Глава третья

Знаменитый русский писатель А. К. Толстой подошел к делу чересчур легкомысленно, когда в своей шутливой «Истории государства Российского» посвятил Елизавете Петровне такие строки:

– Веселая царица была Елисавет. Поет и веселится, порядку только нет…

Этот отзыв - глубоко несправедливый. Действительно, двадцатилетнее царствование Елизаветы переполнено балами, маскарадами, пирами. Фейерверками и прочими увеселениями. Но никак нельзя сказать, что в это время в России царил беспорядок. Ничего подобного. Хотя историки и поругивают Елизавету за гардероб из пятнадцати тысяч платьев, все отмечают, что время Елизаветы - это значительные успехи и в экономике, и в просвещении, и во внешней политике.

Начнем с того, что Елизавета государством управляла главным образом сама, ликвидировав существовавший при Анне Иоанновне Кабинет министров. Она отменила смертную казнь, запретила пытать малолетних, клеймить женщин и вырывать у них ноздри. Именно при Елизавете, кстати, в России были изготовлены эталоны веса и длины для торговли - фунт и аршин работы мастеров Петербургского монетного двора. Елизавета отменила существовавшие в России внутренние таможни, что пошло торговле только на пользу (к слову: во Франции это было сделано лишь после революции).

При Елизавете немало было сделано для просвещения и науки.

Так уж счастливо сложилось, что ее фаворит, «ночной император» Иван Иванович Шувалов сам особыми талантами и умом не блистал, но прекрасно понимал важность развития науки. Именно он был первым помощником и опорой М. В. Ломоносова в открытии в 1755 г. первого в стране университета - подбирал профессоров и студентов, составлял учебные программы, решал вопросы с финансированием и даже подарил немало книг из своей библиотеки. Как раз по инициативе Шувалова двумя годами позже была создана и Академия художеств. (Кстати, одновременно с университетом были открыты гимназии в Москве и Казани, а чуть позже по стране учредили немало общеобразовательных школ и, говоря современным языком, профессионально-технических училищ.)

И, наконец, при Елизавете чувствительно получила по сусалам давняя недоброжелательница Швеция, у которой Россия по условиям мира забрала часть Финляндии.

Но наряду с успехами имелся один-единственный, зато крайне существенный недостаток: у императрицы не было наследника…

Вообще-то надобно вам знать, что муж у нее имелся - самый что ни на есть законный. Еще в 1742 г. Елизавета без всякой огласки обвенчалась в небольшой церквушке подмосковного села Перово со своим давним амантом - Алексеем Григорьевичем Разумовским. Разумовский - фигура колоритнейшая. По происхождению он был простым казаком Алешей Розумом из хутора Лемеши в Черниговской губернии. Красавец парень! И, кроме того, обладал прекрасным голосом, пел в местном церковном хоре. Там его и увидел проезжий полковник Вишневский, забрал с собой в Петербург, где опять-таки определил в хор, на сей раз уже придворный. Там его и увидела в 1737 г. молодая цесаревна Елизавета (скажем откровенно, монашеского образа жизни никогда не придерживавшаяся). И началось…

Алеша Розум стал благородным господином Алексеем Розу-мовским (это гораздо позже его фамилию стали писать через «а»). Во время коронации Елизаветы именно Разумовский нес шлейф императорской мантии - уже будучи придворным в чине обер-егермейстера (соответствовал армейскому полковнику). Кавалером ордена Андрея Первозванного и крупным помещиком. А после венчания с Елизаветой получил титул графа, чин фельдмаршала, земель с крестьянами без счета, бриллиантов - пригоршнями.

Что любопытно, все современники единодушно отмечают привлекательную, в общем, черту новоиспеченного графа: несмотря на свое исключительное положение, он всегда старательно избегал дворцовых интриг, никогда не вмешивался в дела управления государством и никому не вредил. Вот насчет материальных благ он был как раз слабоват, любил и чины, и поместья, и алмазы.

(К слову, сменивший его фаворит Иван Шувалов был в этом отношении полной противоположностью Разумовскому: государственные дела любил и умел решать, но бескорыстным был фантастически, ни рубля от коронованной подруги не взял, ни паршивой медальки.)

Заодно с Алексеем Разумовским блестящую карьеру сделал и его младший брат Кирилл. В детстве он вместе с Алешей пас отцовских волов, а потом учился в Геттингенском и Берлинском, в Страсбургском университетах, в двадцать три года стал фельдмаршалом и гетманом Малороссии, действительным камергером, президентом Академии наук.

Интересная деталь: о своем «лапотном» прошлом гетман как раз страшно любил вспоминать. В своем дворце он специально поставил застекленный шкаф, где хранились его пастушеский рожок и простая крестьянская свитка - и любил этот шкаф демонстрировать гостям: вот, мол, из какого ничтожества поднялся!

Визитеры из Европы от такого зрелища форменным образом обалдевали, вслух изумлялись загадочности русской души: у них-то поднявшийся из «подлого сословия» вельможа как раз старался поглубже похоронить всякую память о своем неприглядном прошлом, а для надежности - вместе с живыми свидетелями…

Как легко догадаться, хотя у Елизаветы имелся совершенно законный муж, дети от этого брака никоим образом не могли бы наследовать престол империи - это уже были не вульгарные времена Петра I, когда солдатскую шлюху неведомого рода-племени произвели в императрицы…

Детей, кстати, и не было. До сих пор иногда всплывают публикации о загадочной «инокине Досифее», якобы дочери Елизаветы и Разумовского, но версия эта никогда не была подкреплена какими бы то ни было реальными доказательствами - одни домыслы и слухи. А выписанное по всем правилам свидетельство о венчании, кстати, Разумовский после смерти Елизаветы швырнул в огонь - чтобы не компрометировать покойную.

В общем, требовался наследник престола. И потому уже в 1742 г., сразу после коронации, Елизавета вызвала в Россию Петра Ульриха, родного внука Петра I (сына Анны Петровны и герцога Голштинского), своего родного племянника - и официально назначила его наследником.

Естественно, уже вскоре наследника было решено женить - ему исполнилось шестнадцать, а по меркам восемнадцатого столетия это считалось уже самым подходящим возрастом для брака. Стали подыскивать подходящую девицу: разумеется, из владетельного дома. Заграничного, конечно. Со времен Петра как-то уже привыкли, что наследники престола женятся на иностранках, а не на русских барышнях, как встарь.

Кандидатур поначалу перебрали множество.

Воодушевленный английский посол Уич тут же предложил свою кандидатуру - понятное дело, английскую принцессу. Точно не известно, но вроде бы юный Петр видел ее портрет, и англичанка ему понравилась. Однако Елизавета эту кандидатуру отклонила по причинам, оставшимся неизвестными. То ли «скороспелость» британских монархов тому причиной (тогдашняя королевская династия сидела на престоле неполных сорок лет и происходила из германского Ганновера, очередного крохотного княжества), то ли нашлись какие-то соображения внешней политики.

Французы предложили свою принцессу - но тут уж Елизавета практически моментально велела им передать, чтобы катились к парижской богоматери. Нет сомнений, что это было типичной женской местью. Как-никак в свое время именно Елизавету русские дипломаты пытались просватать за французского принца, но в Париже отказались, намекая что-то о не вполне благородном происхождении невесты…

Зато сама Елизавета первое время склонялась к тому, чтобы женить Петра на принцессе Ульрике, сестре Фридриха Великого.

Это была бы великолепная перспектива для России. Долговременные последствия могли оказаться таковы, что дух захватывает… Без малейших натяжек!

Россия и Пруссия в тесном союзе, связанные династическим браком, - это была бы такая сила, что в Европе попросту не нашлось бы великой державы или коалиции, способной противостоять на равных. Фридрих Великий умер бездетным, и трон перешел к его племяннику - но, родись у Петра и Ульрики сын, он имел бы точно такие же права на прусский престол. Если вспомнить, что российские монархи относились к связанным с Россией брачными узами Голштинии и Курляндии, как к вассалам, живо интересовались их делами, принимали в них самое активное участие…

Никаких сомнений: после смерти Фридриха Россия приняла бы самое живое участие в судьбе опустевшего трона. И наверняка нашла бы способы добиться своего. И если допустить, что в этой виртуальной Европе Германия тоже объединилась бы вокруг Пруссии - но Пруссии, теснейшим образом «пристегнутой» к Российской империи… Трудно сказать, как в этом варианте выглядела бы карта Европы. Но ясно одно: она мало походила бы на ту, что известна нам сегодня. Головокружительные открывались перспективы: мир без дурацкого, совершенно ненужного для обеих стран и гибельного для них противостояния, мир без обеих мировых войн, быть может.

Елизавету от идеи выбрать прусскую принцессу отговорил человек, которого без натяжек можно именовать злым гением России - канцлер Бестужев. Поганейший был субъект. Создатели фильма «Гардемарины, вперед!» не то чтобы исказили историческую правду - они просто-напросто кое о чем существенном умолчали. Прохвост и продажная шкура Бестужев предстал на голубом экране патриотом и великим государственным деятелем…

На деле это был выжига, бравший «пенсион» и от Франции, и от Англии, и от Австрии с Саксонией. И, соответственно, подчинявший интересы России помянутым державам. Как многие продажные политиканы, свое поведение Бестужев оправдывал высокими материями: у него, изволите ли видеть, была «система», согласно которой союзные Россия, Австрия и Саксония должны были яростно противостоять Франции и Пруссии.

Что касается Франции - все справедливо. Означенная держава еще со времен Петра I проводила откровенно враждебную России политику, от диверсий на российских военно-морских верфях (исторический факт, французские агенты были тогда же сцапаны русской контрразведкой) до интриг с Турцией и прямых военных действий (еще при Анне Иоанновне русские войска колошматили в Польше французский «ограниченный контингент»).

Серьезные разногласия имелись у России и с Саксонией, и с Австрией (ну, а Англия практически официально считалась вплоть до 1908 г. «вероятным противником» номер один).

В то время как с Пруссией Петербургу совершенно нечего было делить. Лучшее тому подтверждение - реальная история. Если не считать Семилетней войны, совершенно ненужной России, практически до конца девятнадцатого века отношения с Пруссией, а потом и с Германской империей враждебные не напоминали нисколько… Мелкие интриги не в счет.

В полном соответствии со своей «системой» Бестужев наметил в жены наследнику саксонскую принцессу Марианну. Сколько он за это содрал с саксонцев, сегодня уже не установить, но в бескорыстие Бестужева следует верить примерно так же, как в целомудрие Казановы…

Однако в тот раз Елизавета его не послушала. Сама она в конце концов остановилась как раз на Софье Ангальт-Цербстской. Поскольку была с ее семейством в довольно близких отношениях. Еще при Екатерине I брат герцогини Иоганны приехал в Россию в качестве жениха Елизаветы. Он вскоре умер, но Елизавета не прерывала переписки с Иоганной.

Иногда можно прочитать, что Екатерину «продвигал» главным образом Фридрих Великий. Это мало соответствует истине. Фридрих, конечно, участвовал в каких-то переговорах, но главную роль в выборе невесты для племянника сыграла сама Елизавета, долго и вдумчиво обсуждавшая именно этот вариант со своим лейб-медиком Лестоком и воспитателем великого князя Брюмером. Именно Брюмер (тайком, без ведома канцлера Бестужева) и начал переговоры с Иоганной.

Потом, действительно, подключились и Фридрих, и его министр Подевильс, и прусский посланник в Петербурге Мардефельд. Подчеркну особо: хотя именно Петр III считается в российской историографии чуть ли не «подсадной уткой» Фридриха, его протеже в первую очередь была Екатерина.

Самое интересное (в чем сходятся практически все историки) - это то, что Фикхен чуть ли не до последнего момента вовсе не подозревала, что ее ждет! Еще ничего не было решено. И никто не спешил распускать язык. Даже герцогиня Иоганна не могла быть уверена точно…

Сначала раздались звоночки. Внезапно, ни с того, ни с сего принц Христиан был произведен Фридрихом в генерал-фельдмаршалы. Потом секретарь русского посольства в Берлине привез Фикхен усыпанный бриллиантами портрет Елизаветы. Чуть позже из Петербурга дали знать, что желают получить портрет девушки.

Можно себе представить, что пережила за долгие месяцы девица Фикхен! С одной стороны, Елизавета объясняла свое желание тем, что она-де хочет составить портретную галерею немецких принцесс. С другой - вот уже пару-тройку столетий, с тех пор как научились рисовать схожие с оригиналом портреты, вся Европа прекрасно знала, что «парсуну» требуют в девяноста девяти случаях из ста для того, чтобы посмотреть невесту…

Да, вот это переживания… Девушка должна была питать надежды - и боялась верить. Несколько месяцев самой тягостной неизвестности, неопределенности, никто ничего не знает толком, полной уверенности нет… Рехнуться можно! Мне искренне жаль девушку, которой пришлось через все это пройти.

И вот - не финал, но нечто!

Прискакал очередной курьер из России и привез Иоганне письмо от Брюмера: голштинец приглашал герцогиню с дочерью немедленно пуститься в дорогу, чтобы посетить российский императорский двор.

Именно таковы были уклончивые формулировки! Еще ничего не решено! А значит - вновь неизвестность, яростные надежды и боязнь верить…

Герцогиня должна выезжать немедленно. Свиту сократить до минимума: статс-дама, две горничные, офицер, повар, двое, самое большее - трое лакеев. Принцу Христиану супругу и дочь сопровождать запрещено. Цель путешествия следует хранить в глубокой тайне, весь мир должен считать, что Иоганна едет, дабы поблагодарить Елизавету за все прошлые милости и дружеское расположение.

А через несколько часов примчался курьер от Фридриха Великого. Король сообщал Иоганне (но не Софье!) подлинные причины, по которым ее с дочерью вызывают в Петербург. Кстати, в его письме есть примечательные строчки и о продажности Бестужева: «Русские министры, настолько алчные, что они, кажется, способны были бы торговать самой императрицей…» Фридрих вдоволь иронизировал над саксонцами, которые заплатили немалые деньги, но своего тем не менее не добились…

В общем, Фикхен надеялась, но быть уверенной не могла… Папенька, принц Христиан, на прощанье вручил ей толстенное наставление собственного сочинения: как себя вести в случае, если она все же станет супругой наследника русского престола.

Этот «трактат» нагляднейшим образом доказывает, что означенный Христиан большим умом похвастать не мог. Во первых строках он категорически требовал от дочери никогда, ни за что не менять единственно верное лютеранское вероучение на жуткое, еретическое православие. Пикантность в том, что, последуй Фикхен отцовским наставлениям, она не увидела бы русского престола, как своих ушей: согласно писаным установлениям Российской империи, наследником (либо наследницей) трона могла быть исключительно «персона, в православие крещенная»…

Ну, и касаемо остального Христиан понаписал немало ерунды: дочери не следует сближаться ни с кем при русском дворе, не заводить там знакомств, не вмешиваться в дела государственного управления, вообще ими не интересоваться…

Одно слово - полковник из захолустья! Фикхен, конечно, поблагодарила папеньку за мудрые советы - но во всем потом поступила с точностью до наоборот. Как всякий здравомыслящий человек, прочитавший эту бредятину…

И небольшая группа путешественников тронулась в путь: четыре дрянненькие кареты тащатся по прусскому захолустью, где невозможно найти лошадей, кроме крестьянских кляч, где останавливаться на отдых приходилось чуть ли не в чистом поле. Снега в тех местах еще не было, но в России он уже, доходили слухи, выпал, а потому к каретам были предусмотрительно привязаны еще и сани: хорошенькую картинку наблюдали местные землепашцы и почтмейстеры…

Но вот они достигают Риги - и все меняется самым волшебным образом! Начинается сказка, феерия! По крайней мере, с точки зрения девочки из захолустья…

У городских ворот мать и дочь встречают в полном составе все гражданские и военные власти во главе с вице-губернатором князем Долгоруким. Обеих пересаживают в парадную карету и торжественно везут во дворец для приемов под гром пушечного салюта. Роскошно обставленные залы, часовые в ярких мундирах у каждой двери, барабанная дробь (опять-таки в честь приезжих), расшитые золотом мундиры, великолепные платья, сияние бриллиантов… Даже когда Иоганна с дочерью на другой день идут обедать, снова бьют барабаны, им вторят трубы, флейты, гобои… Сказка!

Немецкие простушки еще представления не имеют, что все это - присказка, такое же захолустье, но не померанское, а российское. Сказка будет впереди…

В Петербург они едут уже в другой карете - в личной карете Елизаветы, запряженной двенадцатью лошадьми. Восхищенная Иоганна оставила их подробнейшее описание: ярко-красные, украшенные серебром, внутри обиты куньим мехом, застелены шелковыми матрасами, атласными одеялами, такие длинные, что можно лежать… Да, это вам не Цербст и не Штеттин! А вокруг скачет отряд лейб-кирасир, и еще камергер князь Нарышкин, и шталмейстер, и офицер лейб-гвардии Измайловского полка, и метрдотель, а следом тянется длинная вереница экипажей попроще, набитых поварами, кондитерами, лакеями, фурьерами, ключниками, да еще специальный человек, который тем и занят, что варит кофе, да еще конюхи в немеряном количестве, и лейб-гренадеры… Феерия!

Несколько дней их держали в Петербурге, прежде чем отправить в Москву, где пребывала Елизавета. Причина обезоруживающе проста: немок нужно было приодеть! Каждая из них везла с собой всего-то навсего три платья - шитых в Штеттине, безнадежно далеком от новинок высокой моды…

Там, в Петербурге, Иоганне пришлось пережить немало тревожных минут. Доброжелатели ей моментально нашептали, что дело может еще и сорваться: канцлер Бестужев все еще надеется добиться своего, продавить саксонскую Марианну. Вроде бы он намерен сыграть на том, что между Петром и Софьей очень уж близкое родство, делающее по русским правилам невозможным их брак. И вроде бы намерен это озвучить с помощью новгородского епископа Амвросия, которому, вот совпадение, некие щедрые саксонские господа уже подарили от чистой души аж тысячу рублев…

Короче, снова неизвестность! Все писано вилами по воде, построено на песке…

Знатных гостий приодели как следует - и повезли в Москву. Уже неподалеку от Белокаменной произошел несчастный случай. Открытые дворцовые сани, запряженные шестнадцатью резвыми лошадьми, во весь дух проносились по какой-то деревеньке - и, раскатившись на повороте, ударились об угол дома. С крыши сорвались два тяжелых железных бруса и рухнули - и обрушились прямо в сани!

Двоих гвардейцев Преображенского полка, сидевших на козлах, форменным образом снесло, разбило головы. Иоганну задел конец одного из брусьев - но богатая шуба смягчила удар, и герцогиня нисколечко не пострадала. Что до Фикхен, ее не зацепило вообще, она даже не проснулась!

В подобных случаях люди прошлых столетий с умным и многозначительным видом изрекали:

– Провидение сохранило этого человека ради будущих великих свершений!

Может, они были совершенно правы?

В тот же вечер Елизавета встречает гостей в Головинском дворце (на деле - этакой деревянной «времянке», на которые был так богат тогдашний придворный быт). Петр Федорович, нарушая этикет, бежит в комнаты гостий и, даже не дав им снять шубы, приветствует «самым нежным образом».

Откуда юноше знать, что это его смерть к нему примчалась на великолепных императрицыных лошадях - молоденькая, очаровательная, раскрасневшаяся с мороза, в невесомых соболях, во всей своей нешуточной прелести…

Но это именно его смерть, а вовсе не долгожданная Фикхен. И никто этого еще не знает…

Иоганне и ее дочери вручают ордена св. Екатерины. Вот теперь не остается никаких сомнений, оправдались все надежды. Софья будет невестой наследника…

И она делает первые шаги при веселом, шалом, во все дни пьяном императорском дворе, где потаенно плетутся самые изощренные интриги, а для всеобщего обозрения звонко лопаются великолепные фейерверки. Бестужев силен, но управа и на него найдется - эту продажную шкуру даже родной брат ненавидит…

Главное свершилось!