Пригород Берлина, 29 июня 1938 года

Гейдрих приехал, когда Гиммлер и Геббельс сидели уже за столом. Он поздоровался и извинился за то, что его задержали дела.

Во время обеда о делах не говорили: обсудили некоторые слухи, поделились свежими анекдотами. Когда же официант принес десерт и коньяк, перешли к делу.

— Ну, так что вы решили с моим предложением? — спросил Гейдрих.

— Ты знаешь, Рейнгард, чем больше я о нем думаю, тем больше оно мне нравится, — сказал Гиммлер.

— Мне тоже, — согласился Геббельс, — но я все же настаиваю, что надо поставить Гитлера об этом в известность. Представьте себе, как мы будем выглядеть, если на каком-то этапе наше предприятие станет известно фюреру. Вы думаете, он поверит, что мы не хотели ничего дурного?

— Я продолжаю настаивать на том, что если мы сообщим об этом фюреру, то операция потеряет смысл, — возразил Гейдрих. — То, что она будет открыта в процессе подготовки, маловероятно: мы постараемся соблюдать полную секретность. С другой стороны, даже если что-то и станет известным, то все это в первую очередь попадет к нам в руки, а мы сразу же сумеем принять меры. Если же мы будем предварительно разговаривать об этом с фюрером, то круг лиц, посвященных в наши планы, резко возрастет, и секретность снизится в геометрической прогрессии.

— Вы слишком самоуверенны! — воскликнул Геббельс. — Вы забываете, что на наши приготовления может наткнуться абвер, и тогда нам точно не сносить головы. Как говорится, неожиданное приходит очень часто.

Гейдрих покачал головой:

— Абвер занимается совсем другими задачами: внутри страны у него практически нет никакой агентуры, разве что в вермахте. Это не реально. К тому же конечную цель операции знаем только мы втроем. Больше никто из участников настоящей цели и ее организаторов знать не будет.

— Я согласен с Рейнгардом в том, — вмешался Гиммлер, — что посвящать фюрера в эту затею не следует. Если мы посвятим в это дело фюрера, то в определенный момент он же и повернет его против нас. Чего вы боитесь: мы никого из исполнителей далеко от себя не отпустим.

— И все равно — риск слишком велик, — продолжал возражать Геббельс, — Один неверный шаг, и мы все втроем окажемся на одной виселице.

— Тогда — забудем про этот разговор, — отрезал Гейдрих.

— Но, может, все-таки мне поговорить на эту тему с фюрером? — продолжал настаивать министр пропаганды, — Я сумею ему все объяснить.

— Не надо, — покачал головой Гиммлер, — Забудем про это. Рейнгард, а как у вас движутся дела в отношении погрома?

— Мои люди начали операцию по подготовке исполнителя акции. Но вы же сами понимаете — это требует времени. Акцию проведем, скорее всего, в Париже. Я долго думал и пришел к выводу, что для нашей цели больше всего подходит фон Рат. Лучше он таким образом сослужит нам хоть какую-то службу, чем кончит за решеткой. А за решетку он рвется всеми силами: у меня папка с его высказываниями пухнет день ото дня.

— Неужели же он зашел так далеко? — изумился Геббельс.

— Наша задача в том и состоит, чтобы не дать человеку зайти слишком уж далеко, — улыбнулся Гиммлер. — Любое преступление легче задавить в самом начале, чем устранять его последствия.

Геббельс только удивленно покачал головой.

— У меня уже готовы проекты инструкций по проведению погрома, — продолжил тему Гиммлер, — Я посоветовался кое с кем из руководителей местных организаций, они говорят, что их люди вполне могут осуществить такую акцию. Никаких эксцессов не будет — все будет под контролем.

— Все это надо сделать в стихийном порыве возмущения, но с немецкой аккуратностью и точностью, — оживился Геббельс.

— Вот для этого там и будут наши люди, — кивнул головой Гиммлер.

Когда они уже разъезжались после дружеского ужина, Гейдрих сел в машину Гиммлера, сославшись на то, что по дороге им надо будет обсудить кое-какие дела. Уже устраиваясь рядом с Гиммлером в машине он сказал:

— Я полагаю, задуманную попытку покушения надо будет осуществить, не привлекая к этому Геббельса. Мы слишком много выиграем от этой операции.

— Вы с ума сошли, — возмутился Гиммлер, — он же первый нас с потрохами и выдаст!

— Не думаю, — возразил Гейдрих. — Вы же видели, какой он трус. Мы его предупредим, что если он заикнется где-нибудь хоть словом о том, что ему известно, то пойдет с нами в одной упряжке. И предъявим ему для этого доказательства. Он с перепугу даже не догадается их как следует проверить. А вот мы от этой акции выиграем много: заговор раскроем мы, и наши акции взлетят к потолку.

— Может, вы и правы, — задумчиво сказал Гиммлер, — Я верю вашей интуиции и способностям, Рейнгард.

И Гейдрих понял, что ему дан зеленый свет.