ГЛАВА 5

ФИАСКО СИМБИРСКОГО ПУТЧИСТА

Им нужны великие потрясения: нам нужна Великая Россия.

(А.П. Столыпин)

Утром 3 июля начался большевистский путч. В авангарде «революционных» сил шел в полном вооружении 1-й пулеметный полк. Было очевидно, что кровопролития не миновать. Предвидя страшную трагедию, корреспондент газеты «Воля народа» писал: «Большевики открыто идут против революционной демократии…»215 Однако уже ничто не могло остановить пьяную, обезумевшую толпу солдат и матросов, среди которых было много анархистов, черносотенцев, уголовных элементов и наркоманов. А зачинщики, конечно, были.

Вот свидетельство рабочего завода «Новый Парвиайнен» Романова об июльских событиях 1917 года: «Третьего июля, около 2 часов дня, пришло несколько товарищей из 1-го пулеметного полка и обратилось с просьбой дать грузовик для пулеметов и поддержать их выступление против Временного правительства… Созвали общее собрание рабочих. Собрание было очень бурное. Горячо и убедительно доказывали товарищи пулеметчики своевременность и необходимость свержения Временного правительства и Керенского. Рабочие массы были настроены крайне революционно… Я уехал на квартиру за оружием. Когда приехал обратно, из ворот завода уже выезжали грузовики, на которых находились пулеметчики и часть наших рабочих»216.

О том, что организатором июльских событий являлась партия большевиков, говорит и особая листовка, которую выпустила «Правда» 4 июля с призывом к рабочим и солдатам Петрограда: «После того как контрреволюционная буржуазия явно выступила против революции (?!), пусть Всероссийский совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возьмет всю власть в свои руки»217.

Ночью 3 июля на дачу Бонч-Бруевича приезжает сотрудник «Правды» М.А. Савельев, который сообщает Ленину о событиях в Петрограде. Ленин спешно собирается в дорогу. Вести из Питера были обнадеживающими. Ленин немедленно отправился в Петроград.

В контрреволюционном мятеже приняла участие и определенная часть левых эсеров, о которых советская историография почему-то умолчала. Умолчала она и о том, что эсеры также паслись у немецкой кормушки, получая денежные подачки, правда, не в таких крупных размерах, как большевики.

Вооруженный мятеж, организованный большевиками в тылу, был ножом в спину тем, кто в это время защищал Отечество от войск австро-германского блока.

Ничуть не оправдывая вину различных политических партий и течений, чья деятельность вольно или невольно способствовала возникновению взрывоопасной ситуации в Петрограде, необходимо подчеркнуть, что главными зачинщиками путча являлись большевистские руководители. Поэтому трудно не согласиться с выводами обозревателя «Известий», который в номере газеты от 4 июля писал, что часть рабочих и солдат гарнизона столицы вышла на улицу с оружием в руках под воздействием «совершенно безответственной большевистской агитации».

По свидетельству М.В. Фофановой, в первое время обстановка в городе была таковой, будто Временное правительство находится в растерянности. Толпа солдат и матросов шла по улицам города и беспорядочно стреляла в воздух. Тем временем в Петрограде продолжали бушевать страсти обезумевшей от алкоголя и наркотиков солдатской толпы. Пьяные солдаты и матросы грабили магазины и винные склады. Погромы, хищения и беспорядочная стрельба продолжались в течение всего дня. Кульминационное событие состоялось 4 июля, когда организаторам путча удалось (путем подкупа) ввести в город более 100 тысяч человек. Но к этому времени правительство успело ввести в город войска из фронта. Началась кровавая бойня между мятежниками и верными правительству войсками. Не выдержав натиска со стороны хорошо организованных правительственных сил, путчисты стали беспорядочно отступать. Большевистская военно-политическая авантюра провалилась. Начались аресты мятежников.

Интересные свидетельства о событиях 3-4 июля в Петрограде привел в своем рассказе К. Лангваген 51. В те далекие июльские дни капитан Лангваген вместе с поручиком В. Соболевым и двумя агентами правоохранительных органов участвовал в аресте мятежников. Он говорил, что солдаты и матросы, участвовавшие в мятеже и погромах, были настолько пьяны, что задержать их было не так уж просто, особенно вооруженных; хлопотно было и доставить их на гауптвахту или в тюрьму. В рассказе Лангвагена содержался не менее любопытный факт. Оказывается, при обыске задержанных матросов и солдат едва ли не у каждого второго обнаруживали пузырьки и пробирки с кокаином. Следователям не сложно было добиться признания солдат и матросов об источниках поставки наркотиков. Нанюхавшись кокаина, обалдевшие и обезумевшие матросы и солдаты совершали неосознанные поступки.

Свидетельство Лангвагена дополнил член правления Первого акционерного Общества Московской конно-железной дороги, исполнительный директор В.И. Иванов. В июльские дни он находился в Петрограде и видел, как вооруженная группа солдат на улице Гоголя и Шлиссельбургском тракте громила лавки и выражалась площадной бранью. На одной автомашине, ехавшей с вооруженными солдатами и рабочими, он прочитал на плакате: «Долой Временное правительство». Из машины раздавались одиночные выстрелы в воздух. Прохожие испуганно пригибались. Возвратившись в Москву, В.И. Иванов рассказал обо всем увиденном Л.Н. Каверину, соседу по даче в Лосиноостровском.

Весть о вооруженном мятеже долетела до всех уголков России. 7 июля был издан правительственный приказ об аресте Ленина и Зиновьева.

В связи с организацией мятежа были произведены обыски в помещениях, занятых большевиками. Документы, обнаруженные при обыске в особняке примы-балерины Кшесинской, занятого большевиками после Февральской революции, свидетельствовали о том, что заговорщики действовали в тесном контакте с немцами и черносотенцами. «Петроградская газета» в этой связи писала, что «Ленин, Вильгельм II и д-р Дубровин218 в общем союзе. Доказано: ленинцы устроили мятеж совместно с марковской219 и дубровинской черной сотней»220. 8 июля в «Известиях Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» было опубликовано сообщение о том, что 7 июля правительство разослало радиотелеграмму «всем», в которой говорилось: «С несомненностью выяснилось, что беспорядки в Петрограде были организованы при участии германских правительственных агентов… Руководители и лица, запятнавшие себя братской кровью, преступлением против родины и революции, – арестуются».

После провала контрреволюционного мятежа, в результате которого было убито и ранено несколько сот человек (в их числе женщины и дети), Ленин и Зиновьев ушли в подполье. Выступив с краткой сумбурной речью с балкона особняка Кшесинской (во второй половине дня 4 июля) и призвав рабочих, солдат и кронштадтских моряков к стойкости, выдержке и спокойствию, Ленин переходит на нелегальное положение.

Брошенные на произвол судьбы мятежники были деморализованы. Понеся большие потери и отрезвев от попоек, они начали понимать, в какую опасную политическую авантюру их втянули большевики; теперь им приходилось расплачиваться за те 10-15 рублей, которые им выдали организаторы мятежа. Они ясно стали понимать, что совершили преступление и за него придется нести наказание по законам военного времени.

Между тем организаторы этой военно-политической акции скрылись, нисколько не чувствуя моральной и юридической ответственности за содеянное.

Вооруженный мятеж, организованный большевиками в тылу, когда Россия вела кровопролитную войну с внешними врагами, был, по сути дела, открытым предательством, ударом в спину Российского государства. Эта преступная и омерзительная акция, совершенная вождями большевиков в угоду Германии и в своих политических интересах, давала Временному правительству полное основание применить против большевистской партии самые жесткие санкции, вплоть до издания постановления, ставившего партию большевиков вне закона. Однако Керенский на эти решительные меры против изменников родины не пошел. Совершенно очевидно, что это было его роковой ошибкой.

После июльских событий в массах стали проявляться антибольшевистские настроения. Солдаты Петроградского гарнизона открыто признавали свою ошибку, публично раскаивались на митингах и собраниях, а потом дали клятву на верность Временному правительству. Так, в резолюции, принятой 9 июля на массовом митинге солдат гвардейского Литовского полка, говорилось: «Сознательно не присоединившись к вооруженному выступлению 3 и 4 июля, мы клеймили это выступление как вредное и позорное для дела революции… Мы всех призываем к безусловному исполнению непреклонной воли Центр. Комит. с. р. с. и крестьянских деп. и поддерживаемого им Временного правительства… Мы призываем товарищей Петроградского гарнизона присоединить свой голос к нашей резолюции и этим выявить единую и сознательную волю гарнизона, направленную к защите свободы от посягательства на нее со стороны немецких шпионов, объединившихся с контрреволюционерами и использующих невежество и темноту некоторой части солдатской и рабочей массы»221.

На собрании солдатских комитетов 1-го пехотного запасного полка 10 июля его участники вынесли решение арестовать большевистских активистов и передать их властям. А 12 июля эти же комитеты в специальной резолюции возложили главную вину за участие части солдат полка в мятеже на большевиков – Василия Сахарова, Елизара Славкина, братьев Ивана и Гавриила Осиповых, подчеркнув, что именно эта четверка вела опасную агитацию среди солдат, подстрекала их к выступлению против законного правительства, обманным путем доказывала, что восстание было санкционировано Советом рабочих и солдатских депутатов222. Подобные митинги, на которых обсуждались экстремистские действия и подстрекательства большевиков, прошли и в других войсковых частях Петроградского военного округа.

Как видим, большевики организовали вооруженный мятеж с целью свержения законного правительства. Между тем советская историография утверждает, что это была «демонстрация», которая якобы «носила мирный характер». Но парадокс в том, что эти вымыслы опровергает один из большевистских вождей – Я. Свердлов: «Около 9 часов вечера весь пулеметный полк в полном вооружении подошел к зданию, где заседала конференция»223 (выделено мной. – А.А.). Вот такая была «мирная демонстрация» вооруженных до зубов солдат!

Антибольшевистские настроения в различных формах стали проявляться и в рабочей среде. На этот счет имеются многочисленные свидетельства, но я сознательно хочу сослаться на сугубо большевистские источники, в частности, на выступления представителей с мест на совещании Петербургского комитета большевиков, состоявшемся 10 июля, и на заседаниях II Общегородской партийной конференции224.

Так, представитель Невского района сообщил, что «заводы не принимали участия в демонстрации и работали непрерывно. Настроение по отношению к большевикам носит погромный оттенок… Рабочие в большей своей части питаются слухами и зачитываются бульварной печатью. Состоявшийся вчера на Обуховском заводе митинг был неудачным для нас; главными противниками выступают эсеры»225. Вот так, а профессора из Института истории Академии наук СССР и Московского университета пишут, что «революционные массы Петрограда готовы были свергнуть Временное правительство». Они же утверждают, что правительство, с молчаливого согласия меньшевистско-эсеровского ВЦИК, якобы учинило над мирными демонстрантами «кровавую расправу»226.

Однако выступавший на заседании Петроградского комитета РСДРП(б) Подвойский сам указывал на «1-й пулеметный полк, допустивший 3 (16) и 4 (17) июля много эксцессов». Он также сказал, что «на открытие огня пулеметчиками гренадеры заявили, что будут в них стрелять, если они не прекратят пальбы… У пулеметчиков, по-видимому, вообще было настроение пострелять»227 (выделено мной. – А.А.). Но даже после этого заявления члена Военной организации при ЦК большевистской партии, когда стали известны имена зачинщиков перестрелки, Ленин нагло заявил, что следствие должно было поставить вопрос, «кто начал стрельбу».

Тревожную информацию сообщали представители районных партийных организаций. После июльских событий были отмечены выходы из партии в Выборгском, Колпинском, Нарвском и других районах228. Из сообщения представителей всех партий и ячейки РСДРП(б) завода «Промет» стало известно, что рабочими была принята резолюция: «1-й пункт – полное доверие С(овету) Р(абочих) и С(олдатских) Д(епутатов), полное подчинение всем его постановлениям… 4-й пункт – Ц(ентральный) К(омитет) нашей партии должен сложить с себя полномочия ввиду возникшего следствия над ним. П(етербургский) К(омитет) нашей партии точно так же должен сложить с себя полномочия, так как за эти дни потерял авторитет… 8-й пункт – отныне (Петроградский) метал(лический) з(авод) действует совершенно самостоятельно, не считаясь с этими центр(альными) органами»229. Представитель Нарвского района отметил, что «настроение в рабочей массе вялое, апатичное – особенно это бросается в глаза на Пути(ловском) заводе»230. Примерно такое же положение было и в других районах. Вот свидетельство представителя Пороховского района: «Рабочая среда нашего района представляет из себя стоячее болото. После 5-6 июля особенно ярко это выражалось. Большевиков поливают гнусностями и преследуют»231. Нападки на большевиков наблюдались и в Василеостровском районе Петрограда232.

О недоверии местных организаций к ЦК РСДРП(б) прямо говорили Калинин, Невский, Минин233. Выступивший от Выборгского района Лацис отметил, что «на металлическом заводе на совместном собрании коллективов всех партий стали каяться друг перед другом и вынесли резолюцию о сплочении партий вокруг Советов. Бюро нашего коллектива вынесло соответствующую резолюцию и сложило свои полномочия»234. Винокуров (Невский район) сообщил, что «организуются ударные батальоны… Замечается подъем – погромный против большевиков»235.

Интересно признание И. Сталина, выступившего с докладом «О текущем моменте»:

«Взять власть 3 (16) и 4 (17) июля мы могли, мы могли обязать ЦИК санкционировать нашу власть. Но вопрос о том, могли ли мы удержать эту власть. На нас поднялись бы фронт, провинции. Советы. Власть, не опирающаяся на провинции, оказалась без рук и без ног. Взятием власти при таких условиях мы оскандалились бы»236.

Итак, вооруженный мятеж был организован экстремистски настроенными большевистскими лидерами только в столице. Они и не рассчитывали на поддержку населения, более того, действовали вопреки твердой позиции Советов, лояльных Временному правительству. То, что разброд и шатание начались на всех партийных уровнях, показали результаты голосования по докладу «О текущем моменте». В поддержку резолюции высказались 28 делегатов, столько же воздержались, а 3 голоса было подано против 52.

Встревоженный политической ситуацией, Центральный Комитет созвал 13 июля тайное расширенное совещание, в котором приняли участие представители Петербургского комитета, Военной организации при ЦК РСДРП(б), Московского областного бюро, Московского окружного комитета. Среди участников совещания: Бухарин, Бубнов, Бокий, Володарский, Лацис, Молотов, Ногин, Невский, Ольминский, Подвойский, Рыков, Сталин, Свердлов, Сокольников, Савельев. Устроители совещания ставили перед собой задачу: не дать низовым организациям окончательно распасться или уйти из-под влияния ЦК; выработать новую тактику, чтобы сохранить руководящую роль в деморализованной рабочей среде и в солдатских массах. Но фактически в течение двух дней шла острая дискуссия по существу тезисов Ленина238, в которых содержались оскорбления в адрес Временного правительства и прессы, выпады против Советов, социалистов-революционеров и меньшевиков, которые якобы «предали дело революции, отдав его в руки контрреволюционерам и превратив себя и свои партии и Советы в фиговый листок контрреволюции»239. Ленин выступает и против лозунга «Вся власть Советам!», призывает сочетать легальную работу с нелегальной, советует «собрать силы, реорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию»240. Особенно ожесточенно критиковали Ленина Володарский, Рыков, Ногин, а голосование окончательно расставило все по своим местам: из 15 участников совещания 10 отвергли тезисы Ленина. В принятой резолюции нашли отражение противоположные взгляды, которые и определили задачи партии в сложившихся условиях. В ней ни слова не говорилось ни о необходимости приступать к подготовке вооруженного восстания, ни об отказе от лозунга «Вся власть Советам!». В равной степени участники совещания (его большинство) не отрицали дальнейшего участия в революции меньшевиков и эсеров. Напротив, было принято решение о приглашении эсеров на VI съезд РСДРП(б). Констатируя, что Временное правительство не в состоянии обеспечить решение основных проблем, резолюция наметила основные задачи партии: – разоблачение контрреволюционных мероприятий; – критика политики руководителей мелкобуржуазных партий; – работа партии по укреплению позиции революционного пролетариата; – подготовка сил для решительной борьбы за осуществление программы большевистской партии241.

Итоги совещания отчетливо показали, что между Центральным Комитетом и Лениным по многим вопросам существуют принципиальные разногласия242.

Ознакомившись с резолюцией совещания и протестуя против ее содержания, Ленин пишет статью «К лозунгам», в которой вновь обрушивается на Временное правительство за репрессивные меры против участников мятежа 3-4 июля, беспардонно поносит эсеров и меньшевиков, которые якобы «оказались фактически участниками и пособниками контрреволюционного палачества»243. «Советы, – пишет он, – похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат»244.

Как мы уже говорили, основная масса рабочих и солдат отвернулась от большевиков245. Это признавали многие видные деятели Военной организации – Подвойский, Кедров, Ильин-Женевский, которые после июльских событий тайно встретились на квартире Г.Ягоды, чтобы разобраться в последствиях мятежа, определить понесенные потери, наметить стратегию дальнейших действий и, по возможности, наладить организационно-агитационную работу в армии246.

Положение дел усугублялось еще и тем, что большевики лишились своих органов печати: были закрыты «Правда», «Труд», «Солдатская правда» и другие издания. Возник конфликт между Центральным Комитетом и Военной организацией, поскольку последнюю не устраивало подчиненное положение в партийной структуре. Ликвидировали и главную опору мятежников: разоружили 1-й пулеметный, 180-й пехотный и гренадерский полки, дислоцированные в Петроградском гарнизоне. Войсковые части, находившиеся под влиянием большевиков, вскоре после июльских событий были отправлены на фронт. И, наконец, изолировали многих опытных большевистских лидеров и активных членов «Военки»: в «Крестах»247 и других петроградских тюрьмах содержались Троцкий, Коллонтай, Каменев, Луначарский, Раскольников, Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Рошаль, Ремнев, Сахаров. Только в «Крестах» сидело около 130 человек, арестованных по политическим мотивам. Более 10 большевиков, получивших ранения на улицах Петрограда во время июльской перестрелки, содержались под надзором в Николаевском военном госпитале248. Кроме них, в районных управлениях и на гауптвахтах сидели Крыленко, Тер-Арутюнянц, Дашкевич, Вишневетский, Дзениц, Коцюбинский, Баландин, Куделько, Клим, Занько, Ермолаев, Булин, Коновалов, Егоров, Полуэктов, Фирсов, Русинов, Плотников, Плясов, Васильев249 и другие.

Следует отметить, что заговорщики оказались под мощным «огнем» общественного осуждения. «Большевики, – говорилось в редакционной статье газеты „Живое слово“, – скомпрометированы, дискредитированы и уничтожены… Мало того. Они изгнаны из русской жизни, их учение бесповоротно провалилось и оскандалило и себя и своих проповедников перед целым светом и на всю жизнь»250.

Однако автор этой статьи явно недооценивал вождя большевиков, который готовился к реваншу. Наивному журналисту и в голову не приходило, что упрямый и самоуверенный Ульянов не только не смирился с поражением, но даже не внял совету самого Ф. Энгельса, который как-то предупредительно заметил, что «всякие заговоры не только бесполезны, но даже вредны»251. Он также не подозревал, что вожак путчистов планирует новый заговор. Заговор, который приведет к неисчислимым человеческим жертвам, бедствиям и страданиям десятков миллионов россиян. Именно об этом заговоре и думал Ленин, находясь вместе с Зиновьевым в окрестностях Сестрорецка 53. Здесь большевистский вождь приступает к разработке нового плана захвата власти, работает над «развитием» учения марксизма о государстве, пытаясь обосновать необходимость и неизбежность гражданской войны в так называемый «переходный период от капитализма к коммунизму» и старается доказать, что «этот период неминуемо является периодом невиданно ожесточенной классовой борьбы, невиданно острых форм ее, а следовательно, и государство этого периода неизбежно должно быть государством по-новому демократическим (для пролетариата и неимущих вообще) и по-новому диктаторским (против буржуазии)»253.

Но это были, по словам Бердяева, всего лишь бредовые «теории» «примитивного материалиста»254, потерпевшего жалкое фиаско в попытке государственного переворота.

О трагических событиях лета 1917 года написаны сотни научных работ. Но в связи с тем, что в советской историографии события 3– 4 июля освещены тенденциозно и, более того, фальсифицированы 54, необходимо внести ясность и в этот вопрос. Например, в «Истории СССР» (эпоха социализма) утверждается, что «демонстрация носила мирный характер, Временное правительство и руководители меньшевистско-эсеровского ВЦИК учинили над ее участниками кровавую расправу. Улицы Петрограда были обильно политы кровью рабочих и солдат. Насчитывалось до 400 убитых и раненых. Выступление 3-4 июля явилось последней попыткой революционного народа мирным путем (?) добиться решения вопроса о власти»255. Между тем многочисленные показания очевидцев тех событий свидетельствуют, что вооруженные «манифестанты» вели себя на улицах Петрограда как бандиты, они первыми открыли огонь из винтовок и пулеметов по правительственным войскам, в результате чего началась перестрелка. Позднее, пытаясь оправдать действия участников мятежа, Ленин напишет в статье «Ответ»: «Если число убитых приблизительно одинаково с обеих сторон, то это указывает на то, что стрелять начали именно контрреволюционеры против манифестантов, а манифестанты только отвечали. Иначе равенства числа убитых получиться не могло»256. Но даже несведущему ясно: если бы правительственные войска действительно внезапно начали стрелять в многотысячную толпу, то количество убитых «манифестантов» во много крат было бы больше. То, что события 3-4 июля являлись неудачным и плохо подготовленным мятежом, подтверждается и высказываниями высших руководителей Военной организации ЦК партии большевиков. Так, Н.И.Невский в своих воспоминаниях отмечает, что 4 июля руководители Военной организации ждали от ЦК сигнала, «чтобы довести дело до конца»257. И несомненно, этим делом являлось инспирированное большевиками контрреволюционное выступление. Еще более откровенно сказал по этому поводу Луначарский. По его словам, «Ленин в ночь на 4 июля имел определенный план государственного переворота»258.

Как уже говорилось, обвинение Ленина в измене и шпионаже появилось в печати вскоре после его проезда в Россию через территорию Германии. Этот факт был настолько подозрителен, что Временное правительство дало указание провести расследование о возможности существования тайной связи большевистских лидеров с германскими разведорганами. В печати открыто высказывались предположения о том, что «Правда» работает на немецкую оборону. Однако это были лишь слухи, основанные на косвенных фактах, предположениях и догадках. Прямых улик против большевиков еще не было.

Они появились 28 апреля после того, как в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д.С. Ермоленко. На допросах он показал, что Ленин является одним из многих действующих в России агентов германской разведки. Когда же материалы допроса стали достоянием правительства, то оно поручило членам кабинета министров – А.Ф. Керенскому, Н.В. Некрасову и М.И. Терещенко – всесторонне содействовать расследованию столь серьезного дела, к которому был подключен широкий круг квалифицированных специалистов. В те июльские дни 1917 года расследование еще не было завершено. Однако, учитывая сложность политической ситуации, вызванной экстремистскими действиями руководителей «Военки», призывающих рабочих и солдат быть «во всеоружии и захватить железнодорожные вокзалы, арсенал, банки, почту и телеграф»259, сотрудники контрразведки, с одобрения министра юстиции Переверзева, решили использовать часть обвинительных материалов для разоблачения большевиков и вывода из-под их влияния рабочих и солдат. С этой целью руководство контрразведки пригласило бывшего депутата Государственной Думы от большевистской фракции Г.А. Алексинского и социал-революционера В.С. Панкратова и ознакомило их с материалами обвинения Ленина (для заявления в печати). Подготовленное Алексинским и Панкратовым заявление было передано вечером 4 июля в редакцию газеты «Живое слово». Это сенсационное разоблачение было опубликовано в утреннем выпуске 5 июля. Вот его полное содержание:

«Ленин, Ганецкий и К° – шпионы!

При письме от 16 мая 1917 года за № 3719 начальник штаба Верховного Главнокомандующего переправил Военному Министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16 Сибирского стр.(елкового. – А.А.) полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику разведывательного отделения штаба Верховного Главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры Германского генерального штаба Шидицкий и Люберс 55 ему сообщили, что такого же рода агитацию ведет в России агент германского Генерального штаба и председатель Украинской секции «Союза освобождения Украины» А.СкорописьИолтуховский и Ленин. Поручено стремиться вести всеми силами к подорванию доверия Русского народа к Временному Правительству. Деньги на агитацию получаются через некого Свендсона, служащего в Стокгольме при Германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц.

Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией «Ганецкий», и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М.Ю. Козловский, родственница Ганецкого – Суменсон, занимающиеся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через «ДисконтоГезельшафт» на Стокгольм в «Виа-Банк», а отсюда на Сибирский банк в Петроград, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2000000 руб. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами.

По поручению Временного Правительства были выключены вчера телефоны во всех большевистских организациях, в типографиях, занятых большевиками, и в частных квартирах большевиков. Ввиду угрозы большевиков захватить телефонную станцию, на Морскую улицу, к помещению, занимаемому телефонной станцией, был послан бронированный автомобиль.

По полученным сведениям, большевики готовили нападение на контрразведывательные отделения Генерального штаба. К помещению, занимаемому отделением, был выслан бронированный автомобиль»260.

В том же номере газеты «Живое слово» была помещена заметка «Кто разоблачил Ленина?»:

«Комитету журналистов при Временном Правительстве доставлено за собственноручной подписью члена 2-й Государственной Думы т. Алексинского и шлиссельбуржца В.Панкратова следующее письмо:

«Мы, Нижеподписавшиеся, Григорий Алексеевич Алексинский, бывший член 2-ой Гос. Думы от рабочих Петрограда, и Василий Семенович Панкратов, член партии социалистов-революционеров, пробывший 14 лет в Шлиссельбургской тюрьме, считаем своим революционным долгом опубликовать выдержки из только что полученных нами документов, из которых Русские граждане увидят, откуда и какая опасность грозит Русской свободе, рев. армии и народу, кровью своей эту свободу завоевавшим. Требуем немедленного расследования.

(Подписи) Г.Алексинский и В.Панкратов»261.

Одновременно были отпечатаны листовки о заявлении Алексинского и Панкратова, которые бесплатно раздавались на каждом углу.

Корреспондент «Петроградской газеты» 9 июля опубликовал статью, в которой писал, что известие о том, что Ленин – немецкий агент, вызвало негодование у соседей дома, где в последнее время проживал Ленин на квартире у Елизарова.

6 июля с комментариями заявления Алексинского и Панкратова вышло большинство петроградских газет. Со статьей «К позорному столбу!» выступила газета ЦИК «Голос солдата». «Господа из „Правды“, – писал автор статьи, – вы не могли не понимать, к чему ведет ваш призыв к „мирной демонстрации“… Вы клеймили правительство, лгали и клеветали на меньшевиков, эсеров и Советы, создавали панику, пугая призраком еще несуществующей черносотенной опасности… Теперь, по обычаю всех трусов, вы заметаете следы, скрывая правду от своих читателей и последователей»262.

С резкой критикой в адрес большевиков выступил центральный орган ЦИК – «Известия». В передовице подчеркивалось: «Итак, по мнению „Правды“, демонстрация 3 и 4 июля достигла цели. Чего же добились демонстранты 3 и 4 июля и их признанные официальные руководители – большевики? Они добились гибели четырехсот рабочих, солдат, матросов, женщин и детей… Они добились разгрома и ограбления ряда частных магазинов, квартир… Они добились ослабления нашего на фронтах…»263

С гневным осуждением предательства большевиков выступил известный народник В.Л.Бурцев, опубликовав открытое письмо в печати. Касаясь агентурной деятельности Ленина и его сподвижников, он писал: «Среди большевиков всегда играли и теперь продолжают играть огромную роль и провокаторы, и немецкие агенты. О тех лидерах большевиков, по поводу которых нас спрашивают, не провокаторы ли они, мы можем ответить: они не провокаторы… Но благодаря именно им: Ленину, Зиновьеву, Троцкому и т.д. в те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал… За эти дни Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры»264.

По-своему отнеслась к обвинениям Алексинского и Панкратова кадетская газета «Речь». В одной из статей ее автор задавал вопрос:

«Разве Ленин не обелял провокатора Малиновского, разве он не окружен нечестными Зиновьевыми, разве он не отстаивает вора Радека, разве он не соратник контрабандиста Ганецкого?.. Уже не будет ни у кого сомнений, что такая „политика“, которую большевики с Лениным во главе вели, может диктоваться только из Германии, за счет темных источников»265.

Не менее хлёстко писал обозреватель той же газеты на следующий день: «Большевизм скомпрометировал себя безнадежно… Большевизм оказался блефом, раздуваемым немецкими деньгами»266. Газета «Новое время» требовала от меньшевиков и эсеров «решительным образом отмежеваться от преступного большевизма и поставить себя выше подозрения в товарищеском покровительстве Ленину»267.

С возмущением воспринял сообщение о делах Ленина искренний патриот Родины – Георгий Валентинович Плеханов. 6 июля под его председательством состоялось заседание группы «Единство», на котором был заслушан обстоятельный доклад Г.Алексинского, Убедившись в предательстве Ленина, Плеханов написал обличительную статью. «Если его (правительства – А.А.) глава, – говорилось в статье, – не сомневается в том, что беспорядки, оросившие кровью улицы Петрограда, организованы были при участии германских правительственных агентов, то ясно, что оно не может отнестись к ним так, как должно было бы отнестись, если бы видело в них только печальный плод тактических заблуждений меньшинства нашей революционной демократии. Беспорядки на улицах столицы русского государства, очевидно, были составной частью плана, выработанного внешним врагом России в целях ее разгрома. Энергичное подавление этих беспорядков должно поэтому со своей стороны явиться составною частью плана русской национальной самозащиты… Революция должна решительно, немедленно и беспощадно давить все то, что загораживает ей дорогу»268.

11 июля Организационный комитет, игравший роль Центрального комитета РСДРП меньшевиков, опубликовал в «Рабочей газете» воззвание «Ко всем членам партии». В нем подчеркивалось: «Преступная авантюра, затеянная ленинским штабом, могла приобрести такие размеры и стать опасной для дела революции только потому, что за этим штабом пошли значительные слои рабочих и что социал-демократия оказалась слишком слабой, чтобы парализовать демагогию своим организованным вмешательством… Пора уже сказать громко и ясно, что „большевизм“, тот большевизм, выразителем и вождем которого является Ленин, настолько далеко ушел от социал-демократии, настолько пропитался анархо-синдикалистскими идеями, что только по недоразумению, по какой-то силе инерции прикрывается еще знаменем РСДРП»269.

Заявление Алексинского и Панкратова в печати и возмущение общественности подтолкнули правительство к энергичным действиям. Утром 5 июля была арестована соучастница германской агентуры в России Е.М.Суменсон. Вскоре в печати появилось сообщение, что она получала немецкие товары и вырученные деньги передавала большевикам. Так, «за время с января до начала наступления русских войск Суменсон было снято с текущего счета 750 тысяч рублей» и осталось «на текущем счету в банке 180 тысяч рублей»270.

В то же утро юнкера захватили редакцию и типографию газеты «Правда». 6 июля в «Маленькой газете» появилась заметка, в которой сообщалось, что при обыске обнаружили письмо некоего барона из Хапаранды на немецком языке. В письме барон «приветствовал большевиков за их действия и выражал надежду, что большевики возымеют преобладание в Петрограде, что, по его мнению, вызовет большую радость в Германии». Об этом письме подробно писали многие петроградские газеты.

С сенсационным сообщением выступила газета «Речь». В статье «Дело Ленина и К°» говорилось: «Из официального источника сообщают: По сведениям из Копенгагена, германский социал-демократ Гаазе, вождь левого крыла социал-демократов, проездом в Стокгольм, в беседе в Копенгагене с русским журналистом утверждал, что известный д-р Гельфанд, он же Парвус, служит посредником между германским правительством и вашими большевиками и доставляет им деньги»271.

Вряд ли можно усомниться в достоверности приведенных в статье фактов: расписка Парвуса о получении денег от немецких властей для «поддержки революционного движения в России» – лучшее подтверждение тому.

Небезынтересно в связи с этим привести и несколько фактов из личного архива начальника Петроградской контрразведки Б.В.Никитина. Он располагал копиями 29-ти телеграмм, авторами которых были Ленин, Ганецкий, Коллонтай, Суменсон, Козловский, Зиновьев. Вот текст наиболее характерных:

«Фюрстенберг. Стокгольм. Сальтшэбаден. Номер 86. Получила вашу 123. Ссылаюсь мои телеграммы 84-85. Сегодня опять внесла 20000 вместо семьдесят Суменсон;

…Фюрстенберг. Сальтшэбаден. Стокгольм. Зовите как можно больше левых на предстоящую конференцию мы посылаем особых делегатов телеграммы получены Ульянов Зиновьев;

…Сальтшэбаден. Козловскому. Семья Мери требует несколько тысяч что делать газет не получаем;

Гиза. Фюрстенберг. Сальтшэбаден. Финансы весьма затруднительны абсолютно нельзя дать крайнем случае 500 как убытки оригинал безнадежно пуст Нюэ Банкен телеграфирует новых 10 000 Суменсон;

Фюрстенберг. Сальтшэбаден. Номер 90 внесла Русской Азиатской сто тысяч Суменсон;

Из Стокгольма Суменсон Надеждина 36 Петроград. Телеграфируйте сколько имеете денег Нестле;

Петроград. Фюрстенберг. Сальтшэбаден. Стокгольм. Номер 22 Банк вернул взнос 100000 приехать теперь невозможно. Попросите Татьяну Яковлевну вернувшись помочь мне она там Суменсон Надеждина 36;

Фюрстенберг. Грант Отель Стокгольма. Срочно кроме 28 посланы три телеграммы. Поездка теперь невозможна. Послала письмом нарочный когда смогу приглашу вас приехать напишите откажите платить моему тестю двести рублей привет Суменсон Надеждина 36»272.

Не менее интересны другие факты, приводимые Никитиным, а также его выводы: «Суменсон за последние месяцы сняла в одном банке около 800000 рублей… В Сибирский банк… деньги переводил из Стокгольма, через Hia-Bank, Фюрстенберг (Ганецкий). Очень важно заметить, что от этих переводов денег и их получения Суменсон никак не могла отказаться, даже если бы обыск у нее не дал никаких результатов: банковские книги и расписка Суменсон давали нам в этом полную гарантию… Суменсон… арестованная во время июльского восстания… во всем и сразу чистосердечно призналась допрашивавшему ее в моем присутствии начальнику контрразведки Каропачинскому. Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, состоящему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он ни потребовал, и при том без всякой расписки 56. Из предъявленных ею чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач без расписки доходили до ста тысяч рублей. Из писем, отобранных у Суменсон, можно было заключить, что Ганецкий переводил деньги Суменсон под видом средств, необходимых для торговли и главным образом аптекарскими товарами. Прикрываться коммерческой перепиской – обычный прием шпионов. И было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код, а сразу и просто созналась, что никакого аптекарского склада у нее не было, и вообще никакой торговлей она не занималась»274. Между тем составители XIII тома ленинского сборника на странице 281 о Суменсон пишут так: «…Частное лицо. Жила в Швеции, ни к каким партиям отношения не имела. Я. Ганецкий вел с ней коммерческую переписку». Вот вам еще одна ложь, сфабрикованная сотрудниками ИМЛ.

Как видим, у Временного правительства было достаточно фактов, чтобы приступить к решительным действиям против большевиков и, прежде всего, против их главного идеолога и вождя – Ленина.

Выполняя распоряжение Кабинета министров, 6 июля правительственные войска захватили особняк Кшесинской на Петроградской стороне и Петропавловскую крепость, занятые большевиками. В ночь с 6 на 7 июля на заседании Кабинета министров было решено: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывающих и подстрекавших к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родине и предательстве революции». 7 июля был издан специальный приказ об аресте Ленина и его ближайших сподвижников – Зиновьева и Каменева.

Объединенное заседание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета крестьянских депутатов в ночь на 6 июля приняло постановление, в котором, в частности, говорилось: «Собрание признает, что меры, принятые в эти дни Временным правительством и Военной комиссией, выделенной бюро обоих исполнительных комитетов, соответствовали интересам революции». В этом же составе состоялось заседание 9 июля. В резолюции, касающейся нового состава правительства, подчеркивалось: «За ним признаются неограниченные полномочия для восстановления организации и дисциплины в армии, решительной борьбы со всякими проявлениями контрреволюции и анархии»275.

Как же отреагировал Ленин на обвинительное заявление Алексинского и Панкратова и решение Временного правительства о его аресте?

Прежде всего, как уже говорилось, он скрылся, а затем в газете «Пролетарское дело» заявил, что отказывается «подчиниться указу Временного правительства». При этом он подчеркнул: «Мы будем по мере наших сил по-прежнему помогать революционной борьбе пролетариата»276. Ночь с 5 на 6 июля Ленин провел в квартире секретаря «Военки» Марии Сулимовой. Утром перебрался на квартиру рабочего Выборгского района В.Н.Каюрова и провел там несколько часов. Во второй половине дня 6 июля он перешел на квартиру М.В.Фофановой, находившуюся на углу Лесного проспекта и Сердобольской улицы 57. Здесь он вечером провел совещание членов ЦК РСДРП(б) (Ленин, Сталин, Свердлов, Орджоникидзе, Зиновьев). Поздно ночью он перебрался на квартиру бывшего думского депутата Н.Полетаева, а с рассветом перешел к Аллилуевым на Рождественку. Здесь Сталин сбрил ему усы и бородку, а ночью 9 июля Ленин в сопровождении Сталина, Аллилуева и Зофа добирается до Приморского вокзала, а дальше вместе с Н.А.Емельяновым добирается до деревни Разлив. Спустя месяц, 9 августа, он переехал в Финляндию.

Все эти сведения взяты из официальных публикаций. Однако к этой информации имеются интересные дополнения. Так, сославшись на рассказы своего мужа К. Лангвагена, Зинаида Васильевна говорила автору этих строк, что один из близких знакомых офицеров Кости утверждал, что летом 1917 он года видел Ленина в Берлине. Проверить факты, изложенные в рассказе Зинаиды Васильевны, мне так и не удалось.

Весьма интересную и, я бы сказал, пикантную историю рассказали Подвойский, Раскольников и Ягода на страницах «Известии ВЦИК» от 16 сентября 1922 года: «…Переезд из Петрограда в Кронштадт был обставлен всеми предосторожностями. Ленин был переодет в костюм простой женщины… Сюда приезжали из Питера активные члены партии на совещания… Спустя две недели его переправили в Сестрорецк» (выделено мной. -А.А.).

Вот как расценил Н. Суханов уход Ленина в подполье: «…Бегство пастыря в данной обстановке не могло не явиться тяжелым ударом по овцам. Ведь массы, мобилизованные Лениным, несли на себе бремя ответственности за июльские дни… „Действительный виновник“ бросает свою армию, своих товарищей и ищет личного спасения в бегстве!.. Бегство Ленина и Зиновьева, не имея практического смысла, было предосудительно с политической и моральной стороны. И я не удивляюсь, что примеру их – только двоих! – не последовали их собственные товарищи по партии и по июльским дням»277.

6 июля Ленин, очевидно, для пущего эффекта, публикует в газете «Листок „Правды“ сразу четыре заметки278, в которых пытается опровергнуть обвинения, выдвинутые против него Алексинским и Панкратовым279. 15 (28) июля в № 2 „Пролетарского Дела“ была опубликована небольшая заметка, в которой Ленин делает очередную попытку уйти от ответственности за организацию вооруженного мятежа 3-4 июля. „Обвинение нас в „заговоре“ и в „моральном“ „подстрекательстве“ к мятежу, – пишет он, – носит уже вполне определенный характер. Никакой юридически точной квалификации нашего мнимого преступления не дает ни Временное правительство, ни Совет, которые оба прекрасно знают, что говорить о „заговоре“ в таком движении, как 3– 4 июля, просто бессмысленно“279. 19-20 июля Ленин готовит еще одну заметку – „Дрейфусиаду“ (она была опубликована лишь в 1925 г.). Кроме того, 24 июля он, совместно с Л. Каменевым и Г. Зиновьевым, публикует „Письмо в редакцию „Новой жизни“280 и дает в газете „Рабочий и Солдат“ свою статью «Ответ“281.

Отметим, что во всех работах Ленин категорически отрицает обвинения, выдвинутые против него в печати. «Ганецкий и Козловский, – пишет он, – оба не большевики, а члены польской с.-д. партии, что Ганецкий – член ее ЦК, известный нам с Лондонского съезда (1903), с которого польские делегаты ушли, и т.д. Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это – ложь самая сплошная, самая грубая»282.

Рассчитывая на неосведомленность читателей, Ленин писал заведомую ложь. Кому-кому, а ему хорошо было известно, что еще на IV (Объединительном) съезде РСДРП, прошедшем в Стокгольме в апреле – мае 1906 года, СДКПиЛ вошла в состав РСДРП.

Начисто открещиваясь от Парвуса, Суменсон, Ганецкого и Козловского, обвиненных в агентурных делах в пользу Германии, Ленин возмущается: «Приплетают имя Парвуса, но умалчивают о том, что никто с такой беспощадной резкостью не осудил Парвуса еще в 1915 году, как женевский „Социал-Демократ“, который мы редактировали и который в статье „У последней черты“ заклеймил Парвуса как „ренегата“, „лижущего сапог Гинденбурга“ и т.п. Всякий грамотный человек знает или легко может узнать, что ни о каких абсолютно политических или иных отношениях наших к Парвусу не может быть и речи. Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дел не имели, но которой никогда и в глаза не видели. Впутывают коммерческие дела Ганецкого и Козловского, не приводя ни одного факта, в чем же именно, где, когда, как коммерция была прикрытием шпионства. А мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участия в коммерческих делах не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали»283 (выделено мной. – А.А.).

«Прокурор играет на том, – пишет Ленин в статье „Ответ“, – что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких»284. И вот еще: «Припутывают Парвуса, стараясь изо всех сил создать какую-то связь между ним и большевиками… Именно большевики в Стокгольме на торжественном заседании при участии шведских левых социалистов категорически отказались не только разговаривать с Парвусом, но даже допустить его в каком бы то ни было качестве, хотя бы гостем»285. И далее: «Ганецкий вел торговые дела, как служащий фирмы, в коей участвовал Парвус. Коммерческая и денежная переписка, конечно, шла под цензурой и вполне доступна контролю целиком. Стараются спутать эти коммерческие дела с политикой, хотя ровно ничем этого не доказывают!!»286

Это, собственно, все «аргументы» Ленина, который пытается защитить себя и соратников по партии от обвинений. В то же время для доказательства их виновности имеются довольно веские основания. Но для начала следует ознакомиться с краткой биографией Я.С. Ганецкого и М.Ю. Козловского, чтобы увидеть, где и когда говорил Ленин правду, а где лгал.

ГАНЕЦКИЙ (ФЮРСТЕНБЕРГ) ЯКОВ СТАНИСЛАВОВИЧ (1879-1937) – видный деятель польского и русского революционного движения. Участник II, IV и V съездов РСДРП. На V съезде был избран членом ЦК партии. С 31 марта 1917 года являлся членом Заграничного бюро ЦК РСДРП (большевиков). После октябрьского переворота занимал ряд ответственных государственных должностей.

То, что Я.С.Ганецкий являлся членом ЦК РСДРП(б), членом Заграничного бюро РСДРП(б), наконец, агентом ЦК, подтверждает и сам Ленин287.

КОЗЛОВСКИЙ МЕЧЕСЛАВ ЮЛЬЕВИЧ (1876-1927) – видный деятель польского и русского революционного движения. Член с.-д. партии с 900-х годов, большевик. После Февральской революции – член Исполкома Петроградского Совета и ЦИК. После октябрьского переворота – Председатель Чрезвычайной Следственной комиссии в Петрограде, член ВЦИК 2-го созыва, Председатель Малого Совнаркома, нарком юстиции Литовско-Белорусской ССР (1919). В последующие годы занимал ряд других государственных должностей.

Итак, первая неправда Ленина заключается в том, что они (Ганецкий и Козловский) «оба не большевики». В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранились свидетельские показания Ленина, данные им присяжному поверенному Н.П. Колоколову в конце мая 1917 года по делу провокатора Р.В. Малиновского. В них Ленин говорит, что после ухода Малиновского из Государственной Думы весной 1914 года для расследования подозрений была создана комиссия, в которую входил он сам, Зиновьев и Ганецкий. Они-то и заявили, что «Малиновский не провокатор»288. Это еще раз свидетельствует, что Ленин и Ганецкий принадлежали к одной и той же большевистской партии. (Кстати, как впоследствии выяснилось, Малиновский все же был провокатором. В 1918 году он по настоянию эсеров был арестован, предан суду и расстрелян по приговору Верховного трибунала ВЦИК.)

Запершись в квартире Аллилуевых, Ленин писал: «Не суд, а травля интернационалистов, вот что нужно власти. Засадить их и держать – вот что надо гг. Керенскому и Ко»289. Между тем имелись все основания судить Ленина и его друзей по партии как изменников Родины. (Органы дознания Временного правительства подготовили 21 том «Дела по обвинению Ленина, Зиновьева и других лиц, принадлежащих партии большевиков в государственной измене». (Но, как бы то ни было, ни Ленин, никто другой из большевиков не был предан суду за совершенные преступления. А вот следователь Александров Павел Александрович, расследовавший летом и осенью 1917 года дело Ленина и его сообщников, в советское время был расстрелян как «враг народа», ведший якобы «активную борьбу против рабочего класса и революционного движения».)

Прокурор петроградской судебной палаты Н.С. Каринский 22 июля опубликовал доклад о ходе расследования по делу большевиков. В нем вина за подготовку, организацию и руководство вооруженным мятежом 3-4 июля возлагалась на партию большевиков во главе с Лениным. По части выдвинутых обвинений в докладе указывалось, что Ульянов (Ленин), Апфельбаум (Зиновьев), Коллонтай, Гельфанд (Парвус), Фюрстенберг (Ганецкий), мичман Ильин (Раскольников), прапорщики Сахаров и Семашко, Рошаль и их сподвижники договорились с врагами России «содействовать дезорганизации русской армии и тыла… для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали… вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти»290. А Ленин еще возмущался законными действиями правоохранительных органов. Возможно, он считал нормальным организовывать антиправительственные агитации и мятежи в то время, когда страна вела кровопролитную войну.

Имеется множество других документальных материалов и свидетельств, которые убедительно подтверждают тесную (партийную и деловую) связь «Ленин – Ганецкий», показывают подозрительную благожелательность германских властей к большевикам и хлопоты Ленина по заметанию преступных следов. По официальным советским источникам, только с середины марта и до начала мая 1917 года Ленин отправил Ганецкому более 20 телеграмм и писем291.

Прибыв 31 марта в Стокгольм, Ленин во второй половине дня участвовал в совещании большевиков, на котором образовалось Заграничное бюро ЦК РСДРП(б), в состав которого по рекомендации Ленина вошли В. Боровский, Я. Ганецкий и К. Радек292. Приехав в Петроград, Ленин 12 апреля отправляет письмо в Стокгольм Ганецкому и Радеку, в котором, помимо прочего, сообщает, что «Денег от вас не получил»293. (Значит, и Радек знал о немецких субсидиях!) Вконец запутался Ленин: пишет, что никаких дел с Ганецким не имел, а сам ведет переписку о деньгах.

1 апреля Ленин, по пути в Россию, отправил телеграмму В. Карпинскому в Женеву. В ней не трудно уловить состояние эйфории и торжества: «Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона. Едем дальше. Напечатайте прощальное письмо. Привет. Ульянов»294. В письме И. Арманд в конце марта он писал: «Денег на поездку у нас больше, чем я думал…»295 И действительно, они у Ленина были, поэтому он смело дает указание «небольшевику» Ганецкому: «На сношения Питера с Стокгольмом не жалейте денег!!»296, обещает выслать деньги большевикам в Женеву «на ведение всей переписки и заведывание делами»297. Ему ничего не стоило отправить Радеку в Стокгольм «около 3-4 тыс. рублей»298 для организации международного совещания левых для основания Третьего Интернационала. Как видим, у Ленина с Ганецким существовала самая что ни есть тесная связь. И надо быть в высшей степени наивным человеком, чтобы поверить Ленину, отрицавшему эту связь.

В связи с вопросом о денежных операциях большевиков небезынтересно привести выводы Земана 58, который, опираясь на исследования многочисленных документов, пишет: «Лишь тогда, когда большевики начали получать от нас постоянный приток фондов через различные каналы и под различными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги их главный орган „Правду“, вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначальный узкий базис своей партии…»299

Трудно не согласиться с Земаном, поскольку другие прямые и косвенные факты подтверждают его выводы. Повторяем: Ленину и другим политическим эмигрантам германское правительство предоставило возможность проезда из Швейцарии в Россию через всю Германию, с юга на север. Германские власти оказывали большевикам большую материальную помощь. Немцы гарантировали экстерриториальность специального вагона: «1) Едут все эмигранты без различия взглядов на войну. 2) Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности, никто не имеет право входить в вагон без разрешения Платтена. Никакого контроля, ни паспортов, ни багажа»300. Так хвастливо писал Ленин в газетах «Правда» и «Известия» 5 апреля 1917 года.

Следует отметить оперативность германского правительства, разрешавшего вопрос этого переезда: 27 марта состоялся отъезд из Швейцарии, а вечером 3 апреля Ленин уже выступает в Петрограде, призывая рабочих, солдат и матросов к борьбе за социалистическую революцию. И нет сомнения в том, что эта возможность была представлена подданным России за их особые и чрезвычайно важные заслуги перед Германией.

Факты сношения Ленина и его ближайших соратников по партии с германским правительством и его Генеральным штабом подтверждаются многими свидетельствами. Весьма интересна в этом отношении беседа корреспондента газеты «Руль» с генералом Гофманом, бывшим начальником штаба Восточного фронта, заставившим большевистских лидеров подписать сепаратный Брестский мир. Вот один из вопросов, заданных генералу Гофману:

– Знаете ли вы, что многие русские патриоты обвиняют вас в том, что германское верховное командование, не добившись сепаратного мира с Россией, посылкой Ленина и Троцкого деморализовало русскую армию и создало то несчастье нашей родине, которое мы переживаем, то мировое бедствие, о котором только что говорили?

Гофман:

– Я, как начальник штаба Восточного фронта, руководил отделом пропаганды среди русской армии и поэтому могу вам сказать только одно. Во время войны Генеральный штаб, конечно, пользовался всевозможными средствами, чтобы прорвать русский фронт. Одной из этих мер, назовем это удушливыми газами или иначе, и был Ленин.

Императорское германское правительство пропустило Ленина в пломбированном вагоне с определенной целью. С нашего согласия Ленин и его друзья разложили русскую армию. Статс-секретарь Кульман, граф Чернин и я заключили с ними Брестский договор главным образом для того, чтобы можно было перебросить наши армии на Западный фронт. Договариваясь в Бресте с этими господами, все мы (были. – А.А.) глубоко убеждены, что они не продержатся у власти более 2-3 недель. Верьте моему честному слову, слову генерала германской службы, что не взирая на то, что Ленин и Троцкий в свое время оказали нам неоценимую услугу, буде мы знали или предвидели бы последствия, которые принесет человечеству наше содействие по отправке их в Россию, мы никогда, ни под каким видом не вошли бы с ними ни в какие соглашения, но тогда мы не учли последствий, как их теперь не учитывает Антанта. Разве союзники, особенно Ллойд Джордж, договариваясь с большевиками и заключая с ними концессии, отдают себе отчет в той страшной опасности, которую представляет большевизм?»301 (Выделено мной. -А А.).

А вот и лаконичное заявление самого командующего Восточным фронтом генерала Людендорфа: «Наше правительство поступило в военном отношении правильно, если оно поддержало Ленина деньгами»302. В 35 номере военного еженедельника «Militerwachenblatt» от 21 февраля 1921 года Людендорф пишет, что по рекомендации Парвуса германский посол в Дании граф Брокдорф-Рантцау обратился к канцлеру Бетману Гольвегу с предложением отправить Ленина в Россию через Германию. Позднее в своих воспоминаниях Людендорф писал: «Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность. С военной точки зрения, его проезд в Россию через Германию имел свое оправдание. Россия должна была пасть»303.

Несомненно, эти заявления заслуживают внимания, но обвинение большевиков в шпионаже настолько серьезно, что для доказательства их виновности нужны дополнительные неопровержимые факты или свидетельские показания.

Весной 1971 года во время очередной консультации по моей научной работе М.В. Фофанова рассказала несколько интересных эпизодов, связанных с жизнью и деятельностью Ленина лета и осени 1917 года.

Думается, настало время привести отрывок из давнишнего рассказа Маргариты Васильевны Фофановой.

«Вечером 6 июля 59 в конце совещания членов ЦК партии, которое проходило у меня на квартире, Ленин встал, взял со стола газету „Живое слово“, несколько секунд молча продолжал стоять, затем, повернувшись лицом к Сталину, сказал: „Если хоть один малейший факт о деньгах подтвердится, то было бы величайшей наивностью думать, что мы сможем избежать смертного приговора“304.

Признаться, у меня были сомнения насчет достоверности этого рассказа. Помог от них избавиться случай, когда в журнале «Пролетарская революция» за 1923 год вдруг обнаружил конфиденциальное письмо Ленина, посланное 21 апреля (4 мая) 1917 года из Петрограда в Стокгольм Ганецкому. Вот выдержка из него: «Дорогой товарищ, письмо № 1 (от 22-23 апреля) получено сегодня 21/4 – ст. ст… 60 Деньги (2 тыс.) от Козловского получены»305 (выделено мной. – А.А.). А выше писал, что никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского не получал.

Любопытна история появления на свет этого чрезвычайно важного документа. В конце лета 1923 года, когда больной Ленин находился в Горках, заведующий Петроградским Историко-Революционным архивом Н.Л. Сергиевский послал в редакцию журнала «Пролетарская Революция» бандероль, совершенно не подозревая о сенсационности находящихся в ней материалов. В сопроводительном письме Сергиевский сообщал: «Посылаю Вам три копии писем Владимира Ильича. Найдены они были в Архиве министра юстиции (Временного правительства. – А.А.). Как видите, они найдены не в подлиннике, а в копиях, и нет возможности сказать, были ли удержаны подлинники, или последние, по снятии копии, были направлены к адресатам. Полагаю, что нет основания сомневаться в том, что подлинники написаны Владимиром Ильичём, а не кем-то другим. Жандармами заверенные копии хранятся у меня»306.

Очевидно, Н.Л. Сергиевский здорово поплатился за свою находку. По сведениям ЦГАОР Ленинграда (архивная справка и сопроводительное письмо на мой адрес подписаны заместителем директора архива Н.И. Дерингом), спустя год после злополучной находки Сергиевский был понижен в должности до руководителя секции Петроградского отделения Центрального архива СССР, а еще через год – до уполномоченного Центрального исторического архива РСФСР. После 1926 года всякие упоминания о Сергиевском в архиве отсутствуют – он бесследно исчезает.

Опрошенные редакцией Ганецкий и Карпинский признали, что подлинники этих копий действительно написаны Лениным. Первое письмо Ленина от 12 апреля 1917 года было отправлено из Петрограда в Женеву Карпинскому. Второе письмо (тоже от 12 апреля), известное уже читателю, было послано в Стокгольм на имя Ганецкого и Радека. Касаясь, в частности, этого письма, Ганецкий сообщил, что «деньги, о которых идет речь, представляли из себя суммы ЦК, оставшиеся за границей»307.

Но для чего ворочающему миллионами Ганецкому надо было (через Козловского) отправлять Ленину из Стокгольма в Петроград 2 тысячи рублей 61, если Владимир Ильич тут же собирался послать Радеку в Стокгольм для организации международного совещания левых социал-демократов «около 3-4 тыс. рублей»? Причем на каком основании Ганецкий посылал Ленину деньги через Козловского, если между ними (Ганецким, Козловским и Лениным), по свидетельству последнего, никаких дел не было? Ведь они, «Ганецкий и Козловский, – оба не большевики»? По-видимому, Ганецкий в тот момент ничего другого не смог придумать и сказал, что деньги принадлежали ЦК партии большевиков. Наконец, для чего Ганецкому надо было «суммы ЦК» (всего 2 тыс. рублей) из Стокгольма отправлять Ленину в Петроград, если уже в мае он, находясь в России, под расписку получает из той же кассы ЦК 4500 рублей «для переправы за границу (?) (расписку Ганецкого см. ниже)? Абсурднее не придумаешь. Сущий блеф, рассчитанный на слабоумных. Если бы денежные средства ЦК РСДРП(б) действительно находились в Стокгольме, то Ленин, взял бы их с собой и уж, конечно, вряд ли стал бы скрывать их от И.Ф. Арманд. Между тем в указанном выше письме он сообщает о посланных ей 100 франках и подчеркивает, что „нам здорово помогли товарищи в Стокгольме“308.

Кто же были эти добряки, которые так «здорово» помогали большевикам? Нет сомнения в том, что одним из этих «товарищей» был высокопоставленный чиновник германского правительства в Стокгольме – Свенсон 62, который через «Hia-Bank» субсидировал большевиков. Непосредственным же отправителем денег Ленину был Ганецкий. И еще одно замечание: сумма (2 тысячи), указанная Лениным в письме, несомненно была зашифрована. Этих двух тысяч не хватило бы даже на изготовление лозунгов и транспарантов к июньской демонстрации, поэтому речь может идти по меньшей мере о 200 тысячах рублей, что подтверждается телеграммами, перехваченными Петроградской контрразведкой.

Следует заметить, что Ганецкий, обладая искусством конспирации, наверняка уничтожил письмо Ленина. Конечно, он мог предположить, что переписка Ленина находится под контролем жандармерии. Но то, что копии писем вдруг всплывут и станут разоблачающими документами, ему, очевидно, в голову не пришло. Что касается Ленина, то он, видимо, был уверен в том, что о содержании его писем к Ганецкому никто не узнает. Этим можно объяснить тот факт, что в июле 1917 года он смело открещивался от Ганецкого и Козловского, надеясь, что концы его преступных деяний надежно спрятаны.

Но, находясь в подполье, Ленин на всякий случай старательно заметает следы. 17 (30) августа он отправляет из Гельсингфорса (Хельсинки) письмо заграничному Бюро ЦК РСДРП(б), в котором рекомендует Ганецкому поскорее издать «финансовый отчет своей торговли и своих „дел“ с Суменсон… и с Козловским»309. (Кстати, как выясняется, Суменсон оказалась родной сестрой Ганецкого, а Ленин заявлял, что ее знать не знает.) В этом же письме Ленин спрашивает у «небольшевика» Ганецкого: «Каковы денежные дела заграничного бюро, назначенного нашим Центральным Комитетом?»310 О каких партийных деньгах могла идти речь, если Ганецкий «суммы ЦК, оставшиеся за границей», еще в апреле, как он говорил, переправил через Козловского Ленину? Как видим, одна ложь следует за другой.

Наконец, еще одно свидетельство, уличающее Ганецкого и Ленина во лжи.

При кратковременной остановке группы эмигрантов в Стокгольме произошла любопытная история, которую рассказал К.Радек: «Я отправился с Ильичём в Стокгольмский универсальный магазин, сопровождаемый знатоком местных нравов и условий еврейским рабочим Хавиным. Мы купили Ильичу сапоги и начали прельщать другими частями гардероба… снабдили парой штанов… Ильич давал последние советы по постановке связи с нашими единомышленниками в других странах и связи с русским ЦК. Наконец, он торжественно вручил нам весь капитал заграничной группы ЦК, кажется, 300 шведских крон…»311 (Выделено мной. – А.А.).

Однако, прибыв из Стокгольма в Хапаранду, Ленин умудряется (без всякого зазрения совести) получить в качестве пособия 300 шведских крон от…русского консула ненавистного ему российского правительства312. Более того, по прибытии в Петроград он обращается в Исполнительный комитет Петроградского Совета с просьбой выдать ему 472 руб. 45 коп., якобы взятые им в долг для доплаты за проезд группы эмигрантов313.

Приведенные выше архивные документы, многочисленные факты из периодической печати, воспоминаний и свидетельств М.В. Фофановой, Свердлова, Луначарского, Подвойского, Невского, Б.В. Никитина, Н.Н. Суханова и других, бесспорно, заслуживают внимания, и вряд ли они нуждаются в дополнительной экспертизе на предмет достоверности содержащихся в них сведений. Факты – упрямая вещь. От них трудно и невозможно отвертеться, как это пытаются делать Ленин, Ганецкий и другие лидеры партии большевиков.

Но этим не ограничиваются факты преступной деятельности Ленина, Ганецкого-Фюрстенберга, Радека, Козловского и других.

Получив письмо от Ленина, в котором он просил организовать за рубежом публикацию статей, опровергающих «клевету» против него и других большевиков, соратник вождя – Яков Фюрстенберг предпринимает энергичные шаги. 5 и 15 августа 1917 года он посылает телеграммы… доктору Александру Гельфанду (Парвусу), в которых просит содействовать опровержению клеветы против Ленина и большевиков314. Выполняя просьбу Ганецкого, А. Гельфанд отправляет телеграмму лидеру германской социал-демократии («националиста» и «оппортуниста» 63) Гуго Гаазе с просьбой опровергнуть сообщение русской прессы о том, что автор (Парвус) посредничал в деле отправки «пломбированного» вагона с русскими эмигрантами из Швейцарии в Россию315. Гаазе, конечно, отказался выполнить просьбу Парвуса. И его можно понять: ведь именно он в начале июля сообщил русским журналистам, что доктор Гельфанд служит посредником между германским правительством и большевиками.

Еще ранее (не позднее 24 июля) Ганецкий вместе с Воровским отправляют телеграмму некоему Г. Скларцу с просьбой сделать официальное заявление немецким властям о том, что Парвус не давал денег Ганецкому для помощи Ленину и другим большевикам316.

18 и 24 августа Парвус опубликовал в Копенгагенской газете «Социал-демократ» статью – «Русские убийцы юстиции и их пособники в Копенгагене», в которой пытался защитить Ленина от «нападок»317. Наконец, 6 и 16 октября Ганецкий отправляет Парвусу письма, в которых просит собрать в Копенгагене материалы, опровергающие обвинения автора, Козловского и других большевиков в шпионской деятельности в пользу Германии318.

Как же после всего этого можно открещиваться от Ганецкого и Парвуса, как это делает Ленин?

Сегодня, когда опубликованы многочисленные архивные материалы и свидетельства современников, безапелляционно разоблачающие лидеров партии большевиков, совершивших тяжкие преступления перед российским государством и его народом, читатель, на мой взгляд, вправе вполне самостоятельно дать оценку деятельности этой партии, основателем которой являлся Владимир Ульянов.