ГЛАВА IX. Начало объединительного движения

Как все народы, рассеянные по большим пространствам, греки поздно сознали свое племенное единство. У Гомера еще нет общего имени для всей нации — нет, сообразно с этим, и отрицательного признака греческого национального чувства — обозначения всех негреков варварами. Но само национальное чувство уже проснулось. В то время, когда заканчивалась наша „Илиада", Троянская война уже пред­ставлялась общегреческим предприятием, и в „Списке ко­раблей" это представление получило вид законченной сис­темы. Грустно видеть, что здесь, на пороге греческой исто­рии, был в поэтических образах выставлен идеал, так мало осуществленный дальнейшей историей.

Пробуждавшееся национальное чувство получило внеш­нее выражение прежде всего в религиозной области. Дельфы и Додона уже в гомеровские времена были святынями для всего народа; несколько позже к ним присоединяется Олим­пия. Остров Делос становится религиозным центром всего ионийского племени по обе стороны Эгейского моря. Вокруг одной из этих национальных святынь — вокруг Дельфий­ского храма — образовался первый постоянный союз гре­ческих племен, вышедший за пределы отдельной местности.

Храм Деметры близ Анфелы, при входе в Фермопиль­ское ущелье, которое соединяет Фессалию с Южной Греци­ей, был с давних времен религиозным центром для „окрест­ных жителей", собиравшихся сюда для совместных жертво­приношений.

Позже, когда большое значение получил храм Аполлона в соседних Дельфах, т.е. приблизительно с VIII века, он сде­лался вторым средоточием „союза окрестных жителей", или, как его называли греки, — Амфиктионии. С этих пор круг участников стал все более расширяться, пока в него не во­шла, наконец, вся Греция от Истма до Олимпа. Здесь мы на­ходим фокейцев, к области которых принадлежали Дельфы, соседних дорийцев и локрийцев, далее все племена Фесса­лии, а рядом с фессалийцами даже малийцев, энианцев, долопов, фтиотийцев, магнетов, перребов, наконец, эвбейцев и беотийцев. Каждый из этих народов имел в совете амфиктионов два голоса; уполномоченные и их помощники соби­рались два раза в год — осенью и весной. Сначала в Фермо­пилах, затем в Дельфах совершали жертвоприношения; по­том приступали к обсуждению общих дел, как, например, содержание храмов, заведование священными сокровищами, устройство священных игр и проч. При исполнении своих решений союз имел право, в случае надобности, требовать вооруженной помощи от своих членов. В политические во­просы Амфиктиония не вмешивалась; участвовавшим в ней государствам разрешалось воевать друг с другом, сколько им было угодно, но они были обязаны соблюдать при этом известные международные условия; так, ни один из принад­лежавших к союзу городов не имел права во время войны разрушить другой союзный город или отрезать его от воды.

Как ни был шаток этот союз, он все же должен был зна­чительно поднять в участниках чувство национального единства. В самом деле, весьма вероятно, что именно под влиянием дельфийской Амфиктионии стали обозначать име­нем „эллинов" весь греческий народ, потому что первона­чально Элладой называлась только область на юге Фессалии, и в таком значении это слово встречается еще у Гомера. Только около середины VII века Архилох и приблизительно в то же время Гесиод в „Трудах и Днях" употребляют слово „эллины" или, скорее, „панэллины" для обозначения всей нации. В „списках" Гесиода мы уже находим царя Эллина — героя-эпонима греческого народа, и с этих пор имя „эллины" входит во всеобщее употребление.

Само собой разумеется, что объединительное движение обнаружилось и в политической области. Древние областные государства доисторического периода, утратившие уже вся­кое значение, стали складываться в более крупные союзы. Проще всего это делалось так, что соседние области вступа­ли между собой в союз для облегчения сношений и для об­щей защиты в случае войны, причем каждое из участвовав­ших государств сохраняло в остальных отношениях полную автономию; в этих случаях основой обыкновенно служили древние религиозные союзы. Иногда происходило полное слияние — синойкизм, как говорили греки, — причем часть жителей переселялась в то селение, которое было избрано главным городом нового союзного государства. Наконец, часто более сильная область покоряла соседние, менее силь­ные области, и делала их жителей или своими подданными (периэки), или крепостными. Конечно, и эти новые государ­ства были большею частью невелики, а там, где основыва­лись более крупные политические союзы, как, например, в Фессалии и Пелопоннесе, они представляли собой непроч­ное соединение самостоятельных общин, без общей органи­зации и без тесной внутренней связи.

Объединение областей нигде не было проведено с таким совершенством, как в Аттике. Здесь тоже некогда существо­вал целый ряд самостоятельных областных государств[80], из которых некоторые продолжали существовать и в поздней­шее время как религиозные союзы; таков, например, Тетраполис на Марафонской равнине, представлявший союз че­тырех „городов", вернее, сел: Марафона, Пробалинфа, Трикорифа и Энои. Но здесь не было больших городских цен­тров; население страны было разбросано более чем по сотне местечек и деревень, и это обстоятельство должно было осо­бенно облегчить слияние всех областей в одно государство. Этому благоприятствовали и географические условия, так как орошаемая Кефисом центральная равнина соединялась со всеми остальными частями страны удобными путями со­общения. Из этой центральной равнины и исходило объеди­нение страны; средоточием союзного государства стала кре­пость Афины, расположенная на высокой скале над долиной Нижнего Кефиса. Каким образом произошло здесь слияние — мы не знаем, так как уже в начале исторического периода мы находим жителей всех областей страны объединенными на равных правах в союзном государстве[81] Праздник Синойкии, который еще и в историческую эпоху праздновался ежегодно в середине лета, поддерживал воспоминание о со­бытии, которому Афины больше всего были обязаны своим позднейшим величием. Конечно, присоединение всей стра­ны к Афинам произошло не сразу, особенно Элевсин, благо­даря своему обособленному положению, по-видимому, дол­го оставался независимым, может быть, даже до VII века, между тем как остальная Аттика еще в VIII веке вошла в со­став Афинского государства. Однако, еще во время Писистрата отдельные области Аттики весьма энергично преследу­ют свои местные интересы; население равнины в окрестно­сти Афин, Педиона, находится во враждебных отношениях к жителям Паралии, полуострова по ту сторону Гиметта, и к диакрийцам, населяющим горную страну напротив Эвбеи. Клисфен своим новым подразделением государства стре­мился главным образом именно уничтожить этот партикуля­ризм. Действительно, только его реформа и завершила объе­динение Аттики.

Соседней Беотии, кажется, еще более, чем Афинам, са­мой природою предназначено было образовать единое поли­тическое целое. Но здесь уже рано возник целый ряд значи­тельных городских центров; наряду со знаменитыми Фивами эпос прославляет богатство минийского Орхомена, и еще в настоящее время на одном из островов Копаидского озера, у подошвы Птоона, возвышаются остатки стены, окружавшей широким кольцом доисторический город, которого даже имя не дошло до нас. Кажется, этот город был разрушен фиванцами; однако Фивы были недостаточно сильны, чтобы поко­рить и остальные соседние города — Танагру, Феспию, Галиарт. Таким образом, объединение Беотии могло произойти только в форме федеративного государства, развившегося постепенно из религиозного союза, который с незапамятных времен связывал города страны со святынями Афины Итон­ской при Коронее и Посейдона при Онхесте у Копаидского озера. Дольше всего держался Орхомен, который еще в го­меровском „Списке кораблей" не причисляется к Беотии и который даже в позднейшее время постоянно обнаруживал сепаративные наклонности. Во главе союза стояли Фивы, имевшие, как самый значительный город, двух представите­лей в высшем исполнительном совете — коллегии беотархов, между тем как остальные города посылали туда по од­ному члену; вообще Фивы, благодаря своему фактическому превосходству, имели обыкновенно решающее влияние на политику союза.

Такую же форму приняли и областные союзы остальных племен Северной Греции, от Фокиды и Локриды вверх до Олимпа и Акрокеравнского мыса. Из этих государств в древнейшее время приобрел большое значение только Фессалийский союз. Обширная, окруженная со всех сторон го­рами равнина Пенея уже сама по себе должна была побуж­дать жителей к политическому объединению; не меньшее значение имела потребность господствующей аристократии в помощи на случай восстания крепостных крестьян. Таким образом, первоначально в отдельных частях страны образо­вались более крупные областные союзы: на востоке, между нижней частью Пенея и Пагаситским заливом, — Пеласгиотида, „пеласгический Аргос" Гомера — вокруг Ларисы, Краннона и Фер, на западе, по верхнему течению Пенея — Гистнеотида вокруг Трикки и Гомф; на юге, в области Апидана и Энипея — Фессалиотида вокруг Фарсала и Киериона. Эти три округа вступили затем в союз между собой — вряд ли ранее VII века, потому что гомеровский „Список кораб­лей" еще не знает единой Фессалии. Позже к ним присоеди­нились на правах четвертого союзника фиотийские ахейцы. Во главе союза стоял высший чиновник (тагн, таг), выби­раемый, кажется, пожизненно из господствующих аристо­кратических родов; ему принадлежало главное начальство на войне.

Таким образом, на севере Греции образовалось могуще­ственное государство, близость которого сильно давала себя чувствовать соседям. Все небольшие горные народы в ок­ружности вынуждены были признать верховное владычество Фессалии и обязались платить дань и выставлять войско во время войны: магнеты у Пелиона и Оссы, перребы у южного склона Олимпа и Камбунских гор, долопы по южному Пинду, малийцы и энианцы у Эты. Фессалийцы обладали теперь большинством голосов в совете дельфийской Амфиктионии, и они воспользовались этим положением для распростране­ния своего влияния и к югу от Фермопил.

В том месте, где Дельфийская долина открывается к мо­рю, находился город Криса, достигший цветущего состояния благодаря плодородию прибрежной равнины, и еще более — благодаря торговле в заливе, который получил свое имя от города. Выходцами из этого города были некогда основаны Дельфы. Когда затем это священное место сделалось пред­метом национального поклонения, дело не могло обойтись без раздоров — тем более что Дельфы имели прочную опору в Амфиктионии. Около начала VI века двинулось на Крису фессалийское войско под начальством Эврилоха из рода Алевадов; в этой „священной войне" приняли участие, по преданию, также Афины и тиран сикионский Клисфен. Ис­ход борьбы легко было предвидеть. После продолжительно­го, по преданию, десятилетнего сопротивления Криса была взята и разрушена, а область ее посвящена дельфийскому богу. После этого Амфиктиония была преобразована; голоса получили афинские и пелопоннесские дорийцы; Дельфий­ские игры приобрели значение национального празднества.

Благодаря этим событиям вся Фокида подпала под фес­салийское владычество. Но при попытке подчинить себе и Беотию фессалийцы потерпели решительное поражение в большом сражении при Керессе в Феспийской области. С этого времени могущество Фессалии начинает падать. Фо­кида вернула себе свою независимость и отстояла ее в про­должительных войнах с могущественным соседом. Особен­но известна победа, одержанная фокейцами над фессалийской конницей при Гиамполисе незадолго до Персидских войн. С тех пор Фермопилы образуют южную границу Фес­салии не только в географическом, но и в политическом от­ношении.

Несчастье Фессалии заключалось в том, что в ней не было ни одного достаточно большого и сильного города, который мог бы подчинить своему влиянию остальные об­щины. Наиболее значительные города страны — Фарсал, Краннон, Лариса, Феры — были почти равны между собой. Поэтому союз, объединявший Фессалию, был постоянно не­прочен, пока наконец центральная власть потеряла всякое значение и совсем перестали выбирать тага (тагоса). Как политические, так и социальные условия — владычество аристократии и крепостное положение земледельческого класса — препятствовали какому бы то ни было прогрессу страны. Фессалия никогда не дала ни одного выдающегося ученого, поэта или художника; а до IV века мы даже вообще не знаем ни одного фессалийского писателя. Та из греческих областей, которая была наиболее щедро одарена природою, осталась мертвым членом в организме нации.

Иным путем пошла история северной соседки Фесса­лии, горной Македонии, орошаемой верхним течением Галиакмона. Приблизительно в первой половине VII века царь Пердикка I из дома Аргадов повел свой народ вниз по тече­нию реки в Пиерию у подошвы Олимпа, изгнал фракийское население страны и заменил его македонскими колонистами. Такой же участи подверглись иллирийские эорды у Бегорритского озера. В завоеванной области, в том месте, где до­рога из плоскогорья спускается в Эмафийскую равнину и горные воды, устремляясь в долину, образуют великолепные водопады, Пердикка основал свою столицу Эги. Отсюда в течение двух ближайших веков были отняты у пеонийцев и фракийцев равнина по нижнему течению Аксия и холмистая область Мигдония по ту сторону реки, до границы халкидских колоний. Здесь, при реке Лудие, в безопасной, защи­щенной болотами местности, македонские цари построили свою новую столицу Пеллу, тогда как Эги оставались ме­стом погребения царской фамилии и религиозным центром страны. Кроме того, здесь возникло много других поселе­ний, из которых наиболее значительными были Бероя, Миеза, Алор. Так греческая нация тихо и скромно приобрела на севере область, которая по величине не уступала Фессалии. Этой стране суждено было позже спасти Грецию от бедст­вий политического разъединения.

В Пелопоннесе отдельные округа также соединялись в большие союзы. Микены потеряли теперь то руководящее положение, которое они занимали в доисторический период. Действительно, если положение древней горной крепости во времена всеобщих войн было очень благоприятно, то оно нисколько не соответствовало потребностям нового времени с его развитыми сношениями. Вследствие этого Микены вскоре затмил город Аргос, расположенный вокруг высокой крепости Лариса, вблизи морского берега, где дороги из внутренней части Пелопоннеса вступают в равнину. Сосед­ние мелкие города скоро должны были подпасть под власть аргосцев. Асина была разрушена, по преданию, еще в VIII веке, Навплия — около 600 г. Орнеи, Гисии, Тиринф, Мидея и сами Микены сделались подчиненными периэкскими городами.

К югу Аргос распространил свое господство на Кинурию и, по преданию, даже на все западное побережье залива и остров Кифера. Господство над знаменитым в древности храмом Геры возле Микен перешло теперь к Аргосу, кото­рый, таким образом, приобрел сакральную гегемонию над всей страной. В первой половине VI века, в царствование Фейдона, аргосцам, по преданию, удалось даже заставить Коринф, Эгину и соседние города также признать их поли­тическое господство: таким образом они восстановили цар­ство Темена, на долю которого, по преданию, выпала неко­гда, при разделе дорийских завоеваний в Пелопоннесе, вся Арголида.

Между тем на юге у Аргоса появился опасный сопер­ник. В равнине по среднему течению Эврота, глубоколежащем Лакедемоне Гомера, Спарта около середины VIII века, по преданию — при царе Телекле, покорила соседние Амиклы и Фарис. Скоро затем была завоевана и долина нижнего Эврота до самого моря, с городами Геронтрами и Гелом, За­воеванная область была разделена на равные части между победителями; туземцы, обращенные в крепостных (илотов), должны были обрабатывать землю для своих новых господ. Последние, освобожденные, таким образом, от всяких забот о средствах пропитания, получили возможность посвятить себя исключительно военному делу. Все гражданское насе­ление Спарты получило военную организацию и было под­чинено строгой дисциплине; даже мальчиков с раннего дет­ства готовили только к этой цели. Таким образом, Спарта, благодаря своему постоянному войску, получила перевес над соседями, которым каждый раз приходилось собирать гражданское ополчение. Нужно думать, что такая организа­ция создана была по примеру соседнего родственного Крита, где подобное устройство существовало уже несколько сто­летий (см. выше, с.87), так как Спарта в это время вообще находилась под сильным влиянием Крита.

Ближайшим последствием покорения долины нижнего Эврота было признание господства Спарты небольшими го­родами полуостровов Малеи и Тенара. Они уступили ей часть своих владений, выставляли во время войны свой от­ряд, подчинялись спартанским судам, получали спартанских наместников (гармостов) и, в случае надобности, допускали к себе спартанские гарнизоны. В остальном эти общины периэков, как их называли, сами ведали свои дела и, по-видимому, спартанское господство не было очень тягост­ным, так как периэки, за немногими исключениями, остава­лись верны Спарте во всех кризисах, вплоть до македонско­го периода.

Скоро долина Эврота оказалась тесной для спартанцев, и их стала привлекать богатая Мессенская равнина по ту сторону Тайгета. Под конец VIII века царь Теопомп перешел через горы и после борьбы, продолжавшейся, по преданию, 20 лет, покорил Мессению. Здесь также земля была разделе­на между победителями, а жители обращены в крепостных, которые обязаны были отдавать своим господам половину дохода с полей. Но мессенцы не могли забыть свою преж­нюю свободу, и когда во второй половине VII века Спарта была ослаблена внутренними смутами, они восстали против своих поработителей, поддерживаемые Панталеоном, царем Писы, и Аристократом, царем Орхомена в Аркадии. Вначале союзники одержали несколько побед, и еще долго потом воспевались геройские подвиги мессенского полководца Аристомена. Но всякая храбрость оказывалась бессильной против спартанской дисциплины; в сражении у Большого рва победа осталась за спартанцами, наконец, был взят и по­следний оплот восставших, крепкая Ира. Мессения снова была порабощена, и спартанцы спокойно владели ею до са­мых Персидских войн.

Победоносная Спарта стала теперь распространять свое господство и по направлению к северу. Первые шаги к этому сделаны были, вероятно, еще до восстания мессенцев; по крайней мере область у верхнего течения Эврота и Энуса — Скиритиду — спартанцы должны были покорить раньше, чем они могли двинуться на Тегею. Однако храбрые жители горной Аркадии оказали им сильное сопротивление, тем бо­лее успешное, что и здесь отдельные округа начали сливать­ся в один крупный союз. Инициатива в этом деле принадле­жала, по-видимому, Орхомену, царь которого Аристократ, как мы видели, поддержал восстание мессенцев и, вероятно, завоевал часть южной Аркадии; сын его Аристодам, по пре­данию, в деле упрочения своего могущества следовал его примеру. Монеты с аркадской надписью, которые чекани­лись приблизительно с середины VI века до времени Пело­поннесской войны, указывают на продолжительное сущест­вование этого союза. К нему принадлежала, вероятно, и Тегея; во всяком случае соседи не могли оставаться безучаст­ными свидетелями нападения спартанцев на этот город. Та­ким образом, спартанцы под предводительством своих царей Леонта и Агасикла (около 580—550 гг.) потерпели тяжелое поражение, которое на время приостановило их дальнейшие успехи.

Около этого же времени аргосский царь Фейдон сделал попытку доставить своему городу руководящее положение в Пелопоннесе, на которое Аргос, по гомеровской традиции, имел право. Он совершил поход через весь полуостров в Олимпию и отнял у элейцев заведование национальным праздником, незадолго перед тем захваченное ими. Однако этот успех был непрочен. По преданию, Фейдон погиб во время одного восстания в Коринфе, а при его сыне Локаде могущество Аргоса начало падать. Коринф и соседние горо­да вернули себе независимость и нашли опору в Спарте, ко­торая теперь начала наступательную войну против Аргоса.

Кифера и восточное побережье Лаконии вверх до Фиреи бы­ли завоеваны, а попытка аргосцев вернуть себе потерянные области окончилась кровавым поражением их около 540 г.

Между тем элейцы снова покорили Писатиду, свергли ее династию и низвели города страны на степень подчинен­ных периэкских общин. Подобная же участь постигла жите­лей горной страны, пограничной с Аркадией, — так назы­ваемой Акрории, а может быть, и часть трифилийских горо­дов к югу от Алфея. После этого никто уже не оспаривал у Элиды права заведования Олимпийским празднеством. По преданию, Спарта помогала элейцам во время этих войн, во всяком случае с этой поры Элида находится в союзе со Спартой.

В Аркадии около этого времени свергнута была орхоменская династия; затем сначала Тегея, а вскоре и Мантинея, Орхомен и вообще восточная и южная части страны должны были признать спартанское господство и обязаться выстав­лять войско в случае войны. За исключением Аргоса и гор­ных округов Ахеи и северной Аркадии, весь Пелопоннес на­ходился теперь в зависимости от Спарты. Собственно Спар­танская область занимала более трети полуострова, свыше 8000 кв. км; почти такую же площадь составляли владения союзных государств. Таким образом, к концу VI века Спарта является первым по могуществу государством Греции, и ей главным образом нация была обязана сохранением своей независимости, когда скоро затем начались Персидские вой­ны.

В то время как областные государства греческого мате­рика, исключая немногих, сливались в большие государст­венные союзы, острова принимали в этом движении только слабое участие. Правда, на Крите более значительные горо­да, Гортина и Кнос, подчинили своему влиянию слабые со­седние общины, однако до объединения всего острова дело никогда не доходило; не было внешнего врага, который уг­рожал бы независимости Крита. Из Кикладских островов тоже ни один не был достаточно силен, чтобы подчинить остальные своему политическому влиянию. Андрос, Тенос и Кеос, по преданию, находились некоторое время в зависимо­сти от Эретрии; впоследствии, с середины VI века, здесь все более стало преобладать влияние Афин. На Эвбее объедине­нию мешало соперничество равных по могуществу торговых городов Халкиды и Эретрии. Плодородная Лелантская рав­нина, простирающаяся от Эврипа до подошвы Дирфиса, по­стоянно служила яблоком раздора между обеими соседними общинами; и однажды, около 600 г., такой пограничный спор принял характер настоящей войны, в которую, благода­ря развитым торговым сношениям обоих городов, вовлечена была большая часть Греции. Жителям Эретрии пришли на помощь милетцы; на стороне халкидцев стояли старые со­перники Милета, самосцы, затем фессалийцы; в войне при­няли участие и коринфяне под начальством их тирана Периандра. По преданию, исход войны был решен фессалийскою конницей; памятник ее предводителю, Клеомаху из Фарсала, павшему в бою, стоял еще в позднейшее время на площади в Халкиде. С этих пор Лелантская равнина оставалась во вла­дении халкидцев.

Колонии по ту сторону моря в это время также, вероят­но, еще не начинали складываться в большие государства. Находясь на довольно далеком расстоянии друг от друга, эти города имели достаточно простора, чтобы расширяться на счет соседних варваров и на захваченных таким образом землях, в свою очередь, основывать поселения, которые в политическом отношении обыкновенно сохраняли связь с метрополией. Так, Акры и Касмены всегда оставались в за­висимости от Сиракуз; тщетно пыталась Камарина около 550 г., с помощью силицийцев и других союзников, освобо­диться от этой зависимости. Сибарис перед разрушением его кротонцами (около 510 г.) имел под своей властью, по пре­данию, свыше 25 городов и 4 туземных италийских племени; однако монеты его колонии Лаоса и Посейдонии указывают на то, что эти общины уже в VI веке были самостоятельны и, самое большое, находились в союзе со своей метрополией.

В Малой Азии Митилена, хотя и сохранила до Персид­ских войн, а отчасти даже до Пелопоннесской войны, гос­подство над своими колониями в южной Троаде и у Геллес­понта, не сумела подчинить своему владычеству малые го­рода на самом Лесбосе. Жители Колофона рано, может быть, еще в VIII веке, завоевали эолийскую Смирну и, таким обра­зом, распространили свое господство от одного моря до дру­гого, от Каистрского до Гермейского залива. Самосцы в VII веке заселили Аморг и завладели лежащим напротив их острова мысом Микале, что вовлекло их в продолжительный спор с Приеной, имевшей притязания на эту область.

Прочие города малоазиатского побережья оставались в этом периоде независимыми друг от друга. Религиозный со­юз, с давних времен объединявший города Ионии вокруг храма геликонского Посейдона на мысе Микале, никогда не был преобразован в политический. Даже под давлением внешней опасности — сначала со стороны мидийских царей, а позже со стороны персидской монархии — ионийские го­рода не решались пожертвовать своим суверенитетом; пред­ложение, сделанное во времена Кира Фалесом Милетским — соединить всю Ионию в одно государство с главным горо­дом Теосом, не имело никакого успеха. Вот почему, как только внутри полуострова сложилось более значительное государство, греческие прибрежные города подпали под чу­ждое владычество.

Объединение Малой Азии исходило из плодородной долины Герма — самой обширной плоскости в западной части страны. Она рано сделалась средоточием сравнительно высокой культуры, о которой еще в настоящее время свиде­тельствуют высеченные в скалах Сипила рельефы с иерог­лифическими надписями, статуя Кибелы около Магнесии и так называемый Сезострис около Смирны. Но около того времени, когда греки упрочили свое владычество в восточ­ной части Эгейского моря, в этой области еще не могло су­ществовать более или менее значительного государства; иначе чуждым поселенцам не удалось бы распространиться по всему ионийскому побережью. Еще в эпосе меонийцы, как называются у Гомера жители долины Герма, ничем не стоят выше остальных народностей Малой Азии. Кажется поэтому, что царям Сард удалось подчинить своей власти всю нацию не ранее VIII века, и, может быть, именно этим объясняется то обстоятельство, что отныне имя „лидийцы" вытесняет древнее имя меонийцев.

Около начала VII века, при царе Гигесе (Гиге) из дина­стии Мермнадов, Лидия выступает на историческую сцену. Государство должно было тогда обнимать, кроме долины Герма, по крайней мере еще долину Меандра; оно было дос­таточно сильно, чтобы стремиться к обладанию морским побережьем. Однако вначале эти попытки оказались безус­пешными; от Милета Гигес был отбит, а жители Смирны даже вторглись в Гермскую долину и здесь победоносно сражались с лидийской конницей. Зато Гигесу удалось рас­пространить свое владычество на Троаду и южное побере­жье Пропонтиды, где он, по-видимому, основал Даскилею, которая оставалась столицею геллеспонтской страны вплоть до падения Персидского царства.

В это время явился у греков и лидийцев общий враг в лице диких киммерийцев, пришедших с северного берега Черного моря, где Крым до сих пор сохранил их имя. Вместе с ними пришли и треряне, которые были, вероятно, фракий­ского происхождения. Фригийское царство пало под их на­тиском; около 675 г. они воевали в Каппадокии против Асархаддона, царя Ассирии. Ввиду этой опасности Гигес обратился за помощью к Ашшурбанипалу, который в 668 г. сменил своего отца, Асархаддона, на ассирийском престоле. Сначала он действительно имел некоторый успех, но скоро счастье изменило ему; Гигес потерял сражение и жизнь, Сарды были взяты, и только кремль, благодаря своему по­ложению на крутом холме, сумел отстоять себя. После этого киммерийцы двинулись к ионийскому берегу; храм Артеми­ды около Эфеса, главное святилище Малой Азии, был со­жжен; богатая Магнесия на Меандре стала добычей варва­ров.

Однако гроза прошла мимо; киммерийцы ушли, и сын Гигеса Ардис восстановил Лидийское царство. Он покорил также без большого труда Фригию, в которой нашествие киммерийцев разрушило весь государственный строй. Те­перь Ардис возобновил против греческих городов наступа­тельную политику своего отца, однако не с большим успе­хом, чем последний. Если он и покорил Приену, то сильный Милет отражал все нападения как самого Ардиса, так и его преемников, Садиатта и Алиатта, который, наконец, должен был признать независимость города. Зато Алиатту удалось завоевать колофонскую колонию Смирну, город был разру­шен, и с тех пор его место оставалось пустынным в продол­жение двух столетий. Алиатт воевал также и на севере, и на востоке, он покорил Вифинию, изгнал из Малой Азии остат­ки киммерийцев и проник по ту сторону Галиса в Каппадокию. Здесь он столкнулся с мидийским царем Киаксаром, который незадолго перед тем разрушил Ассирийское царст­во и теперь, как преемник прав ассирийских царей, считал себя законным владельцем Каппадокии. Началась война, продолжавшаяся, по преданию, шесть лет и окончившаяся договором, по которому впредь границей между Мидией и Лидией должна была служить река Галис (585 г.).

Лидийское царство обнимало теперь всю западную часть Малой Азии, за исключением горных областей на юге и большинства греческих приморских городов. Первые не имели большого значения; тем настойчивее требовали инте­ресы государства покорения эгейского побережья. При по­литической разрозненности Ионии это легко удалось сделать Крезу, который около 560 г. наследовал своему отцу Алиат­ту. Греческие общины, одна за другой, должны были при­знать лидийское господство; один только Милет и теперь отстоял свою независимость.

Но в то время, как Лидия подчиняла себе греческие при­морские города, она сама все более поддавалась влиянию греческой культуры. Уже во время Геродота лидийцы почти совершенно переняли греческие нравы. Как рано проник в Лидию греческий язык, видно из того, что там не было най­дено почти никаких литературных памятников на местном языке. Уже в V веке лидиец Ксанф, первый в длинном ряду греческих писателей варварского происхождения, написал историю своей страны на греческом языке. Царь Алиатт, кроме своей карийской супруги, имел еще жену-ионийку, сын которой, Панталеон, едва даже не наследовал своему отцу вместо Креза. Греческие боги не имели более усердных поклонников, чем лидийские цари; уже Гигес посвятил Дельфийскому храму драгоценные подарки, а расточитель­ная щедрость, которую обнаруживал Крез не только по от­ношению к Дельфийскому храму, но и по отношению к хра­мам Артемиды в Эфесе и Аполлона в Бранхидах близ Милета, известна всякому.

Однако Лидийскому царству недолго суждено было процветать. Только что Крез покорил морское побережье и принялся за постройку флота, чтобы подчинить своей власти и соседние острова, как в центре Азии наступили события, заставившие его обратить свои взоры на восток. Около 550 г. Мидийское царство пало под натиском персидского царя Кира, и Крез решил воспользоваться этим моментом для осуществления планов своего отца Алиатта, которому по­мешал привести их в исполнение мидиец Киаксар. Перейдя р. Галис, он вторгся в мидийскую Каппадокию. Но после нескольких удач вначале он был вынужден отступить перед более сильной армией Кира назад в Лидию; преследуемый неприятелем, Крез потерпел решительное поражение под стенами своей столицы в долине Герма. После непродолжи­тельной осады Сарды были взяты штурмом и сам царь попал в руки победителя (546 г.). Лидийское царство прекратило свое существование; сопротивление, которое еще оказывали ионийские города, с самого начала не обещало успеха и вскоре было сломлено полководцем Кира, Гарпагом. Часть жителей Фокеи и Теоса покинула родину и отправилась ис­кать новых мест для поселения по ту сторону моря; осталь­ные греки покорились персидскому владычеству, которое едва ли было более тягостно, чем прежде владычество лидийцев. Ликийцы, которые до тех пор сохраняли независи­мость, тоже должны были подчиниться, — и Кир владел те­перь всей Малой Азией. Завоеванная страна была разделена на две сатрапии с главными городами Сардами и Даскилеей.

В последние годы своего царствования, занятый други­ми, более важными задачами, Кир не имел времени думать о государствах, лежащих у Средиземного моря. Его сын Камбиз обратил свое оружие против Египта, царь которого Амасис незадолго перед тем умер, оставив престол своему моло­дому сыну Псамметиху III. При Пелусие, близ устья восточ­ного рукава Нила, произошло сражение между греческими наемниками и персами: здесь оба народа впервые помери­лись силою в открытом поле (525 г.). Победа осталась за Камбизом, и участь Египта была решена; главный город Мемфис пал после продолжительной осады, царь был взят в плен. Нильская долина стала персидской сатрапией. Сосед­няя Кирена добровольно подчинилась персидскому господ­ству; города на Кипре уже в начале войны перешли на сто­рону Персии.

Таким образом, несколько более чем в 20 лет, добрая треть греческой нации подпала под персидское владычество. Можно было предвидеть, что персы не остановятся на этом; если не жажда завоеваний, то уже сама сила обстоятельств должна была толкать их вперед по пути, на который они вступили, потому что в области Эгейского моря нет ни од­ной естественной границы.

Примечания:

8

О понятии социоисторического организма см.: Семенов Ю.И. Философия истории: общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней. М., 2003. С.15—35.

80

По дошедшим до нас сведениям — 12; упоминают: Кекропию. Тетраполь, Эпакрию, Декелею, Элевсин, Афидну, Форик, Браврон, Киферу, Сфетт, Кефисию; двенадцатое имя неизвестно.

81

Афиняне исторической эпохи при писывали объединение страны герою солнечного цикла Тесею, точно так же, как лакедемоняне приписывали свое устройство Ликургу.