Л.Сосновский. Письмо Р.Фарбману[129] 24 августа

Копия

Дорогой Рафаил! Мне почему-то казалось, что во внимание к вашей заброшенности наши общие друзья проявляют особое к вам внимание и осведомляют вас обо всем наиболее интересном. По-видимому, это не так. Одни надеются на других, а время идет.

Тогда начну я вас осведомлять. Возможно, что буду вам рассказывать вещи, давно вам известные, но это уже неизбежно.

Начнем с наших собственных рядов. В связи с конгрессом получилась некоторая перекличка. В общем более 99% ссыльных товарищей присоединились к обращению Л.Д.[Троцкого]. Послали было особое заявление конгрессу Смилга и Радек (еще до получения текста Л.Д), но затем оба они тоже присоединились. Мне не известно в точности, как самоопределился тов. Преображенский. Он прислал Ищенке свой набросок тезисов. Л.Д.[Троцкий] телеграфировал, что считает этот документ абсолютно неприемлемым. К Преображенскому присоединились только Ищенко и Ефретов[130] (Канск). При этом Ищенко послал конгрессу свою телеграмму, которая мне лично кажется двусмысленной и очень неприятной. Вообще, как мне представляется, Ищенко плюс Серебряков представляют собой крайнюю точку, которая только на ниточке держится с оппозицией. Единомышленников у них среди кадров оппозиции совершенно нет. Откровенно говоря, я бы ничуть не удивился и не огорчился, если бы прочел об их возвращении к Пятакову, с которым они были столь близки последние дни.

Во всем остальном пока что удалось установить довольно отрадное единодушие. Но за этим единодушием нет и не может быть сталинско-рыковской «монолитности», то есть казарменно-казенной мертвечины.

Наши товарищи, особенно молодежь, много думают над нашими взглядами и оценками. Об этом свидетельствует настоящий разлив всяких тезисов. Как ни утомительно читать эти тезисы, а тем более высказываться о них письменно, все же отрадно видеть самостоятельную работу мысли. Получаешь иногда длинное письмо от товарища, весьма молодого по возрасту и по политическому стажу, который заброшен в гиблое местечко и находится совершенно один. События в эти полгода развертываются довольно бурно. Официальные круги сбиты с толку и не в состоянии дать массам вразумительный ответ. А если и в состоянии, то по фракционно-дипломатическим мотивам не хотят говорить. А наши товарищи довольно твердо и точно разбираются в тумане фраз и резолюций ЦК и очень правильную дают оценку. Характерно, что некоторые полусозвучные аккорды из последних воззваний ЦК никого не обольстили. Кроме тех старых дев, которые только и ждали обольстителя (Сафаров — Вардин).

Однако в последних письмах звучат уже нотки, к которым надо прислушаться внимательно. Некоторые товарищи под впечатлением июльского пленума, вернувшегося на кулацкие рельсы после краткого с них схода в январе-марте, ставят такой вопрос. Не пора ли пересмотреть вопрос о нашем отношении к ВКП и К[оммунистическому] И[нтернационалу]? Не пора ли перерезать пуповину? Насколько можно понять, аргументация этих товарищей такова. Раз эта партия терпит подобную классовую политику и подобный режим, очевидно, она уже не может стать инструментом пролетарской революции и надежды на реформистский путь ее выздоровления следует оставить. Повторяю, товарищи эти лишь ставят вопрос и просят его обсудить. Тут не малую роль играет разочарование людей, испытавших на себе режим Бутырок[131], внутренней тюрьмы ГПУ и дополнительные еще издевательства со стороны разных усердных прохвостов сталинско-рыковского аппарата на местах ссылки. Не столько личное озлобление, сколько именно разочарование в том, что наша партия может дойти до таких художеств.

Я думаю, что на вопрос этих товарищей надо отвечать серьезно. Но впредь до обстоятельного ответа достаточно поставить перед собой другой вопрос: что, собственно, изменилось в политике партии и в ее поведении с тех пор, как писались платформа и контртезисы. Писались эти наши документы в самый разгар кулацкого сползания и в расцвете аппаратного зажима, когда партия лежала под хлороформом и не в состоянии была шевельнуться. И тем не менее мы заявляли съезду в полном сознании того, о чем говорим, что наш путь — путь реформы ВКП. Мы уже знали, что нас ждет исключение. Мало того, уже наши товарищи сидели тогда по тюрьмам (Мрачковский и др[угие]).

Конечно, самый факт арестов вносит совершенно новую черту в картину наших взаимоотношений с партией. Но мы твердо понимали, что партия — все-таки живой организм. Ныне он является средоточием и ареной борьбы различных классовых сил. Сколько бы ни маскировались в монолитные цвета нынешние руководители, факт присутствия «полпредов» кулака в руководстве ныне уже бесспорный и признанный факт. Даже Сталин публично признал, что в партии есть люди, которые хотели бы опереться и на рабочих и на кулака. Он сказал даже более. Эти люди хотели бы даже вернуться к помещикам, но понимают, что нынче говорить об этом опасно. Кто же поверит, что Сталин говорил здесь о случайно примазавшихся или о деревенских коммунистах.

Итак, мы это знали и без Сталина и тем не менее рассчитывали на развертывание борьбы пролетарских сил внутри партии с мелкобуржуазными. Если бы мы тогда считали пролетарскую часть нынешней партии безнадежной, то и общая наша установка была бы совершенно иной. Надо доказать, что мы были и тогда не правы, что надо было обрезать пуповину тогда же и пойти на создание новой партии. Поскольку же эти товарищи не говорят об ошибочности нашей тогдашней позиции (платформа, тезисы и заявления на съезде)[132], постольку им надо доказать, что после съезда произошли какие-то новые решающие события в жизни партии, которые не оставляют никаких надежд на оздоровительный исход. Правда, и улучшений особенных не заметно, но и резких изменений тоже не отмечаем. Вернее, и того и другого понемногу. Ухудшением надо считать, что партия перенесла не только наше исключение, но и 58-ю статью. Но с другой стороны, большим плюсом считаю я внесение большей ясности в положение в партии. Люди, приезжающие из Москвы (даже беспартийные), в один голос утверждают, что размежевка в партии идет невероятно быстро. Деление на рыковцев и сталинцев признается вслух открыто. Рыковцев называют (сталинцы) кулацким крылом, и это доходит до масс. Сами сторонники ЦК вынуждены признать, что в партии дело пахнет гарью, дело идет к дискуссии.

Вот вам два отрывка из писем сторонников ЦК из Москвы.

«По всем данным (их у меня не мало, но излагать их здесь не совсем удобно) осенью будет не малое дело. Несмотря на внешне спокойный вид прошедшего пленума, осенняя драка растет, как на дрожжах. Ведь большущих затруднений не миновать. Восстановительные цены, принятые в качестве панацеи против всех бед, разумеется, ничего не дадут. Для меня (да и для всех!) несомненно, что осенью будут друг другу стулья ворочать...»

Или вот другое письмо, тоже не оппозиционера (сталинца):

«У нас нет печати, она у Рыкова. У нас нет кадров. Они частью у Рыкова, частью у вас (оппоз[иции]). Мы не нащупали еще наши силы, нам нужно: создать свою печать, чтобы нас не перевирали. Резолюции пленума компромиссные — мы должны разъяснить их в нашем духе. Нам нужны вы (оппозиционеры]). Мы сделали ошибку, пойдя на уступки правым, сослали вас. Вы нам нужны. Но вы понимаете, что солидаризироваться с вами мы не можем. Нас и так обвиняют в троцкизме. Но троцкизм нам с его нынешней позицией не нужен. Вы же со своими кадрами, активностью принесли бы большую пользу».

Товарищи, соприкасающиеся с официальными кругами, передают, что такие разговоры от сталинцев приходится слышать и в Москве и в провинции.

Итак, начало размежевания в партии и притом по линии выявления агентуры кулака в ВКП — факт новый и, конечно, благоприятный, облегчающий нам пробуждение пролетарской части партии на борьбу с мелкобуржуазной опасностью, с термидорианством.

Надо продумать хорошенько, куда ведет такой тезис: раз ВКП мирится с таким режимом, поставим крест на ВКП. А разве нельзя сказать того же о пролетариате в целом? Раз пролетариат терпит такой режим, не поставить ли крест над пролетариатом? Только тот, кто совершенно не продумывал (и не переживал) периодов поражения партии и рабочего класса, тот может пойти по пути такого безнадежного пессимизма. Пролетариат терпел и царский режим, но ставили над ним крест только ренегаты и перебежчики к капиталу. Мировой пролетариат терпел империалистическую бойню. Однако Ленин с горсточкой большевиков мог спокойно верить в будущее пролетарской революции и готовить для нее кадры вожаков. Пролетариат терпел керенщину и даже выражал ей доверие. Только совершенно чуждый большевизму человек мог ставить крест над пролетариатом. Периоды упадка в пролетарском движении выдвигают требование громадной выдержки, самообладания, твердости.

Для того чтобы ставить вопрос о пересмотре отношения к ВКП, надо прежде всего располагать конкретными и надежными массовыми сведениями о процессах, происходящих в ВКП и в рабочих массах.

Вот уже больше месяца твержу я всем своим корреспондентам, что написать тезисы не так хитро. Гораздо труднее добывать надежные и интересные сведения о том, что происходит в партии и в массах. Правда, из ссылки добывать материал трудно. Но нужно. Без этого никаких тезисов! Идет ли пассивность масс на убыль или все еще не идет? Заметны ли в партийных низах какие-нибудь сдвиги к лучшему? Двинулась ли работа мысли? Как переживаются и осмысливаются события последнего полугодия? Припоминаются ли оценки и прогнозы оппозиции (там, где ее выступления были)? Каков уровень выступлений на рабочих и беспартийных собраниях за последнее время?

Приведу два примера. Один товарищ сообщает о харьковском заводе ВЭК[133], который вы знаете. В обеденные перерывы каждый день на левой галерее, где помещается инструментальный цех, собираются рабочие и происходит вольная дискуссия, в которой видную роль играют товарищи наши оппозиционеры, исключенные из партии. Они дают ответы на волнующие массу вопросы. Собственные заводские аппаратчики уже не в состоянии «разбивать» крамолу. Вызываются из райкома шпаргальщики. Попытки в открытом бою сразить оппозицию оказываются тщетными, все ребята наши подкованы солидно. Попытка сразить указанием на принадлежность к «заклейменному» течению — тоже не помогает. Тогда начинаются угрозы «оргвыводами», и весь завод следит, что будет со смельчаком. Наконец, 9 августа товарищ вносит уже резолюцию, которая кончается требованием вернуть из ссылки оппозицию. Резолюция не собрала большинства. Объясняют это махинациями голосования. Но даже если этого и нет, все равно самый факт важен. Пока наверху монолитчики ухищряются комбинировать, внизу спор идет начистоту перед массами.

Сообщают и из Одессы, что там по поводу вскрытой профсоюзной панамы (союз коммунальников) прокатилась серия профсоюзных активов. Почти на всех выступали наши товарищи и не без успеха. Выступали новые люди, члены партии, произносившие в защиту оппозиции обоснованные речи, один очевидец пишет, то это были ответственные политические выступления, ставившие вопросы прямо. Вносились соответствующие резолюции. Пред[седатель] О[кружной] к[онтрольной] к[омиссии ВКП(б)] Рабников на пленуме ЦК заявил, что оппозиция свои выступления провела вполне организованно, а «мы» не подготовили должного отпора. Опять-таки факт таков, что товарищи выступают при явном, хотя и пассивном сочувствии значительной части собрания (надо помнить, что это ведь профактивы!).

Можно было бы указать на несколько организованных выступлений киевлян на комсомольских районных активах. Все это я привожу к тому, чтобы сказать, как важно уследить за развитием тенденций в рабочем движении. Без этого мало цены имеют всякие тезисы.

Лично мое мнение — для его обоснования у меня очень мало материалов — что раскачка началась и нынешней осенью и зимой будет продолжаться по разным линиям. И хотя мы находимся как будто бы и «за бортом» (так думают аппаратчики), но голос нас все равно звучит на заводах. И даже наше молчание звучит громче журчания стопроцентников.

Вот почему я думаю, что совершенно неправы те, кто пытается сейчас аннулировать нашу общую установку, изложенную в заявлениях съезду. Глупости Пятакова, повторяемые сейчас Ищенко, об опасности длительного пребывания вне партии никого не смутят, кроме тех, у кого «кишка тонка». Во-первых, куда более опасен сталинский режим. Но значит ли это, что, капитулировав перед ним, мы опасность уменьшим или устраним? Ничего подобного.

Вардин—Сафаров—Саркис превратились в коммивояжеров и шныряют в поисках «мертвых душ». Похождения этих современных Чичиковых[134] довольно занятны. Так, Вардин поехал в Вологду «обрабатывать» Вуйовича, но успеха не имел. Саркис избрал направление на Кавказ. Вардин уверял Вуйовича, что Ярославский теперь ему представился в новом свете. Ярославский, оказывается, совсем-совсем паинька. От кого получает Вардин суточные и командировочные в поездках по заготовкам мертвых душ — история умалчивает. В Ленинграде заготовители не имеют успеха, а весь маневр рассчитан был, видимо, главным образом, на Ленинград, где усилились в аппарате правые и где Чичиковы понадобились мастеру как резерв. Было бы интересно — в часы досуга — нарисовать графически, как развертывалась чичиковская идеология. Достаточно сказать, что находящиеся еще в Семипалатинске единомышленники Вардина дошли уже до такой идеологии, что дальше некуда. Это уже ассенизация, а не идеология. Но в людях служительского склада аппарат недостатка не имел никогда. Стоит ли выписывать их из Семипалатинска?

Хочу еще поделиться с вами впечатлениями о внутренних взаимоотношениях среди ссылки. Из некоторых мест сообщали, что уже возникали конфликты, хотя и легкого характера. Поводы такие. Одни чересчур мнительны и подозрительны и склонны зачислять по капитулянтскому ведомству за всякое слово.

Особенно горячится молодежь. У других иное расхождение. Некоторые чересчур пассивно понимают свое положение ссыльного революционера. Им представляется, что они должны изображать из себя какое-то маринованное (в банке) существо. При попытках активизировать их — получаются маленькие стычки. Но и это улаживается.

Налаживается кустарная материальная взаимопомощь. Товарищи, получившие заработок, делятся с не имеющими заработка. Конечно, хорошо бы организовать это дело правильнее, но в наших условиях трудно.

Особо хочу обратить внимание ваше на обнаружившееся в последнее время со стороны д[демократических] ц[ентралистов] намерение проработать нас совершенно в слепковском духе. Вот вам выдержка из письма В. М. Смирнова, рассылаемого довольно широко:

«Письмо Троцкого получил на днях. Более пустопорожней болтовни нельзя себе представить. Образы вместо анализа («голова и хвост»). Дурацкая теория о том, что события в Зап[адной] Европе сейчас же, непосредственно и неизвестно какими путями отражаются на нас (поражение германской революции — реакция у нас, полевение масс теперь — и глупенький расчет, что это сейчас же вызовет и наше возрождение, которое якобы уже началось у нас «левым курсом»), плюс отсутствие чувства реальности (ни слова о положении рабочего, в то время как безработные в Москве громят биржу и бастуют), все это окончательно показывает, что Троцкий представляет собой полную политическую ненужность и для оппозиции и для ЦК и способен только говорить красиво на манер известного Аркашки[135]. Иногда, впрочем, это свойство и полезно, но только не тогда, когда он претендует на роль вождя...»

Подчеркнутые мною слова уличают Смирнова в чисто слепковской манере полемизировать. Письмо Л.Д.[Троцкого] говорит, что левый курс МОГ БЫ стать исходным пунктом оздоровления партии, если бы... левый курс был левым курсом. Он увеличил бы шансы на разрешение кризиса безболезненным путем. А Смирнов приписывает Троцкому утверждение, что возрождение якобы уже началось. Далее, Смирнов приписывает Троцкому мысль, что события в Европе сейчас же и непосредственно отражаются на нас. Слова «сейчас же» и «непосредственно» приписываются (по методу Слепкова) Троцкому. Но под всей этой утрировкой я слышу все же знакомые нотки. Это охлаждение к международному революционному движению и утрата надежд на его помощь. Все это из знакомой оперы: «социализм в одной стране» и «оппозиция в одной стране».

Теперь особенно видно, насколько полезен сделанный Л.Д.[Троцким] разбор проекта программы Коминтерна и подробное выяснение глубочайшей связи международных событий с нашей внутренней политикой. По мнению Смирнова, сталинская внутренняя политика продиктовала ему и неправильную коминтерновскую политику. Это вздорно, И хорошо, что Л.Д.[Троцкий] разжевывает азбуку марксистского объяснения событий. По Смирнову выходит, что международные события на сталинскую политику оказать влияния не могут, зато сталинская политика на международные события может. Вот это и есть «социализм в одной стране», притом в самой карикатурной форме. Чтобы замаскировать свой «сталинизм навыворот», Смирнов приписывает нам курьезное представление, будто европейские события сейчас же и непосредственно влияют на нас. А если не сейчас же? Всякому грамотному человеку ясно, что за минувший год децисты приобрели новый оттенок взглядов на наше положение. В какую сторону движутся они от международных марксистско-лениских взглядов — ясно.

Нет надобности отвечать на недостойную выходку Смирнова против тов. Троцкого. Но характерно, до чего легкомысленно обращается В. М. [Смирнов] со своими словами. По его мнению, Троцкий способен только говорить красиво на манер Аркашки (очевидно, имеется в виду тургеневский Аркадий). Но, по мнению Смирнова, «это свойство» (т. е. умение говорить красиво на манер Аркадия) иногда полезно. Вот это ново! Когда же именно, в каких случаях? Мы-то считали, что красивая болтовня вредна при всех обстоятельствах. А Смирнов нас учит, что она полезна, «но только тогда, когда его сторонники находятся в ссылке»... Значит, мы все разойдемся тут во взглядах на болтовню с В. М. Смирновым. Как далеко заводит его собственная болтовня, видно из того, что он упрекает Л.Д.[Троцкого] в игнорировании событий на бирже труда в Москве[136].

Вот это и есть слепковщина. Ведь письмо Л.Д. [Троцкого], о котором идет речь, написано 9 мая, а события на бирже труда произошли позже. Сведения же о них могли до Алма-Аты дойти еще позже. Упрекать в игнорировании этих событий совершенно глупо. Либо это болтовня, либо заимствованный у слепковых метод «проработки».

Нужен ли Троцкий пролетариату — скажет сам пролетариат. Нужен ли он оппозиции — сказала оппозиция (ссыльная), присоединившись к нему единодушно. Недалек тот день, когда требование возвращения Троцкого зазвучит на весь мир вопреки беззубому суесловию Смирнова.

Должен вам сказать, что в том же письме Смирнова Троцкий обвиняется не больше и не меньше, как в прокладывании дорожки к капитуляции. Не больше и не меньше!! Это дает вам представление о тоне, в каком нас начали прорабатывать.

Еще проще орудует небезызвестная вам Вера Бухарцева[137]. Она прямо называет имена ближайших наших друзей и говорит о них, что они трусы и шкурники, избегающие общения с другими оппозиционерами, чтобы не испортить карьеры. Жертвой ее сплетнического языка стал наш общий с вами друг М[138]. Придется подумать об отпоре всей этой «проработке», беспринципной и бессмысленной. Мне уже приходилось слышать, что отдельные децисты в смущении отмахиваются от писаний своего теоретика и вождя. Надо требовать от них открытого ответа: солидарны ли они с выходками В.М.[Смирнова] и в зависимости от этого устанавливать взаимоотношения с ними. Нельзя давать безнаказанно отравлять атмосферу в нашей среде.

Но все это — накладные расходы политической борьбы, которые неизбежны и там, дома, а не только в ссылке. Постараемся снизить эти накладные расходы до минимума.

О новостях, которые до меня доходят, постараюсь написать в следующем письме.

Будьте здоровы, дорогой Рафаил. Пишите.

Ваш Л. Сосновский

Барнаул

Никитинская, 110 24 августа 1928 г.