В нескольких следующих главах мне придется много говорить о скандинавских племенах, которые распространились из Ютландии, Скании с севера Балтики и со временем заполонили всю Европу. Это были бургунды, готы и вандалы, лангобарды и франки, англы и саксы. В первые четыреста лет христианской эры переселения этих народов и войны, которые они вели, сформировали основу, на которой впоследствии строилась вся социальная, политическая и военная структура средневековой Европы, и тем не менее большинство людей очень мало о них знает. «Готами» и «вандалами» сейчас называют хулиганов, а термин «готический» применяется в архитектуре, хотя не имеет ни малейшего отношения к племени, полностью исчезнувшему за 500 лет до того, как возник этот стиль. Применять названия этих племен в уничижительном смысле начали римляне периода упадка империи, напуганные постоянными поражениями, которые наносили им люди в общем и целом гораздо лучшие, чем современные варвары, хотя и лишенные городского лоска. Вполне естественно, что утонченные и изнеженные обитатели городов, привыкшие к пышности, роскоши и безделью, сторонились невоспитанных «дикарей», но так же верно и то, что к началу упадка Римской империи они уже не могли без этих людей обойтись. Большая часть имперской армии состояла не из коренных жителей, а именно из этих готов, вандалов и прочих, причем римляне даже не всегда занимали командные должности — ситуация, которая прежде была бы совершенно немыслимой. Обленившиеся горожане не хотели подвергать себя тяготам военной жизни — и в этом была одна из причин того, что господство постепенно перешло в руки более энергичных и менее избалованных людей, хотя и лишенных того столичного лоска, который их противники сохраняли, несмотря на то что Рим клонился к закату.

Готы — великий и мужественный народ, зародившийся на севере (возможно, в Южной Швеции). После того как они прожили двенадцать поколений, или 300 лет, на равнинах Центральной Европы и Южной России и их количество сильно выросло, готы наконец сломили могущество Римской империи на западе, используя методы ведения войны и тактику, которая в основе своей походила на тактику средневековых рыцарей. До сих пор неизвестно, принадлежали ли они к той же расе, что и англосаксы, которые в то время продвигались на запад, в Британию, в то время как все остальные мигрировали на юг. Некоторые свидетельства говорят в пользу этой теории, некоторые — опровергают ее, но в общем и целом это вопрос, который еще только предстоит выяснить.

Период Великого переселения обычно принято было называть «темными веками». Исторически такими они конечно же и были (в том смысле, что об этом периоде мало что известно), но за последние годы на загадки того времени пролито немало света, в основном благодаря археологическим исследованиям. До некоторой степени неизвестность была вызвана трудами римских историков, настолько блистательно осветивших деяния своего мира, что все события за его пределами конечно же оказались в кромешной тьме. С другой стороны, окружавшие империю дикие народы не так уж спешили оставить свои письменные свидетельства — в основном там бытовал устный фольклор, сказания, передававшиеся из уст в уста, но нигде не записанные. Но даже в этом случае, если бы историки XIX в. обладали достаточно острым зрением, они обратили бы внимание, что классические писатели (начиная от Тацита в 70–80 гг. до н. э. и заканчивая Прокопием в середине 500-х) могли кое-что рассказать о живших к северу от границ империи варварах. Они и сами были не совсем немы, и хотя большая часть народных сказаний не сохранилась, но кое-что уцелело и оказалось доступным для исследований, как, например, Старшая и Младшая Эдды или норвежские саги. К сожалению, точно так же, как и рассказы Гомера, их рассматривали исключительно в качестве волшебных сказок, и опять же как после открытий Шлимана подтвердилась реальность событий, описанных в «Илиаде», так и богатейшие скандинавские находки доказали, что большинство норвежских сказаний основано на реальных фактах. Поскольку это признано, появилась возможность сравнить эти сведения с комментариями греческих и римских писателей и таким образом получить более ясную картину происходившего. Теперь «темные века» освещены все возрастающим количеством огоньков, многие из них пока еще светят тускло, но зато другие исключительно ярки, ярче всего те, что имеют отношение к открытиям в искусстве и войне: двух областях, которые тесно связаны между собой. Именно материальные свидетельства искусства и войны живут дольше всего: одежда и домашняя утварь рассыпаются в прах под воздействием времени, жизненный уклад коренным образом меняется, а старые традиции забываются настолько, что подчас от них не остается даже малейшего следа. В то же время произведения искусства — статуи, украшения, рисунки на гончарных изделиях и прочие вещи того же рода — сохраняются гораздо лучше, чем что бы то ни было, — за исключением оружия. Его век исключительно долог — хороший меч или шлем передают из поколения в поколение, которые бережно ухаживают за ними и не позволяют им заржаветь или испортиться. Со временем, когда изделие оказывается в земле, торфе или на дне реки, оно все же способно сохраниться практически нетронутым, если условия хоть чуточку будут благоприятствовать тому. Поэтому археологи, занимающиеся историей оружия, в большинстве случаев могут воспользоваться подлинным материалом для подтверждения своих теорий и получить хотя бы один-два образца, которые знакомы им по записям историков, рисункам или фрагментам статуй. Эта дополнительная связь между искусством, как таковым, и искусством ведения войны — большая ценность для историка-исследователя.

Прежде чем я перейду к детальному описанию факторов, связанных с этим периодом, следует попытаться дать беглый набросок географии Великого переселения народов. Хронологически наша история делится на две части — до нашей эры и после. Это подразделение в общем и целом имеет исключительно религиозное значение, поскольку связано с событием, которое, каким бы потрясающим оно ни было, относится только и исключительно к христианству. Римляне по-своему считали время, отмеряя его с даты основания города, у мусульман своя хронология, у иудеев своя, причем, возможно, наиболее древняя и лучше всего сохранившаяся. Тем не менее абсолютно случайно хронологию, которой придерживаются христиане, можно рассматривать в гораздо более широком смысле. В течение столетия, когда родился Христос (т. е. с 50 г. до н. э. по 50 г. н. э.). Древний мир оказался в руинах и постепенно начал приобретать туманный образ новой формы. Таким образом, отталкиваясь именно от христианского летосчисления, мы можем очень хорошо представить себе поворотный пункт в истории человечества не только с точки зрения религии (его истинное значение стало ясно намного позднее того периода, о котором мы будем говорить сейчас), но и с точки зрения глобальных катаклизмов, которые потрясли Европу во время распада Римской империи и образования на ее руинах новых государств. Безусловно, поскольку этот процесс происходил не слишком-то мирным путем, он дал мощный толчок к развитию искусства ведения военных действий и, как следствие, появлению новых модификаций оружия, так что в процессе исследования, подобного нашему, им не следует пренебрегать.

Если говорить очень широко, то в I в. до н. э. ситуация складывалась следующим образом: Средиземноморье и большая часть Среднего Востока практически полностью принадлежали Риму. Карфаген был разрушен, Северная Африка и Испания стали римскими провинциями, а Греция потеряла последние остатки своей независимости. Цивилизация Египта с ее 3000-летней историей находилась в последней степени распада, страной правили слабые властители из династии, основанной способнейшим полководцем Александра Македонского — Птолемеем. К сожалению, его потомки не переняли способностей верного сподвижника завоевателя и, как следствие, находились под сильнейшим влиянием Рима. Вавилона и Ассирии больше не существовало, и даже некогда могущественная Персия переживала упадок.

К северу от границ империи лежали пустынные земли Центральной Европы, населенные кельтами, точно так же как и Галлия и Британия. Хотя эти воинственные, высокоцивилизованные люди политически никак не были связаны между собой, но их племена образовывали нечто вроде империи, части которой, однако, были слабо связаны между собой. Галлия и Гельветия были сердцем этого государства. К северу и востоку от Галлии, вдоль правого берега Рейна, обитали дикие, агрессивные и таинственные германские племена. Еще дальше к северу и востоку жили другие народы, которых отделяли от Рима необъятные просторы и леса Германии и о которых римляне не знали ничего. Однако через четыреста лет им предстояло даже слишком хорошо познакомиться с потомками этих людей.

Таково было положение вещей к 58 г. до н. э., когда целый народ под названием гельветы (одно из наиболее цивилизованных и влиятельных племен Галлии) решил покинуть родные земли. С этим народом мы уже встречались раньше. Это те самые люди, среди которых зародилась латенская культура и которые, как можно предположить, были основными производителями и поставщиками оружия и изделий из металла в кельтском мире. Это движение дало начало тем событиям, которые завершились после завоевания Галлии Юлием Дезарем.

В свою очередь, оно открыло ворота племенам, которые медленно двинулись на равнины Центральной Европы; после подчинения Галлии не слишком крепко сплоченная империя кельтских племен начала рассыпаться, ведь эта страна была ее сердцем. Теперь римляне владели землей вдоль всего Рейна и стояли лицом к лицу с германцами, этими примитивными и жестокими людьми, единственным занятием которых была война. На Дунае римляне встретились с другими племенами, аланами и сарматами: полукочевыми народами, занятыми разведением лошадей, унаследовавшими земли, которые раньше занимали скифы. Благодаря своему промыслу эти люди были отличными наездниками, привыкшими сражаться, сидя в седле верхом (вспомните, что основную ставку римляне делали на своих пеших легионеров). Таким образом, на этом направлении нечего было ожидать легкого и быстрого расширения границ империи.

Затем, пока Галлия процветала под римским владычеством, становясь все богаче и цивилизованнее, австрийские и южногерманские кельты тоже решили двинуться на запад, чтобы приобщиться к комфорту и процветанию, которыми наслаждались их родичи. Эти воины записывались в римскую армию, присоединяясь к галльским легионам. Таким образом, в центре Европы образовался своего рода силовой вакуум. Между тем в то время, как происходили эти события, северные народы медленно двигались вперед. Племя, называвшее себя бургундами, оккупировало территорию на юге Балтики, против острова Бургундархольм (теперь мы зовем его Борнхольмом). Немного восточнее поселилось другое племя, лангобарды (семью столетиям позднее мы еще встретимся с ними во Франции и Северной Италии). Обычно название «лангобарды» расшифровывают как «long-beard» (длиннобородые), однако более вероятно, что это означает «длинный топор», точно так же как «halbard» (алебарда) может означать «плоский топор» [6]. В то время, когда большинство варваров носили длинные бороды (ведь и само это слово означает «бородатые»), гораздо разумнее предположить, что воинственное и склонное к завоеваниям племя называло себя в честь любимого оружия. Это было бы более естественно, чем выносить в название признак, общий для всех.

В I в. и бургунды и лангобарды начали свое движение на юг, а еще дальше к востоку, там, где теперь находится Данциг, начали свой долгий поход готы (предполагается, что они занимали эти земли примерно с 250 г. до н. э.). Это путешествие со временем должно было привести их в Италию и Испанию, где они сломили абсолютное господство Рима и на тысячу лет установили во всей Европе свой стиль ведения войны.

Таково было положение в первой половине I в., когда началось Великое переселение народов. Перемещения в процессе его были настолько сложными, что единственный способ составить себе правильное представление о нем — это проследить за движением каждой отдельной группы племен начиная с англосаксов, которые своим завоеванием Британии не оказали большого эффекта на развитие искусства ведения войны, и заканчивая готами и лангобардами, которые, безусловно, сделали это, полностью уничтожив влияние Римской империи на Западе. До V в. англы, саксы и юты не начали продвигаться вперед, хотя по всем признакам видно, что небольшое количество их появилось в Британии задолго до того. Некоторые римские авторы упоминают о набегах саксов. К примеру, Флавий Евтропий пишет, что саксы жили вдоль береговой линии и в топях Великого моря. Позднее Аммиан Марцеллин, трудившийся около 390 г., говорит: «Пикты, и саксы, и скотты постоянно беспокоили бретонцев». Клаудиан утверждает, что в своих рейдах они доходили до самых Оркнейских островов. «Земля там, — пишет он, — мокра от крови убитых саксов».

Судя по всему, лангобарды начали свой поход из страны, которая находилась немного восточнее владений саксов; они медленно двигались в южном направлении и практически не играли роли в истории, пока в VI в. (568 г.) не поселились в Италии, под предводительством вождя Албойна. Тот факт, что они были сродни англам и саксам, доказывает большое сходство их языков. Даже при самом поверхностном анализе ясно, что оно не могло быть случайным; здесь явно прослеживаются общие корни, а следовательно, и общее происхождение. Язык вообще довольно часто помогает прояснить некоторые загадки истории; в этом смысле лингвистика может небезуспешно прийти на помощь истории и археологии.

Франки были самым варварским и неотесанным из всех тевтонских народов, и они покрыли самое короткое расстояние в своем походе. В течение 250 лет ими правила династия Меровингов, наиболее кровавая и слабая из всех, которые когда-либо позорили нацию, и тем не менее она дала свое имя прекраснейшим цветам средневековой Европы. В течение всего этого времени франки представляли собой намного меньшую угрозу рушащейся империи, чем готы или вандалы, но в конце концов, когда Карл Великий объединил их и создал империю, они победили и впитали в себя все остальные народы (хотя к тому времени и готы и вандалы уже исчезли со сцены). Это было то содружество германских племен, о котором писал Тацит. Они пересекли Рейн и вошли в Галлию, следуя теми путями, по которым раньше совершали свои грабительские набеги алеманны, прорвавшие границу в то время, когда хватка Рима уже ослабла.

Собственно говоря, тех франков, которые единолично правили всей Европой и дали свое имя величайшему государству, трудно сравнивать с их грубыми предками. На это имеется две причины: во-первых, изначально франкских завоевателей римской Галлии было сравнительно мало, и скоро (через одно-два поколения) они превосходно смешались с римско-галльским населением, исключая правящий класс, который оставался исключительно тевтонским по крови. Вследствие этого большинство франков стало цивилизованнее, хотя властители династии Меровингов оставались варварами в самом худшем смысле этого слова. Но, несмотря на это, недостойная династия прервалась и уступила место совершенно другому семейству. Его родоначальником был Карл Мартелл, но того, кто объединил практически всю Европу в единое мощное целое, звали Карлом Великим — Шарлеманем, императором Запада. Благодаря этому замечательному человеку франки в VIII в. стали ведущей силой в Европе, но только потому, что Карл объединил все, что было лучшего в переселенцах, готах и лангобардах, и привил их систему ведения войны к традиционным франкским методам. Результат получился ошеломляющий — в конце концов благодаря усилиям одного-единственного человека образовалась держава таких размеров, какой никогда уже больше не существовало на территории Европы. Нам трудно вообразить такие свершения за недолгий период человеческой жизни, но тем не менее так оно и было. Если бы дети Шарлеманя были достойны его имени, трудно представить, какой была бы политическая карта мира через сто лет. Однако империя фактически просуществовала всего одно поколение — как только ее основатель скончался, все вернулось на круги своя. Следовательно, для того чтобы полностью изменить историю, усилий одного человека все-таки оказалось недостаточно.

Вандалы отправились дальше других племен и в течение некоторого времени были самыми удачливыми из переселенцев. Мы точно ничего не знаем о том, откуда они были родом; вандалы появились в Северной Германии приблизительно в одно время с лангобардами, то есть в начале I в. н. э., и поселились возле Одера. Сами они говорили, что пришли из Скандинавии, но прожили в том месте, о котором я упомянул, приблизительно четыреста лет, или двадцать поколений — достаточно времени для того, чтобы это место можно было считать родиной. Только в начале V в. н. э. появились сообщения, что вандалы начали продвигаться в западном направлении. Под новый год, в ночь, которая отделяла 405 г. н. э. от 406-го, они пересекли Рейн и начали свое долгое путешествие под предводительством исключительно энергичного вождя по имени Гейзерих. Он повел их на юг через Галлию и Испанию до самого Средиземноморья, часть которого до сих пор носит имя этого племени — Андалузия (там они прожили 20 лет, с 409-го по 429 г.). Затем Гейзерих во главе своего народа пересек Гибралтарский пролив и вторгся в Северную Африку, где завоевал бывшую римско-карфагенскую провинцию и создал удивительную империю вандалов, которая вскоре стала таким же богатым и просвещенным государством, как и сам Карфаген, столица древней финикийской цивилизации. Таким образом, на Средиземноморье начался период, сравнимый со временами викингов, поскольку вандалы были нацией мореходов и на своих кораблях плавали куда хотели, совершая такие же рейды, как и позднее викинги на севере или сменившие их на этом берегу пираты-варвары. Вскоре и их империя стала ужасающей силой, в 455 г. захватившей и разграбившей сам Рим. В 553 г. великий генерал императора Юстиниана Велизарий разбил вандалов и уничтожил их государство, после чего они навсегда исчезли из исторических хроник. Однако это имя стало нарицательным и сохранилось до наших дней, напоминая о том ужасе, который эти варвары наводили на рушащийся мир Рима. Надо отметить в скобках, что они не устраивали глобальной резни, не разрушали местные святыни и вообще вели себя так, что вряд ли заслужили, чтобы слово «вандал» на многие столетия стало синонимом грубого дикаря. Тем не менее страх побежденных, стократ увеличившийся из-за того, что римляне не привыкли к поражениям, за многие годы уверившись в абсолютной неприкосновенности Вечного города, запечатлелся в переносном значении названия племени, которое давно уже исчезло с лица земли.

Впервые в поле зрения историков готы попали во времена владычества Каракаллы (215 г. н. э.). К тому времени они были уже очень могущественной силой, поколениями обитавшими на равнинах Польши и России. Место, где зародилось это племя, так же трудно определить, как и в случае со всеми остальными, но возможно, что они пришли из Северной Швеции; в любом случае, по свидетельству Пифея, они покинули ее приблизительно в 300 г. и переселились на территорию нынешней Северной Польши. В 275 г. до н. э. они заняли Дакию и с этого времени жили между Доном и Дунаем, где западную группу стали называть вестготами, а восточную — остготами. Последние распространились далеко в глубь Западной Азии и заняли те земли, где за семьсот лет до рождения Христа жили скифы. В 376 г. произошло событие, имевшее огромное историческое значение: вестготы, часто пересекавшие Дунай в погоне за добычей и сталкивавшиеся с римлянами, пришли туда как просители. Они сказали, что ужасный народ, которому невозможно противостоять, занял их родные земли, и попросили у императора Валента разрешения перейти Дунай и поселиться во Фракии, пообещав, что всегда будут верным союзниками Рима. Валент (в то время правивший восточной частью империи) согласился с условием, что вестготы придут безоружными, отдадут римлянам своих детей в качестве заложников и примут крещение. Согласившись выполнить все это, целый народ (говорят, что там было около миллиона человек) получил разрешение пересечь реку.

Врагом, который так сильно напугал вестготов, оказались племена кочевников, называвшихся хун-ну. В течение четырехсот лет они странствовали по пустыням Северного Китая, но за время войны, которая длилась с 207 г. до н. э. по 39 г. н. э., военачальникам династии Хан удалось вытеснить их все дальше и дальше на запад. Продвигаясь вперед, они через некоторое время пересекли Волгу, и к концу IV в. оказались на территории Европы.

Вестготы только что успели расселиться по Фракии, когда их родичи остготы, в свою очередь спасаясь от гуннов (в Европе так называли хун-ну), появились на берегах Дуная, пытаясь к югу от него найти безопасное укрытие и новую родину. Валент, который и так был обеспокоен количеством варваров, живших внутри границ империи, отказался дать разрешение вестготам пересечь реку, но они все равно сделали это, не безоружные и мирные, а вооруженные до зубов, твердо настроенные любой ценой оставить

Дунай преградой между собой и гуннами. Как только они сделали это, вестготы разорвали союз с Римом и присоединились к своим сородичам. Надо сказать, что население империи встретило их не слишком ласково; многочисленные набеги, от которых страдали жители приграничной зоны, нельзя было так просто забыть, а вестготы (как и прочие варвары) не отличались мягкостью характера и не привыкли к роли просителей. Из-за этого возникали многочисленные конфликты, поэтому неудивительно, что вестготы предпочли объединиться со своими кровными родичами остготами и заняться привычным делом — грабежом, вместо того чтобы защищать подданных недавнего союзника, не очень-то хорошо их принимавших.

Валент, узнав о произошедшем, послал за помощью к Грациану, императору Востока; затем, собрав все войска, которые возможно было найти на Западе, отправился во Фракию, чтобы попытаться самостоятельно справиться с ситуацией. Грациан торопился на помощь своему соправителю, когда узнал о его поражении и смерти в битве при Адрианополе (378 г.). Он немедленно обратился к своему сподвижнику Феодосию, позднее прозванному Великим, и вручил ему бразды правления Западной империей.

Феодосий понял, что избавиться от готов невозможно, и вместо этого постарался использовать их для строительства своей империи. Ему удалось в какой-то мере сдерживать непокорные племена; в то время, пока Феодосий правил в Константинополе, варвары мирно жили в Римском государстве, но после смерти императора в 395 г. они снова пустились в странствия. Сперва двинулись с места вестготы, под предводительством Алариха направившиеся из Мезии и Фракии на юг. Они миновали Фермопилы и опустошили практически всю Грецию, но оттуда их вытеснил Стилихон, главнокомандующий армией Западной Римской империи. Ему удалось очистить Грецию от готов, но от этого дела пошли только хуже: они не вернулись во Фракию, а пересекли Альпы и принялись сеять в Италии страх и опустошение. Стилихон последовал за варварами, снова успешно разбил их в Поллентии и под Вероной. Тогда Аларих собрал остатки своей армии и отступил назад, через Альпы.

Однако в то время, как Италия праздновала победу над готами, на севере происходили куда более тревожные вещи. Приблизительно в 400 г. множество германских племен — бургунды, лангобарды, свевы, вандалы и герулы — пересекли Альпы и вошли в Северную Италию. Это вторжение вызвало большую тревогу, чем появление войска готов, которые, по крайней мере, были христианами (хотя и еретического, арианского толка), в то время как новые орды под предводительством Радагайса таковыми не являлись. Ценой невероятных усилий Стилихон собрал армию. В 406 г. Радагайс во главе 20 тысяч воинов осаждал Флоренцию; Стилихон окружил варваров и принудил их сдаться (рис. 36).

^{Рис. 36. Меч с рельефа из слоновой кости на одной из створок диптиха памяти Стилихона (см. рис. 45)}

Вскоре после этого способный и победоносный главнокомандующий навлек на себя подозрения слабого, взбалмошного императора Гонория, и тот приказал его убить. Лишив таким образом Западную империю единственного достойного лидера, он пошел еще дальше и спровоцировал на бунт 30 тысяч готских наемников, приказав перебить их семьи, которые находились у императора в качестве заложников. Алорих и его люди, которые ждали только удобного момента, при этом известии немедленно снова пересекли Альпы, присоединились к мятежникам и повели объединенные силы варваров к воротам Рима. Они осадили город, и очень скоро римляне начали переговоры о сдаче. Аларих оставил им жизнь, но мало что кроме этого; полностью, в отличие от своего более милосердного предшественника, разграбив город, он затем вернулся в Этрурию. Здесь армию постоянно пополняли все новые бургунды, лангобарды и герулы, обращенные в рабов после поражения Радагайса в 406 г. Теперь они восстали против своих хозяев (ибо должно смениться не одно поколение, прежде чем непокорный варварский дух смирится со своей участью). Нужен был только удобный случай для того, чтобы эти люди вернули себе свободу, и этот случай Аларих им предоставил в самый подходящий момент. Тем не менее предводитель варварских племен не собирался сеять страх и уничтожение на всей территории империи, хотя, пожалуй, со своими силами вполне мог бы это сделать. Вместо этого он попросил земель, на которых мог бы поселиться вместе со своими воинами, но Гонорий встретил это предложение (очень разумное при сложившихся обстоятельствах) в своем обычном духе — презрительным и нелепым отказом. Вообще, вся жизнь этого бездарного императора была цепью неудач, вызванных неспособностью смирить свою взбалмошность и подозрительность. Благодаря этому он лишился тех немногих верных и способных слуг, которые у него еще были (далеко не единственным, но очень ярким примером тому служит участь Стилихона, казненного в тот самый момент, когда империя нуждалась в нем больше всего).

Получив отказ императора, данный в самой оскорбительной форме, Аларих снова повернул свои войска на Рим, на этот раз решив окончательно с ним разделаться (собственно говоря, самому императору опасаться было нечего. Он жил не в Вечном городе, а в Равенне, хорошо укрепленной и практически неприступной крепости). Однажды ночью, в августе 410 г. его воины ворвались в город, «и жители были разбужены ужасными звуками готских труб». Со времени разграбления города галлами прошло около 800 лет. Первое нападение варваров было ничем по сравнению с этим. Теперь военачальником двигала не только жажда наживы, но и оскорбленная гордость, и Риму нечего было ждать пощады.

Полностью разорив город, Аларих повел своих воинов на юг, рассчитывая пересечь море и добраться до Сицилии, а оттуда — до Северной Африки. Смерть помешала его планам: корабли погубил необычайной силы шторм, а сам предводитель вскоре умер от лихорадки на юге Италии.

К этому времени практически довершено было разрушение Западной империи. Пытаясь защитить Италию от готов, Стилихон забрал все военные отряды из отдаленных уголков империи, какие только можно было вызвать. Впрочем, и без этого благодаря постоянным беспорядкам в государстве они были практически оголены, так что борьба с готами лишь довершила процесс, происходивший уже довольно долгое время. В 410 г. последний римский легион покинул Британию, и даже крепости Галлии остались без своих гарнизонов. Переправу через Рейн теперь никто не охранял, и конечно же варвары хлынули этим путем в глубь Галлии. Вандалы отправились прямо в Испанию и Африку, а готы, дочиста разграбив Италию, снова пересекли Альпы и поселились в Южной Галлии, создав сильное королевство вестготов, в то время как на северо-востоке бургунды становились серьезной силой, которая в следующем столетии уже влияла на политическую ситуацию во всей Европе.

Затем в этом регионе наступило временное затишье, которое продлилось около 200 лет. Гонорий, по счастью, умер в 423 г., и генералу Аэцию, сменившему Стилихона на посту главнокомандующего, было поручено защищать Галлию, границы которой он и сохранил в неприкосновенности еще на двадцать лет. Однако в середине V в. империя познала еще больший ужас: гунны снова двинулись в поход, на этот раз не медлительным потоком людей, ищущих новые земли, а в виде огромной, хорошо организованной армии под предводительством способного лидера. Им стал Аттила, «бич Божий». Он разбил армии императора Востока и наложил дань на Константинополь, а затем отправился на запад, пересек Рейн и вторгся в Галлию. Римляне и готские завоеватели объединили свои силы перед лицом общей угрозы: вестготы под предводительством короля Теодориха, совместно с франками и бургундами, встали под знамена Аэция, но тем не менее многие из их родичей (и среди них лангобарды, герулы и остготы) в то же время сражались в армии Аттилы. В 451 г. гунны и римляне встретились недалеко от Шалона; сражение было долгим и ужасным, и, хотя оно так и осталось незавершенным, все же историки считают его не последним в ряду решающих сражений, когда-либо происходивших в мире. Аттила вместе с остатками своей армии (современники пишут, что число его воинов достигало 400 тысяч человек, из которых половина пала в битве при Шалоне. Судя по всему, это число сильно завышено) отступил за Рейн. Он покинул Галлию, не начиная новых сражений, но Италия снова сильно пострадала. Армия Аттилы грозила самому Риму, однако папе Льву Великому удалось (не без помощи изрядного выкупа, собранного императором) уговорить военачальника покинуть страну. В этом ему помогла эпидемия, которая разразилась среди солдат Аттилы и опустошала его армию, поэтому вскоре вождь повел своих гуннов на север и снова пересек

Альпы. Некоторое время спустя, в 453 г., он умер. Без своего могучего лидера гунны рассеялись во все стороны и вскоре слились с народами, которых некогда завоевывали. Единственным памятником этому народу осталось название страны, в которой поселилось больше всего гуннов, — Венгрия [7].

Стоило только Аттиле покинуть Италию, как Рим встретился лицом к лицу с новой угрозой. В 455 г. Гейзерих во главе флота вандалов поднялся вверх по Тибру. Лев Великий снова пытался ходатайствовать за город, но Гейзерих согласился только пощадить жизни обитателей города, а все трофеи, которые можно было найти, объявил собственностью своей и своих воинов. Грабежи продолжались четырнадцать Дней и ночей; все, что имело хоть какую-то ценность, у римлян отобрали (в общем-то трудно поверить, что в городе еще оставались какие-то ценности). Из Капитолия забрали огромные золотые подсвечники и множество других сокровищ, которые Тит вывез из храма в Иерусалиме.

В течение двадцати лет, последовавших за нападением Гейзериха, на римском престоле один марионеточный император, назначенный вождями германских племен, вторгшихся в Италию, сменял другого. Конец наступил в 475 г., когда генерал по имени Орест возвел на престол своего собственного сына, Ромула Августа, которому было всего шесть лет. Мальчика прозвали Августулом (маленьким Августом). Он правил всего лишь год и прославился только тем, что стал последним в истории императором римского Запада. В 476 г. вождь герулов Одоакр лишил его престола и упразднил титул императора, взяв на себя бразды правления Италией. После этого сенат отправил посольство в Константинополь, вручив посланнику императорские одежды и регалии и поручив сказать императору Зенону, что Запад отказывается от своего правителя и просит Одоакра править в качестве наместника. Разрешение было дано, и Италия стала провинцией Восточной империи.

Одоакр недолго наслаждался своей победой: в 493 г. его разбил Теодорих Остгот, который пришел из Иллирии во главе большой армии готов. Этот военачальник провел большую часть своей юности при константинопольском дворе и хорошо знал римские обычаи. Многие годы и он, и его готы были вассалами Константинополя, но наконец Теодорих рассорился с императором и покинул страну. Борьба между остготами и объединенной армией под началом герула Одоакра продолжалась несколько лет, но в конце концов военачальник был разбит, заключен под стражу и казнен в Равенне.

Между тем основная часть вестготов, после того как они помогли римлянам победить Аттилу, основала свое государство в Южной Галлии, которое включало в себя территории между Луарой и Роной и почти всю Испанию, за исключением небольшого кусочка на северо-западе. Под властью Эриха (466–485 гг.) оно достигло величайшего могущества и процветания. Эти вестготы были арианами, и франки-католики (их страна граничила с государством готов с северо-запада) считали их еретиками; в 507 г. они напали на своих соседей. Короля Алариха II убили в этом бою; Галлия была потеряна, но небольшое королевство готов существовало в Испании вплоть до 711 г. Здесь можно провести интересную историческую параллель: в начале XIII в. католическая Франция подобным же образом напала на еретиков-альбигойцев, живших в Провансе. Это был проклятый «крестовый поход против альбигойцев» — людей, которых обвиняли в тех же грехах, что и ранее вестготов. Как ни странно, но своих соседей, немного по-своему толковавших религиозные догматы, люди ненавидят больше, чем завоевателей; на фоне священной борьбы за Гроб Господень кровавые сражения между христианами различного толка выглядят до странности неуместными, однако они происходили и были достаточно жестокими.

Время управления Теодориха Великого в Италии стало периодом мира и возвращения порядка и процветания. Номинально он был только наместником императора Востока, но фактически правил совершенно независимо. Теодорих распространил свое влияние на территорию Италии, отчасти благодаря тому, что приходился сводным братом Алариху II и дедом нынешнему правителю, Амальриху. Наместнику удалось успешно править двумя независимыми народами: готами и итальянцами (не считая множества странных семей и групп, состоявших из лангобардов, свевов, бургундов и т. д., все еще обитавших в Италии). Каждый народ подчинялся своим собственным законам, однако все они уживались, и на удивление мирно. Казалось, что страна стоит на пороге очередного периода величия под властью новой императорской семьи. Однако ничего подобного не произошло; Теодорих умер в 526 г., а в 527 г. императором Константинополя стал Юстиниан, исключительно неприятный человек, тем не менее обладавший удивительной властью, которая часто привлекает к самым несимпатичным властелинам способных и верных слуг. Примером тому может служить Карл VII Французский, возведенный на трон Жанной д'Арк и получивший, несмотря на свои личные качества, прозвище Charles le bien servi (Карл, за которого все сделали другие). Юстиниану очень везло с главнокомандующими армией: сперва этот пост занимал Велизарий, а после него — некий удивительный персонаж, восьмидесятилетний евнух по имени Нарсес. Кроме того, его «консортом» была грозная Феодора; возможно, что эта сильная личность послужила основным фактором, благодаря которому вызывающий отвращение Юстиниан, то и дело предававший своих военачальников на поле боя, ненавидимый и презираемый всем населением, крепко сидел на императорском престоле. Больше всего на свете он желал остаться в истории под именем «Великий» и с этой целью стремился вернуть Северную Африку и всю территорию Италии римлянам. В 534 г. Велизарий легко победил вандалов (в то время ими правил Гейлимер, вождь, несравнимый по темпераменту со своим предшественником Гейзерихом). Покорение Италии оказалось куда более трудной задачей, поскольку готы оказывали императору долгое и серьезное сопротивление. К этому времени они обладали первоклассной боевой силой, но Велизарий, а впоследствии и Нарсес каждый раз превосходили их в искусстве ведения войны. В 553 г. готов разбили, и они Согласились покинуть Италию вместе со своими семьями и Движимым имуществом.

Для страны это оказалось самой настоящей катастрофой: Юстиниан, Велизарий и Нарсес умерли в 563 г. с разницей в один месяц, и в 565 г., два года спустя, всю Северную Италию заполонили лангобарды, или ломбарды, как их стали называть к тому времени. Они поколениями перенимали военные приемы готов, своих близких родичей. Придя 8 Италию, ломбардцы оккупировали район к северу от реки По (который с тех пор получил имя Ломбардия) и распространили свое влияние в южном направлении; однако им не удалось захватить Рим и остальную часть страны, оставшуюся провинцией Восточной империи. Со временем язычники-ломбарды приняли религию и культуру народа, среди которого жили; приблизительно 200 лет их короли правили из своей столицы в Павии и носили знаменитую железную корону, сделанную в 591 г. для Агилульфа (говорили, что ее частью был гвоздь из Истинного креста). В 636 г. королем Ломбардии стал Ротари, который свел все их законы в единый письменный кодекс. В 652 г. трон захватил Гримуальд, герцог Беневенто. Умелый солдат, он успешно отразил нападение императора (Констанса II), а также франков и аваров, но вскоре после его смерти в 672 г. последовала серия восстаний. В 712 г. Луитпранд, возможно, самый способный из ломбардских королей, взошел на трон и правил до 743 г. Последний король, Дезидерий, вступил в борьбу с папой (в 773 г.), который обратился за помощью к Шарлеманю. Владыка франков вторгся в Италию, разбил ломбардов, положил конец правлению их королей и возложил на себя железную корону.

Правление вестготов в Испании длилось дольше, чем это произошло с каким-либо из тевтонских королевств, поскольку после смерти Алариха II не было ни одной серьезной попытки вторжения в эту страну вплоть до прихода арабов в 711 г. Величайший король вестготов, Леовигильд, который начал свое правление в 568 г., отвоевал у римлян большую часть Южной Испании, довольно сильно расширив свои владения. Его сын Реккаред усилил свою позицию, отказавшись от арианства и перейдя в католическую веру. После этого готы быстро переняли римскую культуру. Реккареду наследовала длинная череда королей, каждый из которых избирался народом. Правя из своей столицы, Толедо, они сделали Испанию самым цветущим из всех тевтонских королевств, однако оно пало, когда мавры начали атаковать побережье. В великой битве возле Кадиса (она продолжалась целую неделю) вся армия готов была уничтожена, а их короля, Родерика, никто и никогда больше не видел.

Можно сказать, что после вторжения ломбардов в Италию Великое переселение подошло к концу. После этого ситуация в Европе более или менее стабилизировалась: из конца в конец она находилась под властью монархов одного корня, во многих случаях находившихся в близком родстве. Появился материал для новой империи, уже не римской, а германской. За то недолгое время, пока эта империя существовала, Карл Великий (человек, который наверняка заслужил это имя больше, чем любой другой правитель до или после него) объединил практически всю Западную Европу в единое политическое целое; а сделав это, в 800 г., рождественским днем, принял корону и титул римского императора в соборе Св. Петра. Он был первым из династии правителей Священной Римской империи, которая, по меткому выражению Вольтера, на самом деле не была ни священной, ни римской, ни даже империей. Смерть Карла Великого в 814 г. положила конец существованию этого государства, поскольку теперь его сыновья правили различными частями империи, и, хотя номинально все они подчинялись новому верховному правителю, вскоре они разорвали союз. К концу IX в. сформировались государства средневековой Европы: Франция, Германия, Италия и Испания, каждое под властью своего короля. Практически долгие века империя номинально продолжала существовать, но единственным правителем после Карла Великого, который действительно владел большей частью Европы, был другой Карл, пятый по счету. К тому же он правил не потому, что носил титул императора, а потому, что по праву наследия одновременно являлся королем Испании и герцогом Бургундским.

Передвижения индоевропейцев, должно быть, очень напоминали эти переселения германских народов: постепенное распространение воинственной расы, которое повлияло на весь цивилизованный мир. Точно так же, как первые изменили древнюю концепцию ведения войны, принеся с собой боевые колесницы, вторые изменили свой мир, начав использовать тяжелую кавалерию — ударную силу нового поколения. Мы склонны представлять себе средневековых рыцарей в качестве ужасного знамения войны, неожиданно появившегося на поле Сенлака в 1066 г., но на самом деле это знамение появилось за семьсот лет до того, на поле, где пролилось гораздо больше крови и где шел бой настолько же решающий для римлян, насколько решающим был Сенлак для саксонской Англии. Когда армия Восточной Римской империи была уничтожена при Адрианополе в 378 г., былые дни абсолютного превосходства легионеров над любыми другими родами войск ушли безвозвратно, и в течение следующей тысячи лет кавалерист в тяжелой броне, сражавшийся копьем и мечом, решал исход войны. Снова произошел переворот — и снова приходилось приспосабливать к изменившейся ситуации не "только людей, но и их вооружение. Пехота перестала царить на поле боя, и так было до тех пор, пока не появилось одно из самых сокрушительных и эффективных метательных орудий Древнего мира (и в то же время самое простое оружие всех времен) — английский большой лук, о котором мы еще поговорим в свое время и в соответствующем месте. Теперь же посмотрим, что принесла Европе битва при Адрианополе, где впервые выяснилось, кто же теперь будет самой мощной ударной силой в приближающихся войнах.

В том сражении римляне потерпели самое сокрушительное поражение со времен битвы при Каннах; император, все высшие офицеры и 40 тысяч простых солдат (практически вся армия Восточной империи) погибли в тот день. Империя разом лишилась большей части военной силы и руководителя. Если в те времена второе практически наверняка означало период хаоса, то первое точно было смертельно — устоять против врагов, которых римляне накопили предостаточно, невозможно было без армии. Таким образом, понесенные при Адрианополе потери оказались для оставшейся части великого государства фатальными.

С точки зрения политики толчком к этому сражению по служил отказ Валента позволить остготам перейти Дунай и присоединиться к своим родичам вестготам, которые с 376 г. мирно жили во Фракии. Возможно, это было ошибкой — дополнительные силы могли бы усилить государство вместо того, чтобы полностью его уничтожить. По поводу правильности или неправильности этого политического шага можно спорить, но нетрудно определить историческое значение битвы — это была победа тяжелой кавалерии над пехотой, первая с тех пор, как индоевропейские боевые колесницы разбили древние боевые силы, о которых мы ничего не знаем. С археологической точки зрения между этими двумя событиями также можно провести параллель, поскольку искусство управления колесницами определило новый тип ведения войны, просуществовавший более тысячи лет до того, как он уступил место тяжелой кавалерии. Сам по себе бой был ужасен. Имперские силы обнаружили, что готы стоят лагерем, защищенным со всех сторон повозками. Римская армия сгруппировалась в освященном веками порядке: легионы сконцентрировались в центре, а алы, отряды на запасных лошадях, — на флангах. Валент напал на готов, думая, что в лагере находятся все их силы. К несчастью, он ошибался; большая часть всадников противника отправилась за продовольствием и не успела еще отъехать слишком далеко, и, как только начался бой, за ними отправили гонцов, которые вернули отъехавших на поле боя. Сражение шло вдоль всей линии повозок, когда неожиданно это огромное подкрепление набросилось на левый фланг римской армии. Кавалеристы не теряли времени; ринувшись прямо в бой, они атаковали противника. Аммиан Марцеллин пишет: «Как удар молнии, который ударяет в вершину горы, сметая все на своем пути».

Отряды, охранявшие фланги римской армии, были застигнуты врасплох; некоторые стояли твердо, но были повержены, однако большинство бежало. Готы бросились на беззащитных пехотинцев, атаковали с флангов и согнали в центр. Под ужасным давлением легионы были притиснуты друг к другу и смешались в полном беспорядке; через несколько минут левый фланг, центр и резервы превратились в бурлящую массу. Они сделали несколько попыток исправить положение, но ни одна не увенчалась успехом: телохранители императора, легкие отряды, копейщики, вспомогательные войска и основные легионы были стиснуты в суматохе, которая все усиливалась, поскольку готы, увидев успех своей кавалерии, вышли из-за укреплений и также набросились на римлян. Тогда римские кавалеристы, стоявшие на правом фланге, поняли, что битва проиграна, и помчались прочь, за ними следовали солдаты из центра, которым удалось выбраться из мясорубки. Брошенные на произвол судьбы пехотинцы центра поняли, в каком ужасном положении они оказались: с флангов и с тыла их осаждала кавалерия, а впереди были готские воины. У них не было шансов выбраться наружу, и приходилось просто стоять, прижавшись друг к другу, и ждать удара. Солдаты были настолько тесно спрессованы, что не могли поднять оружие для защиты; мертвые и раненые не падали, а стояли стиснутые со всех сторон, многих просто задушили насмерть или переломали им все кости. В этой ужасной суете готы врывались, нанося беззащитным римлянам удары длинными мечами. Две трети всей армии римлян погибло прежде, чем чудовищное давление немного ослабло и позволило уцелевшим вырваться из окружения. Когда стемнело, несколько тысяч солдат сумели выбраться и последовать за своими кавалеристами, ретировавшимися на юг.

Такова была первая великая победа, одержанная кавалеристами, которые наглядно доказали, что теперь не римская пехота, а они будут главной движущей силой войны. Как это было сделано? Почему готы создали силы мощных кирасиров, более чем столетие сметавших римлян со своего пути? По двум причинам: во-первых, поскольку они поколениями жили на равнинах России и стали отличными всадниками и, во-вторых, благодаря такому простому и очевидному дополнению к конской сбруе, как стремена. Без них всадники никогда не смогли бы сражаться так, как это делали готы и их последователи — в тяжелой броне, с копьем и мечом. Дополнительная точка опоры позволила не только удержаться на коне и управлять им человеку в доспехах, но и применять резкие маневры, недоступные до тех пор. Раньше всадникам не хватало устойчивости для того, чтобы стать идеальной боевой машиной — стремена дали эту устойчивость, благодаря чему и произошел переворот в истории военной науки. Трудно поверить, что такого результата удалось достичь столь малыми средствами, но такова ирония судьбы — иногда для того, чтобы полностью изменить ситуацию, достаточно сущего пустяка.

Когда и как появились стремена, точно не выяснено, известно лишь, что греки и римляне их не. использовали, а древние скандинавы уже это делали. Разрыв по времени между этими известными фактами составляет пятьсот лет. Но никто особенно не старался узнать что-либо достоверно об их ранней истории. У нас практически нет ни изображений ранних европейских типов стремян, ни реальных образцов, ни исторических свидетельств, поэтому узнать что-либо наверняка довольно трудно. Однако разрыв в пятьсот лет представляется мне чрезмерным; его можно и нужно сократить.

Существуют как литературные, так и живописные свидетельства, говорящие о том, что стремена появились на Востоке еще в IV в. до н. э. и были важной частью военной экипировки расы завоевателей, появившейся в самом начале христианской эпохи. Затем, на юге России, в скифском погребении в Чертомлуке, найден огромный кувшин из электрона, сделанный в IV в. до н. э. греками. На нем выгравированы фризы с изображениями сценок, связанных с лошадьми, причем управляют ими скифы, а не греки, поскольку, хотя кувшин был сделан в Греции, предназначался он для продажи скифам. Одно из седел совершенно очевидно снабжено стременами или петлями для стремян. Возможно, это единичный случай, поскольку существуют доказательства, что скифы, великолепные наездники, никогда особенно не использовали стремена — и в конечном счете именно из-за этого вынуждены были покинуть свою родину. Гордость мешала им признать необходимость каких-то дополнительных приспособлений для верховой езды; скифы славились тем, что могли скакать вообще без седла, а самые искусные обходились и без уздечки, управляя скакуном с помощью ног и тонкой палочки наподобие стека. К сожалению, все это оказалось не слишком эффективным.

Некогда, около того времени, когда родился Господь наш, некая раса людей, двигавшаяся в западном направлении и пересекавшая степи Центральной Азии (и согнавшая с насиженных мест передовые отряды хун-ну, или гуннов, как их называли в Европе), начала наседать на скифов. Они тоже были хорошими всадниками, но ездили на более крепких лошадях и носили более тяжелые доспехи. Это были сарматы, которые благодаря лучшему оружию и более эффективной методике ведения войны смогли одолеть скифов И захватить земли, на которых те жили. Эти люди (обитатели Центральной Азии, как и скифы) были тем самым народом, который в III в. вытеснили готы, победившие без помощи нового оружия или тактики боя; возможно, они просто лучше сражались — по крайней мере, их более поздняя история говорит о том, что так оно и было. После того как они поселились в районах, где разводили лошадей, сарматы быстро переняли обычаи и усвоили военные навыки людей, живших там прежде, и в то же время со своей северной родины они вынесли давние героические традиции, жестокие, но эффективные, а также и превосходное оружие. Все эти переселенцы отличались редкостным мужеством, пытливым и энергичным умом и в то же время физической силой. Когда их природные способности объединились с традициями и умениями, связанными с двумя непобедимыми стилями борьбы, образовалась мощная военная машина. Фраза, что вся средневековая военная система основана на использовании стремян, кажется большим преувеличением, но от этого не становится менее верной. Ни одно из деяний, которые совершили силой своего оружия готы и их рыцарственные последователи, не могло бы быть совершено людьми, скачущими на лошади без поддержки стремян; стоит задуматься о том, какое значение может иметь такое, казалось бы, незначительное усовершенствование в области конской упряжи.

В течение первых пяти столетий нашей эры оружие всех странствующих германских племен было примерно одинаковым, точно так же как и оружие кельтов последних трех столетий до нашей эры. Его делали в одних и тех же центрах производства, которых было очень немного, и по большей части украшали, используя одинаковые мотивы и технику. — По самой своей природе изготовление клинков оказывалось чрезвычайно редким и специфическим искусством, возможно, тщательно охраняемым как тайна, доступная очень немногим. Занятие это сложное и требующее знаний, приемов, обучения на основе навыков, полученных еще в стародавние времена, т. е. с ним не мог справиться любой человек, обученный просто ремеслу кузнеца.

Мы знаем, что кельты первыми начали работать с железом. Можно вполне резонно предположить, причем этому есть некоторые доказательства, что они продолжали делать клинки для своих покорителей-тевтонов в начале периода Великого переселения. Некоторые из имен кузнецов, отштампованные на лезвиях мечей первых двух столетий новой эры, явно имеют кельтское происхождение, в то время как более поздние, относящиеся к эпохе викингов, определенно тевтонские. Если так, то традиции кельтов, возможно, сохранились на берегах Дуная (их исторической родине), там, где теперь находится Пассау, и наверняка — в районе Рейна и Мозеля.

В течение всего периода переселения и последующей эпохи викингов существовал стиль декоративного искусства, распространенный по всей Европе. Его родоначальниками были скифы, затем, благодаря тому что их теснили на север и запад наступающие сарматы, эту технику переняли скандинавы (и те, что остались на родине, и те, что отправились странствовать). Основана она была на изображениях животных, из которых наиболее распространенными и популярными стали стилизованные изображения хищной птицы и удлиненного животного, вроде змеи, со сложно переплетенным телом, пожирающего свой хвост. Эти мотивы повторялись чуть ли не на всех предметах, которые нужно было украсить; воинственные скандинавы, готы и вандалы по большей части украшали ими оружие и собственные тела, а более цивилизованные народы — или, по крайней мере, более грамотные (ирландские кельты, франки и англосаксы начиная с VII в.) — в основном расцвечивали ими манускрипты. Результат порой получался изумительный — нарисованные искусными руками звери казались живыми, в особенности это относилось к змеям, чьи кольца, кажется, меняют свое положение, стоит только отвести глаза. Конечно это касается только произведений настоящих художников, но иллюстраторы манускриптов по большей части и были такими; в этом можно убедиться на основе многочисленных примеров.

В V в. была разработана техника, которая часто использовалась при создании этих «зооморфных» украшений на всей территории, занятой постоянно переселяющимися германцами. Лучшие и наиболее умело сделанные образцы Находили в Англии, благодаря чему возникло предположение, что эта техника впервые зародилась именно там, среди живших в Кенте ютов, но гораздо вероятнее, что ее одновременно изобрели и скифы. Состояла она в том, что декоративный орнамент выкладывали из множества мелких полудрагоценных камешков (в основном гранатов) или кусочков цветного стекла, закрепленных в клеточках или «перегородках» из золота или бронзы. Эту технику принято называть «cloison» В худшем случае такой орнамент производил впечатление варварской пышности, а в лучшем — являлся ювелирной работой, настолько красивой и элегантной, что мог поспорить с лучшими образцами позднего времени. Здесь опять-таки все зависит от мастера, в особенности от его вкуса при сочетании цветов.

Оружие любого типа, в украшении которого мастера использовали такие зооморфные узоры и технику, изготовляли с V по VIII в. от Венделя в Швейцарии до Северной Африки и от Ирландии до Южной России. Таким образом, очень трудно определить, какой народ создал данную конкретную рукоять меча или щит, не зная точно места, где они были найдены. Различия, которые имеются между узорами, относятся скорее к уровню исполнения и личным пристрастиям, чем к традициям какого-либо определенного региона. Впрочем, некоторые общие тенденции в этом отношении все-таки прослеживаются; можно с некоторой уверенностью утверждать, что оружие, найденное в одной части района, очень похоже на оружие, которое использовали в другой. Это большая удача с той точки зрения, что на языческом севере были обнаружены огромные и богатые залежи археологического материала, в то время как на христианском юге увидели свет очень немногие предметы. Связано это с тем, что в период с I по VIII в. все германские племена — готы, бургунды, вандалы, саксы и франки — приняли христианство и перестали, как их предки-язычники, класть оружие в могилы павших или складывать их большими грудами в священных местах, куда сносили военную добычу. Однако, к счастью для археологов, те, кто остался на родине, не сменили религию и до конца XI в. оставались верны своим замечательным обычаям; поэтому в захоронениях и огромных залежах в датских болотах нашли множество мечей, пик, саксов, несколько шлемов, кольчуг и щитов. Эти предметы датируются I–VII вв. новой эры, и на таком материале могут быть основаны теории, связанные с оружием покорителей Европы.

Перед тем как подробно описать несколько видов оружия, найденного в датских болотах, возможно, стоило бы взглянуть на весь спектр результатов этого археологического открытия, поскольку в залежах содержалось множество разнообразных объектов. Благодаря этому мы смогли увидеть, как одевались люди того времени, побольше узнать об их упряжи, сельскохозяйственных инструментах, домашней утвари, посуде и приспособлениях для приготовления пищи, телегах и инструментах, а также кораблях, лодках и обо всем, что к этому прилагается. Множество из этих вещей имеет греческое или римское происхождение, кроме того, найдено изрядное количество римских монет, позволивших уточнить датировку объекта. Большинство вещей находится в превосходном состоянии, но не так уж мало полностью испорчено и не подлежит восстановлению. Мы получили возможность по-настоящему восхититься красотой и мощью военного снаряжения этих людей, хотя в действительности все находки этого рода только подтверждают достоверность описаний, содержащихся в норвежских сагах. Самая ранняя из них — это «Беовульф», где ярко отражена любовь воина к своему оружию; здесь никогда не упоминается просто о шлеме или кольчуге — поэт любовно описывает каждый предмет. Например:

На путь мощеный толпа ступила
Мужей доспешных в нарядах ратных,
В кольчугах, звенящих
Железными кольцами, прочными звеньями,
Войско блестящее шло ко дворцу.
Там, под стеной, утомленные морем,
Они сложили щиты широкие,
В ряд на лавы — раскатом грянули
Их нагрудники. И там же составили
Копья из ясеня вместе с мечами —
Бремя железное, вооружение
Морестранников.

Здесь не только чувство, с которым относятся к оружию, но и очень полезное описание его. Благодаря же находкам из Дании археологам снова удалось доказать, что все эти части снаряжения, которые могут показаться вымышленными, действительно существовали (и существуют до сих пор, по крайней мере, некоторые из них и остались точно такими же). Как говорил древний поэт:

И ярко на шлемах на островерхих
Вепри-хранители сверкали золотом.

Звучит очень поэтично; можно понять того, кто примет это за поэтический вымысел. Тем не менее стоит только пойти в Британский музей, и там вы увидите именно то, о чем говорится в «Беовульфе»: и голову вепря, и позолоту, и все прочее (вклейка, фото 4). Надо сказать, что при всей красочности описаний создатели скандинавских сказаний в рассказах о любимом оружии были исключительно точны; они знали, о чем говорят, видели те предметы, которые так или иначе участвуют в жизни героев, и не испытывали недостатка в материалах для своего творчества. Многочисленные примеры доказывают, что даже то, чего еще не находили археологи, им найти еще предстоит — саги подсказывают, какие еще предметы, до сих пор не открытые, могут встретиться при очередных раскопках. В качестве примера можно привести следующую историю.

В то время, когда любители древностей считали, что «кольцевой доспех» — это восточное изобретение приблизительно 1100 г., во множестве древних поэм говорилось о защитных приспособлениях такого типа; к примеру, упоминались такие определения, как «его хитросплетенная воинская сеть», но никто не мог понять, что это значит. Теперь мы прекрасно знаем, что это такое — рубаха из переплетенных друг с другом колец, изделие, известное англичанам как «mail» [8]. Вовсе не «кольцевой доспех», это выражение, хотя и освященное целым веком повсеместного употребления, совершенно не соответствует сущности предмета. Само слово ведет происхождение от латинского «macula» — сеть, в средневековом итальянском оно звучало как «maglia», во французском «mailles». Таким образом, становится ясно, какую же сеть имел в виду древний поэт. Такого понятия, как «кольцевой доспех», нет так же, как и понятия «пластинчатый доспех». Это различие я провожу специально, поскольку в дальнейшем мы еще очень много узнаем о кольчугах, и хотелось бы сразу уточнить терминологию, чтобы в дальнейшем не возникало путаницы и непонимания.

В сагах есть и другие описания оружия, которые до недавнего времени казались исследователям даже еще более непонятными. Что, собственно, означают фразы: «боевой клинок с витым узором», или «со спиральным травлением и изогну той рукоятью», или «острие меча с прекрасными витыми волнами»? Ответ нашли в 1858 г. в Нидам-Мур, но только гораздо позднее стало ясно, что он наконец найден, — клинки девяноста из найденных мечей украшали извилистые узоры. Это еще раз говорит о том, что все, что сказано в поэме «Беонульф», следует понимать буквально, а значит, то же самое будет и с сагами.

Именно благодаря этому произведению мы начали понимать, насколько высокое положение меч занимал в сознании людей. Здесь сквозит нотка настоящей, человеческой любви:

Также герою стало подспорьем
То, что вручил ему витязь Хротгаров —
Меч с рукоятью, старинный Хрунтинг,
Лучший из славных клинков наследных.
(Были на лезвии, в крови закаленном,
Зельем вытравлены витые змеи.) [9]

Поэт представляет меч чуть ли не как живое существо, имеющее собственное имя; какая другая причина, кроме любви, могла бы заставить воина так относиться к своему оружию? Не говоря о многочисленных эпитетах, которыми награждали славные клинки, да и другие виды оружия (чуть ниже мы встретимся с некоторыми из них), каждый меч имел свое собственное название; к нему обращались с просьбами и приказами, с ним беседовали, как с личностью, способной на понимание. Иной раз, в случае неудачи, воин обращался к своему клинку и с упреками, как будто именно от него зависела победа в схватке. В некотором роде так оно и было, иначе такой традиции откуда было бы возникнуть? Острота и крепость клинка не могли не повлиять на исход любого предприятия, в ходе которого его хозяину приходилось сражаться; вот почему меч воспринимали как равноправного партнера, а не как простое орудие для выполнения простой задачи. Тем более, что она вовсе не была простой — в отличие от плуга, серпа или молота от оружия требовалось выполнение самых разнообразных, подчас предельно сложных задач, и отношение к нему было соответствующим.

Следующие несколько строф из той же героической поэмы также стоит процитировать. Перед тем как начнется этот рассказ, воспроизведем следующие события: Унферт одолжил свой меч Хрунтинг Беовульфу, когда тот собирался спуститься в самое средоточие кошмара и сразиться с женщиной-троллем, матерью чудовищного Гренделя, опустошавшего страну и убивавшего людей. Во время боя Беовульф обнаружил, что оружие смертных не может повредить демону.

Тогда он с размаху, сплеча обрушил
Железо тяжкое — запело лезвие
О голову чудища погудку бранную,
Но тут же понял он, что луч сражений
Над ней не властен, ее не ранит
Меч остролезвийный, он бесполезен
Здесь, в этой битве, шлемодробитель,
Издревле слывущий острейшим в сечах,
Всесокрушающий — впервые слава
Меча лучистого помрачилась.

К счастью для героя, на стене пещеры висел меч, который смог ему помочь:

Тогда он увидел среди сокровищ
Оружие славное, меч победный.
Во многих битвах он был испытан,
Клинок — наследие древних гигантов.

Беовульф достал его, убил ужасного тролля и отрубил мертвому Гренделю голову. Увы, коснувшись крови демона, меч потек «железными сосульками», и Беовульф смог принести Хротгару только волшебную рукоять. Наконец, после того как все было кончено, он вернул Хрунтинг владельцу:

Острый Хрунтинг, хотя и вправду
Меч отменный, мне не сгодился,
Но другое создатель дал мне орудье:
Меч гигантов, клинок светозарный
Там висел на стене.

Вот насколько воины почитали мечи; мы читаем об этом в сагах, а позднее, в Средние века, в романсах и хрониках. Традиция вполне естественно перешла от викингов к рыцарям, причем в полном объеме. Даже христианская религия, являвшаяся одним из столпов рыцарского идеала, ничего не могла поделать с обычаем, который иначе как языческим не назовешь, — давать имя неодушевленному предмету и почитать его как уважаемого соратника. Более того, церковь создала собственные традиции, но об этом позднее.

Любое оружие считали важным, лелеяли и уважали, но мечу воздавались особые почести, дарилась особая любовь. Это был почти священный предмет: на нем приносили нерушимые клятвы, и он же был порукой их выполнения. Относительно культа меча как в эпоху викингов, так и в Средние века можно написать не одну, а несколько книг; это практически неисчерпаемая тема, подтвержденная бесчисленным множеством исторических примеров и литературных свидетельств.

Однако закончим рассказ о бессмертной героической поэме скандинавского эпоса. Позднее, после уже описанных событий, мы читаем о том, как Беовульф вернулся домой и его господин Хигелак, предводитель гаутов, наградил воина:

Конунг Хигелак приказал внести
В зал дружинный наследие Хределя
Златоблещущее, тот единственный
Из гаутских мечей, наилучшее лезвие,
И отдал его во владение Беовульфу.

Это одно из многих свидетельств того, что мечи дарились в качестве богатой награды за мужество. Вы видите, что конунг дал необыкновенно отличившемуся в сражении воину не какое-то ординарное оружие, поскольку его называют златоблещущим и наилучшим из гаутских лезвий. Дело здесь не просто в превосходном качестве клинка; он достался конунгу от отца, который был вождем до него, — это наследное оружие, ценное своей историей. Такую вещь ни в коем случае не могли передать кому попало — ее достоин был только великий герой. Таким образом, конунг признавал, что действия его воина достойны наивысшей оценки, какую только можно было получить.

Приблизительно те же эпитеты, которые, как мы только что увидели, относились к мечу, нередко применяли к кольчугам и шлемам:

Лучшая из кольчуг, что прикрывала мне грудь,
Наследие Хределя, работы Виланда.

Во всей англосаксонской и норвежской литературе неизменно ценили древний возраст и заслуги мечей, шлемов и кольчуг, настолько, что в английской литературе словосочетание «древнее наследие» до сих пор служит синонимом меча. Нужно отметить, что здесь имя Виланда, легендарного кузнеца скандинавских сказаний, придает вещи невероятную ценность — это значит, что ничего лучшего просто не может быть.

Археологические раскопки показывают, что мечи и шлемы в этот период можно обнаружить только в могилах вождей; это очень редкая и дорогая вещь. Те немногие, которые мы можем датировать 400–700 гг., могут похвастаться и позолоченными рукоятями, и отделкой из драгоценных камней, и чернением, и работой, вызывающей ощущение исключительной красоты. Такие предметы не делали просто так, между делом; а если уж мастер брался за работу, то вкладывал в нее все свое умение и чувство прекрасного. Некоторое представление об этом можно получить, прочитав знаменитое письмо, которое Кассиодор, секретарь Теодориха Остгота, императора Рима, отправил Тразамунду в 520 г., чтобы поблагодарить за мечи, присланные в подарок. Он пишет:

«Ты прислал нам мечи, которые могут разрубить любые доспехи. Железо, из которого они сделаны, дороже золотых инкрустаций; они настолько отполированы, что тот, кто глядит на клинок, видит в нем отражение своего лица. Кромки превосходной формы так правильны, как будто выточены напильником, а не выкованы молотом в кузнице. Красиво вогнутая средняя часть клинка кажется узорчатой, и столько теней играет на нем, что можно подумать, будто в металле переплелись струйки разных цветов. Эти мечи настолько прекрасны, что кажется, будто их изготовил Вулкан, который, говорят, кует так искусно, что его изделия представляются работой не смертного, но бога».

Мы знаем наверняка, что там, где Кассиодор пишет «Вулкан», Тразамунд сказал бы «Виланд». Кроме того, известно, что все сказанное об этих мечах было правдой, потому что обломки нескольких таких клинков недавно нашли и заново отполировали, и выяснилось, что они выглядят совершенно так же, как и пятнадцать столетий назад.

Нечего удивляться тому, что это оружие считали настоящим сокровищем, которое не стали бы выбрасывать спустя десять — двадцать лет. Тогда почему же его клали в могилы? На этот вопрос нельзя дать простой ответ: поверье, что оружие понадобится павшему воину в другом мире, отчасти отвечает на него. Меч был для вождя символом власти, а для вассала — символом его верности господину, поэтому нельзя было передать меч человеку недостойному — и это обстоятельство выступает второй причиной того, что оружие хоронили с его владельцем. Еще нельзя забывать, что для человеческого существа характерно желание взять с собой в могилу любимую вещь. Люди не просто верили, что похороненное вместе с хозяином оружие отправится вместе с ним в иной мир, где жизнь пойдет дальше своим чередом. Если сын клал в могилу отца его любимое оружие, то поступал, как надлежит хорошему сыну, который хочет обеспечить родителю защиту. Кроме того, это делалось и потому, что оно принадлежало отцу и что имело свою собственную душу, которая должна была перейти в царство смерти вместе с хозяином. Если бы кто-то взял его себе, оно могло бы плохо служить не своему господину, или подвести в бою, или ранить, или (и это хуже всего) умерший мог прийти за своей собственностью. Нельзя было допустить, чтобы у покойника была причина возвращаться с того света, и потому все, что принадлежало покойному, должно было лежать в его могиле. Богатые дары, которые мы находим в погребениях, — не только дань уважения, но и защитная мера для живых; из этого можно также заключить, что многие из предметов, лежащих в могиле, были не дарами, а вещами, которыми покойный владел при жизни. Представление, что все материальные предметы в этом мире имеют душу, — основа многих древних верований в загробную жизнь.

Кроме всего прочего, есть и еще одна причина таких вложений в могилу. У скандинавов были куда более практичные воззрения: они считали, что люди должны не наследовать сокровища своих отцов, а добывать сами свои собственные, иначе они станут слабыми и ленивыми. Однако если человек показывал себя достойным, то могилу могли вскрывать и часть сокровищ (обычно оружие) отдавать ему.

Все залежи в датских болотах археологи начали раскапывать практически одновременно: в 50—60-х гг. XX столетия, а предметы в них датируются 50—450 гг. Многие из обнаруженных предметов уникальны, но часть их приблизительно идентичны тем, что находили раньше в могилах, некоторые довольно сильно повреждены. Древки копий и стрел, луки, ножны сломаны, кольчуги и одежда порезаны и порваны, но аккуратно свернуты, а черепа и кости лошадей расщеплены. Все это выглядит точно так же, как описывали в I в. Орозий и Цезарь. Все рассуждения о том, что эти предметы просто утопили в болотах, которые во времена античности были озерами, не выдерживают критики, стоит только заметить, что глиняные сосуды набиты камнями, чтобы они быстрее и надежнее погрузились в воду, а крупные предметы просто прикреплены ко дну большими деревянными крюками. Район каждой залежи отмечен изгородью или рядом копий или мечей, вертикально торчащих в грязи. Своей превосходной сохранностью эти предметы обязаны слою торфа, который нарос вокруг них за прошедшие века.

Вероятно, самые примечательные находки были сделаны в Торсбъерге (Южная Ютландия), поскольку таких предметов, как там, не находили больше негде. Работы велись в течение шести лет, между 1856-м и 1862 гг., а материал датируется 60—200 гг. Там оказалось много мечей (все обоюдоострые) с деревянными рукоятями, покрытыми бронзой и серебром, и деревянными ножнами, обложенными металлическими. На оковке одного из них обнаружена руническая надпись. Кроме того, была найдена перевязь для меча из толстой кожи 3,5 дюйма в ширину и 41,5 дюйма в длину, много бронзовых пряжек от перевязей и несколько железных более или менее сохранившихся луков, самый лучший из которых был длиной 60 дюймов, причем с обоих концов его недоставало приблизительно одного дюйма; много древков от стрел 26–35 дюймов длиной и приблизительно полдюйма толщиной. К сожалению, все наконечники проржавели. Найдены остатки круглых, плоских щитов, сделанных из нескольких тонких пластин. Самый большой из них был 42,5 дюйма в окружности, самый маленький — 21 дюйм; толщина срединных пластин, которые обычно были более тяжелыми, чем внешние, — от 0,5 до 0,25 дюйма. Рукояти и заклепки обыкновенно сделаны из бронзы, но встречались и железные. Кроме того, нашли много боевых топоров, сильно поврежденных, но с хорошо сохранившимися рукоятями из ясеня или бука, длиной в 23–33,5 дюйма; несколько наконечников копий в хорошем состоянии и другие, в плохом, но зато с рукоятями длиной 32, 98, 107,5 и 116 дюймов. Еще было много сбруи, украшений, инструментов, несколько игральных костей из янтаря, предметы домашнего обихода: чаши, ложки, кувшины, ножи и, кроме того, две пары штанов и рубаха.

^{Рис. 37. Рукоять римского меча из Торсбъерга}

Кроме того, были и менее ординарные предметы; прежде всего стоит упомянуть об уникальном серебряном шлеме, кольчугах и круглых позолоченных пластинах из бронзы, найденных на некоторых из них. Они напоминают римские phalerae — бронзовые пряжки, украшенные золотом и серебром и скрепляющие кольчугу. Как я уже говорил, многие вещи римского происхождения: на серебряной выпуклости в центре щита выгравировано имя «Aelaelianus», одна из нагрудных пластин явно испытала на себе влияние классического искусства, поскольку основной узор представляет собой изображения лежащих тритонов в окружении рыб, однако его явно делали северные мастера. Была еще и рукоять римского меча, похожая на ту, которую нашли в Помпеях, и другая (хранится в Британском музее), Найденная в Англии. Обращает на себя внимание одна характерная черта: на рукояти вытиснен в бронзе узор сложного плетения (рис. 37). Стоит отметить, что такой вид декоративного орнамента был популярен в конце XVII и в начале XVIII в. Кроме того, следует обратить внимание на го, что на средневековых монументах изображены рукояти мечей с аналогичным тиснением, но, поскольку они сделаны из камня, невозможно определить исходный материал. Всегда считалось, что такой переплетающийся узор образовывали узкие кожаные ленты; возможно, это была ошибка. В Торсбъерге найдено еще 37 римских монет; самая ранняя принадлежит ко временам правления Нерона (60 г.), самая поздняя — Септимия Севера (194 г.).

В залежах Вимозы (об этом поговорим позже) обнаружили 67 мечей, среди которых были обоюдоострые и однолезвийные саксы. Кроме того, более тысячи копий, из которых пять на древках, в длину соответственно 8 футов 7¾ дюйма, 9 футов 2 дюйма, 9 футов, 11 футов и 6 футов 6 дюймов. Древки сделаны из ясеня (факт, о котором часто упоминалось в «Беовульфе» и различных сагах), наконечники некоторых копий украшены прожилками золота, серебра или бронзы, образующими концентрические круги. Было много креплений ножен, которые я буду описывать в соответствующем месте. Вдобавок в болотах Вимозы обнаружили несколько кольчуг, превосходных в том смысле, что они были не только хорошего качества, но и состояли из очень маленьких звеньев: около ⅛ дюйма в диаметре. Некоторые фрагментарные остатки кольчуг позолочены. Найдена была и одна большая, совершенно целая кольчуга с более крупными звеньями, диаметром приблизительно ¼ дюйма. Длина рубахи — около 3 футов, с вырезом в виде буквы V спереди и с короткими рукавами. Также найдено много древков от стрел (сильно прогнивших), около 150 ножей, 390 фрагментов металлических или костяных креплений для ножен, множество пряжек, пуговиц и фибул, немного лошадиных костей, много упряжи, лезвия кос, ключи, ножницы и иголки, гвозди, жернов, наковальня, 6 молотов, 25 резцов, 3 железных напильника, 2 пары клещей, много гребней, брошей и бусин и 4 игральные кости из янтаря.

В небольшом болоте под названием Крагехул обнаружены более ранние объекты, принадлежащие к IV и V вв. Там был обычный смешанный набор мелких предметов, но принципиальной оказалась находка десяти мечей, большинство с лезвиями «узорной сварки», причем один в необыкновенно хорошем состоянии. Но ни один из предметов не происходил из Рима. Но большая часть предметов связана в узлы.

Наиболее интересным по находкам оказалось болото Нидам, которое привлекло больше внимания, чем другие, благодаря огромному кораблю, который там лежал. Когда это место впервые открыли в 1863 г., было сразу же обнаружено четыре корабля. Два из них были маленькими и не поддавались реконструкции, но два больших хорошо сохранились. Один, тот, который откопали первым, был дубовым, второй, найденный чуть дальше, — сосновый. Его полностью откопали и куски сложили на поле возле болота, прикрыв мхом до времени, когда можно будет произвести реконструкцию. К сожалению, в 1864 г. разразилась война между Данией и Германией, поэтому корабль оставили лежать где был; когда же война закончилась, болото уже не принадлежало Дании, а перешло в руки немцев. Многие куски соснового корабля исчезли, поэтому его удалось воссоздать только частично. Только сейчас дубовый корабль восстановлен полностью, и мне приходится бороться с искушением описать его здесь. Нас же больше интересует то, что в болоте оказалось 106 мечей, все обоюдоострые, 93 из них с клинками в технике «узорной сварки», с рукоятями из дерева, покрытого серебром, костью или массивом бронзы; на нескольких лезвиях латинские надписи, а на одном — руны, выложенные золотом. Большая часть лезвий найдена без рукоятей, согнутыми, с глубокими зарубками на лезвии. Но в общем и целом они прилично сохранились, и их изучение много дало науке. Вдобавок там было 552 наконечника копий, несколько из них с орнаментом из золота, и несколько сотен древков, а также и обычные стрелы (многие с личным знаком владельца) и хозяйственная утварь. Было также 34 римские монеты, отчеканенные между 69-м и 217 гг., но, вероятно, большинство предметов датируется 200–350 гг.

^{Рис. 38. Меч кавалериста римского периода из Вимозы}

Именно мечам, найденным в болоте Нидам, археологи обязаны подробными сведениям о мечах «узорной сварки». Были откопаны образцы 98 нидамских клинков, но только много позже был определен характер такого способа изготовления лезвий и дана оценка соответствующей технике. Изначально эти клинки считали вариантом дамасских (само по себе это слово употребляется неверно), а технику в основном называли «ложнодамасской», хотя многие немецкие ученые графически описывали ее как Wurmbunt. Большая часть мечей этого периода (первые четыре столетия нашей эры) были двухлезвийными, в среднем приблизительно 30 дюймов в длину и шириной около 1,5 дюйма у рукояти. Они очень слабо сужались к более или менее лопатообразному кончику и в большинстве случаев (хотя ни в коем случае не всегда) были снабжены широкой и мелкой вогнутостью, слишком мелкой, чтобы ее можно было назвать желобком, которая шла по всей длине клинка. У многих мечей бывало две, три, а в отдельных случаях и четыре мелких желобка вместо этого широкого «дола» [10]. По большей части эти мечи были меньше и легче, чем в последующие эпохи викингов и Средневековья, хотя и имели ту же форму. Однако в этих болотах найдено несколько мечей совершенно другого типа, с такими очертаниями лезвий, которых мы больше не встретим до 1350 г. Это оружие, длинное, тонкое, остроконечное, в сечении имеющее форму срезанного ромба, использовала римская вспомогательная кавалерия. Два или три экземпляра этого редкого типа были найдены в хорошем состоянии, лучшие из них, возможно, происходят из болота Вимоза. Это ложнодамасские клинки общей длиной приблизительно 40 дюймов, с рукоятью длиной 7,5 дюйма. Ширина у рукояти немного больше 1,5 дюйма (рис. 38). Выглядящая очень массивной гарда сделана из полой бронзы, на ней в качестве украшения вылиты две спирали, напоминающие латенский декоративный стиль. Оставшаяся часть рукояти, первоначально сделанная из дерева или кости, утрачена, но возможно, что она была такой же, как и рукояти коротких римских мечей — с большим сферическим навершием. В этом случае его венчала элегантная бронзовая шишечка. В болоте Нидам нашли еще два таких же клинка. Обычный легионерский меч в Дании нашли только один.

^{Рис. 39. Часть лезвия меча из Нидама, на которой указано имя кузнеца RICCIM и видны расширенные прямые плечики}

Длинные мечи римских кавалеристов очень легко спутать с мечами второй половины XIV в., потому что у них совершенно одинаковая длина, очертания, сечение и величина рукояти. На мечи позднего Средневековья похож и римский меч из Линкольна. Сечение с очень хорошо заметными срединными гребнями, идущими с каждой стороны от клинка до острия, характерно для многих мечей конца XV в. (см. рис. 150).

Более поздние практики предвосхищает и другая характерная черта этих мечей: тот метод, с помощью которого кузнецы ставили свои клейма или писали имена на клинке. Мы видели, что в латенский период мастера раннего железного века оттискивали свои имена, причем не только на широкой части лезвия под рукоятью, как это делалось раньше, но иногда и на самом хвостовике, так что рукоять полностью его закрывала. Бывали клейма со звездой, полумесяцем, с тремя маленькими выступами позади него, со скорпионом и чем-то вроде «елочки». Последние два изображения часто встречаются гораздо позднее: скорпион в различных видах часто использовался в качестве рисунка для клейма в 1490–1700 гг., а елочка нередко попадается приблизительно в 1380 г. Кузнецы XIV–XV вв. нередко также ставили свои знаки на хвостовике. Возле некоторых клейм стояли имена мастера — Ricus, Riccim, Ranvici, Cocillus, Tasvit, маленькими буквами вытисненные в углублении прямоугольной формы (рис. 39). В Этнографическом музее в Кембридже находится маленький саксонский клинок с четким отпечатком маленькой свиньи с большими ушами. Его нашли в реке Кем, в иле, поэтому его поверхность (и свинка на ней) хорошо сохранилась. Возможно, что на многих мечах из англосаксонских погребений были клейма вроде этого, но из-за плохого состояния, в котором они находятся, их невозможно рассмотреть. Начиная примерно с 250 г. этот способ клеймения лезвий совершенно вышел из моды на ближайшую тысячу лет; только в конце XIII в. мы можем обнаружить маленькие вдавленные знаки, в то время как вытисненные на мече имена не появляются вновь до конца XVI в. Каким образом помечали клинки в промежутке, мы узнаем в свое время.

Если вы посмотрите на рис. 39, то обнаружите, что существует еще одна характерная черта, которую не все признают настолько древней. Плечики меча, на которых закреплена нижняя часть рукояти, сильно расширены. Такой элемент конструкции отмечен у нескольких мечей этого периода римской истории, и та же форма повторяется в течение всего периода Средневековья; к концу XV в. она сделалась очень распространенной и в XVI–XVII вв. уже использовалась повсеместно. Я полагаю, что это очень важный момент, поскольку многие средневековые мечи считались либо подделками, либо продуктом более поздней эпохи только потому, что у них были такие расширенные плечики. Трудно найти клинки, созданные в более раннем Средневековье, чем эти, из Нидама, опущенные в озеро за пару сотен лет до того, как Средневековье вообще началось!

Вспомните легенду об Артуре, короле, который получил свой меч Экскалибур на редкость необычным путем. Вот как Томас Мэллори описывал это в 1475 г. в «Смерти Артура»:

«Так скакали они и приехали к жилищу отшельника, а был тот отшельник добрый человек и искусный лекарь. Осмотрел он раны короля и дал ему целебные притирания. Три дня провел у него король, и зажили все его раны настолько, что он мог уже ездить верхом и ходить пешком, и тогда они распростились и уехали.

В пути говорит король Артур:

— У меня нет меча.

— Не беда, — отвечал Мерлин, — тут поблизости есть меч, и, если я захочу, он достанется вам.

Едут они дальше и видят озеро, широкое и чистое. А посреди озера, видит Артур, торчит из воды рука в рукаве богатого белого шелка, и сжимает она в длани своей добрый меч.

— Глядите, — сказал Мерлин, — вон меч, о котором говорил я вам.

Тут видят они вдруг деву, по водам к ним идущую.

— Кто эта дева? — спросил Артур.

— Это Владычица Озера, — отвечал Мерлин. — Есть на озере большая скала, а на скале той стоит прекраснейший из замков, богато убранный. Сейчас дева эта приблизится к вам, и вам надлежит говорить с нею любезно, дабы она отдала вам тот меч.

Вот приблизилась дева к Артуру и приветствовала его, а он ее.

— О дева, — сказал Артур, — что это за меч держит вон та рука над водой? Хотелось бы мне, чтобы был он мой, ибо у меня нет меча.

— Сэр Артур, — отвечала девица, — меч этот мой, и, если вы отдадите мне в дар то, что я у вас попрошу, вы его получите.

— Клянусь, — сказал Артур, — что подарю вам, что бы вы ни попросили.

— Хорошо, — согласилась дева, — войдите вон в ту барку и подгребите к мечу, и можете взять его себе вместе с ножнами. А я попрошу у вас обещанный дар, когда придет срок.

Спешились король Артур с Мерлином и привязали коней к дереву, и вошли они в барку. А когда поравнялись они с мечом, что держала рука, вынул Артур из руки рукоять меча и взял его себе. А рука скрылась под водой».

И тем не менее в свете того, что мы знаем о залежах оружия в озерах, что в этом такого странного, в конце-то концов? Не только мечи, но и множество других предметов можно было найти в священных озерах, со временем превратившихся в болота, но изначально бывших такими чистыми и сверкающими, как об этом говорится у Мэллори. Если мы допустим, что легенды о короле Артуре хотя бы частично были основаны на реальных фактах, как в случае с эпосом Гомера или сагами, то вспомним, что в это время (приблизительно в 500 г.) идея опустить меч в озеро никому не показалась бы необычной, даже если это и был древний и ценный клинок, достойный короля. Вполне вероятно, что в XII в., когда Жоффрей Монмут записал легенды о короле, воспоминания об этом все еще жили в памяти народа, хотя романтические дополнения вроде Владычицы Озера и руки в белом шелковом рукаве, поднимающейся из воды, заменили древние легенды о жреце или жрицах, охранявших священное место и позволивших выловить меч из этого хранилища и даровавшие вождю некое сверхъестественное могущество.

Существует поэма, сложенная Сигватом в начале XI в. и обращенная к его господину, королю Олафу Святому, которая хорошо демонстрирует значение меча в качестве дара, привязывающего вассала к своему лорду:

«Я был доволен, когда получил от тебя меч, о Ньорд Битвы, и с тех пор мне не на что было жаловаться, ведь он — моя радость. Это славная жизнь, Золотое Дерево; оба мы поступили хорошо. Ты получил верного последователя, а я — доброго господина».

Есть и более прозаические свидетельства, рассказывающие об оружии (или боевом коне), которое получал человек, идущий на службу к вождю. В некотором смысле его скорее стоило считать займом, который обычно возвращали, когда владелец умирал. Исключение делалось для погибших в битве за своего господина: в этом случае оружие клали в могилу или передавали потомкам. В ранних сводах законов тевтонских народов, а равно во многих англосаксонских завещаниях IX–X вв. можно найти упоминания о таком даре. У нас нет реального отчета о церемонии, которая сопровождала «передачу сокровища», но в англосаксонской поэме, которую мы называем «Странник», изгнанник, лишившийся покровителя, с сожалением оглядывается назад и вспоминает времена, когда он преклонил колени перед своим лордом в Холле; в мечтах «он обнимает и целует своего господина, кладет голову и руки ему на колено, как делал некогда, в минувшие дни, когда прибегал к щедрости властителя». Здесь есть намек на церемонию, в процессе которой человек получил свой меч. Можно добавить, что в созданном позднее списке законов норвежского двора XIII в., которые были основаны на более ранней версии, датируемой XII в., и, возможно, восходящей к еще более ранней традиции, есть описание церемонии принятия клятвы верности от нового телохранителя короля (the Hearthmen):

«В то время, когда король назначает нового телохранителя, перед ним не должно стоять стола. Король должен оставить на коленях свой меч, тот самый, с которым он короновался; он должен повернуть этот меч так, чтобы оковка [ножен] проходила под его правой рукой и рукоять выступала над правым коленом. Затем он должен сдвинуть пряжку перевязи на рукоять, сжать рукоять так, чтобы правой рукой закрыть и рукоять и пряжку. Затем тот, кто будет телохранителем, должен упасть на оба колена перед королем… и положить правую руку под рукоять, держа левую опущенной перед собой самым удобным образом, а затем он должен поцеловать руку короля».

Таким же образом король принимает человека к себе на службу в качестве «Gestr» — члена отряда воинов более низкого ранга, чем телохранители: ему нужно протянуть руку вперед над мечом «туда, где рукоять встречается с гардой». Новичок кладет свою руку под рукоять, в то же время целуя руку короля, и таким образом клянется ему в верности.

Прикосновение к мечу — очень значительная часть церемонии. Возможно, поэтому некоторые мечи снабжали кольцом на навершии, в том месте, где человек должен будет коснуться его. Существует несколько таких мечей, и их качество и богатство украшения свидетельствуют о том, что они принадлежали вождям. Это серьезно доказывает важность кольца как объекта, на котором приносили клятву, так же как и на рукояти меча. Кстати говоря, это также совершенно ясно показывает, что обычай приносить клятву на мече зародился задолго до того, как христиане начали рассматривать его рукоять как крест. Скандинавы считали священным предметом сам меч и клялись на нем, а впоследствии традиции, которую невозможно было полностью изжить по причине ее древности, придали оттенок религиозного значения. Существует много примеров клятв, данных как на оружии, так и на кольце; об одной из них упоминается в поэме Венантия Фортуната, а о другой говорилось немного позже в одной из частей Эдды. Это клятва на мече, принесенная при заключении договора между франками и саксами.

Упоминание о мече с кольцом на рукояти встречается намного позднее того периода, когда обычай вышел из употребления.

Я знаю мечи,
Что лежат в Сигарсхольме…
Один из них
Лучший из всех…
С кольцом рукоять,

А с мужеством — весь
На острие — страх
Тому, кто достоин.

Здесь говорится о мече, выделяющемся среди прочих, об оружии вождя. Таким образом, кольцо служит как бы показателем особой ценности оружия, его особого значения как предмета, на котором может быть принесена нерушимая клятва.

В исландских сагах можно встретить много упоминаний о том, как мечи и другое оружие зарывали в землю вместе с телами погибших вождей, и о том, как некоторое время спустя, часто через два поколения, могилу открывали для того, чтобы «меч, или копье, или широкую кольчужную рубаху» можно было вынуть и отдать внуку или родичу, а иногда незнакомцу, оказавшему услугу семье. Чаще всего оружие передавали сыну, родственнику или другу перед смертью. Если же его нетронутым клали в могилу, то очень тщательно заворачивали и сохраняли с совершенно очевидным намерением снова вынуть с большими церемониями, часто через сто или более лет, и передать достойному преемнику. Но находилось множество людей блестящего ума, которые не стеснялись разрыть курган и вынуть желанную добычу. В этом случае право владения обычно не оспаривалось — для того чтобы проникнуть в могилу великого вождя (и, возможно, встретиться с его разгневанным духом), требовалось великое мужество, то есть решившийся на такое однозначно уже имел качества, позволявшие ему владеть драгоценным оружием. Одним из таких смельчаков был исландский герой Скегги, укравший меч Скофнунг из могилы Хрольфа Краки; судя по всему, Скофнунг не возражал против того, чтобы «го вынули, поскольку много лет хорошо служил Скегги, а потом и его сыну.

^{Рис. 40. Меч, найденный в могиле в Кпейн-Хуниген с «камнем жизни». V–VI вв.}

В саге о Хрольфе Краки мы читаем такое описание его меча: «Он был лучшим из всех мечей, какие только встречались в северных землях». Кроме того, мы узнаем, что клинок громко кричал, завидев рану, и что он лежал в могиле вместе с конунгом. В более поздней саге рассказывается, что Скегги, проплывавший мимо Роскильде, где был похоронен Хрольф Краки, «сошел на берег, ворвался в гробницу Хрольфа Краки и взял Скофнунг, меч конунга». Это произошло приблизительно через Двести лет после его смерти. В нескольких сагах мы снова встречаемся со Скофнунгом. Как и большинство мечей такого рода, он обладал определенными магическими свойствами (или все в это верили, что в конечном счете одно и то же). Нужно было позаботиться о том, чтобы наложенные на него чары не ослабели, поэтому с мечом следовало правильно обращаться: не позволять солнцу падать на его навершие, не вынимать в присутствии женщины и не позволять никому видеть, как его вынимают. На нем был «камень жизни», и рану, нанесенную Скофнунгом, можно было исцелить, только потерев этим камнем. Такие предметы довольно часто встречаются в сагах, но никогда специально не упоминалось ни о том, что они собой представляли, ни о том, как крепились к мечам. В этой связи интересно будет упомянуть о том факте, что во многих случаях, когда мечи находили в могилах, датирующихся 200–600 гг., там же возле рукояти лежали крупные просверленные бусины из камня, керамики, стекла или пенки. То, что эти предметы обнаруживаются очень часто и постоянно в одном месте: у рукояти меча, — подсказывает очевидный ответ — они крепились ремнем или шнурком либо непосредственно к ней (на манер шишечки), либо к верхней части ножен (рис. 40). В прошлом историки скандинавской литературы, по-видимому, не имели ни малейшего представления о том, что такое «камни жизни», а археологи не уверены в назначении этих крупных бусин. Сложив два и два, мы в этом случае сможем вполне очевидно получить четыре, если только забыть о том, что эти предметы находили рядом с мечами гораздо более раннего периода, чем описано в сагах. Тем не менее мы знаем, что Скофнунг принадлежал Хрольфу Краки, который жил в начале VI в. Следовательно, он и был старше, а впоследствии, по-видимому, секрет изготовления «камней жизни» был утерян или в них отпала необходимость, но легенды сохранились. Конечно, это допущение невозможно проверить; и тем не менее если учитывать, что бусины должны были иметь какое-то значение, иначе бы их просто не стали делать, то прямо-таки напрашивается вывод, что это и есть хорошо известные нам по литературным источникам чудесные предметы, неизменные спутники древних клинков.

Однако теперь нужно вернуться к мечу из могилы великого конунга Хрольфа Краки, его новому хозяину Скегги и упрямому молодому человеку по имени Кормак, который одолжил Скофнунг, чтобы сразиться на поединке.

В то время в Исландии жил человек по имени Берси, который никогда не упускал случая начать хольмганг (то есть постоянно участвовал в поединках). И делал он это настолько часто, что его прозвали Хольмганг Берси, то есть, можно сказать, «Берси-киллер». Как-то раз Кормак, устав от хвастовства этого человека, вызвал его на поединок. У Берси был меч, названный Хвитингом, на котором был «камень жизни», и Кормак подумал, что ему нужен похожий, такой, который мог бы сравниться с ним. Мать посоветовала ему отправиться в Мидфьорд, найти Скегги и узнать, не согласится ли тот одолжить ему Скофнунг. Скегги не хотел делать этого и сказал: «Вы со Скофнунгом различного нрава: он медлителен, а ты слишком упрям и нетерпелив». Однако мать Кормака предложила ему попробовать еще раз, и Скегги сдался. Он сказал Кормаку: «Тебе будет трудно справиться с мечом. На нем чехол, который ты не должен трогать; он прикрывает рукоять, потому что солнечные лучи не должны коснуться навершия меча, и, кроме того, ты не должен вынимать Скофнунг из ножен, пока не будешь готов сражаться. Когда придешь на место поединка, отойди в сторону, туда, где ты будешь один, и тогда достань меч. Подними лезвие и подыши на него — из-под крестовины выползет маленькая змейка. Потом наклони меч и дай ей спокойно вернуться обратно».

Кормак был склонен посмеяться над словами, которых не понял; он сказал Скегги, что тот, должно быть, колдун; но Скегги ответил, что если Кормак сделает все как надо, то это поможет ему в бою. Когда юноша вернулся домой со Скофнунгом, то попробовал вынуть его и показать матери; но меч отказался покинуть ножны. Кормак рассердился, «он сорвал чехол с рукояти и поставил ногу на крестовину; тогда Скофнунг закричал, но все же не вышел из ножен».

Когда пришло время для начала поединка, Кормак и Берси поскакали к указанному месту, и с ними было пятнадцать человек. Кормак спешился первым и сказал своему другу Торгилсу, что хочет минутку побыть один. Он сел, отстегнул меч и снял чехол, но так неосторожно, что солнечный луч упал на его навершие; затем он попытался вынуть Скофнунг, но не смог этого сделать, пока не наступил ногой на крестовину. «Маленькая змейка появилась, но с мечом обращались не так, как нужно, и удача его пропала. С ревом он вышел из ножен».

Здесь мы находим много различных вещей: чары, удача, присущая мечу, его собственный отказ подчиняться Кормаку — и все это ясно говорит о том, что этот предмет, по представлениям современников, обладал чертами личности. Это вполне понятная ситуация для того времени, о котором мы сейчас говорим, и здесь никаких вопросов не возникает. Но что это за разговоры о маленькой змейке? Вы скажете, что упоминания о каком-то пресмыкающемся достаточно, чтобы и все остальное (и «камень жизни», и прочую ерунду) считать пустой болтовней. Что ж, на первый взгляд так оно и есть… однако это неверно. Змейка на мече — это предмет, который является историческим фактом, таким же реальным, как пирамиды. Нужно только знать, куда смотреть, и тогда даже самые неправдоподобные утверждения из саг окажутся на деле абсолютно правдивыми. В данном случае дело было вот в чем.

Большую часть мечей скандинавские кузнецы создавали сложным и восхитительным способом: их клинки составлялись из трех отдельных частей, причем отдельно выковывали две кромки, а центральная часть составлялась из множества узких железных полос. Именно такие мечи Тразамунд послал Теодориху. Железные полосы складывали вдвое, охлаждали различными способами, а затем проковывали; потом снова складывали вдвое и снова проковывали, соединяя с отдельными кромками. После этого всю конструкцию крайне осторожно шлифовали и полировали до тех пор, пока поверхность не становилась совершенно гладкой; в результате этой работы центральная часть меча приобретала сложный рисунок, составленный из повторяющихся через равные промежутки узоров, вделанных в металл. Большая часть этих узоров походила на рисунок на змеиной спине. В «Беовульфе» мы читаем о лезвии меча «пестром, как змеиная кожа», и эта тема возникает в подобных произведениях снова и снова. Тот факт, что клинки делались именно таким образом (восходящим еще к латенскому периоду), доказан учеными. Многие из таких лезвий наши современники разбирали на части, делали их фотографии под микроскопом и проводили исследования, а кроме того, существуют рентгеновские снимки внутренней структуры дюжин различных мечей.

Теперь вы видите — или могли бы увидеть, если бы в данный момент держали в руках хорошо сохранившийся меч, сделанный в технике «узорной сварки», то же, что должен был увидеть Кормак, если бы сделал то, что велел ему Скегги. Если вы подуете на холодную поверхность одного из таких клинков, то внезапно появится легкая тень гравированного узора, который начнет как бы извиваться благодаря тому, что влага от вашего теплого дыхания сконденсируется на поверхности. Через некоторое время он сам собой исчезнет. Именно эту змейку имел в виду Скегги, и именно на змею такой узор похож больше всего — аналогия напрашивается сама собой. То, что змея имела особое значение в мифологии многих народов, не только скандинавов, то, что этот ритуал перед боем нес на себе некоторый мистический оттенок, — все это верно, но тем не менее здесь имеется простой, легко доказуемый исторический факт, а вовсе не легенда и не выдумка.

Другой факт, который можно обнаружить в скандинавских сказаниях, — это упоминание о том, что мечи (а также большинство копий и некоторые боевые топоры) имели собственные имена. Несомненно, этот обычай уходит в глубокую древность, и, как минимум, в своих ранних формах имел близкое отношение к магии и к вере в то, что каждый предмет, а также каждый человек или другое живое существо обладал душой, над которой имя имело большую власть. Относительно людей это было настолько верно, что в некоторых культурах существовал обычай давать ребенку два имени, из которых одно предназначалось для повседневного использования, а другое знали только самые близкие люди. Считалось, что, узнав истинное имя, его можно использовать во вред человеку и даже погубить его. Это поверье, которого, как мы знаем, твердо придерживались жители северных земель до того, как к ним пришло христианство, объясняет живые свидетельства о мечах, обладавших чертами личности. Обычай давать мечам имена просуществовал в течение всего Средневековья, даже несмотря на то, что официальная христианская доктрина отрицала наличие души у кого-либо, кроме человека. Тем не менее люди всегда с неохотой отказывались от своих давних верований и, судя по всему, уверенность, что мечи обладают личностными качествами, никуда не исчезла, хотя об этом не слишком часто писали. Почему — вполне понятно. Во времена Средневековья грамоте обучали только в монастырях. Теоретически знатные юноши должны были 5?меть читать и писать, но практически вне стен учебного заведения им уже не требовалось применять свои способности, не говоря уже о том, чтобы писать книги или читать. Таким образом, вся известная история Средних веков фактически создана лицами духовного звания, а от них трудно ожидать снисходительного отношения к чисто языческим суевериям. В немногих светских романах того времени мы, безусловно, встречаем отголоски обычаев викингов и их веры в одушевленность вещей, в особенности оружия, но в хрониках об этом практически никогда не говорится.

Шведским ученым Элисом Бемером создана превосходная классификация и максимально полная типология мечей периода Великого переселения народов. Я считаю, что для достижения нашей цели достаточно будет сократить и упростить эту типологию так, чтобы получить некоторое представление о совершенствовании оружия начиная с римского периода и заканчивая эпохой викингов. Бемер принимает в расчет как вариации в стилях исполнения оправы ножен, так и очертания рукояти, но для простоты мы здесь подробно остановимся только на последней позиции. На рис. 41 изображены четыре типа рукоятей; существуют хорошо сохранившиеся образцы каждого из них, вполне заслуживающие подробного описания.

^{Рис. 41. Типы мечей времен Великого переселения}

Мечи первого типа характеризуются рукоятями того же типа, который использовался для оружия римских пехотинцев. Их особенно заметной чертой являются борозды, обеспечивающие более надежный захват для пальцев. Верхняя и нижняя гарды у этого меча практически одинакового размера и формы, с исключительно рудиментарным навершием на верхней гарде, которое в некоторых случаях вовсе отсутствует. Некоторые из этих деталей делались из простого рога, кости или дерева без покрытия, а некоторые — из этих же материалов — покрывали серебряными или бронзовыми пластинами. Та, что изображена на рисунке, изготовлена из рога (найдена в Камберленде, хранится в Британском музее) и украшена маленькими пластинками золота, покрытыми мельчайшей филигранью, и усажена крохотными гранатами — все это кажется чересчур утонченным для такой грубой вещи, как рукоять меча. Совершенно ясно, что этот тип использовали приблизительно в 190 г., поскольку прекрасная посеребренная рукоять аналогичной конструкции была обнаружена при раскопках в Торсбъерге (рис. 42). Еще две, идентичной формы и вместе с оригинальными клинками, нашли в болоте Крагехул, а это означает либо что такой тип рукоятей продолжали делать без изменений в течение 200 лет (как вы помните, все предметы из Торсбъерга сделаны до 200 г., в то время как находки из Крагехуля — до 400 г.), либо что в то время эти древние мечи все еще были в употреблении. Последнее более вероятно; в сагах постоянно упоминается о том, что мечи передавали из поколения в поколение, и эти доказательства слишком очевидны, чтобы пренебречь ими. В качестве примера можно привести Aettartangi (Меч Поколений), которым обладал Греттир Сильный: «Она [его мать] сказала: «Этим мечом владел еще Ёкуль, мой дед, и первые жители Озерной Долины, и он приносил им победу. Хочу я теперь отдать меч тебе. Пусть он тебе послужит!» (Сага о Греттире, глава 17). Следовательно, мы можем смело предположить, что и здесь у нас имеется результат четкого соблюдения такого обычая.

^{Рис. 42. Рукоять меча типа I из Торсбъерга. Дерево, покрытое серебром. I–II вв. н. э.}

Основываясь на этих украшениях, ученые отнесли рукоять из Камберленда к концу VII в., но в Копенгагене хранится похожая из кости без декоративных элементов, найденная в болоте Нидам (250–350 гг.), а другая подобная была обнаружена в могиле в Эвебо, датирующейся концом VI в. Она находится в Осло. Таким образом, возникает несколько возможностей: рукоять из Нидама — достаточное доказательство того, что этот вариант использовали в IV в.; в то же время находка в могиле в Эвебо указывает на VI в. Опять же неизвестно, были ли декоративные элементы с камберлендского образца (который с большей вероятностью можно отнести к VI в., а не к концу VIII в.) просто добавлены к рукояти, изготовленной ранее. Такое вполне возможно; мечи довольно часто переконструировали, добавляли элементы отделки или просто снабжали древний клинок хорошего качества новой рукоятью взамен износившейся. Вышеупомянутые три предмета дают дополнительные доказательства (если только они еще нужны) того, как долго служило своим хозяевам оружие в те времена. В самом деле, ведь по-настоящему качественное оружие не старело. Если оно могло сто или более лет пролежать под землей, в могиле своего прежнего хозяина, а затем как ни в чем не бывало служить новому, то тем более меч, за которым постоянно ухаживали, не должен был потерять свои замечательные свойства. В некоторых случаях приходилось заменять гарду (или рукоять, как я уже говорил), но сам клинок можно было использовать поколениями, и он оставался таким же, каким его сделал искусный мастер.

Прототипом рукояти второго типа является хорошо известный меч периода Великого переселения народов. Он вместе с мечом-саксом был опущен в могилу короля франков Хильдерика I, умершего в 481 г. В XVII в. клинок нашли и в 1665 г. преподнесли королю Людовику XIV. Рукояти обоих обнаруженных мечей оказались расколоты на части, и до недавнего времени существовала рукоять, составленная из фрагментов этих двух. Она присутствует на многих иллюстрациях и выглядит весьма неправдоподобно. Изделие украшено гранатами, вставленными в гнезда из золота; срединная часть снабжена бороздками, похожими на те, которые я только что описал, но только позолоченными. Мечи такого типа были широко распространены; их находили в самых различных местах. Один из самых лучших обнаружен в шведской деревушке Клейн-Хуниген. Рукоять не так хорошо сохранилась, как рукоять меча Хильдерика, но зато здесь же присутствовали совершенно целые ножны со всеми накладками, включая проблематичный «камень жизни», о котором мы уже узнали в связи с мечом Скофнунгом, принадлежавшим Хрольфу Краки. Обе гарды меча утрачены, и это очень жаль, учитывая, что остальная часть превосходно сохранилась, и, будь он целым, мы получили бы полное представление о том, как выглядели мечи, которыми пользовались готы во времена Теодориха. Вверху рукояти находится маленькое навершие с «зооморфными» головками по краям и красивый эфес из толстого куска золота, похожий на ту же часть меча Хильдерика. В саге о Магнусе Голоногом есть строки, которые, видимо, посвящены точно такому же мечу:

«Опоясан он [конунг Магнус] был мечом, который звался Ногорез. Перекрестие и навершие на мече были из моржовой кости, а рукоять обвита золотом. Это было отличное оружие».

^{Рис. 43. Реконструкция рукояти меча из Клейн-Хуниген}

На рис. 40 меч изображен в его нынешнем состоянии, но на рис. 43 вы видите реконструкцию того, каким он должен был быть. По своим общим очертаниям рукоять очень похожа на аналогичную деталь меча Хильдерика. Накладки ножен полностью сохранились, благодаря чему они представляют большой интерес. Устье заканчивается золотой лентой, на которой находятся семь продольных бороздок: четыре широкие и между ними три узкие. Деревянная поверхность, идущая ниже, изогнута наподобие аркады, очень напоминающей панели на сундуках и ящиках позднего Средневековья. Такие «архитектурные» идеи 8 Декоративных элементах мы снова можем обнаружить на верхней части мечей 1350–1420 гг. Ниже расположены три круглые кнопки из золота, на каждой из которых вытиснены матовые узоры в виде сердечка. По-видимому, у них нет иной функции, кроме чисто декоративной, и они напоминают кнопки на некоторых из латенских ножен. Под этими элементами находятся две петли, расположенные бок о бок. По форме они отличаются от большинства своих предшественниц: они имеют цилиндрическую форму, и притом двойные. Эти петли украшены золотой проволокой. Нижняя часть каждой петли фланкирована кнопками того же вида, что и верхние; впрочем, одна из них отсутствует. Оковка представляет собой простую железную ленту, выгнутую в виде буквы U для того, чтобы окружить края ножен; с одной стороны она идет почти на две трети длины (это та сторона, которая во время езды на лошади будет бить по ноге хозяина меча). Это очень практично. Самый нижний конец оковки украшен тремя гранатами бриллиантовой огранки, оправленными в золото (рис. 44). Существует несколько мечей с аналогичными украшениями; один из них найден в Альтер-Геттербармвег в Швейцарии (совсем недалеко от Клейн-Хуниген), еще шесть обнаружили в Германии. Некоторые из них так похожи на меч из вышеупомянутой деревушки, как будто были изготовлены в одной и той же мастерской.

^{Рис. 44. Декоративное украшение с ножен меча из Клейн-Хуниген}

Сзади к ножнам меча из Клейн-Хуниген прикреплена большая матовая сфера из полированного камня, оправленного в золото. Как мы уже видели, возле рукоятей многих мечей того же периода находили камни такого типа; здесь он все еще находится на своем месте, возможно, как и «камень жизни» со Скофнунга Хрольфа Краки. Ни один меч, принадлежащий ко времени, когда реально жил Скегги (IX в.), не был снабжен таким камнем, хотя в V–VI вв. их было много. Нельзя забывать, что в действительности Скофнунг был сделан в VI в. (или, по крайней мере, в это время конунгом был его владелец Хрольф Краки, а меч мог на самом деле быть гораздо старше). Поэтому нет ничего странного, что «камень жизни» был на мече в то время, когда им владел Скегги, т. е. тремя столетиями позже. По моему мнению, не будет безосновательным предположить, что камни или бусины, часто очень красиво выделанные, отполированные и оправленные, которые находят возле мечей, в действительности и были «камнями жизни», о которых так часто говорится в сагах. Причем стоит отметить, что упоминается о них в связи с оружием века, предшествовавшего тому, когда эти саги появились.

^{Рис. 45. Готский меч из Тамани, юг России}

Тот же тип (рис. 45) представляют несколько готских мечей, найденных в Тамани (юг России). Они похожи по общим очертаниям, однако навершия у них другие: они сделаны из большого куска камня, обычно халцедона, или из бронзы с украшениями в технике «cloison». Безусловно, частично их происхождение можно проследить до клинков сарматов первых нескольких десятилетий I в. Один из них создан во времена битвы при Адрианополе; это очень простой меч совершенно без украшений, с большим бронзовым навершием грибовидной формы, похожим по очертаниям на тот гальштаттский, что хранится в Британском музее. Клинок очень длинный, сохранилась большая часть кожаных ножен. На нижней гарде (по большей части более короткой, чем северные) других готских мечей были украшения в той же технике «cloison»; кстати, стоит заметить, что готы, по-видимому, очень любили гнезда в виде сердечек. На всех мечах из Клейн-Хуниген есть углубления похожей формы, расположенные на золотых кнопках, украшающих ножны, так что можно предположить, что все они сделаны одним мастером. Петли ножен на этих готских мечах не похожи на другие и прямо происходят от аналогичных деталей, использовавшихся сарматами; а те, в свою очередь, были той же формы, что и крепления древнекитайских ножен времен династии Хан и могли происходить от них. Единственные готские ножны (сделанные примерно во второй половине V в.), на которых сохранились эти крепежные петли, найдены в очень хорошем состоянии. Они обнаружены, вместе с мечом, в Тамани (Кубань), а теперь хранятся в музее Вальраф-Рихару (Кельн). Нижние края длинных полосок из золота, с обеих сторон окружающих петлю, сделаны в форме головы хищной птицы; нечто очень похожее мы еще увидим на ножнах следующего меча, о котором будем говорить.

Судя по району распространения мечей другой типа (II), можно предположить, что их по большей части использовали германские народы, жившие в Центральной и Восточной Европе. Напротив, тип 3, по-видимому, встречается исключительно на севере, причем большую часть экземпляров нашли в Дании. Те два, которые я выбрал в качестве примера мечей такого типа (вклейка, фото 3), обнаружены в Крагехуле; они настолько хорошо сохранились, что не нужно сильно напрягать воображение для того, чтобы представить себе их вид до того, как эти мечи «принесли в жертву» в 450 г. Они очень похожи, за исключением одной вещи: у одного широкий клинок с тупым концом, а другой тонкий, остроконечный. Узость оковки ножен, которая вполне сохранилась, доказывает, что клинок второго и был таким, а не приобрел свою форму благодаря тому, что края подверглись коррозии от времени. Случается, что из-за воздействия ржавчины или слишком частой заточки во времена использования клинок становится намного уже и его очень трудно классифицировать, но здесь у нас есть на что опереться. Судя по всему, форма рукояти является модификацией типа I, в ходе которой концы рукояти были растянуты по поверхности нижней и верхней гарды и приобрели форму конуса, а бороздки со всей поверхности переместились в центральную ее часть. Эти рукояти выглядят неуклюжими, но в действительности они очень широкие и хорошо ложатся в руку. Многие из них делали из дерева, покрытого бронзой, серебром или золотом, но встречаются экземпляры, целиком отлитые из бронзы. В целом меч выглядит тяжеловатым, поскольку у него не только массивная рукоять, но и совершенно особенная оковка, большая и серьезная. Совсем недавно в Судане существовали мечи с рукоятями совершенно такого же вида; все знают, какое оружие использовали в 1880 г. так называемые «фуззи-вуззи»; реже можно встретить нечто похожее на рукоять скандинавских мечей IV в. На рис. 46 я набросал оружие, которое увидел, когда отдыхал в отеле в Северном Девоне.

^{Рис. 46. Рукоять суданского меча. XIX в.}

В данном случае способ крепления ножен к перевязи принципиально отличается от того, который использовали для мечей типа II. Это делалось либо с помощью двойных крючков (похожих на маленькие якоря), прикрепленных к кольцам с каждой стороны от «медальона», или с помощью так же расположенных незамкнутых колец. По-видимому, их цепляли к кольцам, закрепленным на конце ремней способом, который приобрел большую популярность в XV в.; но тонкие полоски, вверх и вниз тянущиеся от медальона, по-прежнему напоминают кельтские петли. На лентах возле устья ножен мы видим такие же головки хищных птиц, которые украшали готский меч из Тамани.

Мечи типа IV находят на всей территории Европы. Они датируются 500–700 гг., и, возможно, не будет преувеличением сказать, что в этих временных рамках практически каждый меч на континенте принадлежал этому типу. Сюда же можно включить несколько англосаксонских образцов, обнаруженных в бесчисленных захоронениях Англии. Принципиальным отличием рукоятей типа IV от трех других является главенствующее положение навершия, которое у предыдущих мечей являлось всего лишь продолговатым блоком, предназначенным для твердого удерживания заклепанной части хвостовика. Теперь он четко принимает форму «треуголки», торчащей над верхней гардой. В большинстве случаев хвостовик не проходит прямо сквозь навершие, удерживаемое длинными заклепками, идущими прямо сквозь гарду, а вместо этого заклепан на верхней части гарды, непосредственно под ним. Гарды делались из трех частей: двух лент из металла, по большей части бронзы (но в некоторых случаях и из литого золота), идущих по обе стороны от более широкого «наполнителя» из твердого дерева или рога.

Существует множество очень красивых мечей этого типа, но возможно, самый лучший из них найден у нас. Это меч из Саттон-Ху (Суффолк). Кто бы ни создал это погребение и с какой бы целью это ни было сделано, по-видимому, ясно одно: большая часть лежащих там предметов гораздо старше даты его появления. Таким образом, хотя мы не знаем точно, кому принадлежал этот меч, но ясно, что это настоящая «фамильная драгоценность», такая же, какую правитель гаутов дал Беовульфу. Его украшения очень просты и даже близко не напоминают дорогостоящую работу, сделанную золотых дел мастером, которую мы видим на мечах из Швеции того же времени, но возможно, что это и к лучшему. Навершие этого меча представляет собой выдающееся произведение искусства, того же класса, что и щит из Баттерси, и также не поддается описанию. Большей частью своей красоты оно обязано глубокому красному цвету гранатов, который прекрасно оттеняет яркий блеск золота. Драгоценные украшения пояса, который нашли вместе с ним, являются превосходным образцом искусства языческой Европы, в том виде, в котором оно известно археологам. Это единственная вещь в таком роде, созданная в этот период, которая дошла до нас. К сожалению, пояс вдавило в землю, когда верхняя часть кровли могилы обрушилась, украшения рассыпались, и теперь невозможно сказать, как они были расположены. Нет даже намека на их примерное расположение, и это очень жаль, потому что теперь в полной мере восстановить прекрасное сочетание, которое являли собой меч и пояс к нему, сейчас не представляется возможным.

Клинок у этого меча не очень длинный, около 28 дюймов, но довольно широкий (около 2,5 дюйма у рукояти); точную форму его невозможно определить, поскольку за долгие века металл неразделимо смешался с материалом ножен. Тем не менее многое удалось увидеть с помощью рентгена; на снимке четко обозначился рисунок, получившийся в результате изготовления меча методом «узорной сварки». Ножны были вполне обычным образом изготовлены из дерева, но, судя по всему, с кожаной подкладкой. Некоторые ножны того же периода прокладывали мехом; упоминания об этом встречаются в сагах, а кроме того, есть несколько мечей, на поверхности которых, среди ржавчины, еще можно увидеть следы ворсинок. На клинке одного из них, найденного в норвежском погребении (находка № 110 из Снартемо), и на фрагменте клинка из Англии в ржавчине ясно видны отпечатки волосков.

Единственной накладкой на ножнах является пара куполообразных кнопок — здесь нет ни ленты, ни оковки. Сомнительно, чтобы они могли не дойти до нас, поскольку наверняка такие вещи, как и остальные накладки меча, сделали из золота, которое не портится с годами. Возможно, детали пропали в то время, когда находку доставали из-под земли. Однако кнопки восхитительны, каждую из них можно считать шедевром ювелирного мастерства. Для всего типа 4 характерны очень простые накладки на ножнах мечей; очень скромная оковка, в основном представляющая собой кусок металла U-образного сечения, идущий по обеим сторонам ножен; в то время как лента на устье представляет собой всего лишь завершающее украшение, часто превосходно выделанное и не служащее для того, чтобы подвешивать меч. Объяснение этому, возможно, могут дать ножны, сделанные в самом конце этого периода, приблизительно в 700 г., и найденные в Оберфлахте (Вюртемберг). На них была очень простая деревянная петелька со щелью сзади, которая цеплялась к ножнам на манер кельтских петель (а также сарматских петель для ремня и жадеитовых накладок на древнекитайских мечах). Возможно, именно поэтому в общем и целом на мечах этого периода не находили никаких креплений; такие кусочки дерева легко могли потеряться, когда меч доставали из-под земли, даже в том случае, если их вообще могли распознать. За прошедшие века они должны были практически полностью смешаться с почвой, точно так же, как это происходит с любой древесиной. В принципе если смотреть очень внимательно, то остатки полностью сгнившего дерева можно отличить от остальной почвы по цвету, но, во-первых, это не всегда возможно, а во-вторых, для того чтобы разглядеть практически незаметный оттенок, нужно очень хорошо знать, что ищешь. Поэтому практически о существовании подобных креплений можно судить только по косвенным данным. Например, на ножнах из Саттон-Ху есть длинная широкая канавка, возможно предназначенная именно для такого крепления.

К этому же периоду и типу принадлежат мечи с кольцом. Самые красивые из них находили в Швеции и в Ломбардии, но возможно, что самыми интересными все же являются английские мечи, хотя бы потому, что они самые древние. Как я уже говорил, в тот героический век кольцо было предметом, на котором можно было поклясться, точно так же как и на оружии. Эти мечи представляют собой два почитаемых символа в одном: это оружие вождей, оружие, на котором приносят клятву верности. Одно время ученые полагали, что эти кольца предназначались для крепления «fridbond», «ремешка добрых намерений», о которых мы так много слышим в сагах. Он представлял собой шнурок, прикрепленный к рукояти меча так, чтобы его можно было привязать к ножнам и таким образом помешать воину быстро выхватить оружие в запале и убить кого-нибудь. Очень остроумное предохранительное устройство в тот век, когда ссора на хмельном пиру или спор могли привести к поединку между двумя закаленными воинами, часто смертельному. Ремешок же в этом случае не то чтобы вообще делал невозможным появление на сцене меча (порвать его было вполне реально, хотя не так легко, как кажется), но оставлял спорщикам время подумать и, может быть, немного остыть.

Таково в конечном итоге было назначение этого шнурка; о том, насколько успешно оно воплощалось в жизнь, можно судить по бесчисленным необдуманным (а часто и весьма хладнокровным) убийствам, о которых также рассказывают саги. К примеру, в саге о Гисли Сурссоне можно прочесть о том, как его брат Торкель отправился на тинг (совет) и чем это закончилось:

«На нем была шапка из Гардарики и серый плащ с золотой брошью на плече, а в руке он держал меч. К нему подошли два мальчика. Старший сказал: «Что за человек благородного вида сидит здесь? Я никогда не видел более красивого или более достойного мужа». Торкель ответил: «Ты прав, меня зовут Торкель». Тогда мальчик сказал: «Должно быть, меч, что в твоей руке, очень дорогой; могу я взглянуть на него?» Торкель ответил: «Это необычная просьба, но я позволю тебе это сделать». Мальчик взял меч, повернул, развязал ремешок добрых намерений и достал его. Когда Торкель это увидел, то заметил: «Я не сказал, что ты можешь достать меч». — «А я и не спрашивал позволения», — ответил мальчик; затем он взмахнул мечом, ударил Торкеля по шее и срубил ему голову».

Мечи с кольцом на рукояти предназначались только для вождей, именно поэтому они так редко встречаются. Несомненно, «ремешками добрых намерений» пользовались, но нигде не было найдено ни следа хотя бы одного из них. Видимо, кожа, даже самая крепкая, рассыпалась от времени, а какого-либо специального крепления для ремешка либо вовсе не предусматривали, либо оно было таким же непрочным, как и материал ремешка.

^{Рис. 47. «Меч с кольцом» из англосаксонского кладбища в Гилтоне. Кент. VI в.}

Большую часть мечей с кольцами, созданных в VI в., обнаружили в графстве Кент; некоторые из них хранятся в музее г. Мейдстона, и у всех есть одна характерная черта: кольцо представляет собой маленький, свободно висящей предмет, по размеру гораздо меньше того, что принято носить на руке, который прикреплен к другому металлическому кольцу или петле, в свою очередь закрепленной на одной стороне навершия, над верхней гардой. Те, что нашли в Гилтоне (рис. 47), сохранились лучше всего. Другая рукоять, из Фавершема, обнаружена уже без кольца, и, судя по всему, не существует способа прикрепить его обратно, поскольку и само оно, и то, на Котором оно закреплено, в точности напоминает по своим очертаниям особый вид кольца, изображенный на рис. 48. Посмотрите на него, и вы поймете, что повторить Исходный вариант после того, как он однажды был сломан, Невозможно. Однажды эту деталь уже пытались вернуть на место, прикрепив основное кольцо к навершию, а ножку Того, в котором оно закреплено, оставив торчать под углом. Через некоторое время оно снова отвалилось, и его не стали заменять, и это хорошо, потому что это выглядело бы абсурдно.

^{Рис. 48. Кольцо от одного из фавершемских мечей. Британский музей}

На величественном мече из Снартемо (Норвегия) кольцо было закреплено с обратной стороны нижней гарды, причем ножка держателя проводила через ее нижнюю пластину и Крепилась к деревянной или костяной основе. Этот меч — единственный из известных, на которых кольцо расположено именно таким образом, хотя можно предположить, что фавершемский меч выглядел точно так же. Кстати сказать, именно положение кольца на мече из Снартемо дало начало теории о том, что оно было предназначено для «ремешка добрых намерений», благодаря тому что при этом местоположении действительно кажется, что таково могло быть его назначение. Вся беда в том, что ситуация это нестандартная; на других мечах кольца расположены таким образом, что это исключает подобное предположение.

Другие мечи с кольцами обнаружили в многочисленных могилах вождей в Венделе и Вальсгерде (Швеция), еще несколько такого же рода происходит из погребений, открытых в Германии. Они датируются приблизительно 650–750 гг. и отличаются гораздо более сложной выделкой и большим богатством, чем оружие ютов из Кента, которые по большей части делали рукояти из бронзы или серебра. Кроме того, они различаются и стилем исполнения, потому что в этом случае свободно висящее прежде кольцо объединено в единое целое с держателем и вместе они представляют собой цельный кусок металла. В погребении в Саттон-Ху найдено одно кольцо; возможно, что оно прежде находилось на рукояти меча, хотя ни этого меча, ни хотя бы его обломков в погребении не нашли. Возможно также, что изначально оно служило украшением рога для питья, поскольку встречаются письменные упоминания о таких предметах, и в погребении в Вальсгерде обнаружили рог с кольцом на нем. По очертаниям и стилю мечи из Венделя похожи на ломбардские: мечи тех Самых лангобардов, о которых мы так много слышали от Прокопия и Пола Дикона. Один отрывок из последнего описывает полное вооружение ломбардского рыцаря: шлем, кольчужная рубаха, щит и наголенники — последнюю часть доспехов, хотя и очень популярную в Древней Греции, в основном вряд ли кто бы то ни было ожидает встретить во времена Средневековья до XIII в. В другом отрывке мы встречаем упоминание об огромном копье (contus), таком крепком, что когда победитель-ломбард насквозь проколол им византийского всадника, то стащил его с седла и поднял вверх, извивающегося на острие. Еще одним образчиком великолепного оружия ломбардов был палаш, и его они носили все время, не только во время сражений. У Пола мы читаем о том, что с палашом приходили на королевский совет и на праздник. Существует несколько ломбардских мечей такого типа; некоторые из них похожи на вендельские, другие по форме и убранству имеют много общего с мечом из Саттон-Ху, поскольку здесь тоже используются гранаты и техника «cloison». В качестве примера можно привести два из них, найденные в Перуджии, и меч с кольцом из Ломбардии, хранящийся в Британском музее. Это оружие исключительно красивой выделки, и украшено оно в манере, сильно напоминающей крепления для пояса меча из Саттон-Ху. Без сомнения, ломбарды и англосаксы состояли в близком родстве, поскольку их языки очень похожи.

В этот период почти таким же популярным оружием, как и меч, считался сакс: сравнительно короткое, однолезвийное оружие, которое, судя по всему, произошло непосредственно от греческого кописа. Саксы были известны в Скандинавии в период раннего железного века, и это доказано тем, что два или три из них нашли в погребении в Хьертспринге (Дания). Мы уже видели доказательства того, что нечто вроде саксов встречалось на севере в бронзовом веке, но, судя по всему, в период Великого переселения популярность этого вида оружия была наивысшей. Много саксов нашли в болотах, однако большая часть обнаружена в двух конкретных залежах — Вимозы и Нидама. Существует один в очень хорошем состоянии и вместе с ножнами, найденный в Вимозе. Он интересен тем, что ножны его сильно отличаются от большинства датских находок. Ближайшая параллель — причем очень близкая — это ножны, найденные во рву огромных земляных укреплений — крепости Стэнвик в Йоркшире. Между 71-м и 74 гг. римляне взяли ее, но никогда не использовали, поэтому можно считать, что меч относится к I в. н. э. Большая часть оружия из Вимозы датируется концом римского периода, поэтому этот конкретный сакс может быть ровесником меча из Стэнвика. Ножны его сделаны из множества удлиненных полосок дерева, через небольшие промежутки скрепленных металлическими лентами (рис. 49). На клинках некоторых из этих саксов встречаются гравировки в виде простых геометрических фигур.

^{Рис. 49. Сакс и ножны из Вимозы}

Один из самых интересных саксов, о которых мы читали, принадлежал Греттиру Сильному. Он получил его, раскопав курган Кара, норвежского конунга. В то время Греттир жил у Торфинна, сына Кара, и когда вернулся после разграбления могилы (а сам Торфинн побоялся это сделать), то принес к нему в дом множество сокровищ.

«Торфинн пристально посмотрел на Греттира, когда он вошел в пиршественные покои, и спросил, какие это у него неотложные дела, что он ведет себя не как прочие. Греттир сказал:

— Мало ли какая безделица случается к ночи!

Тут он выложил на стол все взятые из кургана сокровища. Было между ними одно, от которого он не мог отвести взгляда, — короткий меч, такое доброе оружие, что он, по его словам, и не видывал лучшего. Его выложил он последним. Торфинн, увидев меч, весь просиял, ибо это была их родовая драгоценность, и она никогда не покидала их рода.

— Откуда у тебя эти сокровища? — сказал Торфинн.

Греттир сказал:

Двигала мной надежда,
Дробитель дождя ладони,
Искры зыбей раздобыть
В кургане Старого Кара.
Наверно скажу, немногие
Улли грома металла
Будут рады за кладом
Туда вдругорядь отправиться.

Торфинн отвечает:

— Ну, тебя так просто не напугаешь! Ни у кого до тебя не было охоты разрывать курган. Но поскольку, я знаю, мало проку от сокровищ, если закопать их в землю или положить в курган, я не стану с тебя взыскивать, тем паче что ты мне все принес. И как ты добыл этот добрый меч?

Греттир сказал в ответ:

Сей клинок благородный,
Режущий раны, в кургане
С бою добыл я ныне —
Сгинул могильный житель.
Стал бы только моим
Бранных рубах крушитель,
Он бы вовек не выпал
Из рук кормильца ворона.

Торфинн отвечает:

— Славно сказано! Но ты должен совершить какой-нибудь подвиг, прежде чем я дам тебе этот меч. Ведь я сам так И не получил его от отца, покуда он был жив» [11].

В конце концов Греттир добыл свой сакс; он носил его всю свою жизнь и всегда предпочитал использовать в бою вместо Меча Поколений, который обладал свойством приносить несчастье. Таким образом родовое оружие покинуло потомков Кара; однако, как видите, его сын не Испытывал большого желания предъявить свои права на меч, который, по-видимому, не заслужил. Конечно же он мог и не отдать Греттиру его находку, но, совершив подвиг, на который никто другой не отважился, воин уже приобрел некие законные права на часть клада; Торфинн мог Истребовать еще каких-то свершений для подтверждения этих прав, но забрать себе сокровище, которого отец не посчитал его достойным, не мог. Таково было отношение викингов к наследным правам — они действительно считали, что даже сокровища отца его сын не мог получить просто так, задаром. Для этого нужно было доказать свою силу и мужество, добыть что-то своими руками, в бою, и лишь тогда пользоваться наследием предков. Суровая философия, но она не давала молодежи расслабиться и почить на лаврах предков; каждый знал, что добыть себе золото и землю он может и должен сам, и тогда, возможно, награда станет больше, чем казалась сперва.

Большая часть саксов из Вимозы и Нидама оказалась широколезвийным оружием, слегка закругленным с задней стороны и гораздо больше — на конце, с острым кончиком и изогнутой рукоятью, идущей как продолжение линии задней части клинка. Если не считать того, что их никогда не снабжали гардой, они напоминают рукояти кавалерийских сабель XIX в., а также рукояти греческих кописов. Эту деталь сакса всегда делали по принципу сандвича, как и некоторые из рукоятей бронзового века, и детали скрепляли заклепками. У некоторых мечей были более тонкие и менее сильно изогнутые клинки; один из таких найден в залежах в Крагехуле, вместе с ножнами и довольно большой частью рукояти. Ножны по своим очертаниям больше напоминают обычные, с двумя кольцами для подвешивания к перевязи. Украшения интересны тем, что основным мотивом здесь является крест внутри круга, древний символ солнца, характерный для бронзового века. В течение всего периода Средневековья использовался этот рисунок в числе декоративных элементов оружия.

Для воинов, о которых рассказывается в сагах, копье было так же важно, как и меч; мы читаем перечисления множества видов копий, причем все они были найдены в болотных залежах. Существует заметное различие форм наконечников, так же сильно варьируется и длина древка. Те, что нашли в болотах, сделаны из ясеня и, хотя длина их и различалась, обладали приблизительно одинаковой толщиной; только у немногих она была больше дюйма. Было несколько экземпляров, у которых осталась на своем месте веревочная петля, на других центр тяжести мастер отметил намотанным шнуром или гвоздями, так, чтобы тот, кто бросает копье, мог сразу же придать ему правильное положение в руке. Испытываешь некоторое изумление, оценив длину многих из них — более 11 футов. Такие размеры полагались бы для длинного копья, используемого всадником, но мы никогда не слышали, чтобы северяне сражались так, как это делали готы или лангобарды. Они ездили на лошадях, когда нужно было куда-то быстро добраться, но в бой предпочитали идти пешими. Возможно, эти копья использовались как пики — в тацитовских «Анналах» можно прочесть о том, что в 17 г. н. э. германцам в одной из их битв с Германиком очень помешала излишняя длина их копий.

Многие раструбы наконечников богато украшены рисунками, обычно той или другой вариацией переплетающихся узоров, выложенных золотой или серебряной проволокой или золотой и серебряной фольгой, обернутой вокруг древка и покрытой гравировкой или чернением. Некоторые наконечники копий делались с использованием техники «узорной сварки», и возможно, что их просто перековали из сломанных клинков, как это случилось со знаменитым копьем Grasida в VIII в., начавшим свою жизнь в качестве меча, затем переделанным и все еще продолжавшим служить в XIII в. Металл клинков, сделанных в этой технике, был настолько прочен, что не портился от времени; если ломалась рукоять, владелец мог заказать новую или, при желании, изменить вид оружия, как это и произошло в данном случае. Это служит только дополнительным подтверждением искусства кузнецов, ковавших великолепные лезвия.

Топоры довольно много использовали в то время, но только некоторые из них выделялись среди прочих тем, что их применяли именно как оружие, а не с банальной целью рубки деревьев, для которой они с тем же успехом могли быть предназначены. Их часто находят в могилах, но, по моему мнению, из этого не следует делать вывод, что они служили орудием войны: для любого домохозяина или землевладельца топор был настолько необходимым инструментом, что его присутствие в могиле никого не должно удивлять. В сагах часто упоминается о боевых топорах, но, по-видимому, их начали часто использовать в более поздние времена. Собственно говоря, обычный хозяйственный топор — орудие универсальное, и вполне можно представить дровосека, который, завидев вооруженного неприятеля, кидается на него с тем, что было под рукой, или даже использует свой инструмент в качестве метательного оружия. В данном случае, вероятно, именно это задержало процесс дальнейшей специализации — обычный топор настолько хорошо подходил для любой работы, что его не скоро догадались приспособить для конкретных видов деятельности, а именно — для сражений.

Сохранилось огромное множество обломков щитов того времени — по большей части их массивные центральные выпуклости — и изрядное количество более или менее целых экземпляров. Самый красивый из всех конечно же щит из Саттон-Ху (вклейка, фото 5). Он, как и вся остальная добыча из священного места, дошел до нас в виде фрагментов, но специалисты реконструировали его, так что теперь каждый может оценить эту неповторимую красоту [12]. Найденные обломки включали в себя тяжелую железную выпуклость из центра щита, украшенную деталями из позолоченной бронзы и гранатами, золотые и сделанные из позолоченной бронзы накладки и крепления в виде стилизованных фигурок животных или украшенные головками хищных птиц. По краям щита некогда шел ободок из той же покрытой золотом бронзы, через определенные интервалы украшенный головками драконов. Этот обод позволил определить диаметр щита (33 дюйма), который был заметно больше других, найденных в болотных залежах. Справа от выпуклости находится полоска из позолоченной бронзы, покрытый орнаментом остаток некогда полезной металлической скобы, а слева — две кнопки, головки заклепок, крепящих скобу, сквозь которую продевалась рука, державшая щит. Над выпуклостью расположена слегка покрытая орнаментом накладка в форме летящей хищной птицы. Выше и позади глаза птицы находятся декоративная полоска из фанатов, и другая, в форме груши, у бедра. Она напоминает упрощенное изображение человеческого лица. Голова и ноги бронзовые, но складка позади головы слеплена из штукатурки, покрытой листовым золотом. Под выпуклостью расположена еще одна накладка, в форме восьминогого (или восьмикрылого) дракона. Она вылита из бронзы, но последние две пары ног или крыльев также сработаны из штукатурки и покрыты золотом. То же самое произошло и с несколькими из двенадцати драконьих головок, украшающими бронзовый ободок щита. Эти кусочки штукатурки представляют собой результаты ремонта, выполненного в давние времена, возможно, с целью заменить детали, потерянные или поврежденные в бою. Они показывают, что щиту было уже довольно много лет — возможно, он являлся фамильной ценностью — в то время, когда его положили в могилу. Это доказывает, что щит ценили не только как полезное защитное приспособление, но и как произведение искусства — в противном случае никого не заинтересовала бы отвалившаяся деталь-другая, и уж тем более никто не стал бы тратить время на починку. Имея в виду прямое назначение щита, от этого он хуже не стал; пострадали только украшения. А раз их тщательно восстановили, значит, питали искреннее уважение к самому предмету и хотели видеть его таким, каким он вышел из рук мастера.

Обратная часть щита (вклейка, фото 5, b) позволяет понять, как его носили. Предплечье левой руки проходило через кожаную петлю, в то время как ладонь сжимала металлическую планку, которая пересекает заднюю часть полой выпуклости в центре щита. Эта ручка сознательно сдвинута чуть в сторону от середины, чтобы позволить суставам пальцев войти в образованное выпуклостью углубление, а предплечью ровно лежать на щите. Вверх и вниз от этой планки идут полоски из позолоченной бронзы, украшенные головками животных и птиц с гранатовыми глазами. Доски щита были обтянуты кожей, поверх которой располагались украшения. Ниже расширения ручки на задней стороне помещалось посеребренное бронзовое крепление с кольцом, на котором еще висит обрывок ремня. Другой его конец обнаружили в верхней части крепления ручки. Ремешок предназначался для того, чтобы щит можно было вешать на шею владельца, когда нужно (это предшественник средневекового варианта крепления), или на стену за его креслом в зале в то время, когда тот в щите не нуждался. Этот щит из Саттон-Ху, как и многие другие археологические материалы, по характеру очень похож на предметы, найденные ранее в могилах Венделя, в Швеции.

В это время, как и в последующую эпоху викингов, щиты часто разрисовывали, а также богато украшали. К примеру, в саге об Эгиле (гл. 82) читаем:

«Когда ярл выслушал стихи, то дал Эйнару очень дорогой щит; на нем были написаны древние саги, и все свободное пространство между ними было покрыто пластинами золота и усыпано драгоценными камнями. Когда он был готов, то отправился к сиденью Эгиля и повесил над ним этот щит, велев слугам отдать его Эгилю, а затем уехал».

И в саге о Вольсунгах (гл. 22) сказано:

«Сигурд поскакал. Его щит состоял из многих слоев и был покрыт красным золотом, на котором нарисован был дракон: в верхней части он был темно-коричневым, а в нижней — светло-красным, и точно такого же цвета были шлем и седло. На Сигурде была золотая кольчуга, все его оружие было отделано золотом и украшено изображением дракона, так, чтобы каждый мог видеть, что это за человек, если только слышал о том, как Сигурд убил дракона по имени Фафнир».

Обычай окрашивать снаряжение воина в различные цвета — один из тех, на основе которых сформировалась вся средневековая геральдическая практика. Во многих сагах рассказывается о щитах, различные части которых красили в свой цвет, а также покрывали узорами или изображениями животных. Упоминание о золотой кольчуге Сигурда могло бы раздражать читателя, как явное преувеличение, но это вполне могло выглядеть именно так. Вспомним позолоченные пластины доспехов из Торсбъерга и кольчугу с позолоченными кольцами, найденную в Вимозе, — они вполне могут служить доказательством истинности этого рассказа. Судя по всему, кольца Сигурдовой рубахи были покрыты позолотой, как это иногда делали в то время. Богатый наряд, спору нет, но отнюдь не невероятный.

Судя по всему, в основном по форме эти рубахи были такими же, как и сто лет назад, во времена кельтского бронзового века, хотя встречаются и очень короткие, прикрывающие только плечи и грудь. Вообще, на протяжении веков основная форма кольчуги менялась удивительно мало — основная вариация здесь заключается в длине рукавов. Короткие кольчуги во все времена делали редко, и это вполне понятно — при ее гибкости вполне можно было сплести длинную рубаху и тем обеспечить защиту для частей тела, которые в противном случае трудно было бы прикрыть (например, для бедер). Сама по себе, в изначальном виде, кольчуга была настолько простым и практичным изобретением, что в ней ни к чему было что-то кардинально менять.

Мы не слишком много знаем о шлемах этого периода, поскольку хотя археологи и обнаружили несколько весьма примечательных изделий — к примеру, в Саттон-Ху, в захоронениях Венделя и Вальсгерде, — однако все они представляли собой часть богатых доспехов, принадлежавших вождям. Из поэм мы знаем, что простые воины тоже носили шлемы, но от них до наших дней дошли только отдельные фрагменты. Даже этот сравнительно часто встречающийся тип шлема «увенчан вепрем» — вдоль его верхней части идет покрытый орнаментом гребень со стилизованной головой спереди, похожей на головы кабанов или драконов из Саттон-Ху. Вепрь считался одним из основных воинских талисманов, поэтому без его изображения не обходились даже самые скромные изделия. Кстати, в этой связи стоит вспомнить шлемы героев Гомера — как вы помните, их тоже украшали кабаньи клыки.

Самым ранним из наиболее примечательных изделий этого рода был серебряный шлем из Торсбъерга. Он выглядит абсолютно классическим по стилю — собственно говоря, напоминающим золотой шлем Мес-Калам-Шара, правителя Ура, принадлежащего к первой династии (датируется 3000 г. до н. э!). Шлем из Торсбъерга точно таким же образом снабжен забралом, прикрывающим лоб, щеки и подбородок (все в одном куске), и отдельно изготовленной частью, прикрывающей голову, на которой нанесены линии, имитирующие волосы.

Более или менее типичными для героической эпохи считаются шлемы типа «Вендель» или «Саттон-Ху». Они происходят непосредственно от римских, а те, как известно, от этрусских, греческих и минойско-микенских. Нельзя сказать, что они сильно отличаются от галльских шлемов I в. н. э., изображенных на скульптурах триумфальной арки в Оранже, поэтому можно также предположить, что эти шлемы ведут свое происхождение от широко распространенного франкского прототипа. У них точно такие же шейные и боковые пластины, но из всех остальных эти шлемы выделяет такая характерная черта, как забрало; кроме того, вместо рогов, использующихся как воинский символ, здесь мы видим толстое длинное ребро, идущее в продольном направлении по черепу и обычно заканчивающееся традиционным изображением головы животного. В умах большинства людей очень глубоко укоренилась мысль, что шлемы англосаксов и викингов неизменно были украшены рогами или крыльями; напротив, современные ученые полагают, что этого не было. И надо сказать, то же самое подтверждено археологическими свидетельствами (чрезвычайно немногочисленными). Тем не менее возможно, что существовали именно так оформленные шлемы, только их было очень мало. В Швеции найдено несколько бронзовых табличек, использовавшихся для того, чтобы делать оттиски фигурок на тонких пластинках металла, которыми украшали шлемы типа «Вендель». На них были изображены воины в полном вооружении, на одном из которых был шлем с двумя огромными изогнутыми рогами. Шлем из Саттон-Ху украшен подобными бронзовыми пластинками с тиснением, и на одной из них есть фигура (рис. 50) в шлеме с рогами (или, возможно, крыльями). На других похожих пластинах для шлемов вытиснены воины в шлемах более распространенного типа, очень близкие по рисунку с находкой из Саттон-Ху, если не считать того, что у них на гребне очень большие фигуры кабанов целиком и нет забрал.

^{Рис. 50. Фигура в шлеме из Саттон-Ху}

Шлем из Саттон-Ху полностью изготовлен из железа; верхушка, как и на шведском, покрыта тонкими бронзовыми пластинами, которые частично сохранились; изначально они были покрыты небольшим слоем олова. На стыках между этими пластинами приклепаны тонкие оловянные прутья, гофрированные и позолоченные. Они разделяли основную часть шлема на панели. По нижнему ряду на этих панелях были вытиснены фигурные орнаменты в полунатуралистическом стиле с изображениями богоподобных персонажей и воинов в батальных сценах. Сохранились только фрагменты этих пластин, но отдельные сцены на них повторяются по нескольку раз. Панели некоторых шлемов из могил Венделя настолько близки к аналогичным деталям из Саттон-Ху, что можно предположить, что они вышли из одной и той же мастерской. Панели в верхней части шлема, точно так же, как забрало, боковые и задние пластины, украшены переплетающимся орнаментом. Гребень, пересекающий верхнюю часть изделия, посеребрен, на нем выемки в виде уголков, ниже выпуклое изображение бровей из бронзы с вертикальными линиями из серебряной проволоки; на внешнем краю каждой из бровей — небольшая головка кабана из позолоченной бронзы; нижние края выложены маленькими гранатами квадратного сечения, закрепленными в металлических клеточках. На забрале, покрытом бронзовыми пластинами, как и верхняя часть шлема, виден нос, рот и усы из позолоченной бронзы. Нос очень рельефный, а усы выглядят исключительно современно: они коротко подстрижены. Украшения (делающие их на вид очень жесткими, вполне реалистичными) состоят из вертикально уложенных серебряных проволочек. Нижняя губа, как и брови, украшена рядом гранатов квадратного сечения. Боковые пластины большие и закрывают уши; с этой целью их сделали выгнутыми. Задняя пластина, верхней части которой придали форму, соответствующую форме затылка, внизу резко меняет угол и жестко идет прямо, спускаясь немного ниже плеч. Задняя часть гребня спускается к верхней части этой пластины, где и заканчивается еще одной фигуркой животного. В целом шлем выглядит очень большим — эту характерную черту мы будем встречать у всех шлемов до начала XVII в. Делалось это для того, чтобы шлем сам по себе, благодаря своим очертаниям, отстоял на значительное расстояние от головы, в противном случае он был бы практически бесполезен при ударе. Если шлем отстоял достаточно далеко от головы, то часто принимал на себя всю мощь воздействия, которая обрушивалась на воина; в противном случае металл разве что слегка смягчил бы удар, но если бы он при этом погнулся, то владелец получил бы дополнительные травмы. То же самое мы можем сказать и о любой современной каске — она не обтягивает голову, а свободно болтается на ней. Как и римские шлемы, от которых он произошел, она крепится на подбородке ремнем, возможно приклепанным к нижним краям боковых пластин.

^{Рис. 51. Реконструкция возможного вида наголенников, найденных в одной из могил в Вальсгерде}

В одной из могил Вальсгерде (могила 8) вместе с одним из этих великолепных шлемов и другой военной добычей обнаружили деревянный ящик, содержащий двадцать одну перекладину или планку из железа, каждая из которых хранила следы того, что некогда они были соединены и образовывали три предмета, два длинных и один короткий. При этом отдельные планки скрепляли пересекающиеся ремешки на заклепках. На тонких концах самые короткие планки украшены условно выполненными головками животных, выдававшими их скандинавское происхождение. С одного конца все они присоединялись к фрагментам кольчужного полотна. Поскольку эти предметы находились в ящике, а не на теле, то вопрос, какую его часть они должны были прикрывать и каким образом, вызвал огромные разногласия среди ученых. Затем, как это обычно и происходит в таких случаях, в книгах о них было написано немало нелепостей, но был наконец получен результат, надежно подтвержденный рисованными свидетельствами того периода. Теперь можно с определенной уверенностью сказать, что длинные планки «собирались» в пару наголенников с дополнением в виде носка или чехла из кольчужного полотна, призванного защищать подъем ноги. Короткие же образовывали манжету единственной кольчужной перчатки. Здесь неуместно начинать разговор обо всех спорах, касавшихся природы такого доспеха, поэтому удовольствуемся конечными выводами (рис. 51). Защитные приспособления похожего типа находили в нескольких скифских могилах, датировавшихся приблизительно 400 г. до н. э. Наголенники не составляют пары, поскольку они разных размеров, но метод крепления кольчуги в обоих случаях различается. Таким образом, по-видимому, здесь, как и во многих других случаях, мы имеем дело с оружием уже достаточно древним, получившим некоторые повреждения до того времени, как его опустили в могилу. Тот факт, что в ящике лежала только одна перчатка, на самом деле не так странен, как это может показаться на первый взгляд: мало кто из воинов шел в бой без щита, а ведь было бы исключительно трудно нести щит на левом предплечье, при этом имея на руке железную манжету. Да и помимо этого неудобства, совершенно ясно, что в такой ситуации дополнительная защита руке была ни к чему. Логично предположить, что эти перчатки, в отличие от обычных, не составляли пары; воину вполне достаточно было одной, она и лежала в том ящике, который обнаружили археологи. Почему при этом туда положили различные наголенники — это загадка, которую вряд ли удастся разгадать. Возможно, что под рукой просто вовремя не оказалось двух подходящих.

^{Рис. 52. Фигура с золотой вазы, найденной в Нагисзентмиклосе}

Серьезным доказательством правильности реконструкции явился золотой сосуд, найденный в Венгрии, на котором вычеканена фигура конного воина в обычной длинной кольчуге, но с дополнениями в виде пластинчатых наголенников и перчаточных манжет (рис. 52). Кроме того, на его бедра, судя по виду, натянуты кольчужные штаны, но возможно, что это была всего лишь попытка изобразить нижнюю часть кольчуги, откинутую вперед и назад для удобства верховой езды. Надо заметить, что во всех длинных кольчугах сбоку были разрезы, позволявшие беспрепятственно садиться в седло. Вы понимаете, что при всей гибкости кольчужного полотна сидеть в нем было бы крайне неудобно, если бы не эти разрезы. Изображение абсолютно такой же вещи мы увидим на гобелене из Байе, где все норманнские воины, кажется, одеты в огромные «шорты» из кольчужного полотна. Сокровище, частью которого являлся этот сосуд, датируется приблизительно 860 г., т. е. значительно позднее, чем планки из Вальсгерде, но вооружение хорошо экипированного воина практически совсем не изменилось с латенского периода, т. е. приблизительно с 100 г. до н. э. Еще одно свидетельство в пользу того, что в то время использовали перчатки с кольчужными манжетами, найдено на пластинах шлемов из Саттон-Ху, Упсалы (восточный курган) и Венделя, могила 1 (рис. 53). Очень интересную параллель можно провести между этими фигурами и золотыми пластинами производства лангобардов, на которых обнаружены очень похожие изображения, и это еще раз доказывает наличие близких культурных связей между всеми скандинавскими народами. Хотя ни на одной из этих фигур не было изображений пластинчатых наголенников или перчаток, из описания, данного Полом Диконом (приблизительно в 600 г.), мы достоверно знаем, что в тот период лангобарды действительно носили наголенники.

^{Рис. 53. Латная рукавица с манжетой со шлема, найденного в Саттон-Ху. Британский музей}

Элементы военной добычи, которые я только что описал, принадлежат к имуществу вождей, но, как говорится в сагах, ими часто пользовались и воины более низкого ранга. Они предназначались не для красоты, а для того, чтобы их носили в бою, и не было более почетного дара, хотя в то же время и такого, который труднее было бы заслужить. Зато не было и сословных различий — оружие из рук своего вождя мог получить любой отличившийся воин, вне зависимости от своего богатства, положения или славы. По-видимому, человек, совершивший исключительный поступок, изначально считался достойным любых почестей, а почести выше этой тогда не было.

Я сосредоточил большую часть своего внимания в этой главе на оружии скандинавских народов, поскольку уверен, что оно представляет вооружение подавляющего большинства мигрирующих племен того времени. На материале из Саттон-Ху мы смогли убедиться, что амуниция правителей Восточной Англии практически во всех отношениях соответствовала той, которая принадлежала королям Швеции. По этому же признаку можно сделать вывод, что готы, лангобарды и вандалы были вооружены подобным же образом. Но вот как насчет франков? О них у нас много информации, но источники ее относятся скорее к литературе, чем к археологии. В общем, вполне ясно, что эти люди совсем не были так хорошо экипированы, как другие их современники, — этот факт вполне соответствует тому впечатлению дикости, которое они производят. Благодаря материалу из недавно открытой могилы воина в Моркене, датируемой VI в. н. э., мы знаем, что у франков были надежно вооруженные вожди. Здесь особый интерес представляют исключительно хорошо сохранившиеся шлемы. У них есть общие черты с типами из Саттон-Ху и Венделя, но гораздо больше принципиальных отличий: сам шлем имеет форму, более похожую на конус, и сделан из нескольких панелей, вертикально закрепленных в свободном пространстве между деталями основы, представляющих собой ленты, широко расходящиеся внизу, над бровями, и соединяющиеся в своей верхней части (рис. 54). В этом месте шлем заканчивается маленьким пустотелым креплением, служившим для установки воинского значка — или, возможно, плюмажа. Боковые пластины шире и по форме ближе к римскому типу, а вместо задней пластины шею прикрывает нечто вроде коротенькой «шторы» из кольчужного полотна, которая крепится с помощью мелких дырочек, просверленных в нижнем крае полоски основы. Фактически этот шлем идентичен тем изделиям даков II в. н. э., которые так ясно видны на барельефах в основании колонны Траяна (см. рис. 35). Кроме того, этот шлем заметно похож на другие, найденные в Персии и датирующиеся периодом правления династии Сасанидов. Если же добавить султан из перьев наверху, то получится форменный головной убор византийских кавалеристов VII в.

^{Рис. 54. Шлем из могилы вождя франков, жившего в VI в. Моркен}

Другим объектом, найденным в могиле в Моркене и представляющим особый интерес, является «камень жизни», лежавший подле меча. Дело в том, что это очень красивое изделие из пенки, оправленное в золото.

Племена франков, которые заполонили долины рек Сены и Луары, объединившись под строгим началом Хлодвига (Кловиса), все еще очень напоминали своих предков, о которых рассказывали Тацит и Сидоний Аполлинарий в 460 г. Приблизительно ста годами позже Агафий говорит о них практически в тех же выражениях, а это доказывает, что завоевание Южной Галлии мало отразилось на их обычаях и военной организации. Рассказывая о победе Аэция над королем франков Клодионом, Сидоний пишет:

«Это раса высоких людей, закованных в тесно прилегающие к телу доспехи с поясом, обернутым вокруг талии. Они бьют топорами и бросают копья с огромной силой и при этом никогда не промахиваются. Щитами эти люди действуют очень умело и бросаются на врага так быстро, что, кажется, опережают полет копий».

Про копий во многом так же описывает ужасный рейд в Италию, который франки предприняли в VI в.; Агафий через век говорит, что вооружение этого народы было очень бедным, они не носили ни кольчуги, ни поножей. Однако он упоминает об очень характерной пике, ангоне, которую они использовали постоянно и которая могла быть как режущим, так и колющим оружием. Древко этой пики покрывали железом так, что дерева практически не было видно; наконечник украшали два шипа. Франки метали ангон во время атаки; он вонзался в щит противника, который уже не мог вытащить оружие, поскольку шипы намертво застревали и не отпускали наконечник, не мог он и перерубить его благодаря защитной железной оболочке древка. Вес копья тянул щит вниз, и владелец ангона мог спокойно приблизиться, поставить ногу туда, куда вонзилась пика, прикончить врага, уже не прикрытого щитом.

Этот тип копья, ангон, во многом похож на римский пилум и, по моему мнению, именно от него и произошел. Франки (которые очень рано вступили в контакт с римлянами) могли быть первыми из всех варварских племен, которые начали использовать такое оружие, но они ни в коем случае не были единственными, кто это сделал; англосаксы и скандинавы тоже сражались такими копьями, в особенности первые. В могиле Саттон-Ху оказалось семь ангонов, а еще больше найдено в бесчисленных захоронениях от Норвегии до Испании. Наконечники у большей части этих находок заметно больше по размеру, чем обычный наконечник пилума, а древки не являются, как, по-видимому, предполагал Агафий, деревянными планками в железном чехле, а, напротив, целиком состоят из железа и выкованы так, что составляют единое целое с наконечником. Здесь действительно есть нечто вроде чехла, от 4 до 8 дюймов в длину; он соединяется с длинной и тонкой, но твердой шейкой наконечника (длиной от 10 до 30 дюймов), на конце которой расположена широкая головка с шипами (рис. 55).

^{Рис. 55. а — крылатое копье, b — ангон}

Другой тип оружия, очень характерный для франков, — это короткий и легкий метательный топор. Латинские писатели всегда называли его «Francisca», и теперь трудно сказать, происходило ли это название от народа, который часто использовал такое оружие, или сам народ назвали по имени любимого боевого топора. Кроме того, в некоторых местах мы читаем, что его еще называли «Frakki». Возможно, что последняя причина является наиболее вероятной, поскольку вполне разумным выглядит предположение, что лангобардов назвали так благодаря характерному оружию, и саксы, возможно, получили свое имя из-за довольно характерной привязанности к мечу-саксу. Очень забавно думать о том, что гордое имя Франции могло бы появиться благодаря маленькому боевому топору, принадлежащему самой варварской из всех тевтонских рас (рис. 56). Этого нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть (во всяком случае, на основании Имеющихся источников), но есть достаточно прямые ассоциации с историями других народов, говорящими в пользу правильности этой теории.

^{Рис. 56. Франкский метательный топор}

Первое упоминание о том, что среди франков встречаются конные воины, принадлежит Прокопию, который рассказывает о том, что, когда Теудеберт в 539 г. вторгся в Италию во главе огромной армии, его окружали несколько всадников-телохранителей. В следующие два столетия состав франкских армий, так же как и их вооружение, оставался практически без изменений — это была большая толпа плохо вооруженных и недисциплинированных пехотинцев, не носивших доспехов. Короля окружал небольшой отряд охраны, состоящий из конных воинов. Судя по всему, их количество несколько возросло к концу периода правления Меровингов; но по отношению к армии в целом оно было еще очень невелико.

Это был век героев, одни из них легендарные, другие — реальные исторические личности: эпоха Сигурда и Артура, Беовульфа, Хрольфа Краки, Кловиса и Гейзериха и Велизария; таинственная переходная зона истории, где факты и легенды перемешивались между собой. С этого момента и далее мы окажемся на твердой исторической почве, поскольку начиная с эпохи викингов история в том виде, в котором она существовала, пришла на север. Однако в этом случае задача человека, изучающего археологию войны, становится еще тяжелее, поскольку по мере того, как богаче становится документальный материал, все меньше и меньше материала археологического. После этой эпохи больше не встречаются залежи священных артефактов и языческие погребения; все, что осталось нам от оружия, это находки, которые, по счастью, удается сделать в ложах рек или на полях сражений. Теперь во многих случаях придется заменять реальные примеры их копиями со статуй или иллюстраций к манускриптам, которым, впрочем, вполне можно доверять.

Примечания:

1

В моей коллекции находится меч, который, судя по всему, может служить доказательством существования торговых связей между Восточным Средиземноморьем и Западной Европой. Этот образец, характерный для микенского типа, тем не менее найден в Темзе.

6

Хотя это часто приходится доказывать, но, без сомнения, так оно и есть.

7

Hungary (англ.).

8

Кольчуга (англ.).

9

Здесь и далее перевод В. Тихомирова. (Примеч. пер.)

10

Такой желоб представляет собой канавку или канал, идущий до середины лезвия. Он предназначен для того, чтобы укрепить и облегчить клинок.

11

Исландские саги в 2 т. Т. I. Пер. О. Смирницкой.

12

Шведскими учеными недавно были высказаны некоторые сомнения по поводу точности этой реконструкции; они предположили, что изначально он представлял собой овал.