В. Чернышев. Письмо Троцкому[235].1 сентября

Уважаемый тов. Троцкий.

Ваше письмо, озаглавленное «Дорогие друзья...»[236], получил, его размножил и разослал.

Совершенно не понимаю, для чего понадобилось Вам исказить мое писание и приплести мне какую-то небылицу о том, что я будто бы опасался, «как бы вся левая каша не сварилась без нас». Насколько мне помнится, подобной мысли у меня в письме совершенно не было, и если Вы решились утверждать о ее существовании, то, надо полагать, что ее происхождение обязано исключительно Вашей богатой фантазии. Для чего это Вы выдумали? Может быть, Вы этим самым хотели показать свою способность к выдумыванию разных несуществующих вещей. Но, уважаемый, тогда так и нужно было бы написать, а не вводить людей в заблуждение.

Ведь Вы же должны знать, что на Ваших письмах мы учимся критиковать противника, но, как мне кажется, нельзя и даже вредно учить нас критиковать так, как критикуете Вы. По Вашему выходит: если хочешь кого-нибудь здорово раскритиковать, то в таком случае без всякого стеснения прежде всего припиши ему нечто, что критиковать ты можешь с успехом и... дело будет в шляпе. Нечего сказать, силен, очень силен в таком случае будет критик и в особенности тогда, когда он имеет почти исключительные права на распространение своих статей. Я понимаю, для чего это нужно делать Сталину, но никак не могу понять, для чего это понадобилось Вам. Второе, что меня крайне удивило в Вашем письме, это недемократическое отношение к «инакомыслящим»: что — слышится в Вашем письме — вздумал критиковать, значит, у тебя есть «нетерпение... индивидуалистическое, деляческое, интеллигентски-оппортунистическое: ох, как бы там вся левая каша без меня не сварилась». Но позвольте, ведь подобное утверждение не только глупое, но и прежде всего непозволительное для хоть сколько-нибудь честного человека. Такое отношение можно назвать как угодно, но только не товарищеским отношением. Хотите Вы или не хотите, но выходит так, что тот человек, который проповедует расширение демократии, сам в то же время совершенно не способен придерживаться ее принципам. Вы своими действиями не только не способствуете благим намерениям Карла Радека обрушиться на людей, которые в любое время и несмотря ни на что обязательно «подмахнут всякое заявление Л. Д.» [Троцкого] (письмо Радека от 2 августа к тов. В.)[237], но наоборот: способствуете насаждению среди оппозиционеров послушания. Мне же думается, что существование подобных отношений ничего кроме вреда нам принести не смогут. А из этого логика такова: побольше демократии и более серьезное отношение к демократии.

Я вовсе не обвиняю Вас в том, что Вы напрасно указали на существование у меня соглашательских настроений. Они у меня были. Если они не так заметны в письме, адресованном к Вам, то они налицо в других письмах, и в них я указывал, что проповедуемое мною соглашение весьма условное. Я думал, что нам удобнее всего войти в партию, использовав тактический маневр, дабы нам опять представилась возможность снова распространять свои взгляды среди партийцев, находящихся в плену у теперешнего руководства коммунистической партии. То, что у меня было тогда, я вовсе не отрицаю. Но я крайне возмущен, когда мне приписывают то, чего у меня не было и нет, как например, лично Вами выдуманная и мне без всякого стеснения приписанная Ваша «каша».

Теперь относительно нарисованных Вами в своем письме перспектив оппозиции. Мне думается, что хотя Вы и недолюбливаете оптимистически настроенных людей и предлагаете всегда рассчитывать на худшее, Вы тем не менее сами в этом вопросе стоите, как мне кажется, на оптимистической точке зрения. Как будто бы в самом деле возможен только тот случай, который рисуете Вы: просветившись, благодаря наличию противоречий в политике у существующего руководства ВКП(б), рабочий класс обязательно воспримет наши идеи, обратит взоры в нашу сторону и тем самым революция будет спасена. На деле, по-моему, возможен второй, гораздо худший случай, о котором нельзя не упомянуть в особенности в таком письме, в котором пишется о дальнейших перспективах оппозиции. Именно: рабочий класс сможет определить путь, по которому движется наше пролетарское государство, только тогда, когда будет уже поздно исправлять все совершенные ошибки ЦК, когда революция встанет непосредственно перед пропастью, толчок к падению в которую будет дан в ближайший же момент.

Этого забывать никак нельзя, тем более, что ЦК имеет могучие средства (легальные и нелегальные) к тому, чтобы резкость существующих противоречий сгладить и убаюкивать партийную массу и весь рабочий класс казенным благополучием. И в этом отношении тов. Радек совершенно правильно делает весьма необходимое заявление, что сосланная оппозиция сделать может весьма и весьма немногое к предотвращению надвигающейся опасности. Поэтому наша задача не только учиться марксизму, не только констатировать сдвиг центристов вправо или влево, но и прежде всего изыскание новых средств к распространению идей оппозиции в партийной массе и в рабочей массе. Ибо без массы мы ничто.

С коммунистическим приветом

1 сентября 1928 года С

ибирь, г. Кокчетав.

P. S. Прилагаю копию из своего письма, которое я вынужден был разослать своим товар [ищам] в связи с «левой кашей». Считаю весьма необходимым чтобы Вы или тов. Седов присылали мне исходящие от Вас статьи и письма. Думаю, что причина к этому Вам будет ясна без лишних слов.

С ком[мунистическим] приветом В. Чернышев

...Прилагаемое письмо (т. е. это копия с того письма, которое я получил) было мне принесено почтальоном в субботу 25 августа с. г. Таким образом, свое путешествие от Алма-Аты (от Л.Д.Троцкого] ) до г. Кокчетава оно совершило без малого в полтора месяца, сообщаю это я на всякий случай, дабы не быть заподозренным в том, что я намеренно задержал его у себя.

По прочтению его Вы увидите, что хотя моя фамилия в нем и не упоминается, но тем не менее оно направлено также и против моего письма. Признаться, я был просто поражен, когда прочитал в нем те строки, которые якобы выражают сущность моего письма. То, что в сущности должно было бы по праву отнесено (как всякому хоть сколько-нибудь умеющему разбираться в букваре русского языка, будет понятно по прочтению всего письма Троцкого) к товарищам Теплову[238], Преображенскому и другим, то все так неожиданно было повернуто на мою голову. Все мысли, изложенные мною в своем письме, Троцкий порядком переврал и приписал мне многое из того, чего у меня совершенно не было в том письме. Прежде всего на счет того, что я будто бы боялся, как бы левая «каша» не сварилась без меня. Должен прямо сказать, что к подобному утверждению у меня нет в письме совершенно никакого повода.

Мне думается, что для того чтобы утверждать это, нужно было бы прежде всего показать, что я на решения ЦК смотрел как на комплекс левых мероприятий, все время расширяющихся и укрепляющихся, которые в недалеком будущем должны обязательно перейти в настоящий левый курс, движение от которого во все ближайшее время вправо со стороны нашего руководства было бы совершенно невозможно. Но именно этого-то в моем письме и не было. Наоборот, сочиняя его в двадцатых числах мая и указывал в нем, что левые мероприятия ЦК имеют тенденцию несколько расшириться (что и случилось: через несколько дней в начале июня было опубликовано воззвание ЦК о самокритике), я тем не менее полагал, что от всех этих левых решений возможен скоро сдвиг вправо, вследствие чего я и предлагал в своем письме, воспользовавшись революционной ситуацией, вмешаться в работу партии т. обр., «чтобы уничтожить всякую возможность к обратному поправению».

Я говорил, что нужно использовать благоприятный момент для борьбы, для создания настоящего левого курса, указывая рабочему классу «на недостаточность его (ЦК) мероприятий», в принятых им решений, а тов. Троцкий уверяет, что «молодой студент» будто бы полагает, что левый курс (или как он выражается, «левая каша»), если уже не сварилась, то обязательно скоро сварится, и, что самое главное, совершенно без помощи оппозиции. Невольно при этом вспоминаются стихи Некрасова:

Я в деле собственном моем,
Конечно, не судья; но в том,
Что обвинитель мой читал,
Своей статьи я не узнал,
Так пахарь был бы удивлен,
Когда бы рожь посеял он,
А уродилось бы зерно
Ни рожь, ни греча, ни пшено,
Ячмень колючий — и притом
Наполовину с дурманом...

Я вооружился в этом письме против всех товарищей-оппозиционеров, заявляющих: что бы там ни произошло, что бы там ни делалось — буду сидеть здесь до тех пор пока меня не пригласят — обратно, указывая, что нам не следует ждать, пока там не додумается кто-нибудь пригласить оппозицию обратно в Москву, но подготовлять наше возвращение своими собственными силами, Троцкий же, беря так мыслящих людей под свою защиту, заявляет мне: не тронь, брат, их, иначе худо будет. Особенно не критикуй, иначе ты капитулянт, тебе припишем мы разные, хотя и чуждые тебе мысли и пр. и пр.

Однако, несмотря на то, что я в письме пострадал, я считаю его весьма важным, т. к. Троцкий изложил в нем свое мнение по вопросу: как быть дальше, насколько я понял, задача оппозиции, по Троцкому, заключается в следующем: никаких соглашений, никаких компромиссов ни с правыми, ни с центристами и непрерывная критика их неправильной политики. Оппозиции нужно поддерживать все левые мероприятия центристов тем, что она 1) не должна заключать блок с правыми и 2) должна каждый раз, когда это в действительности имеется, констатировать факт сдвига. Партийная масса, вследствие противоречивости политики ЦК, пробуждается, прозревает. Скоро она восстанет против главных виновников теперешнего положения в стране и в партии и обратит все свои взоры в сторону оппозиции. Этого часа оппозиции нужно терпеливо дожидаться. Вот те замечания, которые я хотел написать по поводу письма тов. Троцкого.

С приветом Виктор Чернышев

27 августа 1928 г.