Правда восьмая. Правда о роли евреев в Российской империи

Когда черпается счастье полной миской,

Когда каждый жизнерадостен и весел,

Тетя Песя остается пессимисткой,

Потому что есть ума у тети Песи.

(И. Губерман)

Очень трудно сказать, хотел ли Александр II «исправить» злосчастных иудеев. Если и хотел — он выбрал более успешный способ, чем его папа и дядя.

В царствование Александра II эмансипация евреев стала частью всей его работы по преобразованию России. Уже в 1856 году он отменил особые правила взятия рекрутов-евреев и вообще отменил институт военных кантонистов. Мальчики моложе 20 лет, уже взятые по раньше действующим законам, возвращались домой. Это — единственные в истории евреи-кантонисты, часть которых вернулась в свою среду. Те, кто мог «преувеличить» давление, оказанное на них, чтобы сделать их христианами, кто мог рассказать, что с ними делали, в самой еврейской среде.

Отслужившие же полный срок евреи могли селиться в любом месте Российской империи, без ограничения. «По усмешке истории и в форме исторического наказания: из тех осевших потомков кантонистов Россия и романовская династия получили и Якова Свердлова».[183]

Честно говоря, я не очень понял эскападу почтенного мэтра: за что именно наказание? За призыв кантонистов? То есть за взятие налога кровью с русских евреев? Тогда я согласен — породив и науськав на Россию Якова Свердлова, Провидение могло таким способом и наказывать. На фоне огнедышащих драконов и мохнатых чудовищ-людоедов как-то не смотрится злобный чахоточный еврей, но почему бы ему и не стать хотя бы частью «исторического наказания»? Истребить казаков так, как Свердлов, не смогла бы даже дюжина гигантских троллей, а сделать с Москвой то, что сделал с ней Лазарь Каганович, не сумели бы целые эскадрильи летучих огнедышащих драконов.

Но, по-видимому, Александр Иванович имеет в виду нечто иное: «Если при Николае I правительство ставило задачу — сперва реформировать еврейский внутренний быт, постепенно разряжая его через производительный труд и образование и так ведя к снятию административных ограничений, то при Александре II, напротив, правительство начало с быстрого снятия внешних стеснений и ограничений, не доискиваясь до возможных внутренних причин еврейской замкнутости и болезненности, надеясь, что тогда сами собой решатся и остальные проблемы».[184]

По-видимому, Александр Исаевич всерьез считает «внутренний еврейский быт» настолько страшно «отрицательно заряженным», что даже преступления эпохи Николая I не кажутся ему крайностями, не достойными цивилизованного государства и общества.

Тут возникает один только вопрос: интересно, а что запел бы наш гигант национального возрождения, возьми правительство США в кантонисты его собственных сыновей? В конце концов, пользуясь гостеприимством правительства США, Александр Исаевич занял позицию, которую он, судя по всему, упорно приписывает евреям. Он жил в стране, пользуясь всем, что она может дать — от высокого уровня жизни до полной правовой защищенности, а сам даже государственный язык выучить не удосужился (а вот Свердлов по-русски говорил свободно…). Все время жизни в США Солженицын беспрестанно и назойливо подчеркивал, что он не американец, а русский, и постоянно ругал США за «неправильную» политику в отношении СССР. Чем не еврей, признающий себя одновременно гражданином страны проживания и Израиля? И нагло «критикующий» весь мир за «неправильное отношение» к Израилю? Разница в чем?

Коль скоро так, почему бы правительству США, реформируя и разряжая внутренний семейный быт Солженицыных, не взять его сыновей в кантонисты, не перекрестить их в методистской церкви и не запретить им говорить по-русски? И — никаких отлучек старшим Солженицыным из Вермонта! Пусть это будет у них черта оседлости, а то ведь какой-то из потомков Солженицына, если ему разрешить, еще и революцию устроит.

Представляете, как взвыл бы тогда Солженицын! Вот было бы зрелище: современный пророк, лично беседующий с Господом Богом, в приемной организаций по правам человека — в тех самых, по поводу которых он врал и клеветал не одно десятилетие!

Полезно бывает поставить себя на место другого; поставить бы, а уж потом о чем-то и судить.

…Александр же II в 1858 году собирает седьмой по счету «Комитет по устройству быта евреев» под председательством графа Блудова. Одновременно в губерниях собирает местные комитеты, и они переправляют в Петербург и свои мнения, и мнения частных лиц по «еврейскому вопросу». И выявилось колоссальное разнообразие мнений — что вообще тут можно сделать.

Новороссийский генерал-губернатор Строганов стоял за безотлагательное, единовременное и полное уравнение евреев во всех правах, и его поддерживало до трети членов комитета.

Но было и мнение, что нельзя открывать евреям равноправие до того, как поднимется уровень образования и культуры самого русского народа. А то ведь темная масса крестьян и мещан не сможет устоять перед экономическим напором евреев.

Видимо, правительство понимает, что имеет дело с очень образованным народом.

Раздавались и голоса о том, что евреи стремятся вовсе не к слиянию с россиянами, а к получению гражданских прав при сохранении своей сплоченности, спайки и обособленности. Давать им равноправие вообще нельзя, этому подозрительному народу.

Комитет, как и следует ожидать, занял в 1859 году промежуточную, среднюю позицию, заметив, что «в то время как западно-европейские евреи по первому приглашению правительства стали посылать своих детей в общие школы и сами более или менее обратились к полезным занятиям, русскому правительству приходится бороться с предрассудками и фанатизмом евреев». И потому «уравнение евреев в правах с коренными жителями не может иначе последовать, как постепенно, по мере распространения между ними истинного просвещения, изменения их внутренней жизни и обращения их деятельности на полезные занятия».

Для сведения всех читателей, но особо для евреев, черпающих свои суждения из еврейских националистических журналов типа «Лехаима» и «22» — Комитет занял позицию более либеральную, чем очень многие евреи. Скажем, в 1856 году именитые петербургские купцы направили царю ходатайство о даровании льгот «не всему еврейскому населению, а лишь отдельным категориям» — то есть молодому поколению, «воспитанному в духе и под надзором начальства», а также «высшему купечеству», и «добросовестным ремесленникам».[185]

В 1862 году состоялось новое прошение, «о предоставлении равноправия» всем окончившим гимназию, потому что гимназисты «не могут же не считаться людьми, получившими европейское образование».[186]

Как видите, правительство Александра II гораздо либеральнее и собирается уравнивать в правах несравненно более широкий круг лиц, чем уже прикормленные и живущие в тепле еврейские купцы. Ах, эта еврейская солидарность! Ах, эта пресловутая еврейская спайка и сплоченность, которой так боялись высшие чиновники Российской империи!

Как ни парадоксально, но отмена крепостного права была невыгодна огромному числу евреев. Во-первых, раньше над крестьянами висело требование помещика: продавать свою продукцию и покупать городскую через еврея-посредника. Теперь «освобожденный от зависимости крестьянин стал меньше нуждаться в услугах еврея», потому что смог сам продавать и покупать, мало нуждаясь в посредниках.

А дворяне, раньше отдававшие свои земли в аренду, теперь вынуждены сами вести хозяйство, без арендаторов. Интенсификация хозяйственной жизни ударила по той трети евреев, которые и паразитировали на бесхозяйственности, лености, неумении и нежелании работать.

Почти таким же по силе ударом стала отмена казенных откупов в 1861 году. Раньше ведь «откупщик» было почти что синонимом «еврей-богач»; основные состояния делались как раз на откупах.

Печальные последствия имело и введение новых таможенных тарифов 1857-го и затем 1868 года — эти тарифы сделали очень мало выгодной контрабанду, и тем тоже разорили массу народа.

Было и хорошее: например, в 1859 году сняли запрет 1835 года на аренду и управление помещичьими землями, а скоро разрешили и покупать землю евреям.

Эти меры гораздо серьезнее изменили экономический и общественный строй еврейского «штетла», чем все полицейские меры Николая I. Из чего следует — хотите быть антисемитами? Хотите причинять евреям действительно серьезный вред? Поскорее становитесь либералами.

В 1859 году право жительства вне черты оседлости получили купцы 1-й гильдии. В 1861 году — и купцы 2-й гильдии могли поселяться в Киеве, а в Николаеве, Севастополе и Ялте — все три гильдии.

Еще раньше профессура и магистры наук могли селиться где угодно; хотя вроде бы никакого указа не было, но традиционное уважение к образованным людям открывало им дорогу в общество. С 1861 года имеют право селиться где угодно кандидаты университетов — то есть все окончившие их, а также «лица свободных профессий». За пределы черты могли выезжать все поступающие в высшие учебные заведения, где бы они ни находились. Едешь себе в Петербург и даже в Казань или в Томск, и если поступил — то остаешься на все время обучения, и потом тоже остаешься… Главное — хотеть учиться и проявлять нужные способности.

В 1863 году евреям разрешено винокурение в Сибири — и Западной и Восточной, потому что они «замечательнейшие специалисты по части винокурения». Вскоре евреи-винокуры получили право селиться в любых местах империи.

С 1865 года указ о винокурах очень расширили — теперь право селиться в любых местах империи получают все ремесленники, пока они занимаются своим ремеслом. На самом деле эти «ремесленники» занимались порой самыми невероятными вещами, вплоть до поисков философского камня, но это уже второй вопрос. Позже понимание того, кто же такой «ремесленник», расширилось, с одной стороны, до всех квалифицированных рабочих, особенно связанных с издательской работой. А с другой — до торговцев продуктами ремесла. Потому что как провести грань между производством сапог и их продажей? И кто виноват, что почтенному ремесленнику приходится в пять раз дольше торговать сапогами, чем их делать?!

С 1879-го разрешено жить где угодно акушерам и ветеринарам, а также всем «желающим учиться фельдшерскому искусству». Истинным перлом тогдашнего правосознания стал приказ министра внутренних дел Макова в 1880 году — кто сумел даже незаконно, но нарушить черту оседлости, того надо оставить на жительстве, где он уже живет. А назад уже не высылать.

В Петербурге появляются такие купеческие фамилии, как Гинцбург, Розенталь, Варшавский. Государственным секретарем при Александре II стал Е. А. Перетц, сын откупщика Абрама Перетца.

В 1880–1881 годах в Петербурге числилось официально 8993 еврея, а по петербургской «местной» переписи в 1881-м — 16 816. К 1910 году число петербургских евреев колебалось от 30 до 40 тысяч, а перед самой Первой мировой войной превысило 40 000 человек.

В Москве к 1881-му проживало порядка 16 тысяч евреев, но это официально, а местной переписи городские власти не проводили. Московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова упрекали в слишком большом покровительстве евреям. Ходил упорный слух, что его дружба с Лазарем Соломоновичем Поляковым не бескорыстна — что, мол, ведущий банкир Москвы открыл для генерал-губернатора счет на любую сумму.

Может быть, и так, но ведь это именно еврейские купцы связали рынок Москвы с рынками Запада. Особенно возмущались по этому поводу жившие в Москве немцы — на место посредников метили именно они.

В Киеве в 1862-м жили полторы тысячи евреев, а в 1913-м — 83 тысячи, и это опять же — официально. Фактически же, «несмотря на частые полицейские облавы, которыми славился Киев, численность его еврейского населения намного превосходила официальные данные».[187] К началу XX века 44 % всех киевских купцов были еврейского происхождения.

Во внутренних губерниях России к 1880-м годам жили 34 тысячи евреев, из них 28 тысяч — ремесленники. К началу XX века не было ни одного сколько-нибудь значительного города в России, где не жили бы евреи, не было бы синагоги и еврейской общины.

Поскольку Самаро-Оренбургская железная дорога строилась евреями — Варшавским и Горвицем, множество даже самых незначительных должностей заняли на ней евреи. Так называемые «ремесленники» стали не только обслуживать Самарскую железную дорогу, но и торговать самарской пшеницей, в том числе первыми стали вывозить ее за границу. В итоге к 1889 году в Самаре «проживало более 300 еврейских семейств, не имеющих правожительства».[188]

В Вязьме на 35 тысяч населения евреев было около 2 тысяч. В том числе «все три аптекаря, все шесть дантистов».

Даже в области Войска Донского с 1880 года числят порядка 25 тысяч евреев: содержателей гостиниц и ресторанов, парикмахерских, мастерских, портных, часовщиков, торговцев.

В Красноярске, лежащем в 3500 километрах от Москвы (после проведения железной дороги до Красноярска в 1895 году ехали от Москвы восемь дней), в 1912 году проживало около 3000 евреев. В глухо провинциальном Ачинске, городишке в 300 верстах к западу от Красноярска по железной дороге, при населении в 12 000 человек жило 400 евреев. При этом евреям принадлежала ни много ни мало треть общего жилого фонда города, находящегося в частных руках.

Способов нарушить черту оседлости и уйти подальше от вымороченных, бесперспективных местечек было много. Например, несколько богатых евреев делали складчину, и кто-то один становился «купцом 1-й гильдии». Остальные же устраивались к нему в «приказчики», «секретари» и так далее и тоже уезжали из «черты».

Отставной солдат, который имел право жить где угодно, «усыновлял» кого-нибудь (бывали случаи, что до пяти человек). Солдату платили пенсию, а его новоиспеченные «сыновья» получали возможность жить где угодно.

Ремесленник получал вид на жительство… И вот «ремесленник» Неймарк заводит фабрику, на которой работают 60 наемных рабочих — все, разумеется, тоже ремесленники. «Ни денежная, ни образованная верхушка евреев стеснений „черты“ не испытывала, свободно расселялась по внутренним губерниям и по столицам».[189] В общем, люди как-то устраивались, и это вызывало новую порцию раздражения. Особенно в связи с ростом влияния богатых евреев в городском самоуправлении.

К 1872 году 89 % всех винокуренных заводов было в аренде у евреев, а к 1880-м годам в губерниях черты оседлости им принадлежало до 76 % всех винокуренных заводов, и по большей части они носили «характер крупно-промышленный».[190]

В 1878 году 60 % вывоза хлеба было в руках у евреев, а в дальнейшем «вывоз хлеба осуществлялся исключительно евреями».[191] Колоссальный по объему экспорт хлеба из Одессы уже в 1880-е годы был практически полностью в еврейских руках.

Единственное место в Российской империи, где стремительное экономическое продвижение евреев было ограничено запретом приобретать и арендовать недвижимость, — это области Войска Донского. Объяснение этому запрету давалось простейшее: «слишком поспешная эксплуатация местных богатств и быстрое развитие промышленности… сопровождаются обыкновенно чрезвычайно неравномерным распределением капитала, быстрым обогащением одних и обеднением других».[192] А коль скоро казаки должны являться на службу на конях и со снаряжением — то нет, допустить евреев в область Войска Донского — нельзя!

Уже из этого решения правительства видно, до какой степени экономическое развитие и имущественное расслоение ассоциируются с евреями. Куда еврея не пустили — там и сохраняется тихая дореформенная жизнь. «Пока у русского рубль обернется 2 раза, у еврея он обернется 5 раз».[193] Считать ли, что еврейский капитализм так уж вреден для всех остальных? Не уверен. Ведь после изгнания евреев из Киева жизнь там вздорожала, а отнюдь не подешевела. Выгодное это дело — оборачивать рубль пять раз, пока у других он обернется только два раза. Так что печалиться надо не о еврейской оборотистости — плакать надо скорее о том, что в руках у русских купцов рубль оборачивается недостаточно быстро.

Впрочем, есть группа русских купцов, у которых рубль крутится также… или по крайней мере в сравнимых масштабах, быстро, как и у евреев — это старообрядцы. Если еврейский капитал меньше представлен в Москве, чем в Петербурге, если «промышленное чудо» Сормова, Иванова, Нижнего Новгорода и других городов центра России почти никак не связано с евреями — это не из-за запретов правительства, устроившего эдакую «русскую резервацию» вокруг Первоапостольной. Дело тут в тароватости, в энергии местных купцов, в их способности делать «не хуже» — и только.

В эпоху Александра II ослабевает прессинг на старообрядцев, им разрешено, наконец, хотя бы не скрываться и не прятаться, как прятались в свое время марраны, продолжавшие тайно исповедовать иудаизм. И начинается расцвет русского капитализма в Москве… Это эпоха основателей семейных состояний: Гучковых, Милюковых, Рябушинских, Третьяковых и многих, многих других, менее богатых и известных.

А одновременно и по тем же причинам «в эпоху Александра II вся богатая еврейская буржуазия… была… лояльна к монархии. Именно в это время создались крупные состояния Гинцбургов, Поляковых, Бродских, Зайцевых, Балаховских, Ашкенази».[194]

Но и потом, когда еврейская буржуазия стала куда менее лояльной к престолу, еврейский капитал — и уже сложившиеся группировки, и поднимающиеся новые буржуа — проникали в самые невероятные места. Евреи вели торговлю скотом в Забайкалье, занимались добычей угля в Анжеро-Судженском бассейне, золотодобычей на Лене. «Ленскому золотопромышленному товариществу», в котором основная часть акций принадлежала сыновьям барона Гинцбурга.

Условия жизни и труда на этих приисках — 15–16 часов рабочий день, система штрафов, скверное питание, очень низкая зарплата — вызвали 29 февраля 1912 года стихийную забастовку на Андреевском прииске. Поводом к забастовке стала выдача гнилого мяса в лавке.

Забастовщики требовали не так уж много — восьмичасового рабочего дня, отмены штрафов, повышения зарплаты на 30 %… В общем, никакого покушения на основы основ. Никаких шагов навстречу администрация приисков не сделала, и забастовка распространилась на остальные прииски Лены, Витима и Олекмы. Правление не нашло ничего умнее, как договориться о посылке войск. Власти арестовали почти всех членов стачечного комитета — так сказать, главных бунтарей. 4 апреля толпа рабочих, больше двух тысяч человек, двинулась к правлению Надеждинского прииска, чтобы вручить чиновникам прокуратуры свой протест и потребовать освобождения товарищей. По команде жандармского ротмистра Терещенкова солдаты открыли огонь; около 270 человек было убито или скончалось потом от ран; порядка 250 было ранено. Точной цифры потерь мы уже никогда не узнаем, потому что многие хоронили своих покойников, не поднимая шума; многие раненые старались отлежаться, не сообщая о причинах своего состояния.

Ленский расстрел, что называется, вошел в историю. Он вызвал по всей империи стачки и митинги протеста, в которых поучаствовали не меньше 300 тысяч человек. И либеральная, и революционная интеллигенция использовала его в своих целях — для беспощадной критики политического строя Российской империи и правительства.

«Во всей разъяренной либеральной прессе никто на главных акционеров, включая сыновей Гинцбурга, не указал», — высказывает свое мнение почтенный мэтр, ветеран борьбы с коммунизмом Александр Исаевич Солженицын. Действительно — вон они, главные виновники — Гинцбурги! Любя идею эксплуатации жидами русского народа, Александр Исаевич создает у читателя полное впечатление — вот оно! Мелкие арендаторы спаивали народ, Гинцбурги же с той же беспощадностью кормили рабочих гнилым мясом, а не ели — расстреливали.

Только вот не договаривает почтенный мэтр (как ему это, увы, свойственно). Не договаривает он, что в правлении акционерного товарищества «Лензолото» кроме Гинцбургов состояли еще знаменитый А. И. Путилов («Путиловский завод» в Петербурге), А. И. Вышнеградский, а в числе крупных акционеров состояли граф С. Ю. Витте и Императрица Мария Федоровна — мама Николая II. Имея такую «крышу», правление и вело себя так решительно во время стачки… На фоне таких акционеров и Гинцбурги казались сущей мелочью. Так что, боюсь — какие бы неправильные выводы ни делали революционеры, но главных виновников они называли правильно, и были это не Гинцбурги.

Еврейский же капитал в 1880-е годы проникает и в судоходство. В 1883 году под руководством Давида Марголина создавалось крупное судоходное общество для перевозок по Днепру и его притокам. В 1911 году флот общества насчитывал уже 78 пароходов, осуществлявших 71 % всех перевозок в бассейне Днепра.

…И в торговлю нефтью и нефтепродуктами. В начале XX века в Баку «крупнейшими были фирма „Мазут“, принадлежавшая братьям С. и М. Поляк и Ротшильдам», «имеющие за собой Ротшильда»… «Каспийско-Черноморское товарищество».[195] Добывать нефть «Мазут» не имел права, но занимался нефтеперегонкой и торговал керосином и бензином.

В 1912 году 92 % всей хлебной торговли Российской империи было в руках евреев.

Говоря о банковском деле, легче назвать банки, в которых не было евреев ни в числе видных акционеров, ни в дирекции, ни среди крупных служащих. Это Московско-Купеческий и Волжско-Камский банки.

Порой правительство пыталось сдерживать рост еврейского капитала. В 1903 году введен был запрет евреям приобретать «недвижимые имущества по всей Империи, вне черты городов и местечек». То есть реально — запрет владеть сельскохозяйственными угодьями. Как и все остальные запреты того же рода, своей цели он не достиг.

«Еврейские помещики имели при царской власти более 2 миллионов гектаров земли (особенно при сахарных заводах на Украине, а также большие имения в Крыму и в Белоруссии)».[196] Барону Гинцбургу принадлежали в Джанкойском районе 87 тысяч гектаров, фабриканту Бродскому десятки тысяч гектаров. Вместе с сыновьями Бродский к началу XX века «прямо или косвенно контролировал 17 сахарных заводов». Моисей Гальперин владел восемью свекольными заводами и примерно 50-ю тысячами гектаров земли.[197]

Всего же «Около сахарной промышленности питались сотни тысяч еврейских семейств в качестве посредников при продаже сахара и т. д.».[198] Не удивительно, что среди евреев было так много врагов столыпинской реформы: «аграрные реформы, основанные на передаче земли исключительно в руки тех, кто обрабатывает ее личным трудом, нарушили бы интересы некоторой части еврейского населения, находящегося при больших хозяйствах еврейских землевладельцев».[199]

Замечу еще, что земли, сосредоточенные в руках евреев-помещиков до 1903 года, оставались у них. Помещик Бронштейн — папа Льва Троцкого и родственник Веры Инбер, оставался помещиком вплоть до 1918 года. В этом достопамятном году он счел нужным приехать к сыну в Петроград и высказать о нем все, что думает по поводу революций и участия в них «сыночков почтенных людей». К чести Льва Троцкого — его отец не сгинул в подвалах ЧК.

К Первой мировой войне евреи, вопреки всем попыткам их сдерживать, составляли 35 % торгового класса России — при том, что было их б миллионов из 150 миллионов населения империи. То есть 4 %.

Еще при Николае I отменен кагал. Эту меру некоторые еврейские историки (казалось бы, уже в силу своего интеллекта далекие от авторов «Лехаима») изволят трактовать, как одно из «законодательных ограничений»: как «вмешательство во внутренние дела» еврейства.[200]

На само это обвинение отвечу коротко: вероятно, проживающий в Иерусалиме господин Зельцер запамятовал: Николай I был законным императором суверенной Российской империи. Евреи-ашкенази были подданными царя и приносили ему присягу. С точки зрения и международного, и внутреннего российского, и какого угодно иного законодательства они были точно такими же подданными российской короны, как и этнические русские, — например, как столь неуважаемые большинством евреев русские крестьяне.

Можно по-разному относиться к стремлению правительства Российской империи разрушить общину и освободить своих подданных от остальных пережитков первобытно-общинного строя. Некоторые люди считают делом чести добиваться, чтобы их народ был свободен, и в этом видят свой национализм. Другие стараются изо всех сил, чтобы их народ ходил исключительно строем под руководством старейшин и чтобы начальство и всяческие бурмистры могли бы вторгаться в частную жизнь любого русского или еврейского мужика. Эти люди тоже мнят себя сторонниками общественного и народного блага — иногда искренне, а, как показывает опыт, чаще — за мзду. Господин Зельцер вправе думать по-другому, его дело. Но если евреи хотели развития, хотели реального уравнивания в правах с остальным населением Европы — им следовало освободиться от кагала как можно быстрее, и всякий, помогающий им в этом, — их друг.

А самое главное — действия Николая I и его правительства не становятся актом «вторжения во внутренние дела». Потому что у евреев в Российской империи не было никаких таких внутренних дел. Вам понятно, господин хороший? А нет, так оставляю вас с вашим непониманием, дело ваше.

Итак, причинив евреям (и русским тоже) невероятное количество зла, Николай I совершил хотя бы один хороший поступок — упразднил кагальную организацию. С отменой рекрутской повинности в 1856 году и особой подати в 1863-м, власть общины резко ослабевает. Настолько, что еврей реально может с ней больше совсем не считаться — возникни у него такое желание.

И это в то самое время, когда русских крестьян, освобождая от крепостной зависимости, оставляют в тисках этой самой замечательной общины!

При Александре II, если еврей поступал на службу, никаких ограничений на его продвижение не накладывалось. «С получением чина действительного статского советника евреи на общих основаниях возводились в потомственное дворянство».[201] С 1865-го разрешен прием иудаистов в военные врачи, затем, с 1866 и 1867 годов, врачам-евреям разрешено служить по министерствам народного просвещения и внутренних дел.

И до этого многие крещеные евреи достигали в Российской империи высокого положения. Можно назвать лейб-медика Павла I Блока — прадеда поэта; министра графа Канкрина, сына раввина, при Николае I; военного врача, статского советника Максимилиана Гейне (брата поэта); генерала-губернатора Безака; Гирса, дипломата, министра при Александре II, директора Александровского лицея Саломона, шталмейстера двора (придворный чин III класса, равный тайному советнику в штатской службе и генералу в военной); генералов Кауфмана-Туркестанского и Хрулева, а в Департаменте полиции Виссарионова и Гуровича.

Но тут уже идет речь о несколько другом явлении — о дворянах, исповедующих иудаизм и говорящих дома на идиш. По переписи 1897 года 196 человек дворян называли своим родным языком «разговорно-еврейский жаргон», то есть идиш. А среди личных дворян и чиновников таких уже 3371 человек. Фабрикант Бродский даже стал предводителем дворянства в Екатеринославской губернии.

200, и даже 3 тысячи человек, — это не очень много в масштабах Российской империи. Даже если добавить сюда примерно 3 тысячи служивших чиновниками выкрестов — все равно получается немного. Но ведь лиха беда начало… Процесс пошел!

Одно из самых фальшивых утверждений в книге А. И. Солженицына — про то, что «в отношении образования почти магическое изменение произошло с 1874 года — после издания нового воинского устава, предоставляющего льготы по службе лицам с образованием».[202]

То есть получается примерно так: евреи кинулись получать образование, желая отсрочки в несении военной службы и ее облегчения. Почему-то почтенный мэтр цитирует и Марка Алданова, который свидетельствует: евреи могли получать теперь офицерские чины, «нередко получали и дворянское звание».[203]

Отметим: у евреев (по крайней мере, у некоторых) в 1870-е годы изменилось и отношение к военной службе?! Как интересно! И уж конечно, никак это не сводится к желанию получить отсрочку. Но главное — так ли уж тесно связаны между собой закон 1874 года и массовый приток евреев в гимназии и университеты?

Момент такого массового притока обязательно^- наступает в каждой стране, где живут евреи и где происходит их эмансипация. В XVIII веке национально озабоченные французские отцы-иезуиты истерически вопили — евреи вытесняют христиан! Евреи расхватывают все стипендии и премии!

В Германии середины XIX века теоретики национального возрождения грустно качали головами: «Евреи — это наше несчастье! Германия стоит на грани иностранного порабощения».

Во всех этих случаях евреи, стремясь к образованию, нимало не спасались от воинской службы. Просто наступал момент, когда изменение условий жизни и пропаганда достигали своего: начиналась эмансипация. Цель европейских правительств оказывалась достигнута! Уже не для единиц, для множества евреев становится ценным не традиционное религиозное образование, а светское, идущее от гоев. Еще деды и даже отцы отвергали его, боясь отступиться от религиозных и традиционных основ. Но пришли другие времена, и новое поколение хочет учиться так же сильно, как предки; так же, как они, считая образование неотторжимым от любого социального успеха… Но учиться хотят уже совершенно другому!

Вот и в России в 1870-е годы стало взрослым поколение евреев, жившее уже в новых условиях. Конечно, смена поколений — дело долгое и трудное, но ведь на рубеже 1850-х и 1860-х годов условия жизни евреев изменились очень круто. Даже круче, чем условия жизни крестьянства.

Жизнь еврейского парня, родившегося в 1830-м или 1840 году, мало отличалась от жизни его отца, родившегося в 1810-м или 1800-м, или даже прадеда, помнящего приезд Екатерины II в Шклов. А вот парень, родившийся в 1845-м или тем более 1850 году, уже не мог угодить в кантонисты. Подростком он видел, как в России происходят (и обсуждаются старшими) разнообразные реформы, а юношей получил возможности, которых не было не только у его отца, но и у брата, если брат старше его лет на десять и даже на пять.

Это изменение — результат работы и правительства, и его добровольных агентов — образованных русских людей. Известно, что знаменитый хирург и врач Пирогов, став попечителем Новороссийского учебного округа, старался убедить евреев в пользе учения. То же самое делали многие русские врачи, преподаватели и просветители.

Еще в начале 1860-х годов евреи вовсе не рвались войти в русскую культуру. Широко известный в более позднее время судебный деятель Я. Л. Тейтель вспоминает, как в Мозыре «директор мозырьской гимназии… часто… обращался к евреям, указывая на пользу образования и на желание правительства видеть в гимназиях побольше евреев. К сожалению, евреи не шли навстречу этому желанию».[204]

Евреи и правда долго не шли навстречу этому желанию. Но постепенно созревал плод усилий множества русских людей и правительства Российской империи. «До половины XIX в. даже образованные евреи, за редкими исключениями, не знали русского языка и литературы, прекрасно владея в то же время немецким языком».[205]

Образованные евреи могли знать Шиллера и, уж конечно, Гейне, но вполне могли вообще не знать Лермонтова и Батюшкова и еле слыхать о существовании Пушкина.

До Крымской войны в еврейской среде считалось, что уж если изучать литературу и культуру христиан — то престижно знать немецкий язык и культуру. После Крымской войны еврейское просветительство шло под мощнейшим влиянием русской культуры.

«Русские веяния ворвались в еврейскую среду в 60-х годах XIX века. До этого евреи не жили, а проживали в России». Еще в 1863 году евреев в гимназиях было по своей процентной норме — 3,2 % и учеников, и всех евреев-подданных Российской империи.

В конце 1860-х началось движение… и во всех гимназиях и прогимназиях страны с 1870-го по 1880 год процент евреев возрос вдвое, достиг 12 % учащихся, в Одесском учебном округе достиг 32 %, а по отдельным учебным заведениям зашкалил за 75 %.

В 1881 году в университетах стало около 9 % студентов-евреев, к 1887 году — уже 13,5 %. На медицинском факультете в Харькове их стало 42 %, в Одесском — 31 %, а на юридическом в Одессе — 41 %.

При этом евреи учились очень охотно и очень часто забирали себе большую часть наград и стипендий. Кроль отмечал, что у молодых евреев, в том числе и у девушек, «стремление к образованию… носило буквально религиозный характер». А что? Очень верно подмечено — именно что религиозный.

Интересно, что деятели первого поколения русско-еврейской интеллигенции родились «почти в соседние годы»,[206] между 1860-м и 1866-м: С. Дубнов, М. Кроль, Г. Слиозберг, О. Грузенберг, Саул Гинзбург. И другие имена родившихся в те же самые годы: М. Гоц, Г. Гершуни, Ф. Дан, Азеф, Л. Аксельрод-«Ортодокс», а П. Аксельрод и Л. Дейч чуть раньше — в конце 1850-х.

Это — верхушка интеллигенции; те, кому суждено стать знаменитыми, богатыми, определять интеллектуальную жизнь русского еврейства и всей Российской империи. Но вот так пишет о своем отце известный русский[207] поэт и писатель Самуил Маршак: «Детство и юность провел он над страницами древнееврейских духовных книг. Учителя предсказывали ему блестящую будущность. И вдруг он — к великому их разочарованию — прервал эти занятия и на девятнадцатом году жизни пошел работать на маленький заводишко… Решиться на такой шаг было нелегко: книжная премудрость считалась в его среде почетным делом, а в ремесленниках видели как бы людей низшей касты… Много тяжких испытаний и горьких неудач выпало на долю отца прежде, чем он овладел мастерством и добился доступа на более солидный завод. И однако, даже в эти трудные годы он находил время для того, чтобы запоем читать Добролюбова и Писарева, усваивать по самоучителю немецкий язык и ощупью разбираться в текстах и чертежах иностранной технической литературы».[208]

В результате по специальности химик-практик, он не получил ни среднего, ни высшего образования, но читал Гумбольдта и Гете в подлиннике и знал чуть ли не наизусть Гоголя и Сальтыкова-Щедрина. В своем деле он считался настоящим мастером и владел какими-то особенными секретами в области мыловарения и очистки растительных масел.[209]

Мама Самуила Маршака «покинув строгую, патриархальную семью… в Витебске… впервые попала в столицу, в круг молодых людей — друзей брата, ходила с ними в театр… слушала страстные студенческие споры о политике, морали, о женском равноправии, зачитывалась Тургеневым, Гончаровым, Диккенсом».[210]

Называя вещи своими именами, парень зубами выгрыз возможность бежать из местечка и построил себе не такую уж плохую жизнь в коренной России, среди гоев. А девушка тоже при первой возможности вырвалась из местечка, и пусть себе штетл живет во времена пророков, давит клопов, пасет коз и розгой вбивает Талмуд в зады не сумевших убежать. Но будущая мама Самуила Маршака не хотела иметь с этим маразмом ничего общего, вышла замуж не за талмудиста, а за техника на заводе. Ей не хотелось ни козы, ни розог, ни клопов, а вот читать в подлиннике Пушкина и быть женой специалиста — хотелось.

В описаниях Самуила Яковлевича звучит нотка обиды за отца, не получившего путного образования; за рано постаревшую мать, всю себя отдавшую семье. На мой взгляд, в этих оценках сказываются мнения, от которых не отказались бы и самые что ни есть средневековые талмудисты: Самуил Яковлевич последовательно считает образование и умственную работу самым достойным, самым благородным занятием для человека.

И сам он реализовал именно такую возможность, и для отца считал ее самой желанной. Яков Маршак, первое поколение, сделал меньше, чем мог бы при других стартовых условиях — и сыну за него больно и грустно. Справедливо ли? Яков Маршак прожил независимую материально жизнь, в которой было чтение в подлиннике Гумбольдта и Гоголя. И вырастил пятерых сыновей, один из которых стал знаменитым русским писателем. Не уверен, что обида за отца в такой ситуации — чувство «чисто еврейское», но, скажем, англосаксы или французы вовсе и не считают, что мастер на заводе — худшая судьба, нежели ученый или писатель. А вот евреи так считают. Талмудисты, от которых сбежал Яков Маршак, и его семья считали, что «книжная премудрость» есть «почетное дело», а «в ремесленниках видели как бы людей низшей касты»… Но ведь точно так же думает и Самуил, удачливый средний сын Якова.

Остается добавить, что старший брат Самуила Яковлевича родился в 1885 году; значит, родители Маршака встретились где-то в конце 1870-х или в начале 1880-х годов. Судя по упоминанию брата матери, других евреев этого поколения, не одни они были такие. Слиозберг, Кроль — люди, вошедшие в историю, во многом делавшие историю. Но за ними и вокруг них стояла толпа, толща. Десятки тысяч менее блестящих, но необходимых в обществе людей — еврейских интеллигентов первого поколения.

Смерть императора Александра II остановила поток эмансипации. О том, как постарался на этот счет благородный русский народ, несущий в себе Бога, мы поговорим в следующей главе.

Что касается образованного русского общества, то и оно вовсе не так расположено к евреям, как обычно пытаются себе это представить. Образ интеллигента, который играет роль спасателя евреев во время погромов, еврейского заступника перед официальными властями, вошел в стереотипы массового сознания.

Но в этот стереотип очень трудно уложить позицию, скажем, И. С. Аксакова: смутно-доброжелательного к евреям и великого сторонника эмансипации в конце 1850-х годов. И такого же яростного антисемита уже спустя восемь-десять лет, в середине-конце 1860-х, особенно же непримиримого врага «просвещенных евреев» (казалось бы, радоваться надо — «нашего полку прибыло», но тут какая-то совсем иная логика).

И таковы же были очень, очень многие из российских интеллигентов того времени. Почему?! С точки зрения Дж. Клиера, в середине 1850-х годов русское общество практически не знает евреев. Еврей — это некий то ли забавный, то ли несимпатичный, то ли «природный» и потому по сути своей добрый… но неизвестный и непонятный никому туземец. Общество, жаждущее «реформ вообще», сначала проникается к нему неким общим расположением — просто потому, что еврей — угнетенный, а теперь подлежащий спасению. Дикий, а теперь подлежащий обучению и приобщению к цивилизации.

В процессе же эмансипации общество сталкивается с уже совершенно реальными, а не книжными евреями, и уж кому они нравятся, а кому и нет.

Кроме того, общество сталкивается с множеством проблем, порожденных самой эмансипацией: например, с проблемой конкуренции за места в учебных заведениях. Теоретические евреи, которых хотело пригреть на своей груди русское образованное общество, никогда не совершали таких нехороших поступков: не мешали поступать в гимназии и университеты, не оттесняли от хлебных местечек…

В результате если еврейский вопрос в 1850-е годы никого особенно не волновал, то к концу 1870-х годов он выходит на одно из самых первых мест по числу упоминаний в периодической печати. А русское общество оказывается резко поляризованным по этому вопросу: от ярких юдофилов до таких же ярких юдофобов.

Консерваторы, а их было много, своими аргументами о разлагающем влиянии евреев на русскую школу «мостили дорогу для процентной нормы при Александре III».

Получается, что за четверть столетия, прошедшие со времени начала реформ, евреи оказались в сложном и противоречивом положении. С юридической точки зрения, их положение улучшилось. Но ценой тому стало неприятие еврейства значительной частью русского общественного мнения. Возникшее в самый канун реформ мнение, что положение евреев требует изменений, сменилось иными настроениями. «В лучшем случае еврейский вопрос рассматривался как проблема, решение которой оказалось более сложным, чем считалось прежде… В худшем — евреи в духе нигилизма были демонизированы, как активные враги русской христианской культуры, как кровавые вампиры, готовые пить кровь русских детей. Они представлялись зловредной эксплуататорской силой, угрожающей как бедным, так и богатым. Общественное мнение, одно время проявляя слабую симпатию к евреям, стало враждебным и скептически настроенным к любому решению еврейского вопроса. Это был заколдованный круг».[211]

В Российской империи не произошло ничего такого, что не происходило множество раз, с разными народами иудаистической цивилизации. Сначала евреи вызывают желание включить их в общество «гоев». Позиция отверженных вызывает сочувствие. Образованность и культура вызывают симпатию. Правительство хочет привлечь к жизни своей страны этих изолированно живущих туземцев.

Но оказывается — вблизи евреи совсем не такие милые, как издали! Их легко и приятно любить, им удобно сочувствовать на расстоянии. А вот вблизи они — очень уж неудобные объекты для любви и сочувствия. Они недостаточно слабые…

Иудеи быстро становятся очень уж сильными конкурентами. Да к тому же по любому поводу каждые двое евреев имеют три разных мнения — в том числе и по поводу русской истории и культуры. Иметь дело с «ними», допускать «их» в образованный русский класс — значит постоянно иметь в виду эти другие, быть может, раздражающие и задевающие чем-то мнения и оценки. В результате у части общества всегда появляется реакция отторжения евреев, нежелание иметь с ними дела, а то и страх перед евреями, как конкурентами.

Образованные боятся конкуренции и того, что их страна, их мир как-то изменятся.

Правительство начинает бояться нашествия слишком многих и не всегда понятных «чужаков».

Народ начинает бояться смены правящего класса.

В Российской империи между 1855 и 1881 годом все шло как обычно, как всегда. Так было в Александрии Птолемеев и Испании Альмохадов, в Италии XIV века и во Франции XVIII столетия.

В 1887 году правительство приняло свои меры, чтобы «еврейский вопрос», паче чаяния, не решился бы и ассимиляции евреев не произошло бы. А то вдруг, не дай боже, и не стало бы на Руси никакого такого вопроса?! И что тогда со всеми нами было бы? Кто бы нам революцию тогда бы делал, а?! Кто бы нас научил демократии?!

Ну вот правительство и заботится, чтобы нам всем стало веселее — и евреям, и русским. Для начала оно не доводит до конца начавшуюся эмансипацию. К концу царствования Александра II все идет именно к этому. Трудно сказать, как все могло бы повернуться, но, по крайней мере, у всех участников событий, и у придворной знати в том числе, было полное ощущение — вот-вот отменят черту оседлости!

Вместо этого был знаменитый закон о процентной норме.

Строго говоря, не было никакого особого закона… То есть особого закона именно о процентной норме. Был совершенно иной закон в июне 1886 года — «О мерах к упорядочиванию состава учащихся в средних и высших учебных заведениях» — пресловутый «Закон о кухаркиных детях», и звучат его положения так: «Предоставить начальникам учебных заведений принимать только таких детей, которые находятся на попечении лиц, предоставляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства».

То есть закон был направлен на то, чтобы не допустить в учебные заведения детей простонародья — «кухаркиных детей», если угодно. А одновременно правительство поручило министру просвещения Делянову издать НЕОПУБЛИКОВАННЫЙ циркуляр на имя попечителей учебных округов.

Теперь по средним и высшим учебным заведениям, «в видах более нормального отношения числа учеников-евреев к числу учеников христианских вероисповеданий»[212] в черте оседлости поступать могло 10 % евреев; вне черты оседлости — 5 %, а в обеих столицах — не больше 3 %.

Во блеск! Циркуляр есть; попечители учебных округов и директора гимназий должны руководствоваться им. Но в то же время циркуляра как бы и нет! Никто не приказывал сокращать число принимаемых евреев!

«Вслед за министерством народного просвещения» и другие ведомства стали вводить «процентные нормы для своих учебных заведений, а некоторые… совсем закрыли их для евреев».[213] Таковы были, скажем, Электротехнический институт, Институт путей сообщения в Петербурге, Военно-медицинская академия.

Отмечу — в этом сказывались не указы властей, а воля образованного класса России. Так сказать, глас народа.

В некоторых частных школах Франции глас народа приводил к тому, что в них не принимали евреев (а была в Марселе частная школа, которую содержали еврейские богачи, и в нее демонстративно не принимали французов: повторялась ситуация с синагогами в Одессе). Иезуиты тоже не учили евреев — точно так же, как в ешиботах не учились христиане. Но ограничения для евреев никогда не были частью политики Франции как государства. Не случайно же в Российской империи правительство изначально постаралось сделать вид, что это не оно проводит политику дискриминации.

Впрочем, народ и правительство были в этом вопросе едины. Правительство даже и не очень скрывало, что это оно ввело «норму». Известный филантроп и общественный деятель, крупный банкир Мориц фон-Гирш вел переговоры именно с К. П. Победоносцевым об отмене «процентной нормы». И Победоносцев с простодушным, где-то даже наивным зверством объяснил позицию своего правительства: мол, дело вовсе не в «полезности» или «вредности» евреев, а в том, что «благодаря многотысячелетней культуре, они являются элементом более сильным умственно и духовно, чем все еще некультурный темный русский народ — и потому нужны правовые меры, которые уравновесили бы „слабую способность окружающего населения бороться“».[214]

Победоносцев даже предложил Гиршу внести какую-то сумму, помочь развитию русского образования… ведь чем быстрее «разовьется» русский народ, тем быстрее «можно будет» и дать равноправие евреям. Что поразительно — Гирш денег дал! Вручил Победоносцеву ни много ни мало миллион рублей. И что уже совершенно невероятно — Победоносцев эти деньги взял![215]

Процентная норма существовала почти 30 лет. Реально она перестала соблюдаться только во время 1916–1917 учебного года, когда все государство Российское уже плыло и рассыпалось на глазах.

У русского правительства удивительная способность: даже слушая свой образованный слой, даже ориентируясь на него, принимать такие законы, которые тут же начинают отторгаться этим же самым образованным слоем. В тех же воспоминаниях С. Я. Маршака описывается, как он сдал экзамены в гимназию на круглые пятерки, но не поступил из-за «непонятной процентной нормы». Причем сдавал он блестяще, читал наизусть чуть ли не всю «Полтаву» Пушкина, и сам директор гимназии взял мальчика на руки, расспрашивал: а какие еще стихи он знает? Вот и возникает вопрос: а как относился к закону о процентной норме этот директор? И учитель русского языка и словесности, который принимал экзамен? Выполнять-то закон они, может быть, и выполняли, но что они думали при этом?

Самуилу Яковлевичу не повезло, но вообще-то до конца процентная норма не соблюдалась никогда — уже потому, что русская интеллигенция относилась к этой мере очень плохо, и должностные лица нарушали процентную норму при первом же удобном случае… по крайней мере, таково было большинство.

Скажем, в Одессе, где евреи составляли треть всего населения, в самой престижной Ришельевской гимназии в 1894 году училось 14 % евреев, что уже нарушение закона; во 2-й гимназии их было уже 20; а в 3-й — 37. В коммерческом училище их было 72 % учащихся, а в Университете — 19 %.

В Саратове в годы, когда там был губернатором Столыпин, принимали безо всякой нормы в Фельдшерскую школу — фактически в медицинский институт. До 70 % учащихся Фельдшерской школы были евреи.

Все пятеро братьев Самуила Яковлевича Маршака получили высшее образование ДО революции.

В августе 1909 года правительство Российской империи вынуждено было поднять процентную норму — до 5 % в столицах, 10 % вне черты оседлости, 15 % в черте оседлости. Теперь правительство вполне логично требует, чтобы эту более высокую процентную норму соблюдали! Но если учесть, что в этом году в Петербургском университете. было 11 % евреев, а в Новороссийском — 24 %, то получалось — надо не принимать новых, а выгонять уже принятых.

Конечно, легко порассуждать о том, что из процентной нормы было множество исключений и что ее можно было обходить.

И тем не менее главное-то ведь не в этом. «Как-то устроиться» возможно почти всегда, нет слов. Но главное — всякий еврейский юноша получал очень даже хорошее представление — он какой-то особенный! Может быть, он и готов был отказаться от этих представлений — мол, мало ли что там болтают всякие непросвещенные раввины и меламеды, а мы люди уже просвещенные, культурные и брезгливо морщимся при всяком упоминании расизма. Но в Европе (даже в Германии) просвещенный еврейский юноша действительно имел дело с государством, которому плевать было, ходит ли он с пейсами или с нательным крестом, а вот в Российской империи — вовсе нет. Европейский еврей жил в мире, где примитивным, архаичным представлениям еврейской среды противостояла просвещенность и общества христиан, и государства. А тут получается, что еще можно поспорить, кто более примитивен, кто более отсталый и непросвещенный — еврейский кагал или же колоссальная и могучая Российская империя.

В результате для этого еврейского юноши, клейменного российскими законами, получали подтверждение не современные, передовые — а самые примитивные и отсталые представления о себе и окружающем мире. Мера ОТДЕЛЯЛА его от «всех остальных» вернее, чем любые постановления кагалов.

А с началом 1890-х годов пошла новая волна ограничений: препятствовали преподаванию евреев в академиях, университетах и казенных гимназиях.

В 1889 году министр юстиции доложил Александру III, что «адвокатура наводняется евреями, вытесняющими русских, что эти евреи своими специфическими приемами нарушают моральную чистоту, требующуюся от присяжных поверенных». Насчет моральной чистоты ничего рассказать не могу, потому что министр юстиции Манасеин ничего определенного по этому поводу не написал.

Но известно, что Александр III ввел «временное правило», согласно которому «лиц нехристианских вероисповеданий» можно было делать присяжными поверенными только с личного разрешения министра юстиции. И с тех пор в течение 15 лет ни один еврей в присяжные поверенные не попал. Ни один. Даже такие знаменитые юристы, как О. О. Грузенберг или М. М. Винавер, так и пробыли полтора десятилетия в «помощниках присяжных поверенных». Это не мешало им выступать в суде, в Сенате, быть известными и популярными людьми… Но факт ограничения — вот он.

Только с 1904 года снова открылся путь в присяжные поверенные еврею, но ограничения на научную карьеру, на занятие государственной службой — сохранялись и позже, практически до самой революции.

Очень часто слышишь в этом случае: мол, ведь все эти ограничения были не по этническому, а по религиозному принципу! Мол, крестись, и все будет в порядке! Не думаю, что надо тратить много слов, доказывая безнравственность самой постановки вопроса. Допустим, во времена Томаса Торквемады еще можно было действовать таким образом… «Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься — о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?»[216]

Действительно, 1890–1909 годы — это двадцатилетие… «Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоеванных позиций».[217]

И несмотря ни на что, во все это «тяжелое время», «в довоенное [до Первой мировой войны] время, некоторые евреи сосредоточили в своих руках значительные богатства… вызвало опасение, что с уничтожением ограничений евреи быстро сделаются хозяевами в стране».[218]

Тем более, что в Российской империи евреев много. Очень много. Во Франции в 1900 году жили 115 тысяч евреев, в Великобритании — 200 тысяч. В Российской империи, по переписи 1897 года, только вне черты оседлости жили 315 тысяч евреев — столько же, сколько в Британии и Франции, вместе взятых. Всего же евреев в Российской империи было 5 миллионов 150 тысяч — больше, чем на всей земле шотландцев или каталонцев. 20 % из них были торговцами; 14 % имели «свободные профессии».

Как мы видим, с 1860-го по 1900 годы русские евреи решительно вышли за пределы Страны Ашкенази. Еврейская Россия не только сблизилась с русской — она составила ей конкуренцию. И к концу XIX — началу XX века в Российской империи поселяется антисемитизм страха. Образ симпатичного, хотя и диковатого еврея сменяется другим — образом хитрого, опасного еврея. Угнетенный кагалом, запуганный полицией, еврей мог вызывать у общества или сочувствие, или инстинкт преследования. Еврей-богач, уверенно оттесняющий русского от должностей, мест в учебных заведениях и накоплении богатств, будит другие чувства — или страха, или завистливого восхищения. Это уже совсем не тот еврей, которому хочется покровительствовать.

Но пора, наверное, сформулировать более четко, что же особенного было в эмансипации евреев по-российски… На мой взгляд, тут срабатывало два фактора:

1. В Российской империи эмансипация проводилась непоследовательно и до 1917 года так и осталась незавершенной. Евреи как были, так и остались неполноправным меньшинством.

Полное, безоговорочное приравнивание евреев ко всему остальному населению произошло в Германии и в Бельгии в 1831 году, в Голландии в 1848 году, в Дании в 1849 году, в Англии в 1858 году, в Австрии в 1866 году, в Италии и в Швеции в 1870-м, в Болгарии — в 1878-м.

Эмансипация евреев в Российской империи так и не завершилась, произойдя в непонятно какой стране, в смутное время, когда Николай II, а затем его брат Михаил уже отреклись от престола — соответственно, Российской империи уже не было. А Учредительное собрание, которое могло бы ввести (учредить) новую форму правления, еще не собралось. В этом непонятном государстве и вышел закон Временного правительства: 20 марта (2 апреля) 1917 года «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений».

Позже, чем в любой другой европейской стране.

2. В Российской империи эмансипацию дали, а потом отняли обратно. И это создавало уже не ситуацию «прав не дают!» А ситуацию куда более мрачную и неприятную: ситуацию прямого предательства.

В конце концов, правительство и весь образованный слой России несколько десятилетий уговаривали евреев «просвещаться», манили в состав образованного класса Российской империи. Но получается — как только евреи стали неравнодушны к этой пропаганде, как только они начали по-настоящему массовое движение в эту сторону, тут же возникает могучая волна правительственного антисемитизма, воздвигается настоящий барьер административных ограничений.

«Утвердилось говорить: преследование евреев в России. Однако — слово не то. Это было не преследование, это была: череда стеснений, ограничений — да, досадных, болезненных, даже и вопиющих».[219]

Читатель вряд ли ожидает, что автор согласится с автором журнальчика «Лехаим»… А ведь придется! «Вряд ли кто и в микроскоп разглядит разницу между „вопиющими стеснениями“ и преследованиями».[220] Статья, из которой я цитирую, в целом нелепая и злобная… Но ведь и правда — кто и в какой микроскоп?..

Ну ладно — административные ограничения-«стеснения» — это дела государства. А как же относится к евреям общество? Интеллигенция, как видно, не так уж активно поддерживает свое правительство, но сплошь и рядом не так уж поддерживает и еврейство. И по причине склонности к покою и спокойной жизни, и, скажем так, не всегда имея что-то против «стеснений».

Что же касается народных масс, то мы скоро увидим их в действии.

Примечания:

1

Цзацзуань. Изречения китайских писателей. М., 1974. С. 38.

2

Цзацзуань. Изречения китайских писателей. С. 118.

18

Савельев С. В. Стереоскопический атлас мозга человека. М., 1996.

19

О судьбе французских пленных я пишу в другой книге: Буровский A. M. Великая гражданская война. 1939–1945. М., 2009.

20

Сартр Ж.-П. Портрет антисемита. М., 1999. С. 43.

21

Севела Э. Мужский разговор в русской бане. М., 1993. С. 131.

22

Гуро И. И мера в руке его… Песочные часы. М., 1981.

183

Солженицын A.И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 136.

184

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 136.

185

Гессен Ю. И. История еврейского народа в России… С. 144–145.

186

Гессен Ю. И. Указ. соч. С: 158.

187

Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1988. Т. 4. С. 255.

188

Краткая Еврейская Энциклопедия. Т. 2. С. 47.

189

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. 1. С. 285.

190

Оршанский И. Евреи в России… Вып. 1. С. 610–611.

191

Еврейская энциклопедия в 16 томах. Т. 13. С. 656.

192

Оршанский И. Евреи в России… Вып. 1. С. 301–302.

193

Глинер Э. Стихия с человеческим лицом? // Время и мы. Международный журнал литературы и общественных проблем. Нью-Йорк, 1993. № 122. С. 72.

194

Глинер Э. Стихия с человеческим лицом? // Время и мы. Международный журнал литературы и общественных проблем. № 122. С. 45.

195

Еврейская энциклопедия в 16 томах. Т. 1. С. 369.

196

Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М-Л., 1929. С. 27.

197

Алданов М. А. Русские евреи в 70–80-х годах. Исторический этюд // Книга о русском еврействе: от 1860-х годов до революции 1917 года. Нью-Йорк, 196 °C. 171, 264.

198

Алданов М. А. Русские евреи в 70–80-х годах… С. 264.

199

Гершензон М. Судьбы еврейского народа // «22». Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. № 19. С. 423.

200

Зельцер А. Погром в Балте // Вестник еврейского университета в Москве. 1996. № 3 (13). С. 40.

201

Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. М.: Терра-Тегга, 1991. Т. 7. (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон.) С. 331.

202

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 163.

203

Алданов М. А. Русские евреи в 70–80-х годах. Исторический этюд // Книга о русском еврействе: от 1860-х годов до революции 1917 года. С. 45.

204

Тейтель Я. Л. Из моей жизни за 40 лет. Париж, 1925. С. 15.

205

Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах, С. 334.

206

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 169.

207

И согласно всем законам о натурализации, и с точки зрения истории культуры, Самуил Маршак был во-первых, русским еврейского происхождения, а во-вторых, русским писателем и поэтом. Независимо от желаний других людей и даже от своего собственного желания. Впрочем, особого интереса к своим еврейским корням он и сам никогда не проявлял.

208

Маршак С. Я. В начале жизни (страницы воспоминаний) // Соч.; В 4 т. М., 1960. Т. 4. С. 353.

209

Маршак С. Я. В начале жизни (страницы воспоминаний). Т. 4. С. 352.

210

Маршак С. Я. Указ. соч.: Т. 4. С. 358.

211

Локшин А. Klier J. D. Imperial Russia's Jewih Question, 1855–1881. Cambridge University press. 1995. Клир Дж. Д. Еврейский вопрос в Российской империи, 1855–1881. Кембридж, 1995 // Вестник еврейского университета в Москве. 1996. № 3 (13). С. 218.

212

Еврейская энциклопедия в 16 томах. С. 835.

213

Еврейская энциклопедия в 16 томах. С. 52–53.

214

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). С. 273.

215

Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея: В 3 т. Париж, 1934. Т. 3. С. 33.

216

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 282.

217

Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея: Т. 2. С. 220.

218

Слиозберг Б. Г. Указ. соч. Т. 3. С. 183.

219

Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. I. С. 284.

220

Маркиш Д. Два Голиафа // Лехаим, 2001. № 9. С. 29.