Чем дальше уходит время, тем больше возникает споров, различных версий случившегося, тем активнее вторгается в историю политика со своими конъюнктурными, сиюминутными интересами. И поэтому важно способствовать сохранению и восстановлению исторической правды. Это необходимо ещё и потому, что история, как сказал В. О. Ключевский, не учительница, а надзирательница: она не учит, она наказывает тех, кто не выучивает уроков.

В редакции «Красной звезды» было проведено заседание круглого стола, участниками которого стали полковник Владимир Николаевич КАРПОВ, сотрудник пресс-бюро Службы внешней разведки Российской Федерации; генерал армии Владимир Николаевич ЛОБОВ, в прошлом начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР; генерал-лейтенант Евгений Иванович МАЛАШЕНКО, участник Великой Отечественной войны; Михаил Юрьевич МЯГКОВ, доктор исторических наук (Институт всеобщей истории РАН); Юрий Александрович НИКИФОРОВ, кандидат исторических наук; Александр Семенович ОРЛОВ, доктор исторических наук (Институт военной истории Минобороны России); Олег Александрович РЖЕШЕВСКИЙ, доктор исторических наук (Институт всеобщей истории РАН), президент Ассоциации историков Второй мировой войны. На встрече в редакции присутствовали старшеклассники московской школы № 650. Заседание круглого стола вел член редакционной коллегии «Красной звезды» член Союза писателей России Александр Юльевич БОНДАРЕНКО. Ряд задаваемых им вопросов взят из читательской почты.

БОНДАРЕНКО: Одним из «знаковых» событий предвоенного времени, несомненно, можно считать речь Сталина перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 года. Тогда он неожиданно сказал: «Мирная политика — дело хорошее, мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию… Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду в наступательном духе». Сегодня некоторые историки склонны считать эти слова чуть ли не призывом к агрессии. Так ли это?

ОРЛОВ: Объективно оценивать цитату без контекста невозможно. Нужно помнить, что Сталин выступал перед людьми, которые пришли из войск, окончили академии и возвращались в армию уже весьма подкованными в военном отношении. Основная мысль выступления сводилась к тому, что армия за годы их учебы значительно изменилась, выпускники почти не узнают ее. Дальше ведь он сказал — это главная, ключевая фраза, — что, проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом.

За эту фразу сейчас цепляются те, кто хочет доказать, что Сталин призывал к наступательной войне, к нападению на Германию. На самом деле эта фраза соответствует нашей Военной доктрине, политическая часть которой гласила, что СССР ни на кого не собирается нападать, но если на него нападут, то агрессор получит уничтожающий удар, будет отброшен от границ Советского Союза и разгромлен…

МАЛАШЕНКО: Армию надо готовить к боевым действиям — не только оборонительным, но и наступательным, особенно сложным по организации, — таков непреложный закон военного дела. Наша армия интенсивно перевооружалась, и Сталин определял ее главную цель, потому что выиграть войну лишь оборонительными действиями нельзя. Это наглядно показала Франция, которая полагалась только на оборону, надеялась укрыться за мощными укрепрайонами. Немцы ее разгромили.

КАРПОВ: Если оценивать ситуацию объективно, то Сталин прекрасно понимал, что командиры, направляемые на западные границы, едут практически на фронт…

БОНДАРЕНКО: Напрашивается вопрос, интересующий многих и задаваемый в различных интерпретациях: насколько Сталин был информирован о надвигающейся военной опасности, почему не внимал предупреждениям разведки?

РЖЕШЕВСКИЙ: Прежде всего следует отвести как несостоятельную «популярную» версию о том, что Сталин о предстоящем нападении Германии и его сроках знал почти все, но действенных мер не предпринял. Существовало три канала получения разведданных — Разведуправление Генштаба РККА, разведка ВМФ и внешняя разведка. Поступавшие от них сведения были противоречивы, осложняли анализ и без того запутанной обстановки, препятствовали раскрытию истинной цели дезинформационной деятельности гитлеровских спецслужб — достижению внезапности первого удара. Судя по доступным историкам документам разведслужб, наиболее объективная информация поступала из 1-го управления НКГБ, начальником которого был Павел Михайлович Фитин.

За его подписью 17 июня 1941 года было представлено Сталину спецсообщение из Берлина: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью завершены, удар можно ожидать в любое время».

БОНДАРЕНКО: Что конкретно знало высшее руководство СССР о планах Гитлера?

КАРПОВ: Что именно удалось вскрыть разведке? Только военные приготовления и примерные сроки нападения. Остались неизвестными цели, которые преследует Гитлер, характер предстоящей войны, направление главных ударов. Не до конца было ясно, будет ли Германия вести войну против нас в одиночку или в коалиции и с кем именно. Даже количество дивизий было установлено приближенно, тем более что танковые соединения Гитлер перебросил к границам СССР буквально за двое суток до нападения. Благодаря утечке информации распространялись слухи, доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападет на Советский Союз 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. Ведь и Рихард Зорге называл несколько сроков, которые не подтвердились.

БОНДАРЕНКО: Разве так? Еще в 60-е годы опубликована телеграмма «Рамзая» с предупреждением: война начнется 22 июня… После этого и говорилось: «Зорге точно назвал дату».

КАРПОВ: К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказали однозначно, что война начнется 22 июня.

БОНДАРЕНКО: Откуда же бралось это обилие дат?

КАРПОВ: Как известно, Гитлер 38 раз откладывал нападение на Францию, и поэтому, когда Париж получил сведения о 39-м сроке, французы уже просто не поверили, что война начнется 10 мая 1940 года… Так сложилась ситуация и для нас.

РЖЕШЕВСКИЙ: Немцы придавали дезинформации огромное значение и в этом деле весьма преуспели. Вспомните заключение начальника внешней разведки генерала, позднее — маршала Ф. И. Голикова, оставленное на донесении от 20 марта 1941 года: «Сообщения о готовящемся нападении Германии на СССР необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от англичан и даже, может быть, германской разведки».

Некоторые сейчас утверждают, что Голиков стремился таким образом угодить Сталину, зная что, тот войны с Германией в сорок первом не ждет. Сомнительно! Филипп Иванович был опытным военачальником и человеком с убеждениями. Вряд ли он не понимал, что просчет, угоднические выводы будут иметь роковые последствия — в том числе и для него лично.

БОНДАРЕНКО: А что вообще знала разведка о подготовке Германией нападения на СССР? Когда стала поступать об этом первая информация?

КАРПОВ: Первые сведения о появлении признаков военной угрозы со стороны Германии внешняя разведка получила в июне — июле 1932 года, за девять месяцев до прихода Гитлера к власти. ИНО ОГПУ сообщало, что правительство Франца фон Папена стало склоняться к мнению, что с политикой заигрывания с СССР пора кончать. Берлин получил от Москвы все желаемое — в том числе и в области подготовки военных кадров, поэтому на повестку дня встал вопрос о начале секретных переговоров с Францией и Польшей по созданию наступательного союза против СССР.

Для нашей разведки, имевшей в ту пору прочные позиции в правительственных кругах Германии, в том числе и в руководстве нацистской партии, неизбежность прихода к власти Гитлера не являлась секретом, равно как и то, какую политику он будет проводить. Еще летом 1932 года начальник ИНО ОГПУ А. Х. Артузов разослал в резидентуры циркуляр, в котором предлагалось начать подготовку к работе в условиях войны Германии против СССР.

После захвата Гитлером власти разведка стала получать подробную информацию о подготовке Германией реванша за поражение в Первой мировой войне. Однако еще не было ясно, где будет нанесен первый удар — на Западе или на Востоке. С началом Гражданской войны в Испании обстановка в Европе изменилась. Фашистские страны стремились установить контроль над Средиземноморьем, отнять колонии у Англии и Франции. Страны Антанты пытались найти компромисс с фашистами, предлагая Гитлеру кредиты и сырье взамен на гарантии мира. Запад ожидал, что фашисты начнут европейскую войну уже в 1938 году…

МАЛАШЕНКО: Кстати, Гитлер умело шантажировал мировых политиков. Так, 11 августа 1939 года он в беседе со швейцарским бизнесменом Буркантом заявил: «Если Запад настолько глуп и настолько слеп, чтобы напасть на Германию, то я вынужден буду объединиться с Россией, чтобы разгромить Запад… Затем, еще усилив свою мощь в итоге победы на Западе, я нападу на Россию. Все мои планы и замыслы в принципе направлены против России».

КАРПОВ: Принято считать, что непосредственную подготовку к войне с СССР Гитлер начал в 1940 году. Но 10 февраля 1937 года разведка НКВД доложила о состоявшемся в конце ноября 1936 года совещании аппарата военного министерства, где министр фельдмаршал фон Бломберг, начальник генштаба генерал-полковник барон фон Фрич и главнокомандующий ВВС Геринг изложили несколько вариантов этой войны. Совещание пришло к выводу, что решение о нападении на СССР не будет принято до тех пор, пока не будет решен «польский вопрос».

Ждать пришлось недолго — 1 сентября 1939 года с провокации гестапо под Гляйвице, послужившей поводом для нападения Германии на Польшу, началась Вторая мировая война. С тех пор, кстати, Сталин начал опасаться похожих провокаций Запада с целью столкнуть Гитлера с СССР.

4 августа 1940 года наша резидентура в Виши сообщила о начале переброски гитлеровских войск из Франции к советским границам… Всего же с июля 1940-го по июнь 1941 года разведка направила советскому руководству более 120 детальных сообщений о военных приготовлениях Германии к нападению на СССР.

БОНДАРЕНКО: В том числе передала и копию плана «Барбаросса», плана нападения на СССР — то есть директивы № 21 от 18 декабря 1940 года?

КАРПОВ: Нет, утверждения об этом относятся к разряду мифов и легенд. Недавно, кстати, одно популярное издание сообщило, что план «Барбаросса» для Сталина якобы раздобыли такие источники, как князь Радзивилл и Ольга Чехова. Однако в архивах внешней разведки никаких донесений от этих людей не существует.

На самом деле план был отпечатан в 9 экземплярах, три отданы командующим видами вооруженных сил, а 6 пролежали в сейфе Гитлера до конца войны. Ни одна разведка мира, включая британскую, имевшую агентуру в непосредственном окружении Гитлера, план не получила…

Наша разведка постоянно отслеживала военные приготовления Германии. В мае 1941 года удалось узнать не только количество стянутых к нашим границам дивизий, но и места их дислокации — вплоть до расположения батальонов, штабов частей. Уточнялись даже огневые позиции отдельных артиллерийских и зенитных батарей. В апреле — мае 1941 года Сталину были доложены мероприятия германского командования по последним приготовлениям к удару. «Корсиканец» — Арвид Харнак, руководящий сотрудник министерства экономики — сообщал, что построение германских войск на границе с СССР в точности повторяет их построение накануне вторжения во Францию.

Разведка также информировала о хозяйственных и политических приготовлениях Германии к эксплуатации советских территорий — назначались правительственные чиновники в крупные советские города, осуществлялись мероприятия по обеспечению спокойствия на Западном фронте и т. д.

17 июня 1941 года «Корсиканец» и «Старшина» — обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен (племянник гросс-адмирала Тирпица) — сообщили, что «военные приготовления Германии по подготовке к вооруженному нападению на СССР полностью закончены и удара можно ожидать в любое время». Сведения о близящейся войне поступали из резидентур в Хельсинки, Риме, Виши, Шанхае, Берлине, Женеве, Токио…

Никто не сомневался, что война неизбежна, однако никто не имел четкого представления о том, когда именно и как она начнется.

РЖЕШЕВСКИЙ: Разведка проделала огромную работу, чтобы раскрыть замыслы и планы нацистской Германии. Однако, будучи доложенной руководству страны в разобщенном виде, информация о военных приготовлениях не создавала целостной картины происходящих событий, не отвечала на главный вопрос: с какой целью эти приготовления осуществляются, принято ли уже правителями Германии политическое решение о нападении, когда следует ожидать начала агрессии, какими будут стратегические и тактические цели боевых действий.

КАРПОВ: Да, информационного управления в разведке в ту пору еще не было, информация направлялась руководству по мере поступления… Сталин не сомневался в неизбежности войны, однако сроки, названные разведкой, проходили, а она не начиналась. Возникла версия, что эти слухи распространяет Англия, чтобы столкнуть Гитлера с СССР. Поэтому на донесениях разведки и появлялись сталинские резолюции типа «А не британская ли это провокация?»

РЖЕШЕВСКИЙ: Кстати, 19 июня 1941 года советский посол во Франции телеграфировал в Наркомат иностранных дел: «Здесь все журналисты болтают о всеобщей мобилизации в СССР, о том, что Германия предъявила нам ультиматум об отделении Украины и передаче ее под протекторат Германии… Слухи эти исходят не только от англичан и американцев, но и из немецких кругов. По-видимому, немцы, пользуясь этой агитацией, готовят атаку против Англии».

КАРПОВ: На самом деле именно германское командование еще в сентябре 1940 года дало указание войскам о дезинформации СССР. Такого плана директивы издавались неоднократно вплоть до мая 1941 года. Поэтому и в донесения разведки попадали дезинформационные сведения.

С конца апреля по начало июня гитлеровцы с целью дезинформации объясняли концентрацию своих войск у наших границ тем, что Германия якобы пытается оказать давление на СССР с целью принудить его принять условия тяжелейшего ультиматума о присоединении к оси Рим — Берлин — Токио и вступлении в войну на ее стороне. СССР якобы должен отдать в залог Украину и Прибалтику, а также значительно увеличить поставки сырья. В случае отказа Германия оккупирует Украину и Прибалтику. Разведка этот коварный прием не разгадала.

Получая дезинформацию из различных источников — разведывательных и дипломатических, сопоставляя их, Сталин и реагировал соответствующим образом. Он считал, что в случае германского ультиматума необходимо вовлечь Гитлера в переговоры и затянуть их до поздней осени, с тем чтобы избежать нападения Германии в сорок первом, — зимой ведь воевать гораздо труднее.

Мы, еще раз подчеркну это, не имели источников в ближайшем окружении Гитлера и не знали, что вопрос о нападении уже решен окончательно.

БОНДАРЕНКО: А разве у нас были какие-то основания не доверять Англии?

КАРПОВ: В мае 1941-го в Лондон летит Рудольф Гесс — второе после Гитлера лицо в партии и ведет переговоры с англичанами. Нам известно содержание его переговоров: он фактически предлагал Великобритании — естественно, по заданию Гитлера, хотя тот всячески и открещивался от этого, — забыть старые распри и соединить усилия в борьбе против большевизма. Гитлер считал: если англичане и немцы принадлежат к англосаксонской расе, то и интересы их совпадают. Славяне же — низшая раса, за счет которой и нужно решить все проблемы.

Но он не учел, что в кресле премьер-министра был уже не Чемберлен, а Черчилль, стремившийся любыми средствами и путями спасти Британскую империю от раздела и не желавший воевать против Советского Союза.

Тем не менее англичане начали шантажировать США. Они заявляли: если Соединенные Штаты не вмешаются в вооруженный конфликт на стороне Великобритании, то Англия будет вынуждена принять условия Германии. А каковы были условия? Немцы требовали поделиться колониями — не только вернуть прежние, утраченные после Первой мировой войны германские колонии, но и отдать им Британскую Индию, Ближний Восток, то есть нефть и все прочее. Это привело бы к многократному возрастанию германского могущества, чего, разумеется, Соединенные Штаты никак не могли допустить…

ЛОБОВ: Америка сама претендовала на мировое лидерство, и недаром еще в 1932 году президент США Рузвельт говорил Черчиллю: «Если Британия и США достигнут полной идентичности в своих экономических и политических интересах, они завладеют полным руководством в мире». По счастью, не достигли… Поэтому в 1941-м Черчилль и обращался к Рузвельту за помощью…

КАРПОВ: Да, но сообщение об этом оказалось и на столе у Сталина. Он понимал, что для Англии в данной ситуации нападение Гитлера на Советский Союз — дар Божий. Между тем Сталин знал, что хоть Черчилль и предупреждает его о переброске из Румынии в Польшу танковых дивизий, но одновременно ведет переговоры по линии МИДа с эмиссаром Гитлера. Можно верить Черчиллю?

В том, что Гитлер нападет на СССР, Сталин не сомневается. Но традиционно полагает, что война начнется с какого-то ультиматума. А ультиматум, как мы уже говорили, еще не война…

БОНДАРЕНКО: В последнее время, однако, немало пишется и говорится о планах и возможности превентивного удара Советского Союза по гитлеровской Германии. Сталин, мол, все уже подготовил, но опоздал, потому что Гитлер был вынужден начать раньше… Так ли это?

МАЛАШЕНКО: Вы выражаете версию не совсем точно. Версия эта между тем не нова — уже в заявлении МИДа Германии послу СССР в июне 1941 года указывалось, что серьезные угрозы СССР на восточных границах вынуждают рейх к ответным действиям. Но ведь Гитлер решил напасть на Советский Союз еще за год до того, как появились сведения о концентрации наших войск у границы.

Впрочем, еще в 1925 году Гитлер писал в «Майн кампф»: «Немецкому народу необходимо жизненное пространство. Проблему жизненного пространства надо решать на Востоке, за счет России. Европа — для Германии. Германия должна владеть миром».

Гитлер начал войну на Западе, развалил западные государства для того, чтобы использовать их экономические возможности и ресурсы при нападении на СССР.

МЯГКОВ: Сейчас действительно немало говорится и пишется по поводу выступления Сталина 5 мая 1941 года, предвоенной директивы о задачах политпропаганды — якобы в ней также просматриваются мотивы превентивного удара. В действительности наше руководство не хотело провоцировать Гитлера никоим образом. Стране необходимо было время для подготовки к обороне.

Возьмем, к примеру, приказ С. К. Тимошенко и Г. К. Жукова от 18 июня 1941 года о строительстве оперативных аэродромов. В нем говорится, что состояние их ужасающее, и намечалась дата завершения строительства этих аэродромов — не позднее октября 1941 года.

Как можно говорить, что мы якобы готовили нападение летом 1941-го, если и в этом, и во многих других приказах сроки исполнения назначались на осень, конец года?

ОРЛОВ: Чтобы готовить такое нападение, которое было подготовлено против нас Германией, нужны определенные условия. Во-первых, политическое решение. Во-вторых, полностью отмобилизованная, укомплектованная по штатам военного времени и желательно имеющая боевой опыт армия. В-третьих, необходим план разгрома вооруженных сил и захвата жизненно важных территорий страны. В-четвертых, нужна заблаговременно переведенная на военные рельсы экономика.

БОНДАРЕНКО: Думается, на тот период все это было только у Германии…

ОРЛОВ: Да, политическое решение было принято Гитлером 31 июля 1940 года. Оно гласило: ликвидировать Россию. 18 декабря была утверждена директива «Барбаросса» — план, который прежде всего предполагал молниеносным ударом крупными массами танков и авиации уничтожить Красную Армию, затем захватить жизненно важные области до рубежа Архангельск — Волга… Был вермахт — сильнейшая по тому времени армия, имевшая победоносный боевой опыт, уверенная в своей несокрушимости. Были не только укомплектованы все соединения и объединения, но и отлажено взаимодействие пехоты и танков, пехоты и авиации, взаимодействие между видами и родами войск…

А нашим политическим решением было — никоим образом не допустить войны с Германией в 1941 году. У нас были планы войны — но это были планы отражения агрессии, планы обороны. Первый пункт гласил: «Активной обороной надежно прикрыть сосредоточение войск до полной мобилизации». У немцев была полностью отмобилизованная армия, а нам предстояло это сделать уже после начала войны.

БОНДАРЕНКО: Но почему же не раньше? Мы ведь понимали, что война начнется не сегодня завтра, что агрессия неизбежна…

ОРЛОВ: 41-й год был посвящен перевооружению армии. Трехмиллионная армия 1939 года трансформировалась в пяти с половиной миллионную армию 1941 года. Нужны были десятки тысяч людей, которые владели бы оружием и техникой — танками, самолетами, орудиями… А где было их взять в стране, 80 процентов населения которой 20 лет назад было неграмотным?

Конечно, делалось очень много в мирное время, особенно в тридцатые годы, когда была создана основа той экономики, которая впоследствии позволила нам выстоять, но в 41-м году все оборонное хозяйство находилось в стадии перевооружения, переоборудования и не было готово к испытаниям.

КАРПОВ: К слову, если танкистами становились вчерашние колхозники, только-только севшие на трактор, то у Гитлера — квалифицированные рабочие, которых было очень много. Мы не должны забывать, что Германия имела после США самый мощный станочный парк в мире, могла производить самые современные виды вооружений, техники… Если она захватила заводы Шкода, которые до этого снабжали вооружением и Англию, и Францию, то нам свои заводы надо было строить, обучать людей. Тем более что немецкая армия приобрела и опыт боевых действий. Мало иметь хорошие танки, хорошие самолеты — нужно еще и обучить, вооружить опытом тех, кто способен применить их в бою.

ОРЛОВ: В общем, говорить о подготовке превентивного удара со стороны СССР объективно нельзя. И вопрос этот в мировой историографии давно решен: гитлеровская агрессия была ничем не спровоцированным нападением на Советский Союз.

НИКИФОРОВ: Кстати, следует помнить, что Сталин, как политик, не мог не учитывать все нюансы позиции Англии и США. При нападении СССР на Германию мы вряд ли могли рассчитывать на помощь англичан и американцев. К сожалению, молодого, неподготовленного читателя сейчас стремятся убедить в обратном — в том, что агрессию готовил Советский Союз, что война не была Великой Отечественной, что Победой в ней не стоит гордиться.

БОНДАРЕНКО: Сейчас мы говорим о политических, экономических причинах катастрофы 1941 года. А есть ведь, скажем так, и «военная составляющая». Вот, кстати, вопрос нашего читателя Александра Юрьевича Смирнова из Санкт-Петербурга: «Сейчас принято винить в поражениях Красной Армии 1941–1942 гг. только Сталина. А кто из руководящего состава РККА несет прямую ответственность за недооценку столь серьезного противника, как вермахт? Справедливо ли обвинять в непосредственной неподготовленности к отражению агрессии командование приграничных округов?»

ЛОБОВ: Без небольшого экскурса в историю тут не обойтись. Борьба Запада против России имеет глубокие корни, можно вспомнить хотя бы события Отечественной войны 1812 года.

Обе войны начались по довольно схожему сценарию и почти в один день — 22 и 24 июня. Начались неспровоцированным вторжением превосходящих сил агрессора, в состав которых входили войска различных европейских стран. Причем в обоих случаях руководство государства-агрессора декларировало перед тем намерение нанести удар по Англии. И в 1812 году, и в 1941-м наши войска были сконцентрированы у западных границ. Но здесь-то сходство и заканчивается.

Русским военачальникам 1812 года — прежде всего М. Б. Барклаю де Толли, удалось увести войска из западных губерний почти до стен Москвы. Наполеон не смог, как он делал обычно, навязать нам генеральное сражение у границы, не смог окружить русскую армию. Почему? Да потому что русские полководцы того времени знали противника, его повадки, его способы действий — и соответственно могли предвидеть развитие событий.

И вот на той же фактически территории в первые дни Великой Отечественной войны у нас были окружены и взяты в плен около четырех миллионов человек, организованных людей, объединенных в полки, дивизии, армии. Реально наступали против них полтора-два миллиона, остальные составляли второй эшелон… Почему они не смогли оказать эффективное сопротивление «изнутри», в окружении? В чем вообще причина происшедшего в 1941-м? Нам есть над чем думать еще долгие годы…

КАРПОВ: В первую очередь, по-моему, причина в том, что все европейские армии, включая Красную, жили устаревшими представлениями о войне. Никто не придал значения тому, что германский генштаб совершил по существу революцию в военном деле и война уже имеет характер, совершенно отличный от позиционной войны 1914–1918 годов.

ЛОБОВ: Кто-то из немецких теоретиков сказал: «Потеря начальника генерального штаба равняется проигрышу войны». Военачальники же у нас тогда менялись часто, в том числе — начальники Генштаба. Восемь лет был маршал Б. М. Шапошников, его заменил генерал К. А. Мерецков, буквально через год, перед самой войной, генерал Г. К. Жуков — на полгода. А можно ли за полгода сразу охватить все, что есть у себя, у противника, — сопоставить, организовать противодействие?

Думается, Жуков сделал все, что можно было предпринять за эти полгода. И Мерецкова обвинять нельзя — он тоже сделал все, что мог сделать за год. Сложнее оценивать итоги работы маршала Шапошникова — мне кажется, что его мышление было под влиянием времени, в котором он воспитывался как офицер. А тут ведь за восемь лет в стране произошли огромные, кардинальные перемены — коллективизация, индустриализация, строительство основ новых Вооруженных Сил. Человеку его возраста было достаточно тяжело ориентироваться в динамичной, быстро изменяющейся обстановке.

ОРЛОВ: Безусловно, и нарком обороны Тимошенко, и начальник Генштаба Жуков были назначены на должности недавно и многого сделать не смогли, не успели. Но в то же время нашему высшему командованию — и оно это потом признавало — не удалось избежать крупных ошибок. Прежде всего в оценке противника. В декабре 1940 года проходило совещание высшего командного состава. Оценивая действия немецкой армии, Тимошенко заявил: «С точки зрения стратегии ничего нового нам этот опыт не дает». А там было все новое! Никаких приграничных сражений, никакого времени на развертывание — с первых часов вводились в действие массы танков и авиации с задачей не захватить территорию, а уничтожить армию, нарушить управление страной.

Жуков потом признавал: «Нашим крупнейшим просчетом было то, что мы не изучали начальный период войны». Он имел в виду события 1939–1941 годов в Европе.

Хотя, что бы сейчас ни говорилось, мы были готовы к войне, и армия была боеспособна. Мы могли бы с самого начала хорошо воевать с японцами, поляками, французами, наконец. Но не были готовы противостоять гитлеровскому вермахту.

БОНДАРЕНКО: Гитлер стал рейхсканцлером 30 января 1933 года, Вторая мировая война началась спустя шесть с половиной лет. Возникает естественный вопрос: каким образом в столь короткие сроки бывший рейхсвер смог превратиться в первоклассную армию?

КАРПОВ: Дело в том, что Германия начала готовиться ко Второй мировой войне где-то в конце 1916 — начале 1917 года, когда стало ясно, что Первую мировую войну она проиграла. Это вообще характерно для немцев: к Первой мировой войне они готовились уже после разгрома Франции в 1870 году. Подготовили кадры, технику, убедились в том, что имеют военное превосходство над тройственным союзом, — тогда Германия поспешила поддержать Австро-Венгрию и началась Первая мировая война. Когда же они поняли, что эта война проиграна, они стали готовить новую войну.

В чем это заключалось? Сохранение офицерских кадров, ведение глубинной разведки, стратегической разведки, революция в военном деле — немцы ведь совершили подлинный переворот в стратегии. Раньше, говоря о блицкриге, называли его суть бредовой. Ничего подобного! Германия, не имея ресурсов, никакой иной войны, кроме молниеносной, вести не могла. Первая мировая была позиционной — и Германию медленно раздавили.

БОНДАРЕНКО: Ошибки, как понимаю, были учтены германским военным руководством?

КАРПОВ: Да, немцы избрали совершенно другую стратегию: бронированный кулак — танки, штурмовая авиация — пробивают брешь в обороне противника, куда устремляется лавина машин. Именно так, не втягиваясь в бои, чтобы ломать какую-то оборону. Брестскую крепость, к примеру, без раздумий они оставили в тылу и дошли до Смоленска, где столкнулись с серьезным сопротивлением. Тут же танки Гудериана повернули на юг… Такую стратегию не осваивала, такой стратегией не владела ни одна армия мира.

ОРЛОВ: Мы же планировали активной обороной прочно прикрыть развертываемое сосредоточение войск, а затем перейти в решительное наступление. Так вот, как перейти в решительное наступление — думали. Это отрабатывали. А вот как 15 дней удерживать противника, к сожалению, продумано не было… Поэтому и были смяты. Если бы войска, как говорилось, были приведены в полную боевую готовность, то столь серьезных потерь, вероятно, не было бы, хотя все равно нам бы пришлось отступать. Не только потому, что были слабее. Мы были не готовы противостоять немецкой стратегии, не находили противоядия «блицкригу».

Лишь в 1943 году появились у нас воздушные и танковые армии соответствующего состава, началось массирование артиллерии, установился штат стрелковой дивизии. На Курской дуге мы создали восемь рубежей обороны — глубиной на 300 километров, выдержали необыкновенной силы массированный удар танков и авиации противника, отразили его, а потом перешли в наступление и уже, можно сказать, не останавливались, пока не поставили победную точку в Берлине.

Вот это по идее и задумывалось в 1941 году — остановить наступающего противника, измотать его силы активной обороной, а затем перейти в наступление. Но, к сожалению, тогда это не было исполнено. И, кажется, не могло быть исполнено в полном объеме.

БОНДАРЕНКО: По-моему, мы как-то упустили из виду уже заданный вопрос об ответственности командующих приграничными округами — тех, чьи войска приняли на себя первый удар…

МЯГКОВ: Разговор об ответственности командующих приграничными округами, как и ответственности высшего командования РККА, простым быть не может… Мы знаем, что против Западного особого военного округа, где был командующим генерал армии Д. Г. Павлов, действовали сразу две танковых группы — немцы направили сюда наибольшие свои силы. На Украине удар был не такой мощности. Северо-Западный фронт тоже сумел отойти. Можно ли одних командующих противопоставлять другим?

Развединформация ведь поступала не только в Кремль, но и в штаб Западного ОВО. 4 июня 1941 года начальник разведки штаба округа сообщил Павлову, что немцы интенсифицировали военные приготовления. Стягиваются дополнительные войска, вагоны красятся белой краской, чтобы ночью солдаты могли занимать их, не натыкаясь друг на друга; на аэродромы приземляется авиация… Поступают подметные письма, что нападение будет 20, 21, 22 или 23 июня.

БОНДАРЕНКО: И что, по вашему мнению, мог сделать командующий, настроенный, как теперь известно, на недопущение провокаций?

МЯГКОВ: Вопрос сложный. Да, его ограничивали в самостоятельности, запрещали занимать оборонительные позиции непосредственно вблизи границы… Но ведь мосты через Буг были захвачены немцами практически сразу, никто их не минировал. Из-за того, что коммуникации не были должным образом охраняемы, противник получил возможность затруднить управление нашими войсками.

Известно, что и моральное состояние наших войск оказалось не на высшем уровне. Не было той дисциплины, которая позволила бы смягчить последствия трагедии первых часов войны… На генерале Павлове, конечно, лежит большая доля ответственности за тот шок, который испытали войска округа в первый же день войны. И вряд ли способствовал успеху его приказ о том, чтобы раненых оставляли на поле боя, чтобы красноармейцы в первую очередь занимались эвакуацией семей начсостава…

Кстати, в 1956 году генерал-полковник В. И. Кузнецов, бывший командующий 3-й армией Западного фронта, писал начальнику Военно-научного управления Генштаба генералу армии В. В. Курасову, что перед самой войной, за несколько дней до ее начала, Павлов приказал вывести всю артиллерию в тыл, на стрельбы. Приказ был выполнен командующим 4-й армией и частично — 10-й армией. Сам Кузнецов проводил полевые занятия перед границей, потому выполнить приказ не смог. И вот — 22 июня, 10 часов утра.

Первый и последний разговор Павлова с Кузнецовым.

— Где твоя артиллерия? — первое, что спросил Павлов.

— На позициях, стреляет!

— Да? Хоть один нашелся человек, который понимает, что нужно делать! Могу я обо всем этом докладывать в Москву?

— Да, можете.

На этом связь оборвалась.

Как объяснить этот факт? Пожалуй, каждый сделает это по-своему…

КАРПОВ: Конечно, очень бы хотелось разобраться во всех ошибках и просчетах, понять степень вины каждого — и командующих войсками округов, и руководства Наркомата обороны и Генштаба, и самого Сталина.

Когда, скажем, в начале июля 1941 года гитлеровцы дошли до Киева и генерал-полковник М. П. Кирпонос, командующий Юго-Западным фронтом, предложил сдать город, отвести войска на левый берег Днепра, Сталин это делать запретил. И, как считается, только потому, что пообещал американскому представителю: к концу года фронт будет проходить западнее Ленинграда, Москвы и Киева. А в результате — 600 тысяч человек попали в плен. Конечно, это катастрофа. Кто виноват?

МАЛАШЕНКО: И все-таки уже в 1941-м нам удалось развеять миф о непобедимости немецкой армии. Ни одно государство после такого удара, какой немцы нанесли по СССР — массированного, сосредоточенного на избранных направлениях, — не смогло бы дальше оказывать сопротивление. А мы смогли…

Дело в том, что мы имели значительные силы на востоке и в Сибири, и эти силы удалось перебросить на Запад. Немцам также не удалось сорвать мобилизацию — у них не было дальней авиации, поэтому они не могли нанести сильных ударов по нашему тылу.

БОНДАРЕНКО: И все-таки не совсем понятно, почему закаленный в боях вермахт, фактически уже сокрушивший в приграничных сражениях Красную Армию, довольно быстро потерял свой наступательный дух на полях Великой Отечественной войны? Казалось, до достижения цели — разгромить СССР, поработить славянский мир — было совсем недалеко. Почему же не получилось?

РЖЕШЕВСКИЙ: Мы прекрасно знаем, что основное содержание в войне составляет вооруженная борьба. Но главенство политики и здесь остается неизменным. Это касается внутренней и внешней политики государства, принятия политических решений, способствующих или не способствующих выполнению задач вооруженной борьбы.

В этом смысле военная стратегия напрямую связана с политикой. Найти союзников и разобщить противников, обеспечить на международной арене соотношение сил, необходимое для разгрома агрессоров, — в этом заключалась важнейшая цель внешнеполитической деятельности Советского государства в годы Великой Отечественной войны. Главная наша задача состояла в том, чтобы не допустить войны на два фронта — против Германии и Японии, способствовать созданию и укреплению антигитлеровской коалиции, союза государств и народов в борьбе с агрессорами. Эти важнейшие политические цели были достигнуты. С огромным трудом, с противоречиями, с просчетами, с неоправданными жертвами — но все же.

Действия Советского государства на международной арене во многом способствовали вооруженной борьбе с противником, открывали перспективу для успешного ее завершения объединенными усилиями государств и народов…

КАРПОВ: Хотя уже после Сталинграда, когда инициатива перешла в руки Красной Армии, в мире поняли: судьба вермахта в историческом плане предопределена, мы практически сможем разгромить его в одиночку… Как я говорил ранее, Германия затяжную войну выдержать не могла, а на территории Советского Союза немцы впервые столкнулись с по-настоящему организованным сопротивлением. Когда они потерпели поражение под Москвой, стало понятно, что и окончательное поражение Германии — вопрос времени…

РЖЕШЕВСКИЙ: Тем более что внешнеполитический курс Третьего рейха не только не обеспечивал необходимые международные условия для реализации целей военной стратегии, но медленно и неуклонно загонял ее в тупик. Действительно, в 1939-м, 1940-м и второй половине 1941 года Германия, а Япония — в первой половине 1942-го одержали ошеломляющие победы. Но обратите внимание, какие глубинные процессы развивались и крепли в это же время…

Разгромив в быстротечной кампании Польшу, вермахт неожиданно оказался перед лицом англо-французской коалиции. С разгромом Франции и подготовкой вторжения на Британские острова перед Германией и вермахтом возник призрак еще более мощной англо-американской коалиции…

Ко времени нападения на СССР вермахт был в зените своей зловещей славы. Под пятой захватчиков находились 12 стран Европы. Франция — великая держава, победитель в Первой мировой войне — была разгромлена за 40 дней. Итало-немецкие войска высадились в Северной Африке и развернули наступление на Египет. Вынашивались совместные германо-японские замыслы захвата азиатского, а затем и американского континентов. Крупные военные успехи, достигнутые вермахтом летом и осенью 1941 года на советско-германском фронте, а затем и вооруженными силами Японии в борьбе против США и Великобритании на Тихом океане, казалось, открывали перед агрессорами перспективы достижения целей войны. Но к этому времени соотношения сил противоборствующих коалиций, внешнеполитические условия ведения войны Германией, Японией и их союзниками уже не оставляли фашистскому блоку каких-либо шансов на конечную победу в войне.

БОНДАРЕНКО: То есть немцы не рассчитали свои силы и возможности, поэтому им пришлось ввязаться в затяжную войну — и они выдохлись?

РЖЕШЕВСКИЙ: Нет, дело здесь не только в количестве и качестве вооруженных сил и других факторах, определяющих поражение или победу в войне. Главным были изначальные просчеты в политике стран-агрессоров, восполнить которые военная стратегия была бессильна. Проще говоря, каждая крупная победа в вооруженной борьбе неизбежным, парадоксальным образом все более усложняла международное положение Германии и ее союзников. Их цели становились все более недостижимыми. Впрочем, я думаю, что нам, историкам, еще предстоит рассмотреть и изучить этот парадокс более детально.

ЛОБОВ: Вопрос действительно важный, в особенности учитывая то, что фактически все войны второй половины двадцатого столетия имели ярко выраженный «политизированный характер»… Что ж, наверное, сейчас, когда нам стало доступно немало новых материалов и фактов о Великой Отечественной и Второй мировой войне, это не только поможет должным образом осмыслить исторические события, но и раскроет глаза на их значение для будущего…

НИКИФОРОВ: Хотя мы сегодня уже говорили, что появилось много публикаций, извращающих исторические события, объективно наносящих вред, мне, как школьному учителю, все же хочется отметить и определенный прогресс в освещении кануна и начального периода войны. Еще пять-семь лет назад я говорил ученикам: вот, мол, внезапность, репрессии 1937 года… Выходило, что если бы не было внезапности и репрессий, то мы спокойно бы выиграли войну уже в 1941-м. Была в ходу весьма примитивная схема того сложнейшего периода.

Сегодня я с благодарностью в душе перечисляю детям названия книг, которые недавно вышли и откуда можно черпать правдивую информацию. Говорю, что внезапность не главное, существовали и гораздо более серьезные причины наших неудач в начале войны… В общем, рассказываю о том, чему посвящен нынешний круглый стол.

Арсен Мартиросян, член Союза писателей России

В историографии Второй мировой и Великой Отечественной войн имеется утверждение о том, что последовавшие после визита Молотова в Германию в ноябре 1940 года некоторые дипломатические шаги Советского Союза сыграли роковую роль во время тайных переговоров Рудольфа Гесса с руководством Англии в мае — июне 1941 года. Речь идет прежде всего о врученной Молотовым послу Германии в Москве Вернеру фон дер Шуленбургу ноте от 25 ноября 1940 года, являвшейся письменным ответом на устное предложение Риббентропа от 13 ноября 1940 года.

В связи с этим ряд историков считает, что эта советская нота якобы сыграла роковую роль козырного туза в аргументации Гесса, стремившегося убедить руководство Англии в необходимости полюбовного соглашения с Германией: дескать, англичанам нет смысла надеяться на помощь Советского Союза, ибо его правительство планирует прибрать к рукам значительную часть Британской колониальной империи. Более того, утверждается, правда, бездоказательно, что Гесс якобы предъявил этот документ английской стороне и в итоге получил от официального Лондона обещание не открывать Второй фронт в случае нападения Германии на СССР до 1944 года. После этого и прозвучал сигнал «Дортмунд», означавший финальную санкцию Гитлера на начало боевых действий против Советского Союза.

Между тем сама Германия алчно смотрела на британское наследие на Востоке. 3 ноября 1939 года в германский генштаб поступила докладная записка «Политика и ведение войны на Ближнем Востоке». Ее автором был офицер по особым поручениям при начальнике штаба Верховного командования вермахта (ОКВ) генерале Вильгельме Кейтеле полковник Оскар фон Нидермайер. Он был специалистом по Ближнему и Среднему Востоку, и его даже называли Лоуренсом афганским. Суть его записки была сосредоточена в предложении совместно с СССР нанести удар по Британской империи через Кавказ.

Нидермайер предложил также в целях сковывания английских войск в Индии и недопущения их переброски в метрополию поднять восстание пуштунских племен в Афганистане. После недолгого рассмотрения план Нидермайера был одобрен.

Что на самом деле явилось основанием для возникновения такой идеи у Нидермайера, непонятно до сих пор. Никакие известные на сегодня данные (как советские, так и иностранные) не дают ни малейшего основания даже для гипотетического предположения о том, что-де со стороны СССР мелькнула хотя бы тень намека на что-либо подобное.

И единственное, что остается допустимым в плане предположительного объяснения этого факта, состоит в следующем. Прежде всего необходимо вспомнить специфический образ военно-геополитического мышления представителей ближайшего окружения известного германского генерала Ганса фон Секта, в число которых входил и Нидермайер, в 1920-х годах. Его суть состояла в следующем: «В данный момент русской армии не существует, и, может быть, еще долгое время она не будет существовать. Однако военная мощь измеряется не только числом, качеством, силой и вооружением воинских частей. Она складывается из географических, стратегических и экономических факторов в единое целое, которое зависит также от численности населения и обширности территории. Страна, численность населения шторой втрое превосходит численность нашего, потенциальные ресурсы которой беспредельны, страна, которая простирается от Балтики до Тихого океана и от Черного моря до Северного Ледовитого океана, будет играть в будущей мировой войне важнейшую роль. Тот, кто будет действовать против нее, натолкнется на труднопреодолимые препятствия. Кто будет с ней — до бесконечности расширит свое поле действий и свои возможности выступления во всех уязвимых пунктах земного шара. Все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы в будущих реваншистских войнах СССР был нашим союзником. Если он не будет нашим союзником, то, прежде чем свести счеты с Францией, мы должны победить его, что потребует длительных и дорогостоящих усилий».

То, что здесь упомянута Франция, никоим образом не должно смущать. В те времена германские генералы кипели особо дикой злобой именно против Франции как одной из стран-победительниц в Первой мировой войне, более всего унизившей поверженную Германию. Однако те же германские генералы прекрасно знали, что за спиной Франции стоит Англия. Так что их озлобленность распространялась и на Альбион.

6 января 1940 года начальник оперативного отдела штаба ОКВ генерал Альфред Йодль в своем докладе особо указал, что в Афганистане необходимо все усилия направить на разжигание мятежа пуштунских племен с целью создания угрозы Индии. Йодль подчеркнул, что основная цель — недопущение переброски английских войск из Индии на Британские острова.

17 февраля 1941 года на совещании верховного командования вермахта в ставке Гитлера был принят план, согласно которому вермахт должен был пройти через Балканы, Ближний Восток, Турцию и Иран в Афганистан, чтобы затем, преодолев Гиндукуш, вторгнуться в Индию. В принятом документе было зафиксировано, что целью операции должно было стать соединение наступающих частей вермахта с передовыми японскими частями на восточных границах Индии.

А буквально накануне нападения на СССР, 11 июня 1941 года, Гитлер подписал директиву № 32. Директива называлась «Подготовка к периоду после осуществления плана „Барбаросса“».

Хотя слово «план» здесь не совсем уместно, но так, увы, по укоренившейся традиции переводят. Надо отметить, что намертво укоренившееся название нацистской агрессии — план «Барбаросса» — не совсем точно. В переводе с немецкого слово «Fall» первым значением имеет слово «вариант». Кстати говоря, вариативное планирование и обозначение операций было весьма характерно для тогдашнего образа мышления и работы германского генерального штаба. Следовательно, более точное название гитлеровской агрессии — вариант «Барбаросса».

Любопытно, что еще в 1939 году германское военное командование заказало находившему в Берлине бывшему русскому генералу Петру Краснову аналитический обзор на тему «Поход Наполеона на Москву в 1812 г. Теоретический разбор вопроса о возможности такого похода в XX веке и возможные последствия подобной акции». Ни больше ни меньше!

Как правило, этот факт воспринимается лишь как некая попытка спрогнозировать возможность повторения наполеоновского нашествия на Россию. А ведь это неверно. Наполеон-то шел на Россию как бы транзитом, имея в виду главную свою цель — Индию, уже тогда являвшуюся особым бриллиантом в короне Британской империи. Почему-то это обстоятельство при анализе как бы выскальзывает из поля зрения.

Но именно тут-то и «зарыта собака». Уже осенью 1939 года (не исключено, что еще в ходе польской кампании) в высших политических и военных кругах Третьего рейха уже задумались над стратегией войны против Англии, военная и экономическая мощь которой чрезвычайно сильно зависела от ее колониальной империи. И, следовательно, уже тогда в качестве одного из решающих ключевых архимедовых рычагов победы над Англией была поставлена задача поиска путей уничтожения ее колониальной империи как основного источника могущества.

Удар предполагалось нанести в самое сердце Британской колониальной империи — по Индии, но с афганского плацдарма. Да к тому же еще и при участии СССР. А тут нелишне будет учесть и то обстоятельство, что в Германии хорошо был известен резко антизападный, прежде всего антибританский, настрой советского руководства, как бы по наследству перешедший Кремлю от царской России.

Настороженно-подозрительное отношение к Англии издавна является более чем обоснованной особенностью отношения России к этому островному государству. Уж слишком часто, на протяжении не одного столетия, Англия выказывала свою геополитическую враждебность по отношению к России, что, естественно, не могло не вызвать соответствующей ответной реакции. Апофеозом этой реакции уже в XIX веке стало крылатое, до сих пор находящееся в употреблении выражение — «англичанка гадит» и прекрасное, сугубо геополитическое по содержанию четверостишье гения русской поэзии А. С. Пушкина:

Вот в воинственном азарте
Воевода Пальмерстон
Поражает Русь на карте
Указательным перстам.

Континентальная держава Россия веками стремилась по экономическим соображениям получить выход в Мировой океан, в том числе на южном направлении. Это способствовало бы налаживанию торговых и торгово-экономических связей с южными, юго-восточными и другими азиатскими странами. Такая политика России встречала ожесточенное сопротивление Англии, основные колонии которой как раз и были сосредоточены в этих регионах планеты.

Появление на мировой арене СССР, старого игрока в новом обличье, ничего принципиального не привнесло в их старинную борьбу за влияние в Азии, особенно в Восточной и Юго-Восточной Азии, а также на Ближнем и Среднем Востоке. Как были острейшие противоречия между Великобританией, Германией и ставшей Советским Союзом Россией, так и остались. Просто борьба пошла уже под другими лозунгами, преимущественно идеологическими.

У Лондона особую тревогу вызывали не прекращавшиеся с самого момента появления большевиков у власти в России попытки так или иначе прорваться в Афганистан, и особенно в Индию, под лозунгом «освобождения народов Востока». В этом же ряду была вылазка в Персию и попытка установить там советскую власть, не менее идиотский призыв Троцкого направить в Индию многотысячный кавалерийский корпус для освобождения индийских крестьян от британского колониального владычества, успехи ранней советской дипломатии в Афганистане, советские экспедиции в Гималаи и на Тибет, которыми руководил хорошо известный за рубежом экстремист Яков Блюмкин…

1 сентября 1939 года грянула Вторая мировая война, которую Великобритания инспирировала и провоцировала против СССР, но первой же (вместе с Францией) и оказалась втянутой в ее кровавый водоворот, хотя именно о таком повороте событий Сталин предупреждал Англию еще в марте 1935 года.

Не зная как вывернуться из создавшегося положения, Англия пошла на тайные сепаратные переговоры с Берлином. Однако в Третьем рейхе, не отказываясь от ведения тайных сепаратных переговоров с британскими представителями, по многим вопросам думали по-другому. Уже 13 сентября 1939 года германскому послу в СССР Шуленбургу было поручено осторожно выяснить позицию СССР в отношении Афганистана.

Шуленбург фактически саботировал указание своего МИДа. Примерно через месяц, 17 октября 1939 года, министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп вновь приказал Шуленбургу осуществить «зондаж» позиции СССР по вопросу Афганистана, в том числе и его взгляда на перспективы и возможности реставрации на афганском престоле Амануллы-хана. Шуленбург опять саботировал приказ своего министра, ограничившись весьма вялой беседой с Молотовым.

17 декабря 1939 года в Москву прибыл специально назначенный для переговоров с Молотовым представитель германского МИДа Петер Клейст, являвшийся по совместительству и информатором советской разведки. Поэтому Молотов вышел на встречу с Клейстом, хорошо зная, что стоит за его миссией. Подробности их переговоров до сих пор засекречены, однако по опубликованным в последнее время немецким данным известно, что «русские в принципе согласились с действиями Германии, но воздержались от окончательного одобрения». Такую оценку советской позиции немецкой стороной не следует, как представляется, расценивать как некое согласие СССР с азиатской политикой Берлина.

В это время шла спровоцированная Финляндией при активном пособничестве Англии и Франции финляндско-советская война. И уже в тот период по каналам советской разведки стали поступать первые сигналы о том, что Англия и Франция намереваются нанести удар по центрам добычи и переработки нефти в советском Закавказье, а также по Средней Азии, дабы оказать помощь Финляндии.

Так что позиция Москвы, учитывавшей возможность утечки информации о переговорах с немцами, была как бы тонким намеком в адрес Лондона, что меч, который он намерен занести над «южным подбрюшьем» Советского Союза, может в реальности оказаться обоюдоострым.

В феврале 1940 года Клейст вновь приехал в Москву. И хотя на этот раз Молотов попросту уклонился от встречи с ним, а сведения о втором визите Клейста в Москву по-прежнему засекречены, тем не менее немецкие источники утверждают, что он встретился с представителями советской разведки. Во время этих встреч были получены необходимые данные о планах нацистской Германии в отношении Афганистана и Индии.

Итогом стал провал миссии Клейста, потому как Кремль вовсе и не намеревался хоть чем-либо помогать Берлину в осуществлении его планов в Афганистане и Индии. А 5 марта 1940 года сам Шуленбург официально подтвердил во время встречи с Молотовым, что все эти планы провалились и потому отменяются: «План касательно Тибета и Афганистана, с которым приезжал в Москву г-н Клейст и который ему самому… казался фантастическим, не исходил от фюрера и фон Риббентропа. Поэтому вопрос об Афганистане… снимается совсем».

Советское правительство не намеревалось оказывать какое-либо содействие Берлину в реализации его планов в Афганистане, а также против Индии, так как к тому времени оно уже знало по донесениям советской разведки о планах англо-французского командования нанести бомбовые удары по главному центру советской нефтедобычи в Закавказье — Баку. Соответственно, даже гипотетический намек на возможность какого-либо содействия Берлину в его происках против Индии мог реально привести к резкому осложнению международной обстановки вокруг СССР, особенно на южном направлении.

Англия и Франция, вынужденные из-за подписания мирного договора между СССР и Финляндией отказаться от своих планов по бомбардировке советского Закавказья, могли реанимировать их и перейти к реальным действиям. А это неизбежно втянуло бы СССР в войну против западных демократий на стороне Берлина. Но от таких зловещих перспектив Москва всеми силами старалась держаться как можно дальше.

Немцы, напротив, откровенно провоцировали вооруженный конфликт между Англией и СССР. В начале 1940 года они подбили итальянцев запустить в оборот пропагандистскую утку. Итальянская радиостанция «Гималаи» сообщила о якобы скором советском наступлении на Афганистан и Индию.

Англичане, в свою очередь, ничуть не отставали. Прекрасно зная, как в Кабуле обеспокоены перспективами совместных действий СССР и Третьего рейха по реставрации режима Амануллы-хана, Англия умышленно подогревала эти страхи официального Кабула, передавая ему разведывательную информацию об активизации сторонников Амануллы-хана в Европе. Британская разведка сумела своевременно раскрыть замысел и детали германского плана по реставрации режима Амануллы-хана, довела эти сведения до Кабула.

Советское руководство в этих условиях осуществляло исключительно взвешенную и осторожную политику на азиатском направлении. Москва не только изысканно дипломатично, а решительно отвергла все предложения Риббентропа насчет Афганистана и приказала как дипломатам, так и сотрудникам разведки немедленно прервать все контакты с амануллистами.

Британская разведка, судя по всему, понимала, что Москва вступила в некое подобие флирта с Берлином по поводу Афганистана только ради того, что раскрыть планы высшего руководства Третьего рейха в отношении Афганистана и Индии. Знали англичане и о приказе Москвы прервать все контакты с амануллистами.

Индийская политическая разведка (ИПР), филиал британской разведки, тщательно следила за бывшим афганским королем Амануллой-ханом и его окружением. Она была в курсе переговоров вступивших в контакт с Берлином и Москвой сторонников экс-короля между собой. ИПР знала, что с подачи немцев сторонники экс-короля в Европе между собой обсуждали возможность с помощью Германии и СССР устроить весной 1940 года восстание в Афганистане и свергнуть короля Захир-шаха.

Более того, ИПР знала, что во время этих обсуждений рассматривалась возможность передачи Советскому Союзу афганского Туркестана при условии, что Москва гарантирует Афганистану возврат под юрисдикцию Кабула северо-западных районов Британской Индии. ИПР каким-то образом получила и разведывательные данные о переписке между Молотовым и Риббентропом по афгано-индийским вопросам.

Немцы постоянно нагнетали слухи о мощной советской группировке войск, якобы уже подготовленной для вторжения в Афганистан и Индию. Британское правительство отдало приказ военному командованию в Индии сконцентрировать войска вдоль индийско-афганской границы. Искусно подогревавшаяся, в том числе и немцами, истерия по поводу советской угрозы дошла до того, что в конце 1940 года британские власти начали эвакуацию из центра северо-западного района Британской Индии города Пешевара части населения и некоторых правительственных учреждений…

Западный поход вермахта формально закончился победоносно — разгромом и капитуляцией Францией и позором Дюнкерка для Великобритании — тем не менее сопротивление Англии не было сломлено. Напротив, английский дух настолько бурно вскипел, что перед фюрером встал крайне нелегкий вопрос — как добиться перелома в войне против Англии.

Предполагалось нанести совместно с итальянцами удар по британским позициям в Средиземноморье как главной морской коммуникации, связывавшей метрополию с ее основными колониями, без помощи которых Англия физически не могла существовать. То есть речь шла о нанесении удара по Гибралтару, Мальте, Криту, Кипру и на Ближнем Востоке — в Египте, Ираке и Палестине. Проще говоря, по ключевым звеньям Британской колониальной империи.

В случае победы над Англией в Средиземноморье и на Ближнем Востоке для вермахта открывалась бы возможность пройти через Балканы, Ближний Восток, Турцию и Иран в Афганистан, чтобы затем, преодолев Гиндукуш, вторгнуться в Индию, где должно было бы произойти соединение наступающих частей вермахта с передовыми японскими частями на восточных границах Индии.

Однако Англия располагала немалыми возможностями для противодействия реализации подобных планов. Так, у Гитлера ничего не вышло с Гибралтаром. Англия сумела удержать франкистскую Испанию от активного содействия реализации гитлеровского плана весьма простым, но очень эффективным методом. Черчилль приказал поместить десять миллионов долларов в «Сюиз Бэнк Корпорэйшн» в Нью-Йорке на счета Франко и некоторых его наиболее влиятельных генералов, дабы «убедить их в прелестях нейтралитета».

К тому же немалую роль сыграл и добровольно исполнявший в интересах Великобритании функцию ее агента стратегического влияния глава абвера адмирал Канарис. «Хитроумный грек» не только скрывал часть получаемой информации от штаба верховного командования вермахта (ОКВ), но и даже ту часть, которую он все-таки передавал наверх, ловко препарировал.

Когда в Берлине стали осознавать, что «прищемить хвост британской лисе» не удастся, то немцы пошли на очередной раунд тайных переговоров с англичанами, которые происходили в Женеве в августе 1940 года (о переговорах Сталин благодаря советской разведке был в курсе). Они происходили между группой влиятельных британских политиков во главе с герцогом Бедфордским и уполномоченным Гесса Альбрехтом Хаусхофером (старшим сыном германского геополитика Карла Хаусхофера). С английской стороны тогда была изъявлена готовность начать мирные переговоры с Германией. Англичане выставили предварительное условие в адрес Берлина — расторгнуть советско-германский Договор о ненападении от 23 августа 1939 года. В принципе Гитлер и Гесс были согласны на это условие, но хотели отложить дальнейшие переговоры до занятия Балкан.

Германия решила пустить в ход самое страшное, как им казалось (в немалой степени объективно), оружие против Англии — попытаться создать хотя бы иллюзию трансконтинентального евразийского блока, даже призрачная тень намека на который издавна до смерти страшит Лондон. Так появились Тройственный пакт (Германия — Италия — Япония) и идея добиться хотя бы формального подключения к нему СССР.

Англичане тоже не отставали. Едва Черчилль был назначен премьер-министром Великобритании (май 1940 года), он тут же занялся разработкой плана по достижению соглашения с Германией. Условиями же компромисса, по мнению Черчилля, должны были стать, во-первых, согласие фюрера на независимое существование Великобритании и сохранение Британской империи, ее военно-морской и военно-воздушной мощи, во-вторых, удовлетворение претензий Германии в Средиземноморье, на обладание Мальтой, Гибралтаром, некоторыми африканскими колониями. Но самым главным, что и составляло суть «компромисса» Черчилля, — «свобода рук» для Германии в Восточной Европе. То есть нападай, Адольф, на СССР и воюй с ним, сколько хочешь, Альбион мешать тебе в этом не будет.

Выступая 27 мая 1940 года на заседании военного кабинета, Черчилль заявил, что «если герр Гитлер готовится заключить мир на условиях возвращения германских колоний и территорий в Центральной Европе», то это, по мнению сэра Уинстона, были бы приемлемые условия.

В июле 1940 года Москве стало известно, что 22 июля Черчилль дал поручение британской разведке «разжечь пожар в Европе». Разжигать далее пожар в Европе в тот период времени можно было только на восточном азимуте, то есть с тем, чтобы он перекинулся на СССР. Именно такая задача была поставлена перед руководителем нового Управления специальных операций.

Немцы, зная о настроениях в английском истеблишменте, использовали вопрос о возможности присоединения Советского Союза к Тройственному союзу как средство дополнительного давления на Лондон. Этой цели служило письмо главы внешнеполитического ведомства Германии лично Сталину.

Когда в рейхе получили его ответ; нацистское руководство явно впало в эйфорию переоценки позиции Сталина. Скорее даже, недооценки. В дипломатически учтивом — протокол обязывал — ответе Сталина говорилось:

«Многоуважаемый господин Риббентроп! Ваше письмо получил. Искренне благодарю Вас за доверие, так же как за поучительный анализ последних событий, данный в Вашем письме. Я согласен с Вами, что вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих отношений на длительный срок В. М. Молотов считает, что он у Вас в долгу и обязан дать Вам ответный визит в Берлин. Стало быть, В. М. Молотов принимает Ваше приглашение. Остается только договориться о дне приезда в Берлин. В. М. Молотов считает наиболее удобным для него срокам 10–12 ноября. Если он устраивает также германское правительство, вопрос можно считать исчерпанным. Я приветствую выраженное Вами желание вновь посетить Москву, чтобы продолжить начатый в прошлом году обмен мнениями по вопросам, интересующим наши страны, и надеюсь, что это будет осуществлено после поездки Молотова в Берлин. Что касается совместного обсуждения некоторых вопросов с участием представителей Японии и Италии, то, не возражая в принципе против такой идеи, мне кажется, что этот вопрос следовало бы подвергнуть предварительному обсуждению. С глубоким уважением готовый к услугам

(И. Сталин».)

Трудно сказать, осознали ли главари нацистской дипломатии то обстоятельство, что, в общем-то, Сталин, образно выражаясь, сразу их «кинул», так как с ходу перевел все дальнейшие события по затронутой проблематике на стезю всего лишь зондирования позиций сторон, что и зафиксировано в последнем абзаце его ответа.

Причем это зондирование превратилось в «палку о двух концах». С одной стороны, шло зондирование намерений гитлеровского руководства с попутным выжиманием любой приемлемой для СССР торгово-экономической выгоды и политических дивидендов. С другой же стороны, потихоньку вдалбливалось в сознание англичан, что с СССР надо вести себя, по меньшей мере, просто прилично. И этим же концом этой же палки и также потихоньку подталкивать тех же самых бриттов в будущую антигитлеровскую коалицию.

Последовавший затем визит Молотова, во время которого ему было строжайше запрещено затрагивать вопросы относительно Британской империи, убедил официальный Берлин, что Советский Союз вовсе не намерен потворствовать глобальным геополитическим амбициям нацистского руководства.

Молотов в разъясняющем итоги визита письме на имя полпреда СССР в Лондоне И. М. Майского указывал, что советское руководство расценило немецкие предложения как неприемлемые, потому как практически ни одного вопроса не удалось решить в пользу Советского Союза. В частности, не была решена проблема вывода германских войск из Финляндии. Молотов также писал, что он посчитал неуместными советы Германии «толкнуть» СССР в сторону Персидского залива и Индии.

25 ноября 1940 года Советский Союз официально передал германской стороне ногу с изложением советской позиции относительно заключения Пакта четырех держав (Германия — Италия — Япония — Россия), об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи. Документ являл собой акт очередного зондажа истинных намерений и планов Берлина. Как бы в продолжение зондажа Молотова в Берлине. В немецком руководстве, увы, поняли что к чему, и именно поэтому всякий интерес даже к разговорам на тему о Пакте четырех у германской дипломатии пропал начисто. В этот момент Гитлер и его генералы уже завершали разработку варианта агрессии против СССР.

Всего через три недели в Москву поступила срочная телеграмма полпреда СССР в Великобритании И. М. Майского.

18 декабря 1940 г. Немедленно. Строго секретно

1. Из чешских источников сообщают как вполне достоверную информацию следующее: 29 ноября Кейтель выступал в Берлине на собрании высшего командного состава германской армии (начальники корпусов и дивизий, генштаба и прочие) и сделал ряд важных сообщений и разъяснений. Прежде всего он коснулся визита т. Молотова в Берлин, с удовлетворением констатировал, что СССР продолжает сохранять нейтралитет и что таким образом Германии с Востока не угрожает опасность, но затем в чрезвычайно резких выражениях заявил, что по большим вопросам политики «с русскими очень трудно разговаривать», что «русские слишком отсталы и некультурны» и что в силу этого они в таких вопросах «ничего не понимают». Кейтель дал при этом явно понять, что фюрер очень недоволен нежеланием «русских» вести разговоры о «новом порядке в Европе» и вообще о разделе мира на «сферы влияния»…

4. Кейтель говорил также, что немцы подготовляют к весне 1941 года сокрушительный удар против Англии, ибо без разгрома последней не может быть ни победы, ни конца войны. После этого Германия сможет заняться другими проблемами, в частности возможно дальше на Восток оттеснить СССР.

(Майский.)

К моменту этого выступления Кейтеля германский генштаб почти закончил подготовку «Варианта „Барбаросса“». 18 декабря 1940 года, когда директива № 21 была подписана, Гитлер выступил на расширенном совещании офицеров германской армии с резко антисоветской речью. В отличие от заявления Кейтеля «Вариант „Барбаросса“», которым руководствовался Гитлер в своей речи, предусматривал нападение Германии на СССР не после, а до удара по Англии.

В Германии текст этой речи Гитлера не был опубликован. Тем не менее берлинская резидентура НКВД сумела раздобыть ее текст. В сообщении в Москву было указано, что, выступая перед пятью тысячами выпускников военных училищ рейха, Гитлер резко высказался против «несправедливости, существующей на земле, когда 60 миллионов великороссов владеют 1/6 частью земного шара, а около 90 миллионов немцев ютятся на клочке земли» и призвал молодых офицеров к устранению этой «несправедливости».

К маю 1941 года военная ситуация для Англии становилась все хуже. Подводные корсары Третьего рейха непрерывно топили британские суда, постепенно затягивая экономическую удавку на шее Англии. Когда Черчилль впервые встретился со Сталиным, то он рассказал, что для нормального житья Англии ей необходимо ежемесячно получать не менее 70 млн тонн различных грузов, но к моменту нападения Германии на СССР она могла обеспечить, да и то с помощью США, всего около 40 млн тонн.

Да, англичане сопротивлялись, отчаянно сопротивлялись, но уже к маю Англия была, что называется, менее чем в полушаге от последнего издыхания.

В то же время и сами немцы к маю 1941 года оказались в тупике. Англия была не сломлена. Приготовления к грядущему нападению на Советский Союз вот-вот должны были перейти в финальную стадию, а до ужаса страшивший Гитлера вопрос об устранении угрозы Второго фронта при нападении на СССР не был решен. Начинать войну в таких условиях Гитлер не решался.

Жесткий урок Первой мировой войны слишком прочно засел в мозгах немцев. К тому же надо было окончательно определиться и с маршрутом агрессии. И тогда было принято решение направить Гесса в Англию. Главная цель состояла в следующем: либо убедить английское руководство присоединиться к агрессии Германии против СССР, либо, по меньшей мере, получить от Лондона гарантии, что он не откроет Второй фронт в течение времени, необходимого для блицкрига.

В данном случае не играет особой роли, была ли это хитроумная операция британской разведки по выводу Гесса на территорию Англии или нет, являлся ли его полет результатом психической неуравновешенности наци № 2 или нет. Это — для любителей исторических детективов.

Важно другое. Достоверно известно, что Гесс был направлен в Англию с прямой санкции Гитлера, ибо едва только он свалился на английскую землю, Риббентроп по приказанию фюрера отправился в Рим, чтобы поставить дуче в известность, что полет Гесса был попыткой передать предложения о сепаратном мире.

Миссия Гесса была обеспечена распространением дезинформационных слухов для англичан:

— германскому вермахту предоставят право прохода через советскую территорию;

— пшеничные поля Украины на длительное время сдаются в аренду рейху;

— СССР заявляет о своей готовности предоставить в распоряжение рейха часть нефтяных промыслов Баку;

— в обмен Москва получает свободный выход к Персидскому заливу и, возможно, в Афганистан.

Немцы умышленно запустили тезис о нефти в качестве одного из ударов прямо в «солнечное сплетение» Англии. Потому что едва ли не самая главная ахиллесова пята — обеспеченность Третьего рейха нефтью и нефтепродуктами — в таком случае была бы устранена.

Распространением слухов о готовности СССР предоставить в распоряжение рейха часть нефтяных промыслов Азербайджана немцы, кроме того, попросту провоцировали англичан реанимировать план бомбардировок Баку. Что, увы, и случилось. Уже в начале мая 1941 года советская разведка это зафиксировала. Попросту говоря, немцы сознательно провоцировали англичан на агрессивные действия против СССР, что автоматически привело бы Англию в стан непосредственных военных союзников нацистской Германии.

Как стало известно Сталину либо вечером 12 июня, либо в первой половине дня 13 июня, «12 июня Комитет начальников штабов (Англии. — А. М.) решил принять меры, которые позволили бы без промедления нанести из Мосула (город на севере современного Ирака. — А. М.) удар силами средних бомбардировщиков по нефтеочистительным заводам в Баку».

Да, Англия весной 1941 года не была безучастным наблюдателем. В самом конце марта 1941 года английская разведка устроила государственный переворот в Югославии, дабы не допустить ее присоединения к Тройственному союзу. При этом искусно сформировав ложное впечатление о том, что-де к перевороту причастен Советский Союз. Не без участия помогавшего англичанам руководителя абвера Канариса Гитлер поверил в это. Точно известно, кто конкретно дирижировал переворотом — британские разведчики Лео и Джулиан Эмери.

Переворот в Югославии гарантированно привел к резкому усилению и без того крайне напряженных к тому времени советско-германских отношений. Англичанам оставалось только бросить, что называется, последнюю гирьку на весы более чем шаткого равновесия, чтобы Гитлер начал свою агрессию против СССР и тем самым Англия спаслась бы.

Ради этого в судорожных попытках по ускорению стравливания СССР и Германии в смертельной схватке в первых числах мая британский разведывательный центр в Нью-Йорке осуществил мощную дезинформационную операцию. Непосредственный исполнитель этой операции британский разведчик Монтгомери Хайд в своих мемуарах изложил суть этой дезинформации: «Из вполне достоверных и заслуживающих доверия источников стало известно, что Советский Союз намерен предпринять дальнейшие агрессивные военные действия, как только Германия будет втянута в крупные операции».

Обратите особое внимание на то, как англичане сформулировали свою дезинформацию. Тут важно прежде всего то, что английская разведка не указала точно, о каких конкретно операциях идет речь. Ведь можно было понять и как операцию по вторжению непосредственно на Британские острова, и как крупную операцию по дальнейшему проникновению в пределы Британской колониальной империи. То есть Лондон выбросил на стол крапленые карты, тем более что о намерениях СССР было сказано провокационно — мол, он намерен предпринять дальнейшие агрессивные военные действия, причем без прямого указания, что речь якобы идет о нападении на Германию. Можно было понять и как удар по Германии, и как удар по Румынии, являвшейся в то время основным поставщиком нефти и нефтепродуктов для Третьего рейха.

В результате к моменту, когда Гесс в буквальном смысле слова свалился с небес на английскую землю, арена для глобальных политических интриг была готова. И «джентльмены» с обеих сторон приступили к торгу. Отчетливо замаячила угроза англо-германского сговора. Ведь подученные в свое время Карлом Хаусхофером Гитлер и Гесс, «вникнув» в суть особых тревог Англии, предложили ей мир на чрезвычайно почетных условиях.

В пункте 1 привезенного Гессом меморандума под названием «Основы соглашения» Англии предлагалось следующее: «Чтобы воспрепятствовать возникновению новых войн, между державами оси и Англией должно быть проведено разграничение сфер интересов. Сферой интересов стран оси должна быть Европа, сферой интересов Англии — ее империя». По сути дела это был повтор условий, предложенных Англии Гессом и Риббентропом еще летом 1940 года.

Сталину было известно, что Гесс от имени Гитлера предложил Лондону не только не препятствовать Германии одержать быструю победу над СССР, но и присоединиться к ее блицкригу, обещая взамен согласие Берлина на участие Лондона и Вашингтона в расчленении Советского Союза. Англии, в частности, предлагался район от реки Оби до реки Лены, Америке — районы восточнее Лены, включая Камчатку и Охотское море. Германия же присваивала территории западнее реки Обь. Про Японию Гитлер в спешке забыл.

Искушение для правящих кругов находившейся в тяжелейшем положении Великобритании было огромным, ибо без своих колониальных владений Англия в принципе ничто, и самостоятельно она существовать не могла, во всяком случае, как великая держава. Искушение было тем более велико, если учесть, что, с одной стороны, Черчилль был самым выдающимся и рьяным защитником интересов Британской империи за все время ее существования, а с другой — не менее выдающимся и рьяным поборником уничтожения советской России. Он еще в апреле 1941-го направил советскому правительству отнюдь не самый вежливый меморандум, в котором прямо указал, что Великобритания вовсе не заинтересована в сохранении Советского Союза в неприкосновенности.

К тому же в самой Англии были немалые и явно нехилые силы, которые стремились скинуть Черчилля, чтобы спокойно договориться с Гитлером.

9 июня 1941 года переговоры с Гессом достигли «миттельшпиля». В них включился лорд-канцлер и член кабинета Черчилля Джон Саймон, который еще за 6 с лишним лет до этого, в бытность министром иностранных дел Великобритании, на берлинских переговорах в марте 1935 года гарантировал Гитлеру «зеленый свет» его разбою на Востоке.

10 июня о факте подключения Саймона к переговорам и о содержании его беседы с Гессом стало известно Сталину (наряду с содержанием привезенного Гессом меморандума). Затем стало известно об английских планах бомбардировок советского Закавказья. Тревога Сталина достигла в этот момент наивысшего накала: с одной стороны, Великобритания была менее чем в полушаге от совершения агрессии против СССР, что сделало бы ее де-факто и даже де-юре союзником Третьего рейха, с другой — также менее чем в полушаге от того, чтобы ради сохранения империи клюнуть на берлинскую наживку и в обмен на достижение компромиссного мира с Гитлером дать «добро» на его агрессию против СССР.

12 июня английский Центр дешифровок в Блетчли перехватил и расшифровал распоряжение главнокомандующего сухопутными войсками Германии от 10 июня о назначении срока начала наступления на Советский Союз (22 июня). Впоследствии это подтвердил в своих мемуарах сам Черчилль. И как только в Лондоне осознали, какую радостную перспективу для полузадушенной Англии несет эта расшифровка, на переговорах с Гессом произошел коренной перелом. В формулировке Черчилля это выглядело так: «Лучше всего следовать естественному ходу событий. Столкновение между Германией и Советским Союзом неизбежно. Сосредоточение германских сил на советской границе идет ускоренным темпом. Нам нужно подождать своего часа…»

Поторговавшись для виду еще два дня, англичане дали заверение о том, что Гитлер может спокойно нападать на Советский Союз, Второй фронт не будет открыт до 1944 года, но при условии, что Гитлер оставит в покое Британскую колониальную империю и снизит интенсивность бомбардировок Англии.

Для информации: 4 сентября 1941 года Черчилль открыто сказал советскому послу Майскому, что Второй фронт не будет открыт до 1944 года. Английский премьер не скрывал этого даже в переписке со Сталиным летом и осенью 1941 года.

Кстати, после начала Великой Отечественной войны советская военная разведка зафиксировала широкомасштабные переброски германских частей, особенно авиационных, с северо-запада Франции на Восточный фронт. Берлин следовал своей договоренности с Лондоном.

Немцы не были дураками, чтобы вот так просто поверить Лондону. В Москву был направлен один из самых доверенных агентов адмирала Канариса — юрист-международник Николас фон Галем. Его целью было получение необходимых сведений о позиции Англии непосредственно от резидента британской разведки в Москве, с которым он был дружен с детства (вплоть до знания детских прозвищ), а также информирование его о том, что нападение произойдет 22 июня.

У Галема была еще одна задача — получить достоверные сведения о том, есть ли какое-либо соглашение между Англией и СССР о сотрудничестве в борьбе против Германии или нет. Галем успешно выполнил свою задачу. Потому что уже 14 июня 1941 года Гитлер окончательно подтвердил командующим группировок вторжения свое политическое решение о нападении на Советский Союз, так и не осознав, что его кумир — прусский король Фридрих Великий — оказался гениален на века, когда в порыве негодования изрек: PERFIDIUOS ALBION (Коварный Альбион)!

Еще и нападение-то не началось, а Лондон, правда, под сильным нажимом Вашингтона, уже стал выражать беспокойство по поводу грядущего нападения Германии и вести речь о необходимости укрепления межгосударственных отношений с Москвой накануне «величайшего кризиса, который СССР будет переживать в ближайшие 2–3 недели». А 22 июня Черчилль произнес свою знаменитую речь в поддержку Советского Союза.

Однако PERFIDIUOS ALBION не был бы самим собой, если бы одновременно, прямо в день нападения Германии на СССР не продолжил бы попытки сепаратного сговора с Гитлером, что было зафиксировано советской разведкой в Турции.

…Разработчики плана похода на Индию генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал Йодль и обеспечивавший дипломатическо-пропагандистское сопровождение этого плана министр иностранных дел Третьего рейха Риббентроп были повешены по приговору Нюрнбергского трибунала. Приговор справедлив — за военные преступления надо отвечать. Но разработавшие планы нападения на СССР и осуществлявшие их генералы вермахта избежали виселицы и умерли своей смертью.

«Фюрер на это указал, что обе стороны в принципе едины в том, что Финляндия принадлежит к русской сфере интересов. Поэтому, чем продолжать чисто теоретическую дискуссию, лучше обратиться к более важным проблемам.

При сокрушении Англии мировая Британская империя окажется гигантской мировой банкротной массой площадью 40 миллионов квадратных километров, которая будет подлежать разделу. Раздел ее открывает России путь к незамерзающему и действительно открытому Мировому океану. Меньшинство англичан, насчитывающее 45 миллионов, до сих пор управляло 600 миллионами жителей мировой Британской империи. Он намерен это меньшинство расколошматить. И Америка тоже, собственно говоря, постаралась уже теперь выхватить некоторые особенно пригодные для нее куски. Германия, естественно, хотела бы избежать любого конфликта, который отвлек бы ее от борьбы против сердца этой мировой империи Британских островов. Поэтому ему [фюреру] несимпатична и война Италии против Греции, ибо она оттягивает силы на периферию, вместо того чтобы сконцентрировать их на одном пункте борьбе против Англии. То же самое произошло бы при войне в Балтийском море. Столкновение с Англией будет доведено до своего решающего конца, и у него нет никаких сомнений, что поражение Британских островов приведет к распаду империи. Утопия верить, будто мировая империя может управляться и удерживаться от распада, скажем, из Канады. При таких обстоятельствах открываются перспективы мирового масштаба. В ближайшие недели они должны быть выяснены в ходе совместных с Россией дипломатических переговоров; следует определить участие России в решении этих проблем. Все государства, могущие быть заинтересованными в этой банкротной массе, должны приостановить все конфликты между собой и заняться только разделом Британской мировой империи. Это относится к Германии, Франции, Италии, России и Японии».

(Из записи личного переводчика Риббентропа переговоров между Гитлером и В. Молотовым в Берлине 13 ноября 1940 г.)

«Внезапное нападение фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года» — эта фраза стала для нас привычным описанием начала страшной трагедии, разделившей историю страны на «до войны» и «после войны». Но было ли нападение фашистской Германии на Советский Союз действительно внезапным?

Уже в 1932 году внешняя разведка — ИНО ОПТУ получила информацию о стратегии германского военного похода в целях завоевания территорий и ликвидации «коммунистической угрозы». Пришедший к власти в 1933 году Гитлер не скрывал своего желания установить в Европе «новый порядок» и завоевать «жизненное пространство» на Востоке. Фашистские и авторитарные режимы установились в Венгрии, Италии, Болгарии, Испании. Румыния и Польша тоже высказывали территориальные притязания к СССР. Прибалтийские страны и Финляндия могли стать плацдармом германской агрессии. Так в Европе сложился обширный очаг всё возрастающей военной угрозы.

На востоке Япония захватила Маньчжурию и намеревалась продолжить агрессию против Китая, готовила нападение на СССР и Монголию. На юге дипломаты и агенты фашистской Германии пытались втянуть в свои агрессивные планы соседствующие с СССР Афганистан, Иран и Турцию.

Создавшееся положение определило и основную задачу внешней разведки — получение информации об устремлениях нацистской Германии и обеспечение безопасности страны. Развединформация поступала руководству страны от работающих во взаимодействии и постоянном оперативном контакте иностранного отдела ОГПУ и Разведуправления РККА. Значительный вклад вносили контрразведка и органы госбезопасности на местах. Наиболее полные данные об агрессивных замыслах Германии добывались, естественно, внешнеполитической разведкой.

Так, в 1935 году была получена информация о создании в министерстве хозяйства Германии отдела по мобилизации промышленности и внешней торговли на время войны. Лично Сталину докладывалась информация об испытаниях новых видов оружия, в том числе ракетного, полученная от сотрудника центрального аппарата гестапо Брайтенбаха.

В 1935–1937 годах разведка сообщила о тайных встречах британского руководства с Гитлером, где обсуждались устремления Германии на восток.

В 1936 году поступала информация о перестройке экономики Германии на военные нужды, подробные сведения о новой военной технике.

В начале 1937 года были добыты материалы состоявшегося в конце 1936 года совещания высшего политического и военного руководства Германии, на котором обсуждалась стратегия военной операции в Польше, после падения которой планировался выход германских войск к границам СССР.

В 1938 году руководство СССР получило от разведки сведения о секретных встречах Гитлера с Чемберленом в Берхтесгадене и Годесберге, которые предопределили известный мюнхенский сговор.

Работа внешней разведки велась как с «легальных», так и нелегальных позиций. Но, к сожалению, достаточно плодотворная работа была значительно подорвана не противником, а «чистками» внутри СССР. К 1938 году были ликвидированы почти все нелегальные резидентуры. В «легальных» оставалось по 1–2 человека, причем это были, как правило, молодые и неопытные сотрудники. Почти все резиденты были отозваны и репрессированы. Из-за потерь в 1938 году в течение 127 дней подряд внешняя разведка не поставляла руководству страны никакой информации. С 1936-го по 1939 год сменилось пять начальников разведки. Были репрессированы А. Х. Арбузов, возглавлявший разведку с августа 1931 года по май 1935 года, С. М. Шпигельглас, З. И. Пассов. От сердечного приступа в 1938 году в своем кабинете скоропостижно скончался А. А. Слуцкий. Не знавший основ внешней разведки В. Г. Деканозов в 1938–1939 году несколько месяцев руководил ею, но с задачей не справился и был отправлен полпредом в Берлин.

Возглавившему в 1939 году разведку Павлу Михайловичу Фитину был всего 31 год. Уточним, что он проработал на этом посту до 1946 года. В отчете о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год Фитин указывал, что к середине 1940 года в центральном аппарате разведки работали 695 человек. К 1941 году она сумела восстановить работоспособный агентурный аппарат в Германии, Италии, Англии, Франции, США, Китае. Наиболее крупные резидентуры были в США — 18 человек, Финляндии — 17 человек, Германии — 13 человек. Всего внешняя разведка имела 40 резидентур, где работали 242 разведчика, у которых на связи находилось около 600 источников информации. Бюджет советской внешней разведки в 1940 году составлял около 1 млн рублей, при этом расходы СССР на оборону насчитывали 5,8 млрд рублей, а на госуправление — 0,7 млрд.

Накануне войны все еще ослабленная разведка отслеживала важные приготовления Германии и постоянно информировала об этом руководство СССР. С июля 1940-го по июнь 1941 года советскому руководству было направлено более 120 детальных сообщений.

О приготовлениях к надвигающейся войне также сообщали резидентуры в Хельсинки, Риме, Шанхае, Женеве, Токио. Однако руководству страны информация поступала в разобщенном виде, по мере ее поступления из резидентур, и это мешало восприятию целостной картины событий.

Следует отметить, что пытаясь скрыть военные приготовления, Германия реализовала ряд дезинформационных мероприятий, в разработке и осуществлении которых принимали личное участие Гитлер, Геббельс, Геринг, Риббентроп. Характерным для этих мероприятий было стремление создать впечатление, что главным противником Германии остается Англия, и военные приготовления осуществляются якобы для победы над ней. Сталин предполагал, что именно Англия в собственных интересах распространяет слух о возможном нападении Гитлера на СССР. Немецкие спецслужбы подставили агента-провокатора резиденту берлинской резидентуры А. Кобулову — брату заместителя наркома госбезопасности, и через того часть дезинформации поступала в Москву.

В конце 1940-го — начале 1941 года потоком пошла не лишенная внутренней логики дезинформация гитлеровцев о том, что военные приготовления у наших границ проводятся для того, чтобы принудить СССР принять германские ультимативные требования экономического и территориального характера. Информация о якобы готовящемся ультиматуме поступала из разных источников и резидентур, что придавало ей дополнительную достоверность.

Осмыслить всю стекавшуюся в Центр информацию, отсеять сомнительную могла только достаточно мощная аналитическая служба, а таковой тогда во внешней разведке не было. Возможно, что первым, кто поставил вопрос о необходимости анализа получаемой накануне войны разведкой информации, был заместитель резидента в Берлине опытный разведчик А. М. Коротков. В начале 1941 года он обратился к Берии с личным письмом, в котором обращал внимание на неизбежность войны и просил Центр помочь в анализе поступающей информации. Ответа Коротков не получил. Специальное аналитическое отделение в разведке было создано лишь в 1943 году.

Таким образом, задолго до 1941 года внешняя разведка информировала руководство страны о подготовке Германии к войне с СССР, называла примерные сроки нападения — середина 1941 года. Указывалось шесть разных дат начала войны. Можно сказать, что свой профессиональный и патриотический долг внешняя разведка выполнила.

Тем не менее нападение все же оказалось внезапным. Неверно определив стратегические и тактические цели Гитлера, с недоверием отнесясь к сообщениям собственной разведки, ослабленной к тому же репрессиями, отчасти поверив распространяемой врагом дезинформации, Сталин не смог обобщить получаемую информацию и раскрыть истинную направленность приготовлений Германии.

Из беседы с сотрудником Службы внешней разведки РФ.

Владимир Лота, кандидат исторических наук

Накануне Великой Отечественной войны «Альта» и «Арбин» были ценными агентами Разведуправления Красной Армии. Под псевдонимом «Альта» в советской разведке числилась немецкая журналистка Ильзе Штёбе. Псевдоним «Арбин» принадлежал журналисту Рудольфу Гернштадту. Несколько лет Ильзе и Рудольф были счастливой семейной парой. В их судьбе, о которой до сих пор мало что известно, слились воедино любовь, подвиг и трагедия.

Жизнь Ильзе Штёбе напоминает судьбу библейской героини Эсфирь, самоотверженно защищавшей свой народ. Она родилась в 1911 году в Берлине в семье служащего. Материальное положение семьи Штёбе было сложным, и она не смогла окончить гимназию. После школы Ильзе поступила на курсы секретарей-стенографисток, получила диплом и устроилась на работу в издательский концерн Моссе. В 1930 году она стала сотрудницей газеты «Берлинер Тагеблат», которой более десяти лет руководил публицист Теодор Вольф. Он был широко известен в политических кругах Германии периода Веймарской республики. Вольф помог Ильзе Штёбе сделать первые шаги в журналистике. Они оказались успешными.

Редактором одного из отделов газеты был Рудольф Гернштадт. Он родился 18 марта 1903 года в городе Глейвиц в семье крупного адвоката, по настоянию родителей окончил юридический факультет, но в 1924 году увлекся журналистикой. Гернштадт придерживался левых политических взглядов. В это время он начал сотрудничать с советской военной разведкой, искренне веря, что таким образом помогает немецким рабочим в борьбе за их социальные права.

В 1930 году Гернштадт познакомился с Ильзей Штёбе, которая вскоре стала его женой. Время было тревожное. Они собрались активно бороться за освобождение Германии от нацистов. Это было очень опасно. Ильзе и Рудольф решили до лучших времен не регистрировать брак.

Прошел год, и Рудольф привлек жену к разведывательной работе. Вначале в Центре ей присвоили псевдоним «Арним» и предложили заниматься сбором и обработкой политических сведений.

С мая по ноябрь 1930 года Рудольф Гернштадт был вынужден выехать из Бреслау в Прагу корреспондентом газеты «Берлинер Тагеблат». Руководить разведывательной работой Ильзе Штёбе стал военный разведчик Яков Бронин, резидент советской военной разведки в Германии. В секретной переписке Разведуправления Я. Бронин упоминался под псевдонимом «Абрам».

В 1931 году Я. Бронин докладывал в Центр: «Арним — выходец из мелкобуржуазной семьи. Отец умер. Имеет мать и брата».

Здесь надо внести некоторое пояснение. У Ильзе Штёбе не было родного брата. После смерти мужа фрау Фрида Штёбе, мать Ильзе, второй раз вышла замуж за некоего Мюллера. У второго мужа был ребенок. Его звали Курт. Ильзе и Курт росли вместе, были очень дружны. Курт тоже принимал участие в борьбе против национал-социалистов.

Далее Бронин писал об И. Штёбе: «Беспартийная, симпатизирует коммунистической партии. Работает с нами по убеждению. По профессии секретарь-машинистка главного редактора „Берлинер Тагеблат“ Теодора Вольфа. Связи ограничены составом редакционных работников. Главная связь — хорошие отношения с Вольфом, который ей доверяет и многое рассказывает. В газете работает несколько лет. Возможности ее исчерпываются редакцией. Может давать отдельные, не предназначенные для публикации материалы на основании устных бесед».

Таковы были первые впечатления Бронина об Ильзе Штёбе.

В декабре 1932 года Бронин дал Штёбе такую характеристику: «Арним на работе доказала свою преданность делу… Все данные говорят о том, что при соответствующем политическом влиянии с нашей стороны из нее со временем выйдет хороший работник». Резидент Разведуправления Красной Армии не ошибся…

Бронин встречался с Штёбе раз в неделю. Она передавала советскому разведчику сведения, которые составляла на основании бесед с Вольфом, приносила копии материалов из закрытых редакционных папок.

Как опытный разведчик-нелегал, Бронин понимал, что информационные возможности «Арним» еще невелики, но он с первых же встреч с ней почувствовал, что имеет дело с единомышленником, молодой женщиной, которая не может смириться с превращением Германии в нацистское государство. Бронин учил Штёбе премудростям разведывательной работы, давал ей конкретные задания, объяснял, как лучше и безопаснее их выполнить, всегда находил время, чтобы проанализировать подготовленные ею донесения, учил выбирать среди соотечественников тех, кто мог бы помочь в борьбе против фашизма.

Ильзе Штёбе оказалась талантливой ученицей. Через год под руководством Бронина она завербовала ценного источника политической информации.

В мае 1930 года дороги Рудольфа Гернштадта и Ильзе Штёбе на некоторое время разошлись. Гернштадта направили на работу в Москву. Но его журналистская деятельность в советской столице была недолговременной. После инсценированного фашистами поджога рейхстага 21 сентября 1933 года в Лейпциге начали шумный судебный процесс по делу болгарских коммунистов Георгия Димитрова, Благоя Попова и Васила Танева. Фашисты обвинили их в поджоге. Советских журналистов, аккредитованных в Германии, на процесс не допустили. В ответ на это народный комиссариат иностранных дел СССР принял ответные меры. Они были изложены в официальном сообщении ТАСС, опубликованном в газетах. В нем, в частности, говорилось, что «30 сентября из Берлина выехали отозванные советские журналисты: представитель ТАСС тов. Беспалов, представитель „Известий“ тов. Кайт и представитель „Правды“ тов. Черняк. В тот же день из Москвы выехали германские журналисты, которым было предложено в связи с отзывом советских журналистов из Германии покинуть пределы СССР: представитель газеты „Кельнише цайтунг“ г. Юст, представитель „Берлинер Тагеблат“ г. Гернштадт и представитель „Локаль анцейгер“ г. Горбонг…»

В конце 1933 года Гернштадт оказался в Варшаве, где представлял интересы уже нескольких германских газет. В то же время по заданию советской военной разведки Гернштадт приступил к созданию агентурной группы, главными целями которой было добывание сведений об истинных намерениях и планах Германии против СССР.

Ильзе Штёбе некоторое время продолжала работать в Бреслау. Пользуясь положением корреспондента влиятельной газеты, она выполняла самые разные задания советской военной разведки.

Работа Штёбе под руководством Бронина завершилась в середине 1933 года: Центр решил поручить Абраму новую работу. Ему предстояло выехать в Китай и возглавить резидентуру в Шанхае, которой до этого руководил Рихард Зорге. Ян Берзин, начальник Разведуправления Красной Армии, учитывая возрастающую со стороны Японии опасность для СССР, решил направить Зорге в Токио для создания там новой секретной группы военной разведки.

В 1933 году Бронин выехал в Китай, а Зорге обосновался в Японии. Руководителем нелегальной резидентуры военной разведки в Германии стал Оскар Стига. Выполняя задания нового резидента, Штёбе совершала поездки в Австрию, Швейцарию, Францию, Польшу, Румынию, Чехословакию и другие европейские страны. Постепенно она набиралась опыта разведывательной работы. Однажды возникла возможность устроить Штёбе на работу в немецкую военную разведку. Перспектива была интересной. Однако в Центре не пошли на этот многообещающий шаг. Берзин не забыл о том, что Ильзе Штёбе работала с Теодором Вольфом, который уже преследовался нацистами за демократические убеждения. Попытка устроиться на работу в германскую военную разведку потребовала бы серьезной проверки благонадежности Штёбе, ее политических взглядов и связей. Центр не стал рисковать. По заданию Москвы Штёбе выехала на работу в Бухарест. Но в столице Румынии ей закрепиться не удалось. У Ильзе не было университетского образования, без которого получить хорошую работу было невозможно.

В сентябре 1935 года произошло событие, которое сыграло важную роль в последующей жизни Штёбе. После одной из поездок в Прагу, которую «Арним» совершила по заданию редакции, на первой полосе пражской газеты «Лидовы Листы» неожиданно появилась статья под заголовком «Красивая дама из Берлина — сообщница гестаповского агента Бертольда». В статье говорилось о том, что в обществе германского подданного Бертольда, арестованного за шпионскую деятельность в пользу гестапо, часто можно было видеть молодую даму, которая не является ни его женой, ни женой другого господина, арестованного по тому же делу. Имя этой таинственной красавицы — Ильзе Штёбе…

Фрейлин Штёбе была частой гостьей в Чехословакии. Бывая в Праге, она останавливалась в отеле «Голубая звезда», выезжала в районы города, где проживают немецкие эмигранты. 9 мая, как утверждала газета, Ильзе Штёбе видели в обществе Бертольда.

Далее газета писала: «В последний раз Штёбе была в Праге между 30 июля и 5 августа; останавливалась в отеле „Централь“, на улице Рыбина. Персонал гостиницы назвал ее „таинственной иностранкой“. Она вела себя очень сдержанно, получала ежедневно почту из Германии, но никто ее не посещал.

С девяти утра до вечера она отсутствовала и заявляла, что учится в Праге. С Бертольдом у нее были свидания 4 и 5 августа в ресторане Вильсон-вокзал. 5 августа Штёбе выехала из отеля „Централь“, но из Праги уехала лишь 7 августа; где она провела эти два дня, до сих пор не выяснено. Она окончательно уехала 7 августа с Вильсон-вокзала поездом, отходящим в 22.40 в Словакию…»

Штёбе действительно время от времени приезжала в Прагу из Берлина. К Бертольду, агенту гестапо, который был арестован в Праге, она никакого отношения не имела и совершенно случайно попала в поле зрения бдительных прогрессивных немецких эмигрантов, проживавших в Чехословакии потому, что опасались агентов гестапо.

Сенсация из газеты «Лидовы Листы» исчерпала себя 9 ноября 1935 года. Газета опубликовала небольшой материал под заголовком «По поводу статей о фрейлин И. Штёбе». Выражая перед читателями извинение по поводу сентябрьской публикации, газета писала: «В сентябре мы поместили статьи, в которых писали о немецкой подданной Ильзе Штёбе в связи с сенсационным делом гестаповского агента Бертольда. Утверждалось, что фрейлин Штёбе была связана с Бертольдом, что она замешана в его деле, что она с ним встречалась и также работала для гестапо. Мы убедились в том, что фрейлин Штёбе ничего общего ни с гестапо, ни с Бертольдом не имеет…»

История с публикацией в газетах об Ильзе Штёбе не подорвала, а, наоборот, укрепила авторитет Штёбе в глазах нацистов. Тем не менее в Центре было принято решение направить Штёбе не в Берлин, а в Варшаву. В польской столице она встретилась со своим мужем Рудольфом Гернштадтом, которому и стала помогать в разведывательной работе. С ноября 1935 года по сентябрь 1939 года они работали вместе весьма успешно и были счастливы.

После прибытия в Варшаву Центр присвоил Штёбе новый оперативный псевдоним — «Альта». Она поддерживала связь с лицами, оказывавшими услуги разведке, фотографировала секретные документы, которые добывал «Арбин» — её муж.

К концу 1936 года «Арбин» создал в Варшаве резидентуру военной разведки. В его организацию входили агенты ХВЦ, ABC, ЛЦЛ, «Ариец» и некоторые другие. Наиболее ценными агентами были «Ариец», ХВЦ и ABC.

«Ариец» — барон Рудольф фон Шелия, советник германского посла Мольтке в Варшаве — добывал ценную информацию практически по всем вопросам внешней политики Германии в отношении Польши и Советского Союза. Советник фон Шелия ненавидел фашистский режим, установившийся в Германии. Он с неприязнью относился и к Советскому Союзу. Для того чтобы привлечь фон Шелия к сотрудничеству, Рудольф Гернштадт под руководством московского Центра военной разведки разработал и осуществил сложную операцию. В результате совместных усилий фон Шелия согласился передавать секретные документы, как его убедил Гернштадт, британской разведке. Переписка министерства иностранных дел Германии с послом Мольтке в Варшаве оказалась под полным контролем советской военной разведки.

Работая в Варшаве, Штёбе завоевала популярность среди членов семей немецких дипломатов в польской столице. В конце 1938 года она даже получила назначение на должность референта по вопросам культуры женского отдела национал-социалистической организации в Варшаве. «Арбин» 4 января 1939 года докладывал в Центр по этому поводу следующее: «Как референт по культуре, Альта должна воспитывать немецких женщин в Варшаве в национал-социалистическом духе. К этим женщинам относятся в числе других все жены чиновников и секретарши. Один раз в месяц имеет место совместная встреча, на которой по выбору Альты три-четыре женщины должны делать короткие доклады. Так как почти все женщины боятся делать такие доклады то для Альты открываются большие возможности проявления заботы, оказания помощи и, в первую очередь, установления личных контактов».

«Альта» активно использовала свои возможности для добывания разведывательных сведений. Она установила хорошие отношения с руководством варшавской нацистской организации, добилась получения корреспондентского представительства от трех провинциальных германских газет, которые хотели, но не могли иметь собственного корреспондента в Варшаве. Несколько лет работы в польской столице вместе с Рудольфом Гернштадтом позволили «Альте» приобрести богатый опыт разведывательной работы.

Летом 1939 года обстановка в Европе накалилась до предела. Резко обострились противоречия между Германией, Англией, Францией и Польшей. Дело шло к военному конфликту.

По указанию Центра «Арбин» начал подбирать человека, способного руководить разведывательной группой в Берлине. Еврей Рудольф Гернштадт не имел права проживать на территории Германии. Все остальные члены его резидентуры, успешно действовавшей в Варшаве, — «Альта», «Ариец», «ХВЦ», «ABC», «ЛЦЛ» могли возвратиться в Берлин и должны были, как предполагали в Москве, продолжить сотрудничество с советской военной разведкой. Руководить этими людьми мог только человек, знающий тонкости разведывательной работы, пользующийся у этих авторитетных немецких дипломатов и журналистов исключительным доверием, а также не имевший неприятностей с государственной тайной полицией третьего рейха. Возникшую проблему Рудольф Гернштадт несколько раз обсуждал с Ильзе Штёбе. В конце концов они пришли к выводу, что в Берлине работу разведгруппы должна возглавить «Альта». Об этом «Арбин» и написал в Центр. В Москве не сразу поддержали предложение, однако, обсудив все имевшиеся возможности, в конце концов согласились с «Арбиным». После этого Гернштадт помог Ильзе Штёбе установить хорошие отношения с «Арийцем» и другими членами разведгруппы, которые не знали о ее связях с советской разведкой.

Было совершенно естественно, что Штёбе, жена Гернштадта, поддерживала дружеские отношения с сотрудниками германского посольства Герхардом Кегелем («ХВЦ»), с журналистом Куртом Велкиш («ABC») и его женой Маргаритой («ЛЦЛ»), а также была знакома с советником посольства Рудольфом фон Шелия («Ариец»).

14 августа 1939 года «Арбин» предупредил Центр о том, что Германия 30 августа — 1 сентября 1939 года нападет на Польшу.

В середине августа 1939 года по указанию германского министерства иностранных дел почти все немецкие дипломаты и журналисты выехали из польской столицы. Час трудных испытаний приближался.

Прощаясь с Рудольфом Гернштадтом на варшавском вокзале, Ильзе Штёбе сказала мужу:

— Нам еще не удалось сказать друг другу все, что мы должны были сказать…

Поезд с сотрудниками немецкого посольства покинул польский перрон. 1 сентября 1939 года германские войска после провокации в Глейвице, устроенной переодетыми гестаповцами, ворвались в Польшу, круша и уничтожая все, что сопротивлялось или могло сопротивляться. Началась война, пожар шторой превратился во Вторую мировую войну.

Рудольф Гернштадт, выполняя указание Центра, перешел на нелегальное положение и окольными путями через Прибалтику направился в Москву. В Польше ему оставаться было опасно.

Известие о нападении Германии на Польшу застало Штёбе в немецком курортном городке Францесбаде. Через несколько дней она выехала в Берлин, чтобы приступить к выполнению задания Гернштадта — созданию разведгруппы.

Обстановка в Берлине после начала войны была сложной. В условиях военного времени лица, обвиненные в передаче сведений иностранным государствам, приговаривались к смертной казни. Министерство имперской безопасности Германии имело неограниченные права в борьбе с иностранными разведчиками. Агенты гестапо опутали сетью осведомителей всю Германию. Они были везде, знали все и пытались держать под колпаком каждую немецкую семью. В таких невероятно трудных условиях Ильзе Штёбе должна была восстановить связь с друзьями Рудольфа Гернштадта, создать разведывательную группу и организовать добывание секретных сведений.

Прибыв в Берлин, «Альта» стала ожидать вестей от «Арбина». Прощаясь с ней в Варшаве, Гернштадт сказал:

— Жди мое письмо. Привет от меня тебе передаст фрау Велкиш. К ней прибудет человек из Москвы. Назовем его Пауль. Маргарита познакомит тебя с ним, когда это станет возможным…

Встреча с таинственным Паулем произошла в одном из берлинских пригородных ресторанов в конце 1939 года. Разведчик передал Ильзе письмо от Рудольфа, поинтересовался состоянием ее здоровья, вручил деньги, часть из которых «Альта» должна была передать «Арийцу».

Пауль порекомендовал «Альте», как правильно организовать встречу с Рудольфом фон Шелия, какие вопросы выяснить у него.

С Ильзе Штёбе встречался капитан Николай Зайцев, военный разведчик, который работал в Берлине под крышей торгового представительства СССР. Зайцев прибыл в германскую столицу в октябре 1939 года. Это была его вторая специальная командировка в Германию. Он вырос в Саратове среди поволжских немцев, у которых почерпнул первые навыки общения на немецком языке, затем изучал немецкий в артиллерийской школе и на разведкурсах. После этого два года изучал немецкий язык с преподавательницей-немкой, работая в Берлине с 1937 по июнь 1939 года. Ильзе Штёбе и Николай Зайцев хорошо понимали друг друга.

В декабре 1939 года «Альта» встретилась с «Арийцем». Передала ему привет от Рудольфа Гернштадта и вручила несколько сотен марок в качестве оплаты за работу, которую тот выполнил для «английской разведки» в августе 1939 года. Рудольф фон Шелия рассказал Ильзе Штёбе о том, с какими трудностями ему удалось получить назначение на работу в МИД. «Альта» рекомендовала советнику фон Шелия быть осторожным и в первую очередь собирать информацию, которая раскрывала бы планы германского руководства по решению военных действий как на Западе, так и на Востоке.

Супруги Курт и Маргарита Велкиш (агенты «ABC» и «ЛЦЛ») выехали на работу в Бухарест. В румынской столице Курт сначала был корреспондентом одной из немецких газет. Затем он, как и Рихард Зорге в Токио, стал пресс-секретарем германского посольства в Румынии.

Герхард Кегель (ХВЦ) устроился на работу в министерство иностранных дел Германии. Он принимал участие в советско-германских переговорах в Москве и Берлине, своевременно передавая советской военной разведке письменные указания Гитлера руководителю немецкой делегации советнику Шнурре, который в ходе переговоров обязан был строго придерживаться инструкций фюрера.

В 1940 году Г. Кегель получил назначение на должность экономического советника в посольстве Германии в Москве.

К середине 1940 года в Берлине остались «Альта» и «Ариец», от которого и поступала ценная информация. Документы «Арийца» «Альта» передавала Николаю Зайцеву три раза в месяц.

Ценность любого разведчика заключается в том, какие сведения он смог добыть по указанию Центра. Что же удалось сделать «Альте»?

Самыми трудными для Ильзе Штёбе и Николая Зайцева были встречи, которые проводились в декабре 1940 — феврале 1941 года. В Берлине стояла суровая зима. Морозы иногда достигали 20 градусов. Как правило, Зайцев, выходя на встречу с «Альтой», находился в городе несколько часов, пытаясь убедиться в отсутствии слежки со стороны агентов гестапо. В одном из отчетов о проведенной встрече разведчик писал, что его лицо «опухло от мороза» и ему несколько часов пришлось приводить себя в порядок. Непосредственный контакт с «Альтой» в таких условиях продолжался несколько минут.

В конце декабря 1940 года «Альта» получила от «Арийца» сведения о том, что Гитлер утвердил директиву, предписывающую начать тайную подготовку к войне против СССР. Чтобы представить степень секретности сведений, которые стали известны «Альте», необходимо назвать только два связанных с ними факта.

Первый — план операции «Барбаросса» был подписан Гитлером 18 декабря 1940 года. Доступ к этому совершенно секретному документу имели только некоторые высшие политические и военные деятели фашистской Германии.

Второй — спустя десять дней, то есть 28 декабря 1940 года, сведения о плане операции «Барбаросса» стали известны «Альте». 29 декабря 1940 года о них узнал начальник советской военной разведки генерал-лейтенант Ф. Голиков. Это донесение «Альты» было доложено И. В. Сталину и В. М. Молотову, а также наркому обороны С. К. Тимошенко и начальнику Генерального штаба К. А. Мерецкову.

В первой половине 1941 года от «Альты» в Москву поступали данные, уточнявшие план операции «Барбаросса» и сроки нападения Германии на СССР, а также ход поэтапной подготовки Третьего рейха к этой агрессии.

В 1941-м Зайцеву в Берлине работалось трудно. Все сотрудники советских представительств попали под особый контроль со стороны агентов гестапо. Зайцев, который своевременно заметил активизацию деятельности германских специальных служб, предложил Центру сократить количество встреч с «Альтой». В письме начальнику военной разведки Ф. Голикову разведчик сообщил, что в новых условиях он намерен проводить с «Альтой» только одну встречу в месяц.

В конце февраля 1941 года «Альта» на основе данных, полученных от «Арийца», сообщала в Москву: «Подготовка к войне против СССР зашла уже далеко. Руководящие круги как и прежде придерживаются точки зрения, что война с Россией начнется в этом году. Формируются три армейские группы под командованием маршалов Бока, Рундштедта и фон Лееба. Армейская группа „Кёнигсберг“ будет наступать в направлении на Петербург, армейская группа „Варшава“ — в направлении на Москву, армейская группа „Познань“ — в направлении на Киев. Сроком наступления необходимо считать 20 мая. Запланирована колоссальная битва на окружение Пинской области с участием 120 дивизий с немецкой стороны. Уже построены бронепоезда с русской колеей».

В начале марта 1941 года «Альта» докладывает в Центр: «Имеются основания говорить, что выступление против России состоится в ближайшем будущем (называют сроки 15 мая — 15 июня). Говорят о концентрации в Польше 120 дивизий, о размещении бомбардировочной авиации на не занятых ранее аэродромах в Восточной Пруссии, интенсивном создании ПВО в восточных городах Германии, что свидетельствует о подготовке каких-то чрезвычайных событий. Об этом же свидетельствует и перенос совещания советско-германской комиссии по установлению границы. В апреле оно не состоится…»

Далее «Альта» сообщала, что «Ариец» во время встречи с ней утверждал, что «прекрасно информированные круги руководящих политических и военных инстанций сообщают единогласно, что наступление против СССР, несомненно, будет в этом году; а именно: до июня».

«Альта» передала Зайцеву несколько личных писем, которые были адресованы ее мужу Р. Гернштадту, находившемуся в Москве. В одном из писем она сообщала: «….Я часто думаю о том, что, уезжая из Варшавы, я знала, что наше последнее „До свиданья!“ станет роковым „Прощай!“. Я довольна, что с таким чувством я тогда протянула тебе руку и сказала мои последние слова. И как глупо, и как безнадежно остаться со словами, которые я все-таки не успела тебе сказать, и с сожалениями, что я уже никогда — понимаешь, никогда! — их уже не смогу тебе высказать… А я так хочу говорить с тобой. Обо всем. По деловым вопросам тоже. Обдумай, пожалуйста, быть может, мы все-таки сможем вести деловую переписку? С работой я справлюсь. Безусловно, справлюсь. Но вдвоем все-таки лучше, чем одной».

25 апреля 1941 года «Альта» писала «Арбину»: «…Как тяжело наблюдать всю подготовку к предстоящему конфликту, держите глаза открытыми и не обманывайте себя».

На встрече с советским разведчиком 7 июня 1941 года «Альта» еще раз сообщила о том, что в германских правительственных кругах «в центре внимания стоит вопрос о России… На восток как и раньше ежедневно идет 50 составов… Фактом является то, что сроки кампании против России перенесены после 20 июня, что объясняется большими материальными потерями в Югославии. Никто из информированных инстанций не сомневается, что военные действия против России будут проведены».

«Альте» приходилось выполнять задания Центра в тяжелых условиях, в окружении агентов гестапо, контактов с которыми она избегала благодаря своей природной находчивости и приобретенному профессионализму.

Особую трудность для нее представляла и работа с «Арийцем», которого она не уважала. «Альта» писала Рудольфу Гернштадту: «Я по-прежнему не могу его терпеть. Единственное мое утешение состоит в сознании того, что он сотрудничает с нами…»

Несмотря на личную неприязнь к Рудольфу фон Шелия, «Альта» твердо руководила его работой, контролировала действия по добыванию сведений, думала над тем, как в полной мере использовать возможности «Арийца» по добыванию сведений из германского министерства иностранных дел, регулярно сообщала ему о том, что «британская разведка» переводила на его счет в швейцарском банке определенные суммы фунтов стерлингов…

20 июня «Альта» в очередной раз встретилась с Рудольфом Шелия, который сообщил ей о том, что Германия готова к войне против СССР. Нападение произойдет в ближайшие двое суток.

«Альта» условным сигналом вызвала на встречу советского разведчика. Когда он 21 июня на встречу не прибыл, она решила подойти к советскому посольству и выяснить, что же произошло. Находясь в районе советского дипломатического представительства, «Альта» поняла, что здание и все подъезды к нему находятся под усиленным наблюдением агентов гестапо. Это позволило ей предположить, что нападение Германии на Россию неминуемо и произойдет в ближайшее время.

22 июня Ильзе Штёбе услышала сообщение, переданное по берлинскому радио о том, что Германия объявила войну России. Хотя для нее это сообщение не было неожиданностью, она в присутствии матери Фриды Штёбе произнесла: «Все-таки это произошло». И заплакала.

На следующий день «Альта» встретилась с доктором Карлом Хельфрихом, которого привлекла к работе в 1940 году. Хельфрих был известным немецким журналистом, имел множество знакомых, от которых узнавал полезные сведения. Он сообщал эти «новости» Ильзе Штёбе, с которой познакомился во Франкфурте-на-Майне. Неожиданно для себя Ильзе Штёбе полюбила этого человека. Она увидела в Хельфрихе то, что давно искала, пытаясь устроить личную жизнь. Рудольф Гернштадт, с которым она дружила около десяти лет, отличался от Карла Хельфриха неиссякаемой энергией, был явным лидером во всех делах — и на работе, и в личных отношениях. Ильзе имела приблизительно такой же характер и понимала, что дружить и сотрудничать с Гернштадтом, лидером по всем своим личным качествам, она может. Вместе они всегда быстро решали самые сложные проблемы. Но «Альта» хотела быть самостоятельным человеком в семье и на работе. Двум лидерам в одной упряжке тяжело. Они были верными друзьями, надежными соратниками по трудной работе, которой посвятили жизнь.

Когда же Ильзе Штёбе встретила Карла Хельфриха, то поняла, что это ее человек, с которым она могла бы создать семью. Карла удивила красота Ильзе Штёбе, ее глубокий ум, прекрасные манеры и исключительная целеустремленность, которой порой не хватало ему.

Ильзе Штёбе привлекла Карла Хельфриха к сотрудничеству с советской разведкой. В Центре ее выбор одобрили. Карлу был присвоен псевдоним «Хир», который, впрочем, был созвучен с его журналистским псевдонимом «Гер». Этим псевдонимом Хельфрих часто подписывал свои материалы, которые печатал в различных газетах.

23 июня 1941 года Ильзе Штёбе встретилась с Карлом. Она мыслила рационально — война диктует свои правила, значит, эти правила следует соблюдать, а неожиданности, которые могут возникнуть в их работе и жизни, упреждать.

Во время ужина «Альта» сказала Карлу:

— Я думаю, что гестапо может добраться до нас. Но я не позволю им меня побороть. В случае необходимости буду отрицать даже собственный почерк…

— Почему ты говоришь о гестапо? — спросил Карл.

— Началась большая война, мой друг, — ответила Ильзе. — Нужно быть ко всему готовыми. Если меня вдруг когда-нибудь арестуют, то подозрения могут коснуться и тебя…

Ильзе внимательно посмотрела в спокойные серые глаза своего друга. Он серьезно воспринимал ее слова, и это успокоило Ильзе. Она продолжила:

— Договоримся таким образом: если меня все-таки схватят, чего в новых условиях нельзя исключить, то на допросах я буду говорить, что получала от тебя служебный газетный материал. Запомни — я получала от тебя сообщения иностранных газет о положении в мире. Мне эта информация нужна для работы в рекламном отделе, которым я руковожу. Такая информация сейчас в Германии не каждому доступна. Я использовала твои материалы в работе, о которой ты не имеешь ни малейшего представления…

Карл слушал Ильзе Штёбе, и она с удовлетворением поняла, что он воспринял ее предупреждение серьезно и запомнил все ее слова…

Ее предчувствие оказалось правильным. В 1942 году агенты гестапо вышли на след «Альты». В субботу 12 сентября 1942 года в одном из берлинских домов, который располагался в районе Шарлоттенбург на Ахорналее, собралась немногочисленная компания. Гости поздравляли невесту Ильзе Штёбе и жениха Карла Хельфриха. Несмотря на военное время, жизнь брала свое. Свадьба — в любое время праздник.

Среди приглашенных были сводный брат невесты Курт Мюллер и ее мать фрау Фрида Штёбе, а также несколько друзей. Всего — человек семь. Гости поздравляли молодых, пили вино и говорили не о любви, а о войне. На Восточном фронте под Сталинградом шли упорные бои. Немецкие дивизии никак не могли захватить этот русский город. Заявления Гитлера и министра иностранных дел Германии Риббентропа о том, что немецкие дивизии скоро уничтожат Сталинград и выйдут к Волге, были похожи на заклинания шаманов, которые хотели, но не могли добиться успеха.

В три часа в дверь квартиры Ильзе кто-то сильно и настойчиво постучал. Хозяйка знала, что на торжествах присутствовали все, кого бы она и Карл хотели видеть. На лестничной клетке был кто-то чужой. Кто? Когда Ильзе вышла в прихожую, вновь раздался громкий стук в дверь. Так стучать не могли ни друзья, ни хозяйка дома, у которой она снимала квартиру.

Ильзе повернула ключ в замке. Дверь обреченно распахнулась. Штёбе увидела на пороге троих гестаповцев. Они стояли, словно немецкие овчарки, в любую секунду готовые броситься на жертву и уничтожить ее. Они еще не успели задать ей ни одного вопроса, но Ильзе все поняла: гестаповцы пришла за ней.

— Вы Штёбе? — как выстрел коротко прозвучал вопрос офицера.

Ильзе утвердительно кивнула головой.

Гестаповцы ворвались в квартиру. Началась проверка документов. Некоторым гостям приказали по одному покинуть квартиру, но не всем.

Ильзе успокаивала друзей:

— Спокойно, родные мои, это ошибка.

— Это ошибка, — повторила она еще раз и попросила Курта Мюллера, своего сводного брата, проводить фрау Штёбе домой. Прощаясь с мамой, она сказала, успокаивая ее, что произошло недоразумение и это скоро выяснится.

Когда всех гостей проверили и выставили за двери, гестаповцы произвели тщательный обыск квартиры. Ничего, что бы могло их заинтересовать, они не нашли.

После этого офицер, недовольный результатами обыска, коротко распорядился, обращаясь к Штёбе:

— Одевайтесь!

Ильзе была в красивом сером платье с белым воротничком, который мягко облегал ее хрупкие плечи. Поправив перед зеркалом прическу, она спокойно вышла из квартиры. Гестаповцы приказали Карлу также покинуть квартиру.

На лестничной клетке один из гестаповцев грубо вывернул Ильзе руки за спину и надел наручники. Железные колодки сжали запястья ее рук.

Карлу тоже надели наручники. Он хотел помочь своей подруге, но что он мог сделать?

Карл не знал, почему гестаповцы приехали на Ахорналее и ворвались в их квартиру. Скорее всего, это была ошибка. Другой причины появления таких «гостей» на их свадьбе он не допускал, но вспомнил о предупреждении Ильзе! «Если меня арестуют, то ты должен говорить, что передавал мне только материалы из иностранных газет…» и понял, что произошло то, чего не исключала Ильзе, — они оказались в руках гестаповцев…

На улице у дома стояло три машины. Офицер приказал женщине сесть в первый крытый автомобиль, похожий на стальную коробку. Карла затолкали в другой автомобиль. В третьей машине были солдаты с автоматами в руках. «Почетный караул» для молодоженов был многочисленным и грозным.

Свадьба была прервана навсегда.

В Берлине не было тюрьмы для женщин. Поэтому арестованную доставили в полицейскую тюрьму на Александрплац. Она использовалась службой безопасности для изоляции лиц, подозреваемых или обвиняемых в антигосударственной деятельности.

Через час охранники повели Ильзе на первый допрос. Ильзе попросила снять наручники.

— Хочешь покончить с собой? — спросил один из охранников. И добавил: — Не удастся. Это самый простой выход из этого дворца…

В тюремном коридоре было темно, пахло плесенью и кровью. Ильзе, много лет проработавшая корреспондентом известных немецких газет, подумала, что именно описанием этого страшного коридора она бы начала репортаж из каторжной тюрьмы, в которую журналистов никогда не приглашали и никому не показывали ее узников.

У каждой диктатуры свои тайны. Узниками Плецензее были в основном немцы. Однако среди узников были и французы, и бельгийцы. Те, кто осмеливался осуждать гитлеровский режим, оказывались в этой тюрьме…

Следователь некоторое время пристально рассматривал стоявшую перед ним женщину. Ее нарядное платье потеряло свежесть, правый уголок белого воротничка был оторван и свисал, словно крыло раненой чайки.

Следователь знал, что эта немка хорошо училась в школе и торговом училище, некоторое время работала в берлинском издательском концерне Моссе, была секретарём публициста Теодора Вольфа, который придерживался демократических взглядов. Это была зацепка, но из далекого прошлого…

Характеристики из МИДа и химконцерна из Дрездена на арестованную тоже лежали в папке перед следователем. Он их внимательно изучил. В них были только положительные отзывы. До декабря 1941 года гестапо не располагало никакими компрометирующими данными на эту женщину. А из данных, полученных из Бельгии в конце 1941 года, следовало, что эта женщина была агентом советской разведки. Но это еще нужно было доказать.

Следователь понимал, что решить такую трудную проблему будет нелегко. Если Штёбе — агент русской разведки, то необходимо выяснить, когда и какие сведения она передавала в Москву? С кем работала в Берлине? Кого знает в Бельгии? Как она поддерживала связь с Москвой? Кому и как передавала информацию?

Допрос начался в 18 часов. Гестаповец разложил на столе с десяток фотографий и спросил:

— Кого из этих людей вы знаете?

Ильзе бросила взгляд на фотографии и в свою очередь спросила:

— Почему арестовали меня и моего мужа?

Следователь не мигая смотрел ей в глаза и молчал.

— Снимите наручники, — попросила Штёбе.

— Это можно, — ответил гестаповец. Он встал, подошел к арестованной и открыл наручники.

— Вы — русская шпионка, — продолжил он. — У меня есть доказательства. Или вы их опровергните, или… Отвечайте на вопросы.

Ильзе не знала ни одного человека, изображенного на фотографиях. Это были немцы, молодые мужчины и женщины, некоторые из них в военной форме, один или два — офицеры. Ее это обрадовало. Она поняла, что не одна принимает участие в борьбе против Гитлера. Ее ободрило и то, что на фотографиях не было ни одного из ее помощников.

Что же может предъявить ей следователь? Она твердо решила, что никогда и ни при каких обстоятельствах не назовет имена друзей…

Начался неравный поединок. С одной стороны — молодая женщина. С другой — государственная служба безопасности Германии, в распоряжении которой было все: шантаж, пытки, смертная казнь и… жизнь в награду за предательство.

Ильзе сделала выбор. Несмотря на пытки, она никого не выдала. Имперский суд приговорил И. Штёебе к смертной казни.

Она ушла из жизни непобежденной. Карл Хельфрих, которому удалось избежать казни благодаря Ильзе Штёбе, после войны писал: «Ильзе всегда верила в силы Красной Армии. Она считала, что Советский Союз воспользуется своей большой территорией и использует ее как основное стратегическое преимущество для последующего контрнаступления и разгрома. Ильзе была стойким и убежденным борцом за справедливость.

Потеряв связь с Центром, Ильзе страдала, чувствуя себя отстраненной от борьбы и работы, которые были так нужны именно сейчас. Она все время изыскивала возможности восстановить связь с Центром…

Развитие событий на фронте не давало Ильзе покоя ни днем ни ночью. Мы вздохнули лишь при контрударе Советской Армии и поражении немцев под Москвой. Ильзе удалось услышать и пережить начало победы Красной Армии под Сталинградом».

О разгроме немцев под Сталинградом ей сообщили мать Фрида Штёбе и сводный брат Курт Мюллер, которым гестаповцы разрешили последнюю встречу с Ильзе Штёбе накануне ее казни на гильотине.

В ночь с 23 на 24 декабря 1942 года «Альта» была казнена в каторжной тюрьме Плецензее. В тот же день был казнен и барон Рудольф фон Шелия, который не выдержал пыток и сообщил гестаповцам, что передавал Штёбе секретные сведения…

Перед казнью Ильзе было разрешено написать завещание. Она с присущей женщинам скрупулезностью распределила все свои вещи и имущество между родственниками. Однако гестаповцы конфисковали все, что принадлежало И. Штёбе. Ее брат, Курт Мюллер, принимавший участие в антифашисткой борьбе, тоже был схвачен гестаповцами и казнен.

После окончания Великой Отечественной войны полковник Я. Бронин вспоминал об «Альте» так: «Когда я ее впервые встретил, ей шел двадцать первый год. Стройная, выше среднего роста, с правильными чертами продолговатого лица и живыми серыми глазами, она была, бесспорно, красивой женщиной. На нее обращали внимание, потому что у нее были заметные черты сходства с популярной тогда в Германии киноактрисой Бригиттой Хелм.

Внешняя красота у Ильзе Штёбе сочеталась с ее личным обаянием, связанным с природным умом и умением расположить к себе людей. Она отличалась наблюдательностью, умела быстро схватывать наиболее характерные черты людей, с которыми сталкивалась, обладала чувством юмора, способностью подмечать смешное в людях и событиях. В общении с людьми она вела себя так, что в центре разговора как-то само собой оказывались интересы собеседников. К ним И. Штёбе проявляла умное, отзывчивое отношение, сопровождающееся теплой, приветливой улыбкой. Беседовать с ней было приятно и интересно; без всяких видимых усилий она вызывала собеседника на откровенность…»

Судьба Рудольфа Гернштадта сложилась более благополучно. В первые годы войны, находясь в Москве, «Арбин» готовился к новой, специальной командировке, в которой, как он предполагал, должен был встретиться с «Альтой». Она знала об этом, готовилась к совместной работе и с нетерпением ожидала благословенный час встречи с верным другом. Однако планам этим не суждено было сбыться. Спецкомандировка «Арбина» не состоялась. Он проживал в Москве на конспиративной квартире военной разведки, готовил обзоры немецкой прессы и сообщений немецкого радио, выполнял другие задания. За короткое время смог подготовить более 20 справок по различным военно-политическим вопросам.

Когда в июле 1943 года на территории СССР был создан антифашистский Национальный комитет «Свободная Германия», Гернштадт стал активно участвовать в его работе. Он был назначен главным редактором центрального печатного органа этого комитета. С начала 1944 года вошел в состав Рабочей комиссии Политбюро ЦК Компартии Германии.

В Москве Рудольф познакомился с Валентиной Сониной, учительницей немецкого языка, которая через некоторое время стала его женой. После окончания Великой Отечественной войны они выехали из Москвы в Германию. С марта 1949-го по июль 1953 года Гернштадт был главным редактором центрального органа ЦК СЕПГ «Нойес Дойчланд», членом Временной народной палаты ГДР, членом ЦК и кандидатом в члены Политбюро ЦК СЕПГ.

Гернштад был смелым и принципиальным человеком. Когда руководитель ГДР В. Ульбрихт начал ускоренными темпами строить социализм, повысил налоги, ограничил предоставление кредитов населению, навязывал принудительные меры управления в сельском хозяйстве, ограничивал возможности мелких и средних предпринимателей и лиц свободных профессий, Гернштадт высказывался против жесткого курса.

Маркус Вольф, 33 года возглавлявший внешнюю разведку ГДР, вспоминая эти годы, писал о том, что «после 17 июня 1953 года, когда по всей стране прокатались выступления рабочих, подавленные советскими войсками, Ульбрихт расправился с оппозиционерами. В июне 1953-го вместе с Вильгельмом Цайссером, руководителем органов госбезопасности ГДР, Рудольф Гернштадт был обвинен во фракционной деятельности направленной на раскол партийного руководства и исключен из ЦК и Политбюро, а в январе 1954 года и из партии».

В 1954 году Р. Гернштадт стал «вечным» научным сотрудником Мерзебурского отделения Немецкого центрального архива, издал несколько исторических исследований. Умер Рудольф Гернштадт 28 августа 1966 года.

Такими были «Альта» и «Арбин». Пусть память о них сохранится в благодарной России.

В ночь с 23 на 24 декабря 1942 года в берлинской тюрьме Плецензее на гильотине была казнена немецкая журналистка Ильзе Штёбе. За связь с советской разведкой имперский военный суд приговорил ее к смертной казни «путем отсечения головы». Гитлер лично утвердил этот приговор.

Ильзе Штёбе действительно была руководителем разведгруппы советской военной разведки, которая успешно действовала в Берлине накануне Великой Отечественной войны. В Разведуправлении Красной Армии она числилась под псевдонимом «Альта». Гестаповцам удалось добыть сведения о связях Штёбе с советской разведкой и схватить ее.

«Альта» находилась в тюремной камере с одной немкой, которую звали Тухола. Зная о том, что уже приговорена к смертной казни, она передала Тухоле, с которой подружилась, записку для матери и сказала, что умирает совершенно спокойно, так как никого не выдала, а, наоборот, «спасла жизни трем мужчинам и одной женщине…»

Тухола выжила. Передала Фриде Штёбе записку и последние слова ее дочери. Что означали эти слова, фрау Штёбе не знала. Но, понимая, что это не простые слова, она запомнила их, пересказала приемному сыну Курту Мюллеру. Так они стали известны тем, с кем Ильзе Штёбе боролась против фашистов.

Одним из трех мужчин, о которых в последние дни своей жизни говорила «Альта», был ее соотечественник «ABC». Женщина, жизнь шторой спасла отважная разведчица, была женой «ABC». Она тоже сотрудничала с советской военной разведкой и числилась в разведуправлении под псевдонимом «ЛЦЛ».

Кого же ценой собственной жизни спасла «Альта»?

«ABC» — гражданин Германии Курт Велкиш. В автобиографии он писал: «Родился 29 сентября 1910 года в городе Зорау, в провинции Брандербург. Отец имел собственную бакалейную лавку. Мать была домохозяйкой, занималась воспитанием детей», которых любила больше, чем все сладости, имевшиеся в магазинчике мужа.

«После окончания начальной школы прошел курс обучения в гуманитарной гимназии и в 1929 году поступил на юридический факультет университета в Грайфельде. Затем перевелся в Берлинский университет. Завершил обучение в Креславском университете».

Политическая кристаллизация Курта Велкиша происходила в сложных условиях — в Германии кипели политические страсти. В стране утверждались фашисты, которых поддерживали влиятельные банкиры, промышленники и землевладельцы. Главный лозунг нацистов, используя который они рвались к власти, гласил: немцы должны управлять миром. Обман был очевидным, но соблазнительным, сулил безбедную жизнь и многим немцам одурманил головы.

Курт Велкиш разобрался в истинном содержании фашистских лозунгов. Несмотря на молодость, сын бакалейщика в 1931 году создал в Бреславском университете «Союз красных студентов». К концу 1931 года Велкиш стал членом компартии Германии. Летом 1934 года он получил диплом доктора юридических наук.

После прихода фашистов к власти в 1933 году Велкиш работал в компартии нелегально. В 1934 году он также нелегально подготовил и выпустил несколько номеров газеты Бреславского местного отделения КПГ.

В своей автобиографии Курт писал: «Став доктором юридических наук, работал в Зоммерфельде и Губене. В Губене на мой след напало гестапо из-за моей коммунистической деятельности. Поэтому в октябре 1934 года я был вынужден оставить юридическую практику и скрываться от преследования. До января 1935 года был безработным. В январе 1935 года благодаря моему знакомому Кегелю мне удалось устроиться на журналистскую работу в газету „Бреслауер Нойес Нахрихтен“. В мае 1935 года в качестве корреспондента этой газеты был послан на работу в Варшаву…»

Далее в своей автобиографии Курт Велкиш писал: «В августе 1937 года женился на Маргарите Рениш…» Маргарита Рениш, псевдоним — «ЛЦЛ». После замужества — Маргарита Велкиш. Родилась 3 июня 1913 года в Берлине. Немка. Германская подданная. Отца не помнит. Ее воспитывала мать, работница текстильной фабрики. В поисках работы мать Маргариты из Берлина переехала в город Зорау. В 1923 году Маргарита окончила народную школу и поступила в лицей, в котором завершила обучение в 1931 году После лицея училась еще два года на вечерних торговых курсах, получила профессию стенографистки. Работала секретарем-машинисткой у директора местной текстильной фабрики.

В Зорау симпатичная брюнетка Марта Рениш и приглянулась Курту Велкишу. Они подружились, участвовали в работе местной ячейки компартии, составляли листовки, разоблачавшие демагогию фашистов, организовывали и проводили собрания рабочих.

В 1936 году Маргарита возвратилась в Берлин. Жила некоторое время в доме своего дяди. В автобиографии она написала, что «по совету своего будущего мужа училась в Берлине на курсах фотографов. В январе 1937 года вышла замуж и переселилась в Варшаву, где работал мой муж Курт Велкиш…»

Велкиш работал корреспондентом в Варшаве с 1935 года. Маргарита приехала в польскую столицу в 1937-м. Вместе они прожили в Польше два года. Это был один из самых интересных периодов в их жизни.

«Во время моего пребывания в Варшаве с августа 1937 по август 1939 года я, — писала в автобиографии Маргарита Велкиш, — принимала участие в работе моего мужа…» О какой работе идет речь?

В 1935 году в Варшаве работал другой немецкий журналист Рудольф Гернштадт. В польской столице он представлял немецкую газету «Берлинер Тагеблат». Имя Гернштадта было хорошо известно в немецкой колонии. До прибытия в Варшаву он был аккредитован в Праге и даже в Москве. В ноябре 1933 года, когда между Берлином и Москвой подули холодные ветры, несколько советских корреспондентов были вынуждены покинуть германскую столицу. Москва приняла ответные меры и, в свою очередь, выставила всех германских журналистов из СССР. Среди них был и Рудольф Гернштадт. С этого времени он работал в Польше, пользовался особым расположением германского посла в Варшаве фон Мольтке.

Рудольф Гернштадт был советским разведчиком. С Разведуправлением Красной Армии он сотрудничал с 1931 года, числился в военной разведке под псевдонимом «Арбин» и выполнял ее наиболее сложные задания — подбирал и привлекал к работе на разведку ценных источников информации. Рудольф привлек к сотрудничеству с советской военной разведкой Ильзе Штёбе, которая в Польше была его гражданской женой. «Арбин» привлек к работе на военную разведку германского журналиста и дипломата Герхарда Кегеля, известного по псевдониму «ХВЦ». В июне 1941 года Кегель, будучи сотрудником германского посольства в Москве, сообщил представителю советской военной разведки точную дату и даже час нападения фашистской Германии на Советский Союз.

Гернштадт познакомился с Велкишем вскоре после его прибытия в Варшаву. «Арбин» узнал, что его друг Герхард Кегель помог Велкишу устроиться на должность корреспондента в польской столице. Несомненно, Гернштадт нашел возможность узнать у Кегеля, который в это время тоже работал в Варшаве, его мнение о новом корреспонденте. Кегель мог сказать «Арбину», что Велкиш создал в Бреслау «Союз красных студентов», тайно оказывал содействие компартии. Это говорило о политической надежности молодого журналиста, который прошел хорошую школу нелегальной работы.

«Арбин» решил привлечь Велкиша к работе на советскую военную разведку. В Разведуправлении Красной Армии поддержали предложение «Арбина», одновременно рекомендовали Курту вступить в национал-социалистическую рабочую партию Германии. Членство в этой фашистской организации было необходимо для получения доступа к важной информации. По заданию начальника советской военной разведки Велкиш стал членом НСДАП.

И действительно, после этого Курт начал добывать сведения, необходимые Красной Армии. Однажды он сказал «Арбину», что его жена Маргарита тоже может быть полезна в этой тайной работе. Рудольф согласился. Курт и Марта стали выполнять задания Разведуправления Красной Армии. Он — под псевдонимом «ABC». Она — под псевдонимом «ЛЦЛ». Что обозначают эти странные аббревиатуры, никто теперь не знает…

Можно ли Курта Велкиша назвать агентом? Возможно. Однако Велкиш называл себя сотрудником советской военной разведки. Он боролся против фашистского режима в Германии, как и другие немцы-антифашисты, которые были захвачены гестаповцами в 1942 году. Одновременно с Ильзе Штёбе гестаповцы схватили еще более 130 антифашистов.

Большинство из них, как и «Альта», работали на советскую разведку. 49 из них (31 мужчина и 18 женщин) были казнены в берлинской каторжной тюрьме Плецензее, в Гале, Брандербурге и на стрельбище в берлинском районе Тегель. Семеро отважных антифашистов, попавших в руки гестаповцев, были зверски замучены еще в ходе «предварительного следствия». Еще семеро были отправлены в концлагеря. Более 25 соратников Шульце-Бойзена — Харнака были приговорены фашистскими судьями в общей сложности к 130 годам каторги. Курт Велкиш и его жена Маргарита могли оказаться среди них…

Велкиш помогал советской военной разведке из идейных соображений. В сохранившемся деле «ABC» в графе «Учет выданных сумм» нет ни одной записи. За шесть лет сотрудничества с советской военной разведкой Велкиш не принял от разведки ни одной немецкой марки и ни одного подарка. «ABC» передавал разведсведения бескорыстно. Что же заставляло его рисковать своей жизнью и жизнью Маргариты? Этому может быть только одно объяснение — Велкиш был патриотом Германии. Его жена тоже. Как истинные патриоты своей страны, они боролись против Гитлера, боролись за будущее Германии, ежедневно рискуя жизнью.

…Работа «ABC» в Варшаве была плодотворной и достаточно успешной. В конце 1935 года Курт завербовал сотрудника германской разведки капитана «К», который получил в Москве цифровой псевдоним — номер «18». В 1936 году Велкиш завербовал еще одного ценного источника, который получил псевдоним «Арно».

В 1936 году от «ABC» в Центр поступило 4 первых донесения о германской армии. В 1937 году Велкиш направил в Москву 8 донесений военно-политического характера. В 1938-м от «ABC» поступило 11 донесений. Все сообщения были ценными. Однажды начальник военной разведки направил «ABC» личное письмо, в котором говорилось: «Очень рад, что вы по-прежнему упорно и настойчиво выполняете наши задания, умело и инициативно используете все возможности для улучшения нашей работы. Все ваши материалы были полезными».

В 1938 году Центр поставил перед «ABC» новую задачу — устроиться на работу в министерство иностранных дел Германии. Членство в НСДАП могло способствовать этому. Велкиш свободно владел польским и французским языками, что было учтено при назначении его в мае 1937 года руководителем немецких журналистов, работавших в Варшаве. Партийная нагрузка по линии НСДАП заключалась в наблюдении за польской печатью, составлении обзоров польских газет, организации контактов немецких журналистов с польским министерством иностранных дел. Велкиш добросовестно выполнял эту партийную задачу, одновременно успешно решая информационные задания из Москвы. В 1939 году «ABC» направил в Центр 32 донесения.

Маргарита Велкиш тоже активно работала в Варшавской резидентуре советской военной разведки. Она была профессиональным фотографом. Документы, которые добывал Курт, Маргарита фотографировала, и они отправлялись в Разведуправление.

Рудольф Гернштадт также поручал «ЛЦЛ» фотографировать секретные документы, которые он на время брал у германского посла Мольтке. «ЛЦЛ» приходилось выполнять и другие задания разведки.

Летом 1939 года завершился «варшавский период» работы разведчика «ABC». Накануне нападения Германии на Польшу всем немецким корреспондентам было приказано выехать из Варшавы.

В октябре 1939 года Курт Велкиш сделал еще один шаг по пути выполнения задания Центра. Его, как хорошо зарекомендовавшего себя журналиста в Варшаве, члена НСДАП, направляют корреспондентом в Литву. Находясь в Вильнюсе, Велкиш выполняет задание МИДа Германии и занимается сбором сведений политического и военно-экономического характера. По итогам командировки в Литву Велкиш получил положительную характеристику в ведомстве Риббентропа и назначение на работу в Румынию.

Назначение Велкиша на работу в Бухарест соответствовало интересам Разведуправления Красной Армии. Главной целью «ABC» в Румынии становится германское посольство, в котором имелась важная секретная информация. Румыния поддерживала союз фашистской Германии с Италией, Антонеску стал другом и союзником Гитлера. Через германское посольство в Бухаресте решались многие политические и военные вопросы, затрагивавшие интересы СССР на Балканах и в Средиземноморье.

В автобиографии Курт Велкиш так описывает этот период в своей жизни: «В феврале 1940 года вместе с женой прибыл в Бухарест, где был сначала журналистом, а потом принят на работу в немецкое посольство в отдел прессы помощником советника посольства Гамилькара Гофмана. После отъезда Гофмана в Париж в августе 1941 года официально стал пресс-атташе посольства. В этой должности пробыл до августа 1944 года. За время работы в посольстве несколько раз ездил в Берлин, выполняя специальные задания посла…»

Устроившись на работу в немецком посольстве, «ABC» должен был организовать добывание ценных военных, военно-политических и военно-экономических сведений. Однако это была лишь часть задачи. Нужно было еще организовать доставку секретов германского посольства из Румынии в Москву.

Являясь сотрудником посольства, Велкиш поддерживал официальные связи с журналистами различных стран, которые были аккредитованы в Бухаресте. Был среди них и советский журналист Михаил Шаров, корреспондент ТАСС, который прибыл в румынскую столицу, как и Велкиш, в начале 1940 года. Это не было случайным совпадением. Шарова в Бухарест направила советская военная разведка. Он должен был восстановить связь с «ABC».

Михаил Шаров впервые выехал за пределы Советского Союза. Он родился в 1907 году в Москве, работал посыльным на Казанском вокзале, потом окончил Московский промышленно-экономический техникум имени Плеханова. В 1934 году он поступил на исторический факультет Московского государственного университета. После окончания МГУ Шаров был отобран для работы в военной разведке. Кроме положительных служебных характеристик он обладал исключительными лингвистическими способностями, знал французский и испанский языки, успешно изучал английский. После прохождения курса специальной подготовки Михаил был назначен на должность корреспондента ТАСС и выехал в Бухарест для восстановления контакта с агентом «ABC».

Первый контакт с «ABC» был проведен по условиям явки в одном из небольших бухарестских ресторанов. Велкиш сообщил Шарову, что на встречи с ним будет в основном выходить его жена Маргарита. Она будет передавать ему материалы из германского посольства, которые интересуют Центр.

Возможности Курта Велкиша по добыванию сведений были значительными. Вот как они были охарактеризованы в Центре: «„ABC“ имеет возможности близко соприкасаться с работой германского посольства в Бухаресте. Он в курсе дел всей проводимой немцами работы в Румынии. Имеет поручение от германской разведки поддерживать связь с украинскими антисоветскими организациями в Румынии и осведомлен об их планах и мероприятиях, направленных против СССР. Имеет в МИДе много знакомых в среде ответственных чиновников и пользуется среди них большим авторитетом.

„ABC“ близко знаком с германским военно-воздушным атташе в Румынии Герстенбергом который выполняет специальные правительственные поручения…»

Учитывая возможности Велкиша, Центр поставил перед ним следующие задачи: «Освещать деятельность Германии в Румынии, а также деятельность англо-французского блока в Италии, следить за деятельностью украинских националистов в Румынии и информировать об усилиях Германии по их использованию в своих интересах против СССР».

Велкиш, имевший опыт разведывательной работы, был предельно осторожен и аккуратен. Шаров был тоже осторожен. При организации и проведении встреч с «ABC» или «ЛЦЛ» Шаров учитывал, что за ним, советским корреспондентом, могут одновременно вести наблюдение румынская контрразведка и еще более опытный и сильный противник — гестапо. Сотрудники гестапо чувствовали себя в Бухаресте так же свободно, как в Берлине.

Сколько же документов передал «ABC» Михаилу Шарову? Какую ценность они представляли? На эти вопросы тоже есть убедительный ответ — некоторые сообщения «ABC» докладывались лично Сталину, Молотову, Жукову, Берия, Ворошилову…

Резидентом военной разведки в Бухаресте был «Ещенко», начальник Михаила Шарова. Ему Шаров передавал материалы «ABC».

1 марта 1941 года «Ещенко» писал в Москву: «„ABC“ в своем докладе о поездке в Берлин сообщает, что… много в Берлине говорили о предстоящем выступлении Германии против СССР. В русском отделе немецкого верховного командования интенсивно работают…»

5 мая «Ещенко» направил в Москву новое донесение, основанное на данных Велкиша. В донесении говорилось: «„ABC“ сообщил, что… немецкие войсковые соединения перевозятся с Балкан на театр румынского фронта. Один штабной офицер расположенного в Румынии немецкого авиационного корпуса, который несколько дней назад приехал из Берлина, заявил, что раньше для начала немецких военных акций против СССР предусматривалась дата 15 мая, но в связи с Югославией срок перенесен на середину июня. Этот офицер твердо уверен в предстоящем конфликте…»

28 мая 1941 года «ABC» сообщил, что «…военная акция Германии против СССР продолжает планомерно подготавливаться и, как прежде, является в высшей степени актуальной. Военные приготовления идут как часовой механизм и делают реальным начало войны еще в июне этого года…»

В этом же донесении «ABC» докладывал в Москву: «Немецкие мероприятия для похода против СССР основательно осуществляются во всех областях с большой точностью.

Военное развертывание на… Восточном фронте идет планомерно и с самой большой интенсивностью. Оно будет закончено до середины июня. Главные силы немецких балканских армий возвращены на немецкий восточный фронт. Военный главный удар против Красной Армии будет проведен при большой массированности…»

Сведения, которые «ABC» направлял в Москву в первой половине 1941 года, интересны тем, что они раскрывали динамику подготовки гитлеровской Германии к войне против СССР, а также поэтапную подготовку к этой войне румынского военного руководства, которое планировало с помощью Германии возвратить Бессарабию под свой контроль.

Велкиш был уверен в том, что Румыния будет на стороне Германии воевать против СССР. Он сообщал в Москву: «В Румынии в настоящее время слухи о скорой войне с СССР заметно стихли. Однако ряд руководящих кругов по-прежнему питает надежду на скорое возвращение Бессарабии. В последние три дня (особенно в ночь на 28 мая и днем 28 мая) наблюдалось усиленное движение через Бухарест с юга на родину немецкого автотранспорта с пехотой и бронемашинами…»

Сведения, которые добывал Велкиш, использовались в Разведуправлении Красной Армии для подготовки спецсообщений. В одном из них, получившем название «О военных приготовлениях Румынии», разработанном 7 июня 1941 года на основании данных из Бухареста, начальник военной разведки генерал-лейтенант Ф. Голиков докладывал Сталину, Молотову, Жукову, Берии и другим советским руководителям: «В результате мобилизации румынская армия будет доведена до одного миллиона человек, и может быть развернуто до 30 дивизий…»

В 1940 году от Велкиша поступило в Москву 33 донесения военно-политического характера. Все они получили высокие оценки советского военного командования.

В 1941 году на основе данных «ABC» резидент военной разведки в Бухаресте «Ещенко» направил в Москву 9 донесений, которые точно отражали подготовку Германии и Румынии к войне против Советского Союза.

После вероломного нападения Германии на СССР все сотрудники советского посольства были интернированы. Михаил Шаров также был вынужден покинуть Румынию.

Курт Велкиш остался без связи с московским Центром военной разведки. Он продолжал работать в системе министерства иностранных дел Германии, имел доступ к ценной военной и военно-политической информации, но не имел возможности передать эту информацию в Москву.

Центр неоднократно предпринимал попытки восстановить связь с «ABC». В Румынию забрасывались советские разведчики, которые должны были добраться до Бухареста и восстановить контакт с Велкишем. В первой половине 1942 года в Румынию был заброшен разведчик «М». Через некоторое время с таким же заданием убыл разведчик «И». Но эти операции не принесли успеха.

В конце 1942 года новая попытка восстановить связь с «ABC» также не увенчалась успехом. В январе 1943 года в Румынию был заброшен разведчик «Мунте», бывший боец Интернациональной бригады в Испании. Он пробрался в Бухарест. Устроился на работу. Затем попытался установить контакт с «ABC». Но и его попытка была неудачной.

В феврале 1943 года Разведуправление еще раз предприняло попытку восстановить связь с «ABC». Для этой цели в Центре была создана разведгруппа «Людмила», в которую вошли два разведчика. Руководителем группы была назначена Рахиль Ильевна Гамбурд, которая до войны проживала в городе Бендеры, хорошо знала Бухарест. В 1940 году она была привлечена к разведывательной работе разведотделом штаба Одесского военного округа.

Помощника для этой смелой молодой женщины нашли в Москве. Им оказался Стефан Иванович Киориану. Он родился в Венгрии в городе Марошуиваре, но с 1923 года проживал в Москве и перед войной работал столяром в Союзтехфильме. Стефан Иванович хорошо знал румынский язык. Группа разведчиков «Людмила» имела все шансы на успех. Однако и эту группу постигла неудача.

«ABC» тоже искал пути восстановления связи с Центром. Велкиш дважды поручал своей жене Маргарите перевозить в Берлин для «Альты» копии документов, которые ему удалось достать в посольстве. Он и сам, приезжая в Берлин по заданию посла Килленгера, тайно встречался с «Альтой». Они обсуждали создавшееся положение. «Альта» собиралась выехать на Восточный фронт в качестве военного корреспондента и перейти линию фронта, чтобы встретиться с представителями военной разведки. Она хотела передать накопившиеся фотопленки и наладить связь с Разведуправлением. На Восточный фронт ее не пустили.

Штёбе пыталась выехать в командировку в Швецию, где было советское представительство, но и это у нее не получилось. А в августе 1942 года Ильзе Штёбе была арестована…

В декабре 1942 года Курт Велкиш узнал о том, что в Берлине были казнены Ильзе Штёбе и дипломат Рудоль фон Шелия, с которым Велкиш познакомился во время работы в Варшаве.

Известие о казни Штёбе и фон Шелии стало для Велкишей страшной вестью. Они поняли, что над ними нависла реальная опасность. Если гестаповцам удалось вырвать у Ильзе Штёбе признание о работе Велкишей на советскую разведку, им также грозила смертная казнь. Велкиши это хорошо понимали и не обсуждали эту леденящую кровь проблему. Они надеялись на чудо, верили в спасение и ждали.

Курт и Маргарита Велкиш были в двух шагах от гильотины, но благодаря мужеству Ильзе Штёбе не попали в «дом смерти» в тюрьме Плецензее. «Альта» никого не выдала.

В 1944 году семья Велкишей оказалась в Москве. Курт Велкиш согласился продолжить сотрудничество с советской военной разведкой, так как в Европе еще продолжалась война. Она завершилась разгромом фашистской Германии, территория которой в соответствии с решениями Потсдамской конференции была разделена на зоны оккупации. Курт с таким решением не был согласен. Он заявил, что разделение Германии произошло по требованию СССР, и отказался от сотрудничества с военной разведкой. Его ошибку не смог исправить даже давний соратник по борьбе против фашистской диктатуры Рудольф Гернштадт, который в это время тоже находился в Москве.

Семья Велкишей была интернирована в один из временных лагерей. Из мест заключения Велкиши были освобождены после смерти Сталина. Их первый сын Михаил умер в тюрьме. Второй сын Томас, который появился у Велкишей в заключении, в настоящее время проживает в Германии.

Супруги Велкиш были самоотверженными антифашистами. Они боролись против Гитлера, против национал-социализма, против расового и социального неравенства. Они боролись за свободную Германию и помогали советским разведчикам только потому, что Россия в то время была единственной страной, которая могла разрушить планы Гитлера.

Жизненный лабиринт Курта и Маргариты Велкиш оказался сложным и трудным. Идя по этому лабиринту, они никогда не падали духом, не сдавались, до победного конца боролись с обстоятельствами, которые мешали им быть счастливыми и свободными.

…В апреле 2003 года мне удалось опубликовать очерк о Курте и Маргарите Велкиш, который назывался «Судьба агента „ABC“». Несколько позже в Минске вышла книга «Забытые агенты Кремля». Эту книгу в сто пятнадцать страниц написали директор Национального архива Республики Беларусь В. Селеменев и журналист В. Шимолин. В основу книги легли рассекреченные в Минске материалы о Курте и Маргарите Велкиш.

Публикация статьи в московской газете и книга, напечатанная в Минске, видимо, привлекли внимание Прокуратуры Республики Беларусь.

Начальник отдела по надзору за исполнением законов о госбезопасности Прокуратуры Республики Беларусь И. И. Суховерх пересмотрел архивное уголовное дело по обвинению Велкиша Курта и Велкиш Маргариты и установил, что Курт Велкиш «с советской разведкой начал сотрудничать с мая 1935 года по предложению корреспондента газеты в г. Варшаве Рудольфа Гернштадта, собирал сведения военного и политического характера, которые передавал советской разведке.

В 1938 году по ее предложению вступил в нацистскую партию, завязывал знакомства с людьми из канцелярии Риббентропа, военной разведки, МИДа для получения сведений.

За передачу ценной информации получал благодарности из Москвы. Неоднократно выезжал в Восточную Пруссию, получая для советской разведки сведения военного характера через знакомого немецкого офицера.

В 1937 году женился, к разведывательной работе привлек и жену, которая овладела специальностью фотографа и фотографировала различные документы, добываемые членами разведгруппы…»

Рассмотрев архивное дело о супругах Велкиш, начальник отдела по надзору за исполнением законов о госбезопасности Прокуратуры Республики Беларусь И. И. Суховерх постановил:

«Постановление Особого совещания при Министерстве государственной безопасности СССР от 16 января 1952 года в отношении Велкиша Курта Рихарда и Велкиш Маргариты, обвиняемых по ст. 8–38 УК БССР, отменить и дело прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления. Велкиша K. P. и Велкиш М. признать реабилитированными. Копию Постановления направить Генеральному прокурору Республики Беларусь».

27 октября 2003 года заместитель генерального прокурора Республики Беларусь, государственный советник юстиции 3-го класса С. В. Косуха утвердил постановление об отмене постановления Особого совещания при Министерстве госбезопасности СССР по делу Курта Велкиша и Маргариты Велкиш.

Эдуард Шарапов, ветеран Службы внешней разведки РФ

В 1930-е и последующие годы в работе органов государственной безопасности далеко не последнюю роль играл Павел Анатольевич Судоплатов. Понятно, что к оценке операций, осуществленных непосредственно Павлом Анатольевичем или под его руководством, нельзя подходить без учета исторического контекста того жестокого времени. Органы госбезопасности, встроенные в государственную систему, являлись инструментом реализации решений высшего партийного руководства.

…Свет настольной лампы под зеленым абажуром выхватывает из полутьмы лицо моего собеседника, сидящего напротив в кресле. Правильные черты лица, густые черные, не тронутые временем брови, мягкая улыбка и внимательные карие глаза. Это Павел Анатольевич Судоплатов. Его спокойные руки лежат на набалдашнике трости, зажатой между колен. Ровным, спокойным голосом он рассказывает о своей жизни:

— Родился я на Украине, в Мелитополе, в 1907 году. Семья бедная, многодетная, родители рано умерли. Свою трудовую биографию исчисляю с 26 июня 1919 года…

В тот день Павел с приятелем стоял в очереди за хлебом. Внимание привлекли цокот копыт, звуки горна, развевающееся красное знамя — через город шли конные части Красной Армии. Его восторг не знал границ — и Павел увязался за ними. Так он оказался в Одессе, а уже через год был дежурным телеграфистом в роте связи.

К началу 1921 года полк передислоцировался в Галицию, вел боевые действия против вооруженных формирований украинских националистов. Здесь за несколько месяцев Павел приобрел устойчивый украинско-галицийский акцент.

Однажды приехал инспектор политуправления Киевского военного округа.

— А что здесь делает мальчишка?

— Это помощник телеграфиста, — ответил дежурный. — Способный паренек!

Судоплатова послали на курсы подготовки политработников, затем определили в политотдел дивизии, стоявшей в Житомире. 15 мая 1921 года перевели в особый отдел, где он выполнял мелкие поручения. В секретариате особого отдела молодого человека обучили печатанию на машинке и шифровальному делу.

Когда особый отдел дивизии слили с Житомирско-Волынским губернским отделом ГПУ, Павла включили в качестве шифровальщика в оперативную группу, которая занималась агентурной разработкой Волынской повстанческой армии, организованной украинскими националистами при поддержке осевших на территории Украины белополяков. Судоплатов работал в местечке Славута, в Изяславе и Шепетовке, в родном Мелитополе, в Харькове, а в конце 20-х годов оказался в столице — в качестве работника отдела кадров.

— Первое время я занимался работой по формированию кадров центрального аппарата ОГПУ, — рассказывает Павел Анатольевич, — потому мне приходилось встречаться практически со всеми руководителями управлений и отделов, и в том числе с начальником ИНО — Артузовым. Как-то Артур Христофорович спросил, знаю ли я украинский язык, и предложил перейти на работу к нему в качестве оперативного уполномоченного…

В истории разведки за период с 1929 по 1953 год практически нет ни одного значительного эпизода оперативного характера, с которым так или иначе не связано имя Судоплатова.

Вопрос борьбы с украинскими националистами сложен и многогранен: если многие рядовые члены ОУН были искренними сторонниками национальной независимости, то их главари — фашистскими ставленниками, получали от Гитлера материальную поддержку. К середине 30-х годов организация украинских националистов, по сути, выполняла роль спецслужбы украинского правительства в эмиграции, была укомплектована австрийскими и немецкими офицерами, финансировалась абвером. Ее лидер Евгений Коновалец неоднократно встречался с фюрером.

Еще в 1921 году украинские чекисты вышли на человека, который был оставлен Коновальцем для нелегальной работы на Украине. С его помощью в Москве решили расколоть ОУН изнутри. Эта задача была возложена на Андрея Судоплатова. После непродолжительной, но очень интенсивной подготовки его нелегально перебросили через финскую границу и внедрили в ОУН. Постепенно он сумел войти в доверие и к Коновальцу.

«Легенда» корабельного радиста давала Судоплатову возможность периодически бывать на Родине. Впервые он вернулся летом 1937 года.

— К тому времени, — говорит Павел Анатольевич, — игра с ОУН велась уже более двух лет. Вопрос, что делать дальше, обсуждали даже на комиссии ЦК ВКП(б), на которой заслушивали и меня.

Вскоре Ежов впервые привел Судоплатова к Сталину.

— Я растерялся, долго не мог взять себя в руки, — вспоминает Судоплатов. — Начал что-то лепетать о том, какая честь для любого коммуниста, члена партии увидеть товарища Сталина.

«Мне нужны факты, предложения, — прервал тогда меня Сталин. — Поезжайте в Киев, посоветуйтесь с украинскими товарищами, проработайте этот вопрос и через неделю доложите мне».

Вторая встреча произошла в конце того же года. Судоплатов начал доклад с предложения об использовании своих каналов в ОУН для дальнейшего проникновения нашей разведки.

«Неправильно мыслите, — перебил вновь Сталин. — Пусть эти убийцы, которые начали грызню, до конца перебьют друг друга».

К тому времени внутри руководства ОУН шла настоящая драка. В 1936 году исчез выступивший против Коновальца Костырев и его группа; были у Коновальца стычки и с Бандерой.

«Подумайте, как обезглавить ОУН, — сказал Сталин. — Подумайте над его слабостями. Он, кажется, любит конфеты?»

Вскоре в Роттердаме в кафе «Атланта» Андрею вручили коробку конфет в красивой упаковке с украинским орнаментом.

— Когда я взял ее, у меня все как будто оборвалось внутри, — рассказывает Павел Анатольевич. — Подарок был уже «заведен», а везти его предстояло через весь город. В трамвае я сел поближе к полицейскому — боялся, что какие-нибудь воришки вырвут из рук. С Евгением Коновальцем мы встретились, как обычно, в одном ресторане около полудня. При встречах мы подолгу спорили о методах «нашей борьбы». Он был одержим идеей террора — считал, что, только утопив советскую территорию в крови, можно добиться независимости Украины.

На прощание Павел вручил лидеру ОУН коробку конфет.

— Взрыва я не слышал, — продолжает Судоплатов. — Зашел в магазин купить шляпу, чтобы как-то сменить внешность, — увидел, как в ту сторону, откуда я пришел, побежали люди.

С нашей подачи оуновцы распространили несколько версий убийства. По одной из них лидер ОУН пал жертвой гестапо: Берлин был якобы недоволен выходом Коновальца из-под его контроля. По другой, его убили польские спецслужбы. Не исключали и «руку Москвы»…

Борьба с украинским национализмом стала одним из главных направлений деятельности Судоплатова — и как рядового разведчика, и как одного из руководителей разведки. Во время войны и в первые послевоенные годы он будет руководить разгромом националистического подполья на Западной Украине.

А в декабре 1938-го над Судоплатовым нависла угроза ареста.

— Был поставлен вопрос о моей связи с арестованными руководителями разведки — Балицким, Горожаниным, благодаря которым я и оказался в Москве, — вспоминает Павел Анатольевич.

На заседании партбюро почти единогласно принимается решение об исключении меня из партии…

И вдруг — вызов к Берии. «Мне докладывают, что вы ни черта не делаете. Хватит валять дурака. Едем сейчас же в ЦК!» — заявил тот.

В машине Судоплатов понял: едут к Сталину.

«Докладывайте вопрос», — тихо обратился Сталин к Берии.

«Товарищ Сталин, после вашего указания мы разоблачили тех, кто обманывал партию. Мы решили обновить руководство разведкой, укрепить наши агентурные позиции за рубежом…»

«Сейчас надо сосредоточиться на том, чтобы обезглавить троцкистов, — прервал Сталин. — Надвигается война, а они работают заодно с немцами. Вам, товарищ Судоплатов, мы поручаем лично возглавить и провести эту операцию. Выезжайте на место, подбирайте людей… Вы назначаетесь заместителем начальника разведки для того, чтобы использовать весь потенциал разведорганов как военных, так и по линии НКВД. Но помните: вся ответственность целиком ложится на вас. Мы спросим с вас».

Так вместо изгнания из партии и ареста Судоплатов получил звание майора государственной безопасности и приступил к работе с только что вернувшимся из-за границы Эйтингоном. Спустя три месяца появился план операции под кодовым названием «Утка».

— Было принято, — говорит Судоплатов, — беспрецедентное решение: моему заместителю Эйтингону разрешили действовать абсолютно самостоятельно, с правом выбора и вербовки агентуры без санкции Центра. Ему под личную отчетность выделялась астрономическая по тем временам сумма — триста тысяч долларов.

О том, как уничтожили Троцкого, сегодня достаточно известно… Когда первая попытка провалилась, я пережил немало волнений.

Берия вызвал Судоплатова к себе на дачу. Когда он приехал, Берия обедал со своими заместителями Кругловым и Серовым, но сразу вышел к Судоплатову, чтобы проанализировать причины неудачи. Они вместе поехали к Сталину, который после долгого разговора согласился разрешить Эйтингону использовать другой вариант. На этот раз операция прошла успешно.

Работая заместителем начальника разведки, Судоплатов вошел в курс многих тайных дел…

— В сентябре 39-го, — рассказывает Павел Анатольевич, — к нам в плен попал польский князь Радзивилл. С ним в тюрьме работал сидевший там «враг народа» Зубов.

Засыпанный просьбами европейских монарших семей, Сталин согласился отпустить представителя древнего и знатного рода восвояси. Но перед тем как сесть в международный вагон и отбыть в Европу, Радзивилл встретился с Берией…

— Мы держали его для чего-то экстраординарного, — вспоминает Судоплатов. — В 1942-м году, в частности, планировали устроить покушение на Гитлера с участием князя Радзивилла. В Берлин даже была направлена группа наших диверсантов…

Но Сталин отменил операцию. Он считал, что устранение Гитлера откроет дорогу к власти фон Папену, и тогда американцы и англичане наверняка заключат с Германией сепаратный мир.

— Так что князя, насколько мне известно, мы так и не смогли ни разу задействовать по-крупному, — замечает Судоплатов.

17 июня 1941 года после доклада начальника ИНО Фитина о подготовке немцев к войне Берия сумел получить у Сталина разрешение на дополнительные меры по линии разведки. Судоплатову было поручено создать и возглавить особую группу НКВД СССР.

— 21 июня я засиделся допоздна на службе, — вспоминает Павел Анатольевич. — Было уже глубоко за полночь, когда меня вызвали к наркому госбезопасности. Обычно очень уравновешенный и спокойный, на этот раз Меркулов был не в себе:

«Война началась, — произнес он и подал несколько листков бумаги с донесениями от пограничников. — Немедленно поднимайте всех, кто есть. Сотрудников перевести на казарменное положение».

5 июля был подписан приказ о моем назначении начальником особой группы. Первым делом мы начали формирование парашютно-десантного подразделения. В него принимали комсомольцев, спортсменов, а также иностранцев-коммунистов. 13 октября особая группа была реорганизована во 2-й отдел НКВД СССР, а в 1942 году — в Четвертое управление НКВД — НКГБ СССР. С началом войны многое изменилось. Берия понимал, что нужны люди грамотные, опытные, — а многие из них сидели в тюрьмах и лагерях.

В июне 1941-го Судоплатов положил на стол Берии первый список специалистов, которых предлагал освободить из мест заключения — 60 человек. Берия лишь скользнул по списку взглядом. «Они все вам нужны? Тогда забирайте», — произнес он, подписывая бумагу.

Люди работали не покладая рук, часто рискуя жизнью. О размахе и действенности особой группы говорят такие цифры и факты: 22 ее сотрудника стали Героями Советского Союза. Среди них — Н. Кузнецов, Д. Медведев, К. Орловский, С. Ваупшасов, В. Карасев, А. Шихов, Е. Мирковский. Несколько тысяч были награждены орденами и медалями.

Павел Судоплатов и Наум Эйтингон были удостоены ордена Суворова. Только они, двое из всей разведки, получили полководческую награду: на счету разведчиков участие в операциях «Рельсовая война», «Цитадель», «Концерт» и других. Многие из них хорошо известны, но некоторые еще не стали достоянием широкой гласности.

— Самой захватывающей, — считает Судоплатов, — была начатая осенью 1941 года агентурная разработка, получившая кодовое название «Монастырь». Ее готовили начальник отдела Маклярский и оперработник Ильин. По сути, она продолжалась всю войну. Главным действующим лицом был Александр Демьянов — «Гейне». Происходил он из дворянской семьи, имел немецкие корни, его дядя работал в белогвардейской контрразведке.

В конце 1941 года «Гейне» перебросили через линию фронта. Причем саперы неправильно указали место для перехода этой линии, и Демьянов пошел «сдаваться» противнику по минному полю. Это произвело на немцев впечатление. Хотя поверили они «Гейне» лишь после нескольких проверок. Вскоре абверовцы решили использовать «представителя монархической группы» в своих целях — и Макс, так называли его немцы, оказался в Москве. По ходу игры «Гейне» докладывал своим «хозяевам», что ему удалось внедриться в окружение маршала Шапошникова в качестве офицера-порученца. Несколько лет наша разведка «кормила» Берлин стратегической дезинформацией — Шелленберг и Гелен писали позднее в воспоминаниях о ценнейшем агенте, внедренном ими в советский Генштаб…

Еще в 1939 году разведка получила сведения о том, что за рубежом ведется разработка атомного оружия, а уже марте 1942 года Берия докладывал Сталину о развернувшихся в США работах по его практическому созданию… В 1943-м правительство приняло решение об организации в недрах разведки группы, которой было поручено добывать информацию с целью использования ее при создании атомной бомбы в СССР. Возглавил работу генерал Судоплатов. Группа просуществовала год, затем «атомные дела» были переданы в ведение технической разведки.

— Наши разведчики, сумевшие выйти на видных западных ученых-атомщиков, организовали буквально поток научной информации в Москву, — вспоминает Павел Анатольевич. — Ферми, Нильс Бор, Эйнштейн и другие понимали опасность появления атомного оружия, считали необходимым создать равновесие сил.

«Атомная команда» Судоплатова сумела добыть сведения о расположении исследовательских центров, секретные публикации научных работ, досье на ученых…

…Арест Берии был громом среди ясного неба. Казавшийся простаком Никита Сергеевич Хрущев переиграл хитрого Лаврентия Павловича.

— Для многих сегодня, — говорит Павел Анатольевич, — имя Берии связано с чем-то чрезвычайно зловещим. Действительно, человек, долгие годы возглавлявший тайную спецслужбу, и не может выглядеть иначе — тем более что на его совести очень много крови. Но нельзя не отметить, что из окружения Сталина Берия, на мой взгляд, был наиболее динамичным, компетентным руководителем. Возглавляя НКВД, он отвечал еще за многие другие направления, в том числе за создание атомного оружия, оборонный комплекс.

Но даже после ареста Берии Хрущев не чувствовал себя до конца победителем. Ему необходимо было избавиться от лишних и крайне нежелательных свидетелей, знавших, что Хрущев повинен в репрессиях не меньше, чем кто-либо другой из «верхушки».

— Именно Хрущев, — подчеркивает Судоплатов, — был инициатором массовых выселений из западных областей Украины. Сохранились документы, письма, подписанные им и министром госбезопасности Украины Савченко, в которых обосновывалась необходимость массовых репрессий…

Излишняя информированность чуть было не стоила Судоплатову жизни: в списке арестованных руководителей госбезопасности его имя стояло под номером восемь, и первые семь человек из этого ряда были расстреляны очень быстро…

Что помогло выстоять генералу в тюрьме, не сломаться?

— Прежде всего — поддержка семьи, — говорит Павел Анатольевич. — Жене, она тоже работала в разведке, удалось завербовать несколько человек из охраны…

Но главное, она сумела заполучить себе в союзницы одну из медсестер. Благодаря её помощи удалось выходить Судоплатова и после голодовки, и после того, как ему перебили шейный позвонок.

Когда в октябре 1964 года Никиту Хрущева сместили, появилась надежда на пересмотр дела Судоплатова. К 20-летию Победы группа чекистов направила письмо новым кремлевским лидерам с просьбой о его реабилитации. «Не суйтесь не в свои дела!» — ответил Леонид Брежнев.

Через год было отправлено еще одно письмо, подписанное более чем 40 старыми чекистами — Рудольфом Абелем, Зоей Рыбкиной и другими. Приведенные в нем факты показывали, что дело сфальсифицировано от начала до конца, но и ему не дали ход.

В конце концов, по письму Прокуратуры СССР и КГБ в 1966 году ЦК КПСС принял решение: освободить Судоплатова досрочно, но вскоре, по неизвестным причинам, оно было отменено и генерал оставался в заключении до окончания 15-летнего срока.

Борьба за восстановление его доброго имени началась в 1960 году и продолжалась более тридцати лет. Только в 1992 году Судоплатов дождался полной реабилитации — тогда ему было уже 85.

Павел Анатольевич Судоплатов скончался 24 сентября 1996 года. А в 1998 году, уже после его смерти, Президент Российской Федерации подписал указ о восстановлении генерал-лейтенанта Судоплатова — посмертно — в правах на государственные награды.

Он был солдатом Отечества и сыном своего времени… Память о нем жива, и мы привели его слова такими, какими звучали они в одном из последних интервью.

Игорь Черкащенко

Таких кровожадных тиранов, как Степан Бандера, надо еще поискать в истории. Если бы по злой воле судьбы или нелепой случайности он пришел к власти на Украине, то реки крови затопили бы украинские земли. К счастью, этого не произошло. Тем не менее его имя продолжает оставаться на знамени украинских националистов, которые во имя своих интересов готовы поставить на кон судьбу государства. Именно таким и был Степан Бандера, который уже в 19 лет (а родился он 1 января 1909 года в селе Угрынив Старый Калушского уезда на Станиславщине, входившей в состав Австро-Венгрии — теперь это Ивано-Франковская область Украины) вступил в революционную украинскую военную организацию.

В 1929 году Степан Бандера вошел в созданную Евгением Коновальцем Организацию украинских националистов (ОУН) и вскоре возглавил наиболее радикальную молодежную группировку. В то время по его личному указанию были уничтожены сельский кузнец Михаил Белецкий, профессор филологии Львовской украинской гимназии Иван Бабий, студент университета Яков Бачинский и многие другие.

ОУН устанавливает тесные контакты с Германией, разместив свою штаб-квартиру в Берлине, на Хауптштрассе, 11. Сам Бандера прошел обучение в Данциге в немецкой разведшколе. С 1932 по 1933 год он — заместитель начальника краевой экзекутивы (руководства) ОУН — организовывал ограбления почтовых поездов и отделений связи, а также убийства оппонентов.

С приходом к власти в Германии Гитлера в январе 1934 года берлинская штаб-квартира ОУН на правах особого отдела была включена в структуру гестапо. В предместье Берлина — Вильгельмсдорфе на средства немецкой разведки были построены казармы, где готовили боевиков ОУН и их офицеров. Именно в это время польский министр внутренних дел генерал Бронислав Перацкий выступил с резким осуждением планов Германии по захвату Данцига, который по условиям Версальского мира был объявлен «вольным городом» под управлением Лиги Наций. Сам Гитлер дал указание Рихарду Ярому, агенту германской разведки, курировавшему ОУН, устранить Перацкого.

15 июня 1934 года Перацкий был убит людьми Степана Бандеры. Однако националисты, исполнившие германский заказ, были схвачены и осуждены. За убийство Бронислава Перацкого Степан Бандера, Николай Лебедь и Ярослав Карпинец были приговорены варшавским окружным судом к смертной казни, остальные, в том числе Роман Шухевич, — к 7–15 годам тюремного заключения. Под давлением Германии смертная казнь для Степана Бандера и его подельников была заменена пожизненным заключением.

Летом 1936 года Степан Бандера наряду с другими членами краевой экзекутивы ОУН предстал уже перед судом во Львове по обвинению в террористической деятельности. В частности, суд рассматривал обстоятельства убийства членами ОУН директора гимназии Ивана Бабия и студента Якова Бачинского, приговоренных националистами к смерти за связь с польской полицией. В общей сложности на варшавском и львовском процессах Степан Бандера семь раз приговаривался к пожизненному заключению.

После убийства в 1938 году сотрудниками НКВД Евгения Коновальца состоялись сборы ОУН в Италии. На них преемником Евгения Коновальца провозгласили Андрея Мельника. Однако с этим не согласился Степан Бандера, который в то время сидел в тюрьме. Из заключения его как сотрудника абвера освободили после того, как в сентябре 1939 года Германия оккупировала Польшу.

Неопровержимым доказательством сотрудничества Степана Бандеры с нацистами служит стенограмма допроса начальника отдела абвера Берлинского округа полковника Эрвина Штольце (29 мая 1945 года): «…После окончания войны с Польшей Германия усиленно готовилась к войне против Советского Союза и поэтому по линии абвера принимаются меры по активизации подрывной деятельности, так как те мероприятия, которые проводились через Мельника и другую агентуру, казались недостаточными. В этих целях был завербован видный украинский националист Бандера Степан, который во время войны был освобожден из тюрьмы, куда он был заключен польскими властями за участие в террористическом акте против руководителей польского правительства. Последний на связи состоял у меня».

После освобождения Степана Бандеры из тюрьмы раскол в ОУН стал неизбежным. В феврале 1940 года Бандера собрал в Кракове конференцию ОУН, на которой был создан трибунал, вынесший смертные приговоры сторонникам Мельника. С того времени противостояние в ОУН приняло форму вооруженной борьбы. Бандеровцы убивают членов мельниковского провода ОУН — Николая Сциборского и Емельяна Сеника, а также видного мельниковца Евгения Шульгу.

Как следует из воспоминаний Ярослава Стецько, Степан Бандера при посредничестве Рихарда Ярого незадолго до нападения фашистской Германии на СССР тайно встречался с руководителем абвера адмиралом Канарисом. В ходе этой встречи Степан Бандера «очень четко и ясно представил украинские позиции, найдя определенное понимание… у адмирала, который обещал поддержку украинской политической концепции, полагая, что лишь при ее осуществлении возможна победа немцев над Россией».

За три месяца до нападения на СССР Степан Бандера создает из членов ОУН украинский легион имени Коновальца, который чуть позже войдет в состав полка «Бранденбург-800» и будет называться «Нахтигаль». Для проведения подрывной деятельности и разведывательных мероприятий на территории СССР Степан Бандера получил от нацистской Германии 2,5 млн марок.

В апреле 1941 года в Кракове состоялся великий сбор украинских националистов, на котором главой ОУН был избран Степан Бандера, а его заместителем — Ярослав Стецько. Действия оуновских групп на территории Украины еще более активизировались. Только в апреле от их рук погибли 38 советских партийных работников, были осуществлены десятки диверсий на транспорте, промышленных и сельскохозяйственных предприятиях. Сама же ОУН окончательно раскололась на ОУН(м) (сторонники Мельника) и ОУН(б) (сторонники Бандеры).

Из стенограммы допроса начальника отдела абвера Берлинского округа полковника Эрвина Штольце (29 мая 1945 года): «Несмотря на то что во время моей встречи с Мельником и Бандерой оба они обещали принять все меры по примирению, я лично пришел к выводу, что это примирение не состоится из-за существенных различий между ними. Если Мельник — спокойный, интеллигентный человек, то Бандера — карьерист, фанатик и бандит».

Степан Бандера больше подходил фашистам, которые не скрывали, что возлагают на ОУН(б) большие надежды, чем на ОУН(м) и «Полесскую сечь» Бульбы Боровца, тоже стремящихся под немецким протекторатом к власти на Украине. Степану Бандере же никак не терпелось почувствовать себя главой украинского государства. Поэтому он, злоупотребляя доверием своих хозяев из нацистской Германии, решил провозгласить «независимость Украинского государства от московской оккупации», самостоятельно создав правительство и назначив Ярослава Стецько премьером.

Последний провозгласил волеизъявление своего босса с городской ратуши во Львове 30 июня 1941 года. Жители города вяло реагировали на информацию о предстоящем мероприятии по поводу возрождения украинской государственности. Со слов Львовского священника, доктора богословия отца Гаврила Котельника на это сборище согнали около ста человек из интеллигенции и духовенства для массовки. Так что акт о возрождении украинского государства был принят кучкой насильно согнанных слушателей.

В этом акте, в частности, говорилось: «Нововозрождающееся украинское государство будет тесно взаимодействовать с национал-социалистической великой Германией, которая под руководством своего вождя Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации».

Этот акт и тем более практические действия бандеровцев дают полное основание утверждать, что провозглашенное 30 июня 1941 года так называемое независимое украинское государство Бандеры, Шухевича и Стецько было союзником Гитлера по Второй мировой войне.

Провозглашение же акта сторонники Степана Бандеры решили отметить своеобразным образом, устроив во Львове погром. Украинские нацисты действовали по черным спискам, составленным еще до войны. В итоге за 6 дней в городе были убиты 7 тысяч человек.

Вот что писал об устроенной бандеровцами резне Саул Фридман в изданной в Нью-Йорке книге «Погромщик»: «На протяжении первых трех дней июля 1941 года батальон „Нахтигаль“ уничтожил в окрестностях Львова семь тысяч евреев. Евреев — профессоров, юристов, врачей — заставили перед казнью вылизывать все лестницы четырехэтажных зданий и носить мусор во рту от одного здания к другому. Потом, принужденные пройти сквозь строй вояк с желто-блакитными нарукавными повязками, они были заколоты штыками».

Обойденный более молодым конкурентом Андрей Мельник обиделся и немедленно написал письмо Гитлеру и генерал-губернатору Франку о том, что «бандеровцы ведут себя недостойно и создали без ведома фюрера свое правительство».

Нет необходимости особо подчеркивать, что у Германии по поводу Украины были свои планы: нацистов интересовали прежде всего ее территория и дешевая рабочая сила. Поэтому Гитлер приказал арестовать Степана Бандеру и его «правительство».

В начале июля 1941 года в Кракове Степан Бандера вместе с Ярославом Стецько и другими соратниками был арестован и отправлен в Берлин в распоряжение абвера к полковнику Эрвину Штольце. После прибытия Степана Бандеры в Берлин руководство нацистской Германии потребовало от него отказаться от Акта возрождения украинского государства. Степан Бандера дал согласие и призвал «украинский народ помогать всюду немецкой армии разбивать Москву и большевизм». После этого 15 июля 1941 года Степана Бандеру и Ярослава Стецько освобождают из-под ареста. Ярослав Стецько в своих воспоминаниях обозначил происшедшее как «почетный арест».

Степан Бандера: «Об украинских массах говорить поздно. Мы их плохо воспитали, мало убивали, вешали. Теперь надо думать о том, как сохранить организацию и захватить власть».

После освобождения Степан Бандера живет на даче абвера и напрашивается на ряд встреч с представителями различных ведомств, во время которых настойчиво проводит мысль, что «без помощи ОУН немецкой армии не одолеть Московию». Одновременно он направляет многочисленный поток посланий, пояснений, депеш, «деклараций» и «меморандумов» на имя Гитлера, Риббентропа, Розенберга и других фюреров нацистской Германии, в которых постоянно оправдывается и просит содействия и поддержки.

Эти усилия не пропали даром. Во многом благодаря им немцы пошли на следующий шаг: Андрею Мельнику позволили и далее открыто выслуживаться перед Берлином, а Степану Бандере приказали изображать из себя противника немцев, чтоб он мог, прикрываясь антинемецкими фразами, направлять в нужное русло действия той части националистов, которая сторонилась Мельника.

С возникновением новых планов нацистов Степана Бандеру перевозят с дачи абвера в привилегированный блок концлагеря «Заксенхаузен», как говорится, от греха подальше. Ведь после резни, которую устроили бандеровцы во Львове, Степана Бандеру могли убить свои же, а он еще был нужен фашистам. Это и породило легенду, что Бандера якобы не сотрудничал с немцами и даже вступил с ними в борьбу. Однако документы говорят об ином. Согласно им в «Заксенхаузене» Степан Бандера, Ярослав Стецько и еще 300 бандеровцев находились отдельно в бункере «Целленбау» и содержались в хороших условиях. Бандеровцам было позволено встречаться между собой, они получали продукты и деньги от родственников и ОУН(б). Нередко они посещали и замок «Фриденталь», в котором находилась школа агентурно-диверсионных кадров ОУН. Инструктором в этой школе был недавний офицер батальона «Нахтигаль» Юрий Лопатинский, через которого Степан Бандера поддерживал связь со своими вооруженными группировками. Степан Бандера был и одним из главных инициаторов создания 14 октября 1942 года украинской повстанческой армии (УПА). Он также добился замены ее первоначального командира Дмитрия Клячкивского на своего соратника Романа Шухевича.

В 1944 году советские войска очистили Западную Украину от фашистов. Опасаясь наказания, многие члены ОУН-УПА бежали вместе с немецкими войсками. Чтобы активизировать подрывную деятельность оуновцев, гитлеровцы переводят Степана Бандеру и его сторонников из «Заксенхаузена» в Краков, где последние начинают работать в 202-й команде абвера, занимаясь подготовкой диверсионных отрядов ОУН-УПА.

Неопровержимым доказательством непосредственного взаимного сотрудничества немцев и бандеровцев служат показания бывшего сотрудника гестапо и абвера лейтенанта Зигфрида Мюллера, данные на следствии 19 сентября 1945 года: «27 декабря 1944 года я подготовил группу диверсантов для переброски ее в тыл Красной Армии со специальными заданиями. Степан Бандера в моем присутствии лично инструктировал этих агентов и передал через них в штаб УПА приказ об активизации подрывной работы в тылу Красной Армии и налаживании регулярной радиосвязи с абверкомандой-202».

Сам Степан Бандера не участвовал в диверсионной деятельности в тылу Красной Армии, его задача заключалась в ее организации и подготовке необходимых для этого кадров. Когда война подошла к Берлину, Бандере было поручено сформировать из остатков украинских нацистов отряды и оборонять столицу Третьего рейха. Отряды Бандера создал, однако сам перед лицом опасности сбежал.

После окончания войны Бандера жил в Мюнхене, сотрудничал с британскими спецслужбами. На конференции ОУН в 1947 году избран начальником провода всей организации, что фактически означало объединение ОУН(б) и ОУН(м). В качестве руководителя ОУН Бандера продолжал вооруженную борьбу против советской власти, организуя деятельность боевых групп.

15 октября 1959 года Степан Бандера был убит в подъезде своего дома…

В период Великой Отечественной войны руками членов Организации украинских националистов (ОУН) и Украинской повстанческой армии (УПА) было замучено и убито около 1,5 миллиона евреев, 1 миллион русских, украинцев и белорусов, 500 тысяч поляков, 100 тысяч представителей других национальностей.

Александр Бондаренко

Казалось бы, много ли можно рассказать о человеке, которому перед самой Великой Отечественной войной исполнилось 30 лет и который провоевал ровно два месяца и один день? Иной читатель, «подготовленный» многочисленными публикациями о том, что в 1941-м мы только отступали и сдавались, решит, что рассказывать вообще нечего; к тому же в начале войны тридцать лет — это, самый максимум, скороспелый командир полка… Однако скептики ошибутся, и судьба Анатолия Николаевича Михеева — ярчайшее тому подтверждение.

В 1932 году он окончил Ленинградскую военно-инженерную школу, командовал саперным взводом, опять учился — сначала в 4-й пограничной школе НКВД, затем в Военно-инженерной академии РККА имени Куйбышева. В феврале 1939 года Анатолий возглавил Особый отдел НКВД СССР Орловского военного округа, затем, в августе того же года, — Киевского особого округа. Думается, нет нужды подробно объяснять причины такого внезапного служебного роста: чекистов сначала основательно затронули репрессии, а затем — «борьба с искривлениями». Но, кстати, именно перед войной в ряды органов госбезопасности пришло немало очень толковых молодых людей, которые вскоре сумели не только превзойти абвер и 6-е управление СД, но даже в чем-то переиграть и спецслужбы наших союзников. Впрочем, это уже иная тема…

Через год Михеев был переведен начальником отдела в центральный аппарат ГУГБ НКВД, а в феврале 1941 года, в звании комиссара государственной безопасности 3-го ранга, он стал начальником 3-го Управления Народного комиссариата обороны СССР — так тогда стала именоваться военная контрразведка, переданная из состава НКВД в военное ведомство.

17 июля 1941 года Анатолий был назначен начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Не нужно считать это понижением: в те дни, когда германское командование пыталось реализовать планы блицкрига и на карту была поставлена судьба нашей страны, в действующую армию направляли самых надежных, самых лучших. Достаточно сказать, что в то же самое время командующим войсками Резервного фронта был назначен начальник Генерального штаба генерал армии Жуков…

К месту назначения комиссар госбезопасности Михеев прибыл 20 июля — как раз за три недели до установленного Гитлером срока взятия Киева. О том, что столица Украины должна быть взята 10 сентября, говорили на допросах пленные…

Впоследствии Маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, воевавший вместе с Михеевым, вспомнил в своих мемуарах слова Анатолия Николаевича о том, что место чекиста в условиях войны — на самых опасных участках борьбы с врагом.

Он может и должен сражаться как солдат, но при этом никогда не вправе забывать о своих основных обязанностях.

А потому в первый же день Михеев, взяв с собой адъютанта Пяткова, сотрудника Белоусова и старшего оперуполномоченного Горюшко, отправился на передовую. На позиции одной из рот, от которой в этот день после десяти вражеских атак осталось только 8 человек, группе Михеева довелось участвовать в отражении очередной, уже одиннадцатой, танковой атаки немцев, причем Горюшко удалось поджечь два танка связками гранат. Михеев хотел на себе ощутить психологическое состояние бойца в момент фашистской атаки и без посредников оценить оперативную работу на передовой.

После возвращения в ближайшие тылы начальник Особого отдела Юго-Западного фронта собрал оперативный состав и довел одно из основных требований Государственного Комитета Обороны к военным контрразведчикам: совместно с командирами и политработниками бороться за поддержание высокого боевого и морального духа войск. Наверное, сейчас это звучит казенно, однако тогда, когда вдруг оказалось, что воевать-то мы не слишком умеем, а потому немец бьет нас не столько числом, сколько грамотным применением своей техники и вооружения, нашим бойцам и командирам было необходимо вновь поверить в свои силы, вспомнить, за что они сражаются, и суметь остановить врага. Любой ценой, во что бы то ни стало!

Противник также понимал это, а потому им делалось все возможное для того, чтобы сеять панику в рядах наших отступающих войск, усугублять хаос и беспорядок, дезорганизовывать руководство подразделениями, частями и соединениями. Михеев считал, что военные контрразведчики должны суметь противодействовать этим устремлениям противника, для чего в первую очередь было необходимо выявлять и обезвреживать вражескую агентуру. Он лично разработал ряд операций по уничтожению вражеских шпионов и диверсантов и руководил ими.

Уже на второй день своего пребывания в войсках — 21 июля, выполняя директиву из Москвы, Анатолий Николаевич приказал сформировать несколько десятков оперативных групп для оказания помощи командованию фронта в наведении порядка в прифронтовой полосе. Опергруппы обеспечивали порядок на переправах через Днепр и на железнодорожных станциях, примыкающих к линии фронта; военные чекисты способствовали продвижению эшелонов и транспортов с оружием, боеприпасами и личным составом на передовую, а с ранеными, детьми, женщинами и стариками — в тыл… Стоит отметить, что на Юго-Западном эта работа была организована раньше, чем на других фронтах, и несомненная заслуга в том принадлежала комиссару госбезопасности Михееву.

И вот еще какой момент: снимая фильмы о начале войны, наши «киношники» любят показывать, как «безжалостные особисты» расстреливают дрогнувших, отступивших бойцов. Конечно, и это было, но обычно как крайняя, необходимая мера. Между тем по указанию Михеева оперативники формировали из красноармейцев и командиров отступавших частей воинские подразделения по 40–60 человек и направляли их на передовую. Первый шок проходил, люди приходили в себя и сами, без принуждения, шли сражаться и умирать. И так же, как все другие, в бой уходили и сами военные контрразведчики.

Вот что говорил Михеев чекистам: «При прорыве обороны противником и вынужденном отходе оперработник обязан предотвратить панику, бегство, разброд. Он имеет право лишь на организованный отход в боевых порядках. В любом случае он должен показывать личный пример мужества и стойкости… Армейский чекист в критический момент боя должен заменить выбывшего из строя командира, не говоря уже о политруке».

В том, что к концу июля командованию Юго-Западного фронта удалось существенно изменить настроение войск и не допустить сдачи противнику столицы Украины, была немалая заслуга чекистов, и в первую очередь начальника Особого отдела фронта Анатолия Николаевича Михеева.

9 августа около 30 немецких танков и полка пехоты, прорвав оборону на левом фланге Киевского укрепрайона, захватили хутор Совки — пригород Киева. Это означало реальную угрозу вступления немцев в город, захвата мостов через Днепр, окружения советских войск западнее Киева. Задача уничтожить противника была возложена на десантную бригаду полковника Родимцева и 206-ю стрелковую дивизию — вернее, на то, что от нее осталось после ожесточенных боев…

Поднять людей в атаку в тех условиях можно было только личным примером, и тогда командующий фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос обратился к начальнику Особого отдела.

Комиссар госбезопасности Михеев вместе с оперработниками Петровым и Горюшко прибыли в расположение частей, чтобы помочь командирам подготовить их к бою. Непосредственное руководство операцией принял на себя Анатолий Николаевич — человек с академическим военным образованием. В том бою Петров был тяжело ранен, и Горюшко вынес его в тыл, а потом, возвратившись, заменил погибшего пулеметчика. Группировка немцев была уничтожена. Таким образом, приказ фюрера овладеть Киевом 10 сентября остался невыполненным.

21 августа фашисты нанесли мощный удар по правому флангу фронта и прорвали его, развивая наступление. 14 сентября штаб фронта, Военный совет и Особый отдел оказались в окружении. Вечером 19 сентября по приказу Михеева все оперработники — 62 человека — собрались на южной окраине села Городищи. Начальник Особого отдела объявил решение командующего: прорываться из окружения. Были сформированы две группы прорыва: первая — из чекистов, вторая — из пограничников. Боевую задачу взводу чекистов ставил лично начальник штаба фронта генерал Василий Иванович Тупиков, закончивший инструктаж словами:

— Если вам удастся прорвать немецкое окружение, то Военный совет пойдет за вами, а если здесь сложите головы, то Родина вас не забудет!

Семь работников Особого отдела во главе с Михеевым осталась с командованием фронта. Потеряв 10 человек, чекисты прорвали окружение, переправились через реку Многа и вышли к селу Мелехи, где соединились с пограничниками. К Военному совету были посланы 2 пограничника с донесением о том, что путь из Городищ свободен.

Однако из-за неисправности мостов командованию фронта не удалось форсировать Многу, а потому отряду Кирпоноса, в составе которого следовал и Михеев, пришлось отклониться на запад от того маршрута, которым прошли чекисты.

Утром 20 сентября командующий приказал своему отряду, численность которого составляла около 800 человек, укрыться в урочище Шумейково, чтобы ночью продолжить прорыв. Но появился немецкий самолет-разведчик. Через некоторое время урочище со всех сторон окружили танки и пехота противника, фашисты открыли артиллерийско-минометный огонь. Бой продолжался целые сутки.

Погибли, поднимая красноармейцев в контратаки, чекисты Пятков, Горюшко, Белоцерковский, начальник штаба 5-й армии генерал Писаревский… Не раз водили людей в бой комиссар госбезопасности Михеев, дивизионные комиссары Рыков и Никишев, генералы Потапов, Тупиков и сам командующий фронтом генерал-полковник Кирпонос. Контратаки заканчивались яростными рукопашными схватками, однако прорваться через многократно превосходящие силы гитлеровцев наши бойцы не могли.

В одной из контратак Анатолий Николаевич был ранен в ногу, а потому потом ходил врукопашную, опираясь на палку. В одной из схваток он из своего маузера уничтожил 8 фашистских солдат. Своим мужеством и героизмом комиссар госбезопасности вдохновлял командиров и красноармейцев. Находящиеся с ним чекисты, командиры и красноармейцы постоянно видели начальника Особого отдела рядом с собой…

В течение всего дня окруженный отряд Кирпоноса отчаянно отбивал фашистские атаки, а ближе к вечеру командующий войсками фронта Кирпонос приказал Михееву сформировать группу для новой попытки прорыва из окружения. Но тут внесла свои жестокие коррективы судьба: через несколько часов командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, начальник штаба генерал Тупиков, другие генералы и офицеры 5-й армии героически погибли. Командование остатками отряда принял на себя Михеев.

Было ясно, что следует прорываться, и потому в ночь на 21 сентября группа Анатолия Николаевича с боем вырвалась из урочища и направилась по направлению села Жданы Сенчанского района. При прорыве Михеев был ранен в голову осколком мины.

Утро 21 сентября застало группу в двух километрах юго-западнее села, и здесь на поле, в копнах, решено было дожидаться вечера. Но через некоторое время появились шесть немецких танков и около взвода солдат, которые начали поджигать копны и расстреливать выбегавших из них красноармейцев.

Несмотря на ранение, Михеев продолжал руководить оставшимися в живых чекистами, которые начали с боем отходить к оврагу… Но уйти не удалось — вскоре овраг был окружен противником, и здесь чекисты приняли свой последний бой. Отстреливаясь до последнего патрона, геройски погибли комиссар государственной безопасности 3-го ранга Анатолий Николаевич Михеев, его заместитель старший майор госбезопасности Якунчиков, дивизионный комиссар Никишев, начальник Особого отдела 5-й армии майор госбезопасности Белоцерковский и еще несколько пограничников. Теперь на том месте, где приняли свой последний бой чекисты, стоит памятник.

…Тридцатилетний начальник Особого отдела Юго-Западного фронта Анатолий Михеев воевал только два месяца. Но сколько «весят» эти месяцы на весах Истории!

Собеседник — член Союза писателей России Арсен Мартиросян

Эта тема привлекает многих, всерьез занимающихся или просто интересующихся историей, а в особенности — историей спецслужб. Ну а когда речь заходит о спецслужбах, то неизбежно опускается завеса секретности. С одной стороны, это вполне объяснимо: спецслужбы по определению не имеют права выставлять всю свою деятельность напоказ. С другой же стороны, завеса секретности порождает таинственность, загадки, а нередко и вовсе провоцирует непрерывное генерирование всевозможных версий и предположений. Недаром же главный вопрос данной темы сродни гамлетовскому — только с неизбежной для историка корректировкой во времени: «Было или не было?»

Речь в данном случае о так называемой «тайной разведке» Сталина, упоминания о которой в прессе и литературе в последнее время появляются достаточно часто, несмотря на то что наличие таковой решительно отрицают как многие специалисты-историки, так и ветераны спецслужб. С «гамлетовского вопроса» мы и начали разговор.

— У Сталина, — уверен Арсен Беникович, — были собственные разведка и контрразведка! Между прочим, были с дореволюционных времен. Ведь еще в Закавказском бюро РСДРП он отвечал за партийную разведку и контрразведку…

— Точнее сказать, за «службу безопасности»?

— Да, а это, как вы понимаете, требовало установления определенных связей и с правоохранительными органами Российской империи. Так что у него еще тогда были хорошие связи с жандармерией и полицией. Недаром же некоторые из знакомых ему сотрудников спецслужб после революции остались в стране. Они спокойно проживали в СССР — другие же были беспрепятственно отпущены за границу, а вот дети их, которые достигли больших высот в некоторых странах, стали агентами «личной разведки».

— Без примера не обойтись…

— Пожалуйста. В свое время Сталин имел дело с гянджинским (Гянджа, ранее Кировабад, Азербайджан) полицмейстером Сари Имам Кули-оглы Мамедовым, являвшимся агентом большевиков в том регионе. Он отвечал за всю деятельность царской охранки, направленную против большевиков на территории Азербайджана. В ходе Гражданской войны этого полковника никто не тронул, а незадолго до того, как Закавказье стало советским, Сталин побывал там и встречался с полковником. Через него были организованы какие-то контакты — суть их не вскрывается, но, думаю, приход Красной Армии и в Баку, и в Тбилиси был обеспечен в том числе и по каналам старых связей Сталина со спецслужбами.

— Хотите сказать, что именно Сталин обеспечил победу советской власти в Закавказье?

— Не только он! Но и он тоже, в том числе и через свои старые связи. Замечу также, что немалую роль в установлении советской власти в Азербайджане и Грузии сыграл еще и Лаврентий Берия, который по заданию партии внедрился в ряды мусаватистской разведки… Но главное, конечно, что сыграло роль в то время — это, повторю, старые связи Сталина.

— Арсен Беникович, но вы говорили и о детях сотрудников «охранки», которые…

— Именно об этом я и продолжаю рассказ. В 1920 году Сари Имам Кули-оглы Мамедов уехал в Турцию вместе со своим сыном, который впоследствии вошел в ближайшее окружение первого президента Турецкой Республики Кемаля Ататюрка, под патронажем которого стал руководителем турецкой военной разведки. Жена же и две дочери Мамедова до начала 1930-х годов спокойно проживали в СССР, откуда в 1931 году Сари Имам без затруднений забрал их в Турцию. Очевидно, все это и было основой вербовки его сына — Сахида Окули. Он немало потрудился на нас: об этом уже написано, так что говорю совершенно спокойно. Хочу заметить также, что его деятельность сыграла значительную роль в удержании Турции от нападения на нас в 1941 году.

— То есть история «личной разведки» началась даже до октября 1917-го?

— Да, истоки ее уходят в дореволюционные времена. Когда же Сталин стал генеральным секретарем, возглавил партию, то естественно, учитывая обстановку в стране — оппозицию и прочее, он, опираясь на прежний опыт и структуры, стал создавать свою личную спецслужбу в новых условиях и на новых принципах.

— Единолично?

— Не совсем. В числе тех, кто создавал эту спецслужбу, был Амаяк Назаретян — один из секретарей Сталина. Для нее подбирались разные люди, немало было, так сказать, «бывших графьев, князьев» и прочих «бывших», но патриотически настроенных, обладавших колоссальными связями за рубежом. Сталин просто так себе агентуру не подбирал. Особое внимание уделялось интеллекту этих людей, их аналитическим способностям. Если сравнивать с чем-то более понятным для современников, то минимальное требование к интеллекту отбиравшихся для работы в его личной разведке кандидатур было равнозначно требованиям, предъявляемым к претендентам на ученое звание доктора наук. В особом почете были специалисты-гуманитарии.

— И никакие официальные структуры здесь ни при чем?

— Как сказать? В эту структуру были влиты некоторые сегменты бывшей военной разведки царской России, в частности, через братьев графов Игнатьевых. Главную роль играл Алексей Игнатьев, который впоследствии стал генерал-лейтенантом Советской Армии и был очень близок к Сталину. Вы помните его замечательную книгу «Пятьдесят лет в строю»?

— Конечно.

— Так вот, в руках Алексея и Павла сохранилась отличная агентурная сеть, которая так и не была раскрыта. Хотя еще до Февральской революции пара его агентов была засвечена небезызвестным Милюковым, случайно подсмотревшим один из докладов братьев Игнатьевых Николаю II. Тем не менее абсолютное большинство их агентурных сетей, работавших по всей Центральной и Западной Европе, в том числе и с ориентацией на Германию, сохранилось.

— Алексей Алексеевич впоследствии вывез эти материалы в СССР?

— Нет, основные архивы до сих пор хранятся во Франции: Игнатьев сумел так удачно их спрятать, что к ним очень сложно подобраться! В СССР были сконцентрированы только те материалы, которые относились к его работе на Сталина, начиная с 1924 года. Но и они абсолютно недоступны, так как до сих пор неизвестно, где находятся. Сталинские разведчики умели прятать концы в воду.

— Могущественная, как вы говорите, спецслужба, очень серьезная, как можно понять, агентура, а почему об этом практически никто не имеет представления?

— Потому что подавляющая часть этой деятельности проходила мимо Лубянки. Но, поверьте, было бы просто бы удивительно, если бы Сталин вел эту деятельность официально, а сотрудников и агентуру брал на учет. У Сталина вообще была привычка, выработанная десятилетиями подпольной работы, кое-что всегда держать в секрете, так сказать, про запас.

Здесь надо правильно все воспринимать. Дело в том, что это нормальная практика всех руководителей больших государств. А нередко и малых тоже. Причем во все времена, эпохи и века. Чтобы было понятней, я примеры далеко искать не буду: ну кто из сотрудников госбезопасности в соответствующие годы знал, что, например, у Андропова есть своя личная разведка, которая работала, в частности, на установление нормальных отношений с Западной Германией?

— А что, разве была такая?

— Вот видите! Этим делом занимался генерал Вячеслав Кеворков. Имя его теперь на слуху, он автор нескольких интересных книг, но тогда ведь никто не знал, что он выполняет особо секретные личные приказания Андропова, который в свою очередь выполнял указания Брежнева. Никто ни по каким учетам или документам не видел результатов его деятельности. Все документы, которые готовил Кеворков, адресовались только к Андропову. В лучшем случае Андропов лично показывал тот или иной документ Брежневу — и все! Никто ведь не знал, как СССР сумел нормализовать отношения с ФРГ и как все дальше развивалось. И не узнали бы, если бы он уже в наше время не опубликовал свои очень интересные воспоминания. И это всего лишь частный пример из недавнего прошлого.

— И тут я задаю вопрос, который, как понимаю, интересует каждого из наших читателей: а вы лично откуда все это знаете?

— Частично — из литературы, из описаний, частично — от стариков. Ну и что-то установлено сугубо аналитическим путем.

— В одной из книг вы вспоминаете старинного друга своего отца, которого называете Константином Мефодиевичем. Расскажите о нем. Он жив?

— Нет, к сожалению, скончался в середине 1990-х годов — был уже в солидном возрасте. Он был одним из руководящих сотрудников «личной разведки» Сталина. В то время, когда я уже более-менее что-то понимал в этой жизни, он формально числился пенсионером. Открылся же он мне только под конец жизни моего отца, который скончался в 1988 году.

— Простите, а кем был ваш отец?

— При жизни Сталина — его личным юрисконсультом по международно-правовым вопросам. Гвардии майором, он был отозван с фронта и назначен… Могу вам сказать, что он был занят международно-правовым сопровождением сотрудничества с зарубежными компартиями. Вот тогда и произошло его знакомство с Константином Мефодиевичем, потому что иногда справки на эти темы были нужны и сотрудникам личной разведки Сталина. Познакомились, подружились — и так потом по жизни и прошли.

— Понятно. Возвращаемся к Константину Мефодиевичу.

— Зная меня с детства, зная, естественно, что я сотрудник КГБ, он постепенно начал рассказывать о пережитом. Почувствовав опасности пресловутой «перестройки» Горбачева, Константин Мефодиевич стал все более откровенно и подробно рассказывать о своей работе у Сталина. Видимо, не хотел все унести в могилу. Конечно, далеко не сразу он объяснил мне, кто он, что и как делал. Многое вообще не рассказывал и не объяснял, потому что в практике спецслужб есть секреты, что называется, на века. Он мне это все на таких примерах рассказывал, что я просто не мог не поверить. При этом, несмотря на все мои профессиональные навыки, Константин Мефодиевич постоянно «дрессировал» меня на тщательность проработки и анализа информации с тем, чтобы впоследствии я мог восстановить все, что он мне рассказывал, но без ссылок на него.

— Почему так — без ссылок?

— Он же не хранящийся в архивах документ, чтобы на него можно было ссылаться. В частности, с согласия тогда еще живых сотрудников личной разведки Сталина, которые мне абсолютно неизвестны, он обучил меня пользованию уникальной по своей эффективности технологией разведывательно-исторического анализа особо острых проблем истории и современности. По содержанию моих книг нетрудно заметить, что их автор стремится как можно тщательнее прорабатывать любой вопрос — как правило, на стыке многих отраслей знаний, причем со всеми теми нюансами, которые можно увидеть в момент написания книг. Когда Константин Мефодиевич рассказывал о своей деятельности и событиях его времени, я всегда обращал внимание на то, с какой потрясающе выверенной точностью он произносит каждую фразу. Все у него было настолько выверено, что просто исключало двойное толкование. Хотя я уже был достаточно подкован, тем не менее всегда поражался этой абсолютной точности в смысловом построении фразы. Действительно, это была школа! Сталинская школа!

— Рискну спросить, чем же он в «личной разведке» занимался?

— Он специализировался на проникновении в особо секретные государственные архивы зарубежных стран. Эту работу начал еще до Второй мировой войны. Они, так сказать, «взламывали» эти архивы, получая доступ к наиболее важным документам, — фотографировали, снимали копии. Добытая таким образом информация позволяла осмыслить генезис тех или иных политических процессов в мировой политике на протяжении веков, изнутри и в деталях разобраться в механизмах мировой политики, подлинных взаимоотношениях различных политических и экономически сил, правильно понять движущие мотивы тех или иных их действий. Почему ни Черчилль, ни Рузвельт, ни кто-либо иной из современных Сталину политических деятелей ничего не мог противопоставить его принципиально жесткой позиции при защите коренных интересов СССР?! Да потому, что он настолько глубоко знал все проблемы и вопросы, что они и заикнуться-то не смели. А уступал он лишь тогда, когда это было выгодно СССР. Что тот же Черчилль и признал в своих мемуарах.

— Кто ж непосредственно руководил этой тайной спецслужбой после Сталина?

— Не знаю. Константин Мефодиевич никогда об этом не говорил, и я чувствовал, что спрашивать не надо.

— В печати сейчас появились сведения о «Спецотделе ЦК» — это и есть «личная разведка», ставшая в послесталинский период «партийной разведкой»?

— В Центральном Комитете КПСС действительно был отдел «К», но это не какая-то «партийная разведка» — это была, скажем так, контора для контрпропаганды. Некий мозговой центр, а совсем не то, что было в период Сталина. При Сталине спецотдел занимался — как бы это помягче назвать — в общем, тем, чем сейчас занимаются службы собственной безопасности в ряде министерств. Но это еще не личная контрразведка Сталина. Это известный для партийно-советской элиты предпоследний фильтр проверки, если так можно сказать.

— Так что, эта сталинская организация вообще не имела сколько-нибудь известных организационных структур?

— Нет, почему же? После войны, например, «личная разведка» частично базировалась на Государственном комитете по управлению имуществом за границей. Кстати, одно время этот комитет возглавлял бывший нарком госбезопасности Меркулов. А «личная контрразведка» Сталина частично держалась под «крышей» Министерства (до войны наркомат) госконтроля, который возглавлял Мехлис. Вы знаете, что сотрудники Госконтроля достаточно жестко держали всех под присмотром и имели право проверять кого угодно — хоть военных, хоть гражданских, хоть низового бухгалтера, хоть директора завода или министра. Может быть, поэтому не случайной была всеобщая ненависть к Мехлису? Просто невероятная злоба, буквально со всех сторон! Человек он был, скажем откровенно, резкий, нередко неуместно прямой, но, мне кажется, честный, принципиальный и, что самое удивительное, способный признать свои ошибки, если понимал, что ошибся.

— Ну, насколько я знаю, Лев Захарович уж слишком переусердствовал в 1942 году, будучи представителем Ставки на Крымском фронте, что привело к очень тяжелому поражению наших войск.

— Ну, это, скажем мягко, общеизвестная и устоявшаяся точка зрения: со времен Хрущева в общественном сознании появилось немало стереотипов, которые, скажу опять-таки мягко, неадекватны реалиям истории. К примеру, один из современных американских ученых — Говард Фрер — насчитал в пресловутом докладе Хрущева на XX съезде 61 положение, по которым Хрущев обвинил Сталина. И все фальшивые! Американец убедительно это доказал. Ни одно не является правдой! Фрер пришел к справедливому выводу, что весь доклад — глобальное мошенничество Хрущева! А в крымской катастрофе далеко не во всем был виноват именно Мехлис. Ныне документы рассекречены, и многое стало более понятно. Но это, к сожалению, выходит за рамки темы нашей беседы. Что же до «личных спецслужб» Сталина, то они были надежно прикрыты указанными конторами. Кстати говоря, Меркулов и Мехлис были достаточно осведомлены об их делах. Думаю, Мехлису очень повезло, что он скончался 13 февраля 1953 года, а потому был торжественно погребен у Кремлевской стены. Меркулова же ждала та же участь, что и Берию.

— Вы знаете, бытуют версии, что Лаврентий Павлович якобы был не убит, а выслан за границу, или что его казнили совсем не так и не тогда.

— Ну, это сказки. Они всплывают, что называется, с незапамятных времен. На сегодня есть только два вопроса. Был ли Берия расстрелян после объявления приговора суда или же без суда и следствия застрелен по приказу Хрущева? И когда состоялся расстрел — 26 июня или же в конце того самого 1953 года?

— Арсен Беникович, если в стране существовали две основные разведки — НКВД-НКГБ и военная, для чего были нужны иные спецслужбы, действующие, скажем так, в том же направлении?

— Любой государственный деятель высшего уровня — как Сталин, Рузвельт или Черчилль — всегда заинтересован в абсолютно беспристрастном канале получения абсолютно беспристрастной информации. Умышленно иду на тавтологию. И разведчики, и агентура — это в принципе обычные люди. Только обладающие специфическими знаниями и навыками, а потому умеющие делать то, о чем не сообщают на первых полосах газет или в выпуске теленовостей. Но они так же, как и все нормальные индивиды, подвержены каким-то эмоциям, страстям, слабостям. Иногда могут что-то и не заметить, причем случайно, и столь же случайно могут оказаться жертвой дезинформации, а затем, прошу обратить на это внимание, не злоумышленно дезинформировать свой центр.

Здесь все достаточно просто: если противоборствующая спецслужба выявила ваши агентурные и иные информационные каналы, то по закону жанра в них потихоньку будут вбрасывать ложную информацию. Это обычная практика спецслужб.

— Опыт свидетельствует, что от подобных ситуаций не застрахована никакая спецслужба…

— Безусловно! Вот только в тех вопросах, которые стояли перед Советским Союзом с момента его возникновения, а это всегда были вопросы войны и мира, ошибаться было нельзя! Малейшая ошибка могла привести к тому, что нашу державу смели бы к чертям, и все! Поэтому необходимость такой разведки, которая бы сотрудничала с самыми лучшими специалистами, была острейшая. Главным образом для многократной проверки и перепроверки различными способами всей важнейшей информации, не говоря уже о ее добывании.

— С самыми лучшими специалистами — в какой области?

— Разве можно назвать те области человеческого бытия или те отрасли человеческих знаний, которые бы вообще никогда не интересовали разведывательную службу? Разведку может заинтересовать любой вопрос, конечно, в определенное время и при определенных условиях. Так, например, мне известно, что в отдельных случаях для оценки внешнеполитической информации «разведка» Сталина привлекала знаменитого академика Евгения Тарле. Это же был лучший специалист по истории европейских войн, до сих пор считающийся лучшим в мире наполеоноведом! Его знаменитый труд «Наполеон» — шедевр мирового наполеоноведения. К слову, и написан-то он был при активной поддержке Сталина, как непосредственный ответ с советской стороны на выданный Англией в начале 1935 года Гитлеру карт-бланш на агрессию в восточном направлении. Книга ясно напоминала, чем конкретно для Наполеона закончилась агрессия против России, и вот еще что: во время войны Евгений Викторович преподавал в разведшколе НКВД-НКГБ историю международных отношений.

— Даже из этого вашего примера об академике Тарле можно сделать вывод, что какие-то контакты и соприкосновения в разведывательном сообществе неизбежны. Скажите, были ли контакты между Лубянкой и «личной разведкой» Сталина?

— Скорее, было взаимодействие. Насколько я понял из рассказов, в ряде случаев было взаимодействие на уровне нелегальных резидентур. «Личная разведка» располагала такими подразделениями, которые при определенных обстоятельствах могли контактировать с резидентурами Лубянки и военной разведки на уровне резидентов, а при необходимости и с резидентурами Коминтерна. В основном это происходило на германском направлении — в частности, в январе 1933 года разведки сообща контролировали сговор между фон Папеном, Шахтом, германскими банкирами и их англосаксонскими покровителями и активно пытались ему противодействовать. Увы, не вышло! Примерно с 1939 года такое взаимодействие было налажено и в работе по англосаксам. С этими ухо надо было держать куда более востро, чем с тем же Гитлером.

— Вы, говоря о «личной разведке» Сталина, упоминали аналогичную службу при Андропове… «Спецслужба главы государства» — это отечественное изобретение?

— Нет конечно! В истории многих государств подобное не раз имело место. Вспомните хотя бы того же кардинала Ришелье. Со времен прочтения легендарных «Трех мушкетеров» Александра Дюма у нас у всех сложилось к нему весьма негативное отношение. Но это несправедливо: Ришелье был выдающимся государственным деятелем Франции своего времени, обладал редкостной мудростью и знаниями. А они-то, его мудрость и знания, опирались в первую очередь на ту уникальнейшую информацию, которую добывала его личная разведка. Кстати, Дюма вполне недурно описал ее, хотя и растворил эти описания в общем тексте «Трех мушкетеров» и последующих книг. Наш канцлер Бестужев-Рюмин тоже обладал собственной личной разведкой и потому, как правило, выходил победителем во всех тайных политических интригах, особенно во внешней политике. Вспомните прекрасный киносериал выдающегося кинорежиссера Светланы Дружининой о гардемаринах. Ведь там же четко показаны действия бестужевской личной разведки. Английские короли с давних времен обладают собственной секретной службой…

— До настоящего времени?

— Ну да — именно по этим каналам происходил основной сговор с Гитлером по всем важнейшим проблемам. Кстати, у фюрера со времен партийной деятельности также была личная разведка. И свои личные — нет, не шпионы, а высококлассные агенты стратегического влияния. Он ее никогда не передавал в печально знаменитое Управление имперской безопасности (РСХА). А тот же Черчилль создал свою «личную разведку» еще в 1936 году. Подробных данных об этой организации нет, но в литературе проскальзывает информация, что именно тогда на него вышли представители таинственной организации «Фокус», костяк которой составляли очень влиятельные в Великобритании евреи — представители финансовой олигархии. «Фокус» и создал ему эту разведку, а сэр Уинстон перетащил туда из МИ-6 (британской разведки) и из других ведомств ряд особо квалифицированных специалистов, которые потом снабжали его суперинформацией. Аналогичной личной спецслужбой обладал и Рузвельт, а также его всемогущий министр финансов Генри Моргентау. Так что оснований заявлять, что Россия и в этом случае уникальна, нет.

— Интересно… Но вот мы все время говорим о «личной разведке», а ведь была еще и, как вы сказали, «личная контрразведка». Чем она занималась? Ловила тех же вражеских агентов, что и контрразведывательное управление НКГБ?

— Личная контрразведка Сталина работала по нашей, советской партийно-государственной элите. Что греха таить — далеко не все там были ангелами… Ведь, к примеру, и тогда воровали капитально. Со времен революции и НЭПа у многих наших деятелей капиталы вообще были за рубежом. Так что кое-кого приходилось к ногтю прижимать в прямом, физическом смысле, пока они не обратят в пользу государства свои валютные счета. Надо отдать должное Сталину: очень многих тогда заставили сдать наворованное. Была такая операция «Крест» по возвращению денег — еще с конца 1920 годов проводилась. Награбили? Извольте вернуть. Частично операция проводилась силами Лубянки, но в большей степени силами личной контрразведки и разведки Сталина. В сущности-то эта операция — аналог того, что недавно мы узнали из сообщений СМИ: как германская разведка с помощью своей агентуры раскрыла зарубежные счета многих вороватых государственных чиновников Германии.

— Но все-таки вопросами коррупции в большей степени занимается милиция…

— А разве у нее это получается? Скажите, почему у нас не эффективна борьба с коррупцией? Почему ничего не могут с ней поделать? Да потому, что все правоохранительные органы повязаны, и любой их успех в конечном итоге может бумерангом ударить по ним же, особенно если они заденут представителей элиты.

— То есть можно считать, что у Сталина был некий вариант даже «финансовой разведки»?

— Не совсем так. «Личная контрразведка» активно работала и по вражеской агентуре. К примеру, та же коррупция всегда идет рука об руку с предательством. И чем выше уровень коррупционера, тем страшнее могут быть последствия его измены. Вот, для сведения — хотя это прямо и не относится с советской истории. Мало кому известно, что престарелого президента Веймарской Германии вынудили назначить Гитлера рейхсканцлером благодаря убойной силы компромату о его коррупционных деяниях. Очень уж глубоко он запустил свою фельдмаршальскую руку в государственную казну. Тем и прижали его англичане совместно с заинтересованными силами внутри самой Германии, требуя назначить Гитлера рейхсканцлером. Вот так мир и получил свое проклятие в виде этого коричневого исчадия ада. А мы — самую страшную войну за всю историю России. Но, как говорят французы, вернемся к теме нашей беседы. Большое внимание уделялось и своевременному вскрытию особо опасных с точки зрения государственной безопасности политических процессов в советско-партийной элите. Если, например, внимательно приглядеться к тому же «ленинградскому делу», то нетрудно будет заметить за его кулисами реальный сепаратизм части партийно-советской элиты, угрожавший государственной безопасности Советского Союза. Кстати, удивительным образом совпадавший с тайными планами США по уничтожению Советского Союза, которые были изложены в ныне хорошо известных директивах Совета национальной безопасности США первых послевоенных лет…

— И все-таки, почему этими делами занималась именно «личная контрразведка»?

— Потому, что официальная контрразведка так или иначе связана с обществом. Эти люди ведь не отдельно живут и, естественно, подвержены каким-то пристрастиям — могут что-то недоговорить, не доложить своевременно, а могут и вовсе на тормозах спустить… Разве в современной жизни мы такого не видим?! А ведь есть ситуации, когда необходима абсолютно беспристрастная, многократно проверенная и перепроверенная информация.

Сотрудников личных спецслужб Сталина проверяли не просто очень тщательно, а, если так можно сказать, сверхтщательно. Поскольку на них возлагалась задача доскональной и беспристрастной проверки информации, полученной по другим каналам. Фактически они выполняли функцию предпоследней инстанции, потому как на основе результатов их деятельности Сталин принимал окончательное решение. К тому же они присягали на верность одному только Сталину, перед которым и несли личную ответственность, в том числе и головой. Если же говорить о качестве этой работы, могу сказать, что здесь не срабатывало обычное правило разведки (контрразведки) о трехкратном как минимум подтверждении информации. В «личной службе» Сталина подтверждение должно было быть три раза по три. Только в этом случае он начинал — только начинал! — с доверием относиться к полученной информации.

— А как это можно реально представить?

— В качестве примера могу сослаться на малоизвестный, если вообще известный пример на очень широко эксплуатируемую тему. Уж сколько десятилетий антисталинская пропаганда эксплуатирует «дело врачей», особенно его еврейский аспект. Но мало кому известно, что истинная позиция Сталина в этом вопросе коренным образом отличалась от стереотипа, который десятилетиями нам навязывают. В связи с якобы выявившимся сильным еврейским акцентом в «деле врачей» Сталин всерьез заподозрил неладное.

Тем более что он прекрасно знал по информации разведки о решении сессии совета НАТО способствовать разжиганию антисемитизма в странах Восточной Европы и СССР. Эта информация была добыта разведкой в конце 1952 года. Как и всегда в особо сложных и щепетильных случаях, Сталин в целях организации тщательной и объективной проверки информации по «делу врачей» пошел весьма необычным путем. Он, вообще-то, нередко прибегал к подобным действиям и ранее. Так вот, не увидев реальной и ясной картины в пресловутом «деле врачей-отравителей», Сталин поручил его тщательную проверку и перепроверку не сотрудникам ЦК и даже не сотрудникам «личной разведки и контрразведки».

Парадоксально, но факт: в этом случае он предложил своей контрразведке подобрать несколько лиц, которые хорошо знали бы оперативную практику не понаслышке, но какое-то время уже не работали в органах госбезопасности. В результате ему были представлены кандидатуры В. Зайчикова, П. Колобанова и Н. Месяцева. О первых двух ничего не известно, кроме фамилий, а вот третий в 1943–1945 годах был начальником следственной части ОКР «СМЕРШ» 5-й гвардейской армии. К моменту представления его кандидатуры Сталину он был аспирантом Высшей партийной школы. Именно этим трем лицам Сталин и поручил через каналы личной контрразведки осуществить дополнительную, всестороннюю и очень тщательную проверку «дела врачей» и доложить свои выводы. Причем поручил порознь, чтобы иметь три варианта результатов такой проверки и соответственно три варианта выводов.

Личная же контрразведка Сталина осуществляла лишь оперативное прикрытие этих людей, не вмешиваясь в их действия. А параллельно шла работа по каналам «личной разведки» и контрразведки, Лубянки и партийного аппарата. То есть Сталин хотел досконально и объективно разобраться с этим вопросом, дабы примерно наказать тех, кто злоумышленно и фактически в интересах НАТО разжигал пожар антисемитизма в стране. Но довести задуманное до конца Сталин не успел. Напомню: «дело врачей» набрало обороты, когда Н. С. Хрущев курировал органы госбезопасности по партийной линии.

— Так что обязательно имело место дублирование информации, получаемой от различных спецслужб?

— Вы правы, действительно было так. Особенно характерно это было для разведок, потому что функционально все разведки выполняли одни и те же задачи. Как раньше писали в постановлениях правительства и Политбюро: «В целях своевременного вскрытия интервенционистских планов империалистических держав…» Но «личная разведка» вскрывала их по тем каналам, по которым другие разведки этого сделать не могли или не всегда могли. Эти каналы никогда не имели отношения ни к Коминтерну, ни к компартиям… В основном опирались на агентурные каналы в рамках деловой, финансовой и политической элиты — на людей, которые были далеки от советских, тем более коминтерновских дел. Агентура была именно там — в элите.

— Почему вы так уверены?

— Потому, что уровень информированности был просто невероятный! Я даже представить себе не мог, что такие вещи могли быть известны советскому руководству сталинского периода. Кстати, как я понимаю, именно этим объясняется столь непонятное для окружения поведение Сталина в какие-то определенные моменты.

— Например?

— Самый хрестоматийный пример — поведение Сталина накануне начала Великой Отечественной войны. Известно, что до 24 мая 1941 года он вел себя относительно спокойно, хотя и разрешил переброску армий к западным границам из глубины страны. И вдруг 24 мая Сталин произносит на Политбюро: «В ближайшее время мы подвергнемся внезапному нападению со стороны Германии!» Да еще и открыто сказал, что этим делом дирижируют Англия и США. Заявление прозвучало на заседании расширенного состава Политбюро — при Тимошенко, Жукове и прочих. После этого последовали всякие команды в округа, и началось движение…

С одной стороны, причина такого заявления кроется в том, что незадолго до этого разведка НКГБ доложила Сталину строго документальные данные о том, что с 22 мая график воинских перевозок вермахта переводится в режим максимального уплотнения. Так на языке германского генштаба назывался график отсчета времени «X». С другой же стороны, Сталин даже документальным данным верил не сразу. Тем более когда это касалось вопросов войны и мира. Уж слишком тяжелые последствия могли быть в случае мгновенного доверия к разведывательной информации. Естественно, что последовала проверка по каналам «личной разведки». И когда та тоже подтвердила сей факт, Сталин и произнес на Политбюро те самые слова.

— По-моему, у нас принято считать, что Сталин был спокоен вплоть до 22 июня, верил Гитлеру и больше всего боялся провокаций…

— Поверьте, всю получаемую информацию Сталин проверял вплоть до каждого сегмента, каждого слова, в самом прямом смысле до последней закорючки. Полагаю, никто спорить не будет, что разведывательная информация по вопросам войны и мира автоматически предполагает соответствующую реакцию высшего руководства страны, в том числе и в плане «игры мускулами», то есть войсками, в том числе и на границе.

— Если начать подобную «игру» не вовремя, можно здорово «подставиться»…

— Конечно! Это та реакция, оборотной стороной которой могут стать обвинения в агрессивности. Вот откуда проистекало его недоверчивое отношение к разведывательной информации и боязнь провокаций. Это не психоз, не пренебрежение к разведке и ее информации, которые без устали приписывают Сталину. Надо четко понимать: на нем ведь лежала беспрецедентная, колоссальнейшая ответственность за судьбу страны и государства, за судьбу советского народа. Слишком много было желающих уничтожить дотла Советский Союз — в их числе и наши будущие «союзники» по антигитлеровской коалиции, те же Черчилль, Рузвельт и их ближайшее окружение, подавляющее большинство из которого страдало неизлечимой патологией в форме оголтелой русофобии и антисоветизма. Да и сами они не очень-то скрывали это. Особенно тот же Черчилль. Так что Сталин был просто обязан держать ухо особенно востро и все проверять досконально. А что касается провокаций, то он и здесь был прав. Гитлеровцы-то, как впоследствии выявилось, вплоть до 22 июня горько сетовали, что Сталин и СССР не дают ни малейшего повода для обвинений в агрессивности, дабы Германия под этим пред логом могла оправдать свое нападение на Советский Союз.

— То есть, скажем так, вариант «Гляйвиц» — повторение в каком-то виде знаменитой провокации с захватом радиостанции на германо-польской границе, с него началась Вторая мировая война, — на этот раз у Гитлера не получился?

— Не получился. Хотя имейте в виду, что у нас практически неизвестно о том, что и в ночь с 21 на 22 июня война началась с провокаций гитлеровцев. На отдельных участках границы гитлеровские диверсанты применяли огнестрельное оружие еще в два часа ночи, пытаясь спровоцировать пограничников и регулярные воинские части на ответный удар по германской территории до официально утвержденного времени нападения на СССР. Так что правота Сталина в этом вопросе абсолютна. И не надо по этому поводу иронизировать. Нет повода.

— Ну а по поводу тех же англичан — мол, они хотели столкнуть СССР с Германией… Возможно, и хотели, но ведь реально для этого ничего не сделали!

— Вы ошибаетесь. Сталин знал практически все, что они делали, дабы сорвать любые договоренности о ненападении между Советским Союзом и Германией — даже на этапе предварительного зондажа перед заключением договора о ненападении. Мало кому известно, что еще до заключения советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года — еще 20 марта — в структуре британской разведки МИ-6 было создано Управление специальных операций (УСО). И с того же момента британская разведка вплотную занялась провоцированием немцев на нападение на СССР, а чуть позже, уже после заключения договора о ненападении, и провоцированием СССР на нападение на Германию. А что творили так называемые будущие «союзники» весной и летом того же 1939 года?! Они только тем и были заняты, что разрабатывали планы, как втянуть СССР в войну с Германией, на развязывание которой все время толкали и Гитлера. Причем занимались этим не только политики, но и генштабовские комиссии Англии и Франции.

— Откуда это известно?

— Сталин своевременно узнавал обо всем, что за рубежом замышляли. Только англо-французские генштабовские комиссии соберутся — он уже на следующий день, максимум через сутки, имеет все материалы. Кстати, хотя я и знал об этом от Константина Мефодиевича, открытую информацию пришлось разыскивать в английских источниках — долго пришлось искать, но, слава богу, нашел… Эти материалы приведены в двух моих книгах — очень интересно, что и как они мыслили. Но то, что они замышляли тогда, простите, ни в каких парламентских и даже просто цензурных выражениях не описать — настолько это было подло, гнусно и варварски. Судите сами. Вот что они замышляли, исходя из тех документов, которые добыла «личная разведка» Сталина:

1. Секретный меморандум британского МИДа от 22 мая 1939 года, направленный правительству Франции. В меморандуме открыто признавалась нецелесообразность заключения тройственного пакта о взаимопомощи между Великобританией, Францией и СССР, зато совершенно четко было прописано, что «в случае войны важно попытаться вовлечь в нее Советский Союз».

2. Секретный доклад британского министра по координации обороны лорда Чэтфилда от 27 мая 1939 года об итогах проходивших в апреле — мае 1939 года секретных англо-французских штабных переговорах (на уровне генштабов). В этом докладе черным по белому и с невероятной циничностью англо-французские генштабовские деятели откровенно показали, как они намерены проигнорировать свои же гарантии безопасности Польши: «Если Германия предпримет нападение на Польшу, то французские вооруженные силы займут оборону по линии Мажино и будут сосредоточивать силы для наступления на… Италию»?! Что же касается Англии, то она, видите ли, «сможет осуществить эффективное воздушное наступление в случае… если в войну вступит Бельгия»?! То есть совершенно открыто расписались, что выданные ранее гарантии безопасности Польше являлись преднамеренным обманом последней! Зато «в случае войны важно попытаться вовлечь в нее Советский Союз»! Они, значит, будут отсиживаться и сосредоточиваться неизвестно для чего, а СССР — иди и отдувайся за них!

3. Запись секретной беседы от 29 июля 1939 года политического деятеля Великобритании Родена Бакстона с влиятельным германским дипломатом — сотрудником службы дипломатической разведки германского МИДа Т. Кордтом. Содержание этой беседы свидетельствовало о том, что Англия намеревалась осуществить «польский вариант» Мюнхенской сделки с Гитлером. То есть сдать ему «в аренду» территорию Польши для нападения на СССР в обмен на очередной пакт о ненападении с Германией, ради чего Бакстон от имени правительства Англии наобещал прекратить идущие в то время переговоры о заключении пакта о взаимопомощи с СССР, начатые под давлением Москвы. Проще говоря, Великобритания намеревалась по аналогии с Мюнхенской сделкой отдать Польшу Гитлеру, дабы тот получил бы наконец столь желанный для него плацдарм для нападения на СССР в лице Восточной Польши. То есть именно тот плацдарм, с которым фюрер и его генералы еще на рубеже 1936–1937 годов открыто увязывали грезившийся им успех в блицкриге «Дранг нах Остен». Одновременно такой же вариант готовился и для прибалтийских государств-лимитрофов…

Нашим разведслужбам в те годы приходилось напрягать все свои силы не только для того, чтобы заблаговременно вскрывать планы гитлеровского командования, но и чтобы не проморгать всевозможные фокусы антисоветского характера со стороны англосаксов. Так что не надо делать из них «белых и пушистых». Перефразируя знаменитые слова Франклина Рузвельта о никарагуанском диктаторе Сомосе, Гитлер действительно сукин сын, но…

— Вы очень уж мягко выражаетесь…

— Согласен! Но это цитата. Так вот, он — их, англосаксонский, сукин сын. И Сталин знал обо всем этом в мельчайших деталях. Потому и заставил Англию и США все-таки стать на нашу сторону, но одновременно внимательно приглядывал за ними. И, между прочим, был более чем прав. Англосаксы и в начале войны, и тем более в середине уже всерьез подумывали, как бы сговориться с немцами да и поделить ими награбленное. Хуже того! Они уже тогда активно закладывали основы всего того, что впоследствии назовут «холодной войной». Только ответственность за нее припишут Сталину.

— Вернемся, однако, к предыстории 22 июня…

— Хорошо. Говоря об этом, нужно назвать двух агентов «личной разведки» — Ольгу Чехову и Сергея Алексеевича Вронского.

— Знаменитого астролога?

— Да, именно его. Судя по всему, он был завербован по каналам Коминтерна, на что указывает присутствие рядом с ним в молодые годы знаменитого латышского писателя Вилиса Лациса, который занимался тогда больше коминтерновской деятельностью, нежели литературной. К Вронскому присматривались, проверяли, а потом он был передан на связь в «личную разведку» Сталина. И вот в 1938 году он получил информацию, которая свидетельствовала о том, что Гитлеру открыто рекомендуют напасть на СССР весной 1941 года.

— Откуда же пришли такие сведения?

— 15 марта 1938 года в старинном замке Вартбург прошло совещание самых именитых астрологов Третьего рейха. СС тайно установило там микрофончики, астрологи догадались о подслушивании, но их убедили в обратном. Ну это ладно! Так вот, во время этой конференции астрологи и выработали рекомендацию Гитлеру напасть на Советский Союз не позднее весны 1941 года.

— Известно, что фюрер прислушивался к подобным рекомендациям…

— Не только он. Вронский говорил, что составлял какие-то астрологические прогнозы для Гесса, и тот на базе этих прогнозов решил рвануть в Англию, дабы согласовать с ней вопрос о нападении на СССР и получить гарантию, разбой на Востоке. То есть получить гарантию, что рейх будет хотя бы в относительной безопасности с Запада. Такое решение Гесс принял в самом начале апреля и начал готовиться. И едва ли он пошел бы на это без согласования с Гитлером. Точнее, без прямого указания Гитлера. Не говоря уже о том, что в то время Гесс был единственным в рейхе руководителем высшего ранга, который имел право принимать решения общегосударственного характера от имени фюрера. К тому же он единственный знал точную дату нападения на СССР задолго до того, как Гитлер ее, так сказать, озвучил. До 30 апреля 1941 года этого не знали ни германский генеральный штаб, ни его оперативное управление. Официально же на бумаге дата 22 июня была отражена только 10 июня, а в войска была передана 12 июня, когда англичане уже более месяца возились с Гессом.

— Самое обидное, что мадам Тэтчер отложила рассекречивание материалов о полете Гесса до 2017 года. До сих пор о его причинах можно только гадать.

— А чего обижаться-то?! Все материалы у них в руках. Гесса прикончили, когда тот и так был уже беспомощным стариком. И подоплека этого беспрецедентного события еще долго будет оставаться в секрете — не факт, что они и тогда все откроют.

— Как вы думаете, Сталин знал о неотвратимости войны?

— Безусловно. Тогда все наши разведки, как говорится, «стояли на ушах». Однако даже сам факт такого знания тогда должен был оставаться в секрете. Ну вот смотрите: апрель 1941-го, началась первая фаза переброски войск к западным границам. В апреле то и дело всплывает дата: 15 мая… 15 мая… 15 мая… Никакой реакции! Вечером 10 мая на английскую территорию вдруг сваливается Гесс. А 13 мая Сталин «вдруг» дает команду на выведение следующей группировки войск в сторону границы. Здесь, конечно, в первую очередь сыграл роль непосредственно факт миссии Гесса. Но не только. Откуда он мог получить информацию о ее сути? Только из ближайшего окружения Гитлера и из Англии — от своей «личной разведки». Точно так же произошло и с директивой от 12 июня о выдвижении дивизий приграничных округов из глубины округов в сторону границы.

— То есть Сталин понял, что нападение неизбежно?

— Принципиально нападение Германии было неизбежным с момента злоумышленного привода Западом Гитлера к власти. Его для этого и привели к власти. Сталин это знал, понимал и любыми средствами пытался нападение предотвратить, а затем, видя неминуемость войны, оттянуть ее начало, дабы лучше подготовиться.

— Дата нападения тоже не составляла секрета?

— Учтите, что ведь и сам Гитлер долгое время точно не знал ее! О том, что он готов уничтожить СССР, чтобы захватить его богатства и территорию, болтал чуть ли не на всех перекрестках. А вот когда он сможет это сделать, и сам не знал. По всем данным, которыми располагали разведка НКВД, НКГБ и военная разведка, фюрер планировал начать войну против СССР не раньше 42-го, а то и 43-го года. Кстати говоря, 1942 год фигурировал неслучайно. Дело в том, что на этот год приходилось 1200-летие со дня рождения почитаемого на Западе основоположника «Дранг нах Остен» — Карла Великого. Вот и хотели нацисты по этому поводу устроить разгром не столько Советского Союза, ибо тут больше идеологии, сколько именно России!

— Ознаменовать победоносной войной «юбилейный год» — это по-нашенски. Но причины должны быть более серьезными?

— Гитлер понимал, что к войне с Россией надо как следует подготовиться. Начало агрессии должно было соответствовать хронологическому шагу в перманентной мировой войне между Западом и Россией, план которой был принят еще в 1890 году. Там хронологический шаг между войнами — 25 лет, то есть время, за которое подрастает новое поколение. Гитлер отсчитывал этот срок от момента окончания Первой мировой войны, то есть от 1918 года. Прибавьте 25 лет — и получится 1943-й, соответственно плюс-минус один год. Хотя уже в 1936 году Гитлер получил, что называется, ускоряющий пинок под зад от своих западных покровителей и в меморандуме «Об экономической подготовке к войне» от 20 августа 1936 года впервые указал, что экономика рейха должна быть готова к войне через четыре года. То есть формально вроде бы получается, что к 1941 году. Но там же стояла и принципиальная оговорка фюрера, суть которой в том, что он черным по белому расписался в том, что и сам пока толком не знает, когда же реально сможет развязать войну. Так ведь и написал, негодяй!

— Вырастает поколение, о котором можно сказать, что оно не отягощено отрицательным опытом войны… Отсюда хронологический шаг в четверть века?

— Нет, не только отсюда. Дело в том, что к концу этого временного шага новое поколение активно вступает в детородный период. И, чтобы не допустить увеличения демографического потенциала России (СССР) — а ведь этот потенциал является одним из важнейших слагаемых оборонной мощи государства, Гитлера усиленно натравливали на СССР еще в 1939 году. Его уже тогда открыто обвиняли в том, что он, видите ли, клятвоотступник: пообещал Западу скоро напасть на СССР, а сам пошел на заключение с Советами договора о ненападении. Ведь по итогам мюнхенского сговора и еврейских погромов ноября 1938 года, вошедших в историю как «Хрустальная ночь», американский журнал «Тайм» присвоил ему звание «Человек года» и выразил надежду, что он и дальше будет так действовать. А он, сукин сын, пошел на заключение договора о ненападении с СССР! «Праведному» гневу его англосаксонских покровителей не было предела. А что касается плана перманентной мировой войны против России, то он был опубликован еще на Рождество 1890 года в английском журнале «The Truth» — «Правда» в виде памфлета «Сон кайзера» и карты с уникальными изменениями границ практически всех европейских государств. Судьба России там была указана прямо: «Русская пустыня»! То есть территория без населения! План действует до сих пор, и известные заявления отдельных лидеров англосаксонского мира в начале 1990-х годов о том, что их, видите ли, вполне устроило бы резкое сокращение населения России, проистекают именно из этого плана… За последние без малого три с половиной века Запад таких планов настряпал уйму.

— Как раз в те времена — на заре XX века — был опубликован ряд документов, сразу объявленных фальшивками или бредовой фантазией авторов, но впоследствии оказавшихся вполне реальными планами, полностью или частично выполненными…

— Именно так… А теперь о той разведывательной эпопее, что была накануне войны. 16 июня от посла в Берлине Деканозова приходит информация, что якобы Германия согласна вступить в переговоры и урегулировать какие-то нерешенные проблемы. Это была дезинформация со стороны Риббентропа, которую он запустил по приказу Гитлера, как якобы реакцию на Заявление ТАСС от 13 июня 1941 года. Именно от 13-го. 14-го оно было всего лишь опубликовано в газетах — а то ведь все путают. В тот же день приходит сообщение от выдающегося агента ГРУ «Альта» — Ильзы Штёбе: 22-го начнется! По линии разведки НКГБ от «Старшины» также пришло сообщение, что все к войне готово.

— А Сталин не поверил и отверг разведсообщение матерной резолюцией…

— А вы сам документ с этой резолюцией видели? Это такая же выдумка, как и печально знаменитая фальшивка писателя Овидия Горчакова, утверждавшего, что-де Берия намеревался всех стереть в лагерную пыль за сообщения о скорой войне. До сих пор не можем расхлебать эти, скажем мягко, нелепости! Разве Берия мог пойти на такую глупость, если еще 16 июня с санкции Сталина и по согласованию с Наркоматом обороны и Генштабом передал командованию погранвойск приказ о том, что в случае нападения Германии пограничные войска переходят в подчинение полевого командования РККА? Такие приказы отдаются только в преддверии агрессивного нападения, о котором знают, что оно неминуемо. Кстати, этот приказ — убедительное свидетельство того, что ни в какие походы на Запад ни Сталин, ни Берия, ни тем более РККА не собирались, как пытаются нам доказать из-за бугра. Пограничные войска переходят в подчинение полевого армейского командования только в одном случае — в оборонительных боях! Такова их природа — природа защитников рубежей Отечества. Разве мог Берия написать придуманную Горчаковым докладную, если единственные силы, которые действительно были приведены в полную боевую готовность, — это пограничные и внутренние войска, подчинявшиеся Лаврентию Павловичу? В 21.30 21 июня они все уже были в боеготовности, как, впрочем, и органы внутренних дел и госбезопасности.

— Так что Сталин ничего подобного не писал?

— Что касается «матерной резолюции», то нет даже намека на то, что он позволил себе такую выходку. Есть такой блестящий историк спецслужб — Игорь Дамаскин. Он просмотрел сотни архивных документов разведки, которые докладывались Сталину, и ни на одном не увидел чего-либо подобного. Министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, который многократно общался со Сталиным, в своих мемуарах подчеркнул, что у Сталина не было привычки матерно выражаться, в том числе письменно. А придумать, «нарисовать» у нас могут что угодно. В архивах творится нечто невероятное! Кто угодно и что угодно могут написать на старых документах, не говоря уже о том, что готовы состряпать и новые!

— А вдруг, так сказать, в порядке исключения Сталин выругался…

— При публикации донесения разведки на основе сообщения «Старшины» (о нем-то и идет речь!), осуществленном ФСБ и сотрудниками Мосгорархива, никаких матерных резолюций не приведено. Архивные же документы печатают со всеми пометками и резолюциями. Не подтверждают версию о раздраженности Сталина и воспоминания разведчиков предвоенного периода, в том числе и начальника разведки НКГБ той поры Павла Фитина, и даже монументальный труд «Очерки истории Российской внешней разведки», составленный и изданный под руководством выдающегося государственного деятеля России академика Евгения Максимовича Примакова. Кстати, обратите внимание на то, что фальшивка с матерной резолюцией появилась только в канун 50-летия Великой Победы, когда бал в антисталинской пропаганде правил небезызвестный Александр Яковлев.

— Что же было тогда на самом деле?

— Итак, 16 июня от посла в Берлине пришла информация, что якобы Германия согласна вступить в переговоры и урегулировать какие-то нерешенные проблемы, — но это была «деза» со стороны Риббентропа. И в тот же день пришли сообщения по линии ГРУ и от Лубянки — мол, все к нападению готово…

— То есть совершенно противоположная информация.

— Да, произошло редкое в политике столкновение двух глобально противоречивших друг другу информаций. Одна говорит, что Берлин якобы хочет урегулировать все проблемы мирным путем, другая, что война на пороге. Что должен делать руководитель государства, крайне заинтересованный в том, чтобы лучше подготовиться к отражению агрессии?

— Наверное, прежде всего понять, где истина?

— Правильно. Доверять, но еще раз все проверить насчет того, что вот-вот бабахнет, и одновременно попытаться вступить в диалог даже с таким смертельным врагом, как Гитлер. Сталин это и сделал — приказал еще раз все тщательно проверить. Но тут пограничники сообщили, что с 18-го будет возобновлено выдвижение — оно было начато еще 13 июня, но тут же приостановлено, так как Англия еще не дала Гитлеру своих гарантий, — ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции. Причем доказывают это документально: приносят листовки с той стороны — немцы требуют от поляков удалиться из 20-километровой зоны, сдать лошадей и т. д. Не могу в этой связи не отметить, что в последние два-три мирных месяца, особенно в последние две недели перед войной, разведка погранвойск, вопреки своей тактической природе, все больше играла роль стратегической разведки. Это было уникальное явление, о котором у нас мало известно.

— Что же в этих условиях делает Сталин?

— Он поручает Молотову: «Дозвонись до Берлина, чтобы тебя там приняли». Не получилось: Берлин специально заблокировал все телефонные линии, что впоследствии подтвердил тогдашний нарком связи. Понимали, супостаты нацистские, что Сталин пытался спутать им карты, о чем записали в своих дневниках. Сталин не успокоился. Уже было ясно, что счет времени пошел в буквальном смысле на часы! А абсолютной — подчеркиваю это особо! — именно же абсолютной ясности с датой и временем нападения нет. Хотя, если честно, он самого Гитлера вынудил проболтаться о том, что агрессия планируется ориентировочно на двадцатые числа июня. Числа с 12–13 июня Сталин уже знал, что нападение планируется на 22 июня, на 4 утра. Это данные британского радиоперехвата, которые по каналам лубянской разведки попадали в Москву.

Но в то же время постоянно стоял вопрос: как быть? Ведь не дай-то Бог, это дезинформация?! Сами гитлеровцы то начинают выдвижение на исходные для нападения позиции, то его отменяют — к примеру нападение на Францию откладывалось 38 раз. И если в такой ситуации начнешь «играть мускулами» на границе, объявишь всеобщую мобилизацию — риск угодить в агрессоры слишком велик! Тем более что по тогдашним понятиям объявление мобилизации было равнозначно объявлению войны. Кстати, нельзя не упомянуть, что правительство Финляндии на пять дней раньше Гитлера объявило нам войну, открыто объявив 17 июня всеобщую мобилизацию в стране! Так что перед Сталиным стоял непростой вопрос: нельзя было дать ни малейшего повода для войны.

— И что же оставалось делать в такой ситуации?

— Скажу так: в повестку дня стал вопрос о срочном получении интегральной разведывательной информации в режиме, как сейчас говорят, реального времени. Сталин вызвал командующего ВВС РККА Жигарева и Берию, которому подчинялись пограничные войска, и приказал силами ВВС Западного Особого военного округа организовать тщательную воздушную разведку на предмет окончательного установления и документального подтверждения агрессивных приготовлений вермахта к нападению, а пограничники должны оказать авиаторам содействие. Все это четко подтверждается записями в журнале посещений Сталина. В ночь с 17 на 18 июня у него в кабинете были Жигарев и Берия. 18 июня в течение светового дня вдоль всей линии границы в полосе ЗапОВО с юга на север пролетел самолет У-2, пилотируемый наиболее опытными летчиком и штурманом. Через каждые 30–50 км они сажали самолет и прямо на крыле писали очередное донесение, которое тут же забирали у них бесшумно возникавшие пограничники.

— Откуда Вы об этом знаете?

— Самое интересное в этом факте то, что он взят из воспоминаний Героя Советского Союза, генерал-майора авиации Георгия Нефедовича Захарова «Я — истребитель». Перед войной он в звании полковника командовал 43-й истребительной авиадивизией Западного Особого военного округа. Вместе с ним в том полете был штурман 43-й авиадивизии майор Румянцев. С высоты птичьего полета они все разглядели, нанесли на карты и письменно отчитались через каждые 30–50 км. Они четко зафиксировали, что началось лавинообразное движение всей армады вермахта к линии границы. Вот как происходила окончательная интегральная проверка разведывательных данных!

— Как распорядились у нас этими данными?

— Именно в тот день, 18 июня, Сталин отдал приказ о приведении войск первого стратегического эшелона в полную боевую готовность! Директива была передана Генеральным штабом в войска, но фактически не была выполнена. Во всяком случае повсеместно не была выполнена. Кстати, длительное время никто не обращал внимания на то, что в поступившей в военные округа в ночь на 22 июня знаменитой директиве № 1 было написано: «Быть в полной боевой готовности». А это означает, что до этого уже была директива, потому что было указано не «привести», а «быть». Как минимум это самое «быть» касалось первого оперативного эшелона.

— Вы сказали, что директива не была выполнена. Но так ли это? Может, никакой директивы и не было — все придумано для последующего самооправдания?

— Впоследствии на суде бывший командующий Западным фронтом генерал Павлов сказал, что 18 июня была директива Генштаба, но он ничего не сделал, чтобы ее исполнить. И его начальник связи тоже это подтвердил. Да и в наше время появились документальные подтверждения, что директива все-таки была. Правда, саму директиву найти пока не представляется возможным. Возможно, во времена Хрущева она была уничтожена. Однако последние предвоенные приказы, например Прибалтийского округа, четко свидетельствуют о том, что его командование выполняло какое-то специальное указание Москвы. И в Киевском округе то же самое. И флоты отчитались о приведении в боевую готовность уже 19 июня. Тоже по этой директиве Генштаба. Да и материалы судебного следствия по делу Павлова и его генералов сохранились. Как говорится, подтверждение все-таки имеется.

— То есть Сталин даже знал, где будет направление главного удара?

— Да, обратите внимание, что упомянутая блицразведка с воздуха была осуществлена в полосе именно ЗапОВО. Это к тому, что у нас невесть на каком основании все привыкли считать, что катастрофа Западного фронта произошла потому, что-де Сталин приказал считать главным для вермахта направлением удара Юго-Западное, то есть Украинское. Не буду напоминать, что за вермахт решал Гитлер, а не Сталин, однако даже из приведенного выше частного, но имеющего колоссальное стратегическое значение факта видно, что Сталин опасался прежде всего удара на Белорусском направлении в полосе ЗапОВО (с 22 июня — Западный фронт). Именно там и была проведена воздушная блицразведка. В тот момент, видимо, никакой другой информации уже не поступало…

— И все-таки 22 июня произошла катастрофа…

— Так она уже и не могла не произойти. Мало кому известно, например, следующее. Невзирая на директиву о приведении в полную боевую готовность, несмотря на окончательно установленный факт выдвижения ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции, у нас происходило нечто невероятное. К примеру, по свидетельству в прошлом ярого антисталиниста, но впоследствии выдающего философа и державника Александра Зиновьева, отдавались приказания отвести танки в парк (на так называемый парко-хозяйственный день), сдать снаряды на склад.

Другие данные свидетельствуют о том, что тяжелую артиллерию оставили без тягачей, в некоторых местах сливали горючее из баков танков и самолетов. В стрелковых частях до сведения командиров не были доведены планы обороны — в ряде мест стрелковым дивизиям даже не были нарезаны полосы обороны. Хуже того! 21 июня приказали отобрать патроны и оружие, разминировать предполье и вывезти все мины и т. д. И это после прямых приказов командования войсками округов о приведении в боевую готовность. Несмотря на четко установленный факт сосредоточения авиации люфтваффе на аэродромах передового базирования и даже на то, что, к примеру, командующий ВВС ЗапОВО генерал Копец лично убедился в достоверности всего того, что установили Захаров и Румянцев, командование ЗапОВО отдало более чем странное — это если мягко — распоряжение. Приказ о разоружении самолетов передового базирования, снятии с них всего боезапаса, отправлении летного, особенно командного состава по домам. Да и сам Павлов, как известно, в ночь перед войной с упоением смотрел мольеровского «Тартюфа» в окружном театре. И это ведь не домыслы, а свидетельства очень уважаемых людей, боевых генералов, которые лейтенантами встретили войну на границе.

Не говоря уже о свидетельствах, зафиксированных в донесениях Особых отделов.

— К чему это привело, известно…

— Да, уже на 15-й минуте агрессии наши летчики — те, которые, несмотря ни на что, сумели взлететь, — вынуждены были идти на таран, потому как нечем было стрелять по вражеским самолетам. В результате — разгром нашей авиации прямо на аэродромах, особенно в полосе ЗапОВО. А ведь этим-то причины катастрофы не исчерпываются. Всего-то за четыре с половиной дня рухнул один из самых сильных — по количеству живой силы и боевой техники — округов.

— Вы сказали, что Сталин пытался разобраться в причинах трагедии 22 июня и даже проводил тщательное расследование…

— Да, оно шло всю войну, начиная с самого первого ее дня, и было завершено только в конце 1952 года. Перед теми генералами, которые были в приграничных округах и уцелели, Верховный поставил ряд вопросов, свидетельствующих о том, что он всерьез подозревал предательство. Основания для этого у Сталина были. Это видно даже по донесениям некоторых партийных секретарей в июне 1941 года.

— Где же Вы их нашли — эти вопросы?

— Все предельно просто: эти вопросы и часть ответов на них еще в 1989 году публиковал — начиная со своего 3-го номера — «Военно-исторический журнал». Однако в ЦК КПСС быстро спохватились и дальнейшую публикацию запретили. Пропагандой тогда командовал небезызвестный Александр Яковлев…

— По-моему, не все так однозначно. В то время, когда начали усиленно «раскачивать корабль», нужен ли был еще и такой «огонь по штабам»?

— Менее всего мне хотелось бы, чтобы у уважаемых читателей сложилось впечатление, что подобными сведениями бросается жирная черная тень на генералитет! Это было бы в корне неверно. Но мы должны, мы вправе знать о том, как на самом деле произошла трагедия 22 июня, почему, а также кто и в чем был виноват. Пусть самую горькую, самую нелицеприятную, но мы имеем право знать всю правду! Ведь скоро уже 70-летие трагедии 22 июня, а она до сих пор незаживающей раной ноет в исторической памяти общества.

— Значит, Вы считаете, той самой пресловутой внезапности 22 июня не было?

— О какой внезапности может идти речь и тем более на каком основании можно ею объяснять причины трагедии 22 июня 1941 года, если, во-первых, 18 июня Сталиным была санкционирована директива Генштаба о приведении войск первого стратегического эшелона в полную боевую готовность (и это не говоря о предупреждении Сталина еще 24 мая!), во-вторых, если в тексте известной директивы № 1 — той, что была передана в войска в ночь с 21 на 22 июня, — было прямо указано, что возможно внезапное нападение Германии, и более того, если четко было указано, что необходимо «быть в полной боевой готовности». Еще раз подчеркиваю, что в переводе с военного на гражданский язык «быть» в документе такого ранга означает, что до этого уже была соответствующая директива. По крайней мере для войск первого оперативного эшелона первого стратегического эшелона. В противном же случае должно было быть только «привести в полную боевую готовность».

— Тогда поясните, почему же все-таки произошла эта кровавая трагедия 22 июня 1941 года?

— В то, о чем пойдет речь, очевидно, трудно будет поверить, однако придется: против фактов и документов нелегко возражать. Так вот, в первом полугодии 1941 года с подачи руководителей военного ведомства в советском военном планировании, на мой взгляд, произошло нечто немыслимое, невероятное.

— Звучит зловеще…

— Да, ибо произошла негласная и незаконная подмена смысла и духа официально утвержденного Правительством СССР плана отражения агрессии, в том числе и принципа обороны. Вместо четко указанного в официальном плане принципа активной обороны, предусматривавшего при необходимости организованный отход войск в глубь своей территории, но с арьергардными боями — чего, к слову, Гитлер очень опасался и требовал от своих генералов не допустить этого, у нас появилась жесткая (упорная) оборона прямо на линии государственной границы.

— То есть в далеко не всегда выгодных для нас условиях?

— Конечно, особенно если учесть, что граница не везде еще была оборудована в достаточной степени. Но самое главное, конечно, что негласно и незаконно был подменен смысл официального плана. Согласно этому плану войска первого стратегического эшелона сдерживали и отражали первый удар, под прикрытием чего наши основные силы должны были быть отмобилизованы и сосредоточены, и затем — но только при благоприятной обстановке — переходили в решительное контрнаступление и уничтожали врага. Вместо этого войска основных приграничных округов на западных границах были жестко переориентированы на отражение агрессии методом немедленного, то есть по факту нападения, встречно-лобового контрблицкрига. То есть отражение агрессии гитлеровской Германии стали готовить, выражаясь языком военных, методом осуществления стратегических фронтовых наступательных операций.

— Действительно, разобраться непросто.

— Подмена именно тем и была опасна, что она фактически незаметна! Ее и сейчас-то не так уж легко заметить. Не меняя ни единой строчки в официальном документе, а всего лишь за счет переакцентировки усилий приграничных округов на подготовку к немедленному контрнаступлению, которое действительно официально предусматривалось.

— Но ведь не сразу же?

— Правильно, именно в этом все дело. Но тогдашнее руководство Наркомата обороны, как мне видится, практически полностью выхолостило суть официального плана. А ведь никакого другого плана, кроме того, который был утвержден 14 октября 1940 года, в СССР не было. Любая информация о всяких иных, якобы официально действовавших планах, не более чем сказки, к тому же далеко не безобидные.

— «Корректировка» очень походила на довоенные кинофильмы, когда коварный враг нападал и его тут же сметали с нашей земли.

— Еще раз подчеркну, что и в официальном плане контрнаступление планировалось, но только после сдерживания и отражения первого удара гитлеровцев. К тому же после сосредоточения наших основных сил и при наличии благоприятной обстановки. А вот «безграмотный сценарий вступления в войну» — так, кстати, в послевоенное время Тимошенко охарактеризовал произошедшее 22 июня, — составленный не без его активного участия, предусматривал немедленный лобовой встречный удар, как эффективный метод отражения агрессии. Более того! Эта негласная и незаконная подмена произошла в основном на принципах концепции «пограничных сражений» расстрелянного в 1937 году маршала Тухачевского.

— Арсен Беникович, все-таки объясните, чем был бы плох немедленный встречный удар?

— Войска, изготовившиеся отражать агрессию методом немедленного встречно-лобового контрнаступления, с точки зрения обороны находятся в крайне неустойчивом положении, и малейший удар по ним автоматически приведет к кровавой трагедии. Ударивший первым будет, что называется, «в дамках». Первым ударил Гитлер — СССР ни о какой агрессии не помышлял!

— Из Ваших слов можно прийти к выводу, что трагедия 22 июня — результат не просто ошибок высшего военного командования…

— Так ставить вопрос и тем более категорически утверждать что-то подобное я не стану — это за пределами моей компетенции. Но, как и у любого другого историка-исследователя, у меня есть право обратить внимание на некоторые важные моменты. 18 июня 1941 года Сталин разрешил привести войска первого стратегического эшелона в полную боевую готовность. Однако эта директива Генштаба, санкционированная Сталиным, оказалась невыполненной. Во всяком случае, далеко не везде выполненной, тем более в полном объеме!

— Как понимаю, Вы начисто отвергаете предположение, что Сталин готовил нападение на Германию? Ту самую «Операцию „Гроза“»?

— Я имею все основания заявить, что эта концепция легко опровергается строго документальными данными. Еще в 1974 году в советской исторической литературе был обнародован тот факт, что слово «Гроза» исполняло функцию общегосударственного пароля, по которому командующие войсками приграничных округов обязаны были вскрыть так называемые «красные пакеты» и немедленно ввести в действие находившиеся в них планы прикрытия государственной границы. Указывалось даже архивное дело, подтверждающее этот факт. Далее. На местах, то есть в округах, действовали пароли-аналоги. Например, в Киевском округе — «КОВО-41», в соответствии с которым командование округа вводило аналогичный режим действий. Если, например, спуститься по иерархической воинской лестнице еще ниже, то есть непосредственно в армии, корпуса и дивизии, то там были свои пароли-аналоги — в Западном округе, в частности, для командиров частей и соединений существовали такие пароли, как «Кобрин-41», «Гродно-41». То есть в зависимости от места дислокации того или иного соединения. Для стрелковых и артиллерийских полков этого округа существовал пароль «Буря», по которому командиры должны были немедленно вскрыть так называемые «красные пакеты» своего уровня и действовать в соответствии с находившимися там инструкциями. Так что никаких планов нападения на кого бы то ни было в СССР не было и в помине.

Известный западногерманский историк Г.-А. Якобсен еще в самый разгар «холодной войны», полвека назад, столь же открыто признал в книге «1939–1945. Вторая мировая война», что «при внезапном нападении летом 1941 года не было захвачено никаких документов, которые бы, несмотря на сосредоточение советских войску границы, давали основания для выводов о вражеских наступательных намерениях».

— Кстати, расследованием причин трагедии 1941-го как раз и занималась «личная контрразведка» Сталина?

— Скорее всего так… Но и она опиралась на информацию особых отделов, а затем и СМЕРШ. По документам видно, что эта работа непрерывно шла даже во время войны…

— Но если так, тогда почему 22 июня по радио выступил Молотов? Может, Сталин действительно впал в прострацию и укрылся на даче?

— Учтите, уже двадцать лет кряду прекрасно известно, что на протяжении всего периода работы Сталина в Кремле его помощники тщательно вели «Журнал посещений И. В. Сталина в его кремлевском кабинете», который ранее хранился в «Особой папке Политбюро», а ныне — в Архиве Президента Российской Федерации. Журнал свидетельствует, что Сталин с раннего утра 22 июня 1941 года находился в Кремле, в своем кабинете, и напряженно работал. В среднем — по 14–16 часов в сутки. Записи в журнале свидетельствуют, что в период с 22 по 28 июня включительно Сталин принимал от 20 до 30 человек в день из числа высших должностных лиц, в том числе и военных, партийных работников, руководителей различных гражданских ведомств, ученых, конструкторов, испытателей самолетов, танков, другой военной техники, деятелей культуры и дипломатов. С ними он решал бесчисленное количество вопросов организации обороны, материально-технического снабжения ведущей тяжелые бои Красной Армии, массовой эвакуации населения, промышленных объектов, различных материальных и иных ценностей из зон возможной оккупации, организации партизанского движения на оккупированной территории и т. д. Даже известный историк-диссидент и антисталинист Рой Медведев в конечном итоге признал, что версия об исчезновении Сталина является «чистой выдумкой» Хрущева.

— То есть версия возникла на пустом месте?

— На первый взгляд кажется, что одна «зацепка» есть. В журнале отсутствуют записи за 29 и 30 июня. Но должно ли это означать, что в эти два дня Сталин пребывал в прострации или что-нибудь в подобном роде? Отнюдь. Он принимал посетителей еще и по адресу: улица Кирова (ныне Мясницкая), дом 33, где была его резиденция, на пункте управления Генштаба, а также на своих дачах.

Наконец, с какой стати задним числом Сталина лишают возможности уединиться в одной из своих резиденций, чтобы сосредоточенно обдумать сложившуюся обстановку и наметить конкретные пути выхода из нее и меры по их реализации? Ему же крайне необходимо было уединиться, чтобы детально обдумать тяжелейшую ситуацию. Ведь накануне, 28 июня, стало известно о взятии гитлеровцами столицы Белоруссии — Минска. Кстати, узнал он об этом из сообщений иностранных радиостанций, а не от Генштаба, а также о катастрофическом разгроме войск Западного фронта, который, по сути-то, рухнул менее чем за неделю боев. А это было самое опасное направление удара вермахта, потому как это самая короткая дорога к столице: Минск — Смоленск — Москва. К сожалению, с первых же дней войны Генеральный штаб вообще потерял управление и связь с войсками и по большей части не знал, что конкретно творится на фронтах.

— Получилось, что ближайшие сподвижники растерялись больше Сталина…

— Подобное положение никак не могло устроить главу государства! Вот потому-то он и уединился на пару дней, чтобы разработать новую систему управления государством в создавшейся критической обстановке. В результате было разработано положение о Государственном Комитете Обороны, которое уже 30 июня было опубликовано. До этого 29 июня Сталин завершил разработку и подписал директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей — о развертывании партизанского движения. Надеюсь, хоть теперь-то стало понятно, куда и, главное, зачем он пропал на двое суток?

— Ну, мне-mo известно, что в действительности он никуда не пропадал. Это у вас с другими оппонентами спор.

— Да, 29 июня он дважды посещал Наркомат обороны и Генеральный штаб, у него произошел еще один резкий разговор с Тимошенко и особенно с Жуковым. Что же до бессовестных утверждений Хрущева о том, что-де Политбюро гуртом ездило к Сталину на дачу, дабы уговорить его вернуться к активной деятельности, так это ложь. Даже невзирая на то, что их «подтвердил» Микоян. Да, они наведывались к нему на дачу, но лишь потому, что он сам их вызвал к себе, поскольку 30 июня он, как указывает Рой Медведев, созвал на даче совещание членов Политбюро, на котором ознакомил их с тем самым решением о создании Государственного Комитета Обороны.

— Кстати, такой деликатный вопрос… 22 июня с первым обращением к народу выступил не Сталин, и даже не Молотов, а — с амвона — Местоблюститель Патриаршего престола Русской православной церкви митрополит Московский и Коломенский Сергий. Почему он?

— Мне кажется, что, понимая всю иллюзорность возможности возврата к статус-кво по состоянию на 4.00 утра 22 июня, Сталин тем не менее зарезервировал для себя возможность такого возврата. В высшей политике это норма. Лидер всегда оставляет себе возможность не принимать окончательного решения, изучить ситуацию до конца. Это обычная, испокон веку существующая политическая практика. И не только в нашей стране, а во всем мире.

— Все же выходит, что митрополит Сергий на многое отважился раньше Сталина?

— Да нет же, это не так! До 12 часов в открытом радиоэфире последовало санкционированное Сталиным обращение Молотова к правительству Японии с просьбой выступить посредником в урегулировании вспыхнувшего вооруженного столкновения между Германией и СССР. Хотя в том, что это война, ни Сталин, ни Молотов уже не сомневались. Тем более что германский посол Шуленбург еще ранним утром официально передал соответствующее объявление об этом. Однако, во-первых, Сталину было важно на весь мир показать, что СССР действительно подвергся вероломному, ничем и никак не спровоцированному подлому нападению. Это было до чрезвычайности важно, имея в виду перспективы создания антигитлеровской коалиции с США и Великобританией, предварительные принципиальные договоренности о которой имелись еще до начала войны. Во-вторых, не менее важно было и продемонстрировать на весь мир, что даже в такой ситуации СССР до последней секунды пытается решить все мирным путем…

— А не получалось ли, что он просто хватается за соломинку? Вдруг Гитлер действительно остановит войска?

— Нет, Сталин надеялся, что войска первого стратегического эшелона — а это 3,5 миллиона человек с более чем достаточным количеством вооружений и боеприпасов, предупрежденные за четыре дня до агрессии, — уж как-нибудь, но сдержат врага до объявления всеобщей мобилизации. И, наконец, в-третьих, Сталину до чрезвычайности важно было лишить Берлин любых возможностей требовать от Японии немедленного вооруженного выступления против Советского Союза. Проще говоря, Сталину чрезвычайно важно было ликвидировать саму угрозу двухфронтового нападения на СССР!

— Каким же образом?

— У Японии действительно было обязательство выступить на стороне Германии, но только в том случае, если Германия подвергнется нападению. Однако своим обращением-предложением к официальному Токио выступить в роли посредника Сталин совершенно ясно и однозначно сообщил японскому руководству, что истинный агрессор Германия, а не СССР. И Япония так и не рискнула напасть на СССР, хотя пакостила нам всю войну.

— Но вернемся к воззванию митрополита Сергия…

— Сейчас, слава богу, известно, что Местоблюститель Патриаршего престола Русской православной церкви митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) обратился с мобилизующим воззванием к русскому народу 22 июня 1941 года, в День Всех Святых, в земле Российской просиявших. Но мало кто знает, что с этим воззванием он обратился сразу же после утренней службы. Более того. Никто никогда не обращал внимания на то, что он собственноручно написал и собственноручно же отпечатал это обращение, которое потом зачитал перед прихожанами с амвона после утренней литургии.

— Так рано?

— Да, до 12.00 22 июня никто в Москве — естественно, кроме высшего государственного руководства, — не знал о начавшейся войне. Каким же образом митрополит узнал о войне, успел написать, да еще и собственноручно, одним пальцем, отпечатать это обращение?! Ведь утренняя служба заканчивается примерно в 10–10.30 утра.

— Значит, о произошедшем он узнал раньше многих. Но откуда, от кого?

— О нападении Германии, уверен, местоблюститель узнал непосредственно от Сталина. А знаете, для чего Иосиф Виссарионович ему об этом сообщил? Чтобы именно он, Местоблюститель Патриаршего престола Русской православной церкви в судьбоносный для страны момент лично подвел черту под противостоянием государства и церкви. Кстати, напомню, что со своей стороны Политбюро эту черту подвело еще в 1939 году, отменив все постановления о гонениях на церковь.

— Но почему именно в тот момент церковь должна была «повернуться лицом к государству»?

— Подведя эту черту и обозначив более понятную для всего народа религиозно-цивилизационную сущность нагрянувшей страшной беды, Местоблюститель Патриаршего престола инициировал бы исконно русский патриотизм, необходимый для массированного отпора врагу! Причем, хочу отметить это особо, не только в этническом смысле. За рубежом нашу страну, при всей ее многонациональности, всегда называют Россией. И любых представителей нашей страны — русскими. Так вот, вопрос тогда стоял именно о всеобщем, общероссийском патриотизме — при естественно главенствующей роли русского. Только после такого обращения митрополита Сергия у Сталина появились основание и возможность произнести в речи от 3 июля знаменитые слова — «Братья и Сестры!» — и реальный шанс рассчитывать на то, что эти проникновенные слова будут правильно поняты народом! Так и произошло!

— А почему Сталин так жестоко расправился с командованием Западного фронта?

— А вы знаете, что этого в первую очередь требовало руководство Наркомата обороны, а вовсе не Лубянка, которой это приписывают? Но это ладно. Обвинение Павлова и других сначала базировалось на аналоге знаменитой 58-й статьи УК в белорусском уголовном кодексе. Однако в ходе судебного следствия обвинение было переквалифицировано на 193-й статью УК РСФСР — то есть на воинские преступления. И суровый приговор вынесен по этой же статье. То есть Сталин вовсе не желал устраивать кровавые разборки с генералитетом, наподобие 1937 года. Потому как воевать надо было, а не стрелять в своих. Но в то же время ясно продемонстрировал, что спокойно может обойтись и без пресловутой 58-й статьи. Уж кому-кому, но ему-то было более чем ясно, что на войне все может произойти. И потому всем был дан шанс самоотверженной борьбой против ненавистного врага исправить прежние, даже тяжелые, на грани, а то и за гранью преступлений по уголовному законодательству того времени, ошибки. И многие, надо сказать, доказали, что ошибки исправлять умеют. Убедительно доказали, были произведены в маршалы, стали символом Победы.

Кстати, в этой связи не могу не привести слова ныне покойного Александра Зиновьева. В интервью 23 апреля 2005 года «Красной звезде» он заявил: «Наши военачальники стали выдающимися полководцами только потому, что они были при Сталине — подобно тому, как Даву и Мюрат были великие маршалы при Наполеоне. Без него их не было бы! Это говорю я, антисталинист бывший! Как исследователь, утверждаю, что рассказы про „вопреки“ — ерунда!»

— Арсен Беникович, историкам известно, что далеко не все «судьбоносные» решения оформляются документально. Однако даже самая секретная и могущественная организация не в силах полностью скрыть документальные следы своей деятельности. Существуют ли архивы той самой «личной службы», о которой мы вели речь?

— Насколько я знаю, они были. Один документ я имел честь видеть — буквально в течение часа, под непосредственным надзором упоминавшегося выше Константина Мефодиевича. Это был глобальный историко-геополитический анализ — с разведывательно-исторической точки зрения — причин многовекового противостояния между Западом и Россией. Кстати говоря, пользуясь переданной мне технологией разведывательно-исторического анализа «личной разведки» Сталина, я в немалой степени его восстановил, пользуясь открытыми источниками. Наиболее полно он отражен в моей книге «Кто привел войну в СССР?» В документе же, который я видел, все было показано на таких примерах, которые ни при каких обстоятельствах назвать не могу.

— Где этот архив сейчас?

— Не могу знать. Есть, очевидно, какие-то хранители, но где, кто, что — мне этого никогда не говорили. А документы там, насколько понимаю, интересные!.. По целому ряду косвенных признаков могу сказать, что они свидетельствовали о выходах сталинской «личной разведки» на высшие круги и закулисные силы Европы и мира. Занимаясь историческими исследованиями, я неоднократно поражался, насколько детально знал Сталин механику всяческих политических событий, действующих на мировой арене сил, и тому, насколько его действия отличались исключительной выверенностью. Это могло быть следствием только глубочайшего знания. Он ведь буквально за горло держал очень многих — и они ничего сделать не могли ни против самого Сталина, ни против нашей страны. Они его просто боялись, в прямом смысле слова! Как в свое время английский король Георг I боялся Петра Великого.

— Какова же дальнейшая судьба «личной разведки»? Досталась «в наследство» Хрущеву, как-то трансформировалась?

— Нет, она существовала вплоть до смерти Сталина, а потом… исчезла. Ее сотрудники занялись кто чем. Кто стал писателем, кто исследователем, естественно, помалкивая о своем прошлом. А что, разве ушедшие в запас сотрудники органов безопасности всем известны? Точно так же и тут. Никого не расстреляли, не репрессировали — их просто не знали по именам и делам.

— Не может ли помочь в поиске таких людей, скажем, журнал посещения кремлевского кабинета Сталина? Думается, Иосиф Виссарионович мог и там общаться с какими-то своими агентами?

— Не может. Там же не все фиксировалось — только официальные лица, а неофициальные не фиксировались. Да и не ходили они в Кремль. Для этого существовали более конспиративные места встреч, а Сталин был мастером по этой части…