В период между 1901 и 1913 годами около 1,1 миллиона сицилийцев стали эмигрантами, что лишь немногим меньше четверти всего населения острова. Из них приблизительно 800 тысяч человек выбрали Соединенные Штаты. Некоторые из эмигрантов, несомненно, были «людьми чести», ловкими и безжалостными преступниками, стремившимися с помощью системы рэкета, которую они собирались навязать своим соотечественникам-переселенцам, и других столь же преступных методов установить контроль над торговыми путями, связывающими берега Атлантики.

В течение большей части девятнадцатого столетия пустившиеся в бега сицилийцы пытались найти пристанище в США. Торговля лимонами, которая находилась под сильным влиянием мафиози, связывала Палермо и Нью-Йорк. Так было и в 80-е, и в 90-е годы девятнадцатого века. Уже тогда американская полиция считала, что некоторые жестокие убийства, совершенные внутри итальянской общины, связаны с деятельностью мафии. Особенно широкий резонанс вызвало совершенное в 1890 году убийство начальника полиции Нового Орлеана Дэвида Хеннеси. Подозреваемые в этом убийстве сицилийцы подверглись линчеванию. Но только после 1900 года, когда началась массовая эмиграция в Америку, обмен преступными замыслами, ресурсами и людьми между Италией и США стал для мафии одной из самых важных сфер ее деятельности.

Существуют две легенды о прибытии мафии в Америку. Первая восходит ко временам массовой эмиграции сицилийцев. В 1903 году, расследуя одно нашумевшее убийство, к совершению которого была причастна мафия, газета «New York Hera» забила тревогу, заявив, что «сапог» (т. е. Италия) выливает на голову нации всех скопившихся в нем преступников. Данные статистики подтверждают, что у порога Соединенных Штатов собрались «полчища нарушающих закон, хищных и бессовестных подонков из Южной Европы». Для аборигенов Нью-Йорка появление мафии напоминало нашествие опасных паразитов, зародившихся в переполненных трюмах пароходов. Другие, воспринимая это явление столь же негативно, считали его результатом заговора международных преступников, решивших распространить свою деятельность на девственную территорию США.

Вторая легенда появилась не так давно. Она приобрела популярность в 1960-е и 1970-е годы среди потомков итальянских иммигрантов, которые к настоящему моменту совершенно растворились в американском обществе.

Они представили появление мафии в США как историю, фабула которой почти целиком укладывалась в словосочетание «криминальное нашествие». Перебравшиеся через Атлантику сицилийские крестьяне сохраняли приверженность традициям средневекового «сельского рыцарства». Столкнувшись с мрачной жестокостью капитализма больших городов и беспринципным политиканством, они приспособили к новой обстановке те духовные ценности, которые привезли сюда со своей патриархальной родины. Мафия зародилась в тот момент, когда старые сицилийские ценности, связанные с преданностью семье и законами чести, столкнулись с изнанкой «американской мечты». Вот тогда-то все и началось.

В действительности, урбанистическая Америка и сельская Сицилия не так уж сильно отличались друг от друга. Так, например, Корлеоне вовсе не был сельской деревушкой. Это был один из многих «сельскохозяйственных городов», в которых слыхом не слыхивали ни о рыночной экономике, ни о протекционистской политике, ни об организованной преступности. И хотя крестьяне Корлеоне были бедными, суеверными и забитыми людьми, они вовсе не были так невинны, как это изображает американский журналист итальянского происхождения Адольфо Росси, отправившийся брать интервью у Бернардино Верро и написавший сентиментальный портрет движения Fasci. Трудящиеся Сицилии прекрасно знали, насколько важно проявлять лояльность к правящим кругам города, от которых зависел их заработок, которые могли предоставить им работу и землю и проявить милосердие. Многие из них не питали иллюзий по поводу того, во что им обойдется участие в политической и деловой жизни. Большинство ставило себе целью скопить денег и приобрести связи в США, а затем вернуться на Сицилию. Эмигранты-сицилийцы не были похожи на еврейских беженцев, которые, оказавшись на рижском причале, навсегда распрощались со своим прошлым отплыли к другому берегу Атлантики, где их ожидало совершенно неизвестное будущее. Сицилийцы не забыли ни о той политической системе, которая существовала на Сицилии, ни об имевшейся на острове развитой индустрии насилия. Все сицилийцы были вполне приспособлены к условиям жизни в растущих городах Соединенных Штатов. Когда они пересекли океан, то, к своей радости или печали, обнаружили там второй дом. Зачастую их вхождение в американское общество происходило с помощью системы padrone. Чтобы получить работу (как правило, в строительстве), нужно было признать зависимость от какого-нибудь босса. Чтобы захватить сектор рынка рабочих мест, такой босс иногда применял метод запугивания. Эти боссы даже предоставляли ссуды самым бедным эмигрантам, чтобы они могли купить билет на пароход, а потом, с большим процентом, высчитывали эти суммы из их жалования. Действительность, с которой сталкивался эмигрант по прибытии в Северную Америку, напоминала ему Сицилию, где власть принадлежала не общественным институтам, а грубым личностям, объединившимся в хорошо организованные группировки.

Особенности политической жизни итальянских кварталов Нью-Йорка также были хорошо знакомы сицилийцам. Действуя от имени штаба демократической партии в Нью-Йорке, так называемого «Вигвама», боссы вели агитацию среди избирателей, которые проживали в соответствующих административных районах города. Для этого они использовали любые источники убеждения, которыми располагали в своих сферах влияния, в том числе и банды преступников. В Америке, как и на Сицилии, воинственности организованного пролетариата часто противостояли коррупция и жестокость.

Элизабет-стрит была сердцем сицилийской диаспоры Нью-Йорка. В 1905 году приблизительно 8200 итальянцев, подавляющее большинство которых были сицилийцами, проживали на «Элизабетта Стретта», как они называли эту улицу. По концентрации населения и размерам территории этот район был сравним со многими «сельскими городами» сицилийской глубинки. Кинематограф проделал замечательную работу, когда в начале двадцатого столетия воссоздал внешний облик таких мест, как район Элизабет-стрит с его прижатыми друг к другу многоквартирными домами, полулегальными мастерскими и улочками, вдоль которых выстроились ряды нагруженных товаром тележек мелких торговцев. (Итальянский экспорт в США неуклонно увеличивался, снабжая эмигрантов, уехавших в Америку, продуктами питания, на которых они выросли.)

Во времена «Великого сицилийского исхода» американцы с тревогой и сожалением наблюдали за расширением эмигрантских кварталов. В 1909 году один реформатор написал об Элизабет-стрит следующие строки:

«Здесь мириады человеческих существ задыхаются в коробках, похожих на выдвижные ящики бюро, с проделанными в них отверстиями, сквозь которые можно посмотреть наружу и увидеть прямо напротив себя другие коробки и ревущую "надземку". Те, кто остался дома, высовываются из окон. То минимальное количество одежды, которое можно на них увидеть, едва ли соответствует правилам приличия. Лишенные растительности ущелья из пропитанных копотью кирпичных стен, брусчатки и асфальта кишат детьми, которые пытаются дышать свежим воздухом и хоть как-то развлечься».

Память о нищете «сельских городов» Сицилии и надежды на лучшее будущее делали условия жизни недавно прибывших в Нью-Йорк эмигрантов относительно сносными.

Однако ни сделанным из добрых побуждений отчетам, подобным вышеупомянутому, ни образам, созданным современным кинематографом, так и не удалось воспроизвести динамизм экономики Малой Италии. Когда в 1878 году Адольфо Росси впервые отправился в Америку, Малберри-Бенд представлял собой ирландские трущобы. Росси описывал «пугающего вида грязные сараи этого района, в основном из дерева». Во времена великого трансатлантического исхода Росси стал уполномоченным итальянского правительства по делам эмигрантов и сообщал об успехах итальянцев, уехавших в США. В 1904 году он вернулся на Манхэттен и с удовольствием сообщил о том, что по сравнению с периодом создания Малой Италии стоимость домов и аренда недвижимости повысились, качество зданий заметно улучшилось, а итальянцы сами стали основными инвесторами на рынке собственности. Вновь прибывшие с полуострова, в особенности женщины, обнаружили стремление к получению образования. В Соединенных Штатах итальянцы делали все, чтобы получить возможность улучшить свою жизнь.

Именно в этом динамичном окружении, которое носило черты как сицилийской, так и американской действительности, мафия и пустила корни. Вопреки многочисленным утверждениям, мафия не в состоянии быстро расширить свое влияние на столь отдаленные регионы. Существуют два основных способа, посредством которых она захватывает новые области. Первый способ отличается быстротой и гибкостью. Обычно он связан с деловой инициативой в какой-нибудь необычной сфере бизнеса, например в торговле определенным видом наркотиков. Получив одобрение оставшихся на родине главарей и заручившись их поддержкой, отдельные мафиози могут действовать от имени мафии в любых районах, которые они выберут, по пути устанавливая временные фактории.

Но «люди чести» – не просто бизнесмены, они еще и администраторы теневой власти. Значительное место занимает разработанная мафией система территориального контроля, с помощью которой власть мафии распространяется за пределами Западной Сицилии. В эту систему входят рэкет, политические связи, соглашения о разделе сфер влияния между соседними группировками, усилия, направленные на то, чтобы склонить на свою сторону часть прессы, полиции и местного населения и многое другое. Однако экспорт этой «приватизированной» формы управления является весьма медленным процессом. Даже в различных районах Западной Сицилии мафия обладает различной полнотой власти. Несмотря на 140 лет своего существования, она располагает лишь отдельными аванпостами на территории материковой Италии. Однако Соединенные Штаты представляли собой настолько благодатную почву для преступной деятельности, что стали одним из тех немногих мест, где мафия смогла развернуть крупномасштабную деятельность. История двух американцев итальянского происхождения – Джо Петросино и Джузеппе Пидду Морелло раскрывает многие подробности появления мафии в Америке.

Вот текст служебного письма, датированного 19 октября 1908 года и направленного комиссару полиции Нью-Йорка: «Сэр,

В соответствии с условиями параграфа 3 правила 30 Свода положений и правил полицейского управления покорно прошу дать разрешение получить золотые часы, дарованные мне в знак благодарности итальянским правительством. С уважением, Джозеф Петросино, Нач. Итальянского отдела, Сыскное бюро».

Другой текст без указания даты представляет собой меморандум, адресованный американским консулом в Палермо комиссару полиции Нью-Йорка:

«Петросино зарегистрировался в гостинице "Отель де Франс" в Палермо под именем Гульельмо де Симони. Двенадцатого марта 1909 года он стоял в ожидании трамвая у подножия статуи Гарибальди, когда двое мужчин сделали по нему четыре выстрела. Три пули угодили в Петросино, и он мгновенно скончался. Одна попала в правую часть спины, другая прошла через оба легких, а третья вошла в левый висок. Петросино не был вооружен. В его оставленном в гостинице саквояже был обнаружен револьвер марки "Смит и Вес-сон". Рядом с местом преступления был обнаружен бельгийский револьвер крупного калибра с разряженным барабаном».

Следующий документ – служебная записка Нью-Йоркского полицейского управления, датированная 11 мая 1909 года:

«Получено от комиссара полиции: золотые часы и цепочка лейтенанта Петросино, пара золотых запонок, трость, два чемодана с личным имуществом, пачка писем и чек на сумму 12 долларов 40 центов. Принято под роспись Луисом Салино».

Четырнадцатого апреля 1903 года, в шесть часов утра, полная женщина средних лет по имени Франсес Коннорс проходила мимо мастерской «New York Mallet amp; Handle Works», расположенной в доме 743 по 11-й улице, неподалеку от пересечения с Авеню Д. Ее внимание привлекло пальто. Оно было наброшено на видавшую виды бочку из-под сахара, стоявшую возле тротуара, рядом со штабелем бревен. Подняв пальто, она увидела под ним ступню правой ноги и кисть левой руки. Заглянув внутрь бочки, она обнаружила в ней тело полностью одетого мужчины. На его зажатой между колен голове был мешок из грубой холстины, стянутый на шее веревкой. Вопли миссис Коннорс услышали двое полицейских, патрулировавших этот район. Тело мужчины было еще теплым.

В ходе проведенного позже тщательного осмотра выяснилось, что на шее жертвы имеются восемнадцать неглубоких колотых ран и порез через все горло, настолько глубокий и широкий, что голова убитого едва держалась на шее. Этот человек был прилично одет. Оба его уха были проколоты. Перед самой смертью он весьма основательно поел. В его желудке были обнаружены остатки картофеля, бобов, свеклы, салата и спагетти. Дно бочки было покрыто трехдюймовым слоем опилок вперемешку с луковичной шелухой и жеванными окурками дешевых итальянских сигар.

Загадка «тела в бочке», как ее быстро окрестили нью-йоркские газеты, привела в ужас американцев, испугавшихся нашествия несметных полчищ итальянских уголовников. Помимо леденящих душу подробностей, это преступление в столь интригующей форме подтверждало реальность существования мафии, перебравшейся в Соединенные Штаты в эпоху «Великого сицилийского исхода». Оно также стало заметной вехой на пути к славе американца итальянского происхождения, полицейского по имени Джозеф (Джузеппе) Петросино. Возможно, что именно оно привело этого человека к гибели, случившейся шестью годами позже в Палермо, на Пьяцца Марина. Убийство Петросино стало одним из самых нашумевших убийств, когда-либо совершенных мафией.

На следующий день после того как было обнаружено тело в бочке, полиция арестовала девять участников мафиозной группировки фальшивомонетчиков и вымогателей. В течение некоторого времени они находились под наблюдением тайных служб США. Существовали подозрения, что они занимались доставкой в страну фальшивых американских долларов, перевозимых в банках с оливковым маслом, которые имели двойное дно. Через сеть своих агентов они распространяли поддельные деньги по другим городам северо-восточного побережья.

Было известно, что за день до убийства жертва вечером заходила в мясную лавку в доме 16 по Стэнтон-стрит. Эта лавка являлась одним из прибежищ шайки фальшивомонетчиков. Чуть позже убитый направился в распивочный зал, к задней части которого примыкал небольшой ресторанчик. Там он изрядно задержался, а наблюдение на ночь сняли. Это питейное заведение принадлежало 34-летнему человеку из Корлеоне, которого звали Джузеппе Пидду Морелло и который, как было установлено, являлся вожаком этой шайки.

Когда Морелло арестовали в Боуэри, он оказался вооружен, а в его карманах были обнаружены сигары, идентичные тем, которые нашлись в бочке. Пол его питейного заведения был посыпан опилками вперемешку с луковичной шелухой и окурками сигар. Впрочем, Морелло не так уж трудно было схватить, поскольку на его правой руке не было ни одного пальца, кроме мизинца. Во время допроса он отказался давать показания и даже объяснить, при каких обстоятельствах лишился пальцев.

Как выяснилось, к бочке, в которой было обнаружено тело, имел отношение не только Морелло. Нанесенная с помощью трафарета надпись на ее днище – W amp;T 233 – привела детективов на лонгайлендский берег Ист-Ривер, где находился крупный завод по рафинированию сахара, а затем в бакалейную лавку «Wallace amp; Thompson» в доме 365 по Вашингтон-стрит на Манхэттене. У всех этих заведений оказался общий клиент-сицилиец – Пьетро Индзерилло, член возглавляемой Морелло группировки. Еще две бочки с таким же клеймом были обнаружены в макаронной лавке Индзерилло и в кафе в доме 226 по Элизабет-стрит.

Разрешить загадку личности жертвы помог сержант-детектив Петросино. Этот низкорослый и коренастый человек с изрытым оспинами лицом и бесформенным носом (в 1960 году Эрнст Боргнайн сыграл его в неудачном фильме «Плати или умри!») обладал огромной физической силой. Родившийся в 1860 году неподалеку от города Салерно, расположенного на юге материковой Италии, Петросино с детства познал нужду и еще мальчиком эмигрировал в США. Научившись читать и писать в бесплатных средних школах Нью-Йорка, он сделал первый шаг для того, чтобы подняться выше общественного уровня, на котором находились его родители. Он стал дворником, а потом десятником бригады «речных забияк» – людей, составлявших экипажи плоскодонных барж, которые вывозили из города мусор. В те времена за уборкой мусора в Нью-Йорке надзирала полиция. На Петросино обратил внимание один офицер полиции, благодаря которому он получил возможность стать настоящим полицейским.

Медленное восхождение Петросино по служебной лестнице полицейского управления Нью-Йорка ускорилось, когда на рубеже столетий резко увеличилось количество прибывающих в США иммигрантов и преступников из Италии. Он уже привлек к себе внимание, когда предупредил, что группа, состоящая в основном из итальянских анархистов из Патерсона, штат Нью-Джерси, планирует убийство президента Уильяма Маккинли. Однако это предостережение осталось незамеченным и шестого декабря 1901 года Маккинли был застрелен во время открытия всеамериканской выставки в Буффало.

Через несколько дней после того, как был обнаружен труп в бочке, Петросино, преодолев пятьдесят километров вверх по восточному берегу Гудзона, добрался до группы серых зданий тюрьмы Синг-Синг. Благодаря своим контактам в Малой Италии Петросино добился того, что Джузеппе Ди Примо, отбывавший трехлетний срок за подделку денег, помог установить имя обнаруженного в бочке трупа. Петросино беседовал с Ди Примо в камере, построенной за семьдесят лет до этого из каменных блоков, которые доставляли заключенные, работавшие на каменоломне. Сырая, холодная и тесная, она не превышала 2,1 метра в длину и 197 сантиметров в высоту, а ее ширина составляла всего лишь 97 сантиметров. Тюрьма Синг-Синг вполне заслуживала своей пугающей репутации.

Когда Ди Примо увидел фотографию покойника, он сразу же узнал в нем своего зятя Бенедетто Мадониа. Убитый горем и доведенный до отчаяния условиями содержания в Синг-Синге, Ди Примо признался в том, что и они с Мадониа принимали участие в той же самой операции с фальшивыми деньгами, в которой участвовал и беспалый Морелло. Мадониа был одним из агентов, пускавших в оборот фальшивые доллары. Однажды он ушел, чтобы возместить за счет Морелло кое-какую собственность Ди Примо. Именно тогда Ди Примо видел его в последний раз.

Вернувшись в город, Петросино договорился со вдовой Мадониа о том, что она согласится принять участие в опознании трупа. На жилете убитого была обнаружена цепочка от часов, но самих часов не оказалось. Вдова дала описание пропавших часов, на обратной стороне которых было выбито изображение локомотива.

В кармане у одного из арестованных членов шайки, двадцатичетырехлетнего неуклюжего верзилы с бычьей шеей Томмазо Петто по прозвищу Бык, была обнаружена расписка из ломбарда на улице Боуэри. Он получил ее в тот же самый день, когда было обнаружено тело в бочке. Когда полицейские отнесли расписку в ломбард, им выдали часы с изображением локомотива. Теперь Быка серьезно подозревали в том, что именно он совершил убийство.

Дознание по этому делу закончилось судом, состоявшимся первого мая 1903 года. Никто из членов шайки ни в чем не признался, несмотря на применявшиеся к ним интенсивные методы допроса, столь характерные для тогдашнего полицейского управления Нью-Йорка. На заседание явились лишь восемь из шестнадцати человек, вызванных повестками в суд, чтобы исполнить обязанности присяжных. Сын убитого стал первым из тех, кого вызвали, чтобы под присягой опознать найденные часы. Вот воспоминания детектива, принимавшего участие в этом деле. Они дают представление о том, что случилось дальше:

«Он взглянул на часы и хотел что-то сказать, когда в зале суда раздалось шарканье ног и какое-то шипение, исходившее со стороны смуглолицых мужчин. Один из них вскочил со своего места и приложил пальцы к губам. После этого юный Мадониа вдруг засомневался в том, что это часы его отца».

В результате такого же давления вдова Мадониа также стала страдать забывчивостью.

Ди Примо был доставлен в суд прямо из тюрьмы Синг-Синг, чтобы дать свидетельские показания. Полиция предполагала, что между ним и Быком существовала давнишняя вражда. Но Ди Примо радостно заверил всех в том, что они являются добрыми друзьями. Поразмыслив, он, вероятно, решил, что лучше спокойно отбыть свой срок в Синг-Синге. В конечном счете судебное разбирательство было прекращено.

То, что Петросино и его коллеги выяснили о шайке Морел-ло, вполне соответствует тому, что нам теперь известно о деятельности мафии на ее родине. Некоторые из арестованных после обнаружения трупа в бочке называли себя импортерами вина, масла и другой сельскохозяйственной продукции, производимой на острове. Торговля цитрусовыми, маслом, сыром и вином служила отменным прикрытием подлинной деятельности преступников, как во время переездов через Атлантику, так и во время пребывания в Соединенных Штатах. Помимо прочего, это давало им возможность вымогать деньги за «охрану» и создавать монополии, как они делали на Сицилии.

Как и на Сицилии, в Нью-Йорке выдача лицензий на ношение оружия явно служила связующим звеном между мафиозными группировками и властями. Арестованные в апреле 1903 года участники группировки Морелло имели совершенно законные лицензии на ношение огнестрельного оружия в пределах города. Они были подписаны заместителем комиссара полиции по рекомендации капитана местного полицейского участка. Владельцем одного из таких разрешений оказался человек, срок пребывания которого в США составлял всего лишь двадцать восемь дней. Криминальные связи, протянувшиеся через Атлантику, были настолько прочными, что любой мафиозо, отплывая из Палермо в Америку, мог испытывать полную уверенность в том, что он станет законным владельцем оружия, как только пройдет чистилище острова Эллис1. В некотором замешательстве комиссар полиции вскоре после появления известных публикаций в «New York Herald» распорядился признать недействительными 322 лицензии на ношение огнестрельного оружия.

Существуют убедительные свидетельства наличия тесных связей между мафиози Америки и Сицилии. Одним из сообщников группировки Морелло был дон Вито Кашо-Ферро, которого в ходе расследования дела о «трупе в бочке» разыскивал Петросино, желавший его допросить. Позже этого человека посадил в тюрьму «железный префект» Чезаре Мори. Перед тем как было совершено вышеупомянутое убийство, дон Вито тайно покинул Сицилию, чтобы избавиться от особого надзора полиции, установленного над ним с целью выявить его предполагаемое участие в одном похищении. (Позже он заявлял, что целью его отъезда в США был бизнес, а именно импорт лимонов.) Улизнув в Новый Орлеан, он избежал ареста в ходе облавы, организованной после убийства Мадониа. В этом городе нашли прибежище около 12 000 сицилийцев, и в нем весьма активно действовала мафия. Вскоре дон Вито вернулся на Сицилию. В 1905 году участником группировки Морелло стал еще один эмигрант, Джузеппе Фонтана – мафиози, с которого недавно сняли обвинение в убийстве Эмануэле Нотарбартоло.

Состав участников шайки Морелло дает важные сведения об уровне координированности действий «людей чести» Сицилии. Морелло происходил из Корлеоне, Кашо-Ферро – из близлежащего Бисаквино. Оба этих городка находились в глубине острова, к югу от Палермо. Фонтана был из Виллабате, расположенного ближе к столице. Другие мафиози были из Партинико, дальше на западе. Другими словами, это были «люди чести» из различных мафиозных кланов Сицилии. Морелло явно удалось создать в Америке факторию для особо предприимчивых «людей чести», приехавших сюда не только со всех областей провинции Палермо, но и из других мест. Деятельность в Америке стала представлять интерес для всей сицилийской мафии. Более того, среди «людей чести» существовало настолько ясное понимание общих интересов, что полученные ими в различных уголках провинциальной Сицилии рекомендации были признаны и оценены по другую сторону Атлантики.

Сосредоточив свои силы в Нью-Йорке, группировка Морелло применяла те же самые методы территориального контроля, которые использовал любой клан на Сицилии: рэкет, «покровительство», а также контакты с полицией, необходимые для предотвращения судебных преследований. Давление на иммигрантские общины способствовало приобретению весьма солидного пакета избирательских голосов. Не понимая сути политических процессов, имевших место на их новой родине, и не проявляя к ним особого интереса, многие иммигранты были рады за небольшое вознаграждение продать свои голоса какому-нибудь покровителю.

И все же имелись существенные отличия между обстановкой, в которой мафиози осуществляли свою деятельность дома, и той, в которой они оказались в Нью-Йорке. Проблема, с которой столкнулась мафия, выработавшая систему подчинения территорий, заключалась в том, что американское общество оказалось более динамичным и многообразным. Оно имело свои собственные давние традиции в сфере совершения преступлений и коррупции. Население Элизабет-стрит, как и население других иммигрантских кварталов, находилось в постоянном движении. Люди все время приезжали и уезжали. Многие из вновь прибывших отправлялись в другие части Соединенных Штатов. Те, кому удалось повысить уровень жизни, перебирались в более спокойные районы, такие как Гарлем, Бруклин и прочие.

В Нью-Йорке мафиози приходилось становиться столь же динамичными, какими становились мирные итальянцы, которых они терзали. Прежде чем поселиться в Нью-Йорке, Морелло пришлось поездить по Соединенным Штатам. Помимо Элизабет-стрит, его шайка располагала базой в сицилийской общине Восточного Гарлема. После того как в 1905 году молодой сицилиец Никола Джентиле прошел в Филадельфии обряд посвящения в члены мафии, он несколько раз переезжал из города в город и переходил из одного мафиозного клана в другой. (Подробнее о Джентиле будет рассказано в следующей главе.) Ему приходилось иметь дело с «людьми чести» из Манхэттена и Бруклина, Питтсбурга, Кливленда, Чикаго, Милуоки, Канзас-Сити, Сан-Франциско и Канады. Согласно признаниям, которые он сделал перед Первой мировой войной, сеть преступных группировок была тесно связана с диаспорами сицилийцев, разбросанными по всей Северной Америке. Что касается других источников влияния, их воздействие было крайне незначительным.

Нью-Йорк был местом, где эта сеть рассчитывала занять лидирующее положение. В этом городе проживало наибольшее количество сицилийцев, он являлся главным пунктом назначения как для людей, так и для товаров, прибывающих с острова. Тот же самый мафиозо (сведения которого в данном отношении можно считать самыми надежными) утверждал, что вплоть до 1909 года Морелло являлся верховным руководителем всего американского филиала мафии.

Однако каким бы ни был статус Морелло, он не мог укрепить его положение в Нью-Йорке. Во времена вышеупомянутого убийства сообщники Морелло обнаружили, что по соседству с ними действуют шайки, члены которых играют по другим правилам и говорят на другом диалекте итальянского языка, а то и вообще прибыли сюда из других стран. В отличие от Сицилии, где между кланами одного и того же преступного сообщества проводились постоянные консультации, в Нью-Йорке мафиози столкнулись с уголовным эквивалентом международной дипломатии.

К тому времени, когда клан Морелло активизировался в Малой Италии, нью-йоркский рынок преступной деятельности уже многие годы был ареной жестокой конкуренции. На рубеже столетий в жилых кварталах Манхэттена орудовало множество молодежных банд самого пестрого состава, каждая из которых считала тот или иной квартал своим владением.

Это были группировки вроде «Банды с газового завода», «Сусликов», «Гудзоновских опылителей» или «Жемчужных застежек». В 1903 году банда «Пять ножей», главарем которой был Пол Келли, держала под своим контролем район между Боуэри и Бродвеем, в который входила и Малая Италия. На самом деле Пол Келли родился в Неаполе и сначала носил имя Паоло Антонио Ваккарелли. Во время непродолжительной карьеры боксера он взял себе новое, звучавшее на ирландский манер имя. Известно, что этот элегантного вида мужчина с мягким голосом держал под своей командой 1500 головорезов, большинство из которых были итальянцами. Однако в его банде насчитывалось и некоторое количество евреев, ирландцев и представителей других национальностей. Сфера интересов группировки Келли охватывала проституцию, азартные игры, рэкет, а также подкуп избирателей и политиков. И хотя сам Келли никогда не избирался на государственные должности, он оказал поддержку самому Тиму Салливану по прозвищу «Сухой доллар», который был непререкаемым лидером демократов Нижнего Ист-Сайда. Похоже, лишь те политики, которые родились в Америке, и в особенности такие как Салливан, в жилах которого текла ирландская кровь, могли рассчитывать на политическую поддержку беднейших слоев различных этнических групп.

Если, как писали газеты того времени, мафия хотела завоевать Нью-Йорк, ей надо было приехать туда на полстолетия раньше. Используя в качестве своей базы общины сицилийских иммигрантов, мафия получала ресурсы и специалистов, с помощью которых смогла найти свое место в нью-йоркском преступном мире и устоять в острой конкурентной борьбе. Но установить здесь свое господство оказалось для нее невозможным.

Помимо прочего, сицилийская мафия в Америке столкнулась с проблемой защиты собственной «торговой марки». Именно в Америке слово «мафия» превратилось в самое известное название организованной преступности. Благодаря таким нашумевшим преступлениям, как дело о трупе, обнаруженном в бочке, слово «мафия» получило широкое распространение. В ходе процесса «фирменным знаком» мафии стали пользоваться не только местные сицилийские фирмы, которые первоначально осуществляли свою торговую деятельность именно под этим именем. С этим словом произошла метаморфоза, до некоторой степени сходная с той, которой подверглось слово Hoover, которое в сегодняшней повседневной речи применяется в отношении любого старого пылесоса, а не только агрегата производства фирмы «Гувер». Американская пресса называла «мафией» любые формы итальянской организованной преступности, а затем и вообще любую преступную деятельность. (В известном смысле это стало заметным достижением сицилийцев, которые слишком поздно появились на уже сложившемся рынке американского преступного мира.)

Так называемая Мапо hera («Черная рука») предлагает еще более наглядные свидетельства того обесценивания, которому подверглось название «мафия» в Соединенных Штатах. Дело о вышеупомянутом убийстве привлекло внимание прессы к участившимся случаям вымогательств, которым подвергались зажиточные американцы итальянского происхождения. Заголовки в «New York Herald» гласили: «Длинная рука мафии заставляет нью-йоркских итальянцев хранить молчание», «Десятки подвергшихся шантажу нью-йоркских бизнесменов выплачивают деньги мафии». Третьего августа 1903 года, спустя всего несколько месяцев после того как был обнаружен труп Мадониа, преуспевающий строительный подрядчик из Бруклина Никола Капьелло получил записку на итальянском, помеченную черепом с перекрещенными костями. Вот ее содержание:

«Если завтра после полудня вы не встретитесь с нами в Бруклине, на углу Семьдесят второй улицы и Тринадцатой авеню, то ваш дом будет взорван, а вы и ваша семья будете убиты. Такая же участь ждет вас и в том случае, если вы сообщите об этом полиции. Черная рука».

В Южной Италии подобные ультиматумы назывались lettre di scrocco, то есть «письмами попрошаек», поскольку их авторы часто отрицали как собственную бедность, так и то обстоятельство, что их письма являются угрозами. Этот метод применялся в преступном мире еще до появления в нем мафии. Таким образом, история мистера Капьелло вполне соответствовала разработанным еще в Старом Свете классическим образцам. Когда бизнесмен отказался сотрудничать с преступниками, он получил несколько новых посланий. Требуемая сумма возросла до 10 тысяч долларов. Затем ему нанесли визит три старых друга и один незнакомый человек. За тысячу долларов они предложили Капьелло выступить посредниками между ним и вымогателями. Капьелло решил принять это предложение, но через несколько дней после того, как он передал деньги, те же самые люди вернулись и попросили увеличить сумму. Опасаясь, что так можно лишиться всех своих средств, Капьелло пошел в полицию. Его «друзья» были арестованы и признаны виновными.

Имени Мапо пеrа была уготована более счастливая судьба, нежели та, что выпала на долю действовавшей под ним банды. Постепенно все большее и большее количество шантажистов стало подписывать свои письма словосочетанием «Черная рука». Эта идея возникла у преступников явно не без помощи вездесущей прессы. Из Нью-Йорка это имя распространилось в Чикаго, Сан-Франциско и Новом Орлеане, на некоторое время оно стало даже чаще, чем «мафия», употребляться для обозначения итальянской организованной преступности.

Это название сделалось модным в криминальном мире. Помимо профессиональных гангстеров, письма с пометкой «Черная рука» стали отправлять соседи-завистники, соперники по коммерческой деятельности, оказавшиеся в тяжелом положении рабочие и просто шутники. На Сицилии было немыслимо такого рода обесценивание криминальной «марки», используемой «обществом чести». Имевшие своих соглядатаев на каждой улице, мафиозные группировки жестко защищали монопольное право на запугивание.

Несмотря на то что по делу о трупе, обнаруженном в бочке, так и не было вынесено обвинительных приговоров, Джозеф Петросино стал для нью-йоркцев кем-то вроде героя, этаким отважным шерифом с Дикого Запада. История его жизни стала символом спасительной веры в широкие возможности американского общества, ведь из нищего даго он превратился в уважаемого всеми детектива. Кто лучше него уследил бы за сдаваемыми в аренду мрачными многоквартирными домами и полулегальными мастерскими, в которых скрывались смуглолицые иммигранты, недавно прибывшие из Италии?

Петросино нес ответственность за высылку из страны сотен итальянских преступников, которых возвратили на Апеннинский полуостров, и за то, что многие другие оказались за решеткой. Его восхождение по служебной лестнице нью-йоркского управления полиции продолжалось. В январе 1905 года он был назначен главой нового Итальянского отдела этого управления. Вскоре он стал первым американцем итальянского происхождения, которому было присвоено звание лейтенанта. В 1907 году он женился на Аделине Салино. Венчание состоялось в самом центре Малой Италии, в старой церкви Святого Патрика на Мотт-стрит.

В следующем году Петросино поручили обеспечить порядок во время приезда в Нью-Йорк Раффаэле Палиццоло. Этот человек, которому простили убийство Эмануэле Нотарбартоло, приехал поблагодарить тех людей, которые, согласно общему мнению, потратили 20 тысяч долларов, чтобы замять его судебное дело. В интервью репортеру «New York Herald» дон Раффаэле заявил, что главная цель его визита состоит в том, чтобы «внушить своим сицилийским соотечественникам принципы законопослушного гражданина». Он рассмеялся, когда его спросили, нет ли у него каких-либо общих дел с мафией.

К этому времени репутация Петросино получила широкую известность. Прибывающие из Южной Италии преступники часто просили проводить их в управление полиции и свести с теми, кто покажет им «легавого», о котором они так много слышали. Осенью 1908 года итальянское правительство наградило несгибаемого лейтенанта золотыми часами за участие в аресте одного из высокопоставленных неаполитанских гангстеров.

Несмотря на эту награду, и Петросино, и его начальников приводила в уныние неспособность итальянских властей остановить выезд в Америку преступников и анархистов. В феврале 1909 года Петросино занял пост начальника нового подразделения секретной службы управления полиции. Его первым заданием стала поездка в Италию, где он рассчитывал создать независимую сеть информаторов и получать сведения о гангстерах, преступная деятельность которых начиналась на Сицилии. Поскольку мафиози постоянно удавалось избегать наказания, Петросино надеялся, используя сведения, собранные на острове, выслать из США как можно больше нелегальных иммигрантов.

Двадцать первого февраля 1909 года Петросино прибыл в северо-итальянский порт Генуя. Отправившись на юг, он сделал промежуточную остановку в Риме, чтобы встретиться с официальными лицами и навестить своего брата, жившего неподалеку от Салерно. Двадцать восьмого февраля неутомимый преследователь «Черной руки» высадился в Палермо, чтобы бросить вызов мафии на ее родине.

Девятого апреля его тело было доставлено в Нью-Йорк на борту судна «Славония», принадлежавшего компании «Кью-нард». К этому времени с момента его убийства прошел почти месяц. Причина заключалась в том, что корабль задержался из-за плохой погоды. Останки Петросино были торжественно перенесены в его квартиру в доме 233 по Лафайет-стрит. Пять взводов конной полиции и почетный караул сопровождали катафалк с венками от властей Сицилии и Нью-Йорка. Гроб до захоронения полагалось держать открытым, но, поскольку с бальзамированием ничего не получилось, присутствующие на похоронах могли увидеть только лежавшую на закрытой крышке фотографию Петросино. Согласно подсчетам «New York Herald», 20 тысяч человек пришли отдать дань уважения покойному. Это же издание развеяло появившиеся было подозрения в том, что бальзамирование намеренно было проделано недобросовестно и что таким образом сицилийская мафия якобы нанесла последнее оскорбление своей жертве. Двенадцатого апреля по улицам Нью-Йорка прошла еще одна торжественная процессия, которая доставила останки Петросино на Мотт-стрит, в церковь Св. Патрика, где состоялась заупокойная служба.

Петросино погиб, потому что серьезно недооценил силу и безжалостность сицилийской мафии. Благоразумие горожанина, которым он обладал, вполне соответствовало требованиям нью-йоркской жизни, но, оказавшись в давно покинутой стране, он стал относиться к ней по эмигрантски снисходительно. Когда во время расследования дела об убийстве Мадониа его спрашивали о мафии, предложенные им ответы явно отдавали предубеждениями и популярными в народе байками.

«Практически каждый, кто приезжает сюда из Сицилии, страдает этой болезнью духа. Она является наследственной и неискоренимой. Мафия – слабо организованная шайка, но ее дух противления всем формам законности и всем формам власти подсознательно разделяют все, кто с ней так или иначе связан. На Сицилии женщины и дети будут трудиться в поте лица на полях, а мужчина с ружьем на плече будет с важным видом прохаживаться мимо».

Нью-йоркская пресса заранее объявила о том, что Петросино отправился в Италию с «тайным» заданием. Приехав в Палермо, он отказался от предложенной ему вооруженной охраны. Петросино считал, что единственной необходимой защитой являются доллары, которые он раздавал в качестве взяток. Он использовал методы, хорошо зарекомендовавшие себя в Америке, самонадеянно пытаясь прямо на улице установить личные контакты с преступниками и мафиози. Так, разумеется, поступали и сицилийские полицейские, но им и в голову не приходило действовать в одиночку. После гибели Петросино выяснилось, что он был безоружен, так как оставил револьвер в своем гостиничном номере.

Полиция Палермо предполагала, что существует связь между гибелью Петросино и бандой, которая убила Мадониа. Одновременно с Петросино на Сицилию отправились два гангстера из этой банды. Они поддерживали связь с Морелло, отсылая ему шифрованные телеграммы. Существовало предположение, что Морелло и Джузеппе Фонтана попросили Вито Кашо-Ферро организовать это убийство. Во время ареста Кашо-Ферро у него обнаружили фото Петросино. И все же у него имелось алиби: один из политиков, сотрудничавших с доном Вито, заявил, что этот мафиозо гостил у него в тот момент, когда убийцы застрелили Петросино. К негодованию американской прессы, дело так и не дошло до суда.

Много лет спустя, уже после того как фашистский режим наконец поставил крест на карьере Кашо-Ферро, приговорив его к пожизненному заключению, у него взяли интервью прямо в тюрьме. Он заявил, что за всю свою жизнь убил только одного человека «и сделал это бескорыстно». Эту загадочную фразу тотчас увязали с самым нашумевшим из всех убийств, в ходе расследования которых всплывало имя дона Вито, с убийством Джо Петросино. Возможно, смысл сказанного заключался в том, что он совершил убийство, чтобы оказать услугу своим американским коллегам. Впрочем, это «признание» вовсе не означает, что именно дон Вито совершил это преступление. Быть может, он всего лишь захотел погреться в лучах славы другого мафиозо, исполнившего приговор. Как и дело о трупе, обнаруженном в бочке, дело об убийстве Петросино до сих пор считается нераскрытым. Подобно большинству сицилийских иммигрантов, которые проживали в США, члены шайки Морелло, вероятно, не собирались до конца дней своих оставаться в Америке. Однако как и множество других подобных им иммигрантов, наиболее заметные члены этой банды навсегда остались в Соединенных Штатах. Впрочем, для некоторых из них жизнь в этой стране продлилась не слишком долго. Индзерилло открыл еще одну макаронную лавку, но вскоре его застрелили. Ди Примо, ставший образцовым заключенным тюрьмы Синг-Синг, был досрочно освобожден. Петто по прозвищу Бык переехал в Браунтаун, штат Пенсильвания. Ночью 25 октября 1905 года он был убит на собственном заднем дворе пятью выстрелами из дробовика. В свое время Петросино подозревал Ди Примо в том, что тот на родине был убийцей. Вскоре после гибели Петросино куда-то исчез Джузеппе Фонтана.

Другие члены банды в течение десятилетий принимали участие в преступной жизни Нью-Йорка. В тот год, когда был убит Петросино, Морелло предъявили обвинение в том, что он занимался в Восточном Гарлеме подделкой денег. Он получил двадцать пять лет заключения в федеральной каторжной тюрьме Атланты. После этого он перестал играть роль главы преступной организации.

В 1916 году другие члены группировки Морелло вступили в схватку с бруклинскими неаполитанцами. Выйдя из кофейни на Нэйви-стрит в Бруклине, брат Морелло попал в засаду и был застрелен. Неаполитанцам не удалась попытка завладеть монополией Морелло на торговлю артишоками, главный компонент итальянской кухни. Торговлю этим специфическим товаром держал под контролем единокровный брат Морелло Чиро Терранова, который вплоть до 1930-х годов оставался «королем артишоков». Банда Морелло вышла победительницей из схватки с неаполитанцами, когда главарей последних арестовала полиция. К большому удивлению этих главарей, их отправили за решетку по обвинению в убийстве.

Вскоре после этих событий Морелло вышел на свободу. В 1919 его видели на Сицилии, где он пытался заручиться поддержкой «людей чести», поскольку его преемник на посту верховного босса вынес ему смертный приговор. Судя по всему, эти дипломатические переговоры увенчались успехом, поскольку он уцелел и спустя три года вступил в схватку с тем самым человеком, который приговорил его к смерти. Однако к этому времени вся система американской организованной преступности коренным образом изменилась.

Важнейшим поворотным моментом в истории американской организованной преступности оказалось не исполнение какого-либо приговора, вынесенного мафией, не встреча авторитетных гангстеров и не прибытие из Сицилии какого-нибудь супербосса, а введение «сухого закона». В январе 1919 года, после подъема цен на спиртное, вызванного разгоревшейся во время войны шумной и совершенно нелепой травлей пивоваров немецкого происхождения, была принята восемнадцатая поправка к Конституции США, которая запрещала «производство, продажу и транспортировку опьяняющих напитков». Принятый в том же году закон Волстеда обеспечил вступление в силу Восемнадцатой поправки. В результате самое доходное в стране производство тотчас перешло в руки преступников. Торговля сырьевыми материалами, необходимыми для производства спиртного, собственно производство, упаковка и доставка товара потребителю через магазины и бары, занимавшиеся незаконной торговлей горячительными напитками, – все это приносило гангстерам колоссальные, необлагаемые налогами прибыли. Подсчитано, что в период с момента введения «сухого закона» и до его отмены в 1933 году в теневую экономику ушло два миллиарда долларов.

Поскольку многие рядовые американцы любили выпить и не понимали, почему им не разрешают этого делать, гангстеры стали лучшими друзьями потребителей спиртного. Высокий уровень смертности среди бутлегеров делал их еще более привлекательными в глазах рядовых американцев. «Они занимаются тем, что убивают друг друга», – считали многие. Торговля спиртным приносила огромные доходы, а благодушное отношение американцев к его незаконному производству способствовало усилению коррупции. Полицейские, политики и представители судебных властей получали свою долю с этого сверхприбыльного бизнеса.

Введение «сухого закона» привело к тому, что теперь каждый готов был преступить закон. В сравнении с этим криминальным беспределом симпатии, которые на рубеже столетий американцы питали к мафии и «Черной руке», казались детскими забавами. Бутлегерство нельзя рассматривать как результат нашествия «итальяшек». Первая мировая война остановила процесс массового перемещения людей из Европы в Америку. Когда наступил мир, серия новых законов лишила иммигрантов лазейки, которую американцы любили называть «золотой дверью». Во всяком случае, такой возможности лишились те из них, у кого не было тайных связей с мафией. У большинства людей классическая эпоха гангстерских войн, в период между двумя мировыми войнами, скорее ассоциируется с многонациональными группировками «бандитов» и «хулиганов», нежели с итальянскими мафиози и «людьми чести».

Лишь в 1950-е годы американское общественное мнение вновь стало называть «мафией» любые формы организованной преступности. Опубликованная в 1969 году книга Марио Пьюзо «Крестный отец» лишь укрепила публику в ошибочном мнении, что американские преступные синдикаты состоят из одних сицилийцев. Факты, которые нам известны об эпохе «сухого закона», явно опровергают это мнение: среди бутлегеров, действовавших на территории города Нью-Йорка, пятьдесят процентов составляли евреи и только около двадцати пяти процентов были итальянцами.

Однако к моменту введения «сухого закона» внутри итальянских кварталов городов, разбросанных по всей Америке, уже давно существовала сеть группировок именно сицилийской мафии. Лучшим свидетелем деятельности этих группировок в 20-е и 30-е годы является Никола Джентиле, человек, родившийся на Сицилии и в 1905 году вступивший в мафию в городе Филадельфия. В зависимости от того, на какой стороне Атлантики он находился, его называли либо «Ник», либо «Кола». В 1963 году Джентиле, которому было уже около восьмидесяти и который, отойдя от дел, доживал свои дни в Риме, отважился на беспрецедентный шаг: он решил написать автобиографию. Джентиле передал ее одному журналисту, надиктовав ему часть материалов, а тот в ходе целой серии бесед помог заполнить некоторые пробелы. Джентиле стал первым представителем сицилийской мафии, который таким способом поведал о своей жизни.

Причины, заставившие его принять такое решение, до сих пор остаются тайной. Как это всегда бывает в Италии, здесь, вероятно, не обошлось без политики. Хотя столь же вероятно, что главную роль сыграли простейшие мотивы, раскрытые самим Джентиле. Он называет себя озлобленным стариком. Он дал возможность своим детям сделать профессиональную карьеру, но они стыдились того, что в основе их процветания лежит преступная деятельность отца, и сторонились человека, заплатившего за их образование и за дома.

Рассказ Кола Джентиле является сомнительной попыткой оправдать свою жизнь как в собственных глазах, так и в глазах других. Он старается представить себя, хотя и не всегда успешно, подлинным «человеком чести», совершенно искренне полагая, что всегда был тем, кто пытался установить мир и справедливость внутри преступной организации. Существуют некоторые свидетельства того, что он неоднократно пытался выставить себя в этом радужном свете. Так, например, один человек утверждает, что в 1949 году он целый день беседовал с Джентиле и с умилением вспоминает о снисходительном отношении, которое тот к нему проявлял, шутливо называя его duttureddu («маленький профессор»). Этот человек, в то время еще молодой студент, говорит, что ветеран «общества людей чести» с помощью гипотетической ситуации объяснил свое понимание того, что значит быть мафиози.

«Представь себе, маленький профессор, что я пришел сюда безоружный, а ты вытащил пистолет, прицелился в меня и говоришь: "Кола Джентиле, вставай на колени". Что тогда мне делать? Я встану на колени. Но то, что ты заставил Кола Джентиле это сделать, вовсе не означает, что ты мафиози. Это означает, что ты кретин с пистолетом в руке.

Теперь допустим, что я, Никола Джентиле, войду безоружным, и ты тоже будешь безоружен, и я скажу тебе: "Послушай, маленький профессор, я оказался в сложном положении. Мне придется попросить тебя встать на колени". Ты спросишь меня: "Зачем?" И я скажу: "Давай я тебе объясню, маленький профессор". И мне удастся убедить тебя в том, что тебе надо встать на колени. В тот момент, когда ты это сделаешь, я стану мафиози.

Если ты откажешься, тогда мне придется в тебя стрелять. Но это не означает, что я победил, это означает, что я проиграл, маленький профессор».

Из этой истории видно, что даже в гипотетической ситуации Джентиле не смог обойтись без пистолета в руке.

«Маленьким профессором» он называл Андреа Камиллери, ставшего теперь литературной знаменитостью Италии. Его криминальная проза написана в мягком, ироническом стиле и насыщена сицилийской речью. Книги Камиллери занимают ведущие места в списках бестселлеров. Мы не можем утверждать, что воспоминания Камиллери об этой встрече являются абсолютно достоверными, но они наглядно демонстрируют, что, несмотря на все свои попытки казаться благородным, Кола Джентиле не скрывал, что его ремесло тесно связано с насилием. В своей автобиографии он признает, что «нельзя стать главарем мафии, не будучи безжалостным».

В то самое время, когда Ник Джентиле, сидя в Риме, спокойно излагал детали своей биографии, такой же прецедент случился и в США. Американский мафиозо Джо Валачи, опасаясь того, что будет убит в тюрьме своими бывшими сообщниками, заговорил с федеральными агентами. Именно Валачи первым поведал миру о том, что американские мафиози предпочитают называть свою организацию Коза Ностра. Имя Валачи получило широкую известность в 1963 году, когда он дал показания подкомитету Конгресса по организованной преступности. Роберт Кеннеди, назначенный своим братом-президентом на пост министра юстиции и генерального прокурора, назвал показания Валачи «величайшим информационным прорывом в сферу деятельности существующей в Соединенных Штатах организованной преступности и бандитизма». Записки Валачи продавались огромными тиражами.

Но, как с самого начала заметили скептически настроенные аналитики, Валачи не входил в состав высшего руководства американской мафии. Он был лишь рядовым членом и не принимал участия в дискуссиях, проводившихся на высшем уровне. В отличие от него Кола Джентиле, этот печальный и одинокий главарь мафии, доживающий свой век в пригороде Рима, входил в элиту криминального сообщества. Он работал рука об руку со всеми самыми знаменитыми боссами 1920-х и 1930-х годов, такими как Джо Массериа по прозвищу Босс Аль Капоне, Счастливчик Лучано, Винченцо Маньяно, Альберт Анастасиа и Вито Дженовезе. Удивляет то, что откровения Джентиле до сих пор не переведены на другие языки и за пределами полуострова о них известно лишь немногим.

Жизнь Джентиле проходила на фоне тех «внутренних перемен», которые испытывали простые сицилийские эмигранты, становясь американцами. Но, как это ни странно, они в то же самое время становились и итальянцами. Общеизвестным фактом является то, что итальянцы не отличаются развитым чувством национальной общности. Оказавшись на острове Эллис, толпы эмигрантов из Палермо, Неаполя и Пармы общались между собой на малопонятных диалектах. Для многих из них «Италия» была абстрактным понятием. Однако, сталкиваясь с эмигрантами из других стран, они впервые начинали сознавать себя итальянцами. Чтобы выразить свою принадлежность к итальянской нации, они следовали старым обычаям своей прежней родины и быстро привыкали к новым, таким как празднование Дня Колумба.

Американские преступники итальянского происхождения испытывали точно такие же «внутренние перемены», но процесс их ассимиляции сопровождался большей жестокостью и кровопролитием. К 1920 году только в одном Нью-Йорке насчитывалось около миллиона этнических итальянцев. Нет необходимости говорить, что лишь малую их часть составляли преступники. Но растущее благосостояние итальянской общины предоставляло множество возможностей заняться незаконным бизнесом. Это обстоятельство позволило вступить в тесное взаимодействие гангстерам, прибывшим в Америку из различных районов Италии. Уличные лотереи пользовались такой же популярностью в итальянских кварталах американских городов, какой они пользовались в Италии. Южно-итальянская кухня также становилась средством незаконного обогащения. Воспользовавшись угрозой насилия, можно было получить прибыль с доставки поступающих из Европы продуктовых товаров, таких как, например, оливковое масло. Впоследствии эту схему все чаще и чаще применяли в отношении товаров, доставляемых с западного побережья США, – достаточно вспомнить артишоки Чиро Террановы.

Кроме того, итальянцы стали наиболее многочисленной этнической группой, работавшей в нью-йоркском порту. В 1880 году ирландцы составляли 95% нью-йоркских докеров. К 1919 году 75% докеров были итальянцами. В особенности много их было в Ист-Сайде и Бруклине. Расположенный по соседству с Бруклином район Ред-Хук был сплошь итальянским. В период между двумя мировыми войнами и впоследствии здесь находилась штаб-квартира одного из преступных синдикатов. Действовавшая в порту система была всеобъемлющей, жестокой и высокорентабельной. Желая утвердить монополию своего профсоюза на подбор кадров, официальные представители Международной ассоциации портовых рабочих (МАПР) применяли в отношении докеров методы запугивания. Чтобы получить монополию на проведение всех портовых работ, они подкупали руководителей судоходных и стивидорских компаний. Политическое прикрытие осуществлялось с помощью основанного в конце 1920-х годов Городского демократического клуба, который мало чем отличался от сборища гангстеров. Контрабанда, грабеж и вымогательство были обычным делом в этом районе города. Многие руководители МАПР принадлежали к маленькой группе связанных кровными узами семейств. За ними стояла крайне жестокая система, возглавляемая такими людьми, как Альберт Анастасиа и Винсент Маньяно.

Кола Джентиле родился неподалеку от Агриженто. Ему было всего лишь восемнадцать лет, когда в 1903 году он прибыл в Америку. Жестокий юноша с гипертрофированным чувством собственного достоинства имел все задатки будущего мафиозо. Переехав в Канзас-Сити, Джентиле стал коммивояжером, торгующим тканями. В основе его работы лежало мошенничество: рулоны ткани, которую он продавал как полотно, не имели с полотном ничего общего, если не считать маленького отреза, который демонстрировался доверчивому покупателю как образец.

Благодаря своей работе Джентиле наладил связи во многих американских городах и приобрел репутацию смышленого малого, который может постоять за себя и за своих друзей. В возрасте двадцати одного года он прибыл в Филадельфию, где прошел обряд посвящения в члены мафии. Спустя три года Джентиле вернулся в свою родную деревню на Сицилии, уже в качестве мужчины с деньгами и положением. Там он женился, и у него родился ребенок, а затем он снова отправился в Америку, чтобы продолжить карьеру в «обществе людей чести». Его жена и ребенок остались на острове.

В 1915 году он переехал в Питтсбург, где набрал группу picciotti – молодых головорезов, преданных лишь ему одному и независимых от главаря местной мафии. Этой группе суждено было стать инструментом его дальнейшего восхождения. Джентиле обнаружил, что «общество чести» Железного города (Питтсбурга) подчиняется крупной банде итальянцев из Калабрии и Неаполя, могущество которой обеспечивала прибыль от оптовой торговли фруктами и овощами. Даже глава питтсбургской мафии собирал поборы с местной общины сицилийцев в пользу этих каморристи, как их дерзко называл Джентиле. (Он подразумевал неаполитанскую каммору- преступное братство, не столь организованное, как мафия.)

Джентиле быстро приобрел репутацию в Питтсбурге. Он и один из его подопечных вызвали сенсацию, когда умертвили человека в переполненном баре в самом центре города. Воодушевленный успехом этой операции, Джентиле решил извлечь пользу из того обстоятельства, что главарь сицилийской мафии подчиняется каморристи. Его головорезы получили новое задание: серия стремительных и эффективных убийств должна была незамедлительно заставить людей из материковой части Италии сесть за стол переговоров. Лидеры обеих сторон встретились под председательством Джентиле. Он унизил каморристи, открыто пригрозив им полномасштабной войной, если они впредь обидят хоть одного сицилийца. Они смиренно уступили руководящую роль сицилийцам. «В тот вечер с каморрой Питтсбурга и прилегающих городов было покончено», – заключил Джентиле. Вскоре после этих событий он застрелил главаря питтсбургской мафии и в роскошном гробу отправил его тело на Сицилию. Таким образом Кола Джентиле сделал себя главарем итальянских преступников этого города. В ходе этого процесса он внес свой первый вклад в дело американизации мафии и возвращения ей статуса итальянской преступной организации.

Одной из замечательных особенностей карьеры Ника Джентиле является его мобильность. Он множество раз переходил из одной группировки в другую: сначала он действовал в Филадельфии и Питтсбурге, потом в Сан-Франциско, Бруклине, Канзас-Сити и снова в Бруклине. Джентиле называет эти группировки словом borgate, итальянским названием окружавших Палермо пригородных селений, ставших колыбелью «общества чести».

Каждый раз, когда Джентиле менял borgata, ему требовалась рекомендация босса, возглавлявшего мафиозную группировку его родной провинции Агриженто. Письма или телеграммы напоминали характеристики, подобные тем, которые рассматриваются при приеме на обычную работу. Необходимость такого рода подтверждений свидетельствует о том, что мнение мафии, оставшейся на далекой родине, имело достаточно большое значение для ее молодого, но уже преуспевающего филиала. Итальянские следственные судьи располагают убедительными свидетельствами того, что эта система рекомендаций действовала, по крайней мере, до начала 80-х годов XX столетия.

В своей биографии Джентиле рисует убедительную картину того, как в годы перед введением «сухого закона» «люди чести», находившиеся в разных уголках США, координировали свои действия. Смертные приговоры, вынесенные главарям-отступникам в одних borgata, передавались другим. Самые важные решения принимал «совет» высшей элиты, в который входили лишь верховные боссы. Имевшая более широкий состав «генеральная ассамблея» выбирала руководителей кланов и обсуждала предложения об убийстве того или иного мафиозо. На подобных собраниях могло присутствовать до ста пятидесяти человек. Со всех уголков Соединенных Штатов приезжали боссы со свитой. Джентиле избегает называть такие собрания судами и язвительно отзывается о «судебных процедурах», которые имели место на генеральных ассамблеях: «Собрание почти целиком состояло из неграмотных людей. Красноречие было тем искусством, которое производило наибольшее впечатление. Чем лучше человек умел говорить, тем больше к нему прислушивались и тем больше он имел шансов направить толпу неотесанных мужланов туда, куда ему нужно».

Нью-Йорк занимал главенствующую позицию в системе borgate. А руководитель мафии Готэма почти всегда становился верховным боссом. Его помощники зачастую могли уладить любое дело еще до начала крупных собраний, которые они использовали лишь для того, чтобы сообщить о своих намерениях.

Между строками автобиографии Джентиле проскальзывает напряжение, которое вносила в его жизнь работа. Периодически возникавшие проблемы со здоровьем и нервное истощение заставили его вернуться на родину, чтобы пополнить запасы жизненных сил. Нельзя сказать, что все эти путешествия были спокойными. В 1919 году ему пришлось скрываться от закона, после того как был застрелен человек из противоборствующей политической фракции. В эти месяцы к нему приехали гости из Америки. Это был Морелло с остатками банды, членов которой лейтенант Джо Петросино считал ответственными за убийство Мадониа, совершенное в 1903 году. Они были приговорены к смерти новым боссом нью-йоркской мафии и отчаянно нуждались в заступничестве Джентиле, который приложил немало усилий и проявил недюжинную храбрость, чтобы укрепить свою репутацию странствующего посредника, человека, способного уладить опасные разногласия. Именно эта дипломатическая деятельность была одной из главных причин его странствий по Соединенным Штатам. В данном случае дело закончилось тем, что большинство членов банды удалось спасти, но только потому, что сам нью-йоркский босс был убит и его место занял толстый коротышка по имени Джо Массериа, которого просто называли «Джо Босс».

Задержавшийся на Сицилии Джентиле не мог извлечь прибыль из тех запасов виски, которые он сделал накануне введения «сухого закона». Но вскоре он все же сумел добыть из огромных потоков наличных денег свою долю и таким образом получил причитавшуюся прибыль с торговли спиртными напитками. В Канзас-Сити он возглавил фирму, занимавшуюся оптовыми поставками товаров для парикмахерских. Но этот бизнес был лишь фасадом, благодаря которому он получал доступ к большим количествам неразбавленного спирта. Формальным предлогом являлось то обстоятельство, что этот спирт использовался в лосьонах после бритья. Также Джентиле стал заниматься торговлей кукурузным сахаром, необходимым для работы запрещенных законом дистилляторов.

«Сухой закон» приводил к бутлегерству, а бутлегерство поднимало на гребень волны самых крепких и самых ярких представителей многонациональных молодежных банд. Рассматривая эпоху «сухого закона» с еще большего расстояния, нежели то, с которого ее рассматривал писавший автобиографию Ник Джентиле, следует сказать, что нарушение этого закона не было прерогативой одних только американцев итальянского происхождения. И все же, за исключением немногих ветеранов, самыми знаменитыми бутлегерами и гангстерами 1920-х и начала 1930-х годов были молодые американцы итальянского происхождения, которые либо родились, либо выросли в Соединенных Штатах. По времени их стремительный взлет совпал с процессами итальянизации и американизации мафии.

Сальваторе Лучаниа был родом из городка Леркара Фридди. Он покинул Сицилию в 1905 году, когда ему было всего девять лет. Когда он вырос, то едва мог произнести на родном диалекте несколько слов. В восемнадцать лет Лучаниа впервые обвинили в серьезном проступке – незаконном хранений наркотиков. Он был и потребителем, и торговцем. «Сухой закон» сделал его одним из самых знаменитых американских гангстеров, который больше известен как Чарльз Лучано, или Счастливчик Лучано. И прозвище, и производившие впечатление большие шрамы на шее он получил, когда еще в начале своей карьеры соперники исполосовали его ножами и бросили умирать. С самого начала Лучано легко сходился с преступниками из других группировок и тесно сотрудничал с такими людьми, как, например, Мэйер Лански по прозвищу Малыш.

Другим примером может служить один из сообщников Лучано, Франческо Кастилья, более известный как Фрэнк Костелло. Он родился в 1891 году, неподалеку от Козенцы, на самом «носке» итальянского «сапога». Сицилийская мафия никогда не вербовала выходцев из этого региона. Семья Костелло, взяв с собой четырехлетнего Франческо, эмигрировала в Америку и поселилась в Восточном Гарлеме. Его первое столкновение с законом произошло в 1908 году. Он совершил разбойное нападение. Но обвинительный приговор не был вынесен, поскольку это было его первое правонарушение. В 1914 его приговорили к году тюрьмы за незаконное хранение оружия. Выйдя на свободу, он женился, но не на итальянке, а затем стал заниматься преступной деятельностью, в основе которой лежали тесные связи с политиками. Вместе со своим деловым партнером Генри Горовицем он открыл компанию «Горовиц Новелти», занимавшуюся изготовлением детских кукол, бритвенных лезвий и принадлежностей для азартных игр. Он стал королем нью-йоркских игорных автоматов.

Но самым знаменитым гангстером из всех был, разумеется, Аль Капоне, который также имеет непосредственное отношение к мафии. Родившийся в Вильямсбурге, в семье неаполитанских иммигрантов, он, как и Лучано, был членом банды «Пяти ножей», а потом переехал в Чикаго, где начинал рядовым бандитом, и в середине 1920-х годов совершил восхождение к вершинам преступного мира этого города. Его чикагский синдикат состоял из итальянцев, но были в нем и такие люди, как Мюррей Хамфриз по прозвищу Верблюд и Сэм Хант по прозвищу Сумка для гольфа. Возможно, американскому преступному миру недостает того мрачного очарования, которым обладает его сицилийский вариант, зато в нем появляются на свет весьма странные прозвища. Развратный образ жизни Капоне и его страсть к саморекламе привели к тому, что мафия на Сицилии предала его анафеме.

Как бизнесмен, Капоне скорее любил работать в коллективе, нежели исполнять роль «директора-распорядителя», планирующего преступление, каким его изображают во многих художественных фильмах. При распределении прибыли от продажи спиртного он в отношении таких людей, как торговец грузовиками Луис Липшульц, действовал по методу «пятьдесят на пятьдесят». Точно так же он поступал с Фрэнки Поупом, который был управляющим игорного притона «Хоторн Смоук Шоп», и с Луисом Консентино, в подчинении которого находился расположенный в Стикни двухэтажный бордель «Гарлем Инн».

Возможно, наибольшую известность Капоне принесла организованная им в 1929 году резня в день Святого Валентина, хотя его причастность к этой акции до сих пор не доказана. Семь участников соперничавшей банды были убиты в гараже, расположенном в доме 2122 по Норт-Кларк-стрит в Чикаго. В этом гараже находилась их штаб-квартира. Переодетые в полицейских головорезы Капоне устроили налет, который закончился тем, что они выстроили своих противников у стены. Затем прибыли еще четверо с автоматами, которые и осуществили казнь. Из семерых казненных один оказался дантистом, которого приводила в дрожь компания гангстеров, а остальные шестеро, вероятно, были киллерами. Ни один из них не был итальянцем.

Располагая крепкими связями за пределами итальянских и сицилийских общин, такие люди как Лучано, Костелло и Капоне ускоряли процесс американизации мафии, продолжавшийся вплоть до отмены «сухого закона». Кола Джентиле предлагает очередное наглядное объяснение того, как это происходило.

Но, как и все написанные «людьми чести» автобиографии, мемуары Джентиле требуют к себе осторожного подхода. Всю свою жизнь такой мафиозо пытается найти смысл в тех отрывочных эпизодах, из которых складывалась его карьера в преступной организации. Часто боссы держат все под контролем просто потому, что умеют скрывать свои замыслы. Соблюдая осторожность, они определяют, кому из членов группировки следует сообщить сведения, и какие именно. Поэтому, оказавшись в той или иной ситуации, ни один мафиозо не может предвидеть ее дальнейшего развития, так как не располагает надежными и всесторонними сведениями. Кое-где воспоминания Джентиле, несомненно, проигрывают из-за встречающихся в них недомолвок и сделанных уже впоследствии предположений. Кроме того, излагая некоторые эпизоды своей биографии, он намеренно отбирает только те сведения, о которых считает нужным сообщить. Так, например, он очень мало говорит об оставшихся на Сицилии «людях чести» и об их контактах с американской мафией.

Куда бы ни переезжал Джентиле, его везде окружала вполне сицилийская действительность. По этой причине он не всегда мог догадываться о степени всесилия мафиози из большого мира организованной преступности. К моменту принятия «сухого закона» Антонио Д'Андреа был главарем чикагской мафии. Ник Джентиле знавал его и в своей биографии говорит о нем, как о человеке, которого боялась вся Америка. Но Д'Андреа проиграл боссу ирландской группировки схватку за влияние в Девятнадцатом административном районе Чикаго. Ко времени окончания Первой мировой войны население этого района на семьдесят процентов было итальянским, хотя прежде там преобладали немцы и ирландцы. Несмотря на это численное преимущество, босс ирландской группировки одержал победу на отмеченных взрывами бомб и потасовками выборах 1921 года. За его кандидатуру было отдано 3984 голоса, а против него проголосовали 3603 человека. Спустя три месяца Д'Андреа застрелил один из его же собственных подручных. Единственным критерием, с помощью которого Джентиле оценивает степень могущества того или иного мафиозо, является та власть, которой он обладал внутри самой мафии, хотя такие сицилийские боссы, как Д'Андреа, вне всяких сомнений могли одержать верх в любой междоусобной схватке.

Негативной оценки заслуживает и тот факт, что, вспоминая Сицилию, Джентиле слегка искажает действительность. Так, например, Палермо, игравший главенствующую роль в деятельности мафии, для него менее важен, нежели Агри-женто или крошечный прибрежный городок Кастелламаре дель Гольфо. Те мафиози, которые колесили по Америке с целью сделать себе состояние, в свое время стремились поскорее выехать из подобной глуши. Что касается могущественных мафиози из Палермо, то у них не было стимулов к переездам.

Однако, несмотря на все эти недостатки, а также на тот факт, что многие детали повествования не поддаются проверке, огромное значение представляет собой главная линия предложенной Джентиле трактовки этого важнейшего периода в истории мафии. Он понимает, какими законами руководствовалась мафия, перемещаясь по Америке, ведь от понимания этих законов зависела его жизнь и успешная карьера. Кроме того, Джентиле превзошел многих историков, обозначив один почти незаметный, но очень важный для мафии рубеж и сделав детальный анализ того, почему она постоянно то приближается к этому рубежу, то вновь отступает. Как организация, мафия находится в прямой зависимости от той черты, которая отделяет «нас», то есть «людей чести», от «них», то есть обычных, а значит, низших людей.

Особый интерес представляют собой воспоминания Джентиле о том периоде истории мафии, который вошел в американский фольклор под названием «Война кастелламарцев 1930-1931 гг.». Такое название объясняется тем, что в этой «войне» принимали участие главным образом те мафиози, которые были родом из Кастелламаре дель Гольфо. Большая часть сведений о людях, возглавлявших мафию в последние годы «сухого закона», получена из воспоминаний об этой войне, написанных Валачи и другими американскими гангстерами, но многие ее аспекты до сих пор остаются неясными.

Если внимательно изучить воспоминания Джентиле, становится очевидно, что их значение явно недооценили. Он чувствовал, что ключом к пониманию механизма закулисных интриг, сопровождавших войну кастелламарцев, является способ, с помощью которого можно по своему усмотрению перемещать черту, отделяющую мафию от внешнего мира. Как и другие статьи кодекса мафии, роковая черта, отделяющая «нас» от «них», никогда не была абсолютом. В зависимости от тактических задач, она всегда изменяла свое местоположение. На Сицилии руководствовались такими же принципами, но одной из важнейших причин, отличающих американскую мафию, является то обстоятельство, что в Америке за этой чертой находились другие гангстеры. Это были люди из другого этнического окружения, но за ними стояли весьма могущественные структуры. В своих воспоминаниях Джентиле излагает чисто сицилийскую точку зрения на побудительные причины войны кастелламарцев.

Лидером боевой организации кастелламарцев был Сальваторе Маранцано. Он приехал в Нью-Йорк лишь в 1927 году. Этот мафиозо стал изгнанником из-за того, что подвергся преследованиям фашистского режима. Во главе противоборствующей группировки стоял Джо Массериа по прозвищу Босс, в то время считавшийся верховным руководителем. Одной из первых жертв войны между этими двумя главарями оказался мафиози уходящего поколения Морелло – беспалый главарь банды, совершившей нашумевшее убийство Мадониа. В августе 1930 года его застрелили в собственном офисе в Восточном Гарлеме. Лишь месяц спустя Джентиле вернулся в Штаты после завершения одного из своих наиболее продолжительных визитов на Сицилию. В своих мемуарах он не сумел или не захотел пролить свет на мотивы убийства Морелло. Причины этого неизвестны.

Кола Джентиле сообщает, что после возвращения в Штаты, на состоявшемся в Бостоне заседании генеральной ассамблеи ему было поручено возглавить делегацию, которая должна была встретиться с главарем кастелламарцев Маранцано. На том же самом заседании был низложен Джо Массериа, который был яростным противником Маранцано. На его место был избран временный верховный руководитель. Это было сделано для того, чтобы остановить конфликт, подрывающий устои всей организации.

Не вдаваясь в подробности, следует заметить, что в междоусобных войнах мафии часто выигрывает тот, у кого лучше организованы вооруженные группы, а не тот, у кого более высокое положение и более надежное политическое прикрытие. Но те синдикаты, которые полагаются на одну силу, как правило, долго не протягивают. Решаясь на этот рискованный шаг, Маранцано в первую очередь руководствовался весьма спорным предположением, что, одержав военную победу, он сможет укрепить свою власть. Он отказался от встречи с делегацией, возглавляемой Джентиле. Вероятно, он поступил так по той простой причине, что уже одерживал верх в этой войне, а возможно, и в сопровождавшей ее политической битве. Поскольку убийства продолжались и гражданское население оказалось под перекрестным огнем, на Джо Босса было оказано сильное политическое давление. Согласно воспоминаниям Джентиле, начальник полиции потребовал от него прекратить кровопролитие, недвусмысленно намекнув на то, что в противном случае Босс лишится политической поддержки.

В конце концов Маранцано согласился встретиться с мирной делегацией Джентиле и приказал, чтобы «переговорщиков» доставили на виллу, расположенную в 135 километрах от Нью-Йорка. Туда прибыл и Маранцано в окружении вооруженных до зубов боевиков. За пояс он заткнул два пистолета – свидетельство того, что он считал себя в большей степени военным вождем, нежели бизнесменом. Джентиле подумал тогда, что он выглядит как Панчо Вилья, и впоследствии называл кастелламарцев «изгоями» и «бандитами», – не потому, что они покинули Сицилию, и не потому, что они напоминали мексиканских партизан, а по той причине, что они представляли собой альянс мафиози, перешедших в из различных borgate Нью-Йорка. Тактика Маранцано состояла в том, чтобы сделать своими союзниками любых противников Джо Массериа.

В течение четырех дней и ночей мирная делегация находилась в убежище Маранцано. Джентиле даже не был уверен в том, что они выйдут оттуда живыми. Но, находясь под стражей, он пришел к убеждению, что члены возглавляемой им команды переговорщиков уже перешли в лагерь кастелламарцев. Это свидетельствовало о том, что в целом мафия переходит от нейтралитета к поддержке Маранцано. Лидеру кастелламарцев нужно было только потянуть время. В конце концов мирной делегации позволили уйти, но конфликт так и не был урегулирован.

Военное наступление Маранцано осуществлялось параллельно с пропагандистской кампанией. Он утверждал, что Джо Босс является диктатором и приговорил к смерти всех кастелламарцев. Как и на Сицилии, мафиози в Соединенных Штатах часто заявляют о том, что их действия полностью соответствуют традициям мафии. «Общество чести» подчиняется собственным законам, но каждый его член сам себе является юристом и изо всех сил пытается подогнать под себя правила кодекса чести. Помимо прочего, Маранцано бранил Массериа за то, что тот принял в мафию несицилийца Аль Капоне, который запятнал себя сводничеством.

Согласно версии Джентиле, Аль Капоне сыграл решающую роль в самый разгар войны кастелламарцев. Джентиле утверждает, что на самом деле вплоть до середины 1920-х годов «покрытый шрамами Аль» не являлся членом мафии. Принимая его, Джо Босс пытался хотя бы отчасти подорвать власть тогдашнего главаря чикагского «общества чести». Будучи более преданным боссу нью-йоркской мафии Массериа, нежели чикагскому главарю, Капоне получил санкцию воспользоваться своей собственной группой для того, чтобы добиться превосходства в Чикаго. Джентиле не высказывает предположений относительно той степени власти, которой Капоне обладал в Чикаго, известном своим обширным и многонациональным преступным миром. Джентиле, как всегда, интересует схема власти, существующая внутри «общества чести». Едва «покрытый шрамами Аль» укрепил свое положение в Чикаго, он сразу же попытался приобрести влияние внутри нью-йоркской мафии. В ходе продолжавшейся войны кастелламарцев Капоне постепенно начал понимать, что Джо Босс несет настолько очевидные потери и его так явно переигрывают, что даже его собственные помощники проявляют беспокойство.

Первая фаза войны завершилась 15 апреля 1931 года, в расположенном на Кони-Айленд ресторане «Скарпато». Там Джо Босс плотно пообедал с одним из своих помощников, Счастливчиком Лучано. Потом они стали играть в карты. Когда Лучано вышел в туалет, в зал вошла группа киллеров и, выполняя его указания, застрелила Массериа. Позже один фоторепортер, чтобы внести в ситуацию побольше зловещей двусмысленности, вложил в руку убитого туза пик. Кола Джентиле подозревал, что Капоне и Лучано решили, что Массериа слишком слаб, чтобы добиться мира, необходимого для бизнеса.

Убрав собственного босса, Лучано попытался выработать условия мира с Маранцано и кастелламарцами. Аль Капоне организовал заседание, на котором обсуждались последствия победы Маранцано. Джентиле мало что говорит об этом заседании, лишь упоминает, что его участники пребывали в «неописуемом смятении». В конечном счете Маранцано получил то, что хотел: он добился поста capo dei capi (верховного босса). Чтобы отметить свое избрание, он устроил банкет в Чикаго, входной билет на который стоил шесть долларов. Тысяча таких билетов была направлена Капоне, который, проявляя уважение, в ответ направил чек на шесть тысяч долларов. Подобные жесты сделали и другие боссы. Ожидались и другие вклады. В самом центре безвкусно украшенного стола стояло большое блюдо, в которое гости бросали пачки банкнот. Согласно подсчетам Джентиле, в тот вечер Маранцано получил 100 тысяч долларов.

Уже 10 сентября недавно коронованный босс Маранцано подвергся нападению в своем собственном офисе на Парк-авеню. Он получил ряд ножевых ран, а потом его застрелили. Это сделали гангстеры-неитальянцы, выдавшие себя за представителей налоговой службы. Их нанял Лучано. Война кастелламарцев закончилась гибелью вожаков обеих враждующих группировок.

Согласно легендам преступного мира, убийство Маранцано ознаменовало тот момент, когда Счастливчик Лучано «модернизировал» мафию. Излагая эту историю, некоторые авторы низводят роль Лучано до уровня этакого консультанта при руководителях мафии, благодаря деловым способностям которого были осуществлены всеобъемлющие преобразования и созданы новые, корпоративные направления. Существуют некоторые свидетельства того, что после убийства Джо Босса Маранцано попытался стать новым диктатором. В ответ на это Лучано убил его и ввел новую, более «демократическую» форму руководства. Он создал правящую Комиссию, в состав которой входили все главари нью-йоркских кланов и один человек со стороны. (Джентиле утверждает, что в то время уже существовали пять нью-йоркских кланов).

Большинство гангстеров, которые впоследствии вспоминали о событиях войны кастелламарцев, также сообщали, что в течение двух дней после гибели Маранцано были убиты двадцать, сорок, а то и девяносто сицилийских мафиози, находившихся в разных уголках Америки, – убиты по приказу Лучано. Это была знаменитая чистка, в ходе которой пострадали все «липкие пальцы» и «ходячие сейфы». По всей видимости, модернизация мафии включала в себя истребление престарелых сицилийцев. Однако в этой теории есть одно слабое место. Дело в том, что не существует ни одного документального свидетельства, подтверждающего массовое истребление мафиози, последовавшее за убийством Маранцано. Молодые гангстеры, которым рассказывали об убийствах двадцати, сорока или девяноста сицилийцев, явно не читали газет. Столь часто повторявшаяся история о чистке ветеранов является вымыслом.

Другой распространенной ошибкой является утверждение, что мафия была «старомодной». Какими бы криминальными способностями ни обладал Джо Босс, когда он переехал из Палермо в Нью-Йорк, они оказались настолько «современными», что позволили ему в течение более двух десятилетий успешно делать карьеру. Маранцано, который так недолго праздновал свою победу в войне кастелламарцев, приехал в Соединенные Штаты намного позднее. Но его на редкость стремительное восхождение к вершинам власти свидетельствует и о том влиянии, которое все еще оказывали взаимоотношения между сицилийцами на деятельность американского филиала мафии, и о той легкости, с которой «ходячие сейфы» преодолевали опасности, подстерегавшие их в Нью-Йорке. Другими словами, тот универсальный критерий, с помощью которого американских гангстеров делят на реформаторов и закоренелых консерваторов, не совсем применим к событиям 1930-1931 годов.

Предложенная Джентиле трактовка последствий окончания войны кастелламарцев отличается от вышеупомянутой и является более убедительной. Он считает, что идея создать правящую Комиссию не принадлежит Лучано. О ней заговорили вскоре после убийства Джо Массериа, на том самом заседании, участники которого пребывали в состоянии «неописуемого смятения». Судя по всему, Джентиле не считает эту Комиссию каким-то радикальным нововведением, ведь еще до Первой мировой войны в Соединенных Штатах проводились консультативные заседания высокопоставленных мафиози. «Люди чести» всегда пытаются подлатать старые правила и структуру своей организации. Весьма вероятно, что появление этой Комиссии явилось очередным примером такого дозволенного правилами «латания».

Джентиле считает, что и Массериа, и Маранцано были точно в такой же степени старомодны и точно так же склонны к единоличной власти, как и все предыдущие боссы. На Сицилии, перед тем как устранить главаря мафии, его имя дискредитируют и тем же «подытоживают» его устранение. Боссы погибают из-за чрезмерной алчности, властолюбия, слабости или старомодности. Во всяком случае, так утверждают их убийцы. Необходимо найти оправдания этим казням, мотивы совершения которых стары как мир: борьба за власть и страх.

Победители в междоусобных войнах мафии тоже любили представлять свое восхождение к власти как наступление новой эры. Похоже, это имело место и в Нью-Йорке в 1931 году.

Будучи человеком крайне проницательным, Ник Джентиле считал, что все это своего рода внутренняя пропаганда. Он утверждал, что только после убийства Маранцано Лучано занял настолько высокую позицию в иерархии мафии, что стал одним из членов Комиссии. Судя по всему, уже задолго до этого Лучано был весьма влиятельным человеком и важнейшей опорой власти Джо Массериа. Таким образом, выполняя ту же функцию, которую прежде выполнял Капоне, Лучано стал тем «внешним фактором», с помощью которого можно было склонить на свою сторону равновесие сил в борьбе за власть внутри относительно узких границ «общества чести». Контакты, которыми располагал Счастливчик в гораздо более обширном мире ирландских и еврейских преступных группировок, стали тем важнейшим ресурсом, который он использовал внутри мафии.

Смерть Маранцано можно считать событием, которое ознаменовало превращение мафии Соединенных Штатов из сицилийской преступной организации в итало-американскую. И по этой причине американская мафия впредь появится на страницах этой книги только тогда, когда ее деятельность будет иметь прямое отношение к событиям на Сицилии. Однако из всего сказанного вовсе не следует, что процесс американизации мафии представлял собой резкий переход, который раз и навсегда оборвал связи с традициями Старого Света. Этнический состав мафии слегка расширился, поскольку она впитала в себя неаполитанцев, а также итальянцев из других южных областей. Две части мафии постепенно разделились, но американцы всегда признавали главенство сицилийской мафии, которая продолжала оставаться крепкой семьей, обладавшей деловыми связями по ту сторону Атлантики. После 1931 года ядро американского «общества чести» по-прежнему составляли этнические сицилийцы. Кое-где главенству сицилийцев ничто не угрожало. Так, например, в Буффало мафию на удивление долго возглавлял Стефано Маджаддино, родом из Кастелламаре дель Гольфо. Он оставался верховным боссом с 1920-х годов и вплоть до самой своей смерти, наступившей в 1974 году. После того как ушли со сцены Лучано, Капоне и подобные им молодые гангстеры эпохи «сухого закона», сицилийские методы еще долго оставались характерной чертой американской мафии.

Помимо всего прочего, мафиози Сицилии и Соединенных Штатов продолжают относить себя к другой породе, нежели та, к которой принадлежат обычные люди и даже другие преступники. И для американского мафиози, и для сицилийского быть «человеком чести» – значит действовать независимо от принятых в обществе представлений о добре и зле.

Когда «сухой закон» был наконец отменен, Америка уже четыре года находилась в состоянии Великой депрессии. Организованной преступности удалось пережить эти изменения в значительной степени благодаря индустрии азартных игр. Дела Ника Джентиле вновь резко пошли в гору. Он стал партнером владельца игорного дома, расположенного на Манхэттене, в районе Малой Италии.

Однако с отменой «сухого закона» изменилось и общественное мнение, которое теперь было более резко настроено против организованной преступности. Будь то в Америке или на Сицилии, мафия не могла существовать без связей в сфере политики. В 1932 году, во время состоявшегося в Чикаго общенационального съезда Демократической партии, Фрэнк Костелло остановился в роскошной гостинице «Дрейк» и проживал в одном номере с лидером 11-го избирательного округа Манхэттена. В другом номере этой же гостиницы поселился Счастливчик Лучано, деливший его с лидером демократов от второго избирательного округа Нью-Йорка. Но в отличие от предвоенной Италии, Соединенные Штаты были демократическим государством. Борьба за власть в Америке была более открытой и позволяла с почти одинаковой легкостью делать политическую карьеру на обещаниях бороться с преступностью и пользоваться голосами тех, кого подкупили гангстеры. Голливудские кинокартины начала 1930-х годов точно воспроизводят те перемены в общественном настроении и в тактике политической борьбы, которые последовали за отменой «сухого закона». Вместо таких гангстерских фильмов, как «Маленький Цезарь» (1931) и «Лицо со шрамом» (1932), Голливуд стал снимать фильмы, прославляющие подвиги блюстителей закона. Джеймс Кейни, сыгравший бандита в кинокартине «Враг государства» (1931), превратился в агента ФБР в киноленте «Агенты» (1935). В 1933 году мэром Нью-Йорка был избран Фиорелло Л а Гуардия, ликвидировавший все незаконно установленные в городе игральные автоматы, доходы от которых получал Фрэнк Костелло. Впрочем, это не слишком огорчило Костелло, который по приглашению сенатора Хью Лонга перевез их в Новый Орлеан и стал делиться с сенатором получаемыми доходами. Более тревожным событием для организованной преступности Нью-Йорка стало назначение Томаса Дьюи на должность прокурора по особым делам. Он получил этот пост в 1935 году. Прежде Дьюи, успехи которого в борьбе с уличной преступностью были широко разрекламированы, дважды (и оба раза неудачно) баллотировался на выборах республиканского кандидата в президенты. В 1941 году ему удалось стать губернатором Нью-Йорка.

Среди жертв новой антигангстерской кампании оказались весьма заметные фигуры. Давлению со всех сторон подвергся Артур Флегенхаймер, по прозвищу Голландец Шульц, который был одним из помощников Лучано и «королем» рэкетиров Гарлема. Он столкнулся со стремительно возрастающими расходами за услуги адвокатов, которые защищали его от предъявляемых Дьюи обвинений в неуплате налогов. Чтобы противостоять угрозам со стороны кандидатов-реформаторов, политическим покровителям Голландца также требовались крупные суммы денег. Он неуклонно терял власть над людьми, которые занимались уличным мошенничеством. Так продолжалось вплоть до октября 1935 года, когда Шульца застрелили в Ньюарке, в казино «Пэлас Чоп». Затем Дьюи загнал в угол и самого Счастливчика Лучано. Он был приговорен к пятидесяти годам тюрьмы без права обжалования по обвинению в развращении (о чем еще будет рассказано в следующей главе). Окружной прокурор Бруклина и будущий мэр Нью-Йорка Уильям О'Двайер отправил на электрический стул Луиса Буколтера по прозвищу Лепке, который обложил рэкетом торговлю одеждой. Этот человек стал первым влиятельным гангстером, которого приговорили к смерти.

Новая кампания по борьбе с торговлей наркотиками положила конец карьере Кола Джентиле в Америке. В 1937 году он был арестован федеральными агентами в Новом Орлеане по обвинению за участие в наркосиндикате, действовавшем на пространстве от Техаса до Нью-Йорка. Собственная версия Джентиле состоит в том, что после переговоров с бруклинским боссом он был выпущен под залог и бежал на Сицилию, чтобы уже никогда не возвращаться в Америку. Однако, вполне возможно, в этой истории имеется немало эпизодов, о которых он умолчал. Один мафиози, который уже в 80-х годах XX века под присягой давал свидетельские показания, утверждал, что боссы Палермо просили боссов его собственного клана Катанья умертвить Джентиле и тем самым оказать услугу американцам. Затем он между прочим добавил, что Джентиле сбежал из Америки после того, как дал показания полиции. Никто не удосужился сделать соответствующий запрос. «Они оставили в покое бедного старика. В конце своей жизни он пал так низко, что не умер с голоду лишь по милости своих соседей, которые время от времени снабжали его тарелкой с макаронами». Вероятно, мы никогда не узнаем, действительно ли жалость соседей продлила дни Кола Джентиле.

Благодаря Второй мировой войне, американские гангстеры получили передышку после тех тревог и осложнений, с которыми они столкнулись во второй половине 1930-х годов. Война отвлекла внимание прессы и открыла для мафии новые возможности. Особое недовольство у американцев вызвало введение ограничений на потребление бензина. Гораздо драматичнее сложилась судьба мафии на Сицилии, но и для нее война оказалась спасением.