Прага, 20 мая 1939 года

Вацлав Моравек готовился к очередной связи с Лондоном. Он достал из тайника радиостанцию, включил ее, зная, что ей надо хорошо прогреться, и поставил перед глазами будильник. Сообщение он уже подготовил и зашифровал. Он все больше и больше начинал ощущать себя хозяином положения: операции разрабатывал он сам, людей подбирал сам, никто его не контролировал, никто не давал советов. Судя по текстам радиограмм, Лондон перед ним заискивал, понимая, что заменить его так просто нельзя, а их благополучие во многом зависит от его деятельности.

Штабс-капитан не сомневался, что немцы уже заметили работу его радиостанции, но это его не пугало. Он еще не имел понятия, что у немцев есть аппаратура, позволяющая определять местонахождение радиостанции. Не подозревал он и о том, что немцы за время последних его радиосеансов уже вычислили дом, из которого он ведет передачи, навели справки о жильцах и теперь так же, как он, с нетерпением ждали начала радиосеанса. На двух соседних улицах уже стояли два автобуса с солдатами из спецподразделения гестапо, которые ждали только сигнала от радиста, внимательно слушавшего эфир. Всей операцией руководил лично оберштурмбанфюрер Гешке, который и сидел в одном из автобусов. В другом автобусе старшим считался гауптштурмфюрер Абендшен.

Наконец стрелки будильника показали долгожданное время, и Вацлав взялся за ключ. Сегодня сообщение у него было очень коротким, никакой новой информации от Рене не поступало, а о своих действиях он отчитывался в очень скупых выражениях. Да и отчитываться-то, по правде говоря, было не в чем. Сейчас его группа выросла до семи человек, но этого все равно было слишком мало. К тому же присоединившиеся к нему люди никогда не имели никакого отношения к армии, а значит, были полными дилетантами во всех военных вопросах. Им еще надо было учиться и учиться. Штабс-капитану даже пришлось сделать с ними несколько поездок за город, чтобы научить их стрелять.

Треск ломаемой двери оказался для Моравека полной неожиданностью, но все же он не растерялся. Передачу он, можно сказать, уже закончил. Вацлав схватил шифровальный блокнот, листок с шифровкой и бросился к дальней комнате, которая выполняла у него роль спальни. Пробегая по коридору, он успел сделать несколько выстрелов в сторону входной двери, рассчитывая, что это несколько задержит нападавших.

Квартира Вацлава находилась на пятом этаже старого доходного дома. Когда он снимал эту квартиру, то у него и в мыслях не было позаботиться о запасном выходе. Он никак не думал, что первая стычка с гестапо произойдет так скоро.

Вбежав в спальню, он затравленно начал оглядываться: входная дверь уже явно поддалась под тяжелыми ударами прикладов. Выход из комнаты был один: окно. Штабс-капитан вскочил на подоконник и одним ударом ноги распахнул окно. Он взглянул вниз — прыгать с пятого этажа было равносильно самоубийству. Тогда он посмотрел наверх, ища возможность перебраться на крышу или чердак, хотя немцы, наверное, предусмотрели такой ход и перекрыли этот путь. И тут ему на глаза попался спускающийся до земли трос громоотвода.

Времени на раздумье не оставалось, Вацлав схватился за трос голыми руками и заскользил вниз. Он попытался захватить трос ногами, но это ему не удалось, пришлось тормозить только руками. Руки обожгла пронизывающая до глубины сознания боль, но он старался об этом не думать. Главное — убежать.

Наконец его ноги почувствовали твердую почву. Он прекрасно знал этот район и, не долго раздумывая, бросился в сторону ближайшего проходного двора. Немцы, очевидно, никак не ожидали такого исхода событий и не оставили никого в оцеплении. Автобусы, в которых остались только шоферы, стояли на улице, и штабс-капитан благополучно их миновал.

Руки нестерпимо болели, но Вацлав этого даже не замечал; он бежал по направлению к Влтаве, где с наибольшей вероятностью можно было укрыться.

Гестаповцы ворвались в уже пустую квартиру. В результате операции им досталась только рация да поношенная одежда. Гешке был вне себя, но операцией руководил лично он, и вина за то, что дом не оцепили, лежала, соответственно, тоже на нем. А во «Дворце Печека» сидел сам Генрих Мюллер и ждал исхода операции. Правда, теперь гестапо было известно имя радиста: штабс-капитан Вацлав Моравек. Но это была капля в море: Моравек, наверняка, имел документы и на другое имя. На всякий случай Гешке распорядился оставить на квартире засаду и уныло побрел к автобусу, обдумывая по дороге, как ему лучше доложить о провале всемогущему начальнику имперского гестапо.

А в это время штабс-капитан Моравек сидел под мостом через Влтаву. Обе его руки были сплошной рваной раной. Безымянный палец на правой руке висел на тонкой полоске кожи. Штабс-капитан сжал зубы и оторвал его прочь. Потом он разорвал подол рубашки и кое-как наложил себе повязку. После этого стал обдумывать, куда ему направиться. Надо было найти место, чтобы отсидеться там несколько дней и привести себя в порядок. Самое ближнее и надежное место была квартира Барабана. Туда и направился шатающейся походкой Вацлав Моравек.

Уже под утро обессилевший Моравек добрался до квартиры товарища. Заспанный Барабан насилу узнал своего командира. Он начал действовать незамедлительно: нашел припрятанную на особый случай бутылку самогона, промыл раны, наложил чистую повязку.

— Утром пойдем к доктору, — сказал он, — Я знаю тут поблизости одного, который не будет задавать лишних вопросов.

Покончив с перевязкой, приятели сели на кухне, разлили остатки самогона и начали обсуждать случившееся.

— Не могу понять, как они так быстро вышли на меня, — не переставал удивляться штабс-капитан. — В чем была моя ошибка? Теперь надо быть осторожней, но вот в чем?

— Надо каждому иметь по несколько квартир, — заметил Барабан. — И как можно чаще менять квартиры. Когда долго живешь на одном месте, то соседи волей-неволей начинают к тебе присматриваться и замечать твои странности. А соседи бывают разные: некоторые и сразу в гестапо побегут.

— И все равно для меня этот визит остается загадкой, — покачал головой Моравек, — Ну да ладно, пока что мы потеряли только один палец и рацию. Завтра придется ехать к тайнику за новой. Еще посмотрим, чья возьмет.