К.Радек. Письмо С.Мрачковскому[96]. 8 августа

Дорогой Сергей, посылаю тебе письма Врачеву, Ищенко, Дингельштедту,— кажется, все написанное мной за последнее время. А теперь что касается твоего письма.

Основное в нем — твое короткое замечание, что левого курса не было. Так зачем же ты подписывал заявление Л.Д.[Троцкого] , что оппозиция левый курс будет поддерживать? Нет для революционера крупнее опасности, как не видеть действительности. Ты пишешь мне, что в общем согласен с моим проектом. В проекте этом я, не увлекаясь левым курсом, не принимая никаких ручательств, что он не будет скомкан и не уступит место даже открытому правому курсу, показал, что я понимаю под левым курсом. А понимаю я под ним попытку партии дать отпор наступлению кулака и очиститься от одолевающей ее грязи, которая по существу является результатом неправильной политики. Что дала эта попытка? Она дала полугодичную агитацию против кулацкой опасности: то, что до этого времени объявлялось выдумкой оппозиции, пошло в массы в сотнях миллионов экземпляров как взгляд партии. Лозунг самокритики — это лозунг обкорнанной внутрипартийной демократии, но на живых примерах рабочие в сотнях городов вслух заговорили о том, что что-то гнило в царстве датском[97]. Большинство, которое до этого времени все наши утверждения о внутрипартийном положении называло клеветой, должно было признать, что рабочие в нашей партии, из боязни подвергнуться преследованию, молчали. И эта агитация против кулака и агитация против внутрипартийного разложения находится снова под ударом и будет, быть может, снова зажата. Но ведь было бы полной слепотой не видеть, что сотни тысяч членов партии в первый раз после 1923 года, а некоторые вообще в первый раз, заговорили. Думать, что все это прошло бесследно, это означает впадать в полное отчаяние, прикрытое молодецким наплювизмом. Если это так, то на что же мы надеемся в будущем? Я повторю, ничто не является таким опасным для революционера, как слепота. Но есть слепота и слепота. Человек, который не видит, может завтра увидеть. А вот тот, кто не хочет видеть, тот никогда не увидит. Слепота целого ряда наших товарищей есть не что другое как функция децистских настроений. Они были очень сильны среди нашей молодежи перед исключением из партии. Наша молодежь, слыша, что мы против двух партий, думала, что мы хитрим. Теперь эти настроения нас заливают; выражаются они разным образом. Виктор [Эльцин] пишет, что термидор уже совершился. Дингелыптедт пишет Смилге, что нас ничто не отделяет теперь от децистов. Это в тот момент, когда Вл. Мих. [Смирнов] пишет черным по белому, что ВКП труп. Может, то, что пишут децисты, окажется в будущем тяжелейшей действительностью,— тогда не революционер будет тот, кто этого не признает и будет прятать голову в песок. Но тогда надо будет объявить нашу платформу пройденным этапом и выдвинуть лозунг второй партии, второй революции. Не делать этого, заявлять себя защитником платформы, подписывать заявления Л.Д.[Троцкого], выдвигающие лозунг: реформу данной партии (реформировать можно только живое, мертвое — можно только хоронить) — это политически недопустимо.

Я не утверждаю, что товарищи, заявляющиеся защитниками платформы и одновременно делающие децистские заявления,— лицемеры. Людей захлестывает настроение ссылки, горечи. Но мы-то — и ты — руководители оппозиции, мы-то обязаны сохранить холодную голову и бить по таким настроениям. В тот день, в который приду к убеждению, что ВКП труп — протяну открытую руку Владимиру [Смирнову] и скажу об этом открыто в политическом акте. Но пока считаю, что хоронят дорогого больного, могущего еще побороть болезнь, то буду бороться против таких единомышленников. Плохо капитулировать перед устряловцами, и никто не дождется такой капитуляции от меня, но не лучше капитулировать перед идеями, объявляющими отказ от борьбы за оздоровление партии высшим словом революционной политики. Сергей, милый, не понимай, что тебя я в этом обвиняю. Письмо твое не дает материала для оценки твоих взглядов, и зная твой темперамент, я фразу о том, что не было левого курса, предпочитаю считать настроением, чем взглядом. Но ты знаешь, как тебя любит наша молодежь и мы все, поэтому ты обязан не бросать слов, сеющих недоразумения, а точно изложить свои взгляды.

Теперь, что касается моего письма к Вардину, то я держался за живот, читая твои вопросы и недоуменья. С Бардиным я вообще не переписывался. Вдруг получил от него письмо, в котором он, ссылаясь на мои письма к Теру[98], выражает надежду, что и я пойду следом Сафарова и его. Одновременно я узнал от Сосновского, что и ему намекал на какие-то письма к Теру. Чтобы положить конец этому, я написал приложенное здесь письмо. Для всякого умственно не больного человека это есть самый решительный отказ. То, что это не руготня, а аргументация, от этого письмо только выиграло. Пусть Бардин его только распространяет, я ему буду только благодарен. Что касается упоминания в письме, что я полностью признаю, что Лев был не прав против Ленина в 1905 г., то разве этого Лев сам не признал? Но скажешь, зачем писать об этом в письме к Вардину. Я на свою переписку с Бардиным смотрю не как на свою любовную переписку, а как на политический акт. Почему Л.Д.[Троцкий] мог признать это в публичных заявлениях, направленных, между прочим, к сталинцам, а нельзя этого сказать левым зиновьевцам — это для меня тайна, я не пытаюсь ее разгадать. Считаю более полезным попытаться разъяснить тебе, какое значение имеет для меня вопрос вообще о так называемом троцкизме. Теперешние наши разногласия по китайским делам требуют и в этом вопросе четкости и товарищеской откровенности. Система мыслей, которой придерживался Л.Д.[Троцкий] до 1917 года, а с ним в основном Роза Люксембург и др[угие], и я в том числе до 1914 года, не была меньшевистской, как пытаются выводить официальные «историки» большинства.

Но она в ряде существенных вопросов отличалась от ленинских взглядов. Не только это признано Л.Д.[Троцким], но и признано, что поскольку в существенных вопросах взгляды Л.Д.[Троцкого] отличались от ленинских — прав был Ленин. Так называемая литературная дискуссия 1924 года[99] преследовала цель перекрыть новые разногласия, в которых Л.Д.[Троцкий] защищал интересы партии, а поэтому в окончательном счету — ленинизм, старыми спорами. Солидаризируясь с Л.Д.[Троцким] в этой борьбе, я не только не считал, что большинство старые споры выдумало, но, наоборот, в 1924 г. в первый раз этот старый спор пережил во всем объеме и, если задать себе труд прочесть в «Портретах и памфлетах» мою статью о Парвусе[100], то найдешь в ней выраженное мое отрицательное отношение к тому специфическому, что было в старых формулировках о перманентке Л.Д.[Троцкого]. Льву Давыдовичу [Троцкому] не пришло в голову по этому поводу спорить. Когда Л.Д.[Троцкий] выдвинул летом прошлого года насчет Китая подобные формулировки, то и Преображенский и я сказали ему, что считаем их неправильными. Когда он в этом году в важнейшем документе выступает со взглядами, по моему глубочайшему мнению, неверными по существу, очень осложняющими наше тактическое положение, то что же, Преображенский и я должны молчать? Это бы означало делать из политического течения кружок друзей, отказываться от исполнения простейшей политической обязанности. Кто дискуссию по этим вопросам в нашей среде назовет «проработкой» Троцкого, тот не большевик. Нельзя подчинять вопросы китайской революции и вопросы истории нашей партии — вопросам второстепенным, как бы важны они ни были. Я убежден, что Л.Д.[Троцкий], который точку зрения Преображенского и мою сравнивал с точкой зренья Зиновьева и Каменева в 1917 г., не будет говорить о проработке, когда мы его точку зрения в китайском вопросе будем сравнивать с его точкой зрения в русских делах 1905 года. Когда это делает Сталин, то делает он это с той целью, чтобы, во-первых, прикрыть свой отход от целого ряда положений Ленина и прикрыть, что Троцкий и оппозиция правы против большинства партии во всех вопросах русской политики. Когда Сафаров выпячивает разногласия с Троцким, то он это делает для ухода от оппозиции к Сталину. Мы же боремся против ревизии платформы во имя сегодняшней оппозиции и тех тысячей товарищей, которым точка зрения Л.Д.[Троцкого] в китайском вопросе затруднит приход к оппозиции. Не мы вопрос вынесли на публичное суждение. Вынес его Л.Д.[Троцкий], зная, что мы против его точки зрения, зная, что за нас все формулировки, принятые сообща всеми оппозиционерами и закрепленные в платформе. Задача теперь не в оханий и ахании, которые только ухудшат положение, а в сохранении единства оппозиции, несмотря на разногласия.

Попытки проклятиями заставить Преображенского и меня молчать по вопросам первоклассного теоретического и политического значения смешны и недостойны. Несмотря на эти разногласия, мы подписали заявление Л. Д.[Троцкого], хотя мы не имели его полного текста. Это большее, чем надо, доказательство нашей воли к единству. Ваша задача бороться со всякими попытками обострить дискуссию.

Ваша задача самим добросовестно разобраться в вопросах.

Вот, дорогой Сережа, вышло громадное письмо. Я, наверно, вскоре получу с какого-то другого конца Союза вопрос, правда ли, что я написал тебе, что Л.Д.[Троцкий] съел свою бабушку, даже не посолив ее. Ну что же, если Роза [Радек] здесь будет еще (а она скоро уезжает, ибо нечего здесь скоро будет жрать), то начнем югу объяснять заново, что объяснили северу.

К.Р[адек]