К. Радек. Циркулярное письмо. 16 сентября

Дорогие товарищи, прочел ваше письмо с большим удивлением. Не знаю, откуда вы взяли, что мое письмо тов. Врачеву направлено против вас. О вашей позиции мне ничего не было известно, кроме того, что передавал мне устно тов. Смилга, когда мы встретились в Томске. Но как мы установили, после основательного разговора с тов. Смилгой, между его позицией и моей не было никаких основных разногласий, что и позволило нам подать совместное заявление. Письмо тов. Нечаева к тов. Троцкому я получил, но т. к. мне было указано, что письмо предназначается тов. Троцкому, а я придерживаюсь еще мелкобуржуазных взглядов не вскрывания чужих писем, то письмо послал по адресу, не вскрывая его. Я получил только еще письмо от тов. Мрачковского, к[о]т[орый]. пишет, что колпашевцы что-то болтают про тебя и что следовало бы им наступить на язык. Но к чему это относилось, я не знал.

Мое письмо к тов. Врачеву относилось к выступлению таких влиятельных товарищей, как тов. Виктор Эльцин, который в письме от 19 мая писал: «Что касается термидора, то я считаю, что он совершился», что слова Л. Д.[Троцкого] о решительном слове классов он (В. Э[льцин]) считал «с самого начала ошибкой», что «без катастроф, без серьезных потрясений (внутри партии) не обойдется» и т. п. Мое письмо было обращено против тов. Дингельштедта, к[о]т[орый]. заявлял, что никакого левого курса нет и к[о]т[орый]. теперь заявляет, что между нами и децистами никаких разногласий теперь нет (письмо тов. Д[ингельштедта]. к Смилге). Вы отмежевываетесь от проставления точек над «и», как, наверно, будете отмежевываться от письма Влад. Михайловича [Смирнова], утверждающего черным по белому, что ВКП есть труп. Но отмежевываясь от последовательной децистской оценки, вы высказываете ряд взглядов полудецистских или ведущих к д[е]цизму. и поэтому стоит воспользоваться вашим письмом для постановки вопросов в общем.

Есть две возможных линии оппозиции, исходящих из разной оценки процессов, происходящих в стране и партии. Одна оценка легла в основу нашей платформы, другая не высказанная, под почвой легла в основу платформы д[е]ц[истов] (тов. Смирнов досказал ее теперь до конца). Децистская точка зрения, грубо говоря,— это убеждение, что термидор совершился и ВКП переродилась. Выводы, которые надо сделать из этого положения, ясны и незачем о них распространяться.

Наша (платформы) исходная точка зрения была: происходит сползание, происходит перерождение в части низовых и руководящих клеток партии, но основное ядро еще не сказало своего слова. Благодаря улучшению положения рабочих в период восстановительный и иллюзиям следующего реконструктивного периода, рабочие еще не видят опасностей, и отсюда слабость оппозиции. Ее задача помочь разобраться рабочему ядру в опасностях, угрожающих революции и, опираясь на это ядро, исправить политику партии. При исправлении политики партии термидор не неизбежен. Эта точка зрения ставила с самого начала вопрос о группировках в партии и нашем к этим группировкам отношении.

Уже на февральском пленуме [19]27 г. тов. Троцкий указывал центру на неизбежность возникновения положения, когда правый хвост ударит по центристской голове и вызовет перегруппировки в партии. Мы будем тогда левым флангом, на к[о]т[орый] центр должен будет опереться. Это свое выступление вспоминает тов. Троцкий в своем письме от 9 мая и вспоминает кстати. Центр пошел с правой, отклонив нашу попытку сближения на февральск[ом] пленуме (1927 г.)[299]. Катастрофическая его политика в Китае заострила неслыханно борьбу — мы были исключены из партии. В хлебозаготовительной кампании кулацкие элементы, выразителем которых, в последней линии, является наша партийная правая,— ударили по центру, и он был принужден повернуть налево, бия кулака, ставя вопрос о самокритике и чистке партийного, проф[союзного], и сов[етского], аппаратов. И хотя тот же самый центр одновременно продолжал полицейский погром наших рядов, Л.Д.[Троцкий] уже в письме от 9 мая[300] писал: «Готовы ли мы поддерживать нынешний официальный сдвиг? Безусловно, всеми силами и средствами. Считаем ли мы, что этот сдвиг увеличивает шансы оздоровления партии без слишком больших потрясений? — Считаем. Готовы ли мы содействовать этому именно пути? Всемерно и всецело». В заключительной главе своего заявления Л.Д.[Троцкий] писал:

«Может ли оппозиция поддерживать правых против стоящих у власти центристов, чтобы помочь опрокинуть последних, чтобы «отомстить» им за безобразную травлю, за грубость и нелояльность, за врангелевского офицера, 58 статью и прочие, заведомо темные дела? Такие комбинации левых с правыми бывали не раз в революциях и такие комбинации губили революцию. Правые представляют то звено в нашей партии, за которое буржуазные классы подспудно тянут революцию на путь термидора. Центр делает в данный момент попытку отпора. Ясно, что оппозиция не может иметь ничего общего с комбинаторским авантюризмом, рассчитывающим при помощи правых опрокинуть центр.

Оппозиция поддерживает каждый, хотя бы колеблющийся шаг в сторону пролетарской линии, каждую, хотя бы и нерешительную, попытку отпора термидорианским элементам. Оппозиция это делает и будет делать совершенно независимо от того, хочет этого центр или не хочет. Оппозиция не обусловливает этого, разумеется, никакими «соглашениями», «уступками» и пр. Она считается только с тем, что нынешний тактический зигзаг центра идет параллельно стратегической линии большевистской политики.»

Эта точка зрения разделяется мною полностью и, выдвигаемая мною с конца февраля, представляет собой конкретное применение тактической линии, лежащее в основе платформы. Из чего исходит эта точка зрения в данной обстановке? Во-первых, из установления наличия левого сдвига в партии; во-вторых, из установления, что левый сдвиг задерживает сползание и поэтому есть отчасти сползание; в-третьих, что т. к. этот левый сдвиг нерешителен, то мы должны своей критикой толкать партию дальше; в-четвертых, что мы обязаны при этом поддерживать всякий, хотя бы и нерешительный, шаг центра, делаемый налево. Т[аким] об[разом], необходимой предпосылкой применения точки зрения платформы ленинцев-большевиков есть (называю только спорные для вас вопросы) признание существования сдвига налево, признание обязанности поддерживать центр, поскольку он делает шаг налево.

Противоположна совершенно оценка последовательных децистов: нет левого сдвига, поэтому нечего поддерживать и с центром борьба на смерть и жизнь.

В вопросе об отношении к центру, как в фокусе, вырисовываются все наши разногласия с децистами. Почему? Чтоб ответить на это, достаточно продумать конкретно, как может конкретно происходить процесс реформы партии и сов[етской] власти, к[о]т[орый]. мы написали на нашем знамени. Если мы все, болып[евики]-ленинцы, исходим из точки зрения, что раб. ядро партии еще скажет свое слово и вступит в бой за исправление линии партии, то это не означает еще, что даем одинаковый ответ на вопрос, какими путями пойдет это движение. Одни думают, что центр и правая различаются только во фразах и поэтому оба эти крыла партии, сползая дальше, доведут до отпадения от них рабочих масс, которые станут на сторону оппозиции и дадут ей победу в партии. Этот взгляд я считаю фантастическим по следующим причинам: во-первых, в руководстве партии есть элементы, которые, хотя и нерешительно, начали борьбу против сползания; такие элементы есть и будут во всех звеньях парторганизации. Они теперь не являются нашими единомышленниками и, в большинстве своем, быть может, будут всегда правее нас. Их борьба, даже когда она менее решительна, чем наша, имеет громадное значение для мобилизации парт[ийных] масс, ибо они легальны и держат в своих руках часть официального партаппарата. Игнорирование этих элементов и создает фантастику картины развития и политически вредно. Во-вторых, вполне фантастична картина прыжка нашей раб[очей] массы, насыщенной определенными традициями, связанной организацией,— от теперешних ее взглядов до вполне последовательной позиции нашей платформы. Этот процесс будет развертываться постепенно. Будут расти и решительно — оппозиционная часть рабочего ядра и центристская ее часть. Сидящий в ссылке оппозиционер может посылать в пустое пространство проклятия против всех, кто его сослал, и считать, что это и есть самая левая политика. Рабочие-оппозиционеры в ячейках будут поставлены ходом событий перед вопросом блоков с рабочими-центристами или об их поддержке. В-третьих, если отвлечься от существования центра и его влияния на раб[очие] массы, как фактора революционизирующего до известной степени на данной стадии, то остается только предположение, что в один прекрасный день рабочее ядро партии станет на точку зрения платформы и попытается взять в свои руки руководство страной и партией, имея против себя сплоченное руководство партии и ее аппарат. Я назвал эту картину фантастической. Но если допустить ее осуществимость, то надо попытаться понять, что бы это означало. Если наше утверждение, что сползание — это сползание от пролетариата к мелкой буржуазии — не есть агитационная фраза, а марксистский анализ, то кто исходит из перспективы противопоставления всего рабочего ядра партии сплоченному руководству, тот должен сказать — это будет схватка пролетариата и мелкой буржуазии, это значит, что тот, кто исходит из перспективы схваток раб[очего] ядра партии со всем руководством, тот исходит не из перспективы реформы партии и сов [етской] власти, а из перспективы борьбы двух классов, стоящих друг против друга, из которых один, представляемый объединенными правыми и центром и представляющий мелкую буржуазию, имеет власть в руках. Борьба двух классов за власть и есть революция. Вот почему только те, к[о]т[орые] выдвигают вопрос о центре и отвечают на этот вопрос положительно, стоят на почве нашей платформы, которая есть платформа реформы, а те, к[о]т[орые], божась платформой, шельмуют мысль о поддержке центра, о допустимости блока с ним как иллюзию или капитуляцию, отходят от платформы больш[евиков] -ленинцев к позиции децистов.

События после XV съезда нашли значительную часть кадров оппозиции в ссылке, оторванных от того, что происходит в стране и в партии. Это затруднило и так не легкую ориентировку, создало, или точнее, усилило два уклона, заложенные объективно в самом положении. И перед исключением из партии существовала возможность этих двух уклонов и находила свое выражение отчасти в настроениях, отчасти в политических шагах. Первый уклон левый: переоценка процессов сползания, недооценка потенциальных революционных сил партии, неспособность к гибкой тактике. Самыми последовательными выразителями этих настроений были децисты, разорвавшие с нами в октябре [19]26 г. Но было бы ошибкой думать, что уход их означает исчезновение их настроений в наших рядах. За все время существования оппозиции шла в наших рядах борьба с децизмом. Он притягивал многих наших товарищей тем, что они (децисты) представляют собой кадр преданнейших революционеров, что имеют за собой часть, и не худшую, рабочей молодежи, что приходилось их сравнивать с зиновьевцами, к стойкости которых мы имели меньше доверия, чем к ним. Но еще большее значение имел тот факт, что позиция их менее сложная, более прямолинейная, чем наша. Значительная часть оппозиционных рабочих и молодежи с трудом усваивала нашу позицию в вопросе о двух партиях. Эта позиция глубоко противоречива, ибо она вытекает из глубоко противоречивого положения. Перерожденческие процессы, сползание части партии к мелкой буржуазии порождали нашу фракционную работу, т. е. порождали идеологию, противопоставляющуюся официальной идеологии, вырабатываемой Сталиным и Бухариным, зачатки организации, проводящей эту нашу идеологию в массах, одним словом: по мере того, как ЦК отходил от классовой пролетарской линии, в партии выделялись элементы новой пролетарской партии. Если бы сползание партии продолжалось и дошло до перерождения, то эти элементы сложились бы в новую партию. Это не была бы вторая партия, это была бы единственная пролетарская партия. Представляя в зародыше эту партию, мы боролись за то, чтобы ей не пришлось возникнуть, т. е. за исправление линии существующей партии. Это противоречие жизненное, через него перепрыгнуть нельзя, оно дается с легкостью марксистски образованному товарищу, но дается с трудом горячей молодежи из рабочих и вузовцев, которая представляла наши кадры. Часть этих кадров прямо выступала против этой нашей точки зрения, часть принимала ее на словах только, думая, что мы в глубине души считаем термидор и перерождение партии предрешенными, необходимость создания новой партии предрешенной и что только тактические соображения заставляют нас выжидать с оформлением ясным и четким нашей позиции. Что так дела выглядели, знает каждый из нас, кто приходя на собрания оппозиционеров, слушал не только себя, но и других. Теперь мы очутились в ссылке. Нас, болып[евиков]-ленинцев, объявили контрреволюционерами. Что же это не есть термидор? Верхушка оппозиции не потеряла голову и, отправляясь в ссылку, заявила: нет, это еще не термидор, борьба за реформу партии продолжается. Мы пошли в ссылку без попытки сопротивления именно потому, что боялись, что всякая более острая попытка реагирования на ссылку может вызвать среди оппозиционных рабочих и сочувствующих им беспартийных рабочих убеждение, что термидор совершился, и толкнут их на борьбу с соввластью. Многие отправляющиеся в ссылку товарищи иначе, чем верхушка, расценивали положение. Я знаю многих из наших товарищей ссыльных, которые в тюрьме, в дороге, делясь с товарищами мыслями о положении, говорили: это и есть термидор. Так настроенные товарищи должны были реагировать на статью в «Правде» от 15 февраля и на все, что последовало, след[ующим] образом: первая их реакция могла быть только одна: все это обман, маневр для прикрытия арестов и высылок. 9/10 писем, получаемых от ссыльных товарищей, так расценивало левый курс. Так расценивали его невысланные рабочие, и их на эту расценку толкало не только то, что левый курс в области рабочего вопроса не принес никакого улучшения. Эти голоса начали стихать только тогда, когда Л.Д.[Троцкий] в письме от 9 мая заговорил о сдвиге налево и необходимости его поддержать. Июльский пленум, который представляет собой известный шаг направо, вызвал новый взрыв децистских настроений, и вы, колпашевцы, вчера только подписавшие заявление Л.Д.[Троцкого] о поддержке левого сдвига, о поддержке центра против правых, пишете сегодня мне: т[ак] наз[ываемый] левый курс был затеян только для прикрытия социального смысла наших арестов и высылок. Заявляете: «Мы не поддерживать этот зигзаг предлагали, а разоблачать самым беспощадным образом». Эти настроения наиболее ярко выступают наружу, когда ставишь вопрос об нашем отношении к центру. По отношению к нему значительная часть наших товарищей признает только обязательство критики, не признает обязательства поддержки, хотя подписывает заявления о поддержке. Всякий, кто выдвигает этот вопрос, в глазах наших товарищей кандидат к сдаче платформы и к слиянию с центром. При этом товарищи эти считают, что они защищают платформу, считают, что они защищают традиции ленинизма по отношению к центру. Понятно, что их точка зрения не имеет ничего общего ни с защитой платформы, ни с защитой традиции ленинизма по отношению к центру. Первое я уже доказал, говоря о реформе партии и сов [етской] власти. О втором несколько слов. Мы боролись вместе с Лениным против центра во время войны, но вместе с ним пошли в Циммервальд, который был оформленным блоком с международным центром. Мы это делали, зная, что значительная часть центристов будет в решающий момент против нас с Шейдеманами[301] и Эбертами, что часть центристов колебаниями своими сыграет на руку Шейдеманам и Эбертам. Мы это делали, считаясь с простым фактом, что рабочая масса, поднимаясь против социал-империализма, не сделает этого сразу, решительно, что только сблизившись с ней в самом процессе колебания этой массы, поддерживая ее, мы сможем ее завоевать, когда она увидит нас и центристских вождей и сравнит в массовой борьбе. С такими традициями ленинизма рвут те товарищи, которые подходят к проблеме центра только с точки зрения словесного разоблачения.

Ликвидировал ли Ленин свою самостоятельную линию, входя в блок с центристами, и ликвидировали ли ее спартакисты, под руководством Розы Люксембург и Либкнехта вошедшие в независимую с[оциал]-демократическую], партию Германии при ее основании? Я был тогда противником вхождения левых в центристскую по существу независимую] партию. Статьи против политики Розы Люксембург в этом вопросе вы можете найти в первом томе моей «Германе[кой] революции», стр. 304—330 и 407—420. Моя точка зрения определялась боязнью ликвидации самостоятельной линии левых радикалов (поздн[ее] коммунистов). Опыт показал, что спартакисты[302] своей особой линии не потеряли. Когда началось непосредственное крупное массовое движение, они порвали с центром. Но я считаю по сегодняшний день ошибкой вхождение Союза Спартака в незав[исимую] с[оциал] -д[емократию]. Это не позволяло ему создать достаточно сильных кадров, и компартия Германии оказалась в момент ее создания 10 лет тому назад чересчур слабой. Потребовалось двух лет опыта, пока основная масса независимых рабочих перешла в количестве 200000 человек к коммунизму[303]. Характерно, что в городе, в котором издается «Арбейтер Политик», орган, ведущий самую непримиримую линию, признававший необходимость циммервальдского блока, но отклонявший вхождение в партию независимых, что в этом городе (Бремене) коммунисты были в начале революции наиболее сильны, хотя не имели большинства в рабочем классе. Если ошибочным было вхождение спартакистов в незав[исимую] партию, то вопрос координирования действий, совместных демонстраций не вызывал никаких сомнений. Ленин не возражал никогда против таких блоков в действии. Он только смотрел, чтоб такой блок не уничтожал самостоятельность линии, не вызывал иллюзий на счет союзников. Само собой понятно, что нельзя природу с[оциал]-д[емократии] в период войны и начала революции сравнивать с ВКП в теперешнем положении и природой разных ее фракций. Основная разница состоит в том, что западноевропейский оппортунизм представлял тенденции рабочей бюрократии и аристократии к подчинению господствующему империализму. Источник оппортунизма ВКП состоит в трудностях социалистического строительства в мелкобурж[уазной] стране в капиталистическом окружении. Оппортунизм представляет собой тенденцию бюрократии, рабочей аристократии, мещанских элементов в партии в сползании к кулаку. Через его потребности идет тенденция к смычке с крупным мировым капиталом, причем представители этой тенденции лелеют надежду удержать власть в руках пролетарской партии. Наш центр опирается также само, как центр герм, с[оциал]-д[емократии], на очень широкий слой рабочих; наш центр имеет тоже кадр парт[ийной] и профессиональной] бюрократии, его роднит с немецким центром боязнь больших решений, непонимание, что классы нельзя перехитрить никакой дипломатией. Разница в положении состоит в том, что там происходили процессы в партии пролетариата, находящегося под игом империалистического правительства; у нас они происходят в партии победоносного пролетариата, держащей власть в своих руках, но в партии, разбавленной мелкобуржуазными элементами, разница состоит в том, что все процессы у нас происходят в стране, прошедшей три революции. Пропорции людей, вышедших из горнила революции, совершенно другие. В Германии вопрос об отношении к центру только между 1910—[19]16 гг. умещался в рамках одной партии. У нас пока что исключена головка левого фланга, стремящаяся вернуться в партию, т. е. обязанная рассматривать вопросы своей политики с точки зрения единой партии. Но кое-чему можно поучиться из этой старой борьбы. И вот чему. С правой у нас не может быть мира. Нельзя вылечить ВКП, не выбросив из нее кулацкие элементы, мещанские и часть бюрократических. Старые большевики -руководители правых, понятно, после такой чистки партии и исправления ее политической линии, исправимы. И не об их исключении идет речь. Но та социальная база, на которую они в партии опираются, должна быть выбита из-под их ног. По отношению к центру мы должны знать, что его существование не случайно. Он будет выражать всегда тенденции парт- и госаппарата к бюрократизму. Связанный с аппаратом, он будет всегда представлять политику малых решений, попыток компромисса для избежания революционных потрясений. Т. к. нельзя себе представить исправления линии партии как единичный акт, а дело будет, даже при самом лучшем повороте, идти о настоящей борьбе течений, представляющих разные слои пролетариата и тех мелкобурж[уазных] прослоек, от которых нам не избавиться до конца в партии в условиях СССР (полупролетарские, бедняцкие элементы, которые завтра становятся середняцкими и которые нам необходимы в партии для связи с деревней), то можно считать, что мы в продолжение десятка лет, впредь до решающих побед на поле социалистического строительства, будем в борьбе с центром. Это требует сохранения нас, болып[евиков] -ленинцев как идейного течения. Когда Сталин требует от нас признания наших «ошибок» и забытия его ошибок, то есть формула требования нашей капитуляции как особого течения и подчинения нас центру[304]. На этом условии он готов нас помиловать. Мы этого условия принять не можем, ибо это означало бы отказаться от того сознания, к[о]т[орое] является результатом тяжелой борьбы последних лет, той борьбы, за которую мы заплатили ссылкой. Сознание это состоит в понимании, что борьба у нас в партии не есть результат разногласий мнений, а результат борьбы разных классовых прослоек в рамках ВКП и давления враждебных классовых сил на нее. В рамках партии, в которой после чистки будет большинство пролетарских элементов, которая проводит режим парт[ийной] демократии, оформленные и обособленные фракции не только не нужны, но являются преступлением перед необходимостью диктатуры. Но даже в такой партии будет, при нашей обстановке, происходить борьба течений, и течение пролетарское, течение, связанное всеми фибрами с международной революцией, не имеет права разоружаться, исчезать. Оно должно всегда быть начеку. Преступление Зиновьева, Каменева, Пятакова, Сафарова состоит именно в том, что они не поняли, что разоружаться нельзя даже на случай лучшего хода событий, т. е. на случай исправления линии партии. Смешно считать, что они сделали это только из личной трусости. Тот факт, что люди, одна группа за другой, сегодня еще высказывались против капитуляции, а завтра шли на нее, что этот процесс повторяется несколько раз,— все это показывает, что дело шло о каком-то конфликте принципов, а не только о боязни репрессий и т. п. Боролись с собой два принципа: необходимость связи с существующим массовым революционным движением, конкретно говоря, с ВКП и необходимостью сохранения линии оппозиции, т. е. тех принципов, без которых это движение перестает быть пролетарским, большевистским. Потеря на долгое время связи с массовым движением есть смерть или вырождение для революционного политика. Отказ от идей, в правильности которых отошедшие от нас в глубине души и сегодня еще уверены, есть тоже политическая смерть. Конфликт этих двух принципов они решили разрешить хитростью. Вернись в партию и пока что спрячь идеи. А завтра, если парт[ийная] масса под давлением обстоятельств начнет борьбу, то будет время развернуть знамя. Они забыли одно. Для того чтобы партийная масса, вступая в борьбу без руководства, без определенной идеи, признала эти идеи, должен существовать испытанный в борьбе за эти идеи, умеющий их применять во всякой обстановке, заслуживший доверие этой массы кадр. И самые идеи не являются чем-то данным раз навсегда. Их надо обновлять постоянно, сверяя с действительностью. Всей этой работы над идеями не может брать на себя группа, отказавшаяся от них публично. Конспиративно можно удержать технику, но не работу мысли. Законспирировать можно клику, но не идейное течение. Отказ от идей есть их хирение и разложение. Но что же тогда со связью с раб[очим] классом? ВКП не может долго топтаться на одном месте. Или она сделает в ближайшие год-два решительный шаг влево, тогда она вернет нас в свои ряды, не требуя от нас отказа от наших большевистских взглядов, или она сделает решительный шаг направо, тогда, каким бы диким преследованиям мы ни подвергались, мы прорвемся к массам и массы к нам. Исходя из этой точки зрения, надо самым решительным образом отклонить всякую мысль о попытке вползти в партию, т. е. за счет отказа от наших основных идей, выраженных в платформе, завоеванных, выстраданных нами в продолжение последних четырех лет. Я не знаю среди мне известных оппозиционеров товарищей, готовых пожертвовать нашими идеями, отказаться от них. Если такие есть, то, во-первых, их нет среди людей, которые представляли идейно и политически наше движение, и вообще нет их в количестве, имеющем политическое значение. Тот отход от нас, который мы ожидали в момент разгрома, уже завершился. Когда указывают на заявление тов. Преображенского о том, что мы должны принять ответственность за левый курс, то, как это показал дальнейший обмен мнений, [заявление] было только очень заостренным выражением необходимости поддержки левого курса. Несмотря на это, я такое заявление считаю ошибкой, как это написал немедленно тов. Преображенскому.

Вы ссылаетесь на мое выражение, употребленное в письме к другу, что мы переоценили темп сползания, что мы имеем теперь отползание. Я не помню такого выражения, не имея копии своих писем за первый период левого курса, кроме письма к тов. Ищенко из Тобольска от 27 апреля. Я это письмо привожу, ибо оно выражает точно мою тогдашнюю оценку положения:

Тобольск, 27 апреля.

Дорогой тов. Ищенко, отвечаю на Ваше письмо (без даты).

1) Не подлежит сомнению, что хлебная кампания является крупным политическим поворотом нашей партии[305]. Серьезность его тоже очевидна, ибо он вызван обострением классовой борьбы в деревне и, со своей стороны, обостряет ее. Увертки, вроде того, что теперь можно повернуть, а раньше нет, служат затушевыванию ошибок, ибо, если даже допустить, что удобнее было выждать атаки кулака, то почему надо было раньше дезориентировать партию лозунгом «обогащайтесь», который Сырцов повторял еще в [19]27 г., зачем было откладывать чистку партии от кулацких элементов, к[о]т[орые] снабжали кулака тракторами и т. д. Поворот налицо, его надо приветствовать.

2) Решителен ли он и окончателен? Нет! Не может быть решительным без: а) выметения из сознания партии остатков перспективы о врастании кулака в социализм; б) без создания организации бедноты. Проверкой поворота будет: а) продолжение борьбы с кулаком осенью; б) развертывание коллективизации, несмотря на слабые результаты, которые она даст в этом году, усиление темпа индустриализации. Если все это будет налицо, то в этом решающем вопросе партия вышла из кризиса.

3) В Коминтерне тоже сдвиг налицо. Он сводится к тому, что взят курс против с[оциал]-демократии] в Европе, а в Китае на самостоятельную партию и развертывание рабочего и крестьянского движения. В аргументации многое не верно, но об этом здесь не стоит говорить. Обеспечено ли проведение в жизнь этой резолюции? Более или менее. Руководство всех партий, не столько правое, сколько слабое.

4) Вы не обратили достаточное внимание на Шахтинское, Рязанское, Артемовское, Сочинское дела. Основное в них, что парт[ийная] масса, зная зло, не смела с ним бороться. В Сочи партийцы, собираясь для обсуждения дела, пригласили на «нелегальное» собрание агентов ГПУ, чтобы бандиты не могли их объявить контрреволюционерами. Ну, что Сочи. В Артемовске уже после вскрытия нарыва партийцы боялись членам К[онтрольной] К[омисии] говорить правду. КК видит эту опасность и устами Сталина призывает к самокритике. Но если самокритика может быть объявлена меньшевизмом, как это случилось с нами, если за нее можно угодить в Канск, то кто пойдет на нее?

Действительный сдвиг в партии может быть гарантирован только «гарантированием» самокритики, т.е. внутипарт[ийной] демократией. Первый шаг к ней — вернуть нас в партию. «Но и мы должны этому помочь»,— говорите Вы. Мы из партии не уходили. Изгнание из нее всякий из нас ощущает, как рану. Но что же мы должны сделать,— этого Вы не говорите. А тут ведь центр всего. От нас требуют как условия возвращения нас в партию признания, что мы были контрреволюционерами. У меня нет никакой гордости перед партией, никакой потребности доказать, что я всегда прав, а другие идиоты. Если б я думал, что могу помочь партии ложью и клеветой на себя, я бы на это пошел.

Но ведь это чистая достоевщина[306]. Мы были правы в китайском и английском вопросах, мы были правы в крестьянск[ом], рабочем, внутрипартийном (демократия). Я могу об этом не кричать, но не могу лгать, не дезориентируя рабочих.

Если курс партии будет развертываться в дальнейшем налево, то мы совершили ошибку недооценки пролетарских сил партии и переоценили силы термидорианские. Тогда надо будет это сказать. Вся наша тактика диктовалась убеждением громадной опасности скорого поворота направо. Без этого убеждения все наши разногласия с большинством не должны были повести нас на улицу. Сегодня уже признать это ошибкой не могу. Не из честолюбия, а из политической осторожности. Не убежден еще. Буду счастлив, если смогу сказать, что мы были неправы».

Это письмо, в кратком виде передающее ту оценку т[ак]н[азываемого] левого курса, которую я давал с самого начала, не требует от меня никаких основных изменений. Оно не только не считает поворот окончательным, решительным, но даже предвидит кризис, который этот курс и переживает теперь осенью. Недоразумения вызывает фраза о возможности нашей переоценки термидорианских сил. Что же, если бы без нас и без массового напора рабочих та самая верхушка со Сталиным во главе, которая исключила нас из партии, выпрямила бы линию партии во всех спорных вопросах, то разве не надо было бы признать, что мы переоценили силу термидорианских тенденций? Тогда пришлось бы просто этот факт констатировать. К сожалению, возможность, которую я теоретически допускал,— и понятно, не без политической цели — не оказалась действительностью. Считаться с теоретической возможностью вполне допустимо. Недопустимо было бы только, во-первых, признать возможность действительностью, во-вторых, на основе этого разоружиться, в-третьих, признать ошибкой нашу прошлую деятельность. Ничего подобного у меня не было и поэтому мне не приходится ни каяться, ни признавать заслуг моих колпашевских друзей в исправлении моей линии. Учитывая отсутствие всяческих удовольствий в жизни в Нарыме, я с радостью сделал бы им это удовольствие, но, как говорили древние: Платоны[307] из Колпашева друзья, но правда выше дружбы. Остается ездить на ошибке формулировки тов. Преображенского, чтоб создать видимость равновесия между правой и левой опасностью в рядах оппозиции.

Правой опасности у нас, после отхода зиновьевцев, нет, но есть громадная опасность отрыва от действительности, упрощения ее. Мы, оппозиция, представляем теперь большевизм без власти, т. е. и без нажима непролетарских элементов. Таким был большевизм времен революции 1905 г. и после нее. Кризис после 1907 г. вызвал в нем массовую левую болезнь в форме отзовизма. У большинства — большевизма с властью — кризис революции вызывает массовую болезнь пасования перед нажимом непролетарских элементов308. У нас, большевиков в оппозиции, он будет вызывать опасность недооценки действительности во всех ее проявлениях, опасность волюнтаристического, максималистского направления. Если история дозволит исправить линию партии, и мы в нее вернемся, не растеряв того, что завоевали в тяжелые годы кризиса, то в соприкосновении с потребностями жизни, с живым движением — мы будем основой левого крыла в партии. Если же суждены революции, партии, а этим и нам большие исторические поражения,— что не исключено,— то нам угрожают уходы «налево», в которых примет участье и часть еще теперь не оппозиционных товарищей. Тогда начнется жесточайший идейный кризис, переоценка всех ценностей, идущая — политически по направлению переоценки ценности роли государства, партии, философски — по направлению переоценки ценности исторического материализма. Симптомы таких процессов уже теперь видны, поэтому я, например, так обрушился на письмо тов. Дингелыптедта. Ссыльные, большевики-ленинцы, должны теперь меньше времени посвящать тезисам о текущем моменте, а больше серьезной работе над основами марксизма и ленинизма. Мы не знаем, навстречу каким бурями мы идем: надо подкрепить, починить, очистить наше идейное оружие, чтоб быть готовым на все.

Июльский пленум, представляющий шаг направо, вызвал, как я говорил выше, новую качку настроений. Товарищи, кричащие теперь о правом сдвиге, не замечают, что этим они опровергают все, что они до сих пор кричали о несуществовании левого сдвига. Ибо, если левый курс не существовал, то не может быть теперь отхода от него. Но это только между прочим.

Правый шаг налицо. В чем он состоит? Решающий момент — это не повышение хлебных цен на 20%. И самое правильное ленинское руководство могло бы быть принуждено к такой временной уступке. Нигде не сказано, что соотношение цен хлебных к промышленным как 2:1 есть именно та пропорция, к[о]т [орая]. отличает левый курс от правого. Решающий вопрос — это отказ принципиальный от применения 107 ст[атьи], ослабление агитации против кулака, ослабление кампании борьбы против бюрократизма и перерождения и, наконец, форма проведения решений июльского пленума. Начну с этого последнего. Очень правильно указал тов. Лолевиль[?][309] на разницу в резолюции от 3.12.23[310] г. о внутрипартийной] демократии и воззвания ЦК о самокритике от 4.06.28 г.[311] Там призывалась вся партия к обсуждению и решению всех основных вопросов политики, тут она призывается к борьбе с бюрократизмом и критике результатов неправильной политики. Перед июльским пленумом ЦК даже в голову не пришло поставить на предварительное обсуждение парторганизаций хотя бы главнейших рабочих центров вопрос о повышении цен на хлеб. В прессе чувствуется с момента выступления Сталина с лозунгом «Об опошлении самокритики» рука, ослабляющая самокритику. Мы с первого момента критиковали чисто бюрократический метод борьбы с кулаком, т. к. ясно было, что этот чисто аппаратный метод должен будет привести к восстановлению против нас середняка и даже части бедноты, ибо деревенская бюрократия [...][312].

Томск, 16 сентября 1928 г.