В начале 1944 года я был направлен в авиационный госпиталь в Москву. Ехал в столицу вместе с однополчанами, которые направлялись за получением самолетов в город Горький. И вот я дома, в Москве, на улице Мархлевского, дом 11, квартира 102. Звоню как обычно — три звонка. Дверь открывает отец:

— Жорка…

После сообщения Совинформбюро 14 декабря о нашем случае с Петей Кальсиным, которое отец с мамой слышали по радио, больше они обо мне ничего не знали… Да и сейчас я приехал еще весь перевязанный после ожогов.

Тут же я узнал, что мой младший брат Вовка, который было пропал без вести еще в сентябре, нашелся! Буквально на днях к нему ездила мама куда-то под Красноярск, где он оказался в госпитале после тяжелого ранения, с ампутированной ногой, в очень тяжелом состоянии. Обещают скоро привезти его в Москву. Как же ему не повезло, в 17 лет…

Узнал, что под Сталинградом погиб мой друг Толя Кокурин, за последний год погибли на фронте еще несколько друзей-одноклассников, умерли двое старших родственников…

Война продолжалась! Много говорили с отцом. После обморожения зимой 1941/42 года и ранения он был демобилизован, лежал в госпитале и вернулся домой только в 1943 году. В феврале 1944 года моего брата Владимира перевезли в Москву. Помню, как он приехал домой на костылях… Тяжело! Многое передумал я за это время. Здоровье уверенно улучшалось. Скорее бы в строй, в свой полк!

^{Г. Баевский и А. Кокурин, погибший под Сталинградом. 1942 году}

Поздно вечером 4 февраля я уже спал, когда меня разбудил отец. По радио передали сообщение о присвоении звания Героя Советского Союза личному составу Вооруженных сил. В числе награжденных был и я. Конечно, это было здорово! К тому времени итог моей боевой работы составлял: боевых вылетов — 144, воздушных боев — 45, лично сбитых самолетов противника — 16.

Звезды Героев, как правило, вручали в Москве, в Кремле. Я прочитал Указ о присвоении в газете, получил соответствующую бумагу. Звоню в приемную Верховного Совета, говорю, что награжден, спрашиваю, когда прибыть для вручения. Мне отвечают: «Вы знаете, у нас большая очередь, позвоните попозже». Звоню уже в третий раз, тогда спрашивают:

— Кстати, какой орден вы получили?

— Присвоили звание Героя Советского Союза.

— Что же вы молчали?! Завтра же приходите!

И на следующий день в Кремле Н.М. Шверник вручил мне награду.

^{Фотография сделана в Кремле после вручения Золотой Звезды. Помню, перед вручением награды впервые побрился после долгого перерыва — из-за ожога лица}

Вскоре я побывал и в Вязниках. Были волнующие встречи с друзьями, командованием, слушателями и курсантами. К выступлениям стал готовиться обстоятельно, как правило, с планом, более продуманно, с большей ответственностью. Вопросов задавали очень много, старался на все отвечать. Выступления мои проходили весьма успешно.

В Центральном авиационном госпитале в Москве меня допустили к полетам только на легкомоторных самолетах с постепенным втягиванием в летную работу под наблюдением врача. Будучи в Вязниках, я получил пару провозных и тренировочных полетов на учебном Ла-5, а затем стал летать на боевом. Никаких неприятных ощущений. И я был включен в группу летчиков нашего полка, перегонявших самолеты с завода из Горького в полк. Наш маршрут — Арзамас (здесь мы получили самолеты) — Воронеж — Харьков — Днепропетровск. В Арзамасе просидели дней 7–8 из-за непогоды. В нашей группе — Лавейкин, Романов, Жданов, Концевой и другие, всего восемь летчиков. Готовимся к перелету. Наконец, 1 апреля погода улучшилась, и мы перелетели в Воронеж. И опять несколько дней плохой погоды, нет возможности продолжить перелет.

Помнится, в городе тогда не было ни одного целого здания… Наше время занимал бесконечный преферанс и выступления перед летным составом в запасном авиаполку. Встретил здесь Петра Чернышева — инструктора из Вязников, который в 1941 году сбил ТБ-3… По вечерам — концерты в единственном работавшем театре эстрады.

А в воздухе уже пахло весной! Взлет возможен был только утром, пока не развезло. Наконец, 6 апреля нам разрешили вылет на Харьков. Неизменный, желтой кожи чемоданчик, парашют через плечо, куртка, планшет и хорошие воспоминания о разбитом, но таком гостеприимном и деятельном Воронеже. Теперь вперед, в путь! Погодка серенькая… Высота облачности — метров 300–400, снежные заряды, резко снижающие и без того плохую видимость. После нескольких таких зарядов строй наш рассыпался, а после очередного снежного заряда я остался уже один. Внизу все серо, большие проталины без снега чередуются со снежными пятнами, населенные пункты и дороги просматриваются с трудом, а горючего уже совсем мало… Вот подо мной большой населенный пункт, широкие улицы, а дальше опять виден очередной плотный снежный заряд. Горючее на пределе. Узнаю, это — Белгород. Принимаю решение — садиться на улицу: она пуста, только в конце ее несколько подвод движутся мне навстречу. Посадка проходит нормально. И вдруг прямо передо мной — наполовину засыпанный противотанковый ров!

Потом мне рассказывал дед, который вместе с внуком работал на огороде:

— Вдруг рядом раздается оглушительный удар, треск: смотрю, изо рва вылетает половина самолета, за ней — летчик, а затем — другая половина самолета. Подбегаем с внуком к летчику, нужно помочь… Но, кажется, уже поздно. Посылаю внучка в госпиталь, который был прямо на нашей улице, за санитаром, забрать тело летчика. Санитар подошел с тачкой, посмотрел, пощупал и говорит: «Так он же жив!»

Но это я узнал уже потом, когда пришел в сознание. Кстати, из нашей восьмерки на конечный пункт маршрута в полк долетел лишь один самолет.

Итак, тяжелая травма. Сотрясение мозга, многочисленные ушибы, повреждения лица. Пять суток был без сознания… Помню, вдруг смутно увидел, как откуда-то сверху появился какой-то старичок с бородой (это был профессор-невропатолог из Курска), затем он так же неожиданно исчез. Как-то все странно… Где я, что со мной?

Через несколько дней за мной из полка приехал техник Юрченко, житель Белгорода, здесь жила его семья. Впервые с ним был в городе, у него дома. В местном госпитале отношение ко мне было очень теплым, заботливым, одним словом… отличным. После Белгорода я вновь оказался в Центральном авиационном госпитале в Сокольниках в Москве. Помню самое неприятное — качели! С летной работы меня списали теперь подчистую… Но после многих дополнительных и продолжительных исследований допустили-таки к полетам, но только на самолете По-2 с постепенным втягиванием и под наблюдением врачей. С этим уже знакомым мне диагнозом я в конце мая и прибыл в полк.

У нас в полку новый командир — подполковник Муштаев Павел Фомич, из летчиков-испытателей. В.А. Зайцев в начале апреля был назначен заместителем командира нашей 11-й гвардейской авиадивизии, но в родном полку бывал часто. Уже на второй день по прибытии у меня с ним состоялся разговор. Внимательно расспросил Василий Александрович обо всех моих неприятностях, обещал разобраться и по возможности помочь.

^{Подполковник Зайцев, зам. командира 11-й гв. иад, генерал-майор Слюсарев, командир 1-гo гв. сак, полковник Кузнецов, командир 106-гo полка}

Скажу здесь, что, к сожалению, судьба нашего замечательного командира после войны сложилась не лучшим образом. В 1944 году на Сандомирском плацдарме ему, знаменитому асу, дважды Герою, генерал Плиев подарил великолепного коня за то, что летчики успешно прикрывали его конницу. Зайцев очень обрадовался, полюбил коня, начал осваивать новое для себя занятие. Но этот конь, в конце концов, и погубил его летную карьеру, сбросив седока. Зайцев сломал ногу, и сломал как-то очень неудачно.

Война закончилась, началась служба в разных городах. Житейские заботы надолго развели фронтовиков. Нашему командиру пришлось расстаться с военной авиацией. Он жил у себя на родине, в старинном городе Коломна, работал начальником аэроклуба. Умер в 1961 году. Незадолго до своей кончины Василий Александрович в газете «Советская авиация» в письме «Где же вы теперь, друзья-однополчане» писал: «Тем из вас, кто продолжает летать, желаю успехов в небе, кто командует частями — передать молодежи, идущей на смену, мастерство, отвагу и крепкую дружбу нашей молодости…»

…Потрясение после случая в Белгороде оказалось для меня значительно серьезнее предыдущего. К счастью, все время чувствовал стремление друзей оказать мне какую-то помощь. Много помогал и поддерживал полковой врач, старший лейтенант медслужбы Лукьяненко.

^{И. Глазков}

Моим ведомым уже назначен недавно прибывший в полк лейтенант Игорь Глазков, бывший летчик-инструктор, попавший в штрафной батальон за воздушное хулиганство, ибо другого пути на фронт он не нашел. Искупал свою вину кровью, был тяжело ранен. Это был замечательный товарищ, летчик с блестящей техникой пилотирования. Мы с ним дружили, летали в паре до конца войны, а затем некоторое время были вместе на испытательной работе в НИИ ВВС. Но это опять все впереди. А пока я постепенно прихожу в норму, считаю, что все неприятности со здоровьем должны пройти. В первых числах июня выполнил несколько полетов на спарке и боевом Ла-5. Что-то не все полеты были удачны, чувствовалась какая-то неуверенность… Но через некоторое время это прошло.

22 июня 1944 года — мой первый после госпиталей боевой вылет в составе четверки Ла-5 на разведку с бомбами в район Каушаны, Аккерман. К этому времени, после освобождения Одессы, наш полк перелетел на аэродром Казаков в районе железнодорожного узла Раздельная, в 60 километрах севернее Одессы. Полк вел интенсивную боевую работу.

^{И.С. Глазков у самолета, подаренного джаз-оркестром Л.О. Утесова. 1943 год}

26 июня летчики 3-й эскадрильи гвардии лейтенант А. Ворончук и гвардии лейтенант А. Федирко бомбили и штурмовали эшелоны на железнодорожной станции Кайнари. При очередном заходе для атаки огнем «эрликонов» самолет ведущего был поражен, и Ворончук был вынужден приземлиться между второй и третьей позициями обороны противника. Его ведомый тут же произвел посадку рядом с Ворончуком, который сумел открыть крышку люка для аккумулятора и поместиться в тесном пространстве (подобный опыт в полку уже был). Под огнем подбегавших гитлеровцев Федирко начал взлет. Но когда колеса самолета вот-вот должны были оторваться от земли, сильный удар развернул самолет влево — левая нога шасси подвернулась. В последний момент налетели на межевой столб! Так оба наших летчика оказались в немецком плену… В лагере для летчиков они вели себя мужественно, готовили побег в группе, в которую входил и летчик-истребитель из дивизии Покрышкина Михаил Девятаев. Но побег не удался, в последний момент охрана обнаружила подкоп. После освобождения из плена весной 1945-го Федирко и Ворончук жили и трудились на Украине. Много лет спустя они встретились с Героем Советского Союза М.П. Девятаевым, которому удалось-таки совершить легендарный побег на «Хейнкеле-111» из лагеря при немецком военном аэродроме.

…К концу июня я уже выполнил несколько боевых вылетов, в основном на разведку. Самочувствие нормализовалось.

В первых числах июля 11-я гвардейская истребительная авиадивизия в составе 5-го гв. иап и двух других авиационных полков была передислоцирована на 1-й Украинский фронт и включена в состав 2-го гвардейского штурмового авиационного корпуса 2-й воздушной армии. Наш полк перелетел на окраину города Луцк и с 13 июля принял участие в Львовско-Сандомирской наступательной операции. Сразу началась интенсивная боевая работа, ежедневно по 4–5 боевых вылетов. Воздушное пространство от Луцка до Львова превратилось в арену ожесточенных воздушных боев с большими группами истребителей противника. Задачи нашего полка теперь изменились: кроме прикрытия своих войск, нашей главной задачей стало сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, наносивших удары по танкам и другим наземным войскам противника. Конечно, это не исключало бои с вражескими истребителями, которые стремились прежде всего уничтожить наши Ил-2 и Пе-2. Но, по существу, с нашей стороны это были оборонительные бои с целью не допустить атак ударных самолетов «мессершмиттами». Главное требование командования — чтобы все штурмовики и бомбардировщики вернулись домой. Не ввязываться в бои — задача непростая. 15 июля, прикрывая наземные войска, перешедшие в наступление северо-восточнее Львова, командир звена 1-й эскадрильи гвардии старший лейтенант Сергей Глинкин в тяжелом бою с большой группой истребителей противника сбил два самолета, но был подбит, и его самолет загорелся. Продолжая после этого очередную атаку, Глинкин нанес своим самолетом смертельный удар по противнику — взрыв! Парашютистов в воздухе не было… Сознание возвратилось к Глинкину так же внезапно, как и пропало. Центробежная сила выбросила его из самолета. Сколько падал, он не помнит. С трудом открыл парашют, от динамического удара вновь потерял сознание, приземлился на ничейной полосе. Немцы бросились, чтобы захватить его, но наши санитары спасли летчика.

^{Сергей Глинкин}

Очень сильный был летчик Герой Советского Союза Сергей Глинкин. Он сбил 30 немецких самолетов. Выделялся дисциплиной. Если получал задание, то всегда к нему очень серьезно готовился. Если ему было что-то не совсем ясно, он подробно расспрашивал товарищей. Хорошо знал, какие у того или иного самолета есть слабые стороны, особенности. Вдумчивый и настойчивый, он старался обязательно и до конца выполнить задание, что удавалось ему в большинстве случаев.

20 июля 95-й гв. шап и 5-й гв. иап получили боевую задачу: ударами с воздуха подавить сопротивление противника, пытавшегося вырваться из «котла» — окруженной группировки противника в составе восьми дивизий юго-западнее Броды. В воздух поднимаются из 95-го гв. шап — двенадцать Ил-2 во главе с командиром эскадрильи гвардии капитаном Николаем Кочмаревым и из 5-го гв. иап — десять Ла-5, которые возглавлял автор этих строк. Две пары «лавочкиных» летят на высоте трех тысяч метров несколько впереди всей группы, ниже — группа истребителей непосредственного прикрытия. Еще ниже, на высоте метров 800, — сомкнутый строй штурмовиков из трех клиньев звеньев. Впереди показалась цель: танки, артиллерия и тягачи, колонна автомашин. Земля начинает огрызаться заградительным огнем «эрликонов» и других зенитных средств, который с приближением к цели резко усиливается. «Илы» с ходу высыпают из кассет ПТАБы — противотанковые бомбы, огненный смерч накрывает вражеские танки и другую боевую технику. Внизу возникают десятки очагов пожара, горят танки… «Илы» парами заходят на цель с применением эрэсов и пулеметно-пушечных очередей. Неожиданно зенитные средства противника прекращают огонь — в воздухе появляются вражеские истребители, это «Фокке-Вульфы-190», которые пытаются с ходу атаковать «ильюшиных». Однако первая атака вражеских истребителей безрезультатна. Огнем шести «лавочкиных» из группы непосредственного прикрытия совместно с огнем стрелков самолетов «ильюшиных» атака отбита. Группа «фоккеров» разделилась: большая часть быстро разворачивается и стремится повторно атаковать штурмовики, а четыре идут резко вверх и пытаются связать боем наших истребителей. Мы не можем отойти от прикрываемых Ил-2, и бой наверху приобретает маневренный характер, на виражах. Здесь нас не возьмешь! Я еще чувствую последствия аварии в Белгороде: потянешь ручку управления посильнее — в глазах темно. Все же на мгновение успел поймать в прицел одного из «фоккеров», короткая очередь прошила самолет противника, он стал разваливаться в воздухе. Еще одного «фоккера», пытавшегося на пикировании атаковать Ил-2, сбил гвардии старший лейтенант Николай Макаренко. Противник атаковал с разных направлений, но активные действия «лавочкиных» и плотная завеса огня турельных пулеметов стрелков Ил-2 отсекали вражеские атаки. «Ильюшины» закончили работу и начали уходить домой. Теперь наше главное внимание к замыкавшим строй, отставшим и подбитым, они сейчас наиболее уязвимы. Вся наша группа возвратилась домой без потерь. Два штурмовика в этом полете получили серьезные повреждения, но мы уже перестали удивляться удивительной живучести этих самолетов. А вечером у нас был хороший товарищеский ужин с летчиками — штурмовиками 95-го гвардейского шап.

Через несколько дней Бродская группировка противника была ликвидирована, 27 июля был освобожден город Львов. Войска 1-го Украинского фронта продолжали стремительное наступление на запад, Львовско-Сандомирская операция продолжалась.

Вслед за войсками 1-го Украинского фронта наш полк перемещается на запад. С аэродрома Луцк 23 июля мы перелетели на аэродром Могильно, откуда продолжали вести боевую работу, совершали по 3–4 полета в сутки на разведку и на сопровождение штурмовиков. 28 июля боевые действия мы вели уже с аэродрома Разлопы, а еще через пару дней перелетели на бывший немецкий аэродром Щебжешин, на котором повсюду были видны следы поспешного бегства врага: брошенные штабные документы, ящики с боеприпасами, штабеля бомб.

29 июля советские войска вышли к реке Висла, с ходу форсировали ее и захватили юго-западнее города Сандомира крупный оперативный плацдарм.

Немецкое командование предприняло отчаянные усилия, чтобы ликвидировать Сандомирский плацдарм. Был предпринят ряд мощных контрударов с применением новых тяжелых семидесятитонных танков Тигр II (Королевский тигр) и авиации. Упорные бои продолжались до конца августа. Однако наши войска не только отразили все контрудары, но и значительно расширили плацдарм, что создало благоприятные условия для сосредоточения на нем мощной ударной группировки, сыгравшей важную роль в последующей стратегической Висло-Одерской операции. Большую помощь сухопутным войскам оказала авиация 2-й воздушной армии. Сокрушительные удары по мощным танковым соединениям вермахта, возглавлявшим его контрударные группировки, наносили бомбардировщики Пе-2 2-го бомбардировочного авиакорпуса. В нашем полку помнили снайперские удары 150-го бомбардировочного авиаполка, возглавляемого подполковником И.С. Полбиным под Сталинградом, когда впервые самолеты Пе-2 успешно осуществляли бомбометание с пикирования по малоразмерным целям. На Сандомирском плацдарме талантливый организатор бомбовых ударов Герой Советского Союза командир 2-го бомбардировочного авиакорпуса генерал-майор авиации И.С. Полбин личным примером учил летный состав искусству уничтожения врага. При этом он успешно реализовал разработанный им способ бомбометания, получивший название «вертушка Полбина». Суть этого способа состоит в том, что бомбардировщики в районе цели принимают боевой порядок «круг самолетов» и, последовательно пикируя на цель, поражают ее бомбами и пулеметно-пушечным огнем. «Круг самолетов» из горизонтальной плоскости становился наклонным под 50–70°, в соответствии с углом пикирования. Ввод в пикирование производился с высоты 3000–4000 метров, а сброс бомб — с высоты 1000–1500 метров. Точность попадания при этом возрастала примерно в 2–3 раза. В ряде случаев выполнялось несколько заходов.

Мы любили сопровождать эти быстрокрылые самолеты, прикрывать их стремительные атаки, зная, что в районе цели, где диапазон их высот менялся быстро и в широких пределах, нам выполнять свою задачу становилось значительно труднее. В конце августа, убедившись в бесплодности своих действий, противник перешел к обороне. Линия фронта стабилизировалась. Последний вылет в этом месяце, 27 августа, мы выполняли звеном на охоту с бомбометанием в район Опатув — железнодорожная станция Цмелюв с последующей посадкой на еще незнакомом нам аэродроме Дзешковице. Мы еще не знали, что нам предстояло находиться на этом аэродроме необычно долго, до нового победного 1945 года. Действительно, боевая работа резко сократилась. В сентябре, октябре и ноябре 1944 года на аэродроме стояла необычная тишина. В редкие дни выполнялись отдельные полеты по плану учебно-боевой подготовки на проверку техники пилотирования и облет самолетов после ремонта.

Конечно, каждый из нас, весь личный состав полка с огромным воодушевлением следил за успешными действиями наших войск. Мы знали, что вся территория нашей Родины полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков, что фашистская Германия потеряла почти всех своих союзников. На всем советско-германском фронте стратегическое господство в воздухе находилось у наших Военно-воздушных сил.

Но мы знали также, что война еще не закончена, что враг еще очень силен! Это мы видели в последних схватках. А на днях до нас довели информацию о новых, каких-то реактивных самолетах, которые поступают на вооружение люфтваффе, они якобы значительно превосходят наши истребители по скорости и вооружению. Я еще хорошо помнил своих бывших друзей, с которыми мальчишками гонял на велосипедах по улицам Берлина и играл в футбол. Понимал, что впереди еще тяжелые бои, в которых парни из «гитлерюгенд» и молодчики из штурмовых отрядов, конечно же, будут драться до последнего с отчаянием обреченных. Ведь до Берлина еще-оставались многие сотни километров.

Вот уже идет второй месяц, как нет боевой работы, да, видно, в ближайшее время ее и не предвидится. Наш полк базируется все там же: полевой аэродром Дзешковице всего в 16 километрах от реки Висла, на ее правом берегу, в двух десятках километров северо-восточнее Сандомирского плацдарма на правом фланге 1-го Украинского фронта, рядом с 1-м Белорусским фронтом. Обустроились неплохо. Узкая взлетно-посадочная полоса, направленная с запада на восток, как бы зажата двумя рядами высоких пирамидальных тополей. С целью маскировки аэродрома взлет осуществляется на восток. Летный состав живет на отдельном хуторе, фольварке, рядом несколько прудов, из которых, видно, не успели выбрать всю рыбу, в каждом пруду карпы одного размера. По другую сторону взлетно-посадочной полосы располагалась большая деревня.

Оказалось, что, кроме полетов, есть много других важных дел. Во-первых, необходимо подвести какие-то итоги своей боевой работы за последнее время, в плане пришедшего на днях указания сверху: обобщить боевой опыт. В нашем полку, дивизии и корпусе проводятся летно-тактические конференции. На каждой из них предложено выступить и мне. Общая и главная тема конференции: «Тактические приемы и способы действия истребителей при подавлении зенитного огня и отражении атак истребителей противника при сопровождении штурмовиков и бомбардировщиков». Такая тематика обусловлена тем, что наш полк действует организационно в составе 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса. Количество воздушных боев резко сократилось. Наша задача теперь не сбивать самолеты противника, а вести оборонительные бои с целью не допустить атак вражеских истребителей по нашим Ил-2 и Пе-2. И бывает очень обидно, когда подбитый истребитель противника уходит, а наш истребитель не может отойти от прикрываемых самолетов. Зато для наших истребителей резко возрастало противодействие зенитных средств противника, огонь которых мы теперь должны подавлять в интересах прикрываемых самолетов. Но как это лучше делать? Конечно, определенный опыт мы уже приобрели, но необходимость повышения эффективности этих действий была очевидной. Задача сложная. Вспоминаю зачитанные нам цифры по живучести самолетов фронтовой авиации: при выполнении боевых задач по своему предназначению среднее количество боевых вылетов на потерю составляло: истребитель (Як-1, Ла-5) — 60–70, бомбардировщик (Пе-2, А-20) — 80–90, ночной легкий бомбардировщик (По-2, Р-5) — 350–400, штурмовик Ил-2 — 26! А сколько вылетов мог выдержать Ла-5, выполняя задачи бронированного Ил-2? Но мы с нашими штурмовиками-летчиками всегда действовали в полном согласии, что не всегда получалось с офицерами пунктов наведения в войсках.

Другая тема доклада на конференции — «Опыт полетов на охоту». Тема подразделялась на «охоту» за самолетами, для 5-го гвардейского иап это было характерно, когда полк был в составе 17-й ВА, а «охота» по наземным объектам была основной, когда мы были уже в составе 2-й ВА. Наши выступления на конференции были одобрены.

Особый интерес вызвала информация о новых, реактивных самолетах, поступивших на вооружение германских люфтваффе.

7 сентября к нам в полк привезли сбитого немца. Этот летчик оказался на моем попечении, поскольку, как уже упоминалось, я знал немецкий язык. После беседы с ним в полку я сопровождал его в другие штурмовые и истребительные полки нашего корпуса. Это были интересные беседы, но о реактивных самолетах он сказал, что знает только то, что они применяются на Западе против англо-американцев, сам на них не летал, но слышал об их очень высоких летно-тактических данных. В плане конкретной подготовки к предстоящей боевой работе на завершающем этапе войны я подготовил небольшую по размерам книжицу, где красными чернилами записывал все данные, которые считал первостепенными: прежде всего сравнительные летно-тактические данные последних известных нам модификаций германских и наших самолетов, особенно новых, реактивных Ме-262, Ме-163, Арадо-234, Хе-162, которых никто из нас еще не видел, и таких нам уже известных, как Ме-109Г-4, Ме-210, ФВ-190А-4, ФВ-190Д с мотором жидкостного охлаждения и др. Все данные сопровождались тщательно выполненными таблицами и графиками. Здесь же приводились характеристики зенитных средств и вооружения самолетов противника. Были даны прицельные схемы для бомбометания с пикирования. Последние были особенно необходимы, так как в последнее время мы почти все боевые вылеты выполняли с бомбами. Имелись и другие данные в этой книжице с твердой обложкой, на которую ушло столько труда и времени. Но я о затраченном времени никогда не жалел. Книжица эта и сегодня со мной.

В один из дней мы посетили бывший фашистский концлагерь Майданек около города Люблина. Потрясающее впечатление произвел осмотр камер-душегубок, дьявольских печей, в которых сжигались многие тысячи людей, и… складов обуви уничтоженных жертв от солдатских сапог до детских туфелек. За все это фашистские палачи должны были ответить сполна!

В конце октября пришел приказ откомандировать заместителя командира полка гвардии майора Лавейкина Ивана Павловича в Москву. Все знали, что его ждет новая интересная работа, но расставаться было жалко.

1 сентября на наш полевой аэродром перелетели и сдались два чехословацких летчика германских люфтваффе на самолетах «Мессершмитт-109».

В связи с наступающими праздниками Великой Октябрьской социалистической революции в полку, дивизии и корпусе проводились торжественные собрания. 7 ноября прошли парады в частях, торжественные встречи и вечера с летчиками различных частей корпуса. Много интересных встреч, бесед было в те дни…

Вот и 1944 год заканчивается, а боевой работы все нет. Правда, в декабре полеты вроде начались. Из летной книжки: «Всего вылетов — 21, из них боевых — 3, все на штурмовку войск и боевой техники, все эти вылеты с бомбами. Летал я на УБП (учебно-боевая подготовка), выполнил 15 полетов на проверку техники пилотирования, вылетел и на новом самолете Ла-7. Хороший самолет, но от нашего Ла-5фн практически ничем не отличался, я ожидал большего».

Настрой мой в то время получался небоевым. Наш новый командир полка Н.С. Виноградов — прямая противоположность В.А. Зайцеву, сам не летал и летчикам не давал. Мои попытки вылететь на немецком истребителе Me-109 — а такая возможность была — и совершить на нем боевые вылеты над вражеской территорией, о чем я написал рапорт, остались без ответа. Перечитал, кажется, всю интересную литературу и документы в штабе, но без боевой работы — какая-то скука, нарастающее возмущение от безделья. Да порой еще и невеселые мысли о здоровье. Самочувствие вроде нормальное, но временами замечаю, что иной раз какой-то период, событие выпадают из памяти. Замечал также, что при пилотировании с большими перегрузками в глазах быстро темнеет, мутит. Временами нападала какая-то хандра. Понимаю, что это результат неприятностей, связанных с пребыванием в госпиталях.

Во второй половине декабря на специально подготовленном полигоне проводились учения авиационных частей фронта совместно с сухопутными войсками со стрельбой и бомбометанием, это уже серьезная подготовка! Проверка коснулась и личной готовности ряда командиров соединений. Среди летных соединений лучшие результаты показали 9-я гвардейская иад гвардии полковника А.И. Покрышкина и 2-й гвардейский бак гвардии генерал-майора авиации И.С. Полбина.

Итог моей боевой работы за 1944 год: всего боевых вылетов — 45; в том числе на разведку — 20, на сопровождение Ил-2 и Пе-2 — 17, на охоту — 6, на прикрытие аэродрома — 2; в воздушных боях сбит один истребитель ФВ-190. В ходе декабрьских полетов на учебно-боевую подготовку наш экипаж все нормативы выполнил успешно.

В новом, 1945 году, по всему было видно, готовились большие дела, и у нас должен быть соответствующий боевой настрой!

Летный состав нашей эскадрильи располагался в отдельном небольшом домике, здесь было тепло и уютно. Напротив, через дорогу, наш КП, там неотлучно живут наш «начальник штаба» писарь Иван Паршуков и адъютант эскадрильи Николаенко.

Новый год встречали в полковой землянке. Сдвинули столы, поставили елку, украсили ее чем могли. В землянке пахло хвоей, смолой. Пришло командование полка. Весь личный состав трех эскадрилий. Заместитель командира полка по политической части Виктор Петрович Рулин, он за командира, кратко подвел итоги минувшего 1944 года: «Мы уверены, что 1945 год — это год нашей Победы, но перед нами еще сильный и коварный противник. Предстоят бои в логове фашистов». Минутным молчанием мы почтили память однополчан, погибших в 1944 году, — Владимира Ивашкевича, Адама Концевого, Владимира Барабанова и других, всего семь человек. В 1943 году погибли тридцать шесть однополчан!

^{Комиссар полка В.П. Рулин}

После официальной части вечера состоялся ужин. Первый тост за Новый, 1945-й, за нашу Победу! На столе разбавленный спирт, самогон, пиво, обильная закуска. Играет Мишка-аккордеонист, воспитанник полка, паренек лет пятнадцати. Тосты за успехи в боевой работе, в память о погибших товарищах, за своих родных и друзей в тылу. Выпили много, но было что-то невесело, не обошлось и без драки… Игорь Шардаков на этот раз о чем-то не договорился с нашим помощником начальника штаба по оперативной работе Григорием Яковлевым. Их быстро разняли, проводили домой… Нужно скорее заняться делом!

11 января 1945 года в полку получен приказ командующего 1-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза И.С. Конева о переходе войск фронта в наступление. Состоялся митинг личного состава полка под гвардейским Знаменем.

Наш полк вместе с другими полками истребительной дивизии в тесном взаимодействии с ударной авиацией предполагалось использовать для прикрытия сосредоточения главных сил фронта на Сандомирском плацдарме, для поддержки наших войск при прорыве вражеской обороны и развития успеха сухопутных войск, для прикрытия переправ на Висле, нанесения ударов по переправам противника на реках Нида, Пилица и Варта и по аэродромам противника. Немецко-фашистское командование придавало чрезвычайно важное значение обороне на Сандомирско-Силезском направлении, выводившем наши войска кратчайшим путем к центральным районам Германии, и подготовило здесь глубоко эшелонированную оборону, которая включала ряд укрепленных городов и крупных населенных пунктов: Островец, Скаржиско-Каменна, Кельце, Хмельник, Бреслау, Глогау. В полосе фронта оборонялись 4-я танковая и 17-я полевая армии противника.

1-й Украинский фронт главный удар наносил с Сандомирского плацдарма в общем направлении на Хмельник, Радомско, Бреслау с целью прорвать вражескую оборону, рассечь и уничтожить противостоящую группировку. На правом фланге ударной группировки, где в течение первых дней наступления вел активные боевые действия 5-й гвардейский полк, наши войска окружали и уничтожали сильную островецко-опатувскую группировку.

Наступление войск фронта началось 12 января рано утром с артиллерийской подготовки. Авиационная подготовка, к которой наш полк готовился, по причине сложных метеоусловий не проводилась. Однако при низкой облачности и ограниченной видимости наиболее подготовленные летчики парами, а то и звеньями вылетали на свободную «охоту» и штурмовку войск противника в районы Хмельник и Кельце. С улучшением погоды с 16 января наши войска при поддержке 400 штурмовиков и бомбардировщиков разгромили в районе Хмельника вражескую ударную группировку. Улучшившаяся погода позволила развернуть активные действия авиации, и к исходу дня 17 января войска фронта разгромили основные силы 4-й танковой и 17-й полевой армий противника. В это время в воздухе мы часто встречали «Аэрокобры» из дивизии А.И. Покрышкина. Мы же продолжали сопровождение больших групп Ил-2 и Пе-2 в район Скаржиско-Каменна и далее на запад. Летали, как правило, с бомбами ЗАБ-50, ТШ-100 (термитные шарики) и АОФ-50.

Немецкие самолеты в воздухе появлялись редко. Войска фронта, осуществляя стремительное наступление, к 25 января вышли на Одер на фронте Кебен, Глогау, Оппельн, форсировали реку в нескольких местах и к 3 февраля овладели плацдармами на левом берегу. К 30 января Красной Армией был полностью занят Силезский промышленный район.

Стремительное наступление наших войск на запад уже к 20 января привело к большому удалению линии фронта от аэродромов базирования нашей авиации. Прикрытие войск и сопровождение наших штурмовиков и бомбардировщиков существенно осложнились. Порой казалось, что авиация безнадежно отстала от сухопутных войск. В то же время активность авиации противника возросла. Действуя со стационарных аэродромов, над нашими войсками постоянно вели корректировку артогня немецкие ФВ-189 и Хш-126, непрерывно висели бомбардировщики и истребители. Заметно увеличились наши потери.

Надо было перебазировать авиацию на запад, «догнать» сухопутные войска. Погода была неустойчивой, опять низкая облачность и плохая видимость, к тому же аэродром наш раскис и взлет был невозможен. В 20-х числах вслед за наземным эшелоном часть самолетов полка перебазировалась на полевой аэродром Житно (около 40 км северо-восточнее города Ченстохова) необычным способом: на Ла-5 отстыковывали консоли крыльев, хвост самолетов закрепляли в кузове «Студебеккера» — американского грузовика (эти машины возили боеприпасы войскам фронта). В кабину самолета садился техник и — вперед! Эту очень непростую операцию блестяще организовал и согласовал со всеми многочисленными инстанциями начальник штаба нашего полка гвардии подполковник Н.М. Калашников. Преодолев за пару дней более 200 километров по фронтовым дорогам, наш самолетный отряд на колесах прибыл к вечеру на полевой аэродром Житно, а в ту же ночь вынужден был вести бой с группой немцев, пытавшихся выйти из окружения и раздобыть себе бензин и что-либо из продовольствия. Подобные налеты на аэродром происходили и в последующие дни. Положение усугублялось тем, что летать мы не могли и с этого, тоже раскисшего, аэродрома. Только утром 3 февраля, когда подморозило и грунт немного окреп, мы смогли перелететь на аэродром Гостынь, в 210 км на северо-запад от Житно.

Здесь состоялось знаменательное событие: мы получили очередной лист полетной карты на запад, в левой стороне которой стояло слово «Берлин». До Берлина по прямой оставалось менее 200 километров!

Своеобразный прорыв осуществила 9-я гвардейская истребительная авиационная дивизия Покрышкина, организовав полеты в затянувшийся период распутицы с автострады Бреслау — Берлин. Самолеты «Аэрокобра П-39» с трехколесным шасси, состоявшие на вооружении дивизии, позволяли это делать всему летному составу.

С полевого аэродрома Гостынь мы выполнили ограниченное количество боевых вылетов, так как внезапно наступившая оттепель вызвала сильную распутицу. Перебазирование на следующий полевой аэродром Прибыш, находившийся в 40 километрах юго-западнее нынешнего, было выполнено за одну ночь уже известным нам способом — на автомашинах.

10 и 11 февраля мы осуществили успешные вылеты на «охоту» и штурмовку в район Примкенау, Глогау, Фрейштадт. В воздушных боях были уничтожены два ФВ-190, подожжено и повреждено большое количество самолетов на аэродроме Шпроттау. Однако успешные действия полка были омрачены сообщением, что 11 февраля над Бреслау огнем зенитной артиллерии был сбит командир 6-го (ранее командир 2-го) гвардейского бомбардировочного авиакорпуса генерал-майор авиации И.С. Полбин. Это был его 158-й боевой вылет. Мы много раз сопровождали части генерала Полбина и прикрывали знаменитую «полбинскую вертушку» при уничтожении важных, наиболее защищенных вражеских объектов.

Напряжение боевых действий возрастало с каждым днем. 14 февраля, прикрывая наши войска в районе Заган, Зорау, в ожесточенных боях с самолетами ФВ-190, которые все чаще использовались немцами для штурмовых действий, летчики полка сбили семь самолетов противника. В середине февраля наш полк перебазировался на стационарный, с бетонной полосой, аэродром Шпроттау. С большим интересом осмотрели мы этот аэродром, с которого только день-два назад немцы вели активную боевую работу. Особое впечатление осталось от стянутых в кучи на границы аэродрома, очевидно, при расчистке взлетных полос для полетов уже наших самолетов, многих десятков подбитых, поврежденных в боях, обгорелых, а то и совершенно целых «мессершмиттов», «фокке-вульфов», «юнкерсов», «хейнкелей» и других типов фашистских самолетов. Очевидно было, что здесь был какой-то большой летный центр или школа. Это подтверждалось большим количеством документации и специальной литературы, которую при поспешном отступлении немцы не успели уничтожить. С перебазированием на аэродром Шпроттау интенсивность наших полетов значительно возросла. Теперь неприятностей надо было ожидать с другой стороны. Уже дня через два на аэродроме, кроме двух истребительных полков, стали базироваться еще два штурмовых полка. В воздухе над аэродромом постоянно находились десятки самолетов. 20 февраля я со своим звеном был уже на взлетной полосе, когда руливший сзади Ил-2 неожиданно выскочил на взлетную полосу и сзади же ударил мой самолет. Его винт прекратил вращение уже в моей кабине. Но я успел выскочить из нее (и здесь нужна осмотрительность)… Минут через 15 я взлетел на другом самолете, темп работы нельзя было сбивать… Потом мне сказали, что это был молодой летчик-штурмовик, который до удара так ничего и не видел.

На линии Губен — Зорау — Заган противник оказывал яростное сопротивление, все его контратаки поддерживались большими группами «фокке-вульфов» и Ю-87, которые наносили штурмовые удары по нашим войскам, пытаясь задержать их наступление. На реке Одер продолжали упорно обороняться крупные, уже окруженные нашими войсками немецкие гарнизоны в городах-крепостях Глогау и Бреслау. Летчики полка по несколько раз в день вылетали к линии фронта на прикрытие своих войск и штурмовку войск противника. До Берлина оставалось около ста километров.

28 февраля шесть Ла-5 во главе с автором этих строк выполняли полет на прикрытие наших войск и действий штурмовиков Ил-2 в районе города Губен. При подходе к городу в сильной дымке на высоте около 1000 метров я заметил несколько групп ФВ-190, которые, став в круг по два-четыре самолета, штурмовали наши войска, сбрасывая на пикировании бомбы. Нас они еще не видели. Стремительно сближаюсь и в паре с Глазковым атакую верхнее звено «фокке-вульфов», изготовившееся для атаки с пикирования. Два самолета были сбиты. Также удачно атаковала пару ФВ-190, уже выходивших из пикирования, пара Цимбал — Глинкин. В ходе завязавшегося воздушного боя на помощь противнику сверху подошла четверка Me-109, но мы ее своевременно увидели. Ожесточенный бой продолжался. Потеряв еще два самолета, противник поспешил уйти. Собравшись, мы направились было домой, но встретили еще одну группу вражеских истребителей. В скоротечном бою был сбит ФВ-190. В результате этого боевого вылета мы оказали большую поддержку нашим наземным войскам. Штурмовики Ил-2, работавшие в этом районе, потерь не имели. Молодые летчики Павел Куделя и Борис Судаков одержали свои первые победы. Но в этом бою мы потеряли нашего молодого летчика Александра Бузункина.

Во фронтовой газете появилась заметка: «В коротком воздушном бою летчики Героя Советского Союза Г.А. Баевского сбили семь истребителей противника», в которой кратко сообщалось об этом боевом вылете. Война продолжалась…

^{Статья о подчиненных Г. Баевского}

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 февраля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество 5-й гвардейский истребительный авиаполк был награжден орденом Красного Знамени.

Самым ценимым среди летчиков был орден Красного Знамени, который можно было получить только за личные успехи в боевых делах. Высоко котировался и орден Александра Невского, которым награждали тех, кто водил в бой группы. Этот почетный орден у нас в полку имели всего несколько человек. Мне его вручили за успешный бой, в котором летчики моей группы сбили семь немецких самолетов.

Отмечали награждения обычно в своей эскадрилье. Устраивали сабантуй. Собирались, наливали, орден клали в кружку. Но до дна никто тогда не пил…

12 и 13 марта наш полк совместно с частями бомбардировщиков Пе-2 и штурмовиков Ил-2 бомбил и штурмовал окруженную немецкую группировку в Глогау и гарнизон города-крепости Бреслау. Вскоре эти мощные бастионы противника на реке Одер капитулировали.

20 марта восьмерка Ла-5 (ведущий В.И. Попков) штурмовала железнодорожные эшелоны с нефтеналивными цистернами. Пламя взрывов от сброшенных бомб охватило всю территорию железнодорожного узла. В ответ — шквальный огонь «эрликонов». Был подбит самолет ведущего второго звена Саши Мастеркова. Вырвавшееся из пробитой плоскости пламя охватило весь самолет. Прыгать! Замедленная реакция летчика свидетельствует о его ранении. Но вот летчик покидает горящую машину, начинает наполняться купол парашюта, как вдруг киль перевернувшегося самолета распарывает купол…

Александр Мастерков был в полку одним из сильнейших летчиков. Работая на московском заводе «Динамо», он окончил аэроклуб и по путевке комсомола был направлен в старейшее Борисоглебское военное авиационное училище имени В.П. Чкалова, которое блестяще окончил и был оставлен в нем летчиком-инструктором. С первых дней пребывания на фронте, а было тогда ему только двадцать один год, он показал свои незаурядные способности. В начале 1943 года он первым в полку сбил новый, только что появившийся на нашем фронте истребитель «Фокке-Вульф 190». Всего Саша выполнил около 200 боевых вылетов и в 40 воздушных боях сбил 18 самолетов противника. А совсем недавно, уже под Губеном, прикрывая наземные войска, он вел бой с группой вражеских бомбардировщиков Ю-87. В этом бою он сбил один самолет, а когда перекрестье прицела легло на следующую цель и летчик нажал гашетки пушек, выстрелов не последовало — кончились боеприпасы. Подойдя ближе к хвосту бомбардировщика, летчик ювелирным движением ручки управления направил серебристый диск винта на хвост самолета и начисто снес его. Обгоняя собственное хвостовое оперение, «юнкерс» врезался в землю. Тогда Саша дотянул до своего аэродрома. И вот теперь его нет…

При завершении Висло-Одерской операции ввиду значительного отставания (до 200 км) войск на этом участке от главной группировки создалось сложное и опасное положение для левого крыла 1-го Украинского фронта. Это объяснялось сильным противодействием группировки противника, готовившейся удержать Силезский промышленный район в Юго-Восточной Германии. Обстановка настоятельно требовала продолжения активных действий с целью воспрепятствовать противнику создать прочную оборону на рубеже реки Одер.

Для решения этой задачи были подготовлены и проведены Нижнесилезская (с 8 по 24 февраля) и Верхнесилезская операции (с 15 по 31 марта). В итоге февральско-мартовского наступления войска 1-го Украинского фронта преодолели мощный рубеж обороны противника на Одере, опираясь на который гитлеровцы рассчитывали надежно прикрыть Берлинское и Дрезденское направления. Наш 5-й гвардейский иап принимал непосредственное и активное участие в Верхнесилезской операции. Еще 15 марта полк перебазировался на аэродром Любен, в 50 километрах юго-восточнее аэродрома Шпроттау, и наши действия теперь были направлены не на запад, как это было с аэродрома Шпроттау, а на юго-восток, в район города Оппельн на реке Одер, где действовала мощная главная группировка вражеских войск, защищавшая Силезский промышленный район. Противник стремился всячески усилить эту свою группировку, пытаясь предотвратить катастрофу своей армии в Силезии, так как с потерей этого района Германия лишалась четвертой части военного производства боевой техники, синтетического горючего, боеприпасов и др. Противник массированно применял эффективные противотанковые «фаустпатроны», и наши войска несли значительные потери в танках и боевой технике.

В конце марта к нам на аэродром приземлился американский стратегический бомбардировщик В-17 «Flying Fortress» («Летающая крепость»). Самолет имел серьезные повреждения, полученные в воздушном бою от немецких истребителей или от зенитной артиллерии, и ему было проще и ближе долететь до нас, чем вернуться на свою базу. Мы видели, как велика была радость экипажа, что им удалось долететь до передового аэродрома своих союзников (всего в паре десятков километров от линии фронта), а не оказаться на территории Германии.

В связи с неблагоприятными метеоусловиями действия нашей авиации были ограничены. Но при малейшем улучшении погоды небольшие группы штурмовиков и истребителей наносили удары по скоплениям живой силы и боевой техники врага в предгорьях Судет, в районе Розен, Арнсдорф, Приборн. Противник нес большие потери в танках и другой боевой технике. Об успешной работе штурмовиков и истребителей, хорошем взаимодействии и слаженной работе с сухопутными войсками говорят радиограммы в наш адрес с командных пунктов маршала И.С. Конева, генералов С.А. Красовского и С.В. Слюсарева, командующих 59-й, 13-й армиями и др. С особым удовлетворением в нашем полку был воспринят отзыв командования 93-го гвардейского штурмового авиаполка, с которым мы непосредственно взаимодействовали в этой операции: «…B течение марта 93-й гв. шап произвел 500 боевых вылетов и только благодаря отличной работе летчиков 5-го гвардейского истребительного авиаполка не имел ни одной потери от истребительной авиации противника…» Подпись: «Командир 93-го гвардейского шап подполковник Шуйский».

20 февраля 1945 года командиру 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса генерал-майору авиации С.В. Слюсареву поступила телеграмма от командарма-13 генерал-полковника Н.П. Пухова: «Передайте мою благодарность летчикам-штурмовикам и истребителям 5-го авиаполка 11-й гвардейской авиадивизии, отлично работавшим вчера по уничтожению противника в районе Бенау — Кунцендорф. Наземные войска особо отмечают экипажи ведущих групп: Глинкина, Попкова, Зайцева, Рулина, Жданова и летчиков Пчелкина, Полетаева».

^{Герой Советского Союза Пчелкин А.И.}

Этот документ и некоторые другие факты взяты мной из книги «Гвардейцы в воздухе» (М., 1973), которую написали полковник-инженер Н.Г. Ильин и бессменный комиссар полка В.П. Рулин, прошедшие весь боевой путь 5-го гвардейского от первого до последнего дня войны.

Хотелось бы также сказать несколько слов и о комсорге полка П.Т. Вакулине, который болел душой за наши боевые дела. Находясь в полку с первого дня войны, он хорошо знал наши традиции, рассказывал о них молодым летчикам. И впоследствии, после войны, сделал много полезного для Совета ветеранов полка.

К концу марта окруженная группировка противника в районе юго-западнее города Оппельн была разбита, оставшиеся очаги сопротивления уничтожены. В эти дни особо отличились летчики нашего полка: надежно выполняя сопровождение Ил-2, они сами штурмовали вражеские войска, в каждом полете применяя бомбы и огонь своих пушек. Самоотверженно работал весь личный состав полка.

31 марта, выполнив сопровождение штурмовиков в район населенного пункта Цигенхальс в предгорьях Судет, мы перелетели с нашего последнего места базирования — пятого по счету в марте месяце — аэродрома Лансдорф близ города Оппельн на уже знакомый нам стационарный аэродром Шпроттау.

Мой налет в марте составил 42 вылета — 26 часов, в том числе боевой налет 24 вылета — 21 час. С учетом часто меняющихся условий погоды, распутицы, частой смены аэродромов базирования и характера боевой работы — штурмовых действий в каждом вылете (мы же теперь были в составе 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса) — март месяц оказался весьма сложным. Вновь оказавшись на аэродроме Шпроттау, мы явно почувствовали напряженную подготовку личного состава всех частей, базировавшихся на этом аэродроме, к предстоящим решающим и теперь — это понимали уже все — завершающим боям Великой Отечественной войны, к окончательному разгрому фашистских войск и овладению столицей фашистской Германии — Берлином.

Количество боевых вылетов с аэродрома Шпроттау по сравнению с предыдущим нашим пребыванием в феврале на этом аэродроме существенно сократилось. В апреле на штурмовку войск противника мы сопровождаем вместо Ил-2 новые штурмовики Ил-10 с более мощным мотором AM-42. Скорость полета с ними увеличилась почти на 100 км/ч, значительно улучшились скоростные и маневренные характеристики этих самолетов при их работе над целью, да и истребители противника заметно сократили свои атаки по Ил-10, поменяли свою тактику. В отдельных случаях Ил-10 выполняют полеты без сопровождения наших истребителей и сами пытаются атаковать фашистские истребители типа ФВ-190, которые в основном переключились на штурмовку наших войск. Но жалобы на перегрев двигателей AM-42 существуют.

С каждым днем увеличивается количество новых истребителей на аэродроме. Появились скоростные и маневренные, юркие истребители Як-3, новые Ла-7, главным преимуществом которых перед нашими Ла-5фн было более мощное вооружение — три пушки вместо двух. В первых числах апреля и наш полк получил новые истребители Як-9у с мотором ВК-107А, как нам говорили, обладавшие очевидным преимуществом по сравнению с Ла-5фн. Получив по одному провозному полету на спарке Як-7, мы с Сергеем Глинкиным облетали и перегнали новые самолеты на наш аэродром. Но нам не повезло. После запуска двигателей на этих самолетах температура масла и воды поднималась так быстро, что к моменту взлета она обычно уже зашкаливала и взлет был невозможен. Если же ты все же успевал взлететь, то температурный режим приходил в норму, и в воздухе это был действительно очень легкий в управлении, маневренный и скоростной самолет. Но неполадки с перегревом двигателей были серьезны, что подтвердили и другие летчики. Командование полка вынуждено было уже накануне Берлинской операции добиться возвращения испытанных в боях и полюбившихся нам Ла-5фн, на которых мы и закончили войну.

^{Г. Баевский и техник А. Собакин у самолета Як-9у. Этими самолетами полк был перевооружен в конце войны. Мы совершили на них по нескольку вылетов и сдали, т. к. моторы машин сильно перегревались}

За время пребывания на аэродроме Шпроттау появилась возможность ближе познакомиться с авиационной литературой. Как я уже отмечал, по всему было видно, что здесь размещался какой-то летный учебный центр. С большим интересом знакомился с летной документацией, в том числе и с пометкой NfD (только для служебного пользования), фотографиями поломанных (очевидно, при посадке) аварийных самолетов, листал небольшие книжки о наиболее известных пилотах люфтваффе, журналы и газеты с их фотографиями и краткой аннотацией к каждой из них. Полезно, когда лучше узнаешь своего врага. Хочется понять, на что они реально еще рассчитывают. Конечно, времени маловато для этого. Помню небольшой альбомчик «Flugzeugtafeln» с рисунками самолетов (более 100 типов) разных стран, участвующих во Второй мировой войне (издание с пометкой NfD, Берлин, 12 июня 1944 года). На каждом из них красной линией подчеркнуты характерные признаки в очертаниях этого самолета (очевидно, для быстрого внешнего опознания). В этом альбомчике все наши самолеты от У-2, И-16 и Ла-5 до Ер-2 и Пе-8; американские «Тандерболты» и «Мустанги», «Бостоны» и «Летающие крепости»; английские «Стайфайтеры» и «Стерлинги», «Москито» и «Ланкастеры»; все немецкие типы, кроме реактивных. Книжку о выдающемся пилоте люфтваффе В. Мельдерсе, газета «Berliner illustrirte» с пилотами истребительной эскадры «Рихтгофен» и другие совершенно неизвестные нам материалы.

Да, по всему видно, что немцы возлагают большие надежды на свои люфтваффе, всячески стремятся поддерживать их высокий престиж, оснащая их новыми реактивными самолетами, подчас боготворят своих пилотов, восторженно отзываются о вряд ли правдоподобных успехах многих из них. Конечно, здесь не обошлось без активного участия доктора Геббельса.

Но мы уже хорошо знали, что так широко рекламируемые здесь пилоты люфтваффе — это не какие-то особенные, неизвестные нам сверхлетчики, от которых следует ожидать чего-то неожиданного, — это те самые пилоты, с которыми мы уже не первый год встречались в воздушных боях и сражениях, тактику которых мы хорошо изучили.

^{Апрель 1945 г. Г. Баевский (стоит третий справа) среди боевых товарищей}

Мы знали также, что враг еще очень силен, и в предстоящих боях — боях за Берлин — пилоты люфтваффе будут драться до конца, не считаясь ни с какими потерями.

12 апреля 1945 года наш полк перелетел с аэродрома Шпроттау на полевую площадку Каниг в 20 километрах восточнее города Губен, всего в 100 километрах от Берлина.

Здесь целенаправленная подготовка всего личного состава полка, авиационной техники, служб батальона аэродромного обслуживания, средств связи для решающих боев за Берлин многократно усилилась. Каждый понимал свою личную ответственность в предстоящих боях. Летный состав продолжал вести разведку войск противника, тщательно изучался район боевых действий, средства ПВО противника в этом районе, все новое в тактике применения последних модификаций немецких истребителей и реактивных самолетов. Многие из наших летчиков полка уже видели, как в воздухе среди сотен наших самолетов, заполонивших, казалось, все небо, порой на большой скорости появлялся необычной формы двухдвигательный самолет со стреловидными крыльями, пытавшийся, быстро сближаясь, с ходу внезапно атаковать наш самолет и тут же, используя преимущество в скорости, уйти, не ввязываясь в бой. Однако мы не видели ни одной успешной атаки этих самолетов: атакуемый самолет успевал выполнить необходимый маневр, чему, очевидно, способствовала команда его напарника или командира. Но и атаковать эти самолеты нам не удавалось, они оставались очень опасными.

Мы знали, что в основном гитлеровское командование использовало Ме-262 для отражения налетов армад англо-американских самолетов, бомбивших Германию. Но вот уже несколько дней некоторое количество их применялось на нашем участке фронта, на участке автострады Котбус — Берлин, по которой двигались танки 4-й танковой армии. Используя мощное вооружение (четыре пушки МК-108, калибра 30 мм), Ме-262, атакуя сзади, поджигали танк, выводили его из строя. Нашей дивизии поставлена задача прикрыть наши танки, сбить Ме-262.

Через пару дней звено нашего братского 107-го гвардейского истребительного полка под командой гвардии старшего лейтенанта Ивана Александровича Кузнецова, выполняя поставленную задачу, получило команду с земли: атаковать подходящего на большой скорости и малой высоте с хвоста танковой колонны Ме-262. Кузнецов, находясь под облачностью, увидел приближающегося противника, и с высоты 1000–1500 метров все звено перешло в пикирование, чтобы сблизиться с целью. Огонь был открыт уже с дальности 600–500 метров. Видя, что его атакуют, Ме-262 рванулся было вверх, но при подходе к облакам самолет вспыхнул, и летчик покинул его с парашютом. Самолет упал рядом с нашим аэродромом. С поднятого У-2 был виден летчик с открытым парашютом, но, когда пришли саперы и оказалось возможным подойти к нему, он был уже мертв. Это был летчик-испытатель с высокими наградами рейха. В тот же день к нам прилетел заместитель начальника НИИ ВВС генерал П. М. Стефановский.

В связи с этим эпизодом войны вспоминается случай, если мне не изменяет память, 1946 года. Когда мы проводили тренировочные полеты в Монино, довелось наблюдать, как у взлетевшего с аэродрома Чкаловское трофейного Ме-262 уже при заходе на посадку на снижении после четвертого разворота загорелся необычно ярким огнем правый двигатель. Самолет исчез за деревьями, оттуда показался столб черного дыма. Это была катастрофа, в которой погиб летчик-испытатель Ф.Ф. Демида. Непросто совершенствовалась реактивная техника…

К началу Берлинской операции немецкое командование располагало значительными силами войск и авиации.

Для более конкретного и объективного описания сложившейся обстановки на завершающем этапе Великой Отечественной войны сошлюсь на изданную в 1965 году книгу талантливого специалиста, генерал-майора авиации в отставке М.Н. Кожевникова «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945», который принимал непосредственное участие в событиях войны, неоднократно встречаясь по службе с Главным маршалом авиации А. А. Новиковым, его заместителями, членами Военного совета ВВС и др., имевшего возможность широко использовать архивные материалы.

Войска, предназначенные для защиты подступов к Берлину и самого города, насчитывали 1 миллион человек и 3300 боевых самолетов. Передний край обороны проходил по рекам Одер и Нейсе. В полосе наступления 1-го Украинского фронта сильные узлы сопротивления были созданы в городе Губене, Форсте, Котбусе и Шпремберсе. К упорному сопротивлению готовилась немецко-фашистская авиация, в составе которой было до 70 % истребителей, в том числе по 120 реактивных Ме-262 и самолеты-снаряды системы «Мистель».

Группировка советской авиации состояла из трех (16, 2 и 4-й) воздушных армий фронтовой авиации и 18-й воздушной армии авиации дальнего действия. Всего во 2-й и 16-й воздушных армиях находилось 50 авиационных соединений, из них приданных из резерва ВГК 32 авиасоединения; общее число наших самолетов составляло около 7500 единиц. Для высокоэффективного оперативного применения всех сил авиации в операции замыслом предусматривалась координация их усилий, согласование времени и последовательности нанесения массированных ударов, определение полос их действий. Координацию должен был осуществлять командующий ВВС как представитель Ставки ВГК совместно с командующими войсками фронтов и воздушных армий непосредственно в районе боевых действий.

Перед авиацией фронтов были поставлены следующие задачи: прочно удерживать оперативное господство в воздухе, надежно прикрывать войска и объекты тыла фронтов от ударов вражеской авиации, провести авиационную подготовку и поддерживать сухопутные войска при прорыве тактической зоны обороны противника, содействовать войскам фронтов в форсировании рек Одер, Нейсе и Шпрее, обеспечивать ввод в сражение танковых армий, уничтожать резервы противника, вести воздушную разведку и наблюдение за полем боя. Особое внимание обращалось на организацию взаимодействия авиации с войсками, особенно с 3-й и 4-й танковыми армиями (для 2-й воздушной армии), и сопровождение их на всю глубину операции, для чего предусматривалось применение до 75 % авиации 2-й воздушной армии.

^{Благодарность Верховного Главнокомандующего за прорыв обороны на реке Нейсе}

О масштабах боевых действий авиации 1-го Украинского фронта говорит план боевого применения ВВС 2-й воздушной армии, в соответствии с которым намечалось нанести в первый день операции четыре массированных удара по противнику силами 800, 570, 420 и 370 самолетов, а в промежутках между ударами действовать небольшими группами самолетов всех родов авиации.

Особое внимание командующего ВВС Советской Армии обращалось на возможность сильного противодействия в воздухе со стороны противника, так как его большая по своему составу авиационная группировка и близость аэродромов к линии фронта предъявляли высокие требования к надежному прикрытию наших наземных войск от ударов с воздуха. Было известно, что в эту авиационную группировку противника входили соединения 6-го воздушного флота и воздушного флота «Райх», основу которого составляла авиация ПВО Берлинской зоны.

Перед началом боевых действий, 16 апреля, личный состав полка был построен на аэродроме под развернутым гвардейским знаменем. Начальник штаба полка гвардии подполковник Н.М. Калашников зачитал обращение Военного совета фронта: «Боевые друзья! Пришло время нанести врагу последний удар… Решительным и стремительным штурмом мы возьмем Берлин… За нашу Советскую Родину — вперед, на Берлин!»

16 апреля, в 6 часов 15 минут, залп нескольких десятков тысяч орудий и минометов возвестил о начале Берлинской операции. Войска 1-го Украинского фронта после мощной артиллерийской и авиационной подготовки под покровом плотной дымовой завесы перешли в наступление. Вражеская оборона по реке Нейсе в первый же день была прорвана. Танковые подразделения и моторизованные войска решительно устремились вперед, поддерживаемые авиацией. Наш полк выполнял полеты на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков в районы Котбус, Пейтц, Огрозен. В последующие дни свои удары наша авиация переносила все ближе и ближе к Берлину. В завязавшихся воздушных боях, в основном с самолетами ФВ-190, которые с каждым днем ожесточались, наши летчики сбили 12 самолетов противника.

Уже 17 апреля Верховный Главнокомандующий приказал командующему 1-м Украинским фронтом И.С. Коневу повернуть 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии на северо-запад для удара по Берлину с юга. Ставка ВГК потребовала от командующих 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами к исходу 24 апреля завершить окружение основных сил 9-й полевой армии и части сил 4-й танковой армии противника юго-восточнее Берлина и не допустить отхода окруженной группировки к Берлину или на запад, так как германское командование намеревалось использовать эту франкфуртско-губенскую группировку для деблокады Берлина.

Гитлеровцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы не допустить окружения Берлина. С этой целью 12-й армии генерала Венка, занимавшей оборонительные позиции на реке Эльбе, было приказано развернуться фронтом на восток и продвигаться через Потсдам на соединение с 9-й полевой армией Германии. События в эти дни развивались удивительно быстро. 25 апреля западнее Берлина, в районе Кетцина, войска 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта соединились с войсками 2-й гвардейской танковой армии и 47-й армии 1-го Белорусского фронта, при этом была окружена берлинская группировка противника. В этот же день состоялась встреча советских и американских войск в районе Торгау на Эльбе.

Франкфуртско-губенская группировка представляла значительную силу и насчитывала в своем составе до 200 тысяч человек, более 2 тысяч орудий, свыше 300 танков и штурмовых орудий. Занимаемая ею лесисто-болотистая местность площадью около 1500 квадратных километров была очень удобна для обороны. Ставка считала важнейшей задачей незамедлительно ликвидировать эту группировку. Для этого привлекались несколько армий и корпусов 1-го Белорусского фронта и 1-го Украинского фронта. Действия наземных войск поддерживали семь авиационных корпусов. Наш полк принимал непосредственное участие в разгроме этих частей противника. С 21 по 25 апреля мы выполняли боевые вылеты на сопровождение штурмовиков для действий по этой группировке в районе Вендиш — Бухгольц, Тойпитц, а затем по пути ее выдвижения на запад с целью соединения с войсками 12-й армии Венка, пытавшейся наступать теперь на восток, навстречу 9-й армии.

В этот же день, 25 апреля, наш полк перебазировался дальше на запад, на полевой аэродром Огрозен, в 20 километрах западнее города Котбус.

С этого аэродрома первый вылет я выполнил на «охоту» по наземным целям в район Либерозе, а следующий вылет, ведущим четырех Ла-5, — на Берлин! Это был первый вылет наших самолетов на немецкую столицу, мелкими группами в этот день на Берлин летали все летчики полка. Погода была хорошая, видимость отличная, но сам город весь в густом дыму, местами видны крупные очаги пожаров. У меня в этом первом полете на Берлин была своя заветная мечта — найти с воздуха аэродром Темпельгов и, рядом с ним, улицу Кайзеркорзо: здесь я жил в далеких 1930–1934 годах вместе с младшим братом и родителями. Аэродром, несмотря на дым, нашел сразу, вокруг — развалины домов, сквозь дым — многочисленные вспышки орудий (здесь шел жаркий бой); «свою» улицу я так и не увидел…

В последующие дни мы выполняли полеты на сопровождение бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2 и штурмовиков Ил-2 и Ил-10 для ударов по войскам противника, по отдельным кварталам и улицам города, подавляя очаги сопротивления.

Последний акт драмы германского вермахта, его люфтваффе, всего германского государства — попытка франкфуртско-губенской группировки прорваться на запад и соединиться в районе Потсдама — Луккенвальде с 12-й армией Венка, «наступавшей» теперь на восток с целью деблокировать Берлин. Теперь мы знаем, что вмешательство в управление войсками Гитлера в эти дни привело к неописуемому хаосу. Его упреки в адрес Кейтеля, Йодля и других германских военачальников, обвинения их в предательстве, трусости, из-за чего якобы и не начинается наступление с целью деблокады Берлина, чехарда со сменой командующих объединениями и командиров соединений, оборонявших германскую столицу, усугубили положение. Окруженная франкфуртско-губенская группировка оказывала упорное сопротивление и неоднократно предпринимала попытки прорваться на запад. Отдельным частям этой группировки удалось перерезать автостраду Котбус — Берлин, но затем ударами наших танков, авиации и мотомехчастей они были остановлены, рассечены и уничтожены. Однако, не считаясь ни с какими людскими и материальными потерями, гитлеровцы непрерывно пытались восполнить свои оперативно-тактические потери на этих направлениях.

В ночь с 26 на 27 апреля Гитлер в последний раз связался со штабом группировки. Это еще были дни, когда наступление 12-й армии Венка на восток для соединения с франкфуртско-губенской группировкой вновь оживило уже рухнувшие было надежды Гитлера. Именно в это время Штейнер получил приказ наступать из района Ораниенбурга, а 4-я танковая армия должна была помочь «победоносно завершить битву за Берлин». Есть данные, что в это время расстояние передовых частей 12-й армии Венка от отдельных просочившихся групп фракфуртско-губенской группировки в так называемом «Луккенвальдском коридоре» составляло всего 2–4 километра. Но возникавшие в голове Гитлера бредовые идеи выходили далеко за пределы возможного.

30 апреля, когда в западной части Берлина бои шли еще на окраинах, наши войска пробились с востока в центр города, до здания министерства авиации и улицы Унтер-ден-Линден. Рассеялись последние надежды на освобождение силами Венка и Штейнера…

30 апреля Гитлер покончил с собой.

В последние дни апреля и первые два дня мая мы были свидетелями трагической участи обреченных войск противника. В безоблачную весеннюю погоду с неограниченной видимостью направление прорыва частей франкфуртско-губенской группировки на запад четко обозначилось линией густого дыма от отдельных сильных очагов пожара, местами сливавшихся один с другим, протяженностью в несколько десятков километров — здесь шли ожесточенные бои с нашими сухопутными частями и подразделениями, преграждающими противнику путь на запад. Конечно, мы не знали тогда всего того, что знаем сегодня, но ясно понимали, что это были уже не последние бои за выживание гитлеровских войск — это была их агония. Мы представляли, как в этих, теперь для них бессмысленных, схватках продолжали драться еще преданные своей присяге германские войска, веря в лживые обещания своего фюрера и его подручного Геббельса.

В один из дней конца апреля в составе специальной группы мне довелось быть на месте боев наших войск с франкфуртско-губенской группировкой в нескольких километрах западнее Вендиш — Бухгольца. Нашей задачей было определить результаты работы штурмовиков и истребителей 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса. Впечатление потрясающее. Разбитый развороченный командный пункт; запомнился здоровенный эсэсовец с пробитой головой, кругом многие десятки трупов немецких солдат, тоже в основном в форме СС, все молодые парни (трупы наших солдат уже вывезли), разбитые и перевернутые автомашины, вездеходы и орудия… Какой-то необычный трупный запах. Невдалеке группа гражданских немцев с помощью трактора свозит в открытую яму трупы погибших… Подобное запоминается надолго!

^{После выполнения задания}

Могло ли предполагать гитлеровское командование, триумфально начиная 22 июня 1941 года свой «Drang nach Osten», что развязанная Германией война закончится в Берлине? Кому были нужны эти страшные неисчислимые жертвы!

Никогда не сравнить результаты ударов, видимые с воздуха, с тем, что видишь на земле. Здесь все нагляднее, достовернее, страшнее. Документально же это ограничивается рамками высокой оценки результатов работы наших штурмовиков и истребителей. В период 26–30 апреля они выполняли полеты небольшими группами по 4–6 самолетов на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков на Берлин для ударов по отдельным кварталам и улицам, а также по окруженным войскам противника южнее Берлина в районе Вендиш — Бухгольц — Луккенвальде. В эти дни наша авиация обладала полной инициативой в воздухе, надежно прикрывала войска и объекты тыла, тесно взаимодействовала с сухопутными войсками, помогая им окончательно разгромить противника.

Вечером 3 мая в полку было проведено торжественное собрание, но весь личный состав полка ожидал окончания войны, дух этого события — нашей Победы — буквально висел в воздухе.

1 мая шел решительный штурм столицы фашистской Германии — Берлина. Самые ожесточенные бои шли в центре города в районах Тиргартена и правительственного квартала. В этот день над рейхстагом было водружено Знамя Победы, его водрузили сержанты М.А. Егоров и М.В. Кантария.

В этот день летчики — гвардейцы-истребители 2-й воздушной армии — по указанию командования совершили необычный полет над Берлином. Были изготовлены два больших красных полотнища. На одном из них было написано «Победа», на обратной стороне — «Слава советским воинам, водрузившим Знамя Победы над Берлином!», на другом — «Да здравствует 1 Мая!». Днем, в 12 часов, два советских истребителя, командир 1-го гвардейского истребительного авиаполка подполковник H.A. Малиновский и летчик гвардии капитан К.В. Новоселов, взлетели с аэродрома и взяли курс на Берлин. Их сопровождала группа из 16 истребителей под командованием дважды Героя Советского Союза полковника A.B. Ворожейкина. В составе этой группы были бывший заместитель командира нашего полка Герой Советского Союза гвардии майор И.П. Лавейкин и бывший штурман полка Герой Советского Союза гвардии майор П.И. Песков, а также другие прославленные летчики. В 12 часов 25 минут над центром Берлина, над рейхстагом, с высоты 800 метров эти красные знамена — Знамена Победы — были сброшены.

А во второй половине этого дня над Берлином летчики нашего полка вели бои с группой самолетов противника ФВ-190 — были сбиты четыре вражеских самолета. Наши потерь не имели.

^{Благодарность Верховного Главнокомандующего за взятие Берлина}

2 мая 1945 года бои в Берлине закончились. Остатки Берлинского гарнизона сдались в плен.

Со 2 по 7 мая полк боевых вылетов не производил. Напряженное боевое дежурство на аэродроме. Все ждали сообщения о конце войны…

4 мая с разрешения командования часть личного состава, свободная от дежурства, выехала на двух машинах на экскурсию в Берлин. К сожалению, я не смог поехать — дежурил.

Ребята рассказывали: город еще во многих местах горел. Разрушенные серые здания, улицы завалены грудами битого кирпича и остатками построек. Из окон уцелевших зданий уныло свисают белые простыни и тряпки. Все взрослое население мобилизовано на расчистку улиц. По узким коридорам, проделанным в завалах, машины с трудом добрались до Бранденбургских ворот — до центра города.

Над куполом разбитого рейхстага победно развевается красное полотнище Боевого Знамени. На закопченных от пожаров колоннах и стенах этого огромного здания начертаны фамилии героев штурма рейхстага. Рядом с ними ребята написали и имена Героев нашего полка, всех тех, кто не дошел до Берлина: Соколова, Коваца, Мещерякова, Городничева, Сытова, Мастеркова, Кальсина и других, список был длинным…

Утром 8 мая в полк прибыл командир 2-го гвардейского штурмового корпуса генерал-лейтенант авиации С.В. Слюсарев и командир 11-й гвардейской истребительной дивизии полковника. П. Осадчий. Полку была поставлена боевая задача: 8 и 9 мая участвовать в Дрезденской операции, прикрывать танковые войска в их марше на Прагу, участвовать в разгроме группировки генерал-фельдмаршала Шернера. Собран весь летный состав, дана подробная информация о положении дел на фронте: берлинская группа немцев капитулировала, но находящаяся на юге группа Шернера продолжает оказывать нашим войскам упорное сопротивление. Первые вылеты произвести мелкими группами вместе со штурмовиками в район южной группировки на подступы к Дрездену и штурмовыми действиями помочь наземным войскам сломить сопротивление немцев.

Одну из групп наших истребителей возглавил заместитель командира авиакорпуса, бывший командир нашего полка, дважды Герой Советского Союза гвардии полковник В.А. Зайцев. Группу из четырех Ла-5 довелось возглавить мне. Мы сопровождали семь Ил-2 одного из полков нашего штурмового корпуса. Маршрут проходил над реками Эльба и Мульда. Никогда ранее не видел, чтобы реки были буквально забиты десятками, сотнями судов, катеров, лодок, какими-то баржами и другими плавсредствами. Непонятно было: чье все это? Штурмовики эти объекты на воде не штурмовали, а через несколько минут, уже миновав Эльбу, нанесли мощные удары по вражеским войскам. Здесь уж ошибки не было: как говорится, «море» зенитного огня, трассы знакомых нам «эрликонов» и других зенитных средств убедительно подтверждали это. Истребители тоже сбросили свои бомбы и почти полностью израсходовали боекомплекты. Наших потерь не было, но несколько штурмовиков получили повреждения от зенитного огня, о чем мы узнали после посадки. А садились мы уже в сумерки, и казалось, что боевой работы хватит и на следующий день.

8 мая наши войска полностью овладели городом Дрезденом и стремительно вторглись в пределы Чехословакии.

Но на следующий день боевой работы уже не было. Вечером из штаба дивизии пришло указание: боевую работу прекратить. Всю ночь на 9 мая никто из личного состава полка не спал. Как только дежурные радисты услышали правительственное сообщение о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии, в полку начался стихийный салют в честь долгожданной Победы. Салютовали все из личного оружия, и из ракетниц, и из всего, что только могло стрелять. Каждый как мог выражал свою радость.

^{Летчики 5-гo гвардейского истребительного авиаполка, герои Советского Союза}

Казалось, был доволен старый Гюнтер, ветеран еще кайзеровской армии, участник Первой мировой войны, хозяин фольварка, в котором мы жили. В беседах с нами он часто повторял: «Скорее бы кончилась эта проклятая война…»

А утром в напряженной тишине все слушали торжественные слова диктора, передававшего обращение Верховного Главнокомандующего к советскому народу.

Наш полк входил в состав действующей армии 11-й гвардейской Днепропетровской Краснознаменной, ордена Богдана Хмельницкого иад, 2-го гвардейского Владимир-Волынского смешанного авиационного корпуса 2 ВА, 1-го Украинского фронта до 10 июня 1945 г. С 10 июня — в состав Центральной группы советских войск.

До 11 мая 1945 года полк осуществлял боевое дежурство на аэродроме. Боевые вылеты не проводились.

Приказом Верховного Главнокомандующего Советской Армии № 0109 от 4 июня 1945 года нашему 5 гвардейскому иап, особо отличившемуся в боях по разгрому крупной группировки противника юго-западнее Берлина и при овладении столицей Германии — городом Берлином, было присвоено наименование «Берлинский», и он стал именоваться: 5-й гвардейский истребительный авиационный Берлинский Краснознаменный ордена Богдана Хмельницкого полк.

24 июня 1945 года вместе со своим однополчанином Виталием Попковым я участвовал в Параде Победы на Красной площади в Москве.

Еще в Дрездене нас, отобранных для участия в Параде, начали муштровать. Командовал нами гвардии генерал-майор Г.В. Бакланов, командир стрелкового корпуса, отличившегося в Висло-Одерской, Берлинской и Пражской операциях. Смотрелся 34-летний генерал великолепно — стройный лихой красавец. Отвыкшим от строевой подготовки фронтовикам было очень нелегко. Слышались роптания: «Что это такое? Что с нами тут делают?»

Но вот в парадных мундирах мы проходим, чеканя шаг, мимо Мавзолея. Мы были горды тем, что идем среди лучших из лучших, в сводном полку Героев Советского Союза 1-го Украинского фронта.

Наши взгляды стремились прежде всего найти на трибуне Верховного Главнокомандующего. Как он выглядит, что испытывает в эти мгновения? Иду четвертым или пятым от края шеренги, совсем близко к Мавзолею. И.В. Сталин уверен в себе, лицо его сурово и бесстрастно. Никакого благодушия, праздничной оживленности, но все же очевидна глубокая удовлетворенность…

О многом вспомнилось в этот замечательный день. Но все сильнее была и такая, давно зревшая мысль: война закончена, как быть дальше? Каким будет мое место в авиации?

Появившиеся в люфтваффе в 1945 году реактивные самолеты показали и свое значительное превосходство в скорости, и свои недостатки, недоведенность, и большие перспективы. Реактивные Ме-262 появились неожиданно в небе, где мы уже полностью господствовали. Но для многих стало ясно: авиация на пороге больших перемен…

И вот в период подготовки к Параду Победы и сразу после него и решил предпринять первые шаги в избранном мною направлении. Я посчитал, что прежде всего надо повысить технические знания. Для того, чтобы идти по стопам великого летчика-испытателя Михаила Михайловича Громова, чей авторитет для меня всегда был высочайшим. И путь у меня вырисовывался один — получить хорошее основательное образование в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского.