Глава XIX. АНГЛИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Английская республика была провозглашена еще до казни короля. Четвертого января 1649 г. группа членов палаты общин, действовавшая в интересах Кромвеля и армии, решила, что «народ Англии, находящийся под водительством Божиим, по справедливости является источником всякой высшей власти… То, что общины Англии, представляющие народ, объявят законом в парламенте, имеет полную силу закона в этой стране». Девятого января голосованием палата общин определила, что отныне на всех документах рядом с Большой государственной печатью больше никогда не будет ставиться имя одного человека. Изготовили и новую Большую государственную печать: на одной ее стороне изображалась карта Англии и Ирландии, а на другой — палата общин. На печати была выбита надпись: «В первый год свободы, Божьим благословением восстановленной». Статуя Карла I была низвергнута, и на пьедестале начертаны слова: «Уйди, тиран, последний из королей». Пятого февраля было объявлено, что палата лордов ликвидируется как «ненужная и опасная». Заседания ее прекратились. Несколько пэров, захваченных в плен во время второй гражданской войны, в полной мере испытали на себе месть победителей: лорды Гамильтон и Голланд, долгое время занимавшие различные высокие государственные посты, обладавшие незаурядными интеллектуальными качествами, были обезглавлены.

Управление страной передавалось в руки Государственного совета, ежегодно избираемого парламентом. Он состоял из сорока одного члена, включая пэров, судей и членов парламента, среди которых оказались и главные виновники казни короля. Члены Государственного совета обладали смелостью, работоспособностью и неподкупностью. Судебная власть на некоторое время оказалась в подвешенном состоянии. Шесть из двенадцати судей отказались продолжать работу, но остальные — после того, как их присяга на верность Карлу I была формально аннулирована, — согласились служить Английской республике. Верхушка армии, придерживающаяся консервативных позиций, твердо выступала за сохранение английской системы общего права и считала, что правосудие должно отправляться так же, как и раньше, в отношении всех дел, будь то гражданские или уголовные — за исключением, конечно, дел политических. Поддержка, которую новый режим получил со стороны юристов, сыграла большую роль в защите собственности и привилегий высших классов от нападок левеллеров, «агитаторов» и экстремистов. После казни короля эта проблема вышла на первое место. В отношении яростных и энергичных выступлений левеллеров члены Государственного совета были единодушны: их нужно подавить. И они действовали решительно — даже Айртон лишился поста в Совете. Кромвель и его сторонники хорошо знали суть требований экстремистов. Впервые они были выдвинуты пятью кавалерийскими полками, подписавшими «Народное соглашение», предложенное Джоном Лильберном во время переговоров между Кромвелем и королем в 1647 г., закончившихся провалом.

Прежде всего требовалось нейтрализовать армию и направить ее энергию в нужное русло.

Кромвель был готов повести значительные силы на войну против запятнавших себя кровью ирландских папистов. Многие в Совете полагали, что одно имя этого человека воодушевит простых солдат. Для определения полков, которым предстояло отправиться на соседний остров, решили бросить жребий. Его бросали до тех пор, пока выбор не пал на части, в которых более всего ощущалось влияние левеллеров. В армии получил хождение памфлет Джона Лильберна под названием «Разоблачение новых цепей Англии» [106]. Это подтолкнуло многие полки к мятежу. Сотни ветеранов гражданской войны требовали «верховенства народа», всеобщего избирательного права для мужчин и ежегодных выборов в парламент. Такие настроения захватили не только солдат.

Вскоре Джерард Уинстенли и его сторонники развили эти общие принципы, смело выдвинув идею равных прав на собственность и гражданство. В Суррее на общинных землях появились люди, начавшие обрабатывать их сообща. Их называли «диггерами» [107]. Они не трогали огороженные участки, предоставляя право возделывать их тем, у кого для этого есть возможности, но заявляли, что земля — это «общее сокровище», а значит, общинные земли должны принадлежать всем и питать всех. «Диггеры» также утверждали, что казненный король обладал правами, восходящими к Вильгельму Завоевателю, вместе с которым в Англию прибыла небольшая группа нормандских баронов, силой лишивших английский народ древних прав, унаследованных им еще с саксонских времен. С тех пор прошло шесть веков, и обычаи, утвердившиеся за это время, сильно изменились, что делало доказательства «диггеров» весьма спорными, но они настаивали на своем. Правители Английской республики смотрели на все это как на опасную ересь.

Пожалуй, более других был шокирован Кромвель. Частную собственность он защищал так же ревностно, как и религиозную свободу. Государственный совет распорядился согнать «диггеров» с общинной земли и беспощадно преследовать мятежных офицеров и солдат, не останавливаясь перед их уничтожением. Кромвель лично возглавил подавление мятежа, и по его приказу на дворе одной церкви в Оксфордшире был расстрелян Уильям Томпсон, последователь Лильберна. Некоторые историки даже стали называть этого человека «первым мучеником демократии», отдавая тем самым должное стойкости, с которой он отстаивал свои взгляды. Кроме того, Кромвель уволил из армии, не возвратив долгов по жалованью, всех, кто не пожелал отправляться на войну в Ирландию. Назначенный Советом командующим армией, он стал не только ее военачальником, но и духовным лидером. Вместе с пуританами он выступил с проповедью священной войны против ирландцев и совершил религиозное паломничество в Чаринг-Кросс. Все действия Кромвеля и Совета были тщательно разработаны: Англия оказалась перед угрозой военного мятежа и социальных беспорядков, что требовало особенно продуманных мер, иначе "перед страной открывались перспективы новой широкомасштабной гражданской войны.

Кромвель провел ирландскую кампанию 1649 г. хладнокровно, с той ветхозаветной стойкостью, которая была так характерна для пуритан. Внушаемая ирландцами угроза могла бы даже подтолкнуть пуритан к союзу с протестантскими роялистами, которые под руководством маркиза Ормонда сформировали двенадцатитысячную армию. Но после прибытия папского нунция Руниччини отношения между сторонами осложнились, а затем и окончательно испортились. Армия Ормонда серьезно ослабла еще до высадки Кромвеля в Ирландии. В 1647 г. Ормонд уступил Дублин одному парламентскому генералу, но позднее захватил Дрогеду и Уэксфорд и был твердо намерен защищать их. На эти города Кромвель и повел в наступление свою десятитысячную армию. Вероятно, Ормонду следовало бы не обороняться в городах, полагаясь на то, что жестокость английских пуритан поднимет ирландцев и они окажут ему поддержку, выступив против Кромвеля. Вместо этого маркиз понадеялся на то, что его противник завязнет, осаждая Дрогеду, где он разместил трехтысячный гарнизон — цвет ирландских роялистов. Кромвель понимал, что, расправившись с Дрогедой, он не только подорвет военные силы Ормонда, но и вселит ужас в души ирландцев. Вот почему он решил провести «акцию устрашения».

После нескольких безуспешных призывов сдаться Кромвель приказал бить по стенам из пушек. Когда возникли бреши, его войска устремились на штурм. Две атаки были отбиты, а третья, которую Кромвель возглавил сам, принесла успех. За взятием города последовала резня, причем столь жестокая и беспощадная, что потрясла воображение современников. Расправа была безжалостной даже для того сурового времени. Все были преданы мечу. Никто не избежал смерти: убивали и священников, и монахов. Убитых грабили, присваивая все более или менее ценное. У губернатора, сэра Артура Эстона, был протез вместо ноги, и «железнобокие» сняли и его, почему-то решив, что он сделан из золота. Однако протез оказался деревяшкой, и только в поясе этого уважаемого человека солдатам удалось найти деньги. Преследования и убийства спрятавшихся продолжались три дня.

Жестокости англичан не подлежат сомнению: о проведенной операции Кромвель сам рассказал в письме Джону Брэдшоу, председателю Государственного совета: «Господу было угодно благословить наши усилия в Дрогеде. После удара артиллерии мы пошли на штурм. В городе было около трех тысяч человек. Они оказали стойкое сопротивление; и даже когда около тысячи наших вошли в город, враг снова выбил их. Но Господь придал нашим людям смелости, они пошли вперед и вступили в город, изгнав противника с оборонительных позиций. Войдя, таким образом, в город, мы отказали врагу в пощаде, так как только накануне призывали его сдаться. Кажется, мы предали мечу всех защитников. Не думаю, что более тридцати из всего их числа спасли свои жизни. И те, кто сделали это, будут отправлены на Барбадос. Это великая милость для них. Враг, не желая решать спор на поле боя, собрал в этом гарнизоне почти всех лучших солдат под командой лучших офицеров. Я не слышал о том, чтобы спасся хоть кто-то из офицеров — разве только, может быть, один. Посему противник преисполнен ужаса. И я искренне полагаю, что этим, по милости Божьей, мы предотвратили большое кровопролитие. Я думаю, что все честные сердца должны воздать славу за это только одному Богу, который действительно один достоин хвалы».

В письме спикеру Ленталлу он приводит и другие подробности: «Разрозненные группы врага отступили в Милл-Маунт, цитадель очень укрепленную, к которой трудно подойти. Губернатор сэр Артур Эстон находился там с многочисленными офицерами. Мои люди ринулись туда. Они получили от меня приказ не щадить никого. Откровенно говоря, разгоряченный боем, я запретил своим солдатам щадить в городе кого бы то ни было, захваченного с оружием в руках. Я думаю, что в ту ночь они предали мечу около двух тысяч человек. Часть сопротивлявшихся преодолела мост и проникла в другую часть города. Около сотни человек завладели колокольней святого Петра. Им было предложено сдаться на нашу милость, но они отказались. Поэтому я отдал приказ поджечь эту колокольню. Я сам слышал, как один из них из пламени кричал: "Бог меня проклял, Бог меня наказал, я горю, горю!"». «Я убежден, — заключал Кромвель, — что это справедливый Божий суд над этими злостными варварами, которые запятнали свои нечестивые руки огромным количеством невинной крови…[108]» Нечто подобное повторилось спустя несколько недель при штурме Уэксфорда.

В спокойные и мирные времена королевы Виктории, когда Гладстон и Дизраэли [109], либералы и консерваторы, давали собственные оценки английского прошлого, когда ирландские националисты отстаивали свою свободу, появилась новая историческая школа, представители которой высказывали альтернативное мнение о политике англичан в Ирландии. В оценке этих диких преступлений скрывались восхищение и даже благоговейный трепет. Тогда казалось, что подобные жестокие сцены навсегда остались в минувшем, что век мира и открытых политических дебатов позволяет им отдать должное суровым воителям, заложившим основы либерального общества. Однако XX век резко вернул этих интеллектуалов в реальный мир, оторвав их от бессмысленных мечтаний. И в наше время устрашение применяется с не меньшей жестокостью и в гораздо более широких масштабах. Мы слишком много знаем о диктаторах и их власти, чтобы философствовать, подобно нашим дедам. Необходимо помнить ту простую истину, что убийство безоружных людей — будь то пленные или мирные жители — навсегда оставляет горькую память о завоевателях, как бы они впоследствии ни преуспели.

Оливер Кромвель пишет Ленталлу о «сожалении и горести», которые неотделимы от подобных преступлений. Говоря так, он тут же находит множество причин, объясняющих и извиняющих его действия. Он считал, что, устроив ужасающую резню, предотвратил еще большее кровопролитие. Оказалось, что это не так. После его отплытия из Ирландии 26 мая 1650 г. война продолжалась в том же духе еще два года. В своей ненависти к папству, которое он считал всемирным злом, Кромвель ставил знак равенства между роялистским гарнизоном Дрогеды и ирландскими крестьянами-католиками, перебившими в 1641 г. лендлордов-протестантов. Ему бы следовало знать, что никто из них ни в малейшей степени не был вовлечен в те давние ужасные события. Кромвель оправдывал себя объяснением, что действовал «в горячке боя», хотя его войска не потеряли и ста человек. В его действиях, как верно заметил немецкий историк Ранке, «смешались хладнокровный расчет и преднамеренная жестокость». Поистине Бог, созданный воображением амбициозного политика, должен быть чудовищем — если в устах Кромвеля такие слова, как «праведность», «любовь к врагам» и «милосердие», звучат насмешкой. В Ирландии Кромвель, располагавший сильным войском, действовал безжалостно и жестоко.

Он попрал все нормы гуманизма и запятнал свою репутацию. В истории каждой страны, начиная с каменного века, найдется бесчисленное множество тех, кто совершал не меньшие преступления, чем Кромвель в Ирландии. Люди, оказавшиеся способными на подобные деяния, недостойны присвоенных им потомками почетных титулов и благородных званий — независимо от того, являются ли они прославленными полководцами или за ними закрепилась репутация выдающихся государственных деятелей.

На протяжении веков англичан и ирландцев связывало довольно многое, и это позволяло протестантам и католикам уживаться в Ирландии. Экспедиция Кромвеля надолго порвала эти связи, резко обострив взаимоотношения между двумя островами. Кампания непрекращающегося жесточайшего террора, несправедливое решение земельного вопроса, фактический запрет исповедовать католическую веру, кровавые расправы с непокорными — все это сделало неприемлемым компромисс между англичанами и ирландцами, протестантами и католиками. «Ад или Коннахт» — такое требование предъявил Кромвель ирландцам. В итоге даже сегодня, спустя триста лет после описываемых событий, для любого ирландца не существует более сильного способа выразить свою ненависть к кому-то, чем сказать: «Да падет на тебя проклятие Кромвеля». Последствия кромвелевского правления в Ирландии до сих пор негативно влияют на отношения между двумя народами и доставляют немало проблем сегодняшним английским политикам. Раны, нанесенные ирландцам, так и не удалось залечить до конца, несмотря на усилия не одного поколения. В отдельные моменты память о событиях в Ирландии сильно препятствовала гармоничным отношениям англоязычных народов во всем мире. На них до сих пор лежит «проклятие Кромвеля».

В тот момент, когда топор отсек голову Карла I от тела, в глазах большинства его подданных и в общественном мнении всей Европы его старший сын стал королем Карлом II. Через шесть дней, 5 февраля 1649 г., когда гонцы привезли в Эдинбург известие о казни короля, шотландский парламент провозгласил принца Уэльского королем Великобритании, Франции и Ирландии. Шотландские представители в Лондоне потребовали его признания, но были изгнаны из «парламента»: им заявили, что они «заложили основы новой кровавой войны». Карл II нашел убежище в Гааге. В Голландии к нему отнеслись преимущественно дружески; местное общество было шокировано казнью отца. Исаак Дорислау, голландский юрист, оказавший большую помощь в составлении обвинительного заключения для трибунала, осудившего на смерть Карла I, был убит шотландскими роялистами; с ним расправились прямо за обедом. Хотя убийц задержали и судили с соблюдением всех юридических формальностей, это преступление вызвало почти всеобщее одобрение.

Маркиз Монтроз, чья армия развалилась, по совету покойного короля покинул Шотландию, полагая, что после казни Карла, которому он был всецело предан, его дальнейшая жизнь лишена смысла. Вскоре он воспрянул духом и загорелся жаждой мщения. С группой сторонников Монтроз высадился в Кэйтнессе, где был разбит шотландской армией и выдан в руки властей за жалкое вознаграждение. Его провезли по многим шотландским городам и повесили в Эдинбурге на специально установленной высокой виселице посреди огромной, запруженной народом площади. Стойкость духа помогла Монтрозу пережить поражение и унижение, а потому свои страдания он воспринял как славное мученичество. Даже самые жестокие из его врагов опускали глаза перед его благородным взглядом, когда он взошел на эшафот. Имя Джеймса Грэхема, маркиза Монтроза, еще долго воспевали шотландские баллады и сказания. Его тело было разрублено на кусочки, которые для устрашения отправили в различные шотландские города. Однако, наказав столь диким образом упорного роялиста, ковенантеры и их лидер Арчибальд Кемпбелл, маркиз Аргайл, стали готовиться к войне с Англией в защиту дела монархии и заключили договор с молодым королем.

Карлу II предстояло сделать нелегкий выбор. Шотландское правительство предлагало ему принять Ковенант и стать защитником пресвитерианских интересов. В этом случае Шотландия не только переходила под его суверенитет, но и была готова выступить против Английской республики и с помощью английских пресвитериан и роялистов восстановить священное величие королевской власти, попранное республиканцами и цареубийцами. Таким образом, утверждался принцип преемственности монархической власти, причем в самое тяжелое для молодого короля время. Но цена поддержки шотландцев была чрезвычайно высока: союз с шотландскими ковенантерами таил в себе опасность. Карл II должен был связать себя обязательством уничтожить епископат и навязать Англии религиозную систему, ненавистную всем, кто сражался на стороне его отца. Его воспитывали очень тщательно, и он был в курсе всех религиозных и политических противоречий своего времени. Карл II долго колебался, прежде чем принять предложение ковенантеров. Решение далось ему очень тяжело: ради интересов короны ему приходилось, как он сам это воспринимал, продать душу дьяволу; ради спасения своей жизни предать дело своего отца. Шотландские уполномоченные, не один день ожидавшие в Голландии его решения, хорошо понимали, что стоит за этой сделкой. «Мы заставили его, — сказал один из них, — подписать Ковенант и принести клятву верности ему, зная, что он по вполне ясным и очевидным причинам ненавидит его в душе. С сознанием своей вины он исполнил то, чего мы, также сознавая свою вину, от него требовали» [110]. Даже королева Генриетта-Мария, католичка, для которой одна протестантская ересь была ничем не лучше другой, несмотря на все свое страстное желание отомстить за кровь мужа, сомневалась в том, следует ли ее сыну ставить подпись под этим документом.

Выполнение условий договора с шотландским правительством оказалось для Карла II делом не менее тяжелым, чем его подписание. Еще до высадки в Шотландии, на борту корабля, от короля потребовали самых, недвусмысленных гарантий выполнения своего слова. Карл в буквальном смысле превратился в пленника тех, кто умолял его стать их повелителем. Он выслушивал бесконечные проповеди, поучения, увещевания, упреки. Ему приходилось опускаться на колени там, где, по его убеждению, находился храм Ваала [111]. Вся обстановка действовала на Карла удручающе. Когда, находясь в Абердине, он выглянул в окно дома, где остановился, на глаза ему попалось то, что заставило молодого короля содрогнуться. Это была уже высохшая рука Монтроза, его верного слуги и друга, выставленная на видном месте в назидание всем непокорным. Может быть, убеждения и цели шотландского правительства и достойны восхищения, но в те годы счастье выпало на долю того, кто не испытал на себе влияния первых и не стал на пути вторых!

Шотландское правительство сделало все, чтобы новая война с Англией не смотрелась как продолжение вторжения, столь печально завершившегося у Престона двумя годами раньше [112]. Всем, кто принимал участие в том злосчастном предприятии, было запрещено участвовать в новой кампании. После проведенной чистки армия лишилась трех или четырех тысяч наиболее опытных офицеров и солдат. Их места заняли «сыновья министров, клерки и другие, подобные им "посвященные", которые едва ли когда-нибудь слышали звуки какой-либо битвы». Тем не менее эта армия намеревалась защищать английскую корону, и как кардинал Мазарини, так и Вильгельм Оранский предоставили Шотландии свою помощь. Несчастный молодой король, движимый то ли желанием победить, то ли необходимостью сражаться, выпустил декларацию, в которой осудил противодействие своего отца Ковенанту и обвинил свою мать в идолопоклонстве. После этого Карл сомневался, что сможет когда-либо впредь взглянуть своей матери в глаза, и Генриетта-Мария сказала ему, что никогда уже не будет его политической советницей.

Огромная шотландская армия стояла на границе с Англией. Угроза с севера заставила Кромвеля возвратиться из Ирландии. Ферфакс отказался воевать в Шотландии, и Государственному совету пришлось назначить главнокомандующим Кромвеля, который уже давно фактически возглавлял армию, а теперь и формально занял в ней высший пост. В английских войсках, только что возвратившихся домой после кровавой резни в Ирландии, между тем началось брожение. Тем не менее английская армия, держась поближе к побережью, вторглась в Шотландию в расчете на поддержку флота. Оба войска, не решаясь вступить в открытую схватку, долго маневрировали. Дэвид Лесли вовсе не был слабым противником, а его армия численно превышала английскую. Кромвелю пришлось отступать к Данбару, где ему оставалось рассчитывать только на благоприятный ветер и хорошую погоду, что позволило бы кораблям доставлять ему провизию и боеприпасы. Конечно, он еще мог уйти назад морем, через порты восточного побережья. Но это был бы не тот исход, которого хотел Кромвель, привыкший к непрерывной цепи побед.

В шотландском Совете существовало две точки зрения относительно стратегии действий. Первая, поддерживаемая Дэвидом Лесли, состояла в том, чтобы измотать мелкими стычками войска Кромвеля и позволить им уйти. Вторую выражали несколько ведущих религиозных деятелей шотландской пресвитерианской церкви: настало время обрушить Божье возмездие на тех, кто несет духовную анархию в реформированную церковь! Стратегии пришлось отступить перед фанатизмом. Благочестивая шотландская армия спустилась с холмов и у Данбара сомкнула кольцо окружения вокруг Кромвеля и его набожных воинов, отрезав им дорогу к морю. Обе стороны обратились к своему Богу, и Всевышний, обнаружив у одних и других одинаковый религиозный пыл, должно быть, решил, что исход противостояния решит не его вмешательство, а чисто военные факторы. Было 3 сентября 1650 г. После резни в Дрогеде прошел ровно год. Воспоминания о победах в Ирландии вдохновляли англичан, ожидавших дальнейших проявлений божественного расположения. «Мы возлагаем большую надежду на Господа, чья милость нам хорошо знакома», — бодро заметил Кромвель. Один йоркширский офицер, Джон Ламберт, указал командующему на слабость левого фланга шотландцев. С первыми лучами нового дня Кромвель, совершив маневр правым крылом, обрушился на левый фланг неприятеля. «Теперь, — воскликнул он, когда над морем у него за спиной поднялось солнце, — пусть Господь восстанет, и пусть враги его будут рассеяны!». Как только в битву вступили фанатичные воины Кромвеля, быстрый конец ее был предрешен. Шотландцы, обнаружив, что их фланг разбит, обратились в бегство, оставив на поле боя 3 тысячи убитых. Еще 9 тысяч попали в плен. Армия пресвитериан перестала существовать. Военная катастрофа избавила шотландскую политику от религиозных шор. Теперь самым главным стало сохранить свою национальную безопасность. Значительно поредевшую армию спешно укрепили офицерами и солдатами, столь непредусмотрительно распущенными. На службу принимали английских роялистов. Первого января 1651 г. в Сконе Карл II был коронован. В шотландском Совете политические идеи явно одержали верх над религиозными: Совет одобрил и полностью поддержал новый замысел: идти на юг, оставив Кромвеля в оккупированном им Эдинбурге, и поднимать роялистские силы в Англии. Но религиозное (радикальное, как его стали называть позднее) влияние еще оставалось достаточно могущественным, чтобы определять ход событий. Шесть пресвитерианских священников, присвоивших себе право излагать мнение Всевышнего, заявили, что поражение при Данбаре произошло из-за того, что Бог оставил армию, защищавшую дело сына неправедного короля. Поверив им или воспользовавшись этим как предлогом, многие солдаты покинули ряды армии.

В итоге, когда в 1651 г. шотландцы вторглись в Англию, в их армии было больше роялистов, чем пресвитериан. Кромвель позволил шотландскому войску продвинуться на юг, чем еще раз подтвердил свою политическую и военную дальновидность. Совершив несколько несложных и быстрых маневров, он мог бы перехватить силы противника у границы, но решил, что лучше отрезать их от источников снабжения. То, что вскоре произошло, лишь подтвердило его расчет. Английские роялисты, обескровленные, лишенные поместий, запуганные, оказались неспособными поддержать шотландцев. К тому же большинство их вождей уже были казнены. Летом 1651 г. Карл II впервые после коронации ступил на родную землю. В угрюмом молчаний шел он во главе своих войск. Кромвель без труда следовал за ним, собирая в то же время все силы страны против северных соседей. В памятный для него день, 3 сентября, шестнадцатитысячная армия шотландцев сошлась в битве при Вустере не только с 20 тысячами ветеранов армии «нового образца», но и с английской милицией, горевшей ненавистью к старому врагу, вторгшемуся в Англию. Командующий Лесли задержался в городе с кавалерией, а когда прибыл к месту сражения, исход боя уже был предрешен. Карл зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. В разгар сражения он разъезжал между полками, поддерживая их дух и призывая исполнить свой долг. Это было одно из самых упорных столкновений гражданской войны, в котором англичане взяли верх, а шотландцы и их союзники-роялисты прекратили существование как военная сила. В Шотландию возвратились немногие. Битва при Вустере увенчала список военных побед Кромвеля. Что же касается Карла, то она, вероятно, стала началом самых романтичных в его жизни приключений. Ему с трудом удалось скрыться с поля битвы; за его голову было обещано вознаграждение в тысячу фунтов. Короля разыскивали повсюду. Однажды он целый день прятался от своих преследователей в дупле знаменитого дуба в окрестностях городка Боскобел, наблюдая сверху за вооруженными отрядами, рыскавшими в опасной близости от него. Как среди сторонников парламента, так и среди роялистов нашлось бы немало людей, которые были бы только рады получить обещанные за поимку Карла деньги. Однако в обоих лагерях у него были также и друзья — тайные, молчаливые и стойкие. Почти пятьдесят человек узнали Карла, став, таким образом, свидетелями его спасения и пособниками короля, подлежащими суровому наказанию [113]. Магические слова «король, наш господин» производили впечатление и на дворян, и на простой люд. «Король Англии, мой господин, твой господин и господин всех добрых англичан, поблизости и находится в большой опасности. Вы не поможете нам с лодкой?» — «Он цел? Он здоров?» — «Да». — «Да благословит его Господь!» — таково было настроение всех, оказывавших помощь Карлу, — независимо от того, узнавали ли они о спасении короля от его верных сторонников или тайна его местонахождения становилась известна им случайно. Целых шесть недель Карлу пришлось скрываться, подвергаясь серьезной опасности, прежде чем он смог покинуть Англию. Таким образом, король снова оказался в ссылке. Из его сторонников в живых остались немногие. Самый верный из них, лорд Дерби, заплатил за свою преданность смертью на эшафоте. Леди Дерби, доблестно защищавшая свой дом в Лэтом-Хаузе, еще надеялась, что ей удастся сохранить королевскую власть на острове Мэн, независимость которого провозгласил Дерби, но парламентские войска захватили и этот последний оплот роялизма. Отважную леди долго держали в тюрьме, а затем ей пришлось доживать свой век в бедности.

Таков был конец гражданской войны, или «Великого восстания». Англия была подчинена, Ирландия устрашена террором, Шотландия завоевана. Три королевства объединились под властью лондонского правительства. Закончилась Английская революция — одна из самых памятных глав английской истории. На некоторое время индепенденты получили абсолютную власть, но не смогли решить стоящие перед страной проблемы. Английская революция преподнесла всем свободным людям урок, заключающийся в том, что любая тирания способна надолго установиться только у рабски покорных народов. Эта истина может служить для нас утешением не только в годы террора, но и в годы застоя. Тем, кто страдает от деспотизма, его бремя кажется бесконечным, но на самом деле тяжелые годы — лишь короткий миг в вечности. Как каждая весна оживляет обработанную землю и вознаграждает верных и терпеливых земледельцев, так и в человеческом сердце возрождаются надежды на лучшее даже среди самого беспросветного отчаяния.

Примечания:

1

Идею о шарообразности Земли выдвинул Парменид из Элей (конец IV–V век до н. э.). — Прим. ред.

10

Имеется в виду претендентка на английский престол Матильда, дочь короля Генриха I, оспаривавшая свое право на престол у Стефана Блуаского в 1139–1147 гг. — Прим. ред.

11

Аннаты — годовой доход от церковного бенифиция, который епископы и архиепископы были обязаны выплатить в пользу Папы римского после назначения в епархию. — Прим. ред.

106

В этом памфлете Лильберн высказал мысль, что Англии угрожает военная диктатура. — Прим. ред.

107

От англ, «to dig» — копать. — Прим. ред.

108

Кромвель оправдывал собственную жестокость, ссылаясь на восстание в Ирландии в 1641 г. — Прим. ред.

109

Гладстон У. (1809–1898) — премьер-министр Великобритании в 1880–1885, 1886, 1892–1894 гг., лидер Либеральной партии. Правительство Гладстона подавляло национально-освободительное движение в Ирландии, но в то же время безуспешно добивалось принятия английским парламентом билля о гомруле — самоуправлении в рамках Британской империи. Дизраэли Б. (1804–1881) — лидер Консервативной партии, премьер-министр Великобритании в 1868 и в 1874–1880 гг. — Прим. ред.

110

Карл II подписал Ковенант 1 мая 1650 г. в голландском городе Бреда. Он обязался сделать пресвитерианскую церковь государственной в Англии, Шотландии и Ирландии, даровал Шотландии самоуправление, обещал прекратить всяческие контакты со своими сторонниками, графом Ормондом и маркизом Монтрозом. — Прим. ред.

111

Синоним лжерелигии. — Прим. ред.

112

Семнадцатого августа 1648 г. шотландцы под командованием лорда Гамильтона потерпели сокрушительное поражение у Престона от войск Кромвеля. — Прим. ред.

113

За укрывательство короля полагалась смертная казнь без права помилования. — Прим. ред.