Город на семи холмах

Около 350 г. до н. э. римляне разработали официальную точку зрения на то, как был основан их древний город. Согласно этой версии их корни уходят в куда более далекое прошлое, нежели времена Ромула и Рема. К моменту, о котором идет речь, римляне не только населяли один из влиятельных городов-государств Италии, но и начинали претендовать на главные роли в международном масштабе средиземноморского региона. С одной из соседних цивилизаций они постепенно стали входить в особо тесный контакт — речь идет о греках, живших к востоку от них. Греческий мир манил к себе: он был древнее, имел развитую мифологию, историю, науку, располагал материальными богатствами и влиянием. Именно с ними римляне хотели вступить в тесный контакт, стать их частью, соответствовать им во всем. Одним из способов достичь этого стало всемерное распространение легенды об основании Рима, которая связала бы их с древней греческой цивилизацией. Такой легендой стала история о троянце Энее. Позже, на пике могущества Римской империи, появилась точка зрения, что именно в тот момент старый, эллинский мир начал свою трансформацию в сторону нового, римского миропорядка.

Эней был героем Троянской войны. Он спасся от смерти, покинув разрушенную, пылающую в огне Трою (этот город находился на северо-восточном побережье современной Турции). Но он был не один. Он нес на спине ослабевшего отца, держал за руку сына, а за ним шел отряд оставшихся в живых троянцев. Однажды ночью, после долгих лет скитаний по морям Средиземноморья, Эней проснулся от толчка. Перед ним предстал бог Меркурий, который передал ему строгий наказ бога Юпитера. По его словам, Энею предназначалось основать город, который впоследствии станет Римом. Вместо старого дома следовало построить новый. Это было не что иное, как приказ, посланный небом. Продолжив свои скитания, он со товарищи в конечном счете достиг Италии. Плывя вверх по реке на кораблях, чьи смазанные жиром сосновые остовы мягко скользили по воде, они высматривали место, на котором в будущем вознесется город. Здесь им открылась идиллическая, очаровательная в своей деревенской простоте страна под названием Лаций, чьи мягкие зеленые леса так контрастировали с яркими красками троянских суден и сиянием их оружия. Но в этих райских местах события очень скоро приняли отнюдь не мирный оборот. Троянские поселенцы, поначалу исполненные благочестия и желания спокойной жизни, сами не заметили, как превратились в завоевателей, затеявших кровавую войну против коренных жителей. В уходящем корнями в глубокую древность мифе об Энее затронута тема очень важная для ранней истории Рима: она касается военных конфликтов, омрачавших жизнь сельских районов Италии. То столкновение было отнюдь не первым и не единственным случаем, когда италийский «мирный край» был обагрен войной. На самом деле в 350 г. до н. э., когда был создан этот миф, обе стороны римской жизни (мирная и военная) были переплетены настолько сильно, что уже составляли единое целое. Все граждане Рима на его ранних стадиях были крестьянами и одновременно, в случае необходимости, воинами. И в сражениях, и в хозяйственных делах они почтительно и благочестиво обращались к богам с просьбой даровать им и их семьям успех во всех начинаниях. При этом хозяйственные циклы совпадали с периодами ведения боевых действий: март (месяц бога войны Марса) возвещал начало высшей активности, а уже в октябре и сельскохозяйственные орудия труда, и вооружение воина откладывались до весны.

Но самое важное заключается в том, что в душе римлянина переплелись черты воина и крестьянина. Те качества, которые были присущи хорошему земледельцу, в равной мере отличали и хорошего воина. Преданность родному дому, самоотверженность, трудолюбие и стойкость перед лицом любых напастей не просто позволяли получать хорошие урожаи с клочка земли — именно на основе этих качеств была построена величайшая империя Древнего мира. По крайней мере так хотели думать сами римляне. Удобная точка зрения, ничего не скажешь. Поэт Вергилий, сочинивший эпическую поэму об основании Рима Энеем, емко сформулировал эту мысль: римские крестьяне-воины, по его словам, были подобны пчелам. Лишенные индивидуализма, они представляли собой организованную общину, сообща борющуюся за выживание. Подобно Энею, эти «простые римляне» упорно трудились, были исполнительны и готовы из патриотических чувств подавить любые личные желания во имя общего блага. Конечно, многим это стоило жизни, но роду в целом их жертвы принесли процветание. А чудный прозрачный мед, который они произвели? Не мед, а чистое золото — подлинный продукт золотой эры, воплотившийся во всех богатствах целой империи.

Но как благая цель основания Рима оказалась сопряжена с насилием, так и идиллический образ пчел столкнулся с суровой действительностью. Вдали от улья, как пишет Вергилий, пчелы проявили себя способными вести беспощадную войну с чужаками. Однако помимо чужаков были и другие враги. На стремительных крыльях, с отточенными жалами, во всеоружии готовые к бою, свои самые яростные атаки приберегли они для битв внутри улья — для кровавых междоусобиц с себе подобными. За простыми добродетелями твердого в трудах крестьянства, за его чувством чести и стойкостью, говорит Вергилий, скрывалось нечто прямо противоположное: хаос страстей, безумие войн и, что самое худшее, абсурдная жестокость гражданской смуты. Вот что в действительности лежало в основании Рима. И что не раз отражалось во всей последующей истории империи, выросшей из города-государства. И чем был отмечен закат древнеримской цивилизации (так же как момент его основания и последующий невероятный взлет).

Место, которое выбрал для строительства города мифический Эней, находится около реки Тибр, занимая пространство в двадцать четыре километра. Оно ограничено семью близко стоящими друг к другу холмами и сейчас выглядит неказистым и малоподходящим для столицы империи, правившей всем известным тогда миром. Это место не имело прямого доступа к морским торговым путям, подножия холмов были заболочены излишками воды из Тибра, и для расширения поселения их требовалось осушить. Тем не менее на Палатинском холме, где впоследствии разместилась резиденция римских императоров, еще в самом начале Железного века (около 1000 г. до н. э.) находилось поселение скотоводов, состоявшее из нескольких каменных и деревянных домиков, и с тех пор на этом месте всегда кто-то жил. В VII веке до н. э. община, населявшая Палатин-ский холм, Объединилась с другими общинами, жившими на Квиринальском, Авентинском и Делийском холмах. Вскоре они также очистили от лесов Эсквинальский и Виминальский холмы, выровняли там почву и покрыли холмы террасами, так что появилась возможность их заселить. Капитолийский холм, находящийся ближе всего к реке, стал цитаделью поселения, где, в частности, разместился храм главного божества местных скотоводов — Юпитера. Территорию у подножия этих холмов, на которой раньше скотоводы пасли свои стада, затем осушили от болот и застроили, а место собраний римского Форума вскоре превратилось в центральную точку города.

Несмотря на то что выбор места для столицы будущей Римской империи можно признать довольно неожиданным, место это обладало рядом естественных преимуществ, способствовавших распространению влияния на всю Италию. Холмы, например, служили превосходной защитой от вторжений, а долина Тибра открывала путь к богатым сельскохозяйственным угодьям Лация. Это место также служило своего рода перемычкой между Лацием (и, следовательно, греческими колониями на южном италийском побережье) и другим, северным регионом под названием Этрурия. Промежуточное положение между двумя культурами отразилось на языке римлян: они говорили на одном из диалектов языка латинян, но алфавит им достался от этрусков, на которых, в свою очередь, оказали влияние греки. Следует заметить, что этруски дали римлянам не только письмо, но и царскую династию.

Цари правили Римом в период между 753 и 510 гг. до н. э., и трое последних был и этрусками по происхождению. Первым, согласно легенде, был Ромул, и предание о нем содержит те же мотивы скитаний и борьбы, что и миф об Энее. По этому преданию, Ромул и его брат-близнец Рем были сыновьями бога войны Марса. В младенчестве они оказались брошены на произвол судьбы в безлюдных местах Лация по приказу их двоюродного деда. Но им удалось спастись — их вскормила грудью волчица (в опровержение давней репутации этого животного как символа свирепости). Затем близнецов подобрали пастухи, которые и взрастили юс Тяжелые обстоятельства раннего детства обусловили характер братьев, отмеченный стойкостью, но также и неумолимостью. Уже во взрослом возрасте братья не смогли договориться о том, под чьим началом будет основан задуманный им и город. В результате вспыхнувшей ссоры Ромул убил Рема и стал первым царем. Хотя римляне полагали, что после Ромула было еще шесть царей Рима, в действительности только трое последних (Тарквиний Приск, Сервий Туллий и Тарквиний Гордый) могут считаться подлинным и историческими фигурами. Именно при этих трех этрусских царях политическая система Древнего Рима в ранний период приобрела основные свои черты, сохранявшие значимость на протяжении всей истории города.

Один из важнейших политических принципов возник на базе специфического чувства преданности, свойственного главным представителям аристократии: преданность своему роду они почитали выше преданности государству или общине в целом. Известно, что знать ходила по городу в окружении приятелей, родственников и помощников, происходивших из семей, восходящих к общему предку. Все эти зависимые от знати люди назывались «клиентами», а из образованных ими цепочек вырастала целая сеть связей, постепенно ставшая ключевым центром распределения политической власти, статусных ролей и влияния в государстве. Это нашло отражение в личных именах римлян как того периода, так и последующих веков. Возьмем, например, Аппия Клавдия — выдающегося римского политика 130-х гг. до н. э. Его родовое имя показывает, что он происходит от Атты Клавза — основателя рода. Клавдии не только были одними из влиятельнейших политиков времен республики, они также составили одну из ветвей первой династии римских императоров — Юлиев-Клавдиев.

Но среди тех явлений, которые, появившись при этрусских царях, в течение последующих веков сохраняли свое значение, обнаруживаются не только древние имена, составлявшие престиж рода. Верховная власть царей — вот главное их наследие. Оно легло в основу римского имперского менталитета. Римляне называли исполнительную власть, принадлежавшую царям, словом «империй». Это подразумевало их право отдавать приказы обычным людям и ожидать от них исполнения этих приказов. Термин «империй» означал право наказывать и даже казнить непослушных. Немаловажно также то, что они имели возможность мобилизовать граждан в армию для военного похода против народов, живших за границами Рима и бросивших вызов его могуществу. У человека, наделенного «империем», имелся особый символ власти, который также был этрусского происхождения. Этот атрибут, называвшийся «фасции», представлял собой связку вязовых или березовых прутьев длиной в полтора метра; они были соединены ремешками из красной кожи, а среди прутьев был вставлен топор. Память об авторитарной власти, символизируемой прутьями-фасциями, до сих пор живет в слове «фашизм».

И спустя многие века после этрусских царей сохранялось представление об «империи» как властных полномочиях. В глазах римлян она обеспечивала легитимность внешних завоеваний. Будь то присоединение Цезарем Галлии и л и нападение Траяна на Дакию, приписываемое им владение «империем» превращало эти деяния в реализацию законных прав. Первый римский император Август также впервые ввел регулярное использование самого титула «император», которым обозначается человек, которому принадлежат эти властные полномочия. Однако понятие «империя» в большей степени использовалось в своекорыстных целях. В результате были пролиты реки крови, причем не только в Италии, но и по всему средиземноморскому региону. Переход к римлянам «империя» этрусков лежит в основе истории о первой великой революции в Древнем Риме, а именно об основании республики, произошедшем около 509 г. до н. э.

По знаменитой легенде, поводом для великой революции, переменившей политическое устройство Рима, стали преступные действия сына царя Тарквиния Гордого — Секста. Домогаясь любви замужней знатной женщины по имени Лукреция, он получил отпор и тогда пригрозил убить ее вместе с одним рабом и объявить, что застал ее с ним за совершением супружеской измены. Лукреции пришлось уступить. Но она не вынесла бесчестья и вскоре совершила самоубийство. Личная трагедия одного человека быстро переросла во всеобщие волнения и в революцию. Аристократ по имени Луций Юний Брут в ярости от невинной смерти поднял мятеж против Тарквиния. С вооруженной группой других аристократов он изгнал Тарквиния Гордого и Секста из Рима. Хотя отдельные детали этой истории могут быть порождением романтической фантазии, факт остается фактом: римская аристократия в последнем десятилетии VI века до н. э. совершила государственный переворот против последнего этрусского царя и сформировала новый политический порядок. Этот революционный момент оказался ключевым для всей ранней истории Рима. Здесь берет начало еще одна существенная черта римского менталитета: тяга к политическим свободам и отвращение к власти одного человека.

Решая, чем заменить царскую власть, римляне обратились к республике. Это слово не тождественно демократии (хотя подразумевает ее элементы), буквально оно означает «общее дело». Эта государственная система медленно развивалась в течение долгого периода времени, подвергаясь постоянным изменениям и усовершенствованиям по мере укрепления влияния и власти Рима в Италии и во всем Средиземноморье. При этом, что самое главное, «империй» находился теперь в руках не царей, а двух ежегодно выбираемых чиновников, называвшихся «консулами». Под властью этих людей, не только выполнявших свои обязанности, но и содержавших могущественные сети родни-клиентов, Римская республика, начав как маленький город-государство, в конечном счете образовала империю.

Должность консула сравнима с нынешними постами премьер-министра или президента, если не считать того, что консулов было двое. Тот простой факт, что на эту должность избирали двух человек, подразумевал, что они будут служить противовесом друг другу. Их избирало народное собрание путем голосования сроком на один год. Председательствуя на официальных мероприятиях, они, как и некоторые другие должностные лица, носили легкую шерстяную тогу, отмеченную пурпурной оторочкой. По истечении срока полномочий они давали отчет о своей деятельности перед такими же, как они, аристократами. После изгнания царей понятие «империя» персонифицировалось в консулах. Консул повсюду ходил в сопровождении свиты из двенадцати человек, которые совмещали функции телохранителей, вестников и полицейских: одни несли за консулом связку прутьев с топориком как символ его должности, другие расчищали перед ним путь. Теперь, однако, мощь «империя» подпадала под ограничения срока и характера полномочий.

При всем желании решительно дистанцироваться от эпохи царей римская аристократия, основавшая республику, не хотела полностью отказываться от идеи единоличной власти. В исключительных ситуациях они прибегали к институту диктаторов: консулы имели право назначить кого-нибудь на этот пост ради контроля над положением в государстве. Но стоило республике восстановить свои устои, как избранные консулы отменяли этот пост. Полномочия консулов были особенно широкими в V-IV вв. до н. э., поэтому влиятельные государственные мужи решили снять часть функций с консулов путем введения подчиненных должностных лиц со специфическими задачами. Истоки этих должностей неясны, но постепенно они составили республиканскую административную иерархию.

Одной из этих должностей был пост претора. Вероятно, он был введен для того, чтобы облегчить консулам обязанность разбирать частные юридические споры, — поначалу деятельность преторов ограничивалась пределами Рима, затем она распространилась по всей Италии и за ее рубежи. Поскольку преторов сопровождали помощники (как правило, шестеро), а сами они были носителями «империя» и обладали правом обращаться к богам за советом, то их можно охарактеризовать как «малых» консулов. По мере развития Римской державы пост претора стали занимать военачальники и правители окраинных римских провинций.

Некоторые другие должности стали важными элементами в механизме республиканского правительства, обеспечивавшими бесперебойность его работы. Пост квестора изначально предполагал помощь консулу в судопроизводстве (на что указывает само слово «квестор» — буквально «следователь»). Позже его функции приобрели иной характер: они оказались связанными с ведением финансовых дел, так что в конце концов должность квестора превратилась в древний аналог нынешнего министра финансов. Чиновники, называвшиеся «эдилы», отвечали за поддержание порядка на городских рынках. Их современный эквивалент — пост министра торговли и промышленности.

Наконец, в обязанности цензора входила перепись населения Рима раз в пять лет. Данная должность, которую можно назвать древним аналогом современного государственного бюро статистики, имела куда большую значимость, нежели то предполагали ее функции, — особенно это касается военной сферы. Римская армия того периода не была профессиональной, она состояла из обычных граждан республики. Но, поскольку солдаты сами обеспечивали себя оружием, процедура переписи населения и оценка их состояния одновременно означали определение меры их военных обязанностей перед лицом государства. Богатые люди обладали большим политическим весом, поскольку вкладывали больше средств в военные силы республики, наделяли их большим авторитетом.

Люди, когда-либо избиравшиеся на перечисленные должности, образовывали ключевую политическую структуру республики — римский Сенат. Сенат был совещательным органом, выражающим коллективное мнение политической элиты, а председательствовали в нем консулы, избранные на тот или иной год. Но римский Сенат отнюдь не был парламентом наподобие нынешних, таких как Сенат США. Он не состоял из представителей римского общества — в него входили только лица, в разные годы занимавшие указанные посты. Сенаторы не принимали законов и официально не имели особой власти. Как мы увидим, верховная власть принадлежала не Сенату, а членам Народного собрания, отвечавшего за выборы и принятие законов (правом голоса обладали только лица мужского пола, достигшие совершеннолетия).

Сенаторы в большей степени выступали в роли консультантов, чьи заключения, будучи адресованы должностным лицам, использовались теми в качестве советов. Это, однако, не повод недооценивать значение Сената и его политический вес. Лица, претендовавшие на те или иные должности, так же как и уже избиравшиеся на них, полагались на одобрение и поддержку своих коллег по правящему классу аристократии, добиваясь политического влияния и успеха на выборах. Учитывая, что большинство римских чиновников были выходцами из Сената и по окончании должностных полномочий возвращались туда же, магистратам (выборным лицам), игнорировавшим мнение своих друзей-сенаторов, угрожал скорый закат политической карьеры.

Такова была базисная структура Римской республики. В труде греческого историка Полибия представлен глубокий анализ этой политической системы, основанный на личных знаниях, полученных во время его пребывания в Риме в середине II в. до н. э. В ней, как он утверждает, были использованы греческие модели — в виде элементов демократии (выборность и принятие законов народными собраниями), олигархии (Сенат) и монархии (консулы). Гармоничное сочетание этих трех составных частей послужило основой для накопления внутренней мощи республики, ее невероятной крепости и динамичности. Пока все три элемента работали во взаимном согласии, не было ничего такого, чего Рим не мог бы добиться или преодолеть. Оставались, однако, два серьезных вопроса. Кому дать право избираться на эти должности: только знатным главам влиятельных римских родов или также обычным римским гражданам? И как производить процедуру голосования? Эти вопросы лежали в основе следующей великой революции на пути развития Римской республики.

На самой ранней стадии существования республики аристократы из старых римских родов занимали все должности. Эти люди называли себя «патрициями» и, оправдывая свою исключительную монополию на власть, использовали один и тот же аргумент. Со времен этрусских царей, заявляли они, в их руках были сосредоточены все древние культы, и знание воли богов делает их наиболее подходящими кандидатурами для решения политических вопросов, поскольку только это их знание может гарантировать Риму в будущем благоволение богов. Успех государства рассматривался в прямой зависимости от воли богов, поэтому как в то время, так и вовсе последующие периоды римской истории религиозные культы занимали важнейшее место. Но в первое время существования республики патриции, по их собственному утверждению, были единственными проводниками воли богов и потому имели исключительное право на власть.

Однако настал момент, когда богатые и влиятельные представители плебеев (т.е. не патрициев, а всех прочих римских граждан, которые в целом назывались «плебсом») отказались мириться с таким положением вещей. В середине V в. до н. э. они начали борьбу за изменение системы управления. Хотя они выступали с экономических позиций, указывая на проблемы беднейших слоев плебса, их подлинные мотивы были иными: они стремились завладеть рычагами власти. К 366 г. до н. э. победа была одержана: одного из консулов стали выбирать среди кандидатов из плебса, а в 172 г. до н. э. впервые обе высшие должности достались плебеям. Но не следует обманываться на счет этих изменений: они не были столь радикальны и не так уж облегчали путь наверх способным людям из простого народа.

Богатство было ключевым фактором для получения должностей. Чтобы успешно пройти выборы, наладить политические связи, заручиться поддержкой плебса и аристократии, предполагаемым кандидатам требовалась уйма денег. В результате только два процента взрослого мужского населения Рима когда-либо избиралось на пост консула. Эта ситуация, по-видимому, еще более усугубилась после наделения политическими правами богатых плебеев, поскольку они очень скоро объединились с патрициями и образовали новую знать, попасть в ряды которой было очень непросто. Так, по крайней мере, хотели думать сами знатные римляне. Однако недавние исследования показывают, что новая элита была в действительности куда более открытой, чем полагали римляне, — этому способствовала реформа системы управления, расширившая доступ к должности консула. Еще одно последствие того, что плебеи добились права избираться консулами и другими должностными лицами, было не сразу замечено римлянами, но проявилось чуть позднее. Когда Римская республика построила империю , охватив Италию и все Средиземноморье, кандидаты из италийской элиты и из дальних провинций государства получили доступ к ключевым постам республики. В дальнейшем эти провинциальные элиты дали Риму его императоров.

Почти столетие потребовалось богатым плебеям на то, чтобы получить возможность наравне с патрициями избираться на высшие посты Римского государства. Борьба простого плебса за право политического голоса также началась в V в. до н. э. Для обуздания власти патрицианской элиты они использовали единственный рычаг, который имелся у них в распоряжении, — саботаж. Когда в 494 г. до н. э. Рим подвергся угрозе нападения, горожане свалили в кучу свое оружие, собрались на Авентинском холме и наотрез отказались сражаться. Раскол, инициированный плебсом, привел к тому, что на время в Риме появилось государство в государстве. Римские граждане, вместо того чтобы просить богатую знать ввести особую должность, которая бы служила их интересам, из протеста укрылись на своем холме и просто ввели ее для себя сами. Их магистратами стали т. н. народные трибуны. Только когда патриции официально признали этот пост как часть государственной системы, конфликт, получивший название «сословной борьбы патрициев и плебеев», был завершен.

Новая должность сыграла важнейшую роль в истории республики. Она радикально изменила баланс сил между политической элитой Сената и народом. Ежегодно плебс самостоятельно избирал десятерых трибунов, и их обязанностью было защищать плебс от злоупотреблений властью со стороны должностных лиц, особенно консулов и преторов, располагавших «империем». При необходимости трибун мог вмешаться даже физически, дабы защитить и помочь гражданину, подвергаемому несправедливому наказанию или притеснению. Важно отметить, однако, что в отличие от современного государства, в котором различные функции и роли четко распределены между чиновниками, в Древнем Риме все они имели воплощение в одной персоне. Консул выступал и как военачальник, и как премьер-министр, и как верховный судья, и как епископ, а трибун сочетал в себе функции члена парламента с функциями адвоката защиты, полицейского и профсоюзного представителя. Хотя поначалу новая институция была достаточно радикальной, позже она оказалась в руках лакеев знатной элиты. Тем не менее в середине IV в. до н. э. плебс обрел не только голос (в политическом смысле), но и «зубы». И теперь не прислушиваться к его «лаю» было уже невозможно.

Вторым серьезным последствием бунта плебса стало усиление роли племенных собраний плебеев (собраний по трибам). До раскола главным народным собранием являлось Собрание центурий, но оно было далеко не демократичным. Его организация соответствовала делению на военные единицы, известные как «центурии», а поскольку военные полномочия зависели от благосостояния, собрание подчинялось воле богатых граждан. Сравнительно небольшое число граждан из высших военных кругов контролировало более чем половину из 193 центурий, в то время как подавляющей массе бедняков принадлежала только одна. Учитывая, что при выборах каждая центурия обладала только одним голосом, политическое влияние беднейших слоев общества практически равнялось нулю.

В результате сословной борьбы, однако, собрания по трибам стали более влиятельными. Трибами назывались территориальные округа внутри Рима, соответственно в каждой трибе состояли и богатые, и бедные. Благодаря тому, что у каждого члена трибы был один голос, эти собрания отличались большей репрезентативностью. Когда Рим расширил свое влияние на всю Италию, исходные четыре трибы сменились тридцатью пятью. Появился новый орган — Общее Собрание триб, — который мог быть созван высокопоставленным чиновником из элиты (например, консулом), а его заседания могли посещать не только плебеи, но и патриции. Плебейское собрание, однако, созывал народный трибун, посещали его только представители плебса, и именно этот орган служил местом принятия законов. Поначалу голосования в обоих народных собраниях не выходили за рамки плебисцита — таким образом, они всего лишь давали элите представление о настроениях в обществе. Но к 287 г. до н. э. решения этих народных собраний — как в отношении выборов, так и при прохождении законопроектов — стали иметь юридическую силу и распространялись на всех граждан Рима.

Введение должности трибуна вместе с усилением влияния народных собраний обусловили великий парадокс Римской республики — наличие двух центров власти: Сената (выражавшего коллективный голос аристократии и богачей) и римского общества. Система, сочетавшая в себе существование аристократической элиты с фундаментальным принципом принадлежности власти народу, представляется весьма удивительной в наше время. Но в древности подобное партнерство было эффективным. Его идея была запечатлена в аббревиатуре «SPQR» («Senatus Populusque Romanus» — «Сенат и народ Рима»), украшавшей римские военные штандарты и в какой-то момент ставшей лозунгом,под которым Рим повел наступление на территории своей будущей империи. Это наступление, правда, происходило и до сословной борьбы патрициев и плебеев. Невероятно агрессивная экспансия Рима на соседние земли начинается с V в. до н. э. Одним из важнейших вопросов истории древнего мира является то, почему именно это произошло.

Территориальный объект экспансии был очевиден. В период между 500 и 275 гг. до н. э. армия Римской республики военными и дипломатическими методами постепенно подчинила сначала Лаций, а затем и весь Апеннинский полуостров. Изначальной причиной войн послужила, вероятно, нехватка земли. Поскольку размеры сельскохозяйственных угодий значительной части римских граждан не позволяли им содержать свои большие семьи, римлянам периода ранней республики приходилось думать о новых территориях. Но первые военные кампании были вызваны скорее целью обороны собственной земли, нежели желанием овладения новой. В 493 г. до н. э. Рим присоединился к союзу общин латинян, известному как Латинский союз, для защиты родного Лация. В него вторглись горные племена из центральной Италии: вольски, сабины и эквы. Эта война, вызванная агрессией извне, дала республике очень удобное оправдание всех последующих войн внутри Италии и за ее пределами. Чтобы завоевать благосклонность богов в военных кампаниях, римляне искали доказательств того, что они переходят в атаку исключительно в целях «самообороны». Мифологизация темы «справедливой войны» подкреплялась разработанной системой религиозных церемоний, во время которых римляне объявляли о начале военных действий. С этими ритуалами, отражавшими своеобразную тягу римлян к справедливости, вскоре пришлось близко познакомиться многим соседним народам.

Когда набеги горных племен были отбиты, Рим вместе со своими союзниками-латинянами обратил внимание на Этрурию — регион, лежавший к северу от них. Возможно, из-за того, что многие влиятельные римляне имели этрусские корни, между соседями никогда не было недостатка ни в давних дружеских связях, ни в горечи застарелых обид, что легко служило основанием как для заключения союзов, так и для объявления войн. Одни этрусские города быстро договорились с Римом, другие были разбиты в бою и присоединены. Встретив обвинения со стороны союзников-латинян в высокомерном желании присвоить львиную долю того, что было завоевано сообща, Рим решил теперь заняться ими. В 340 г. до н. э. все более усиливавшийся город-государство пошел войной на Латинский союз, победил его, а спустя два года упразднил союз вовсе. Следующими на очереди были самниты. Возможно, самые серьезные противники Рима в Италии, самниты образовали могущественную и хорошо организованную конфедерацию к югу от Лация. Они оказались по-настоящему крепким орешком, так что само слово «самнит» впоследствии стало использоваться для обозначения одного из четырех типов гладиаторов, бившихся на римских аренах В ходе трех военных кампаний, продолжавшихся до 290 г. до н. э., Рим, перемежая успехи с неудачами, все же установил контроль над значительной частью самнитской территории. Некогда крохотный город-государство стремительно приближался к границам греческих колоний на юге Италии.

Эти завоевательные войны имели различные результаты. Иногда присоединенные территории становились римскими колониями, в этом случае земли отбирали у владельцев и делили между римскими гражданами. Иногда Рим заключал союз с сохранявшими автономию италийскими общинами при условии взаимной военной помощи. Иногда Рим даровал гражданство (либо с правом участия в выборах, либо без него), и в этом случае общины, хотя и имели двойное гражданство, также оказывались поглощенными Римской республикой. Язык, обычаи и культура римлян потихоньку распространялись по всей Италии.

Главным требованием, заключавшимся во всех названных формах подчинения соседей, была покорность Риму. Она составила базис, позволивший Риму строить свою державу и за пределами Италии, — именно отсюда он черпал бесконечные людские ресурсы (из числа граждан и союзников), а стало быть, и бесконечные воинские ресурсы. Анализируя тему военного превосходства римлян над всеми другими армиями Средиземноморья, греческий историк Полибий пишет: «…Поэтому если иногда римляне и терпят крушение в начале, зато в последующих битвах восстанавливают свои силы вполне… Отстаивая родину и детей, они никогда не могут охладеть к борьбе и ведут войну с неослабным рвением до конца, пока не одолеют врага».[7]

В огне этих завоевательных войн был выкован римский характер, в котором сошлись воинский менталитет и жизнестойкость крестьянина. В то же время римские консулы, располагавшие «империем» и руководившие кампаниями, стремились покрыть славой свои древние родовые имена, доставшиеся им от более скромных предков — пастухов и земледельцев Этрурии и Лация. Суровый и непоколебимый нрав земледельца и скотовода, в трудовой жизни которого нет места роскоши и сибаритству, проявился прежде всего в отношении к этим войнам. По мнению римлян, их военные действия были продиктованы благочестивым почитанием воли богов и базировались на честности, верности слову и, самое главное, справедливости.

Война, окончательно закрепившая контроль Рима над югом Италии, разгорелась в 280 г. до н. э. Греческий город Тарент, находившийся на «каблуке» Апеннинского полуострова, направил Риму несколько вызывающих посланий. Перед этим, опасаясь римской экспансии, тарентийцы обратились за военной помощью к Пирру, греческому царю Эпира (область на севере Греции). Он дал согласие, поскольку и сам подумывал над созданием греческой империи на западе.

В бешенстве от столь откровенно выраженного неуважения со стороны Тарента римляне захотели расплатиться за эти «оскорбления». Таким образом, им представилась еще одна возможность прибегнуть к «самообороне» и совершить возмездие — акт, который Рим считал своим долгом. На горизонте замаячила новая троянская война. Но только на сей раз не между мифическим троянским героем Энеем и легендарными греческими царями Агамемноном и Менелаем, а между их потомками — «троянцами»-римлянами и греческой армией царя Пирра.

Тарент находился слишком далеко от Рима, чтобы римские жрецы могли совершить тщательно продуманные ритуалы, которые теперь неизменно предшествовали началу военных походов. Например, у жреца-глашатая не было времени прибыть на границу с врагом, как того требовали правила. Там он должен был бы покрыть голову шерстью, воззвать к Юпитеру как к свидетелю того, что он прибыл на законном основании и с благочестивыми намерениями, и объявить «виновной» стороне о том, что у них есть тридцать три дня на сложение оружия. Не было времени также и удостовериться в благоволении богов путем метания копья на территорию противника. Однако римляне ловко нашли выход из положения. Они заставили взятого в плен солдата из армии Пирра купить маленький участок земли в Риме, и жрецы бросили туда свое символическое копье.

В 280 г. до н. э. Пирр вторгся в Италию. В ходе двух жестоких и кровопролитных сражений он нанес поражение Риму. Но говорят, что греческий царь, увидев, как много его солдат погибло ради достижения этого результата, сказал: «Еще одна такая победа — и мы погибли!» (Отсюда появилось выражение «пиррова победа».) Как бы то ни было, уже к 275 г. до н. э. римлянам удалось вернуть удачу на свою сторону. Они разбили Пирра у Беневента, близ Неаполя, изгнали его армию и смогли теперь спокойно взять под свой контроль всю южную Италию.

Увидев поражение честолюбивого греческого царя Пирра, остальные средиземноморские правители были вынуждены признать: в регионе появился новый крупный игрок. Хлынув с семи холмов, волны энейцев-римлян докатились теперь и до чужих берегов. Они несли с собой власть Рима.

Примечания:

7

Полибий. Всеобщая история, VI, 52. Пер. Ф. Г. Мищенко.