С.Г.Смирнов История: Годовые кольца Всемирной истории Сергея Смирнова Год...

С.Г.Смирнов

История: Годовые кольца Всемирной истории Сергея Смирнова

Год "минус 250" (запад)

Вот уже семьдесят лет, как вернулся к богам Александр Македонский. Сменилось два поколения его наследников; много раз перекраивались границы их царств, и все новые головы увенчивались диадемами либо летели с плеч. Но великий спор все еще не разрешен: каким быть новому миру? До появления Александра все казалось ясно: просвещенным эллинам подобает жить в полисах городских республиках, хранимых местными богами. Прочие же варвары обречены на дикость племенной жизни либо на тиранию царей.

Но вот пришел Александр, и все перевернулось: рухнула неуязвимая Персидская империя, эллины подчинились царю-македонцу и дошли под его командой до Индии, персидская знать побраталась с македонскими ветеранами, адмирал-критянин властвовал на море между Индией и Аравией, а новые полисы вырастали как грибы в самых неподходящих местах: в пустынях Средней Азии и в горах Гиндукуша, на берегах Нила и Инда. Неужели наступил новый век, когда невозможное - возможно, и явились новые люди, которым судьбою дозволено воплотить все свои замыслы?

Именно так думали соратники и наследники Александра. Лишь полвека безуспешных кровавых распрей умерили их оптимизм, и на смену отцам-диадохам пришли сыновья-эпигоны. Эти уже не мечтали о создании всемирной державы, но все еще верили в свою способность утвердить эллинскую монархию над любым народом, который им довелось покорить - будь то персы или вавилоняне, бактрийцы или италики, египтяне или скифы. Как выяснилось, эпигоны тоже заблуждались: отнюдь не всякий народ готов терпеть власть даже самого блестящего и талантливого правителя-чужеземца. Катастрофа, постигшая в Италии несравненного Пирра, поразила Средиземноморье: что за люди эти римляне? Лучший полководец Эллады, дважды наголову разбив их, предложил почетный мир, но они отвергли гегемонию чужака и сумели-таки вытеснить его с полуострова! Побежденный Пирр вернулся в Элладу и сгинул в мелкой войне, а римляне быстро восстановили контроль над Италией и сразу же вторглись в Сицилию, переняв замысел Пирра и дерзко вызывая на бой своего вчерашнего союзника - могучий Карфаген.

Это очень важный шаг: римский этнос вступает в новую стадию своей экспансии. Давно сгладилась былая рознь между плебеями и патрициями; теперь всякий богатый гражданин Рима может в принципе стать жрецом, квестором, консулом, цензором, а в военное время - диктатором. Зато нелегко теперь италику получить римское гражданство: для этого нужны особые заслуги перед Республикой, и сенат очень скупо наделяет такими привилегиями самых сильных и верных союзников Рима. Разноплеменная Италия обрела, наконец, равновесие в многоступенчатой системе римского гражданства и союзничества. Но триста тысяч полноправных римских граждан, способных носить оружие, не чувствуют полного удовлетворения. Зубастое потомство атамана Ромула слишком привыкло к грабежу и подчинению соседей за три последних века своей истории, и новая римская агрессия в соседней Сицилии социально неизбежна - хотя никто из ее инициаторов не в силах предвидеть то перерождение, которому подвергнутся карфагенский и римский социумы в ходе начавшихся Пунических войн.

Если бы речь шла только о Сицилии, то все завершилось бы быстро. Хватило бы решимости римлян (никогда прежде не слывших морским народом) строить один флот за другим, вновь и вновь бросать вызов пунийскому владычеству на море. Уже в 256 году до н.э. римляне разбили карфагенский флот и высадили свой корпус в Африке. Правители Карфагена готовы были уступить Сицилию - но храбрые и алчные римляне мечтали о большем, они хотели ограбить Карфаген, как раньше грабили этрусков и греков, самнитов и кельтов. Тут коса нашла на камень: в Карфагене пришла к власти демократическая партия, римский корпус Аттилия Регула был разбит, в Сицилии появился новый карфагенский полководец - Гамилькар Барка.

Все же отстоять Сицилию Карфаген не сумеет - его небольшая армия из наемников-профессионалов не выдерживает состязания с многочисленными римскими легионами, закаленными в бесконечных италийских войнах. Самое интересное начнется после окончания первой Пунической войны: побежденный и ограбленный, но не сломленный, а обновленный Карфаген начнет лихорадочно строить новую колониальную империю в Испании. Здесь проявится в полном блеске политический талант Гамилькара Барки и его родичей - особенно сына, Ганнибала. Этот герой объединит племенные ополчения иберов и кельтов, ливийцев и нумидийцев в единую несокрушимую рать и проведет их через лесные дебри Галлии и снежные альпийские перевалы в самое сердце Италии.

Пятнадцать лет эта грозная сила будет испытывать на прочность римское владычество в Италии. Но Рим устоит, потому что великий полководец Ганнибал не сможет предложить разноплеменным италикам новую систему политического сосуществования, более выгодную для них, чем привычная римская гегемония с иерархией гражданства и союзничества. Ганнибал и римляне будут одинаково сурово карать отступников, одинаково широко пользоваться тактикой выжженой земли. Но римляне быстрее разовьют военную промышленность в городах, перейдут к товарному производству в сельском хозяйстве и, в конечном счете, одолеют Ганнибала превосходством новой производящей экономической структуры над архаичной присваивающей экономикой Ганнибаловой армии. После этого утверждение римской гегемонии над всем Средиземноморьем станет лишь вопросом времени...

Последний бой Рима с Ганнибалом имел всемирно-историческое значение во многих аспектах. В частности, это был финал давнего спора за политическое наследство Александра Македонского. Поразительные успехи македонца выявили сугубую неустойчивость глобальной политической и этнической ситуации в ту эпоху. Античный мир явно достиг очередного пика в своем развитии и оказался на распутье. Вдруг открылась принципиальная возможность образования многоэтнических империй в самых разных ойкуменах Земли. Но кто способен сформировать такую империю "по своему образу и подобию"?

Массовый неудачный опыт диадохов и эпигонов показал, что одному, даже гениальному, правителю это не под силу. Формирование новой социальной структуры требует гораздо больших ресурсов внутренней изменчивости (не говоря уже о простом долголетии), чем те, которыми распологает человеческая личность. Нужными ресурсами обладает лишь целый этнос, притом отнюдь не в любой фазе своего исторического существования. В середине III века до н. э. во всем Средиземноморье одни только римляне оказались способны на это. Для этого им потребовался трехвековой опыт подчинения Италии, двухвековое противостояние плебеев и патрициев внутри города и в завершение такой подготовки - двойной экзамен на зрелость нашествиями Пирра и Ганнибала. Ценой этого беспримерного опыта римляне вошли в мировую историю как один из самых прославленных народов Земли, а их последний и самый грозный соперник - Ганнибал- бесспорно, заслужил имя "крестного отца" великой римской державы. Его окончательное поражение показало, что закончилась "эпоха Александра" - эпоха великих правителей, и началась эпоха великих держав. Такими событиями отмечена середина третьего века до новой эры в Средиземноморье.

В Индии же македонский удар оставил совсем иной след. На этом субконтиненте не было еще полисов - высокоразвитых городских республик, но здесь издавна существовали военно-демократические общины - ганы. В V веке до н.э. к ним добавились самоуправляющиеся религиозные общины - сангхи; все эти социальные группы активно отстаивали свою автономию от посягательств множества царей и царьков. Немногие индийцы той поры заразились фантастическими идеями Александра Македонского о всемирном братстве людей в рамках единой державы, и лишь один из них - Чандрагупта Маурья - преуспел в своих намерениях. Он возглавил борьбу индийцев за изгнание западных пришельцев, заключил боевой союз с ганами, сангхами и отдельными свободолюбивыми племенами, проявил чудеса храбрости, хитрости и политического такта; в итоге возникло первое общеиндийское государство Маурьев, которым правит теперь внук Чандрагупты - Ашока.

Это царство одинаково не похоже на всех своих современников на древнюю империю персов, на новую эллинстическую монархию и даже на зарождающуюся Римскую державу. Скорее, система Маурьев обнаруживает сходство с будущей Киевской Русью: и там и здесь богатый конгломерат разнообразных этнических общин слабо связан экономическими узами и сшит на живую нитку лишь общей правящей династией да очень слабо развитым государственным аппаратом.

Лихой воитель Чандрагупта - подражатель и противник Александра Македонского - напоминает Святослава, который так же успешно боролся с хазарами и византийцами, так же решительно перенимал их лидерскую роль в Восточной Европе Х века, как это делал, имея других соперников, его индийский предтеча тринадцатью веками раньше. Ашока Маурья похож сразу на двух владык Киевской Руси: на Владимира Крестителя и на Ярослава Мудрого. Он столь же успешно борется за административное объединение всей страны и так же готов сохранить все привилегии местных правителей, если те готовы признать его верховенство и контроль над их деятельностью; о централизованном управлении огромной Индией еще и речи быть не может. Ашока признает и поощряет все виды местного самоуправления; он проявляет максимальную терпимость к многоразличным вероучениям и сектам, хотя сам давно отдал свои симпатии буддизму. Царь лично возглавил небывалое дело - государственное миссионерство. Внутри державы Маурьев и вокруг нее посланцы Ашоки ведут активную проповедь, но возвещают они не новую веру, а новую политику - дхарму, совокупность правил человеческого общежития разных масштабов, от семьи до государства.

Царь хочет общаться со своими подданными через головы князей и монахов; оттого во всех концах страны высекаются на скалах указы Ашоки, а царские манифесты зачитываются в самых глухих уголках. Сам император регулярно объезжает главные области своей огромной державы, поддерживая единый стиль руководства и просвещения. Но успехи этого богатырского замысла пока недостаточны. Очевидно, для его реализации мало усилий одних только чиновников. Вот если бы удалось организовать монахов, хотя бы буддийских! Но для этого придется сделать буддизм государственной религией, а самому царю стать как бы "внешним епископом" обновленной церкви. Не возмутятся ли этим поступком приверженцы всех других сект? Трудная дилемма...

Лишь к концу жизни Ашока решится на этот шаг, заслужив стойкую признательность буддистов и подорвав свою популярность среди сторонников иных вер и доктрин. Вскоре после этого сыновья отнимут власть у старого отца, и великий державостроитель заживо превратится в символ, в идеальный образ - один из немногих симпатичных образов в богатом императорском пантеоне Индии и всей Земли.

Итак, в Индии царствует человек, унаследовавший героическую идею Александра о всемирном единстве людей в рамках сверхдержавы, а в Италии властвует народ, готовый построить такую державу, включить в нее хоть весь мир. А что творится между Индией и Италией - на тех землях, по которым прошли победоносные македонские фаланги? Начнем с самих македонцев. Их доблесть не иссякла после смерти царя Александра; даже долгие братоубийственные войны диадохов и эпигонов, когда одна македонская рать сражалась против другой, не истощили сил молодого народа, столь неожиданно вытолкнутого судьбой на историческую сцену. Это македонцы выгнали в Италию неистового вояку Пирра, а когда с севера на Балканы вторглись грозные полчища кельтов, то одни лишь македонцы оказали им достойное сопротивление.

Победитель кельтов - Антигон Гонат, внук Антигона Одноглазого - стал новым царем Македонии и гегемоном всей Эллады. Он ухитряется держать в узде многочисленные демократические союзы греческих городов, которые набрали силу на исходе усобиц гегемонов и диадохов. Этот последний и самый бурный подъем эллинской демократии захватил даже косную Спарту: скоро молодой царь Агис IV произведет там государственный переворот и проведет земельную реформу в пользу обнищавших гоплитов. Но такие реформы угрожают македонской гегемонии; поэтому спартанская революция будет подавлена македонскими мечами, при общем одобрении демократов-эллинов, скорее готовых терпеть жесткую опеку могучего и диковатого северного соседа, чем признать своим лидером ту Спарту, что обратила часть их предков в крепостных - илотов и пять веков помыкала ими. Македонская гегемония продлится вплоть до недалекого уже римского завоевания, и тогда северные горцы не ударят в грязь лицом: Риму понадобятся четыре войны для их полного подчинения.

Лишь один народ окажет римлянам столь же упорное и еще более успешное сопротивление - это парфяне. Последняя волна ираноязычных кочевников из Великой Степи готовится захлестнуть Ближний и Средний Восток как бы в ответ на первую волну представителей средиземноморской цивилизации, которая недавно затопила этот район во главе с Александром Македонским. Греки уже оставили на Востоке свой прочный след: десятки эллинских полисов усеяли земли Сирии и Месопотамии, Ирана и Согдианы, Армении и Египта. Из этих центров эллинизм быстро проникает ко всем разноязычным и разнокультурным народам, населяющим ныне эту колыбель древнейших человеческих цивилизаций. Скоро и парфяне включатся в бесконечный хоровод войны, торговли и державостроительства, художественного творчества и научных открытий. Их судьба отчасти повторит судьбу древних персов, которые тремя веками ранее точно так же подчинили блестящий и богатый, на как-то вдруг утративший единство и волю к борьбе древний Ближний Восток.

Отчего это происходит? Сейчас египетские Птолемеи и сирийские Селевкиды храбро и упорно бьются за контроль над Сирией, за морское господство. Но каждая из этих великих держав будет впоследствие сломлена Римом за одну войну - к немалому удивлению самих римлян, привыкших к долгому и отчаянному сопротивлению этрусков, самнитов, карфагенян, македонцев. Не больше упорства в самозащите проявят и мелкие новорожденные царства Малой Азии: Понт, Пергам, Вифиния, Каппадокия. А вот парфяне остановят римлян на Евфрате и не уступят ни шагу, хотя сам Цезарь будет мечтать о победе над Парфией как о венце своей военной карьеры. Даже славный Траян, победитель германцев и Даков, вынужден будет отступить из захваченной с налета парфянской столицы.

Такова сила юного народа, вступающего на путь создания своей государственности в подходящей внешней среде - в относительном удалении от агрессивных великих держав, но достаточно близко к ним, чтобы иметь пример для зависти и подражания. Так случилось с римлянами в Италии и скоро все Средиземноморье содрогнется от их натиска, а затем подчинится их власти.

Парфянские масштабы окажутся скромнее, потому что, в отличие от македонцев и римлян, парфяне будут иметь на вооружении новый военный строй - лучную и панцирную конницу - но не будут владеть новой прогрессивной экономической структурой и оттого не смогут перевернуть вверх дном подчиненный ими Ближний Восток. Экономические открытия перенимаются куда труднее, чем военные и технические изобретения. Даже римляне не сумели бы быстро освоить товарную экономику и создать военную промышленность, будь они простыми сельскими земледельцами, не знакомыми с городским образом жизни; но городской строй они переняли у этрусков еще в пору своего этнического формирования! Где было усвоить все это парфянам, кочевым скотоводам Великой Степи?

Да, уровень развития экономики нового народа в момент его формирования - важнейший показатель его будущей судьбы. Поэтому горожане-римляне превзойдут селян-македонцев. Не меньшее значение имеет при оценке возможностей этноса его "возраст", то есть достигнутый уже уровень сложности его социальных институтов. Чем выше этот уровень тем ниже способность этноса к "переучиванию", к освоению новых экономических структур и политических целей. Так, парфяне одолеют македонцев на востоке именно благодаря своей "юношеской гибкости" и переимчивости; точно так же македонцы прежде одолели эллинов, а римляне победили этрусков и скоро победят карфагенян.

Можно даже догадаться, какие народы сумеют впоследствии победить римлян и парфян, перенять их наследство. Расчет нехитр: на это окажутся способны "варварские" этносы, формирующиеся рядом с Римской империей или Парфянским царством в ту эпоху, когда великие державы достигнут вершины своего социального развития. В таких условиях новые этносы смогут быстро перенять военные и экономические достижения античного социума, быстро сплавить их в новый образ жизни - и навязать его утомленным подданным великих держав.

Таков прогноз. Сбудется ли он? И кто конкретно сыграет роль "варваров" - покорителей Рима и Парфии? В середине 3 века до новой эры ответа на этот вопрос нет и быть не может: этногенез соответствующих народов еще не начался, а все те этносы, что уже вышли на историческую сцену к этому моменту, пришли слишком рано. И кельты, нагнавшие страх на Иберию, Италию и Балканы, и родственные парфянам сарматы, что скоро завоюют причерноморскую Скифию,- все они будут иметь значительные успехи, но не сравнятся с римлянами в исторической славе. Впрочем, в середине III века до новой эры об этом еще не может помыслить ни один мудрец Земли.

Кстати, чем заняты эти мудрецы? На кого они работают в эпоху диадохов и эпигонов, которые скоро сойдут со сцены? Для кого трудились сами правители - хотя бы отец и сын Птолемеи, что основали в Александрии Египетской первый в мире научно-исследовательский институт, включавший огромную библиотеку и зоосад, обсерваторию и анатомический театр? Посмотрим, что там творится в середине III века до новой эры. Давно закончен великий труд Евклида. Старик Аристарх с Самоса уже рассчитал вращение Земли вокруг ее оси и вокруг Солнца. Молодой Эратосфен измеряет длину земного меридиана...

Эти результаты будут проверены и практически использованы только через семнадцать веков, когда на Земле не останется ни одного народа из тех, что процветали в эпоху Аристарха и Эратосфена. Молодой сицилиец Архимед закладывает основы интегрального исчисления, оптики и теоретической механики; только молодой англичанин Ньютон превзойдет его на этом поприще. Тот же Эратосфен изучает распределение простых чисел и ставит "проблему близнецов", которая не решена полностью и в наши дни...

Так причудливо отделяется память человека от его бытия; биолог сказал бы, что "генотип" земной цивилизации можно наблюдать независимо от ее "фенотипа". Впрочем, это не ново - ведь Архимед и Эратосфен пользуются железными инструментами, пишут с помощью алфавита, запросто решают квадратные уравнения. Но они не имеют представления о тех народах, которые впервые изобрели алфавит и железную металлургию, решили первые уравнения. А ведь все это происходило за двенадцать-пятнадцать веков до Архимеда и не так уж далеко от того места, где встала впоследствии Александрия Египетская...

Сергей Смирнов