Письмо левого оппозиционера. [Начало сентября]

Дорогой товарищ,

Вы, верно, многое знаете из того, что я пишу, но для связности письма не буду опускать и некотор[ых] фактов, заведомо Вам известных.

Положение в стране было весьма нехорошим перед июлем — волнения в Кабарде, Семипалатинске, бабьи бунты во многих местах, «смычки» делегаций от крестьян с заводами, резкое ухудшение в настроении бедноты, недовольство в армии — все это придало силу правым. Они повели наступление. Записка Фрумкина явилась только наиболее откровенным и четким выражением их требований.

В Москве Угланов на район[ных] активах, на собрании пропагандистов открыто заявил, что политика неправильна, что пленум ее пересмотрит, что цифры Сталина неточны и т. д. Бухаринская школка[243] по всей Москве пустила слух, будто Сталин проводит «троцкистскую» политику и готовит союз с ними [троцкистами]. Микроб троцкизма, проник, как видите, высоко. Томский в профсоюзах также готовился к бою — о его разговоре с Пятаковым Вы, верно, знаете, ряд его людей (Мельничанский и др[угие]) собирали «своих», где подготовляли публику, говорили о предстоящей борьбе, о том, что нужно быть готовыми даже к ссылкам и т.д. (к ссылкам, видимо, других). В руках правых оказалась «Правда» и «Большевик», этими органами они пользовались почти до самого пленума умеренно, но линию свою проводили упорно.

Советский аппарат в огромной части оказался право настроенным, партийн[ый] аппарат, сплошь подобранный и назначенный Молотовым, оказался тоже не совсем верным. Угланов совсем открыто выступал против Сталина, а Комаров[244] в Питере (именно он, а не Киров распоряжается там аппаратом) занял позицию нейтралитета с явным уклоном в сторону правых. При этих обстоятельствах Сталин довольно беззастенчиво обратил взоры на т[ак] называемых] левых в партии. Лучшая часть этой публики просто люди недоразвившиеся в силу ряда причин в оппозиционеров, другая, большая часть, состоит из людей, которые были против прежней откровенно правой политики, которые были против нашего исключения, но которые все время мужественно голосовали ногами, да еще позволяли себе за обедом мычать. Вот эту-то публику и подобрал, подтянул к себе Сталин — и они составляют немаловажную часть его нынешней фракции.

Авансы налево в этот период он расточал весьма щедро и кое-что даже предпринял. Под флагом самокритики он завоевал Инст[итут] Красной профессуры (перипетии этой борьбы, где [он] потерял важную позицию внутри своей вотчины, вам, верно, известны).

Смоленщина, с одной стороны, необходимость хотя бы в циркулярном порядке обрести известную базу в партии перед фактом уплывания парт[ийного] аппарата, [с другой,] толкнули самокритику вперед. Перед пленумом оказалось, что драться по хлебозаготовкам мало выгодно, Ст[алин] пустил в ход самокритику, его люди начали обвинять «Правду» в саботаже самокритики, Ст[алин] сам ответил письмом на тезисы Слепкова о самокритике (для кружка по изучению парт[ийных] проблем при Комакадемии). Листок РКИ при помощи Орджоникидзе и Яковлева был превращен в таран против «Правды» внутри самой редакции и т.д. Правые, понятно, боя здесь не приняли, а перенесли нападение на деревенскую политику ЦК и, что самое важное, перенесли ее в прессу. Одна статья — наиболее пикантная — Э. Хольденберга на тему «Нэп или военный коммунизм», объявленная в газете в предварительно напечатанном содержании № 12 «Большевика», была после боя уже во время пленума запрещена. По вопросу же о хлебозаготовках Ст[алину] пришлось уступить — раньше всего потому, что его публика не решалась здесь драться (один Бауман внес предложение о принудительном изъятии в порядке натурналога у верхи [их] слоев крестьянства определенного] количества хлеба), и потому, что на местах определилась явная оппозиция чрезвыч[айным] мерам.

Таково было положение перед пленумом. Настроение мест заставило и Рыкова, и Сталина пойти на компромисс еще перед пленумом, но т.к. помириться на одной какой-либо т[очке] зр[ения] центристы и правые не могли, то они включили в резолюцию обе точки зрения. На пленуме открытого боя т[аким] о[бразом] не было, но там было весьма неспокойно — всякий понимал, что драка только отодвигается.

Первые вопросы на пленуме — доклад Мануильского и Бухарина — не вызвали большого отклика. Кидался один Ломинадзе — конгресс плохо подготовлен, хуже, чем все конгрессы до сих пор, правая опасность недооценивается, колониальный вопрос, не в пример программному — совершенно не подготовлен, доклады поручены за несколько недель до Конгресса людям, которые ничего не понимают и не знают в колониальных вопросах. Постановление ПБ о том, чтобы члены ПБ (за искл[ючением] Бухарина) не принимали участия в работах конгресса, неправильно, как неправильно поручать доклад о СССР не члену ПБ. Кинулся он и на Томского за какую-то речь на Конгрессе Профинтерна.

Мануильский, отвечая Ломинадзе, сказал между прочим, что только перемена курса, по его мнению, обеспечила победу над оппозицией в Западной Европе. Томский говорил, что речь произнос[ил] по поручению ЦК, ни один из членов ЦК неудовольствия не выражал, теперь, через полгода, нападают. Да, он против того, чтобы мы лезли в каждую стачку, пусть вырвут эту фразу из контекста и понесут в доказательство его правого уклона. Он знает, как это делается.

По вопросу о хлебозаготовках докладывал Микоян. Первым в прениях выступил Леже — привел ряд фактов недовольства рабочих, прогулов, опаздывания из-за того, что рабочие добывают себе хлеб. В некоторых районах, так например, Златоуст[овском], положение рабочих очень тяжелое. За ним Чубарь[245] — первая половина его речи была посвящена доказательству того, что «урожайность... является самым уязвимым, слабым местом нашего сельскохозяйственного производства на ближайшие годы». В другой половине он доказывал, что «утверждение Микояна, что цены не являются решающими, неправильно».

Неверны также его цифры о недоборе на Украине. Не 8 с половиной мл[н]. пудов, [а] 130-135 мл[н]. пудов. Хуже, однако, что недобор продовольственных культур составлял 280 мл[н]. пудов.

Третьей была речь Осинского, наиболее интересная и наиболее правая. В середине речи он страховал себя от оргвыводов — наиболее важное качество вождя — это обладать политич[еским] здравым смыслом, а им в наибольшей степени обладает Сталин, во всем остальном он развивал ультрарыковские взгляды. Начал он речь с утверждения, что в нынешнем году мы имеем сокращение посевных площадей. В 1925 году, по сравнению с прошлым годом, площадь посевов зерновых хлебов увеличилась на 5,6%, в 1926 году — на 7,8%, в 1927 году — на 2,6%, а в 1928 году уменьшилась на 2,7% (при увеличении общей площади всех культур на 2%). Цифры Молотова об увеличении неправильны, т.к. он берет цифры яровой площади 1928 года по отношению [к] 1927 г., включая пересев.

Вывод Осинского такой, что после сокращения в нынешнем году площ[адей] зерновых хлебов до 84.621 тыс. дес. (в прошлом — 86.929 тыс. дес.) нам предстоит дальнейшее сокращение. Нельзя недооценивать этого — в декабре 1927 года Рыков говорил на съезде, что кризиса нет, а есть перебои в хлебозаготовках, сейчас говорят, что у нас кризис зернового хоз[яйст]ва. «Я считаю, что мы имеем бесспорный кризис не только зернового хозяйства, а имеем определенное общее кризисное состояние. В чем выражается оно? В размычке между городом и деревней в обороте города и деревни».

Далее Осинский разбирает указанные Сталиным в его брошюре «На хлебном фронте» четыре причины кризиса и находит, что ни плановые ошибки, ни кулак, ни неправильное распределение промышленных товаров не являются решающими, основное же — медленный подъем производительности сельского хозяйства. Причина этого в том, что сократился экономический стимул из-за низких цен на хлеб. Осинский приводит ряд индексов — при общем сельскохозяйственном индексе 139 (промышлен[ном] [220]) — зерновые продукты [составляют] 125%.

Далее Осинский приводит цифры перекачки средств из текстильной промышленности и приходит к выводу, что эта промышленность была для ВСНХ главной дойной коровой, чтобы финансировать другие отрасли промышленности. По пятилеткам, как раз в текстильн[ой] и кожев[енной] — наименьшее понижение индексов. «Чем это отличается от требований В. М. Смирнова? —спрашивает Осинский.— Я предлагаю совершенно] конкретно в дополнение к тем планам (беру за основу план ВСНХ) влож[ения] в течение ближ[айших] одного-двух лет 200—300 мл[н]. рублей в те отрасли промышленности, которые обслуживают деревню».

Осинский цитировал Ленина из его речи в 1922 г., где Ленин говорит, что мы кредитуемся у мужика, но он не неисчерпаем (то же место, где Л[енин] говорит об экзамене русского и международного капитала, с которым мы связаны и от которого нам не оторваться). Если сейчас нет денег, то капитал, пред [латает] О[синский,] можно достать из-за границы. Нельзя строить Днепрострой, который стоит 200 мл[н]. рублей, а пристраивать к нему нужно на 800 мл[н]. рублей. Бюджет у нас — «вообще бюджет страны, которая живет не по средствам». Курорты стоят сотни миллионов рублей. Кончает О[синский] заявлением, что если не дать на указанные отрасли, то дальнейшее развитие кризиса заставит нас это сделать.

Андреев: Речь Осинского — попытка пересмотреть план на индустриализацию. «Основное, что повлияло на ухудшение настроения крестьянства — это то, что мы в мае и июле заготовками затронули самые настоящие середняцкие страховые запасы». Оценка настроения кр[естьян]ства (к ней потом присоединилось большинство выступавших с мест):

— Кулака мы обозлили до чертиков. Кулак, если б он имел возможность, пошел бы с нами в открытую войну, перегрыз нам шею.

— Середняк, оставаясь советски настроенным, основательно встревожен и насторожен.

— Беднота в общем и целом настроена советски и работает с нами.

— Мы не имеем еще разрыва союза с основной массой середн[яцкого] кр[естьян]ства, но надо признать, что для такого разрыва создалась серьезная угроза и опасность...

— Нынешний опыт хлебозаготовок ни в коем случае не повторять.

Щеболдаев[247]: присоед[иняется] к оценке Андреева прот[ив] О[синского] защищ[авшего] 107[-ю статью].

Голощекин[248]: Не прав Осинский, но не прав и Яр[ославский]. «Я утверждаю, что огромные массы, в том числе и наши партийные, путаются в этом вопросе (политики в деревне), думают, что это то же самое, что говорила оппозиция».

Стецкий: Нельзя слишком много взваливать на объективн[ые] обстоятельства. «Кое-что надо оставить и на собственный счет». Осинский прав с упором на цены, но не прав с требованием перераспределения средств в пользу текстильной промышленности. Очень тревожное настроение крестьян. Настроения недовольства охватили не только середняка, но и известную часть бедноты. Иванов с Сев[ерного] Кавказа на прошлом пленуме говорил, что крестьяне чуть ли не аплодисментами встречают[249] новую хлебозаготовительную политику. Он, видно, принял кабардинские выстрелы за аплодисменты.

Хатаевич: Стецкий представляет здесь Фр[умкина]. Паника.[250] Настроение в общем и целом устойчивое.

Угланов прот[ив] Хатаевича, говорит о предложении Баумана обложить натурналогом верхн[ие] слои кр[естьян]ства. Говорит, не боясь обвинений в панике, о тревоге в рабочем классе, напоминает о предложении Микояна об организации птице-яичного синдиката (Росков и Союзсено), которые бл[изки] к провал[у] в ПБ. Микоян обещал обеспечить льном, а сейчас 100 тыс. человек будут месяцы стоять. Кожевенный синдикат проводит политику, приведшую к закрытию 7 тыс. мелких предприятий.

Мельничанский: Микоян гарантирует промышленности 7 с половиной мл[н] пудов льна, [а] будет едва 5 с половиной [млн] пудов.

Сокольников: Когда в проекте резолюции подчеркивается значение сельск[ого] хоз[яйства] как базы хозяйственного развития, когда проект резолюции подчеркивает значение восстановления сельск[о]-хоз[лиственного] экспорта для индустриализации, когда в проекте подчеркивается значение сельск[ого] хоз[яйства] для дела образования валютных резервов, когда возвращает[ся] т[аким] о[бразом] сельскому хозяйству то место в нашей хозяйственной системе, которое оно должно занимать, этим делается основной сдвиг в сторону предупреждения и борьбы с обострен[нем] и повтор[ением] зернового кризиса, хлебного кризиса. Основн[ая] диспропорция не та, о которой до сих пор писали, а диспропорция] «между величайшей слабостью аграрной базы и между высоким уровнем техники нашей промышленности». С[ельское] х[озяйство располагает] только 95% довоенных посевов, а население — 110% довоен[ного]. Социал[истическим] элементом в сельском хозяйстве являются и совхозы, думают, что с[ельское] х[озяйство] несет в себе неизбежн[ый] ростмелк[о]-товарного индивид[уального], частного перерастай[ия] в калиталист[ические] формы хозяйства — это неверная постановка — с самого начала ее подсовывал Троцкий на Тринадцатом съезде партии. (Сталин: «Правильно».)

После этого Сокольникову второй раз продлили речь на 10 минут — по предл[ожению] Ворошилова «дать 10 минут, хорошо говорит пока». Далее Сокольников остановился на валюте. От денежной реформы осталось далеко не 100%. Золотой запас после трех урожайных лет сократился вдвое, заграничная задолженность увеличилась в 100 раз, «мы с этой стороны попадаем в самое невероятно тяжелое положение, чтобы не говорить сильнее... Мы попадаем в положение, когда кредиты могут нам подложить величайшую свинью... Дальше идти по линии использования краткосрочного кредита — это значило бы попадать в петлю кредитора».

Валютные резервы снижены до предела — дальше невозможно тратить.

12% повышение хлебных цен — недостаточно, «я думаю, что мы на нем не удержимся, это дело не выйдет». Соотношение промышленных и зерновых цен должно быть выровнено.

Клименко[251]: Настроение правильно характериз[овал] Андреев. Повышение хлебных цен недостаточно. Более энергично формулирует] пункт о развитии индивидуального] хозяйства.

Петровский: Выступления Стецкого и Осинского неверны. Нельзя быть работниками, проводившими 107-ю ст[атью], так как они защищ[али] дикт[атуру] пролет[ариата]. Нужно Кам[еневу] и Зин[овьеву] дать хорошее назначение.

«Мне сдается, что резолюцию нужно переработать, потому что она слишком много дает козырей: 1) оппозиции, когда говорится, что все будто бы упирается в обострение классовой борьбы».

Каганович, Квиринг, Медведев[252], Шверник[253], Эйхе

Комаров: Речь Стецкого — его личное мнение и не отражает мнения ленинградской делегации.

Милютин: «Развитие производительных сил... может совершаться только двумя линиями: или по линии создания фермерского, кулацкого хозяйства, или по линии коллективизации. Третьей формы не выдумаешь... Если будете выдумывать третью форму развития и реабилитации индивидуального] хозяйства, то Вы скатитесь на ревизионистский путь...

Бухарин: Господи.

Рыков: Все время его прерывал[254] Ст. Косиор — речь Кагановича — это сплошная апологетика чрезвыч[айных] мер. Р[ыков] не боится причислить себя к паникерам. Говорят, что в период военного коммунизма были большие волнения, но нельзя сравнивать [сегодняшнего крестьянина] с крестьянством военного коммунизма. Землю крестьянин уже освоил, сознание опасности возврата помещика выветрилось. Своеобр[азный] оптимизм полагает, что, если середняку по природе свойственны[255] колебания, то пусть и колеблется. Резко выступает против Кициса, Шеболдаева, также и против Фрумкина. Возражая Милютину, Рыков говорит, что приходится признать неосторожной формулировку Пятнадцатого съезда: «В настоящ[ий] период задача объединен[ных] и преобразован[ных] мелких индивид[уальных] хоз[яйс]тв в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне». Резко выступил против Кубяка, у которого ни в одной речи не видно понимания роли индивид [уальных] хозяйств. Установка Осинского приведет к «генеральному пересмотру всего нашего плана индустриализации страны». Неправ[ильно] и мнение Сокольникова об установлении эквивалентных цен на сельхоз [лиственные] и промышленные товары.

Яковлев: Выступление Осинского — это выступление из школы Кондратьева — его предложения сводятся к отказу от индустриализации, сжатия зарплаты (поменьше на курорты), привлеч[ению] иностр[анного] капитала.

Варейкис: Против Рыкова.

Бауман: Против Угланова — если нынешние мероприятия не удадутся — придется поставить вопрос о мерах — снова ли 107-я ст[атья], ввоз ли из-за границы, натурализация ли части налога, своеобразная] ли контракт[ация кулака и т. д.

Каминский[256]: 10—15% повышение цен не разрешает вопроса, нужно 25—30%. Несколько раз брыкался по адресу Рыкова — рассказыв[ал], что во время партсъезда Варейкис и он поставили перед Рыковым вопрос о повышении цен, на что Рыков сказал, что нужно налить свинца в рот тем, кто это говорит.

Сталин: Чрезвыч[айные] меры, усилен[ие] нажима — «это есть нечто вроде дани, которую мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп индустриализации». Требование восстановит[ельных] цен — это требование оппозиции. У оппозиции две души — левая и правая. Цитируется заявление Н. Муратова на фракции Четвертого съезда Советов СССР. Троцкий забил себе в голову неправ[ильную] мысль, что это есть отступление. Если бы были 100—150 мил[лионов] руб., не пошли бы на чрезвычайные меры. Против крестьянской философии Осинского. Ошибка Сокольникова, что он противопоставляет коллективы индивид[уальному] хозяйству.

Бухарин: Трудности не вытекают из характера реконструкт[ивного] периода. Пошли на чрезвычайные меры, потому что другого выхода не было. Цитирует выступления на пленуме ЦК к[оммунистической] п[артии] У[краины], где говорится о крестьянских волнен[иях], восст[аниях]. В случае повторения чрезвычайных мер они по необходимости должны носить более крутой характер.

Томский: Паникеры не те, которые оценивают трезво настроение, а те, которые без толку бьют направо и налево. Против Молотова, у которого выходит, что удары по кулаку неизбежно должны немножечко затрагивать и середняка. Развил свою теорию уступок, критиковавшую Сталина в его докладе ленинградскому активу. Защищ[ал] Астрова и «Правду», на которых до него резко напал Молотов.

Микоян: В начале заключит[ельного] слова возражал Томскому и оправдывал нападки на «Правду».

Доклад Калинина по совхозам, как говорят, был сугубо правым. В прениях наибол[ее] важно прямое и весьма грубое выступление Сталина против Томского, которого обвинил в капитулянтстве и неверии. По Томскому получается, будто середняку нужно уступить, даже когда он уступок потребует в моноп[олии] внешней торговли и крест[ьянском] союзе.

На Конгрессе [Коминтерна] борьба продолжилась. Во всех делегациях подрабатывался вопрос и срочно происходила соответствующая дифференциация. Германская делегация — наиболее организованная — в своем большинстве (24) во главе с Тельманом решительно поддерживала Сталина, правые (5 человек) ориентировались на Бухарина. Прочное большинство он имел только в американской делегации. В польской делегации [...]257 ориентировались на Сталина. [Пьер] Семар также за Сталина. В немецкой делегации Кейман выступил с критикой рыковской речи на московском активе. Дошел до того, что назвал ее реставраторской. По этому поводу в русской делегации было заседание — в результате еще одно письмо, где объявлялись несуществующ[ими], разногласия. После заключительного слова Бухарина немецкая делегация собиралась выступить, так как считала, что ответ критикам третьего периода направлен против них. Бухарин заверил их, что его замечания направлялись против Ломинадзе. По вопросу о профсоюзах шла борьба с предст[авителем] ВЦСПС, который защищал тактику правых. Тельман настаивает, чтобы на исключении коммунистов из профсоюзов мобилизовывать массы и давать реформистам бой. Эта тактика расценивалась как раскалывание профсоюзного движения. В самой Германии правые сильны в профсоюзном движении. Они владеют большей частью легальных партийных предприятий (газеты, типографии, дома).

В Польше положение осталось таким же, только более определенно выяснилось, что у Барского большинство, [в] т[ом] ч[исле], возможно, и в Варшаве.

В чехословацкой партии движение перед расколом, и многие из работников ИККИ считают, что раскол, может быть, был бы полезен движению. Руководство решено передать левому[...][258]

Во Франции руководство также в руках «левых» — Семар, Торез, центр — Дорио, правые Рено и [...][259]; в американской делегации правые (Ловстон) окончательно победили и «левые» не будут иметь там даже спорных позиций; в китайской делегации, по-видимому, левым удалось перетянуть на свою сторону болото. Перед конгрессом Бухарин проводил под Москвой съезд киткомпартии[260], поддержал целиком правых. ЦК был избран в значительном большинстве из правых, левых решили не пускать в Китай. Но правые в самом Китае выдвинули программу, где отказались от Советов, требовали созыва Национального собрания, подготовляли разговоры с левыми г[о]м[ин]д[ановцами]. Под давлением левых ИККИ эти директивы отменил, а Страхов[261] выступил на конгрессе против правых. Состав русской делегации, кажется, впервые не был опубликован, вероятно, потому, что там много старых б[олыпеви]ков (Мартынов, Петровский [...][262]), даже Шубин-Шацкий — член Исп[олкома] Коминтерна — не был включен в состав делегации — Бухарин против него как против левого, а Сталин—Молотов — потому, что он невысоко ценит их руководит[ельские] таланты. Наиболее левый в русской делегации — Ломинадзе, его поддерживал в некоторых вопросах новый кандидат в председатели Коминтерна (я не шучу) Молотов. Но Сталин, вошедший во вкус июльского «компромисса», его проваливал по делегации.

Ломинадзе довольно открыто называет решение по колониальному вопросу центристским. Доклады были не подготовлены. Тезисы Куусинена никуда не годятся — придется их целиком перерабатывать. Прения прошли, по вопросам некоторых левых, как на конгрессе Второго Интернационала. Зато Куусинен[263] в заключительном слове назвал Ломинадзе ультралевым.

Состав делегатов конгресса — ужасающе серый, чуть ли не девять десятых со стажем ленинского призыва. В наиболее серьезные футбольные матчи (например, Украина — Уругвай, или Москва — Ленинград, или Москва—Украина) весь конгресс отправлялся на стадион.

Общий же результат расценивается так: принята программа и проработана Бухариным. Ни Сталина, ни Рыкова на конгрессе не было, да и в Москве не было.

Конгресс явился известным [...][264] для Сталина. Борьба после пленума ЦК велась, однако, не только на конгрессе. Уже доклады на активах знаменовали собой обострение драки. Речь Рыкова была много агрессивнее, чем напечатано, минут пятнадцать он говорил о восстаниях и волнениях, заявил о недовольстве в армии и, ссылаясь на мнение Ворошилова, сообщил, что армия при такой политике является небоеспособной,— это при 2000 народу. Ворошилов был этим заявлением весьма разозлен. То же и Сталин — он три часа отвечал на записки.

Сталин сумел показать всем, что для него важны не политика и не принципы, и на этом быстро обрел большинство в Политбюро — за него голосуют Куйбышев, Ворошилов и Калинин. Это большинство годится только для учраспредовских дел[265], но он пользуется хотя бы этим — из редакции «Правды» выведены Слепков, Астров, Зайцев[266] — введены Крумин[267] (с правом посещения заседаний ПБ) и Савельев[268]. Из «Большевика» выведен Слепков и введены, помимо Криницкого[269], Бауман и Н. Н. Попов[270], который будет фактическим редактором. Сейчас подготовляется снятие Стецкого и Угланова. Все агитпропы районов Москвы за Сталина, из районных аппаратов же только Баумановский? Говорят, и Замоскворецкий. Против Угланова есть уже дело в ЦКК — в разговоре с секретарем МК комсомола Васильевым Угланов заявил, что Сталин сел на шею партии и что нужно его снять. В кабинете Угланова, при запертых на ключ дверях. Васильев обещал подумать, а как вышел, написал заявление в ЦКК. Снятие всех этих людей прошло под флагом компромисса — снят Стэн из агитпропа ЦК (за совещание против МК — по заявлению Бюро МК), снят Крылов из Института Красной профессуры, Ломинадзе назначен агитпропом в Нижний. Упорно говорят, что под давлением хозяйственников, бюрократов и правых снимут Кострова[271] из «Комс[омольской] правды». Таким образом, удары наносятся и направо, и налево. Чем это объясняется? Многие сталинцы откровенно поясняют возможную линию Сталина — новое большинство (Калинин, Ворошилов) его свяжет, он увлечется комбинаторством, уступит в политике, покончит и Рыков, Томский, Бухарин[272].

На пленуме ЦКК хозяйственники во главе с Лежавой[273] произвели решительное и организованное наступление на самокритику, формально оно отбито (наиболее «левые» речи Ярославского и Мильчакова[274] помещены в «Комс[омольской] правде»), резолюция будет также левая, но на деле, об этом говорят сами участники пленума ЦКК, придется ее свертывать.

Перспективы хозяйственные самые неблагоприятные. Сокольников предрекает буквально голод через 6 недель. Общее мнение — что в октябре хлеба не будет. Тогда-то и встанет вопрос о политике.

Правые настроены неуверенно. Они боятся и того, что Сталин может снова ударить в набат чрезвычайных мер, и того, что Сталин украдет их политику. В последнем случае Сталин еще до октября зарежет их как правых (кое-что говорит об этом — сейчас высылаются в провинцию 18 красных профессоров — бухаринцев и рыковцев. Зиновьев занят комбинационным прожектерством — лучше всего, [чтобы] мы [были] у руководства, но, так как это невозможно, то мы, плюс Сталин, плюс Троцкий, плюс Рыков и Бухарин. Это большая коалиция, но возможна и узкая коалиция — это мы плюс Сталин, при этом, конечно, ряд условий — возвращение нас в Питер, допущение в низы и прессу, возвращение Троцкого и оппозиционеров из ссылки (но нет ничего о возвращении в партию). Таковы проекты, высказываемые им в разных разговорах.

[Начало сентября 1928 г.]