная ей, монахиня начали биться в конвульсиях и бормотать на дьявольском наречии. Другие монахини принялись им подражать.

О новой эпидемии говорят повсюду — даже в Париже при дворе. Французская королева — испанка с сильно развитым воображением и очень благочестивая — присылает своего священника, а лорд Монтегю, заядлый папист, — своего верного чиновника, который все видел, всему поверил и обо всем донес папе Римскому. Таким образом, чудо было признано. Все видели раны одной из монахинь и стигматы на руках настоятельницы — знаки, которыми отметил их дьявол.

Двор поверил, но сам Луден не верил нисколько. Эти дьяволы, жалкие подражатели марсельских, повторяли утром то, чему учили их накануне вечером. Они не сумели бы сказать ничего, если бы секретные увещеватели их, старательно разучивая с ними дневной фарс по ночам, не учили их, как выступать и что говорить перед народом.

Крупный чиновник — судья города, выйдя из себя, явился сам взглянуть на эти плутни и пригрозил, что выведет все на чистую воду. Таково же было тайное мнение об этих «чудесах» и архиепископа Бордоского, к которому апеллировал Грандье. Им было послано специальное распоряжение относительно монахов-экзорцистов с целью положить конец их произволу, тем более что его хирург, осмотрев девушек, заявил, что не находит их ни одержимыми, ни сумасшедшими, ни больными. Кто же они в таком случае? Несомненно, обманщицы.

Настоятельница монастыря растерялась. Ничего не стоило установить, что ее стигматы (раны) были нарисованы и подновлялись каждый день. Но она приходилась родственницей королевскому советнику Лобардемону, которому поручили суд над Грандье. Он ставит в известность кардинала, что обвиняемый — приятель одного из многочисленных агентов враждебной Ришелье королевы Марии Медичи, что он сделался секретарем своей прихожанки и от ее имени пишет подлые памфлеты.

Грандье, по приказу Ломбардемона, схватили и бросили в Анжерскую тюрьму. Потом взяли оттуда и посадили, как вы думаете — куда? В комнату в доме одного из его врагов, который приказал заделать камнем все окна, чтобы он там скорее задохнулся. Гнусное испытание — поиски дьявольских знаков, было произведено его же обвинителями. Те собственноручно втыкали в его тело иголки, подвергая его таким образом предварительному наказанию, заранее предвкушая его казнь. Его тащат в церковь и ставят лицом к лицу с девицами, которым Лобардемон вернул дар речи. Он видит перед собой вакханок, которых приговоренный к покаянию аптекарь до такой степени спаивал своими настойками, что они становились настоящими фуриями, и однажды Грандье чуть не погиб от их ногтей.

Этих девушек признают одержимыми только затем, чтобы дать волю фурии чувственности. Это, без сомнения, способствовало увеличению аудитории. Сюда приходили слушать из уст женщин то, чего ни одна никогда не решалась произнести до тех пор.

Все это становилось все более смешным, так же, впрочем, как и отвратительным. Даже то немногое, что заставляли несчастных урсулинок зазубривать по-латыни, они коверкали вкривь и вкось. Публика находила, что дьяволы не могли бы выдержать экзамен за четыре класса приходской школы. Капуцины, ничуть не смущаясь, заявляли, что если эти дьяволы не сильны в латыни, зато превосходно говорят по-ирокезски и на других столь же известных языках.

Гнусный фарс с расстояния шестьдесят миль в Сен-Жермене, в Лувре, где был король и двор, казался чудом, страшным, наводящим ужас. Двор испытывал восторг и трепет. Ришелье велел заплатить и монахиням, и экзорцистам.

Столь великая милость воспламенила еще больше всю шайку и сделала ее совсем безумной. За сумасшедшими речами последовали бесстыдные поступки. Экзорцисты под предлогом, что монахини очень устали, отправляли их за город прогуляться и сами гуляли с ними. Одна из них забеременела. По крайней мере, налицо были все признаки. Но на пятом-шестом месяце все исчезло, и дьявол, обитавший в ней, заявил, что это он из мести к бедной монахине придал ей вид беременной. Все это известно из исторических документов.

Наконец дело зашло так далеко, что даже несчастные монахини почувствовали, что на продолжение спектакля у них нет сил. Теперь они уже проклинали самих себя. Несмотря на то, что их ожидала ужасная участь, если бы они сказали правду, несмотря на уверенность, что в таком случае им придется кончить жизнь в подземной тюрьме, они все же заявили в церкви, что осуждены на вечные муки, что это была только игра в дьявола и что Грандье невинен.

Они погубили себя, но дело от того не прекратилось. Не прекратило его и прошение, посланное от всего города королю. Грандье был приговорен к сожжению (18 августа 1634 года). Ярость его врагов была так велика, что, прежде чем сжечь его, они потребовали, чтобы еще раз поискали иголками на его теле знаки дьявола. Один из судей изъявил даже желание, чтобы ему вырвали ногти, но хирург отказался сделать это.

Мучители боялись голоса с эшафота, последних слов казнимого. Так как в его бумагах нашли заметку против безбрачия духовенства,[7] то люди, объявившие его колдуном, считали его и вольнодумцем. Вспоминали смелые слова мучеников свободной мысли, бросаемые ими в лицо судьям, вспоминали последнее слово Джордано Бруно. Грандье старались внушить, что если он будет вести себя благоразумно, та его избавят от огня, предварительно удушив. Слабовольный и сластолюбивый священник, любивший свое и чужое тело, обещал молчать. И действительно, не сказал ничего ни по дороге, ни на эшафоте. Когда его привязали к столбу и все уже было готово, чтобы сжечь его, один монах, исповедовавший Грандье, не дожидаясь палача, поджег костер. Осужденный успел только воскликнуть: «А, так вы обманули меня!» Тут взметнулись языки пламени и нельзя было разобрать ничего, кроме криков.

Таково одна из версий произошедшего в Лудене. Но дело в том, что до наших дней дошло не так много достоверных свидетельств и документов, которые позволили бы однозначно толковать луденскую «истерию».

Некоторые историки утверждают, что настоятельница монастыря урсулинок действительно вообразила, что одержима бесом, который является к ней по ночам в виде недавно умершего священника. Вскоре все остальные сестры стали видеть эти видение. Приступили к заклинанию духов, но во время заклинания спазмы и галлюцинации одержимых ещё более усилились: они ложились на пол, ползали на животе, высовывали язык, который делался совсем черным, испускали крики, мяукали, лаяли и бредили. В бреду каждая рассказывала о своем дьяволе, какой он имеет вид, что он делает с нею, что говорить, при этом они произносили богохульственные речи. Некоторые из них впадали в каталептическое состояние и делались сомнамбулами.

Урбан Грандье, по этой версии происшедшего, не быль монастырским духовником, но он был известен в обители, так как возбуждал много толков о cебе, благодаря своему уму, красноречию и красоте. Кроме того, он сделался популярен своей оппозицией высшим церковным властям и своим памфлетом, направленным против кардинала Ришелье.

Слухи об одержимых в Лудене распространились по всей Франции. Многие приезжали из Парижа, Марселя, Лила и других городов, чтобы посмотреть на деяния дьяволов. Брат короля, Гастон Орлеанский приехал туда специально, чтобы видеть одержимых и присутствовать при процессе изгнания. Во время одного из таких процессов, случился любопытный случай: отец Сюрен, производивший изгнание, сам сделался одержимым и стал вместе с заклинаемыми кататься по полу, в конвульсиях и судорогах, и заявил, что дьявол Исаакарум проник в него. Граф Орлеанский присутствовал при настоящем спектакля: монахини и сама настоятельница катались по полу, принимали самые неприличные позы, делали самые смешные движения, высовывали языки, кружились вокруг церкви и при этом произносили ужасные богохульства. На основании показаний монахинь, молва продолжала обвинять во всем этом аббата Грандье, который заключил союз с Асмодеем. Нашли даже письмо к нему, подписанное Асмодеем (оно хранится теперь в Национальной библиотеке в Париже), в котором Асмодей дает обещание мучить сестер урсулинок в Лудене.

Ришелье, желая положить конец этому делу, послал в Луден специального комиссара де Лобардемона, снабдив его неограниченными полномочиями. На другой день по прибытии своем в Луден, Лобардемон приказал арестовать Грандье.

Несчастный был брошен в тюрьму, а изгнания и заклинания бесов продолжались. По просьбе Грандье, а также чтобы уличить его очной ставкой с одержимыми, ему разрешили самому производить изгнание. Его привели в церковь, где были собраны все одержимые и в присутствии огромной толпы, собравшейся по этому экстраординарному случаю, Грандье приступил к изгнанию. Но тут случилось нечто невероятное: одержимые, при виде Грандье, произносящего священные слова заклинания, пришли в такой раж, испускали такие ужасные крики, катаясь по полу, прыгая, извергая пену и произнося самые страшные богохульственные слова, что все присутствовавшие пришли в ужас. По распоряжению духовных лиц, принесли договор Грандье с дьяволом и торжественно сожгли тут же в церкви. После этого одержимые пришли ещё в больший раж, окружили бедного Грандье и стали его рвать, кусать, волочить по полу так, что его еле вырвали живым из рук одержимых и отвели в тюрьму.

Через несколько дней собрался суд, и 18 августа 1634 года Грандье был осужден к сожжению живым, после того, как он был подвергнут самым ужасным пыткам, чтобы добиться от него признания. Читая рассказ об этих пытках одного из присутствовавших, волосы становятся дыбом — до того они были бесчеловечны. Чтобы отыскать на его теле «чертов знак», ему оторвали ногти рук и ног, и совершенно искромсали кости ног так, что из них сочился мозг… Так как ноги были совершенно раздроблены, то его поволокли к месту казни на повозке и завернутым в солому. По дороге, перед главным входом в церковь, его стащили с повозки и заставили просить прощения у Бога, короля и правосудия. По прибытии на место казни, Грандье положили на костер и ещё раз прочли ему приговор. Площадь была покрыта густою толпою народа, собравшегося со всех окрестностей, чтобы присутствовать при казни колдуна Грандье. Несчастный пробовал обратиться к народу с речью. Тогда окружавшие костер монахи стали бить его руками, палками и распятиями. Наконец один из них схватил факел и зажег костер. Медленный огонь охватил тело несчастного Грандье, которое в предсмертных корчах скоро покрылось густым дымом и смешалось с пеплом…

Страшные припадки монахинь, вызванные луденскими дьяволами, не прекращались и после сожжения колдуна Грандье. Урсулинки продолжали бесноваться. Зараза перешла к мирянам города и распространилась далеко по окрестностям Лудена до соседнего города Шинона, где демонические припадки стали появляться у многих дам и девиц. Во всех церквах служились мессы и производились заклинания.

Луденская драма поразила все умы; среди населения распространились припадки сумасшествия. В особенности она сильно подействовала на лиц, участвовавших в ней. Отец Сурен и другие заклинатели луденских бесов лишились рассудка, вообразили, что в них поселились дьяволы, и кончили жизнь, как одержимые, в конвульсиях и судорогах.

Какая из приведенных версий истинная? Этого не знает никто — в истории с луденскими ведьмами, вероятно, точка так никогда и не будет поставлена.

Нам же представляется вполне оправданным утверждение о том, что религиозный экстаз и некоторые особенно психи послужили отправным пунктом возникновения таких эпидемий.

Что же касается ведьм, то от них легко было добиться нужных показаний и без пытки. Большинство из них были полусумасшедшими. Они признавались, что могли превращаться в животных. Так, итальянки частенько обращались в кошек и, проскальзывая в дверь, высасывали, как они заявляли, кровь у маленьких детей. В глухих лесных местностях — в Лотарингии, в горах Юры, — женщины часто становились волчицами и, по их словам, пожирали прохожих (даже если там никто никогда не мог проходить). Их, конечно, сжигали.

Девушки признавались, что отдались дьяволу, а между тем оставались девственницами. Сжигали и их.

Казалось, многие сами хотели, чтобы их поскорее сожгли, чувствовали какую-то потребность в этом. Иногда это делалось в припадке безумия и ярости, иногда с отчаяния. Одна англичанка, когда ее привели к костру, чтобы сжечь, обращаясь к народу, сказала: «Не вините моих судей! Я сама захотела погубить себя. Родители с ужасом отвернулись от меня, муж отступился. Мне пришлось бы вернуться к жизни совершенно обесчещенной. Я хочу лучше умереть… Я все налгала».

Историки и психологи писали о том, что эпидемии и одержимость бесами получили такое большое распространение именно в силу целомудренной и благочестивой жизни монахинь. В силу затворнической жизни и отказа от радостей жизни в психике монахинь не могло не угнездиться святотатство и непристойность. Ищущие духовного совершенства неизбежно подвергаются чудовищным искушениям, ибо сама плоть восстает против своего умерщвления. В обычном состоянии человек имеет силы подавлять в себе негативные чувства и мысли, не позволяя им проявляться в словах и действиях. Ослабленные же постом, постоянной молитвой и затворнической жизнью монахини довольно часто утрачивают власть над своими эмоциями. Истерическое поведение заразительно — а потому примеру одной одержимой следуют другие монахини. При массовых сборищах, на которых изгонялись бесы, у одержимых под воздействием ряда причин случаются истерики, которые при поощрении монахов-экзорсистов превращаются в грандиозное шоу.

Святотатства и непристойности всегда привлекали публику. Верующие впитывали их как губка, а на следующий день на грандиозное зрелище приходило еще больше народа. А жадное любопытство публики всегда стимулирует энтузиазм лицедейства.

Такова природа монастырских эпидемий XVI–XVII веков.

Примечания:

7

Для католического духовенство обязательно безбрачие (так называемый целибат). Узаконено оно была папой Григорием VII в XI в. На практике же утвердилось в XII в.