Глава 8

Дорога к дому[2]

Пригнувшись за стенами выхода из бункера на Герман-Герингштрассе, мы переждали очередной артиллерийский налет. Откуда-то послышалась длинная автоматная очередь, и пули впились в стену над нашими головами. Густые клубы черного дыма нес ветер с Потсдамерплац в нашу сторону. Затем мы побежали к Тиргартену, огибая воронки от бомб и снарядов, лавируя между поверженными и разбитыми автомашинами, многочисленными трупами солдат и гражданских лиц. Вскоре мы вышли из зоны интенсивного обстрела и оказались в относительной безопасности среди жилых кварталов. Внезапно над нашими головами появились 6–8 русских пикирующих бомбардировщиков, мы бросились в ближайший подъезд. А в это время снаружи уже рвались бомбы, слышались характерные хлопки авиационных пушек. Подъезд был забит сидящими и лежащими людьми: отчаявшимися женщинами, перепуганными детьми, солдатами, потерявшими свои части, из дальнего угла доносились стоны раненых. Мы поспешили дальше. Вокруг воронки от мины лежало 9 или 10 трупов в гражданской одежде, некоторые изуродованные до неузнаваемости. Не задерживаясь, мы продолжали свой путь. Воздух был насыщен запахом разлагающихся человеческих тел, повсюду попадались мертвые лошади, брошенные автомобили, горящие дома. Мы ползли, карабкались, брели, спотыкаясь, по избранному маршруту, постоянно стремясь на запад. В прифронтовых садах мы видели хорошо подготовленные артиллерийские позиции с неповрежденными орудиями, принадлежавшими 56-му танковому корпусу, которые сделались совершенно бесполезными из-за отсутствия снарядов. Они молчали уже много дней.

За четыре часа мы покрыли расстояние, на которое в нормальных условиях понадобилось бы не более получаса, и примерно в 18.00 достигли станции метро «Зоологический сад», где смогли тридцать минут отдохнуть, перевести дух и собраться с мыслями. Наземные бои шли уже в непосредственной близости, но вокруг мы видели только напуганных и отчаявшихся берлинцев. Под покровом темноты мы пробирались мимо развалин по Йоахимштрассе, Кюрфюрстендамм и Адольф-Гитлерплац. Первые русские танки проследовали по этим улицам уже нынче, 29 апреля, во второй половине дня. Руководитель местного отряда самообороны, состоявшего из членов гитлерюгенда, выделил нам подростка, который должен был доставить нас в автомашине через наполовину занятую территорию к имперскому спортивному стадиону, где обосновалась еще одна боевая группа юнцов. С необыкновенной ловкостью и головокружительной скоростью подросток провез нас по западному сектору Шарлоттенбурга. Через каких-нибудь полчаса мы уже шагали по каменным плитам Олимпийского стадиона. Кругом — ни души. Бледная луна заливала тихим светом казавшиеся призрачными неповрежденные здания… Несколько ночных часов мы провели с небольшим подразделением гитлеровской молодежи в помещениях, расположенных в западном крыле стадиона, и с первыми признаками рассвета отправились к мостам через Хавель у Пизельсдорфа.

Наша группа, подкрепленная несколькими солдатами, была уже достаточно крупной, чтобы при необходимости постоять за себя. К нам присоединился также полковник фон Бюлов, он покинул имперскую канцелярию с письмом для фельдмаршала Кейтеля через несколько часов после нас.

Бойцы гитлерюгенда, вооруженные винтовками и фаустпатронами, занимали в одиночку или парами окопы и щели по обе стороны Хеерштрассе перед Пизельсдорфскими мостами. В сумрачном свете начинающегося утра, на фоне молочного неба отчетливо вырисовывались силуэты русских танков, занявших позиции вдоль Хеерштрассе. Они находились на расстоянии не более километра, вблизи железнодорожной станции, и их пушки были нацелены на мосты. Группами по три человека мы перебежали длинный мост и, запыхавшись, повалились на землю на другом берегу, радуясь, что нас прикрывает невысокий бугор.

Молодежная боевая группа окопалась в небольшой роще рядом с дорогой. После долгих поисков мы в конце концов обнаружили ее командира, окружного руководителя гитлерюгенда Шлюндера в землянке, устроенной на обратном склоне неглубокой выемки. Проверив наши документы, он поведал грустную историю.

— Когда мы вступили здесь в бой, — сказал он, — нас, членов гитлерюгенда, было пять тысяч. Бывалых солдат среди моих бойцов практически не было, но нам пришлось сражаться с превосходящими силами противника. Наше вооружение — винтовки и фаустпатроны. Ребята все неопытные, необстрелянные. Под ураганным артиллерийским огнем, которого до тех пор никто из них никогда не видел, они гибли сотнями… Ни резервов, ни смены, чтобы дать им хотя бы коротко отдохнуть или поспать.

Мы вышли наружу, и Шлюндер с горечью добавил:

— Самое худшее время для моих ребят — это ночь. Когда все стихает, до нас отчетливо доносятся отчаянные крики девушек и женщин.

Было заметно, что Шлюндера мучили сомнения, но тем не менее приказ Гитлера заставлял его и подростков оставаться на позициях возле мостов. Эти убийственные, преступные приказы втиснули оружие в руки необученных детей и бросили их навстречу неминуемой гибели под колесами чудовищной по мощи военной машины противника.

После полуночи 1 мая мы отплыли в утлой лодке от острова, образуемого двумя рукавами Хавеля возле Пизельсдорфа, взяв курс на озеро Ванзее. Оно находилось в 10 километрах в тылу оккупированной советскими войсками территории. По сведениям, полученным накануне, здесь все еще удерживало свои позиции подразделение 20-й немецкой мотострелковой дивизии. Я сидел на носу, готовый в любую секунду открыть огонь из автомата. Сзади меня работали веслами подполковник Вайс и Бернд фон Фрайтаг. Сначала мы придерживались середины течения более широкого рукава, но, поравнявшись с памятником кайзеру Вильгельму, заметили впереди противолодочное заграждение и поспешили укрыться в тени близ западного берега Хавеля. Ночь была звездной и довольно прохладной. Около Кладова мы плыли так близко вдоль берега, что отчетливо слышали русскую речь, шум работающих моторов и другие лязгающие звуки. Примерно в 2.45 мы миновали Шваненвердер. Из стоявших на берегу ярко освещенных коттеджей доносились смех и радостные возгласы упоенных победой русских офицеров. Сразу же за Шваненвердером нашу тяжело нагруженную лодку чуть было не опрокинул налетевший с озера Ванзее сильный порыв ветра. Как только забрезжил рассвет 1 мая, мы уже были на песчаной косе этого озера, напротив Шваненвердера. Только высадившись, мы, к нашему великому изумлению, заметили хорошо замаскированную противотанковую пушку, державшую под прицелом нашу лодку.

Здешняя боевая часть уже планировала ночью 1 мая прорваться из окружения и соединиться с армией Венка южнее Потсдама. На командном посту, куда мы явились для проверки документов, нас сердечно приветствовали майор Майер, Цандер и Лоренц, покинувшие имперскую канцелярию раньше нас. Они вместе с полковником Бюловом собирались выйти на берег где-нибудь между Кладовом и Гатовом и дальше двигаться пешком на запад. Мы же трое остались с воинской частью: ведь наша миссия была связана с армией Венка.

Прорыв был изначально плохо продуман и скверно организован. Катастрофа произошла на путепроводе, ведущем к мосту, между большим и малым озерами. Почти все солдаты, бросившиеся на прорыв, погибли под ураганным пулеметным и минометным огнем. Бесчисленные тела убитых и раненых лежали кучами на узком пространстве вокруг полуразрушенного моста и непосредственно на нем. Те немногие, которым удалось прорваться на другую сторону и захватить крошечный плацдарм, были истреблены в результате предпринятой русскими контратаки. Подполковник Вайс попал в плен. Я и Бернд укрылись в ближайшем ельнике. Еще до наступления темноты мы, работая руками и ногами, закопались в мягкую лесную почву и замаскировались прошлогодними сухими листьями. Нам повезло: хотя русские весь день прочесывали местность, нас они не обнаружили.

На рассвете 3 мая мы сменили военную форму на гражданскую одежду и в тот же день узнали, что битва за Берлин закончилась и что Гитлер мертв. Эти важные новости освобождали нас от выполнения поручения, данного ранее в имперской канцелярии, и мы оба немедленно направили наши стопы на юго-запад, имея целью достичь на первых порах переправы через Эльбу у Виттенберга. Избранный нами маршрут пролегал через Тельтов и территорию бывшего военного полигона в Ютербоге. Мы исходили из предположения, что русские скорее предпочтут придерживаться густонаселенных районов, чем пустынных пространств покинутого полигона. Непрерывный поток иностранных рабочих, стремившихся из Германии на запад, навел нас на мысль выдавать себя за жителей Люксембурга, пробирающихся долгой. Мы оба довольно сносно владели французским языком, чтобы чувствовать себя относительно уверенно в этой роли.

Около полудня нам пришлось пережить очень неприятные минуты. Я и Бернд стояли, облокотившись на перила моста, перекинутого через автостраду, по которой двумя бесконечными колоннами двигались на запад русские войска. Мы были настолько заняты нашими мыслями и разговором, что даже не услышали, как прямо за нашей спиной остановился военный грузовик. Русский офицер коснулся моего плеча и на ломаном немецком языке стал расспрашивать о дороге к нужному ему пункту. На еще более ломаном немецком с французским акцентом я сообщил ему требуемую информацию. С чувством огромного облегчения мы смотрели вслед отъезжавшему грузовику. И в этот момент мы были потрясены еще сильнее: в кузове автомобиля вместе с дюжиной немецких солдат-военнопленных сидел подполковник Вайс, которого мы в последний раз видели во время прорыва у озера Ванзее.

На следующий день мы достигли озера Бланкензее и улеглись спать в необитаемой охотничьей хижине. В час ночи нас разбудили громкие крики. Свет карманных фонарей бил прямо в глаза, дула винтовок, просунутых снаружи в окно, были направлены прямо на нас. Русский военный патруль! Но мы так превосходно сыграли роль иностранных рабочих, угнанных немцами и теперь возвращающихся домой, что после короткого обмена репликами русские оставили нас в покое и отправились своей дорогой.

Солнце клонилось к закату, и мы только что миновали последний дом пустующей деревни на территории военного полигона у Ютербога, как из-за угла внезапно выехал советский военный грузовик и со скрежетом затормозил рядом с нами. В мгновение ока на дорогу выпрыгнуло с десяток русских солдат во главе с комиссаром, которые окружили нас, держа под прицелами автоматов. С наигранным возмущением мы старались опровергнуть все обвинения в принадлежности к германским вооруженным силам; мы уверяли и клялись, употребляя множество французских выражений и сопровождая слова живейшей жестикуляцией. Однако наше представление, видимо, не очень-то их убедило: после некоторых колебаний они решили обыскать странных «французских рабочих». В итоге русские солдаты изъяли у нас армейские наручные часы, компасы, шоколад, амулеты и — какая неудача! — штабные карты. Неопровержимые улики! Комиссар, потрясая картой и компасами, возбужденно повторял: «германский зольдат». Внезапно он приказал нам сесть на землю, и мы уже начали опасаться худшего сценария. Но ничего не произошло, просто внимание комиссара привлекли наши сапоги! Пока один солдат, выполняя распоряжение старшего, стаскивал нашу обувку, среди других разгорелся горячий спор вокруг остальной добычи. Спор постепенно превращался в настоящую ссору, в которой, к нашему счастью, принял самое непосредственное участие и комиссар. В пылу завязавшейся перебранки о нас совершенно забыли. В этот момент симпатичный пожилой русский солдат подошел к нам и выразительно большим пальцем показал в сторону. Мы поняли и не мешкая в одних носках исчезли за ближайшим углом.

На следующий день у дорожного знака с надписью «Виттенберг, 18 км» мы снова напоролись на русский военный пост, скрытый от взоров поворотом дороги. Нас отконвоировали к группе из 60 или 70 французов, голландцев и бельгийцев и вместе с ними поместили в пересылочный лагерь для иностранных рабочих, расположенный в 8 километрах от места нашего задержания. По иронии судьбы, всех немцев без дальнейших проволочек отпускали, разрешив идти, куда они хотят!

В лагере нас перерегистрировали и сообщили, что скоро всех отправят на запад в американских грузовиках. Мы с Берндом предпочли действовать самостоятельно и, в ту же ночь покинув лагерь, через сутки без приключений добрались до Виттенберга. Последующие несколько дней мы провели, пытаясь найти возможность незаметно переправиться через Эльбу. В одно туманное утро нам это удалось в 5 километрах от Виттенберга вниз по течению. Однако в итоге близ Ораниенбаума, в районе между Эльбой и Мульде, мы вновь очутились на занятой русскими территории. Первая попытка преодолеть Мульде окончилась неудачей. Течение оказалось слишком быстрым для меня, ослабевшего из-за болезни. В конце концов в полдень 11 мая к северу от Рагуна мы нашли подходящее место и благополучно преодолели и эту преграду. На другом берегу мы повалились на траву, усталые, но счастливые: наконец-то мы были в американской оккупационной зоне.

На другое утро, в 5.00, мы с грустью распрощались друг с другом. Бернду нужно было на юг, в сторону Лейпцига, а мне — на север, в Любек. За недели совместного странствия мы успели крепко подружиться и проникнуться взаимным доверием.

Мне пришлось идти пешком еще почти две недели, прежде чем в конце мая я смог обнять жену и ребенка. В начале 1946 г. я был арестован британскими властями и помещен в фильтрационный лагерь; потом меня перевели в лагерь для интернированных, где я начал писать свои воспоминания.

Примечания:

2

На последующих страницах Герхард Больдт уже не выступает в роли очевидца последних дней Гитлера, однако дальнейшие события являются неотъемлемой частью общего повествования. 29 апреля 1945 г., незадолго до самоубийства Гитлера, безоговорочной капитуляции Германии и окончательной победы Красной армии, ему удалось вырваться из осажденного города.