Вполне понятно, что сложившаяся обстановка на северо-западном театре военных действий во второй половине 1941 и до января 1944, да и после, была наиболее тяжелой и чрезвычайно опасной на Ленинградском направлении и, прежде всего, в самом городе. Если для других городов, находившихся в прифронтовой полосе, состояние безопасности и общественного порядка было примерно таким же, как и в тыловых центрах страны, то Ленинград представлял собой всю гамму, весь спектр сложных социальных явлений, свойственных городу-фронту. Это касалось не только известных продовольственных трудностей и связанных с ними криминальных действий, но и наличием бандитствующих вооруженных элементов, мародерства, дезертирства, уклонения от воинской и трудовой повинности и др. Все это определяло особое положение города, требовало проведения комплекса мер, направленных на обеспечение его безопасности.

В период Великой Отечественной войны, когда на том или ином участках фронта складывалась чрезвычайно трудная обстановка, а также на территориях, которым непосредственно угрожало вторжение гитлеровских армий, для обеспечения общественного порядка, предельной организованности всех городских структур и дисциплины жителей вводилось осадное положение.

В чем же отличие осадного положения от военного? Военное положение можно определить как особый правовой режим, вводимый на определенной территории (или территории всей страны) высшим органом государственной власти в связи с началом военных действий, выражающийся в установлении особых режимных правил и предоставлении военным властям высших, особых полномочий в осуществлении государственных функций в области обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности.

Осадное же положение — это вводимый чрезвычайными органами специальной компетенции особый правовой режим в местностях, находящихся на военном положении в стратегически важных районах при возникновении непосредственной угрозы захвата их противником. Особый режим выражается в установлении более строгих, по сравнению с военным положением, режимных правил и в повышенной юридической ответственности за их нарушение[545].

Осенью 1941 года в таком сложном и чрезвычайно опасном положении оказалась Москва. Поэтому, 19 сентября этого года, когда немецко-фашистские войска рвались к столице и ей угрожала страшная опасность, Государственный Комитет Обороны принял постановление о введении осадного положения. В нем указывалось: «… В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Ввести с 20 октября 1941 года в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение…

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие»[546].

С вводом осадного положения в Москве требования военного положения, объявленные Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года, полностью сохраняли свое действие. Вместе с этим устанавливался еще более строгий режим, расширялись права и полномочия органов милиции, НКВД и должностных государственных лиц, проводивших в жизнь эти правила и осуществлявших надзор за их соблюдением.

Если при военном положении нарушители установленных требований наказывались в административном порядке лишением свободы до шести месяцев или штрафом до 3 тыс. рублей, то при осадном положении дела о нарушении общественного порядка подлежали рассмотрению в военных трибуналах, а провокаторы, диверсанты, бандиты и грабители подлежали расстрелу на месте[547].

В кратком обзоре военной комендатуры от 14 декабря 1941 года «О происшествиях по г. Москве и мерах борьбы с правонарушителями за время с 20.10 по 13.12.1941 г.» указывалось, что задержано по разными причинам 121 955 человек, из которых заключено под стражу — 6678, привлечено к административной ответственности — 27 445, отобрана подписка о выезде из города Москвы — у 2959, направлено в маршевые роты через Московский военно-пересыльный пункт — 32 599, осуждено к тюремному заключению — 4741, освобождено по выяснению дела — 23 927, расстреляно по приговорам военных трибуналов — 357 и 15 расстреляно на месте[548].

Анализ нормативных актов военного времени позволяет сделать вывод, что, хотя Ленинград и находился в положении блокадного города, однако режим осадного положения в нем специальными документами не вводился. Вместе с тем, блокадное положение города накладывало определенный отпечаток на формирование и осуществление правового режима военного положения. Фактически, в Ленинграде была установлена специфическая разновидность режима осадного положения. Однако специального постановления, определяющего возможности властей по более широкому кругу вопросов, не было.

Введение в Москве осадного положения для Ленинграда являлось прецедентом и, видимо, поэтому А. А. Жданов обратился к Главному военному прокурору Красной Армии Б. И. Носову с предложением подготовить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «Осадное положение (ОП)». Проект предусматривал, где и при каких обстоятельствах вводится осадное положение, причем уточнялось, что его введение в столицах должно решаться Президиумом Верховного Совета СССР и ГКО, а в остальных местностях — постановлениями Военного совета фронта или местного комитета обороны. Таким образом, п. 3 проекта Указа позволял командованию Ленинградского фронта самому решать вопрос о введении ОП. В проекте предусматривалось 7 пунктов и 5 подпунктов[549]. Однако этот проект не был принят.

Чрезвычайно важной задачей, которая встала перед Военным советом Ленинградского фронта, являлось создание условий, обеспечивающих бесперебойное продовольственное снабжение города-фронта. 19 ноября 1941 года своим постановлением за № 00409 «О временном изменении норм отпуска хлеба» Военный совете 20 ноября изменил эти нормы: для рабочих и ИТР — 250 г, для служащих, иждивенцев и детей — 500, для летно-технического состава ВВС — 500, частей первой линии и боевых кораблей — 500 и для всех остальных воинских частей — 300 г. Разрешалось в третьей декаде ноября выдать по детским карточкам 100 г сухофруктов и 100 г картофельной муки[550].

Этим же постановлением начальник Управления НКВД П. Н. Кубаткин и прокурор города Ленинграда Н. Г. Попов обязывались усилить борьбу с расхищением продовольственных товаров, какими бы формами это воровство не прикрывалось[551]. Тогда же 19 ноября было принято и другое постановление Военного совета фронта за № 00410 «О доставке продовольственных товаров в Ленинград и о производстве пищевой целлюлозы»[552].

Нельзя не отметить, что вопросы охраны продовольственных складов с первого дня войны находились в поле зрения органов и войск НКВД. Прежде всего, необходимо было регламентировать выдачу продовольствия. Уже на первом заседании оперативного штаба (22 июня 1941 г.) начальник ОБХСС А. С. Дрязгов поставил вопрос о немедленном введении карточной системы и рассредоточении запасов продуктов по небольшим складам. Однако карточную систему в Ленинграде ввели только 18 июля, а к энергичному рассредоточению продовольствия побудил лишь пожар на Бадаевских складах.

Уже в первые дни войны и ОБХСС по оперативным каналам и от населения стала поступать информация о том, что отдельные работники торговли, общественного питания и системы снабжения, пользуясь сложившейся тяжелой ситуацией, активно припрятывали продукты и товары первой необходимости для дальнейшей перепродажи. 24 июня, на третий день войны, была арестована повар одной из столовых Аипова, у которой дома изъяли почти полтонны продуктов и промтоваров на сумму 300 тыс. рублей[553].

Ситуация в это время усугублялась еще тем, что в армию и народное ополчение спешно призывались и уходили ответственные должностные лица, не успевающие, естественно, передавать, как положено, материальные ценности. Введение карточной системы, безусловно, приостановило волну вымывания продуктов из торговли.

С конца 3-го квартала 1941 и до весны 1942 года ленинградцы получали по карточкам в основном хлеб. Естественно, что работа хлебозаводов была взята под особый контроль ОБХСС. За годы войны крупные шайки воров были выявлены на хлебозаводах № 3 и 12 и в артели «Хлебопечение». Последняя привлекала внимание оперативных работников еще весной 1941 года. Осенью к уголовной ответственности здесь было привлечено 48 человек технологов, экспедиторов, охранников, а вместе с ними завмагов и базарных спекулянтов. Ущерб от хищений в этой артели составил более 2 млн. рублей[554].

Крупные хищения были выявлены в столовых (особенно Октябрьского, Невского и Кировского районов). Так, завстоловой Красногвардейского района некто Васильев сумел «сэкономить» и похитить две тонны хлеба, 1230 кг мяса, 1,5 центнера сахара. Обворовывали и учащихся ФЗУ в столовой № 10: за два месяца здесь похитили много продуктов, предназначавшихся подросткам.

Однако с введением карточной системы распространились случаи хищений карточек при транспортировке, в типографиях по месту их изготовления. Нередко преступники прибегали к повторному использованию талонов и таким образом получали продукты, которые сбывали спекулянтам. Перед сотрудниками ОБХСС стояла задача ликвидации злоупотреблений в карточной системе. Так, например, ими была раскрыта группа преступников, возглавляемая заведующим райпищеторгом и начальником карточного бюро одного из районов города. Отделом БХСС Управления милиции вскрыта преступная деятельность председателя и начальника снабжения Осоавиахима, которые путем махинаций получили несколько десятков тонн продовольственных товаров[555]. 24 марта 1942 года на бюро ЛГК ВКП(б) начальник милиции Ленинграда Е. С. Грушко сделал сообщение о преступных группах, возглавляемых директорами Петроградского райхлебторга и комбината треста хлебопечения Смольнинского района[556]. Помимо руководителей различных продовольственных отраслей, кражу продуктов производили и рядовые работники магазинов, булочных, столовых[557]. В результате умелого использования агентурного материала и правильного проведения операции была вскрыта и ликвидирована в июне 1942 года преступная группа в артели «Метбытремонт» Васильевского острова, систематически похищавшая продовольственные карточки путем подлогов[558].

Помимо непосредственной борьбы с хищениями продуктов и продовольственных карточек велась работа и по контролю за расходом продуктов питания. По рекомендации органов милиции в мае 1942 года были созданы райотделы по контролю и учету расхода нормируемых продовольственных товаров в предприятиях торговли и общественного питания[559]. В результате работы органов милиции по контролю за выдачей продовольственных карточек[560], исполком Ленгорсовета изменил систему их выдачи. Если ранее составлением списков и выдачей карточек занимались управляющие домами, то с июня 1942 года эти функции передали райжилуправлениям. По спискам, составленным управдомами, в РЖУ проводилась проверка, а выдачу производил специальный кассир-инкассатор в присутствии представителя общественности или сотрудника милиции. Изменение системы выдачи карточек способствовало снижению злоупотреблений со стороны управдомами. Так, только во Фрунзенском районе не явилось 4000 человек, включенных управдомами в списки[561].

Несмотря на различные принятые меры, а также то, что вся основная работа сотрудников служб и подразделений была полностью направлена на пресечение хищений продовольствия, преступления подобного рода не исчезали и не сокращались. Более того, количество их возрастало. Особенно это касалось различных махинаций с продовольственными карточками. Если во второй половине 1941 года за эти преступления осудили 234 человека, то в первой половине 1942 года уже 817, а во второй половине — 1112 человек[562]. Органы милиции также отмечали, что большинство подобных преступлений совершалось группами лиц, имевших доступ к продовольствию. Так, на одном из заседаний бюро горкома ВКП(б) начальник УНКВД города отмечал, что в Смольнинском райпищеторге группа работников наворовала такое количества продуктов, которым можно было бы месяц кормить полк РККА. В Свердловском районе арестована группа, похитившая за два месяца свыше 5 тонн продовольственных товаров[563]. Если в первую блокадную зиму часть преступлений, связанных с хищением продуктов, зачастую совершали люди, не являвшиеся закоренелыми преступниками, то в последующем этим занимались преступные группы, руководителями которых являлись коррумпированные номенклатурные работники райкомов и горкома ВКП(б)[564], Несмотря на сложность борьбы с подобными преступниками, органами милиции за второй год войны у них было изъято: 25 тонн муки и хлебных изделий, 2300 килограммов сахара и около 30 тонн других продовольственных товаров, не считая ценностей, обмененных на украденные продукты[565].

В период блокады изменялся не только качественный состав преступников и масштабы их деятельности, но и отношение государственных структур к одним и тем же преступлениям, совершенным в различное время разными по социальному положению людьми. В июле — августе 1941 года за расхищение продовольствия должностные лица осуждались на срок от 2 до 3 лет лишения свободы; в сентябре — октябре за подобное преступление осуждали в среднем на 8 лет; с ноября до конца зимы, как правило, приговаривали к высшей мере наказания[566]. Однако по мере решения продовольственного вопроса, сроки наказания за хищения продуктов стали снижаться от 5-10 лет в 1942 — начале 1943 г. до 2–3 лет в 1943 г.[567]. Следует отметить, что высшую меру наказания определяли, как правило, тем лицам, которые по роду своей деятельности занимались операциями с продовольствием: заведующим булочными, магазинами, складами, кладовыми, поварам.

Исключительную значимость в обеспечении города-фронта продовольствием по Военно-автомобильной дороге в зиму 1941–1942 гг. имела инспекторская группа Управления милиции Ленинграда. 17 декабря 1941 года она была сведена в единый сводный отряд областного управления милиции. Основными задачами отряда являлись:

а) борьба с расхищением продовольственных грузов, подвозимых Ленинграду и частям Ленинградского фронта;

б) обеспечение бесперебойного продвижения по трассе автотранспорта, перевозящего эти грузы, предупреждение аварий и борьба с бесцельными простоями;

в) осуществление технического контроля за состоянием автотранспорта, работающего на трассе, и оказание ему практической помощи[568].

Для выполнения этих задач сводный отряд укомплектовывался милицейскими работниками разных специальностей, в основном за счет госавтоинспекторского и оперативно-следственного состава и работников милиции из временно оккупированных районов Ленобласти. Служба осуществлялась двухсменными круглосуточными постами на всем протяжении дороги в условиях частых налетов вражеской авиации, бомбардировавшей и обстреливавшей трассу.

За период с начала функционирования ВАД ЛФ по 24 марта 1942 года за хищения перевозимых грузов было задержано 586 военнослужащих и 232 гражданских лиц. При обысках у них было изъято: муки — 23 526,5 кг, хлеба печеного — 79 кг, ржи — 801 кг, жмыхов — 405 кг, крупы — 3982,9 кг, жира и масла — 433 кг, мяса — 1321,1 кг, шоколада — 11 кг, чая — 5 кг, сгущенного молока — 32,25 кг и других продуктов в общей сложности — 2804,6 кг. Помимо продовольственных товаров, было изъято: спички — 294 коробки, папиросы — 305 пачек, спирта — 16 бутылок, керосина — 160 литров, мыла хозяйственного — 98 кусков, валенок — 28 пар, табака — 600 гр.[569].

Все дела о хищениях, совершенных военнослужащими, передавались военному прокурору дороги, а дела в отношении гражданских лиц после оперативно-следственного расследования — в народный суд.

Начало 1942 года в Ленинграде в криминальном плане связано с ростом карманных краж и краж «на рывок», когда преступники вырывали у ослабевших людей сумки с хлебом и карточками. В уголовном розыске была создана специальная группа по борьбе с карманниками. Ее сотрудники «перекрывали», в основном, крупные очереди за хлебом, выявляли подозрительных лиц, предупреждали действия преступников. За весь 1942 год было зарегистрировано 468 карманных краж. Благодаря принятым мерам удалось и предупреждать кражи. Если в январе 1942 года их было 70, то в сентябре — 14, декабре — 22. Одновременно велась интенсивная борьба с кражами хлеба «на рывок». Если в январе 1942 года их было зарегистрировано 234, то в сентябре — октябре — только по 5 случаев. По мере ослабления продовольственного кризиса количество подобных краж резко сократилось[570]. Однако возникли другие виды хищений продуктов.

15 января 1942 года в докладной председателю Ленинградского исполкома депутатов трудящихся начальник Управления продторгами Н. Коновалов писал, что, начиная с 1 января 1942 года, на магазины данной системы участились случаи налетов с целью грабежа продовольственных товаров. В докладной также указывалось, что часты случаи разграбления разъяренной толпой хлебных отделов в магазинах № 18, 12, 53, 64 Ленинского района и других[571]. Военный совет фронта настойчиво требовал усиления борьбы с хищением хлеба и карточек. Это находило свое отражение в ряде его постановлений. Кроме того, 829 продовольственных магазинов города были взяты под охрану милиции УНКВД. 30 января 1942 года ее начальник Е. Грушко в своей справке Председателю Ленгорсовета П. С. Попкову сообщал, что «…органами милиции за хищение хлеба задержано 235 человек. Среди них выявлены зачинщики, следственные дела на которых закончены и переданы на рассмотрение военного трибунала. На предотвращение этих преступных проявлений мною мобилизован весь аппарат милиции. Оперативно обслуживаются хлебобулочные и продовольственные магазины… За последние дни наблюдаются факты, когда отдельные граждане, собравшиеся группами, расхищают хлеб во время доставки его с хлебозаводов по булочным на санках и тележках. Для ликвидации такого рода преступлений мною организовано по отдельным маршрутам патрулирование, а в ночное время сопровождение этих перевозок.

По каждому нарушению следственные дела заканчиваются в наикратчайший срок, и виновные предаются суду военного трибунала»[572]. Естественно, новые задачи потребовали дополнительных сил и знания оперативной обстановки по продовольственному снабжению в районах города. Отдел БХСС и другие подразделения милиции прилагали немало усилий к ликвидации преступного разгула на хлебном фронте.

Несмотря на пресечения и разоблачения многих преступлений, связанных с хищением продуктов, улучшения положения с продовольствием после прорыва блокады, сотрудники ОБХСС продолжали вскрывать и ликвидировать группы расхитителей. В начале февраля 1943 г. была арестована группа преступников, у которых изъяли ценностей и денег на сумму свыше 1 млн. 400 тыс. рублей[573], и несколько преступников, у которых изъято 4677 кг продуктов питания. Несколько позже ликвидировали аналогичную группу в составе 34 человек, а следом — в 50[574]. С одной стороны, подобная статистика свидетельствует о росте эффективности работы подразделений милиции, с другой, о возможностях хищения продовольствия и продуктовых карточек.

Исходя из сложившейся ситуации в обеспечении города продуктами питания и их сохранения, 28 февраля 1943 года исполком Ленгорсовета и бюро горкома ВКП(б) приняли совместное постановление «Об усилении борьбы с расхищением и разбазариванием продовольственных товаров», в котором определяется ряд мер, направленных на сохранение продовольственных и промышленных товаров. Перед органами милиции поставили задачу по обеспечению контроля за печатанием и хранением продовольственных и промтоварных карточек в типографиях и сдачей их в районные и участковые бюро. Милиция обязывалась все дела о расхищении и разбазаривании продовольственных и промышленных товаров рассматривать в кратчайшие сроки и по наиболее характерным делам давать краткие сообщения в «Ленинградской правде» о вынесенных приговорах[575].

10 марта 1943 года начальник УНКВД Ленинграда П. Н. Кубаткин, выступая на заседании бюро горкома ВКП(б), подчеркнул, что «…продовольственный вопрос у нас все время не снимается с повестки дня. Это не случайное явление. Вокруг продовольственного вопроса все время идет напряженная борьба, и эта борьба в отдельные периоды принимает антисоветское направление. Эта борьба идет по двум направлениям. Первое направление — это фашистские разведки, стремясь подорвать продовольственное положение в городе, засылают к нам шпионов и провокаторов и создают антисоветские формирования. Вот показания двух шпионов: они имели задание распространять провокационные слухи о том, что продовольственное положение будет ухудшаться, что нечего дальше бороться, надо сдавать Ленинград»[576]. Документы немецко-фашистских разведслужб показывают, что в этот период активно действовала директива «Зондерштаба Р» № 00413 «Областным и районным резидентам по агентурной разведке в тылу советских войск», в которой требовалось, чтобы агенты обращали «внимание на настроение среди воинских частей и населения, на наличие в данном районе продовольственных запасов, на нормы продовольственного пайка для всех категорий военнослужащих Красной Армии, на продовольственное снабжение населения…»[577]. В связи с этим начальник УНКВД отмечал, что «…другая сторона — спекулянты, мародеры и жулики, которые расхищают продовольствие, занимаются воровством, спекулируют и действуют таким образом заодно с фашистскими разведками»[578].

После рассмотрения данного вопроса бюро горкома партии рекомендовало управлению НКВД города проанализировать преступления, связанные с незаконным использованием продовольственных карточек. На основе изучения сотрудниками органов милиции характерных дел, связанных с незаконным использованием продовольственных карточек, был подготовлен обзор, показавший, что хищение продовольственных карточек осуществлялось прежде всего в типографии в период их изготовления. Другим каналом хищения была деятельность работников бюро учета. Продкарточки крали лица, ведающие их выдачей в системе РЖУ и домовых хозяйств, счетных конторах, на предприятиях и в учреждениях. Имели место хищения продкарточек путем получения их по подложным документам. Помимо указанных способов незаконного использования продовольственных карточек, имели место и факты изготовления фальшивых карточек. Таким образом, анализ показал, что практически на всех этапах изготовления и использования продовольственных карточек имелась возможность их хищения. Какие-либо ранее используемые организационные мероприятия практического результата не давали. Исходя из этого, руководство милиции приняло решение: «В типографиях, печатающих карточки, карточных и контрольно-учетных бюро среди лиц, ведающих выдачей продовольственных карточек на предприятиях и учреждениях, в магазинах и столовых — обеспечить систематическое агентурное обслуживание через агентурную сеть»[579]. С этой целью предполагалось в двухнедельный срок пересмотреть действующую агентурную сеть в этих объектах и принять меры к увеличению количества квалифицированных агентов. На вскрытие злоупотреблений с карточками и продовольствием требовалось привлечь не только агентуру ОБХСС, но и всю агентуру ГОУР и отделений УР РО НКВД, а также доверенных лиц, способных по роду работы и личным качествам выполнять соответствующие задания и вести наблюдение. Помимо этого планировалось практиковать периодическую проверку правильности выдачи карточек на предприятиях, в учреждениях и домоуправлениях[580].

За преступления, совершенные в области продовольственного снабжения и прежде всего за спекуляцию было привлечено к уголовной ответственности в 1-м полугодии 1942 г. — 707 чел. и во 2-ом полугодии 1942 г. — 541 чел. Принятое постановление в апреле 1942 г. Военным советом Ленфронта «Об усилении борьбы со спекуляцией» и улучшение снабжения трудящихся создали обстановку, при которой эти преступления пошли на убыль. В 1943 г. за спекуляцию было осуждено только 126 чел. (или 9 % всех осужденных)[581].

Хлебный кризис вызвал и другие виды преступлений, которые были характерны не только для Ленинграда, но и многих городов страны. К ним относились убийства и покушения на убийство с целью овладения продкарточками и продуктами питания, а также хищения имущества эвакуированных граждан и военнослужащих с расчетом его продать или обменять на продукты. Эти виды рассматривались как бандитизм и умышленные кражи. За первый вид преступления в первом полугодии 1942 г. было осуждено в Ленинграде 1216 чел. (54,7 % всех осужденных за бандитизм в течение двух лет войны). Однако в последующие периоды осуждено за бандитизм было: во второй половине 1942 г. — 546 чел. (25,8 %) и в первой половине 1943 г. — 194 чел. (9,4 %)[582].

Медленное, но последовательное и постоянное улучшение продовольственного снабжения населения города, а также целый ряд крупных оперативно-розыскных и профилактических мероприятий, проводимых УНКВД, позволили изменить ситуацию к лучшему и сократить число бандитских проявлений. Несмотря на сокращение числа подобных преступлений, отдел борьбы с бандитизмом не снижал активности в своей работе. Только в июле 1943 г. сотрудники этого отдела обезвредили несколько бандитских формирований, у которых изъяли 18 винтовок, 14 гранат, 1 автомат, 8 пистолетов, 6 сабель и 17 охотничьих ружей. Борьба с бандитизмом занимала одно из ведущих мест в деятельности милиции блокадного города. От ее результатов во многом зависела внутренняя обстановка, ее стабильность, возможность подготовки к прорыву и полному снятию блокады.

В условиях особой обстановки Ленинграда, созданной блокадой, возник новый вид преступлений — людоедство (каннибализм). Первые преступления подобного рода потребовали создания специальной группы в Уголовном розыске УНКВД. В ее состав вошли оперуполномоченные, следователи и врачи-психиатры. Военный прокурор города А. И. Панфиленко в своей докладной записке А. А. Кузнецову указывал: «…С момента возникновения в г. Ленинграде подобного рода преступлений, т. е. с начала декабря 1941 по 15 февраля 1942 года органами расследования за совершение этих преступлений было привлечено к уголовной ответственности: в декабре 1941 — 26 чел., в январе 1942 — 366 чел. и за первые 15 дней февраля 1942 года — 494 чел.»[583].

Представляет интерес и тот факт, что из 866 чел., привлеченных к уголовной ответственности за людоедство, 131 чел. (14,7 %) были коренными жителями Ленинграда. Остальные 755 (85,3 %) прибыли в город в различное время из Ленинградской (169 чел.), Калининской (163 чел.), Ярославской (38 чел.) и других областей[584]. Практически, это были эвакуированные, лишенные всяких средств к существованию.

Расследуя данные преступления, следователи столкнулись с классификацией их. Все убийства с целью поедания мяса убитых в силу их особой опасности квалифицировались как бандитизм (ст. 59-3 УК РСФСР). Прокуратура города их квалифицировала также по аналогии с бандитизмом (по ст. 16–59 УК РСФСР). По состоянию на 20 февраля 1942 года за указанные преступления Военным трибуналом было осуждено 311 чел.[585]. С октября 1941 года по январь 1943 года с обвинениями в каннибализме, т. е. пост. 16–59 п. 3 УК РСФСР (особый вид преступлений) Управлением НКВД ЛО было арестовано 1979 человек, из них 492 мужчины и 1487 женщин[586].

В блокированном Ленинграде работниками милиции активно велась борьба со всеми преступлениями. За период с 1 июля 1941 года по 30 апреля 1943 года только сотрудниками ОБХСС было привлечено к уголовной ответственности 11 059 человек, из них 6889 арестованы[587]. Благодаря неутомимой работе сотрудников милиции во второй половине 1941 года у расхитителей и мародеров было изъято 455 тонн хлеба, сухарей, крупы, зерна, жиров[588]. У арестованных и привлеченных по уголовным делам было изъято ценностей, промтоваров и продуктов питания на сумму свыше 200 млн. руб.[589]. За годы же блокады к уголовной ответственности по линии ОБХСС привлекались 13 545 чел. У преступников конфисковано: 23 317 736 руб. наличными, 4 081 600 руб. — в облигациях, на 73 420 руб. — золотых монет, 134 кг золота в изделиях и слитках, 6428 каратов бриллиантов, 767 кг серебра, 40 846 долларов[590].

Доставка продовольствия, охрана его в пути и на базах являлись первостепенным делом не только городских властей и милиции, но и военного командования. 16 ноября 1941 года командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант М. С. Хозин лично поставил задачу командиру 23-й дивизии НКВД на выделение специальных частей для охраны продовольственных складов и грузов, перевозимых по Дороге жизни. Хлеб, как известно, был вопросом жизни или смерти сотен тысяч людей, сражающихся с врагом. Доставлялись же хлеб и другие продукты чрезвычайно трудно. Враг с невиданным ожесточением пытался вывести из строя пути подвоза продовольствия, любыми способами уничтожить его. Для защиты поступавших ресурсов привлекались значительные силы стрелковых войск, зенитных средств, авиации. Гарнизоны 23-й дивизии НКВД охраняли и обороняли продовольственные склады и базы в Тихвине, Гостиннополье, Новой Ладоге, Сясьстрое, Бухте Гольсмана, Ваганове и др.[591].

Военный совет Ленинградского фронта своими постановлениями от 27 января и 21 февраля 1942 года возложил на войска НКВД задачу сопровождения и охраны грузов по Ириновской железной дороге с западного берега Ладоги до Ленинграда, а также их охрану на станциях и складах в самом городе[592]. К апрелю 1942 года войсками охранялись 16 продовольственных и три артиллерийских объекта, вещевой и угольный склады, две базы горючего. Летом и осенью к ним добавилось еще 19 объектов[593].

Проблема охраны и обороны продовольственных ресурсов особенно остро и масштабно встала перед войсками НКВД на Ленинградском фронте. Военный совет постоянно выдвигал новые задачи, связанные с доставкой и охраной продовольствия. В постановлении от 22 ноября 1942 года «Об организации перевозок через Ладожское озеро в зиму 1942–1943 гг.» он предписывал «охрану грузов на складах восточного и западного берега Ладожского озера оставить за командиром 23 дивизии войск НКВД»[594].

Здесь же, на Ленинградском фронте, войска решали задачу сопровождения вагонов с грузами. В 1942 году для этих целей выделялось 10 872 караула, которые обеспечивали безопасность 141 398 вагонов. За 9 месяцев, предшествовавших полному разгрому фашистских войск под Ленинградом, 20 780 войсковых нарядов обеспечивали доставку 202 537 вагонов с грузами для города и фронта[595].

Характеризуя служебную деятельность войск НКВД по охране железных дорог и продовольственных баз, следует иметь в виду их участие в выполнении приказа Сталина от 3 марта 1942 года «Об улучшении охраны и мерах наказания за хищения и разбазаривание военного имущества» и постановление ГКО от того же числа «Об охране военного имущества Красной Армии в военное время». Приказ НКВД от 15 марта 1942 года не только объявлял эти документы «для руководства и неукоснительного выполнения», но и определял ряд мер по борьбе с хищениями, в том числе и на транспорте. В частности, войска НКВД по охране железных дорог были задействованы для выполнения требований названных документов. Результаты деятельности войск НКВД по охране грузов на транспорте за 1942 год[596] приведены в таблице:

Как видно из таблицы, после марта 1942 года число лиц, задержанных за хищение, сократилось во 2-м и 3-м кварталах, однако в конце года снова наметился их рост, который продолжался и в 1943 году, когда было задержано 16 232 расхитителя грузов[597]. Что же способствовало сокращению этих преступлений на транспорте? Здесь следует выделить два обстоятельства. Первое и, безусловно, главное — это приказ НКО № 0169 от 3 марта 1942 года «Об улучшении охраны и мерах наказания за хищения и разбазаривание военного имущества» и постановление ГКО № 1379С от того же числа «Об охране военного имущества Красной Армии в военное время». Двумя этими документами все воинские начальники строго-настрого предупреждались об ответственности за наведение порядка в охране и использовании военного имущества. В приказе (п. 2) говорилось: «Командующим войсками фронтов, армий и округов, командирам частей и соединений, начальникам военных учреждений в 15-дневный срок проверить все пункты хранения продовольствия, фуража, вещевого и прочего имущества, принять меры к надежной охране и сохранности имущества от порчи и хищений» и далее в п. 6 «За непринятие конкретных мер на месте по сохранению оружия, боевой техники и всего вообще военного имущества, равно за ограниченность только бумажными указаниями наказывать бездельников, применяя высшие меры дисциплинарных прав, а также и посуду, как за должностное преступление»[598].

Исходя из того, что высшей военной и государственной властью в стране во время войны являлся Государственный Комитет Обороны, то, безусловно, его постановление за № 1379С от 3 марта 1942 года представляло собой правовую основу для принятия мер к тем, кто допускал хищения и разбазаривание военного имущества. В постановлении указывалось:

«1. Установить на военное время:

за хищения (воровство) оружия, боеприпасов, продовольствия, обмундирования, снаряжения, горючего и прочего военного имущества, совершенное складскими работниками и другими лицами, в непосредственном ведении которых постоянно или временно находилось это народное достояние;

за хищения (воровство) тех же предметов военного снабжения лицами, ответственными за сохранность или сопровождение воинских грузов на железнодорожном, водном, авиационном транспорте, а равно водителями или сопровождающими грузовые автомашины и повозными;

за умышленную порчу или приведение в негодность обмундирования, снаряжения, оружия и военно-технического имущества, выделенных военнослужащим в индивидуальное или коллективное пользование — высшую меру наказания — расстрел с конфискацией всего личного имущества преступника.

2. Лиц, принявших в свое пользование или на хранение упомянутое в ст. 1 настоящего постановления имущество, зная заведомо о том, что оно похищено или незаконно приобретено, а равно всех лиц, незаконно приобретающих и хранящих оружие, военно-техническое имущество, военное обмундирование и другие предметы военного образца, подвергать судебной ответственности, как соучастников (ст. 17 и примечание 2 к ст. 193-1 УК РСФСР по редакции СУ 1936 г. № 1 (высшая мера наказания)).

3. За разбазаривание указанного в ст. 1 настоящего постановления военно го имущества, а именно:

за отпуск должностным лицам на довольствие войск или отдельным военнослужащим продовольствия или военного имущества сверх установленной нормы;

за оставление военного имущества без надзора, когда это не вызывалось условиями боевой обстановки;

за оставление противнику боевой техники и другого военного имущества в обстановке, когда это не вызывалось военными обстоятельствами;

за нарушение правил хранения военного имущества, последствием чего явилась порча или хищение имущества;

за несдачу должностными лицами служб снабжения довольствующим органам тары от продовольствия, боеприпасов и подлежащей возврату народному хозяйству подвергать лишению свободы не ниже 5 лет с удержанием стоимости утраченного или испорченного имущества»[599].

Все дела, связанные с рассмотрением указанных преступлений, предусматривалось решать в течение трех дней. Для повышения ответственности тех лиц, которые доставляли или сопровождали груз, был разработан и утвержден специальный открытый лист. В приказе НКО № 0169 (п. 10) указывалось «Сопровождающих, водителей и повозочных, предъявивших грузы в меньших количествах против показаний открытых листков, в случае отсутствия у них законных доказательств о недостачах арестовывать и немедленно передавать суду Военного трибунала, согласно объявленного постановления ГКО»[600].

На открытом листе прямо указывалось: «За хищения, утрату грузов водитель, повозочный, сопровождающий подлежит немедленному аресту и суду Военным трибуналом по законам военного времени», что определяло меры, которые могут быть приняты к данному лицу, если оно допустит хищение или утрату грузов. Принятие столь жесткого постановления ГКО не было случайным. Рассчитывать на честность и порядочность всех без исключения лиц, перевозивших и охранявших продовольствие и товары в экстремальных условиях, было нельзя. Немало находилось тех, кто стремился извлечь выгоду из своего соприкосновения с продуктами. На Дороге жизни помощник начальника 7-ой площадки перевалочной базы интендант 2-го ранга Кругловин В. Г. пытался похитить 2 ящика какао-концентрата. Военный интендант 3-го ранга Степанов М. Г. был задержан за хищение мешка ржаной муки, воентехник 2-го ранга 253-го ОЗАД Крамаренко М. Н. похитил мешок пшеничной муки. Военные водители 850-ой автобазы — Гайдук, Богомолов, Носарев и регулировщик 57-го дорожно-эксплуатационного батальона Федоров и другие расплачивались за ночлег и разные услуги украденным продовольствием — мукой и мясом. Расхитители продовольствия шли на разные ухищрения. Они прятали продукты в сидениях машин, в инструментальных ящиках, под капотами двигателя, в запасных колесах, в снегу около дороги с целью перевоза их обратным рейсом и т. д.[601]. Таким образом, постановление ГКО и приказ НКО СССР строго указывали на меры ответственности, предъявляемые клипам, которые допустили хищения или разбазаривание военного имущества, и установили рамки этих мер для военных трибуналов. Следовательно, страх перед наказанием (вплоть до расстрела) выступал как сдерживающий фактор в совершении указанных преступлений.

Другое обстоятельство, способствовавшее сокращению во 2-м и 3-м кварталах 1942 года хищений военного имущества со складов и баз, заключалось в увеличении количества объектов, принятых под охрану, хотя это требовало значительных сил, но их не было. Некомплект личного состава в войсках охраны тыла фронта в апреле 1942 года составлял почти 40 %, а в войсках, охраняющих промышленные предприятия, он достиг почти 50 %[602].

В числе других важных задач, которые определялись военным положением, выступала борьба с дезертирством, проявлениями бандитизма и хищениями имущества у граждан. 29 июля 1941 года был издан приказ УНКВД ЛО № 00209 «Об усилении борьбы с дезертирством и проверки документов», которым предписывалось:

«1. Организовать систематическую проверку документов у граждан и у военнослужащих, чем-либо вызывающих к себе подозрения. Проверку производить не формально, а по существу, добиваясь устранения веских сомнений в личности проверяемого…

2. К проверке привлечь весь оперативный и строевой состав, включив постовых милиционеров»[603].

Одновременно прямо указывалось: «Не практиковать бесцельной задержки проверяемых и доставления их без надобности в отделения ЛГМ или Управление коменданта»[604].

В целях усиления систематической борьбы с дезертирством как одной из основных задач милиции в условиях военного времени в приказе предписывалось:

«а) начальнику ОУР Управления милиции совместно с представителями комендантского Управления организовать облавы в общественных местах с поголовной проверкой документов и задержание беспаспортных граждан и военнослужащих, не имеющих необходимых документов или имеющих просроченные;

б) в случае задержания дезертиров и уклоняющихся от призыва привлекать к уголовной ответственности наряду с ними и их укрывателей, а также управхозов, виновных в допущении их проживания, в зависимости от обстоятельства дела применяя к ним ст. 17 или ч. I и ч. III ст. 192-аУК»[605].

14 января 1942 года своим приказом за № 0019 «Об организации борьбы с дезертирством по г. Ленинграду и Ленинградской области» начальник УНКВД потребовал от начальников отделов милиции наладить борьбу с дезертирством, для чего в наиболее крупных населенных пунктах необходимо было организовать заслоны, дозоры и патрулирование. При проверке документов у сомнительных лиц следовало обращать внимание на законность и время их выдачи в целях выявления лиц с подложными и просроченными документами[606].

Борьба с дезертирством во время войны и тем более на северо-западном направлении приобрела исключительно важное значение. Это было связано с тем, что весь этот регион не представлял глубокий тыл, а именно фронт и тыл были слиты воедино. Это касалось, прежде всего, Ленинградского, Карельского и Северного фронтов и наличие дезертиров здесь, тем более объединившихся в организованные преступные группы-банды серьезно влияло на безопасность тыла-фронта.

В связи с этим делалось все, чтобы не только выявить дезертиров, но не дать им возможности сгруппироваться и вооружиться. Сотрудникам органов внутренних дел приходилось проявлять решительность в борьбе с дезертирами. Так, в Сланцевском районе вооруженная группа из 7 человек в форме работников НКВД систематически совершала налеты на граждан, отбирала продукты и деньги. Умелыми действиями отряда ОББ она была уничтожена. 28 июля 1943 года на Большеохтинском кладбище был задержан бывший командир взвода — дезертир Баштанов М. Ф., который совершал кражи у граждан. Дезертиры врывались в квартиры, грабили их и вещи продавали. Многие дезертиры были вооружены. В 1944 году в Ленинграде было зарегистрировано 70 бандформирований и 66 в области[607].

16 января 1942 года ГКО принял постановление № 1159с «О порядке передвижения военнообязанных в военное время и ответственности за уклонение от воинского учета». Наряду с этим постановлением был издан аналогичный приказ НКВД СССР от 24 января 1942 г. за № 00167. Начальник Управления НКВД по Ленинградской области, руководствуясь уже названными документами в своем приказе от 2 февраля № 0049 «О борьбе с дезертирством и уклонением военнообязанных от воинского учета» предписывал:

1. В целях выявления лиц, уклоняющихся от призыва и мобилизации, начальнику Управления милиции города и области совместными нарядами органов милиции и военных комендатур производить во всех населенных пунктах периодическую проверку воинских документов у граждан:

а) проживающих в гостиницах, общежитиях, Домах колхозников и заезжих дворах;

б) находящихся в ресторанах, столовых, кафе, закусочных, пивных, магазинах, парикмахерских и т. п. в часы наибольшего скопления посетителей;

в) на рынках, базарах и в других местах скопления граждан.

2. На железнодорожных вокзалах, станциях и пристанях водного транспорта проверку военных документов производить совместными нарядами милиции и военных комендантов три раза в сутки.

В соответствии с § 6 постановления ГКО, за уклонение от воинского учета в военное время и содействие этому виновных привлекать к ответственности, как за уклонение (пособничество уклонению) от призыва по мобилизации пост. 193 п. 10 УК РСФСР[608] (Приложение № 21).

Выявление дезертиров, а также и других лиц, нарушающих фронтовой режим, постоянно находилось под контролем Военного совета Ленинградского фронта. В приказе № 0030 по войскам от 18 мая 1942 г. устанавливался особый порядок выдачи всех командировочных и отпускных документов военнослужащим, прибывающим в город с передовой. Всем военнослужащим, командируемым в Ленинград, выдавалось удостоверение, в котором им разрешалось прибыть в гарнизон и находиться вне казарменного расположения в определенные часы. Удостоверение подписывали командир и военный комиссар. Рядом с угловым штампом части обязательно находилась виза, разрешающая пребывание военнослужащего в пределах срока данного документа за подписью коменданта гарнизона.

На основании этого приказа начальник Управления милиции города своим циркуляром от 21 мая 1942 года за № 2-225/с обязал всех начальников отделов при инструктаже постовых и патрульных сосредоточить особое внимание при проверке документов на условные обозначения, которые были строго секретными (например, определенные буквы по декадам и др.), а при их отсутствии подозрительных лиц задерживать и доставлять в комендатуру[609].

30 июня 1942 года была утверждена «Инструкция о порядке проверки документов у граждан, военнослужащих и автотранспорта, передвигающихся по г. Ленинграду и направляющихся в пригороды и за зону заграждения». В инструкции указывалось, на какие моменты следует обращать внимание при проверке паспортов. К ним относились: прописка и наличие ограничений на проживание в данной местности, состояние паспорта и крепление фотокарточки рельефным штампом милиции, исправления и др.

Указывалось на то, что все военнообязанные запаса должны иметь кроме паспорта военный билет, в котором обязательны: наличие штампа военно-учетного стола, отметка о переучете с особой оговоркой по ВУС. Граждане, освобожденные от всеобщей воинской обязанности, помимо документов, удостоверяющих личность, обязаны иметь свидетельство о болезни и свидетельство об освобождении их от воинской обязанности, выданное райвоенкоматом, с фотографической карточкой владельца[610].

Данная инструкция четко определяла требования к гражданам, а с введением военных билетов помогала сотрудникам милиции выявлять дезертиров и других нарушителей фронтового режима.

Все военнообязанные запаса рядового и начальствующего составов Ленинграда, Колпина и Кронштадта в период с 25 июля по 15 августа 1942 года прошли перерегистрацию, что также способствовало выявлению уклоняющихся от службы в армии[611].

Борьба с дезертирством позволяла накопить соответствующий опыт и вооружить им всех сотрудников милиции. Главное Управление милиции НКВД СССР в своем обзоре от 1 сентября 1942 года привело ряд ухищрений дезертиров, как-то переодевание в женское платье, подделывание под нищих, калек, глухонемых, представление фиктивных документов, якобы удостоверяющих освобождение от службы по болезни. Дезертиры, как правило, скрывались в специальных сооружениях (блиндажах, траншеях, ямах) с замаскированными выходами, прятались в подполах домов и т. д.[612].

Значение борьбы с дезертирами в обстановке блокады становилось особо актуальным, если учесть, что они значительно усложняли продовольственную проблему и криминизировали общественный порядок.

Нельзя не отметить, что в первые месяцы войны наметилась тенденция к снижению преступности. Достаточно сказать, что к 1 сентября 1941 года общее количество преступлений сократилось на 60 %, а такие опасные преступления, как грабежи и разбои — на 95,6 %, кражи «на рывок» и раздевание пьяных — на 78 %, хулиганство — на 53 %, другие виды преступлений — на 58 %[613]. Представляет также интерес и квалификация дел, рассмотренных военными трибуналами Северного фронта. По состоянию на 10 августа 1941 года всего ими было осуждено 2148 человек (в том числе за опоздания, сон на посту, пререкания с командирами). 761 человеку наказание было заменено пребыванием в действующих частях, многие из них заслужили снятие судимости и даже были представлены к наградам. Характерно то, что за первые полтора месяца войны военные трибуналы привлекли к ответственности только 2148 человек, и это на огромном военном театре: от Кольского полуострова до Эстонии. Следует иметь в виду, что к производству военных трибуналов были отнесены не только воинские преступления, но и гражданские — злостная спекуляция, дерзкое хулиганство и др[614].

Представляет интерес состояние преступности в Ленинграде в период с 1 июля 1941 г. по 1 июля 1943 г. За это время в городе военными трибуналами и народными судами по делам, расследованным прокуратурой, УНКГБ и органами милиции было осуждено 49 882 чел., в том числе во втором полугодии 1941 г. — 12 634, 1-ом полугодии 1942 г. — 16 635, во 2-м полугодии 1942 г. — 12 995 и в 1-м полугодии 1943 г. — 7618 чел.[615]. Одновременно нарсудами за этот же период было осуждено: за прогулы и самовольный уход с предприятий — 40 595 чел., за дезертирство с предприятий военной промышленности — 750 чел., за мелкие кражи на производстве — 4023 чел. Таким образом, всего осуждено — 95 251 чел.[616].

Однако по мере ухудшения ситуации на фронте и обострения проблем по снабжению Ленинграда продовольствием и топливом, криминогенная обстановка начала меняться в худшую сторону. Если в первую блокадную зиму значительная часть преступлений, связанных с кражами продуктов, совершалась ранее не судимыми гражданами, действующими в одиночку, то в последующие годы подобные преступления организуют устойчивые, хорошо оснащенные и вооруженные преступные группы. Милиции пришлось столкнуться как с изменениями в преступной среде, так и с самой характеристикой преступлений. Они стали наиболее тяжкими и включали такие, как разбои, грабежи и убийства. Бандитские группы пополнялись в основном за счет дезертиров и осужденных, бежавших из мест лишения свободы.

На северо-западе лагеря заключенных находились в Вологодской, Архангельской областях, Коми АССР. Они имелись и в Ленинградской области. Так, осужденные строили Архангельский, Сегежский и Соликамский целлюлозно-бумажные комбинаты. Значительная их часть находилась в лесных лагерях Управления лагерей лесной промышленности НКВД. В марте 1941 г. в системе НКВД в соответствии с решением СНК СССР и ЦК ВКП(б), создается Главное управление аэродромного строительства (ГУАС). На него возлагается задача по строительству аэродромов для ВВС Красной Армии. 27 июля 1941 г. Начальник УНКВД по Ленинграду и области Н. М. Лагунов доносил А. А. Жданову, Л. П. Берия и Военному совету Северного фронта о завершении строительства 16 оперативных аэродромов в Ленинградской и Вологодской областях и начале строительства еще шести аэродромов[617].

Перед войной в 53 лагерях (включая лагеря железнодорожного строительства) со множеством лагерных отделений, в 425 исправительно-трудовых колониях насчитывалось 1 929 729 чел.[618]. О наличии заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях в военные годы свидетельствуют следующие данные[619].

Особенности жизни блокадного города отразились и на условиях содержания заключенных, что являлось одной из причин роста числа побегов. Только за период с октября 1941 по 7 марта 1942 года произошло 229 побегов. Из сбежавших заключенных 87 так и не были найдены. Понимая возможные последствия захвата врагом лагерей с заключенными, НКВД СССР 1 июля 1941 года дал указания об эвакуации заключенных из лагерей прифронтовой полосы. Прежде всего предстояло вывезти особо опасный контингент. К ним относились: осужденные за контрреволюционные преступления, за бандитизм, лица вне подданства и лица определенных национальностей (немцы, финны и т. п.). По этой директиве только из Беломорско-Балтийского комбината и Беломорско-Балтийского лагеря должны были вывезти 20 000 заключенных, в том числе в Каргопольский лагерь — 8 тысяч и остальных — в северные лагеря[620]. Однако в силу сложившихся обстоятельств не все начальники лагерей сумели выполнить директиву НКВД. 18 сентября 1942 года Нарком внутренних дел СССР издал распоряжение за № 232 «О вывозе всех заключенных из прифронтовой полосы». На основании этого распоряжения большинство заключенных, находившихся в лагерях и исправительно-трудовых колониях, были вывезены из Ленинграда по нарядам ГУЛАГа в другие районы страны[621]. Данная операция снизила возможность увеличения преступных групп в городе.

Заключенные с начала войны и до ее конца работали в интересах обороны. В начале сентября 1941 года было организовано 6-е управление Оборонстроя УНТЛ НКВД СССР. В соответствии с указанием Генерального штаба и военного командования фронтов оно вело строительство оборонительных рубежей в зоне военных действий, в том числе и на северо-западе. Представляет интерес состав Оборонстроя. В нем находились красноармейцы, граждане, привлеченные по трудовой повинности и заключенные. Всего в Оборонстрое насчитывалось 60 тысяч человек. Однако в ноябре 1941 года в системе 6-го управления осталось 5 полевых строительств, с числом работающих 10 450 человек, из которых 6438 человек являлись заключенными.

Данным управлением в исключительно сложных условиях с сентября по декабрь 1941 года была проделана значительная работа по строительству оборонительных рубежей для Красной Армии. Им было подготовлено 60 360 стрелковых окопов, 1809 пулеметных гнезд, 585 дзотов; расчищено обзоров и обстрелов 12 026 га; построено 2259 землянок, 242 минометных гнезда, 61 блокгауз, 273 км новых автогужевых и отремонтировано 4282 км дорог; построено новых мостов 811 п.м.; отремонтировано мостов 462 п.м.; возведено эскарпов 1215 п.м., надолбов 4708 п.м., проволочных заграждений 12 352 п.м., противотанковых рвов 9476 п.м., завалов 66,4 км, площадок для противотанковых пушек 176 шт, и т. д.

Строительство оборонительных рубежей осуществлялось под контролем военных инженеров, и объекты сдавались командованию[622]. Беломорско-Балтийский комбинат (ББК) и лагерь НКВД, расположенный в прифронтовой полосе с первых же дней войны начал оказывать разностороннюю помощь фронту. Помимо того, что по мобилизационному заданию из этого учреждения были переданы действующей армии 18 грузовых и 6 легковых автомобилей вместе с запасом инструментов и запасных частей, два трактора, четыре тракторных прицепа, 990 верховых и артиллерийских лошадей с соответствующей сбруей и положенным запасом фуража.

Силами ББК был в короткое время построен аэродром в районе Повенца. Руководство ББК организовало ремонтно-восстановительные работы автотранспортного парка воинских частей, организовало лечение раненых и больных военнослужащих действующей армии, передало госпиталям и лазаретам значительное количество лекарственных препаратов, медицинских и хирургических инструментов на сумму около 50 000 рублей.

Помимо этого, ББК по указанию Военного совета Карельского фронта на вооружение формируемых подразделений и частей передал 6 станковых и 30 ручных пулеметов, русских винтовок — 409, английских винтовок — 262, револьверов системы «Наган» — 121, пистолетов «ТТ» — 13, гранатометных мортир — 7, патронов к русской винтовке — 64 500, патронов к английской винтовке — 34 500 и патронов к револьверу «Наган» — 2000'[623].

Одновременно ББК выполнял и специальные задания Совнаркома и ЦК ВКП(б), в том числе такие, как изготовление лыж для специальных подразделений, действующих в тылу врага. Для этого пришлось произвести коренную реконструкцию Медвежьегорского деревообрабатывающего комбината. ББК изготовил 200 железных печек-времянок для нужд армии, 2200 саней, выпустил 42 547 комплектов спецтары и др.[624].

Заключенными за годы войны было выпущено 25,5 млн. мин типа М-82 и М-120; 35,8 млн. ручных гранат и запалов; 92 млн. противопехотных мин; 10 тыс. авиабомб; 20,7 млн. комплектов спецупаковки; 1,4 тыс. аппаратов КПР комбинированного питания для рации; 500 тыс. катушек для полевого телефонного кабеля; 30 тыс. лодок-волокуш; 70 тыс. минометных лотков; 1,7 млн. масок для противогазов; 67 тыс. м ткани, из которой было сшито 22 млн. единиц обмундирования, заготовлено 7 млн. м? древесины и много сырья[625].

Ныне можно критически относиться к труду заключенных, который ими применялся в военные годы. Но, видимо, должно быть одно понимание — этот труд использовался в интересах сражающегося народа, в интересах защиты Родины.

Несмотря на принимаемые меры, криминогенная обстановка продолжала оставаться сложной. Только в 1942 году в Ленинграде было отмечено: бандитских проявлений — 904, разбойных нападений с убийством — 125, просто разбойных нападений — 365[626]. Бандитские группы блокадного города насчитывали от 2 до 6 человек, а многие действовали в одиночку и поэтому были особенно опасны. Кроме того, они, как правило, имели хорошее вооружение.

Борьба с бандитизмом стала одной из серьезнейших проблем и работе милиции, требовавших от ее сотрудников полной самоотдачи, высокого профессионализма, смелости, а главное — физических сил, которые таяли на глазах. Отдел борьбы с бандитизмом вел успешную борьбу по пресечению преступной деятельности и ликвидации различных бандформирований. В самые трудные месяцы блокады — зимой 1941/42 года сотрудники милиции ликвидировали ряд банд в Ленинском и Выборгском районах, которые грабили магазины, машины, перевозившие продукты питания и другие грузы. В июле 1943 года сотрудниками ОББ у бандитов было изъято 18 винтовок, 14 гранат, 1 автомат, 8 пистолетов, 6 сабель и 17 охотничьих ружей[627]. Всего же за период с июля 1941 года по июнь 1943 года в Ленинграде за бандитизм к уголовной ответственности было привлечено 2115 человек[628]. И после прорыва блокады в городе сохранялся достаточно высокий уровень преступности: в первом полугодии 1944 года было зарегистрировано 41 бандпроявление, а во втором полугодии — 29 (по области, соответственно, 43 и 23)[629] В первом полугодии 1945 года зарегистрировано 13 бандитских проявлений[630]. Кроме того, ОББ активно участвовал в задержании дезертиров, уклоняющихся от армии и трудового фронта. Работа была напряженной и сложной. Так, например, только во 2-м квартале 1944 года было задержано 834 дезертира, 207 уклоняющихся от призыва в армию и 503 дезертира трудового фронта[631].

Понимая опасность для общества вооруженных дезертиров и их участия в бандитизме, Совет Народных Комиссаров СССР своим постановлением № 251/51С от 30 мая 1942 года прямо указывал, что дезертиры Красной Армии и Военно-Морского Флота, уличенные в грабежах, вооруженных налетах и контрреволюционной деятельности, привлекаются к уголовной ответственности по ст. 58-1-б и подлежат заочному осуждению. Члены же семей этих осужденных по вступлении приговора в законную силу подлежат ссылке на 5 лет в отдаленные местности страны[632].

В связи с участившимися случаями хищения имущества, принадлежащего эвакуированным, Исполком Ленгорсовета 3 марта 1942 года принял специальное решение № 62-4, в котором предусматривались меры по охране имущества граждан, призванных в РККА или вывезенных из Ленинграда. Виновные в краже такого имущества привлекались к уголовной ответственности, согласно постановлению Военного совета Ленинградского фронта от 3 марта 1942 года за № 00692, по признакам ст. 59-3 УК РСФСР как за бандитизм, а должностные лица, по халатности которых стало возможным это хищение, при условии корыстной цели — по соответствующим статьям УК РСФСР[633].

Управление милиции обязывало все свои районные отделы иметь точные данные о подлежащих охране квартирах и комнатах по каждому кварталу. В обязанности уполномоченных вменялись регулярные обходы участков, проверка состояния охраны и целостность имущества[634].

Борьба за сохранение имущества от расхищения также была одной из крупных задач командования и Военного совета фронта. В приказе по войскам за № 0248 от 19 ноября 1942 года указывалось на то, что специальной директивой заместителя НКО СССР от 14 ноября 1942 года предусматривалось обеспечение сохранности построек и имущества в 25-километровой полосе, оставляемой эвакуированным населением[635].

Пустующие квартиры в этой полосе, и особенно в блокадном городе, привлекали к себе преступный элемент. Обворовывание квартир было распространено довольно широко. Если во втором полугодии 1941 года по этому виду преступлений были задержаны и осуждены всего 159 человек, то в первом полугодии 1942 года-уже 1118[636] Таким образом, обозначилась явная и резкая тенденция к увеличению данного вида преступлений, но, одновременно, и числа их раскрытий. Органы милиции, проанализировав уголовные дела, установили, что в общем числе привлеченных за кражи имущества из необитаемых квартир в 1942 году являлись: управхозы и дворники — 15 %, родственники потерпевших — 17 %, посторонние — 68 %, но в числе последних преобладали соседи по дому и квартире[637]. Для пресечения этих преступлений в середине 1942 года органами милиции совместно с советскими и партийными работниками была проведена основательная чистка состава управхозов и дворников[638]. Охрана имущества военнослужащих, эвакуированных и умерших граждан имела важное не только юридическое, но и политическое значение. Естественно, при выявлении краж и хищений имущества из своих квартир квартиросъемщики обращались в советские органы, законно возмущаясь безответственным выполнением органами милиции своих обязанностей, подавали многочисленные жалобы и заявления в суды. В целях профилактики этого вида преступлений в Ленинградской правде был опубликован ряд сообщений о приговорах к высшей мере наказания или к 10 годам лишения свободы расхитителей имущества из квартир военнослужащих и эвакуированных[639]. Помимо этого были организованы радиопередачи, посвященные данной проблеме, проведены совещания с управхозами и дворниками. Успешная ликвидация квартирных краж сводилась не столько к выявлению и раскрытию преступников, сколько к созданию условий, предупреждающих и исключающих эти преступления.

Особое внимание в райотделах и отделениях милиции уделялось улучшению агентурно-оперативной работы по раскрытию квартирных краж. В приказе начальника УНКВД № 0094 от 5 июня 1943 года подчеркивалось: «Военная обстановка требует от работников РО НКВД ЛО быстрого разоблачения и ликвидации преступников, своевременного предупреждения попыток преступных элементов к совершению каких-либо действий, направленных к подрыву народного хозяйства, к дезорганизации торговли и продовольственного снабжения и нарушению общественного порядка». Приказ требовал: «Действующую агентурно-осведомительную сеть направить на активный розыск врага, на предупреждение его замыслов, добиваясь своевременного вскрытия и пресечения преступной деятельности групп и отдельных лиц»[640].

Специальными решениями исполкома горсовета от 3 марта и от 30 июня 1942 года на райжилотделы и домоуправления возлагались обязанности по учету необитаемой жилой площади и оставшегося там имущества, по организации охраны имущества и повседневной проверки его сохранности[641].

Благодаря принятым мерам (дежурству у ворот, проверке документов у лиц, приходящих в дом после 23 часов и т. п.)[642], этот вид преступлений в первом полугодии 1943 года по сравнению с тем же периодом 1942 года сократился в 6 раз[643].

Однако, несмотря на все прилагаемые милицией усилия, во второй половине 1943 года опять отмечается рост некоторых видов преступлений — это, прежде всего, мелкие и квартирные кражи. Причем, по сравнению с 1942 годом, их количество возросло вдвое.

Несмотря на то, что жизнь населения в условиях военного времени была значительно усложнена, создание семей продолжалось. Даже в Ленинграде, который находился в тяжелейшем положении среди всех фронтовых городов северо-запада, в 1942 году было зарегистрировано 3108 браков. В этом же году родилось 13 677 детей, из них, к сожалению, 233 были мертворожденные[644]. В 1943 родилось живыми 7613 детей[645]. Регистрация браков, рождения и смерти осуществлялась отделами Записи актов гражданского состояния (ЗАГСа), находившимися в ведении УНКВД. Начальник управления НКВД ЛО П. Н. Кубаткин в справке от 16 мая 1942 г. «О рождаемости в Ленинграде» указывал, что до 60 % новорожденных имеют вес 2500 гр. (в первом полугодии 1941 г. он был равен 3100–3200 гр.)[646].

Перед правоохранительными органами встала важная проблема предупреждения детской беспризорности. В условиях первой военной зимы было отмечено немало случаев, когда оставшиеся без родителей дети и подростки оказывались без какого-либо патронажа, без средств к существованию, совершенно не приспособленными к жизни в блокадном городе. Подростки нередко попадали под влияние уголовных элементов и становились на преступный путь. Подобных сигналов в органы милиции поступало много. Эта проблема для Ленинграда была исключительно сложна и важна. 7 января 1942 года Ленгорисполком принял решение «О мероприятиях по борьбе с детской безнадзорностью», согласно которому создавались 17 новых детских домов (по одному в каждом районе города, а в Октябрьском — два)[647].

Однако в связи с резким увеличением таких детей их вынуждены были открыть 23 с общим контингентом в 5550 чел. К марту 1942 г. число детей в 98 детских домах достигло 14 300 чел.[648].

Следует особо отметить, что местные органы власти уделяли детским домам исключительное внимание. В помощь заведующим детскими домами были выделены лучшие учителя, директора и завучи законсервированных школ. Количество детей в детских домах во второй половине марта 1942 г. настолько выросло, что возникла необходимость их разгрузки как по мотивам невозможности создать надлежащие бытовые условия для детей, так и в целях сохранения жизни детей. За весну и лето 1942 г. было вывезено из Ленинграда 38 080 детей, находившихся в детских домах[649].

Число детей в городе продолжало оставаться значительным. На 1 июня 1942 г. в Ленинграде, Кронштадте и Колпино находилось детей в возрасте до 16 лет — 88,2 тыс. или 15,5 % всего населения (575,4 тыс.), которое получило карточки на июнь[650].

Одновременно решалась и продовольственная проблема для подростков.

7 февраля 1942 г. Военный совет Ленинградского фронта принял постановление № 00627 об увеличении норм продовольственного снабжения только на февраль, где устанавливались следующие нормы: а) для Домов малюток и интернатных групп детских яслей — мясо — 1 кг, жиры — 0,8 кг, яйцо — 15 шт., сахар — 1,2 кг, хлеб печеный — 7,5 кг, молоко сгущенное — 1 кг и т. д.; б) для дошкольных детских домов и интернатных групп детских садов — мясо — 1,2 кг, жиры — 1 кг, яйцо — 15 шт., сахар — 1,5 кг, хлеб печеный — 9 кг, сухофрукты — 0,2 кг, молоко сгущенное — 0,5 кг, крупа и макароны — 2 кг и др.; в) для школьных детских домов-мясо — 1,5 кг, жиры — 1 кг, яйцо — 15 шт., сахар — 1,5 кг, крупа и макароны — 2,2 кг, хлеб печеный — 9 кг, сухофрукты — 0,2 кг и др.[651].

Но это были полумеры. Наряду с ними в блокадном городе следовало искать и другие меры, направленные на сохранение детей. Важно было их оторвать от преступной среды, по возможности создать условия для приобщения к общественно-полезному труду. На основании решения Ленгорисполкома от 7 января создавались специальные комиссии по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью, в состав их обязательно входили сотрудники милиции[652].

Важное значение для местных органов власти в работе по сохранению детей и подростков имело постановление СНК СССР № 75 от 23 января 1942 г. «Об устройстве детей, оставшихся без родителей, и об усилении борьбы с детской безнадзорностью». На основании данного постановления Ленгорисполком от 13 февраля 1942 г. принял решение «Об устройстве детей, оставшихся без попечения родителей», которым обязал председателей исполкомов райсоветов до 25 февраля в каждом районе города создать детские приемники-распределители НКВД на 100–150 коек[653].

Для Управления НКВД Ленинграда правовой основой в создании таких детских учреждений в своей системе явился приказ НКВД СССР № 50, изданный в рамках постановления Совнаркома СССР от 23 января 1942 г.

Для руководства и контроля за деятельностью приемников-распределителей при Управлении исправительно-трудовых лагерей и колоний УНКВД ЛО было организовано специальное отделение, а при Управлении милиции Ленинграда С 3 марта 1942 г. был создан справочно-адресный стол[654]. Уже в феврале 1942 г. в каждом районе города были организованы детские приемники-распределители УНКВД. Со дня открытия их по июнь 1942 г. они приняли 15 000 детей, а до конца года через них прошло 26 250 человек. Детские приемники-распределители были также укомплектованы педагогическими, медицинскими и техническими работниками и оборудованы необходимым инвентарем и посудой[655].

Количество беспризорных и безнадзорных детей в городе, как и в стране в целом продолжало расти. Поэтому НКВД СССР разрешил повсеместно за счет местного бюджета с 22 сентября 1942 г. открыть детские комнаты милиции и вводить в них штатные должности инспектора и его помощника.

НКВД СССР неоднократно обращал внимание руководителей на местах на улучшение работы с детьми, оставшимися без родителей. В приказе НКВД СССР от 7 февраля 1943 г. «О мерах по усилению борьбы с детской беспризорностью» перед УНКВД Ленинградской области ставились следующие задачи:

а) обеспечить выявление и изъятие беспризорных и безнадзорных детей, организуя систематические обходы мест их возможного пребывания;

б) возобновить при отделениях милиции работу детских комнат, обеспечив в них необходимый санитарный минимум. Содержание задержанных детей вместе с взрослыми — запретить;

в) обеспечить тщательную фильтрацию задержанных детей, и тех из них, которые не имеют родителей, направлять в ближайшие детские приемники-распределители[656].

Транспортным отделениям НКВД Октябрьской железной дороги было предложено силами железнодорожной милиции: а) организовать выявление и изъятие беспризорных и безнадзорных детей на вокзалах; б) провести сплошную проверку вагонных парков и других железнодорожных сооружений, а также проверку поездов. Все задержанные дети после проверки подлежали направлению в детские приемники-распределители НКВД[657].

Циркуляром УНКВД ЛО № 21 от 20 июня 1943 г., ответственность за борьбу с детской беспризорностью и безнадзорностью, устройство детей, оставшихся без родителей, возлагалась лично на начальников районных отделов НКВД ЛО.

Следует особо отметить, что во всех приказах и циркулярах по вопросам борьбы с безнадзорностью детей подчеркивалось заботливое отношение к ним, уделение отеческого внимания и доброты.

21 августа 1943 года на основании приказа НКВД СССР № 001286 при Ленинградском областном Управлении внутренних дел был создан отдел по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью в количестве 13 человек[658]. На него возлагалась задача разработки мероприятий, направленных на ликвидацию беспризорщины и безнадзорщины, руководство всеми структурными подразделениями, которые занимались этой важнейшей проблемой[659].

Нельзя не отметить, что уже летом 1942 г. начался обратный приток детей-подростков из-за Ладожского озера. Все они немедленно попадали в приемники-распределители. После надлежащего осмотра и карантина дети от 14 лет направлялись непосредственно на производство или в ремесленные училища, а дети младших возрастов возвращались в детские дома.

Органы милиции задерживали всех детей, находившихся на улице без родителей после 21 часа. На рынки выделялись специальные патрули, создавались пикеты при отделениях милиции из молодежного актива[660]. В условиях нехватки приемников-распределителей органы милиции были вынуждены оперативно решать вопросы эвакуации детей и патронирования. Эта работа находилась под постоянным контролем и влиянием партийных, советских органов власти и общественности.

О масштабах деятельности подразделений УНКВД Ленинграда и Ленинградской области, непосредственно осуществляющих функции борьбы с беспризорностью и безнадзорностью, говорят следующие данные: за 1944 год с улиц и других общественных мест города и области органами внутренних дел было изъято 66 629 беспризорных и безнадзорных детей[661].

Руководство НКВД осуществляло постоянный контроль за деятельностью тех специальных служб, на которые возлагались задачи выявления беспризорных несовершеннолетних и устройства их в приемники-распределители. На инспекторов ОБДББ УНКВД ЛО также возлагалась задача и проверки детских учреждений Гороно, Управления трудовых резервов. На основании этих проверок Ленгорисполком принимал специальные решения. Так, 19 октября 1944 года в соответствии с решением Горисполкома № 125/5 «О мерах по предупреждению детской беспризорности и безнадзорности и улучшению обслуживания детей» во всех районах города были определены конкретные меры по созданию необходимых условий для выявленных детей, оставшихся без родителей[662].

Огромная работа, проведенная органами внутренних дел по предупреждению детской беспризорности и безнадзорности, заслуживает самого высокого восхищения, ибо тогда спасенные дети — будущее нации. В этом им помогал исторический опыт ВЧК — ОГПЧ, ставший бесценным в истории российского государства.

Однако, к сожалению, этот опыт в настоящее время не востребован, хотя он крайне необходим. Разрушенная экономика привела к резкому ухудшению социального и материального положения населения России и дало толчок к усилению детской безнадзорности и беспризорности. По официальным данным Генеральной прокуратуры в России насчитывается два миллиона беспризорных, а по подсчетам Министерства образования и Министерства труда — их не менее четырех миллионов[663].

Для исследователей также представляет интерес и вопрос, касающийся правового регулирования отношений государства с гражданами, привлеченными к уголовной ответственности. Уже 4, 7 и 10 июля 1941 года из тюрем досрочно освободились те граждане, которые были осуждены по Указам Президиума Верховного Совета СССР от 26 апреля и от 10 августа 1940 года (за прогулы, отказ от работы и невыход на работу, за мелкие кражи с производства и др.), а также осужденные за бытовые и служебные маловажные преступления и несовершеннолетние, имеющие остатки срока ниже 6 месяцев[664]. 4 июля специальным телеграфным распоряжением НКВД за № 30/6848/02 из тюрем освобождались беременные женщины и женщины, имеющие детей (кроме женщин, осужденных за контрреволюционные преступления, бандитизм и рецидивисток)[665]. Через несколько дней, 12 июля 1941 года, дополнительным закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР был и досрочно освобождены осужденные за маловажные бытовые преступления, имеющие остаток срока наказания менее одного года; осужденные за нарушение дисциплины и самовольный уход из училищ (школ) учащиеся РУ и ФЗО. Милиция прекращала дела о преступлениях, а также и передачи в суды тех дел, которые были совершены до издания Указа Президиума Верховного Совета от 12 июля 1941 года, и если в законе за эти преступления предусматривалось наказание не свыше одного года лишения свободы или исправительно-трудовые работы[666].

На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 29 сентября 1942 года освобождались от наказания несовершеннолетние за преступления, совершенные до 30 сентября 1942 года. Уголовные дела на несовершеннолетних прекращались, если за совершенное преступление по УК РСФСР предусматривалось наказание не свыше 2 лет. Также прекращались дела за нарушения дисциплины учащимися и за их самовольный уход из училищ, школ РУ и ФЗО, даже если законом за эти нарушения предусматривались наказания сроком свыше 2 лет. Однако освобождению за все названные преступления не подлежали подростки в возрасте 16–18 лет, бывшие по национальности немцами, румынами, венграми, финнами и итальянцами. Одновременно указывалось, чтобы при досрочном освобождении все лица предупреждались, что в случае повторного совершения преступлений им надлежит более суровая мера наказания[667].

Не рассматривая другие аспекты деятельности правоохранительных органов по смягчению криминогенной обстановки в блокадном Ленинграде, необходимо подчеркнуть следующие моменты. Во-первых, круг обязанностей, возложенных на органы НКВД в военные годы, был значительно шире, чем в предшествующий мирный период. Важность решаемых задач обусловливалась не только режимом военного положения, но и создавшейся блокадной обстановкой. Во-вторых, блокада Ленинграда застала органы УНКВД в сложной внутренней обстановке: это и нехватка личного состава, и физическое истощение сотрудников, и их высокая смертность, отсутствие топлива для оперативной техники и др. Безусловно, перечисленное не могло не сказаться на борьбе с преступностью, что, в свою очередь, потребовало принятия определенных мер по усилению ленинградской милиции и других служб. В-третьих, несмотря на все трудности блокадного времени, вся система правоохранительных органов была направлена на борьбу с преступностью и всеми ее разновидностями, что способствовало обеспечению общественной безопасности в городе.

Правовой базой для этой борьбы служили те нормативные документы, которые принимались вышестоящими органами. Но серьезной проблемой для оперативно-служебной деятельности органов НКВД являлось отсутствие своевременной документации, например, инструкций о порядке действий сотрудников милиции в какой-либо новой ситуации.

Свои служебные задачи сотрудники милиции и прежде всего ленинградской выполняли в сложных условиях блокадного города. В январе — феврале 1942 г. они потеряли 378 своих товарищей, умерших от голода. 1600 рядовых и начсостава находились при смерти. Однако, несмотря на все лишения — они справились со своими обязанностями. 5 августа 1944 г. ленинградская городская милиция Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена орденом Красного Знамени.

В военное время на основе Конституции СССР в дополнение к действующему законодательству принимаются законы и другие правовые акты, обеспечивающие необходимую перестройку народного хозяйства и всего уклада жизни на военный лад. Большое внимание уделялось обеспечению общественного порядка и государственной безопасности, вопросам укрепления дисциплины и правопорядка во всех звеньях государственного управления, повышению организованности и дисциплинированности всех людей.

В период Великой Отечественной войны в основном применялось уголовное законодательство, принятое в довоенное время, так как оно предусматривало повышенную ответственность и за общественно опасные деяния в военное время. Например, самовольная отлучка, совершенная в военное время, влекла за собой лишение свободы на срок от трех до семи лет, дезертирство в военное время каралось высшей мерой социальной защиты с конфискацией имущества.

Вместе с тем, уголовное законодательство было дополнено некоторыми нормами, направленными на усиление борьбы с преступлениями, подрывающими обороноспособность страны и мощь Вооруженных Сил.

Учитывая особую опасность распространения в военное время ложных слухов, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 6 июля 1941 года предусматривает специальный состав преступления — распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, устанавливая за него строгое наказание. Указом устанавливалось, что виновные в распространении в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, караются по приговору военного трибунала заключением на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влекло за собой по закону более тяжкого наказания[668].

Действительно, панические слухи возбуждали население, особенно его неустойчивую часть, дезорганизовывали работу фронтовых и тыловых структур, вызывали сомнения в правильности отданных приказов и распоряжений, побуждали к пассивности в борьбе с врагом.

Они касались как высшего военного и политического руководства, так и местного. В них сквозила мысль о сомнениях в победе над сильной германской армией. Так, 17 июля 1941 года житель Медвежьегорского района КФ ССР некто К. в разговоре заявил: «СССР ни за что не выдержит удара Германии, и те сведения, которые передают по радио, можно понимать наоборот, советскую технику никак нельзя сравнить с германской. Германия показала свою мощь во всех странах, что могут подтвердить те лица, которые останутся в живых и увидят другую жизнь»[669], а учитель средней школы А. 8 июля 1941 года говорил: «Политику в Советском Союзе пихают куда угодно, что за стол обедать без политики не садятся»[670].

Заслуживает внимания оценка самих контрразведывательных органов по фактам провокационных и панических слухов. Так, начальник контрразведывательного отдела (КРО) НКГБ КФ ССР ст. лейтенант госбезопасности Дубинин в своей справке от 30 июля 1941 года указывал: «Истекший период свидетельствует о том, что антисоветский элемент пытается среди отсталой части населения распространять панические и провокационные слухи, чем деморализует население… Однако они не имеют никакого влияния среди населения в силу своей очевидной нелепости»[671].

24 июня 1942 года нарком внутренних дел КФ ССР М. Баскаков сообщал в НКВД СССР о том, что «Политическое настроение Карело-Финской республики в основном вполне здоровое, устойчивое. Отмеченные нашей негласной сетью отдельные факты антисоветских проявлений исходят со стороны некоторых одиночек — рабочих, колхозников, а также интеллигенции. Содержание враждебных высказываний этих одиночек главным образом сводится к выражению недовольства продснабжением в связи с временными затруднениями, частично проявляются пораженческие настроения, клеветнические высказывания по адресу советской печати и неверие в силу англо-советского сотрудничества…»[672].

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 года «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»[673] установил, что рабочие и служащие предприятий военной промышленности являются на период войны мобилизованными и закрепленными для постоянной работы за теми предприятиями, на которых они работают. Самовольный уход рабочих и служащих с этих предприятий квалифицировался как дезертирство.

В целях обеспечения рабочей силой важнейших предприятий и строек военной промышленности и других отраслей народного хозяйства, работающих на нужды обороны, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 13 февраля 1942 года «О мобилизации на период военного времени трудоспособного населения для работы на производстве и строительстве» признал необходимой на период военного времени мобилизацию трудоспособного городского населения для работы на производстве и в строительстве, в первую очередь, в авиационной и в танковой промышленности, в промышленности вооружения и боеприпасов, в металлургической, химической и топливной промышленности. Уклонение от мобилизации для работы на производстве и в строительстве влекло уголовную ответственность, установленную данным указом[674].

Отмечая особую важность организованной мобилизации и призывов на военную службу в условиях военного времени, Государственный Комитет Обороны в январе 1942 года ввел новые правила воинского учета и установил, что в военное время военнообязанные и призывники, уклоняющиеся от военного учета, подлежат ответственности, как за совершение воинского преступления — пост. 193 п. 10а УК РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик[675], т. е., как за уклонение от призыва по мобилизации в ряды Красной Армии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1943 года «О введении военного положения на всех железных дорогах»[676] на железнодорожном транспорте была введена воинская дисциплина и установлена ответственность работников железнодорожного транспорта за преступления по службе наравне с военнослужащими Красной Армии. Действие данного указа 9 мая 1943 года было распространено и на Народные комиссариаты морского и речного флотов и Главное управление Северного морского пути при Совнаркоме СССР[677].

27 января 1944 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности начальствующего и рядового состава военизированной охраны предприятий и военизированной пожарной охраны НКВД СССР за преступления по службе»[678], который установил, что в период военного времени лица начальствующего и рядового составов военизированной охраны за преступления по службе несут уголовную ответственность по Положению о воинских преступлениях наравне с военнослужащими.

Специфической особенностью уголовных законов, принятых в период войны, является то, что эти законы были направлены на укрепление дисциплины и приравняли широкий круг лиц (рабочих и служащих) к военнослужащим в отношении уголовной ответственности. Так, самовольный уход рабочих и служащих с транспорта, объявленного на военном положении, с предприятий военной промышленности квалифицировался как дезертирство[679]. Уголовные дела по этим преступлениям были подсудны военным трибуналам.

Применяя суровые меры наказания к изменникам Родины, шпионам, диверсантам и дезертирам, военные трибуналы в то же время в соответствии с примечанием 2 к ст. 28 УК РСФСР 1926 года широко применяли к лицам, совершившим преступления, не представляющим особой опасности, отсрочку приведения приговора в исполнение до окончания военных действий с направлением осужденных в штрафные части, где им предоставлялась возможность искупить свою вину перед советским народом[680].

Более строгая ответственность за нарушение правопорядка в эти годы обусловливалась обстановкой военного времени и важностью задач, решаемых трудовым народом и армией, что могло отрицательно сказаться на обороноспособности страны.

Начавшаяся война обострила у политического руководства страны понимание возможного раскола в обществе и активизации контрреволюционных элементов в подрывной деятельности. Поэтому в первые дни войны и в последующем постоянно анализировалось морально-политическое настроение в различных слоях населения, ужесточалась борьба с антисоветскими проявлениями. Наркомат госбезопасности СССР требовал ежедневных двухразовых сведений (в 9 утра и в 21 час) о состоянии органов НКГБ на местах по форме: 1. Эвакуации дел; 2. Положение арестованных, эвакуация их, отправка. В случае угрожаемого положения — эвакуация органов; 3. Повстанческие, антисоветские проявления, происшествия, десанты, борьба с ними; 4. Количество арестованных: а) с начала военных действий ежедневно; б) за отчетные сутки[681].

Представляет интерес донесение наркома госбезопасности КФ ССР М. Баскакова о настроениях населения. 24 июня 1941 года он доносил: «Повстанческих выступлений, антисоветских проявлений и происшествий на территории КФ не было»; 25 июня — то же самое; 26 июня — то же самое; 27 июня — то же самое[682].

В структуре УНКВД городов северо-запада и в частности Ленинграда и области наряду с отделами уголовного розыска, борьбы с хищениями социалистической собственности, борьбы с бандитизмом и другими имелся и секретный политический отдел (СПО). Его штат состоял из 120 человек. На 19 ноября 1941 года здесь находилось 8 отделений, каждое из которых имело определенное направление. Так, 1-е отделение вело работу по раскрытию преступлений, связанных с контрреволюционной деятельностью правых, троцкистов, зиновьевцев, а также исключенных из ВКП(б) по политическим мотивам; 2-е — вело наблюдение за меньшевиками, эсерами, сионистами, бундовцами; 3-е — занималось делами, касающимися церковников и сектантов; 4-е предупреждало создание нелегальных антисоветских формирований среди молодежи; 5-е — расследовало все дела, связанные с контрреволюционной деятельностью лиц из числа академических работников, медицинской, педагогической и юридической интеллигенции; 6-е — занималось борьбой с контрреволюционными формированиями; на 7-е отделение возлагалось выявление авторов контрреволюционных листовок и анонимок; 8-е — проводило оперативно-чекистское обслуживание территориальных военкоматов и призывного контингента в Красную Армию, Военно-Морской Флот, войска НКВД, в милицию и пожарную охрану[683]. В последующие годы этот отдел был расширен. В феврале 1942 года здесь было организовано новое отделение по обслуживанию госпиталей системы Наркомздрава.

Каждое отделение имело довольно четкие инструкции по разработке своего совершенно секретного направления и руководствовалось указаниями НКВД СССР и УНКВД ЛО. 27 ноября 1941 года в своем приказе за № 00393 начальник Управления П. Н. Кубаткин указывал на то, что органы НКВД располагают сведениями об активизации германской разведки в отношении получения сведений, касающихся дислокации, состояния и научной проблематики бактериологических учреждений в СССР и в Ленинграде и ее стремлении привлечь к этому научно-медицинский персонал указанных учреждений. Он потребовал, чтобы к 15 декабря все начальники РО НКВД представили планы агентурно-оперативных мероприятий по пресечению бактериологических диверсий и раскрытию контрреволюционных формирований. В планах должно предусматриваться: а) изучение личного состава учреждений, связанных с бактериологией, и лиц, проявляющих интерес к вопросам производства бактериологических препаратов и хранения живых культур; б) вербовка агентуры и осведомителей в наиболее уязвимых в диверсионном отношении учреждениях и разработка подучетного элемента; в) тщательное расследование каждого случая отравления и эпидемического заболевания; г) проверка хранения бактериологических препаратов, ядов, соблюдение установленного режима охраны этих учреждений[684].

В соответствии с данным приказом была усилена работа по обеспечению режима надежной охраны указанных объектов, а также и проработка агентурных данных.

Особая обстановка военного периода требовала усиленной политической бдительности. Именно поэтому начальник УНКВД Ленинграда в своем циркулярном письме 4сс от 22 января 1942 года, адресованном всем начальникам районных отделов внутренних дел, отмечал, что в связи с войной активизировалась антисоветская работа со стороны исключенных из ВКП(б) и ВЛКСМ, родственников репрессированных, а также лиц, подвергавшихся репрессиям и считающих себя ущемленными советской властью[685]. Он подчеркивал, что названные категории лиц ведут пораженческую агитацию, распространяют контрреволюционную клевету, встают на путь организованной борьбы с советской властью, ориентируются на сотрудничество с фашистскими оккупантами.

Немецкая разведка на временно оккупированных территориях вербует из этих лиц свою агентуру для засылки в наш тыл. В директиве предлагалось не только выявлять этих лиц, но и устанавливать связи их с контрреволюционными формированиями и немецкой разведкой, а также с уголовными элементами[686].

Германская разведка всячески стремилась использовать антисоветски настроенные элементы в своих целях и через них собирать необходимые сведения о военной промышленности, о состоянии боевой техники и вооружении Красной Армии. В декабре 1941 года советскими войсками были захвачены документы, в числе которых оказался вопросник германской разведки. В нем предлагалось несколько разделов.

В первом — «Мобилизационные возможности СССР к весне 1942 года» — указывалось на необходимость выяснения следующих вопросов: а) для какого числа вновь сформированных частей еще остающаяся военная промышленность (исключая Донецкий бассейн, Москву и Ленинград) в состоянии произвести оружие и военное имущество, в том числе: пехотное оружие, танки всех типов, автомашины, самолеты, различные боеприпасы; б) где располагаются главнейшие заводы по строительству танков, орудий и самолетов.

Во втором разделе «Производительность оставшейся военной промышленности» ставилась задача выявить, в состоянии ли оставшаяся военная промышленность и промышленность, находящаяся в строительстве с обеих сторон Урала, снабдить вооружением Красную Армию и в каком размере.

Особый интерес для германской разведки представляли также ответы на вопросы, связанные с состоянием наличия продуктов питания в районах, находившихся еще у русских, с производительностью военной промышленности, с масштабами добычи угля, нефти, железа на Урале и в Кузнецком бассейне, с размерами запасов этого сырья и нефти в районе между Волгой и Восточной Сибирью, с состоянием оптической промышленности и промышленности точного машиностроения и др.[687].

Следует иметь в виду то обстоятельство, что группе армий «Север» была придана Айнзатцгруппа А (командир бригаденфюрер СС Штелекер). Ее зондеркоманды распределялись по армиям. Зондеркоманда Ia действовала в Эстонии (Пярну, Таллин, Дерпт и Нарва). Зондеркоманда Ib — в районе южнее Ленинграда (Псков, Остров и Опочка). Планировалось, что команды тайной полиции безопасности в составе танковой дивизии СС «Мертвая голова» ворвутся в Ленинград и будут проводить изъятие «враждебных рейху элементов»[688]. В директивных указаниях предписывалось уничтожать евреев. По мнению идеологов фашистской Германии, они являлись теми, кто накапливал богатства, стремился всячески проникнуть во власть и влиять на политику. Поэтому, неслучайным являлось то положение, что в числе коммунистов была значительная часть евреев, которые для себя создавали и в условиях блокады льготные условия. Немецкое командование рассчитывало, что население блокированного города выступит с организованным сопротивлением еврейству и коммунизму, и этим будет способствовать вступлению войск вермахта в Ленинград.

Наличие определенной части носителей старой буржуазной, монархической идеологии, безусловно, проявляло себя в разных ситуациях. Война обострила идейные взгляды и духовную сущность этих людей и, в отличие от абсолютной массы сражающегося народа, вынашивала не только изменнические, но и в целом пораженческие взгляды и настроения. Айнзатцгруппа А и ее команды в своих сводках о положении в Ленинграде неоднократно указывали на то, что какая-то часть населения надеется на скорое вступление немецких войск в город, и этим они спасутся от вымирания. Действительно, спецслужбы НКВД Ленинграда выявляли тех, кто не только высказывал пораженческие мысли, но и способствовал приходу немцев в город. В донесении УНКВД от 6 ноября 1941 года указывалось на то, что: «Контрреволюционная группа из бывших людей, возглавляемая бывшим бароном Штакельбергом, готовится к приходу немцев и в этом направлении проводит антисоветскую работу». В декабре 1941 года были выявлены контрреволюционные группы «Народная партия», «Осторожная», националистическая группа эстонцев и другие. Все они ориентировались на приход немцев, вынашивали террористические намерения в отношении руководства обороной города, готовили кадры для создания повстанческих ячеек. В спецдонесениях УНКВД в числе организаторов антисоветской и контрреволюционной борьбы указывались представители научной, вузовской, технической и творческой интеллигенции[689].

В августе 1942 года комиссар Госбезопасности П. Н. Кубаткин обратил внимание своих подчиненных на то, что участники ликвидированной в 30-е годы контрреволюционной организации «Промпартия» возобновили свою враждебную работу, стремятся установить контакт с фашистской разведкой и пытаются создать партию фашистского толка с тем, чтобы реставрировать в СССР капитализм под протекторатом Германии. Он потребовал «установить всех бывших участников „Промпартии“, освобожденных из тюрем и ИТЛК, как отбывших сроки наказания, так и освобожденных досрочно ввиду использования их на разных работах, и проводить разработку тех из них, кто продолжает работать в оборонной промышленности, на железнодорожном и водном транспорте в контакте с соответствующими оперативными отделами…»[690].

Представляет интерес совершенно секретное указание заместителя начальника УНКВД С. И. Огольцова от 29 октября 1942 года, в котором он требует от начальников районных отделений взять на учет всех проживающих в Ленинграде бывших офицеров царской и белой армии. В справке за 1942 год секретно-политического отдела УНКВД об активизации контрреволюционной деятельности бывшего царского и белого офицерства указывается, что «наиболее непримиримые элементы из числа бывших офицеров царской и белой армии значительно активизировали свою антисоветскую деятельность, причем некоторые из них ее проводят по заданиям немецких разведывательных органов или стремятся установить с ними контакт. В начале 1942 года по агентурным данным была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная военная организация „гатчинцы“, в которую входили бывшие офицеры — воспитанники Гатчинского военного училища. Всего в организации насчитывалось 11 человек. Через бывшего штабс-капитана царской армии Черницкого организация была связана якобы с резидентом германской разведки Игнатовским. Последний на допросе показал: „…Я, как руководитель фашистской организации, хотел использовать „гатчинцев“ для нашей общей борьбы. Я хорошо понимал, что „гатчинцы“ представляют из себя надежные, обученные военные кадры. Черницкий был согласен со мной и говорил, что он поддерживает немцев и желает их прихода, поскольку они свергнут советскую власть“»[691]. В справке указывается, что Игнатовский вербовал в свою организацию бывших офицеров, расширяя сеть своего влияния.

В это же время также была раскрыта контрреволюционная группа бывшего штабс-капитана царской армии, профессора Института метеорологии Красной Армии Г. К. Устюгова. В его показаниях говорится: «Все участники антисоветской группы принимали деятельное участие в попытке установления связей между немецким командованием и антисоветской группой. Для этой цели группа готовила переброску через линию фронта своего участника — Чугрова, давшего на это согласие. Он должен был установить связь через белоэмигрантов-бывших генералов царской армии Балдина, Шварца, Кривошеина и других, которых знал Устюгов»[692].

В том же году была ликвидирована еще одна так называемая контрреволюционная группа из числа профессорско-преподавательской интеллигенции. Возглавлял ее профессор Политехнического института Н. К. Виноградов. Цель группы была та же — с помощью немцев свергнуть советскую власть. Участник этой организации — доцент института, бывший офицер Бочинский показал: «Получив установку Виноградова на создание участниками нашей организации контрреволюционных групп, я организовал такую группу в количестве 6 человек на факультете внутризаводского транспорта, совместно с ними проводил пораженческую пропаганду, обсуждал вопрос о совместной встрече немецких войск в Ленинграде с целью предложить им свои услуги для установления нового порядка в городе»[693]. По материалам дела явствовало, что бывшие царские и белые офицеры стремились создать свою «Русскую национал-социальную партию», которая бы сотрудничала с немцами после захвата ими Ленинграда[694].

Подозрения в отношении бывших царских и белогвардейских офицеров касались и тех из них, кто уже находился в местах лишения свободы или на поселении. Так, оперативно-следственным составом Сорокского ИТЛ (Сороклаг), находившимся в Беломорске, были вскрыты два подпольных формирования «Враги» и «Перебежчики». Во главе первой стоял бывший белогвардеец-колчаковец, который за связи с троцкистами был осужден на 10 лет. В эту группу входили также бывшие белогвардейцы, бывшие кулаки и неоднократно судимые. Всего в группе насчитывалось 18 человек. Вторая группа была меньшей численности. Возглавлял ее латыш, трижды судимый за расхищение государственной собственности, побеги бандитизм. Целью этой группы являлись организация вооруженного побега и переход на сторону противника[695].

Центр, в лице НКВД СССР и УНКВД ЛО, постоянно требовал усиливать борьбу с деятельностью различных контрреволюционных сил. 15 февраля 1943 года в своем циркуляре начальникам РО и ГО НКВД комиссар Госбезопасности П. Н. Кубаткин вновь указывает: «С возникновения войны между СССР и Германией антисоветские элементы в различных кругах советской интеллигенции активизировали свою враждебную работу… Отмечены отдельные факты прямой измены Родине со стороны лиц из числа интеллигенции и перехода ее на сторону немцев, установления связей и тесного сотрудничества с германскими оккупационными властями. Были вскрыты и ликвидированы контрреволюционные формирования в Ленинграде…»[696].

Насколько правдивы, честны и, главное, добровольны ли признания обвиняемых в антисоветской деятельности Игнатовского, Устюгова, Бочинского и других сказать сегодня трудно. Однако известно, что в годы войны репрессии коснулись значительной части советской интеллигенции и в большинстве случаев они были необоснованны. Наиболее вопиющим актом беззакония за всю историю блокады является арест и осуждение по статьям 58-3 и 58–11 УК РСФСР ученых И. В. Розе и А. С. Кошлякова, Б. И. Избекова, А. М. Журавского, В. А. Тимофеева, Г. Т. Третьяка и других (всего 13 человек). Все они работали по военной тематике.

Следствие по этому делу вел старший следователь УНКВД Н. Ф. Кружков. Он предъявил арестованным им людям (это было в декабре 1941 года, в самое тяжелое время блокады) обвинение в том, что они все, якобы, входят в так называемый «Комитет общественного спасения». Избиениями, угрозами, шантажом, жалким кусочком хлеба Кружков добивался от обезумевших от голода и страданий людей «признаний» в «существовании» выдуманных им групп этой «контрреволюционной организации». В целом же он умышленно обвинил в мнимой «антисоветской деятельности» около 140 ученых[697].

В фальсификациях Кружкова нельзя усматривать только его личные карьеристские, преступные наклонности — его «деятельность» явно поощряло и руководство. В хранящейся в бывшем Ленинградском партийном архиве характеристике на него (датирована 31 января 1942 года) написано: «Тов. Кружков на ряде проведенных им групповых дел (Игнатовский — 8 чел.; Корн — 8 чел. и др.) показал себя как способный, энергичный и знающий следственное дело чекист… Работает быстро и четко, брака в деле не имеет… Достоин выдвижения»[698]. Он получал денежные премии, был удостоен ордена Красной Звезды, продвинулся по службе. Больше того, тогдашний руководитель ленинградских органов госбезопасности П. Н. Кубаткин в Ленинградской правде отметил операцию по «разоблачению» группы ученых как заметное достижение в работе территориальных органов НКВД. Следует сказать, что именно он, как и другой комиссар госбезопасности И. С. Шикторов, настаивали на усилении агентурно-чекистской и оперативной работы. Многочисленные указания (приказы, приказания и циркуляры: от 31 декабря 1941 г.; 12, 22, 28 февраля, 21 августа, 29 октября 1942 г.; 5, 26 марта, 4 июля, 2, 9, 18, 30 августа, 16 сентября, 2 октября, 20 ноября 1943 г. и др.) требовали от начальников отделов и отделений шире привлекать агентурную сеть к выявлению антисоветски настроенных лиц среди интеллигенции Ленинграда. Заслуживает внимания, например, приказ УНКВД № 0094 от 5 июня 1943 г. «О недочетах в агентурно-оперативной работе в райотделах и отделениях НКВД ЛО». В приказе говорилось: «Проведенная проверка в 22-х районных отделениях и городских отделах милиции показала, что агентурно-оперативная работа в этих подразделениях находится в неудовлетворительном состоянии и не отвечает требованиям военного времени. А именно залогом успешной работы по борьбе с преступностью является широко разветвленная, высококачественная агентурно-осведомительная сеть». В приказной части подчеркивалось: «…Действующую агентурно-осведомительную сеть направить на активный розыск врага, на предупреждение его замыслов, добиваясь своевременного вскрытия и пресечения преступной деятельности групп и отдельных лиц…».

В многочисленных приказах и указаниях строго предупреждались начальники тех отделов и отделений, где длительное время не раскрывались дела по агентурным разработкам: им выносились взыскания и ставилось на вид за слабую работу по созданию сети осведомителей и т. п.

Видимо, это и приводило к дутым делам, фальсифицированным отдельными следственными работниками, которые поощрялись своими начальниками. В действительности было немало обвинений, которые фабриковались на ложных доносах. Так, например, в приказе УНКВД № 0082 от 28 февраля 1942 года «О недочетах в работе с агентурой» указывалось: «…агент „Ньютон“ сотрудничал с органами НКВД в течение 14-ти лет. В секретно-политическом отделе УНКВД он считался ценным агентом, располагающим большими связями. В декабре 1941 года он дал материал по группе театральных работников, указывая на их антисоветскую деятельность. По этим сведениям один из артистов был арестован. Но выяснилось, что „Ньютон“ в личных, корыстных целях давал клеветнические материалы на него и других лиц. Как провокатор он был осужден военным трибуналом». И таких фактов немало. Например, секретный сотрудник «Невельская» допускала в своей работе провокации, инициировала антисоветские сборища, и по ее доносам арестовывались граждане, которых впоследствии вынуждены были освободить[699].

В этом отношении представляет интерес приказ начальника УНКВД № 00109 от 4 июля 1943 года «О недочетах в агентурно-оперативной работе Отдела контрразведки НКВД „СМЕРШ“ ОВТ ЛФ». В нем указывалось: «В результате ознакомления с состоянием агентурно-оперативной работы следует констатировать крайне низкий ее уровень, примитивность и шаблон…, нежелание оперативного состава решительно порвать с установившимися традициями ограничивать себя наблюдением за объектами и боязнь переходить к творческой разведывательной и контрразведывательной работе по розыску вражеской агентуры и своевременному пресечению ее преступной, подрывной деятельности… 15 % дел из общего числа имеющихся формуляров и учетных дел подлежат немедленному прекращению и сдаче в архив, как заведенные без достаточных оснований и бесперспективные. Остальные дела квалифицированной агентурой не обеспечены. Осведомители, разрабатывающие подучетников, фактически являются лишь сторонними и случайными фиксаторами отдельных антисоветских высказываний».

В приказной части начальник УНКВД требовал:

«1. В месячный срок пересмотреть всю агентурно-осведомительную сеть, очистить ее от неработоспособных элементов — балласта и двурушников…»[700].

В другом приказе УНКВД № 00126 от 9 августа 1943 года «О недостатках в следственной работе в органах милиции г. Ленинграда» говорилось о том, что Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года требовало от работников органов НКВД: «перестроить всю следственную работу, прекратить практику упрощенного ведения следствия, не допускать необоснованных арестов и обеспечить высококачественное расследование по делам».

Проверка состояния следственной работы в органах милиции города установила факты грубого нарушения норм УПК, как при реализации агентурных материалов следственным путем, так и в процессе самого следствия по возбужденным делам. Продолжали иметь место аресты граждан без достаточных к тому оснований, незаконное задержание подозреваемых и нарушение сроков содержания в КПЗ.

Имелись случаи, когда агентурные материалы в процессе следствия не подтверждались и возбужденные уголовные дела следственные органы вынуждены были прекращать. Только за семь месяцев 1943 года было освобождено из-под стражи 125 человек, в том числе с прекращением уголовного преследования — 54[701].

Для современных исследователей представляют интерес те положения, которые касались объективности расследования. В этом же приказе подчеркивалось: «…д) Категорически отказаться от построения обвинения только на признании самого обвиняемого. Всякое признание должно быть подтверждено свидетельскими показаниями, подкреплено документами или другими бесспорными уликовыми данными; е) Отказаться от ограничения следствия только пределами первоначальных фактов, имеющихся в распоряжении следователя»[702].

О том, что агентурно-осведомительная сеть не обладала достаточной подготовкой и не могла объективно дать показания, говорит тот факт, что только в отделе милиции Октябрьской железной дороги имелось 1574 человек агентов-осведомителей, но в составе этого значительного секретного аппарата всего лишь 70 человек являлись опытными агентами, т. е. всего 5 % к общему числу секретных сотрудников. В результате наблюдался очень большой процент явок без необходимых материалов. Например, из 16 952 явок, состоявшихся в течение первого полугодия 1943 года, материалы отсутствовали на 8841, или в 40 %. Большая часть явок (1419) была сорвана по вине оперативных работников и агентуры[703].

Все эти факты свидетельствуют о том, что значительное число лиц, привлеченных к уголовной ответственности, были репрессированы необоснованно. Именно это явилось предметом пересмотра в последующем многих дел. С июня 1954 года по март 1956 года в Ленинграде работала областная комиссия по пересмотру уголовных дел на лиц, осужденных в первые послевоенные годы за контрреволюционные преступления времен войны. В справке председателя этой комиссии указывалось, что комиссия рассмотрела 4005 дел на 5087 человек и 37,2 % обвинительных вердиктов были признаны необоснованными, а приговоры по ним опротестованы. Только уже упоминавшимся следователем Кружковым, как выяснилось, было сфабриковано около 20 дел, по которым необоснованно осудили свыше 60 ученых и специалистов. Но сколько вообще было сфальсифицировано ложных обвинений, подсчитать трудно: ведь в блокадную пору существовали и реальные шпионы, диверсанты и другие преступники. Безусловно, было бы наивно представлять жесточайшую войну без острого тайного противоборства[704].

Представляет интерес инструкция Главного управления государственной безопасности НКВД СССР «О порядке производства операции (обысков и арестов)», повторно направленная в октябре 1943 года местным органам НКВД для руководства к действию. Здесь имелись следующие разделы: 1. Общие положения. 2. Подготовка операции. 3. Действия наряда на месте операции. 4. Арест. 5. Обыск. 6. Действия наряда при проведении операции. 7. Документальное оформление операции. 8. Опись имущества и опечатывание квартиры (комнат). 9. Засада 10. Групповые операции. 11. Наложение ареста на имущество. 12. Учет работы по операции в 3-м спецотделе НКВД СССР.

В этой же инструкции указывалось:

«1. Арест и обыск производятся на основании ордера, подписанного народным комиссаром внутренних дел СССР или его заместителями на периферии, народными комиссарами внутренних дел союзных или автономных республик и их заместителями, начальниками (заместителями начальников) соответствующих органов НКВД.

2. Арест преступников, пойманных на месте преступления, мог быть произведен сотрудниками НКВД без ордера, в порядке задержания, с последующим оформлением.

3. Арест, как правило, сопровождается личным и домашним обыском, а также обыском по месту службы арестованного. Обыск может производиться и без ареста, если это оговорено в ордере»[705].

В п. 19 указывалось: «Немедленно после проникновения в квартиру, оставив внутри у входной двери красноармейца или сотрудника, руководитель операции предлагает всем оставаться на местах и не двигаться, обнаруживает подлежащего аресту, предъявляет ему ордер и тут же подвергает тщательному личному обыску, предлагая в первую очередь сдать возможно имеющееся оружие…»[706].

В п. 25 говорилось, что: «В процессе обыска должны быть осмотрены и проверены в целях обнаружения спрятанных в них (особенно в скрытых тайниках) вещественных доказательств:

а) пол, потолок, двери, окна, стены с прикрепленными к ним предметами (портреты, картины, зеркала, люстры…);

б) мебель, ее содержание, возможные тайники: скрытые ящики в письменных столах и шкафах..;

в) книги, одежда, белье, посуда, все предметы личного обихода…».

Безусловному изъятию при обыске подлежали: нарезное огнестрельное оружие, контрреволюционная литература всех видов, вся подозрительная, с точки зрения контрреволюции и шпионажа, переписка, особенно с признаками шифра, тайники, коды, совершенно секретные и не подлежащие оглашению материалы организации ВКП(б), Коминтерна, ВЛКСМ, НКО, других наркоматов и государственных учреждений, секретные чертежи, карты и схемы, всякие записи адресов, фамилий, номеров телефонов и т. д.[707].

Как видно, в инструкции давался подробный перечень действий тех должностных лиц, которые осуществляли арест и обыск. Но права задержанного здесь даже не упоминались, а о понятых указывалось лишь в одном месте.

В числе задач, стоящих перед органами НКВД, и прежде всего в предупреждении раскола советского народа, в пресечении попыток использовать националистические настроения, основной задачей было решение вопроса об усилении борьбы с украинскими националистами. В приказе УНКВД ЛО № 00400 от 3 декабря 1941 года говорилось: «Вооруженное нападение фашистской Германии на Советский Союз вызвало активизацию контрреволюционной деятельности украинских националистических элементов в СССР. Украинских националистов и в первую очередь „ОУН“ (организация украинских националистов) немецкая разведка использует для организации шпионских, диверсионных, террористических групп на нашей территории. Агентурными и следственными материалами установлено, что ОУН, как и ряд других контрреволюционных националистических организаций: УНДО (Украинская национально-демократическая организация), УВО (Украинская военная организация), УНО (Украинское националистическое объединение) — являются филиалами немецко-фашистской партии и немецких разведывательных органов. Их деятельность сугубо законспирирована. Каждый вступающий в ОУН дает присягу о хранении в строжайшей тайне существования организации и ее деятельности. Перед принятием присяги вступающий в организацию обязан выучить наизусть 10 заповедей члена ОУН:

1. Добьешься украинского государства или погибнешь в борьбе за него;

2. Не позволишь очернить ни чести, ни славы;

3. Помни великие дни борьбы за наше освобождение;

4. Будь горд и помни, что ты являешься продолжателем борьбы за славу Владимира Трезуба;

5. Мсти за смерть великих рыцарей;

6. Про дела не говори с кем можно, а говори с кем нужно;

7. Ни просьбы, ни угрозы, ни муки, ни смерть не заставят тебя выдать тайну;

8. Ненавистью и хитростью ты встречаешь врага своей нации;

9. Будь героем украинской нации;

10. Стремись к расширению богатства, простора и славы украинского государства»[708].

Перед отделами и отделениями УНКВД комиссар П. Н. Кубаткин поставил задачу: «Немедленно пересмотреть все агентурные разработки, дела-формуляры и учетные дела для выявления проходящих по ним лиц, подозреваемых в проведении контрреволюционной украинско-националистической деятельности. Все лица, прибывшие в Ленинград из Западной Украины, должны быть взяты на учет…»[709].

Опасность приверженцев ОУН для советских войск, сражавшихся с врагом, была очевидна. В годы войны и послевоенное десятилетие они с особой жестокостью уничтожали людей, и прежде всего военнослужащих, местных активистов, жгли и разрушали школы, сельсоветы и т. д. Внутренним и пограничным войскам пришлось вести настоящую борьбу с националистическими бандами на территории западных областей Украины, Белоруссии и в Прибалтике.

В обстановке непрекращавшихся попыток врага заслать в наш тыл свою агентуру с целью не только разведки и шпионажа, но и совершения диверсионных актов, перед органами НКВД встали сложные задачи проведения фильтрации населения, освободившегося от вражеской оккупации. Главное здесь заключалось в том, чтобы выявить лиц, сознательно сотрудничавших с гитлеровскими властями, а также оставленных врагом агентов, специально подготовленных в разведшколах для сбора информации о советских войсках и других структурах. В специальном указании начальника УНКВД П. Н. Кубаткина от 28 февраля 1942 года говорилось: «…2. Работу в освобожденных городах и районах начинать с арестов всех ранее выявленных ставленников и активных пособников немцев, с установлением связи с агентурой, оставленной и оставшейся на временно оккупированной территории. Установленных следствием сотрудников немецкой администрации брать на учет, в том числе:

а) разведчиков и контрразведчиков, бывших служащих германских административных органов;

б) владельцев и жильцов домов, в которых размещались немецкие спецслужбы;

в) агентов германской военной разведки, гестапо и тайной полевой полиции, резидентов, агентов-разведчиков, диверсантов;

г) членов магистратов, местных самоуправлений, старост, служащих полиции;

д) изменников Родины, предателей, провокаторов и немецких пособников, оказывавших содействие оккупантам в проведении различного рода карательных мероприятий (выявление коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, изъятие у населения продовольствия, скота…);

е) бывших участников контрреволюционных, белогвардейских и националистических организаций, созданных немцами;

ж) членов и кандидатов ВКП(б) и ВЛКСМ, прошедших регистрацию у врага;

з) женщин, вышедших замуж за офицеров, солдат и чиновников германской армии;

и) содержателей притонов и домов терпимости;

к) всех без исключения лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях вне зависимости от рода обязанностей;

л) лиц, добровольно ушедших с немцами, членов их семей, оставшихся на нашей территории»[710].

Несколько иная карта оперативного учета ставленников, пособников и прислужников врага осуществлялась в НКГБ КФ ССР. В январе 1945 года здесь было выявлено всего 256 человек, в том числе по видам разработок:

а) шпионаж финский — 13;

б) шпионаж выясняемый — 3;

в) предательство и пособничество — 18;

г) разные антисоветские высказывания — 8;

д) буржуазные националисты — 2;

е) прочие — 2.

Были взяты на учет по собранным компрометирующим материалам последующей окраске:

1) бывшие члены антисоветских партий — 5;

2) участники контрреволюционных восстаний — 2;

3) бывшие кулаки, помещики — 2;

4) судимые за контрреволюционные преступления — 1;

5) перебежчики, политэмигранты — 4;

6) лица, въехавшие в СССР в массовом порядке — 11;

7) исключенные из ВКП(б) по политическим мотивам — 5;

8) низшие чины полиции — 1;

9) члены городских управ, старосты — 16;

10) переводчики — 5;

11) лица, работавшие в лесничестве — 2;

12) лица, оказывавшие услуги оккупантам — 9;

13) члены ВКП(б), прошедшие регистрацию — 4;

14) лица, бывшие в плену — 13;

15) лица, добровольно выезжавшие в Финляндию и возвратившиеся обратно — 53;

16) женщины, сожительствовавшие с оккупантами — 45;

17) члены буржуазно-националистической организации «Керхо» — 25[711].

По всем этим лицам осуществлялась оперативно-чекистская проработка, и при установлении состава преступления, как сотрудничавшие с врагом, они осуждались военным трибуналом и затем свои сроки наказания отбывали в специальных лагерях с особым режимом содержания. Безусловно, в числе обвиненных в сотрудничестве с фашистами были и необоснованно осужденные к большим срокам лишения свободы и, как впоследствии выяснилось, в большинстве своем — это были лица, действовавшие по заданию НКВД или партизан; кроме того, немало выявлялось случаев, связанных и с наветом. Лишь повторное разбирательство сняло обвинение с этих граждан.

Следует подчеркнуть, что и в обстановке войны, когда у органов внутренних дел существовали возможности пренебречь законом, ссылаясь на особые и даже чрезвычайные условия и оперируя целесообразностью в борьбе с антисоветскими, контрреволюционными и иными преступлениями, вопрос о соблюдении законности в их работе ставился довольно остро. В многочисленных документах того времени встречается немало приказов, приказаний и циркуляров, связанных с принятием мер по отношению к тем работникам правоохранительных органов, которые допускают нарушение законов.

В декабре 1941 года приказом начальника УНКВД ЛО были привлечены к строгой дисциплинарной ответственности сотрудники Приморского РО НКВД Рубеж и Посогов за безответственное и преступное отношение к работе по оформлению следственных материалов на арест и обыск[712]. В мае 1942 года был издан приказ «О нарушениях революционной законности в следственной работе сотрудниками Управления милиции г. Ленинграда», в котором подчеркивалось, что «…отдельные работники милиции в практике своей следственной работы допустили нарушение революционной законности и норм УПК РСФСР». Так, в течение января — апреля 1942 года многие арестованные были освобождены и оправданы за недостатком улик и отсутствия состава преступления[713]. 10 февраля 1943 года начальник УНКВД ЛО П. Н. Кубаткин наложил взыскание наряд сотрудников милиции за необоснованный, без достаточных оснований арест нескольких человек. 20–25 дней эти граждане находились в тюрьме, но их вынуждены были освободить[714]. 25 сентября 1943 года начальником УНКВД И. С. Шикторовым было наложено строгое взыскание на оперуполномоченного 3-го отделения ОБХСС Управления милиции Шутова М. И.[715]. Уже эти приказы показывают, что и в военные годы предпринимались попытки ведения строгого контроля за правильным исполнением следственными работниками законодательных актов и привлечения их нарушителей к строгой ответственности.

Твердое знание сотрудниками органов внутренних дел нормативно-правовой базы имело в условиях войны большое значение. Следует иметь в виду то, что в этот период, наряду с законодательством мирного времени, вступили в действие правовые акты, которые отражали особенности военного времени, а также распоряжения военных властей по вопросам режима и охраны общественного порядка. В помощь работе своим сотрудникам УНКВД ЛО периодически объявлял «Краткий перечень действующих решений Ленгорисполкома и приказов военных властей», наблюдение за исполнением которых возлагалось на органы милиции. Так, например, 2 сентября 1942 года, приказанием № 231 начальника Управления милиции города был объявлен перечень действующих актов по состоянию на 1 сентября 1942 года[716]. В апреле 1943 года был объявлен новый перечень документов в количестве 36 наименований[717]. В их числе имевшие силу Постановление СНК СССР№ 1667 от 10 сентября 1940 года. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 31 мая 1935 года, решения Ленгорисполкома от 30 июля и от 17 сентября 1941 года, от 18 апреля 1942 года и другие. Они касались таких основных направлений, как паспортный режим и учет военнообязанных, санитарный надзор, противопожарные правила, разрешительная система и др.

Наряду с этим принимались меры к повышению профессиональной ответственности участковых уполномоченных. 15 июня 1943 года специальным циркуляром в ленинградской милиции на каждого из них вводился лицевой счет работы по форме:

возникло уголовных преступлений на участке, в том числе было задержано; преступников, дезертиров из Красной Армии; дезертиров с предприятий военной промышленности; уклонистов от военной службы; беспризорных.

В ходе службы участковым уполномоченным проверено:

постовых милиционеров; домов по паспортному режиму; отделов кадров учреждений и предприятий по паспортному режиму; весовое хозяйство в торговых точках; сохранность имущества военнослужащих и эвакуированных.

В лицевом счете имелся раздел, касающийся составления административных протоколов: за невыход на дежурство у домов; за нарушение правил уличного движения и общественного порядка; за нарушение правил санитарии и благоустройства; за нарушение правил светомаскировки;

за детскую безнадзорность; за хождение по улице без пропусков после 23 часов, во время «ВТ» и артобстрела;

за нарушение правил содержания убежищ и противопожарных мероприятий.

Одновременно обращалось внимание на выполнение поручений по разрешению жалоб трудящихся, по исполнению приговоров и определений судебных органов и др.[718].

Со всеми сотрудниками проводились занятия по вопросам знания правовых документов, тактики их применения и порядка процессуального ведения.

Великая Отечественная война потребовала определенной перестройки гражданского судопроизводства в связи с условиями военного времени. Однако, несмотря на военную обстановку, количество гражданских дел в судах увеличилось. В это время гражданско-правовые и неимущественные отношения усложнились. Любая война неизбежно выдвигает перед гражданским правосудием новые проблемы. Среди них наибольшую актуальность приобретает судебное установление юридических фактов. В связи с обстоятельствами военного времени граждане часто утрачивали различные документы (о рождении, о семейном положении, образовании, трудовом стаже и др.), а некоторые факты, имеющие юридическое значение, не были вовремя задокументированы (например, брачные отношения и пр.). Все эти вопросы рассматривались в порядке гражданского судопроизводства. Много судебных дел возникло об установлении безвестно отсутствующих. В судебном порядке рассматривались также жалобы на отказ органов ЗАГСа в регистрации актов гражданского состояния[719]. Специальным циркуляром НКВД и НКГБ СССР за № 443/77 от 2 сентября 1943 года был разъяснен порядок оформления прекращения браков между супругами, один из которых репрессирован как изменник Родины или ушел с немцами при отступлении. В этих случаях брак расторгался только после соответствующей проверки лица, подавшего заявление о разводе, и по согласованию в каждом отдельном случае со 2-м отделом УНКГБ ЛО. Все заявления о прекращении браков между такими супругами заведующие бюро ЗАГС должны были лично направлять начальнику РО и ГО НКВД[720].

Большое значение во время войны приобрели подведомственность и подсудность гражданских дел, а также приостановление и прекращение производства. В числе оснований для прекращения производства по делу особая роль отводилась призыву и мобилизации в Красную Армию и Военно-Морской Флот. В связи с этим приостанавливались все гражданские дела о выселении членов семей военнослужащих, все иски, ответчиками по которым являлись военнослужащие, на время нахождения их в действующей армии[721].

В сфере доказательств в военное время также особое значение приобрели презумпция невиновности и свидетельские показания как обстоятельства исключительного порядка, в частности, допустимости свидетельских показаний в подтверждении юридических фактов, требующих письменных доказательств.

Условия военного времени затронули исполнительное производство не только с точки зрения всемерной мобилизации средств, но и в связи с рядом новых правовых вопросов, обусловленных особенностями военной ситуации, основными из которых явились: о приостановлении и прекращении исполнительных производств по обстоятельствам военного времени; о производстве взысканий в пользу лиц, вручение которым взысканных сумм не представляется возможным по военным обстоятельствам, и о порядке взыскания алиментов на содержание детей в условиях войны[722].

Таким образом, в годы войны и, тем более, в условиях блокадного Ленинграда все основные правовые нормы уголовного законодательства все-таки продолжали действовать и были усилены целым рядом нормативных документов военного времени. Гражданское процессуальное право также претерпело ряд изменений, и особенно в тех вопросах, которые касались норм материального права, регулирующих гражданские имущественные и неимущественные правоотношения.

Правоохранительным органам города и области приходилось руководствоваться действующей законодательной базой и теми документами, которые принимались местными органами власти в развитие ее. При осуществлении своих действий руководство УНКВД стремилось повышать правовой профессионализм сотрудников, поднимать их ответственность за точное исполнение законов и избегать нарушений законности.

Борьба с вражеской агентурой, шпионами и диверсантами, преступными элементами на северо-западе в условиях войны требовала высокого профессионального уровня, политической зрелости и нравственности у всех сотрудников органов и войск НКВД. На первый план выдвигалась задача вооружить всех, кто привлекался к служебной и боевой деятельности, знанием необходимой документации, нормативно-правовой базы, умением разоблачать ухищрения вражеской агентуры. Важность этой работы была обусловлена тем, что агенты врага действовали не только в прифронтовой полосе, но и в глубоком тылу. Они, переодетые в советскую военную форму с соответствующими документами, свободно владеющие русским языком, по разным причинам служили фашистам. Это были люди, получившие подготовку и выполнявшие разовые задания или прошедшие длительное специальное обучение в школах абвера и имевшие высокую квалификацию разведчика и разоблачить их было трудно[723].

Особенностью здесь являл ось то, что в личном составе войск и органов НКВД произошли качественные изменения, как по возрастному, так и профессиональному составу. Кадровый личный состав уже в первые месяцы войны значительно обновился. Те, кто составлял его основу в довоенное время, ушел в действующую армию, в партизанские отряды, погиб в боях, прикрывая отход частей Красной Армии на северо-западном направлении и в ожесточенных боях с врагом на ближних подступах к Ленинграду осенью — зимой 1941 г. Только Олонецкий пограничный отряд Карельского фронта с 19 июля по декабрь 1941 года потерял 254 убитыми и 475 ранеными бойцов и командиров или более половины[724]. Оставшийся личный состав был растащен по вновь созданным структурам: оперативной и войсковой разведки, особых отделов и военных трибуналов, отрядов особого назначения для действий в тылу врага и т. д.

На смену им приходил тот контингент, который, как правило, не был связан со службой в пограничных и оперативных частях, в частях внутренних войск и т. д. Это был в основном контингент старших возрастов, не годный к служба в строевых частях, женщины и даже освобожденные из мест лишения свободы. Немалый процент составляли раненые, возвращавшиеся встрой по излечению. Резко изменился и качественный состав подразделений, управлений и отделов НКВД на местах.

3 сентября 1941 года в специальной директиве политуправления войск НКВД указывалось, что в «войска НКВД призвано большое число красноармейцев и лиц начсостава из запаса… Среди призванных из запаса немало активных работников промышленности, сельского хозяйства, партийного актива… Наряду с этим: часть начсостава запаса длительное время была оторвана от военного дела; некоторые политические работники не знакомы с практикой партийно-политической работы в войсках НКВД, с основными руководящими документами по этому вопросу; часть начсостава недостаточно знакома с опытом, накопленным Красной Армией за время Великой Отечественной войны; среди красноармейцев встречаются такие, которые до армии слабо занимались своим политическим образованием и поэтому недостаточно знакомы с современной международной и внутренней обстановкой…»[725].

Исходя из того, что на войска НКВД были возложены задачи исключительной важности по обеспечению безопасности фронта и тыла, важно было в первую очередь провести значительную работу с прибывшим начсоставом по обучению его служебному профессионализму. В своей директиве от 3 сентября 1941 года всем видам войск НКВД начальник Политуправления дивизионный комиссар Мироненко П. Н. требовал, чтобы: «С начсоставом, призванным из запаса, была организована специальная учеба (в порядке календарной учебы, краткосрочных сборов или семинаров) по ознакомлению его с практическими задачами несения службы в войсках НКВД, основными положениями и уставами, опытом Отечественной войны, основными руководящими документами, директивами, формами и методами несения службы, боевого обучения и политического воспитания личного состава»[726] (Приложение № 22).

Учитывая то, что войскам приходилось взаимодействовать с частями действующей армии в непосредственных боях с противником, а также выполнять служебно-боевые задачи по охране особо важных промышленных объектов, железнодорожных мостов и т. д., то есть тех объектов, которые находились в зоне оперативно-тактического внимания германского командования. Важно было готовить их в тактическом, боевом и моральном отношении к борьбе с врагом. Всячески поощрялось движение истребителей немецко-фашистских захватчиков. Военные советы фронтов и армий по достоинству оценили инициативы передовых воинов-снайперов и придали ему массовый характер. В соединениях и частях войск НКВД им посвящались слеты, конференции, специальные плакаты и именные листовки. Главное управление и политуправление войск НКВД СССР своей директивой от 17 июля 1942 года рекомендовало войскам широко использовать опыт в организации снайперского движения и политической работы по его обеспечению, накопленный в частях и соединениях НКВД на Ленинградском фронте[727]. К ноябрю 1942 года в войсках НКВД северо-западного театра военных действий находилось 1902 снайпера, в том числе: на Ленинградском фронте — 645, Северо-Западном — 375, Волховском — 744, Карельском — 138. Ими сначала движения к ноябрю 1942 года были уничтожены 20 310 фашистов[728]. Значительное число фашистов истребили также снайперы 23-ей дивизии НКВД. 820 снайперов, действуя выездными командами на боевых участках всех фронтов северо-запада к 15 октября 1942 года уничтожили 6772 фашиста[729].

Командование и Военные советы действующей армии высоко оценивали боевую работу снайперов войск НКВД. Так, Военный совет 8-ой армии в своем отзыве указывал: «С 24 июля по 9 августа 1943 года батальон снайперов войск НКВД в количестве 400 человек действовал в боевых порядках двух соединений. За время действий в условиях наступательных боев ими выведено из строя 2743 фашистских солдата и офицера»[730].

Такие оценки командования воодушевляли снайперов. Они стремились еще больше уничтожить фашистов. Свою боевую «охоту» им приходилось проводить в единоборстве с меткими стрелками врага.

Боевым навыкам, психологической стойкости уделялось большое внимание в подготовке снайперов. На сборах они отрабатывали все маневры, связанные со снайпингом, что способствовало сохранению себя и увеличению числа истребленных фашистов.

Главное управление внутренних войск требовало усиления боевой подготовки, умения вести борьбу с танками противника, его самолетами. Только в сентябре 1941 г, были направлены в войска две директивы ГУ ВВ НКВД СССР «О создании истребительных команд и обучении личного состава войск борьбе с танками противника» (12.09.1941); «Об организации стрелково-зенитной подготовки личного состава войск» (14.09.1941). В первой директиве командование частей обязывалось: «Создать в частях и подразделениях специальные истребительные команды по уничтожению танков из следующего расчета:

а) в гарнизонах 1–3 типа, караулах — истребительную команду, состоящую из двух истребительных групп (2–3 человека);

б) во всех взводах и гарнизонах 4–5 типа — истребительное отделение (команду), состоящее из трех — четырех истребительных групп (по 2–3 человека); кроме этого, в каждом конвойном батальоне подготовить по одному истребительному взводу»[731]. Причем, создание истребительных противотанковых подразделений предлагалось начать немедленно и в течение 8-10 дней непосредственно на местности и в реальной обстановке учить их, а также и весь личный состав борьбе с танками противника[732] (Приложение № 23).

Одной из серьезных проблем для прибывающего пополнения в части войск НКВД являлось то, что в большинстве своем, как правило, оно было не обстреляно, не имело боевого опыта. Следовательно, наряду с боевой подготовкой требовалась и серьезная морально-психологическая подготовка, связанная с воспитанием смелости, мужества, инициативы и выдержки в борьбе с танками противника.

Другой директивой предписывалось организовать усиленную подготовку по обучению личного состава гарнизонов войск стрельбе по самолетам противника из винтовок, ручных и станковых пулеметов. Предлагалось зенитно-стрелковую подготовку проводить под руководством наиболее опытных командиров, с привлечением начсостава зенитно-пулеметных частей Красной Армии[733] (Приложение № 24).

В последующем, все боевые эпизоды как борьбы с танками, так и самолетами врага описывались в донесениях, накапливался соответствующий опыт, который доводился до личного состава. Важно отметить, что весь боевой опыт войск постоянно обобщался, что имело исключительное значение в командирской подготовке начсостава. Заместитель начальника ГУ ВВ НКВД СССР генерал-майор А. И. Гульев требовал в оперативных сводках и донесениях подробно излагать:

а) сведения о противнике, его численности и средствах усиления;

б) какое принято решение и какие силы и средства выделены для его выполнения;

в) боевые порядки подразделений, задача каждого подразделения. Расположение огневых средств и средств усиления и их задача;

г) ход боевых действий по этапам или эпизодам с указанием действий каждого подразделения и если были, то и действия отдельных бойцов, командиров и политработников (приложить схему боевых действий по этапам или эпизодам боя) с указанием времени каждого этапа или эпизода боя;

д) способы, методы и средства управления боевыми действиями на каждом этапе или эпизоде боя.

Предлагалось: «Для изучения и внедрения лучших опытов и эпизодов боевых действий подразделений и частей в управлениях соединений выделить специальную группу компетентных командиров 3–4 человека»[734].

Наряду с комплектованием войсковых частей и соединений НКВД офицерскими кадрами, прошедшими подготовку в системе учебных заведений, имеющийся значительный некомплект пополнялся и теми, кто был призван из запаса или выдвинут из сержантского состава. Все они требовали серьезной и кропотливой работы по привитию им необходимых организаторских и командирских навыков в обучении и воспитании личного состава.

На необходимость серьезной работы в подготовке офицерских кадров непосредственно в боевых частях указывали Государственный Комитет Обороны, НКО СССР, НКВД СССР, руководство войск. Политическое управление войск НКВД СССР в своей директиве «О проведении с личным составом, призванном из запаса, специальной учебы и работы по подготовке к службе в войсках», направленной в управления и соединения 3 сентября 1941 г. требовало немедленно принять меры к тому, чтобы с начсоставом, призванным из запаса, была организована специальная учеба в порядке краткосрочных сборов по ознакомлению его с практическими задачами несения службы в войсках, основными положениями и уставами, руководящими документами, формами и методами несения службы, боевого обучения и воспитания личного состава с учетом опыта войны[735].

Выполнение требований этой директивы и других указаний управлений войск по работе с офицерами-запасниками оставалось актуальным на протяжении всей войны. Уже с начала 1942 года программы календарной подготовки начсостава подвергаются неоднократной корректировке с учетом накопившегося опыта боевой и служебной деятельности войск. Все программы, как правило, разрабатывались и рекомендовались управлениями и отделениями боевой подготовки и являлись едиными для командирской подготовки. Сборы предусматривали двухнедельную подготовку. Так, в 1942 году такие сборы продолжительностью 12 дней были проведены в частях и управлениях войск по охране особо важных предприятий промышленности с начальниками гарнизонов, их помощниками и политруками. Основной целью этих сборов являлось изучение Временной инструкции о службе гарнизона и определение единых установок в вопросах организации службы.

На сборах начальников гарнизонов и их заместителей в железнодорожных войсках, проведенных в феврале 1943 года, изучался Боевой устав пехоты (1942 г.). Проведение сборов с начсоставом по единой программе осуществлялось также и в других войсках НКВД[736].

В ходе сборов проводились теоретические, методические и практические занятия, направленные на совершенствование подготовки офицеров управленческих звеньев.

В декабре 1941 г. в ходе наступления советских войск были освобождены от врага ряд городов и населенных пунктов, что дало возможность закрепиться войскам на новых рубежах. Но это потребовало и дополнительных мер по организации гарнизонной службы. ГКО своим постановлением № 1099сс от 4 января 1942 г. «Об организации гарнизонов НКВД в городах, освобождаемых Красной Армией от противника» обязывал НКВД СССР обеспечить в освобожденных городах и населенных пунктах безопасность путем выставления гарнизонов с определенными задачами: оказание помощи органам внутренних дел по изъятию агентуры врага, предателей, участие в борьбе с уголовной преступностью. Приказом НКВД СССР№ 0021 от 5 января 1942 года эти задачи возлагались на внутренние войска НКВД. Учитывая имеющийся опыт о характеристике освобождаемых от врага территорий, руководство наркомата перед войсковыми гарнизонами выдвинуло и ряд дополнительных задач, как: ликвидация вражеских авиадесантов, диверсионно-разведывательных групп и отрядов, бандформирований, мелких групп противника, поддержание общественного порядка и режима военного времени[737]. Внесение их в приказ подчеркивало, насколько важно было своевременно и решительно очистить освобожденную территорию от тех вражеских элементов, которые готовы были сорвать мероприятия по восстановлению жизни в городе, населенном пункте. Нельзя было медлить с очисткой освобожденной территории от остатков фашистских подразделений, способных нарушить безопасность тыла действующей армии. Через год внутренние войска несли службу на территории 16 областей, освобожденных от врага, выставив гарнизоны: полкового звена — 74, батальонного — 340, ротного — 790[738].

Гарнизоны оказывали действенную помощь местным органам власти в налаживании новой жизни, поддержании порядка, особенно в ряде регионов, где уголовная преступность представляла серьезную опасность. Сложная криминогенная обстановка на освобожденной территории была характерна для многих городов Северо-Западного региона.

Значительно возросший объем задач по обеспечению безопасности тыла действующей армии привел к необходимости привлечения дополнительных сил вневойскового характера. 9 апреля 1942 г. ЦК ВЛКСМ своим специальным постановлением обязал райкомы, горкомы, обкомы ВЛКСМ создать во всех городах, районных центрах, железнодорожных узлах прифронтовых областей комсомольско-молодежные отряды как из мужчин, так и из женщин в возрасте от 17 лет в помощь войскам НКВД по охране городов, населенных пунктов, заводов, железнодорожных путей и сооружений, телеграфных и телефонных линий, складов, грузов и т. д.[739]. По состоянию на 28 мая 1942 г. было создано 240 комсомольско-молодежных отрядов, в которых находилось 6279 комсомольцев и молодежи. Помимо этого имелось еще 36 бригад содействия с охватом 750 человек. На предприятиях и железной дороге Ленинграда имелось 47 отрядов с общим числом 1584 человека[740].

Создание таких отрядов особенно важно было в тех районах, которые освобождались от немецко-фашистских захватчиков. В помощь 5-ой дивизии НКВД, обеспечивающей тыл в Тихвинском районе, выделялось 17 комсомольско-молодежных отрядов с общим числом бойцов 580 человек. Из них — два (75 человек) дислоцировалось в самом городе, один в г. Малая Вишера; два — оказывали помощь 137 сп в выполнении служебных задач. Такие же отряды действовали в других городах. Жизнедеятельность этих отрядов находилась на особом правовом положении. Они привлекались в помощь гарнизонам, исходя из обстановки, причем не как основная сила, а как подсобная, использовались периодически, а не постоянно. На комсомольско-молодежные отряды возлагались задачи: охрана мостов, телеграфно-телефонных линий, отдельных объектов (которые по оперативным соображениям не требуют охраны войсковыми силами), привлечение к сбору оружия и другого имущества, к осмотру лесов, оврагов, лощин и т. д. с целью выявления лиц, скрывавшихся от местных органов власти. Личный состав этих отрядов привлекался к патрулированию. Вся работа отрядов проводилась под непосредственным руководством начальников гарнизонов. В целях боевой и служебно-оперативной подготовки в этих отрядах организовывались занятия. Командный и политический состав отрядов подбирался и утверждался бюро горкомов и райкомов ВЛКСМ[741]. Комсомольско-молодежные отряды явились основой специальных частей, сформированных для очистки и разминирования дорог, населенных пунктов и приусадебных площадей в тех районах, которые освобождались от фашистской оккупации. За период с 10 апреля по 10 июня 1943 года силами 5 дивизии НКВД было проверено и очищено от мин: населенных пунктов 112; приусадебных и других площадей — 7979 га; отдельных строений (домов, сараев, хозпостроек) в населенных пунктах — 986; землянок, блиндажей, оставленных противником — 1420; обезврежено и снято всех типов мин противника — 21 549[742].

В обзорах штаба войск по охране тыла Северо-Западного фронта об оперативно-служебной обстановке неоднократно указывалось, что при отступлении враг оставляет на территории группы разведчиков с рациями, свою агентуру и резидентуру, которая должна информировать немецкое командование о советских частях и их планах. Так, в обзоре от 15 марта 1943 года указывалось:

«3. При отходе из района Демянска немцы оставили на территории района отдельные группы разведчиков с радиостанциями, а также часть своих ставленников и пособников, которые, боясь ответственности, скрываются в лесах, в землянках»[743].

5 дивизия НКВД, сформированная по приказу НКВД СССР от 5 января 1942 г. в составе шести полков (3 мсп, 137, 138, 140, 260 и 261 сп) провела значительную работу по очистке освобожденной территории Ленинградской области и районов, непосредственно прилегающих к линии фронта. Всего частями дивизии было обслужено 20 районов. Здесь велась непрерывная активная разведка, операции по розыску и задержанию вражеской агентуры; велся контроль за передвижением по железным и шоссейным дорогам и проживающими в населенных пунктах; обеспечивался прифронтовой режим и т. д. Частями дивизии было проведено 20 чекистко-войсковых операций по розыску и задержанию вражеской агентуры, бандитов и другого преступного элемента и т. д.[744].

Безусловно, главная задача, вставшая перед гарнизонной службой, состояла в том, чтобы осуществить жесткий контроль за населением и военнослужащими прифронтовой полосы, выявить тех, кто намеренно или случайно нарушал установленный режим. За два года войны с 1942 по 1943 гг. нарядами внутренних войск при несении гарнизонной службы было задержано:

а) военнослужащих — 2 092 286, в том числе: отставших от своих частей — 194 675, нарушителей установленного порядка — 773 579, без соответствующих документов — 1 124 032;

б) гражданских лиц — 1 299 027, в том числе: уклонявшихся от призыва в армию — 39 095; бежавших с оборонных работ — 4980; нарушителей установленного порядка — 506 605, воров, мародеров, спекулянтов — 10 029, без документов — 738 318. Из них выявлено шпионов и диверсантов — 1286[745].

В борьбе с фашистскими захватчиками важна была не только боевая выучка, смелость и отвага, но и высокий профессионализм, умение разоблачать вражеского агента, обезвредить диверсанта. Летопись боевой службы войск НКВД по охране тыла действующей армии знает тысячи примеров высокой бдительности, находчивости бойцов и командиров частей и подразделений пограничных и внутренних войск, сотрудников органов внутренних дел.

С первого дня своей агрессии фашистская разведка применяла всевозможные уловки, использовала самые изощренные приемы для того, чтобы тайно заслать свою агентуру в части действующей армии, в глубокий тыл страны с целью шпионажа, диверсий, террора. Тысячи вражеских лазутчиков, пытавшихся проникнуть в наш тыл, были разоблачены и задержаны на КПП, созданных на важных направлениях. Контролерам этих пунктов приходилось сталкиваться со шпионами, имевшими фальшивые документы. Иногда фиктивность их сразу бросалась в глаза, но в большинстве случаев установить подлинность документов стоило немалого труда. Проверяя тот или иной документ нельзя было ограничиваться только изучением внешних признаков: наличием штампа, печати, подписи и т. д. Следовало тщательно изучить содержание документа. Только так можно было распознать вражеского агента. Важно было не допустить проникновения вражеских агентов в тыл действующей армии и тыловые районы страны, своевременно их выявить и обезвредить. Фашистская разведка стремилась использовать все возможное, чтобы заслать свою агентуру и особенно террористов-диверсантов. 28 мая 1943 года специально подготовленный в 204 абверкоманде (г. Псков, ул. Советская, 49) агент-диверсант сумел пробраться через КПП Ладожского озера и прибыл в бюро пропусков штаба Ленинградского фронта. Представив документы на имя Савинко Ивана Михайловича, пытался под предлогом наличия важных сведений встретиться с командующим фронтом. Тщательная проверка документов и словесный опрос позволили контрразведчикам выявить в нем вражеского диверсанта, имевшего целью убить генерала Говорова[746]. Враг всеми способами стремился осуществить свои коварные террористические акты, используя различные приемы.

Служебное мастерство оставалось главным для борьбы с агентурой противника. Начальник Главного управления внутренних войск генерал-майор И. Шередега и начальник войск НКВД по охране тыла действующей армии старший майор госбезопасности А. Леонтьев в совместной директиве от 17 июля 1942 года «О повышении революционной бдительности личного состава» подчеркивали, что надежная охрана тыла страны и Красной Армии возможна при условии, если бойцы и командиры «еще выше поднимут свою бдительность — это острейшее оружие в борьбе с гитлеровскими разбойниками»[747].

В этой директиве прямо указывалось, что «пытаясь протолкнуть свою агентуру в районы интересующих их важнейших объектов, враг пускается на любые ухищрения. Нередко эти агенты маскируются бежавшими из плена красноармейцами, возвращающимися из окружения бойцами или вернувшимися из оккупированной зоны местными жителями. Служебная практика частей внутренних войск НКВД дает неоднократные примеры ухищрений немецкой разведки»[748].

Оперативная группа 244-го полка войск НКВД под командованием лейтенанта В. Паничева в течение 20 суток вела поиск вражеских парашютистов, имевших задание взорвать важный железнодорожный узел в районе Вологды и этим нарушить снабжение фронта. Отряду бойцов пришлось прочесать большой лесной массив и ряд населенных пунктов. В один из дней рядовые Шарипов и Полканов задержали вооруженного красноармейца, который не знал пароля. Он и оказался одним из диверсантов этой десантной группы. Вскоре были задержаны и другие лазутчики[749].

При подготовке и проведении подобных операций по ликвидации агентов врага с личным составом проводилась большая и целенаправленная работа, охватывавшая весь спектр профессиональных, морально-нравственных и политических вопросов. Важное значение имело изучение опыта предшествующих операций. Этот опыт постоянно освещался в журнале «Пограничник». Здесь же давались рекомендации руководителям операций, описание отдельных примеров боевой службы контрольно-проверочных постов, застав и дозоров. Так, в одном из журналов указывалось на то, что на улицах Ленинграда в 1941–1942 гг. было задержано более 3 тыс. различных лиц, нарушающих режим фронтового города. Патрульные наряды проявляли честность и неподкупность.

Парный патруль от 23-ей дивизии НКВД во главе с ефрейтором И. Тарасовым заметил на территории вагонного депо человека с двумя чемоданами. Документов на право хождения по железнодорожным путям у задержанного не оказалось. По дороге в отдел милиции последний предложил разделить содержимое чемоданов: консервы, шоколад, часы и другое с условием, чтобы его отпустили. В ответ на это гнусное предложение И. Тарасов ответил: «Ты, что, мерзавец, чекистов хочешь купить. Чекисты не торгуют своей совестью!»[750].

В повышении бдительности и ответственности у воинов НКВД командование и политотделы частей и соединений использовали все формы воспитательной работы. В августе — сентябре 1942 г. в большинстве подразделений прошли декады службы. В ходе их мастера службы выступали и обменивались опытом, проводились партийные и комсомольские собрания, издавались листовки и плакаты о бдительности патрульных нарядов.

Командиры и политработники своей постоянной работой сплачивали бойцов, разъясняли им важность и необходимость задач, поставленных перед частями войск охраны тыла. Широкая работа среди личного состава была развернута по обсуждению передовых статей Правды — «Покончить с благодушием и беспечностью», «Строго соблюдать порядок военного времени», «Каждое предприятие, каждый дом — крепость обороны» и др. С агитаторами рот, застав и комендатур в соответствии с рекомендациями Правды от 7 июля 1941 года «Агитацию на службу Отечественной войны» был проведен инструктивный семинар. В ходе его агитаторы имели возможность ознакомиться с оперативно-служебной и боевой обстановкой непосредственно на своем театре военных действий, в районе выполнения задач соединения, полка, батальона, гарнизона. Все это повышало ответственность их лично самих, давало возможность донести до личного состава оперативную и полную информацию о сложившейся обстановке. Они доводили до всех военнослужащих требования правительства о необходимости всемерного повышения бдительности. 11 июля 1941 г. Правда четко ставила задачу агитаторам: «Ведите неустанную разъяснительную работу среди населения. Предупредите всех и каждого против повадок и хитрых приемов врага, сеющего провокационные и ложные слухи»[751].

Большое значение имели непосредственные обращения руководства войск и органов НКВД. Так, начальник УНКВД Ленинграда комиссар Государственной безопасности 3 ранга П. Кубаткин неоднократно выступал с материалами, посвященными ухищрениям врага и бдительности личного состава. В июле 1941 года была издана его брошюра «Уничтожим шпионов и диверсантов»[752]. В ней он подчеркивал, что «с первых же дней Отечественной войны германские фашисты стали забрасывать в наш тыл своих парашютистов-диверсантов. Враги, проникшие на территорию нашей страны, имеют при себе разнообразное вооружение, взрывчатые вещества, небольшие радиостанции… Задача каждого советского гражданина — не только помочь органам НКВД изобличать и выявлять фашистских шпионов, но и помешать вражеским лазутчикам, притаившимся и еще не разоблаченным, достигнуть своих преступных целей». В 1942 году он в своей статье «Разоблачать приемы фашистской разведки» показывает, насколько коварно действует враг, используя все возможные промахи, допущенные гражданами и личным составом действующей армии. Только в 1941 году органами и войсками в Ленинграде было раскрыто 8 фашистских диверсионных групп, разоблачено более 20 агентов[753].

Командование войск по охране тыла действующей армии настоятельно требовало проведения регулярной учебы личного состава по овладению им профессиональным мастерством, обучению его умелым действиям в составе разведывательно-поисковой группы (РПГ), дозоре, секрете, патруле, контрольно-пропускном пункте (КПП), в надежном оборудовании оборонительных сооружений в местах выполнения своих задач. Они определялись соответствующими приказами Народного Комиссара Обороны, начальника войск НКВД и постановлениями Военных советов фронтов и армий.

Из месяца в месяц повышалось качество боевой службы. Личный состав вырабатывал бдительность по всякому факту, вызывающему подозрение. Одновременно совершенствовалась и боевая выучка личного состава, он овладевал огневой подготовкой, тактикой действия в малом наряде, учился взаимодействовать с частями Красной Армии. Все это положительно сказывалось на результатах службы по охране тыла. Так, только во втором квартале 1943 года служебными нарядами 99-го, 104-го, 105-го, 106-го, 108-го пограничных полков и 13-го мотострелкового полка НКВД Ленинградского фронта было задержано 7515 нарушителей фронтового режима. Из числа задержанных разоблачено: шпионов — 3, бандитов — 5, дезертиров — 140, изменников Родины — 2, мародеров — 8[754].

На усиление бдительности и повышение ответственности войск охраны тыла большое воздействие оказывали личные встречи командиров и политработников с военнослужащими. Все формы агитационно-пропагандистской работы использовались в целях мобилизации личного состава на выполнение стоящих перед ними служебных и боевых задач, на дальнейшее укрепление воинской дисциплины, на воспитание в духе верности чекистским, традициям, честности и неподкупности. В числе лекционных тем, ориентированных на повышение профессионализма и нравственности, были такие, как: «Красная Армия в борьбе против немецко-фашистских захватчиков», «О моральном облике и воинской чести командира Красной Армии и войск НКВД», «В наших рядах не должно быть места самоуспокоенности и благодушию», «Ленинград — важнейший узел обороны Отечественной войны», «Политическое, военное и экономическое значение Ленинграда» и др.

Следует отметить, что для командного состава были организованы циклы лекций по проблемам военно-политической обстановки и воинского воспитания личного состава. Так, в 99-м погранполку во втором квартале 1943 года было прочитано 16 лекций, в 103-м — 23, в 104-ом — 19, в 106-ом — 17, в 108-ом — 16, в 288 сп — 21, в 13-ом мсп — 22, а всего — 146 лекций[755].

Представляет интерес и тематика индивидуальных бесед с командным составом. Она включала такие вопросы, как быт и моральный облик командира; дисциплина и личный пример командира; командир и подчиненный и др.

Вопросам воспитания бдительности, честности и неподкупности личного состава войск способствовали политические занятия. Так, во всех гарнизонах и заставах в 1941 году многочасовые политические занятия проводились по теме «Воин войск НКВД — будь бдителен, умей распознать врага». Характерным являлось то, что в их проведении принимали участие офицеры контрразведки, представители командования соединений и штаба войск. Политические занятия с примерной тематикой проводились со всеми категориями военнослужащих.

Серьезное внимание уделялось подготовке и воспитанию старших контрольно-пропускных пунктов, патрулей и других нарядов. С ними проводились сборы о специфике службы, оборудовании КПП, правильной проверке документов и действий при особых обстоятельствах. В работе со старшими нарядов обращалось внимание на повышение бдительности. Это касалось, прежде всего, тех участков фронтового тыла, которые являлись стыковыми между фронтами и соединениями. Враг считал, что именно в районе этих стыков возможен прорыв (проникновение) в действующую армию и провести там разведывание или диверсионные акции. Так, на Волховском фронте в декабре 1942 года в районе стыка двух армий противник выбросил 3 парашютистов с целью разведки стыка и организации системы огня. Поисковая группа 250 полка НКВД сумела быстро обезвредить эту группу, захватив двух, а третьего уничтожив в перестрелке. И в последующем в мае 1943 года личный состав этого же полка на территории Вологодской области ликвидировал авиадесант противника в количестве 5 человек, пытавшегося также прощупать прочность стыков действующих армий[756].

Одновременно враг стремился парализовать железнодорожное сообщение, с целью не допустить перевозку грузов для фронта. В начале 1943 года заместитель начальника Управления и войск НКВД по охране железных дорог генерал-майор М. И. Сладкевич в своем донесении в НКВД СССР указывал на то, что в районе Северной железной дороги активизировалась выброска диверсантов врага. По имеющимся данным на участках Северной железной дороги в районах Исакогорка, Коноша, Вологда, Тихвин выброска диверсантов будет проходить ежедневно. Генерал М. И. Сладкевич сообщал, что «Охрана железнодорожных участков и объектов Северной железной дороги усилена. Для руководства службой усиления охраны объектов и железнодорожного пути командировано из штаба 26 бригады 14 человек начсостава и весь руководящий начальствующий состав штабов частей. Из управления войск в 26 бригаду командируются группы командиров в составе 4 человек»[757].

Характерной особенностью для войск НКВД в эти годы явилось то, что в отношениях между военнослужащими ярко проявилось войсковое братство, оказание помощи молодым, необстрелянным солдатам со стороны бывалых воинов, В частях и соединениях не наблюдались неуставные отношения, унижающие честь и достоинство военнослужащих. Большую роль в воспитании патриотизма, преодолении чувства страха перед врагом имели полковые праздники, посвященные годовщине части. Это особенно было важным для тех бойцов и командиров, которые прибывали из запасных частей Красной Армии, батальонов выздоравливающих и призванных по мобилизации. Подготовка праздника предусматривала целый комплекс мероприятий политического, боевого и психологического характера. Это политические занятия по таким темам, как «Моя часть — моя семья», «Часть для солдата — семья, начальник — отец, товарищи — родные братья», «Честь моего полка, моей дивизии — моя честь», «Пять лет нашей дивизии» и т. д. К годовщине части издавались плакаты, листовки о лучших воинах, выпускались специальные номера дивизионных газет и т. д. Перед прибывшими солдатами выступали мастера службы, они делились своим опытом, рассказывали как следует вести себя в особых условиях, связанных с выполнением боевой задачи.

На воспитание бдительности, честности и неподкупности воинов войск НКВД постоянно обращало внимание Главное управление внутренних войск и Политуправление войск НКВД. В своей директиве № 19Д2-004615 «О недостатках в работе по воспитанию бдительности уличного состава войск и мерах борьбы с беспечностью и самоуспокоенностью», изданной в конце 1943 года[758], прямо указывалось, на необходимость усиления всей работы по выработке у военнослужащих таких качеств, которые способствовали бы успешному выполнению задач. Ее требования изучались в штабах и управлениях, доводились до офицерского состава на служебных совещаниях. В частях и управлениях войск охраны тыла фронтов прошли офицерские собрания «О мерах повышения бдительности личного состава и дальнейшего улучшения служебной деятельности». С докладом на них в большинстве случаев выступили командиры частей и начальники фронтовых управлений. С личным составом проводились беседы: «Бдительность — одно из главных условий нашей победы», «Враг коварен, хитер и опытен в обмане» и др. Это приобрело особую значимость в период освобождения Ленинграда от вражеской блокады и переносе боевых действий в республики Прибалтики. В результате стремительного продвижения частей 1-го Прибалтийского фронта многие фашистские соединения оказались разрозненными и продолжали свои боевые действия в тылу наших войск, пытаясь пробраться лесами в Восточную Пруссию. Однако, часть из них, потеряв всякую надежду пробраться через фронт, установила связь с местными буржуазными националистами и начала проводить подрывную террористическую антисоветскую работу.

В начале 1944 г., когда Красная Армия готовилась к освобождению Прибалтики, известные гитлеровские обер-шпионы В. Шеленберг и О. Скорцени разработали план по созданию на территории прибалтийских советских республик широкой сети террористических групп и отрядов. Эти формирования должны были обеспечивать базу для возможных ответных операций вермахта, если бы ход войны изменился. А главное — эти диверсионные группы должны были под видом «национальных партизан» своими «повстанческими действиями» привлечь внимание и обеспечить поддержку определенных кругов Англии и США для возможного внесения раскола в ряды антигитлеровской коалиции.

Июньское, 1944 г. наступление Красной Армии также встревожило эмигрантское польское «правительство» в Лондоне и оно взяло на себя координацию действиями не только «белопольскими легионами», но и бандитствующими повстанческими группами польского населения и других народов на территории Прибалтики. Их задачи определялись следующим:

а) вести активную борьбу против советской власти;

б) призывать к неповиновению польское население мероприятиям советской власти в западных областях Белорусской ССР;

в) распространять гнусную клевету по адресу советского правительства и Красной Армии, проводить антисоветскую пропаганду среди польского населения;

г) организовывать террористические акты против представителей партии, советской власти, органов НКВД, НКГБ и военнослужащих Красной Армии;

д) срывать мобилизацию мужского населения западных областей БССР в Красную Армию, сдачу государству хлебозаготовок и конского поголовья для нужд Красной Армии;

е) совершать диверсионные акты на железнодорожных путях, автогужевых магистралях и организовывать нападения на проходящие транспорты Красной Армии и др.[759].

Развитие событий на фронтах войны привело к тому, что в июле 1944 года приказом рейхсфюрера Г. Гиммлера было объявлено об образовании самостоятельных формирований латышских, эстонских и литовских националистов. Так, «Армия освобождения Литвы» ЛЛА была создана литовскими буржуазными националистами и гитлеровской разведкой на оккупированной немецко-фашистскими войсками территории Литвы в 1941–1942 гг. с целью борьбы с советскими патриотами-подпольщиками и партизанами. Главари ЛЛА прикрывались демагогическими лозунгами, выдавая себя за «оппозиционеров» и поборников «самостоятельности» и «независимости» Литвы. Ведя двойную игру, они преследовали цель дезориентировать население, удержать его от активной борьбы с оккупантами, заманить в свои сети недовольных фашистским режимом людей для подрыва и разложения партизанского движения и антифашистского подполья.

В конце войны состав банд был неоднороден. Костяк составляли входившие в ЛЛА и другие националистические организации выходцы из кулацких семей, фашистские пособники, служившие в полиции, гестапо, участвовавшие в карательных акциях гитлеровцев.

Штаб ЛЛА, организуя подрывную работу в ноябре 1944 года предписывал своим бандформированиям:

а) собирать точные сведения о количестве частей НКВД, их вооружении, постах охраны, бдительности и т. д.;

б) до начала налета предусмотренный объект изолировать, отрезая линии телефона, телеграфа, обставляя постами охраны все важные направления и коммуникации;

в) при нападении на объект лучше всего играть роль милиции и НКВД, прибывшей из другого уезда. По возможности одевать русскую форму и говорить по русски;

г) отдельных энкаведистов и их небольшие группы ликвидировать без всяких следов, чтобы создалось впечатление, что они пропали без вести;

д) для обеспечения оружием и патронами забирать все вооружение у ликвидированных, входить в контакте немецкими парашютистами, если это нужно, насильно отбирать у населения;

е) в плен не брать[760].

В этой инструкции предписывались жесткие меры в отношении прежде всего военнослужащих и сотрудников НКВД, на которых и была возложена задача по обеспечению тыла наступающей действующей армии, следовательно, и борьба со всеми, кто пытался ее дезорганизовать.

Аналогично литовским буржуазным националистам действовали военно-фашистские организации «Омакайтсе» («Самооборона»), состоявшая из эстонских предателей и пособников фашистов, «Ванеги» (Соколы), состоявшей из националистически настроенной буржуазной молодежи Латвии, а также «Айзсарги» («Самозащитники») — чисто военно-фашистская организация реакционной латвийской буржуазии.

Все эти буржуазно-националистические формирования наносили серьезный вред организации и проведению наступательных операций советских войск, значительно мешали восстановлению жизнедеятельности населенных пунктов и установлении местного самоуправления. Ярким подтверждением этому служат следующие действия литовских буржуазных националистов в последнем квартале 1944 года: 22 октября банда численностью до 50 человек обстреляла здание Тургельского волисполкома Свенценского уезда, затем в одном из селений той же волости отобрала у жителей 28 лошадей с повозками, награбила продовольствие и скрылась в леса; 24 октября в м. Скубята Свенценского уезда бандитами был убит участковый оперуполномоченный НКВД Лысенко; в октябре — в Салдутишской волости было убито 3 и ранено 2 работника волисполкома; 7 ноября группа бандитов в районе дер. Погубри Свенценского уезда срезала 7 столбов правительственной связи; во второй половине ноября банда численностью 30 человек схватила русскую женщину и старика-литовца и зверски убили их за то, что они взяли землю, которая раньше принадлежала помещику. Особой пытке был подвергнут литовский мальчик 16 лет Степойтис Петр. Ему вырезали груди, выкрутили руки, штыком прокололи живот, после чего убили и оставили записку «Убит, потому что он комсомолец и сын милиционера»; 29 ноября банда численностью 40 человек напала на волостной центр м. Ованты Утенского уезда, сожгла дом председателя волисполкома, уничтожила мебель и документы волисполкома, разгромила маслозавод, убила 14 советских граждан; 5 декабря был совершен налет на волостной центр Кринчинас; 8 декабря были обстреляны милиционеры (4 — убито) в районе дер. Бечуна; 10 декабря бандиты схватили девушку-секретаря Калтынянского уезда, надругались над ней, а затем разбили прикладом голову. Вместе с ней бандиты убили и ее отца; в это же время банда в составе двух взводов повторно напала на волостной центр Ованты, разрушила помещение советских органов, жестоко надругалась над семьями советских служащих, убила 14 человек, в т. ч. 6 детей в возрасте от 1 до 4 лет. Одного русского старика сожгли, а председателю сельсовета при пытке отрезали уши, нос, выкололи глаза и после этого убили и т. д. 12 декабря банда совершила налет на волостной центр Панемунис Ракишского уезда, забрала с собой местный партийно-советский актив; 15 декабря банда совершила нападение на волостной центр Дояны, сожгла здание волисполкома, убила двух активистов[761].

Свою преступную деятельность буржуазные националисты осуществляли под руководством германской резидентуры. В январе 1945 года на полуострове Виимси ЭССР были задержаны 3 немецких разведчика во главе с резидентом; в Литовской ССР 6 января был захвачен один немецкий парашютист, а 6 убито. Их задача заключалась в том, чтобы поддерживать действия всех бандформирований, направляя их на подрыв боеспособности частей Советской Армии, на отвлечение значительных сил для борьбы с бандитами.

Исполняющий обязанности начальника внутренних войск Н КВД Прибалтийского округа полковник И. Л. Кабаков в своем докладе 6 марта 1945 года указывал, что на территории Латвийской ССР действует 12 банд с общим числом 325 человек[762]. Всего на территории Латвии с 1944 года по 1952 год националисты совершили свыше 3 тыс. преступлений. Ими были убиты 1562 представителя советско-партийного и комсомольского актива, 50 военнослужащих Советской Армии, 64 сотрудника МВД и МГБ, 386 бойцов истребительные батальонов. За этот же период на территории Латвии было обезврежено 702 бандгруппы с общим числом участников 11 042 человека, в т. ч. 2408 убито, 4341 — арестовано, а 4293 — сдались властям[763].

Наличие крупных, хорошо вооруженных, сколоченных в основном из бывших членов партии «Айзсаргов» банд, представляло серьезную опасность для тыла действующей армии и потребовало принятия адекватных мер со стороны советского командования. Задачами войск НКВД по охране тыла 1-го Прибалтийского фронта в период успешных наступательных действий частей Красной Армии продолжали оставаться такие, как:

а) продвигаясь за действующими частями Красной Армии, нести службу по основным направлениям;

б) наводить твердый государственный порядок на освобожденной территории и коммуникациях армий, обеспечивая бесперебойное по ним движение;

в) проводить тщательную проческу лесных массивов в направлении движения батальонов с целью ликвидации групп немцев, власовцев и других бандформирований.

С 23 июня по 14 июля 1944 года войсками охраны тыла этого фронта было уничтожено и взято в плен 1540 солдат и офицеров противника[764].

Для борьбы с буржуазно-националистическими формированиями на территории республик Прибалтики было организовано Управление внутренних войск НКВД Прибалтийского округа и развернута 4-я стрелковая дивизия НКВД. На нее и были возложены задачи по ликвидации буржуазно-националистического подполья, оказания помощи и содействия местным органам власти в проведении восстановительных мероприятий.

Для личного состава войск охраны тыла борьба с буржуазно-националистическими бандами, умело скрывающимися в лесисто-болотистой местности, применяющими различные ухищрения и невиданную жестокость, имела свою специфику. Она требовала не только высокого уровня тактико-боевой и служебной подготовки, но и иной уровень морально-психологической и политической подготовки. Части и подразделения продолжали размещаться гарнизонами и заставами в населенных центрах районного (уездного, волостного) звена. Однако вид служебной деятельности резко изменился. Основными ее видами стали чекистско-войсковая операция (ЧВО), разведывательно-поисковая группа (РПГ), засада и секрет. Все они отличались от традиционных контрольно-пропускных пунктов (КПП), патрульной службы и т. д. Здесь важно было взаимодействие военнослужащих во всех элементах, например, ЧВО: блокирование района поиска, организации служб засад и секретов на путях движения банд, четких действий головного и тылового охранения и т. д. Следовательно, весь личный состав очень серьезно готовился к предстоящим операциям, понимая, что от промаха, ошибки, просчета одного может погибнуть все подразделение.

Но другое и не менее важное направление в работе командиров и политработников имело участие в массово-политической работе с местным населением. Основными вопросами, которые разъяснялись гражданам этих республик, являлись: международное положение и возросшее могущество СССР; существо советского строя, советской власти и национальной политики; положение на фронтах Великой Отечественной войны и наших союзников; задачи народов Советского Союза; о задачах населения Литовской ССР в деле помощи фронту, призыва в армию, выполнения государственных поставок, сдаче оружия и ликвидации бандитизма в уездах республики; о неминуемом полном разгроме фашисткой Германии и ее агентов — литовско-немецких и польско-немецких националистов и др.

С жителями городов проводились общие собрания, собрания учителей, учащихся старших классов гимназий и прогимназий, собрания женщин и т. д.

В крупных общественных местах проводились митинги с привлечением полковых оркестров. Все это способствовало пробуждению самосознания жителей литовских деревень, пониманию значимости тех режимных мероприятий, которые проводятся в республике, преодолевать чувство страха и побуждать бандитов к явке с повинной.

На протяжении всей войны исключительная роль в политическом и военном воспитании личного состава войск НКВД принадлежала политорганам. С начала войны Управление политпропаганды войск НКВД непосредственно руководило политорганами действующих соединений и округов, поддерживало с ними письменную и живую связь. Во все действующие округа и вновь формируемые соединения были командированы работники Управления. Но в связи с передачей частей и соединений войск НКВД действующих округов в оперативное подчинение начальникам охраны войскового тыла Красной Армии Управление политпропаганды, как и другие управления, было лишено возможности продолжать руководить политорганами этих войск НКВД.

12 июля 1941 г. начальник Управления политпропаганды войск НКВД СССР дивизионный комиссар П. Н. Мироненко внес предложения об изменении статуса Управления политпропаганды. Их смысл сводился к следующему:

1) Для руководства политической работой в войсках, действующих на фронте и в тылу, создать:

а) в центре (Москва) отдел Управления политпропаганды войск НКВД по руководству политорганами действующих частей и соединений, укомплектованный наиболее квалифицированными работниками управления во главе с начальником отдела, с непосредственным подчинением начальнику Управления политпропаганды войск НКВД;

б) в масштабе фронта иметь: отдел политпропаганды войск НКВД по охране войскового тыла, укомплектованного за счет бывших отделов политпропаганды округов погранвойск НКВД;

в) в масштабе армии: политаппарат в составе 5–7 человек.

Тогда же было принято и утверждено Временное положение об отделах, политпропаганды войск НКВД по охране тыла фронта. В своем директивном указании от 25 июля 1941 года о партийно-политической информации начальник Политуправления потребовал от политорганов больше самостоятельности и инициативы в решении вопросов, своевременности и оперативности, ее правдивости и достоверности. Основное назначение партийно-политической информации должно быть подчинено воспитанию личного состава в духе героизма, отваги, смелости, овладению новыми тактическими приемами и т. д.[765].

Политуправление постоянно информировало войска НКВД о боевых действиях на фронтах, охране тыла действующей армии, о мужестве и героизме военнослужащих всех видов войск.

Ежемесячно готовились и представлялись докладные записки Политуправления о боевой деятельности и политико-моральном состоянии войск НКВД. Сводки о боевых отличиях личного состава направлялись в действующие части и соединения. Так, в сводке от 3 декабря 1941 г. указывалось, что «Политотдел 21-й дивизии (Ленинградский фронт) в присутствии члена Военного совета комиссара Клементьева и командующего 42-й армии генерал-майора Николаева провел со всеми командирами частей, секретарями партбюро и инструкторами пропаганды совещание „О воспитательной работе в частях дивизии“»[766]. В докладной записке политотдела войск НКВД по охране тыла Ленинградского фронта от 30 декабря 1941 года сообщалось: «Успехи контрнаступления Красной Армии продолжают повышать подъем среди личного состава и горячее желание улучшением качества несения службы оказать максимальную помощь частям первой линии фронта успешно громить и истреблять немецких оккупантов. Несмотря на большой процент ослабевших и истощенных на почве недоедания, особенно в частях южной зоны заграждения, целый ряд бойцов и командиров показывают высокую сознательность при выполнении своего долга»[767].

В военные годы шел неустанный процесс совершенствования структуры политорганов. 15 октября 1942 года приказом НКВД СССР во внутренних войсках создается политический отдел, работающий под руководством ЦК ВКП(б) и НКВД через аппарат заместителя наркома внутренних дел по войскам. Политические отделы создавались также в войсках по охране железнодорожных сооружений и особо важных предприятий промышленности. В связи с этим Политическое управление войск НКВД СССР было расформировано. К началу 1943 года во внутренних войсках, например, сложилась следующая структура политических органов: Политический отдел ВВ НКВД СССР, политические отделы соединений и отдельных полков. В не отдельных полках и подразделениях — заместители командиров по политической части.

24 мая 1943 года решением ГКО в Красной Армии упразднялся институт заместителей командиров рот, батарей и им равных подразделений по политической части. В соответствии с этим решением приказом НКВД СССР от 12 июня 1943 года институт заместителей командиров подразделений по политической части был упразднен и в видах войск НКВД. Важным этапом на пути дальнейшего совершенствования политорганов внутренних войск явилось создание политических отделов округов: Северо-Кавказского — в январе 1943 г., Украинского — в феврале 1943 г., Белорусского — в апреле 1944 г. и в декабре 1944 г. — Прибалтийского.

Создание политических отделов округов позволило более полно учитывать в организации и проведении партийно-политической работы особенности обстановки, задач, стоящих перед войсками различных округов, и оперативно откликаться на происходящие изменения. Основными направлениями партийно-политической работы в войсках являлись: воспитание личного состава в духе патриотизма, ненависти к гитлеровским захватчикам, буржуазным националистам; борьба за повышение боеспособности войск, организованности, дисциплины и бдительности.

Политотделы обобщали опыт передовых частей и подразделений, готовили листовки и плакаты, посвященные воинам, отличившимся в боях с врагом, организовывали огромную культурно-массовую работу.

Политотделы войск постоянно обращали внимание на оперативность партийно-политической работы, инициативы и самостоятельности в принятии решений и смелости брать на себя ответственность за действия. Этому старшие политработники учили своих коллег непосредственно в войсках. 9 марта 1943 года начальник Политотдела внутренних войск своей директивой «Об улучшении живого руководства политорганов» потребовал от их начальников главной целью руководства считать контроль и проверку исполнения приказов, директив и инструкций, изучение кадров на практической работе, обучение их на месте, оказание помощи партийным и комсомольским организациям[768].

2 октября 1944 года Политотдел войск НКВД по охране железных дорог своей директивой № 23/2/6913 предложил командирам частей и соединений провести серьезную работу по увековечиванию памяти воинов, погибших в бою при исполнении служебного долга. В этих целях «составить перечень тех мест, объектов, пунктов в обороне и защите которых отличился личный состав, с указанием, когда и какие гарнизоны и части участвовали. Организовать сбор данных о могилах бойцов и офицеров, погибших в бою. Определить, какие и каким способом отметить места, пункты боевых действий (мемориальные доски и другие оформления), а также могилы павших (установление обелисков, оград, посадка деревьев и т. д.). Эскизы мемориальных досок, обелисков, оформление могил следовало выслать в политотделы войск для утверждения»[769].

Значительное место в их работе занимали партийные и комсомольские организации. В частях и подразделениях они были полнокровные, способствовавшие боевому и моральному становлению личного состава, обеспечению безопасности фронта и тыла. Постоянно шел приток в партию новых членов, лучших бойцов и командиров. Если за 6 предвоенных месяцев 1941 года кандидатами в члены партии в войсках НКВД было принято 2217 человек, то за вторые 6, но военных месяца, того же года было принято 8108 человек[770]. За семь месяцев 1943 года в ряды партии было принято 5772 человека[771]. Все это свидетельствовало о стремлении передовых воинов к тому, чтобы в трудное для страны время связать свою жизнь с партией, быть ей полезным в борьбе с врагом. Командиры и политработники видели в этих коммунистах своих надежных помощников, доверяли им наиболее сложные и ответственные участки боевой службы.

Аналогичные задачи по повышению профессионализма решались и в органах внутренних дел. Характерным в этом являлось Управление НКВД Ленинграда и области. Здесь выполнение задач органами милиции в экстремальных условиях блокады Ленинграда осложнялось обстановкой в самих органах милиции: качественный и количественный состав, обеспечение продуктами питания, проведение профессиональной подготовки и др. В январе — феврале 1942 года от голода скончались 378 милиционеров[772]. В отличие от рабочих и служащих, сотрудники милиции не получали какого-либо специального пайка, не снабжали их и по нормам войсковых частей. Нередки были случаи смерти милиционеров от голода прямо на посту[773]. В докладной записке на имя председателя Исполкома Ленсовета в декабре 1941 года начальник Управления милиции Е. С. Грушко сообщал, что от бомб, снарядов и голода в ОРУД ежедневно выбывало из строя 60–65 человек, в отряде речной милиции 20–25, в территориальных отделениях — до 10[774]. Лишь с февраля 1942 года на основании решения Военного совета Ленинградского фронта сотрудники милиции стали снабжаться продовольствием на уровне частей передовой линии[775]. Учитывая тяжелую работу шоферов и регулировщиков на ладожской Дороге жизни, им была установлена повышенная норма довольствия: хлеба — 500 граммов, мяса — 125, жиров — 40, сахара — 35, крупы — 190, водки — 50 г в день. Сотрудники, работавшие на восточном берегу Ладожского озера, получали продовольствие с фронтовой базы Подборовье по более высокой норме[776]. В дальнейшем, с целью улучшения обеспечения сотрудников НКВД продовольствием, в Ленинграде удалось создать ряд подсобных хозяйств. 15 мая 1941 года начальник УНКВД Ленинграда приказал организовать подсобное хозяйство на выделенной земле колхоза «Красный пахарь» Парголовского района[777]. В соответствии с приказом НКВД СССР № 283 «Об организации подсобных хозяйств при Управлении милиции», в городе при каждом райотделе НКВД создавались самостоятельные подсобные хозяйства на выделенных 166 гектарах земли[778].

Создание при подразделениях широкой сети подсобных хозяйств позволило в значительной степени решить проблему обеспечения сотрудников дополнительным питанием зимой 1942/43 годов, что способствовало сокращению количества больных, укреплению боеспособности подразделений[779].

Личный состав милиции города испытывал некомплект сотрудников. Причинами этого явились массовый призыв в РККА в начале войны, смерть от голода и бомбардировок, болезни и ранения. Для решения кадрового вопроса был предпринят ряд различных мер. Из тыловых районов страны в Ленинград прибыли 1070 физически крепких здоровых сотрудника[780]. В это же время по приказу Главного управления милиции НКВД СССР дважды были эвакуированы в тыловые районы страны истощенные и больные сотрудники милиции Ленинграда. Первую эвакуацию провели в начале 1942 года[781]. Однако принимаемых мер, направленных на повышение боеспособности служб и подразделений милиции УНКВД Ленинграда, было явно недостаточно. По решению партийных органов Ленинграда осуществили мобилизацию в милицию женщин[782]. Большую часть из них направили в ОРУД, ГАИ, следственные подразделения, детские комнаты, экспертные отделы[783]. Значительное пополнение кадров позволило руководству городской милиции направить на оперативную работу сотрудников, вынужденных ранее заниматься вспомогательными работами[784].

Особое место в повышении эффективности работы органов милиции имела профессиональная и общеобразовательная подготовка. Накануне снятия блокады, в 1943 году, открылись 4-х месячные курсы подготовки участковых уполномоченных для сельской местности Ленинградской области. Одновременно в школе действовали краткосрочные 2-х месячные курсы оперативных работников. С 20 марта по 25 мая 1943 года практически для всего начальствующего и рядового состава ленинградской милиции прошли учебные сборы по 7-ми дневной программе. Кроме того, в школе прошел подготовку водительский состав подразделений УНКВД Ленинграда[785].

Для первоначальной подготовки вновь принятых сотрудников проводились занятия в свободное от службы время по 12 часов в неделю. Учебный план был рассчитан на месяц обучения. На политическую подготовку отводилось 12 часов, огневую — 10, остальные 28 часов посвящались специальной подготовке. После окончания обучения выставлялись итоговые оценки и милиционеры допускались к несению постовой службы[786]. Организованное проведение занятий началось с 1 марта 1942 года. Для этого выделялись высококвалифицированные специалисты[787].

Помимо профессиональной подготовки в органах милиции уделялось внимание и повышению общеобразовательного уровня сотрудников. С осени 1942 года возобновила свою работу вечерняя школа при Управлении милиции, которую стали посещать 1703 работника милиции[788].

УНКВД по Ленинградской области понимало, что успех решаемых милицией задач во многом зависит от командного состава. За опытным, волевым, авторитетным офицером милиции рядовые сотрудники всегда охотно шли на выполнение самого сложного задания. Одной из мер, способствовавших повышению авторитета начсостава, явилась разработанная памятка личного и служебного поведения офицера милиции, содержание которой сводилось к следующему:

1. Офицер милиции — одно из самых почетных званий в нашей стране, и оно обязывает ко многому.

2. Офицер милиции, прежде всего, должен быть требователен к себе, строг к своим подчиненным, вежлив, предупредителен, тактичен в обращении с гражданами.

3. Офицер милиции должен постоянно воспитывать своих подчиненных, подчеркивая при этом высокое значение звания работника НКВД СССР.

4. Офицер милиции должен быть всегда выбрит, иметь чистое белье, носовой платок, аккуратно подстриженные ногти, хорошо подогнанные и исправные снаряжение и оружие.

5. Офицеру милиции запрещается:

— появляться в театрах, кино и в других общественных местах в плохо выглаженном обмундировании, небритым и не причесанным;

— ношение смешанной формы одежды;

— иметь в карманах формы громоздкие предметы, нарушающие подтянутость и бравый вид;

— держать руки в карманах;

— появляться на улицах города и в общественных местах (кроме вокзала) с большим багажом;

— приходить (без служебной необходимости) в форме на рынки, базары, стоять в очереди за спиртными напитками и т. д.

И последнее, что представляется актуальным и в настоящее время для стиля работы начальствующего состава, — начальник, старший офицер милиции не должен был делать замечаний и критиковать по службе младшего по званию или должности офицера в присутствии его подчиненных в форме, подрывающей его авторитет[789].

Управление милиции рекомендовало начальникам райотделов и строевых частей милиции УНКВД ЛО организовать со своими сотрудниками работу по изучению памятки и практическому ее применению, размножив и вручив каждому офицеру.

Таким образом, на органы милиции был возложен значительный круг обязанностей, выполнение которых в целом обеспечивало не только общественный порядок, но и способствовало решению многих социальных, военно-мобилизационных и других задач. Выполнение этих задач зависело не только от умелой работы командиров и начальников по организации боевой службы, точного соблюдения требований законов военного времени, приказов и инструкций, но также и от уровня профессиональной подготовки всего личного состава. Именно на это и была нацелена вся военно-командирская, морально-политическая и психологическая подготовка, организованная в войсках и органах НКВД.

Война неизбежно влияет на внутреннюю жизнь страны, вступившей на борьбу с врагом. С одной стороны, это проявляется в народном подвиге, в движении патриотизма. Безусловно, это движение всегда выступало как массовое, цельное и всенародное. Оно было характерно как для сражающейся армии, так и для работников тыла. Невзирая на все трудности военного лихолетья, миллионы советских людей, и в их числе ленинградские рабочие и служащие, делали все, чтобы приблизить победу. Но, с другой стороны, война, так же, как и другие чрезвычайные ситуации (землетрясения, наводнения, радиоактивные заражения и т. д.) активизирует и криминальный субъект, причем он особенно опасен, поскольку вооружен и действует, как правило, дерзко.

Блокадный Ленинград и многие города северо-запада оказались в сложной ситуации. Их изоляция от Большой земли требовала определенных мер, связанных с введением чрезвычайного положения. Попытка ввести законным путем осадное положение не нашла поддержки в Президиуме Верховного Совета и Правительстве СССР, что, в свою очередь, не позволяло вводить слишком суровые меры по отношению к тем лицам, которые своими преступными действиями мешали превращению города в неприступную крепость. Серьезной проблемой для правоохранительных органов являлась борьба с продовольственными преступлениями. Важное направление в служебно-оперативной деятельности органов — это предупреждение хищений хлеба, как непосредственно в магазинах, так и у граждан (краж хлебных карточек, краж хлеба «на рывок» и т. д.). Кроме того, перед руководством и сотрудниками отделов и отделений УНКВД встала необычная задача охраны магазинов, хлебных ларей, сопровождение машин и санок с хлебом т. д. Наряду с этим, резко обозначилась и проблема борьбы со спекулянтами, возникла необходимость усиления оперативно-розыскной работы по выявлению тех, кто на горе и страданиях ленинградцев наживал капиталы.

Борьба за сохранение продовольствия являлась первоочередной задачей не только для органов внутренних дел, но и для войск НКВД, на которые возлагал ось обеспечение сохранности грузов на складах и в пути следования. В борьбе с хищениями исключительное значение имели нормативные акты по предупреждению краж и хищений военнослужащими, принятые ГКО и НКО. Здесь были также регламентированы правовые нормы для войск и органов НКВД.

В обстановке войны необходима была усиленная борьба с дезертирством и уклоняющимися от военной службы. Эта проблема требовала особых нормативно-правовых актов, предупреждающих дезертирство, которые были приняты и ими руководствовались правоохранительные органы. Органы внутренних дел Северо-Западного региона в обстановке военного времени, определяя степень виновности тех или иных лиц в совершении преступлений, руководствовались общими положениями, принятыми высшими органами советской власти. Особое место здесь занимали политические мотивы, которые в то время превалировали над уголовными и гражданскими. Не случайно, что значительная часть возбуждаемых дел касалась контрреволюционной и антисоветской деятельности. УНКВД в русле общих идей того времени настойчиво предлагало начальникам районных и городских отделов выявлять и привлекать к уголовной ответственности всех, кто как-то негативно выражал свое отношение к существующему строю и советской действительности.

Однако одновременно принимались меры по усилению законности со стороны всех сотрудников УНКВД, связанных со следственной работой. Создавались многочисленные документы, направленные на рост профессионализма, глубокое знание нормативно-правовых документов и повышение личных морально-нравственных качеств работников НКВД.

Участие войск и органов НКВД в ликвидации националистических бандитских формирований на территории Прибалтийских республик требовало особых морально-политических и боевых качеств от всего личного состава. Военнослужащим и оперативным работникам, направленным в эти области пришлось соприкоснуться с новым образом «врага», каким являлись бандиты, прославившиеся своей жестокостью. Это болезненно воспринималось личным составом и требовало переосмысления происходящего, усиления политической и психологической работы в частях и подразделениях.

Примечания:

5

Российская Федерации: безопасность и военное сотрудничество. М., 1995. С. 39.

6

Советская Россия. 2000. 20 апр.

7

Санкт-Петербургские ведомости. 2000. 8 июля.

54

Куприянов Г. Н. От Баренцева моря до Ладоги. Л., 1972; его же: За линией Карельского фронта. 3-е издание. Петрозаводск, 1982; Морозов К. А. Карелия в годы Великой Отечественной войны (1941–1945). Петрозаводск, 1983. 239 с.; Мерецков К. А. На службе народу, 5-е издание. М., 1988. 446 с.

55

Карелия в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945. Петрозаводск, Карелия, 1975. 447 с.; Незабываемое: Воспоминания о Великой Отечественной вoйне. 2-е изд. испр. и доп. Петрозаводск, Карелия, 1974, 383 с.; Охраняя тыл действующей армии М., 1985; Середин Н. Т. Во имя победы над фашизмом // Армейские чекисты: Воспоминания контрразведчиков Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов. Л., 1985; Соколов А. А. В бессмертном дозоре. Петрозаводск, Карелия, 1970. 233 с.; Карельский фронт в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1984; Пименов Ю. Ф., Лесов В. М. Истребительные батальоны НКВД // Информационный бюллетень ГУВД ЛО, 1977. № 32; Скилягин А. Т. Советская милиция в годы войны // Внутренние войска и органы внутренних дел в период Великой Отечественной войны 1941–1945. Л., 1976; Банников Ф. Г. Истребительные батальоны в Великой Отечественной войне. М., 1968; Биленко С. В. Истребительные батальоны в Великой Отечественной войне. М., 1969. 120 с.; Краснознаменный Северо-Западный пограничный округ. Л., 1973. 310 с.; Сальников В. П., Степашин С. В., Янгол Н. Г. Органы внутренних дел Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны. СПб., 1999. 224 с.; Белозеров Б. П. Фронт и тыл: проблемы безопасности 1941–1945 гг. СПб., 1999. 264 с. и др.

56

Ленинград в осаде. Сб. документов / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб. 1995; Военные трибуналы — органы правосудия в Вооруженных Силах СССР. М., 1988. 288 с.; Муранов А. Военные трибуналы в годы войны //Законность, 1995. № 1. Петухов Н., Серов М. Военная коллегия Верховного Суда СССР во время войны //Законность, 1995. № 2; Панычев В. Военная прокуратура в годы войны // Законность, 1995. № 3.

57

См.: Обозреватель. 1999. № 2. С. 7–8.

58

Санкт-Петербургские ведомости. 2000, 22 янв.; Российская юстиция. 2000. № 9. С. 61, 62; Справка: за период с 1941 по 1945 гг. (полные годы) в РСФСР было осуждено за различные виды преступлений 474 615 человек (подсчитано по: Попов В. Д. Государственный террор в России в 1923–1953 гг. // Отечественные архивы. 1992. № 2).

59

Лунеев В. В. Тенденции преступности: мировые, региональные, российские. / Государство и право. 1993. № 5.

60

Энциклопедия военного искусства. Война второй половины XX века. Минск, 1998. С. 125; Санкт-Петербургские ведомости. 2000, 26 янв.

61

Санкт-Петербургские ведомости. 2000, 10 авг.

62

Известия. 2001, 25 янв.

63

Там же. 2000, 20 янв.

64

Армия и внутренние войска в противоповстанческой и противопартизанской борьбе. Мировой опыт и современность. / Под общей ред. Шкирко А. А. М., 1997.

65

Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах, Стат. исследования. М., 1993. С. 99.

66

Барышников В. Н. От прохладного мира к зимней войне. СПб., 1997. С. 296.

67

Краснознаменный Северо-Западный пограничный округ. Л.,1973, С. 150–151.

68

Великая Отечественная воина. 1941–1945 гг. / Отв. ред. Горелов И. П. СПб., 1995. С. 25.

69

Органы и войска МВД России. Крат. историч. очерк. М., 1995. С. 205.

70

Из истории советских пограничных войск. 1935 — июнь 1941 гг. Документы и материалы. М., 1973. С. 253.

71

Внутренние войска в годы мирного социалистического строительства 1922–1941 гг. Документы и материалы. М., 1977. С. 507.

72

Российский Государственный военный архив (РГВА). Ф. 38261. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.

73

Внутренние войска в годы мирного социалистического строительства.1922–1941 гг. Документы и материалы. М., 1977. С. 510–511.

74

Внутренние войска в годы мирного социалистического строительства. 1922–1941 гг. Документы и материалы. М., 1977. С. 476.

75

Боевой путь советских пограничных войск. М., 1967. С. 149.

76

Пограничные войска СССР. 1939–1941 гг. Сб. док. и материалов. М., 1970. С. 204–205.

77

Краснознаменный Северо-Западный пограничный округ. Л., 1973. С. 153–154.

78

Пограничные войска СССР. 1939 — июнь 1941 гг. Сб. док. и материалов. М., 1970. С. 215.

545

Сальников В. П., Янгол Н. Г. Теоретические проблемы правового режима при чрезвычайных обстоятельствах / Советский Союз в первый период Великой Отечественной войны. Л., 1990. С. 102–103.

546

Российская газета. 1994. 5 окт.

547

Еропкин М. И. Развитие органов милиции в Советском государстве. М., 1967. С. 68.

548

Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 210.

549

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 422, 598.

550

ЦАМО. Ф. 217. Оп. 1258, Д. 7. Л. 117.

551

Там же. Л. 118.

552

Там же.

553

Блокада рассекреченная. СПб., 1995. С. 205.

554

Музеи Краснознаменной ленинградской милиции, фонд Ю. Ф. Пименова. С. 15.

555

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 12. Д. 66. Л. 81.

556

Там же. Оп. 2. Д. 67. Л. 348.

557

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 42.

558

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф.1. Оп. 2. Д. 138. Д. 333.

559

Там же. Оп. 1. Д. 137. Л. 231.

560

Там же. Д. 138. Л. 231.

561

Ежов М. В. Ленинградский городской совет депутатов трудящихся в борьбе за решение продовольственной проблемы в дни блокады // Вопросы истории и историографии Великой Отечественной войны. Л. С. 107.

562

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4808. Л. 11.

563

Там же. Д. 4689. Л. 9.

564

Там же. Оп. 12. Д. 66. Л. 81.

565

Очерки истории Ленинграда. Т. 5. С. 209.

566

Ленинградская правда. 1941. 1 авг., 30 сент., 22 окт., 12, 20 нояб., 13 дек.

567

Там же. 1942. 3 сент.; 1943. 5, 12 марта, 15 мая.

568

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 425.

569

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 426–427.

570

Музей Краснознаменной ленинградской милиции, фонд Ю. Ф. Пименова. С. 15.

571

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп.4. Д. 69. Л. 70–71.

572

Там же. Л. 6.

573

Питеркин И. В. Деятельность органов милиции и пожарной охраны УНКВД Ленинграда в условиях обороны города. Дисс. канд. ист. наук. СПб., 1994. С. 87.

574

Там же. С. 91.

575

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4687. Л. 84, 85.

576

Там же. Д. 4689. Л. 9.

577

Питеркин И. В. Деятельность органов милиции и пожарной охраны УНКВД Ленинграда в условиях обороны города. Дисс. канд. ист. наук. СПб., 1994. С. 96.

578

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4689. Л. 9.

579

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Д. 176. Л. 97 об.

580

Там же. Л. 98 об.

581

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 454.

582

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 454.

583

Там же. С. 421.

584

Там же. С. 422.

585

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 422.

586

Иванов В. А. Миссия ордена. СПб., 1997. С. 270–271.

587

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп.1. Д. 222. Т. 2. Л. 102.

588

Биленко С. В. Из истории советской милиции в годы Великой Отечественной войны. М., 1967. С. 35.

589

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп.1. Д. 93. Л. 102–114.

590

Музей Краснознаменной ленинградской милиции, фонд Ю. Ф. Пименова.

591

ЦАМО РФ. Ф. 217. Оп. 1217. Д. 109. Л. 206.

592

Внутренние войска в Великой Отечественной войне. 1941–1945 гг.: Документы и материалы. М., 1975. С. 175–176.

593

РГВА. Ф. 38274. Оп. 1. Д. 8. Л. 8–9.

594

ЦАМО РФ. Ф. 217. Оп. 1217. Д. 109. Л. 296.

595

РГВА. Ф. 38274. Оп. 1. Д. 8. Л. 45.

596

Цит. по: Алексеенков А. Е. Внутренние войска в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). СПб., 1995. С. 56.

597

Цит. по: Алексеенков А. Е. Внутренние войска в годы Великой Отечественной войны(1941–1945 гг.). СПб., 1995. С. 56.

598

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 6–8.

599

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 9-11.

600

Там же.

601

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 427.

602

РГВА. Ф. 38299. Оп. 1. Д. 104. Л. 33.

603

ОРиАИ ИЦ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 627–629.

604

Там же.

605

Там же. (Приложение № 20)

606

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 108.

607

Там же. Ф. 2. Оп. 1. Д. 6. Л. 8–9.

608

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д 83. Л. 272–273.

609

Там же. Д. 80. Л. 27.

610

Там же. Л. 44–50.

611

Там же. Л. 55–56.

612

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1.Оп. 1. Д. 88. Л. 83.

613

Подвиг сотрудников органов внутренних дел. Л., 1976. С. 37.

614

Блокада рассекреченная. СПб., 1995. С. 119.

615

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 452.

616

Там же. С. 453.

617

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 43.

618

Земсков В. Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6. С. 11.; Родина. 1991. № 6–7. С. 69.

619

Там же.

620

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С.13.

621

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 88. Л. 83.

622

Документы и материалы. Петрозаводск, 1995. С. 147–148.

623

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 35–40.

624

Там же. С. 41–42.

625

Родина. 1991. № 6–7. С. 69.

626

Сальников В. И., Степашин С. В., Янгол Н. Г. Органы внутренних дел Северо-Западного региона СССР в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945 гг. СПб., 1996. С. 180.

627

Дела и люди ленинградской милиции. Л., 1967. С. 290.

628

ЦГАИПД. Ф.25. Оп. 2. Д. 4808. Л. 9.

629

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО.Ф.1. Оп. 1. Д. 175. Л. 628–629.

630

Там же. Д. 7. Л. 3; Д. 8. Л. 3–4.

631

Там же. Д. 5. Л. 23.

632

Там же. Д. 88. Л. 104.

633

Там же. Д. 207. Л. 22.

634

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 88. Л. 48.

635

Там же. Д. 89. Л. 78–79.

636

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4808. Л. 9.

637

Там же. Ф. 408. Оп. 2. Д. 622. Л. 2.

638

Там же.

639

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 92. Л. 390–394.

640

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 92. Л. 390–394.

641

Бюллетень Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся. 1942. № 5–6. С. 7–8; № 15. С. 2.

642

ЦГАИПД. Ф. 408. Оп. 2. Д. 622. Л. 1.

643

Там же. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4808. Л. 9.

644

Ленинград в осаде. Сб. документов. 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 316–317.

645

Там же. С. 352.

646

Там же. С. 309.

647

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1436. Л. 45.

648

Ленинград в осаде. Сб. документов, 1941–1944 гг. / Под ред. Дзенискевича А. Р. СПб., 1995. С. 344.

649

Там же. С. 345.

650

Там же. С. 347.

651

Там же. С. 226–227.

652

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1438. Л. 45.; Оп. 17. Д. 652. Л. 1.

653

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1438. Л. 121-121об.

654

ОРиАИ ИЦ СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 85. Л. 55–56.

655

Там же. Д. 138. Л. 241–242.

656

Там же. Д. 94. Л. 12.

657

Смирнова Н. В. Органы внутренних дел в борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью./ МВД России — 200 лет. Ч. III. Под ред. Латышева О. М., Сальникова В. П. СПб., 1998. С. 48.

658

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 93. Л. 122.

659

Там же. Л. 49.

660

Там же. Д. 177. Л. 72.

661

Смирнова Н. В. Деятельность органов НКВД — МВД в борьбе с беспризорностью и безнадзорностью несовершеннолетних в Ленинграде и Ленинградской области (1941–1949 гг.). Автореф. дисс. канд. юрид. наук. СПб., 1997. С. 18.

662

Там же. С 19.

663

Известия. 2000. 25 авг.

664

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 78. Л. 68.

665

Там же. Л. 69.

666

Там же. Л. 80–81.

667

Там же. Д. 88. Л. 102.

668

Уголовный кодекс РСФСР Комментарий. М., 1944 С. 289

669

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 16.

670

Там же.

671

Там же. С. 20.

672

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 75.

673

Сборник законов СССР и указов Президиума Верховного Совета СССР. 1938–1961 гг. М., 1961. С. 851.

674

Ведомости Верховного Совета СССР. 1942. № 6. С. 16.

675

Воинские преступления / ВПА. М., 1963. С. 10.

676

Ведомости Верховного Совета СССР. 1943. № 15. С. 17.

677

Там же. № 18. С. 9.

678

Сборник законов СССР и Указов Президиума Верховного Совета СССР. 1938–1958 гг. М., 1959. С. 543.

679

Шлыков Е. Н. Особенности уголовного законодательства в период войны // 50 лет Великой Победы в жизни и исторической судьбе России. СПб., 1995. 4.5. С. 39.

680

Там же. С. 41.

681

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 292.,

682

Там же. С. 7–13.

683

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 1149.

684

Там же. Д. 83. Л. 314.

685

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 83. Л. 1158–1159.

686

Там же. Д. 86. Л. 6.

687

Там же. Д. 75. Л. 12–13.

688

Ломагин Н. А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД. СПб., 2000. С. 32.

689

Там же. С. 40, 47, 52, 149, 173, 191. Сегодня уже не может быть сомнений в том, что идеологи и организаторы ликвидации коммунистического строя, разрушения советского государства и его падения в годы войны с германским фашизмом были. Убедительное подтверждение этому деятельность последующих носителей этих идей и действий. Так, находясь за границей в 1999 году, Горбачев М. С. откровенно заявил: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма. Именно для этой цели я использовал свое положение в партии и стране». Другой циничный идеолог Яковлев А. Н. в 1998 году признался в том, что «он стал работать в ЦК КПСС только для того, чтобы разрушить советский режим изнутри, используя для этого партийную дисциплину и слабые стороны его структуры» (Советская Россия, 2001, 6 янв.)

690

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 159.

691

Там же. Л. 165.

692

Там же. Л. 166.

693

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 68.

694

Там же. Л. 69.

695

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 67–69.

696

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 96. Л. 5-7.

697

Блокада рассекреченная. СПб., 1995. С. 112–113.

698

Там же. С. 113.

699

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 83. Л. 345–347, Л. 576; Д. 92. Л. 390–394.

700

Там же. Д. 93. Л. 21–26.

701

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 93. Л. 74–76.

702

Там же. Д. 75. Л. 80–81.

703

Там же. Л. 137–139.

704

Блокада рассекреченная. СПб., 1995. С. 113.

705

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 93. Л. 210.

706

Там же. Л. 212.

707

Там же. Д. 75. Л. 213, 229.

708

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 1173–1175.

709

Там же.

710

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 86. Л. 23–25.

711

Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики. 1941–1945 гг. Петрозаводск, 1999. С. 122.

712

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 75. Л. 1187.

713

Там же. Л. 608–610.

714

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 92. Л. 36.

715

Там же. Д. 75. Л. 162–163.

716

Там же. Д. 202. Л. 299.

717

Там же. Д. 243. Л. 102–109.

718

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 96. Л. 68.

719

Там же. Д. 99. Л. 69.

720

Там же. Л. 83–84.

721

Осипенко О. Б. Гражданское судопроизводство в условиях Великой Отечественной войны. 1941–1945 // 50 лет Великой Победы в жизни и исторической судьбе России. СПб., 1995. 4.5. С. 20.

722

Осипенко О. Б. Гражданское судопроизводство в условиях Великой Отечественной войны. 1941–1945 // 50 лет Великой Победы в жизни и исторической судьбе России. СПб., 1995. 4.5. С. 21.

723

Алексеенков А. Е. Внутренние войска в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.) СПб., 1995. С. 141.

724

Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Сб. документов и материалов. М., 1976. С. 623.

725

Внутренние, войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 546.

726

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 547.

727

РГВА. Ф. 32880. Оп. 2. Д. 426. Л. 123.

728

Там же. Д. 50. Л. 248.

729

Там же. Ф. 38261. Оп. 1. Д. 441. Л. 369.

730

Примеры честного служения Родине. 1955. Ч. 2. С. 104–105.

731

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 547–548.

732

Там же. С. 548.

733

Там же. С. 549.

734

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 547–548, 551.

735

Там же. С. 546.

736

Проценко Е. Д. Подготовка офицерских кадров внутренних войск в годы Великой Отечественной войны, СПб. 1997. С. 134.

737

РГВА. Ф. 38650. Оп. 1. Д. 617. Л. 290.

738

Алекеенков А. Е. Внутренние войска в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). СПб., 1995. С. 60.

739

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 559.

740

Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Сб. документов и материалов. М., 1976. С. 77.

741

Там же. С. 563.

742

Там же. С. 587.

743

Там же. С. 195.

744

Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Сб. документов и материалов. М., 1976. С. 587.

745

Алексеенков А. Е. Внутренние войска в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). СПб., 1995. С. 175.

746

В поединке в абвером. М., 1968. С. 91–92.

747

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975. С. 570.

748

Там же.

749

Исторический формуляр 41-й бригады войск НКВД С. 36.

750

Пограничник. 1943. № 23–24. С. 41.

751

Правда. 11 июля 1941 г.

752

Кубаткин П. Уничтожим шпионов и диверсантов. М., 1941. С. 14.

753

Кубаткин П. Уничтожим шпионов и диверсантов. М., 1941. С. 14, 26.

754

РГВА. Ф. 32885. Оп. 1. Д. 443, Л. 141 об.

755

Там же. Л. 152.

756

Исторический формуляр 250 полка НКВД. С. 168.

757

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975. С. 578.

758

Алексеенков А. Е., Гурнак А. В. Традиции внутренних войск и их развитие в годы Великой Отечественной войны. Л., 1998. С. 45–46.

759

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975 С. 637–639.

760

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975 С. 635.

761

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975 С. 643–647.

762

Там же. С. 653.

763

Известия ЦК КПСС 1990. № 11. С. 120.

764

Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М. 1976. С. 402–405.

765

Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М. 1976. С. 521.

766

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975. С. 168.

767

Там же. С. 172–173.

768

Скляров В. В. Мероприятия Коммунистической партии по организационному укреплению и совершенствованию стиля работы политорганов внутренних войск. В кн. Внутренние войска и органы внутренних дел в период Великой Отечественной войны 1941–1945. Л., 1976. С. 70.

769

Внутренние войска в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1975. С. 613–614.

770

Там же. С. 553.

771

Там же. С. 591.

772

Соколов А. Ленинградская Краснознаменная // Советская милиция. 1967. № 11.С.20.

773

Оборона Ленинграда 1941–1944. Л., 1968. С. 489.

774

Ленинградская милиция и органы УНКВД Ленинграда в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Л., 1985. С. 19.

775

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 12. Д. 65. Л. 40.

776

Павлов Д. В. Ленинград в блокаде. Л., 1985, С. 202.

777

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 138. Л. 173.

778

Там же. Д. 163. Л. 782.

779

ЦГАИПД Ф. 408. Оп. 2. Д. 137. Л. 8.

780

Оборона Ленинграда 1941–1944. Л., 1968. С. 492.

781

Там же. С. 784.

782

ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4734. Л. 47.

783

Филатов В. Ленинградская милиция в период обороны города 1941–1944 гг. М. 1965. С. 31.

784

Архив МИМ СПб. и ЛО. Д. 43. Л. 12.

785

Архив МИМ СПб. и ЛО. Д. 44. Л. 121.

786

Янгол Н. Г. Политическая и профессиональная подготовка сотрудников милиции Ленинграда в начальный период войны. // Вопросы идеологической, массово-политической работы в органах внутренних дел. Л., 1985. С. 139–140.

787

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 148. Л. 8.

788

Горбунов А. И. Партийно-политическая работа в органах милиции в период обороны города в 1941–1944 гг. //Ленинградская милиция, органы НКВД Ленинграда в годы великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). С. 69; Пост революции. 1943. 7 ноября.

789

ОРиАИ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 99. Л. 61–63.