Берлин, 12 июля 1938 года

В кабинет Гейдриха вошел мужчина средних лет. На мужчине был недорогой, но аккуратный, хорошо выглаженный костюм, подобранный в тон галстук. У него было сухощавое лицо, небольшие аккуратно постриженные усики. Вся манера поведения этого человека вызывала только полное доверие.

Гейдрих, стараясь не смотреть в глаза посетителю, предложил тому сесть в кресло около журнального столика, а сам сел с другой стороны. Он разлил в две рюмки коньяк, жестом предложил посетителю и сказал:

— Мне рассказывали о ваших способностях, герр Функ. Мне также жаловались по поводу ваших высказываний в отношении нынешнего положения в стране. Ну что же, каждый вправе иметь свое собственное мнение о происходящем.

— Судя по тому, что мне говорили перед этим, последнее сомнительно, — тихим приятным голосом сказал посетитель.

— Не надо впадать в крайности, герр Функ, — улыбнулся Гейдрих. — Да, мы боремся с врагами государства. Но ведь простое высказывание не является таким уж суровым преступлением, наказывается действие, а, насколько я в курсе, никаких действий с вашей стороны предпринято не было. Любая страна живет в интересах большинства, и это не зависит от того, существует ли в ней так называемая демократия или нет. Большинство немцев выбрало национал-социализм, если бы это было не так, разве мы бы удержались у власти? Но даже и при такой ситуации среди того большинства, которое выбрало национал-социализм, есть люди, несогласные с тем, что делает нынешнее правительство. Любое правительство напоминает канатоходца: оно ловит равновесие между всеми слоями общества. Хотя все равно кто-то остается чем-то недоволен. Разве я не прав?

— В чем-то здесь есть логика, — согласился посетитель, — но я никогда не задумывался об устройстве государства с этой стороны.

— А зря, — опять улыбнулся Гейдрих, — Давайте согласимся в том, что нынешнее правительство во многом улучшило ситуацию в стране по сравнению с тем, что было до него. Любой гражданин ныне может найти работу с достойной оплатой, у нас нет голодных. Правда, чьи-то доходы и поубавились, но это в основном те, чей достаток с очень большой натяжкой можно назвать честным заработком. Вы с этим не согласны?

— И в этом есть доля правды, — опять согласился посетитель.

— Вот видите, — можно сказать, искренне обрадовался группенфюрер, — Не все так плохо. Есть и положительные стороны в нашей жизни.

— Я с этим вполне согласен, — ответил герр Функ своим тихим ровным мягким голосом. — Мои высказывания, которые так не понравились герру Мюллеру, касались антисемитизма и агрессивной политики. Пока я жил в цирке, я очень много общался с евреями и ничего предосудительного о них сказать не могу. Хотя среди них есть и разная дрянь, но не больше, чем среди немцев. А насчет агрессии, так насилие мне претит с детства.

— Я рад, что вы со мной так откровенны, — снова оживился Гейдрих, — Антисемитизм — это очень сложный вопрос. В частной жизни любой из нас встречал милых и добрых евреев. Но давайте не будем сейчас обсуждать частности. Ведь главное, о чем говорят антисемиты, это — отношение евреев к государству. Более того, возьмите Францию и, например, Англию. Конечно, там есть небольшие и слабые группы антисемитов, но в целом эти государства ничего против евреев не имеют. Хотя, может быть, это и до поры до времени. С другой стороны, посмотрите на Россию: вот вам пример страны, захваченной евреями. Русским это стоило тридцать миллионов жизней. Вдумайтесь! Тридцать миллионов! Не всякая война может похвастаться такими жертвами. Ведь это население средней европейской страны!

— Почему вы считаете, что Россия захвачена евреями?

— Ах, герр Функ! Да вы даже не удосужились прочитать «Майн кампф»! Я бы на вашем месте сделал это просто из любопытства. Но и без этого, поверьте мне, так как я по долгу службы обязан следить за тем, что там происходит, я скажу вам: все нынешнее руководство России — евреи. И хотя они поменяли свои настоящие имена, достаточно только взглянуть на фотографии. Неужели вы сами не можете отличить человека от еврея? А посмотрите на постоянное уничтожение русских!

— Но, например, Троцкий тоже еврей, — возразил посетитель.

— Так его и не расстреляли, а выслали, — тут же парировал Гейдрих, — Но оставим евреев, как я сказал, это трудный и длинный вопрос. Поговорим лучше об агрессивности нашей политики. Когда кончилась прошлая война, мне было четырнадцать лет. Я был мальчишкой. Но все равно я очень хорошо помню ту высокую плату, которую мы, немцы, заплатили за поражение. Даю вам честное слово, я очень бы не хотел повторения этого. И, смею вас уверить, таких, как я, много, очень много. Похоже, именно к таким относитесь и вы. Вот здесь мы с вами можем найти точку соприкосновения.

Гейдрих сделал паузу и искоса, стараясь не глядеть прямо в глаза, взглянул на собеседника. Тот, казалось, заинтересовался разговором, но все равно что-то в его позе выдавало внутреннюю напряженность.

— Я, как и большинство в этой стране, вполне доволен существующим порядком. Более того, я считаю, что всем нашим достижениям мы обязаны фюреру. Но фюрер попал под влияние некоторых советников, которые толкают его к развязыванию войны. Эти люди, ни разу в своей жизни не державшие винтовку, уверены, что даже и во время войны их жизни ничего не будет угрожать, а положение ни на йоту не ухудшится. Ладно, аншлюс прошел без каких-то потерь. Думаю, подобный вариант возможен и с Судетами, но в дальнейшем мы можем опять оказаться в военном противостоянии против наших давних врагов Франции, Англии и России. Чем это кончилось, мы с вами хорошо знаем. И, поверьте мне, этого боимся не только мы с вами. Нет! Этого боятся даже многие из наших генералов. И вот я хочу, чтобы вы помогли нам исправить это положение.

— И как же я могу вам помочь? — с нескрываемым интересом спросил посетитель.

— Учтите, то, что я вам сейчас скажу, большая тайна. Даже если вы не согласитесь нам помочь, вам придется хранить эту тайну. Я иду на большой риск, доверяя ее вам, но у нас нет другого выхода. Идея состоит вот в чем. Вы при помощи гипноза внушаете человеку, что он должен сделать бомбу с часовым механизмом и заложить ее в определенном месте, выставив на определенное время. Бомба взорвется вхолостую: она взорвется через несколько минут после ухода фюрера. Но это будет сигналом как для фюрера, так и для его советников. Сигналом о недопустимости войны. Этим мы не только предупредим их, но и привлечем внимание общественности к этому вопросу, сообщим о том, что военной политикой недовольны многие. Что вы на это скажете?

Какое-то время посетитель сидел молча, не мигая изучал узор на ковре. Потом сказал:

— А вы уверены, что это поможет?

— Мы надеемся на это. На свете существует слишком мало вещей, уверовать в которые можно на сто процентов. Скажу только, что это часть плана, но остальное мы сделаем без вас. Так что вы скажете на это?

На этот раз посетитель молчал очень долго.

— Все это очень неожиданно, — наконец сказал он, — Мне надо бы все обдумать. Честно говоря, я так и не понимаю всей сути этого… номера.

— Это вполне естественно, — кивнул Гейдрих. — Мы отвезем вас сейчас в загородный домик, где вы поживете несколько дней, ни в чем себе не отказывая. Мы обеспечим вас всем, разве что кроме женщин. Поймите, мы не можем рисковать. Ставка в игре — судьба Германии.

— Значит, я буду арестован? — встрепенулся посетитель.

— Не надо таких громких слов. Просто вы на какое-то время будете изолированы. Вы что, так и не поняли, что сейчас вы в своих руках держите хрупкий хрустальный шар под названием «судьба Германии»? Как только вы примете окончательное решение, положительное или отрицательное, вы позвоните по телефону, который будет стоять на вилле, и мы встретимся вновь. До свиданья.

— До свиданья, — медленно вставая, попрощался посетитель, — Или, может, прощайте?

— Бросьте. Вы наслушались бабских сплетен, — раздраженно сказал Гейдрих, — Даже если исходить из простой логики, то мы обращаемся к вам за помощью — значит, вы нам нужны. Зачем нам вредить самим себе? На данный момент я не вижу причин для окончательного прощанья.

Посетитель несколько замешкался.

— Идите, — сказал, вставая с кресла, Гейдрих, — ваше сопровождение вас ждет в приемной.

Когда посетитель уже стоял в дверях, Гейдрих незаметно нажал кнопку, расположенную под крышкой его стола. Когда он готовился к этой встрече, он договорился с охраной, что сигналом о том, что посетитель не воспользовался своим даром, будет нажатая кнопка. В противном случае, предупредил Гейдрих, никакие мои приказания не выполнять. Посетителя не выпускать ни под каким предлогом.

После того как за посетителем закрылась дверь, Гейдрих выпил залпом две рюмки коньяка, вытер со лба пот, сел, откинувшись на спинку, в кресло и закрыл глаза. Все тело его гудело, как будто он долго и упорно поднимал тяжести.

Посидев так около десяти минут, Гейдрих встал и звонком вызвал адъютанта.

— Пригласите ко мне Мюллера, — попросил он.

Пока не пришел Мюллер, Гейдрих сел за письменный стол, закурил и из ящика стола достал какую-то бумагу.

Когда прибыл Мюллер, Гейдрих протянул ему бумагу и сказал:

— С сегодняшнего дня вы, Генрих, назначаетесь начальником инспекции полиции безопасности и СД на территории Австрии. Выезжайте сегодня же в Вену и наладьте там работу наших служб. Но не задерживайтесь — ваши нынешние обязанности с вас не снимаются. Посвятите Вальтера Шелленберга во все подробности парижского еврея-провокатора, чтобы в случае чего он мог бы заменить вас в ваше отсутствие. С этим вашим феноменом я поработаю сам. Удачи.

— Слушаюсь, группенфюрер, — отсалютовал Мюллер и вышел из кабинета.