Глава 4 РАУЛЬ ВАЛЛЕНБЕРГ — ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Несть числа странностям истории. В том, как она обошлась с 33-летним шведским дипломатом, проще выбрать моменты, которые нельзя назвать странными. Начиная с 13 января 1945 года — дня прихода Рауля Валленберга к советским войскам в Будапеште и кончая днем 17 июля 1947 года — днем, когда была зарегистрирована его смерть — все выглядело и выглядит до сегодняшнего дня по меньшей мере странным. Об этом шла речь в предыдущих главах этой книги — и, увы, будет говориться в настоящей, заключительной главе. Сама дата смерти Валленберга ставится под сомнение — таково заключение шведской стороны в российско-шведской рабочей группе, которая была создана 10 лет назад.

Будем откровенны: иначе быть и не могло. Арест, совершившийся вопреки всем нормам цивилизованного поведения; заключение, незаконное по всем своим характеристикам; смерть, скорее походящая на убийство; наконец, вопиющий и заведомый обман общественного мнения со стороны советского правительства все это обусловливало необходимость и неизбежность лжи. Сначала она казалась странной, затем стала нормой поведения советской политики и заставляла отказываться от обычных, объяснимых здравым смыслом шагов и действий. Их не было в том, как вела себя советская дипломатия — не сама по себе, а как часть созданной в СССР системы мышления и поведения.

То, что мы до сих пор могли (и не могли) узнать о событиях вокруг личности шведского дипломата, составляет некую, порой абсурдную коллекцию. Начало её, как можно было понять и увидеть по первым главам книги, относится к осени — зиме 1944 года, а конца ей не видать, ибо сообщения о «живом» Валленберге продолжают поступать до сегодняшнего дня. Здесь не помогли десятки советских официальных заявлений о смерти шведского дипломата — ведь известно правило: "Единожды солгавши…" Тем не менее (а, может быть, тем более) миновавший исторический период (1945 — 2001) заслуживает анализа. Хотя он, увы, ничего не может изменить в конечном итоге (Валленберг мертв, погубивший его режим подвергся всеобщему осуждению и развалился), очень полезно попытаться разобраться в той технологии государственной лжи, которая была создана советским режимом. Неправильны утверждения, будто советские власти не придавали делу Валленберга особого значения (по крайней мере на первой стадии). Нет, это было не так: ведь им занимались высшие государственные деятели Советского Союза (включая Сталина), его неоднократно обсуждало Политбюро (Президиум) ЦК КПСС. Другое дело, что советский режим сам себе создал сие дело (по принципу "за что боролись, на то и напоролись"). Но толстые тома документов, накопившихся из шведских запросов и советских ответов, заслуживают разбора.

Если обратить внимание на советские ответы по Валленбергу, то их характер менялся. Сначала самой главной отличительной чертой был разнобой. Деканозов говорил о заботе, окружающей Валленберга, "Радио Кошут" — о гибели, чиновники МИД — о том, что вообще Валленберга знать не знают. Разнобой, как выясняется, был и в верхах: МИД действительно не знал того, что знает МГБ; МГБ не обращало внимания на нужды дипломатов. Разнобой длился довольно долго. Почему? В первую очередь из-за слепой уверенности спецслужб в том, что им все позволено, все дозволено. Своеобразное государство в государстве, ведомство Абакумова могло себе позволить не сообщать не только МИДу, но и соседним службам (внешней разведке) об аресте Валленберга, а когда об этом все-таки стало известно, позволяло себе не давать никаких разъяснений по поводу причин и целей ареста. Добавлю, что это происходило в "кульминационный период" авторитета Абакумова в глазах Сталина, а следовательно, во время, когда ни один из руководящих деятелей советского государства не мог осмелиться оспорить решение Абакумова.

Но даже когда Абакумов зашатался, его действия не подлежали обсуждению (и осуждению). На них как бы распространялась незримая «эманация» сталинского имени: а вдруг Сталин, одобрив действия Абакумова, дал ему некие особые указания? Вдруг Валленберг действительно нужен для каких-то неизвестных целей? Так постепенно стал вырабатываться некий «образчик» для советских ответов в ответ на шведские запросы: занимать неопределенную позицию, не опровергая шведские мнения о возможности гибели Валленберга во время боев в Будапеште. Примерно в этом направлении идет ответ Вышинского в августе 1947 года, в котором говорилось, что Валленберга "нет в Советском Союзе". Напомним, что признание последовало с советской стороны лишь в 1957 году, то есть значительно после смерти Сталина. В рамках же "общей неопределенности", существовавшей вокруг дела с 1945 года, разнобой первых лет сменился ничего не обязывающими и ничего не разъяснявшими заявлениями на "среднем уровне".

Оба периода (разнобоя, а затем бессодержательных ответов) очень логично укладываются в новую схему, которую мы узнали от Александра Николаевича Яковлева. Ведомство Берия — Абакумова — Меркулова — Серова испытало чувство, близкое к коллапсу, когда выяснило крах своих надежд на продолжение сотрудничества с Раулем Валленбергом. Он наотрез отказался (чему, безусловно, способствовало поведение хозяев Лубянки). Как же это можно было перенести, когда ранее полезный человек говорит «нет»?

По мнению А. Н. Яковлева, сам факт сотрудничества Валленберга с советской, как, впрочем, с американской, английской и даже со шведской, секретной службой был не только естественным, но и необходимым.

— Для выполнения своей благородной, но необычайно сложной цели спасения обреченных нацистами на смерть людей — Валленбергу в чужом ему городе нужна была помощь, — считает Яковлев. — Ее могли оказать специальные службы. Трудно сейчас установить, когда он искал помощи у советской стороны, — была ли это связь с представителями военной или чекистской разведки. Для Валленберга тогда, в Будапеште, это было бы безразличным, для советской же стороны после войны — небезразличным. У меня есть серьезное подозрение, что он вышел на работников ГРУ, чего чекисты ему потом не простили.

Со своей стороны, я лишь мог вспомнить, что приказ привезти Рауля в Москву пришел не по линии Смерша, а от заместителя наркома обороны Булганина — с последующей информацией Смерша.

— Так или иначе, связь с советскими представителями могла была быть не «формализована» в виде подписки, — продолжал свои рассуждения мой маститый собеседник. — Самое главное — он служил высокой, благородной цели…

Но то, что было неважно в Будапеште в 1944 году, могло стать решающим в Москве в 1944-м, когда Валленберг оказался в руках Смерша, ревниво относившегося к своим конкурентам. Теперь о том, как доложить Сталину, решал Абакумов. Когда же выяснилось, что Абакумов потерпел с Валленбергом неудачу, то Смершу не только не прибавилось желания молчать о своем узнике, а оно стало абсолютным.

Мне представляется, что вскоре после начала допросов Валленберга на Лубянке, его дело приобрело особый характер: характер внутренней, внутриведомственной тайны хозяйства Абакумова. Смерш, а с ним и за ним МГБ вообще считали свои следственные дела совершенно секретными, а в случае Валленберга дело стало секретным в квадрате. О нем никто не должен был знать даже в намеках — недаром Абакумов в разговоре с Фитиным и Елисеевым так резко оборвал все попытки ведомства внешней разведки подключиться к вербовке. Для советского дипломатического ведомства готовились фальшивые и противоречащие друг другу информации. Неизвестно, какую роль сыграло дело Валленберга в отношении Сталина к Абакумову, а потом в решении о снятии и расправе с Абакумовым.

Внешне смерть Сталина не отразилась на "валленберговской тематике". Но подспудные изменения назревали: Абакумов был убран и заменен Игнатьевым, затем с Абакумовым поступили ещё решительнее — расстреляли. Приход Хрущева к власти, расправа Хрущева с Берия предвещали новый этап в роли служб безопасности в советском государстве. Теперь с ними стали обращаться осторожнее, хотя и не отказались от их услуг. Изменяется и обстановка внутри Политбюро: нет Берия, Молотов уже не министр иностранных дел…

Но инерция аппарата была сильнее, чем изменения в верхах. Со времени, как было — ещё при Сталине — принято решение о "ликвидации дела Валленберга" и приняты необходимые "организационные меры", ещё должно пройти почти 10 лет, чтобы советские власти признались в своем позоре.

Внутренняя тайна продолжала соблюдаться и в 50-е годы. МГБ и его преемник КГБ (Серов) наследовали её от своих предшественников. "Меморандум Громыко" 1957 года, в действительности составленный Шепиловым и Серовым, а затем утвержденный Политбюро, — образчик государственной полуправды, которая пришла на смену государственной лжи. Почему появился этот документ?

…Как бы ни хотелось советскому руководству жить в замкнутом мире своих решений, существовал внешний мир. Новая власть уже стала понимать, что "холодная война" ведет в тупик "войны горячей", слово «разрядка» властно врывалось во внешнеполитический обиход, — и это поняли Никита Хрущев и его новый министр иностранных дел Дмитрий Шепилов, человек нового поколения советских деятелей.

Общая ситуация после прихода к власти Хрущева изменилась. Но не в деле Валленберга! Молотову здесь казалось, что «сигнал» для Северной Европы не прозвучал, а его прямое и личное участие во всех перипетиях дела Валленберга мешало ему взглянуть на ситуацию по-новому. Со своей стороны, Серов бдительно следил за соблюдением "внутренней тайны".

Я ранее уже высказывал соображения по поводу того, что гибель Валленберга была предрешена в 1947 году и на это роковое решение повлияла отнюдь не ситуация в советско-шведских отношениях. Здесь как раз наметилось улучшение после подписания кредитного соглашения и поэтому очередные напоминания шведов о судьбе Валленберга не были Молотовым сочтены за достаточное основание для кардинального пересмотра его, молотовской, позиции.

Но мир на Молотове не замкнулся! Об этом ему напомнило посольство СССР в Швеции в начале 1956 года. Этот любопытный доклад я могу привести в подлиннике, так как по непонятным причинам в числе документов, рассекреченных в 1992 году для процесса против КПСС в Конституционном суде РФ, оказалась пачка документов из знаменитой "особой папки", относящейся к рассмотрению дела Валленберга в 1956 — 1964 годах. Вот основные документы.

"8 марта 1956 г.

ПОСОЛЬСТВО СССР В ШВЕЦИИ Копия 24 января 1956 года Получено диппочтой № 59 Секретно. Экз. № 11

Товарищу В. М. МОЛОТОВУ

Докладываем соображения посольства по поводу вопросов, которые могут быть затронуты Эрландером1 в беседе с Советским Правительством в Москве, и вопросов, которые целесообразно поставить с нашей стороны в этой беседе.

Большинство шведской общественности реагировало в основном положительно на сообщение о предстоящей поездке Эрландера в СССР. Но значительная часть консервативной и либеральной партии и буржуазной прессы, не выступая открыто против этой поездки, отнеслась тем не менее недоброжелательно к ней и предупредила Эрландера, что он должен не выходить из рамок неофициального визита, не подписывать каких-либо соглашений или пресс-коммюнике, не вступать в переговоры о контакте шведской социал-демократии с КПСС и вместе с тем должен выяснить судьбу Рауля Валленберга. Некоторые реакционные газеты требовали даже, чтобы Эрландер поставил в Москве вопросы о шведском самолете «Каталина», сбитом советскими самолетами в июне 1952 г. при нарушении советских границ, и о 12-мильной ширине советских территориальных вод в Балтийском море.

Эти выступления буржуазных партий и их прессы оказали известное влияние на Эрландера (как это видно из его решения ограничиться лишь неофициальной формой визита в СССР и вместе с тем вновь поставить в Москве вопрос о Рауле Валленберге) и, по-видимому, побудят его держаться несколько настороженно особенно в начале беседы с Советским Правительством. Поэтому было бы целесообразно придать с самого начала этой беседе характер и форму неофициального дружеского разговора…

3. Вопрос о Рауле Валленберге Эрландер дважды в беседах с совпослом (15.XII.55 и 17.I.56) заявлял о намерении поставить данный вопрос перед Советским Правительством, причем откровенно говорил, что вынужден сделать это главным образом для того, чтобы не дать буржуазным партиям предлога обвинять шведское правительство (особенно в период выборной кампании в шведский риксдаг осенью с. г.) в недостаточно энергичном выяснении судьбы Валленберга у Советского Правительства.

Как известно, Унден 8 ноября 1955 г. передал через совпосольство Советскому Правительству очередной запрос о Валленберге. Наш ответ на этот запрос ещё не поступал, и если он поступит к шведам в феврале или марте с. г., т. е. незадолго до поездки Эрландера, и будет по своему содержанию лишь повторять наши предыдущие ответы относительно безрезультатности поисков Валленберга в СССР, то буржуазная пресса попытается использовать такой ответ для некоторого обострения шведско-советских отношений перед визитом Эрландера в СССР и выступит, например, с требованием поставить этот визит в зависимость от уверенности в получении Эрландером в Москве исчерпывающих разъяснений о судьбе Валленберга. Таким образом, передача за 1 — 2 месяца до визита Эрландера нового ответа шведам на вышеуказанный запрос Ундена от 8.XI.55 г. не исключила бы вероятности повторного обращения Эрландера к Советскому Правительству в Москве по этому же поводу и в то же время несколько обострила бы обстановку накануне его поездки в СССР. Поэтому представляется целесообразным дать ответ на вышеуказанный запрос Ундена по поводу Валленберга не до поездки Эрландера, а во время его пребывания в Москве, поскольку он в любом случае поставит, по-видимому, данный вопрос перед Советским Правительством.

Если Эрландер поднимает этот вопрос, то, по нашему мнению, было бы целесообразно ответить, что Советское Правительство, в связи с запросами шведского правительства в 1951 — 1955 г.г. о Валленберге, вновь провело в 1951 — 1955 г.г. тщательное расследование (с учетом, в частности, тех сведений, которые были изложены в этих запросах), и на этой основе вновь подтвердилось, что Рауля Валленберга в СССР нет.

Подобный ответ, совпадая по основному содержанию с нашими предыдущими ответами, отличался бы в то же время от них ссылкой на расследования, проведенные в 1951 — 1955 г.г. в связи с запросами, поступившими от шведского правительства в этот период, и с учетом сведений, которые были упомянуты в этих запросах.

В заключение этого ответа целесообразно, по мнению посольства, выразить Эрландеру удивление по поводу того, что шведское правительство придает, по-видимому, больше веры и значения безответственным и путаным заявлениям отдельных иностранцев, находившихся в заключении в СССР за совершенные ими преступления и утверждающих, что якобы видели Валленберга в Советском Союзе, чем многократным официальным ответам Советского Правительства об отсутствии Валленберга в СССР. Следовало бы указать, что Советское Правительство, руководствуясь стремлением поддерживать добрососедские чувства взаимного доверия между обеими странами и правительствами, поступало иначе и после получения ответов от шведского правительства на запросы о судьбе отдельных советских граждан прекращало делать дальнейшие запросы даже в тех случаях, когда располагало показаниями частных лиц, не совпадающими с этими ответами шведского правительства. Соответствующие факты изложены в прилагаемой отдельной справке".

На этом докладе Молотовым была сделана следующая запись:

"1. Разослать членам Президиума ЦК КПСС

2. Т.т. Громыко, Семенову. Учесть при подготовке предложений для внесения в ЦК.

В. Молотов. 8 марта 1956 года"

Этим делом занялся и сам Молотов. Он, видимо, понимал, что уже нельзя делать вид, будто о Валленберге Москве ничего не известно. Тогда-то и был им — опять же совместно с председателем КГБ Иваном Серовым — разработан план, каким образом представить все дело с наименьшим уроном для престижа СССР. Молотов и Серов произвели на свет ещё один шедевр цинизма в форме письма в ЦК КПСС:

"ОСОБАЯ ПАПКА

Сов. секретно. Экз. № 1

Ц К К П С С

Во время пребывания в Москве правительственной делегации Швеции министр внутренних дел Швеции Хедлунд передал советской стороне свидетельские показания некоторых репатриированных в конце 1955 года из СССР в ФРГ бывших немецких военных преступников о шведском дипломате Рауле Валленберге.

Из этих показаний видно, что правительство Швеции располагает доказательствами, что Валленберг был арестован советскими властями в Будапеште и длительное время содержался в тюремном заключении в Москве.

Ряд опрошенных шведскими властями лиц дают об этом прямые показания. Так, быв. полицейский атташе при германской миссии в Бухаресте Густав Рихтер 27 января 1956 года показал, что на протяжении более месяца, с 31 января 1945 г. он содержался в Лубянской тюрьме в одной камере с Валленбергом. Рихтер далее сообщил подробные данные об обстоятельствах ареста Валленберга и его шофера Лангфельдера, известные ему со слов Валленберга.

В своих показаниях быв. хранитель печати германской миссии в Бухаресте Вилли Бергман сообщил 27 января 1956 г., что, находясь в Лефортовской тюрьме в камере № 202, он путем перестукивания и переговоров по водопроводу установил контакт с содержавшимися в соседней камере № 203 чиновником шведской миссии в Будапеште Валленбергом и находившимся вместе с последним в одной камере советником германской миссии в Бухаресте Ределем. Такая связь между ними поддерживалась с сентября 1946 г. приблизительно до мая 1947 года.

Аналогичные показания о поддержании связи путем перестукивания с Валленбергом и Ределем дали бывший генеральный секретарь германского научного института в Бухаресте Карл Зупприан, бывший научный ассистент германской миссии в Бухаресте Эрнст Валленшейн и другие опрошенные лица, содержавшиеся в период 1945 — 1947 гг. в Лефортовской тюрьме.

Бывший полковник в резерве верховного командования гитлеровской армии Хорст Китчман, быв. сотрудник германской контрразведки в Румынии Эрнст Зубер и ефрейтор германского вермахта Эрхард Хилле также дали подробные показания о том, что, находясь в заключении в Лефортовской тюрьме в период 1945 — 1947 годов, в разное время содержались в камере с шофером Валленберга Лангфельдером, арестованным и доставленным в Москву вместе с Валленбергом.

Показания этих свидетелей, а также представленные шведской стороной показания других лиц во многом совпадают с фактическими обстоятельствами ареста и содержания Валленберга в тюремном заключении в СССР".

Таким образом, Молотов и Серов убеждали своих коллег по Президиуму ЦК КПСС, что пора отмалчивания миновала и надо что-то делать. Что же?

"Принимая во внимание важность урегулирования со шведами вопроса о Валленберге, а также и то, что они не прекратят расследования этого дела, считаем целесообразным информировать шведское правительство о судьбе Валленберга, но сделать это не сразу. Необходимо также считаться с тем, что в сентябре с. г. в Швеции будут происходить парламентские выборы, и тактически было бы удобнее растянуть наше расследование дела Валленберга и окончательный ответ дать через два — три месяца после парламентских выборов.

В соответствии с этим предлагается теперь же дополнительно запросить через наше посольство в Стокгольме у шведской стороны об имеющихся у неё материалах и, в частности, об уточнении отдельных свидетельских показаний, представленных шведской стороной, получении фотографий Валленберга и др. Такой запрос с нашей стороны будет воспринят шведским правительством как показатель того, что советские органы действительно проводят тщательную проверку по материалам о Валленберге, представленным шведским правительством (Приложение 1).

После этого, примерно в июле, можно было бы поручить нашему посольству в Стокгольме сказать шведам, что полученные от них материалы тщательно проверяются, проводится опрос лиц, могущих иметь отношение к обстоятельствам, упомянутым в этих материалах, и что о результатах расследований шведское правительство будет информировано (Приложение 2).

Спустя два-три месяца после парламентских выборов в Швеции можно будет сделать шведскому правительству заявление об окончательных результатах проверки о судьбе Валленберга.

Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.

Просим рассмотреть.

В. Молотов И. Серов 28 апреля 1956 года № 879/М".

К этому письму было два приложения и проект решения:

"Сов. секретно ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС

1. Принять предложения т. Молотова и т. Серова, изложенные в приложениях 1 и 2, относительно судьбы шведского дипломата Рауля Валленберга.

2. Поручить МИД и КГБ представить свои окончательные предложения не позднее первой половины октября с. г.

Сов. секретно. Экз. № ___