В высокоорганизованном обществе социальный анализ логично проводить начиная с самой вершины иерархической лестницы. В Перу это значит начать с правящего класса, на вершине которого находится Верховный Инка.

Кому удавалось видеть человека-бога, тот навсегда сохранял в памяти это величественное зрелище. На правителе была достигавшая колен туника без рукавов, штаны из полосатого материала и наброшенная на плечи длинная и широкая накидка, украшенная геометрическими рисунками. Два ее конца укреплялись на груди или пропускались под левой рукой и завязывались узлом на правом плече, оставляя обе руки свободными. Одежда изготовлялась из тонкой шерсти викуньи, на ногах были сандалии из белой шерсти. На каждой ноге выше колена завязывалась лента. Такие же ленты украшали обе голени. Символ власти, маскапайча, представлял собой многоцветную повязку, несколько раз обмотанную вокруг головы выше лба. С нее свисала красная бахрома, льяуту, с красными кисточками, закрепленными в маленьких золотых трубочках. Возвышавшийся над повязкой большой тюрбан украшался маленькими черно-белыми перьями священной птицы Курикинке. Волосы коротко подстрижены, а уши оттягивались под весом огромных дисков из драгоценного металла. Некоторым представителям знати также позволялось носить льяуту, но не красного цвета, и серьги меньшего размера. На боку монарха висела разукрашенная сумка с кокой.

Во время торжественных церемоний Верховный Инка держал в руках украшенный перьями маскапайча и золотой скипетр, длиной с алебарду, а в особых случаях надевал наряд военачальника и брал в руки булаву с золотым наконечником в виде звезды или медный щит, украшенный имперским гербом.

На гербе каждого императора был свой персональный символ. У Синки Рока был сокол, у Льоке Юпанки – геометрический рисунок, как и у Майта Капака, у Капака Юпанки – четырехугольник в верхней части, птица в середине и змея внизу, у Инки Рока – птица, у Яуара Уакака – геометрические фигуры, а у Пачакути – радуга и две змеи. У Инки Юпанки, похоже, ничего на щите не было, и он оставался пустым. И Тупак Юпанки, и Уайна Капак имели геометрические фигуры, а об Уаскаре мы ничего не знаем. В противоположность им, у Атауальпы на гербе был целый набор рисунков с соколом между двумя деревьями, двумя змеями и пумой под радугой.

Имена императоров всегда восхваляли своих владельцев, и поэтому мы часто находим одни и те же слова в именах правителей, но в различных комбинациях. Капак означает «правитель», Ю – «незабвенный», а Уайна – «молодой».

Во время некоторых церемоний властители укрепляли на груди золотой диск солнца. Правитель восседал на резном деревянном стуле, покрытом тонкой материей, или на троне из чистого золота, ел из золотых и серебряных блюд и спал на хлопковом матрасе под шерстяными одеялами.

Кто бы ни получал аудиенцию, будь это даже победоносный генерал, он приближался к монарху опустив глаза, босиком и с грузом на голове в знак покорности.

Императрица носила тунику голубого, розового, желтого или оранжевого цветов, доходящую до пят. Ее украшали две полосы красивого материала, одна, обычно красная, вокруг пояса, а другая – различных цветов – в нижней части туники. Наброшенная на плечи накидка сходилась на груди и закреплялась булавкой с большой, изящно отделанной головкой. На ногах были сандалии из белой шерсти викуньи, сверху на голове закреплялась тонкая вуаль, свободно спадавшая сзади на плечи и покрывавшая длинные волосы.

По сообщениям историков, Верховный Инка женился на своей старшей сестре и содержал бесконечное множество наложниц. Его айлью не мог быть участком земли, поскольку ему принадлежала вся территория империи. Это окружение основывалось на кровном родстве и подразделялось на несколько частей из-за большого числа наследников, что было связано с полигамией. При восхождении на трон каждый Инка формировал свой айлью. В связи с этим он считался наследником трона, но не собственности, которая оставалась во владении членов айлью бывшего монарха. В начале XVI века в Куско было 11 царственных айлью.

Император назначал своего преемника обычно из числа сыновей своей законной жены. Некоторые летописцы высказывают претензии к своду законов Инков. Будучи весьма полным во всех других отношениях, он не содержит правила, определяющего престолонаследие. Самодержец сохранял за собой полную свободу выбора, хотя это было не вполне разумно, и время от времени возникали трудности, связанные с неожиданной кончиной монарха.

Специалистов генеалогии долго удивляло одно весьма мудрое решение, до тех пор пока его секрет не был разгадан современными историками. Назначенный наследник должен был разделять всю полноту власти с царствующим монархом перед тем, как приступить к самостоятельному правлению. Таким образом, периоды правления распадаются на кондоминиумы, во время которых каждый монарх является сперва помощником своего отца, а потом приглашает одного из своих сыновей сделать то же самое. Как мы видим, ситуация еще более осложняется тем фактом, что император заменял не оправдавшего его надежды наследника на другого из своих сыновей, если считал это необходимым или был вынужден поступить так под давлением обстоятельств. Такое происходило несколько раз в начале XV века. Инка Виракоча назначил своим помощником сына Урко, о котором мы уже говорили, а затем заменил его другим сыном – Куси. Когда тот в свою очередь стал императором под именем Пачакути, он назначил преемником своего сына Амару, которому впоследствии пришлось уступить место другому сыну – Тупаку.

По поводу восхождения очередного императора на трон устраивалась пышная церемония, на которую собирались толпы народу, а вожди многочисленных провинций прибывали в Куско с подарками, среди которых были раковины для жертвоприношений, разноцветная глиняная посуда, хлопковые ткани с побережья, шерстяные одежды, оружие, сандалии, изготовленные из волокон алоэ жителями плато, материалы, сделанные из перьев птиц, кока и ароматические травы из восточных лесов. Красочная толпа наполняла площадь Куско, где на платформе устанавливались статуи богов и мумии умерших императоров. Престолонаследник, постившийся и молившийся десять дней в своем дворце, занимал центральное место в этом огромном разнообразии, и толпа уважительно смолкала, подавленная великолепием самого места и торжественностью момента. Затем прибывал сам самодержец, снимал с головы свои украшения с льяуту и помещал их на голову принца, называя имя, которое тот будет впредь носить. Потом он отдавал новому правителю почести, выпивая чашу чичи, напитка из забродившего маиса, и становясь перед ним на колени.

До и после церемонии в храме Солнца делались многочисленные жертвоприношения: раковины, кока, ламы и даже дети, которых выбирали среди самых красивых. Все идолы, все священные места и все уака окроплялись кровью жертв. Сгустки засохшей крови даже посылались на вершины окружающих гор.

Свадьба Инки, то есть его воссоединение со своей сестрой, проводилась в храме Солнца в день его восхождения на трон. С момента назначения дня церемонии невеста воспринималась всеми как дочь Солнца, у которого новый император просил руки. Показная пышность церемонии зависела от обстоятельств. Огласив свою просьбу в храме Солнца, Инка Пачакути отправился в дом девушки в сопровождении большой свиты по дорожкам, устланным коврами и украшенным висячими драпировками. Его отец, Инка Виракоча, ожидал сына вместе с помолвленной невестой, которая при виде его бросилась ниц. Жених поднял ее, подарил богатое одеяние и попросил надеть его. Потом он достал сандалию, богато украшенную золотом, и собственноручно надел на ее правую ногу. После этого старый император поднялся и обнял новую императрицу. Пачакути проделал то же самое, подарил принцессе 100 служанок, протянул руку и попросил ее пройти с ним в храм Солнца. Верховный жрец ожидал их с двумя чашами чичи, которые Инка вылил на землю в качестве приношения. Затем в жертву были принесены две белые ламы. Последовавшие за этим празднества продолжались в течение трех месяцев, и вожди вернулись в свои провинции, нагруженные ценными дарами.

Церемония похорон императора была не менее импозантной, чем его коронация, или, другими словами, возложение льяуту. Когда Инка Виракоча скончался, его тело положили на носилки и пронесли по улицам Куско в сопровождении маршировавших строем солдат. Сын усопшего монарха и наследник трона в одеждах из белой и серой шерсти викуньи находился во главе скорбящих. За ними следовали женщины. Они коротко постригли волосы, покрасили лица черной краской, рыдали, стенали и стегали себя прутьями. Повсюду звучали барабаны.

Тело монарха бальзамировали, ноги оборачивали тонкой материей, а на голову помещали льяуту. Одновременно в храме Солнца проводились жертвоприношения: множество лам, а также женщины, слуги или друзья, которые пожелали последовать за своим императором в загробный мир, а кроме того – несколько детей. В течение всего года по определенным дням мумию приносили в столицу во главе длинной процессии скорбящих и высокопоставленных лиц. Все это сопровождалось печальными звуками траурных барабанов, время от времени прерывавшимися печальными завываниями и песнопениями, в которых рассказывалось о подвигах покойного.

При смене Верховного Инки соблюдался принцип разделения между властью и собственностью. Власть переходила к сыну законной жены, выбранному отцом перед смертью. Об этом мудром обычае мы уже рассказывали, однако он вызывал недовольство остальных сыновей, которых не устраивало их более низкое положение. Дочери не имели права унаследовать трон.

Вся собственность оставалась в распоряжении умершего. Как и прежде, мумия оставалась в своем дворце в окружении оружия, художественных ценностей и слуг. Наследник трона строил себе другой дворец, и поэтому в Куско можно найти развалины стольких дворцов, сколько было правителей, и каждый дворец носил имя своего императора.

Считалось, что человек-бог будет жить вечно.

Чтобы понять жизнь самодержца, к событиям его повседневной жизни необходимо добавить постоянные войны, которые ему приходилось вести самостоятельно, а также весьма значительную работу по планированию и контролю всей экономической жизни страны. Удивительно, как много удалось осуществить, например, Пачакути за время его правления. Он строил города, реформировал армию и религию, унифицировал язык и создал унифицированную экономическую структуру. Ему удалось превратить конфедерацию племен в империю, даже если допустить, что его труды были в некоторой степени преувеличены историками, которые не прочь были приписать ему достижения его предшественников. Нельзя не восхищаться такой поразительной энергией. Ко всему этому нужно добавить его поездки на охоту и путешествия.

Охотничьей добычи было предостаточно, так как в заповедники для диких зверей, таких, как в провинции Уамачуко, доступ разрешался только самому Инке и знати. В каждом конкретном районе охота проводилась лишь один раз в четыре года. Делалось это следующим образом: несколько тысяч индейцев окружали район и медленно двигались навстречу друг другу к центру. Люди громко кричали, окружая перепуганных животных. Опасных зверей убивали, викуний и гуанако стригли, самок отпускали на волю. Все действия скрупулезно записывались. Это был один из тех редких случаев, когда люди ели мясо.

Вожди племен охотились с соколами. На рисунках на древней глиняной посуде можно видеть изображения аборигенов со стрелами в одной руке и с эстоликой, на которой сидит сокол, в другой. Иногда их рисуют наблюдающими за небом, словно они следят взглядом за полетом этих хищных птиц.

Путешествия самодержца иногда длились несколько месяцев, а то и более года. Инку несли на носилках, где он восседал вместе с женой, если та сопровождала его. Над сиденьем на легких подпорках возвышался паланкин, с которого ниспадали занавески с прорезанными отверстиями. Через них высокопоставленные путешественники могли наблюдать за всем вокруг, оставаясь невидимыми.

Как правило, носильщиками были люди из племени рукана, жившего к западу от Куско. Спускаясь по горным склонам, они ставили свою ношу на платформы, специально приготовленные для этого. Носильщики старались не спотыкаться, так как это был дурной знак. Чтобы снизить риск такого происшествия, вожди районов, по которым пролегал путь монарха, повелевали заранее подмести и тщательно выровнять нужные дороги. Императора всегда сопровождало несколько тысяч воинов.

Императрица оказывала определенное влияние на мужа. Законная жена Пачакути правила в Куско в нескольких случаях, когда муж отсутствовал, а также организовала помощь жертвам одного из самых страшных землетрясений, когда-либо случавшихся в Арекипе. Жене Тупака Юпанки удалось завоевать доверие индейцев из деревни Янаяку, о чем мы узнаем позже. Однако женщины всегда занимали более низкое положение, чем сам император. Например, одна жена падала перед мужем ниц всякий раз, когда он раздражался, и оставалась в таком положении до тех пор, пока он не разрешал ей подняться.

Императрица и придворные дамы ткали и изготовляли свои одежды. Они выщипывали себе брови и румянились киноварью, которую добывали в рудниках Уанкавелики, либо соком красных ягод ячиоте. Во всех классах общества волосам уделялось особое внимание. Они служили критерием красоты. Индианки носили длинные волосы с пробором посередине. В некоторых районах волосы заплетали в косы, а во время траура коротко стригли. Расческой служил ряд шипов, зажатых между двумя деревянными пластинками. Мыли волосы в воде с добавлением коры, бобов и некоторых трав, чтобы сделать их «черными как смоль».

Индейский летописец Пома де Айяла делал наброски портретов императриц, сменявших друг друга на троне Куско. Эта галерея образов весьма забавна. Одни женщины прекрасны, другие уродливы, одни здоровые и веселые, другие болезненные и печальные. Одним нравятся цветы, другим птицы, некоторые добры и готовы помочь, многим нравятся праздники и пиры, одна любит выпить, другая похожа на ведьму.

Инка со своей семьей жил в Куско (на языке кечуа – центр), в городе, построенном с геометрической точностью и расположенном на высоте 10 500 футов. Пачакути полностью перестроил город в соответствии с планом, по которому тот становился центром и олицетворением всей империи. Планировка была такова, что все начиналось с центральной площади, где обычно проводились народные празднества. Значение строений понижалось по мере удаления от центра, где за каменными дворцами следовали глинобитные хижины. Положение обитателей соответствовало статусу их домов. Население представляло собой жуткую смесь всех слоев общества от высокопоставленных чиновников до простых ремесленников. Кроме того, город был разделен на четыре секции: северную, южную, восточную и западную, и приезжавшим из отдаленных провинций индейцам следовало останавливаться в той секции, которая соответствовала географическому положению места, откуда они были родом. Пришедшие с востока жили в восточной секции, а прибывшие с запада – в западной части. Подобный рационализм неизменно и строго соблюдался.

Говорят, что 50 тысяч индейцев за двадцать лет перестроили «столицу четырех сторон света», после чего в этом центре империи поселилось 200 тысяч человек. Престиж города был настолько высок, что индеец, направляясь в Куско, всегда уступал дорогу индейцу, следовавшему оттуда. Казалось, что возвращавшийся из города путешественник нес с собой частичку столицы.

Общий план города напоминал шахматную доску. Мощеные и узкие улочки пересекались под прямым углом. Единственным их недостатком было то, что посередине каждой улочки находилась сточная канава. Главную площадь пересекал один из ручьев, протекавших через город, но он был перекрыт сверху.

Императорский айлью располагался в центре города, где, в соответствии с традицией, разделялся на две части: ханан и хурин. Пригородные районы носили странные или поэтические названия, например кантут («цветы розы»), «хвост пумы», «соляной склад», «место для объявлений» (где оглашались императорские указы), «серебряная змея» (в честь двух каналов, пересекавших эту территорию), «ворота святилища» и т. д. Дворцы строились так же, как и остальной город, в соответствии с предварительно изготовленными глиняными моделями. Поскольку уж мы коснулись этой темы, невозможно не восторгаться их стенами, которые до сих пор удивляют путешественников. Камни подогнаны с такой точностью, что все выступы и углы совпадают до мельчайшей доли дюйма. У одного из таких блоков не менее 12 углов, словно архитектор получал удовольствие от преодоления трудностей.

За окружающей стеной располагалось несколько комнат, выходивших окнами во внутренний двор, украшенный вазами с цветами. Вместо дверей использовались занавески, на полу лежали шкуры зверей, а в стенах устраивались ниши. Расположенная в них глиняная посуда желтого, коричневого и черного цвета, ценные золотые предметы искусства с разнообразными образами радовали глаз своей гармонией.

Возьмем, к примеру, прекрасный дворец, предназначенный для знати и возведенный в период правления Пачакути при входе в долину Каньете. Индейцам плато не удалось изгнать войска чукиманку и достичь побережья, поэтому удрученный данными событиями Инка решил остановиться в этом месте. Он приказал сравнять холмы, и на их месте из земли вырос миниатюрный Куско со своими обитателями, святилищами, хранилищами и «домами избранных женщин». Главным зданием был дом Инки. Перед ним располагалась огромная терраса 480 футов длиной и 250–650 футов шириной. В центре возвышался каменный алтарь и место для жертвоприношений. Оба расположены на платформе, к которой ведут ступени.

Возвышающаяся над террасой передняя часть дворца разделена на две части небольшой лестницей. Комнаты одной части предназначались для проживания телохранителей и отдыха не занятых в данный момент жрецов. В другой части располагалась еще одна небольшая платформа. За ней вдоль стены шли колонны прямоугольной формы, поддерживавшие палантин из шерсти викуньи и перьев птиц. Противоположная его сторона держалась на врытых в землю деревянных стойках, украшенных драгоценными металлами. В результате получалась длинная, покрытая сверху галерея, дававшая укрытие монарху и его семье, когда те возглавляли церемонии, устраивавшиеся перед ними на террасе.

Над галереей располагались хранилища и апартаменты для императорской семьи, комнаты Инки, его наложниц, слуг, военачальников и охраны.

Соседнее здание служило укрытием для курьеров с их сигнальными кострами, которые можно было зажечь в любой момент. Вдали, вдоль дороги, ведущей в Куско, можно было видеть цепь горных вершин, где перед своими сигнальными кострами дежурили наблюдатели. Их посты были укреплены.

На небольшом расстоянии от дворца находилась группа построек, разделенная на четыре части. В первой части хранилась шерсть лам, во второй – продовольствие, в третьей – чича, а в четвертой жили хранители этих богатств.

Дворы зданий также имели свое назначение. В одном распределяли чичу, в другом содержалось стадо лам. Вход в него был столь узким, что ламы были вынуждены проходить по одной. Здесь стоял официальный счетовод и регистрировал количество животных с помощью узелкового письма. Стены этой части здания были выше других, поскольку известно, что лама может преодолевать очень высокие препятствия одним прыжком.

Другой довольно широкий двор был разделен на прямоугольные секции, окруженные небольшими стенами равной высоты. Здесь хранились продукты, которые можно было высушить под жаркими лучами солнца или в холоде ночи. В середине и при входе в это место у стен стояли скамейки, а в самих стенах были сделаны ниши для статуэток конопа, божеств-хранителей.

Поблизости находился небольшой дом для охраны, а на его террасе располагался пост для часовых. Для лучшего наблюдения единственная дверь в помещения для хранения продуктов открывалась в их сторону.

Работники занимались подготовкой продуктов, сидя на скамейках и распевая песни. Они молотили зерно, мыли листья коки, а затем относили их в места, специально предназначенные для просушки. Наполнив резервуары, работники накрывали сушилки материалом, изготовленным из шерсти и соломы. Когда приходило время распределять продукты, эти сушилки опорожнялись.

Дверь «дома избранных женщин» открывалась на углу, который легче всего было защищать. Апартаменты располагались полукругом вокруг двора, в центре которого находился алтарь. Комнаты для матрон возвышались над помещениями для остальных женщин, что обеспечивало возможность наилучшего наблюдения.

Методы строительства этих дворцов, а также храмов и крепостей связаны с проблемами, которые мы рассмотрим при обсуждении перуанской архитектуры.

Повседневная жизнь императора протекала иногда в его дворце в Куско, а временами в доме для развлечений, расположенном возле столицы в Тамбо Мачай. Именно там он наслаждался семейной жизнью со своей женой и детьми.

Питание императорской семьи было более обильным и разнообразным, чем у простого народа, но об этом мы поговорим позже. Маис жарили, варили или толкли в крупу. Зерна кинуа, ачита и каньяуа толкли в муку и использовали в качестве основы для супа вместе с другими овощами или содержащими крахмал продуктами. Белые и красные бобы ели вареными, жареными, приправленными солью и перцем. Картошку готовили в форме чуньо, попеременно выставляя ее то на мороз ночью, то на жару днем, пока она полностью не высыхала. Затем картофель следовало размолоть, смешать с водой, солью и перцем. Получалась каша, очень популярная в Андах. Юка и ока готовились таким же образом. Все индейцы широко применяли в пищу сушеные приправы ахи и маньи. В меню знати входили также фрукты из тропических долин. В противоположность простому народу, они ели мясо лам в возрасте не старше трех лет и викуний – не старше двух. Как мы уже знаем, в более зрелом возрасте мясо этих животных непригодно в пищу.

Император и его семья могли значительно расширить свое меню. Курьеры с большой скоростью доставляли им продукты из различных провинций: прекрасные дикие утки и куропатки из пуны, грибы и лягушки с озера Чинчайкоча, улитки, рыба и раковины с тихоокеанского побережья. Несмотря на расстояния, продукты доставлялись исключительно свежими и аппетитными. Вся империя старалась накормить своего самодержца.

Что касается напитков, то вся страна, начиная от монарха и кончая самыми простыми людьми, традиционно употребляла чичу, зачастую злоупотребляя им.

Три раза в день продукты раскладывались на подстилках из крашеного тростника, разостланных на земле. Император устраивался на деревянном стуле, покрытом тонким шерстяным одеялом, и указывал, какое блюдо он предпочитает. Одна из женщин его окружения подавала выбранное блюдо на тарелке из драгоценного металла или обожженной глины, стоя рядом и держа блюдо в руках, пока император ел. Все, к чему прикасалась рука монарха, и все остатки пищи собирали и сжигали, а золу развеивали по ветру.

Верховного Инку по очереди обслуживали его жены, которые проживали во дворце и имели бесчисленное количество слуг в своем распоряжении.

Иногда человека-бога развлекал клоун, однако при этом император должен был изображать перед своими людьми абсолютное безразличие. В языке кечуа есть специальное слово, каничу, обозначающее этот персонаж, задачей которого было веселить людей. Как мы знаем, индейцы были не безразличны к шуткам и даже к фарсу.

Эта проблема остается нерешенной. Был ли у инков свой язык, как утверждает Гарсиласо? Увлеченный идеей восхваления своих предков (мать этого историка была принцессой инков), этот знаменитый писатель, вероятно, имеет склонность к преувеличению. Принцип дуализма здесь не действует, у знати не могло быть своего собственного диалекта.

Вполне понятно, что семья самодержца могла сохранить язык своего собственного племени, обеспечив, таким образом, его доминирующее положение на плато. К сожалению, мы ничего не знаем об этом языке. Если бы, например, то был язык аймара, это могло бы прояснить всю их историю. Гарсиласо ограничивается лишь перечислением примерно дюжины слов и признается, что не знает их значения. А мы опять же остаемся в неизвестности.

Разумно предположить, что Гарсиласо не утруждает себя размышлениями, и в семейном кругу члены династии Инков говорили на диалекте своего родного племени. Несмотря на большую схожесть с языками других племен, их диалект значительно отличался, и это давало основание считать, что они говорят на своем оригинальном языке. После инков так же было с Наполеоном и его братьями, которые говорили по-корсикански.

Правящий класс состоял из трех категорий знати. К первой относились члены императорских айлью, хотя это правило и ограничивалось определенными условиями, как мы увидим позже.

Ко второй категории относились курака, вожди племен, сдавшиеся добровольно или покоренные силой и включенные в императорскую иерархию. Их положение соответствовало численности и положению их племен. Связь с центральной властью обеспечивалась не только курьерами, но и обязанностью курака лично появляться в Куско раз в год или раз в два года в зависимости от расстояния, на котором они находились от столицы. Им также предписывалось направлять своих сыновей в возрасте 15 лет для получения образования и, наконец, жениться на девушке из императорской семьи, которую им предлагал император. К знакам их власти относился традиционный костюм и восседание на низком стуле во время торжественных церемоний.

Третью категорию составляли индейцы из простого народа, прославившие себя созданием какого-либо выдающегося произведения, подвигом или каким-то другим образом. Наградой было присоединение к правящему классу. Гарсиласо де ла Вега называет их «привилегированными инками».

Наиболее важной считалась первая из этих категорий. Чтобы занять свое место среди правителей, молодым людям из айлью императора, а также сыновьям курака необходимо было сдать экзамен в конце обучения, которое продолжалось четыре года и осуществлялось в школах Куско. В течение первого года ученики учили язык кечуа, иногда чужой для детей вождей, живших в отдаленных провинциях, где повсеместно использовался свой диалект. Второй год посвящался изучению религии, третий – веревочно-узелковому письму (кипу), а четвертый – истории. Среди дополнительных знаний можно назвать основы менее развитых наук. Геометрия сводилась к измерению земли, география – к моделированию рельефных карт, а астрономия – к наблюдениям за состоянием равноденствия и солнцестояния.

Учителями были известные ученые, уроки которых иногда с интересом слушал и сам Верховный Инка. Этих «профессоров» называли амаута, что означало «мудрый, изобретательный, проницательный». Существовал также специальный термин ячапа, означавший «тот, кто учит». Причина заключалась в том, что амаута были не только профессорами, их знания были универсальны. Они могли руководить строительством дворца, интерпретировать закон, восхвалять культ Солнца или сочинять трагедию. Несмотря на такую власть, им не разрешалось бить своих нерадивых или ленивых учеников розгами больше одного раза в день, и то только по голым пяткам.

В назначенный для экзамена день, который назывался уараку, кандидаты, одетые в белые одежды, с коротко подстриженными волосами и с льяуту на голове, собирались на широкой площади, где молились Солнцу, Луне и Грому. Затем они поднимались на холм Уанакаури, где вместе со своими семьями соблюдали строжайший пост (только вода и сырой маис). Они участвовали в ритуальных церемониях и танцах, а жрецы возвращали им их пращи. Через несколько дней молодые люди получали красно-белые туники и проводили ночь вместе со своими семьями под навесами неподалеку от столицы. Они снова приносили жертвы богам и принимали участие в забеге, за которым наблюдало огромное число индейцев, поддерживающих соревнующихся громкими криками.

Этот забег считался основной проверкой. Целью было достичь вершины того же холма Уанакаури, наиболее священного места во всем районе, так как, по легенде, один из братьев первого Инки когда-то превратился в камень на вершине этого холма. Перед этим замечательным превращением ему дали пару крыльев, чтобы он мог играть роль посредника между своими братьями и богами. После этого птицей, особенно дружественной всем индейцам, стал сокол, и весь народ жил под знаком этой хищной птицы, чьим быстрым полетом всегда любовались местные жители. В языке индейцев есть специальное слово уаман, означающее «сокол» и «скорость». От его корня имеется несколько производных: уаминка – храбрый, ветеран, командир; уаминкачани – назначить кого-то командиром и т. д.

По этой же причине слово уаман связано с именами и названиями большого числа вождей и дворцов, например: крепость Саксауаман, город Уаманка, а индейский летописец Пома де Айяла при крещении сам взял имя Уаман.

Забег был решающей проверкой, а сокол восхищал всех своим быстрым полетом потому, что скорость движения войск по пересеченной местности в отсутствие дорог считалась основным фактором победы. Сокол, бег, военные качества – все эти значения были связаны между собой. Именем сокола назывались редкие качества. Все животные составляли иерархическую лестницу, начиная от хищной птицы на вершине горы и до черепахи, находящейся у самого ее подножия.

В день экзамена эти концепции приобретали материальную форму. Организаторы помещали на вершине холма Уанакаури целую серию фигурок различных животных, сделанных из соли: сокола, орла, ястреба, дикой утки, колибри, викуньи, лисы, змеи и черепахи. Когда достигали вершины холма, экзаменуемые брали символические изображения этих животных. Первым доставались птицы, а опоздавшим змеи и бесхвостые амфибии. Каждый нес свидетельство своей силы или слабости, а зрители знали, кого нужно хвалить, а кого ругать. Молодым людям присваивались соответствующие имена: уаман, то есть сокол, лиасуйуана, что значит дикая утка, и т. д.

В сфере производства эта система напоминает метод, использовавшийся в Советской России для стимулирования трудового соревнования в начале социалистического эксперимента. Отражающие качество и объем продукции знаки вывешивались на рабочих местах, и рабочие могли похвалить передовиков и посмеяться над отстающими.

Когда наступала ночь, экзаменуемые спали у подножия холма в месте, которое по этому случаю называлось Уаман Канча – «гнездо сокола», а на рассвете следующего дня они поднимались на священный холм, где были установлены две каменные фигуры сокола.

Там молодые люди разделялись на две группы и устраивали потешное сражение. Одна группа защищала укрепленное место, а другая должна была атаковать его. На следующий день позиции менялись, и сражение возобновлялось. Несмотря на отсутствие оружия, избыток энтузиазма экзаменующихся часто приводил к серьезным телесным повреждениям.

Затем следовала стрельба из лука и пращей, а также проверка «характера». Кандидатам предстояло переносить удары без жалоб, стоять часовыми в течение десяти дней без сна, не двигаться и не моргать, когда командир размахивал дубинкой над их головой и тыкал острием копья в глаза. Экзамен завершался практическими проверками – умением сделать лук, пращу или пару сандалий.

Успешно сдавших экзамен принимал сам Инка, одаривал их короткими штанами, короной из перьев и нагрудной пластиной из драгоценного металла, а также самолично прокалывал им уши золотой булавкой. После этого юноши могли носить тяжелые серьги – наиболее видный отличительный символ знатности. Испанцы называли их орехонес – «носители серег».

Если под тяжестью серьги ухо разрывалось, это считалось плохим предзнаменованием. Инка Атауальпа, лишившийся уха в военной схватке, был вынужден скрывать этот дефект под одеждой.

В промежутках или после этой торжественной церемонии – точно сказать невозможно из-за противоречивости хронологических данных – проводились следующие мероприятия: танец пумы, который кандидаты исполняли под грохот барабана, одетые в шкуры этих животных; танец змеи, о котором мы расскажем позже; ритуальные омовения и возвращение каждому молодому человеку его оружия старшим членом семьи. В завершение на главной площади Куско устраивался пир. Вполне понятно, что представители знати надолго сохраняли в памяти незабвенные воспоминания об этих днях.

Обретенный таким образом статус знати, естественно, был ниже положения самого Инки, но гораздо выше простого народа. Однако, когда последний обрел более социальное положение, как мы увидим позже, подход к статусу знати стал более индивидуальным. Это отнюдь не значит, что Инка пожелал применить на практике экономический и социальный принцип, но, что вполне естественно, он ввел обычай награждать орехонес, проявивших незаурядные способности, подарками в виде женщин, земли, лам, одежды и предметов искусства, предоставив им в то же время некоторые привилегии, такие, как определенное место на церемониях, поездки в паланкине и ношение некоторых орнаментов. Полученные таким образом подарки становились собственностью получателя. В противном случае они потеряли бы свое значение в качестве индивидуального вознаграждения за личные заслуги. Таким образом, в Перу под предлогом справедливости возникло примечательное право на частную собственность.

И это еще не все. Чтобы изначальный дар стал примером, было необходимо поддерживать память о прошлых заслугах, разрешив передавать этот дар по наследству, которое не определялось выбором наследника по желанию умирающего или по обычаю. Дар становился коллективной собственностью наследников, которые сообща сохраняли память о произошедшем и могли следовать этому примеру. Полученная в качестве дара земля не могла передаваться и должна была обрабатываться всеми наследниками, которые затем распределяли полученные продукты между собой.

Градация пищи, одежды и жилищ соответствовала статусу знати, но, естественно, была ниже уровня самодержца. У представителя этого привилегированного класса могло быть несколько жен, но не так много, как у Верховного Инки. Их максимальное число фиксировалось правилами в соответствии с положением, занимаемым конкретным лицом. Если Инка дарил вождю племени жену, она занимала главенствующее положение, которое не могло быть снижено никаким местным обычаем. Учитывая те услуги, которые они могли оказывать, женщины считались наиболее ценной собственностью и могли передаваться по праву наследования.

Как правило, принцесса императорской крови не могла стать женой или наложницей человека более низкого ранга, даже если он был привилегированным. Как раз это и стало темой драмы «Ольянтай». Несмотря на сильную взаимную любовь, монарх отказался отдать руку принцессы самому храброму из своих генералов. Фактически в конце пьесы наследник этого упрямого Инки все же дал разрешение на их брак. В реальной жизни это правило не всегда соблюдалось; например, сестра Уайна Капака отказалась выйти замуж по желанию самодержца. В наказание он отдал ее старому и уродливому курака, однако тому настолько надоели слезы и причитания жены, что он разрешил ей уйти в «дом избранных женщин», или, как мы называем это в Европе, в монастырь.

Сыновья из знатных семей получали образование в школах Куско. До достижения школьного возраста о них заботились опытные женщины, особенно вдовы, которые давали им также и сексуальное образование.

В возрасте 8 лет молодые дочери из знатных домов поступали в учреждения, называемые «домами избранных женщин», которыми руководили опытные матроны. Они готовили девушек к выполнению обязанностей будущих жен. Их положение соответствовало статусу их семьи в административной иерархии империи, начиная от правительственных чиновников и до тех, кому предстояло оставаться в услужении. Они готовили пищу для богов и Верховного Инки, пряли и изготовляли одежду для императорской пары. Вместе с ними учились молодые девушки невероятной красоты, отобранные из разных районов специальными чиновниками.

Такие дома были весьма многочисленными, как, например, в маленьком городе Каксас. Это первый город, который испанцы нашли нетронутым после вторжения. Среди других наиболее известен Тумбес, разрушенный во время гражданской войны между братьями Уаскаром и Атауальпой. В соответствии с недавно обнаруженным документом, в нем было три таких дома, в которых насчитывалось 500 женщин.

Испанцы внесли в этот вопрос еще большую путаницу, проигнорировав тот факт, что девушки там распределялись по нескольким категориям.

На нижней ступени лестницы находились служанки, чья работа заключалась в обслуживании молодых девушек более высокого положения, изготовлении одежд для Инки, уходе за предназначенными для жертвоприношений ламами или обработке земель самодержца.

Над ними стояла группа девушек, которым поручались такие работы, как ткать, прясть и обрабатывать землю.

Настоящие «девственницы Солнца» относились к наивысшей прослойке и, несмотря на то что жили в монастыре, не работали ни на себя, ни на других. Они готовили еду и питье для Солнца, с которым были обручены, и строго блюли целомудрие под угрозой жестокого наказания. Если они нарушали это правило, их хоронили заживо, виноватого партнера вешали, а аграрное сообщество, к которому они принадлежали, уничтожалось – жестокое применение принципа взаимной ответственности членов одного айлью.

Не каждая девушка могла стать «девственницей Солнца». Молодой избраннице предстояло пройти суровое испытание. В Куско соблюдались следующие условия.

Во-первых, девушке следовало предстать перед Императорским советом, который изучал ее кровное родство, физическое состояние, справлялся о возрасте и вкусах. В случае положительного решения ей выделяли определенное содержание и слугу. Затем Верховный жрец или один из десяти священнослужителей совета детально выяснял, какие жертвоприношения делала ее семья на различных стадиях жизни кандидатки. Девушке частично выстригали волосы, оставляя кудри лишь на лбу и висках. Голову покрывали серой или коричневатой вуалью, девушку одевали в серую одежду, и председательствующий на церемонии жрец инструктировал ее относительно обязанностей перед богами. После этого девушка считалась новопосвященной и присоединялась к группе из 10 кандидаток под руководством старшей и более опытной матроны. Управительницу дома назначали другие специалисты, особенно по медицинским вопросам.

Такие церемонии проводились тогда, когда девушка достигала возраста половой зрелости, то есть примерно 12 лет. Послушничество длилось три года, во время которых девушка получала все практические инструкции. Ее обучали прясть и ткать, готовить пищу и напитки, следить за домом. В религиозном плане девушку обучали заботиться о святых местах, поддерживать священный огонь и т. д. Мать-наставница и управительница были выходцами из знатных семей и поддерживали строгую дисциплину. Хотя различные категории девушек жили в своих собственных апартаментах, разделенных лишь дверным проемом, закрытым простой занавеской, новопосвященная никогда не отваживалась войти в комнату «девственницы Солнца» или наоборот. Такое разделение становилось еще более строгим в связи с тем, что среди новопосвященных были дочери высокопоставленных персон, которые прибыли туда для совершенствования своего образования и без каких-либо намерений посвятить себя служению Солнцу. Родители забирали их оттуда в возрасте 18 лет. Однако, если кто-нибудь из девушек вдруг ощущал тягу к богослужению, время, проведенное ею в «доме избранных женщин», засчитывалось при посвящении.

По истечении трех лет Верховный жрец в сопровождении самодержца или его представителя прибывал в храм и повелевал кандидаткам предстать перед ними. Им предлагалось сделать окончательный выбор между замужеством и посвящением всей своей жизни службе Солнцу. Во втором случае девушку облачали в белое, украшали золотой гирляндой, покрывали белой вуалью и обували в новые сандалии. Она продолжала приносить жертвоприношения, читать молитвы и получала звание «девственницы Солнца» – аклья. С этого момента ей запрещалось покидать храм, если только девушка не направлялась к другим священным местам, которые в таком случае ей поручалось украшать. Ее обязаны были сопровождать по крайней мере одна из компаньонок, назначенная в доме пожилая женщина, слуги и два стража храма, вооруженные пиками и луками. Кроме того, ей разрешалось прогуливаться по саду дома, где она содержала домашних животных, являвшихся ее основным и единственным развлечением.

Каждый год после сбора урожая верховная знать собиралась на пышный пир под председательством губернатора или, как в Куско, императора, а также в присутствии всех идолов. Девственницы приносили жертвоприношения, приветствовали самодержца и вновь давали обет целомудрия и послушания. Потом они обслуживали праздник и предлагали присутствующим одежды из шерсти викуньи, различные пояса и орнаменты. В свою очередь гости дарили им золото, лам или ценные предметы. Верховный жрец не присутствовал на пиру, где люди злоупотребляли едой и питьем.

Мы оставим без комментариев подробности, приведенные автором анонимного рассказа, который внушает недоверие в связи со сходством с католическими празднествами и отсутствием подтверждения со стороны других летописцев. Например, автор говорит о распределении небольших кусков маисового хлеба в качестве пожертвований.

Проводимое испанцами с таким рвением разрушение идолов не отозвалось эхом в области духовной жизни. Старые концепции были спрятаны за новыми алтарями. Миссионеры без колебания смешивали языческие и христианские догмы, называя испанские понятия словами кечуа. В этой связи они сами использовали последовательность и логичность религии, которую проклинали, и, таким образом, облегчали для индейцев этот переход. Они с готовностью рассуждали о монахах и монахинях, якобы существовавших во времена инков, как бы туманно намекая на женщин из домов, о которых мы уже рассказывали. Аналогичным образом они выдавали за аклья Иисуса Христа «девственниц Солнца», прошедших обряд крещения.

В назначенный день восемнадцатилетних девушек, связанных родством с линией Инки, которые не посвятили себя служению религии и не получили дара от монарха, собирали на встречу с императором и молодыми людьми благородных кровей в возрасте 23 лет и старше. Среди молодежи практиковался свободный выбор при условии равенства социального положения. Церемония напоминала свадебный обряд самодержца. Жених надевал сандалии на ноги выбранной им невесты и предлагал свои подарки. То же самое проделывала его мать. Император или возглавлявшее церемонию высокопоставленное лицо соединяли руки новоявленных мужа и жены. Затем следовали жертвоприношения, танцы и пиры.

Погребальные церемонии представителей знати напоминали церемонию погребения Верховного Инки, однако период поста был короче.

Правила наследования власти различались в соответствии со статусом усопшего. Если это был курака, в этом случае учитывались региональные обычаи, отличавшиеся в разных районах, однако до нас не дошло никаких четких описаний. В других случаях император лично назначал преемника на высокий пост, но это правило касалось лишь членов правящего класса. На второстепенные должности люди назначались их непосредственными руководителями или выбирались теми, кто находился в их подчинении.

Такая же градация относилась и к вопросам собственности. Наследство курака распределялось по местному обычаю. Если вдова являлась частью наследства, она могла стать женой наследника только в том случае, если при этом не было прямого кровосмешения.

Вся работа по организации и управлению этой огромной империей осуществлялась назначенными людьми. В центре находился Совет Инки, состоявший из четырех высокопоставленных чиновников, каждый из которых контролировал одну из частей империи – северную, южную, восточную или западную. Испанцы называли их вице-королями. Они занимались выполнением общего плана рационализации, начатого во время правления Пачакути.

Поскольку вся работа проводилась в соответствии с временным графиком, то прежде всего было необходимо ввести календарь. Год, который считался лунным, начинался 21 декабря, во время солнцестояния. В результате возникло несовпадение с солнечным годом, который так никогда и не был скорректирован, несмотря на множество попыток провести точные наблюдения.

Основная трудность, с которой приходилось сталкиваться правителям, – множество диалектов. Отец Акоста насчитал их более 700. На некоторых из них до сих пор говорят малочисленные группы, такие, как юнга или мочика в Итене (северное побережье) и кауке в Тупе (провинция Яуйос на юго-востоке Лимы). Когда империя находилась в зените, в ней доминировали три языка, которые испанцы называли «общими» – кечуа, аймара и уру. Последний уже тогда почти не использовался, и, как мы знаем, его применение сегодня уменьшилось до того, что специалисты собирают, хотя и довольно эффективно, последние его следы.

В противоположность этому первые два языка широко использовались, и даже сегодня их можно услышать в Андах. Проведенные в 1940 году исследования показали, что больше половины школьников разговаривают на кечуа или аймара, и более 30 процентов из них совершенно не знают испанского. По признанию лингвистов, это два родственных языка, имеющие много фонетических и грамматических весьма интересных аналогов. Их словарный запас богат и разнообразен. Целую фразу можно выразить одним словом. Они являются моделью построения, поскольку развивались как два ствола дерева из одного корня. На языке аймара из корня али, что означает «растение», возникло 82 производных слова, начиная от «зарождения», «роста» и «распространения» до «контракта», «обмена» и «покупки», включая такие вариации, как «вырастить из ростка дерево», «выросшее растение», «засадить место растительностью», «тюки для обмена» и «покупать ненужные предметы». Каждое из этих значений выражается одним-единственным словом, состоящим не более чем из пяти слогов.

Стройностью своей структуры аймара странно напоминает турецкий язык. Некоторые смелые эксперты в области языкознания заявляют, что он является прародителем всех остальных. Отбросив сомнения, Онффрой де Торон называет свое исследование языков «Открытие рая и первого языка», а Вильямиль де Рада выпустил работу под названием «Язык Адама».

Построение слов в кечуа логично и просто. Например, кай означает абстракцию, руно – человека, а человечество называется рунакай. Сики означает обычай, илью – продовольствие, а жадность называется ильюсики.

Множественное число образуется добавлением суффикса – куна к единственному числу, но это не относится к неодушевленным предметам. В данном случае необходимо указывать количество, поскольку множественное неопределенное число отсутствует. Как во французском и испанском, существительные не склоняются. Существует четыре спряжения глаголов, и настоящее время является основой для всех остальных времен. Существуют также безличные и недостаточные глаголы. Каждый глагол имеет производные, привносящие особые оттенки значения: повелительное (нужно любить), взаимосогласное (любить друг друга), непереходное (любить себя), выборочное (пожелать любить), самопожертвованное (действовать из-за любви к другим) и т. д. Все эти производные глаголы спрягаются обычным образом. Повелительное наклонение имеет два времени, настоящее и будущее («действовать незамедлительно» – «действовать в будущем»).

Первое лицо множественного числа, будь то местоимение или глагол, различается в зависимости от того, включается ли в это понятие человек, к которому обращаются. Обращаясь к испанцу от лица окружающей его группы, индеец скажет: «Мы рождены здесь, в Андах, но мы дети Бога». Первое «мы» переводится как ньяйкако, а второе – ньоканчик.

В кечуа использовался десятичный метод подсчета, не превышающий 100 тысяч. Система аймара основана на числе 6.

На самом чистом кечуа говорили в Куско, где этот язык преподавали в школах. Существуют слова, означающие «архаичный», «правильно говорящий» и «неправильно говорящий». Среди знати, несомненно, существовало стремление совершенствовать свои языковые способности.

Абстрактные выражения встречаются редко, но о некоторых из них следует упомянуть: кольянан значит «главное», независимо от рассматриваемого предмета. Каукаска значит «живое», веньяпай – «продолжение чего-либо», например «правды», «существования», «вечности». В своем словаре Д. Гонсалес Ольгин приводит слово кай как «дух» и здесь же приводит массу сложносочиненных слов, большинство из которых адаптированы к испанской концепции религии.

С европейской точки зрения недостатком этих двух андских языков считается их грубость. Фонетически они гортанные и взрывные. Для нас очень трудно произнести некоторые слова, а еще труднее записать их. В языке аймара есть два ч, четыре к, два р и два т, которые обозначаются с помощью удвоения букв при записи, кроме к, где используются другие методы (мы нашли к, кк, кх и кю). Индейцы часто используют звукоподражание, придающее предложению особую экспрессию и даже красоту. На кечуа «вечно» значит атчикуни, «ребенок» – уа-уа, а «страдание» выражается жалобным алау. На языке аймара в названиях некоторых птиц звучит имитация их голосов – котчитчи, лекелеке.

В этот период истории инков не существовало письменности. Как рассказывает М. де Моруа, индейцы использовали кипу, или, другими словами, веревочки с узелками «вместо пера и бумаги». С помощью их чиновники могли вести регистрацию поставок и потребностей, а контролеры – следить за балансом этих факторов. Без этого способа подсчетов управление рационалистической империей было бы невозможно при отсутствии какого-либо механизма цен. По наблюдению Пома де Айяла, без преувеличения можно сказать, что «империей управляли кипу».

Кипу состояло из главной веревки, к которой присоединялись ответвления различного цвета, некоторые параллельно, некоторые исходили из главной отправной точки. С помощью узелков и цветов эти веревки могли означать как цифры, так и значения.

Узелки в конце веревки означали единицы, над ними десятки, еще выше – сотни, а затем тысячи и десятки тысяч. Нельзя не восторгаться мудростью индейцев, которые изобрели значение «ноль» – интервал между узлами, пустое место.

Число веревок располагалось таким же образом, как мы это делаем на бумаге, и читалось так же – начиная с цифры, отражающей наивысшую категорию. Таким же образом веревка прочитывалась, начиная с самого верхнего узелка. Нам неизвестно значение наиболее сложных узлов, возможно, они означали умножение.

Цвета указывали на значение или качество. Однако их число ограничено даже при сочетании оттенков, чего нельзя сказать об объектах, которые они обозначали. Поэтому значение цветов и их сочетаний варьируется в зависимости от общего значения кипу. Чтобы дать конкретное объяснение, необходимо предварительно знать общее значение. Например, желтый цвет обозначал либо золото при подсчетах военных трофеев, либо маис при подсчете продуктов. Поэтому данные документы остаются загадкой, поскольку интерпретировать их могут только те, кто знал, о чем идет речь.

Для упрощения трактовки веревочек и узелков люди и предметы были выстроены в четкой и определенной последовательности. При описании людей в кипу сперва учитывались мужчины, а затем женщины и дети. При перечислении вооружений использовалась следующая последовательность: пики, стрелы, луки, копья, дубинки, топоры и пращи.

Отсутствие какой-либо из веревок или конкретной краски имело такое же значение, как отсутствие какого-либо из узелков. Таким методом отображался полный «ноль». Все обязательно должно было быть подсчитано, и отсутствие кипу считалось негативным фактором. Если не было веревочки, говорившей о количестве каких-либо предметов, это означало, что таких предметов вообще не существует.

Интерпретаторы узелкового письма, кипукамайюк, что означает «регистраторы кипу», обладали хорошо натренированной памятью. Это обеспечивал довольно радикальный процесс – любая ошибка или пропуск карались смертью. Каждый человек специализировался на чтении какой-либо одной категории веревочек: религиозных, военных, экономических и так далее, и был обязан обучить этому своего сына, которому надлежало продолжить дело отца. Для лучшего запоминания записей регистратор слагал стихи и читал их речитативом.

Централизация кипу происходила довольно просто. Работники низшего звена собирали базовую статистику по своим районам и передавали вышестоящим чиновникам, которые сводили все воедино. Так, стадия за стадией, подсчеты со всей империи сходились в столицу, где их обрабатывало центральное статистическое бюро.

Кроме различного рода подсчетов, кипу также регистрировали исторические факты и религиозные обряды. В некоторых районах они сопровождались системой насечек на кусочках дерева и камнях или деревяшками с выдолбленными в них отверстиями, куда помещались камушки, семена или бобы. Это напоминало «счеты», использовавшиеся племенем кара.

У индейцев, несомненно, была большая тяга и любовь к цифрам. Регистрировалось практически все. По замечанию одного из летописцев, невозможно было скрыть даже пару сандалий.

Для управления всей экономикой мало иметь систему подсчета и классификации, поэтому для упрощения работы по сбору и распределению товаров необходимо создать соответствующую административную систему. Существовало древнее и естественное территориальное разделение, соответствовавшее районам проживания различных племен: колья, канья, контисуйю и так далее, которое возникло под влиянием географических особенностей и исторических фактов. Оно особо поражало иностранцев. Испанцы называли эти еетественные регионы провинциями, а их правителей – губернаторами.

Столица обозначалась с помощью прибавления эпитета атун, означавшего «великий», к названию провинции – Атунколья, Атунканья и т. д. Однако размеры и значение этих районов сильно отличались, и такое подразделение мало подходило для рационального ведения экономики. Не нарушая оригинального разделения, управители разработали другой логический метод, заключавшийся в следующем: главы семей в возрасте от 25 до 50 лет считались единицами, и десять из них объединялись под командованием одного из их числа, образуя таким образом основную единицу, которую испанцы называли декурион. Над ними располагались группы из 50 семей (высший декурион), из 100 семей (центурион), из 500 семей (высший центурион), из 1000 и 10 000 семей. Далее арифметика уступает географии в подсчете самых больших группировок, где уже фигурируют губернаторы провинций и вице-короли.

Если вести подсчеты, как это делают летописцы, исходя из того, что семья состоит по крайней мере из пяти человек, то можно сделать вывод, что подобная классификация, основанная на числах 5 и 10, весьма разумна.

Поскольку само правительство было стабильно и все зависело от центральной власти ввиду того, что градация носила вертикальный характер, каждое официальное лицо находилось в постоянном контакте со своими руководителями и подчиненными, но никогда и ни с кем, равным ему по рангу. Этот чиновник обладал огромной властью и нес серьезную ответственность. Его функции, хотя и варьировались в определенной степени в зависимости от ранга, были весьма широки, поскольку ему приходилось руководить жизнью подчиненных в самых незначительных моментах, в соответствии с существовавшими правилами осуществлять полный и постоянный контроль, информировать людей о всех ограничениях, а в некоторых случаях назначать наказания.

Мужчины в возрасте от 25 до 50 лет назывались налогоплательщиками, и в каждой группе населения составляли одну, наиболее важную категорию. Население подразделялось на следующие категории в зависимости от возраста и рода занятий:

1. Менее одного года. Грудной ребенок.

2. От 1 до 5 лет. Ребенок, умеющий играть. По утверждению Кабеса де Вака, «им поручалось удалять вшей из волос, чтобы никто не сидел без дела».

3. От 5 до 9 лет. Ребенок, умеющий ходить.

4. От 9 до 12 лет – отпугивающий птиц от маисовых полей.

5. От 12 до 18 лет – пастух стада лам и подмастерье.

6. От 18 до 25 лет – мужчина, помогающий своим родителям в любой работе.

7. От 25 до 50 лет – взрослый налогоплательщик.

8. От 50 до 60 лет – пожилой человек, все еще способный выполнять определенную работу.

9. Старше 60 лет – дряхлый старик, способный только давать советы.

10. К последней категории относились инвалиды, недееспособные, сумасшедшие и т. д.

Поскольку рождаемость и смертность изменяли официальные арифметические данные, увеличивая или сокращая сотни и изменяя далее группы, частью которых они являлись, время от времени возникала необходимость произвести новый подсчет и новое подразделение по группам. Такие пересмотры проводились каждые два года или пять лет, о чем трудно судить точно из-за расхождений в имеющихся текстах. В промежутках между этими операциями и особенно в конце каждого периода такое подразделение становилось весьма приблизительным, поскольку реальные цифры все в большей и большей степени расходились с официальными. Как это обычно происходит при социалистическом режиме, равновесие восстанавливалось путем адаптации человека к плану, а не плана к человеку.

В результате, когда группа становилась слишком большой, ее разделяли на части. Зачастую избыточное население чрезмерно плодовитых сообществ направлялось в Куско и поступало на службу Инке. Таким образом, способности и стремления населения ограничивались рамками единообразия.

Это было вызвано необходимостью, поскольку распределение товаров было бы весьма затруднительным без этих упрощений. Если требовалось распределить тысячу мер маиса пропорционально числу группировок, это делалось арифметически, путем последовательного деления. Каждая группа точно знала, какова ее квота, при этом не возникало никаких споров, поскольку зерно само по себе представляло определенную часть населения. Таким образом проще было вести подсчеты, поясняет Фернандо де Сантильян.

Время от времени на места выезжали главные инспектора, осуществлявшие подробный контроль и вносившие нужные изменения. Они назначали официальных лиц, изменяли или корректировали административные правила и, что кажется наиболее странным, отбирали молодых девушек для служения Инке и Солнцу. Мы уже упоминали о данном типе налогообложения при описании «домов избранных женщин», однако не следует искать в этом каких-либо признаков чрезмерной тирании. Желаниям женщины придавалось мало значения, она всегда занимала второе место после мужчины, и подобный выбор всегда делал честь законопослушным режиму семьям, которые уже в течение долгого периода были подданными Инки и поклонялись Солнцу.

Эти визитеры были не только выдающимися и обожаемыми персонажами, но и носили устрашающие имена Тукуирикук, что означает «тот, кто видит все». Они могли назначать наказания и смещать чиновников и курака, никто из которых не был уверен в постоянстве своего положения. По словам летописцев, все жили в состоянии «постоянной, стимулирующей и пугающей бдительности».

Особенности управления экономикой требовали, чтобы статистические данные такого рода не могли неожиданно и постоянно меняться. Их точность зависела от определенной стабильности, и индейцам не разрешалось покидать свой район без разрешения.

Осуществлять контроль было довольно просто; достаточно посмотреть на головной убор, который отличался в зависимости от региона. Например, колла на берегу озера Титикака носили шерстяные шапки, уанка к северу от Куско – черные тюрбаны, каямарка – узкую полоску, а каньяри (на юге нынешней Республики Эквадор) – тонкую деревянную корону. Головные уборы были традиционными, и по ним воины из одной провинции узнавали друг друга в суматохе боя. При попытке ввести единую униформу Инке пришлось оставить в покое головные уборы.

Единственным типом перегруппирования населения в рамках общей политики, который можно отнести к перерасчетам национальной статистической службы, были митмак, которых испанцы называли митимае. Их насчитывалось несколько типов, но всегда коллективных, всегда совершенно определенных и всегда связанных с миграцией населения. Мы уже знаем об одном таком примере, когда группа населения из перенаселенного района посылалась в другой район, где имелась свободная для обработки земля.

Иногда такие передвижения основывались на технических соображениях. Опытные в сельскохозяйственном отношении семьи направлялись в отсталые провинции, чтобы помочь их развитию. Другим сообществам предписывалось переехать на плодородные земли, чтобы культивируемые поля в их собственной провинции могли восстановиться.

Испанских наблюдателей, однако, интересовали прежде всего военные типы митмак. Центральные власти выбирали айлью, расположенные в центре империи и доказавшие свою лояльность режиму, и направляли их в отдаленные, недавно покоренные районы, где они занимали место не вызывающих доверие племен. Те в свою очередь переселялись в ближайший к столице регион, где их было проще держать под строгим контролем.

Даже сегодня в соседних с древними границами империи регионах проживают индейцы, сильно отличающиеся от окружающего их населения. Это наследники тех несчастных, которым было велено покинуть свои родные места и проживать во враждебном окружении. Как правило, самодержец осыпал их многочисленными дарами и другими благами, однако таким образом трудно было компенсировать урон, нанесенный крестьянам, оторванным от земли их предков. Человеку не оставалось ничего, кроме как подчиниться, поскольку его интересы ничего не значили по сравнению с интересами самой империи.

Среди различных категорий населения, которые мы рассматриваем, есть одна, стоящая как бы в стороне, поскольку осталась за рамками всей классификации, что само по себе парадоксально. Это янакуна. Их особое положение определило историческое событие, когда несколько тысяч индейцев, поднявших восстание, собрались в городе Янаку. Их смертный приговор был отменен благодаря вмешательству императрицы, но вместо этого их обязали пойти на службу к победителям. Это был определенный тип рабства, к которому приговорили навечно их самих и их наследников, поскольку эти люди считались изгоями общества. Они были в подчинении не официальных лиц, о которых мы уже говорили, и не обычных судей, а полностью и напрямую принадлежали своим хозяевам. Их даже не учитывали в статистических записях, что прямо свидетельствует о том, что их практически не считали за людей.

Вместе с тем их происхождение довольно скоро было предано забвению. Некоторые из них стали доверенными лицами высокопоставленных чиновников, с которыми их свела судьба, другим даже удалось пробиться в число знатных людей. Смешавшись со слугами, они растворились среди них, и ко времени испанского нашествия название группы этих людей приняло весьма размытые очертания.

Теперь, когда мы достаточно подробно ознакомились со структурой государства инков, можно суммировать главные итоги. Основная масса населения была организована для производства продуктов либо в форме продовольствия, получаемого с обрабатываемых земель, выделенных для нужд Инки и бога Солнца, о чем будет рассказано позже, либо товаров, производимых из основных материалов, распределяемых официальными лицами с этой целью. Эти товары складировались в амбарах или общественных складах, в ряде небольших построек, возведенных вдоль дорог или в пригородах. Их охраняли надзиратели, осуществлявшие подсчет продукции. Там всегда хранился запас, рассчитанный на несколько лет жизни: маис, картофельная мука, сушеное мясо и так далее, а также большое количество одежды, подвесок, шкур животных, оружия, сандалий и веревок, другими словами, всего необходимого для повседневной жизни. Кроме этого, на этих складах хранились основные материалы, такие, как шерсть, хлопок, волокна кабуйя и т. п.

Верховный Инка был единоправным хозяином всего этого богатства и мог распоряжаться им по своему усмотрению. Все зависело от его решения. Инка олицетворял государство, империю и будущее всей страны.

Эти богатства предназначались для содержания двора, знати и жрецов, однако существовали и другие многочисленные и не менее важные пользователи. Товары шли на содержание армии, вознаграждение тех, кто этого заслужил, на подкуп нужных иностранцев, на ведение войн, а также на оказание помощи регионам, пострадавшим от землетрясений, наводнений, набегов врагов и всех других многочисленных катастроф, часто потрясавших южноамериканский континент.

Фактически в социалистическом государстве эти хранилища представляли собой капитал, накопленный отдельными людьми в рамках либерального режима, государственный капитал в государственной системе. Было бы ошибочным рассматривать накопленные таким образом богатства как результат жадности правящего класса. Довольно витиеватым путем большая часть товаров, полученных коллективным трудом, возвращалась обратно их производителям. В этом и заключалась сила, регулирующая работу всей системы, гигантская естественная кладовая, без которой было бы невозможно организовать своевременное и равномерное производство и потребление во всей огромной империи. Легко себе представить удивление испанцев по поводу этой логичной и дальновидной системы и их радость, когда на протяжении всего своего долгого пути они находили хранилища, из которых черпали все необходимые им товары.

Как и во всех гуманитарных институтах, у этой совершенно логичной системы тоже имелся целый ряд недостатков и даже упущений, связанных с заложенной в ней тиранической дисциплиной. Во-первых, стоимость товаров была очень высока, так как много продуктов портилось и время от времени уничтожалось по приказу правителей. Чрезмерная дальнозоркость подразумевала потери. В конце концов Инки решили, что сумели предусмотреть все, что их холодный рассудок полностью подчинил себе капризы природы и другие коварные неожиданности. Вот за эту гордость боги и поспешили их наказать. Никто не вправе хвастаться, что предусмотрел все неожиданности. Всемогущий правитель «четырех частей света» не мог предположить, что его склады, которыми он справедливо гордился, во многом будут способствовать захвату его территории теми, кто пришел сюда лишить его империи и жизни.

Таким образом в стране создавалась и поддерживалась стабильность. Центральная статистическая служба держала в своих узелковых записях судьбу экономики империи. Стоило только отдать приказ, и каждый знал точно, что он должен предоставить, что хотел бы получить, с чем ему придется расстаться и что он сможет оставить себе. Одна провинция должна помочь другой, одно сообщество, претерпевшее природную катастрофу, может взять все необходимое из общественных складов, в другом регионе необходимо провести общественные работы.

Эта единая система нуждалась в сети коммуникаций и средствах быстрой доставки информации.

Дороги инков стали объектом столь поэтических восхвалений, что их даже нескромно повторять, и те, кто поет эти похвалы, не в силах скрыть своего восхищения. Следует признать, что эти дороги «так же известны, как и дороги, проложенные Ганнибалом через Альпы для похода на Италию, – говорит Сьеса де Леон. – Думаю, что если бы император (император Индии, король Испании) отдал приказ построить еще одну королевскую дорогу, подобную протянувшимся от Кито до Куско или от Куско до Чили, то, несмотря на всю его власть, это невозможно было бы осуществить».

При сооружении этих дорог возникали весьма значительные трудности, связанные с ландшафтом земли, который значительно варьировался по мере прохождения пути. Дороги строились максимально прямыми, чтобы путешественники и курьеры не тратили времени попусту. Поэтому они часто поднимались в гору длинной и утомительной цепью ступеней. Испанцы постоянно жаловались на это. Их лошадям было трудно подниматься вверх, они теряли подковы на каменных ступенях. Поднявшись на вершину горы, солдаты были уже не в состоянии сражаться с врагом. Однако иногда, следуя контуру горы, дорога поднималась вверх плавным изгибом.

Проходя через культивированные земли, дорога окружалась столбами или небольшими стенами, чтобы проходящие армии не повредили поля. Когда при сильном ветре песчаные бури покрывали большие пространства, дорогу путешественнику показывали врытые в землю вдоль дороги вехи. Если почва была болотистой, прочность дороги обеспечивали насыпи. На побережье вдоль дороги высаживались деревья и прорывались канавы.

Дороги строились различной ширины, что объясняет расхождения в выводах некоторых современных историков. На равнине дорога была достаточно широкой, так что по ней могли ехать галопом шесть всадников. На трудных горных перевалах ее ширина сокращалась до 3 футов. Несмотря на это, данные перевалы были весьма примечательны. Возьмем, к примеру, сохранившуюся до наших дней дорогу, которая проходит между руин таинственных городов Вилькабамба и Мачу-Пикчу, недавно открытых в Кордильерах. Эта дорога огибает горные склоны, вымощена плоскими камнями, прерывается пролетами многочисленных ступеней, вырубленных в скале или построенных и поддерживаемых в некоторых местах стенами до 12 футов высотой. Она даже проходит через тоннель 15 футов длиной, построенный путем расширения естественной промоины. На некоторых важных основных дорогах, например ведущей в Коллао, придорожными камнями отмечено расстояние.

До сих пор можно встретить остатки этих дорог, потому что пирка, из которой они строились на плато, представляла собой смесь глины, гравия и маисовых листьев и прекрасно выдержала испытание временем.

Еще более удивительно для нас расположение нескольких параллельных дорог на равнинах возле больших городов, где часто проходили армии, например возле Вилькаса, занимающего ключевую позицию на пути к Куско на западе. Такое устройство говорит о том, что дороги имели как стратегическое, так и административное значение. Чаще всего ими пользовались войска, разъезжавшие с проверкой инспектора, курьеры, официальные лица, ехавшие на доклад к начальству, за распоряжениями или для воздаяния почестей высокопоставленным лицам, а также люди, совершавшие паломничество или посещавшие рынки недалеко от своих домов.

Расположение дорог было таким же рациональным, как и все другие элементы данной экономической структуры, особенно в связи с тем, что сам ландшафт способствовал этой рационализации. Побережье и плато представляют собой на карте две параллельные зоны, идущие с севера на юг и соединяющиеся в восточных Кордильерах. Поэтому было естественно построить две дороги, также параллельные: одну по побережью, другую по плато. Испанцы называли их соответственно дороги льянос и сьерра. Оставалось только соединить эти две артерии серией вторичных дорог, проходящих по горным перевалам через Кордильеры, чтобы получить идеальную модель путей сообщения.

Высадившись в Тумбесе, Франсиско Писарро сперва воспользовался прибрежной дорогой, начинавшейся у этого города и доходившей до Пачакамака к югу от Лимы. Туда и привела дорога одного из его лейтенантов. Сам же он двинулся по перекрестной дороге, которая вывела его на плато к армии Инки, собравшейся у Кахамарки.

Таким образом, один из этих важных путей начинался у берегов залива Гуаякиль у Тумбеса, главного порта империи. Здесь располагался целый флот парусных плотов, но лишь некоторые из них отваживались время от времени проплывать вдоль негостеприимного побережья нынешней Республики Эквадор в надежде совершить там выгодный бартер. Этот город раскинулся под лучами яркого солнца в окружении пальм и москитов на берегу одноименной реки.

Затем дорога проходит по древней территории народа чиму, чья столица уже давно превратилась в руины и обросла легендами, и идет дальше мимо внушительной крепости Пармунка (или Парамонга), которая помогла сдержать армии Инки и заставила Пачакути решить вопрос дипломатическим путем. Затем дорога проходит по долине Римак, где недалеко от Лимы находится скромная деревушка и расположен храм Пачакамак, о значении которого мы уже упоминали.

За песчаными пустынями мы видим Ика и Наска на берегах рек, которые служили их жизненными артериями. Оба города известны своей керамикой. Следующие города расположены на более отдаленном расстоянии, а побережье более пустынно. Килька, Арика и Тарапака сменяют один другой на большом расстоянии. Пустыня Атакама преграждает путь путешественнику и кладет конец этому шоссе. Границей империи считалась река Мауле, расположенная к югу от нынешней столицы Чили.

Дорога, идущая через сьерру, начинается от реки Анкасмайо, нынешней границы между республиками Колумбия и Эквадор, недалеко от города Ипиалес к югу от Пасто. Она проходит через поля сражений, где армии Инки и кара яростно сражались друг с другом, минует «озеро крови» и опорный пункт Отавало, где был побежден и убит брат Уайна Капака. Затем дорога достигает столицы Кито, одиноко стоящего красочного города, строения которого разделены глубокими оврагами (кебрада). На окраинах города находятся храмы Солнца и Луны, построенные на небольших возвышениях, на их фоне видны огромные массивы Пичинчи, а дальше на горизонте к северу и к югу – блистающие под солнцем заснеженные пики гор.

От оставшихся городов Карас, Латакунга, Амбато и Риобамба путешественник переходит на территорию каньяри, примитивного и воинственного племени. В их столице Томебамбе нельзя не восхищаться храмом Солнца, постройками и общественными складами, небольшими каменными зданиями с соломенными крышами.

Расположенные на значительном расстоянии друг от друга, схожие города сменяют один другой вместе со своими дворцами, домами девственниц, складами, загонами для лам, дворцами и крепостями: Аябака (захваченный Тупаком Юпанки), Уанкабамба, Кахамарка. Последний известен своей треугольной рыночной площадью, где Инка Атауальпа был предательски атакован и пленен. Затем следуют Уамачуко и Уануко – оазис среди бескрайних, поросших травой равнин, а за восхитительным конусом Серро-де-Паско, холодным и продуваемым местом, находится Хауха, известный сейчас, как и прежде, своим умеренным климатом, славной крепостью и серебряных дел мастерами.

Далее дорога проходит вдоль русла Мантаро, «реки судьбы», на берегах которой был убит Инка Уаскар. На реке расположен город Вилькас, считавшийся географическим центром империи. Его центральную площадь украшает платформа, на которой, председательствуя на пирах, восседал курака. За ним следует спокойный город Абанкай, названный по имени цветка. Немного далее, за широким мостом через реку Апуримак, уже виден и сам Куско.

Если направиться дальше на юг, путешественник минует конус горы Вильканьота и спустится в Аявири в стране колла. Затем после длительного перехода мы достигнем озера Титикака и города Тиауанако на его южном берегу. Его руины до сих пор выглядят очень загадочно. Затем дорога поворачивает к Кочабамбе, где, по легенде, имперская армия осушила целое озеро для того, чтобы Инка мог пройти в город напрямую. Затем следует Чукисака (сахар), знаменитые серебряные рудники Потоси, Туписа и, наконец, дорога заканчивается возле города Тукуман на территории современной Аргентины.

Благодаря этим параллельным шоссе устанавливалась двухсторонняя связь между прибрежными провинциями и территориями сьерры. Когда Инка со своей свитой путешествовал по высокогорному плато, высокопоставленные лица из близлежащих районов на побережье поднимались по склонам для встречи с ним. Когда же монарх путешествовал по прибрежной дороге, жившие на плато официальные лица из соответствующих районов спускались по склонам на побережье опять же для встречи с ним. Чтобы выразить свое почтение и предоставить отчет, они пользовались перекрестными дорогами.

Следует признать, что из-за особенностей ландшафта строить эти дороги было гораздо труднее, чем римские. В этой стране с единым планированием качество и число дорог объяснялось имперскими экономическими и стратегическими задачами.

Среди требующих больших навыков при возведении построек следует отметить мосты, крайне необходимые из-за огромного количества водопадов и осыпей, случавшихся во время землетрясений. Наиболее известные среди них висячие мосты делались при помощи четырех канатов, сплетенных из волокон кабуйя и прикрепленных к скалам или каменным столбам по обоим берегам. Настил делали из сплетенных лиан или тростника и покрывали ветками. Перила изготавливались также из лиан. Вся постройка была весьма прочной. Важных особ переносили прямо на носилках, а позднее мостами пользовались испанцы вместе со своими лошадьми. Однако путнику требовались определенные навыки, чтобы без боязни балансировать среди всех этих канатов, раскачивающихся на ветру и прогибающихся посередине под весом путешественника. За их состоянием следили специальные люди, имевшие при себе запас древесины и веревок. Иногда рядом с мостом, которым пользовались обычные люди, строился специальный мост, предназначенный для членов императорской семьи или высокопоставленных чиновников.

Во время нашествия висячие мосты сжигались, чтобы предотвратить продвижение вражеских армий. Несколько раз великий мост через реку Апуримак, являвшийся продолжением дороги в Куско, сжигали, чтобы спасти столицу.

На некоторых из этих мостов отсутствовали перила, и испанцы рассказывали, что перебирались по ним на четвереньках.

Пользовавшиеся второстепенными дорогами путешественники иногда прибегали к необычному методу переправы – оройя. Над потоком натягивался канат, по которому скользил кусок изогнутого дерева. К нему крепилась корзина, в которой сидел пассажир. Ее тянули за веревку с противоположного берега. При отсутствии корзины пассажира привязывали прямо к куску дерева. Когда же не было куска дерева и некому было помочь с другого берега, использовали более примитивный метод, когда путешественник перебирался по канату как обезьяна, помогая себе при этом руками и ногами. Использовавшийся для таких переправ канат назывался тарабита.

При этом первая часть пути давалась относительно легко, потому что канат шел вниз. Критическая часть пути наступала при достижении нижней части изгиба, когда канат начинал подниматься вверх.

Существовала опасность, что человек на другой стороне реки не сможет вытянуть корзину или кусок дерева или же они сломаются при слишком большой нагрузке. В такой момент многострадальный путешественник оставался в подвешенном состоянии над рекой посередине потока или оказывался в воде. В таком случае «оператор» обычно принимал решение привязать еще одну веревку, продвигаясь на руках к тому месту, где жертва переправы с нетерпением ожидала его. При этом возникала опасность обрыва каната под дополнительной нагрузкой.

Сегодня эта древняя система усовершенствована и приобрела форму уаро. Один писатель описал ее следующим образом: «Вы оказываетесь в чем-то, напоминающем вагонетку или клетку для животных, где два человека прижимаются друг к другу, обнимая перекрестную деревяшку и болтаясь на ветру». Вагонетка скользит по стальному канату, натянутому между двумя берегами реки. Это нехитрое устройство приводится в движение двумя быками, бредущими прочь от берега на противоположной стороне. Они тянут веревку, которая привязана к вагонетке, перетягивая ее таким образом с одного берега на другой. Самый устрашающий момент наступает тогда, когда вагонетка спускается до нижней части изогнутого дугой каната и вы оказываетесь над бурлящим потоком, а ваши лица покрывают брызги воды».

Для переправы через широкие реки возле побережья индейцы изготовляли из бревен плоты, которые перетягивали на другой берег с помощью канатов. В другом случае использовались изготовленные из тыквы бутылки, связанные вместе. Паромщик тянул или толкал их или, когда возможно, управлял ими с помощью тонких шестов.

Там, где Десагуадеро вытекает из озера Титикака, главная дорога из сьерры проходит через плавучий мост из тростниковых плотов.

Вдоль всех дорог, особенно на холодных и ветреных горных перевалах, строились тамбо или тампу. Эти строения различного размера предоставляли путешественникам убежище в комнатах с низкими потолками, а для лам – в устроенных неподалеку загонах. Смотритель имел запас продовольствия, чтобы вовремя накормить важных путешественников. Испанцы не преминули воспользоваться этими строениями в качестве жилищ, однако всем этим злоупотреблениям положил конец принятый в 1543 году «тамбос ординансес»

Трудно провести четкую разграничительную черту между тамбо и общественными амбарами (пируа), особенно в городах. Ни у летописцев, ни у комментаторов нет согласия на этот счет.

Во избежание краха такая сложная организация должна быть точно отлажена. Даже небольшая толика пыли в часовом механизме может нарушить его работу. Если в статистику закралась ошибка или айлью покинул свое место без разрешения, целая провинция может понапрасну ждать поступления продуктов или основных материалов, зернохранилища останутся пустыми, солдаты лишатся снабжения.

Большое значение при этом имели моральные устои, а в случаях, где этого было недостаточно, действовала строгая юридическая система.

Гарсиласо де ла Вега записал несколько таких моральных правил, приписав их авторство Инке Пачакути, считавшемуся одним из самых мудрых.

Если граждане, военачальники и курака послушны воле самодержца, в стране царствует мир и полное спокойствие.

Зависть – это червь, который пожирает жизненно важные органы завидующего.

Тот, кто завидует сам и кому завидуют, страдает вдвойне.

Лучше, когда завидуют твоей добропорядочности, чем самому быть злобным и завистливым.

Завидуя другим, разрушаешь себя.

Завидуя хорошему, ты отводишь от него зло, как паук выпивает яд из цветка.

Пьянство, гнев и глупость всегда идут вместе, но первые два добровольно, и им можно противостоять, третье же вечно.

Тот, кто убивает без причины, приговаривает себя к смерти.

Кто убивает себе подобного, достоин смерти. Поэтому по древним правилам наших предков убийц казнили, и мы следуем этому обычаю.

Мы не можем смириться с существованием грабителей, которые предпочитают обогащаться путем насилия, а не благочестивого труда, и поэтому вор должен быть повешен.

Прелюбодей наносит урон репутации и нравам других людей и создает нестабильность и нервозность. Его можно считать вором и беспощадно приговорить к смерти.

Благородный и смелый человек спокойно относится ко всем превратностям судьбы.

Нетерпеливость говорит о порочности духа, плохом образовании, несоблюдении традиций.

Когда подчиненные беспрекословно повинуются, правители и губернаторы должны проявлять либерализм и доброту по отношению к ним. В противном случае закон должен действовать с разумной строгостью.

Губернаторы должны следить с особым вниманием за двумя вещами. Во-первых, они сами, как и их подчиненные, должны соблюдать законы, установленные императором. Во-вторых, они должны тщательно следить за коммунальной и частной экономикой в своей провинции. Тот, кто не может управлять своим хозяйством и семьей, еще в меньшей степени способен управлять коммуной. Он не должен стоять выше других.

Целитель, который не знает лечебных свойств трав или, зная некоторые из них, не пытается постичь остальное, знает слишком мало или вообще ничего. Он должен стремиться познать все полезные и вредные свойства растений, чтобы иметь возможность называться целителем.

Над тем, кто не умеет читать узелковые письма, можно посмеяться, как и над тем, кто задумал сосчитать все звезды.

Вполне возможно, что большинство из этих правил не оригинальны. Мы не упомянули еще об одном, в котором говорится о коррупции судей. Его появление явно инспирировано испанцами. Правила, относящиеся к зависти, в действительности не соответствуют психологии индейца доколумбовых времен. В этой связи следует отметить, что это ни в коем случае не моральный кодекс времен Пачакути, а отражение взглядов, распространенных среди индейцев после испанского завоевания, а также мудрости тогдашнего монарха. У них нет ничего общего с правилами, введенными в XV веке. Здесь некоторым образом отражены идеи последователей Инки в отношении к исчезнувшей империи во второй половине XVI столетия. Нельзя не заметить, что император все еще окружен ореолом добродетели.

Мы гораздо больше знаем о законе, чем о морали. В этой области опять же прослеживается основной дуализм перуанского общества. С одной стороны, закон Инки был неоспорим, поскольку дан свыше, и его нарушение считалось святотатством. Судья не мог изменить закон. С другой стороны, правило, возникшее на основе местных обычаев и поэтому отличавшееся в зависимости от места, также применялось по мере возможности, что легко объяснимо. Карающие законы принимали во внимание действие субъекта с учетом социального класса, к которому он принадлежал. В абсолютных терминах закон был мягче для знатного человека, поскольку даже небольшое наказание повредило бы его престижу, чем для простого человека, полностью индифферентного к подобному чувству. Порицание считалось строгим наказанием для гордого орехона, но было совершенно безразлично для простолюдина.

Субъективно это было еще одним проявлением рационализма. Здесь просматривается определенная доля высокомерия: общество не только старалось защитить себя, оно пыталось найти наказание, соответствующее совершенному преступлению, с тем чтобы сохранить баланс, точно соответствующий тому, что мы теперь понимаем под индивидуальными смягчающими обстоятельствами. С учетом этого принципа судья брал во внимание возраст провинившегося. Повторные нарушения закона строго карались. Совершившего кражу страдающего от голода человека не наказывали, а вина возлагалась на отвечающего за него начальника.

Как мы уже знаем, судьи занимали официальные посты. В этой области не существовало специализации. Они были осведомлены о спорах между коммунами и о преступлениях, совершенных против закона Инки. Курака несли ответственность, поскольку сами занимали официальные должности, и следили за соблюдением древних законов в вопросах местного значения. Исключением служили случаи, имевшие особую важность.

Специальные инспекторы, о которых мы уже упоминали, проводили некоторые расследования и иногда разбирали особо опасные преступления. Над ними стоял трибунал, состоявший из 12 судей. И наконец, сам Инка и его совет с помощью четырех вице-королей вершил правосудие среди орейоне и высокопоставленных чиновников. Он также был информирован об особо серьезных преступлениях. Процедура проходила безотлагательно. Обвиняемый и свидетели вызывались в суд, и приговор оглашался либо незамедлительно, либо после проведения расследования. Никаких апелляций не существовало. Судья приносил клятву Инке, Солнцу или уака. Иногда спрашивали мнение прорицателя, а для получения признания обвиняемого подвергали пыткам.

Естественно, существовали тюрьмы, где обвиняемые ожидали приговора. Если же обвиняемым был высокопоставленный человек, ему оставляли слуг и он мог принимать визитеров. Некоторые авторы рассказывают страшную историю о наполненном дикими зверями закрытом помещении, вероятно предназначенном для определенной формы «божьего суда». Обвиняемый, которому удалось выжить в этой обстановке в течение сорока восьми часов, считался невиновным.

Пома де Айяла приводит внушительный список наказаний, иллюстрируя их набросками рисунков. Для знати применялось отсечение головы, пожизненное заключение, лишение всех средств, обрезание волос и общественное порицание. Для простого народа смертная казнь была обычным делом. Виновного вешали или забивали камнями. В случае особо опасных преступлений тело преступника сжигали. Затем следовало наказание: ссылка на плантации коки в тропические районы, удары палкой по пяткам, что зачастую заканчивалось смертью.

Пома де Айяла рассказывает нам о двух предателях, которых палачи забросали камнями, о двух любовниках, повешенных на суке дерева, о целой семье коварных прорицателей, забитых дубинками до смерти, о преступнике, замурованном в темной пещере, кишащей змеями, улитками и другими отвратительными тварями.

Каждый индеец знал, что ему грозит, если он не будет соблюдать все законы и правила. Наказывали не только за преступления против личности и частной собственности. За преступления, совершенные против государственной собственности, карали еще жестче. Если кто-нибудь украл маис с поля, принадлежащего Инке, срубил растущее у дороги фруктовое дерево или уничтожил мост, его приговаривали к смертной казни.

Представитель индейской знати вел весьма активную жизнь. На нем держалась вся система. Он одновременно нес ответственность и гордился возложенной на него задачей. Сознавая свое превосходство, заботясь о своем престиже, он знал, что возглавляет общество, гармоничностью и стабильностью которого пользовался сам. Монотонность и печаль, которая впоследствии столь глубоко поразила покорителей Перу, для него были свидетельством точного механического функционирования единой системы. Ни у кого даже не возникало мысли отречься от нее. Кроме того, чтобы насладиться своим величием, он устраивал пышные празднества, на которых играл главенствующую роль. Что касается его материальных запросов, то они были полностью удовлетворены посредством привилегий, возвышавших его над людьми и собственностью. Повседневная жизнь казалась ему тяжелой и обремененной большой ответственностью, однако он чувствовал себя полезным и знатным, и ради этого стоило жить.

Насколько высоко испанцы оценили результаты, полученные инками, рассказывается в документе, датированном 1589 годом. В нем нет попытки провести оценку в соответствии с официальной доктриной, события рассматриваются с чисто моральной точки зрения без какого-либо чувства превосходства. Такое вряд ли могли утверждать первые конкистадоры до своей смерти. Этот документ – завещание Мансьо Сьерра де Легисамо, который в качестве своей части трофеев, захваченных в Куско, получил золотой диск. Он считал, что диск был захвачен в храме Солнца. Вот несколько отрывков из этого текста:

«Перед тем как составить свое завещание, я заявляю, что уже в течение нескольких лет хотел довести определенную информацию до сведения его величества короля Филиппа, нашего принца, ярого последователя Христа, беззаветно служащего Богу, нашему отцу. Хочу снять камень со своей души. Я играл ведущую роль в открытии и захвате стран, которые мы отняли у Инков, здешних правителей, и передали под власть нашей царствующей короны. Его католическое величество знает, что мы не нашли в этих странах ни воров, ни лихих людей, ни бездельников, ни коварных женщин – клятвопреступниц. Такое поведение здесь находилось под запретом, аморальные люди не могли жить спокойно, а у всех подданных Инки была честная и прибыльная работа. Обрабатываемые земли, горы, рудники, пастбища, охотничьи угодья, леса – все было учтено, организовано и поделено таким образом, что каждый знал, чем он владеет. Никто другой не мог захватить и владеть этим, и поэтому не было нужды обращаться в суд.

Многочисленные войны не мешали обработке земли, не наносили урон культуре и другой деятельности. Совершенно все, от наиболее важных до самых малых деталей, было организовано и координировалось с большой мудростью. Инков боялись, их слушались, уважали и превозносили. Все подчиненные считали их очень способными правителями. Их губернаторы и военачальники обладали такими же качествами, а поскольку у них была власть, сила и стремление к сопротивлению, мы были вынуждены силой оружия полностью лишить их власти и собственности. Таким образом мы подчинили их и заставили служить Богу, нашему отцу, лишив всех земель и поместив под начало короны. Благодаря ей и нашему Отцу Богу, нам удалось консолидировать свою власть в этом регионе, полном богатств и населенном многочисленными народами. Мы превратили сдавшихся нам правителей в рабов, что уже известно всему миру. Когда мы начинали этот поход, нас была всего небольшая группа, и я хочу, чтобы его католическое величество понял, почему я пишу эти строки. Я хочу облегчить свою совесть и покаяться в грехах. Мы изменили народ, который был так мудр, совершал так мало преступлений, сторонился всех крайностей и новшеств, был настолько честен, что владелец десяти тысяч золотых и серебряных песо мог оставить свою дверь открытой и, покидая дом, извещал об этом всех, поставив метлу поперек двери. В соответствии с обычаем, этого знака было достаточно для того, чтобы никто не вошел в дом и не взял ничего. Люди выражали презрение, когда видели среди нас воров и мужчин, подбивавших их жен и дочерей ко греху».

Действительно ли у испанского солдата были такие мысли? На самом деле этот исторический текст написал исповедник, поэтому к нему следует относиться с осторожностью.

Прежде всего следует учесть тенденцию к преувеличению, характерную для людей того времени, которые старались доводить свои мысли и действия до наивысшей точки. Несомненно, данный католик, произнесший публичную исповедь в таком виде, выражал исключительно моральную точку зрения, не задаваясь вопросом: может ли существовать мораль без свободы, разве то, чем он восхищался в Перу, не стало обязательной нормой поведения благодаря строгости наказаний? Сам термин «навязанная сверху мораль» фактически противоречив по своей сути. Мы склонны верить, что эти моральные принципы основывались только лишь на страхе наказания, так как аборигены чиму, острова Пуна и других мест позволяли себе самые низкие грехи, а индейцы самой империи незамедлительно и добровольно отбросили все свои моральные принципы, как только их перестали принуждать к этому. Об этом же рассказывает нам Сьерра де Легисамо: «Весь регион погрузился в полный хаос и метался из одной крайности в другую. Прежде в нем не было зла, теперь здесь не найти добра». В последних словарях кечуа есть много слов, обозначающих такие пороки, как лень, обман и т. п.

Итог всего произошедшего поразителен и демонстрирует, насколько организация империи удивила одного из самых скромных конкистадоров.

По всей видимости, императорская армия представляла собой впечатляющее зрелище. По узким дорогам через серые пространства мимо разбросанных там и здесь деревень двигалась длинная колонна, напоминавшая змею, поблескивающую своими чешуйками. Под ярким солнцем сверкали пики, топоры, медные нагрудники и украшенные перьями шлемы командиров, их красочные красные, голубые и желтые одежды. Над головой реял стяг командующего генерала, который держал в руках сунтур паукар, знак командира, представлявший собой длинный жезл, украшенный драгоценным металлом и плюмажем из перьев. За командиром шли солдаты из племен, доказавших свою лояльность режиму прежде других и считавшихся наиболее надежными.

Когда Верховный Инка вел свои войска лично, его окружала специальная охрана из племени каньяри. За ним шел знаменосец, несший его штандарт, знак присутствия императора, подобно тому, как во Франции, начиная с XII века и позже, носили красный простой штандарт Святого Дени. Сделанный из хлопка или шерсти, этот маленький и квадратный флаг крепили на конце шеста и украшали сверху красивым плюмажем. На флаге изображали императорский символ – радугу, а также личный знак самодержца: пуму, кондора и т. д. В торжественных случаях или перед решающей битвой почетный караул иногда нес изображение идола. Именно вокруг этих символов, как и вокруг наших знамен, велись самые яростные схватки.

Солдаты формировались по национальной принадлежности, что могло иметь отрицательные последствия. Например, когда генерал Капак Юпанки, брат Пачакути, атаковал крепость Уркоколлак на севере Гуаманга, он бросил в атаку войска из Куско, которые дважды потерпели поражение. Затем генерал приказал группе чанка предпринять третью попытку, которая увенчалась успехом. Солдаты из Куско были посрамлены, и император, остававшийся в Куско, был очень обеспокоен, когда узнал об этом. Он помнил, что народность чанка представляла собой смертельную угрозу для империи и однажды ее войска дошли до самых ворот столицы. Чувство превосходства может сподвигнуть их к восстанию. Уже тогда они пренебрежительно относились к вождям-Инкам, так как те получили приказы относиться к врагам милосердно. Фактически же произошла большая резня, одобренная императором.

Это историческое событие показывает нам, насколько строгой была дисциплина в армии. Самодержец принял радикальные меры и приказал генералу Капаку Юпанки уничтожить всех чанка в армии любыми доступными средствами.

Продвигавшийся со своими войсками на север генерал был уже в долине Тарма, когда получил этот приказ. Была уже ночь, что неудивительно, так как курьеры работали и днем и ночью. С ним была сестра одного из вождей чанка, которая узнала о планах уничтожения людей ее племени. Она тайно оповестила брата, который разбудил своих людей, и они тайно бежали под покровом темноты, обманом захватив с собой несколько человек из Куско. По пути они разграбили город Уайлас, перешли через Кордильеры и растворились в неизвестном направлении. Генерал Капак Юпанки организовал погоню, но потерял их следы.

К этой своей ошибке командующий армией добавил еще одну. Дойдя до рубежа, установленного приказом Инки, он узнал, что близлежащая провинция очень богата, и не мог устоять перед соблазном поживиться за ее счет. Устроив западню, он захватил в плен курака этого района, после чего вернулся в столицу с довольно значительными трофеями.

Однако за несколько миль до Куско его ожидал орехом с приказом казнить как самого командующего, так и одного из его братьев – сообщников. В приказе говорилось о нерадивости по отношению к «бегству чанка» и, что того хуже, последовавшему неповиновению приказу. Одержанная победа никак не смягчила тяжесть совершенных им ошибок. В армии любое нарушение дисциплины считалось нетерпимым.

По словам летописца, виновный командующий не стал ждать исполнения приговора и повесился. Учтя отрицательные моменты, связанные с автономностью племен, объединенных под командованием их собственных вождей, члены императорской семьи заменили таких военачальников, находившихся во главе различных подразделений.

Но почему бы не смешать солдат, пришедших из различных частей империи? Естественно, они сражались бы с меньшим рвением из-за отсутствия чувства групповой солидарности и недостатка доверия по отношению к своим соседям. Кроме этого, каждое подразделение специализировалось на использовании своего традиционного оружия.

Своеобразным дополнением к красочной процессии были промежутки между подразделениями солдат, в которых шли группы носильщиков и жены или наложницы военачальников, некоторых из которых несли в паланкинах.

Прекрасно дисциплинированные войска снабжались из тамбо. Под страхом самого сурового наказания солдатам запрещалось грабить местных жителей или брать что-нибудь из деревень без соответствующего распоряжения. В целях укрепления дисциплины предписывалось добавлять небольшое количество анью в пищу остановившихся на привал солдат. Эта растительная добавка снижала сексуальные потребности.

Мужчин призывали под знамена в соответствии с потребностью, а не на регулярную военную службу. Но всегда, в тех случаях, когда война затягивалась или велась в неблагоприятных климатических условиях (например, на побережье), устанавливалась определенная ротация войск, с тем чтобы солдаты могли вернуться домой. В соответствии с установленным порядком число солдат, воспользовавшихся такой привилегией, могло составлять от одной пятой до одной седьмой действующих военных сил.

Некоторые историки рисуют инков как захватчиков. Это утверждение основывается на том, что императоры вынуждены были вести длительные и разрушительные войны, прежде всего для того, чтобы оградить себя от угрозы, которую представляли собой их могущественные соседи, и защитить и консолидировать свои позиции. Но, будучи прежде всего утилитарным государством, оно решалось на войну только в тех случаях, когда были исчерпаны все мирные способы достижения договоренности. Дипломатия шла впереди силы и использовалась весьма искусно. Посланники делали несколько мирных предложений врагу, рассказывали, какие привилегии он получит, подчинившись, и сможет пользоваться всеми благами цивилизации Куско, не утратив своей собственной власти. Эмиссары разъясняли обычный процесс интеграции вождей в императорскую иерархию и в качестве последнего довода говорили об опасностях, сопряженных с отказом, напоминая о судьбе тех наций, которые не подчинились и были раздавлены армией Инки.

В случае неудачи начиналась вторая фаза, которую можно назвать предварительной операцией. Похоже, что шпионская система инков была особенно хорошо организована. Ее задача заключалась прежде всего в информировании военачальников о позициях и силе вражеской армии, основных точках сопротивления и расположении пунктов снабжения оружием и продовольствием. Затем им оставалось определить значение и силу союзов, дезорганизовать оборону путем подкупа определенных людей с помощью даров из имперских хранилищ, а также распространить правдивые и не очень слухи о мощи и отваге армии Инки с тем, чтобы создать атмосферу страха. Одновременно проводилась работа по изоляции союзников врага с помощью убеждения и подкупа.

Третья фаза подготовки, хотя и не менее важная, носила религиозный характер. В храмах посты, молитвы и жертвоприношения следовали один за другим, проводились консультации с ясновидящими, в особо важных случаях сам Инка принимал участие в чрезвычайных церемониях.

И наконец, очередь доходила до военной кампании, которая проводилась в соответствии со стратегическим планом, гораздо более простым, чем представляли себе испанцы. Она состояла из предварительных действий, направленных на рассечение путей коммуникации, по которым могло прийти подкрепление и организовано снабжение. Дело доходило даже до ложного отступления, чтобы заставить врага оторваться от пунктов снабжения и принять бой на неблагоприятных для него позициях.

Для поднятия духа перед боем к солдатам всегда обращались их командиры, а сражение сопровождалось громкими криками, чтобы вселить страх в сердца врагов. Некоторые воины раскрашивали лица различными цветами, обычно красным и черным, чтобы выглядеть более устрашающе. Так всегда поступали чанка и каньяри. Красители добывались из лесного кустарника: ачиоте (красный) или хагуа (черный).

Атаку начинали солдаты с пращами, что вполне понятно, учитывая потрясающие способности индейцев обращаться с этим оружием. С младенчества все дети учатся охотиться на птиц в маисовых полях, метая в них камни из пращей. Это смертоносное оружие делается довольно просто из шерстяных нитей или волокон кабуйя. Одним метко и с силой выпущенным камнем можно убить человека. Младший брат конкистадора Писарро погиб таким образом, получив удар камнем по голове при осаде крепости Саксауаман. Со своей стороны враг защищался, растягивая поверх голов какой-либо прочный материал.

За солдатами с пращами шли лучники. Это всегда были индейцы из восточных лесов, которые даже сегодня могут сразить летящую птицу одной стрелой. Однако гораздо чаще лука использовался бросатель, или эстолика – деревянная палка длиной примерно в 2 фута с небольшим порожком с одной стороны и крючком с другой. Острие стрелы делалось из кости, дерева или камня и помещалось на порожек. Оперение стрелы зажималось крючком, солдат делал бросок, зажимая при этом подставку, и стрела вылетала с большой скоростью По мере сближения двух армий в дело вступали айлью. Это оружие представляло собой шнур, удерживаемый в руке и разделенный на конце на три веревки, к концам каждой из которых крепился металлический шар. Вся конструкция запускалась во врага, руки и ноги которого оказывались крепко спутанными, а металлические шары наносили серьезные раны.

Затем среди криков, оскорблений и звуков труб начиналась схватка. Дубинки и копья наносили увечья или ломались о металлические нагрудные доспехи. Шлемы звенели под ударами палиц с бронзовыми наконечниками. Топоры, с двуручными рукоятками или укрепленные на коротких шестах, подобно алебардам, громили медные щиты или иногда застревали в них, обезоруживая таким образом самого атакующего. Наконец, покрытые кровью воины начинали спотыкаться о трупы, и наступала неразбериха.

Вместе со своими солдатами сражались военачальники, которых легко можно было узнать по украшенным перьями шлемам. Вышестоящие командиры старались разглядеть весь ход боя, чтобы направить резервы в наиболее угрожающих направлениях. Если при этом присутствовал сам Инка, он тоже метал камни из пращи, стоя на своем паланкине. Когда на поле боя приносили идола, он молча наблюдал своими загадочными глазами за кровопролитием, которое должно было принести победу.

Если индейцы, как это обычно случалось, сражались с одинаковой храбростью, то такое положение могло бы сохраняться в течение некоторого времени. Иногда вопрос решался числом, однако мог возникнуть новый неожиданный фактор и быстро положить конец схватке. Если в какой-то момент или по какой-то причине одна из армий одерживала верх, именно этого фактора было достаточно, чтобы одержать окончательную победу. С самого начала конфликта, если он происходил в густонаселенном районе, индейцы со всех окрестностей собирались на холмах понаблюдать за разыгрывавшимся перед ними представлением. Если, по их суждению, одной из армий улыбалась удача, они тут же присоединялись к ней, чтобы получить свою долю трофеев. В этом случае ситуацию уже нельзя было изменить, и исход был ясен – любая слабость обращалась катастрофой.

В общем и целом тактика была примитивной, но Пачакути приказал своим подчиненным использовать метод, который, похоже, был совершенно новым. Вместо того чтобы атаковать по всей линии фронта, он старался обнаружить центр командования и сопротивления врага – его нервный центр, будь то идол или военачальник. Обычно Пачакути быстро находил этот узел и в ходе конфликта с несколькими воинами предпринимал попытку прорвать линии противника в направлении этого бога или лидера. Если ему удавалось их захватить, он со своими соратниками издавал победный клич, услышав который враг понимал, что его главная карта бита, и был совершенно деморализован. Таким образом он победил чанка, захватив их идола во время решающей схватки у ворот Куско, взял в плен вождя колья в битве при Пукара перед тем, как захватить столицу этого племени.

Как ни странно, но именно таким же методом Франсиско Писарро одержал легкую победу при Кахамарке, пленив Инку в самом начале схватки.

Индейцы часто держали резервы вдали от поля сражения, чтобы использовать их в критические моменты, а также для того, чтобы защитить свой отход в случае поражения. Их правильное использование в тот момент, когда противостоящие силы были уже измотаны борьбой, обеспечили победу Тупака Юпанки над народом каньяри.

В случае победы Инка старался избежать излишней жестокости. Зачем было раздражать людей, которыми он намеревался управлять, или разорять страну, за счет которой собирался пополнить свои закрома?

По возвращении в столицу победоносный Инка организовывал триумфальные торжества, которые хотя и отличались по своей организации, но всегда сопровождались торжественной процессией. Принимавшие участие в кампании войска проходили парадом под звуки барабанов и труб: солдаты в военном снаряжении, военачальники при всех своих регалиях. За ними следовали пленные со связанными за спиной руками. Их жены и дети выли от страха и молили о пощаде. Предводитель врагов лежал голым на подстилке в окружении барабанов, изготовленных из кожи его родственников. По словам летописца, «снятая с человека и надутая воздухом кожа странным образом напоминала своего владельца». Затем следовали носильщики с трофеями, солдаты, несущие на своих копьях отрубленные головы вождей врага, люди, громко кричавшие о преступлениях побежденных и подвигах победителей, орехоны в полных доспехах и молодые девушки из «домов избранных женщин». Эти девственницы с тамбуринами и колокольчиками, привязанными к коленям, пели и танцевали перед высокопоставленными чиновниками, которые окружали ковер, где на троне восседал Верховный Инка. Одетый в официальные государственные одежды, он сидел неподвижно с выражением безразличного достоинства на лице в окружении золота и серебра. Далее следовали родственники монарха, принцесс несли на паланкинах. В конце процессии также шли войска.

После триумфального шествия по древней традиции Инка пересекал великую площадь Куско, шествуя по телам распростертых на земле пленников. Затем начинались танцы, песни и пиры, и, как обычно, все завершалось всеобщей попойкой.

С плененными солдатами, похоже, обращались вполне гуманно и часто отправляли их назад на родину. Вождям, которые, не теряя времени, присягали на верность императору, сохраняли некоторые привилегии и оставляли за ними, как мы уже знаем, прежнюю власть. Однако в других случаях жестокости было предостаточно, и в конце концов установленные Пачакути принципы сдержанности были забыты.

Пома де Айяла рассказывает о военачальнике, который лишил глаз пленника, стоявшего на коленях со связанными за спиной руками и в полной военной форме. Во время гражданской войны между Уаскаром и Атауальпой войска последнего творили ужасные вещи в районах проживания каньяри и качапойа, убивая женщин и детей. То же самое они проделали, захватив Куско. Но эти войска состояли из солдат с севера, которые лишь недавно были призваны под командование Инки. Это одна из основных причин, почему испанцы с такой легкостью захватили страну после того, как был пленен.

Атауальпа. Настоящие наследники Инки ненавидели этого самозванца и поэтому с радостью приветствовали белых людей.

На побережье древние цивилизации, похоже, были полностью варварскими. На рисунке на глиняной посуде чиму можно видеть жреца, кромсающего ножом голого человека с веревкой на шее и угощающего чашей с кровью орлана со всклоченными перьями.

Среди бесконечной череды победоносных парадов давайте рассмотрим один, организованный у ворот Куско, когда Тупак Юпанки возвратился после открытия таинственных островов в Тихом океане. В то время Пачакути был уже стар и оставался в городе во время плавания сына. Он приказал одному из командующих своей армии организовать оборону города так, словно ему угрожали нападением. Роль армии захватчиков исполняли войска под командованием молодого принца, который впоследствии стал Инкой Уайна Капаком. Он и повел войска в атаку на город. Перед глазами тысяч жителей, которые прибыли со всех сторон империи насладиться этим спектаклем, разыгралась потешная битва. Люди наблюдали за угрожающими жестами воинов, за атаками, отступлениями, бросками воображаемых стрел и камней, дубинки вздымались и молотили по воздуху, слышались угрозы и военные песни, завывали трубы и стучали барабаны, ритм которых все убыстрялся и убыстрялся до того момента, когда защитники города притворились, что уступают, и молодой герой переправился через реку Куско под крики восхищенной толпы.

Этим театральным представлением отмечен кульминационный момент величия империи. Три самых великих императора, восседавших на троне Инки, принадлежали к трем последовательным поколениям, и каждый сыграл свою роль в соответствующей области. Старый император был большим мастером организации всяческих церемоний, второй император был великим покорителем, а будущий император – актером, репетирующим на грандиозной сцене свои будущие триумфы.

Кампании составляли суть военной жизни, однако существовала также и гарнизонная жизнь в фортах, располагавшихся вдоль границ, дорог и в окрестностях больших городов. Эти опорные пункты, построенные для обороны с хорошим знанием ее основных требований, позволяли гарнизонам выдерживать длительную осаду. Они напоминали небольшие города с домами и террасами культивируемой земли и могли обходиться без посторонней помощи, по крайней мере определенное время. Их занимали митимае, о которых мы уже упоминали. При солдатах жили их семьи, а сами они чередовали военную и гражданскую деятельность, беря в руки то лопату, то пращу.

Руины этих опорных пунктов можно видеть и сегодня во многих местах. Наиболее древний из них находится на подступах к столице, которую он оборонял. Еще один, Ольянтайтамбо, расположен к северу от Куско, а другие в отдалении, например Инкауаси, преграждавший путь к Чиму на северо-западе. Эти пункты всегда были связаны с городскими центрами хорошими дорогами, а их задача состояла в том, чтобы затормозить нашествие врагов и дать императорской армии время для мобилизации сил. Нашествие воинственного племени гуарани из восточных лесов было приостановлено благодаря этим оборонным пунктам незадолго до прибытия испанцев.

Следует признать, что чиму, хотя и подчинялись инкам, превосходили их в постройке укрепленных пунктов. К югу от своей столицы они воздвигли настоящую «Великую китайскую стену», которая отгораживала прибрежную равнину от Кордильеров вплоть до моря и состояла из целой серии маленьких крепостей, как квадратных, так и круглых по форме. Это огромное сооружение было обнаружено с помощью авиаразведки. С воздуха можно видеть эту длинную линию обороны, пересекающую холмы и долины.

Важная крепость Пармунка, или Парамонга, чьи очертания все еще видны у подножия Анд, является произведением этого великого народа. На частично искусственном холме возведены три террасы. Наверху были жилые помещения и, вероятно, храм, стены которого орнаментированы фресками красного и белого цвета. Он возвышался над окружающей равниной примерно на 60 футов. Ширина промежуточной террасы составляла примерно 15–36 футов. На ней находились две комнаты, окрашенные в красный и желтый цвет. Все сооружение имело квадратную форму, по углам возвышались выступающие вперед бастионы, упирающиеся подножием в нижнюю террасу. Платформы соединялись наклонными узкими проходами. Крепость окружала стена высотой от 9 до 18 футов с парапетом и проходом наверху. Примерно в 60 футах от этого основного укрепления на холме был построен дополнительный форт, а дальше на север, на берегу Тихого океана, горный пик выполнял роль поста наблюдения за землей и морем.

Дальше на юг крепость Каньете, где племя чукиманку сопротивлялось нашествию Инки, была построена по тому же плану, что и Прамунка. В трех ее частях, возведенных на склоне холма, имелись жилые помещения и хранилища. После захвата инки не разрушили этот укрепленный пост, а сами стали использовать его, так же как и Прамунку. Мы уже рассказывали о настенных росписях в домах крепости Чиму. Там поверх этого сооружения победители воздвигли алтарь. Он представлял собой платформу из утрамбованной земли 6 футов высотой, ориентированную на восход солнца. К алтарю вели ступени.

Некоторые из этих укрепленных мест рассчитывались на длительные осады, имели склады, где хранились непортящиеся продукты (чуньо, чарки и т. д.), и имели террасы с культивированной землей, что значительно увеличивало их размеры. В других укрепленных точках можно встретить дворец или храм.

Некоторые из этих мест считались неприступными, например крепость на вершине горы возле реки Пампас, где соседние племена спасались от нашествия инков. Вершина была достаточно плоской и широкой, чтобы построить там целую деревню, в которой могло спастись все окрестное население, а родник снабжал его чистой водой. Командовавший армией из Куско генерал не смог захватить эту крепость, и Пачакути пришлось самому организовать осаду этого островка сопротивления. В конце концов голод и болезни заставили обороняющихся сдаться.

Гарнизон Куско располагался в крепости Саксауаман, грозные и массивные стены которой возвышались на холме к северу от города. Внутри было несколько насыпных земляных платформ, «достаточно широких, чтобы по ним могли ехать три кареты кряду», двор с обязательным резервуаром с водой для осажденных, из которого шел длинный подземный канал, источник и направление которого хранились в секрете. Поблизости располагалось несколько домов и три квадратные башни, одна из которых была намного важнее других. Каждую платформу окружали две стены, выложенные из огромных каменных блоков с зигзагообразными вырезами для более прочного соединения. В центре находились маленькие узкие ворота, которые в случае необходимости закрывались каменной плитой, скользившей по пазам. В главной башне находились комнаты с раздвижными стенами, украшенные орнаментами из драгоценного металла. Там мог останавливаться монарх. Остальные башни служили бараками для специальной охраны, состоявшей из солдат из пригородов Куско под командованием генерала императорской крови. Башни соединялись подземными проходами, представлявшими собой лабиринт, в который неразумно было спускаться без гида. О них упоминалось в легендах индейцев, пересказанных летописцем Гарсиласо де ла Вега. Когда он был еще ребенком, он со своими друзьями играл на развалинах этого монумента.

Этот потомок инков по материнской линии хорошо знал все, что касалось столицы, где он жил. В своем огромном произведении он посвящает не менее трех глав описанию этой крепости. При этом он несколько раз говорит, что, не посетив это место, невозможно представить себе огромные размеры камней, из которых сложены стены. Возникает вопрос, каким образом блоки более 12 футов высоты и весом более 10 тонн были уложены без каких-либо механизмов, вьючных животных или высокоточных инструментов. Объясняя это чудо, некоторые испанские писатели выражают мнение, что на помощь строителям были призваны духи.

По легенде, самый большой из этих блоков тянули веревками 20 тысяч индейцев, и эта глыба раздавила несколько тысяч из них, когда скатилась с вершины холма. Самые высокообразованные современные архитекторы, как и непросвещенные туристы, не могут смотреть без восхищения на эти гигантские стены, которые не удалось сокрушить даже землетрясениям.

Вполне логично, когда духовенство оказывает большое влияние на людей с религиозным менталитетом. По всей видимости, именно это имело место в Перу до династии Инков. В процессе эволюции, фазы которой еще четко не определены и которая могла иметь несколько явно революционных периодов, гражданская власть смогла отделиться и забрать себе бразды правления. Во второй половине XV века эта социальная трансформация закончилась. Духовенство в значительной степени осталось независимым от гражданской власти, однако обе эти сферы подчинялись Верховному Инке.

Верховный жрец, как правило брат или дядя Верховного Инки, выбирался на собрании высшей знати. Об этом объявлялось под звуки труб. Он получал свое священное облачение, ему делались жертвоприношения и оказывались почести со стороны императорской семьи, орехонов и курака. Жрец давал торжественную клятву вести целомудренную жизнь. И в действительности он вел аскетическую жизнь, питаясь травами и корнями, пил воду и часто постился, хотя никогда его пост не продолжался более восьми дней кряду, так как даже в этой сфере все избыточное считалось грехом.

Жрец жил на природе, но недалеко от города, чтобы иметь возможность выполнять свои общественные функции. Вместе с тем ночью он мог созерцать звезды и медитировать под ними.

Обычно Верховный жрец одевался довольно просто: на нем была шерстяная ряса до колен, а поверх нее довольно широкая накидка серого, коричневого или черного цвета. Свои великолепные одежды он надевал только по праздникам, облачаясь в стихарь из белой шерсти с красной бахромой, спадающей до колен, обрамленной золотыми лепестками и драгоценными камнями. На шее висел серебряный полумесяц, на руках – браслеты, а на голове – золотая тиара в форме капюшона, украшенного золотым солнцем и диадемой из перьев попугая. Когда после захвата испанцами индейцы видели митру епископа, они без труда догадывались, что это Верховные жрецы новой религии. Священники, помогавшие Верховному жрецу на официальных церемониях, были одеты в белое.

Религиозная иерархия состояла из целой серии специальных рангов. Десять жрецов выполняли роль епископов. Их приходы были весьма обширны и охватывали территории, границы которых нам неизвестны, поскольку летописцы часто называют их общим названием части империи, к которой они принадлежали, – Колласуйю, Контисуйю, или же по названию народностей, которые там проживали, – колья, чинча, канья, либо по названиям больших городов, расположенных в этих районах – Кахамарка, Кито, Уайлас, Чиму, Аябака.

Покровитель жрецов второго разряда ассоциировался с Солнцем, молнией, предками, уака и т. д. Если они принадлежали к знати, то получали содержание из общественных хранилищ, а если были выходцами из простого народа, то обрабатывали землю, как и все остальные.

Верховный жрец назначал всех членов высшего духовенства, которые в свою очередь выбирали жрецов рангом ниже. Он также назначал инспекторов, которые разъезжали по всей империи, посещая храмы и «дома избранных женщин», и следили за тем, чтобы везде точно соблюдались доктрины и практика богослужения. Работу этих инспекторов тайно проверяли чиновники, не пропускавшие ни одного промаха или своеволия. Подчинение верховной власти строго соблюдалось как в области религии, так и в сфере гражданского управления.

Верховный жрец выступал арбитром во всех конфликтах религиозного характера. Он интерпретировал правила и обычаи районов и регулировал распределение продуктов, произведенных на землях Солнца и собранных в хранилища в качестве божественной доли.

После смерти жреца церемонии и траурные мероприятия продолжались целый день. Его тело бальзамировалось и погребалось с большой помпой в каком-нибудь высоком месте.

Власть Верховного жреца несколько раз продемонстрирована в драме «Ольянтай». Несмотря на некоторые искажения, вероятно введенные в текст первым испанцем, который изложил пьесу на бумаге, это драматическое произведение показывает духовное состояние индейцев доколумбовых времен. Ниже приводится характерный диалог.

Генерал Ольянтай (обращаясь к Верховному жрецу). Старик, все, кто тебя видит, дрожат от страха. Всюду вокруг тебя кости, траурные венки, рога и драгоценные камни. Все вокруг тебя внушает страх. Но какое это имеет значение? Император призвал тебя как проповедника зла или как дух добра? Почему ты появился перед праздником? Разве император заболел? Или же ты чувствуешь, что скоро прольется кровь? День, посвященный Солнцу и Луне, еще не наступил, еще далек от нас. Еще не наступил торжественный момент принесения пожертвований по случаю этого праздника.

Верховный жрец. Почему ты допрашиваешь меня столь укоризненно? Или я раб? Я знаю все, и скоро докажу это.

Генерал Ольянтай. Когда я неожиданно увидел тебя сегодня, мое сердце замерло от страха. Возможно, твое появление будет иметь для меня фатальные последствия.

Верховный жрец. Несмотря на мое присутствие здесь сегодня, ничего не бойся, Ольянтай. Возможно, меня привела к тебе любовь, как ветер приносит сухой лист. Скажи мне, не покидает ли разум твое сердце, когда оно становится добычей злых духов? Я позволю тебе сегодня выбирать между счастьем и вечными муками, между жизнью и смертью.

Генерал Ольянтай. Поясни свои слова, чтобы я мог их понять. Они похожи на сплетенную ивовую лозу. Расплети эти ветви для меня.

Верховный жрец. Слушай меня, Ольянтай, знания говорят мне то, что скрыто от простого человека. Я могу разгадать все секреты, могу сделать тебя большим начальником.

(Верховный жрец говорит о чувствах любви, которые испытывает Ольянтай к одной из дочерей Инки, и предупреждает о большой опасности, грозящей ему.)

Ольянтай. Как ты можешь знать, что скрыто на дне моего сердца? Об этом знает только мать девушки, но, как я вижу, ты это понял.

Верховный жрец. Я посмотрел на Луну, и самая туманная судьба стала мне понятной.

(Ольянтай объясняет, что не может побороть свою любовь.)

Ольянтай. Ударь ножом, который ты держишь в руке, мне в горло, вырежи мое сердце. Я падаю ниц перед тобой.

Современные социологи не проводят четкой разделительной линии между религией и магией. Сегодня мы считаем, что религия интерпретирует порыв человека к божественному; религия, как правило, выражается в молитве и подразумевает объединение верующих.

Магию мы считаем утилитарным явлением, связанным с непосредственным действием или даже нажимом с помощью колдовства. Она доступна лишь избранным, например прорицателям.

Однако в Перу религия и магия тесно переплелись, и последняя стала прикладной формой первой, применяя ее на практике, как естественное и необходимое продолжение повседневной жизни. Это соединение вполне соответствует возвышенному и утилитарному характеру индейца. В той или другой мере это существовало всегда. Даже сегодня найдется католик, который считает, что достаточно обратиться к святому Антонию и потерянная вещь найдется.

Границы науки также четко не определены. В определенных случаях магия основывается на наблюдениях и рассуждениях, являющихся прелюдией к философии, социологии и медицине. Все знают, что астрология была предшественницей астрономии.

Во всех классах перуанского общества наука, религия и магия были тесно переплетены и почитались. Ничто не проходило мимо, так как ничто не происходило случайно. За всем крылся глубокий, но иногда скрытый смысл – болезнь, несчастный случай, появление облака или крик животного ночью в сьерре.

Самое небольшое событие имеет определенный смысл, и самые пустынные дикие пространства оживают для тех, кто знает, как разгадать их загадки.

Давайте поговорим о самой низшей категории прорицателей в их связи с обычными людьми. Похоже, они обладают особым видом мышления. Их всегда можно найти у входа в храм, готовых помочь верующему. Они питаются травами, корнями и маисом, а мясо едят только в особые дни торжественных празднеств. Некоторые специализируются на предсказаниях, другие на пожертвованиях.

Первая категория интерпретирует все, кажущееся случайным: радуга, землетрясение, драка птиц… Они ищут знамения и делают выводы, наблюдая за камнями, змеями, пауками и навозом лам. Для них вселенная – это огромная книга, они обращаются с вопросами к уака, некоторые из которых славятся своими предсказаниями. Разжигают огонь, который их помощники раздувают через медные или серебряные трубочки, и обращаются к духам, читая их ответы в потрескивании дров и дрожании языков пламени. «Они разговаривают с идолами на языке, непонятном для непосвященного», – пишет один из летописцев.

Специализирующаяся на пожертвованиях группа не занимается предсказаниями, а ищет средства для исправления последствий прошлых событий. Обрушивающееся на человека зло является карой за его грехи, как мы уже указывали, говоря об индейском менталитете. Избавиться от этих последствий можно с помощью незамедлительной компенсации, замены, а именно: молитвы, раскаяния и жертвоприношения.

В этом смысле очень полезна молитва как средство создания благоприятной атмосферы. Просящий привлекает к себе внимание божества и тут же предлагает подношения, как бы делая первый взнос. Во время молитвы индеец прямо стоит перед идолом с опущенными вниз руками и открытыми ладонями. Он громко целует воздух, а затем кончики своих пальцев. Затем он вырывает волоски век или бровей и сдувает их по направлению к Богу. Таким образом он дарит что-то свое, одну из «своих вещей», как бы отдавая себя в услужение Богу. По крайней мере так это объясняют современные социологи.

Исповедник вызывает раскаяние. Католические миссионеры с большим удивлением обнаружили, что исповедь была обычной практикой в Перу. Она также практикуется и среди других американских народов, таких, как уйчоль в Мексике (исповедуются женщины, а мужчины всегда стараются найти святое растение), а также среди некоторых эскимосов (в состоянии мистической экзальтации).

Исповедники назначались высшей иерархией после прохождения проверки полноты их знаний в религиозных вопросах. Приемная комиссия состояла из четырех амаута и одного из десяти высоких сановников, которых испанцы сравнивали с епископами. Они спрашивали кандидатов о богах, ритуалах, правилах, изложенных Инкой и Верховными жрецами, о грехе и покаянии.

Исповедник вставал возле водного потока, брал в правую руку пучок сухой травы, а в левую – веревку с привязанным к ее концу круглым камнем или палку с камнем, вставленным в отверстие. Потом он призывал к себе кающегося и начинал говорить с ним. Тайна исповеди всегда сохранялась, и любое отступление от этого правила незамедлительно каралось смертью. Индейцы не скрывали своих грехов, так как были убеждены, что исповедник, обладая даром предвидения, легко их разоблачит.

Грехи индейцев не отличались оригинальностью, так как во все времена это было одно и то же: убийство, измена, воровство, разочарование, ложь, лень, несоблюдение религиозных обычаев. Непослушание имело огромное число разновидностей и наиболее строго наказывалось, что вполне понятно в обществе, основанном на жесткой дисциплине: неповиновение родителям, предкам, официальным лицам, военачальникам и императору.

Поклонение идолам запрещалось как Инками, так и испанцами, однако их идолы были другими. Государственная власть не признавала божеств.

Кроме уже вышеперечисленных, существовал грех желания или намерения. Кающиеся должны были признать свои нездоровые желания и чувства: ненависть, жажду мести и нанесения ущерба, желание бунтовать, любовь к замужней женщине и т. д.

Исповедники не могли простить серьезных преступлений. С ними разбирались либо жрецы более высокого ранга (случаи оргий с молодой девушкой), либо Верховный жрец (поклонение идолам, попытка восстания против императора, святотатство с «девственницей Солнца»).

Во времена правления Тупака Юпанки в Кольяо женщинам разрешалось исповедовать женщин. А некоторые из них даже стали предсказательницами.

Когда кающийся перечислит свои грехи, исповедник серьезно разговаривает с грешником и накладывает на него наказание, соответствующее грехам. Существовало строгое правило, по которому раскаяние не должно нанести ущерб коллективным усилиям сообщества. Таким образом, «исход в пустыню», обязательство удалиться в горы и питаться там только травами, кореньями и водой не могло быть наложено на человека высокого ранга, поскольку он не мог оставить занимаемую должность, в противном случае пострадало бы общество. Кроме того, нижестоящие люди заметили бы его отсутствие и могли сделать вывод о том, что их правитель совершил серьезный грех. В таком случае тайна исповеди была бы нарушена. Такое наказание не могло быть наложено и на простых людей, так как уже большое число индейцев жили в Андах как отшельники и вновь прибывшие вступили бы с ними в контакт. Фактически пустыня была уже обитаема, если верить анонимному автору, которым вполне мог оказаться иезуит, отец Блас Валера. На него ссылаются некоторые писатели.

Чтобы стать отшельником, было необходимо получить разрешение вышестоящего начальника. Отшельники жили праведно и бедно. Верующие обращались к ним за советом, а иногда за предсказанием будущего.

Когда, наконец, наказание было определено, исповедник проводил символическую церемонию. Он слегка ударял грешника камнем, который держал в руке, потом приказывал ему плюнуть в небольшой мешочек, куда затем плевал и сам. После этого он читал молитвы и бросал мешочек, полный грехов раскаявшегося, в бежавший рядом ручей. Одновременно с этим исповедник просил богов, чтобы вода унесла этот скорбный груз в бездну, из которой нет возврата.

Инка и Верховный жрец тоже исповедовались, но делали это в одиночестве перед божеством. Инка соблюдал ритуал, подобно тому, который мы только что описали, бросая свои грехи в водный поток, а Верховный жрец сжигал мешочек и, помолившись в храме, бросал золу в воду.

Инка имел власть изгонять злых духов – «испанских демонов». Он делал это, приказывая духу появиться, чего было достаточно, чтобы последний больше не наносил вреда. Ямки Пачакути Салкамайуа оставил нам описание такого рода изгнания:

«Во имя неба, земли и того, кто живет в глубинах моря,
о Создатель, всемогущий, и тот, кто видит все,
о Правитель преисподней, будь то мужчина или женщина,
Кто ты? Что ты? О чем говоришь?
Умоляю тебя заговорить».

У жертвоприношений была своя собственная иерархия. Индейцы всех рангов часто наказывали себя либо из-за непонятного чувства необходимости очищения, либо для того, чтобы отвести от себя разгневанных духов, которых они потревожили, вторгшись на их территорию. Например, они выбрасывали лист коки, который уже надкусили, но не высосали из него сок.

Большее значение, естественно, имели реальные дары и подношения, подобно добровольно уничтоженной пище, разлитому напитку, сожженным разноцветным перьям. Чтобы умилостивить море, надо бросить в него маис, чтобы источники не иссякли, им нужно подарить раковины. Происхождение этих раковин – Центральная Америка, где в некоторых регионах они использовались в качестве денег для внутреннего обмена.

Когда умирал кто-то из членов семьи, индейцы несколько раз приходили к нему на могилу, приносили продукты и напитки, читали молитвы богам.

Кристобаль де Молина из Куско записал молитву, произносимую в таких случаях: «О, отец Уака, предки, родные и родители, о, Великий творец, постоянно насыщающий нас, наш всемогущий мертвый Бог, призови своих детей и внуков сплотиться вокруг Создателя, чтобы наши наследники жили в счастье с ним, как и ты сам».

В качестве жертвы часто использовали ламу. Жрец обводил ее несколько раз вокруг идола, а затем перерезал глотку. При этом голова животного была обращена к Богу. Каждое утро в Куско погибало таким образом несколько лам. Затем тушу сжигали в качестве подношения Солнцу. Для этой цели использовалась медная жаровня. В добавление к этому в первый день месяца в огонь бросали сто лам вместе с маисом и кокой, читая при этом молитвы.

Наиболее значимым и действенным считалось жертвоприношение живого человека. Здесь мы открываем темную страницу истории инков, которую Гарсиласо де ла Вега тщательно пытался скрыть. Фактически доказано, что по великим праздникам и в знак особого почитания в жертву приносили детей или молодых людей. Среди них выбирали самых симпатичных, хорошо кормили, а затем для одурманивания давали чичу или большие дозы коки. Потом, подобно ламам, их два или три раза обводили вокруг идола и тут же душили. Люди приносились в жертву тогда, когда Инка болел или начиналась война с могущественным противником. В Пачакамаке в жертву приносили «девственниц Солнца».

Доктор Уле нашел останки молодых девушек, принявших эту ужасную смерть. Они не были убиты в наказание за грехи, и их тела окружали знакомые предметы, как было принято при захоронении знатных людей.

Умерщвление лам во многом ограничивало этот ужасный обычай, несмотря на то что человеческие жертвоприношения считались наиболее эффективными. Неизвестный автор, произведения которого приписывают Бласу Валера, рассказывает, как людей заменили животными. Перед похоронами одного высокопоставленного лица всех членов его семьи и друзей усопшего призвали незамедлительно отправиться за ним. При этом им было сказано, что Виракоча щедро вознаградит их, и то же самое сделает бог, покровитель семьи усопшего. Более того, награждена будет не только добровольная жертва, но и ее дети будут осыпаны богатствами. Выбор метода смерти оставался за тем, кто пожелает откликнуться на этот трагический призыв.

Сперва согласившись отправиться в услужение к усопшему в потусторонний мир, один из родственников или друг потом испугался и, естественно, остановился в нерешительности. Поэтому, когда добровольная жертва объясняла причину, почему она не может уступить своему жгучему желанию расстаться с жизнью (и будьте уверены, она излагала свои причины с огромной убедительностью), высокие сановники разрешали при жертвоприношении заменять человека на ламу. Постепенно это вошло в обычай. Животное всегда называли именем человека, вместо которого оно приносилось в жертву. Персонификация такого рода вполне соответствовала торжественной печали церемонии. Таким образом человек удовлетворял желание усопшего иметь кого-то в услужении, а сам мог продолжить свой плодотворный труд на благо империи.

Инков сильно осуждали за человеческие жертвоприношения, но в их оправдание можно сказать, что этот ритуал существовал во многих местах еще до того, как они пришли к власти. В действительности же инки в значительной мере смягчили этот обычай. На самом деле такого рода казни имели очень древнее происхождение. Мы знаем об убийствах не только пленников, что практиковали многие примитивные народы, но также и соплеменников, притом для этого выбирали самых лучших. В районе Канта (недалеко от Лимы) в начале каждого года индеец, изображавший ужасного бога Ва Кона, выходил из грота на горе и гонялся за детьми. Одного из них он выбирал для жертвоприношения. Это впечатляющее преследование впоследствии трансформировалось в ритуальный танец, и кровь ламы заменила человеческую.

Соблюдаемый до сих пор аналогичный обычай в провинции Уарочири, в районе Каста, служит подтверждением этой эволюции. Каждый год прекрасную девственницу выбирали для жертвоприношения великому богу Вальяло, поскольку только он мог обеспечить плодородие. В назначенный день облаченные в праздничные одежды жители собирались в своих айлью и с песнями и танцами направлялись к кебрада на соседней горе, где, по преданию, проживал этот бог. Жертва проходила по украшенной цветами тропинке, а все вокруг должны были веселиться, даже члены семьи, из которой была выбрана девушка, так как дар, принесенный неохотно, не приносил никаких плодов. Молодая девушка бросалась в бездну пропасти, а ее родные радостно кричали.

Еще совсем недавно индейцы собирались в этом трагическом месте на праздник с танцами и песнями и бросали маленькую белую ламу в кебраду.

Позднее индейцы заменили живое существо его изображением, сделанным из металла или дерева. Человеческие фигурки из серебра, золота или дерева погребали или вырезанные из дерева фигурки человека оборачивали в красивый материал и сжигали. Сегодня в Каста жители бросают в кебраду морских свинок, чичу и коку.

Здесь следует подчеркнуть различие между инками и ацтеками. Философия последних коренным образом отличалась от философии инков. Они считали, что созданный Богом человек находится в долгу перед Создателем за свое существование и может освободиться, либо предложив свое собственное тело посредством самоубийства, либо другой дар в замену – кровь пленников. Два великих бога ацтеков постоянно требовали крови, один посредством жертвоприношения, другой – с помощью войны. Именно поэтому многие враждебные ацтекам племена присоединились к войскам Кортеса в его походе на Теночтитлан в 1521 году. По этой же причине мы до сих пор встречаем в искусстве и фольклоре Мексики такое обожание смерти, которое сильно шокирует европейцев. Подобная жестокость несвойственна религии инков.

Предки обожествлялись примерно так же, как и идолы. Их мумифицированные тела, одетые в лучшие костюмы, выставлялись в самые важные дни праздников. Даже после захвата испанцами индейцы сохранили обычай, по которому мумии предков участвовали во всех значимых событиях их жизни. Они даже брали их с собой, когда представали перед судом. «Похоже, – пишет отец Арьяга, – что живые и мертвые явились на суд вместе».

Религиозные церемонии проходили в храмах, которые летописцы называли мечетями. Сохранилось множество их описаний. Эти священные здания часто представляли собой странную смесь уродливого и прекрасного. Знаменитый Пачакамак был грубо вырезан из дерева и водружен на грязный и скрипучий настил. В то же время разнокалиберные террасы храма прекрасно смотрелись между горами и морем.

Все эти монументы блистают своим великолепием. В Томебамбе раскрашенные двери украшались драгоценными камнями, к дверям Вилькаса вела красивая каменная лестница из тридцати или более ступеней, в Уанке стояли серебряные вазы, изготовленные местными городскими умельцами, славившимися своим искусством.

На окутанных легендами берегах озера Титикака возвышались храмы Тиауанако и Копакабана, оба часто посещаемые паломниками. Первый построен на месте бывшей столицы племени аймара и символизирует древние традиции этой страны. Второй, построенный инками на полуострове, населенном митимае, по большей части членами императорской фамилии, был во время испанского нашествия заменен на церковь, посвященную Непорочной Деве, славившейся своими чудесами. Император напрасно старался выращивать в этом районе на высоте 12 тысяч футов коку, чтобы воздать хвалу богам.

На самом острове Титикака находилась уака, относящаяся к далеким доинковским временам. Это был камень в форме полумесяца. Индейцы покрыли его выпуклую часть тонким материалом, а вогнутую – листовым золотом. Напротив устроили алтарь, установив перед ним полый камень, в отверстие которого наливали чичу в качестве пожертвований. В сорока шагах от этого камня построен храм, в нишах стен которого было установлено много идолов. Поблизости обитатели острова сажали фруктовые деревья и выдалбливали ванны для бога Солнца.

Луне также был посвящен один храм на расположенном неподалеку и меньшем по размерам острове Коати. Между двумя святилищами поддерживались дружеские отношения и, по словам летописцев, индейцы «тратили много времени, переплывая от одного к другому и обмениваясь подарками».

Поклонение богам света часто шло параллельно поклонению богам тьмы. Естественно, восхваление этих богов проходило в темном подземелье. Там были установлены жертвенный камень и статуя Ланзона, высокий обелиск между полом и сводчатым потолком. Его большую стилизованную кошачью голову окружали змеи, а тело в основании было весьма тонким. Вид был ужасающий. В Чавине в храме Уантар, который, похоже, являлся очень древней усыпальницей, входная дверь на уровне пола была настолько узкой, что простой человек с трудом протискивался в этот проход, ведущий в коридоры в форме креста, заканчивающиеся каменными монолитами. На пересечении этих двух коридоров стоит статуя Ланзона, ее нижняя часть упирается в пол, а голова в каменные плиты, составляющие потолок. Высота монумента 12 футов. Он похож на воткнутый в землю кинжал, символ смерти. Вокруг царит пугающая и мистическая атмосфера.

Давайте наконец посетим самое священное место империи, храм Солнца в Куско.

Главные ворота, украшенные золотыми и серебряными барельефами, открываются в главное святилище, оксиду которого составляют изогнутые стены из камней, вытесанных и сложенных весьма тщательно. Стены и остроконечная крыша покрыты листами драгоценного металла. На расположенных над алтарем рисунках отображена индейская концепция космоса.

В центре этих фресок сверкает овальный золотой диск, изначальное яйцо, первоначальный дух, который, по всей видимости, впоследствии превратился в сверхъестественное существо, почитаемое знатью, в Создателя, который не был ни мужчиной, ни женщиной, к которому обращались в молитвах, называя «Сияющее Солнце».

По легенде, это центральное место раньше занимало золотое солнце, установленное по приказу Манко Капака, что соответствовало канонам примитивной религии, исповедуемой этим основателем. Солнце заменили на яйцо, вероятно, во времена Майта Капака вслед за религиозной революцией, однако это довольно сомнительно, так как Уаскар вернулся к древней традиции, заменив яйцо на солнце, которое и увидели испанцы в Куско. Гутьеррес де Санта-Клара рассказывает, что оно было величиной с колесо телеги и представляло собой лицо, окруженное лучами, как принято изображать солнце в наши дни. Его также сравнивают с диском толщиной с палец, плоским и гладким. Он расположен таким образом, что ярко блестит под лучами восходящего солнца.

Но не стоит углубляться в путаные гипотезы. Вполне понятно, что император хотел поместить бога правящего класса в центр космической системы. Понятно и то, что последующий правитель посчитал такую замену ошибкой, поскольку храм был посвящен Солнцу и предназначался для общественных богослужений. Во времена великих правителей, которые нас и интересуют, яйцо занимало весьма почетное место. По краям его окружали два диска: золотой – Солнца и серебряный – Луны. Таким образом, Солнце также относилось к разряду богов, но занимало второе место. Помещенное на место яйца, оно как бы дублировалось, что казалось довольно странным.

Над яйцом располагалось созвездие из трех расположенных по линии звезд, «три ламы» в окружении двух пастухов, звездные имена которых сегодня – Ригель и Бетельгейзе. Ниже симметрично располагалось пять звезд Южного Креста.

Под Южным Крестом в центре изображены индеец и индианка, типичная пара.

Другие образы по обеим сторонам этой центральной композиции были симметричными и взаимодополняющими. Если следовать сверху вниз, под каждым из дисков, представляющих Солнце и Луну, помещена звезда, представляющая два аспекта Венеры: утренний и вечерний. Далее, также симметрично, изображены два созвездия, соответствующие двум аспектам Плеяд: летнему и зимнему, причем последний окружен облаками. На нижних рисунках изображена звезда «самка ламы» на кечуа, а с другой стороны – «самец ламы».

Ниже располагались последние в этой горизонтальной серии рисунки. Зигзагообразная линия молнии с изображением земли в виде сферы с тремя треугольниками в нижней части, горы и извивающаяся исчезающая линия, река и четыре параллельные черты, подобно мосту, символизирующему радугу. В самом низу семь маленьких кружков с точкой в центре обозначали «глаза вещей», так как во времена инков вещи могли видеть. Также это могли быть семь глаз Верховного Бога, по странному совпадению напоминающие глаза Всевышнего, о которых рассказывает пророк Захария в Ветхом Завете. С другой стороны, в противоположность последнему рисунку, изображена неровная линия с круглым озером, родник, пума – животное, ответственное за град и затмение, когда оно пожирает Солнце или Луну, и, наконец, дерево.

Изображение этих познаний кажется примитивным, но мы не знаем его точного толкования. Без сомнения, его значение было изотерическим. Приведенное выше описание составлено лишь недавно.

Внимание посетителя привлекают и другие, более выразительные объекты на огромных стенах храма Солнца. Целая серия безмолвных образов внушает страх. Статуи изображали Солнце в его различных аспектах, а вдоль стен располагались мумии умерших императоров. В этом почетном карауле сидели согбенные фигуры, мало напоминающие живых людей. Мумии были обернуты весьма плотным материалом, который поддерживал их в вертикальном положении без каких-либо подпорок. Они напоминали огромные свитки ткани, а голову представлял кусок кожи, на котором были тщательно выписаны рот, нос, глаза и уши. Сверху их венчал льяуту. Предварительно забальзамированный труп находился внутри в скрюченном состоянии, и в целом мумия напоминала огромную куклу, лишенную рук и ног, с огромной головой, которую любвеобильные родители часто покупают своим чадам задешево на рынке.

Можно допустить, что в храме Солнца многие из этих «мумий» были просто пустышками без трупа внутри. Они служили напоминанием о прежних императорах, подобно статуям. Их величие гарантировал дорогой материал и украшения, а также восхитительные троны, на которых они помещались. Сверкающее золото и теплая окраска перьев компенсировала скромность форм и делала из этих реальных и фиктивных мумий подобающий эскорт их отцу – Солнцу. Шокирующий символ бессмертия человеческой души и постоянства империи.

В окрестностях храма можно найти другие, менее значимые захоронения, ориентированные на внутренний двор. Стены храма Луны были покрыты листовым серебром. Лицевую сторону этого астрального тела, вероятно, покрывала платина. Его окружали мумии самодержцев, богато украшенные и расположенные по возрасту.

В следующем здании располагались Венера, планета с «длинными вьющимися волосами», и Плеяды – «слуги Луны».

Четвертый и пятый павильоны посвящались соответственно громовому удару, объединявшему под одним именем молнию и гром (ильяпа), и особо благоприятному небесному явлению – радуге. В последнем здании располагался общественный зал для жрецов – ризница.

Внешняя сторона стены храма была украшена золотым орнаментом, а в стенах, ограждавших внутренний двор, были сделаны ниши, украшенные золотыми ламами и драгоценными камнями. По подземным каналам через трубы с золотыми наконечниками подавалась вода для пяти фонтанов.

Ниже храма располагались террасы, нисходящие до реки Уатанай и ставшие для писателей неисчерпаемым источников поэзии. Там все было сделано из золота: трава, цветы, деревья, рептилии, птицы и даже пастух. Это была дань Солнцу, так как золото было его земным олицетворением, концентрацией жертвоприношений подчиненных рас, наивысшим свидетельством власти бога света. В саду имелся резервуар, наполненный чичей, чтобы горячее и постоянно жаждущее Солнце могло удовлетворить свою жажду когда пожелает.

По периметру все эти здания окружала каменная стена с цветочными клумбами, и все вместе составляло духовный центр империи, непосредственную связь между человеком и богами.

Чтобы понять значение культа Солнца, необходимо увидеть великий праздник, посвященный ему. Он проводился ежегодно во время зимнего солнцестояния. Торжественные церемонии проводились во всех городах, а в Куско принимали форму национальной демонстрации.

В это время в столицу со всех частей империи спешили курака и другие высокопоставленные чиновники с докладами о положении дел в их административных районах. Они ожидали получить соответствующие инструкции и одновременно отдать должное самодержцу, принеся свои дары.

Город представлял собой великолепное зрелище. В окружающих его черных стенах узкие уложенными камнями улочки наполнялись в течение нескольких дней звуками копыт лам. Их можно было слышать, несмотря на звуки труб, возвещавших о прибытии очередного знатного человека. Яркие одежды, в которые облачались курака по случаю такого события, резко контрастировали с серой толпой. Перед некоторыми вождями следовали слуги, несшие символы своего племени. Но в большинстве случаев за хозяином шли многочисленные носильщики, нагруженные керамикой и одеждой для храма Солнца и императорской семьи. Некоторых несли на носилках, и все держали в руках свое любимое оружие.

У тех, кто пришел из северных высокогорий, на спинах висели крылья черного и белого кондора. Уроженцы западных лесов страны кара гордо демонстрировали свои обнаженные торсы, выкрашенные красной краской и напоминающие дорогостоящий материал. Верные своей военной традиции чанка маршировали в шкурах пумы. Голова животного лежала на голове воина, что придавало всей процессии вид дикой стаи. Различные расы можно было узнать по головным уборам. У каньяри волосы были уложены вокруг головы и украшены деревянными коронами. Чинча носили широкие полоски на лбу. Анти украшали волосы перьями птиц. При всем при этом присутствовала определенная доля фантазии: лица юнка с побережья традиционно скрывались под гротескными масками. Они странно жестикулировали и наполняли воздух какофонией звуков из своих флейт и барабанов, словно сбежали из сумасшедшего дома. Поэтому толпа, которую не приглашали на церемонию, по крайней мере, получала удовольствие от созерцания ее подготовки.

Церемонии начинались со строгого трехдневного поста, во время которого запрещалось разжигать огонь и совокупляться с женщиной. Все ждали, углубившись в себя. Работали только индейские женщины из «домов избранных женщин». Им поручалось изготовление маисового хлеба и специальных напитков, которые будут пользоваться широкой популярностью в ближайшие дни.

В указанный астрономами день Верховный Инка перед рассветом выходил на центральную площадь. Там уже собрался весь императорский айлью. На соседней площади собрались курака. В полной тишине все снимали сандалии и поворачивались на восток, неподвижно наблюдая за горизонтом. В момент, когда первые лучи солнца озаряли вершины Кордильер, люди бросались на землю, верноподданнически расставив руки, и целовали первый луч солнца. Затем самодержец брал в каждую руку по чаше, наполненной священным напитком, и, стоя перед солнцем, поднимал правую руку над головой, предлагая напиток своему отцу – Солнцу.

Затем император выливал содержимое чаши в небольшой канал, по которому жидкость текла в храм. Сам же он выпивал глоток из другой чаши в левой руке, выливал остатки содержимого в чашки, которые протягивали ему его придворные, и предлагал всем выпить.

Члены императорских айлью шли в храм Солнца. Курака доходили до дверей и останавливались. Затем Верховный Инка преподносил Солнцу обе чаши, которые были у него в руках, а остальные жертвовали свои. Жрецы подходили к порогу храма, чтобы забрать чаши, из которых пили курака, и одновременно забирали их дары.

Жертвоприношения начинались с умерщвления черной ламы, которая считалась для этой цели наиболее подходящей, так как все ее тело было черным, а у белой ламы была черная морда. Животное не связывали, но два или три индейца держали его, повернув голову на восток. В момент удара ножа палач разрезал тело животного и вынимал сердце и легкие, которые передавались предсказателю. Тот тщательно изучал эти органы и выносил свой вердикт. Если, по его заявлению, Солнце было удовлетворено, церемония продолжалась, в противном случае аналогичным образом убивали вторую и третью ламу. На этом данное число заканчивалось, и, если бог упорно продолжал оставаться неудовлетворенным, город охватывала великая печаль. Будущее выглядело угрожающим.

Много других животных также приносили в жертву, просто обезглавливая их и предлагая кровь и сердце богу. О проводимой жрецами ужасной церемонии человеческих жертвоприношений мы уже рассказывали вам. Мясо лам готовили публично на двух площадях и раздавали присутствующим.

Когда религиозные церемонии заканчивались, Инка приглашал всех выпить, начиная с военачальников, которые прославились своими военными подвигами. Потом, обращаясь к курака из окрестностей Куско, он угощал их от имени Солнца, держа в руках две одинаковые чаши и предлагая им то одну, то другую. Чаша в правой руке предлагалась гостю равного или высшего ранга. Если гость был ниже рангом, ему предлагали чашу из левой руки. Поэтому Инка предлагал Солнцу чашу в правой руке, а чашу в левой – всем остальным. Получивший напиток возводил глаза к небу, отпивал и возвращал чашу не говоря ни слова, обнимал воздух и делал руками знаки поклонения.

Придворные Инки продолжали эту церемонию и, следуя примеру своего самодержца, угощали стоящих ниже рангом. После того как вышестоящие особы угостили тех, кто ниже рангом, церемония поворачивалась в обратную сторону, что служило великолепным отражением принципа взаимности – каждый воздавал должное тому, кто оказал ему честь.

Естественно, Верховный Инка не мог принять все предлагаемые ему чаши без риска достигнуть уровня опьянения, не подобающего монарху. Поэтому он либо пригублял напиток, либо делал небольшой глоток, в зависимости от того, насколько хотел отблагодарить высокопоставленное лицо, выразившее ему почтение.

Чаши, из которых пил или к которым прикасался Инка, сохранялись присутствующими как священные предметы. Ими никто больше не пользовался, и каждая семья хранила их в доме среди домашних божеств как драгоценность.

И наконец, танцы, песни, пиры и попойки продолжались в течение девяти дней. Затем чиновники возвращались в свои провинции, восхваляя Инку, любимое дитя Солнца.

Эту главу вполне можно было объединить с предыдущей, учитывая тесную связь между знаниями и религией. Мы подразделяем их для большей точности, отнюдь не скрывая сути. Все умозаключения были прежде всего ориентированы на божественное.

Астрономия инков, находившаяся на не более низком уровне, чем наука ацтеков или майя, была неразрывно связана с мифологией. Нам неизвестны какие-либо особо выдающиеся ученые в этой области, но мы знаем, что на практике проводились наблюдения за положением солнца на небе, позволявшие определить времена года и, соответственно, организовать работу на полях. С этой целью в нескольких городах были установлены колонны. Ниже экватора в период равноденствия в полдень они не давали тени, и поэтому расположенный на этой линии Кито считался священным городом.

Нельзя с уверенностью сказать, что сохранившиеся до наших дней колонны использовались для этого, так как некоторые из них могли служить пьедесталами для идолов, разрушенных миссионерами после испанского нашествия.

Нам необходимо доказать, что теории майя были известны, по крайней мере, на тихоокеанском побережье.

Уже упоминавшиеся нами легенды о людях, прибывших с запада, и о походах перуанских торговых плотов вдоль американского побережья к северу от залива Гуаякиль позволяют предположить, что определенные знания об астрономии в Центральной Америке уже были известны, по крайней мере частично, в больших центрах, расположенных при впадении рек в океан. На вазе из Пачакамака ученый нашел рисунок женского тела и черточки с точками, которые в Юкатане имели численные значения: палочка означает пять, а точка – единицу.

На каменном топоре в Национальном музее Лимы имеются искусственные отверстия, которые в давние времена украшались раковинами или цветными камнями. Их число, похоже, соотносится с астрономическими расчетами майя, основанными на периоде в 260 дней.

По мнению Ф. Бака, обнаруженная в 1908 году керамика из Наска демонстрирует несколько календарей. Ее надписи соответствуют двадцати годам в системе Меркурия, Луны, затмений, Венеры, Сатурна, ритуального года и так называемого тропического года. Сейчас ученые заняты изучением многих других примеров подобной керамики с аналогичными надписями.

Единицы измерений, без которых не может существовать ни теоретическая, ни практическая наука, основывались, естественно, на длине различных частей человеческого тела. Они начинались с юка, расстояния между кончиками большого и указательного пальцев, и заканчивались рикра, среднего роста человека на плато (примерно 3 фута 8 дюймов). Летописцы также рассказывают об измерении расстояний с помощью индейской лиги, равной, по их мнению, 6 тысячам шагов.

Практически географические знания выражались в форме карт и рельефных планов. Один из них изготовлен по приказу Пачакути перед перестройкой Куско. Предполагается, что камень Сайуите возле Абанкая представляет собой географическую карту, так как на нем высечены линии или фигуры. Последнее обозначает реки. Можно выделить пять параллельных водных потоков, стекающих в Апуримак. Фигуры обозначают региональные характеристики: обезьяны – зоны восточных лесов, ламы – плато, кондоры – горные районы. На камне есть и другие рисунки, например диски Солнца и Луны, индеец-часовой, пумы, змеи и жабы. Реликвии такого рода существуют в Перу и сегодня, но настолько редки, что данный камень считается уникальным. Специалисты усмотрели в этих рисунках влияние племен колла и чанка и теперь пытаются определить расположение этих стран среди тех, которые обозначены на камне. Однако кроме нахождения определенных гипотетических рек и озера Титикака, считавшихся священными с доисторических времен, загадка так и остается неразгаданной.

Единственными областями науки, где можно проследить определенную эволюцию, являются медицина и хирургия.

Суть медицины сводилась к эмпирическим процессам и магической практике. Целители принадлежали к определенной категории людей, отличавшихся от других какой-либо характерной особенностью, например физическим недостатком или уродством, врожденной слепотой или знаком, оставленным ударом молнии, либо же они принадлежали к племени, члены которого знали целебные свойства трав и ревниво хранили свои секреты, переходившие от отца к сыну. Среди этих племен наиболее известно кольяуайна с северо-востока озера Титикака, обязанное в свое время обеспечивать докторами двор Инки. Выходцы из этого района и сегодня разгуливают по дорогам Южной Америки, продавая простые лекарственные средства в городах и деревнях.

Типичные заболевания Старого Света, такие, как скарлатина и корь, не были известны в Америке. С другой стороны, среди индейцев были широко распространены две болезни – верруга и ута. Симптомами верруги были оспины, лихорадка и иногда кровоизлияния. Болезнь поражала людей и животных и была хорошо известна среди местных жителей деревень, расположенных на средней высоте между 3 и 9 тысячами футов в западных Кордильерах, особенно в долине реки Римак, а также на всем протяжении железной дороги Оройя.

Ута – разновидность проказы, поражающая лицо и не позволяющая мыть пораженные места, особенно нос и губы. Результаты болезни весьма реалистично отображены художниками Чиму на глиняной посуде. Иногда их несправедливо приписывают строгим наказаниям, применявшимся вождями-тиранами в странах, расположенных вдоль рек и на побережье Тихого океана.

Случаи заболевания сифилисом сомнительны, так как летописцы о них не упоминают, однако в действительности это не так, поскольку при изучении различных черепов обнаружены повреждения костей сифилитического происхождения. Существовало три вида лечения, более или менее связанные друг с другом. Во-первых, лечение, которое можно классифицировать как обычное. Его проводили целители. Во-вторых, искупление посредством молитв и жертвоприношений под руководством жрецов. И в-третьих, изгнание злого духа с помощью прорицателей.

От всех болезней имелись лекарства: диета, очищение желудка, массаж, пластыри и кровопускание с помощью ланцета были самыми распространенными методами лечения. На побережье использовался клистир в форме наполненной жидкостью трубки, в которую дул доктор.

Однако самым важным лечением оставались целебные травы. Их список, естественно, возглавляла кока. Этот кустарник, произрастающий на обедненной тропической почве, достигает высоты в 3 фута и живет примерно сорок лет. Ежегодно он приносит три урожая листьев. Их высушивают посредством аккуратного и последовательного выставления под лучи солнца так, чтобы листья не превратились в труху и не сломались. Чтобы сделать их съедобными, необходимо добавить небольшое количество щелочи, обычно золы кинуа. Как правило, лекарство принимают в форме небольшого шарика, который необходимо разжевать. Это сильный стимулятор, но он может вызывать и зависимость. В умеренных дозах кока прекрасно помогает от усталости, в чрезмерных количествах ведет к отупению и лени.

Индейцы считают, что кока лечит болезни и останавливает кровотечения, в настоянном виде прекращает диарею и колики, а ее сок высушивает язвы. Широкая распространенность этого заболевания заставила целителей использовать различные методы лечения. Обычно применялась богатая сульфатом железа земля (кольпа), смесь перуанской мяты и камеди или сала и какого-то битумообразного вещества. Для лечения сифилитических язв использовали аралию с побережья залива Гуаякиль.

Для очищения желудка применялись различные вещества с щадящим действием. Среди них можно назвать корень уачанка, концентрат листовой обертки маиса, раствор молье, розовый фрукт ложного перца в алкогольном напитке. Живица дерева молье служила лучшим средством для лечения ран, для чего также часто применяли сок кинакина, перуанскую мяту с листьями, похожими на маисовые, а также зелено-голубой копакира. При лечении лихорадки рекомендовались желтые цветы цикория, кора чинчона, сок туна (кактус). Однако зачастую в качестве простейшего лекарства достаточно было приложить к больному месту лягушку.

Сегодня в качестве простейших лекарств также используются все виды листьев. Листья кину а помогают при опухании гортани, листья юки отваривают в соленой воде и прикладывают к болезненным местам при ревматизме, смешанные с жиром листья апичу помогают бороться с ужасными маленькими насекомыми, известными как клещи, которые так ловко проникают под кожу стопы и откладывают там яйца.

Сок ока использовался для лечения воспаления почек и мочевого пузыря, отвар измельченного дерева кинакина – от гиперемии печени и селезенки, а семена этого дерева, брошенные на жаровню, выделяли пары, помогающие от мигрени. Трава чилька славилась своей способностью снимать боли суставов, а матеклу – воспаление глаз. Выдержанное в очень горячей воде небольшое количество табака применялось каждое утро для лечения задержек мочеиспускания, размельченные и смешанные с селитрой фрукты гандур растворяли камни в печени, принятие датура успокаивало нервы и улучшало сон, хотя в больших дозах это яд. Минералы во времена инков использовались менее часто, чем травы. О медицинских свойствах некоторых из них было уже известно: съедобная глина (паса или чакко) использовалась для снятия болей при подагре, порошок яшмы останавливал кровотечения, а коравари хорошо действовал на глаза. Среди разнообразных лекарственных средств не упоминается ни о золоте, ни о серебре.

В списке индейских лекарственных средств можно встретить и некоторых животных. Для лечения эпилепсии использовалось мясо колибри, при болезнях глаз – свежее мясо викуньи, при сумасшествии – бульон из молодого кондора, а насекомые чукичуки в сваренном виде исцеляли от язв.

Сам человек также внес определенный вклад в расширение списка медикаментов. Индейцы широко использовали мочу. Каждая будущая мать в семье держала определенный запас этой пахнущей аммиаком тошнотворной жидкости. Ее использовали в качестве растирки при мигренях, как лекарство от болезней зубов и глотки, для мытья грудных детей при высокой температуре. При коликах у маленьких детей их натирали слюной матери. От пневмонии применялось материнское молоко, при укусах – экскременты, при отравлениях принимали жженый волос с алкогольным напитком. Под рукой всегда имелось большое количество различных лекарственных средств.

Самих по себе этих лекарственных средств было недостаточно. Они считались лишь компонентами цельной магической формулы. С точки зрения индейцев, материальное и духовное всегда шло рука об руку. Грех открывал доступ к телу злым духам, которые роились повсюду, выискивая возможность нанести вред и вызвать болезнь.

Прежде всего больной и его семья предлагали себя как бы взамен, другими словами, в качестве подношения или жертвоприношения, а если этого было недостаточно, обращались к предсказателю.

Ясновидящий прежде всего пытался определить болезнь с помощью гадания или непосредственного обращения к богам, которые могли его выслушать. После этого он призывал на помощь дружественных духов и старался переместить злых духов либо в неодушевленный предмет, либо в живое существо. Эта тонкая операция проводилась следующим образом. Кожу на больном месте натирали куском одежды, которую носил больной, или морской свинкой, после чего данный предмет незамедлительно уничтожали и выбрасывали, так как считалось, что болезнь перешла на него. Иногда, как говорится в рукописи Пома де Айяла, целитель сам высасывал больное место. По логике вещей, болезнь при этом должна была перейти в него, однако он мог воспользоваться в большом количестве такими лечебными средствами, как мясо и алкогольные напитки, недоступными для больного.

Когда же заболевал сам Инка, проблема становилась намного сложнее. Поскольку он был живым олицетворением и символом своего народа, грех, вызвавший его болезнь и страдания, приобретал общественный характер. В таком случае все классы общества усердно прибегали к исповедям, посту, подношениям и жертвоприношениям.

Каждый год в Куско устраивался специальный праздник очищения, который назывался Ситуа. Немощным и больным, а также иностранцам приказывалось удалиться из города. Вернуться они могли только по окончании церемонии. Все хорошо себя чувствующие жители соблюдали однодневный строгий пост, потребляя только сырой маис и воду в небольших количествах. После этого они замешивали и пекли специальный маисовый хлеб, в который добавляли несколько капель крови, полученных путем укола в переносицу ребенка в возрасте от 5 до 10 лет. Эта подготовка проводилась каждой семьей в доме старшего брата. В ту же ночь, незадолго до рассвета, все мылись и натирались кусками этого хлеба, чтобы прогнать болезнь, а глава семьи смазывал хлебом порог дома.

Аналогичные церемонии проводились в храмах Солнца, в императорских дворцах и в «домах избранных женщин».

На рассвете очистившиеся и голодные люди Куско ели заранее приготовленный ими простой маисовый хлеб и читали молитвы. Затем член императорской семьи в богатом убранстве выходил из крепости Саксауаман, держа в руках копье, украшенное пучком многоцветных перьев, которые, подобно ленте, спадали вниз и закреплялись на копье с помощью золотых колец. Он был посланником войны и по этой причине выходил из крепости, а не из дворца или храма. Сбежав из крепости по склону, он появлялся на центральной площади, где его уже ждали четыре члена императорского айлью. Посланник ударял своим копьем по их копьям и призывал их владельцев изгнать болезнь. Затем эти четверо разбегались по четырем дорогам, ведущим на север, юг, восток и запад, то есть в регионы, составлявшие «империю четырех направлений». Когда они пробегали мимо, жители выходили из домов, громко кричали, трясли свои одежды, будто вытрясали из них пыль, и яростно натирали голову и другие части тела, словно мылись. Так они избавлялись от болезнетворных микробов, стряхивая их на дорогу перед охотником, который прогонял их своим копьем.

На определенном расстоянии от города каждого из этих охотников ожидал человек, занимавший определенную должность в иерархии Инки по привилегии. Он принимал эстафету и продолжал бег, который заканчивался на расстоянии, достаточном для того, чтобы окончательно прогнать болезнь. После этого все жители Куско выходили из столицы с песнями и танцами. Каждый айлью двигался в установленном направлении, пока не достигал реки, в которую символически сбрасывались остатки микробов.

На следующую ночь жители Куско вооружались круглыми факелами, сделанными из соломы и сплетенными в виде корзинки. Факелы горели достаточно медленно, и ночное преследование болезни продолжалось с помощью этого дымящего и потрескивающего оружия, остатки которого в конце концов выбрасывались в реку.

После этого ничего не оставалось делать, как приносить пожертвования и отдаться развлечениям, во время которых чича пользовалась большим спросом. Таким образом праздновался триумф общественного здравоохранения.

Наиболее продвинутой областью хирургии в Перу была трепанация черепа. На найденных в гробницах черепах имеются характерные следы, и в этом нет ничего удивительного, поскольку они часто страдали от ударов топоров во время сражений.

Во время операций практикующие врачи пользовались ножом в форме буквы «Т». Вертикальная часть представляла собой рукоятку, а верхняя – овальную ударную часть. Врачи удаляли часть черепной крышки либо с помощью четырех надрезов, пересекавшихся по углам, либо просверливая ряд последовательных отверстий, соприкасающиеся края которых потом перерезались. В этом они достигли большого совершенства. На некоторых найденных археологами черепах остались следы даже пяти сделанных в различные сроки трепанаций, и только на последнем шраме имеются признаки занесенной инфекции.

Как явствует из росписей на керамической посуде, хирурги также практиковали ампутацию. Некоторые из их методов довольно любопытны, например зашивание ран «вживую». Для соединения краев раны хирург использовал муравьев, которые своими острыми челюстями захватывали оба края одновременно. После этого хирург отрезал им голову, оставляя сомкнутые челюсти на месте в виде шва.

Анестезию во время операции делали при помощи кокаина. Его добывали из коки в соединении с мощным щелочным веществом под названием льипта, которое приготавливали из золы кинуа, а на побережье – из извести. На рисунке на древней глиняной посуде изображен воин с шариком коки во рту.

Но голова была не единственным объектом хирургии. Эстетика, занимавшая одно из важных мест в жизни индейцев, подсказала идею деформирования черепов младенцев путем зажатия между двух досок, чтобы сделать голову более красивой и соответствующей традиционной моде региона. Таким образом, одновременно удовлетворялись как чувство прекрасного, так и стремление к единообразию. Этот обычай не был изобретением индейцев с Андского плато. Он имел древние корни, характерные для Южной Америки, однако хорошо сочетался со стандартами цивилизации, которая ни перед чем не останавливалась в своем стремлении навязать индивидууму, начиная с самого его рождения, нестираемую печать коллективизма. Похоже, что высокообразованные амаута пожелали продвинуться еще дальше по этому пути. С этой целью они попытались сровнять некоторые черепные выпуклости, чтобы таким образом создать индивидуума со специфическим менталитетом. По утверждению индейского летописца, Инка использовал эту процедуру, чтобы сделать своих подданных более законопослушными. Это был логичный итог политики рационализации и формирования нации рабов.

Всего выделено шесть основных типов деформации. Среди них есть уплощенные головы типа змеиных, некоторые выглядят как сахарные головки, другие растянуты вверх или в ширину. В районе озера Титикака эта практика все еще существовала в XVI веке.

Индейское чувство прекрасного нашло свое прямое отражение в архитектуре. Об этом мы уже упоминали, рассказывая о различных зданиях. Совершенство результатов находится в разительном контрасте с простотой технологии. Мастерство индейца проявляется в том, как он разделяет камень в необходимой точке с помощью попеременного использования кипящей и ледяной воды. Какие навыки необходимы для того, чтобы обработать камень с помощью огромных гематитовых молотков или распилить его куском дерева, конец которого покрыт смоченным песком! Насколько дисциплинированными должны были быть рабочие, которым удавалось укладывать блоки циклопических размеров без каких-либо механизмов, тягловых животных и даже колеса; чтобы уложить один на другой, просто перетягивали камни на веревках по уложенным на земле каткам!

Остается объяснить, как громадные блоки порфира перевозились из Ольянтайтамбо, где каменоломня располагалась на другой стороне реки. Несколько таких блоков, брошенных по дороге, на языке кечуа ласково называют «уставшими камнями».

Эксперты также не понимают, как индейцам удавалось подогнать камни с такой точностью, о которой мы уже упоминали, не подготовив с самого начала серию рабочих эскизов.

Следует отметить, что в этих величественных зданиях нет гибкости, разнообразия и фантазии, которая возможна при использовании дерева в строительстве каменных сооружений. Архитектура инков сводилась к плотным поверхностям искусной резьбы, словно земля кристаллизировалась и принимала геометрические формы. Она соответствовала духу превосходства, рациональному и единообразному, проникнутому мощью и стабильностью.

Естественно, между этими монументами имеются существенные различия. Древние дома Куско имели круглую форму с овальным двориком для каждой группы из двух или трех домов, но все это было уничтожено, когда Инка Пачакути перестроил весь город.

В новом городе стены были нескольких типов. В секционном типе используются блоки карбонатной извести нестандартной формы с выгнутой внешней частью и плотно подогнанными углами и сторонами. В «округленном» типе прямоугольные камни делают выпуклой только внешнюю часть стены, другие же поверхности плоские. В третьем типе используются прямоугольные андские камни, все их поверхности совершенно плоские и отполированные, как в храме Солнца. Использовались также и многоугольные блоки диорита, плотно соединенные друг с другом всеми своими гранями. Эти типы невозможно соотнести по времени с хронологической точностью. Они использовались в зависимости от значения каждой конкретной постройки, и по этой причине в одной стене можно видеть «секционное основание» и надстройку из прямоугольных камней.

Характерные черты прослеживаются почти повсеместно: трапециевидные входы с монолитным перекрытием, последовательные серии ниш, иногда лишь незначительно заглубленных, сужающиеся кверху стены с более солидным основанием у земли, часто сотрясаемой землетрясениями.

При описании Куско возникает идея, которую весьма претенциозно можно назвать урбанизмом инков. Их техники научились решать самые разнообразные вопросы, возникающие в различных ситуациях. Они не строили на культивируемой земле, потому что она была очень ценной. Для водоснабжения строились каналы, как в столице. В нескольких милях от Кахамарки устроен плавательный бассейн, который наполняется по двум каналам: по одному поступает холодная вода, по другому – горячая вода естественного происхождения. Посещая этот район, император купался здесь. Именно в этом здании, воздвигнутом возле нескольких термальных источников, компаньоны Франсиско Писарро обнаружили Атауальпу.

Планировка провинциальных городов была не столь строгой. Те из них, которые были возведены или перестроены во время правления Пачакути и его наследников, строились спонтанно и лишены единообразия. Однако везде можно встретить храмы, общественные хранилища, дворцы и крепости. Некоторые города в определенной степени напоминают столицу. В качестве примеров можно назвать Койор, любопытный конгломерат зданий, сгрудившихся на круглой гранитной платформе, в центре которой находится мавзолей, а также соседний город Чукилин. Оба города разделены на четыре части.

Совершенный вкус индейцев в большей степени выражен в искусстве, чем в архитектуре. Причиной этому послужил обычай принесения даров Инке в праздничные дни, а также то, что и самому императору приходилось одаривать тех, кого он хотел отблагодарить. Описанию сокровищ, найденных в захоронениях и выставленных сейчас в музеях, посвящены многие книги.

Люди, которые получали дары из различных регионов империи, могли наслаждаться красотой формы, рисунка и цвета. Нам трудно себе это представить, поскольку отдельные части, выставленные в музеях, сгруппированы в зависимости от своего происхождения, а не в качестве единого целого.

Чиму производили прекрасные гобелены с геометрическими рисунками и керамику двух цветов: белую и красно-оранжевую с круглым горлом в форме арки и прямой трубкой посередине, через которую жидкость вливалась и выливалась. Бурная фантазия этого народа находила отражение в создании керамической посуды. Порой это обычное лицо с надменным выражением, напоминающим римского императора, с лентой на лбу, либо довольно враждебное негроидное лицо с переломанным носом и толстыми губами, или лицо загадочно улыбающегося индейца. Серия кувшинов в форме человеческого торса удивительно реалистично показывает слепого человека, не скрывая его недостатки – нарост на носу, болячка на губах. Художники предоставляют нам обширную информацию о шрамах, оставленных болезнью или, возможно, наказаниями строгих вождей. Все такие отклонения детально воспроизводятся.

Иногда в качестве модели используются животные. Горлышко изящного сосуда выполнено в форме змеи и свистит, когда содержимое выливается. Другое изделие, изготовленное в форме газели, бурлит, когда в него наливают жидкость. Рисунки выгравированы с большой точностью: целитель ощупывает живот женщины, лежащей перед ним; вождь с огромной головой вершит суд над маленьким подчиненным. Обитатели крошечных домов стоят в дверях своих жилищ; две женщины с деформированными черепами несут третью на носилках; по кругу внутренней поверхности чаши проходит тропа, петляющая среди пум и ведущая в миниатюрный храм. Кроме этого, существует бесконечное множество горшков, выполненных в форме фруктов, животных или людей.

Вся эта керамика, ткани и скульптуры представляют собой бесценные свидетельства идей, фактов, верований и деталей повседневной жизни индейцев. Воодушевленный всем этим художник чувствовал, мыслил, созерцал и творил. Иногда реалистичное, иногда идеалистическое, иногда до цинизма жестокое, иногда настолько экзотичное, что мы не можем его понять, искусство инков шокирующее, наполненное энтузиазмом, но никогда не безразличное.

Вполне понятно, что невозможно спросить перуанского художника, к какой цивилизации он принадлежит, нельзя требовать от него знаний перспективы или чувства пропорции. Имея перед собой определенное пространство, он наполнял его различными объектами, по мере необходимости изменяя их формы. Можно сказать, что у него была боязнь пустых пространств. Он любил украшать и знал, как это делать.

Художник с большим реализмом отражал особенности того региона, в котором работал. Его произведения напоминают нам работы в стиле модерн и представляют собой документы, над которыми работают историки. Этот ремесленник либо примитивен и прост, а его работы напоминают детсадовские рисунки, либо он увлекается стилизованной геометрией и символизмом.

Перед нашими глазами проходит вся флора и фауна, все силуэты, прямые и изогнутые. Все восхищения и страхи индейцев отображены на тканях и в глине. В лесах царствуют ягуар и змея, на побережье сороконожка, косатка и акула, а в промежуточной зоне – кондор, сокол и пума.

Детальные сцены в искусстве чиму не гравируются, а рисуются. На них отображены судебные заседания, военные победы, работа в поле, торговля, рыбалка и охота. Бегут курьеры с забавными шапками на голове, украшенными дисками или плюмажами, а птицы рядом с ними символизируют скорость. Воины в полных доспехах сражаются с дикими животными колоссальных размеров, которые, похоже, стараются их уволочь. Восседающий под навесом вождь принимает гостей. Между ними расставлены четыре ряда разнообразных наполненных продуктами блюд, передвигающихся на своих собственных маленьких конечностях. Далее расположены винные сосуды, также на ножках, склоненные над чашами, чтобы налить в них свою драгоценную жидкость, подобно птицам, опустившим свою голову, чтобы напиться.

Мы рассказали о керамике, поскольку она повсеместно используется для такого рода рисунков, однако тыквенные бутылки тоже довольно часто расписывались мастерами. Эти художники занимались своим искусством во времена правления Инки и не восприняли влияния европейских геометрических правил.

На перуанском побережье, но дальше к югу, Паракас так же знаменит своими тканями, как чиму своей керамикой. Это неисчерпаемый источник прекрасного, но сегодня для нас он полон загадок.

На хлопковом материале различными красками изображены симметрично расположенные люди с несколькими лицами, пумы с человеческой головой и змеями вместо когтей, стилизованные птицы и многочисленные мифические создания, схематические и детально выписанные. Отовсюду на нас смотрят глаза и протягиваются готовые схватить нас руки.

Как правило, воспроизводятся одни и те же сюжеты, аналогичные по сути, но расположенные в различной последовательности. Иногда лицо человека или дельфина смотрит то вправо, то влево. Иногда его заменяют две вертикальные линии, направленные направо и налево. В рамках тех же линий голова может быть повернута вперед или назад. Для каждого сюжета используются различные краски, которые меняются в зависимости от сложности композиции. Например, дизайн первой горизонтальной линии выткан в цветах четырех комбинаций, дизайн второй линии расположен зигзагом с теми же самыми комбинациями цвета и начинается с той, которой заканчивается предыдущая линия. Таким образом, получается нижеприведенное распределение:

Художник использует дополнительные краски, чтобы гармонично выделить фон и бахрому: красную охру дополняет минеральная зеленая краска; если первая – золотая охра, то вторая – фиолетовая.

В долинах недалеко от Паракаса жители городов Ика и Наска производили ткани и керамику особенно высокого качества. В Ика они ограничивались тремя цветами и рисовали простые и спокойные геометрические рисунки. В противоположность им, в Наска использовались одиннадцать различных цветов. На бутылках с двумя горлышками или широкогорлых вазах ремесленники рисовали орнаменты греческого типа, однако они предпочитали мифологические сюжеты, зачастую бессмысленные для нас. Каждый рисунок – это проблема, любопытная головоломка, оставляющая нас в полном неведении. Грозное выражение морды пумы с торчащими в разные стороны усами и висящим языком, с семечком в лапах или с несколькими лапами, естественно, внушает страх, но что мы можем сказать о существе с несколькими головами, животном с человеческой головой и телом рыбы, чей хвост оканчивается змеями, или о монстре с головой кошки, телом птицы и хвостом рыбы, держащем в когтях изуродованную голову, не мигая уставившуюся на нас широко раскрытыми глазами?

И что больше всего поражает – это глаз, символ всевидящего бога. Вот почему Пикассо, правда, несомненно по другой причине, не всегда помещает его туда, где ему положено быть по природе, а в довольно значимую часть тела – живот, источник плодородия. Такой глаз, иногда стилизованный до предела, в конце концов остается в одиночестве или почти в одиночестве, часто окруженный линиями, расходящимися в разные стороны. Его можно встретить почти на всех предметах искусства народа наска, подобно божественному оку, преследующему Каина.

Существовало множество других региональных центров производства. Рекуай направлял в Куско свою керамику из белой глины, украшенную рельефными орнаментами. Чанка посылали свои глиняные кувшины с горлышками наподобие головы человека или животного, украшенные непривычной черной росписью. Далее на север законопослушные кара из района Кито специализировались на производстве золотых предметов, таких, как булавки с большими головками, нагрудные пластины и украшения для их эстолика.

В районе озера Титикака умельцы изготавливали простые сосуды в стиле «сегодняшний Тиауанако», цилиндрические, с широким горлышком, часто украшенные рельефной полоской. Кроме этого, они делали геометрические рисунки, окрашенные в оранжево-желтый, красно-оранжевый, темно-бордовый, Серовато-бордовый и белый цвета, иногда рисовали антропоморфные и зооморфные божества, но эти изображения были малопривлекательны с художественной точки зрения.

Гораздо более красивы прекрасно декорированные урны народа калчаки с северо-запада (ныне Республика Аргентина). На внутренней поверхности, как и на некоторых основных рельефах, иногда можно видеть лица богов, которых называют плачущими, так как тонкие линии под глазами создают впечатление слез – странная и невероятная интерпретация. У ремесленников Куско тоже был свой собственный стиль. Они преуспели в создании арибалье, ваз с длинным горлышком, круглым телом и конической основой, которые можно было поднять, взявшись за две ручки, помещенные в нижней части. Ограничения в росписи и красках подчеркивают элегантность формы. Несколько листьев папоротника или пауки, редкие геометрические линии, использование черной, белой и красной красок – это все, что допускало воображение изготовителей этой прекрасной керамики, достойной занять место в любом музее. Со всего плато в столицу стекались изделия, вытканные из шерсти викуньи, накидки с бахромой и другие модные одежды. Из восточных лесов поступали бусы из надкрыльев жуков-скарабеев, зубов обезьян, красных и желтых семян и оперения птиц весьма яркой раскраски.

Индейцы так внимательно относились к форме, что, похоже, постарались поставить ее на самостоятельную основу. Идея искусства ради искусства не получила у них широкого распространения. Расцветка тканей и керамики прекрасна и жизненна. На нее не просто смотрят, ее читают и понимают. Конечно, не следует преувеличивать и стараться найти какое-то скрытое значение в каждой линии и в каждом цвете. Воображение – это не пустое слово, но оно имеет второстепенное значение, а утилитарные свойства доминируют во всех областях.

Здесь к чувству статической эстетики следует добавить еще и динамику. Танцы занимали довольно почетное место в жизни перуанцев. Не только в области религии, но и во всех других аспектах жизни танцы для знати имели ритуальное значение. Для простого же народа они были обычным мирским явлением, возможностью порадоваться и выразить себя.

Семья Верховного Инки танцевала вай-яя на главной площади Куско, став в две линии: в одной – мужчины, в другой – женщины, и взявшись за руки. Танцевать можно было и в одну линию. Танцоры медленно и ритмично приближались к императору, делая два шага вперед и один назад под удары огромного барабана.

Танец змеи был более красочным вариантом вай-яя. Люди, мужчины с одной стороны, женщины с другой, брали обеими руками многоцветный канат с головой змеи на конце. Рептилия извивалась среди ярких костюмов танцоров под застывшими взглядами мумий, установленных по одной стороне площади, перед императором, который, как всегда, оставался величественным и спокойным.

Знать танцевала группами по три человека. Мужчина держал двух женщин и, не выпуская их из рук, заставлял изворачиваться и извиваться.

Для придания танцам ритмичности использовались многочисленные музыкальные инструменты. Вертикальная флейта (кена), которая изготавливалась из кости или тростника, с многочисленными просверленными дырочками и великолепным высоким тоном, пользовалась наибольшей популярностью. За ней шла флейта Пана, сделанная из тростниковых трубочек, дерева, металла, перьев или глины. Трубочки выстраивались в одну линию по убывающей длине. Кроме этого, использовались барабаны, тамбурины из кожи ламы, окарины, медные и серебряные колокольчики, собранные в бусы гигантские бобы для ношения на шее и коленях, трубы из обожженной глины, дерева, морские раковины. Индейцы всегда считались непревзойденными флейтистами. Звучание этого инструмента гармонично соответствовало спокойному и меланхоличному характеру музыканта, а песни получались еще более ностальгическими, так как сочинялись по пентатонной шкале и, как правило, в миноре. В окружении Анд флейта стала точным воплощением покорной, аскетической жизни и разбитых надежд.

Исполняемые индейцами во время празднеств песни и ритмические композиции были нерифмованными, простыми, примитивными, иногда поэтичными, иногда воинственными, иногда религиозными. Такими они и остались. Но такое несовершенство не портит их красоту.

У нас имеются переводы двух поэм. Первая взята из «Comentarios reales» Гарсиласо де ла Вега, который приводит ее на кечуа, латыни и испанском.

Великолепная принцесса,
Ваш брат
Разбил
Вашу вазу,
И поэтому гремит гром,
Блистает молния и разразилась гроза.

Однако именно вы, принцесса,
Должны дать нам воду,
Вызвать дождь,
И даже бурю,
И снег.
Пачакамак,
Виракоча создал тебя
И поручил тебе
Эту работу.

Вторая поэма, цитируемая П. А. Минсом, носит совершенно другой характер.

Мы будем пить из его черепа,
Мы сделаем себе украшения из его зубов,
А из его костей – флейту.
Мы станем танцевать под звуки барабана,
Сделанного из его кожи.

Поэзия, песни и сказания – над всем этим работали главным образом амаута. Но эти «классики» пошли дальше. Они использовали элемент пантомимы, свойственный национальным танцам. В них были включены сцены из мифологии, народных празднеств, исторические факты и даже события повседневной жизни, такие, как военные сражения или работа в поле. Вдохновленные этими пантомимами, амаута додумались объединить сказания и танцы, создав таким образом пьесы.

Передаваемые из уст в уста легенды служили напоминанием о великих событиях. Когда по поводу триумфа императора проводились великие празднества, такого рода пьесы игрались на улицах Куско. В них рассказывалось о баталиях, в которых принимал участие самодержец, чтобы закрепить в памяти народа воспоминания о великих победах перуанцев. Они были значительно эффективнее, чем просто рассказанные истории. Подобные сцены разыгрывались даже на похоронах Инки и напоминали об основных событиях жизни усопшего императора. Это были уроки истории, жизненные, но не всегда объективные.

Из всех этих пьес до нас дошла только одна, притом с определенными искажениями, внесенными испанским ученым, который нашел и записал ее. Сегодня считается, что этот писатель, знаток языка кечуа, был индеец с испанским именем Эспиноса Медрано, регент хора и Верховный жрец храма Куско, величайший оратор, философ и богослов, живший с 1632-го по 1688 год. Драма, естественно, основана на древних событиях, и все специалисты по Америке единогласно относят ее к временам инков.

Замысел этого драматического произведения следующий. Мы находимся в Куско во времена правления Пачакути. На главной площади бравый генерал Ольянтай, один из наиболее известных военачальников империи, говорит со своим слугой Быстроногим о любви к дочери Верховного Инки по имени Смеющаяся Звезда. Это дает повод беседующим провести различные сравнения, поэтические и юмористические, со звездами на ночном небе. Быстроногий понимает, что его начальник взялся за опасное предприятие, и весьма обеспокоен этим. Прибывает Верховный жрец и пытается отвлечь генерала от его любовных замыслов, но затем, понимая, что все его старания напрасны, обещает переговорить с самодержцем. Затем мы переносимся во дворец, где Смеющаяся Звезда разговаривает со своей матерью о любви к Ольянтаю и печалится о том, что не может видеться с ним. Потом появляется монарх, заявляет о своей любви к дочери и удивляется, застав ее в печали и слезах. В этот момент начинаются песни и пляски, после чего Смеющаяся Звезда просит оставить ее одну и начинает рыдать.

В другом зале дворца император обсуждает план военной кампании с генералами Ольянтаем и Глазом Куропатки с целью остановить продвижение вражеской армии из района Чаянта в южной части империи. Прежде всего он хочет, чтобы враг сдался, но полководцам не терпится начать сражение. Пользуясь случаем, Ольянтай просит императора принять его наедине. Когда ему это удается, он напоминает о своих прошлых заслугах, бросается на колени перед властителем и говорит о своей любви к Смеющейся Звезде. Разгневанный самодержец отвечает ему грубым отказом: «Не забывай, что ты простой вассал» – и приказывает ему удалиться.

В неопределенном месте Ольянтай остывает от ярости и мечтает о мщении. Приходит Быстроногий и сообщает, что Смеющаяся Звезда и ее мать исчезли из дворца и их ищут вооруженные люди. Их разговор прерывает еще одна песня. Во дворце Пачакути впадает в неистовую ярость. Он отдал приказ арестовать Ольянтая, но его нигде не могут найти. Глаз Куропатки читает узелковое письмо. Оказывается, Ольянтай захватил власть и, по сообщению курьера, жители долины провозгласили этого неверного генерала своим императором. Глаз Куропатки получает приказ возглавить 50 тысяч воинов и подавить восстание.

Сцена меняется. Теперь мы в Тамбо, в крепости, где Ольянтай и его сообщники готовятся оказать сопротивление войскам из Куско. Подготовлен план обороны, определены места расположения войск. Солдаты пропустят врага в ущелье и засыплют камнями проход, отрезав неприятелю путь к отступлению.

Следующая сцена происходит уже после сражения. Глаз Куропатки сожалеет, что ему даже не удалось встретиться с неприятелем; его солдаты погибли под градом камней, и ему пришлось бежать.

Следующий диалог пьесы происходит в «доме избранных женщин». Мы видим молодую девушку по имени Белла, которую одна из ее подруг, а позднее настоятельница пытается убедить присоединиться к их монастырю. Позже мы узнаем, что это дочь Ольянтая и Смеющейся Звезды и что генерал уже был в интимных отношениях со своей возлюбленной. Это становится ясным из определенных фраз разговора между девушкой и ее матерью. Вся драма раскручивается именно вокруг этого странного момента.

Встреча Верховного жреца и Быстроногого на улице Куско явно рассчитана на то, чтобы проинформировать нас о том, что Пачакути умер и на троне его сменил Тупак Юпанки. Автор позволяет нам поприсутствовать на небольшом приеме, устроенном новым монархом в тронном зале. Несколько слов императора, благое предсказание Верховного жреца, укор в сторону Глаза Куропатки, и все. Из реплики потерпевшего поражение генерала мы понимаем, что он готовит возмездие, а со слов Верховного жреца – что оно будет сокрушительным.

Глаз Куропатки задумал хитрость. Покрытый ранами, он появляется перед крепостью, где засели восставшие, и, добившись встречи с Ольянтаем, рассказывает, что Тупак Юпанки, наследник трона, – жестокий тиран. В наказание за поражение у Тамбо он отдал генерала в руки палачей, которые и ответственны за его ужасное состояние. Ольянтай принимает беглеца и оказывает ему помощь.

Затем происходит быстрая смена сцен. Белла узнает от подруги, что ее мать замурована в пещере. Ей удается встретиться с матерью, и они обмениваются нежными словами любви.

Теперь мы возвращаемся в императорский дворец. Верховный жрец сообщает императору, что Тамбо весь объят пламенем. Посланник приносит кипу, рассказывающую об одержанной победе. Солдаты Инки спрятались в горных пещерах вблизи крепости и по сигналу Глаза Куропатки, когда Ольянтай со своими воинами отмечал праздник Солнца и был пьян, ночью бесшумно пробрались в крепость. Ошеломленные неожиданностью, восставшие сдались, а Глаз Куропатки лично связал Ольянтая по рукам и ногам. «Десять тысяч пленных скоро прибудут в Куско», – говорится в сообщении. Вскоре после этого появляется Глаз Куропатки и принимает поздравления от императора. Появляется связанный Ольянтай и говорит лишь одну фразу: «Ни о чем не спрашивай нас, о Отец. Мы страдаем за свое преступление». Тупак Юпанки спрашивает Глаз Куропатки и Верховного жреца: «Какое наказание мы придумаем для этих восставших?» Генерал требует смертной казни, а Верховный жрец призывает к милосердию. Тогда монарх приказывает снять оковы с пленников и, обращаясь к Ольянтаю, возвращает ему жезл. Рыдая, провинившийся генерал выражает свою признательность. Император хочет подарить ему жену, но генерал заявляет, что он уже женат. Самодержец удивлен, так как ничего об этом не знает. В это время появляется Белла, бросается к ногам императора и умоляет его освободить мать из пещеры, иначе та умрет. Тупак Юпанки приказывает Ольянтаю отправиться в это место, но затем по просьбе девушки отправляется туда и сам. Теперь мы видим их всех перед входом в пещеру. Ольянтай освобождает свою жену, и пьеса заканчивается всеобщей радостью.

В некоторых местах драме не хватает последовательности, некоторые ситуации объясняются с опозданием, некоторые сцены, похоже, не сбалансированы и не связаны напрямую, о некоторых важных событиях упоминается лишь вскользь, другие же маловажные обыгрываются долго. Пьеса охватывает период в десять лет, но по ее ходу об этом трудно догадываться. Иногда создается впечатление, что определенные сцены искусственно привнесены или выброшены, что вполне вероятно.

Но, несмотря на все это, характеры хорошо вырисованы, драматическая напряженность временами прерывается благодаря появлению клоуна. Быстроногий и солдаты полны гордости, а женщины – очарования. Многие идеи пьесы, естественно, соответствуют менталитету индейцев. Пачакути груб и упрям, каким и должен быть монарх, чья власть базируется на тираническом порядке, который ничто не может изменить. Другие же характеры могли существовать и в другое время. Глаз Куропатки – грубый и жестокий солдат, Быстроногий – тихий и хитрый, Смеющаяся Звезда исполняет роль главной любовницы без каких-либо отклонений, а Ольянтай отдается бурным страстям. Пьеса оставляет глубокое впечатление. Читателю остается удивляться, каким образом темный народ, не знавший колеса и письменности, сумел достичь таких высот культуры.

Если театр представлен лишь одной пьесой, то перуанский фольклор знакомит нас с несколькими историями, доколумбовый характер которых признан специалистами. Одна из них рассказывает о человеке и природе, следуя индейскому обычаю древних времен. История называется «Жадный брат».

«Два брата вместе со своими женами и детьми принадлежали к одному племени. Один был богат, другой – беден. Однажды, когда богатый брат с многочисленными гостями праздновал «постриг волос», к нему пришел его бедный брат.

Увидев его, один из гостей спросил: «Разве это не твой брат? Почему ты не приглашаешь его войти?» – «Это слуга», – ответил богатый брат. Бедняк слышал эту фразу. Переполненный горем от такого презрительного отношения, он уходит и в соответствии с обычаем отправляется на поиски растений, чтобы прокормить свою семью. Остановившись на склоне холма в пуне, он оплакивает свое горе. В это время к нему обращается сама пуна, успокаивает и указывает тропу, ведущую к пещере. Там бедный брат встречается с достойным пожилым человеком, который дает ему камень и приказывает возвратиться с ним домой, но ни в коем случае не переворачивать камень.

Бедняк спешит домой, но наступает ночь. Он вынужден остановиться и находит убежище в гроте, куда относит на плече свой камень. Бедняк голоден и несчастен, но, когда впадает в дремоту, слышит разговор между холмом, пуной и пампой.

Пуна спрашивает холм, почему плачет этот человек. «Бедняк плачет оттого, что его богатый брат презирает его».

Затем спрашивает пампа: «На что жалуется этот человек?» – «Богатый брат оставил его умирать от голода», – отвечает холм. «В таком случае я дам ему горшок белого маиса».

«А я – коричневого!» – восклицает грот.

«А я – желтого», – заявляет холм.

Спящий неожиданно просыпается. Перед ним стоят три маленьких горшка. Он с жадностью ест, но оставляет понемногу в каждом горшке для своей семьи. Затем он спокойно засыпает.

На рассвете он готов отправиться дальше, но обнаруживает, что не может поднять свою ношу, которая стала тяжелее. Бедняк с удивлением обнаруживает, что желтый маис в горшке превратился в золото, белый – в серебро, а коричневый – в медь.

Бедняк закапывает часть своих богатств, отправляется домой и рассказывает семье о своих приключениях.

Богач видит, что его брат неожиданно разбогател, и называет его вором. Оправдываясь, новоявленный богач рассказывает о своем приключении. Жадность разъедает душу богатого брата, и на следующую ночь он отправляется в пещеру, где встречает старика, который дает камень и ему. Он тоже засыпает в гроте, но холм одаривает его рогами, пампа – длинными волосами, а пуна – хвостом. Он просыпается полностью преображенный.

Когда богач возвращается домой, жена его не узнает и спускает на него собак. С тех пор, превратившись в животного, он бродит по пампе и пуне».

Теперь возьмем пример сказки, которая, подобно большому числу аналогичных индейских рассказов, подсказывает нам мораль, не называя ее впрямую. Сказка называется «Ночная бабочка». Однажды жила семья, у них был один ребенок, и все жили счастливо. Мужу приходилось совершать долгие путешествия, а жена вся в слезах проводила ночи за прялкой в ожидании его. Однажды ночью ребенок, который никак не мог заснуть, спросил свою мать, что это летает вокруг лучины и с кем она разговаривает. Мать ответила: «Это мой любовник, настоящий друг, который прилетает, чтобы развеять мое одиночество».

В отсутствие жены возвращается муж и спрашивает сына, чем занималась мать во время его отсутствия. Ребенок отвечает, что к матери каждую ночь приходил любовник, они сидели допоздна и разговаривали друг с другом. Услышав такие слова, разгневанный муж идет к жене и убивает ее.

Однажды ночью в глубокой задумчивости, погруженный в печальные воспоминания, вдовец смотрит на тусклый огонь в комнате, а ребенок неожиданно восклицает: «Вот любовник моей матери, ее товарищ». Малыш указывает на мотылька, который всегда прилетал к его матери. Муж осознает свою ошибку и умирает от горя.