Глава 3

Сталин и Гитлер

Любая олигархия всегда склонна к внешней агрессии. Видимо, немалую роль в этом играет психология диктатора, которому требуется время от времени демонстрировать народу и себе самому свою силу. Преподнести людям если не достаток, то завоеванные территории. Почему-то людям это нравится. Почему-то часто готовы они обменять на захваченные земли даже собственное благополучие.

Не стал исключением и сталинский режим. В. Суворов выделяет его в какую-то особую категорию. А это была типичная тоталитарная держава со своим наделенным неограниченной властью государем^[46], своими дворянами и опричниками, своей псарней и своими крепостными. Такой была Россия со времен Ивана Грозного, при котором, кстати, бегство за ее рубежи наиболее деятельной части дворянства приобрело известный размах.

Словно по лестнице с разбитыми в щепы ступенями поднималась страна из бездны, понемногу, по чуть-чуть пытаясь подтянуться к просвещенной Европе. Временами с разбега преодолевая целые пролеты, временами обрываясь вниз, в кровь разбивая тело. Удивительно жизнестойкое национальное самосознание народа не раз отбрасывало внешнего врага и позволяло парировать смертельные, казалось, удары. Жаль только, власть всегда использовала патриотизм народных масс в своих лишь интересах, пытаясь любой ценой сохранить их вековую закрепощенность. И удивительное дело, победы иногда тормозили развитие страны, а страшные унизительные поражения действовали как неизвестный науке катализатор. Быть бы России мощной благополучной державой, конституционной монархией или парламентской республикой, но развитым, сильным и богатым демократическим государством. Как принято сейчас говорить, гарантом мира и безопасности.

Но страна не выдержала мировой бойни, в первую очередь психологически не выдержала. Война дала большевикам шанс, и они не преминули им воспользоваться и сломать ход истории. И отбросили Россию далеко назад. В Средневековье.

Специфика сталинской олигархии в том, что построена она на во многом сохранившемся костяке старой России, с ее поистине неисчерпаемыми ресурсами, с ее огромными техническими и культурными традициями и потенциалом.

Советский Союз всегда мог остановиться, более того, всегда останавливался. А стремление к территориальному расширению обусловлено, на мой взгляд, отнюдь не желанием уничтожить «последнюю республику», а скорее инстинктами диктаторского режима, как принято сейчас говорить, пиар-акциями, пусть специфическими. И даже если представить на минуту, что коммунизм сумел бы подчинить своему влиянию всю планету, что, на мой взгляд, нереально, долго бы он не просуществовал. Даже если не принимать в расчет неизбежные кровавые разборки внутри «планетарного» коммунистического правительства с бесконечным переделом власти, следует признать, что государство с преобладающим принудительным трудом, с затратной экономикой нежизнеспособно. Независимо от наличия «передовых» соседей, поддерживаться оно может лишь террором.

Но нельзя же долго жить в условиях стресса. Рано или поздно, как правило, значительно раньше, чем думалось, и как-то сразу все начинает рассыпаться. Экономика угасает, общество деградирует, и карательные органы уже не в состоянии давить выступления недовольных. Вот уже ореол божественности спадает с недавних «полубогов», и все ясно видят, что ими управляла едва ли не шпана. Все кончено. И все начинается вновь.

Пытались ли большевики провоцировать революции в Европе и в мире в перерыве между двумя войнами? Вне всякого сомнения. Но о вооруженном вторжении не могло быть и речи^[47]. Подкармливали зачастую крошечные, не имеющие ни малейшего влияния, но отличавшиеся завидным аппетитом компартии. В лучшем случае, старались наладить разведывательную сеть.

Что же касается более-менее серьезных выступлений, неизвестно еще, кто являлся их инициатором, «кремлевские мечтатели» или с тоской взирающие на них и рвущиеся к власти местные экстремисты^[48].

Также не следует забывать, что Сталин вплоть до конца 20-х годов был всего лишь «один из многих», а если учесть ту роль, которую играли в Коминтерне Бухарин и тот же Зиновьев, невольно задаешься вопросом, а выгодна ли была лично ему победа социалистической революции в любой европейской стране? Не укрепила бы она положение его внутренних противников?

Да и позднее, в середине 30-х, имел ли Сталин гарантию, что вчерашние финансируемые им ставленники, ставшие в одночасье руководителями такой страны, как, скажем, Германия^[49], станут и в дальнейшем выполнять его указания? Как показывает опыт, далеко не все национальные коммунистические лидеры согласились на роль сталинских вассалов. Все это, конечно, гипотезы, но, победи в 33-м году в Германии коммунисты и пойди они «своим путем», говорить о каких-то акциях возмездия со стороны Советского Союза по отношению к «заблуждающимся товарищам» даже и не пришлось бы^[50].

Вернемся к В. Суворову. Вот что он пишет:

«Даже самая агрессивная армия сама войн не начинает. Нужен, кроме всего, фанатичный, безумный лидер, готовый начать войну. И Сталин сделал очень многое для того, чтобы во главе Германии оказался именно такой лидер. Как Сталин создал Гитлера, как помог ему захватить власть и укрепиться — отдельная большая тема… пришедших к власти нацистов Сталин упорно и настойчиво толкал к войне…^[51]

Еще до прихода его к власти советские лидеры нарекли Гитлера тайным титулом — Ледокол Революции. Имя точное и емкое. Сталин понимал, что Европа уязвима только в случае войны и что Ледокол Революции сможет сделать Европу уязвимой^[52]. Адольф Гитлер, не сознавая того, расчищал путь мировому коммунизму»^[53].

Теперь понятно, для чего нужна «гениальность» Сталина. По Суворову выходит, что Сталин уже в середине 20-х, после «пивного путча» разглядел Гитлера, вычислил, что тот придет к власти и завоюет Европу, которую с легкостью необычайной сложит к ногам своего «создателя».

Куда до него Нострадамусу и современным прорицателям и всевозможным «белым магам», у которых все расплывчато, не поймешь сразу, о чем они, и указано с точностью до столетия. Тут все четко. 19 августа, 6 июля. А что 19 августа 1939 года? По Суворову — начало Второй мировой войны. Товарищ Сталин принял решение о целесообразности нападения Гитлера на Польшу^[54]. Ну, хорошо, а 6 июля 1941 года что? Естественно, «День М». Именно к этой дате Гитлер закончит завоевание Европы, и наступит его, Сталина, черед.

Желательно, конечно, ударить фашистов со спины, но при необходимости можно и в лоб. Все равно сокрушивший всех и вся, в том числе версальских победителей, Гитлер против Красной Армии, в современной крупномасштабной войне не участвовавшей и дня, не устоит. И уже через несколько недель вся Европа, а вскоре и весь мир станут коммунистическими. Идиллия, да и только.

И все это он предвидел и осуществил? А что вы хотите, сколько десятков страниц исписал В. Суворов, чтобы доказать, что Сталин — «гений всех времен и народов», а не дьявол-параноик.

Удивляюсь, как это идеи В. Суворова не нашли до сих пор поддержки в рядах нынешних левых. Разве в сути своей они не созвучны их помыслам? Бессмертный образ Великого вождя. Заботливый, строгий, но справедливый хозяин., Беззаветный, умелый борец за дело угнетенных всего мира против тогдашнего сионизма и реакции. И даже «малой кровью, на чужой территории». Как говорится, если и наблюдаются некоторые идеологические разногласия, то они непринципиальны и легко преодолимы.

Насчет умелости нашего борца — чуть позже.

Попытаемся разобраться, как это ему удалось сделать, создать Гитлера. Для этого обратимся вновь к В. Суворову.

«Вот расклад политических сил в Германии на конец 1932 года: гитлеровцы — 11,8 миллиона голосов, социал- демократы — 8,1 миллиона, коммунисты — 5,8 миллиона^[55]…

Ситуация: у партии Гитлера нет больше денег на штурмовиков, на коричневые рубахи, на сапоги, на знамена и факелы, на барабаны и листовки, на выпуск литературы, на проведение новой предвыборной кампании, на содержание партийного аппарата…

В конце 1932 года песня Адольфа Гитлера была спета, и как политик он уже был кончен. Он пока оставался самым популярным политиком Германии, но партия — в долгах, платить нечем. Германский национал-социализм был обречен. Гитлера могло спасти чудо. Но чудес не бывает.

Гитлера спас Сталин…

Демократия так устроена, что в решающих, поворотных моментах истории основную роль играет меньшинство…

Именно такая ситуация сложилась в Германии в конце 1932 года: гитлеровцы, как мы помним, на первом месте, социал-демократы — на втором, коммунисты — на третьем. Но ни гитлеровцы, ни социал-демократы, ни тем более коммунисты прийти к власти не могут.

В этой ситуации судьбы Германии, Европы и всего мира оказались в руках меньшинства — германских коммунистов. Поддержат коммунисты социал-демократов — и гитлеризм рухнет и больше никогда не поднимется. А если коммунисты поддержат гитлеровцев, рухнет социал-демократия»^[56].

Далее автор убеждает читателя в том, что Эрнст Тельман, готовый уже пойти на союз с социал-демократами, вынужден был, разумеется, по прямому приказу Сталина, сохранять нейтралитет. «Потому победил Гитлер»^[57]. Ну и далее — те же пространные рассуждения о предвидении Сталиным всего и вся, о том, что уже тогда, в начале 1933 года знал он, когда Гитлер ударит и в какую сторону и с какой легкостью завоюет для Сталина Европу.

Попытаюсь возразить. Во-первых, не стоит преувеличивать масштабы кризиса, якобы охватившего НСДАП буквально накануне ее триумфа. Удивительное совпадение, за период с 1924 по 1932 год кризис случается именно перед решившими судьбу Германии выборами. Не стоит придавать большого значения и словам самого Гитлера^[58]. Он вообще склонен был к мистицизму и в силу этого представлял дело так, будто тогда, в 1932 году, все висело на волоске, но он, Гитлер, победил^[59]. Финансирование нацистов, которое осуществлял отнюдь не Сталин, не прекращалось и не прекратилось бы даже в случае поражения на выборах. Слишком много было вложено средств, чтобы с ними порывать.

Во-вторых, был ли возможен блок коммунистов с социал-демократами в принципе? На мой взгляд, нет. И вот почему. Он мог обеспечить сиюминутный результат, не допустить Гитлера к власти, но в перспективе не сулил ни немецким коммунистам, ни тем более товарищу Сталину ничего хорошего. С укреплением в стране демократии в любом случае происходило бы повышение жизненного уровня, становление среднего класса и, как следствие, уменьшение числа людей, коммунистов поддерживающих. Да и ориентироваться социал-демократическое правительство стало бы скорее на благополучный Запад, чем на СССР. Что касается Гитлера, то он был темной лошадкой. Кто же думал, что он всерьез?! Политики, в том числе и коммунисты, привыкшие уже к демократическим свободам, вполне могли рассчитывать, что катастрофой для НСДАП, для пустых, по их мнению, крикунов, станет именно приход нацистов во власть с неизбежным провалом и окончательной потерей популярности. Если так, то люди эти жестоко просчитались.

Не следует также забывать, что, как справедливо замечает В. Суворов, НСДАП и партия Ленина, а следовательно, получается, и КПГ были — «близнецы-сестры»^[60]. Одна, или почти одна, у них и социальная база. И даже последуй прямой приказ Сталина о союзе с социал-демократами, чего, по-моему, быть не могло, и выполни его верхушка германской компартии безоговорочно, еще неизвестно, каким образом разделились бы голоса рядовых прокоммунистически настроенных избирателей. Не исключаю, что немалая их часть отошла бы в этом случае к Гитлеру, и как знать, не получил бы он абсолютного большинства?

В-третьих, выборы есть выборы. Они непредсказуемы сегодня, тем более, заранее говорить о чьей-то гарантированной победе тогда, в 1932-м, никто бы не решился. Всегда остается надежда, она, как известно, умирает последней. А власть есть власть, ради нее стоит и рискнуть.

В общем, нравится кому-то или нет, но приход нацистов к власти был обусловлен прежде всего внутренними причинами, внутренней расстановкой политических сил^[61]. Будь иначе, ни Сталин, даже если бы очень захотел, даже будь он сверхгениален, и никто другой не смог бы привести их к власти. И уж конечно, создал Гитлера не Сталин, а словно одурманенный массовым психозом немецкий народ, которому потом пришлось расплачиваться за роковую ошибку едва ли меньше остальных.

С середины 30-х годов отношения между фашистской Германией и СССР резко ухудшаются. Диктаторы заняты, в общем-то, одним делом, искореняют все, мало-мальски напоминающее оппозицию. При этом Гитлеру вместе с лидерами социал-демократии приходится сажать в лагеря и «всех этих, предварительно прогревшихся на крымских пляжах, Тельманов… своих, прикормленных (Сталиным, естественно. — А.Б.) и послушных ребят»^[62]. За несколько месяцев самая многочисленная, организованная, активная и, что немаловажно, твердо стоявшая на позициях марксизма-ленинизма, иными словами, признающая главенствующую роль СССР и ВКП(б) компартия была разгромлена практически до основания. Роль ушедших в подполье, чудом уцелевших звеньев ее свелась к разведывательной деятельности в пользу Советского Союза.

В Европе у большевиков появился жесткий, уверенный в себе конкурент. Новый удар нанес он по самолюбию Сталина в Испании^[63].

В. Суворов утверждает, что военно-промышленный потенциал Германии — творение рук Сталина^[64]. Не спорю, были периоды в истории наших двух стран, во второй половине 20-х годов и после подписания пакта о ненападении, когда СССР проводил подготовку на своей территории немецких офицеров-танкистов, поставлял Германии стратегическое сырье и. т. д. Но в середине 30-х, после избиения ГКП, все это прекратилось. И теперь уже немало усилий прилагал к вооружению Германии Запад, наивно возомнивший, что Гитлера можно рассматривать всего лишь как противовес, заслон против Сталина. Этим, кстати, объясняется и уступчивость Запада при занятии нацистами демилитаризованной Рейнской зоны^[65], и аншлюс^[66], и безумие Мюнхена^[67].

Сталин, кстати, собирался оказать помощь Чехословакии вполне искренне. Прими Бенеш эту помощь, и при любом раскладе Сталин остался бы в выигрыше. Судите сами. Воевать против прекрасно вооруженных, занявших горные укрепления чешских дивизий, поддерживаемых танками и авиацией, Красной Армии, имея в тылу всю мощь Антанты, было бы безумием. На сопротивляющейся Чехословакии фашизм мог поломать зубы. Но даже если Гитлер и отступил бы, Сталин все равно не оставался внакладе. Авторитет СССР, а следовательно, и европейских компартий неизбежно возрастал, а главное, войска, введенные в Центральную Европу, вовсе не обязательно было поспешно выводить. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однако Запад сделал ставку на Гитлера и жесточайшим образом просчитался. В последующем вскоре дележе Чехословакии приняла участие и Польша. Скоро, очень скоро разделят и ее территорию.

Попробуем поставить себя на место Сталина. В Европе — три приблизительно равных, как он считает, по силам соперника. Англия и Франция с ориентирующейся на них, связанной с ними оборонительным договором Польшей. Гитлер. И он, Сталин. Настоящий, направленный против Гитлера союз с западными демократиями невозможен. СССР не имеет с Германией общих границ, а Польша Красную Армию не пропустит через свою территорию ни при каких обстоятельствах. Иными словами, заключение подобного договора с англо-французами ровным счетом ничего ему, Сталину, не давало^[68].

Совершенно иные последствия влекло за собой подписание договора о ненападении с немцами. Ни к чему СССР не обязывая, он открывал широкие перспективы.

В самом деле, случись нападение немцев на Польшу, и при любом итоге СССР оставался в выигрыше. Неизбежное вступление в войну Англии и Франции, гарантов польского суверенитета и безопасности, автоматически превращало войну в мировую. А мировая война, по мнению всех без исключения экспертов, война двух практически равных группировок, должна была быть затяжной^[69], с неизбежным ослаблением, истощением сторон^[70]. И, отсидевшись в стороне, через год-два, подобрав в руку оставшийся козырь, можно было бы смело вступать в игру. Склонись победа на сторону союзников, он, Сталин, — ни при чем. Разгроми Гитлер Польшу и втянись в затяжные кровавые бои вдоль линии Мажино, Западная Украина и Белоруссия, Финляндия и большая часть Прибалтики автоматически пополнят число «братских» республик^[71].

Вот что пишет Суворов:

«После подписания договора Сталин радостно кричал: «Обманул! Обманул Гитлера!»^[72] Сталин действительно обманул Гитлера так, как никого в XX веке не обманывал. Уже через полторы недели после подписания пакта Гитлер имел войну на два фронта, т. е. Германия с самого начала попала в ситуацию, в которой она могла только проиграть войну (и проиграла).

Другими словами, уже 23 августа 1939 года Сталин выиграл Вторую мировую войну — еще до того, как Гитлер в нее вступил.

Только летом 1940 года Гитлер понял, что его обманули. Он попытался переиграть Сталина, но было слишком поздно. Гитлер мог рассчитывать на блестящие тактические победы, но стратегическое положение Германии было катастрофическим. Она снова оказалась между двумя жерновами…»^[73]

С этими утверждениями при всем желании согласиться невозможно. Гитлер не имел войну на два фронта осенью 1939 года. Не способные изменить тупиковый курс, так и не пожелавшие посмотреть правде в лицо, лидеры западных демократий объявили войну напавшей на Польшу Германии, но и пальцем не шевельнули, чтобы помочь захлебывающейся в собственной крови, погибающей польской армии.

И уж точно не оказалась Германия «между двумя жерновами» летом 1940 года. С поразительной легкостью, едва ли не десантом захватил Гитлер Данию и Норвегию.

Англичане и французы скорее обозначали противодействие, война на франко-германской границе, самими участниками названная «странной», война без артиллерийской стрельбы, без авиационных налетов, почти без жертв, продолжалась.

Сталин же был союзником. Сталин практически без сопротивления занимал отведенные ему территории. До тех пор, пока одна из жертв не посмела огрызнуться.

После роковой неудачи в Финляндии, я уверен, он уже боялся Гитлера^[74]. Когда же за месяц без малого с Францией, считавшейся сильнейшей военной державой на континенте, было покончено, Сталина охватила паника. Все его расчеты рухнули, как карточный домик. Повторюсь, это нам известно, сколько у будущих противников было орудий, танков и самолетов. Сталин этого не знал, он знал другое. Менее чем за год непрерывных боев Германия с минимальными потерями завоевала почти всю Европу, сокрушив при этом недавних своих победителей. За тот же срок Красная Армия с неимоверным трудом и ценой страшных потерь захватила в буквальном смысле залитую кровью ее солдат крошечную полосу Карельского перешейка.

«Он (Сталин. — А.Б.) находился в таком состоянии, которое не вносило бодрости и уверенности в том, что наша армия достойно встретит врага. Он как-то опустил руки после разгрома Гитлером французских войск и оккупации Франции. Я (Хрущев. —А.Б.) был как раз у него во время капитуляции Франции. Тогда он выругался сочно, по-русски, узнав об этом, говорил: видите, столкнули нас лбами^[75]. Гитлер развязал себе руки на Западе…^[76]

Понимали мы и его нервозность. Сталин лучше нас знал состояние Красной Армии и, видимо, сделал тогда вывод, что мы не подготовлены к «большой» войне. Об этом свидетельствовала наша «малая» война с Финляндией. Она была очень кровавой, очень тяжелой для нас. Мы с трудом разбили Финляндию и понесли огромные потери… положив огромное количество людей. А мы должны были бы, если уж воевать, с ходу разбить финнов и таким образом продемонстрировать боеспособность нашей армии. А мы продемонстрировали как раз обратное, малые способности и слабость наших ударных сил…»^[77]

Не стоит искать особых, сверхоригинальных объяснений происшедшего, тем более подгонять под них факты и выдавать особенности характера, а зачастую пристрастия и капризы тех или иных политических деятелей, за первопричину судьбоносных исторических событий.

Все предельно просто. Мог Сталин рассчитывать на победу, и если мог, то за счет чего? За счет тысяч танков и самолетов? Но у Гитлера тоже были танки и самолеты и, как он полагал, не хуже наших. За счет обеспечившей молниеносные победы тактики ведения войны? Но Вермахт эту тактику уже освоил и принял на вооружение, а останки советских военных теоретиков, которые говорили о глубоких рассекающих ударах и решающей роли взаимодействия танков и авиации еще в середине 30-х годов, как и останки десятков тысяч их боевых товарищей, давно уже покоились в земле. Тогда, может быть, за счет патриотизма масс? Но ведь он, Сталин, лично сделал все возможное, чтобы каленым железом выжечь из людей все чувства, кроме страха и бездумной преданности ему, вождю. Он так презирает этих людей, превращенных в винтики и шурупы огромной машины.

Ответ очевиден, Сталин на победу и не рассчитывал. Единственным выходом в создавшейся ситуации виделась ему демонстрация миролюбия и открытости западной границы. Почему-то он решил, что, если сумеет продемонстрировать Гитлеру небоеготовность частей прикрытия, тот не нападет. И, надо признать, Сталин сделал все возможное, чтобы части не просто выглядели небоеготовыми, но таковыми и являлись, чем значительно облегчил совершенно в этом не нуждавшемуся Вермахту жизнь.

«…он был парализован Гитлером, как кролик — удавом, боялся всякого внешне заметного решительного шага по укреплению границы, считая, что Гитлер может это расценить как нашу подготовку к нападению на него. Он так и сказал нам, когда мы с Кирпоносом предложили мобилизовать колхозников для рытья вдоль границы противотанковых рвов и прочих укреплений. Сталин заявил, что это будет провокацией, это делать нельзя… он понадеялся, что ему, может быть, удастся отвести удар от страны. Чем это кончилось, всем известно. И удар не отвел, и страну подставил»^[78].

Что еще можно добавить к сказанному? Приведу аналогию. Молодой боксер из провинции, кровь с молоком, не без таланта и напористости, приезжает покорять столицу. Первый бой. Соперник — не из сильнейших, к тому же едва ли не вдвое легче. С огромным трудом, заработав лиловый, чрезвычайно болезненный синяк под глазом, побеждает новичок лишь по очкам. А в финале — рвущийся к пьедесталу безжалостный профессионал. Он вызвал на ринг сразу всех остальных претендентов, сумел стравить друг с другом и разделался с ними поодиночке, едва ли не шутя, а предыдущего чемпиона послал в нокаут в первом же раунде. Звучит гонг, противник смотрит новичку в глаза с холодной уверенной усмешкой, обнажающей клыки вампира. Играют стальные мускулы. Сейчас начнется избиение. Или кто-то все же сомневается?

Сталин не сомневался, и его поведение в первые дни войны лишь подтверждает: это. Привожу слова Хрущева:

«Я часто вспоминаю рассказ Берии о поведении Сталина 22 июня 1941 года, когда ему доложили о начале войны. Сначала он не хотел в это поверить и цеплялся за надежду, что это провокация, приказывал даже не открывать огня, надеялся на чудо, пытаясь спрятаться за собственные иллюзии. Затем военные доказали ему, что прятаться поздно, и ему пришлось поверить, что действительно началась война с Германией. Ему стали докладывать о победоносном продвижении гитлеровских войск. Тут-то открыто проявилось то, что он скрывал от всех, — его панический страх перед Гитлером. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Членам Политбюро, собравшимся у него в кабинете, он сказал: «Все, чего добился Ленин, и что он нам оставил, мы про… Все погибло». И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу, а потом некоторое время никого не принимал»^[79].

Пытаясь доказать, что Сталин предвидел быстрый разгром Франции и продолжал якобы владеть ситуацией, В. Суворов приводит еще и такой аргумент:

«До Второй мировой войны Германия не имела общих границ с Советским Союзом и потому не могла напасть, тем более — внезапно…

…Для того чтобы советско-германская война могла состояться, необходимо было создать соответствующие условия: сокрушить барьер нейтральных государств и установить общие советско-германские границы…

…Гитлер обратился к Сталину с предложением совместными усилиями сделать пролом в разделительной стене. Сталин с восторгом принял такое предложение и с огромным энтузиазмом ломал польскую стену, прорубая коридор навстречу Гитлеру…

Проломав коридор в разделительной стене, Гитлер посчитал это достаточным и занялся своими западноевропейскими, африканскими, средиземноморскими, атлантическими проблемами…

Гитлеру одного пролома в стене было достаточно. Сталину — нет. И Сталин своего добился. Всего через десять месяцев после подписания пакта «О ненападении» усилиями Сталина разделительный барьер был полностью сокрушен от Ледовитого океана до Черного моря. Нейтральных государств между Сталиным и Гитлером больше не осталось, и тем самым были созданы условия для нападения»^[80].

Разберемся по порядку. Начнем с Польши, границу которой части Красной Армии перешли лишь 17 сентября. Сталин отнюдь не спешил «влезть в авантюру» и занял отведенную ему согласно секретным соглашениям территорию, когда судьба Польши была решена, Вермахт, по сути, покончил с организованным сопротивлением польских вооруженных сил. Одна только Варшава продолжала еще борьбу, да под Львовом передовые части немцев получили неожиданный отпор. Уверен, закрепись поляки на Висле, начни союзники продвижение в глубь Германии, Сталин не сдвинулся бы с места. Но Польша была разбита в две недели^[81], французские дивизии сидели в своих бункерах и в бой не рвались.

Мог ли Сталин в создавшейся ситуации отказаться от «освободительного похода»? Нет, конечно. Любое приращение территории, тем более бескровное, работало на укрепление его авторитета и личной власти внутри страны. К тому же тогда он еще не боялся Гитлера. Молниеносный разгром Польши прозвучал первым тревожным звоночком, не более. «Прогнившее», как ему думалось, польское государство, вероятно, оказалось слишком слабым. К тому же Сталин не знал еще, чего по-настоящему стоит Красная Армия. Ему очень хотелось верить, что Вермахту она мало в чем уступает^[82].

Очень скоро эти иллюзии развеяла крохотная Финляндия. Сталин получил отпор, разом изменивший его взгляды. И хотя, ценой страшных потерь, советским войскам удалось прогрызть линию Маннергейма и взять Выборг^[83], дальше Сталин не пошел. Что его остановило? Резкое заявление Черчилля^[84] и французского премьера Даладье о мнимом или реальном намерении оказать Финляндии военную помощь? Или очевидная готовность отошедшей, но не разбитой финской армии продолжать борьбу за независимость Родины до последнего? Или десятки, если не сотни тысяч погибших, пропавших без вести, обмороженных, не одна тысяча пленных красноармейцев? Или же все эти факторы, вместе взятые?

Важно другое. Там, где Гитлер шел напролом, Сталин — отступал. Ему «большая» Драка с большим, но весьма сомнительным успехом была не нужна. Он вполне довольствовался малым. Выход из столь неудачной войны с приобретением новых территорий, перемещение границы от пригородов Ленинграда западнее Выборга позволило ему спасти лицо.

Мог ли Сталин не занять Прибалтику? Если да, то каким образом? Что он должен был сказать Гитлеру? Извините, дорогой коллега, но, когда мы с вами подписывали эти в высшей степени легкомысленные соглашения, вы еще не успели разделаться с Францией. А теперь я вас, простите, опасаюсь, со своими экспансионистскими замашками порываю и от права первой ночи в отношении стран Балтии отказываюсь. По целому ряду причин этого произойти не могло.

Представим на секунду, что Сталин отказался от присоединения к СССР прибалтийских государств. И что, им удалось бы сохранить свою независимость? Да нет, конечно. Гарантом их суверенитета вольно или невольно выступали западные демократии^[85]. С их поражением, но никак не раньше, участь Эстонии, Латвии и Литвы была решена. Не займи их Сталин, тут же в той или иной форме были бы включены они в сферу влияния рейха.

«28 июня после получения согласия румынского правительства Красная Армия начала Освободительный поход в Бессарабию и Северную Буковину»^[86].

Вопрос был решен чуть раньше.

«Германия, еще 23 июня поставленная правительством СССР в известность о советских требованиях к Румынии, была вынуждена заявить, что она не заинтересована в Бессарабском вопросе»^[87].

Не очень понравилось Гитлеру подобное требование. Но предпринять что-либо в защиту будущего союзника в условиях, когда большая часть Вермахта еще вела бои во Франции, он, конечно, не мог^[88]. Видимо, тогда, в середине лета 40-го впервые всерьез задумался Гитлер о ставшем неизбежным столкновении с СССР…

Так что упоминаемый В. Суворовым барьер нейтральных государств не мог не быть разрушен. Два хищника не могли не идти навстречу друг другу и в движении своем не могли не встретиться. Вряд ли кто-то будет спорить, что Прибалтику поглотил Сталин, но также очевидно и то, что это стало возможным лишь благодаря непрерывным, коренным образом изменившим политическую карту Европы победам Гитлера.

Сталин, конечно же, не победил «заранее», в конце августа 1939 года. Он, как и все остальные, даже и не представлял, как оно все будет дальше и с каким противником в самом недалеком будущем придется иметь дело Европе. Возможно, смутное беспокойство посетило вождя, ведь чувство самосохранения развито было у Сталина в достаточной мере. Но еще не скоро сменится оно тревогой, а затем и обреченностью. Гитлер переиграл и его и лидеров Запада и добился главного, сумел избежать войны на два фронта. Переиграл, воспользовавшись их близорукостью, безответственностью, трусостью, в конце концов. Удалось это Гитлеру, конечно же, еще и потому, что воссозданный Вермахт оказался куда сильнее, чем кто-либо мог предугадать. Сталин в том числе, да разве один только Сталин?

Напоследок мне возразят, ведь СССР имел больше всех в мире танков, и среди них лучшие в мире «Т-34» и «КВ». И огромное количество боевых самолетов. И мощную индустриальную базу в тылу.

Все это так, но из этого вовсе не следует, что Сталин рискнул бы напасть первым. Он действительно готовился к войне, но к войне такой, в которой заранее имел бы решающее преимущество. В которой противник, либо уже выдохшийся, либо вынужденный распылять силы для действий на других фронтах, не представлял серьезной опасности. Но в середине лета 1941 года сложилась диаметрально противоположная ситуация — все лучшее, что у него имелось, Вермахт сосредоточил на советско- германской границе^[89].

Сколько людей, столько и мнений. Можно рассматривать исторические события под разными углами и судить о происшедшем по-разному.

При желании можно разглядеть во множестве секций ОСОВИАХИМа подготовку миллиона парашютистов, в скромном, мало кому известном «Су-2» — суперштурмовик «Иванов», а в «бэтушках» с 13-миллиметровой броней — танк прорыва. В чудовищных репрессиях, почти уничтоживших командные кадры армии и руководство ГРУ^[90], — меры по усилению вооруженных сил и разведки, а в трусости, некомпетентности и отрешенности «отца народов» — гениальное предвидение. В контрударах мех- корпусов — верные признаки наличия сколь грандиозного, столь и засекреченного плана вторжения, и, наконец, в страшном разгроме войск Первого эшелона — их несомненную якобы готовность уже в августе 41-го раздавить Вермахт и форсировать Одер…

Вот только факты — упрямая вещь.

Нравится кому-то или нет, но, если бы Сталин в самом деле собирался напасть на Гитлера, лучшего времени, чем начало лета 1940 года^[91], для этого шага невозможно было и придумать. Тогда все силы Вермахта вели поначалу вовсе не легкие бои в Бельгии и на севере Франции. Путь на Су валки, Варшаву и Плоешти был свободен. Нанеси Сталин удар в спину нацистам тогда, и Гитлер действительно имел бы войну на два фронта, действительно мог лишиться румынской нефти, и кто знает, как бы оно все повернулось. Но Сталин ограничился расширением «семьи братских республик», и год спустя ему пришлось схватиться с лучшей армией мира один на один, в условиях, когда даже намека на второй фронт не было и в помине^[92].

Мне кажется, он как-то верил в свою счастливую звезду. Весь опыт предыдущей мировой войны говорил о том, что серьезное столкновение великих держав, Германии с англо-французами, не может закончиться скоротечным поражением одной из сторон. Даже после Дюнкерка^[93] все еще теплилась надежда, что французы остановятся под Парижем, нароют окопы, опутают фронт колючей проволокой, устоят. И, как и четверть века назад, начнется взаимное истребление противников, на которое он, Сталин, будет смотреть со стороны, выжидая, когда можно будет выступить безо всякого риска. Иллюзии имеют свойство рассеиваться…

Примечания:

4

История Киева. Т. 2. Киев, с. 397.

5

Великая Отечественная война Советского Союза 1941—1945, с. 54.

6

Вот что пишет Н.Г. Кузнецов, в то время народный комиссар Военно-морского флота СССР, о переговорах военных миссий Великобритании, Франции и СССР, происходивших в середине августа 1939 года в Москве: «Начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников сообщил, какими силами на случай агрессии в Европе располагает Советский Союз: 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 9-10 тысяч танков, более пяти тысяч орудий только крупного калибра, 5,5 тысячи самолетов» (Н.Г. Кузнецов. Накануне, с. 247). Думается, за два года количество боевой техники, по крайней мере, не уменьшилось.

7

Шмелев И.П. Танки «БТ», с. 21.

8

Великая Отечественная война Советского Союза 1941 -1945, с. 54.

9

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. Т. 1, с. 476.

46

Хрущев называет его Иосифом I.

47

Прибалтика — это не столько результат революционной деятельности, сколько тщательно подготовленный и гарантированный Пактом о ненападении захват чужих, беззащитных после разгрома Франции территорий.

48

На мой взгляд, после многих мирных лет, когда Европа уже начала приходить в себя, если и были шансы у европейских коммунистов на победу, то только в одной-двух странах и только мирным, парламентским путем. Это поняли коммунисты, но очень скоро это понял и Гитлер.

49

Привожу в примере эту страну не потому, что плохо отношусь к немцам, совсем наоборот. А просто в то время Германия, по-видимому, была подвержена коммунистическому влиянию в наибольшей степени

50

Не следует забывать, что между Германией и СССР непроходимым барьером лежала Польша, которая не пропустила бы Красную Армию ни при каких обстоятельствах. Тито не отделяло от Сталина ничего. А он, надо отдать ему должное, рискнул и устоял.

51

Право слово, создается впечатление, что пришедшие к власти нацисты" упирались, как могли, придерживались едва ли не пацифистских взглядов и развязали агрессию и оккупировали большую часть Европы лишь под давлением Сталина.

52

Как поясняет В. Суворов, понял это Сталин сразу же, как прочитал «Майн кампф» (Последняя республика, с. 67). Только то ли читал он невнимательно, то ли отвлекся на что, запустил, скажем, помидоркой в Никиту Сергеевича, но главы, посвященные предстоящему походу на Восток и отношению к славянской нации, как-то пропустил.

53

Суворов В. Ледокол, с. 12, 13. Надо полагать, особенно преуспел в этом «доверчивый» Адольф на пространстве между Брестом и Сталинградом.

54

Там же, с. 19.

55

Характерно, что источник этих цифр автором не указан. Но не будем спорить и примем на веру, что на выборах 1933 года число голосовавших за коммунистов и социал-демократов в сумме было несколько большим, чем число сторонников НСДАП.

56

Суворов В. Последняя республика, с. 109–113.

57

Там же, с. 114.

58

Вот что он говорил: «Хуже всего обстояли дела в 1932 году… От имени НСДАП подписывал эти долговые обязательства, сознавая, что если деятельность НСДАП не увенчается успехом, то все потеряно» (Генри Пикер. Застольные разговоры Гитлера. Запись от 5 мая 1942 года).

59

Для того чтобы понять, что Гитлер вполне мог преувеличить масштабы предвыборного «кризиса», достаточно вспомнить, как он надеялся на чудо, на возрождение из пепла в апреле 1945 года. Как хотел он, чтобы последствия смерти Рузвельта были в той или иной мере аналогичны последствиям смерти русской императрицы Елизаветы, спасших Фридриха И от полного разгрома в Семилетней войне.

60

Суворов В. Последняя республика, с. 56.

61

Суворов В. вынужден возводить в абсолют влияние на явления внешнего воздействия, иначе вся его «теория» рассыпается, как карточный домик. Однако думается, что сущность явления заложена все же внутри его самого. Говорить же о том, что «источники силы германских коммунистов находились вовсе не в Германии, а в коммунистической России» (Последняя республика, с. 99), на мой взгляд, почти наивно.

62

Суворов В. Последняя республика, с. 103, 108.

63

Уверен, после Испании Сталин начал рассматривать Гитлера как сильного и очень опасного врага, сильного не только в военном плане, но и с достаточно эффективной, до предела агрессивной идеологией. Поражение республиканской Испании, которому отнюдь не помешала чрезмерная активность ОГПУ-НКВД в этой стране, не могло не прозвучать для Сталина первым тревожным звонком. Уже тогда начал он сомневаться, сумеет ли победить в схватке один на один. \

64

При этом он ссылается на книгу Ю. Дьякова и Т. Бушуевой «Фашистский меч ковался в СССР».

65

50-километровая демилитаризованная зона по правому (восточному) берегу р. Рейн в нарушение Версальского договора была ремилитаризована Германией 7 марта 1936 года.

66

Захват Австрии фашистской Германией произошел без единого выстрела в период с 11 но 14 марта 1938 года.

67

Мюнхенское соглашение, подписанное представителями Англии, Франции, Германии и Италии 29 сентября 1938 года, предусматривало передачу Судетской области Чехословакии и, по сути, предопределило последующее вскоре расчленение этой страны.

68

В лучшем случае такой договор мог остановить Гитлера. Но был ли подобный поворот событий для Сталина лучшим? Сомневаюсь. Европа постепенно вооружалась. Сталин прекрасно понимал, что рано или поздно все это оружие в дело пойдет. Но против кого? Сейчас-то очевидно, Гитлер не смог бы объединиться с Западом против СССР. Но Сталин этого достоверно не знал. Ему очень было на руку спровоцировать фашистов на серьезную войну с Западом. Впрочем, и провоцировать не пришлось.

69

Такой была Первая мировая. Почему бы, думалось Сталину, таковой же не стать и Второй?

70

Наибольшую выгоду из итогов Первой мировой войны извлекли для себя большую часть ее остающиеся вне конфликта и ввязавшиеся в драку последними Соединенные Штаты. Однако урок извлекли не только они. Пытался остаться в стороне Сталин. Но к тому же всеми средствами стремились и Франция с Англией. На этом их стремлении удалось сыграть Гитлеру при вторжении в Польшу. Он был уверен, что в сентябре 1939 года воевать, по-настоящему воевать, на два фронта не придется. Так оно и случилось.

71

Переход указанных территорий «в сферу влияния» СССР был оговорен в секретных протоколах, приложении к пакту Молотова — Риббентропа.

72

Характерно, что Хрущев в своих «Воспоминаниях» говорит о несколько иных словах Сталина «Обману, обману Гитлера» (с. 195). Согласитесь, разница есть.

73

Суворов В. Ледокол, с. 54.

74

Мы знаем то, чего Сталину и Гитлеру, да и всем другим участникам войны, знать было не дано, — как оно все будет дальше, имеем представление о соотношении сил. Кажется очевидным, более благоприятного случая для нанесения удара в спину фашистской Германии, чем начало июня 1940 года, у Сталина уже не было. Он не рискнул, ограничился возвращением Молдавии. И дело тут не только в том, что Сталин, не желая отойти от своей политики выжидания, все еще надеялся на затяжной характер войны, на то, что Франция, как в предыдущий раз, сумеет выстоять и стабилизировать фронт. Он боялся.

75

Традиционная привычка советских лидеров — искать виновника неудач где угодно, только не в себе самом. Любопытно только, кто же столкнул их с Гитлером. Может быть, Франция, ценой оккупации и национального унижения, сравнимого с унижением 1871 года?

76

До середины 42-го года активных действий в Европе англичане не предпринимали. Причем речь идет лишь об авианалетах на промышленные центры Германии, которые стали возможными во многом благодаря успехам возмужавшей советской авиации. Таким образом, говорить о войне Германии на два фронта и в 1941–1942 годах можно лишь с большой натяжкой.

77

Хрущев Н. С. Воспоминания, с. 92. 93.

78

Там же, с. 243.

79

Там же, с. 239, 240.

80

Суворов В. Ледокол, с. 36–41.

81

К 17 сентября части Вермахта вышли на линию Львов — Любомль — Брест — Белосток — Сувалки. Дальше на восток немцы не пошли. Большая часть польских вооруженных сил была уничтожена в первую же неделю войны западнее Вислы. Сталину нечего было бояться, противостояли ему лишь деморализованные заслоны. Немногие польские командиры рискнули оказать Красной Армии вооруженное сопротивление.

28 сентября пала Варшава, 30-го — Модлин. Все было кончено.

82

А если бы Сталин все-таки не вошел в Польшу? Что же, нетрудно догадаться, кто тогда оккупировал бы Западную Украину и Белоруссию.

Барьер все равно был бы разрушен. Вот только западная граница СССР проходила бы при этом на 200–300 километров ближе к Москве.

83

Финны оставили Выборг в 12 часов 13 марта, когда, согласно подписанному днем ранее в Москве мирному договору; военные действия прекратились.

84

Был в то время военно-морским министром Англии.

85

«Добровольное» вступление в семью советских народов Эстонии, Латвии и Литвы было закреплено седьмой сессией Верховного Совета СССР в начале августа 1940 года. Но обратите внимание на дату ввода в Латвию и Эстонию частей Красной Армии — 17 июня. В этот день Петен в своем выступлении по радио заявил о том, что обратился к Гитлеру с просьбой прекратить военные действия. Это заявление окончательно деморализовало разбитую французскую армию. Не правда ли, удивительное совпадение.

86

«Известия» от 29.06.40.

87

История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т 1, с. 281.

88

Говорить о разрушении барьера на юге СССР и вовсе не приходится. Граница как была советско-румынской, так, отодвинувшись на запад, таковой и оставалась.

89

Те несколько дивизий, которые немцы, спасая от разгрома союзника, вынуждены были перебросить в Северную Африку, не идут ни в какое сравнение с группировкой Красной Армии на Дальнем Востоке.

90

Главное разведывательное управление.

91

И уж последний шанс был упущен Сталиным в апреле-мае 41-го, когда значительные силы немцев и их союзников (до 80 дивизий) были отвлечены для захвата Балкан и Крита. Здесь никаких иллюзий относительно возможного затяжного характера кампании быть уже не могло.

92

То, что англичане ограничатся обороной далекой африканской провинции, сомнений не вызывало. Добейся Гитлер решающих побед на востоке, он не позволил бы английским войскам высунуться с островов. Прими бои затяжной характер, как оно и произошло, англичанам и вовсе незачем было бы торопиться. Теперь уже они заняли позицию почти стороннего наблюдателя, позицию, о которой мечтал и которую готовил для себя Сталин. Теперь они смогли, наконец, перевести дух и впервые посмотреть в будущее с оптимизмом. Два их недруга сошлись в смертельной схватке и уничтожали друг друга на совесть, как могли.

93

С прорывом 20 мая 1941 г. немецких танковых дивизий к Амьену и Абвилю северная группировка союзников оказалась отрезанной от основных сил в районе Дюнкерка на Атлантическом побережье. Англичане, опасавшиеся за безопасность метрополии, начали эвакуацию. После недели боев не сумевшие эвакуироваться французские войска капитулировали.