ГЛАВА IV. Военная монархия в Сицилии и на Понте

В то время как Спарта воевала с Персией из-за незави­симости малоазиатских греков, в Сицилии также началась освободительная война против варваров. Со времени мирно­го договора 405 г. Дионисий ни на минуту не упускал из ви­ду эту цель и неустанно готовился к предстоящей решитель­ной борьбе. Для этого он прежде всего должен был позабо­титься об упрочении своего положения во главе сиракузского государства, потому что поход 406 г. ясно показал, что демократия совершенно неспособна разрешить ту задачу, которая предстояла сицилийским грекам.

Дионисий обязан был своим возвышением главным об­разом неимущей массе, и ему надлежало прежде всего поза­ботиться о вознаграждении этих своих приверженцев. Сред­ства к тому доставило ему восстание сиракузского дворянст­ва. Эти господа, восставшие против своего полководца в то самое время, когда к городу приближался неприятель, и в немногие часы своего господства в Сиракузах сумевшие только с животною грубостью оскорбить беззащитную жен­щину (см. выше, с.66), потеряли всякое право на пощаду. Теперь их земли были конфискованы и розданы по жребию равными участками бедным гражданам, выслужившимся наемникам и отпущенным на волю рабам, которые приняты были в число граждан.

Но Дионисий хорошо понимал, что на такие элементы его власть долго не может опираться. Поэтому, чтобы на всякий случай создать себе надежный оплот, он отгородил старую часть Сиракуз, остров Ортигию, от остального горо­да стеной; отныне здесь могли жить только друзья и наемни­ки тирана. На перешейке, соединяющем остров с самим го­родом, построен был крепкий замок, укрепления которого охватывали также арсенал у малой гавани; здесь-то поселил­ся тиран.

Как только дела в Сиракузах были до некоторой степени приведены в порядок, Дионисий обратил свое оружие про­тив сикелов, которые во время последней войны свергли с себя сиракузское владычество. Прежде всего он осадил го­род Гербесс, расположенный в горах к северу от Сиракуз. Но здесь вспыхнул бунт среди сиракузских ополченцев; они убили своего начальника, назначенного Дионисием, избрали себе сами новых стратегов и призвали на помощь бежавших в Этну всадников. Тирану ничего другого не оставалось, как поспешно возвратиться со своими наемниками в Сиракузы. Мятежники погнались за ними; они заняли возвышенность Эпипол и приступили к осаде города. Регий и Мессена при­слали им на помощь весь свой флот; метрополия, Коринф, также поддерживала восставших, а коринфянин Никотел принял главное начальство над ними. Положение Дионисия сделалось настолько критическим, что он серьезно стал по­думывать о капитуляции и завязал переговоры с мятежника­ми. Но в эту минуту, когда победа была, казалось, обеспече­на, пыл осаждающих начал ослабевать и многие из них разъ­ехались по своим поместьям. Между тем Дионисию удалось привлечь к себе подкрепления, в том числе отряд из тысячи двухсот кампанских всадников, состоявший до тех пор на службе у Карфагена. С этим войском Дионисий предпринял атаку на позицию осаждающих в предместье Темените; мя­тежники потерпели полное поражение, но число убитых бы­ло невелико, потому что, как только победа была решена, тиран прекратил дальнейшее кровопролитие. Он позаботил­ся также о почетном погребении павших и этим подготовил себе путь к соглашению с противниками. Республиканская армия после этого поражения распалась; однако значитель­ная часть ее, по преданию, 7000 человек, снова собралась в Этне. Наконец, при посредничестве спартанцев заключен был договор, по которому Дионисий даровал всем участни­кам восстания полную амнистию. Большинство мятежников вернулось на родину; те немногие, которые не желали при­нести повинную и оставались еще в Этне, были в следую­щем году без труда изгнаны оттуда тираном.

Государственное устройство Сиракуз было упорядочено теперь таким образом, что Дионисий сохранил военную власть, которую вверило ему Народное собрание летом 405 г. В силу этого полномочия ему предоставлялось вер­ховное начальство над армией и флотом государства; он на­значал офицеров, адмирала, комендантов крепостей и на­чальников отдельных частей войска. Кроме того, ему были предоставлены и гражданские полномочия, какими в рес­публиканское время пользовались стратеги: представитель­ство в сношениях государства с иностранными правительст­вами, председательство в Народном собрании, взимание экс­траординарных прямых налогов, предназначенных на воен­ные нужды. Без сомнения, в его кассу притекала также часть постоянных государственных доходов. Но Совет и Народное собрание были сохранены; без их согласия тиран не мог ни объявлять войны, ни взимать прямых налогов с имущества граждан. Вероятно, и большинство гражданских чиновников избирались Народным собранием. Вообще Дионисий смот­рел на себя как на представителя сиракузского народа; по­добно древним тиранам, он не принял царского титула, и на его монетах написано имя Сиракуз.

Теперь Дионисий мог снова приняться за осуществле­ние своих завоевательных планов, и в этот раз с большим успехом. Он покорил один за другим халкидские города На­ксос, Катану и Леонтины; большая часть их жителей должна была переселиться в Сиракузы. Наксос был разрушен и об­ласть его отдана соседним сикелам; в Катане поселены были кампанские наемники (403 г.). Сикелы также должны были признать над собою верховную власть Дионисия; чтобы держать их в подчинении, на западном склоне Этны основа­на была военная колония Гадранон, названная так по имени сикельского божества, знаменитый храм которого находился в этом месте (400 г.). С Мессеной Дионисий заключил союз, тогда как Регий отверг все дружественные предложения ти­рана; тем охотнее вошли с ним в соглашение италийские Локры, издавна враждовавшие с регийцами. Со времен Гиерона Сиракузы еще на разу не достигали такого могущества, как теперь.

Дионисий мог наконец приступить к осуществлению великой задачи своей жизни, к освобождению Сицилии от карфагенского ига. Приготовления начаты были в грандиоз­ных размерах. Сиракузы точно превратились в большой арсе­нал; всюду — в галереях, на базаре, во дворцах, даже в храмах — ковали оружие и строили военные машины. В гавани при­ступили к постройке двухсот новых военных кораблей, в том числе четырех- и пятивесельных, которые теперь строились впервые; это нововведение коренным образом изменило ха­рактер морской войны. Но главное — на возвышенности Эпиполы, господствующей над городом, возведено было ук­репление Эвриал и соединено с городом посредством двух длинных параллельных стен. Таким образом, блокада с суши, вроде той, которая грозила Сиракузам во время войны с Афи­нами, стала теперь невозможной; а так как благодаря прочно­сти стен и характеру местности штурм представлял очень ма­ло шансов на успех, то Сиракузы сделались теперь почти не­приступной крепостью. И действительно, в течение двух сто­летий все неприятельские атаки разбивались об эти стены. Правда, опасность заключалась в самой обширности укрепле­ний, которая требовала очень многочисленного гарнизона, да и тогда крайне затрудняла оборону против внезапного напа­дения; только благодаря этому Сиракузы и были в конце концов покорены римлянами.

Весною 397 г. все приготовления были окончены. Дио­нисий созвал Народное собрание, и по его предложению ре­шено было объявить войну Карфагену, если он добровольно не откажется от владычества над греческими городами юж­ной и западной части острова. Накопившаяся в Сицилии со времени последней войны ненависть к финикийцам разрази­лась теперь страшным взрывом. По всему острову началось преследование семитов. Имущество карфагенских купцов всюду подверглось разграблению, в подвластных Карфагену городах все финикийцы, попавшие в руки народа, были уби­ты после варварских истязаний; это было законное возмез­дие за те жестокости, какие совершили сами карфагеняне десять лет назад.

Дионисий принужден был делать свои приготовления вполне открыто, и всякому было ясно, против кого они на­правлены. Но силы Карфагена были парализованы чумою, которая уже несколько лет свирепствовала в Ливии, и рес­публика оказалась совершенно неподготовленной. Однако теперь, после сицилийских событий, она ни в каком случае не могла уклониться от войны. В Иверию и в страну кельтов были посланы офицеры для набора войска; но последний должен был занять несколько месяцев, и в течение этого времени Дионисий был совершенно свободен в своих воен­ных действиях на Сицилии.

Он поспешил воспользоваться своим выгодным поло­жением. Во главе всего ополчения своего государства он пе­решел карфагенскую границу, приветствуемый всюду в гре­ческих городах как освободитель и подкрепляемый всеми имевшимися в их распоряжении военными силами. Сиканы и элимийцы с горы Эрике также подчинились без сопротив­ления. Только три финикийские колонии, Мотия, Панорм и Солунт, и города элимийцев, Сегеста и Галикии, сохраняли еще верность Карфагену, равно как и Энтелла, которою за несколько лет перед тем овладели кампанцы, отпущенные со службы Дионисием.

Прежде всего Дионисий двинулся на Мотию, бывшую в то время главным оплотом карфагенян в Сицилии. Город был расположен на небольшом острове (теперь С.-Панталео), посреди береговой лагуны, к северу от мыса Лилибей, приблизительно на расстоянии одного километра от берега. Сиракузский флот, около двухсот военных кораблей, вошел в лагуну, и осаждающие принялись насыпать дамбу до острова, что при незначительной глубине воды не пред­ставляло затруднений. В короткое время они дошли до сте­ны и сквозь проломы, пробитые в ней машинами, проникли в город. Но граждане и после этого продолжали сражение на улицах, причем высокие, построенные по финикийскому образцу, дома сильно мешали нападающим. Однако, не­смотря на отчаянное сопротивление семитов, они были на­конец побеждены благодаря численному перевесу неприяте­ля, богатый город отдан был на разграбление войску, а из жителей те, которые спаслись от меча, были проданы в раб­ство. Так как уже наступила осень, то Дионисий, оставив своего брата Лептина со 120 кораблями на западной оконеч­ности Сицилии для наблюдения за неприятелем, сам с глав­ною армией вернулся на зимние квартиры в Сиракузы.

Карфагеняне принуждены были оставаться почти безу­частными зрителями осады Мотии; морская демонстрация, предпринятая для спасения города, не имела успеха. Лишь следующею весною (396 г.) они окончили свои приготовле­ния; их полководец Гимилькон, тот самый, который в пред­шествовавшую войну взял Акрагант и Гелу, высадился с сильным войском в гавани Панорма. Между тем Дионисий снова перешел в наступление, привлек на свою сторону Галикии и приступил к осаде Сегесты. Но когда перед ним явился Гимилькон, он не решился сразиться с более сильным неприятелем и поспешно вернулся в восточную часть остро­ва, чтобы на всякий случай обеспечить себе сообщение с Сиракузами. Эрике, Галикии и сиканы снова перешли на сторону карфагенян; Мотию Гимилькон также покорил сно­ва. Спустя короткое время карфагеняне срыли Мотию вслед­ствие ее неудобного стратегического положения и вместо нее основали поблизости новый город Лилибей, на мысе то­го же имени, составляющем крайнюю западную оконечность Сицилии. С тех пор Лилибей оставался главным арсеналом карфагенян на острове.

После этих успехов карфагенский полководец повел свое войско вдоль северного побережья острова на восток. Фермы подчинились ему без кровопролития, Мессена после слабого сопротивления была взята штурмом и разрушена до основания. Затем и сикелы отложились от Дионисия и вы­ставили свой контингент в карфагенскую армию. Так как извержение Этны сделало непроходимой прямую дорогу вдоль берега, то Гимилькон направился через страну своих новых союзников в Катану, оставляя вулкан по левую руку; в Катане флот снова должен был соединиться с армией.

Чтобы прикрыть Сиракузы, Дионисий занял оборони­тельную позицию у горы Тавра, вблизи нынешней Августы; он хотел воспользоваться этим благоприятным моментом, когда армия и флот неприятеля были разъединены, для того чтобы нанести ему решительный удар. Он прошел вперед до Катаны и приказал своему брату Лептину, командовавшему флотом, напасть на отрезанный от своего сухопутного вой­ска карфагенский флот. Хотя карфагеняне имели 200 с лиш­ком военных кораблей, а сиракузцы только 180, но это не­большое количественное различие с избытком возмещалось тем, что греческий флот состоял частью из четырех- и пятивесельных кораблей. Действительно, карфагенский адмирал Магон хотел избегнуть сражения; но Лептин скоро настиг его, далеко опередив с 30 лучшими своими судами осталь­ную часть своего флота. Финикийцы поневоле должны были вступить в битву; ввиду их численного перевеса Лептин по­сле мужественного сопротивления принужден был отсту­пить; остальные сиракузские корабли, подошедшие без вся­кого порядка, были легко обращены в бегство и, преследуе­мые финикийцами, большею частью взяты в плен или пото­плены. Сиракузцы потеряли более ста кораблей со всем эки­пажем, свыше 20 тыс. человек; стоявшее на берегу сухопут­ное войско было беспомощным зрителем поражения.

Теперь Дионисию ничего другого не оставалось, как по­спешно возвратиться в Сиракузы. Карфагеняне последовали за ним; их флот, состоявший из двухсот восьми военных ко­раблей, вошел в большую гавань, тогда как Гимилькон с су­хопутной армией расположился лагерем у храма Зевса Олимпийского, к югу от устья Анапа, почти на том самом месте, где 18 лет назад стоял лагерь афинян. Блокада города была невозможна со времени укрепления Эпипол; поэтому карфагенский полководец ограничился опустошением окре­стностей Сиракуз. Между тем наступила осень, и в войске, скученном на небольшом пространстве в болотистой низ­менности, появилась чума, зародыши которой армия при­несла с собою из Ливии; жертвы эпидемии вскоре насчиты­вались тысячами. В то время как силы неприятеля были па­рализованы чумою, к сиракузцам подоспела помощь из Пе­лопоннеса. Спарта только что заключила перемирие с Тис­саферном (см. выше, с. 103) и потому получила возможность отправить в Сиракузы эскадру под начальством Фаракса; Коринф также прислал несколько кораблей на помощь своей колонии, да и италийские греки не отказали Сиракузам в поддержке. Дионисий произвел одновременное нападение на осаждающих с суши и с моря, увенчавшееся полнейшим ус­пехом. Значительная часть неприятельского флота была со­жжена, а сухопутная армия заперта в своем лагере. Гимиль­кон счел свое дело проигранным; бросив армию на произвол судьбы, он со своим карфагенским ополчением бежал в Аф­рику. После этого сицилийские союзные отряды карфагенян рассеялись по своим городам, а главная масса армии, ливий­ские подданные, иберийские и кельтские наемники, на сле­дующий день сдалась победителю. Карфагенская экспедиция окончилась так же плачевно, как 17 лет назад афинская.

Даже последствия, которые имело поражение для Кар­фагена, оказались сходны с теми, какие некогда имело сици­лийское поражение для Афин. В Ливии вспыхнуло всеобщее восстание, грозившее гибелью Карфагенской республике и подавленное лишь с большим трудом. Между тем Сицилию пришлось предоставить самой себе, и Дионисий мог распо­ряжаться на острове по собственному усмотрению. Боль­шинство сикельских городов было покорено, Фермы снова завоеваны, финикийский Солунт взят при помощи измены. В Леонтинах, граждане которых, как мы знаем, несколько лет назад были отведены в Сиракузы, теперь поселены были вы­служившиеся наемники. Мессена была восстановлена в ка­честве сиракузской колонии, а несколько далее к западу, на северном побережье Сицилии, напротив Липар, основан был новый греческий город Тиндарис, в котором ядро населения составили изгнанные спартанцами из Навпакта и Кефаллении мессенцы (см. выше, с.93). Таким образом, Дионисий господствовал теперь над большей частью острова и с пол­ным правом мог принять около этого времени титул „архон­та Сицилии".

Но теперь, когда остров освободился от страха перед карфагенянами, снова обнаружился тот партикуляризм, ко­торый так глубоко коренился в характере греков. Регий, ви­девший для себя опасность в восстановлении Мессены, объ­явил войну Сиракузам, и его примеру последовала часть сикелов (394 г.). Правда, регийский стратег Гелорис потерпел кровавое поражение при Мессене, а укрепление Милы в Мессенской области, занятое наксосскими и катанскими из­гнанниками с помощью регийцев, также вскоре было взято войсками Дионисия. Но затем счастье изменило сиракузцам. Дионисий двинулся на Тавромений, город, основанный не­сколько лет назад сикелами на горе Тавр, недалеко от раз­рушенного Наксоса, но не мог справиться с хорошо укреп­ленным городом. Осада затянулась до поздней зимы; когда Дионисий наконец решился штурмовать город, он был отбит с уроном в 600 человек и едва сам не попал в плен (394/393 г.). Это поражение повлекло за собою также отпа­дение от Дионисия Акраганта, второго по величине грече­ского города в Сицилии.

Между тем Карфаген подавил восстание в Ливии и мог снова послать войско в Сицилию. Карфагенский полководец Магон направился к Мессене, чтобы поддержать регийцев, но должен был отступить перед наступавшими сиракузцами в союзный сикельский город Абакен и здесь потерпел пора­жение от Дионисия (393 г.). Затем Дионисий двинулся про­тив Регия, в надежде взять город неожиданным нападением. Хотя этот план и не удался, однако регийцы принуждены были заключить перемирие на год, так что Дионисий имел теперь возможность выдвинуть против карфагенян все свои боевые силы.

Тем временем карфагеняне прислали в Сицилию под­крепления, и Магон двинулся на юг поперек острова (392 г.). На берегу реки Хрисас, в области Агиррия, Дионисий встре­тил его, и некоторое время обе армии стояли лагерем друг против друга. Ни греческий полководец, ни финикийский не желали битвы; дело в том, что Карфаген добивался теперь еще только сносного мира, а для Дионисия также важно бы­ло окончить войну, чтобы развязать себе руки для борьбы с теми общинами, которые еще отказывались подчиниться его власти. Поэтому обе стороны скоро пришли к соглашению: Карфаген отказался от всех греческих городов острова и от­дал на произвол Дионисия своих сикельских союзников; за­то он сохранил власть над крайним северо-западом Сицилии, над финикийской колонией Панормом и страной элимийцев и сиканов. Акрагант возобновил союз с Сиракузами, Тавро­мений сдался, и Дионисий для защиты этого важного пункта основал здесь военную колонию. Теперь вся Сицилия, ис­ключая небольшую карфагенскую область, была объединена под его властью.

Теперь пришла пора свести счеты с Регием. Но этот го­род теперь уже не стоял особняком, так как и италийские греки наконец поняли, что им неминуемо грозит порабоще­ние, если отдельные общины не сплотятся в одно целое. На севере луканцы все более и более расширяли свои владения; Посейдония, Лаос и, вероятно, также Пике уже находились в их руках, и область Фурий была открыта их разбойничьим набегам. На юге грозно росло могущество сицилийского ти­рана, который благодаря своему союзу с Локрами имел уже надежную точку опоры в Италии. Ввиду этих условий греко-италийские города заключили между собою союз еще в том самом году, когда Дионисий предпринял поход на Регий, и, без сомнения, под влиянием этого события. Ядро нового союза составляла коалиция трех городов, Кротона, Кавлонии и Сибариса на Треиде, образовавшаяся вскоре после основа­ния Фурий для защиты от опасности, которая угрожала с этой стороны ахейцам; теперь к ней примкнули все осталь­ные италийские общины, кроме Локр, которые благодаря своему аристократическому строю стояли в оппозиции к другим городам и даже теперь оставались верны своей тра­диционной дружбе с Сиракузами. Впрочем, узы, связывав­шие италийцев, были крайне слабы; союз имел свое святи­лище, в котором собирались депутаты отдельных городов для обсуждения общих дел, — но был лишен центральной власти. Обязанности членов ограничивались взаимной под­держкой во время неприятельских нашествий; в случае вой­ны одному из участвующих городов вверялось верховное начальство. В прочих отношениях самостоятельность от­дельных государств нисколько не была ограничена. Как бы то ни было, союз располагал очень значительными военны­ми силами; но Дионисий считал себя достаточно сильным для того, чтобы начать борьбу, которая должна была доста­вить ему господство над всеми западными эллинами.

Его первые шаги были направлены, конечно, против Ре­гия (осенью 391 г.). На помощь городу поспешил италий­ский флот из 60 кораблей; когда Дионисий с 50 судами вы­шел к ним навстречу, заранее уверенный в победе, вдруг поднялась буря, от которой неприятели укрылись у берега близ Регия, тогда как семь сиракузских кораблей пошло ко дну; сам тиран лишь с большим трудом добрался до Мессенской гавани. Ввиду неудачи он отказался на этот год от за­думанного предприятия и ограничился заключением союза с луканцами. Последние не замедлили вторгнуться в фурийскую область (390 г.), но скоро были отбиты италийскими греками, которые теперь в свою очередь напали на Луканию. Здесь ждала их гибель; при Лаосе они внезапно были окру­жены более многочисленным неприятельским войском, большая часть греческой армии была перебита, а остаток ее, около тысячи человек, оттеснен на прибрежную возвышен­ность. Он также погиб бы, если бы благодаря посредничест­ву сиракузского адмирала Лептина, присланного Дионисием на помощь луканцам, не был заключен мир. А так как это шло совершенно вразрез с намерениями Дионисия, то Леп­тин был лишен звания наварха, и вместо него назначен был командиром флота второй брат тирана Феарид.

В следующем году (389) Дионисий снова выступил в поход. У Липар его адмирал Феарид захватил десять регийских кораблей; затем войско перешло в Италию и приступи­ло к осаде Кавлонии. Ей на выручку двинулись италийские греки со всем своим войском, состоявшим, по преданию, из 25 тыс. пехотинцев и 2 тыс. всадников, под начальством си­ракузского изгнанника Гелориса. Дионисий вышел навстре­чу неприятелю и неожиданно напал на него у реки Элепора; Гелорис, находившийся во главе авангарда, пал в самом на­чале сражения, армия его была без труда обращена в бегст­во, а значительная часть ее, свыше 10 тыс. человек, заперта на безводной возвышенности и принуждена на следующий день сдаться на полную волю победителя. Последний против всякого ожидания обошелся с побежденными милостиво; он без выкупа освободил пленных и даровал италийским гре­кам мир на сносных условиях, определив границей между их и своими владениями Катанзарский перешеек. Скиллетий, лежавший на самом перешейке, кротонцы должны были ус­тупить JIокрам; города, находившиеся к югу от перешейка, были освобождены от участия в союзе. Чтобы оградить но­вые приобретения от вторжений луканцев, Дионисий при­ступил к постройке фортификационной линии поперек пе­решейка, от Тирренского к Ионическому морю.

Теперь Регий оказался изолированным и должен был во что бы то ни стало искать соглашения с победителем. Мир был заключен под условием уплаты Регием трехсот талан­тов, выдачи всего его флота и ста заложников. Кавлония то­же подчинилась Дионисию; жители ее были переселены в Сиракузы, где получили права гражданства, город был раз­рушен, а область его отдана Л окрам. Та же участь постигла в следующем году Гиппоний, который, будучи локрской ко­лонией, тем не менее уже давно находился во враждебных отношениях со своей метрополией. На обратном пути Дио­нисий довольно долго простоял со своим войском под Реги­ем, и когда регийцы, заподозрив его во враждебных намере­ниях, прекратили доставку съестных припасов его войску, он возвратил им их заложников и начал осаду. Город защищал­ся до последней возможности; наконец, на одиннадцатом месяце голод принудил его к безусловной сдаче (387 г.). По­бедитель нашел на улицах груды трупов, а те 6000 жителей, которые уцелели, походили скорее на мертвецов, чем на жи­вых людей. Дионисий предоставил право выкупа всем, кто мог уплатить одну мину; остальные были в Сиракузах про­даны в рабство. Регий подпал под власть сиракузцев, и Дио­нисий построил себе там дворец, сады которого долго сла­вились своими прекрасными платанами.

Итак, Сиракузы снова были подняты Дионисием на сте­пень первоклассной державы. В греческой метрополии взи­рали с большими надеждами, а иные и с большим беспокой­ством, на новое западное государство, возникшее с такой удивительной быстротой в течение немногих лет. Афины еще в 393 г. пытались завязать сношения с Дионисием; но он не забыл, что Спарта дважды приходила ему на помощь — в первый раз против революции внутри государства, во второй — против карфагенян, грозивших извне. Поэтому тотчас по­сле падения Регия Дионисий вмешался в Коринфскую войну в интересах Спарты, и главным образом отправленная им эскадра в 20 триер заставила афинян согласиться на мир (см. ниже, гл. V). Да и позднее Дионисий и его сын оказывали поддержку Спарте везде, где она нуждалась в их помощи.

Но главным образом Дионисий воспользовался годами мира для того, чтобы положить основание колониальной державе Сиракуз. Наиболее удобными для этой цели явля­лись прибрежные области Адриатического моря, которыми эллинская колонизация до тех пор почти совершенно пре­небрегала. На иллирийском берегу заселен был остров Исса (Лисса) и здесь устроена стоянка для флота; на соседнем Фаросе (Лесина) с помощью Дионисия основали колонию паросцы (385 г.). Хищные иллирийцы с близлежащего мате­рика были усмирены сиракузским флотом; с иллирийскими племенами, жившими южнее, заключен был союз при по­средничестве эпирского царя Алкета, который, будучи из­гнан из своего государства, нашел убежище в Сиракузах. После этого сиракузское войско, вместе с ополчением союз­ных иллирийцев, двинулось в Эпир, победило соперника Алкета в кровопролитной битве и вернуло последнему трон его предков.

Дионисий распространил свою власть также и на проти­волежащий берег Италии. Здесь, у одной из немногих удоб­ных гаваней на западном берегу Адриатического моря, он основал колонию Анкону, а дальше к северу, при устье По, завладел Адрией; еще в позднейшие времена „канал Филиста" свидетельствовал здесь о творческой деятельности это­го сиракузского тирана.

Таким образом, Сиракузы подчинили своему влиянию весь бассейн Адриатического моря, и для сиракузской тор­говли открылся обширнейший рынок, который до сих пор находился в руках главным образом Тарента и Керкиры. Господства на Тирренском море добивался еще Гиерон (см. выше, т.1, с.319 и след.), а после падения Дейноменидов де­мократия сделала дальнейшие шаги в этом направлении. Ее флот опустошил побережье Этрурии и этрусского Кирна и завоевал важную Эфалию (Эльба) с ее богатыми железными рудниками (около 453 г.). Но скоро все внимание сиракузцев было поглощено сицилийской смутой. Они покинули Эльбу и Исхию, и сиракузское влияние в Тирренском море смени­лось афинским. Теперь Дионисий возобновил борьбу с этру­сками. Момент для этого был как нельзя более благоприя­тен; на юге Этрурию теснили римляне, несколько лет назад завладевшие могущественными Вейями, а на севере этрус­ские владения в равнине По были завоеваны кельтами, кото­рые с тех пор через Апеннины совершали опустошительные набеги на самую Этрурию. По преданию, Дионисий еще в лагере под Регием заключил союз с этими варварами; спустя три года он сам двинулся на Этрурию во главе большого флота (384 г.). Берега Этрурии подверглись разграблению, в особенности храм Лейкофеи в Пиргах, гавани Церы, где ог­раблены были все храмовые сокровища; жители Церы, вы­шедшие в поле для защиты своей святыни, были прогнаны обратно в город. Дионисий дошел до Кирна, где невдалеке от южной оконечности острова основал станцию для флота, в гавани, которая с тех пор называлась сиракузской; эта по­зиция служила отличной точкой опоры для военных дейст­вий против этрусков, как и против карфагенской Сардинии. Возможно, что и Эльба тогда снова подпала под власть Си­ракуз.

Эти блестящие успехи в области внешней политики, благодаря которым Сиракузы сделались политическим и торговым центром греческого Запада, обеспечили спокойст­вие внутри страны: даже раздор, возникший в царствующем доме, не навлек серьезной опасности на тиранию. Брат Дио­нисия Лептин уже несколько лет назад начал вести самочин­ную политику и был за это отставлен от должности главно­командующего флотом (см. выше, с. 117). Он пользовался большой популярностью среди сиракузского населения, и разрыв, происшедший между ним и Дионисием, конечно, еще увеличил его популярность. Теперь к Лептину примкнул даже Филист, вернейший из слуг Дионисия, которому по­следний в значительной степени был обязан своим возведе­нием на трон и который в течение многих лет занимал важ­нейшую должность в государстве, должность коменданта Сиракузской крепости. Лептин без разрешения главы семьи выдал за него свою дочь, и эта явная непокорность вывела Дионисия из терпения. Однако он не решился прибегнуть к насилию; удалив Лептина из Сиракуз с военным поручени­ем, он отправил его затем в изгнание, а жену его и дочь по­садил под арест. Филист был сослан в колонии на Адриати­ческом море и только после смерти Дионисия получил по­зволение вернуться на родину. Множество других лиц, близ­ко стоявших к тирану, также были изгнаны или казнены, и даже Поликсен, женатый на сестре Дионисия Фесте, стра­шась за свою безопасность в Сиракузах, тайком бежал за границу. Таким образом, предотвращена была опасность дворцовой революции, и через несколько лет Дионисий мог примириться с братом, которому после его изгнания оказан был почетный прием в Фуриях.

Теперь Дионисий считал себя достаточно сильным, что­бы окончательно изгнать карфагенян из Сицилии. Армия и флот были в отличном состоянии, постройка сиракузских стен совершенно окончена, пограничный город Селинунт превращен в сильную крепость. Часть подвластных Карфа­гену сицилийских городов была готова к отложению, и Дио­нисий принял их в свой союз. Карфагенянам ничего другого не оставалось, как начать войну, и тут они нашли союзников в италийских греках, в которых страх перед Дионисием пре­возмог ненависть к варварам. Карфаген прислал им на по­мощь войско — здесь финикийские полки впервые вступили на почву Италии; главная же армия, под предводительством „царя" Магона, перешла в Сицилию. На обоих театрах воен­ных действий борьба продолжалась долго и с переменным успехом: наконец, при Кабале в западной части Сицилии произошло большое сражение между Магоном и Дионисием. Карфагеняне были разбиты наголову, их полководец пал, 5000 человек были взяты в плен победителем, остальное войско было окружено неприятелем со всех сторон. Карфа­генские офицеры вступили в переговоры и приняли предло­жение Дионисия об уступке всех карфагенских владений в Сицилии и уплате контрибуции, предоставив ратификацию этого договора своему правительству. До получения ее за­ключено было перемирие.

Между тем карфагенянам важно было только выиграть время. Они воспользовались перемирием для того, чтобы преобразовать свою армию и собрать подкрепления; затем они прекратили переговоры, и военные действия возобнови­лись. Противники встретились при Кронионе, недалеко от Панорма. Сначала перевес был на стороне Дионисия; но другое крыло его армии, которым командовал его брат Леп­тин, не устояло против неприятеля. Сам Лептин пал, муже­ственно сражаясь, а затем обратились в бегство и полки Дионисия. Остатки разбитой армии со страшным уроном достигли, наконец, своего лагеря. Однако и карфагеняне по­несли такие потери, что должны были возвратиться в Панорм. Переговоры возобновились, и на этот раз с большим успехом, так как Дионисий готов был купить мир даже це­ной тяжелых жертв. Карфагену были уступлены Селинунт, Гераклея, Миноа, Фермы и находящаяся вправо от Галика часть акрагантской области; кроме того, Дионисий уплатил контрибуцию в тысячу талантов. Карфагенские владения занимали теперь около трети всего острова, и определенная этим договором граница оставалась без изменений в про­должение целого столетия, пока римляне не завладели Си­цилией.

За то Карфаген отказался от своих италийских союзни­ков, и Дионисий мог искать здесь возмещения своих сици­лийских потерь. Он взял Кротон, но попытка завладеть и Фуриями не удалась, так как отправленный туда флот был разбит бурей. Руководящая роль в греко-италийском союзе, который, впрочем, состоял теперь еще только из четырех городов, — Фурий, Гераклеи, Метапонтия и Тарента, пере­шла к последнему; но чтобы пощадить самолюбие других общин, Гераклея была назначена местопребыванием союз­ного совета. При таких условиях о соперничестве с Диони­сием уже не могло быть речи; напротив, чувство самосохра­нения заставляло италийцев стремиться к тесному единению с сицилийским государством, и в этом духе тарентинец Архит направлял политику союза.

Теперь на греческом Западе царил глубокий мир, нару­шаемый изредка лишь пограничными войнами с луканцами. Таким образом, Дионисий снова мог посвятить свое внима­ние греческому Востоку. Когда спартанцы зимою 373/372 г. осаждали Керкиру, он отправил им на помощь эскадру из десяти триер, которая, впрочем, прибыла слишком поздно и взята была в плен афинским стратегом Ификратом (весною 372 г.). Когда затем фиванцы после битвы при Левктрах вступили в Пелопоннес, Дионисий снова пришел на помощь своим старым спартанским союзникам; те 20 триер и 2000 кельтских и иберийских наемников, которые он летом 369 г. прислал в Коринф, в значительной степени способствовали неудаче второго вторжения Эпаминонда в Пелопоннес. Сле­дующей весною Дионисий оказал поддержку фригийскому сатрапу Ариобарзану в его стараниях восстановить мир в Греции; в то же время он, чтобы придать больше веса своему вмешательству, послал новое вспомогательное войско в Пе­лопоннес. Этим полкам и были преимущественно обязаны спартанцы своей „бесслезной победой" над аркадянами. В это время Дионисий заключил союз и с Афинами; любез­ность афинян дошла до того, что на Больших Дионисиях ближайшей весною первую награду присудили трагедии ти­рана.

Но несмотря на все эти успехи, Дионисий не мог забыть поражения при Кронионе. Когда затем в Карфагене снова вспыхнула чумная эпидемия и карфагенские подданные в Ливии и Сардинии, пользуясь этим, восстали, — наступил, казалось, благоприятный момент для отмщения. Повод к войне был легко найден, и сиракузская армия снова перешла карфагенскую границу (368 г.). Селинунт и Энтелла тотчас примкнули к Дионисию, Эрике был взят, и приступлено к осаде Лилибея. Но укрепленный и защищаемый сильным гарнизоном город отражал все приступы; часть сиракузского флота была уничтожена в Дрепанской гавани неожиданным нападением карфагенян, и так как уже настала осень, то Дионисию не оставалось другого выхода, как заключить пе­ремирие с врагом и возвратиться в Сиракузы.

Однако труды и лишения похода надорвали здоровье 63-летнего тирана; он умер еще зимою, не доведя до конца дела своей жизни, — освобождения всей Сицилии от карфа­генского ига. Но он достиг важных результатов. Если запад­ные греки соединились в одно государство и тем остановили натиск карфагенян и италийских варваров, то это была и за­слуга Дионисия, поскольку вообще это могло быть заслугой единичной личности. Дионисий указал путь, идя по которо­му эллинская нация могла не только сохранить свою незави­симость, но и достигнуть всемирного господства, — путь, на который позднее вступили Филипп и Александр.

Этими великими успехами он был обязан прежде всего своему выдающемуся политическому и военному таланту. Оборона Сиракуз против карфагенян, победы при Элепоре и Кабале принадлежат к самым блестящим успехам, какие от­мечены военной историей древности. Еще более достойно удивления то, что он сумел из сиракузской демократии соз­дать государство, которое, по выражению своего основателя, было упрочено стальными цепями, внутренний покой кото­рого в продолжение почти полустолетия ни разу не был на­рушен смутою. Но Дионисий был не только великим полко­водцем и замечательным государственным деятелем. Будучи тираном, он посвящал часы своего досуга сочинению траге­дий. Вероятно, ни один из его военных или дипломатиче­ских успехов не доставил ему столько радости, как его побе­да на афинской сцене.

Путь к власти шел для Дионисия через реки крови, да и позднее он часто бывал вынужден прибегать к суровым ме­рам даже по отношению к людям, которые были ему очень близки. Он сам глубоко страдал от этого; в одной из своих трагедий он высказал мысль, что тирания — мать неспра­ведливости. Дочерям своим он дал имена Арете (Доброде­тель), Дикайосине (Справедливость) и Софросине (Умерен­ность). И это не были пустые слова; Дионисий был искренно добродетелен, его частная жизнь была безупречна, так что даже клевета не дерзала касаться ее, и при всей царской рос­коши, которою он, соответственно своему положению, ок­ружил себя, лично он жил чрезвычайно просто. В обращении с окружающими он был одинаково приветлив со всеми и любил удачную шутку даже тогда, когда сам служил для нее мишенью; к придворным льстецам, ползавшим у его ног, он относился с заслуженным презрением. Свою храбрость он доказал во многих сражениях, но наиболее блестящим обра­зом — при геройском штурме Тавромения; если он во время своего царствования принимал меры для охранения себя от покушений, то это было вполне естественно в эпоху, когда убийство тирана считалось великой заслугою. Правда, с те­чением лет этот страх принял, по-видимому, болезненные размеры; известная легенда о дамокловом мече хорошо ха­рактеризует душевное состояние стареющего тирана.

Дионисий вскоре после произведенного им государст­венного переворота женился на дочери Гермократа; когда же она спустя несколько недель после свадьбы пала жертвой грубых насилий, совершенных над нею сиракузскими ари­стократами (выше, с.66), Дионисий женился на Аристомахе, дочери своего единомышленника Гиппарина, одного из бо­гатейших и знатнейших граждан Сиракуз. А так как этот брак долго оставался бездетным, то Дионисий перед нача­лом войны с Карфагеном решился взять вторую жену, локрийку Дориду. Она родила ему двух сыновей, Дионисия и Гермокрита, и дочь Дикайосине. Тем не менее Дионисий ос­тавил при себе и сиракузянку, продолжал жить с нею, и в конце концов дождался и от нее потомства; она родила ему сыновей Гиппарина и Нисея и дочерей Софросине и Арете. Наследником отца по праву являлся Дионисий, как старший сын; и несмотря на все интриги родственников Аристомахи, стремившихся возвести на престол ее сыновей вместо сына чужестранки, или по крайней мере добиться разделения го­сударства, — престарелый Дионисий не изменил своего ре­шения. Чтобы связать обе линии своего потомства, он женил своего старшего сына на его сводной сестре Софросине; впрочем, надеждам, которые он возлагал на этот брак, не суждено было осуществиться.

Дионисий-младший был во многих отношениях прямой противоположностью своего отца: насколько последний от­личался умеренностью, настолько тот был распущен; притом он был совершенно лишен политических и военных способ­ностей, хотя, правда, более мягок и миролюбив. Тотчас по восшествии на престол он завязал переговоры с Карфагеном об окончании войны, унаследованной им от отца; обе сторо­ны скоро пришли к соглашению, в общем, на условии сохра­нения каждою из них ее прежних владений. Вообще же он продолжал внешнюю политику своего отца; он посылал Спарте вспомогательные войска против Фив, воевал в инте­ресах италийских греков с луканцами и основал две колонии на япигийском побережье, главным образом с целью прекра­тить разбой на Адриатическом море. Внутри государства узда была несколько ослаблена; при вступлении на престол он отпустил на свободу большое число заключенных, облег­чил бремя налогов, вернул на родину изгнанников вроде Филиста. Да и вообще Дионисий старался по возможности загладить те несправедливости, которые его отец принужден был совершить при основании государства. Регий был вос­становлен как самостоятельная община под именем Фебеи; уцелевшим жителям разрушенного Наксоса позволено было поселиться на своей старой территории в Тавромении, кото­рый, таким образом, утратил свой прежний характер воен­ной колонии (358/357 г.).

Самым влиятельным лицом при дворе был в первое время Дион, сын Гиппарина и, через сестру Аристомаху, шурин старшего Дионисия. Даровитый молодой человек пользовался большим расположением тирана, и когда брат последнего, Феарид, умер, Дионисий выдал его вдову, свою дочь Арете, замуж за Диона и поручил ему начальство над флотом, находившееся до тех пор в руках Феарида. Диони­сий-младший вначале также находился всецело под влияни­ем шурина. А Дион втайне стремился к тому, чтобы сверг­нуть Дионисия с престола и самому захватить власть или доставить ее одному из своих племянников. Чтобы подгото­вить почву для такого переворота, он призвал Платона в Си­цилию; и философ действительно явился туда в полной уве­ренности, что в Сицилии ему удастся осуществить свою по­литическую утопию, не догадываясь, что он предназначен служить орудием политической интриги. Вначале Дионисий со всем энтузиазмом своей впечатлительной натуры увлекся новым учением, несмотря на то, что учитель приступил к делу несколько педантично и никак не хотел понять разли­чия между Академией и царским дворцом. Некоторое время геометрия была в моде при сиракузском дворе; Дионисий начал даже подумывать о реформе государственного устрой­ства в духе Платона. В конце концов ему, однако, все стало ясно. Дион был втихомолку посажен на корабль и перевезен в Италию: впрочем, его огромные богатства не были у него отняты, и официально считалось, что Дион отправился в пу­тешествие за границу. Спустя короткое время и Платон был отослан обратно в Грецию. В Сиракузах руководящее влия­ние перешло к Филисту; он же вскоре получил и звание наварха, принадлежавшее перед тем Диону. Бразды правления теперь снова находились в сильных руках, — главное, в ру­ках человека, который был искренно предан тирану. Скоро наступило время, когда Дионисий стал крайне нуждаться в такой опоре.

На другом конце эллинского мира, в понтийских горо­дах, дела находились в таком же положении, как в Сицилии. Правда, там грекам не грозил такой враг, как Карфаген, по­тому что на южное побережье Черного моря персы обраща­ли мало внимания, а северный берег Понта вообще находил­ся вне сферы их влияния. Зато греческие города при Понте обречены были на беспрерывную борьбу с варварами, оби­тавшими внутри материка, которые, сколько бы их ни побе­ждали, постоянно снова приходили из своих степей или гор; и эта борьба становилась все труднее, по мере того как гре­ческая культура проникала и к исконным обитателям стра­ны. В результате и здесь образовалась военная монархия.

В Пантикапее, важнейшем городе на Киммерийском Боспоре, еще во время Персидских войн (приблизительно с 480 г.) захватил власть род Археанактидов. Около 438 г. эта династия была свергнута Спартаком I, к которому и перешла затем верховная власть. Возможно, что этот переворот нахо­дится в связи с экспедицией Перикла к Понту (см. выше, т. I, с.397 и след.), последствием которой было обложение боль­шинства понтийских городов, вероятно, также и самой Пантикапеи, данью в пользу афинян. Когда затем могущество Афин было сокрушено в Пелопоннесской войне, сыну Спар­така, Сатиру I, удалось добиться независимости, отнять у афинян и подчинить своей власти остальные греческие горо­да у Боспора — Фанагорию, Нимфей и Гермонассу; его вер­ховную власть должны были признать и соседние варвар­ские племена азиатского побережья, как, например, синды и дандарии. Таким образом, это Боспорское царство, как оно отныне называется, сделалось одной из первых держав на Понте. Впрочем, дружественные отношения с Афинами бы­ли вскоре восстановлены, так как, с одной стороны, Афины после катастрофы при Эгоспотамах не могли более думать об осуществлении своих прав на эту отдаленную область и в то же время не могли обойтись без ввоза понтийского хлеба, а с другой — боспорские князья находили в Афинах наи­лучший рынок для сбыта продуктов своей страны. Поэтому они предоставили афинским купцам драгоценные привиле­гии, как, например, право беспошлинного вывоза хлеба и право нагружать свои корабли раньше всех других; в награ­ду за эти льготы Афины щедро наделяли дружественных го­сударей почестями.

При осаде укрепленной Феодосии (Кафа) Сатир был убит (около 390 г.), и когда его сын Левкон I возобновил по­пытку овладеть этим городом, ему пришлось вступить в войну с могущественной Гераклеей, которая, как мы знаем, владела на Таврическом полуострове колонией Херсонесом и для которой поэтому было в высшей степени важно оста­новить поступательное движение боспорских царей. Левкон принужден был снять осаду Феодосии и лишь с трудом спас собственную страну от нападения сильного неприятельского флота. В конце концов он, однако, достиг своей цели, веро­ятно, в то время, когда внутренние смуты отвлекли внима­ние Гераклеи от внешних дел (около 365 г.): с тех пор Фео­досия оставалась соединенной с Боспорским царством. Внутри государства Левкону, как уже отцу его Сатиру, при­ходилось бороться с разнообразными трудностями, потому что и на берегу Боспора существовала, конечно, сильная республиканская партия, а тяжелый гнет налогов, который здесь, как и везде, влекла за собою военная монархия, посто­янно разжигал и усиливал недовольство. Однако Левкону удалось до самой смерти сохранить власть при помощи гре­ческих наемников и благодаря верности его скифских под­данных. Ему наследовали (в 347 г.) его сыновья Спарток II и Перисад I, которые царствовали совместно до тех пор, пока спустя пять лет Спарток II умер и Перисад I сделался едино­властным государем. В течение его долгого царствования (до 309 г.) все варварские племена, обитавшие на восточном берегу Меотиды, от Кавказа до Танаиса, были подчинены Боспорскому царству. Потомки Перисада царствовали на Боспоре еще два столетия, пока наконец последний Спартокид, носивший также имя Перисада (Перисад V), принужден был уступить государство Митридату Эвпатору, царю Каппадокии.

Подобно другим греческим тиранам той эпохи, боспорские тираны по отношению к своим эллинским подданным не принимали царского титула; они называют себя „архон­тами Боспора и Феодосии", а царями именуют себя только в отношении к подвластным варварским племенам. Даже на монетах они чеканили не свое имя, а название своей столицы Пантикапеи, которая и в иных отношениях занимала первен­ствующее положение среди боспорских городов. Да и вооб­ще они, вероятно, оставляли своим подданным подобие рес­публиканской свободы; фактически же вся власть находи­лась в руках государей, так что, например, Перисад собст­венною властью раздавал проксению и связанное с нею ос­вобождение от пошлин, притом на протяжении всего госу­дарства. Впрочем, боспорские тираны в общем не злоупот­ребляли своею властью и были для своих подданных мило­стивыми и справедливыми правителями.

Важнейшими городами на южном побережье Понта бы­ли Синоп и Гераклея. Они сумели, по крайней мере фактиче­ски, отстоять свою независимость против персов или во вся­ком случае скоро снова вернуть себе свободу. Затем Синоп примкнул к Афинам, около того времени, когда Перикл предпринял свою экспедицию в Понт (см. выше, т.1, с.397 и след.); напротив, Гераклея сохранила свою самостоятель­ность и по отношению к Афинам. После падения морского владычества Афин, около конца V и начала IV столетия, Си­ноп становится могущественным городом: опираясь на мно­гочисленный флот, он владычествует над своими колониями Трапезунтом, Керасом и Котиорой и как равный равному дает отпор князьям соседней Пафлагонии. Но когда Пафлагония была покорена персидским сатрапом Датамом, Синоп также не мог долее сохранить свою независимость и после мужественного сопротивления подчинился Датаму (около 370 г.); с этих пор до эпохи Александра город оставался под властью персов.

Гераклея была счастливее Синопа; ей удалось отстоять свою независимость и против персов. Город владел обшир­ной территорией, исконное население которой, фракийское племя мариандинов, в качестве крепостных обрабатывало поля своих греческих господ, а в военное время поставляло отличные команды для флота. Строй государства был, как естественно при таких условиях, олигархический, и вся власть находилась в руках крупных землевладельцев. Посте­пенно число граждан, облеченных правом участвовать в управлении, было расширено до шестисот, и в конце концов введено демократическое устройство. Но народ не был удовлетворен политическими правами, которых он добился, и требовал всеобщего прощения долгов и распределения зе­мельной собственности на новых началах. Городской совет ввиду этой опасности не придумал ничего лучшего, как бро­ситься в объятия Клеарха, влиятельного гражданина Гераклеи, который несколько лет назад был изгнан, как противник господствующей партии, и теперь служил в Персии началь­ником отряда наемников. Клеарх явился, но сам стал во гла­ве движения, для подавления которого он был призван. Он оцепил своим войском здание Совета и арестовал всех тех его членов, которые не успели спастись бегством; имения арестованных и бежавших были конфискованы, а рабы их освобождены (364 г.). Тщетно изгнанники с оружием в руках пытались добиться возвращения; победа осталась на стороне Клеарха, и он жестоко расправился со всеми, кто еще казал­ся ему подозрительным.

Со стороны персов Клеарху нечего было опасаться, по­тому что как раз в это время вспыхнуло великое восстание сатрапов; кроме того, Клеарх прилагал все старания к тому, чтобы сохранить хорошие отношения с персидским царем. Против окрестных варваров он вел счастливые войны, во время которых он дошел до Пропонтиды и осаждал, правда, без успеха, Астак, подпавший под власть Вифинии. Никогда еще Гераклея не была так могущественна. Хотя Клеарх и не принял царского титула, тем не менее он окружил себя ис­тинно царскою роскошью; в торжественных случаях он по­являлся в пурпурной мантии, с золотым венком на голове, и, по преданию, дошел даже до того, что объявил себя сыном Зевса и требовал, чтобы ему оказывали подобающие почес­ти.

Наконец, после двенадцатилетнего правления Клеарх пал жертвой заговора, во главе которого стоял один из его родственников, Хион, сын Матрида (352 г.). Однако заго­ворщики не достигли своей главной цели, так как брату Кле­арха Сатиру удалось удержать в своих руках власть над Гераклеей. Убийцы тирана были схвачены и казнены, даже их дети и остальные родственники не были пощажены, и вооб­ще в городе был установлен режим террора. Сатир женился на вдове своего брата, но смотрел на себя лишь как на опе­куна его двух малолетних сыновей Тимофея и Дионисия, которым и передал правление, как только старший, Тимо­фей, подрос (345/344 г.). Тирания была теперь достаточно упрочена, и новый государь мог ослабить поводья. Сидев­шие в тюрьмах были освобождены, частные долги были уп­лачены из государственной казны, политические преследо­вания прекратились; однако вернуть изгнанников еще не решились. Тимофей также сумел сохранить независимость государства, хотя именно в это время, после покорения Египта, персидский царь стал сильнее затягивать узду в Ма­лой Азии. Таким образом, Тимофей быстро приобрел попу­лярность, и когда он после восьмилетнего царствования умер (337/336 г.), его смерть вызвала искреннюю и всеоб­щую печаль. Дионисий правил государством в духе своего брата. Вскоре победа, одержанная Александром при Гранике, освободила его от опасности, которая до тех пор грозила ему со стороны персов, и дала ему возможность распростра­нить свою власть на соседние варварские племена. Алексан­дру некогда было думать о Малой Азии; а когда начались смуты эпохи диадохов, Дионисий благодаря разумной поли­тике, которой он держался по отношению к новым властите­лям, сумел сохранить власть до самой смерти и передать престол своим сыновьям. Только Лисимах сверг династию Клеарха, которая в продолжение 76 лет правила Гераклеей. И здесь, как в Сицилии и на северном побережье Понта, во­енная монархия исполнила свою задачу — обеспечить суще­ствование передовых греческих форпостов в условиях по­стоянных нападений соседних варваров.