Глава 9

О «неготовности» Советского Союза к войне

Сколько лет прошло. Многое не запомнилось, а тот школьный урок истории в памяти отложился. Вернее, не весь урок, а слова учительницы, ее мысли о причинах наших поражений в начале войны. Причем видно было, что ее и саму занимала эта тема, да и вообще историчка нередко позволяла себе, как тогда говорили, порассуждать. Иногда эти отвлечения от канвы учебника, как я сейчас вижу, носили несколько наивный характер, но те ее слова меня поразили. Сказала она буквально следующее: какое-то время бытовала точка зрения, что мы не были готовы к войне. Однако здравый смысл возобладал, разобрались и пришли к заключению, что к войне мы были готовы. Если не были бы готовы, мы бы не выстояли.

Было это в середине семидесятых, я заканчивал восьмой класс.

А теперь обратимся к В. Суворову:

«Принято считать, что легенду о неготовности Сталина к войне придумал Хрущев.

Против этого возражаю: легенда была придумана до Хрущева…

Кому же выгодно распространять мифы о сталинской «неготовности»?

Выгодно коммунистам. Любой преступник прикидывается дураком, когда его обвиняют в преступлении… когда его припирают к стенке уликами.

…Они с готовностью признавали свои ошибки и промахи. Мало того, выискивали в архивах документы, подтверждающие неготовность, давали этим документам выгодную для себя интерпретацию…^[325] Советские маршалы и генералы с охотой признавали себя дураками, подбрасывая историкам все новые и новые факты.

…Преступление века было сорвано, и Сталин первым заговорил о том, что мы, собственно, к войне и не были готовы»^[326].

Создается впечатление, что вся советская историография, все без исключения мемуары участников войны кричат о нашей неготовности. Но так ли это?

Вот как оценили степень готовности СССР к войне «хрущевцы»:

«За короткий срок… советский народ создал необходимые технические и экономические предпосылки для максимального подъема обороноспособности своего государства. В результате Советский Союз к моменту вероломного нападения фашистской Германии располагал материальными возможностями, способными удовлетворить нужды фронта и тыла, располагал всем необходимым для организации своей обороны. Однако имевшиеся возможности не были полностью использованы для заблаговременного приведения страны в готовность к отпору агрессии.

Вооруженные Силы СССР по своей организации и техническому оснащению в основном отвечали требованиям того времени. На должном уровне находилась советская военная наука. Морально-политический дух советских войск также был высоким. Вооруженные силы СССР были в состоянии защитить свободу, честь и независимость социалистической Родины»^[327].

А вот слова самого Никиты Сергеевича:

«Мы… делали все для того, чтобы враг не застал нас врасплох; чтобы наша армия была на надлежащем высоком уровне по организации, вооружению и боеспособности; чтобы наша промышленность имела соответствующий уровень развития, который обеспечивал бы удовлетворение всех нужд армии по ее вооружению и боевой технике…

…могла ли Красная Армия противостоять гитлеровской армии?.. Могла ли бить врага только на его территории? Был такой лозунг… Но могли ли мы сделать его реальностью? Безусловно, могли. Другое дело, что, помимо экономики, очень остро зависело это, особенно в начальный период войны, от проблемы военных кадров. Мы бы легче справились с фашистами, если бы в 30-е годы не были уничтожены наши военные кадры. Кадровый состав командиров Красной Армии был истреблен в очень большой степени»^[328].

Возможно, упоминание о неготовности мы найдем в воспоминаниях «советских маршалов и генералов»? В. Суворов ссылается на Жукова^[329]. Обратимся к маршалу и мы, и прочтем следующее: «…с экономической точки зрения налицо был факт неуклонного и быстрого… форсированного развития оборонной промышленности…

В целом созданные за две довоенные пятилетки и особенно в три предвоенных года огромные производственные мощности обеспечивали основу обороноспособности страны»^[330].

Но, может быть, о неготовности к войне пишут другие?

А. М. Василевский:

«…все мы с глубоким одобрением отнеслись к мероприятиям Коммунистической партии, направленным на максимальное развитие оборонной промышленности, на ускорение технического перевооружения армии и флота, дальнейшее укрепление их боеготовности… Каждый день стал измеряться тем, что было сделано для укрепления безопасности страны. В результате лишь за 1940 год было достигнуто многое.

…Центральный Комитет партии и Советское правительство проводили ряд и других серьезнейших мероприятий в целях дальнейшего повышения боевой готовности и боеспособности Вооруженных сил, по развитию военно-промышленной базы, по укреплению обороноспособности страны в целом»^[331].

К. С. Москаленко:

«…важное значение для советских Вооруженных сил имел предвоенный период-

Достижения того славного периода во многом предопределили нашу историческую победу в Великой Отечественной войне.

Именно в годы индустриализации, предвоенных пятилеток закладывались технические основы нашей современной армии. Партия и Советское правительство в течение всех предвоенных лет… повседневно укрепляли военное могущество страны. Советский народ шел на величайшее самопожертвование, отказывал себе в самом необходимом, чтобы иметь современные вооруженные силы, мощную оборону.

Социалистическая индустриализация позволила в короткие сроки создать оборонную промышленность, способную обеспечить армию всеми видами известной тогда боевой техники»^[332].

И. Х. Баграмян:

«Советские люди моего поколения… никогда не забудут тех титанических усилий, которые в годы первых пятилеток прилагали Коммунистическая партия, правительство, весь народ, чтобы повысить боевую мощь Вооруженных сил страны.

В результате… невиданного развития достигла наша индустрия. Это дало возможность ускорить техническое оснащение армии и флота… Все это значительно подняло боевую мощь наших Вооруженных сил»^[333].

А. И. Еременко:

«Следует подчеркнуть, что в результате огромных трудовых усилий советского народа и правильного руководства Коммунистической партии наша страна и ее армия во всех отношениях и в первый период войны были потенциально сильнее гитлеровской Германии, но в связи с рядом ошибок в руководстве страной и Вооруженными силами, имевшими место в период культа личности, а также и со стороны Наркомата обороны и Генерального штаба к началу войны наша армия на направлениях главных ударов гитлеровцев уступала Вермахту в вооружении и частично в боевой подготовке»^[334].

Как видим, с редким единодушием генералы и маршалы утверждают вполне определенно — к войне Советский Союз был готов. Конечно же, большинство из них отмечает и недостатки: большой процент устаревших образцов военной техники в войсках, недостаточную подготовку личного состава, несвоевременное приведение войск в боевую готовность и т. д. Но никто, никого из них не говорит прямо: СССР к войне был не готов. Напротив, утверждают они, несмотря на серьезные ошибки, все, что можно и должно, было сделано, обороноспособность страны поддерживалась на достаточно высоком уровне.

И это не случайно. Признав неготовность, они, возможно, и могли бы объяснить страшные неудачи и колоссальные людские потери. Но не мог не возникнуть вопрос. Что же это за партия такая, что за лидер, который, на протяжении трех лет наблюдая агрессивные проявления Гитлера, не подготовился? Ну, ладно, Сталин, с ним шутить опасно, но нужны ли нам допустившие неготовность и угробившие этим десятки миллионов своих граждан его последователи!..

Что касается Сталина, то напрямую о нашей «неготовности» не говорит и он. Упоминается превосходство немцев в силах и вооружении, а это, согласитесь, не одно и то же. К тому же ссылка В. Суворова на обращение вождя 3 июля 1941 года вряд ли корректна. Обстановка была не такова, чтобы думать, как его слова будут восприниматься полвека спустя. Только что Западный фронт погиб в окружении. Новый фронт складывался по кускам, из офицеров-отпускников и солдат-окруженцев где-то под Могилевым. Думаю, когда Сталин утверждал, что у противника больше танков и авиации, он вполне мог считать, что так оно и есть, тем более что и фронты, в свою очередь, давали наверх весьма и весьма завышенные данные о противнике.

Все же, повторюсь, обнаружить хоть намек о нашей якобы неготовности к войне не так-то просто. Выходит, миф об этом «придумал»… сам В. Суворов. Но все не так просто, как может показаться на первый взгляд…

Простейший пример. Два ученика отправляются сдавать экзамен. Один — хорошист — добросовестно проштудировал все вопросы из экзаменационных билетов, за исключением одного-единственного. Не успел. Другой — троечник без каких-либо амбиций, практически не занимался, лишь с утра в день экзамена подготовил наудачу к ответу один-единственный вопрос. И надо же такому случиться, что хорошисту достается билет, проработать который он не успел, а троечнику — то единственное, что он знает. Кто из них был готов к экзамену, а кто нет? Но это упрощенный пример. Представьте, что ученик выучил все вопросы, с легким сердцем берет билет, а там… что-то невообразимое, чего в программе обучения не было. Напрасно пытается он доказать, что «мы этого не проходили», экзаменатор только смеется.

Что значит быть готовым к войне? Вернее даже, при каких условиях можно определенно говорить о готовности? Если учитывать количество боевой техники, произведенной в СССР в предвоенные годы, то, вне всякого сомнения, мы к войне подготовились неплохо. Но если вспомнить, что практически вся эта техника осталась ржаветь у границы и почты вся кадровая армия погибла или оказалась в плену, о какой готовности может идти речь? Как можно совместить несомненную готовность народа к самопожертвованию ради защиты Отечества, готовность экономики обеспечивать войска всем необходимым и столь же явную слабость нашей армии в первых столкновениях с фашистами. Но… эти понятия и не могут быть отождествлены. Готовность страны и народа к длительной кровопролитной войне и готовность войск прикрытия к успешным боям с агрессором — это далеко не одно и то же.

На мой взгляд, точнее всех высказался по этому поводу осторожный Штеменко. Вот что он пишет:

«Теперь, когда от той роковой ночи нас отделяют десятилетия, появилось множество самых разных оценок тогдашнего состояния наших Вооруженных сил.

Иные говорят, что мы совсем не были готовы к отражению нападения противника… И хотя подобного рода высказывания принадлежат, как правило, людям невоенным, вокруг них громоздится обычно непроницаемый частокол мудреной специальной терминологии^[335].

…Отождествляются совсем не тождественные понятия и явления: скажем, готовность авиации к боевым вылетам, артиллерии к открытию огня, пехоты к отражению атак противника с готовностью страны и армии в целом к ведению войны с сильным противником»^[336].

То ли не захотел он высказаться более определенно, то ли цензура этой определенности не захотела, но суть вполне просматривается и так. И суть в следующем. Потенциально мы были сильнее Гитлера, народ, так до конца и не сломленный сталинской диктатурой, оказался в состоянии вынести тяготы и лишения военных лет и защитить страну. Но в то же время на рассвете конкретного дня — 22 июня 1941 года — ни техника, ни личный состав в большинстве случаев к ведению боевых действий оказались не готовы. Думается, этот факт не требует доказательств. Вопрос в том, как такое могло случиться, отчего имеющие достаточное количество современного вооружения армии прикрытия с первых же часов оказались дезорганизованными и потерпели в приграничном сражении тяжелое поражение.

Вот как объясняет это В. Суворов:

«…отчего же советское превосходство не сказалось в июне сорок первого?

Причина проста: Красная Армия готовила агрессию.

…Красная Армия готовила агрессию, и потому танки были собраны ордами у самой границы (точно так делали и немцы, только у нас танков было больше). При внезапном ударе советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли или захватили без экипажей…^[337]

…Штабы и узлы связи были придвинуты к границам… Внезапный удар — и массы танков остались без управления…^[338]

…Шла лихорадочная подготовка. В танковых войсках это выглядит так: гусеницы менять или перетягивать, двигатели регулировать, коробки передач перебирать, менять катки, разбирать оружие… Внезапный удар по любой армии в такой ситуации смертелен»^[339].

По существу, все сводится им к одному — фашисты напали внезапно. Вот если бы внезапно напали мы, тогда уже к концу того страшного лета Красное знамя было водружено над Рейхстагом…

Возможно, фактором внезапности и можно объяснить неудачи приграничного сражения, но ведь 22 июня очень скоро повторилось. И не раз, и не два… Достаточно вспомнить окружение и гибель Юго-Западного фронта, окружение и гибель во второй раз за войну Западного фронта, достаточно вспомнить Харьков и Крым. Во всех этих операциях советскому командованию удавалось сосредоточить, казалось бы, все необходимое для обороны, а зачастую Красная Армия и превосходила немцев. О внезапности и речи быть не могло, шла война! Однако вновь следовал прорыв вражеских танковых группировок на флангах, окружение и уничтожение советских войск. Фактор внезапности при прочих равных условиях, возможно, и обеспечил немцам продвижение к Киеву и Смоленску, но Вермахт ведь дошел до Волги.

Когда два гиганта вступают друг с другом в схватку не на жизнь, а на смерть, легкие первые победы одного не могут быть обусловлены лишь внезапностью его нападения на другого. Да и сама достигнутая немцами внезапность скорее не причина, а следствие. Следствие грубых просчетов, допущенных Сталиным в предвоенный период.

На мой взгляд, из многих факторов, обусловивших разгром армий прикрытия, следует выделить следующие основные.

1. Годы репрессий лишили армию большей части знающих, уверенных в себе командиров. Пришедшие им на смену молодые офицеры не обладали соответствующими знаниями, опытом, подготовкой. В ситуации, когда противник диктовал свои условия, а связи практически не существовало, большинство из них растерялись и не смогли организовать должного управления своими подразделениями.

2. Немцы не просто застали войска врасплох, подготовиться к отражению возможной агрессии Сталин не позволил. Это не слова и не домыслы. Когда командующий КОВО Кирпонос запросил разрешение на приведение вверенных ему армий в состояние боевой готовности и на занятие предполья, вождь был взбешен и велел командующего наказать. Неудивительно, что командующие округами, убежденные, что война начнется со дня на день, так и не рискнули предпринять что-либо на свой страх и риск. Роковую роль сыграло и печально знаменитое «Заявление ТАСС» от 14 июня, которое не только дезорганизовало армию, но и нацеливало соответствующие органы на выявление и пресечение действий, способных якобы спровоцировать немцев. Известны случаи, когда выдвигающимся к границе подразделениям рекомендовалось уклоняться от боестолкновения с врагом уже после начала военных действий! В боевой готовности оказались лишь пограничники. Им по определению положено было заграждать дорогу врагу при любых обстоятельствах.

3. Отсюда же вытекает и следующая причина. Если немцы начали войну, имея на главных направлениях компактные ударные группировки, то линию обороны советских войск в первые дни войны фронтом можно назвать лишь с большой натяжкой. Войска как стояли вдоль границы мирными гарнизонами, так и вступили в бой. Уточненный в начале 1941 года план военных действий так и не успел вступить в силу. Создание системы обороны оказалось невозможным, так как отведенные войскам оборонительные участки зачастую оказывались занятыми немцами в первые же часы войны. Отдельные командиры, успевшие вскрыть «красный пакет», упорно вели свои подразделения в районы, им оговоренные. Другие, посчитав, что довоенные планы реальной обстановке уже не соответствуют, действовали на свой страх и риск, либо, заняв выжидательную позицию, пытались получить указания от вышестоящих командиров. Все это усиливало неразбериху и усложняло и без того нетвердое управление войсками. Неудивительно, что устойчивого взаимодействия в приграничном сражении не только пехоты, танков и авиации, но зачастую и стрелковых дивизий между собой организовать удавалось лишь в исключительных случаях. Неудивительно, что наша оборона носила иногда очаговый характер.

4. Сыграло свою роль и отсутствие устойчивой связи. Проводная связь была выведена из строя диверсантами и авиацией противника. Рации… как-то не пользовались популярностью в Красной Армии до войны. Стоит ли удивляться, что, в частности, командующий Западного фронта утратил управление войсками в первые же дни войны, если даже Генштаб терял, и неоднократно, связь со штабами фронтов?

5. Негативное воздействие оказала также довоенная пропаганда, нацеливавшая войска на ведение военных действий «на чужой территории и ценой малой крови». Действительность повергла многих в шоковое состояние. Катастрофическое начало войны, нравится нам это или нет, подорвало веру бойцов и командиров в свои силы и свое оружие. Этим же обусловливается и расположение оборонительных сооружений и военных объектов в непосредственной близости от границы. «Своей земли вершка не отдадим!» Да мог ли вообще кто-либо возводить УРы в глубине? Очень скоро пришлось бы ему давать показания и придумывать, кто его надоумил без боя отдать врагу часть советской территории!^[340]

6. Сказалось и куда более целостное и глубокое понимание противником сущности современной войны, способов и приемов проведения наступательных операций. Не случайно пишет Жуков:

«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов»^[341].

Еще категоричнее высказывается Еременко:

«Наша оборона слабо учитывала боевые действия немец- ко-фашистских войск на Западе… К концу 1940 года уже можно было сделать вывод, что немецко-фашистское командование, основываясь на доктрине «молниеносной войны», избрало основным способом боевых действий войск вбивание мощных танковых клиньев в сочетании с такими же мощными ударами авиации по войскам и коммуникациям противника. За этими танковыми клиньями следовали эшелоны пехотных соединений. Если бы все это было своевременно учтено, то следовало бы к началу войны несколько по-иному создавать группировки войск, в соответствующем порядке расположить артиллерию, авиацию и другие средства борьбы с таким расчетом, чтобы они могли сразу же вступить в бой и устоять против ударов противника.

Пробелы в этой области объяснялись в определенной степени тем, что в результате нарушений революционной законности в условиях культа личности были уничтожены опытные кадры, а пришедшие к руководству новые кадры как в центре, так и в округах не обладали достаточным опытом, а поэтому имели место серьезные упущения и просчеты»^[342].

7. Следует отметить, что, хотя немцы в приграничном сражении действительно имели в три раза меньше танков, в бою в первой линии они использовали в большинстве случаев однотипные, близкие по техническим характеристикам машины — вполне приличные «Т-ІІІ» й «Т-IV». У нас же на каждый «Т-34» или «КВ» приходилось по 6–7 «БТ» и «Т-26» с бронированием, от противоснарядного далеким. И, если в отчаянных контратаках первых дней вдруг вспыхивал десяток-другой этих легких машин, подъему морального духа советских танкистов это не способствовало. В. Суворов утверждает, что процесс перевооружения армии продолжается непрерывно, и в этом он, конечно, прав. Но все же не следует забывать, что «Т-34» оказался поистине уникальной машиной. Танк вышел столь удачным^ что не только прошел всю войну, не только состоял на вооружении многих государств в послевоенный период, но принимал участие в боевых действиях и в середине 70-х, в частности в Анголе. Если бы мехкорпуса успели перевооружить новой техникой хотя бы процентов на сорок, думается, по крайней мере на Юго-Западном направлении немцы не избежали бы разгрома.

8. Как-то упускает В. Суворов из вида и почти двукратное превосходство Вермахта в живой силе. Армии Второго стратегического эшелона приняли участие в приграничном сражении лишь на его завершающем этапе, когда организованное сопротивление Западного фронта практически прекратилось. Всю войну немцам катастрофически не хватало пехоты, но в первые дни, когда танковые группы, разорвав фронт, добились столь впечатляющих успехов, именно значительное превосходство в живой силе позволило успехи эти закрепить. К тому же мобильность пехотных дивизий Вермахта оказалась куда более высокой, нежели наших, практически лишенных автотранспорта стрелковых соединений.

Все перечисленные причины, равно как и другие, в большинстве субъективные^[343] и менее значимые, менее бросающиеся в глаза, проистекают все оттуда же. В конечном итоге предопределены они действительно «великой» в своем безрассудстве чисткой. Повторюсь, не немцы застали Красную Армию врасплох, по существу, разоружил войска товарищ Сталин!

Но есть и еще одна причина наших первых, растянувшихся более чем на год, неудач. Немцы просто-напросто лучше умели воевать!

«…Необходимо сделать тот вывод, что немцы, располагая значительно меньшим количеством танков, нежели мы^[344], поняли, что ударная_сила в современной войне слагается из механизированных, танковых и авиационных соединений, и собрали все свои танки и мотовойска в оперативные объединения, массировали их и возложили на них осуществление самостоятельных решающих операций. Они добились таким образом серьезных успехов»^[345].

Это сказал отнюдь не послевоенный аналитик, и не Еременко тоже. Принадлежат эти слова командиру 1-го механизированного корпуса генерал-лейтенанту Порфирию Логвиновичу Романенко. И произнесены они были на совещании высшего командного состава в самом конце 40-го. К сожалению, прислушались к ним, осознали всю их глубину единицы.

Вермахт летом 41-го мог решать задачи. Всему миру казалось, что задачи — любые. И, признаемся честно, мир был не далек от истины…

Считаю уместным привести следующие слова Г. К. Жукова:

«В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом.

Конечно, эти мероприятия не гарантировали бы полного успеха в отражении вражеского натиска… Но наши войска могли бы вступить в бой более организованно и, следовательно, нанести противнику значительно большие потери»^[346].

Еще более определенно высказывается A. M. Василевский:

«…если бы наши войсковые части и соединения были своевременно отмобилизованы, выведены на предназначенные для них планом боевые рубежи, развернулись на них, организовали четкое взаимодействие с артиллерией, с танковыми войсками и авиацией, то можно предположить, что уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место. Но отступить нам пришлось бы, так как немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ…»^[347]

Да, отступить пришлось бы в любом случае. Но отступить организованно, избежав ненужных потерь, навязывая противнику арьергардные бои, нанося действенные контрудары. И учась, учась у него искусству войны. Наши же войска поначалу, так и не успев извлечь должные уроки, бывали окружены, разгромлены, пленены…^[348] В конце концов, они сумели превзойти врага, но каких же жертв и лишений это стоило.

Как справедливо замечает В. Суворов, не может быть абсолютной готовности, готовность войск можно оценивать, лишь сопоставив ее с готовностью противника^[349]. Только вот почему-то сводит он все к количественному нашему превосходству в отдельных видах вооружения и к высокому качеству некоторых наших образцов военной техники. Но разве готовность к такой войне лишь в этом?

И в этом ли она?..

Примечания:

3

Там же.

32

Радзинский Э. Сталин, с. 11.

33

Суворов В. Последняя республика, с. 44, 46, 47.

34

Виктор Суворов — литературный псевдоним писателя. Настоящее имя — Владимир Богданович Резун.

325

Можно подумать, что В. Суворов «подтверждавших» его теорию документов в архивах ГРУ не разыскивал. Или давал этим документам и многому другому невыгодную для него интерпретацию. Но это так, к слову.

326

Суворов В. Последняя республика, с. 121, 132,133,141.

327

История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 1, с. 481.

328

Хрущев Н. С. Воспоминания, с. 90, 182.

329

Суворов В. Последняя республика, с. 142, 143. Нельзя не отметить, автор ссылается не на самого Жукова, а на генерал-лейтенанта Н. Г. Павленко, на его слова о том, что перед войной Жуков будто бы считал, что противник имел превосходство в силах и средствах.

330

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 316, 318.

331

Василевский А. М. Дело всей жизни, с. 96, 103.

332

Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении, с. 5, 6.

333

Баграмян И. Х. Так начиналась война, с. 70, 71.

334

Еременко А. И. В начале войны, с. 54.

335

Как видим, «миф» о неготовности СССР к войне если и существовал, то развеивался задолго до того, как В. Резун впервые задумался о своем литературном псевдониме.

336

Штеменко C. M. Генеральный штаб в годы войны, с. 21, 22.

337

Версия не лишена изящества, но в действительности такие случаи вряд ли могли иметь место. Немецкие танковые группы действительно сосредоточивались у границы (правда, сами танки все же несколько в глубине. Перед рассветом они выдвинулись и с хода нанесли удар). Напротив, все без исключения мехкорпуса армий прикрытия располагались во втором эшелоне, как правило, в нескольких десятках километров от границы. Расстрелять их «подбегающие к своим танкам экипажи» немцы не могли физически. Мехкорпуса же окружного подчинения дислоцировались и вовсе в глубоком тылу. Как свидетельствует К. Рокоссовский, его 9-й мехкорпус имел первое соприкосновение с противником (которое не закончилось боем, так как немецкая разведка, избегая столкновения, углубилась в лес) лишь на исходе 23 июня.

338

И здесь есть с чем поспорить. То, что часть штабов находилась достаточно близко от границы, — не секрет. Но в большинстве случаев на безопасном все же расстоянии. Так, штаб 5-й армии был расквартирован в Луцке, оттуда с началом боевых действий он благополучно переместился в Костополь. Штаб 6-й армии — из Львова в Золочев. Во всяком случае, о разгроме армейских штабов очевидцы не упоминают. Что касается потери якобы боеспособности мехкорпусов с уничтожением узлов связи, здесь тоже есть что возразить. Согласитесь, танковое подразделение — все же особый род войск. Танки и предназначены для развития прорыва в тылу противника, для действий зачастую в отрыве от основных сил. И мехкорпусу для успешного выполнения задачи нужны лишь приказ, толковый командир и прикрытие с воздуха.

339

Суворов В. Последняя республика, с. 398, 399.

340

Любопытно, что и поляки, пренебрегая тактической выгодой, не отвели заранее войска от западной границы на правый берег Вислы. Они, видимо, тоже не хотели уступить врагу «ни пяди». Однако в этом агрессивных устремлений Польши В. Суворов не замечает. А вот то, что армии прикрытия стояли у границы (да где же им еще и быть?), по его мнению, указывает на подготовку Сталиным превентивного удара.

341

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3, с. 31.

342

Еременко А. И. В начале войны, с. 53, 54.

343

Имею в виду массовые летние отпуска командного состава и совпавшие с нападением врага учебные стрельбы, по понятным причинам производимые на удаленных от границы полигонах и оставившие армии прикрытия без артиллерии.

344

В. Суворов утверждает, что наши генералы отрицали количественное превосходство в танках. Как видим, это по меньшей мере не совсем так.

345

Еременко А. И. В начале войны, с. 37.

346

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 378.

347

Василевский A. M. Дело всей жизни, с. 106.

348

Разумеется, были соединения с лучшей боевой подготовкой. В частности, солдаты 5-й, 37-й, Отдельной Приморской армий дрались не хуже немцев. Но общее превосходство противника позволяло ему при встрече с устойчивой нашей обороной быстро подтягивать с других участков дополнительные силы, использовать авиацию либо добиваться результата за счет маневра.

349

Суворов В. Последняя республика, с. 125.